Глава 12

Правило второе. Бессолевая диета не так и плоха, если рыдать белугой над пресным блюдом

Время, которое мы проводим с Казанским вместе, не говоря о Лине, Кристине или о каких-то проблемах, оставшихся в наших буднях, стремительно летит. И мне приходится жадно наслаждаться каждой минутой, потому что внутри родилось и крепнет предчувствие скорой беды.

Мы много гуляем вдоль береговой линии залива, ходим обедать в небольшой ресторанчик и проводим время, как двое влюблённых друг в друга людей, которым просто хорошо вместе. И у которых нет вороха нерешаемых или тяжело решаемых проблем.

- Я так и не успела спросить, - осторожно говорю я в тот день, который должен окончиться нашим отъездом из снятого на двое суток мини-отеля.

-Спрашивай.

Казанский стоит лицом к заливу и, заложив руки в карманы куртки, смотрит на мрачную линию горизонта. Сам кажется точно таким же - мрачным, как будто именно сейчас исчезает тот Алексей, который был рядом со мной в эти субботу и воскресенье, и на смену ему приходит другой, малознакомый.

- Откуда вдруг взялась Ольга?

Он улыбается, качает головой. А я чувствую себя неуютно, потому что лезу на ту территорию, куда мне нет хода. Или это я так решила, что его быть не должно.

- Она взялась не вдруг. Мы познакомились, когда ещё студентами были. Как-то всё так быстро закрутилось. И раскрутилось тоже быстро. Когда поняли, что оба не хотим отношений, разбежались. Потом выяснилось, что Оля беременна. Случайно, кстати, выяснилось. Через общих знакомых.

- Как так? Она от тебя скрывала?

- Не совсем так. Просто не хотела обременять меня ребёнком.

Я удивлённо смотрела на Казанского, переваривая то, что он сказал. Интересных женщин он себе выбирал. Ольгу, которая не желала говорить ему о беременности, Кристину, устроившую целый спектакль, чтобы тянуть из Лёши деньги. Ну и меня, знакомство с которой началось при весьма воинственных обстоятельствах. Об остальных пассиях Алексея знать как-то не желалось.

- Понятно.

- Ну а я решил, что очень даже хочу обремениться.

Он тяжело вздохнул и снова уставился на горизонт. Что хотел там увидеть - я не знала, да и хотел ли? Невольно я подняла тему, которая и саму меня подспудно тревожила. Дети. Я никогда не задумывалась о них всерьёз. Просто знала, что хочу детей, но сейчас, стоя рядом с Казанским, вдруг отчётливо увидела малыша. Или даже двух.

Может, лет через пять мы точно так же будем стоять на берегу, а возле нас будет бегать маленький мальчик. Или девочка. А второго ребёнка Алексей будет держать на руках и показывать ему как с воды поднимаются в небо белокрылые чайки. Я так ярко представила эту картину, что поверила в эту возможность, совершенно забыв о том, от какого надвигающегося шторма я хотела спрятать здесь Казанского. И спрятаться вместе с ним. Зря.

- А Ольга... ну, у неё есть ещё дети?

- Есть. Близнецы-мальчишки. Им лет по десять, кажется. Я не очень интересуюсь этой стороной Олиной жизни. Мы с ней друзья, у которых есть общая дочь, если ты об этом.

Наверное, мне нужно было уловить те нотки, которые звучат в голосе Алексея. Предупредительные, колючие. Но я слишком увлеклась своими фантазиями, чтобы остановиться вовремя.

- Ну а ты?

-А что я?

-Ты бы не хотел ещё иметь детей?

-Нет.

Короткое ёмкое слово звучит так резко, отрывисто и чётко, что у меня не остаётся больше никаких иллюзий относительно воплощения моих мечтаний в реальность.

- Почему?

- Потому что нет и всё.

- Но ты ведь хотел жениться на Кристине...

- Кристина - не та женщина, которая могла бы родить мне детей.

Я вовремя прикусываю язык, чтобы не спросить: «А как же я? Я тоже не та женщина?». Но это было бы так эгоистично. Хотя, наверное, стоило расставить все точки над «i» сразу же, однако трогать сейчас Казанского и донимать его вопросами нельзя. Он и так - словно сжатая до упора пружина, которая может распрямиться в любой момент и ударить в ответ. А я этого совсем не хочу.

- Ладно. Давай вернёмся и будем собираться. Хочу пораньше вернуться в город.

Он разворачивается и уходит в сторону отеля, оставляя меня стоять и смотреть ему вслед. Я уже знаю, что тот сонм вопросов, что родился внутри меня от этого разговора, будет изводить меня, едва останусь наедине со своими мыслями. Но сейчас мне просто нужно сделать вид, что всё так, как было ещё вчера. Поэтому просто иду за Казанским, чтобы сделать то, чего он хочет.

Вернуться в Питер и оставить в воспоминаниях эти прекрасные два дня.

Едва вхожу в свою квартиру, в которой ремонт так и застрял на одной из его бесконечных стадий, меня начинает атаковать множество мыслей. Алексей, быстро чмокнув меня в щёку, отправился куда-то по своим делам, а я... Я собиралась провести время наедине с собой, но стоило только оказаться дома, как поняла - последнее, в чём я нуждаюсь, - одиночество.

Набрав номер отца, мысленно скрестила пальцы на удачу, чтобы застать его дома, ну или хотя бы не с его подругой. И когда он заверил, что сможет быть у меня минут через сорок, мысленно выдохнула. Мы уже очень давно не проводили время вдвоём, хотя раньше это было нашей традицией. И пора было исправляться.

Пока доставала из холодильника вино и сыр с фруктами, успела несколько раз поймать себя на мысли, что начинаю раздражаться. Совершенно неуместное, чуждое мне, но в то же время неконтролируемое в данный момент чувство, рождалось каждый раз, когда я думала о том, что сказал мне Алексей. Я была молодой, и с рождением детей вполне можно было обождать. Но проблема была в том, что их у меня могло не быть в принципе. Потому что я... я придумала себе несуществующую сказку, в которой мысленно прожила с Казанским до старости, но к реальности эта сказка не имела никакого отношения.

Да, если судить по тому, что он мне говорил, Алексей тоже хотел быть со мной... Но видимо, у нас с ним кардинально отличались представления об этом самом «быть вместе». И я пока не знала, как к этому относиться.

- Ну, рассказывай, - проговорил отец, усаживаясь напротив меня за стол.

Мне даже не нужно было ничего ему говорить, чтобы он понял, что с его Весей что-то не так. И пожалуй, был единственным, с кем я могла обсудить всё не таясь.

И меня будто прорвало. Слова полились беспрерывной рекой, сначала бессвязными обрывками фраз, потом - относительно ровным, но в то же время эмоциональным потоком. Я поведала папе про то, как мы с Казанским снова сошлись. О своих опасениях, о Лине, о безнадёжности всей этой ситуации. О том, как задумалась о детях и чем это закончилось. А отец слушал, не перебивая, и мне хотелось вскочить и обнять его, прижаться, как когда-то давно в детстве и сказать, что он самый лучший.

- Я тебе так скажу, Весь... И тебя понимаю, и его тоже. - Он покрутил бокал вина в пальцах и залпом допил остатки. - Ты меня сейчас убила, честно. Я не знал, что у Лёши такая беда.

- Угу. И я не знала.

- Но то, что он тебе рассказал... это дорогого стоит.

- Знаю.

-Ты сейчас не трогай его. Он должен в тебе видеть ту, к которой ему захочется возвращаться из того, что случится. А потом, когда всё наладится, можно снова говорить о том, что тебя волнует. Но сейчас - нет.

- Да я это понимаю.

Я всё же не выдерживаю, встаю и подхожу к окну, обнимаю себя руками в бесплодной попытке согреться. Вроде ничего такого не сказала Казанскому, а сейчас стала мучить совесть.

- Весь. Тебе просто нужно переждать. Перетерпеть. Если ты с ним и дальше хочешь быть. Это жизнь, в ней не только хорошее. Дерьма - гораздо больше.

- Я знаю, пап. Всё это знаю. Просто морально готовлюсь к худшему.

- Даже убеждать тебя не стану, что всё хорошо будет.

- И не надо.

Мы ещё долго говорим с папой в этот вечер, когда я немного прихожу в себя. Беседа перетекает на то, что происходит в жизни отца, потом снова на мои будни, потом на Лину, и так по кругу, пока не чувствую себя окончательно вымотанной.

Засыпаю рано, с мыслями об Алексее. Хочу стать для него той, к кому он будет возвращаться, островком спокойствия. Проваливаясь в сон, думаю о том, не стоило ли написать ему хотя бы краткое смс с пожеланиями спокойной ночи, но не успеваю сделать ничего - просто отключаюсь.

Отключаюсь, ещё не зная, что завтра меня ждёт один из самых ужасных дней в моей жизни.

Глава 13

Утром Казанский снова не появляется в офисе. Не звонит, чтобы предупредить, не отвечает на звонки, заставляя меня слушать равнодушные гудки. Чёрт, вот как можно видеть на экране сотового миллиард пропущенных и даже не удосужиться ответить? Или он думает, что у меня отключена функция переживания? Что я восприму его молчание как норму, извинюсь перед теми, кто ждёт его в приёмной, а после просто продолжу делать вид, что всё так и должно быть?

Ближе к обеду я успеваю довести себя мыслями до какого-то безумного состояния. То ли раздражение, замешанное на такой злости, что мне хочется отправить Казанского куда подальше сразу, как только он явится, то ли бессилие и потребность просто сесть, обнять себя руками и расхныкаться.

Нет, я не поеду сегодня к нему, если он всё же не прибудет на работу. Я вообще объявлю ему строгий выговор с занесением в личное дело. Эти мысли понуждают меня нервно усмехнуться и предпринять очередную бесплодную попытку погрузиться в рабочий процесс. Неприятное, распирающее изнутри ощущение случившейся беды я гоню от себя всеми возможными способами. Уж лучше пусть окажется, что Алексей где-то развлекается - хотя это и кажется сейчас абсурдным - чем я пойму, что интуиция меня не обманывает.

Страх, неконтролируемый, заставляющий сердце биться в горле, рождается едва в приёмную заходит Тупикин. По его растерянному виду, кажется, понимаю всё, инстинктивно вскидывая руку, чтобы он молчал. Будто если он ничего не скажет, останется хоть один шанс на то, чтобы произошедшее не случилось. Хотя, всё уже решено и ясно.

- Ты уже знаешь, - по-своему поняв, мой жест, выдыхает Паша. И я мотаю головой, плотно смеживая веки.

Становится стыдно за собственные недостойные мысли, а жажда вскочить и бежать к Казанскому, чтобы быть рядом с ним, превращается в нестерпимую.

Но как вообще случилось, что я ничего не знаю, а Тупикин - в курсе? Это отрезвляет, жадно делаю вдох и выдавливаю из себя, всё же посмотрев на Пашу:

- А ты откуда знаешь?

- Вера... ты серьёзно?

Тупикин кладёт передо мной свой сотовый, на который воззреваюсь с неподдельным изумлением. Казанский что - позвонил не мне, а Паше? Эта мысль настолько абсурдна, что мне даже хочется смеяться. Может, всё не так плохо, как я себе нарисовала, а вместо смерти Лины случилось что-то пустячное? Ну, там, наша фирма обанкротилась. Или на улицах танковые колонны, потому что кто-то начал революцию. Что угодно, только не самое страшное.

- В новостях заголовки этим пестрят с самого утра.

Облегчение затапливает с головой. Нет, это всё же банкротство или революция, но не то, что я себе успела навоображать.

- Да чем пестрят? - не выдерживаю я, и теперь настаёт очередь Тупикина смотреть на меня с удивлением.

- Как чем... смертью дочери босса...

Боже... Что же такого случилось, раз всё приобрело огромный размах? Откуда вообще об этом так быстро разнюхали журналисты?

Схватив телефон Паши, начинаю судорожно искать в браузере новостную ленту. И почти сразу натыкаюсь на заголовок, от которого перед глазами всё темнеет.

«Безнадёжно больная дочь бизнесмена Алексея Казанского выпала из окна седьмого этажа...».

Воздуха начинает не хватать, а в ушах, как на репите, звучат слова Лины, что она сказала мне наедине:

«Я не хочу жить...»

Почему я не рассказала об этом её родителям? Может, тогда бы всё не окончилось вот так? Почему - почему? - я молчала!

Дала обещание девочке, которая всё уже решила, а вместо того, чтобы бежать к Алексею, вышла, посудив, что обязана сдержать слово.

Я даже не могла представить, что именно сейчас чувствуют Ольга и Лёша. Было больно за Казанского. Так больно, что я едва могла дышать. Что же она натворила? Маленькая девочка, измученная и с пропавшим желанием наслаждаться бесценным - жизнью.

Что же она натворила?

-Так. Мне нужно набрать босса. Сейчас Алексей не сможет взять на себя свои обязанности, а его замы вряд ли справятся. У нас же большая конференция, ты помнишь? - затараторила я, судорожно ища телефон, лежащий прямо передо мной.

- Он уже вылетел.

-Кто?

- Семёнов. Скоро должен быть в Питере. Ромашкина, успокойся! Всё. Слышишь? Всё.

Это слово - всё - вызывает у меня неконтролируемую реакцию. Я вскакиваю на ноги, бросаюсь на шею Тупикину и начинаю рыдать. Без слёз. Просто давлюсь комом в горле, пытаюсь его сглотнуть, но ничего не выходит. Мне так больно сейчас, и эту боль нет никаких сил терпеть. И выплакать невозможно, потому что ни слезинки не проливается из глаз.

- Ну... Ты что? - шепчет бессвязно Паша, поглаживая меня по волосам. - Соберись, Вера... Если не ты, то кто?

Вопрос Тупикина действительно понуждает меня взять себя в руки. Я сейчас нужна Алексею, по крайней мере, мне очень хочется верить в то, что это действительно так.

Время до конца рабочего дня тянется мучительно медленно. Огромным усилием воли держусь, чтобы не перечитать всё, что есть в сети по этому поводу. Казанский всё ещё не подходит к телефону, но и я звоню ему в разы реже.

Наконец, когда сил больше ждать не остаётся, в приёмную заходит Семёнов в сопровождении... Алексея. Одного взгляда на него мне хватает, чтобы снова перестало хватать воздуха в лёгких. Он словно разом постарел лет на двадцать, на лице - бесстрастное выражение. Хотя, это не то слово. Никаких эмоций, ничего. Вообще.

Молча кивает мне, и я инстинктивно киваю в ответ. По спине бежит ледяной холодок. Кажется, что это действительно конец всему. Что он скажет мне, когда мы останемся наедине друг с другом? Что он больше вообще ничего не хочет? И почему я такая эгоистичная, если думаю именно об этом? Ему больно, мне даже представить невозможно, насколько... А я боюсь, что он меня оставит... Становится мерзко от самой себя. Провожаю взглядом Семёнова и Казанского, которые скрываются в кабинете. Наверное, будут обсуждать, когда Алексей сможет передать дела фирмы, потому что вряд ли сейчас будет в состоянии работать.

Когда мои терзания и ноль ответов на мучающие вопросы доводят меня до какого-то адского состояния, дверь в кабинет открывается, и на пороге появляется Семёнов.

- Вера, зайди, пожалуйста, Алексей тебя ждёт.

Он уходит, так и не дождавшись от меня чего-то членораздельного. Потому что я не в силах произнести ни слова. Сижу истуканом и открываю рот, будто рыба, выброшенная на берег. После поднимаюсь и иду в кабинет на неверных ногах, словно приговорённый на плаху.

Казанский сидит спиной ко мне в кресле, и когда вхожу, говорит тихо:

- Вечер сегодня красивый.

Он смотрит за окно, туда, где лиловый закат постепенно превращается в фиолетовый. А мне приходит в голову мысль: видит ли с неба Лина всё это?

- Красивый, - соглашаюсь я. Слова выдавливаю из себя по букве, от кома в горле так и невозможно избавиться.

- Прости, я не мог тебе ответить, - поворачивается вместе с креслом Казанский, и я снова едва не охаю, когда вижу это ужасающее выражение на его лице, которое, кажется, не сможет стереть уже ничто.

«Ты нужна мне, Вера».

Тогда, когда Алексей говорил мне это, я не знала, как много всего он вкладывает в эти слова. Но сейчас готова быть с ним рядом, готова быть ему нужной. Если только он этого хочет...

Я просто пересекаю кабинет, стираю расстояние, которое есть между нами, и Алексей, как и некоторое время назад, обнимает меня. Прижимает к себе с такой силой, что я не могу сделать вдох. И в то же время именно тогда ко мне возвращается способность глотнуть кислорода.

- Я не хочу сейчас ни о чём, просто помолчим, хорошо? - спрашивает он, не поднимая головы, и я инстинктивно киваю.

- Хорошо.

Мне хочется сказать ему очень многое, но понимаю, что ничто не способно помочь. И молчание не способно помочь тоже, но если в нём нуждается Алексей - я могу дать ему хотя бы это.

Он кивает, продолжая цепляться за меня, как утопающий за соломинку. И выдыхает тихо:

- Спасибо.

Глава 14

Похороны вызывали у меня настоящий ужас, хоть и были, казалось бы, неотъемлемой частью человеческих жизней. Я помнила, что творилось со мной, когда не стало мамы. Как я смотрела на то, как её опускают в землю, и не верила. Это потом, когда прошло время, приходить к ней на кладбище стало не так больно. Но именно в день похорон я испытывала ощущение будто попала в кошмар наяву.

Папа попросил у Алексея возможности поддержать его, и Казанский, на удивление, согласился. Присутствие отца на продуваемом со всех сторон кладбище придало сил и мне. И я была очень благодарна за то, что он рядом. Видела, что и Алексей словно бы становится с ним другим. Будто через выражение равнодушия пробивается то, каким он был раньше.

Всё происходит быстро, как будто мы на конвейере. Отвратительные чувства сжимают нутро ледяными пальцами. Я не знаю, что делать с чудовищной растерянностью, которая поселилась в душе. Не знаю и того, не было бы лучше, если бы Казанский рыдал, чем видеть то, что я вижу. Будто не только Лина умерла, но и Алексей вместе с ней.

Когда идём в сторону выхода, меня догоняет Ольга. Трогает за рукав пальто и сообщает, что Казанский собирается отправиться по делам. Видимо, понимает по выражению моего лица, что именно я думаю об этом, потому что добавляет быстро:

-Ты только не злись. Ему сейчас совсем плохо.

А я и не злюсь, но понимаю, что я так или иначе не настолько значимый человек в его жизни, как те, кто знает его годами. И это вполне закономерно, только мне от этого не легче. И сейчас снова возвращается тот самый эгоистичный страх, когда я отчаянно, до дрожи боюсь, что это будет наш с Алексеем конец.

- Я всё понимаю, - вздыхаю я, и Ольга растягивает губы в кривой улыбке.

- Пойдём сходим в кафе посидим? Не хочу никаких поминок. Остальные поймут.

Несмотря на то, что всё кругом вроде бы обычное, полное жизни, отголоски сегодняшнего дня, наверное, ещё долго будут меня преследовать. То, что ещё вчера показалось бы привычным, сейчас выглядит совершенно чужеродно, как будто я не могу быть частью всего этого.

- Я тебя не просто так позвала, - признаётся Ольга, когда мы устраиваемся за столиком и заказываем кофе. - Не только поболтать по-девчачьи, но и поговорить о Лёше.

Интересно, как ей удаётся настолько хорошо держаться? Даже мне дурно от того, что произошло, а ведь она мать, ребёнок которой погиб. Но это просто хорошая мина - замечаю, как подрагивают руки Оли, как она нервно сминает ткань салфетки. Не выдерживаю, подаюсь к ней через столик и накрываю пальцы ладонью. И она выдыхает, словно бы разом становится меньше и незаметнее.

-Тебе Лёша этого не скажет никогда, но скажу я. То, что ты рядом - это... Это очень дорогого стоит, Вер. Я не знаю, что было бы с ним, если бы не ты.

Слышать это признание из уст женщины, которая родила Казанскому ребёнка, и которую он любил, пусть и в прошлом, довольно странно. Но одновременно её слова рождают внутри какое-то невероятное облегчение.

- Да, Лёша бы точно мне этого не сказал, - качаю я головой, пряча улыбку за глотком кофе.

- Он такой. Не во всём готов признаться, что чувствует.

Оля тоже отпивает кофе, молчит некоторое время, после чего выдаёт ещё более неожиданное:

- Ему ребёнок нужен.

- Кому?

Знаю, вопрос звучит более чем глупо, но удержаться от него не могу.

-Алексею, конечно.

- Он не хочет.

- Он думает, что не хочет. Но если у него будет сын или дочь... Знаешь, если бы я сейчас не могла прийти домой и обнять своих мальчишек, я бы наверное легла и сдохла.

- Мы говорили об этом. Он чётко дал понять, что не желает детей. Да и сейчас, наверное, совсем не время.

- Сейчас - да. Я о будущем.

Ольга замолкает, и я молчу тоже. Даже вот так сидеть вдвоём, не произнося ни слова - хорошо и уютно. Если бы только не миллиард мыслей. И ощущения чего-то настолько давящего со всех сторон, что хочется убежать и спрятаться.

-А я не знаю, есть ли это самое будущее у нас, - признаюсь в том, что меня тревожит. Признаюсь, несмотря на то, что это совсем не тема для нынешнего дня. Но Ольга хватается за неё, словно за спасательный круг.

- Я тебя понимаю. Иногда, когда смотрю на Лёшу... Чувствую себя чёрствой. Мне больно, ужасно больно. Но то, что переживает он... Знаешь, я его очень люблю. Он мой друг, давний и хороший друг. Вот так бывает, что и от друзей рожают детей. - Она кривовато усмехается, и я улыбаюсь следом. - И то, что с ним сейчас творится... это меня убивает. Потому тебя и позвала сегодня.

- Меня тоже, - киваю я в ответ. - Но ещё больше убивает бессилие. Не пойму, что мне нужно сделать.

- Просто быть рядом? - полувопросительно предлагает Оля. А я очень сомневаюсь, что это поможет на все сто.

- Возможно, - пожимаю я плечами. - Если только он сам этого захочет.

В тот момент я даже не представляю, сколько всего мне предстоит. С чем я буду сталкиваться раз за разом в своих попытках вытащить Лёшу из того состояния, в которое он погрузился. Но даже если бы кто-то раскрыл мне моё будущее, пожалуй, я бы и тогда не отказалась от Казанского.

Вернувшись домой, понимаю, что ни на чём не могу сосредоточиться. На глаза попадаются дневники, и впервые за долгое время мне хочется взять их и сжечь. Насколько тонка грань между разумом и одержимостью. Сколько таких девочек, как Лина, извели себя из-за чьих-то неосторожных или злых слов. То, что в моём случае стало катализатором, в истории с дочерью Казанского превратилось в смертельный фактор.

Хочется плакать. Усесться на пол, обнять колени руками и разрыдаться. Потому что всё это ужасно несправедливо. Потому что маленькие девочки не должны умирать, особенно таким жутким способом. Слёзы сами катятся из глаз, а я их почти не замечаю, расхаживаю по квартире, будто загнанная в клетку. И самое страшное - не знаю, чего ожидать дальше.

На работе на следующий день Казанский ожидаемо не появляется, но сейчас я не хочу его трогать или надоедать своими звонками. Просто погружаюсь в рабочий процесс, доведённый до автоматизма. Мне так легче.

Сотрудники что-то обсуждают, я даже не могу понять, что именно. Но надеюсь, что не меня или горе, постигшее босса. Порой в голове проскакивают мысли о Кристине. За всем этим калейдоскопом событий совсем забыла о её существовании, но в то, что она забудет о Казанском - не верилось. Даже боюсь представлять, что сделает Алексей, если эта дамочка нарисуется рядом с ним со своими требованиями.

Проходит два дня, а от Лёши нет никаких вестей, и мне начинает казаться, что я попала в какой-то временной вакуум, из которого никак не могу выбраться. Минуты текут медленно и тягуче, но не приносят с собой никаких изменений. Просто привычные дела и события, в которых я тону, захлёбываясь от бессилия что-либо изменить.

И когда уже я не выдерживаю и начинаю прикидывать в уме, где и у кого мне разузнавать хоть кроху информации о Казанском, он находит меня сам.

Просто звонит в дверь поздно вечером, когда уже собираюсь лечь спать, и когда открываю дверь, спрашивает без приветствий:

- Впустишь?

Я чувствую снова тот самый коктейль, который уже, кажется, стал моим неизменным спутником - облегчение, смешанное со страхом. И когда отступаю, просто кивая, потому что от волнения не могу вымолвить ни слова, понимаю: разговор будет не из простых.

Глава 15

Он заходит не сразу, будто сомневается, что стоит это сделать. Осматривается, и что ожидает увидеть - не знаю. А у меня в голове тысяча мыслей. И миллион страхов. С чем он ко мне пришёл? Не знаю. Ни черта не знаю, и поэтому как струна натянута. Потому что уже чувствую, что всё закончится не так, как мне бы того хотелось.

Всё вообще не так, с того момента, как он меня предупредил, что будет страшно, а я как ребёнок всё глаза пытаюсь закрыть, только не получается. От ужаса, что каждую клеточку тела наполнил, избавиться не выходит.

Боль Казанского чувствую, как свою. Даже острее. Но она с моей болью смешивается. Я ведь тоже живая, и болит у меня тоже сильно. Только показывать этого нельзя. Потому что - это эгоизм. Потому что я ни на грамм не знаю, каково Алексею. Не знаю, но ощущаю, будто со мной всё случилось.

Сейчас он в квартире моей чужим кажется, и в то же время здесь его запереть хочется. Никуда не отпускать, чтобы только моим был. Стереть всю его боль, себе забрать. Только не могу. Нет у меня на это прав никаких.

- Вер...

Он имя моё выдыхает, а мне хочется уши руками закрыть и головой замотать. И кричать, чтобы ни слова больше не произносил, потому что знаю, что скажет. Даже не знаю - чувствую кожей. Но я стою и просто смотрю не него.

Как же мне всегда рядом непросто было. Как же меня выворачивало. От злости, страха, понимания, что ничего не будет. И от любви. Только сейчас готова признаться себе и ему, что люблю, так сильно, что захлёбываться этим чувством готова, потому что без него - вакуум. Потому что он - мой кислород. Но я молчу - не время.

- Что? - наконец выдыхаю, когда пауза между нами затягивается. И руки на груди складываю в бесплодной попытке спрятаться от того, что Алексей скажет.

- Вер, я хотел...

Растирает лицо ладонью, но когда смотрит прямо на меня, снова вижу это выражение лица. Равнодушное и усталое. И не могу с ним ничего поделать.

- Я сейчас не самый лучший парень, - кривовато-болезненно усмехается Казанский, а я вместо того, чтобы кивнуть, улыбаюсь в ответ. Больно мне, но эта улыбка - всё, что могу себе позволить. Потому что за ней хочется скрыть всё то истинное, что мною владеет. Потому что мне больно, а она - словно оружие. Только с кем и против кого воюю - не понять.

-Ты пришёл сказать мне, что у нас заканчиваются отношения?

Эти слова удаётся сказать спокойно, хотя один бог ведает, чего мне это стоит. Разговор больше на мелодраму похожий, но наверное это закономерно - именно так обсуждать рухнувшие мечты, погребённые под слоем пепла.

- Я пришёл сказать тебе, что не могу тебе давать сейчас того, что мог и хотел несколько дней назад. И надеюсь, ты меня поймёшь.

И я понимаю. С самого начала всё понимаю, только менее больно от этого не становится. И что услышу если спрошу, не навсегда ли это, тоже понимаю.

- Да, - просто отвечаю я, впиваясь ногтями в ладони. Сжимаю их в кулаки и едва не охаю от боли. Только так удержаться можно от того, чтобы не дать Казанскому то, что совсем ему не нужно.

- Хорошо.

Слово это будто бы с облегчением произносит. Ждал, что я истерику устрою или на шею кинусь? Хочется... Очень хочется, потому что я не выдерживаю. Наверное, только сейчас понимаю, насколько он важным и нужным стал за это короткое время, только навязываться не привыкла.

- Я пока не знаю, что и как дальше будет, - говорит он, отворачиваясь.

Подходит к окну размашистым шагом и на подоконник тяжело опирается. И таким одиноким в этот момент кажется, что выть хочется.

- А я давить не буду, - отвечаю хрипло, и Казанский кивает.

Мы молчим. Долго. Но он не уходит, а я пошевелиться боюсь. Словно если сделаю хоть шаг или движение, Алексей исчезнет. Сбежит и я больше никогда его не увижу.

- Слушай, я не только за этим пришёл, - говорит он, повернувшись ко мне. Руки на груди складывает. Это- его территория, и на неё мне хода нет.

-А за чем ещё?

- Что тебе... что тебе Лина сказала, когда вы вдвоём оставались?

Его вопрос как удар под дых. У меня и возможности не было обдумать наш с ней последний разговор.

Да и неважным он казался теперь, когда Лины больше не было. И не пойму сейчас, признаться во всём или смолчать.

Подхожу к нему, рядом встаю. Начинаю на стекле пальцем узоры выводить, а саму трясёт. Не пойму от чего, но всё тело ходуном ходит. И поделать ничего не могу - волны отчуждения физически чувствую, будто и не был Алексей никогда моим. Так, проходной эпизод, с которым вот-вот распрощаюсь.

- Она... за тобой просила присмотреть, - наконец выдавливаю, и Казанский отшатывается, как от удара. Он же знал, что Лина уйдёт. Просто верить в это не хотел. Но знал.

Или - нет?

- А ещё? - вместо того, чтобы хоть что-то сказать на мои слова, продолжает он допрос.

- Почему ты спрашиваешь?

- Потому что мне это важно.

Смотрит на меня, а у меня внутри всё переворачивается. Он же весь в этом - в смерти своей дочери, в потере, в горе своём. Закрыт так, что мне не достучаться. Никому не достучаться.

Вспоминаю слова Оли, хватаюсь за них как за спасательный круг. Это она Алексея знала хорошо, не я. Может, стоит поверить в то, что всё можно исправить?

- Сказала, что жить не хочет.

-Что?!

Боже... Как он выкрикивает это слово - с ужасом, растерянностью, адовой болью. И я жалею, что призналась, только слишком поздно. Разворачивает меня лицом к себе, крепко схватив за плечи. В лицо жадно вглядывается, будто хочет прочесть на нём, что я соврала. А я бы и рада солгать, только сказанное - правда.

- Почему ты мне не сказала ничего? - выдыхает хриплым шёпотом, а на лице такое выражение, словно перед ним - предательница.

- Она просила меня... - лепечу едва слышно. - Лина просила.

- Она... просила?

- Да. Но я не знала, что всё так серьёзно.

Казанский отступает. Шаг назад делает, головой мотает, а мне так страшно, но к нему броситься не могу. Знаю, что оттолкнёт.

- Вера... как же так... Она ведь ребёнок совсем... была.

Сколько разочарования в этом всём. Столько горечи, идущей откуда-то из самого нутра. Понимаю, что меня сейчас едва ли не во всём виновной считает. И ничего в этом не изменить тоже.

Он уходит через мгновение, просто слышу, как за Казанским захлопывается дверь, и осознаю, что это конец. Он просто закроется в себе, исчезнет, потому что со мной всё решено. И дело совсем не в том разочаровании, которое его постигло. Ему так легче - без меня, без кого бы то ни было рядом.

Молча разворачиваюсь к окну, смотрю за тем, как Алексей садится в машину. Как срывается с места и уезжает. А в груди боль такая, что кажется калёным железом выжгло всё. И только когда замечаю на белом равнодушном пластике прозрачную каплю, понимаю, что плачу. Но нет сил ни стереть слёзы, ни заверить себя, что всё будет хорошо. Я вообще в это не верю сейчас, не верю впервые за долгое время. Что бы ни происходило, искала в себе силы жить дальше и радоваться жизни. Но только не сейчас.

И только не с Казанским...

Глава 16

Это всё для него было слишком. Настолько, что Алексей даже чувствовать перестал, впав в состояние какого-то странного оцепенения. Вроде всё кругом то же самое было, люди, события, день за днём - а он ни на что не реагировал. Не чувствовал вкуса еды, которую отправлял в рот, если не забывал этого сделать, не ощущал аромата кофе или выхлопных газов. Даже дождь, льющийся с неба, не заставлял его поёжиться. Он просто двигался куда-то по инерции, а понять, куда именно, не мог.

И в этом всём была Вера. Он старательно гнал от себя мысли о ней, но они неизменно возвращались. Читай книги на Книгочей.нет. Подписывайся на страничку в VK. Обрывками снов и воспоминаний, несбывшимися мечтами, запахом духов, который, казалось, въелся в его память. Словно единственное яркое и живое пятно света, Вера жила где-то в сердце, и её оттуда было не вытравить ничем. Но он ведь решил отступить, уйти, чтобы не омрачать своим существованием её жизнь, зачем же тогда раз за разом подсознание подбрасывает ему то, от чего он просыпался ночами? Зачем всё это, если всё решено?

«Потому что тебе хочется, чтобы всё было иначе, - шептал внутренний голос. - И понимаешь, что это может дать только она».

А вот что мог дать ей сам Казанский, он не знал, и ответов на этот вопрос не находил. Знал лишь только, что сейчас он - будто пустая оболочка. И не желает наполнять себя ничем. И никем.

Так было правильнее. Так было справедливее. Не по отношению к самому себе - свой шанс на то, чтобы снова попытаться стать счастливым, Алексей даже не просрал - он его даже не хотел. Так было честнее по отношению к Вере.

Их последний разговор всё не шёл у него из головы. Сейчас он находился в том состоянии, когда пытался найти любого виноватого, понимая, что ищет совсем не там. В случившемся виновен был он - в первую очередь. Да и, наверное, больше никто. Возможно, им нужно было попробовать с Ольгой не оставаться друзьями, а построить семью. Это сейчас, оглядываясь назад он находил миллиард тех путей, по которым им уже не суждено было пройти, будто не хотел мириться с мыслью, что изменить уже ничего нельзя.

Бежал от собственных страхов, понимая, что ни черта от них не отдаляется.

В один из бесконечных серых дней, которые слились для него в сплошной нескончаемый поток, расцвечивающийся только ночью, когда в его сны без спроса входила Вера, прежняя жизнь вновь напомнила о себе. Жизнь, где он делал ошибку за ошибкой, и теперь расплачивался за них.

Казанский как раз возвращался домой, собираясь на несколько дней отправиться к родственникам в другой город где всё не будет напоминать о пережитом кошмаре, когда увидел Кристину. Он и забыл уже о её существовании, а вот она, похоже, о нём забывать не собиралась.

И снова такая усталость навалилась, что даже места злости не осталось, которую испытывал раньше.

- Дай угадаю, ты снова ко мне? - проговорил он ровным голосом, когда поравнялся с женщиной, что стояла, ёжась от прохлады. - И без машины? Что случилось, угнали?

В голосе, как ни старался, язвительных ноток не прозвучало, а жаль. Кристина же восприняла его тон по- своему - её лицо искривилось, и Алексей едва удержался, чтобы не поморщиться.

- Лёш... Я знаю, ты меня ненавидишь...

Его брови удивлённо взлетели вверх помимо воли. Это в прошлой жизни она злила его так, что он придушить её был готов собственными руками, но не сейчас.

- Но мне очень нужны деньги... слышишь? Очень.

- Кристин, ты во что-то вляпалась?

- Нет. Нет! Просто нужны деньги.

- Деньги всем нужны. Заработать не пробовала?

Он видел, как она превращается на его глазах в привычную злобную женщину, избалованную, считающую, что всё должно получаться так, как хочет она. Маска показного несчастья слетела, обнажая заострившиеся черты, преисполненные агрессии. Такую Кристину он знал очень хорошо, вот только его совсем не трогали ни её угрозы, ни её проблемы.

-Ты сволочь. Казанский. И всегда ею был.

Она сделала глубокий вдох и вдруг неожиданно бросилась к нему, вцепляясь пальцами в отвороты пальто. Только теперь он заметил то, что не сразу бросалось в глаза. Та холёность, которая всегда присутствовала в жизни Кристины, считающей уход за собой едва ли не самым важным во вселенной, исчезла. И «красота» её, даже в лучшие времена выглядевшая искусственно, сейчас стала больше похожа на гротеск. Какая-то подводка на глазах странная, и лак на ногтях облупился.

- Лёшенька... я умоляю... мне очень нужны деньги. Прошу... я больше не приду, только сейчас... дай хоть немного. Я что угодно за них сделаю. Помнишь, тебе нравилось меня трахать. Я же на всё способна, помнишь?

К горлу подступила тошнота. И на эту женщину он тратил время и деньги, решив «поиграть» в нормальную семью? Да, она действительно в постели вытворяла то, что не снилось и порно-звёздам, только ему уже давно это стало не нужно.

- Кристин, прости. Но нет. Больше никаких денег. Ни копейки. Я и так на тебя потратился с лихвой.

С силой отцепив от себя её руки, он направился в сторону подъезда, слыша, как ему в спину сыпятся угрозы. Кажется, его собирались засадить, придушить, уничтожить. Или всё вместе - он старался не вникать. Просто закрыл за собой дверь и тяжело прислонился к ней спиной.

Она ведь всё знала - о смерти Лины, о том, что дочь для него значила. Но ей было насрать. А чего он, собственно, хотел? Это же не Вера...

Перед глазами снова встал её образ. К ней хотелось прижаться, обнять крепко, с силой, чтобы почувствовать тепло и её любовь. Она ведь его любила - этого даже знать было не нужно, потому что и он чувствовал то же самое.

Вздохнув, Алексей стал подниматься по лестнице, чтобы спрятаться в своей квартире с бутылкой виски, как делал это каждый вечер в последнее время. Но впервые сегодня появилось желание приехать к Вере и попробовать всё с чистого листа. Не во сне, а в реальности.

Глава 17

С момента, когда я виделась с Казанским в последний раз, прошло несколько дней. Не могу сказать, что время лечит, но мне определённо стало свободнее дышать. Наряду с бессилием, которое я ощущала, внутри появилось ещё и чувство, что дальше будет только легче.

Всё постепенно, шаг за шагом, становилось на свои места, кроме моих мыслей, которые так или иначе возвращались к Казанскому. Я даже снова стала ходить на обед с Пашей в кафе, болтать ни о чём и делать вид, что всё в порядке. Тупикин тему Алексея не поднимал, для остальных сотрудников Казанский тоже был негласным табу. По крайней мере, если они и сплетничали, то не в моём присутствии.

В тот день, когда Кристина снова приехала в наш офис, я как раз подумывала о том, чтобы позвонить Ольге и разузнать у неё про Алексея. Меня начинало терзать неуместное чувство, что я поступаю неправильно, оставаясь на расстоянии. И хоть Казанский дал мне понять, что совсем не желает отношений со мной, я могла бы просто его поддержать, без каких-либо обязательств. Хотя, кому я лгала?

Я безумно, до одури по нему соскучилась. По его рукам, губам, по его шуткам. По голосу. Даже по молчанию рядом с ним. И мне так хотелось хоть ненадолго вернуться в те прекрасные несколько дней, когда я считала Алексея своим.

-Добрый день, - раздался женский голос рядом со мной, и я встрепенулась, выходя из задумчивости и с удивлением понимая, что обращаются ко мне. Ещё большее удивление накрыло с головой, когда я осознала, кто именно находится в приёмной.

Оглядев Кристину - а это была именно она - я вскинула брови, не в силах удержаться, настолько разительной оказалась перемена в её облике. От той женщины, которая приходила к Казанскому несколько недель назад, не осталось и следа. И дело было даже не во внешних переменах. Высокомерие, продемонстрированное Кристиной, испарилось, заместившись чем-то, чему я не сразу смогла найти определение.

- Добрый, - кивнула я. - А Алексея Николаевича нет, и вряд ли он будет в ближайшее время.

И отвернулась, делая вид, что занята документами.

-Ая не к нему.

Нехорошее предчувствие заставило меня вздрогнуть и передёрнуть плечами. Мне только бесед с бывшими женщинами Казанского не хватало. Особенно если учесть, что я напрочь не могу предположить, что именно могло понадобиться от меня Кристине.

-Тогда зачем вы здесь?

- Я к тебе. Много времени не отниму.

- Я не думаю, что у нас есть общие темы для бесед. Где выход - вы знаете.

- Удели мне пять минут. Здесь есть кафе?

- Есть. Но я не планирую делать кофе-брейков.

- И всё же... пожалуйста.

Что-то в тоне Кристины заставляет меня внимательно посмотреть на неё, не торопясь говорить «нет». Наверное, безысходность в глазах. Эта женщина и её проблемы не должны меня касаться от слова «совсем», но я не могу вот так просто отказать ей в простом разговоре. Да и может, удастся выяснить что-нибудь относительно её планов на ту историю с адвокатом и Казанским.

-Ладно. Внизу кафе, я подойду туда через десять минут, а сейчас извините, мне нужно кое-что сделать и я не хочу отвлекаться.

Кристина послушно покидает приёмную, а я замираю, глядя в одну точку перед собой. Может наплевать на всё, включая гордость, и набрать номер Алексея? Рассказать ему о визите Кристины, послушать, что он думает по этому поводу.

Я снова лгу сама себе - просто ищу повод услышать его голос. Но если ему это не нужно, всё зря. И пока приходится с этим смириться.

Кристина ждёт меня за одним из столиков, мнёт в пальцах салфетку и это выдаёт, что нервничать в ходе разговора буду не только я. Впрочем, я скорее испытываю волнение от непонимания того, что ей могло понадобиться.

Присаживаюсь рядом, заказываю кофе и кожей чувствую жадный взгляд Кристины, направленный на меня будто рентген.

- У меня не более десяти минут. Работы много, - начинаю разговор, когда пауза слишком затягивается. - Давайте вы просто расскажете, что вам нужно, а дальше уже я скажу, смогу ли вам помочь.

Это довольно странно - сидеть вот так напротив женщины, которую не так давно оттаскала за волосы, видеть её заискивающий взгляд и не понимать, что будет дальше.

- Я... я была у Алексея.

-И?

- Я просила его помочь мне. Но от отказался.

Немудрено, учитывая, как именно Кристина действовала до этих пор.

- Значит, он просто не может вам помочь.

- Он может. Просто не хочет.

- В чём должна была заключаться его помощь?

Она отвечает не сразу, сначала буквально впивается взглядом мне в лицо, будто силится разглядеть на нём что-то, что даст ей ответы на её вопросы, после чего выдыхает коротко:

-Деньги. Мне очень нужны деньги.

С этим всё ясно давно. Не были бы ей нужны ссуды от Казанского, вряд ли бы она занималась вымогательством. Только вопрос, что она хочет получить от меня?

-И?

- Лёша меня послал.

- У вас же адвокат был и какие-то планы, как проучить Алексея за то, чего он не делал.

Вскинув бровь, я смотрю на Кристину, и вижу, как она начинает нервничать ещё сильнее. Взгляд бегает, а ни в чём не повинная салфетка превращается в бумажные лохмотья.

- Адвоката больше нет. Мне нечем ей платить.

Фух, ну хоть одна хорошая новость за последнее время. Значит, Казанскому больше ничего не угрожает, по крайней мере, со стороны Кристины. За это стоит выпить.

- Хорошо. От меня вы что хотите?

- Поговори с Лёшей... Он тебя послушает. Скажи ему, что мне очень нужны деньги, это вопрос жизни и смерти.

Звучит устрашающе, и дело даже не в гипертрофированности фразы. Даже тон, которым Кристина произносит эти слова, понуждает меня поёжиться. Похоже, у этой избалованной наглой дамочки всё совсем плохо, раз она пришла ко мне.

- У Алексея сейчас трудный период вы должны знать. Если уж он вас на дух не переносил до смерти дочери, сейчас... сейчас думаю, вам вообще не на что рассчитывать. А сейчас извините, мне нужно идти.

Я успеваю подняться из-за столика, когда Кристина подаётся ко мне и цепко, до боли хватает меня за запястье. Это случается так внезапно, что я даже не успеваю отстраниться и выдернуть руку.

- Он что - бросил тебя? - ухмыляется она, приподнимаясь, чтобы приблизиться вплотную. - Он так со всеми поступает, мы для него только вещи. Которые он пользует, а потом выбрасывает на помойку. Сначала я ему стала не нужна, теперь ты. Следом кого-нибудь ещё постигнет та же участь.

Я пытаюсь высвободиться, но хватка Кристины становится ещё крепче. На нас уже начинают глазеть в кафе, где меня знает едва ли не половина посетителей. Чего доброго, так я стану самым скандальным сотрудником офиса.

- Дай мне денег... прошу. Мне много не нужно.

Кристина так внезапно меняет тему, что я оставляю свои попытки вытащить руку из её цепких пальцев. Просто застываю, потому что ошарашена. Насколько же реально она нуждается в деньгах, если готова просить их вот так, у человека, который видит её в третий раз в жизни, и который уже ей показал, что именно думает о её наличии.

- Это всё, что есть.

Я судорожно расстёгиваю левой рукой застёжку на сумочке, вытаскиваю несколько тысячных купюр - всё, что имею в наличности. Бросаю на столик, и когда Кристина отпускает меня, чтобы схватить деньги, ретируюсь из кафе.

Чувствую себя гадко. Это чувство везде - кажется, даже на коже до сих пор осталось ощущение мерзких прикосновений. И дело даже не в том, что до меня дотрагивалась женщина, на которую без слёз сейчас не взглянешь. Всё, что было связано с этой стороной жизни Казанского, вызывает у меня желание помыться. Нет, я совсем не отношусь к нему хуже, когда сталкиваюсь с подобным. Скорее, ощущаю какую-то опустошённость, смешанную с сожалением. Что всё произошло именно так. Что Алексей связывался с такими женщинами, как Кристина.

Убегаю быстро, словно боюсь, что она погонится за мной. Мне больше нечего ей дать - могла бы, откупилась по полной, но у меня просто нет на это ресурсов. Правда, я благодарна Кристине за желание, возникшее во мне в тот момент, когда я только увидела её в офисе. Теперь я точно поеду к Казанскому, и мы обязательно поговорим. Иного и быть не может.

Глава 18

Выходить из такси страшно. Водитель нервно постукивает по рулю, а я всё сижу на заднем сидении и не могу найти в себе храбрости, чтобы покинуть машину. Проходит минут десять, а может и все тридцать, когда я, щедро расплатившись за ожидание, всё же выхожу и начинаю глотать воздух маленькими порциями. В окне квартиры Алексея горит свет, значит, он дома, что порождает во мне новую порцию страха.

Я даже не могу с точностью сказать, что именно понуждает меня испытывать это чувство. Боязнь вновь быть отвергнутой? Всё тот же холод и равнодушие на его лице? Мне так хочется сказать ему, что я безумно соскучилась, а после прижаться крепко и заявить, что он теперь никогда от меня не избавится, что бы ни вытворял и какие бы слова ни говорил. Но это будет так... неправильно - ставить свои потребности выше того, что чувствует, и в чём нуждается Казанский.

Наконец убеждаю себя, что ничего не случится - мы просто увидимся, перекинемся парой слов, я расскажу Алексею про визит Кристины, а дальше... А дальше пусть всё будет как будет - к чему загадывать, если я всё равно мало что могу изменить?

Стоя перед дверью в квартиру Казанского, неожиданно начинаю испытывать желание развернуться и сбежать. Оно поднимается откуда-то изнутри, будто интуиция подсказывает мне, что ничего хорошего из моего приезда к Лёше не выйдет. Словно там, за это дверью, порог которой перешагивала не раз, прячется то, что увижу и испытаю только разочарование.

Но я всё равно поднимаю руку и жму на кнопку звонка.

Казанский открывает минуты через полторы, когда я уже решаю развернуться и уйти. Тишина, когда меня окутывает коконом безмолвия, нарушается скрежетом дверного замка, и моему взгляду предстаёт Алексей. Выглядит он, мягко говоря, совсем паршиво - маска равнодушия сменилась какой-то ужасающей чернотой усталости. Она сквозит в каждой черте его лица - тенями пролегает на скулах и под потухшими глазами, опускает тёмными штрихами уголки губ. Казанский весь словно бы уменьшился и стал прозрачным.

- Вера? - уточняет он удивлённо, будто я - всего лишь одна из его фантазий. Чувствую запах спиртного, от которого к горлу подступает тошнота.

Наверняка он заперся здесь один и теперь делает то, что может окончиться действительно плачевно - методично уничтожает себя алкоголем.

- Да, - как можно спокойнее отвечаю, сжимая сумочку пальцами до боли в костяшках. - Я поговорить хотела. Недолго. Можно зайти?

-Нет.

-Нет?

В моём голосе сквозит удивление, потому что я даже не думаю сдерживать эмоций. Нехорошее предположение, которое гоню от себя, едва оно рождается внутри, затапливает с головой помимо моей воли. В голове появляется туман, и хочется закрыть уши руками, потому что уже знаю, что именно скажет Казанский. И когда он добавляет короткое: «Я не один», усмехаюсь.

- Ясно.

Между нами повисает молчание. Я улавливаю едва заметное движение Алексея в мою сторону, но отступаю на шаг раньше, чем он решится сделать хоть что-то. Это его «я не один» лезвием вспарывает напряжённые до предела нервы. Даже предполагать не желаю, кто с ним в квартире. Не хочу ничего - особенно этих чёртовых фантазий, которые щедро рождает воспалённое воображение.

- У меня Кристина была, - хрипло произношу, едва не срываясь, чтобы бежать к лестнице без оглядки. - Ей очень нужны деньги. Она сказала, что это вопрос жизни и смерти.

Я делаю паузу, набирая в грудь воздуха, чтобы присовокупить что-нибудь ещё. Например, что Казанский знает свою бывшую невесту лучше, потому пусть и подумает, стоит ли за её словами что-нибудь серьёзное или же Кристина просто гипертрофирует, чтобы получить денег. Но поток слов, готовый сорваться с губ, обрывает одна-единственная фраза Алексея:

- Я знаю.

Отлично. Он знает. И я морщусь, когда мне в голову приходит мысль, что в квартире Казанского - именно Кристина. Не какая-то шлюха, которую он притащил, чтобы забыться, а «бывшая невеста». Знать не хочу, как именно она собирается отрабатывать деньги, если Алексей их ей всё же даст.

- Ясно.

Развернувшись, бегу в сторону лестницы, слыша позади окрик Казанского.

- Вера!

Впрочем, на этом всё и завершается. Он не бросается следом, не пытается остановить, да я, наверное, этого не желаю. Просто бегу на улицу, под зарядивший так кстати дождь, который смоет всё. Прежде всего, слёзы, неожиданно появившиеся снова.

Утром бесцельно перекладываю документы из папки в папку, впервые за долгое время испытывая апатию. Мне ничего не хочется, а то, что ещё каких-то пару недель назад казалось значимым, не вызывает сейчас вообще никакого интереса. Премьера нового фильма в кино, полная «личка» сообщений на форуме, где меня до сих пор ждут и встречают каждый раз с искренним радушием, приглашение подруги пробежаться по магазинам - всё это как будто фон. Принадлежит другой, не моей жизни, и я вынуждена наблюдать за этим будто через мутное стекло.

- Это какой-то звездец, - с нервным смешком произносит Паша в метре от меня, и я вздрагиваю, выходя из состояния оцепенения. - Вовремя ты с Казанским встречаться перестала, на нём проклятие прямо какое-то.

Он устраивается на стуле, кладёт ногу на ногу, ухмыляется и утыкается в смартфон. А я вроде бы понимаю, что он сказал, но в то же время не могу разобрать главного - смысла.

И вообще, с чего Тупикин взял, что я перестала встречаться с Алексеем? Сделал вывод из наших с ним бесед в кафе?

- О чём ты, Паш? - устало потираю виски, чувствуя, что в них зарождается ноющая боль.

Тупикин переводит на меня взгляд, вскидывает брови и качает головой.

- Ромашкина, как я понимаю, ты вообще новости не читаешь. А зря. Босс наш бывший там регулярно появляется в сводках.

Делаю настолько глубокий вдох, что в лёгких саднит от количества кислорода, и выдыхаю:

- Что опять случилось?

Состояние ступора спадает. Сердце колотится где-то в висках, горле, животе - кажется, стало таким огромным, что скоро перестанет во мне помещаться.

-Твою «подружку», с которой ты едва скальп не сняла, сегодня мёртвой нашли. Вроде самоубийство, но не исключают версию, что кто-то ей помог.

Боже... Он ведь о Кристине, да? О Кристине, которая ещё вчера днём приходила ко мне, а после - отправилась к Казанскому. Или это всё же была не она? Как же всё запуталось...

- Что произошло, ты можешь мне сказать? Только своими словами, - выдавливаю из себя, понимая, что решиться на то, чтобы просмотреть новостную ленту, я смогу вряд ли. А если там ещё и какие-нибудь фотографии... меня точно стошнит.

- Наелась таблеток, кажется, снотворного. Запила вискарём. Нашли на рассвете где-то в парке. Мёртвая сидела около забора. Хочешь прочту всё же?

- Нет! - выкрикиваю я, прикрывая глаза. - Нет, Паш, не нужно.

Мне только не хватает новых подробностей или журналистских домыслов, которыми наверняка пестрит эта горячая новость.

Не могу найти разумных объяснений случившемуся. Да и могли ли они быть, если речь шла о Кристине и Казанском, который сейчас в таком раздрае? Почему я, чёрт побери, не осталась с ним вечером? Почему не потребовала, чтобы он меня впустил? Почему не узнала, кто именно был у него в эту ночь?

Вскочив на ноги, начинаю ходить по приёмной под взглядом Паши, который чувствую кожей. Мне просто нужно всё обдумать, а не слушать навязчивый внутренний голос, который противно шепчет, что я не осталась только по одной причине - в глубине души верила в то, что не нужна Алексею, а навязываться не привыкла.

- Ромашкина... ты в порядке?

В который раз Тупикин спрашивает у меня об этом за последнее время? В который раз хочется кричать во всю силу лёгких: «НЕТ!»?

- В порядке, Паш. Просто нервно это всё, - вру, обхватив себя руками в бесплодной попытке согреться. - Ты извини, сейчас из меня собеседник вообще никакой.

- Да ничего. Я понимаю всё.

Хочется сказать ему, чтобы ушёл, но у меня язык не поднимается. Во всём, что свалилось на меня за последнее время, Тупикин был словно некая константа. Дружеское плечо и гонец, приносящий плохие новости, в одном флаконе.

-Ладно, пойду я. Работа, - словно прочитав мои мысли, сообщает Паша прежде чем выйти из приёмной.

И добавляет на пороге: - Если что, не стесняйся. Зови.

И исчезает.

Снова устраиваюсь за рабочим столом и роняю голову на руки. Пожалуй, это не на Алексее лежало проклятье, а на мне. Иначе как объяснить себе, что я катастрофически не умею выбирать себе мужчин?

Глава 19

Вечером всё же не выдерживаю и начинаю судорожно рыться в новостных сводках в надежде понять хоть что-то из случившегося. Чувствую себя Шерлок Холмсом в юбке, но когда эмоции отходят на второй план, а вместо них остаётся потребность докопаться до того, что снова кажется важным, становятся значимыми любые детали.

- Весь, ты чай будешь? - заглядывает в комнату отец, который приехал час назад гордо держа перед собой цветную коробку с обнаружившимся в ней новомодным термопотом. - Я всё намыл, проверил, классная штука.

-М?

- Я говорю, чай будешь?

- Буду. Пап, слушай. Только не подумай ничего эдакого.

Поднявшись из-за стола, прихватываю с собой ноутбук и иду в кухню, папа следует за мной.

- Представь девушку. Молодую, красивую, привыкшую к роскоши.

- Представил.

- Буквально в течение месяца от неё не остаётся и следа. Она вдруг перестаёт за собой ухаживать, ей постоянно нужны деньги.

- На что?

- Вот этого я не знаю. Возможно, в них и кроется причина.

- Причина чего?

- Ммм... через время её находят мёртвой.

- Ей угрожали?

- Не знаю. На самоубийство это не очень похоже, но версия такая - суицид.

- У неё был ухажёр? Может, какой-то жиголо?

Я поджимаю губы, смотрю на отца прищурившись. А я ведь совершенно не рассматривала эту версию. И те, кто уже настрочил броских заголовков, - тоже. Впрочем, ничему удивляться не приходится. Для них хлеб - обвинить Казанского, не напрямую, конечно, но замешать его громкое имя во всю эту грязь.

- Я не знаю, пап.

Пожимаю плечами и отпиваю глоток чая из чашки, поставленной отцом прямо передо мной. Снова начинаю копаться в ноутбуке, но на этот раз изучаю всё, что удалось выяснить о снотворном, которое стало причиной смерти Кристины.

- Весь, слушай, я тут подумал... Раз Алексею сейчас не до ремонта, давай я им займусь. Только чуть позже, хорошо?

Поднимаю глаза от экрана, когда слышу в голосе папы какие-то новые нотки, которых раньше не замечала. Отец что - покраснел?

-Так... рассказывай мне всё и без промедления, - требую, закрывая крышку ноутбука.

Он опускает взгляд, а я улыбаюсь. Это как раз то, что мне нужно, чтобы избавиться от ужасных мыслей - счастье родного человека, который вот-вот поделится им со мной.

Утром следующего дня просыпаюсь раньше будильника от странного предчувствия. Впрочем, это состояние уже кажется мне абсолютно нормальным. Будто я попала в калейдоскоп быстро сменяющихся событий, которые порождают только тревогу, и интуиция изо всех сил трубит мне сигнал опасности.

За завтраком, состоящим - в который раз - из чашки кофе с обезжиренным молоком, думаю о Казанском. Надо взять себя в руки и начать питаться, а иначе я превращусь в мумию. И мысли об Алексее совсем не способствуют наличию аппетита.

Он ведь мог просто набрать мой номер телефона после той ночи. Хотя бы днём, когда я уже знала про Кристину. Объясниться со мной, рассказать, кто именно был у него тогда. Раз мы с ним уже не в отношениях, ему и бояться нечего.

Невесело усмехаюсь, допивая остатки кофе. Смешно. Мы действительно с ним не в отношениях, и если он не всё мне рассказывал, когда был моим «парнем», то ждать этого теперь - втройне глупо.

По приезде на работу меня ожидает сюрприз, от которого позвоночник сковывает морозом. Шеф сообщает мне будничным тоном, что в обеденный перерыв он даёт мне лишний час, чтобы я наведалась в ближайшее отделение полиции.

- Начинать сушить сухари? - нервно интересуюсь я у Семёнова, который снова погрузился в изучение бумаг, выдав мне дурные вести.

- Это по делу Казанского.

Он всё же поднимает голову и смотрит на меня внимательно поверх очков в толстой оправе.

- Ничего страшного, просто формальность.

И от этих слов становится действительно не по себе, потому что совсем не чувствую, что ничего страшного не случится.

- Хорошо. Я вернусь к трём часам дня. По крайней мере, надеюсь на это.

Пока жду обеденного перерыва, пытаясь сосредоточиться на работе, прокручиваю в голове события последних дней, но они превращаются в размытое пятно, состоящее из серо-мутных красок разного оттенка. Уже даже не знаю, что думать, что чувствовать и где искать ответы на мучающие меня вопросы. И никто мне не торопится помогать. Пару раз останавливаю себя, когда рука непроизвольно тянется к сотовому. Потребность позвонить Алексею становится похожей на наваждение. Но я знаю - это последнее, что я должна сейчас делать, потому просто напоминаю себе, что теперь мы - с разных полюсов. Осталось убедить себя, что от этого мне не больно.

Здание отделения полиции одним своим видом внушает уныние и безотчётную панику. Крыльцо в три ступени, металлическая дверь, выкрашенная в рыже-коричневый цвет. Синяя табличка на ней, которую даже не пытаюсь прочесть. Всё это будто бы из другой жизни, которую я начала проживать, едва отправилась в тот чёртов бар, где в мою судьбу вновь ворвался Казанский.

Ненадолго задерживаюсь на улице. Перед смертью не надышишься - вот уж никогда не придавала значения этой фразе, а тут она пришлась как нельзя более кстати.

Меня спрашивают, куда направляюсь, я что-то произношу, едва слыша саму себя. Указывают на лестницу, ведущую на второй этаж, и мне ничего не остаётся, как подняться по ней.

Здесь коридоры ещё более тусклые и безжизненные. Стены - грязно-жёлтые, со стоящими вдоль них дерматиновыми скамейками на тонких металлических ножках. И двери - одинаковые и обшарпанные, кое-где на них номера написаны на бумажках и приклеены на скотч.

Из нужного мне кабинета раздаются приглушённые голоса, я устраиваюсь на одной из лавок и жду, пока меня позовут на допрос. Или это будет не допрос? Никогда раньше не приходилось бывать в отделениях полиции по таким поводам. Может, тут сейчас всё развернётся в стиле американских боевиков, где играют в хорошего и плохого полицейского?

На одной из соседних скамеек сидит парень. Вольготно развалившись, будто он здесь надолго и вообще все кругом ему должны как минимум денег. Играет в телефоне и жуёт жвачку. Мне бы хоть толику его спокойствия и безразличия к окружающим.

Наконец из кабинета выходит сначала мужчина в форме, на лице которого - благодушное выражение, а следом выглядывает девушка. Я ей на вид и двадцати бы не дала, но, судя по кителю, застёгнутому на все пуговицы, и суровому взгляду, каким окидывает меня, именно она и есть майор Афанасьева.

- Вера Васильевна? - уточняет, но, не дожидаясь ответа, приоткрывает дверь шире. - Проходите.

В кабинете всё не настолько унылое, как снаружи. Даже имеется чайник на небольшом столе у окна, в который я и вцепляюсь взглядом, будто бы он - то единственное, на что вообще стоит смотреть в данную минуту. Всё потому, что понимаю - мне придётся контролировать едва ли не каждое своё слово и действие.

- Присаживайтесь, - указывает майор на стул возле своего рабочего стола, за которым и занимает место.

- Я не задержу вас надолго.

Устроившись на краешке, словно планирую сбежать в любую секунду, смотрю на Афанасьеву, которая деловито что-то пишет в блокноте, но молчу, не желая нарушать тишину, установившуюся между нами.

- Скажите, Вера Васильевна, вам знакома эта женщина? - неожиданно, так и не отрываясь от своего дела, спрашивает майор и кладёт передо мной фотографию Кристины. Спасибо Господу, не посмертную.

- Знакома, - выдавливаю из себя. - Мы встречались пару раз.

Афанасьева перестаёт писать и обращает взгляд на меня. Смотрит пристально и долго, и мне становится окончательно не по себе.

- Какими были обстоятельства этих встреч?

- Она приходила в офис, где я работаю.

- У вас были с ней конфликты?

Я вскидываю брови помимо воли, и слова, уже готовые сорваться с губ, так и остаются запечатаны молчанием. Всё потому, что моё «нет» может дорого мне стоить. Если майор в курсе той выволочки, которую я устроила Кристине в один из визитов последней в офис, выйдет, что я солгу.

- У меня не было с ней конфликтов, кроме того, что мне пришлось один раз выпроводить Кристину из офиса.

- Зачем вы это сделали?

Снова молчу. Рано или поздно речь зайдёт об Алексее, и я буду вынуждена снова подбирать слова.

- Из-за ревности.

Мой ответ достигает цели. Видимо, Афанасьева рассчитывала услышать совсем иное, раз так удивлённо смотрит на меня. Правда, удивление очень быстро сменяется безразличием, когда она снова начинает писать что-то в блокноте, но не укрывается от моего взора.

- Вы же знаете, что Кристину Павловну нашли мёртвой не далее как вчера утром?

- Знаю.

- Обстоятельства её смерти вам известны?

-Только из утренних новостей.

Моё сердце снова колотится о рёбра. Выйду из этого кабинета, и возьму отпуск у Семёнова. Месяца на три, чтобы наверняка. Потому что ещё немного и уйду от нервного напряжения на больничный.

- Какие отношения связывали Антонову с Казанским Алексеем Николаевичем?

- Кого?

- Кристину Павловну.

- Они были знакомы, кажется, в прошлом у них были отношения.

- Кристина приходила в офис к Казанскому?

-Да.

- Зачем?

- Я не знаю. Кажется, требовала от него денег.

- Кажется или требовала?

- Я не привыкла влезать в то, что меня не касается. Исходя из её угроз - требовала.

- Антонова угрожала Казанскому?

- Судом.

- На каком основании?

Чёрт. Я же просто не имею права говорить ни о так называемых побоях, ни об адвокате. Вообще ни о чём из того, что рассказывал мне Казанский.

- Я не знаю. Правда, не знаю. Просто угрожала, что подаст в суд. Но знаете, у меня папа тоже вечно такими словами сыплет. За ними ничего не стоит обычно.

Она снова опускает голову и продолжает что-то записывать, только теперь уже - на обычном листе бумаги, а я чувствую комок в горле, который не в силах сглотнуть. Судорожно пытаюсь вспомнить все вопросы Афанасьевой и все свои ответы на них. До буквы, до интонации. Где я могла ошибиться и сказать что-то не то?

- Сожитель Кристины Павловны уверяет, что Казанский неоднократно бил Антонову. Вы не видели следы избиений?

Вот оно - то, о чём говорил отец. Значит, он был прав, и за всем этим стоял мужчина. Только для меня это сюрприз, о котором я ровным счётом ничего не знала.

- Никаких следов я не видела. Напротив, Кристина была ухожена, одета с иголочки и выглядела просто прекрасно. Ну, кроме последнего раза. Накануне своей... гибели она была в офисе. Просила денег и сказала, что это вопрос жизни и смерти.

- Она просила денег у вас?

- Да. Меня это тоже удивило. Мы с ней не подруги, даже не знакомые. Но думаю, что она остро нуждалась в деньгах.

- Она озвучивала вам суммы, которые были ей нужны?

- Нет. Просто сказала несколько раз, что это вопрос жизни и смерти.

- И что вы сделали? Дали ей денег?

- Нет. Пару тысяч - всё, что у меня было. Но я думаю, речь шла совсем не о такой мелочи.

- Вы рассказывали об этом кому-нибудь?

-Только Алексею.

- В тот же день?

- Вечером, да.

- Где это происходило?

- У него дома.

- Он был один?

Снова поспешно прикрываю рот, когда наружу просится очередное «нет». Признаться сейчас майору в том, что у Алексея кто-то был, означает навлечь на него беду. А это последнее, что мне хочется делать в открывшихся обстоятельствах. Самым верным будет обдумать всё наедине с собой, а уже потом принимать какие-то решения.

- Он был со мной, если вы об этом.

- Как долго?

-До утра.

- Кто-то может это подтвердить?

-Только Алексей. Мы не привыкли посвящать кучу народа в наши интимные дела.

Поджимаю губы, искренне надеясь на то, что сейчас мои показания не пошли вразрез с теми, которые уже есть у Афанасьевой в досье. Хотя, вряд ли Казанский стал врать о том же, если уже успел побывать в этом кабинете.

- Знаете, почему я вас вызвала, Вера Васильевна? - спрашивает майор, и голос её становится словно бы мягче и спокойнее. В нём уже нет тех ноток, что били по натянутым до предела нервам.

- Не знаю. Потому что я виделась с Кристиной?

- Не только. Хотя и это тоже. Мы проверяем все её контакты и встречи за последние несколько дней. Сожитель Антоновой предполагает, что её убили.

- Кажется, она отравилась таблетками?

- Отравиться можно по-разному. Доведение до самоубийства - тоже расценивается по статье, за которую предусмотрено лишение свободы.

- Вы на что-то намекаете?

- Нет. Всего лишь хочу понять, что могло заставить молодую красивую женщину покончить с собой.

И мне бы очень хотелось это знать. Но больше интересует, не считает ли этот самый сожитель, что во всём виноват Казанский.

- Это всё, что я знаю. Кристине для чего-то нужны были деньги. Это было основным для неё. Если она их не достала... возможно, это и спровоцировало её на какие-то действия. Может, припугнуть хотела, я не знаю... слышала, что так часто бывает. Люди просто пугают своей смертью, но за этим не стоит желания умирать.

- Кого припугнуть?

- Я не знаю...

Растерянно смотрю на Афанасьеву, понимая, что сболтнула лишнего. А она пристально вглядывается в моё лицо.

- Сожителя своего? - уточняю вопросительно, хотя, скорее эти два слова звучат риторически.

Повисает пауза - такая липкая, что кажется, я путаюсь в тишине словно в вязкой паутине. И беспрестанно прокручиваю в голове вероятности того, чем же может всё это обернуться. Если у Афанасьевой уже успел побывать Казанский - даже представить не могу, что майор скажет мне в следующую секунду.

- Хорошо, - наконец говорит сидящая напротив женщина, устало потирая переносицу пальцами. - Вы можете быть свободны. Только подпишите показания.

Она подвигает ко мне исписанный убористым почерком лист, и я смотрю на него немигающим взглядом. Вроде бы должна прочитать прежде, чем подписать, но просто пялюсь в расплывающиеся перед глазами строки.

Покашливание Афанасьевой выводит из кратковременного ступора, и я быстро пробегаю взглядом написанное, чтобы понять, что майор сухо и схематично записала то, о чём мы говорили. Ставлю под документом подпись, и прежде, чем выйти из кабинета, слышу короткое:

- Я вызову вас, если будет необходимость.

Киваю и просто выхожу из кабинета. Руки дрожат, но я всё равно набираю номер отца. Мне нужно немногое - вечером провести в его компании время, выдохнуть, рассказать о том, что мучает. И больше ничего.

Всё остальное... всё остальное оставлю на завтра. Это совет классика, и сейчас я хочу следовать ему беспрекословно.

Глава 20

На следующий день меня ждёт сюрприз, при том совсем не понимаю, приятный или нет. Потому что Казанский приезжает в офис вместе с Семёновым и они, закрывшись в кабинете босса, о чём-то долго совещаются.

Проклятое сердце стучит, как бешеное, от одного взгляда на Алексея, и я уверена, он прекрасно читает всё, что я чувствую. Даже мелькает мысль, что ему не всё равно, когда он смотрит на меня несколько секунд прежде, чем уйти в кабинет. Итак, существует вероятность, что он снова решил вернуться к работе, что не может меня не радовать. Несмотря на то, что мы больше не вместе, мы не чужие друг другу. По крайней мере, я считаю именно так.

На обед я ухожу с Пашей - это становится своего рода традицией. Сорок минут в кафе, за нашим любимым столиком, словно краткая передышка, возможность прикоснуться к совсем другому миру. Ни на что бы не променяла это время.

- Ромашкина, ты только не подумай лишнего, но не могу не задать тебе вопрос, - осторожно, будто боится что я и вправду подумаю не то, говорит Тупикин, когда мы приступаем к кофе.

- Уже страшно... но задавай, - киваю я, отставляя чашку и прямо глядя на Павла. Не могу понять, что в нём изменилось, но однозначно он стал каким-то другим.

- Вы с Казанским снова вместе?

- С чего ты взял?

- Он опять в офисе.

- И что?

- И я подумал...

Тупикин замолкает на половине фразы, а я смотрю на него с непониманием. Что это за попытка вызвать меня на откровенность или вызнать то, что должно принадлежать только мне?

- И ты подумал бы лучше о том, что у нас скоро период отчётов. Об остальном я подумаю сама.

- Окей.

Опустив взгляд, Тупикин замолкает, оставляя мне ощущение, что я была излишне резка. Пожалуй, помимо отца, именно Паша был тем человеком, который во всём случившемся неизменно находился рядом. И наверное, мне не стоило отвечать ему вот так.

- Паш, мы с Казанским не вместе. Я даже с ним словом не перекинулась, когда увидела в офисе. Останется ли он работать или заехал за забытой пепельницей - не знаю.

«И не знаю, чем закончится наш разговор в принципе», - добавляю мысленно, но Тупикину этого говорить не тороплюсь.

- Ну тогда точно окей, - пожимает плечами Павел, поднимаясь из-за столика. - Пойдём обратно.

Вернувшись к работе, понимаю, что не могу ни на чём сосредоточиться. Из-за двери в кабинет босса тишина, и я боюсь, что Казанский уже уехал. Вот так, ни слова мне не сказав. Постыдный страх, но не могу с ним бороться. Давно стоило бы понять, что я не вписываюсь в то, что сейчас окружает Алексея. И в его чувства, что он испытывает сейчас, не вписываюсь тоже. Мне просто не нашлось там места. И я старалась быть понимающей и чуткой, но моих болезненных ощущений это не отменяло.

-Ты вернулась, - раздаётся в паре метров от меня голос Казанского, который выглядывает из кабинета. - Зайди ко мне, пожалуйста, когда сможешь.

Киваю, быстро отвернувшись, чтобы Алексей не понял, что именно испытываю в этот момент. Радость, всё ещё помноженную на опаску услышать что-то, от чего мне станет ещё хуже, хотя, казалось бы, куда больше? И надежду, что наверняка отразилась на моём лице. Глупая надежда, что всё ещё может стать как раньше.

Выдерживаю ровно десять минут прежде чем подняться и отправиться в кабинет. Казанский стоит возле окна, засунув руки в карманы брюк. Кажется, он похудел на пару десятков килограммов. Пока стою на пороге, отмечаю то, что не сразу заметила при встрече. Пиджак висит на нём и выглядит мешковатым, сам Алексей сутулится, и мне чудится, будто вижу груз, который давит на него сверху. А на затылке светлое пятно седины, которого не было до этого дня.

- Вы просили зайти, я здесь, - говорю хрипло, и Казанский оборачивается ко мне.

- Мы снова на «вы»? - уточняет с кривоватой улыбкой. - Хорошо. Я это заслужил.

Он указывает мне на кожаный диван, стоящий вдоль одной из стен кабинета, и я присаживаюсь на самый краешек, складывая руки перед собой. От истошно бьющегося в висках сердца, кажется, слышу всё словно бы через толщу воды.

- Я знаю, что ты давала показания, - начинает Алексей, устроившись за рабочим столом. - Совсем не нужно было говорить неправду.

Вскинув бровь, я перевожу глаза на Алексея, чувствуя, что начинаю закипать. И наверное, это единственно правильное чувство, которое я должна испытывать. Одно дело быть понимающей, когда речь шла о смерти Лины, и совсем другое - остаться ею, когда я в информационном вакууме относительно гибели Кристины.

- Вот как? Видите ли, Алексей Николаевич, мне никто и слова не сказал, что и как я должна говорить. А уж поход в отдел полиции вообще стал для меня сюрпризом.

- Я не это имел ввиду.

Он растирает лицо ладонью и смотрит на меня, и столько всего в его взгляде, что следующие слова застревают в горле.

- Просто нужно было сказать всё, как есть. Мне пришлось импровизировать прямо во время допроса, - усмехается он.

- Мне тоже. И я не скажу, что это было приятным времяпрепровождением.

- Понимаю. И я виноват, признаю. Но я не думал, что тебя тоже вызовут.

- Да? Удивительно. Я, если ты помнишь, Кристине чуть все волосы не повыдергала.

- Помню. Мне нужно было сообразить раньше.

Он замолкает, я молчу тоже. Вроде бы ничего не значащий разговор, но сколько всего он поднял со дна моей души. Такие полярные чувства, что от них не по себе. И кажется - стоит сказать сейчас что-то лишнее, как хрупкое ощущение, что всё может быть иначе, исчезнет и больше никогда не вернётся.

- Но я позвал тебя не для этого. Хотел поблагодарить за всё.

Звучит, по правде говоря, не очень. Такими словами обычно говорят о том, что всё в прошлом, и дальше начнётся что-то новое, но врозь. И хотя вроде бы я уже это услышала, но всё та же глупая уродливая надежда не даёт смириться с мыслью, что всё действительно закончено.

- Да не за что благодарить, - передёрнув плечами, я поднимаюсь с дивана, желая сейчас только одного - выйти из этого чёртова кабинета и вернуться к своим обязанностям. И попытаться совладать с острым разочарованием, которое разливается по венам. Разочарованием, которое никто не должен увидеть, в первую очередь - Алексей. - Если ты не против, я пойду. Работы много.

- Против.

-Что?

- Я против, чтобы ты уходила. Хотел побыть с тобой.

- И пообсуждать допрос?

- Нет. Можем просто помолчать. Но ты права - нужно работать.

Он опускает глаза, что-то читает, а я стою, как дура, не зная, что мне делать. Самым правильным будет выйти, раз я права, и нам нужно работать. Но слова Казанского, что он во мне нуждался, не дают мне ни единого шанса на то, чтобы хоть сейчас сохранить остатки гордости.

- Ладно. Тогда я пойду.

Добравшись до двери, почти покидаю кабинет Алексея, так и не выяснив, останется ли он вместо Семёнова. Это сейчас вообще кажется неважным. Когда он рядом, когда сказал мне слова, которые я уже и не чаяла услышать, пусть за ними нет ничего из того, что успела себе придумать.

- Вера...- доносится до меня, когда готова закрыть за собой дверь. - Ты же не думаешь, что я как-то связан со смертью Кристины?

- Я вообще об этом не думаю, - отрезаю я. - Мне действительно нужно работать.

Выйдя, делаю глубокий вдох. Последний вопрос Алексея заставляет меня ощутимо нервничать. Ни о той ночи, когда приехала к нему и оказалось, что он был в чьей-то компании, ни о гибели Кристины я не знала ровным счётом ничего. А единственный человек, который мог пролить на всё свет, вообще не помышлял о том, что я замешана в этом тоже. Но теперь, как я надеялась, у него появились основания переосмыслить случившееся.

Или - не переосмыслить.

Глава 21

Отношения с Казанским научили меня очень важной вещи - верить. Сначала - в себя. После - в хорошее. Даже если мне казалось, что дальше всё, конец, случалось что-то, доказывающее, что всё может быть иначе. А может, всё дело было в отношениях как таковых, а не в том, что второй стороной в них был Алексей. Неважно. Теперь я знала одно - никогда не стоит ставить крест на том, что делает тебя счастливым, если только не случилось непростительного.

«Хотел побыть с тобой», - эти слова звучат эхом, словно поставленная на «репит» мелодия. И каждый раз, когда «слышу» их в воспоминаниях, нахожу всё новые оттенки и тональности. Как будто они могли нести под собой какой-то иной смысл помимо того, что вложил в них Казанский.

Да, я тоже хотела быть с ним. До безумной одержимости. До готовности играть любую роль, которую бы Алексей мне отвёл. Я хотела... пока не поняла, что не являюсь частью его нынешнего мира. Как будто я досадная помеха, от которой он избавился без сожалений. И именно это обстоятельство не позволяло мне сказать Казанскому, что я тоже очень хочу снова быть рядом.

- Вер! - окликает меня Павел, когда я выхожу из офиса и роюсь в сумке в поисках телефона. - Потеряла что-то?

- Нет. Думала, мобильник оставила, но он тут, - демонстрирую Тупикину выуженный из нутра сумки сотовый. - А ты что здесь забыл?

-Тебя жду.

- Ммм. Зачем?

- Хочу до дома докинуть. Если ты не против.

Он кивает на припаркованную в десятке метров машину, и я лихорадочно придумываю, как отказаться от такого щедрого предложения. Потому что мне совсем не нравится то, что наверняка напридумывал себе Павел относительно нас.

Это женское чутьё, оно подсказывает мне, что у Тупикина наверняка возникли какие-то чувства, хотя, я уверена, что с его стороны это самообман.

-Тебе совершенно в другую сторону, - улыбаюсь я, продолжая путь. - И я хотела прогуляться.

Дальнейшее происходит так неожиданно, что я роняю телефон на асфальт, и успеваю заметить, что у него отваливается крышка. Павел хватает меня за руку выше локтя, разворачивает лицом к себе и... впивается мне в губы поцелуем. А я настолько охвачена оторопью, что первые пару мгновений ничего не делаю.

-Ты с ума сошёл! - выдыхаю хрипло, упираясь ладонями в плечи Тупикина, в то время как он продолжает прижимать меня к себе и снова целует. - Паша, отпусти меня немед...

Нет, это невозможно. Ступор такой всеобъемлющий, что я снова замираю, потому что происходит что-то запредельное. Неожиданное, выбившее из колеи. Меня целует Тупикин... против моей воли.

Он отлетает от меня мгновением позже, и я отступаю назад, едва не запинаясь о поребрик.

- Ещё раз тронешь её, убью, - зло цедит Казанский, двигаясь к Паше, лежащему на асфальте.

Завтра же мы станем главной темой сплетен для всего офиса, но сейчас меня это волнует в последнюю очередь.

-Лёша, не надо! - бросаюсь между Алексеем и поднимающимся на ноги Тупикиным. - Это просто недоразумение.

Голос звучит тихо и жалко. Меня уже трясёт от произошедшего, а если эти двое ещё и продолжат, то я не знаю, что мне нужно будет делать, чтобы их разнять.

- Это не недоразумение, - отряхивая рукав пальто, усмехается Тупикин. - Ты просто слепая, если не видишь того, что на поверхности.

- Паша, давай завтра всё обсудим.

- Ни черта ты с ним обсуждать не будешь. Хватит, - отрезает Казанский. - Садись в мою машину.

- А ты её спросить не забыл?

- Паша, пожалуйста...

Сейчас мне действительно лучше сесть к Алексею и уехать с ним. Потому что иначе не знаю, чем это закончится, не сегодня, так через время.

-Тебе совсем необязательно с ним ехать.

- Паш... мы потом всё обсудим. Хорошо?

Поднимаю с земли телефон, отворачиваюсь от обоих и на ватных ногах шагаю в сторону машины Казанского, искренне надеясь, что они не сцепятся снова. Сердце перекачивает сдобренную адреналином кровь по венам с бешеной скоростью. В голове звенит, а перед глазами пляшут разноцветные пятна.

Алексей появляется рядом через секунду, распахивает передо мной дверцу, пытается помочь сесть в машину, но я не даю ему до себя дотронуться. Пусть не считает себя победителем, или кем там мнят себя мужчины в таких случаях?

Молча усаживается за руль и срывает машину с места. Мы выезжаем на шоссе в полной тишине. Я делаю вид что увлечена тем, чтобы приладить треснувшую крышку к мобильнику, Казанский сосредоточен на дороге. Наконец не выдерживает и цедит:

- Если я ещё раз его рядом с тобой увижу...

-То - что? Запрёшь меня и не выпустишь никуда и никогда?

- Не исключено.

- Очень смешно.

- Никто здесь не шутит.

Фыркнув, отворачиваюсь к окну. В любой другой ситуации мне бы польстило такое внимание к моей персоне, но не сейчас. И не тогда, когда дело дошло едва ли не до драки.

- Лёш, а если серьёзно... Такое просто не должно повториться. Я не знаю, что стану делать, если всё же это случится.

- Например?

- Например, уволюсь.

-Ты этого не сделаешь.

-Ты меня плохо знаешь.

-Ты права. Но я хочу это исправить.

Он поворачивается ко мне, когда останавливаемся на светофоре. Смотрит пристально в глаза, и я чувствую, как исчезает злость, порождённая страхом, который испытала десятью минутами раньше.

- Это не дело одного дня. Или даже месяца. Всё очень запуталось.

- Знаю. И знаю, что я виноват.

Тяжело вздыхаю, снова отворачиваясь к окну. Вроде и согласиться хочется с последним суждением, но Казанский только-только стал таким. Почти как раньше. Почти потому, что между нами сейчас всё та же пропасть.

До моего дома мы добираемся под вновь установившееся между нами молчание. Я думаю о случившемся. Алексей не совсем прав - в том, что произошло сегодня, виновата я. Вовремя не пресекла то, что было очевидным. Ведь уже не раз заметила не совсем типичное для Паши поведение, но почему- то не расставила точки над «i». И даже представить не могу, как завтра мы будем общаться с Тупикиным, если будем, точнее.

-Спасибо, что подбросил, - говорю Алексею, взявшись за ручку на дверце, и почти выхожу, когда Казанский начинает говорить.

- Вер... дай мне несколько минут, хорошо?

Он смотрит в лобовое стекло, но я уверена - не видит ровным счётом ничего, потому что весь в своих мыслях. Я могу сказать ему, что не готова сейчас к отповеди, и не совру - я вправду слишком устала ото всего, но остаюсь рядом. Потому что без него хоть на стенку лезь.

- Когда Лина умерла... Я не знаю, как вообще не отправился следом за ней. Это была огромная боль, даже если бы мне отрубили руки и ноги - вряд ли мне было бы больнее. И сейчас тоже больно, да и никогда не перестанет быть, но в те первые дни... Если бы тебя не было в моей жизни, наверное, меня бы тоже сейчас не было. Знаю, что это поступок слабого человека, но я слабый.

Я молчу, не перебиваю, даже, кажется, боюсь сделать следующий вдох. Казанский говорит о том, что настолько принадлежит ему, что прикоснуться к этому у меня не было ни единого шанса. До этого момента.

-Тогда я выжил только благодаря тебе. Даже если этого не было видно. Но всё, что у меня было в жизни хорошего - это Лина, Ольга и ты. Дочь, друг и любимая женщина.

Он впервые признаётся мне в любви, и слова эти гораздо ценнее тех, что обычно люди говорят друг другу в подобных случаях. Потому что подпитаны тем, чем Казанский поделился со мной. Но я всё равно молчу - просто сижу рядом с ним и слушаю.

-А когда мне в отделе майорша та стала вопросы задавать и выяснилось, что ты ради меня пошла на

ложь...

-Ты ведь провёл ту ночь с Кристиной?

- Да. У меня была она. Но под «провёл ночь» ты явно подразумеваешь секс?

- А что я должна подразумевать? У меня вообще по этой части полное отсутствие информации.

- Кристина действительно предлагала мне заняться сексом. За деньги.

- Но ты, как истинный рыцарь без страха и упрёка, отказался?

- А ты как думаешь?

Теперь он смотрит на меня - жадно, подавшись в мою сторону. Вижу, что Алексею очень важно получить ответ на его вопрос. Даже не услышать его, а увидеть по моей реакции. А я верю ему. Верю в то, что у них с Кристиной ничего не было и быть не могло.

- По крайней мере, хоть немного света на эту историю пролилось, - не удерживаюсь от комментария, и Казанский усмехается.

- Она пришла ко мне после того, как побывала в офисе. Пришла не в первый уже раз. Ей очень нужны были деньги. Тогда я не знал, на что именно.

-А сейчас?

- А сейчас знаю. Кристина влюбилась, а он оказался наркоманом. Она продала всё - давала ему денег на дозы. Я не знаю, что там у неё было в голове, да и знать не хочу. Но ради него на всё могла пойти.

- То есть, ты ей не дал денег?

- Нет. Она рыдала, угрожала, снова рыдала. Но ушла от меня ни с чем. Кто знает, не была бы она жива сейчас, если бы я ей помог.

- Почему ты вообще должен был ей помогать, да ещё и на наркотики?

- Я же не знал, на что.

Вот только не хватало, чтобы Алексей ещё и за это испытывал чувство вины. Но он же взрослый человек, чтобы понимать это без лишних подсказок.

- Значит, больше никаких допросов? И тебя не подозревают в смерти Кристины?

- Нет. Не подозревают, хотя её сожитель готов был наизнанку вывернуться, видимо, хотел получить с меня ещё денег.

- Мда уж...

Снова молчу, мне просто нечего сказать. Это словно начало с чистого листа, и я не хочу его испачкать грязными следами прошлого. Как и не хочу разъяснять очевидные вещи Казанскому. Впрочем, пока он не сказал мне, чего хочет, а я не стану интересоваться. Потому что страшно услышать то, что может принести мне боль.

- Ладно. Спасибо, что докинул до дома, - повторяю то, что уже сказала. - И за разговор спасибо. Он многое прояснил.

- И это всё?

- А ты хочешь сказать что-то ещё?

- Нет. Я думал, ты скажешь.

-А мне больше нечего. По крайней мере, сейчас.

Всё же открываю дверь и выхожу из машины. Наклоняюсь и, заглянув в салон, добавляю:

- Спокойной ночи. И ещё раз спасибо.

Отхожу в сторону подъезда быстро, будто опасаюсь, что Алексей догонит и испортит всё, ведь можно нарушить установившиеся между нами отношения одним словом или жестом. Но он ничего не делает.

Оказавшись в квартире, подхожу к окну, не включая свет. Вижу, что машина Казанского так и стоит на том же месте. Совсем недавно я точно так же смотрела на улицу, на то, как Алексей уезжает, а на подоконник капали слёзы. Сейчас же на губах моих, помимо воли, появляется улыбка.

Всё ещё может быть иначе, сейчас я в это верю. Но торопиться не хочу. Всему своё время.

Глава 22

На следующий день оказывается, что Паша ушёл в отпуск, и это к лучшему. Пусть всё утрясётся и подуспокоится, тогда можно будет о чём-то говорить. Или не говорить вообще. Никогда не боялась таких бесед, но сейчас всё случившееся так меня измотало, что нервов уже ни на что не хватает.

С Алексеем на работе мы почти не пересекаемся. Он появляется в офисе на несколько минут дважды и отбывает на совещание - такой собранный, деловой, будто и не было всего, что свалилось не только на его голову, но ещё и на мою. Видеть таким Казанского настолько странно, что я боюсь радоваться раньше времени, только бы ничего не сглазить.

Во время обеденного перерыва мне звонит Ольга, и мы с ней болтаем обо всём и ни о чём, хотя, красной нитью через весь разговор проходит чувство на уровне инстинктов - теперь всё будет хорошо.

А вечером меня ждёт сюрприз. Звонит отец, который сообщает, что приедет через полчаса, и добавляет тихо, словно боится услышать моё возмущение:

- Весь, я не один буду. С Людмилой приеду, ты не против?

Судорожно пытаюсь припомнить, что у меня есть к столу из запасов в холодильнике, а сама киваю в трубку, как будто отец может это увидеть.

- Да, пап, конечно... Я сейчас что-нибудь только к столу соображу.

- Не надо, у нас всё с собой.

Он отключает связь, а я начинаю носиться по квартире, как безумная. Никогда не стремилась к идеальному порядку, и папа прекрасно об этом знал. Но когда с ним приедет та, с которой у него впервые за много лет начались серьёзные отношения... всё должно быть идеально.

Полчаса пролетают как один миг, успеваю распихать по шкафам большую часть документов, книг и блокнотов, которые всегда валяются на самом видном месте, имитируя творческий беспорядок. Запыхавшись, иду открывать дверь и застываю в удивлении.

Помимо отца и Людмилы на пороге маячит Казанский. И эта его ухмылка, наглая, как раньше, понуждает меня едва сдержаться, чтобы не улыбнуться в ответ. В этом весь он - был всегда, самоуверенный тип, который сводил меня с ума год назад, и стал причиной окончательного безумия сейчас.

- Проходите, - приглашаю гостей, видя, что пап смущён, но счастлив. А за это ему можно простить диверсию в виде прибытия Алексея.

- Значит, ты решил действовать через отца? - без капли злости уточняю у Казанского, который помогает мне сервировать овощи и сыр на кухне.

- Вася сам меня позвал, - притворно возмущается он, но по улыбке вижу, что это - маленькая милая ложь. - Ладно, пригласил, когда я намекнул, что неплохо было бы увидеться.

- Всегда подозревала, что ты стратег, каких поискать.

Вздохнув, наливаю себе в бокал вина, прислушиваясь к тому, что происходит в гостиной. Приглушённые голоса отца и Людмилы погружают меня в состояние, близкое к эйфории. А то, что рядом Алексей, который чувствует себя здесь хорошо и спокойно, дополнительный бонус к этому удовольствию.

- И как тебе Люда? - словно прочитав мои мысли, интересуется Казанский. - Или ты из тех дочерей, у которых невозможно пройти фейс-контроль?

- Как мало ты обо мне знаешь, - снова вздыхаю я, качая головой. - Напротив, я из тех, кто за ошибки, опыт и шишки, но не за буксирование на одном месте.

- Именно поэтому ты и пошла тогда со мной, когда заново «познакомились» в баре?

- Намекаешь, что ты моя ошибка, опыт и шишки на лбу в одном флаконе?

Не сдерживаясь, запрокидываю голову и смеюсь. Точнее не скажешь ведь. В гостиной стихают голоса - так и вижу, как отец прислушивается к происходящему в кухне, как я это делала несколькими минутами ранее.

- И если говорить об отце, то скорее это у него сложно пройти фейс-контроль. Но думаю, все папы такие. -Думаю, да.

Он отворачивается, раскладывает на тарелке черри и, забрав её, кивает на гостиную.

- Пойдём?

- Пойдём, - отвечаю эхом и, забрав сыр, иду следом.

Такие ощущения как эти - на пересчёт. Даже не знаю, со всеми ли бывает такое, когда чувствуешь что-то особенное, что витает в воздухе, и понимаешь, что запомнишь эти мгновения навсегда. Вроде бы обычный вечер, один из множества в череде точно таких же, и в то же время - совсем иной. Хочется, чтобы время замерло, и не бежало так быстро, а ты просто обрёл бы возможность зафиксировать в памяти каждый миг до чёрточки.

- Сегодня у нас особенный день, - говорит изрядно повеселевший папа, парой минут раньше вызвавший такси.

Видеть его вот таким - что-то запредельное по эмоциям. Я всегда знала: что бы ни случилось в моей жизни, рядом будет отец, и мы разделим с ним то, что выпало на долю каждого. Это особенно ценное ощущение, которое я бы не променяла ни на что иное.

- Ну, если уж быть совсем конкретными, то вечер, - улыбаюсь я в ответ. - Хорошо, что завтра суббота.

- Вера, умеешь же ты вернуть людей с неба на землю. Нам намекают, что мы задержались? Или мне так только кажется? - качает головой Казанский, и папа хлопает его по плечу. Эти двое определённо нашли общий язык.

- Я не об этом! - возмущённо откликаюсь, поднимая бокал выше, ведь отец, судя по всему, собирается произнести тост. - Говори, пап, мы ждём.

Людмила опускает голову, и пряди волос скрывают от нас её лицо. Что-то здесь нечисто, и я, кажется, начинаю понимать, что именно, но боюсь в это верить.

- В общем... у нас сегодня особенный день, - кашлянув, продолжает папа. - Мы с Людочкой приехали знакомиться к вам, но не просто знакомиться, а с новостями.

Это «к вам» звучит очень интересно, но я только поджимаю губы и молчу под взглядом Казанского. Как будто сама бы не поняла, что возмущаться сейчас - не лучшая идея.

-Та-а-а-к... - подгоняю, когда молчание становится слишком затяжным. - Ну, говорите, что за новости.

- Мы с Людой женимся. Свадьба через две недели.

Папа выпаливает эту новость быстро, словно от скорости, с которой произнесёт слова, зависит, насколько хорошо они будут приняты. А мне хочется счастливо хохотать, так дурашливо, по-настоящему. Искренне, потому что безумно рада за отца.

- Пап... Какой ты... Хоть бы намекнул на что-то... - качаю я головой.

- Люда хотела сюрприз сделать.

- И это у вас получилось. Уже всё готово?

- Да. Но всё скромно будет. Вы вот с Лёшей, Барыгины, Масликовы. И пара знакомых Люды.

Я молчу, переваривая услышанное. «Вот вы с Лёшей» идут в копилку «к вам», но почему мне совсем не хочется возмутиться?

- Окей. А платье-костюм-банкет?

- Это мы уже предусмотрели.

Отец, будто бы разом выдохнувший оттого, что я спокойно восприняла известие, поднимается на ноги и скрывается в прихожей, откуда возвращается с двумя золотистыми прямоугольниками приглашений на свадьбу.

- Это вам, - вручает он мне и Казанскому по одному из них. - Там всё указано.

Смотрю на свой пригласительный невидящим взглядом, буквы расплываются перед глазами. Киваю, отпивая ещё глоток вина.

- Пап... Это так круто, - выдыхаю, поднимая бокал с остатками спиртного. - Безумно рада.

Людмила всё также смущена. Отец - тоже. Что не мешает мне радоваться за обоих так, будто на моей улице только что перевернулся грузовик с глазированными пряниками. И Казанский тоже в этом всём - улыбается, допивая остатки вина. Но почти ничего не ест. Впрочем, с этим мы разберёмся позже.

Как так выходит, что у этого невыносимого мужчины есть оружие, против которого доводы моего разума не играют никакой роли? Ведь стоит заявить ему, что он остаётся ночевать у меня, как папа просто кивает и уводит Людмилу из квартиры, а я стою и не знаю, что сказать в ответ.

- Просто я знаю, чего хочу, - пожимает плечами Казанский на мой удивлённый вид, после чего проходит в гостевую комнату. И это тоже ответ на вопрос, где он будет спать сегодня.

Я не намерена сдаваться прямо сейчас, а Алексей - не собирается настаивать на большем.

-Ты мне дашь бельё? Или ложиться прямо так? - кивает он на кровать, заваленную всякой всячиной.

- Отправить бы тебя домой, да рука не поднимается, - ворчу я, застывая в дверях и складывая руки на груди. - Надо было папе поведать о том, что именно я о тебе думаю.

- А что ты обо мне думаешь?

Казанский садится на край постели и стягивает через голову джемпер. Даже в полумраке вижу, насколько его тело стало худым и измождённым.

- Я думаю, что ты - самый невыносимый из всех возможных мужчин, которые встречались мне в жизни.

- И тебе с этим существовать.

- Звучит как приговор...

- Это он и был.

Засыпая в эту ночь, ловлю себя на том, что каждую минуту задерживаю дыхание не несколько секунд. Прислушиваюсь к тому, что происходит в гостевой комнате, словно боюсь спугнуть нежданное счастье. Алексей рядом, в нескольких метрах. Но сейчас мне не хочется большего. Мы уже сделали многое - пришли к тому, с чего начали. И я хотела наслаждаться каждым мгновением вместе.

Утром меня будит звук осторожно открываемой входной двери, что заставляет испуганно подскочить в постели от отчаянно колотящегося о рёбра сердца. Страх, что ко мне в квартиру пытается вломиться вор, такой огромный, что я не сразу вспоминаю, что уснула не одна. Это успокаивает - если что. Казанский, как я надеюсь, сможет меня защитить.

Когда осторожно выглядываю в прихожую, мне хочется ругаться. Это Алексей собственной персоной, который сидит на банкетке и стаскивает кроссовки. Рядом, на полу, стоит объёмная сумка. Он что - собирается переезжать ко мне?

- Разбудил? - спрашивает он, заметив меня.

- Нет, я всё ещё сплю, - даже не собираюсь сдерживать сарказм. - Ты что, уже успел куда-то съездить? Вопрос из разряда «женская логика - такая женская», но мне очень хочется понять, что происходит.

- Да. Уезжал, ты спала. Ключи взял на полке.

- А это что? Ты решил ко мне переехать?

-Аты против?

Нет, с ним совершенно невозможно взаимодействовать. Потому что слова, сопровождающиеся нагло­самоуверенной ухмылкой, совсем не вызывают у меня желания протестовать.

- Ну, вообще это странно, не находишь?

- Почему?

- Потому что ты забыл меня спросить.

- И это всё, что может заставить тебя выгнать меня на улицу?

-Лёша...

-М?

- Не передёргивай. Ты прекрасно понимаешь, о чём я.

- Понимаю. И нет - я к тебе пока не переезжаю. Это инструменты. Буду доделывать у тебя ремонт. Тяжело вздыхаю и иду в ванную чистить зубы.

- Лучше бы в сумке были твои вещи, - шепчу тихо.

И слышу за спиной приглушённый смех Казанского.

Эта суббота больше похожа на выходной день семейной пары, которая только-только переехала в новое жильё. Я занимаюсь тем, что готовлю выпечку по рецептам диетолога, Алексей - что-то сверлит, прибивает, шпатлюет и делает бог знает какие манипуляции, о которых даже не собираюсь расспрашивать. В крайнем случае, приглашу мастера, чтобы он исправил все огрехи Казанского, если выяснится, что из босса столяр-маляр-штукатур сильно так себе.

- Лёш, есть иди! - кричу в сторону ванной комнаты, где Казанский вешает маленькие светильники возле зеркала. И слышу мгновенное:

- Я не хочу.

Нет, так дело не пойдёт. Этот вопрос - то, что волнует меня гораздо больше нашего с Алексеем совместного будущего. Казанский и без того выглядит сильно исхудавшим, а если он продолжит голодать, далеко мы так не уедем.

- Или ты сейчас же идёшь в кухню и садишься есть, или выходишь из моей квартиры и больше никогда сюда не возвращаешься, - говорю безапелляционно, останавливаясь в дверях ванной комнаты.

-Ты это несерьёзно, - отмахивается Алексей, измеряя стену рулеткой.

- Абсолютно серьёзно. И не заставляй меня повторять дважды.

Вернувшись в кухню, сажусь за стол, надеясь, что не услышу через пару минут, как хлопнет входная дверь. Но если это случится, придётся искать какие-то другие способы донести до Казанского, что так делать нельзя.

Он всё же появляется в кухне минут через пять. Косится на стол, на котором лежат мои кулинарные шедевры диетического искусства и, вздохнув, садится напротив.

- От этого же худеют, - предпринимает последнюю попытку Алексей.

- От этого - живут, - отрезаю я, накладывая ему и себе салата и курицы.

- Хорошо.

Он вяло ковыряется в тарелке, но съедает примерно половину, что воспринимаю едва ли не как личную победу.

- Надо будет ещё подарком озадачиться, - перевожу беседу в безопасное русло. - Сто лет на свадьбах не была, даже не знаю, что сейчас дарят.

- И я тем более не знаю. Но во всём полагаюсь на тебя.

Он отставляет тарелку и произносит то, от чего улыбаюсь, как дурочка:

- Кстати, что там с пирожными? Всегда любил сладкое.

Глава 23

Он впервые просто смотрел на спящую женщину, стоя в дверях её спальни и улыбаясь в темноте.

Раньше всё было иначе - подобное бы Казанский расценил как излишний романтизм, который ему был никогда не свойственен. Но с Верой всё ощущалось настолько органичным, что он и не представлял, как может быть по-другому.

В ней сосредоточились его желание просто жить. Сначала оно было едва уловимым, и Алексей отмахивался от него, как от досадной помехи. Но чем больше дней проходило, тем больше он понимал - если и есть у него хоть один шанс в этой грёбаной жизни - этот шанс в ней, Вере.

Она без раздумий бросилась ему на помощь, хотя это могло дорого ей стоить. Она неизменно желала быть рядом, даже когда он намеренно прогонял её, приняв решение больше никогда не быть счастливым. И без неё же он больше не представлял своей жизни.

Развернувшись, Казанский отправился спать в гостевую комнату, хотя, знал, что до утра не сомкнёт глаз. Всё потому, что в нескольких метрах от него находилась женщина, которую он желал до безумия. Особенно сейчас, когда изголодался по её ласкам и поцелуям. По теплу её кожи и по нежным прикосновениям.

Всё то время, что отделяло их от дня свадьбы Вериного отца, они провели в каких-то безумных хлопотах, в которых Алексей находил свою неповторимую прелесть. Сейчас они с Верой были больше похожи на семейную пару, которая прожила бок о бок не один десяток лет. Вроде бы и любовь уже поугасла, но всё равно двое людей живут вместе, и дороже друг друга у них нет никого. Всё это, вправду, было лишь внешней стороной. Внутри же Казанского жила потребность снова вернуть всё то, что связывало их с Верой до момента, когда ушла Лина. И чем больше времени проходило, тем острее было это желание. Но он боялся. Опасался сделать этот шаг и понять, что стал за эти недели ненужным. Глупый страх - ведь видел же её отношение, взгляды, которые она на него бросала. Будто бы чувствовал, что всё у них может в любой момент, стоит только решиться. И боялся...

- Мне кажется, мы опоздаем, - в сотый раз проговорила Вера, сидя рядом с ним на пассажирском сидении машины и сжимая тонкие пальцы на ремешке сумочки.

- Я же сказал - всё в порядке, успеем.

-Ты это сто раз сказал.

- А ты сто раз повторила про опоздание.

- Потому что церемония через сорок минут!

-А навигатор показывает, что мы будем на месте через семнадцать.

- Пф...

Она замолчала, отворачиваясь к окну, а Алексей с силой нажал на клаксон, когда перед ним, совершенно внезапно, стала перестраиваться машина.

-Чёрт.

-Только нам аварий не хватало! - воскликнула Вера.

- Сплюнь. Мы успеем.

Они действительно успели. Почти. Взбежали по огромной лестнице, держась за руки и пытаясь совладать со сбившимся дыханием ровно в тот момент, когда гости входили в зал для церемоний.

- Ну, я же говорил, - выдохнул Казанский, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле.

- Угу, - буркнула Вера, и прошла к белоснежной скамье.

Алексей не любил подобных мероприятий. Они казались ему какими-то искусственными, что ли. Вот так стоять напротив женщины, которой наплевать на то, как проживут двое, которых она объявляет мужем и женой - было в этом что-то противоестественное. Но сейчас, когда Василий и Людмила произносили свои «Да», и когда он раз за разом переводил взгляд на профиль Веры, что смотрела на отца и его новоиспечённую жену не отрываясь, в душе родилось какое-то царапающее чувство. Тёплое и новое, от которого ощутил себя ещё более живым.

А если жизнь свою повернуть на сто восемьдесят градусов? Просто взять и решиться на серьёзный шаг, как это сделал отец Веры? Вот она, женщина, с которой он хочет быть. Настолько близко и дело даже не в физическом расстоянии. Он кашлянул, когда в горле запершило, и Вера повернулась к нему. Улыбнулась, и снова перевела взгляд на отца и Людмилу.

«Она просила присмотреть за тобой».

Показалось, что чувствует кожей взгляд Лины, которым та взирает на них в этот момент откуда-то сверху. И почувствовал ещё большую потребность в Вере.

- Что? - наконец не выдержала она, повернувшись к нему, когда Василий и Люда обменивались кольцами.

- Ничего. Потом поговорим.

Само свадебное торжество проводили в небольшом грузинском ресторанчике, куда прибыли после поездки по городу на автобусе, где всем гостям щедро разливали шампанское, которое они закусывали фруктами и шоколадом. Совершенно безыскусное, но такое тёплое и душевное времяпрепровождение породило в душе Алексея ощущение, будто он вернулся лет на двадцать назад. Туда, где мечты были совсем иными. И чувства - искренними и настоящими.

- Лёш... если меня развезёт совсем, ты хоть до дома меня проводи, идёт? - улыбаясь так, будто только что получила то, к чему стремилась всю жизнь, проговорила Вера, отставляя пластиковый стаканчик на откидывающийся поднос.

- Да ты нарезалась, как я посмотрю.

- Есть такая буква. Это всё потому, что не ела с утра ничего.

- Хорошо. В ресторане мы это исправим.

-Угу.

Она положила голову ему на плечо, и Алексей погладил Веру по волосам. Такая доверчивая... маленькая девочка, вытащившая его из дерьма, в которое он вступил по своей воле. Конечно, он далеко не тот, кто стал бы для неё идеальным. Но никого другого он даже близко к ней не подпустит. Никого и никогда.

- А вы, Лёша, жених Верочки нашей? - во второй раз, только другими словами, поинтересовалась одна из знакомых Василия - худощавая женщина лет пятидесяти, с которой они танцевали уже третий танец кряду. Кажется, её звали Ларисой.

- Жених. Только тихо... сама Вера ещё об этом не знает.

-О!

На лице «Ларисы» отразилось такое удивление, что Алексею даже стало стыдно. Ненадолго. После оно сменилось воинственным выражением, и Казанский удивлённо поднял брови, услышав:

- Вы только не затягивайте с тем, чтобы ей всё рассказать. А то мы уже решили, что она в девках останется.

С кем они это решили и почему, Алексей уточнять не стал - дождался, пока стихнет музыка и ретировался к столу, за которым сидела Вера с бокалом в руке.

- Может, хватит спиртного на сегодня? > уточнил он, кивая на вино.

- А тебе может хватит расточать своё обаяние на всех папиных знакомых?

-Ты ревнуешь?

- Забочусь о том, чтобы эти милые женщины не получили инфаркт раньше времени.

Казанский хмыкнул, скрывая желание расхохотаться. Она и вправду его ревновала - да ещё к кому... к дамам, на которых бы он не взглянул с желанием даже под страхом смертной казни. Но это ему нравилось.

- Какая ты у меня гуманная.

- Какая есть.

- Может потанцуем?

- А какой у меня номер в очереди?

Она вскинула бровь и залпом допила остатки вина.

- Никакого. Ты такая единственная.

- Какой же ты...

- Какой?

- Неважно.

- Ладно. Идём танцевать.

Они уехали из ресторанчика в числе первых. У Казанского больше не осталось сил терпеть, когда они танцевали вместе снова, и Вера вытворяла такое, от чего мгновенно кровь вскипела в венах. Гости тоже веселились рядом, не обращая на них ни капли внимания. И когда Алексей наклонился к уху Веры и выдохнул: «Уедем?» - получил кивок. Но даже если бы не получил, уже был готов поиграть в пещерного человека, взвалить свою женщину на плечо и уволочь в пещеру. Неважно, в чью.

Целовались на заднем сидении так, что кислорода не хватало на следующий вдох. С жадной потребностью друг в друге, от которой сносило все тормоза. Поймав в очередной раз взгляд таксиста в зеркало заднего вида и в ответном пообещав ему все кары мира, если этот нездоровый интерес не поутихнет, Казанский прикусил нижнюю губу Веры, провёл по ней языком и отстранился. Если они так продолжат, рискуют выгнать водилу ко всем чертям и заняться непотребством прямо в такси.

- Лёш, я такая сегодня... развратная, - хихикнула Вера, утыкаясь носом ему в шею, от чего по телу Казанского толпой побежали мурашки. - Хочется всякостей.

- М... Значит, сегодня сорву джек-пот.

- Угу. Сегодня ты счастливчик.

Он усмехнулся, с облегчением понимая, что они почти приехали. Он - долбаный счастливчик, который понял это пусть с запозданием, но ведь осознал же.

- Приехали, - хрипло выдохнул Казанский, протягивая таксисту крупную купюру, и добавил быстро, выходя из машины: - Сдачи не надо.

Коробка с кусками свадебного торта, врученная Василием на выходе из ресторана и упакованная в пакет, полетела на пол, когда Алексей прижал Веру к едва захлопнувшейся за ними двери. Впился в губы, теряя остатки самоконтроля. Голод был таким всеобъемлющим, что затмевал собой всё. Хотелось показать, насколько огромную потребность он испытывал сейчас в своей женщине.

- Лёш... - выдохнула Вера, когда Казанский сорвал корсаж её платья вниз, и он приподнял идеальную грудь с возбуждёнными сосками. О чём она молила, произнося его имя, Алексей не знал. Зато знал, что не остановится, даже если она будет просить об этом.

Наклонившись, втянул в рот напряжённую вершинку, с наслаждением слушая, как Вера стонет. Как притягивает его голову ещё ближе, собрав волосы в горсть на затылке. Прикусив сосок, перешёл к откровенной ласке второй груди, пока стоны Веры не стали похожи на громкие вскрики.

Как добрались до спальни, он не помнил. Знал лишь, что если не удовлетворит эту звериную жажду - просто сдохнет. Содрав с себя одежду, а с Веры - платье, развёл её ноги, всё ещё облачённые в чулки и туфли. В полумраке спальне, разбавленном лишь отсветами уличных фонарей, с растрёпанными волосами, такая открытая, принадлежащая лишь ему - Вера казалась принадлежащей другому миру.

Он нашёл в себе силы не вторгаться в готовое для него лоно сразу. Провёл по нему пальцами, чувствуя, насколько Вера влажная, и услышав её судорожный вздох, начал ласкать её рукой. Она заметалась на постели, комкая простынь в хрупких ладонях. Открываясь ему всё сильнее, и в этом тоже отзвуками звучало доверие.

- Не могу больше, - выдохнула она, и когда Казанский убрал пальцы, жалобно всхлипнула. Следом - всхлип сменился новым стоном, когда Алексей одним движением заполнил её собой.

В этом всём было что-то настолько порочное, что он чувствовал себя на грани сумасшествия.

Скрещенные на его пояснице ноги в чулках и туфлях, скрип кровати, когда входил в неё глубоко, до предела, этот полумрак и их хриплые выдохи. Всё это было сводящим с ума и единственно правильным.

Перевернув Веру на живот, Алексей потянул её к себе за бёдра, заставляя приподняться, нажал на спину ниже лопаток, и когда она прогнулась, подставляя ему всю себя, снова с рыком заполнил её собой, мгновением позже срываясь на бешеный дикий темп.

Эта ночь стирала все грани. Нет, они занимались такими же безумствами и до этого, только теперь всё казалось совсем другим. Даже в поскрипывании пружин чудилось что-то новое, будто звучали они как- то иначе, что уж говорить о хриплых стонах и мольбах продолжать?

До боли сжав бёдра Веры пальцами, чувствуя, что самоконтроль держится на тоненькой ниточке.

Казанский услышал знакомый горловой стон, и ощутил, как мышцы лона сжимают его член. Не в силах сдерживаться и дальше, кончил следом за Верой с хриплым рыком, наваливаясь сверху и прижимая хрупкое женское тело к матрасу всем своим весом.

Пытаясь отдышаться, думал только о том, что уже слишком немолод для таких упражнений, но знал, что не променял бы эту ночь ни на что другое.

- Надо будет чаще ходить на свадьбы к твоему отцу, - пошутил глупо, откатываясь в сторону и привлекая Веру к себе. И рассмеялся, услышав усталое:

Глава 24

В последнее время я часто ловила себя на мысли о том, что совершенно перестала чувствовать время. Кажется, моя первая встреча с невыносимым Казанским была так давно, что я уже и забыла, сколько месяцев с тех пор прошло. И в то же время, я испытывала ощущение, что он впервые вошёл в двери приёмной буквально на днях. Хотелось сберечь эти воспоминания, но они неизменно заменялись новыми, и я тонула в своих впечатлениях, которые мог подарить мне только один мужчина - Алексей.

Порой просыпалась раньше него на полчаса, поворачивалась набок, подпирала голову рукой и просто смотрела на то, как он спит. Чувствовала себя в этот момент круглой дурочкой, влюблённой по уши, но не испытывала ни грамма стыда.

Он был мой, настолько, насколько это вообще возможно. Теперь я это знала точно. И собиралась ценить эти скоротечные мгновения, потому что понимала - уже завтра всё может закончиться. Впрочем, совсем не желала думать об этом самом «завтра», наслаждаясь только тем, что у меня было здесь и сейчас.

- Паш! - кричу в спину Тупикина, который прибавляет шаг, когда слышит мой голос. - Паш, да подожди ты!

Оборачивается, и на лице его вижу бесстрастное выражение. А вот я совершенно не могу надеть точно такую же маску, как ни стараюсь. Потому что Павел Тупикин мне дорог, как бы то ни было.

- Что? - без приветствия уточняет, когда я всё же догоняю его.

- Ничего. Давай пообедаем вместе?

- Чтобы твой Казанский снова набил мне морду? Вот уж спасибо!

В его голосе, правда, совсем нет ни злости, ни обиды. Наверное, он и сам должен понимать, что у нас бы с ним ничего не получилось. А если не понимает этого сейчас, обязательно осознает потом.

- Глупости. Ничего он никому не набьёт. Он на совещании. Но даже если бы там не был... не набил бы и точка.

Выпалив свою тираду, смотрю на Пашу, а он делает вид что заинтересован разглядыванием светлой стены коридора. Не знаю, о чём он там себе думает, но мне совсем не стыдно за то, что случилось. Зато хочу наладить отношения, которые научилась ценить ещё больше за последние несколько месяцев.

- Ладно. Идём, - кивает Тупикин и продолжает путь в сторону кафе.

- Как отец? - задаёт он вопрос, листая изученное за годы работы в офисе вдоль и поперёк меню. Мы сидим за нашим столиком, и я размышляю, что бы такого заказать. Кажется, от нервов кусок в горло не полезет.

- Отлично. С женой заграницу улетели. Ой, я же не рассказывала тебе, что папа женился.

- Я видел фотки на твоей странице.

-Ага. Ясно.

Значит, в курсе, что я была там с Казанским. Тем лучше.

- А у тебя как дела?

-Тоже отлично. Возможно, переведусь в Москву.

- Из-за меня?

-Нет.

Он откладывает меню, растирает лицо ладонью и вдруг перестаёт быть таким серьёзным, каким был всё это время. Будто снова возвращается тот Паша, которого знала несколько лет.

- Я с девушкой познакомился. По сети. Она из Москвы. Мы общаемся сейчас активно.

Подаёт знак официанту, диктует заказ, а я опять чувствую прилив какой-то невероятной эйфории. Вроде и верится, что всё наладилось, а радовать этому страшно.

- Здорово. Я бы тебя пару месяцев назад отговаривать стала, а сейчас скажу, что нужно обязательно пробовать. Даже если боишься, что не получится.

- Не боюсь. В том и дело. После того дня, ну, когда... * он машет рукой в воздухе, но пояснять мне не надо, что имеет ввиду - я это знаю и так, потому просто киваю, - всё как будто иначе стало. Твой пример перед глазами, вроде столько дерьма навалилось, а ты молодец, даже не подумала сдаваться.

- Где бы я была сейчас, если бы сдалась?

Придвигаю к себе тарелку с салатом, начиная уминать его с таким аппетитом, будто не ела минимум сутки. Прекрасные новости определённо хорошо на меня действуют. А их в последнее время так много, словно вселенная решила разом компенсировать мне ощущения от того, что уже было в прошлом. Впрочем, главная новость ещё ждёт меня впереди.

В субботу с огромным трудом дожидаюсь, пока Казанский уедет по делам. За ночь почти не сомкнула глаз - задремала только под утро, и кажется, просыпалась каждые десять минут от настойчивых кошмаров. В голове по кругу разговор, который был у нас с Алексеем на берегу Финского залива. И его категоричное «нет» на вопрос о ребёнке.

Думаю об этом потому, что на девяносто девять процентов уверена, что у нас с Казанским будет малыш. И, как водится, уже успела мысленно прикинуть несколько вариантов развития событий, но так или иначе в голове всё сводилось к самому худшему.

Едва за Алексеем закрывается дверь, нетерпеливо смотрю на часы. Стрелки показывают почти девять часов утра, но больше я не вытерплю. Хватаю мобильный и набираю номер Ольги. Не одной из своих подруг, которые наверняка не поймут моих метаний и волнений, а того человека, которого Казанский считает другом.

-Алло, - слышится сонное на том конце, понуждая меня испытывать муки совести.

- Оль, можем встретиться через час-два? - без приветствий выпаливаю я. - По очень важному вопросу.

В небольшом кафе безлюдно. Посетителей почти нет, все предпочитают разъехаться на выходные или до сих пор отсыпаются. Наверное, можно было действительно подождать пару часов, но у меня бы на это не осталось никаких моральных сил. Смотрю за окно, заняв самый дальний от входа столик. Редкие машины и прохожие, серовато-унылое утро, и в противовес ему - какая-то вселенская радость внутри, смешанная со вселенским страхом. Но я уже ведь всё решила. Этот ребёнок будет рождён, даже если Казанский исчезнет из моей жизни, получив нежданную новость.

- Привет-привет, - приземляется напротив меня Ольга, которая выглядит обеспокоенной. Но тут же это выражение на её лице сменяется удивлённым, а после - неверяще-радостным.

- Привет, - отвечаю едва слышно, сцепляя пальцы в замок.

-Ты меня напугала, а оказывается, повод у нас - приятнее некуда, - говорит она с вопросительными нотками, которые скорее звучат в голосе для проформы.

- Откуда ты знаешь?

- Я родила троих. У меня на такое глаз намётан. Ты поправилась.

- И это впервые за всю мою жизнь меня не пугает.

- Зато пугает другое?

- Да. Мы говорили с тобой об этом. Вообще не знаю, как новость воспримет Алексей.

-Ну...

Она делает паузу, за время которой успевает заказать официанту сок и блинчики, а я понимаю, что в этом её «ну» - столько всего, что меня снова начинает ощутимо потряхивать. Оно может обозначать очень разные вещи, но я искренне надеюсь, что за «ну» не прячется приговор, который Ольга уже мысленно вынесла мне с Алексеем.

- Ну? - осторожно уточняю, когда официант уходит, а Оля так и продолжает сидеть с задумчивым видом. - Совсем необязательно подбирать слова, мне можно говорить всё, что думаешь.

-Тогда всё просто - скажи ему, и будь, что будет. Но я уверена, он нормально воспримет.

-Твою бы уверенность, да мне...

- Вер... Лёша отходчивый. Во всём. Если несколько месяцев назад он, по ряду причин, даже не хотел думать о детях, то когда узнает про ребёнка - всё будет совсем иначе.

- Наверное, ты права.

Я вздыхаю, чувствуя облегчение, такое острое, что от него по венам разливается эйфория. Даже если Казанский скажет своё веское «нет», всё уже решено. Даже не мной, а свыше.

-Ты хоть тест-то сделай, а то мы тут нарешали уже на год вперёд, - смеётся Ольга, поднимая стакан сока в импровизированном тосте: - В любом случае, за вас!

Дождаться Алексея вечером и не сообщить ему по телефону - гораздо сложнее, чем я думала. Хожу по квартире туда-сюда, прокручивая в голове разговор с Олей. Она права - первое, что необходимо сделать -тест. Но я почему-то совершенно точно уверена в том, что у нас будет малыш. С остальным сложнее - мысли мечутся с одной на другую. Я то успокаиваюсь, когда заверяю себя, что всё пройдёт как нельзя лучше, то начинаю сходить с ума, представляя, что именно меня может ждать.

В замке поворачивается ключ, и я внутренне подбираюсь, готовясь к худшему. Наверное, надо было выпить пару бокалов вина, чтобы не чувствовать это нервное напряжение. А хотя, мне теперь нельзя алкоголя, равно, как и нервничать - тоже.

- Извини, задержался.

Казанский присел на банкетку, стащил ботинки и, распрямившись, посмотрел на меня. Захотелось протянуть руку и провести по его лицу, стирая морщинки, залегшие в уголках глаз.

- На кладбище был.

Он растёр лоб пальцами, а я вдруг поняла, что не смогу сказать. Не сейчас. Не теперь, когда снова страх накатил такой волной, что она стала душить со всех сторон.

- Не извиняйся. Ужинать пойдём.

Улыбнувшись, я прошла в кухню, слыша, как Алексей идёт в ванную, чтобы вымыть руки. Наверное, это было даже к лучшему - сохранить этот секрет для себя. По крайней мере, пока. После у меня не будет возможности делить его с собой, а сейчас... Сейчас эти мгновения, когда представляла себе нашего ребёнка, принадлежали только мне. Остальное - подождёт.

Наверное, он не имел права быть таким счастливым. Но ведь был же, чёрт бы всё побрал! Рядом с Верой вообще счастье казалось чем-то само собой разумеющимся. Как, например, проснуться утром или сделать следующий вдох. Она вся состояла из чего-то настолько чуждого ему, но одновременно родного, что это пугало. Как будто знал, что не заслуживает всего того, что с ним происходило, но не мог заставить себя отказаться. Дышал этим всем, будто бы воздухом чужим, как вор, и не мог надышаться, даже когда голова кружилась от слишком щедрых порций кислорода.

То, что совсем недавно казалось ему обыденностью, рядом с Верой принимало совсем иные черты.

Жить вместе, готовить ужин по субботам, а утром завтракать вдвоём - такие вещи раньше представлялись чем-то настолько заурядным, что он на них и внимания не обращал, считая ничего не значащими и будничными. Сейчас же наслаждался каждой минутой, как ребёнок радовался любой возможности побыть с Верой, даже если она всего лишь заходила к нему, чтобы занести бумаги на подпись. И от понимания, что за дверью кабинета находится приёмная, где Вера, например, разбирает документы или созванивается с партнёрами, внутри разливалось какое-то щемяще-острое тепло.

Даже её окружение, включая несчастного Тупикина, с которым сразу после отпуска последнего у Казанского состоялся разговор, было другим. Светлым каким-то, что ли. И Алексей знал - это потому, что Вера их такими делает. Рядом с ней просто невозможно было оставаться мрачным или злым.

Он проснулся, когда услышал, как она готовит завтрак в кухне. Знал каждое её передвижение от плиты к столу и обратно. И то, как старается ходить на цыпочках, чтобы не разбудить его раньше времени, и то, как ругается шёпотом сама с собой, если вдруг у неё что-то не получается.

Усмехнувшись, Казанский отбросил одеяло и крикнул в сторону кухни:

- Можешь готовить в полную силу. Я в душ.

В ванной тоже пахло Верой - нотки грейпфрута и ванили. Казалось, он способен узнать этот аромат из миллионов других. Здесь всё было точно таким же, как и вся нынешняя жизнь Алексея - радовали даже их две зубные щётки, стоящие в одном стакане. Две, мать их, зубные щётки!

Растерев тело полотенцем, Казанский обмотал его вокруг бёдер, и собрался уже выйти из ванной, когда его взгляд наткнулся на тонкую полоску, лежащую на стиральной машинке. Сердце пропустило несколько ударов, когда он безошибочно узнал в этой полоске тест на определение беременности. Нет... Это не должно быть правдой. Он просто не перенесёт ещё раз пройти то, что уже пережил. Даже если всё будет хорошо - страх, который уже родился внутри, будет поглощать его, вбирать в губительный кокон, пока не затмит собой все другие эмоции. Разъест его душу, и вместо того, чтобы радоваться своему ребёнку, Алексей будет бояться - каждую грёбаную секунду.

Выдохнув, Казанский взял тест и, досчитав до трёх, перевернул его, чтобы убедиться в своих подозрениях. Две полоски. Что и требовалось доказать.

Он вышел из ванной минуты через три, показавшиеся ему вечностью. Просто пересёк прихожую, открыл входную дверь, услышал позади себя выдох: «Лёша...». И прошёл к общему балкону, игнорируя тот факт, что в одном полотенце было холодно.

Он сказал Вере, что не хочет детей, и действительно в тот момент не просто не желал никогда больше даже шанса судьбе давать забрать у него самое дорогое, но и помыслить не мог, что судьба распорядится иначе. Что у него снова будет ребёнок, пусть пока он не может взять его на руки, вдохнуть родной запах. Он уже существует, и это тоже счастье.

Развернувшись, Казанский быстрым шагом направился в сторону квартиры. Тот кислород, что он жадно вдыхал, стоя на балконе, не мог насытить его так же, как воздух, которым он дышал с Верой.

Она сидела на стуле, такая растерянная и маленькая, что Алексей мысленно обругал себя на всех возможных языках за свою реакцию. На плите что-то подгорало, и он быстро выключил конфорку, переставил кастрюльку, обжигая пальцы. Подошёл к Вере, устроился возле неё на полу и прижался лбом к её животу. Хотелось... разрыдаться. Он не позволил себе этого, когда умерла Лина, загнав боль так глубоко внутрь, что она распирала лёгкие, сердце, билась в горле, не давая чувствовать себя живым. И вот теперь вырвалась с первой беззвучной судорогой, прошедшей по его телу, будто он в агонии бился.

- Вер...

- Хорошо ведь всё будет?

И в голосе её тоже столько растерянности послышалось, что пришлось сжать челюсти, чтобы успокоиться и взять себя в руки. Он поднял голову и посмотрел в её глаза. Кивнул просто, зная, что она поймёт всё. Но всё же заверил:

- Всё уже хорошо. Пока ты рядом, всё хорошо.

-А ты?

-А я тебя люблю.

Он так давно никому не говорил этих слов... Да и когда говорил, не вкладывал в них и сотой доли того, что вкладывал и чувствовал сейчас. Но сейчас произносить «я тебя люблю» было легко и просто, как дышать.

- И я тебя люблю, очень.

Вера прижала его к себе, даря ощущение, что теперь он останется на плаву, даже если небеса рухнут. Впрочем, он всегда испытывал рядом с ней именно это чувство - наверное, с того самого момента, как впервые уселся на край её стола и получил нагоняй.

Алексей улыбнулся, делая глубокий вдох. По нутру разлилось облегчение, а в лёгкие щедрыми порциями поступал кислород. Его общий - с Верой. И пусть так будет всегда.

И так будет.

Всегда.