После моего рассказа во время поездки мама испекла на завтрак блины. Блины, для которых она сама разделяла яйца и взбивала белки, а не пользовалась готовой смесью.
— О-о, домашние блины, — сказал Леонард. — По какому случаю?
— Все нормально, Леонард, — усмехнулся я. — Не делай вид, что не знаешь. Мама наверняка рассказа ла тебе, и я не против. Со мной все в порядке.
— Мама рассказала папе что? — спросила Натали.
Я посмотрел на нее. От Леонарда она унаследовала темные волосы и самые большие карие глаза, какие я только видел. Никаких скандинавских проклятий. На ней все еще была полосатая пижама с закрытыми ступнями. Я завидовал ее пижаме. Насколько же проще быть восьмилеткой.
— Дело в том, Нат, — сказал я и накрыл ее руку своей, — что мы с Пенни расстались.
Девчушка прикрыла рот ладошкой:
— Нет! — Ее глаза наполнились слезами. — Нет! Нет, нет, нет!
— Ничего, малышка. Правда. Я в порядке. Видишь? — Я взял руку сестренки и положил себе на лоб. — Температуры нет. — Потом постучал ее пальцами по своей груди. — Ничего не болит. — Я улыбнулся, надеясь, что это выглядит искренне. — Все хорошо.
— Но… Пенни была такой милой. Такой красивой.
— Да, Пенни была такой. И все еще есть.
— Нет, она не милая, раз тебя бросила.
— Почему ты думаешь, что это не я ее бросил? Натали посмотрела на меня так, словно я был полным идиотом:
— Ты бы никогда этого не сделал.
— Верно, — со вздохом согласился я.
Мы доели блинчики, я начал мыть посуду, а Натали ушла в свою комнату. У меня скопилось множество домашних дел: всю последнюю неделю я их откладывал, обращаясь с собой как с инвалидом. Теперь гора дел казалась неодолимой. Я хотел лишь одного — вернуться обратно в постель, что в конечном итоге и сделал. И проспал еще два часа.
Проснувшись, я заставил себя сесть за стол и открыть учебник по математике, но числа и знаки роились перед глазами, нечитаемые, как иероглифы. Все мои заявки в колледжи были отосланы, оценки давали возможность не напрягаться, но я не мог просто взять и не выполнить домашнюю работу.
Раздался легкий стук, который мог исходить только от маленькой ручки Натали.
— Входи.
Сестренка сунула под дверь сложенный лист красного картона. Я развернул открытку. Натали использовала блестки, которые покрыли мне руки и просыпались на пол.
«Дорогой Ривер Дин.Твоя сестра, Натали Маркс.
Не хотел бы ты сегодня пойти со мной в кафе-мороженое?
Поставь галочку рядом с „да“. Или галочку рядом с „нет“».
То, что у нас были разные фамилии и разные отцы, стало для Натали навязчивой идеей. Неважно, насколько часто я говорил, как сильно ее люблю. И как я счастлив, что ее отец — Леонард, а не мой папаша, самовлюбленный козел. Конечно, я не говорил «самовлюбленный козел», а выражался немного иначе — «придурок». Однако девчушке было сложно принять нашу семейную ситуацию, и она умоляла меня изменить фамилию.
— Разве тебе не нравится, как звучит Ривер Энтони Маркс? — спрашивала она.
— Нравится, — соглашался я. — Но я привык к своей фамилии.
— Почему? — Это был ее любимый вопрос.
— Потому что это я и есть, — отвечал я.
— Думаю, ты больше Ривер Маркс, чем Ривер Дин, — продолжала спорить со мною сестренка.
Теперь мы шли к новому кафе-мороженому, которое открылось в нескольких кварталах от нашего дома. Мороженое после блинчиков — это, конечно, чересчур, но как я мог отказать Натали после такого блестящего приглашения, особенно если это давало хороший повод закрыть учебник?
Центром притяжения в кафе была старомодная стойка; мы расположились за ней на двух табуретах, а парень в галстуке-бабочке и бумажном колпаке принял наш заказ.
Натали покопалась в сумочке.
— Собираешься сегодня платить?
— Ни за что. Я хочу достать блокнот.
— Зачем?
— Вот глупый! Потому что сейчас мы будем записывать.
— Что записывать?
— Как тебе вернуть Пенни.
Ну как эту малышку можно было не любить? Никто — ни один человек в моей жизни — даже не надеялся, что у нас с Пенни все еще может сложиться.
Я немного подумал.
— Я принес ей суп, — сказал я Натали. — Любимый суп из ее любимого магазина. Даже не знаю, ела она его или нет.
— Девочкам не нравятся супы. Они любят красивые вещи.
— Я купил ей цветы.
Натали вытащила карандаш, написала в блокноте «цветы», изобразила рядом квадратик и поставила в нем галочку.
— Цветы. Это уже лучше. — Она постучала карандашом по подбородку. — Как насчет стихов?
— А что стихи? — не понял я.
— Пенни любит стихи?
Любит ли Пенни стихи? Поэзию на уроках углубленного изучения английской литературы мы проходили в прошлом году. Большая часть того, что мы читали, оказалась полной ерундой. Честно говоря, я мало что запомнил, кроме стихотворения про парня, который ехал ночью по дороге и нашел на обочине мертвого оленя. Пенни расстроилась, что в конце парень столкнул оленя с края утеса. Она очень любила животных, особенно больных и брошенных, поэтому завела трехногую собаку. Так или иначе, я был уверен, что вернуть Пенни с помощью мертвого оленя невозможно.
— Может, ты сам напишешь ей стихотворение? — предложила сестренка.
— Хм… Это вряд ли, Нат, — улыбнулся я.
В квадрате рядом со словом «поэзия» Натали поставила крестик.
— Девочки любят украшения.
— Это я знаю. Я смотрел те же фильмы, что и ты, и даже больше. К тому же за последние два года я подарил Пенни уйму украшений.
— А ты дарил ей что-нибудь с бриллиантами?
— Нет.
— Почему?
— Потому что я не миллиардер.
— У меня есть кое-какие сбережения.
— Слушай, Нат. — Я взял ложку и попытался зачерпнуть ее мороженое, но она, как опытный фехтовальщик, преградила мне путь своей. — Пенни не надо ничего покупать. Дело совсем в другом. И когда ты вырастешь и влюбишься, это не должно быть связано с вещами.
— Я уже выросла!
— Хорошо, тогда не выбирай себе приятеля, основываясь на том, что он тебе покупает.
Сестренка немного подумала.
— Ладно.
— Пенни бросила меня потому… потому… — У меня все еще не было подходящего объяснения. — Она сказала, что у меня проблемы и что я мало размышляю.
— Это странно.
— Конечно же странно. Но я над этим работаю.
Мы молча доели мороженое. Натали облизала ложку и внутренние стенки стаканчика, куда смогла дотянуться.
— Мне нравилась Пенни, — сказала она.
— Мне тоже, — вздохнула я.
— Так нечестно, я даже не смогла с ней попрощаться. — Натали склонила голову набок.
И тогда мне в голову пришла мысль. Ребенок хотел попрощаться с Пенни. Каким бы я был братом, если б не помог малышке получить желаемое? Мы съездим к Пенни домой.
Мы отправились туда в среду после школы. Я сказал маме, что сам заберу Натали с занятий по гимнастике.
— Серьезно?
— Да.
— Но как?
— Попрошу Мэгги меня подвезти.
Мама пристально посмотрела на меня. Мэгги ей нравилась, но ее вождение мы оценивали одинаково.
— Ладно, попрошу Уилла или Люка.
— Хорошо. Ты уверен?
— Да, мам. Уверен.
— Учти, Натали восемь лет. Если ты о ней забудешь, эти раны долго не заживут.
— Мам, я не собираюсь забывать о Натали. Если тут и есть человек, кто понимает в ранах, так это, вероятно, я.
— Милый, я просто хотела сказать, что иногда ты бываешь рассеянным.
Именно поэтому я не хотел говорить о том, что мы с Пенни расстались. Мама считала, что одному мне нельзя доверять.
Я попросил Уилла подвезти меня после обеда.
— Значит, ты пытаешься использовать свою чудесную сестричку, чтобы добраться до Пенни?
— Нет. Натали просто хочет с ней попрощаться.
— Ты бессовестный.
Я бы никогда не использовал Натали, но Пенни о ней заботилась. В присутствии Натали она бы не посмела вести себя грубо и холодно. Она всегда восхищалась тем, какой я хороший старший брат, и я подумал: может, если она увидит меня с сестрой, то вспомнит, что во мне было достойно любви? Однако признаться в этом Уиллу я не мог.
— Ты собираешься спрашивать Пенни, можно ли к ней зайти?
— Нет.
— Но разве ты не увидишь ее на испанском?
— Уилл, ты меня подбросишь или нет?
— Не знаю.
— Чего ты не знаешь?
— Хочу ли я помочь тебе выставлять себя ослом.
В конце концов Уилл согласился, и мы приехали за Натали вовремя. На ней было розовое бархатное трико, волосы заплетены в косички. Словно она нарядилась для главной роли в блокбастере «Верни любовь Пенни».
Натали забралась Уиллу на спину, и он понес ее к машине, подпрыгивая на ходу и выделывая зигзаги, а девчушка смеялась, вцепившись ему в шею.
— Как вы вернетесь домой? — спросил Уилл, когда мы остановились перед домом Пенни.
— Дойдем пешком, — ответил я.
— Нет. Я пешком не пойду, — захныкала Натали. — Ни за что!
— Мы что-нибудь придумаем.
— Я могу вас подождать, — предложил Уилл. — Все равно вы быстро вернетесь.
Мы вышли из машины, и я наклонился к окну:
— Ничего не надо, Уилл. Сим освобождаю тебя от обязанностей водителя. Езжай.
Он неодобрительно посмотрел на меня:
— Как хочешь.
На этот раз дверь снова открыла Хуана, но теперь выражение ее лица было совсем другим. Она знала, что мы с Пенни расстались, и то, что я стою сейчас на пороге со своей младшей сестрой, казалось ей не лучшей идеей.
— Здравствуй, Ривер. — Она чуть наклонилась и улыбнулась Натали: — Здравствуй, принцесса. Ты, наверно, Натали?
— Да.
Хуана протянула руку, и Натали ее пожала.
— Я много о тебе слышала, — рассмеялась женщина. — Хорошо, когда можно связать такое милое личико с именем.
Натали посмотрела на меня, не зная, что теперь надо сказать или сделать. Хуана не приглашала нас войти.
— А… — нерешительно начала Натали, — мы пришли к Пенни.
— Она вас ждет?
— Нет, — сказала Натали. — Это сюрприз.
Хуана немного подумала, но какой у нее был выбор? Она не могла нас прогнать. Конечно, Натали была милой, а кроме того, для Броквэев мы с Хуаной были почти семьей. Мы были с ней как кузены.
— Пенелопа! — крикнула она. — К тебе гости!
Она провела нас на кухню, поставила тарелку с печеньем и налила два стакана молока. Она знала мои вкусы, но я отказался. Мне не хотелось, чтобы Пенни видела меня с молочными усами.
Пенни сразу подошла к Натали, обняла ее и покачала туда-сюда, поцеловала в макушку:
— Привет, Натти! — Потом поставила ее на пол. — Только посмотрите. Ты, наверное, уже к Олимпиаде готова!
— Мне не хочется, чтобы ты расставалась с Ривером.
Пенни бросила на меня быстрый взгляд. Я пожал плечами: «Клянусь, это не моя идея».
— Слушай, Нат, — сказала Пенни. — Хочешь на минутку подняться ко мне в комнату? У меня новые духи, они тебе понравятся.
Натали положила печенье и взяла Пенни за руку. Я не мог понять, что должен чувствовать: предательство или потрясение. Я не представлял, что у сестренки на уме.
Я проглотил два печенья и осушил стакан молока, отказавшись от добавки.
Хуана вымыла мою тарелку и стакан.
— У тебя милая сестра.
— Да. Она хорошая.
Я видел, что Хуана хочет сказать что-то еще. Возможно, отругать меня, чтобы я ушел, сохранив достоинство.
— Ей повезло, что у нее такой брат. Никто не поймет тебя так, как вы друг друга.
Что-то в этом роде я уже слышал. Такое любят говорить взрослые, добавляя, что я не виноват в уходе своего отца.
— Мы с братом росли вместе и вместе работали в ресторане моей бабушки. Даже сейчас мы можем приготовить полный обед, не говоря друг другу ни слова.
— Ты должна открыть свой ресторан, Хуана. Ты потрясающий повар.
Она вытерла передо мной стол, хотя я старался его не испачкать.
— Было бы замечательно.
— А твоим фирменным блюдом стала бы картошка.
— Я могу гораздо больше, Ривер. — Хуана наклонилась ко мне и понизила голос: — Но Броквэи любят простые блюда. Ничего интересного. Никакой изюминки.
В кухню ворвалась Натали с маленькой круглой коробочкой в руке:
— Смотри, Ривер! У Пенни были лишние серебряные тени для глаз, и она подарила их мне!
— Это только для парадных выходов. Чтобы дома так не ходить, хорошо? — Пенни посмотрела на Натали.
Натали кивнула:
— Хорошо.
Пенни снова обняла ее:
— Спасибо, что приехала. Это было для меня важно.
— Спасибо за тени. И за духи. — Натали прислонилась ко мне и протянула руку: — Понюхай меня, Ривер.
Она пахла как Пенни.
Я обнял Натали за плечи, и мы встали, глядя на Пенни у кухонного стола. Хуана тем временем мыла в раковине посуду.
— Ну… пока. — Пенни распустила волосы и вновь начала их заплетать. У нее была привычка: переделывать идеальную прическу.
— Нас надо подвезти до дома, — сказала На тали.
Я сжал ее плечо:
— Нет, нет. Все в порядке, мы дойдем пешком.
Натали сделала шаг в сторону и сложила руки на груди:
— Я сказала, что не пойду, — значит, не пойду. Я не собираюсь идти домой пешком.
Пенни смотрела на нас.
Я достал из кармана телефон:
— Я могу позвонить Мэгги или кому-нибудь из ребят. У Люка практика, а Уилл нас сюда привез, так что не стоит вызывать его обратно, особенно в такое время, но если Мэгги сможет…
— Хуана, — сказала Пенни, пристально глядя на меня. — Ты не могла бы отвезти Ривера и Натали домой?
Хуана закрыла кран и вытерла руки полотенцем:
— Мне надо приготовить ужин, а твоя мать сказала…
— Просто отвези их, Хуана, — попросила Пенни. И добавила: — Пожалуйста.
— Хорошо, если тебе действительно так надо… — вздохнула Хуана.
— Спасибо.
Пенни развернулась и вышла из комнаты.
Мы последовали за Хуаной мимо гаража, мимо внедорожника Пенни и перешли на другую сторону улицы к старой темно-зеленой «тойота-камри», у которой был разбит левый передний бампер, а на заднем крыле виднелась наклейка радиостанции, которую я никогда не слушал.
Хуана жила у Броквэев всю неделю, кроме выходных. Я не знал, что у нее есть автомобиль и куда она уезжает на выходные, но, разумеется, машина у нее была, поскольку это Лос-Анджелес.
— Спасибо, что помогаешь, — сказал я, когда Натали прыгнула на заднее сиденье. — Правда, большое спасибо.
— Все нормально, — улыбнулась Хуана. — Ты хороший парень, Ривер.
Я сказал, где живу и по каким улицам не стоит ехать в час пик.
Потом повернулся к Натали:
— Как все прошло наверху?
— Хорошо. Пенни сказала, что ей очень жаль, что она будет скучать по мне, но мы можем оставаться друзьями.
— Очень мило с ее стороны.
— А я сказала, что она ошибается на твой счет.
— Что ты имеешь в виду?
— Я сказала, что она ошибается, когда говорит, что ты ни о чем не думаешь, потому что ты думаешь. На самом деле думаешь. Я знаю.
Мы ехали в молчании; тихо играло радио. Какая-то испаноязычная радиостанция. Наверное, та, чью наклейку я заметил на крыле. Когда мы останавливались на светофоре или трогались с места на вечерних запруженных улицах, я смотрел, как на зеркале заднего вида качается взад-вперед пластиковая фигурка.
Машина остановились перед нашим домом, и я вновь поблагодарил Хуану.
— Ты не обязана это делать, это не твоя работа, — пробормотал я. — Мне жаль, что Пенни тебя заставила.
Хуана дотронулась ладонью до моей щеки:
— Как я уже сказала, ты хороший мальчик, Ривер. У тебя доброе сердце. Я знаю, так оно и есть.
Когда Натали вылезла из машины, то заметила висевшую на зеркале небольшую пластиковую фигурку. Она протянула руку и дотронулась до нее:
— Кто это?
— Святой Иуда.
— Кто такой святой Иуда?
— Покровитель безнадежных дел.