Коинсидентология: краткий трактат о методе

Регев Йоэль

О МЕТОДЕ

 

 

1

Вопрос «кто против кого» является главным вопросом; по сути это единственное, что нам по-настоящему необходимо знать. Именно этот вопрос и был всегда - пусть и в завуалированной форме - основным вопросом философии, областью того специфического знания, которое составляет ее основной и единственный предмет.

 

2

Война - отец всех вещей. Из этого неизбежно следует, что платоновский миф о пещере необходимо подвергнуть геймифицирующей трансформации. Всякий находится в состоянии родившегося на передовой - или, скорее, не родившегося, а неожиданно пришедшего в себя и открывшего глаза посреди окопов и укреплений, возможно - под огнем артилерии или прямо под гусеницами наступающих танков. В такой ситуации ответ на вопрос «кто воюет против кого» является одновременно и самым важным и наименее очевидным.

Прежде всего, родившийся на передовой может вообще не обратить внимания на то, что вокруг идет война. Возможно, он родился во время продолжительного перерыва между боями. Или, возможно, он считает, что выстрелы с противоположной стороны - это неизбежная и роковая необходимость. Кроме того, он может решить, что никакой войны не существует, что война - это отвлеченное и абстрактное понятие, а на деле есть лишь отдельные стычки между разными группами людей: ведь все солдаты отличаются друг от друга, и нет ничего общего между боем за возвышенность Х и форсированием реки Z.

Но и те, кто готов прибегать к абстракциям, вовсе не обязательно продвигаются в верном направлении. Например, они могут обратить внимание на то, что и с той и с другой стороны в боях принимают участие танки. Они могут заняться изучением механики танка или изучением баллистики. Или же можно подойти к делу по-другому и заняться историей развития оружия и понять, каким именно образом танки заняли место кавалерии. В любом случае, то, что одни танки иногда стреляют в другие танки будет представляться с точки зрения подобного подхода иррациональной и досадной случайностью; его сторонники будут убеждены, что всеобщее распространение знаний об устройстве танка (или об его истории - тут будут вестись яростные дискуссии) - приведет к искоренению этих недоразумений, причина которых кроется исключительно в недостаточной просвещенности и предрассудках, не дающих понять общность природы танка и нелепость противостояния одних танков другим.

(Можно ли попытаться дезертировать? - Конечно же. Но «если ты не занимаешься войной, война занимается тобой»: она все равно настигнет тебя).

Однако философия не занимается только лишь «объяснением мира». Война, являющаяся отцом всех вещей, обладает таким характером, что знание о том, кто воюет против кого, уже является изменением ситуации - и шагом на пути к победе. Победа же - всегда превращение империалистической войны в гражданскую: но это уже второй вопрос философии. Он по сути дела не отличается от первого: вопрос «кто против кого» неминуемо в него трансформируется, как только на него дан ответ. Это, собственно, и является единственно возможным критерием правильности ответа: верным является лишь ответ, делающий возможной подобную трансформацию вопроса.

 

3

Означает ли это, что мы всего-навсего солдаты? Здесь мы оказываемся перед одной из наиболее значимых дилемм, определяющих нынешнюю ситуацию - и, прежде всего, ее отношение к теологическому. Именно подобного рода восприятие жизни как цепи сражений, а себя - как солдата на передовой, восприятие, позволяющее связать разрозненные точки траектории нашего жизненного пути в континуум, и является тем «внутренним ядром» теологии, которого недостает современного человеку - и извлечение которого является основным вопросом, стоящим на повестке дня радикальной и имманентной современности (Жижек, Бадью, Мейясу). И именно тут дает о себе знать шантаж теологии, постоянно осуществляемая ею торговля в нагрузку: она предлагает нам возможность толкования, восприятия явлений как тактических и стратегических знаков и указаний, а событий - как цепи стычек, являющихся разрозненными фрагментами глобального сражения, включающего в себя всю жизнь, всю историю и весь космос - однако лишь при условии примысливания к этому континууму стоящего за ним архе-субъекта или воли, предрешающей характер конфликта, указывающей и приказывающей, определяющей цели и средства. Подобного рода наличие «ведущего за собой и указывающего взрослого» кардинальным образом противоречит основополагающему принципу современности, сформулированному Кантом в статье о просвещении: выходу из состояния детскости, смелости знать - исключающей предположение о знающей и направляющей руке, собирающей события в единую цепь, наказывающей и награждающей. Современный человек не готов к тому, чтобы его прогоняли сквозь строй - но не в меньшей степени унизительно для него и получение орденов и наград. Однако теология утверждает (и это утверждение является ее подлинной скрытой сутью, тем изначальным приравниванием, которое учреждает nервосомкнутое, определяющее границы поля теологического): восприятие событий, следующих друг за другом, относящихся к разным контекстуальным планам, включенных в различные причинно­-следственные связи и связанных друг с другом исключительно тем простым фактом, что они последовательно происходят именно с нами (как бы узко или широко это «мы» не толковалось, подразумевает ли оно отдельного субъекта или ту или иную культурно-историческую общность - народ, страну, и т. д.) - восприятие их как связного континуума, как разрозненных стычек, являющихся частями продолжающегося сражения, существование в модусе «и вновь продолжается бой» - возможно только при условии гарантирования этой связанности наличием предшествующей и связывающей ее воли (даже - или в особенности - если основной характеристикой этой воли является именно ее непознаваемость). Иными словами, сама возможность постановки вопроса «кто против кого» ставится в зависимость от наличия уже готового (пусть и скрытого от нас) ответа; от фантазматического «субъекта, предположительно управляющего».

Теология навязывает нам высшую волю в нагрузку к возможности ответа на вопрос об основном конфликте. Из этого следует, что недостаточно просто избавиться от высшей воли: если, вычеркивая ее, мы вычеркиваем также возможность выявления контингентной необходимости противостояния в следующих друг за другом и не объединенных ничем, кроме этого чистого следования, событий - «метафизика воли» и базирующаяся на ней «онто-теология» остаются на месте. Поскольку основой этой «метафизики» является не само по себе полагание «воли», а отождествление, сосчитывающее два как одно и превращающее наличие направляющей воли в условие для восприятия космоса как поля боя. Настоящее просвещение - и подлинно материалистическая мысль - сделаются возможными только при условии расщепления этого единства; только при условии обеспечения возможности имманентной постановки вопроса об основном конфликте, постановки, в рамках которой каждый является одновременно солдатом, генералом, и министром обороны, но также и революционным политиком, превращающим империалистическую войну в гражданскую, - но прежде всего самим полем боя.

 

4

Наиболее непосредственные шаги для подготовки подобного просвещения «кто-против-кого» были предприняты Луи Альтюссером при обсуждении различий между марксистской материалистической диалектикой и диалектикой Гегеля в целом и в разработке идеи «сверхдетерменированного противоречия» в частности. Противопоставление кумулятивной интериоризации и «простоте» гегелевского противоречия децентрированности противоречия марксистского (и особенно ленинского), детерминированного аккумуляцией гетерогенных и сохраняющих свое различие инстанций и факторов, призвано ответить именно на вопрос о возможности «не-патерналистского» выявления основного конфликта: то есть о таком способе его выявления, который не редуцирует всей множественности локальных противостояний к пред-заданному и заранее известному всезнающему теоретику - «главному противостоянию». Догматик, которому заранее известно, что «все дело в классовой борьбе», смотрит сквозь реальность - или всегда судит ее с точки зрения того, чем, как ему известно заранее, она должна являться. Противоположный взгляд видит только множественность локальных стычек, отказываясь от попытки увидеть их как эпизоды общей борьбы, - отказываясь не в последнюю очередь из-за того, что подобная попытка как раз предполагает редукцию всего богатства содержаний реальных противостояний к голой рассудочной схеме.

«Сверхдетерминация» предполагает возможность выхода за границы, очерчиваемые этой альтернативой: по утверждению Альтюссера, основной чертой материалистической диалектики является именно ее способность выявлять основной конфликт - однако при это осуществлять это средствами «конкретного анализа конкретных обстоятельств». Марксистское извлечение «рационального зерна», скрывающегося под «мистической оболочкой» гегелевской диалектики как раз и означает освобождение гегелевского противоречия от его «простоты» - от того факта, что, хотя оно проявляется в различных сферах культурной и материальной жизни, хотя и включает в себя все предыдущие стадии развития, все эти проявления остаются внешними для его «единственной и простой силы».

«Будучи кругом кругов, сознание имеет лишь один центр, и только он его детерминирует: поэтому ему необходимы круги, имеющие иные, нежели оно само, центры, то есть децентрированные круги, для того чтобы оно в самом своем центре могло быть затронуто их воздействием, короче говоря, для того чтобы его сущность могла быть сверхдетерминирована ими». Именно это требование «затронутости внешними центрами», не-коллапсирования в предзаданную простоту и остается невыполненным у Гегеля. И именно этот коллапс является определяющим для идеалистического характера гегелевской диалектики: «вся конкретная жизнь того или иного народа должна рассматриваться в качестве овнешнения-отчуждения одного внутреннего духовного принципа, который в конечном счете есть не что иное, как наиболее абстрактная форма самосознания этого мира: его религиозное или философское сознание, то есть его собственная идеология».

Однако именно поэтому материалистическое переворачивание гегелевской диалектики никак не может сводиться просто к тому, что единый принцип, будучи извлеченным из области «идеологического» и «духовного», трансплантировался в область «экономического». «Экономический детерминизм» не в меньшей степени детерминистичен, чем детерминизм духа. Перенос «простого противоречия» в сферу «материальных потребностей», замена «детерминации мыслью» «детерминацией потребностью» ни в коей мере не означает «переворачивания» - это скорее «проворачивание» свернувшегося винта, попытка заменить одну высшую инстанцию, втискивающую все богатство конкретного в опустошающие и иссушающие формулы учебников, другой. Подлинно же материалистическая теория противоречия сохраняет конфликты в их различенности - и дает отчет о том, как именно аккумуляция разнородных, относящихся к разным плоскостям, несводимых к какому бы то ни было единству факторов делает возможным активизацию - поверх них, но без их отмены - основного противоречия.

Именно в подобного рода анализе путей активизации противоречия через аккумуляцию гетерогенного, через удерживание вместе различенных и не теряющих своей независимости событийных рядов и состоит суть ленинской теории революции и «слабого звена»: «Для того чтобы ... противоречие стало активным в сильном смысле этого слова, чтобы оно стало принципом разрыва, необходимо такое накопление обстоятельств и тенденций, что какими бы ни были их истоки и их направленность (а многие из них по необходимости, в силу их происхождения и их направленности парадоксальным образом чужды, даже абсолютно противоположны, революции) они, тем не менее, сливаются в единстве разрыва, тем самым позволяя объединить огромное большинство народных масс в атаке на режим, который его правящие классы бессильны защитить». Противоречие, «вводимое в игру» локальными конфликтами, не может мыслиться в отрыве от «активизирующих» его конкретных столкновений: оно детерминировано ими в той же мере, в какой детерминирует их; «различия, конституирующие каждую из присутствующих в игре инстанций (и проявляющие себя в том накоплении, о котором говорит Ленин), если они образуют сплав реального единства, отнюдь не исчезают как чистый феномен во внутреннем единстве простого противоречия».

 

5

«Единство разрыва» в теории «слабого звена» становится возможным именно благодаря удерживанию-вместе-разделенного: гетерогенность событийных рядов не аннигилируется указанием на некоторую «сверх-причину», уничтожающую их множественность. И в то же время эти ряды и порождаемые ими события связаны. И именно «накопление» событий и стычек, которые соединены несмотря на принадлежность к абсолютно разным континуумам, умение удерживать эту связанность без связанности и выявлять то сражение, фрагментами которого являются эти разрозненные стычки как их «совпадение» и является условием «активизации разрыва».

Однако в условиях доминирования Имманентного Невозможного эта почва коинсидентального, на которой только и возможно разрешение проблемы сверхдетерминированного, не может быть удержана. Альтюссер ставит вопрос - но ответ, даваемый им, подчиняет уровень «аккумуляции протворечий» круговому движению от обстоятельств к противоречию и обратно. Основной конфликт у Альтюссера оказывается данным как отсутствующее nрисутствие, как бесконечная череда смещений: ясность и отчетливость коинсидентального оказываются подчинены бесконечному ускользанию. Удерживание-вместе­-разделенного продолжает оставаться подчиненной первичной и стоящей за ним инстанции: пусть этой инстанцией является уже не божественная воля и не абсолютный дух, а вечно ускользающая данность неданного.

Для того чтобы предотвратить коллапс в идеализм, необходимо дополнить альютессровский вопрос коинсидентальным ответом. Только утверждение реальности совпадения, основывающееся на теории, размыкающей цепи, которыми оно намертво приковано к Имманентному Невозможному, способно стать основанием метода, позволяющего осуществлять сверхдетерминирующее выявление основного конфликта. И, соответственно, только такое утверждение может быть подлинным основанием для нового просвещения - и для окончательного размыкания границ поля теологического.

Лежащая в основе коинсидентального метода операция разрешения состоит из двух этапов. На первом путем детерриториализирующего «накопления» совпадений выявляется суть основного противостояния. Это - фаза дефиниции /definition/. Подобно тому, как поджигание тополиного пуха делает видимыми трещины в асфальте, операции этапа дефиниции позволяют очистить конфликт от налипающих на него и искажающих его внешних слоев идеологического, психологического и патологического в целом.

Благодаря этому освобождению, впервые придающему реальность основному конфликту ситуации, выявляется находящаяся в его центре точка сингулярности: тот центр циклона, вокруг которого разворачиваются столкновения, то, что стоит на кону в противостоянии. Эта точка стоящего на кону и есть узел замыкания ситуации. Трансформация этого узла является основным содержанием второго этапа, этапа резолюции /resolution/, превращающего империалистическую воину в гражданскую. Здесь речь идет уже не о выявлении основного конфликта, а о его трансформации: эта трансформация, изменяющая степень разрешения и высвобождающая совпадение из замораживающего панциря нестерпимого, осуществляется путем раскалывания ядра - движения зума, совершаемого в точке сгущения и размыкающего первосомкнутое.

 

6

Дефиниция

Революционизация повседневности и проблема террора: вот две основные проблемы, которые в первую очередь позволяет решить метод материалистической диалектики совпадений. Коинсидентальное выявление основного конфликта делает возможной динамическую калибровку поля выявления противоречий и переход от уровня общностей типа «гражданского общества», «культуры», «общественной производственной деятельности» к микро-уровню обыденного и бытового. Предзаданный и абстрактный способ выявления основного конфликта неминуемо превращает его в «чересчур крупный» для приложения к этому уровню; областью революционной политики оказывается лишь общественное, а к частному она может быть приложена лишь опосредованно. Проницаемость партикулярного для детерминации «основным конфликтом», превращение всей жизни в поле боя остается лишь требованием; попытка же исполнения этого требования неминуемо ведет к перекрытию воздуха для частного и бытового, а в пределе - и к уничтожению партикулярной жизни как таковой, то есть к террору.

В противоположность этому, самонаведение механизма активизации конфликта, осуществляемое коинсидентальным методом, позволяет сделать всю область бытового и обыденного полем революционной борьбы не в переносном, а в прямом смысле слова.

 

7

Основным инструментом, с помощью которого осуществляется подобное самонаведение, является детерреториализация конфликтов, изымающая столкновения из их локальных контекстов и позволяющая им выстроиться в своего рода коинсидентальные ряды поверх обуславливающих их каузальных цепей - без того, чтобы реальность этих цепей подвергалась сомнению (в этом отношении область коинсидентальных рядов близка к тому, что описывается Делезом как «квази­каузальное»: «призрачная причинность» связей между эффектами, производимыми несвязанными телесными сочетаниями и обеспечивающая «поверхностное натяжение», которое гарантирует автономность уровня события/смысла по отношению к производящим их языку и положениям вещей). Каждая из входящих в коинсидентальный ряд стычек полностью детерминирована порождающими ее психологическими, социальными и какими угодно другими обстоятельствами; однако существенным является именно их «сгущение», следование друг за другом в «происходящем со мной» (а точнее, в том континууме, траектория которого и является «мной») - то есть в той связи, которой не существует с точки зрения каждого из этих обуславливающих континуумов, которая кажется «не имеющей отношения к делу», от которой следует отмахнуться, для того, чтобы решать «реальные проблемы». Однако это «не имеющее отношения к делу» и есть его подлинная суть.

В некотором смысле, однако, точнее будет сказать, что стычки сами впервые и создаются процессом детерриториализации - поскольку именно благодаря ему они могут быть восприняты в качестве таковых. Разбитая чашка, вирусная инфекция, ссора с другом, съемная квартира, навязчивая мелодия, шум лифта, лиловый и белый, проезжающий трамвай - благодаря интенсификации продольных связей совпадения все это вырывается из фрагментарной нестерпимости, которую следует осваивать или усваивать, и превращается в выпады, атаки и отступления, в солдат, связанных общностью тактического плана, сражающихся в еще неведомых, но с каждым разом все четче обрисовывающихся армиях и дивизиях.

Речь идет о своего рода позволении совпадать, которое освобождает коинсидентальное от подчинения гетерономным по отношению к нему инстанциям. На уровне революционной политизации повседневного это означает прежде всего обратить внимание на совпадение как на существенное, прекратить отмахиваться от него и отодвигать его в сторону как «просто совпадения». И подобно тому, как атрофированные мускулы в результате ежедневных упражнений развиваются и крепнут, последовательное использование способности к совпадению приводит к высвобождению и интенсификации совпадения, проявляющейся именно в «накоплении» и «аккумуляции» конфликтов, относящихся к одному и тому же ряду.

 

8

Уже у Альтюссера одним из главных принципов выявления сверх­детерминированного противоречия является его «сдвинутость» по отношению к ситуации: оно должно быть «вылущено» из локальных столкновений - без того, чтобы подобное «вылущивание» их разрушило и стерло. У Альтюссера подобный сдвиг принимает форму «считывания поверх»: сверхдетерминированное противоречие существует в качестве виртуального второго этажа, надстраивающегося над ситуацией и существующего лишь в модусе подобного надстраивания. Главной задачей, остающейся без изменений также и у Бадью (и отчасти Делеза) оказывается создание концептуального механизма, который позволит удержать этот статус «дополнительности» противоречия, его невключенной включенности в ситуацию. Уровень коинсидентального продолжает пониматься здесь абстрагированно и топологически: его статус как данного неданного лишь указывает на место, где он находится, - однако не сообщает ничего о находящемся в этом месте и, в конечном итоге, блокирует возможность до него добраться, обрекая нас на постоянное «пребывание в пути».

Коинсидентальный подход к противоречию отказывается от подобного отождествления «сдвинутости» и «приподнятости» - однако именно для того, чтобы радикализировать сдвиг, не давая ему превратиться в движение вверх-вниз, всегда обреченное на коллапс и распад. Изнутри ситуации противоречие может быть представлено лишь в фальсифицированной и искаженной форме, однако только благодаря тому, что мы имеем дело с таким противоречием и трансформируем его, мы и можем активизировать и ввести в игру подлинное противоречие; если же мы откажемся иметь дело с конкретными конфликтами в силу их «ложности», мы окажемся полностью оторванными от реальности: это главное следствие альтюссеровского анализа «сверхдетерминированности» является также и основной коинсидентального подхода к вопросу «кто против кого». Мы всегда имеем дело с истинными проблемами в неистинной форме; и только путем такого «имения дела» истинная форма и может быть активизирована. Однако для этой активизации необходима детерриториализация конфликтов, позволяющая задействовать своего рода продольные связи между ними. Позволение совпадать и означает прежде всего высвобождение особого знания, осуществляющего установление координации между распределенными по замкнутым друг от друга территориям конфликтами.

 

9

Удерживание автономности подобного рода вне-территориальной зоны, активизирующей сцепления между конфликтами, относящимися к различным регионам и различным причинно-следственным цепям, требует в первую очередь избавления от суеверия отношения. Всякое просвещение борется с предрассудками - и коинсидентальное просвещение не является исключением: одной из его главных целей является искоренение суеверия, подталкивающего нас к тому, чтобы на основании поступков, слов и выражения лица окружающих определить, как они «на самом деле к нам относятся». Как и всякое суеверие, суеверие настоящего отношения является источником страха, ставит препоны на пути действия и сковывает движения мысли. Большая часть жизни приверженных ему оказывается занята культом выяснения отношений - нескончаемой герменевтической процедурой, движущейся вокруг засасывающей в себя всю реальность воронки вопроса, не имеющего ответа.

Современный человек уже не склонен думать, что наводнения, засухи и грозы свидетельствуют о том, что к нему плохо относятся деревья, океаны, реки или облака; однако «отношение на самом деле» все еще находит себе прибежище в субъекте (в сущности, более верным будет утверждать что современная субъективность и конституируется функцией «относиться на самом деле»). И именно попытка выяснить отношение является нашей спонтанной реакцией на всякий конфликт, с которым мы сталкиваемся: мы пытаемся понять, о каком отношении нашего партнера, друга, институции свидетельствуют направленные против нас слова или действия.

Коинсидентальная детерриториализация конфликта предполагает прежде всего воздержание от такого выяснения. Именно «настоящее отношение» является той силой тяжести, которая привязывает конфликт к той или иной локальной зоне (а по сути дела она эти зоны и создает): отношений с семьей, рабочих отношений, романтических отношений. Аккумуляция конфликтов предполагает развитие первой космической скорости, позволяющей преодолеть эту силу тяжести и выйти в открытый космос автономных коинсидентальных рядов.

Коинсидентальный метод продолжает здесь движение, начатое теоретиками хасидизма («если твой сосед мешает тебе молиться, не думай о том, плохо или хорошо он к тебе относится; думай о том, почему Богу была не угодна твоя молитва и что в ней следует исправить»), или исторического материализма («действия капиталиста не являются следствиями его плохого или хорошего отношения к рабочим; для того, чтобы их понять, необходимо проанализировать процесс производства и отношение к средствам производства рабочего и капиталиста»). Однако в этих двух примерах детерриториализация сопровождается ретерриториализацией в метазоне «божестенной воли» или «процессе общественного производства». Утверждение субстанциальности совпадения позволяет подобной ретерриториализации избежать: совпадение не нуждается в том, чтобы быть размещенным, оно само - ультимативное место, в котором размещаются реальность и мир.

Неважно, что ты хотела мне сказать, когда произносила эти слова (ты ведь и сама этого не знаешь, а если и знаешь - то скорее всего ошибаешься, а если и нет - какое мне вообще до этого дело?); гораздо важнее - для прояснения смысла их наличия в той траектории, по которой я следую, - как в них отзывается прочитанное мною вчера или сцена на автобусной остановке, свидетелем которой я стану сегодня ночью, или сказанное мне десять лет назад - но в такой же вечер, за столом, накрытым такой же скатертью, находящимся за три тысячи километров отсюда. Разнесенные по разным рядам столкновения отсылают друг к другу и сцепляются одно с другим: необходимо только утвердить реальность этой силы сцепления, освободив ее от гнета невозможного вопроса «о чем это свидетельствует». И именно эта учрежденная освобожденной силой сцепления автономная зона, границы которой изменяются с каждым подсоединением, и является ареной выявления «основного противоречия»: в высвобожденных из разрозненных контекстов стычках вырисовываются очертания того общего сражения, общей войны, частью которой они являются и которая активизируется заново благодаря каждому новому подсоединению и которая и есть мы.

 

10

Следует добавить, что такая детерриториализация предполагает своего рода «плоскую онтологию», утверждение абсолютного равенства всех объектов в аспекте их возможной вовлеченности в конфликт. Динамическая калибровка нивелирует различия между уровнями и плоскостями; она действует не только на микро-уровне революционизации повседневного, но и на макро уровне, уничтожая границу между «природным» и «культурным»: участниками противостояния в равной степени могут быть и микробы, и галактические туманности. Отказ от суеверия отношения предполагает, что неодушевленные предметы или абстрактные сущности могут быть участниками конфликта в той же мере, что и люди. Объектно­-ориентированная философия права в том, что пробка от бутылки, роман «Война и мир» или «дух тридцатых годов» являются абсолютно автономными актантами и должны рассматриваться в качестве таковых: они могут атаковать нас или быть нашими союзниками точно в той же степени, что наши друзья и близкие или наши идеологические оппоненты. Проблема объектно-ориентированного подхода в его настоящем виде заключается в том, что он на этом утверждении реальности «объекта» и останавливается, ограничиваясь, по сути дела, дескрипцией наличного и, соответственно, идеологически искаженного, положения вещей. «Фальшивая идеология» вовсе не является чисто человеческой привилегией, она не в меньшей мере может наличествовать у чайника и у циклона, и какие угодно описания их «странных приключений» не позволят выйти за ее пределы.

 

11

Коинсидентальное утверждение служит противоядием от «но тут ведь нет никакой связи» абстрагирующего здравого смысла. Основывающаяся на этом утверждении детерриториализация столкновений, вызволяя их из блокирующих рамок регионального, позволяет в полной мере проявиться той силе настойчивости, с которой одно и то же сражение разворачивается раз за разом в различных и полностью изолированных контекстах. И эта изолированность и отсутствие связи не только не подрывают силу этой компульсивной навязчивости: напротив, та настоятельность, с которой разворачивание боя преодолевает пропасти между регионами, лишь подчеркивает ее интенсивность.

Необходимо, однако, подчеркнуть, что тождество сражения представляет из себя «вечное возвращение различного»: «одно и то же» возвращающегося не предшествует возвращению, оно создается по мере его осуществления и существует только в нем. В определенном смысле можно сказать, что именно настаивание и есть тождественное. Война и есть то, что настаивает; однако это описание модуса ее присутствия, но не ее сущности. Коинсидентальное знание не удовлетворяется констатацией навязчивости и указанием на нее; само выявление навязчивости - это лишь промежуточный этап, позволяющий выявить формулу этого возвращения. Каждая новая стычка, каждое новое возвращение войны со все большей ясностью указывают на стоящее на кону - на то, что является предметом разделения в этом глобальном конфликте. Это яблоко раздора может быть выявлено только в аккумуляции стычек; более того, именно необходимость его выявления и является тем внутренним двигателем, который поддерживает эту аккумуляцию и не дает войне прекратиться. Именно характером этого стоящего на кону и определяется суть войны - то наследие, то «за», которое отличает ее от других войн. И только путем его выявления может быть обнаружено первозамыкающее ситуации - та единственная зона, в которой может быть осуществлена размыкающая и трансформирующая ситуацию зум-интервенция. Внутри ситуации эта зона первозамыкания представлена как нестерпимое; и именно нестерпимое и является тем предметом, за обладание которым ведется всякая империалистическая война.

 

12

Основной конфликт во всякой ситуации - это всегда конфликт за право на апроприацию нестерпимого. Каждая из сторон пытается присвоить его себе, представить себя как обладающую достаточными резервами для того, чтобы его вынести; однако нестерпимое невыносимо, и оттого оно не может быть присвоено и не принадлежит никому. Каждая из сторон пытается интерпретировать его - но оно обладает статусом делезовского нонсенса: будучи истоком всякой осмысленности, возможной в данной ситуации, оно превосходит ее - и именно поэтому не является смыслом (однако оно также и не бессмысленно, представляя из себя скорее нулевой уровень смысла, его минимум). Поэтому оно относится к различным конфликтам как их предел, как конек кровли к двум ее скатам; и оно может быть выявлено и удержано именно как такая верхушка: скаты выстраиваются из детерриториализированных конфликтов, а конек кровли - как nерворазделuмое спора и как его принципиально нерешаемое. 

Именно поэтому коинсидентальной позицией по отношению к внутриситуационному конфликту является радикальный анти-децизионизм. Для того, кто хочет добиться революционной трансформации ситуации, единственной приемлемой реакцией на империалистическую войну за невозможное является уnорствованuе в невыборе. отказ от того, чтобы встать на одну из сторон в противоборстве и отождествить себя с ней. Этот отказ, однако, вовсе не означает какого бы то ни было «примиренчества» или попытки закрыть глаза на реальность конфликта. Речь не идет о нахождении «середины» или компромисса. Напротив, с каждым новым осуществлением акта невыбора остается все меньше места для иллюзии о том, что конфликт может быть «сглажен» и завершен.

Перворазделенuе невыносимого, сам тот факт, что оно становится предметом конфликта, имеет достаточное основание в его сущности. По сути своей (и с точки зрения субстанции) перворазделимое является первоприравниваемым, замыканием, определяющим то «А=В», которым будет ограничена данная ситуация. Разделяемость нестерпимого в основном конфликте проецирует этот «взгляд со стороны субстанции» внутрь ситуации: однако здесь первозамыкающее разделяется уже как сомкнутое, как монолитная целостность, которую каждая из сторон пытается присвоить себе. Безнадежность этого предприятия была бы сразу ясна, если бы конфликт представлялся в своей подлинной форме: в этом исток его всегдашней замаскированности и смещеннасти внутри ситуации - которая также является проекцией и отображением смещения «разделения целого» в конфликте по отношению к смыканию и приравниванию первозамыкающего.

Настаивание в невыборе позволяет избавиться от ложной иллюзии, будто бы перворазделяемое может быть разделено без того, чтобы нарушалась его целостность; это нарушение целостности одновременно и труднее и легче, чем не имеющая конца борьба между сторонами. Оно труднее - так как предполагает своего рода «выворачивание глаз наизнанку», раскол той самой почвы, на которой мы стоим (и которой является); но оно проще, так как избавляет нас от дурной бесконечности постоянно смещающейся неразрешимости конфликта.

 

13

Коинсидентальный метод, таким образом, является средством фокусирования и прямой наводки: задействуя соединяющую интенсивность совпадения, он позволяет использовать происходящее с нами как средство кристаллизации той точки, в которой сделается возможной диверсия, избавляющая ситуацию от ее неадекватности самой себе. В некотором отношении этот модус функционирования близок предлагаемой лурианской каббалой стратегии «поднятия искр святости»: мы находимся в ситуации смешанности, и нашей основной задачей является ее прояснение и отделение частиц абсолюта от окружающих их сил внешнего. При этом прояснение это не абстрактно: для каждого и в каждой ситуации существуют искры, которые могут быть прояснены только им; причем «корень души», определяющий, каковы эти искры, определяется местом в основном конфликте - глобальном противостоянии «каинистического» и «авелистического», фундированном также в изначальной зум-телесности «примордиального Адама» (как противостояние правого и левого плеча; при этом, однако, каждый орган включает в себя все остальные, или обладает собственной перспективой на тело, так что точным адресом, определяющим корень души, является, например, «пятка-для-правого­-плеча).

Однако важным моментом в этой коинсидентальной деятельности по «поднятию искр святости из оболочек нечистоты» (и материалистической апроприации лурианских теорий) является понимание того факта, что «святость» и «оболочка» неразличимо смешаны друг с другом и с точки зрения той ситуации, в которой мы находимся, являются единым целым; отделение одного от другого возможно только пост-фактум, после того, как операция расщепления уже осуществлена, а внешняя точка зрения невозможна и является лишь гипостазированием этого состояния после разделения. В этом отношении неточен и сам термин «оболочка» (клunа), поскольку сама локализация клипы в качестве таковой может быть осуществлена только ретроактивно. До осуществления раскола оболочка не расположена «по краям», смешанность характеризует все пространство ситуации и присутствует на любом ее участке, в любом, сколь угодно малом, сегменте; кожура распределена по всему объему плода и повсюду мы имеем дело с неразличимым конгломератом «кожура-плод», являющимся, с точки зрения ситуации, монолитным единством. 

Это вообще важно помнить в отношении основного принципа материалистической диалектики «на месте единого находятся два»: до осуществления операции расщепления ядра (главной операции диалектического метода) нерасщепленное единое не только кажется монолитным целым, но и в действительности является таковым (в этом смысле сознание, представляющее его целым, лишь адекватно выражает истину той ложной ситуации, в которой оно находится). Возможность деления должна быть именно «найдена» - поскольку обычный раскол единого приводит вовсе не к тому, что оно делится надвое, а к тому, что единое умножается: на месте одной отрубленной головы появляются две точно такие же новые; деление ведет лишь к дурной бесконечности воспроизводства, когда на месте одного появляются не два, но «два раза по точно такому же одному».

Таким образом, главной задачей здесь становится поиск точки переключения - того места, где в едином может быть обнаружена линия раскола и разлома, той точки, приложение усилия к которой может реально осуществить «нахождение двух» на месте одного. Определенная констелляция соединения святости и нечистоты, революционного и реакционного, того и не того определяет каждый сегмент и каждый атом данной нам ситуации: никакие поиски не приведут к обнаружению зоны, свободной от заражения: и пусть даже доза «сил внешнего» ничтожно мала, она, тем не менее, распределена повсюду и инфицирует собой все.

Однако это вовсе не значит, что необходимо произвести операцию разделения в каждом атоме и каждом сегменте (что было бы невыполнимо): существуют замыкающие ситуацию точки запирания, черные ящики - зоны «слабого звена». Расщепление и переключение может быть проведено только в этих точках: но если оно произведено в них, распадается вся цепь. Достаточно убить вожака стаи зомби - но надо знать, как его найти.

Фокусировка, осуществляемая путем детерриториализации конфликта, и есть коинсидентальный метод «обнаружения вожака».

 

14

«...Дунаев судорожно засунул в рот еще одну ложку сгущенки. И, зажмурившись, вошел в ЭТО. Что-то мягкое и густое, как бы пушистое, облепило его, слегка покалывая и ласкаясь. Он с трудом открыл глаза, но напрасно - это лезло в глаза, в нос, было везде. Только теперь Дунаев понял, что это такое - это был пух. Колоссальный необозримый массив равномерно взвешенного, плывущега, мягчайшего и нежнейшего пуха. Пораженный, он продвигался в его глубину. Дышать было почти невозможно - пух лез в рот забивался в ноздри. Из последних сил Дунаев продолжал глотать сгущенку, давясь ею, как калом. Пух лип к ложке, сладкое тягучее попадало в рот уже облепленное ангельским покровом - парторг заставлял себя глотать и улыбаться, ни на что не надеясь...

В этот момент он ощутил, что нечто безликое и нежное из бесконечной глубины пуха смотрит на него, точнее, сама сущность этого пухового массива внезапно осознала его присутствие. Этот «взгляд» был, как Дунаев сразу почувствовал, нацелен на баночку сгущенки в его руках. И хотя он не видел ничего напоминающего глаза или лицо, тем не менее он ясно ощущал, что взгляд этот наполнен застенчиво-­бесстыдным, простодушно-младенческим желанием сладкого.

– Что, хочется? - крикнул он злорадно. - А вот хуй тебе! Сам все дое...

Он не успел произнести последний звук «м» - пух окончательно забил ему рот, он стал задыхаться. «Сейчас умру», - еще раз подумалось ему. Вместе с тем он вдруг ощутил, что пытается дотянуться до отдаленной и в то же время невероятно тонкой, паутинообразной конструкции, напоминающей по форме рычаг. Эта конструкция была нематериальна, она обнаруживалась не в пухе, а в сознании (не совсем ясно было, в чьем именно сознании), но дотянуться, дотронуться до нее было мучительно трудно. Однако чем больше концентрировался взгляд пуха на сладкой баночке в его руках, тем ближе парторг был к рычагу. Внезапно рычаг стал доступным: мысленным усилием Дунаев легко повернул его.

Раздался отчетливый, негромкий щелчок [23] 18. Пепперштейн П., Ануфриев С. Мuфогенная любовь каст.
.

В этом фрагменте «Мифогенной любви каст» достаточно адекватно описано то усилие, которое необходимо для выявления конфликта - и для обнаружения в глубинах слипшегося пухового массива точки переключения. Однако каким именно образом осуществляется перещелкивание? Это, пожалуй, и есть главный и наиболее существенный вопрос метода.

Отказ от участия в империалистической войне невозможного вовсе не означает неангажированности или отстраненности. Главной целью его является создание революционной ситуации, когда с наибольшей ясностью становится очевидна невозможность присваивания узла замыкания ни одной из противостоящих сторон: ни доминирующими «верхами», ни проигрывающими «низами». Разрешающая дефиниция коинсидентального метода не только выявляет основной конфликт, избавляя его от наслоений патологического, не только делает возможным взгляд в центр циклона, фокусирующийся на первосомкнутом; она также и предельно увеличивает напряжение в этом первосомкнутом, делая очевидной необходимость размыкания его давящих тисков. (Точнее же было бы сказать, что эти три аспекта взаимосвязаны и по сути являются различными моментами одного и того же процесса: детерриториализация конфликтов не может не приводить к фокусирующему сгущению ядра стоящего на кону, а сам факт этого «наведения резкости» увеличивает степень напряженности внутри этого ядра, которое уже не может скрывать суть своей нерешаемости.) Однако это обнаружение слабого звена еще не является самой революцией: самого по себе увеличения напряжения недостаточно для осуществления раскола. Для размыкания первосомкнутого необходим переход ко второй фазе коинсидентального разрешения: стадии резолюции.

 

15

Резолюция

Выстраивание рядов, состоящих из детерриториализированных конфликтов, предполагает полное безразличие к какому бы то ни было «другому» - и даже, казалось бы, своего рода солипсизм. Я выстраиваю встречающихся мне людей в серии, ввожу их в контексты моего собственного противостояния, подчиняю их сюжету разворачивания своего собственного континуума - при этом абсолютно не задаваясь вопросом о том, что все эти встречи и противостояния означают для них. Это, на первый взгляд, сводит все существующее исключительно к перспективе «для меня» и утверждает мою единственность.

Однако на деле подобное утверждение неверно. Действительно, «не думай о другом» или «относись к другому исключительно как к оружию, но ни в коем случае не как к цели», является своего рода императивом коинсидентальной этики. Однако это «недумание о другом» является наилучшим способом о нем думать и с ним считаться.

Прежде всего, следует указать на то, что речь идет не о «моей» перспективе, а о перспективе конфликта - и она формирует мое «я» не в меньшей степени, чем чье­-либо другое. Однако этого недостаточно. Коинсидентальные ряды действительно являются своего рода «монадами, не имеющими окон»: каждый из них развивается по логике своего собственного внутреннего противостояния. В таком случае перед нами встает тот же вопрос, что и перед Лейбницем в его монадологии: если предикаты каждой из монад являются экспликацией ее понятия, если событие «перейти Рубикон» содержится в понятии «Цезарь» так же, как равенство суммы углов треугольника 180 градусам содержится в понятии треугольника, - как быть с солдатом цезаря, погибающим в гражданской войне? Ведь и в его понятии (отличном от понятия «Цезарь») содержится вся последовательность репрезентаций, через которые он движется, вся последовательность происходящих с ним событий - включая эту смерть.

Лейбницевским ответом на этот вопрос является понятие «предустановленной гармонии». В некотором смысле оно означает, что солдат для Цезаря, солдат, участвующий в «спектакле» цезаря, не имеет никакого отношения к «солдату для солдата»; и точно так же «Цезарь для Цезаря» не имеет никакого отношения к тому «Цезарю», который фигурирует в жизни солдата. Однако континуум монады «Цезарь» и континуум монады «солдат» разворачиваются таким образом, что именно в тот момент, когда те или иные события происходят с Цезарем (и с солдатом-для­-Цезаря) в силу внутренней необходимости, заложенной в разворачивании понятия «Цезарь», те же самые события происходят и с солдатом, и с «цезарем-для-солдата» в силу внутренней необходимости разворачивания монады «солдат». Именно за эту предустановленность и отвечает сверх-монада «Бог», устанавливающая соответствие между различными континуумами и удерживающая их все в себе.

«Предустановленная гармония», конечно же, является лишь эрзацем совпадения. Ряды не нуждаются в том, чтобы их кто-то удерживал вместе - и в том, чтобы быть расположенными в специально для них достраиваемом псевдо-пространстве; удерживание-вместе удерживает себя вместе само. Однако сам лейбницевский принцип безусловно сохраняет актуальность и для коинсидентального метода. «Не позволяй мысли о другом отвлекать себя от его включения в твои собственные коинсидентальные ряды, рассматривай его исключительна как фактор в твоем собственном сражении - но не забывай о том, что и он обладает полной свободой делать то же самое с тобой» - вот полная формула коинсидентального императива. Лишь удерживание вместе двух полностью различных рядов и есть подлинно субстанциальное удерживание­-вместе-разделенного - удерживание-вместе удерживания-вместе; совпадение первого уровня - совпадения между разрозненными и изолированными друг от друга стычками, через которые проходит траектория движения, конституирующего нашу реальность, - может быть удержано в своем автономном статусе лишь при условии, что оно получает поддержку от совпадения второго уровня, совпадения между различными коинсидентальными рядами. Или, иными словами: выявление основного конфликта, выведение моей жизни из стихии патологического и превращение ее в бой, в котором я одновременно являюсь солдатом, генералом и революционным политиком, возможно только при условии принятия во внимания того факта, что настоящая война - это всегда война между двумя войнами, между двумя совпадающими коинсидентальными рядами. И именно такое совпадение второго уровня является зоной осуществления зум-движения, позволяющего превратить империалистическую войну в гражданскую.

 

16

Это означает, что областью настоящего разворачивания революционной политики является коинсидентальная сексуальность. Поскольку именно секс - это та область, где нам в непосредственной форме дано разворачивание абсолютно разделенных коинсидентальных рядов - которые несмотря на это удерживаются вместе и совпадают.

«Секс от первого лица... требует привычки: рваные вздохи, грубые шлепки, потная вонь от кожи, испещренной норами и оспинами, целый партнер с целым набором прихотей и капризов. Определенная животная притягательность в этом была, не поспоришь. Но в этой... этой местечковой похоти всегда имелась доля вражды, нестыковки асинхронных ритмов. Не было сходимости. Только перестук сталкивающихся тел в борьбе за господство, где каждый пытается навязать другому свой ритм» [24] 19. Уоттс П. Ложная слепота.
.

В этом описании безусловно есть доля истины: каждый из партнеров полностью изолирован в своем аутичном процессе детерриториализации эрогенных зон, выводящем их из обыкновенной замурованности в замкнутых регионах телесности и включающем в континуум битвы за удовольствие; именно здесь коинсидентальное безразличие к другому достигает своего апогея. Но в то же время - и именно поэтому - именно здесь становится возможным совпадение второго уровня: две замкнутости в удовольствии, две несходимости совпадают и становятся прозрачны друг для друга. Для того, чтобы это произошло, необходимо, чтобы борьба за господство, за достижение тотальности удовольствия (не важно, своего или партнера) сменилась гражданской войной за вскрытие удовольствия изнутри. Необходимо проникнуть в самую сердцевину удовольствия, в самое средоточие нестерпимого, для того чтобы высвободить - на обеих сторонах битвы за удовольствие - силы совпадения, силы удерживания-вместе-разделенного, которые только и дают нестерпимому возможность властвовать.

Пункт закрепощения является также пунктом освобождения: все зависит от направления движения. Секс - это наивысшая форма проявления власти нестерпимого, и именно в этой высшей точке власть нестерпимого может быть сломлена и преодолена. Наша прикрепленность к реальности осуществляется областью генитального, и именно поэтому секс - это область, в которой возможно «переменить хватку».

Любое совокупление - это война между двумя войнами: войной (между партнерами) за удовольствие и гражданской войной, в которой именно настаивание на несводимости, именно полное погружение в свой собственный ряд приводит к тому, что партнеры трансформируются в единый фронт сил совпадения, обращающий свою силу против тени невыносимого, отбрасываемой каждым и отягчающей его. В любом совокуплении ставкой всегда является вопрос о том, какая из чаш весов перевесит, будет ли совпадение побеждено удовольствием и коллапсирует в него («предустановленная гармония» является осадком, возникающим именно в результате такого коллапса), или же, наоборот, удовольствие окажется лишь изнанкой и внешней стороной удерживания-вместе.

 

17

Оргазмический гипер-жест является тем зум-движением, которое позволяет разомкнуть первозамкнутое, удерживающее ситуацию в ее границах (и выявляемое на стадии дефиниции как «стоящее на кону» основного конфликта) и произвести разрешающую трансформацию ситуации, изменяющую границы возможного, границы того, что можетбыть понято и того, что может быть сделано. Для обоснования этого тезиса необходимо прояснить два аспекта: жестово-схематическую природу сверхдетерминированного «основного конфликта» и жестовую природу оргазма.

Человек обладает доступом к абсолютному в силу того факта, что он является совпадением совпадений, удерживанием-вместе двух способов удерживания­-вместе: практического и логического. Мы всегда имеем дело с тем или иным конкретным удерживанием-вместе - удерживанием-вместе концептуальных содержаний или удерживанием-вместе габитусов. Но сам факт их совпадения, то есть того, что наш опыт (то есть данность субстанции для нас) является результатом одновременного разворачивания двух гетерогенных рядов, позволяет нам, удерживая их вместе (а не погружаясь в каждый из них), сделать объектом своего знания то, как осуществляется удерживание - те «порядок и связь», которые разворачиваются и в связывании разделенных идей, и в связывании разделенных дел, конкретная идентичность которых может быть дана только в этом одновременном разворачивании. Областью, в которой осуществляется этот «третий вид знания», знания не об идеях и не о действиях, но о форме их разворачивания, является область «схематического». Схематическое же здесь следует понимать в его изначальном смысле «выверенного движения борца» или «приема». Собственно, уже в кантовском схематизме воображения схема означает некоторое правило и умение: умение набросать фигуру человека или собаки, не идентичное ни получающемуся в результате образу, ни концептуальному изложению в общих понятиях того, как это следует сделать, - то есть некоторую последовательность жестов связывания, лежащих в основе как понятийных, так и чувственных единств. Метафизические и теологические причины разного рода приводят к тому, что у Канта (как и у Спинозы) область практического оказывается идентифицированной с «протяженностью» или «чувственным». Однако куда существеннее само открытие Кантом области «схематического» (Хайдеггер справедливо указывает на него как на средоточие кантовского прорыва). Эта область кинестетически-жестового, область «вот еще немного туда, а потом чуть ближе и сразу резко назад» и является зоной разворачивания нашего знания о субстанциальном - и зоной освобождения субстанции. Мера реальности наших слов и наших действий, мера их веса и эффективности, мера их способности к авто-трансценденции, к выходу за пределы усваивания и осваивания невозможного определяются степенью их близости к этой жестово-пластической основе, их просвеченностью и зараженностью ею.

 

18

Именно кинестетический жест, последовательность сближений и отдалений, поворотов и петель и является «уравнением ситуации» - ее «идеей», тем, что определяет ее границы. Не первопереживание, но первожест определяет происходящее - с человеком, с культурой, с галактиками и атомами. Основой концептуальных и основой практических континуумов (это верно также и относительно каких угодно других модусов) является именно попытка приблизиться к конвульсивной последовательности, настаивающей на своем воспроизведении и навязывающей себя, развернуть ее в насколько возможно более полном виде. И именно этот первожест является тем первозамыкаемым, которое становится видимо благодаря наводке и фокусировке, осуществляемой детерриториализирующим выявлением основного конфликта ситуации: именно эта кинестически-пластическая конвульсивная последовательность и есть стоящее на кону, то яблоко раздора, которое стремятся себе присвоить противостоящие стороны - и которое служит водоразделом между ними. Нестерпимое конституировано как кинестетически-­жестовое.

Детальная разработка специфики этой области схематического, кодификации приемов, анализ генезиса сред, пространственности и темпоральности, базирующихся на этой кодификации, является одной из задач будущих наук о коинсидентальным. Для метода же важно обосновать возможность самого того поля знания, где наука о революции окажется соединена с сексуально-кинестетическим программированием, основывающемся на четверичном коде смыкание/размыкание - внедрение/изъятие. В этом аспекте существенно прежде всего то, что если узел замыкания ситуации обладает жестово-кинестетической природой, то именно к этому жестовому и должен быть применен разрешающий принцип материалистической диалектики. Повышение степени резкости возможно только при условии осуществления сдвига первожеста по отношению к самому себе, введения его в состояние вибрации, соскальзывания с самого себя, сбрасывания самого себя. Только так может быть выявлено, что на месте одного находятся два.

 

19

Обнаружение первосомкнутого ситуации не является точкой начала для интерпретационной процедуры; попытка приложения к основному конфликту вопроса «что это значит» была бы лишь очередным возвращением инстанции «указывающего» и «обращающегося», стоящей за удерживанием-вместе­-разделенного, мучительной сложностью интеллигента, пытающегося понять «исключительную обстановку» революции. Вопрос «как это работает?» и «с чем это соединяется», предлагаемый Делезом и Гваттари в начале «Тысячи Плато», уже более точен - но и его тоже недостаточно. Необходимо вернуться к ленинскому «мы их нажали»: основной вопрос относительно первозамкнутого - это вопрос о том, как его разомкнуть, как сдвинуть, как ослабить узел, с помощью какого приема «взять быка за рога», где и как нужно «нажать еще» - чтобы «скинуть совсем», чтобы заставить сдвинуться тектонические пласты панцирей, удерживающих ситуацию в ее окостенении и затвердевании.

«А для него был путь во мраке, который вел никуда, и только никуда, и опять никуда, и еще, и еще, и снова никуда, локти вдавлены в землю, и опять никуда, и беспредельно, безвыходно, вечно никуда, и уже больше нет сил, и снова никуда, и нестерпимо, и еще, и еще, и еще, и снова никуда, и вдруг в неожиданном, в жгучем, в последнем весь мрак разлетелся и время застыло, и только они двое существовали в неподвижном остановившемся времени, и земля под ними качнулась и поплыла...

– Земля плыла, - сказала Мария, не глядя на женщину. - Правда. Но этого не расскажешь.

- Так, - сказала Пилар, и ее голос прозвучал тепло и ласково, и в нем не было принуждения. Но Роберт Джордан заметил мелкие капли пота, проступившие у нее на лбу и над верхней губой. - Вот оно что. Вот оно, значит, как было.

- Это правда, - сказала Мария и закусила губу.

- Конечно, это правда, - ласково сказала Пилар. - Только не говори об этом людям, потому что они никогда не поверят тебе... Когда я была молодая, у меня так плыла земля, что даже страшно было, вдруг она вся уйдет из-под меня. Каждую ночь это бывало.

- Лжешь ты, - сказала Мария.

- Да, - сказала Пилар. - Лгу. Это бывает только три раза в жизни. Она у тебя в самом деле плыла?

- Да, - сказала девушка. - Это правда.

- А У тебя, Ingles? - Пилар посмотрела на Роберта Джордана. - Только не лги!

- Да, - сказал он. - Это правда.

- Ладно, - сказал Пилар. - Ладно. Это хорошо.

- Что это ты такое говорила про три раза? - спросила Мария. - Что это такое значит?

- Три раза, - сказала Пилар. - Один у тебя уже был.

- Только три раза?

- А у многих людей ни разу, - сказала ей Пилар. - Ты точно помнишь, что она плыла?

- Удержаться трудно было, - сказала Мария.

- Значит, верно, плыла, - сказала Пилар. - Ну, раз так, вставай и идем в лагерь.

- Что это за вздор про три раза? - спросил Роберт Джордан у женщины, когда они шли через сосновый лес».

Заставить двигаться землю под ногами - это основа всякой революции, и в этом отношении всякая революция - коперниканская. Коинсидентальная сексуальность осуществляет подобный сдвиг, размыкая монолитность первосомкнутого жеста основного конфликта, и в этом отношении всякая революция - это резолюция. Что же касается трех раз - это действительно вздор: целью коинсидентального метода является превращение всякого сексуального акта в зону осуществления революционизирующего размыкания и перекодировки.

 

20

«Логика, с помощью которой при правильном преодолении сопротивления слой за слоем открывался и ликвидировался механизм отпора, сказала мне, что стратификация существует реально, объективно и независимо от меня. Я сравнил слои характера с геологическими слоистыми отложениями, также представляющими собой застывшую историю. Конфликт, разыгравшийся на определенном году жизни, всегда оставляет след. Этот след обнаруживается в затвердении характера. Оно срабатывает автоматически и трудно поддается устранению. Больной не ощущает это как нечто инородное, а часто воспринимает как окостенение или потерю живости. Каждый такой слой структуры характера есть часть истории жизни, сохранивший актуальность и действенность в иной форме.

Практика показала, что благодаря внутреннему ослаблению этой структуры старый конфликт вновь более или менее легко оживляется. Если застывшие слои конфликта были особенно многочисленны и автоматизированны, если они образовывали компактное целое, которое было трудно пробить, то оно ощущалось как «панцирь», окружавший живой организм. Он мог лежать «на поверхности» или «глубоко», быть «губчато-мягким» или «твердым, как доска». В любом случае его функцией была защита от неприятного. Из-за этою организм утрачивал способность ощущать удовольствие. Тяжелые переживания конфликта образовывали скрытое содержание «заключения в панцирь» [27] 22. Райх, В. Функция оргазма, СПб, 1997. С. 114-115.
.

Вопрос о том, как возникает «заскорузлость и окостенелость», является важнейшим; эту «заскорузлость» и «окостенелость» симптомов (обнаруживаемую не только как «окостенение характера», ведущее к стандартизации реакций, но и непосредственно телесно, в виде «жесткости мышц»), следует не «интерпретировать» (как это делает традиционный фрейдовский психоналаиз), а размыкать и сдвигать; сдвиг этот возможен лишь в непосредственном разворачивании сексуальности, в освобождении «оргастической потенции», отличной от эрективной и эякулятивной, - эти положения Райха сохраняют всю свою значимость. Однако, как справедливо утверждал Альтюссер, «всякая наука стара в момент своего появления». Отягченность биологическо-виталистской идеологией приводит к тому, что «оргастическая потенция» сводится Райхом к «способности без какого-либо торможения предаться потоку биологической энергии, способности к разрядке застоявшегося сексуального возбуждения с помощью непроизвольной телесной конвульсии, вызывающей наслаждение»: конвульсия оказывается лишь «средством», подчиненным диктату имманентного невозможного в виде «энергии» и «удовольствия» (возвращающему те самые категории «психологического» и «переживаний», от которых Райх призывает избавиться). Подлинно материалистическо-диалектическая экономика оргазма должна устранить это подчинение жестового вторичному по отношению к нему «энергетическому». Только таким образом будет возможно также и осуществление той интенции, которую сам Райх пытался осуществить в последние годы своей деятельности: вынесение проблематики «окостенения» и оргастического освобождения за пределы «только человеческого», придание ей общеонтологического масштаба. Затвердевание относится не только к «душевной жизни», оно является свойством самой реальности, в замораживающий панцирь облекаются созвездия и облака, а его сексуализированное размыкание прерывает засухи и является актом галактической войны за адекватность: во всем этом Райх был также абсолютно прав, однако примат идеологии «энергии» придавал попыткам этого выхода за пределы человеческого фантазматически-воображаемый и «шарлатанский» характер - чем и воспользовались блокировавшие их силы американского суда.

 

21

Основой материалистической диалектики оргазма, необходимой для выявления сути оргастического и ее кристализующего высвобождения из-под власти экономики имманентного невозможного, является прояснение его жестово­-кинестетической сущности. Оргазм - это прежде всего жест, завершающий и замыкающий последовательность сближений и отдалений, смыканий и размыканий, проникновений и их разрыва. Все остальные концепции оргазма и сексуальности, основывающиеся на понятиях энергии, удовольствия, разрядки и т. д., остаются все еще слишком абстрактными и имеющими дело со вторичными модусами и последствиями. Они пребывают в сфере психологического и человеческого, упуская из виду первичный характер оргазма как судороги, «конвульсии», как сверх-жеста, освобожденного от какой бы то ни было референтности и телеологии и переподключающего все прочие жесты и основывающиеся на них смыслы. Специфический характер генитального как раз и определяется чем, что гениталии - это органы, способные на осуществление подобного рода сверх­жеста, детерриториализирующего и выводящего из подчинения причинам какого бы то ни было рода все остальные жесты (а точнее - создающиеся благодаря такому жесту; это означает принципальную мобильность области генитального, в перспективе делающую возможной генитализацию какого угодно участка тела и какой угодно зоны реальности - подобно тому, как, например, у Александра Горского описывается проект будущей трансформации человеческого тела, вся поверхность которого становится покрытой генитализированными зрачками). Предварительные ласки же играют роль зон подключения, буферных зон, через которые производится подключение всей системы жестов и возникающих вокруг них зон и сред к завершающему сверх-жесту оргазма.

Совокупление удерживает вместе различные динамические констелляции максимального прилегания (тел) и минимального проникновения (гениталий); для любого сексуального акта может быть выведена формула кода, определяющего комбинаторику того специфического вида минимального соприкосновения, которое в нем осуществляется, и определяющее его место в разворачивании субстанции как совпадения. И именно поэтому всякий жест, в рамках ситуации существующий как отрезок, вырванный и изолированный от континуума проникновений и прилеганий, и определяющий этой своей застывшестью фиксированность и замороженность границ ситуационного, в ситуации совокупления может быть подключен к самопроникновению и самоприлеганию субстанциального.

Однако не следует упускать из виду также и то, что основной характеристикой оргастического жеста является заканчивание. Оргазм осуществляет своего рода запечатывание, сводя всю последовательность прилеганий и проникновений к одному результирующему движению; собственно «наслаждение» и является названием для этого неразличающего жеста «кончать». И именно этой функцией заканчивания и запечатывания определяется двойственная природа оргастического как пункта nереворачuванuя.

С одной стороны, в сексе мы всегда имеем дело с вне-семантической, но также и не чисто формальной системой прикосновений и проникновений, сближений и отдалений, раскрытий и закрытий, поднятий и опусканий, нажатий и поглаживаний, затвердеваний и размягчений, которая вся структурирована как ведущая к достижению точки невыносимого (наслаждения) и подчиненная ему; с другой же стороны, удовольствие раскрывается здесь именно как результат всего этого предшествующего ему кодирования, как порождаемое тем, что предположительно порождается им самим. Реальность же в ее стихийном состоянии - это ситуация, в которой очерчивание границ возможного уже завершено, и мы не отдаем себе отчета в том, что это очерчивание производится с помощью кода, минимальным единицами которого является «проникать»/«разрывать касание» и т.д. Секс разворачивает это кодирование в реальном времени - и именно поэтому позволяет осуществить процесс пере-кодировки, переводящий нас из одной ситуации в другую. Высвобождение оргастической потенции - это именно высвобождение удерживания-вместе-разделенного как действующего элемента перекодировки; и оно может быть осуществлено лишь путем противопоставления оргазму-повторению, подчиняющему последовательность кодирующих жестов­-прикосновений неразличимому единству предзаданного основного конфликта и утверждающего власть невозможного - зум-оргазма, в котором сексуализированная реальность тела и ситуации в целом как бы соскальзывает с самой себя.

 

22

На месте одного оргазма находятся два: и по ту сторону войны за наслаждение и господство во всяком сексуальном акте разыгрывается гражданская война между этими двумя оргазмами. Теория генитальности Ференци, сводящая генитальное к «складыванию... прегенитальных, анальных, оральных и агрессивных возбуждений», и противопоставляемая ей Райхом теория автономности генитального, согласно которой генитальное возбуждение «должно быть освобождено и очищено от смешения с прегенитальным, так сказать, окристаллизовано» описывают два полюса этого противостояния. В первом случае речь идет об оргазме-повторении, как бы упаковывающем жесты и прикосновения в конечную точку результата - и воспроизводящем, таким образом, самораспад субстанциального, в котором реальность удерживания-вместе-разделенного оказывается экспроприированной невозможным. В противоположность этому, зум-оргазм, осуществляя разрешающую перекодировку реального, в самом этом процессе пере-кодировки как бы разворачивает процесс распада в обратную сторону. Сверх-жест разрешения «окристаллизовывает» частичные жесты, избавляя их от подчиненности психическому, физиологическому и вообще всякому региональному - и в самом акте перекодировки выявляет зависимость и вторичность всякого невозможного от удерживания-вместе-разделеного.

Для того, чтобы подобного рода перекодировка была осуществлена, разрешающий сдвиг оргастичного должен удерживать в прицеле основной конфликт данной ситуации. Дефиниция превращается в своего рода «предварительные ласки» для резолюции: все частные конфликты ретроактивно сексуализируются, подсоединяясь к разрешаемому в оргастическом зум-движении основному конфликту (который ведь и существует только как их предел), а зоны, в которых эти конфликты разворачиваются, становятся эрогенными. В этом отношении, дефиниция и резолюция диалектически зависимы друг от друга. С одной стороны, само удерживание основного конфликта в качестве первожеста (а только в качестве первожеста он и может быть удержан, поскольку в модусе невыносимого и точки предела он не обладает достаточными ресурсами для того, чтобы сопротивляться попыткам апроприации противостоящих сторон и, в конечном итоге, коллапсированию в изолированность и патологичность частных конфликтов) возможно только в перспективе подключения, осуществляемого в перекодировании. Однако само это перекодирование возможно только при условии подготовленности и выявленности того «первозамыкающего» ситуации, на которое направлено его разрешающее усилие, в процессе детерриториализации конфликтов и выстраивания коинсидентальных рядов. Секс без основного конфликта пуст; а основной конфликт без секса - слеп и не в состоянии увидеть сам себя. Только сочетание дефиниции и резолюции позволяет превратить империалистическую войну в гражданскую, вскрывая невозможное изнутри и освобождая субстанциальное как оргазм оргазма.

 

23

В написанном во второй половине XVI века трактате «Шаги Авраама» Ицхак Лурия различает три вида «кфuцаm ха дерех» - ускоряющей акселерации, позволяющей «перепрыгнуть за/через путь» и разомкнуть границы ситуации, определяющие, на что мы способны. Женская, или демоническая, акселерация осуществляет ускорение с помощью объекта (например, посоха или облака), который, путем магически-технических nреобразований делается способным ускоренно перемещаться и переносить с собой тех, кто находится на них. Мужская, или ангелическая, акселерация, напротив, предполагает, что перемещающийся остается на месте - а земля сама «совершает прыжок ему навстречу». Если первый тип ускорения соответствует классическому модерну с его паровозами, самолетами и ракетами, то второй скорее может быть соотнесен с возникающим после Второй Мировой войны миром информационных технологий (эта типология, впрочем, усложняется тем, что каждый из этих модусов существует и для другого и представлен в другом: так, например, не исключено, что роль «мужского для женского» выполняли расовые теории, а роль «женского для мужского» - трансформирующие сознание вещества).

Существует, однако, и третий путь: путь божественной акселерации, осуществляемой с помощью оборачивания мужского и женского лицом к лицу. Коинсидентальный метод открывает путь для третьей современности: современности, в которой увеличивающее степень резкости движение от ситуации к ситуации, перемещающее одновременно и двигающегося, и почву под его ногами, совершается путем сексуализированного зум-размыкания.

В фантастических романах Дэвида Зинделла члены ордена мистических пилотов-математиков передвигаются по космосу благодаря доказательству теорем: в мультиплексе, подлинной основе видимой реальности, куда они проникают, соединив свое сознание с компьютерной системой легкого корабля, само доказательство и является передвижением. Коинсидентальный метод создает поле особого рода знания, первичного по отношению к мышлению и к деятельности, с помощью которого мы доказываем теоремы, позволяющие нам передвигаться по реальности, или, скорее, передвигать саму реальность, выходя за пределы данных ситуаций и трансформируя их. Психоанализ и исторический материализм - только первые примеры такого рода «наук о совпадении», позволяющих человеку реализовать свой статус «родового существа» - то есть существа, способного к знанию о вне-ситуационном и выходу за пределы диктуемых ситуациями возможностей понимания и действия. Зум-онтология освобождает эти науки от сдерживающей их развитие фальшивой идеологии Имманентного Невозможного и открывает путь для появления новых наук о коинсидентальном - которые в своей совокупности смогут стать систематизацией тех теорем, которые мы доказываем, занимаясь сексом, и удачное доказательство которых заставляет действительность сдвигаться с места.

 

24

«Каждая новая женщина - это новая моральная задача», - говорит герой фильма Эрика Ромера «Моя ночь у Мод». И это безусловно верно - за вычетом морали. Каждый новый сексуальный партнер - а он может становиться новым с каждым новым сексуальным актом - это новая задача в области революционной политики и сексуального nрограммирования; свидетельство того, что нам необходимо найти способ заниматься сексом по-новому, выработать новые тактики, предотвращающие коллапс удерживания-вместе-разделенного, реорганизовать то поле боя, которым мы являемся, изменить степень резкости.

Те или иные события в любом случае произойдут - но вовсе не обязательно они произойдут с нами: вот что, пожалуй, является подлинным фатализмом - при этом ни в коей мере не противоречащим свободе выбора. Единственный - но при этом и решающий - наш выбор состоит в том, быть ли теми, с кем события происходят. Это в том числе означает так же, что постфактум выбора никогда не существует: поскольку мы - это совокупность произошедших с нами событий, то те «мы», которыми мы являемся на настоящий момент, никак не могли бы выбирать по-другому (просто потому, что в таком случае это были бы уже не «мы»).

При этом, однако, следует добавить: поскольку события не отделены одно от другого, а представляют собой континуум совпадений, движение перехода от одного к другому, то в некотором смысле с нами происходят все события. Выбор заключается, таким образом, лишь в том, в какой степени мы способны преодолеть первичное вытеснение, отделяющее нас от континуума совпадений и nредставляющее его непрерывность, его «всегда + 1» - как нехватку и невозможное. От этого зависит, насколько большой участок событийной кривой окажется для нас освещенным и вырванным из тьмы смутного и неотчетливого, - то есть насколько протяженными окажемся «мы сами».

Для того, чтобы находиться в неизбежном, следует действовать; без этого мы продолжим nребывать среди нестерпимой множественной необязательности того, чего вполне можно было бы и избежать. Неизбежное случится - но случится ли оно с нами? Случится ли оно сейчас? Подлинным революционным действием является действие, раздвигающее до предела лимиты вмещений ситуации, растягивающее и трансформирующее их так, чтобы они смогли вместить максимально возможную на данный момент степень неизбежного.

Случится ли неизбежное с нами и сейчас? - По сути дела, речь здесь идет о том, случится ли с нами неизбежное более неизбежное чем то, которое с нами случается сейчас; и именно поэтому ответ на этот вопрос значим не только для нас, но и для самого неизбежного, поскольку неизбежное, случившееся с нами и затронувшее нас, обладает большей вместимостью, чем неизбежное, с нами не случившееся. Неизбежности могут обладать различной мощностью; внутри неизбежного всегда может быть достигнута большая nроясненность и большая степень разрешения. Смело расширяйте неизбежное: вот лозунг подлинно массового революционного движения, который должен быть противопоставлен нигилистическому отчаянию.

Что же касается смерти, равно как и прочих форм «ужасающего», - как писал Спиноза, свободный человек думает о них менее всего; мудрость же его основана на знании о коинсидентальном. Поскольку смерть - это всегда только неузнанное совпадение. И если капитализм - это власть нечеловеческого как смерти и как невозможного, то коммунизм - это власть нечеловеческого как совпадения и бессмертия.