Человек, который хотел умереть

Это случилось в Хильдесхайме, чудесном ганноверском городке, которому выпала ужасная участь: на узкой эспланаде, тянущейся вдоль муниципальной тюрьмы, возвели эшафот, где должны были отрубить голову гнусному Эбенезеру Грумпу, Красноглазому Вампиру, который более двух лет наводил ужас на всю Германию и даже на часть Европы. Об этом кошмарном деле вспоминают до сих пор.

За два года зверь в человеческом обличье убил в рабочих кварталах Берлина, Гамбурга и Ганновера более шестидесяти женщин, детей и молодых людей.

Иногда этот убийца отправлялся на отдых, заезжая в Голландию и Англию, и оставлял на своем пути кровавый след. Отвратительное существо убивало из удовольствия и наблюдало, как его жертвы истекают кровью. Оно убивало жестоко, как бешеный хищник, глядя на страдания и смерть.

Тщетно криминальная полиция Берлина собирала лучших сыщиков, тщетно обращалась за помощью к полиции Мюнхена, Веймара, Гамбурга: повсюду поиски оказывались безрезультатными, и чудовище продолжало свои бесчеловечные подвиги, словно эта мобилизация полицейских сил оставляла его равнодушным.

И тут вампир допустил роковую промашку, с его точки зрения, несущественную: он приехал в Лондон, убил молодую девушку и ее жениха в лесу Эппинг, в разгар дня перерезал горло малышу на футбольном поле Пекхэм Рай-парка и смертельно ранил няню, которая гуляла с ребенком. Это гнусное преступление заинтересовало знаменитого сыщика Гарри Диксона. В момент, когда преступник в одну грозовую ночь терзал труп барменши на Коммершиалрод, Гарри Диксон из револьвера ранил его в подбородок.

Чудовище сумело скрыться под покровом бурной грозы, и началось лихорадочное его преследование по югу Англии, потом по морю, которое ему удалось пересечь, спрятавшись в трюме немецкого грузового судна. Затем оно петляло по зловещим кварталам Гамбурга… Погоня завершилась в Хильдесхайме, где Гарри Диксон схватил ужасного Эбенезера Грумпа.

Во время судебного процесса убийца признал все свои преступления, совершенные в Лондоне, в которых его обвинял Гарри Диксон. Что касается остальных преступлений, убийца заявил, что пусть немецкая полиция займется поисками преступника, как это сделала полиция английская.

Он даже похвастался, что ему оказана честь, ибо его поймал великий Гарри Диксон, а не какой-то неумеха из немецкой полиции. Короче, Эбенезера Грумпа приговорили к смерти. И в приговоре уточнялось, что ему отрубят голову.

Публика возмутилась, когда целая группа медиков и антропологов попросила помиловать Грумпа, а вернее, предлагала заточить его в психиатрической лечебнице.

Власти испугались гнева публики и отказали медикам в их желании спасти негодяя от справедливого возмездия.

В Германии редко происходят смертные казни. В Саксонии палач еще работает топором, выполняя зловещую работу, но в Пруссии головы уголовникам отрубают с помощью гильотины.

Древняя машина для убийства, которая пылилась на чердаке музея в Ганновере чуть ли не со времен Наполеона, была налажена и отправлена в крохотный милый городок.

Спокойный и с виду покорившийся судьбе, Грумп ждал свою последнюю зарю в единственной специальной камере муниципальной тюрьмы, требовал к себе особого отношения, еды, вин и иллюстрированных газет, на которые, как он утверждал, имел право в качестве исключительного права того, кого приговорили к смертной казни.

* * *

Грумп будет казнен через трое суток. Настоятельно просит Вас приехать к нему.

Зигенмейер Директор тюрьмы Хильдесхайма

Гарри Диксон с недовольством скомкал телеграмму. У него было много работы в Лондоне, а его ученик Том Уиллс восстанавливался после крайне неприятного приключения и не мог оказать ему необходимой помощи.

Однако именно страдальческое лицо молодого человека склонило сыщика не оставлять без ответа призыв директора тюрьмы.

Небольшое путешествие на континент доставит вам удовольствие, мой юный друг? — спросил учитель с грубоватой нежностью.

Том с признательностью глянул на Диксона:

Мне это понравится, но мне не хотелось бы бросать работу. Лондонские бандиты не оставляют нас в покое.

Я думаю, это нам не помешает там, куда мы отправляемся.

Том взял телеграмму и, в свою очередь, прочел ее.

Это приглашение? — удивился он.

Полагаю, что нас приглашают не только ради удовольствия увидеть, как с плеч слетит голова Грумпа.

Конечно… Но будет ли иметь продолжение дело Красноглазого Вампира? Думаю, что я ответил бы на просьбу, будь я Гарри Диксон! — хитро добавил молодой человек.

А если бы я был Том Уиллс, я бы поспешно собрал чемоданы, чтобы сопровождать учителя, — рассмеялся Гарри Диксон.

Во время поездки сыщик избегал разговора о деле вампира, но Том Уиллс обратил внимание на необычную задумчивость учителя.

В вечер их прибытия в Гамбург, сидя в небольшом кафе, которое Диксон очень любил, сыщик, сменив свою коротенькую трубочку на солидную баварскую трубку с красочными миниатюрами и глядя на огромную кружку пива, заметно повеселел. Его лицо разгладилось, и Том решился задать вопрос:

— Учитель, вы, похоже, чего-то опасаетесь.

Гарри Диксон с удивлением глянул на него:

— Откуда такие мысли, мальчонка?

— Утром, во время туалета, я слышал, как вы дважды прошептали: «Это действительно ошибка».

— Да, это так! В вашем возрасте хорошо глядят и слушают, но зачастую не видят и не слышат.

— Да, но слова еще не песня! По тому, как вы бормотали эти слова, я чувствовал, что это не ваша ошибка.

Гарри Диксон протянул руку и ущипнул Тома за ухо.

— Неплохо, совсем неплохо!.. Действительно, будет допущена ошибка, если этому чудовищу Грумпу отрубят голову.

— Как? И вы хотели бы видеть его в доме для умалишенных?! — воскликнул Том, пораженный и возмущенный.

— Ни в коей мере! Я желаю, чтобы Грумп оказался на эшафоте, но предпочел бы отложить казнь.

— Еще на сколько дней?

— Дней? Я разве говорил о днях? Не стану уточнять… быть может, на месяц. На год еще лучше… Кто знает?

— Но почему? — удивился Том Уиллс.

— Потому что я считаю, что тайна этого дела еще полностью не раскрыта…

— Но смерть чудовища должна поставить финальную точку в этой драме.

— Должна, да… Но это не тот случай. Я застал Грум- па в момент совершения им последнего преступления. Он сбежал, был невероятно хитер, он едва не скрылся от меня окончательно, признаюсь в этом. Во время погони он проявил себя гением… пока не попал в Гамбург. Тут все изменилось, и Грумп превратился в полного дурака, что позволило с легкостью взять его в Хильдесхайме. Словно бандит, ступив на землю Германии, лишился своего ума.

Ваше заключение, учитель?

Кто-то, кто намного умнее Грумпа, руководил его действиями в Англии. Но, вернувшись в Германию, он перестал подчиняться этому «кому-то». Этот «кто-то» убрал свою направляющую руку, сдав нам преступника беззащитным.

Но ведь в речах Грумпа ничего не предполагало этого?

Конечно нет! Грумп, которого я считал прожженным негодяем, еще не зная его, выглядел жестоким человеком, но его жестокость была внутренней, и он был согласен на всё, даже на эшафот. Я не мог объяснить этого достаточно ясно полиции Берлина, как и всем остальным. Эти люди не понимают ни ощущений, ни оттенков. Я тайно посоветовал им отложить казнь. «Почему? — спросили меня не без удивления. — На что вы надеетесь?»

Вопрос был логичным. На что я мог надеяться? Мои мысли пока не прояснились… Другой человек управлял Грумпом, когда он совершал преступления? Ничто этого не доказывало. Да и сам Грумп энергично отвергал наличие сообщника.

Вот почему, Том, получив телеграмму директора Зигенмейера, я был недоволен и едва не оставил ее без ответа.

Теперь, малыш, поймите, что я пока ничего не знаю. Следовательно, все вопросы излишни… Ладно, уже появился хороший небольшой оркестр, готовясь к выступлению. Я вижу партитуру Вагнера на рояле. Меня ни для кого нет!

♦ * *

Оба сыщика добрались до Хильдесхайма под вечер следующего дня. Последний луч солнца золотил прекрасные фасады Брюннен-плац. Как всегда, кумушки собирались у фонтана, чтобы набирать свежую воду в огромные баки из синего фаянса. Славные пузатые буржуа курили громадные трубки, сидя на террасах пивных, где плавал запах свежего пенистого пива и светлого вина.

Мы словно в другом мире, — сказал Том, втянув ароматный воздух. — Здесь всё так спокойно и безмятежно, что мне кажется, мы ошиблись дорогой и не завтра на утренней заре здесь слетит с плеч голова.

Вдруг кто-то обратился к ним из темной глубины кафе:

— Возможно ли это? Сам господин Диксон и великолепный господин Уиллс, который тенью следует за своим учителем!

Маленький округлый человечек с улыбкой херувима на лице скорее подкатился, чем подошел к ним и сердечно протянул им руки.

— А, доктор Поппельрайтер! — воскликнул Гарри Диксон, с удовольствием пожимая обе руки человечка. — Видя вас здесь в таком виде, я говорю себе, что пиво Хильдесхайма самое лучшее в Германии!

— Австрии и прочих стран на земле, — подхватил человечек. — Надо освежиться! Таким почетным гостям следует выпить вина. Эй, кельнер! Подай «Хохмейер»… Две бутылки и лед!.. Вы приехали, чтобы присутствовать на казни Грумпа, господин Диксон? Благодаря вам мы смогли покончить с этим чудовищем. И благодаря вам немного славы за его поимку падет на скромного начальника полиции этого городка, вашего друга и служителя Поппельрайтера.

Гарри Диксон не стал разочаровывать приятеля. С невероятным терпением он выслушал его рассказ обо всех перипетиях процесса.

Том Уиллс слушал вполуха, окидывая восхищенным взглядом Брюннен-плац, здания которого вечерний сумрак постепенно окутывал голубой дымкой.

— Какой великолепный древний дом! — вдруг воскликнул он, указывая на стоящий на углу переулка высокий дом с коньком в виде шлема. Фасад его выглядел настоящим каменным кружевом.

Герр Поппельрайтер проследил за взглядом молодого человека и нахмурился.

— Это ваше мнение, господин Уиллс, — тихо сказал он. — Местные жители с удовольствием бы присутствовали при сносе дома, чтобы восхищенные взгляды посетителей не останавливались на нем.

— Это было бы плохо! — в запале воскликнул Том Уиллс.

— С вашей точки зрения, конечно, но не по убеждению моих сограждан. Этот дом называют «Геспенстер-Хауз», дом с призраками. И если эта часть площади по вечерам пустует и кафе ничего не зарабатывают с начала сумерек, то именно из-за этого проклятого жилища!

Интересно знать, в чем обвиняют это здание?

Особо никто не знает! Оно вот уже два века принадлежит древнему австрийскому семейству, которое занимается только его текущим ремонтом, а стоящая внутри мебель отличается удивительным неудобством. За две сотни лет в нем никто не жил! Раз в неделю нотариус, который охраняет его, появляется в сопровождении двух служителей. Они убирают дом и спешат покинуть его. Говорят, что далекие владельцы дома, графы Драгомины, оставили его призракам и духам ночи. Они никогда не сдавали его и не стремились продать. Как магистрат, я осуждаю такой подход, который вызывает ненужное волнение населения.

Гарри Диксон глянул на хронометр и встал.

Мой дорогой Поппельрайтер, надеюсь, вы меня простите. Нам еще надо пройтись по городу, а потом нанести визит вежливости герру директору Зигенмейеру.

Прекрасно! Увидимся завтра в более мрачных обстоятельствах.

Через четверть часа сыщик и его ученик явились к директору муниципальной тюрьмы.

Для этого чиновника, привыкшего общаться только с мелкими нарушителями закона, необходимость охранять Красноглазого Вампира и обеспечить его казнь оказалась тяжкой обязанностью.

Так решил Том Уиллс, видя, как им навстречу идет человек с озабоченным и напряженным от усталости лицом. Серый цвет кожи, запавшие глаза и отвисшая нижняя губа говорили о бессонных ночах и массе забот.

Однако после первых же слов Том был вынужден признать, что ошибся.

Добрый вечер, господин директор, — прерывая помпезные приветствия и уверения в признательности, сказал Гарри Диксон. — Полагаю, что не ради хвастовства и не ради желания видеть меня на казни вы вызвали меня на континент?

— О нет, господин Диксон! Вовсе нет!

Герр Зигенмейер поколебался несколько секунд, потом направился к двери, приоткрыл ее, убедился, что никто их не подслушивает, и с загадочным видом вернулся к сыщикам.

— Господин Диксон, — спросил он, — вы считаете Грумпа сумасшедшим?

— Ни в коей мере!

Директор энергично кивнул головой.

— У меня такое же мнение. Никто не рассуждает столь здраво, как этот несчастный, хотя он самый отъявленный преступник. Но вот уже несколько дней он ведет себя настолько странно и так непонятно, что я теряюсь в догадках.

Мой долг — предупредить мое непосредственное вышестоящее начальство. Но я опасаюсь, что меня грубо одернут, поставят на место и станут надо мной издеваться. В нашей профессии смех убивает вернее, чем в любой другой.

Коротко кивнув, сыщик дал понять чиновнику, что полностью с ним согласен.

— Так вот, господин Диксон, вот уже несколько дней Эбенезер Грумп испытывает страх!

— Есть от чего. Он знает, что близится последняя минута, — вставил Том Уиллс.

— Вовсе нет! Напротив! Он боится, что его не гильотинируют!

— Он предпочитает быструю смерть медленной агонии в приюте для умалишенных, — возразил Том Уиллс, который никак не мог отделаться от первоначальной мысли.

— Вы абсолютно неправы, господин Уиллс, поскольку Грумп, который ведет здесь приятную жизнь и ценит режим приговоренного к смерти, умоляет, чтобы казнь ни в коем случае не отложили.

Охранники постоянно слышат, как он бормочет: «Это было бы ужасно! Хоть бы я умер до того, как он появится!»

— Вы спрашивали, почему он так говорит? — спросил Диксон.

Конечно, но он только кивает с выражением страха на лице. Накануне того дня, как я послал вам телеграмму, он ранним утром вызвал меня. Я еще никогда не видел столь удрученного человека.

«Я требую, чтобы мне немедленно принесли цветы дикого чеснока», — умоляюще сказал он.

Я пожал плечами.

«Ну и каприз, Грумп. Я даже не знаю, где их раздобыть».

«Я знаю, — лихорадочно ответил он. — В соседнем с городом лесу растет дикий чеснок. Прошу вас, герр директор, чтобы мне их принесли до наступления ночи. Иначе меня ждет ужас! Несмотря на мои преступления, я не заслуживаю такой участи!»

Я собрался дать категорический отказ на его просьбу, когда он, внезапно понизив голос, сказал мне:

«Вызовите Диксона! Я скажу ему кое о чем… Очень мало, но это поможет. Ради бога, принесите мне цветы чеснока!»

Диксон нахмурился, и на его лице появилось такое тоскливое выражение, что директор замолчал и ошарашенно уставился на него.

Надеюсь, вы нашли цветы дикого чеснока? — почти с яростью спросил Диксон.

Да, нашел… Я не мог ему отказать…

Слава богу! — воскликнул сыщик.

Боже, — сказал директор тюрьмы, — похоже, вы лучше понимаете в этом безумии, господин Диксон.

Безумие! Никогда в жизни… Наоборот, должен сказать, что в моих мыслях наступило кое-какое просветление. Господин Зигенмейер! Готов биться об заклад, что нечто странное, необъяснимое произошло в ту ночь, после которой последовала просьба Грумпа.

Директор даже подпрыгнул на стуле. От невероятного удивления он раскрыл рот и выпучил глаза.

Откуда вы знаете, господин Диксон? Я потребовал абсолютного молчания о событиях той ночи со стороны персонала, который совершенно предан мне.

Я не знаю, но всё подтолкнуло меня к этой мысли! Безусловно, была попытка проникнуть в камеру смертника!

— Вы правы! И каким образом! Среди ночи охранник, который спит в камере смертника, был разбужен странным шумом.

К своему ужасу, он увидел тень, упавшую в камеру.

Он повернулся к окошечку и заметил, как какая-то неясная форма заслонила лунный свет.

Охранник вскочил. И заметил, что за железной решеткой появилось столь отвратительное лицо, что он в испуге отступил. В то же мгновение проснулся Грумп. И тоже обратил внимание на ужасающее видение. Охранник увидел, как заключенный схватил цветы чеснока и бросился к окошку.

Существо, бывшее позади решетки, увидело цветы и испустило такой вопль, что проснулась вся тюрьма. И тут же видение исчезло.

Я поднял тревогу и организовал поиски. Окошко камеры Грумпа находится в десяти метрах от земли. Мы не нашли следов ни веревки, ни лестницы, но заметили рядом с дорожкой следы крови.

Что мы могли подумать обо всем этом?

Грумп, когда его спросили о происшествии, ответил следующее:

«Он явился! Боже мой, хоть бы мне поскорее отрубили голову!»

— Дайте мне фонарь и принесите лестницу, — потребовал Гарри Диксон.

Оказавшись во дворе тюрьмы, сыщик принялся тщательно осматривать стены с помощью фонаря.

— Двух кинжалов достаточно, — наконец пробормотал он, — но в любом случае, он умелый скалолаз.

— Что вы хотите сказать, господин Диксон? — умоляюще спросил директор.

— С помощью двух крепких кинжалов, которые вонзаются в щели между камнями, ночное существо вскарабкалось сначала по стене, окружающей тюрьму, а потом и сюда. Черт возьми! Весьма необычный подвиг!

— Скажите же мне… — начал директор.

— Я ничего не могу вам сказать, господин директор, — сухо ответил сыщик. — Отведите меня к Грумпу.

Убийца лежал на кушетке с открытыми глазами и смотрел на лампу, которая едва освещала камеру. Он тут же узнал Диксона, и на его грубом лице с искалеченным подбородком появилось нечто вроде улыбки.

— Завтра мне срубят черепок, господин Диксон! — произнес он. — Я очень рад, что вы здесь! Это более надежно!

— Почему, Грумп?

Человек скривился:

— Завтра, у подножия эшафота я вам скажу, когда буду уверен, что умру!

Почему не сейчас?

Нет, надо еще провести эту ночь. А за ночь многое может случиться! Ради моего вечного спасения, господин Диксон, клянусь, что всё скажу при условии, что смерть наступит.

— Безумец, — прошептал директор.

— Нет! — твердо возразил Диксон. — Этот человек прав!!!

Сыщик на целую минуту погрузился в глубокое размышление.

— Грумп, дайте мне несколько цветков дикого чеснока!

Приговоренный к смерти издал радостный крик.

— По крайней мере, вы поняли! — крикнул он. — Вот цветы, господин Диксон… но обещайте мне одну вещь.

— Говорите!

— Обещайте мне, что завтра я буду гильотинирован!!!

Гарри Диксон молча вгляделся в Грумпа.

— Я обещаю вам это! — медленно произнес он.

— Да поможет вам Бог, господин Диксон! — пробормотал заключенный, когда сыщик покидал камеру.

— Что вы думаете обо всем этом? — простонал директор, когда они вернулись в его кабинет. — Всё это совершенно не соответствует… административным порядкам!

— Хорошо сказано, господин директор, но всё это ужасно! Я признателен вам за то, что вы вызвали меня. Скажу даже, что ваши начальники будут довольны, но позже. Если мне удастся… а мне это должно удастся, вас, господин директор, ждет повышение по службе!

— Если вы так говорите, господин Диксон, — облегченно вздохнул директор, и его лицо просветлело, — если вы так сказали, мне остается только поверить вам…

 

Дом призраков

Том лег спать в десять часов. Через час он ощутил твердую руку Диксона, которая трясла его за плечо.

— Сожалею, мой мальчик, но сегодня ночью спать не придется, — сообщил он. — У нас работа.

— Мы уходим? — спросил Том, заметив на сыщике шляпу и пальто.

Гарри Диксон рылся в чемодане, из которого доносилось металлическое позвякивание.

— Клещи… связка поддельных ключей и отмычки… — бормотал Диксон, собирая необходимый инструмент.

— Револьвер!

— Нет… Но не забудем цветы Грумпа.

— У вас должны быть свои причины, учитель, но они выглядят странными, — заметил Том, быстро одеваясь.

— У меня свои причины, Том, и я поделюсь ими с вами в нужное время… А, не забудьте захватить шелковую лестницу со стальными крючками.

— Это всё, что вам нужно? — иронично спросил Том.

— Нет… Мне нужны также зоркие глаза, которые хорошо видят ночью, мой мальчик.

Маленькая гостиница спала. Диксон и его ученик без труда покинули ее и оказались на улице в момент, когда последние городские кафе гасили свои огни.

— Давайте на некоторое время укроемся в этой нише, Том, — быстро произнес Диксон. — Вот доктор Поппельрайтер. Он, под завязку набравшись пива, возвращается домой. Нас не должен видеть ни он, ни кто-либо другой.

Когда улицы окончательно опустели, сыщик и его ученик продолжили путь по ночному городу, направляясь на север. Хильдесхайм не очень велик, и вскоре деревенский воздух овеял поздних путешественников.

Через четверть часа они миновали последние дома пригорода и вышли на широкую асфальтированную дорогу, тянущуюся к далекому горизонту.

— Куда мы так спешим? — спросил Том.

— Никуда! — со смехом ответил Диксон.

Ну и ответ! — возмутился Том.

Скажем, мы идем вдоль телеграфных столбов.

Дорога углубилась в рощу, и Диксон остановился у высокого столба.

Армированный бетон, — прошептал он, — кто бы сомневался! Забросьте лестницу и постарайтесь, чтобы она зацепилась как можно выше.

Понадобилось несколько попыток, пока Том, знающий свое дело, сумел выполнить просьбу учителя. Стальные крючки крепко вцепились в бетон.

Что теперь, учитель?

Возьмите эти кусачки, лезьте наверх и обрежьте все провода.

Зачем?..

Сначала выполните мою просьбу. Время слишком драгоценно. Объясню, когда спуститесь.

Том, отбросив колебания, влез на телеграфный столб, добрался до изоляторов и принялся перерезать телеграфные провода.

Вскоре последний провод упал на землю.

Могу ли узнать теперь? — спросил Том, спустившись вниз и сворачивая лестницу. — Полагаю, в настоящий момент Хильдесхайм полностью отрезан от внешнего мира.

Догадка верна, мой мальчик, и теперь Гарри Диксон может выполнить свои обещания.

А именно, учитель?

Те, которые я дал Грумпу… Он должен быть гильотинирован завтра. Пока в Хильдесхайм могли позвонить или дать телеграмму, это обещание могло и не быть выполнено.

Грумпа могли помиловать в последний момент?

Возможно. Или отложить казнь!

Накануне вы говорили, что казнь будет ошибкой!

Верно. Однако Грумп решил заговорить, и всё изменилось. Но он заговорит, только если будет уверен, что его казнят.

Тому хотелось знать больше, но Гарри Диксон, похоже, торопился вернуться в город.

Нас ждет еще одно дело, Том, не столь легкое, как перерезание телеграфных проводов. Нам предстоит необычное посещение.

— Не сомневаюсь, потому что у нас набор отмычек.

— И цветы чеснока. Не забывайте о них!

— Могу ли я узнать, куда мы направляемся?

— Безусловно, друг мой. Мы посетим одно жилище, которое так заинтриговало вас: Геспенстер-Хауз, дом с призраками.

— Классно! — обрадовался Том. — Мы там встретим настоящих призраков? Это было бы занимательно!

Гарри Диксон не смеялся. Напротив, его лицо было необычно серьезным.

— Нет ничего невозможного, Том. Я не знаю, какое определение надо дать призраку, но существо, которое бродит по ночам, имеет такую природу, что я пока не знаю, как с ним бороться.

— Этот дом имеет какое-то отношение к делу Грумпа? И какое?

— Уверен в этом, Том. К несчастью, знание пришло ко мне всего несколько часов назад, иначе дело вампира приняло бы иной оборот, намного более выгодный для нас. Только прибыв в Германию, я задал себе вопрос: почему после бегства из Англии Грумп приехал в Хильдесхайм, а не укрылся в большом городе, вроде Гамбурга, где высадился? Когда я его преследовал, то считал Грумпа беглецом. Но это не так. Грумп, напротив, стремился добраться до цели, а этой целью и был Хильдесхайм.

— Но в этом городе есть не только дом с призраками!

— Да, но он единственный, где необходимы цветы дикого чеснока, чтобы попасть в него!

Том Уиллс в отчаянии махнул рукой.

— Учитель, я, как всегда, ничего не понимаю, — простонал он. — Я слепо подчиняюсь вам и служу вам без всякого понимания происходящего.

— Бедный мальчик, в настоящий момент я понимаю не больше вашего. Если бы я отправил вас по неясному следу, появившемуся перед нами, знаю, что вы бы споткнулись на первом же шаге.

— Я всегда повиновался вам, даже если ничего не понимал, — с раскаянием пробормотал Том.

Не переживайте, — мягко ответил Диксон. — Знайте только, что вы сотрудничаете в правом деле справедливости и человечности!

Они вернулись в город. Куранты на башне пробили полночь. Том вздрогнул:

Полночь! Самый зловещий час!

Гарри Диксон не ответил, завороженный ангельским звуком, который в небесной высоте отсчитывал свои двенадцать ударов.

Улицы были пустыми и черными, кое-где освещенными тусклыми электрическими лампами на вековой давности фонарных столбах.

Мимо них пролетел сверчок, издавая пронзительный призыв. Где-то в темном переулке мрачно завыла собака. Посреди Брюннен-плац дрожащим светом мерцала единственная лампа, похожая на звезду в грозовом небе. Ее свет не разгонял теней, превращая коньки древних домов в мрачные фигуры, а высокие окна фасадов в зловеще поблескивающие глаза.

У каждого дома свое кошмарное лицо, — пробормотал Том Уиллс. — А этот словно собирается броситься на нас.

Именно его мы ищем, Том, — тихо сказал Гарри Диксон.

Дом призраков, — еще тише ответил Том. — Недавно его древний фасад казался мне очаровательным… Как же он отвратителен сейчас. Предпочел бы нанести визит вежливости в разгар дня!

Гарри Диксон уже не слушал его. Он уверенно взошел на высокое крыльцо и остановился перед массивной дверью с торчащими шляпками гвоздей.

Сыщик по одной попробовал свои отмычки, потом разочарованно вздохнул.

Не ожидал такого упрямства от столь древнего замка, — пробормотал он, — если только… А, стоило об этом подумать: опущены засовы. Поскольку они рядом с замком, я не сразу это сообразил.

— Призраки приняли меры предосторожности, — пошутил Том.

Сыщик внимательно оглядел высокие окна.

— Лестницу, Том, — коротко приказал он.

— У вас есть средство вскарабкаться по этому треклятому фасаду? А что будете делать со ставнями? Они, похоже, сделаны из дерева, столь же твердого, как и сталь!

— Вон то круглое окошко рядом с чердачными люками. Крюки нашей лестницы вонзятся в край крыши, как в мягкий хлеб.

Учитель оказался прав. После нескольких неудачных попыток лестница зацепилась. Можно было лезть наверх.

— Надо ли будет разбивать стекло? — спросил Том, готовясь к подъему.

— Если не изыщете другой возможности.

Том ловко, как обезьяна, влез под крышу. Оказавшись у круглого окошечка, он удовлетворенно воскликнул:

— Это не глухое отверстие, а обычное окошко, которое открывается, как зеркальный шкаф!

Диксон видел, как его ученик легко проскользнул внутрь проклятого дома. Он последовал за ним с тем же проворством.

Гарри Диксон вытянул лестницу за собой. Том Уиллс ждал его на просторной лестничной площадке, прислушиваясь к звукам в темном здании.

— Что-нибудь услышали? — спросил сыщик.

— Нет… Но мне кажется, что эта тишина куда ужаснее, чем любой звук.

Диксон согласился с молодым человеком.

Что-то неопределенное, враждебное, даже ужасающее насыщало тяжелую атмосферу заброшенного дома.

— Начнем с комнат, — сказал сыщик.

Комнат было семь. Все пустые, гулкие, заброшенные и пыльные.

С тысячью предосторожностей они спустились по широкой лестнице с резными перилами и заметили комнату на первом этаже.

Здесь всё выглядело иначе. В слабом свете карманных фонариков сыщиков древняя, богатая мебель словно выступала из мрака.

— Пока ничего призрачного, — сказал Том, и в его голосе ощущалось разочарование.

Диксон застыл посреди комнаты и вглядывался в темноту.

Том!

Да, учитель! — ответил ученик, удивленный, что учитель повысил голос.

В подсвечниках торчат свечи. Зажгите их все, я хочу рассмотреть всё повнимательнее.

Вы не боитесь, что вас заметят?

Гарри Диксон рассмеялся, и его смех гулким эхом прокатился по дому.

Поганый зверь, который затаился здесь, уже давно нас видит и слышит, но дрожит от ужаса и боится приблизиться! — воскликнул сыщик, не стараясь понизить голос.

Том чиркнул спичкой и исполнил приказ учителя.

Постепенно обстановка комнаты выступила из окружающего мрака.

Это была гостиная, выдержанная в старом, строгом стиле. Затхлые шторы, уже долгие годы не ощущавшие дыхания сквозняка, сладковатый запах деревянных панелей, обработанных воском, слабая вонь от мертвых мышей и крыс за ламбрекенами делали атмосферу комнаты тяжелой и гнетущей.

Гарри Диксон нервным шагом обошел просторный зал. Похоже, спокойствие окончательно покинуло его.

Он снова заговорил громким голосом, удивляя и поражая Тома:

Собираетесь обнаружить здесь кого-нибудь, Том? Мы действительно здесь не одиноки! Но найти третьего! Ни стены, ни замки ему не помеха. В данную минуту он находится рядом с нами. Он слушает нас. Быть может, смеется над нами, как смеялся над всей полицией Европы и, как надеется, еще будет смеяться долгие годы!

Том Уиллс не верил своим ушам.

Учитель говорил, как безумец. Неужели дом с призраками получил новую жертву в лице великого сыщика?

Внезапно молодой человек в ужасе отпрыгнул назад.

Его взгляд в эту минуту не отрывался от камина. Одна из свечей неожиданно погасла, словно ее загасила чья-то рука. Тут же начали гаснуть остальные свечи. По стенам побежали тени.

Диксон, казалось, ничего не замечал. Он продолжал говорить:

— Однако я, Гарри Диксон, дал клятву поймать его, это неведомое чудовище! Я позволю себе использовать метод, который криминальное управление осудит или не признает.

Погасла третья свеча.

Сыщик вел себя, как человек, утративший разум, размахивал руками, и тени от них носились по стенам.

Четвертое пламя погасло. Зловещую гостиную освещали только две свечи.

Том Уиллс не мог сдержаться. Им овладел невероятный ужас.

— Учитель! — прорыдал он. — Пора уходить! Это выше наших сил! Вы заболели…

Хотя сыщик, казалось, бесцельно шатался по комнате, взгляд его оставался до странности светлым. Том прочел в нем насмешку, а главное — приказ. Доверие к учителю вернулось.

Учитель прекрасно знал, что делает! Неважно, что свечи странно гасли, ведь они служили целям сыщика!

Погасла пятая свеча! Несмотря на вновь обретенное доверие, Том не мог сдержать дрожи. Гостиная словно стала добычей грозовых туч, едва освещенных последним колеблющимся пламенем.

Взгляд уже не мог пронзить наплывающий мрак. Он словно собирался во всех углах зала. Том ощущал злобное и ужасающее присутствие, кто-то находился рядом с ним. Он поднял глаза к лицу сыщика.

Тот перестал двигаться, черты его лица окаменели. Только глаза светились, как светлячки.

— Подойдите!.. Не отходите от меня, — шепнул Диксон.

Том едва расслышал его слова.

В этот момент погасла последняя свеча.

— Не двигайтесь ни на миллиметр, что бы ни произошло! — прошептал Диксон на ухо ученику.

Том сжал его руку.

В невероятной тишине протекли минуты, долгие, нескончаемые для обоих сыщиков. Том ощущал какой-то легкий запах вокруг себя, словно горела древняя карбидная лампа.

Ни жеста, Том!

Необходимо было предупреждение учителя, чтобы Том в панике не отступил.

Из глубины ночи выплыли две пылающие точки. Сначала медленно, потом всё быстрее они двинулись на них.

Сыщики увидели сначала мерцающих светлячков, но вскоре они превратились в горящие огнем глаза, которые, не мигая, уставились на них.

Красноглазый Вампир, — простонал Том Уиллс, едва не теряя сознание.

Гарри Диксон чуть-чуть сдвинулся в сторону от Тома, который ощущал запах карбидной лампы.

Время текло. Глаза смотрели на них неподвижно и ужасающе. Они были рядом с двумя сыщиками. Тому показалось, что учитель презрительно проворчал.

Затем Гарри Диксон громко заговорил.

Вампир, я всё же тебя возьму! Почему? Потому что я использую иные методы, чем полиция! Потому что я, Гарри Диксон, верю в тебя, призрак! И потому что я воспользуюсь цветком дикого чеснока'.

Глаза вдруг расширились. Тому показалось, что он слышит далекий стон.

Я извлеку тебя из твоей могилы и отрублю тебе голову! — изо всех сил выкрикнул сыщик.

Том не верил своим ушам. Учитель бредил!

Но нет… Что случилось? Послышался злобный вопль ярости, потом вой и рыдания. Потом мрачный стон.

Гарри Диксон удовлетворенно вздохнул.

Можете зажечь свечи, Том, — спокойно сказал он. — Выкурим по трубке. Это необходимо, чтобы справиться с отвратительным запахом чеснока.

Почему вы принесли эти дурно пахнущие цветы? — спросил Том, чиркая спичкой.

В один из дней я расскажу вам об этом, когда мы будем в более спокойной обстановке. Всё по-детски просто. Сегодня запах, который едва не задушил вас, открыл мне две важные вещи.

Могу ли я узнать какие?

— Конечно. Прежде всего, вампир-преступник есть человек из плоти и крови. Кроме того, он не был в доме с призраками. Он общался с нами с помощью той или иной хитрости, но я вскоре обнаружу, как он это делал.

Огненные глаза? Детские штучки! Не стоит их использовать против нас. Это унизительно! Мой дорогой Том, вся поэзия ужаса исчезла из этого дома. Всё это трюки. Заря близится, а Грумп желает умереть.

— А засовы внутри? — спросил Том.

Диксон расхохотался:

— Я уже знаю, откуда ими управляют… Используют обычный электрический провод.

Том продолжал верить в призрака и попросил у учителя в последний раз обойти дом.

— Как хотите, Том, — согласился сыщик. — А я пока докурю трубку. Я нашел здесь всё, что рассчитывал найти…

— Но вы почти не искали!

— Этого хватило! Идите, даю вам десять минут!

Через десять минут Том вернулся в полной растерянности.

Сыщик вместе с Томом быстрым шагом направился в гостиницу.

— Вот так, малыш, я вам всё предсказал! Вы, думаю, попусту потратили десять минут!

Том заворчал:

— Верно. Почти ничего, если не считать старого цилиндра, брошенного на стул.

— Ба! — хмыкнул Диксон.

Позже сыщик признал, что с презрением и беззаботностью отнесся к находке Тома Уиллса. Он допустил непростительный просчет.

 

Весьма странная казнь

Тусклая заря, небо еще серое…

Городок с трудом стряхивает с себя тяжелый ночной сон. В назначенный час умрет человек в окружении других людей, которые ни в чем ему не помогут, а, наоборот, опустят на его шею нож гильотины. В Хильдесхайме прольется кровь, хотя на памяти его жителей здесь лилось только пиво в марте и вино в октябре.

Герр Зигенмейер, директор тюрьмы, не сомкнул глаз всю ночь.

Он будет присутствовать на первой в его жизни казни! Ему наверняка станет плохо. Если только в последнюю минуту не придет весть о помиловании. Такое уже бывало. В любом случае, палач еще не прибыл, а без него начинать нельзя.

Герр Зигенмейер и его помощник, герр Зипфель, облизывают губы, приняв любимое сердечное средство, потом выпивают еще, чтобы справиться с сердцем и желудком.

Четыре часа двадцать минут. На высокой башне тюрьмы древко флага окрашивается в светлый цвет.

А если палач не прибудет? Оба чиновника обрадовались бы такой перспективе.

Вдруг они прислушиваются. Оба глубоко вздыхают: в утреннем безмолвии раздается далекий шум мотора. Он приближается, затихает у ворот… Звучит привратный колокол. Охранник поспешно открывает ворота, и во двор въезжает грузовичок.

Худосочный человек с желчным цветом лица и большой бородой вылезает из кабины и спрыгивает на землю. Он явно не в духе. Он приветствует чиновников, которые подходят к нему, протягивает им связку документов, которые директор Зигенмейер принимает дрожащей рукой.

Всё в порядке. Официальные документы указывают директору, что перед ним герр Отто Либе, палач города Ганновера. Приговоренного к смерти Эбенезера Грумпа передадут ему для проведения казни. Такова формулировка, по которой действуют в данном случае. Герр Зигенмейер согласен.

Отто Либе не выглядит довольным. Он с нетерпением ждет, когда директор ознакомится с официальным предписанием, потом начинает говорить. Его голос напоминает визг пилы по металлу.

— Я прибыл один. Мои помощники оставили меня в одиночестве. Оба напились, чтобы придать себе храбрости. Они отозваны и не получат ни пфеннига вознаграждения. Господин директор, мне нужны два опытных механика, чтобы собрать машину.

— Но это не входит в мои обязанности! — восклицает герр Зигенмейер.

Отто Либе не обращает никакого внимания на его слова.

— Перечитайте распоряжение криминального управления: там написано, что директор обязан оказать мне всю необходимую помощь. Я даже имею право использовать лично вас для сборки машины.

Господин директор вспоминает, что двое его охранников плотники. Они противятся, но обещание премии и отметки в послужном списке заставляют их согласиться.

Из грузовичка достают части гильотины.

Две стойки устанавливаются вертикально. На их верхушках с помощью деревянного молотка крепится капитель из черного дерева. Отто Либе устанавливает железные детали. Герр Зигенмейер отворачивается, когда на самый верх с большим трудом поднимают стальной треугольник.

Из грузовичка извлекают корзины и устанавливают их на место.

Отто Либе удовлетворенно кивает.

— Всё произойдет наилучшим способом, — заявляет он. — Хотя эта древняя штуковина давно не использовалась.

И снова замолкает.

Вновь звонит привратный колокол.

Прибыли официальные лица. Два асессора уголовного суда, герр Поппельрайтер, судебный писец и еще несколько мелких чиновников. Никаких журналистов, кроме репортера местной газетенки. Надо сказать, что криминальное управление не сообщило прессе о предстоящей казни.

Герр Поппельрайтер разочарован — он надеялся на кое- какую рекламу. Он с недовольством поворачивается к двум спешащим людям.

— Здравствуйте, господин Диксон, здравствуйте, мой дорогой Том. Думаю, вам не придется долго ждать. Машина собрана, а палач уже готов вместе с писцом открыть камеру.

Болтливый начальник полиции готов приступить к более подробным объяснениям, когда директор тюрьмы Зигенмейер, коротко поздоровавшись с представителями судебных властей, подошел к великому сыщику.

Он, должно быть, уже проснулся, но я ждал вас, господин Диксон, чтобы по всем правилам объявить ему, что на его обращение пришел отказ.

Шаги многочисленных мрачных визитеров гулко звучали в длинных коридорах. Из-за железных дверей камер доносились храп или сонные стоны заключенных.

Мы пришли, — тихим голосом сказал директор тюрьмы, дав знак тюремщику открыть дверь камеры в глубине коридора вдали от остальных помещений.

Грумп уже проснулся и даже наполовину оделся. Он равнодушно выслушал роковую новость, но, увидев Гарри Диксона, стоявшего в стороне от других чиновников, явно обрадовался.

Господин Диксон, вы помните о своем обещании? — спросил он.

Безусловно.

Хорошо… Пока я буду делать последние шаги по эшафоту, идите рядом со мной. Этих нескольких секунд хватит, чтобы сообщить вам то, что надо.

Гарри Диксон молча кивнул.

Приговоренный к смерти быстро привел себя в порядок, потом без сопротивления позволил надеть кандалы на ноги и руки. Директора, который спросил, хочет ли он что-нибудь сказать, заключенный поблагодарил за хорошее обращение и прекрасное содержание тюрьмы.

Только, — добавил он, — солянку следует варить дольше.

Путь по длинным коридорам проходил настолько быстро, насколько позволяли кандалы на ногах смертника.

Гарри Диксон шел рядом с Грумпом, которого поддерживали два охранника.

Эбенезер Грумп казался самым спокойным из всех. Он насвистывал какую-то мелодию и даже не вздрогнул, увидев в глубине двора мрачную машину.

— Я видел ее только на рисунке. Ничего страшного в ней нет, — усмехнулся он.

Вдруг Гарри Диксон увидел, что Грумп побледнел. Он бросился к нему, но Грумп отказался от его помощи.

— Дело в другом, — прошептал он. — Умоляю, сделайте всё быстро… Он здесь! Я чувствую, что он здесь! Господин Диксон…

Что?

— Ваше обещание в силе?

Да!

Грумп дрожал, как осина под бурным ветром. Сыщик понимал, что его состояние не было вызвано скорой смертью.

— Послушайте, послушайте… Диксон…

Грумп стоял перед гильотиной, касаясь ногой ступеньки.

— Гарри Диксон, я не Красноглазый Вампир… настоящее чудовище, это Фет…

Он замолчал, потом, словно обуянный безумием, завопил:

— Быстрее, убейте меня, господин Диксон! Быстрее! Вы поклялись сделать это! Во имя Господа Бога, вы не имеете права… Господин Диксон! Быстрее!

И тут произошла невероятная сцена, столь быстрая, что даже самые короткие фразы тянулись бы слишком долго.

Внезапно Гарри Диксон прыгнул вперед. Ударом кулака он отбросил в сторону палача и крикнул:

— Арестуйте его! Приказываю вам арестовать этого человека!

Том, внимательно слушавший учителя, бросился на Отто Либе.

— Быстрее, Диксон! — завопил Грумп.

Сыщик побледнел, но уверенной рукой подтолкнул Грум- па на доску, опустил хомут, охватывающий шею осужденного, дернул рычаг…

Острый свист, глухой удар.

Все в ужасе вскрикнули.

Гарри Диксон даже не взглянул на поток крови, хлынувший из перерезанных артерий. Он бросился в коридор, где суетилась группа людей.

— Где он?! — крикнул он.

— Но, господин Диксон, — пролепетал директор, — я не понимаю…

Вы не обязаны понимать! — воскликнул сыщик. — Где палач?

Том в ярости подбежал к нему.

Вина двух охранников, которые меня задержали… Тип убежал. Вот что осталось от него!

Он протянул Гарри Диксону цилиндр, который по обычаю надевают палачи, проводящие казнь.

Сыщик гневно воскликнул:

Цилиндр, который был в доме с призраками! Боже, какую оплошность я допустил!

В этот момент резко задребезжал привратный колокол.

Два жандарма соскочили с покрытых пеной лошадей и застыли, глядя на окровавленную гильотину.

Что произошло?! — воскликнули они.

То, что должно было произойти, — холодно ответил директор тюрьмы.

Два служителя порядка бросали вокруг отчаянные, обезумевшие взгляды.

В три часа утра, в момент, когда палач Отто Либе с двумя помощниками покидал Ганновер, из Берлина пришел приказ отсрочить казнь Грумпа. Мы пытались до вас дозвониться, господин директор, но не смогли. Телефонная связь с Хильдесхаймом не действовала.

Мы вскочили на лошадей, зная, что можем догнать Либе. Но на полпути мы нашли Либе и двух его помощников мертвыми. Их убили выстрелами из винтовки. А недалеко от города увидели на столбе висящие провода. Их перерезала преступная рука!

Гарри Диксон уже не слушал. Он поспешно выбежал из тюрьмы вместе с Томом и, очутившись на улице, бросился бежать.

Скорее, в дом призраков! — приказал он ученику.

Когда они выбежали на угол Брюннен-плац, то увидели ранних прохожих, которые с ужасом взирали на дом с призраками.

Один из зевак, рабочий-каменщик в синей спецовке, указывал пальцем на верхнюю ступеньку крыльца.

Очень подозрительно, — сказал он.

Из-под двери текла струйка крови, образуя лужу на голубом камне крыльца.

— Мы отправили человека к нотариусу, герру Амьезе, который отвечает за этот проклятый дом, — продолжил каменщик. — Кстати, вот его помощник, герр Нюссепенс. Наконец мы узнаем…

Худосочный человечек с жалким лицом, облаченный в смешной редингот, полы которого хлестали по тощим ногам, мелкими шажками, как старик, приближался к ним. Он зевал и тер покрасневшие от сна глаза.

— О боже, — простонал он, увидев кровь, — какой новый ужас представит нам этот проклятый дом?

Перед дверью его рука задрожала. Казалось, он вот-вот упадет в обморок.

— Я не осмеливаюсь, — простонал он. — По правилам надо дождаться полицию. Я не имею права входить без нее.

Гарри Диксон проявлял нетерпение.

— Я, друг мой, из полиции. Быстро открывайте эту дверь. Быть может, мы спасем кого-нибудь.

— Но там никого нет! — воскликнул клерк нотариуса. — Если это не…

— Несомненно, призрак, — усмехнулся сыщик. — Ну, поспешите. Не время строить из себя шута!

— Вот комиссар Попелльрайтер. Он направляется сюда! — воскликнул каменщик. — Теперь здесь есть настоящий полицейский, господин Нюссепенс. Как он бежит. Словно индюк…

Герр Поппельрайтер, задыхаясь, остановился рядом с ними.

— Господин Диксон, я видел, как вы побежали. Я решил, что случилось что-то важное, связанное со странными событиями, при которых мы присутствовали.

Гарри Диксон указал на кровавую лужу, застывшую на ступеньках крыльца.

— Что вы думаете об этом, господин собрат?

— Небеса! Наш маленький городок не избежит ничего, — плаксиво заговорил начальник местной полиции. — А, вы здесь, господин Нюссепенс. Открывайте двери перед представителями закона. Кстати, почему нотариус не явился лично?

Вместо клерка ответил каменщик:

— Я первым увидел кровь и отправился позвонить в дверь нотариуса Амьезе. Служанка выглянула в окно, потом пошла искать кого-то в доме. Когда она вернулась, то у нее был удивленный вид.

«Странно, но господина нотариуса в спальне нет. Но постель его еще теплая, словно он только что покинул ее. Я поискала во всем доме. Быть может, он отправился в тюрьму, поскольку, говорят, утром там воздвигли эшафот, чтобы казнить вампира. Отправляйтесь к помощнику Амьезе, господину Нюссепенсу. Он живет рядом с Геспенстер-Хауз…»

Здесь любили поболтать, и каменщик еще долго разглагольствовал бы, не выкажи Гарри Диксон признаки нетерпения.

Герр Поппельрайтер взял ключ из дрожащих рук клерка и сунул его в замочную скважину. Дверь, слегка скрипнув, открылась…

В вестибюле было темно. Только из высокого окна соседней лестничной площадки падал рассеянный свет. К нему добавлялся разноцветный свет от витражей.

Том Уиллс, следовавший по пятам Поппельрайтера, ощутил тошноту. Он почувствовал свежий сладковатый запах пролитой крови. Гарри Диксон с силой распахнул дверь. Дневной свет ворвался в вестибюль и разогнал полумрак.

Поперек коридора лежало тело. Голова была наклонена к левому плечу. Тело походило на сломанную куклу.

Гарри Диксон с ужасом глядел на труп. Голова была почти отрезана и держалась на нескольких лоскутах кожи. Кровь вытекла и залила плиты пола.

— Но… но… это нотариус Амьезе! — внезапно завопил комиссар Поппельрайтер. — Боже! Это преступление было совершено менее часа назад. Тело даже не остыло, хотя почти вся кровь вытекла.

— А вот кто-то теряет сознание! — крикнул каменщик, поддерживая герра Нюссепенса, который ойкнул и лишился чувств.

Хотя начальник полиции выглядел чуточку смешным, он был в нужное время человеком решительным. Он отдал короткие и четкие приказы прибежавшим полицейским агентам, велел позвать врача, фотографа и карету «скорой помощи».

Когда всё закончилось, герр Поппельрайтер с удивлением заметил, что Гарри Диксон не сошел со своего места, а глядел в глубину коридора, как обычный зевака.

— Господин Диксон, — произнес он, — никто, кроме вас, не может помочь в раскрытии этой тайны. Не присоединитесь ли вы к нам, чтобы начать расследование?

Гарри Диксон энергично покачал головой.

— Здесь делать нечего, — сказал он.

— Как? Такое преступление! Вы знаете убийцу?

— Безусловно.

Герр Поппельрайтер удивленно вскрикнул:

— Скажите, господин Диксон, чтобы он от нас не сбежал.

— Это совсем другая история, — возразил Гарри Диксон, давая знак начальнику полиции последовать за ним.

Они вошли в гостиную. Там только что открыли ставни, и через зеленоватые стекла в мрачную комнату проникло немного утреннего света.

— Думаю, вот наш человек, — сказал Диксон, указывая на большой портрет, висящий на стене.

Герр Поппельрайтер долго с удивлением смотрел на картину.

На картине был изображен мужчина с суровым лицом, закутанный в темный плащ. Черная борода клинышком спускалась ему на грудь.

Лицо было волевым и жестоким, особенно глаза с красноватыми зрачками, которые благодаря мастерству художника словно следили за каждым жестом зрителя.

— Кто это? — спросил герр Поппельрайтер.

Ему ответил дребезжащий голосок:

— Это Ян-Непомуцен Драгомин, последний из сеньоров этого семейства.

Гарри Диксон обернулся и увидел клерка нотариуса, герра Нюссепенса, который с трудом поднял дрожащий палец и указал на портрет.

Где находится этот господин? — спросил герр Поппельрайтер.

Где? Но… то есть…

Бедный писец был ошарашен этим вопросом.

Вот уже двести лет, как граф Драгомин мертв!

Начальник полиции почесал затылок и, совершенно не зная, что сказать, повернулся к Гарри Диксону:

Вы слышали, господин Диксон? Он умер двести лет назад!

Не сомневаюсь, — сухо ответил сыщик. — Но это никак не меняет сказанное мной.

Но это безумие, господин Диксон! Как вы можете это утверждать?

Гарри Диксон дал знак комиссару помолчать.

Поппельрайтер, — сказал он тихим голосом, — чтобы поймать этого убийцу во плоти, мне вначале придется сразиться с множеством призраков. И уверяю, они заставят меня попотеть.

Он повернулся к Нюссепенсу, который сидел на подлокотнике кресла и, похоже, находился в полной прострации.

Господин клерк нотариуса, можете ли вы рассказать мне историю этого дома?

Бедный клерк с ужасом глянул на него и покачал головой:

Это — тайна, которую Амьезы передавали от отца к сыну уже несколько веков. Я знаю, что в книгах ничего нет. Господин Амьезе был славным человеком и не выносил, когда заговаривали о доме. Всё, что я знаю, это жилище является владением венгерских графов Драгоминов.

Последний из которых умер двести лет назад, — перебил его Диксон.

Служащий кивнул.

Совершенно верно… Теперь умер господин Амьезе, не оставив никаких распоряжений об управлении этим домом! — жалобно простонал он.

Это не столь важно, — заговорил герр Пеппельрайтер. — Мы опечатаем этот проклятый дом. Всё к лучшему. Вот уже долгое время он пугает горожан.

— Я боюсь! Я очень боюсь! — послышался плаксивый голос из полумрака.

Герр Нюссепенс, более жалкий, чем обычно, едва слышно рыдал.

— Можно мне уйти, господин комиссар? — умолял он. — Я больше не могу оставаться в этом проклятом доме… у меня слабое сердце!

Он закончил жалобу пронзительным криком:

— Я умер! Красные глаза! Красные глаза!

И медленно соскользнул на пол.

— Он ранен! — воскликнул Том Уиллс, бросившись к нему. — Глядите, на щеке свежая рана.

— Похоже, порез ему нанесли только что! — проворчал Поппельрайтер.

Гарри Диксон подошел ближе, шаря глазами по сторонам.

— А вот и нож! — сказал он. — Честное слово, старинное отличное оружие!

Из спинки кресла, которое только что покинул клерк, Гарри Диксон выдернул античный кинжал.

— Его с силой бросили, — сказал Поппельрайтер. — Глядите, лезвие в крови.

— Будьте осторожнее, — вмешался Том, — отпечатки пальцев…

Учитель расхохотался.

— Плевать ему на отпечатки пальцев. Тому, кто метнул кинжал, — громко заявил он.

— Боже Всемогущий! — внезапно воскликнул Поппельрайтер. — Господин Диксон, посмотрите на портрет графа Драгомина! Брошенный кинжал идентичен тому, который держит граф!

Гарри Диксон задумался.

— Очень ловко! — проворчал он. — Быть может, слишком ловко. Пословица гласит «Излишнее вредит». Ее вполне можно использовать здесь.

Комиссар полиции с озабоченным видом стоял перед сыщиками.

— Господин Диксон! В момент, когда метнули это оружие, мы были вчетвером в этой гостиной. Вы, мистер Уиллс, герр Нюссепенс и я!

Значит, ищите виновного среди нас! — усмехнулся Диксон. — Начинайте путем исключения и обязательно поймаете преступника.

Я хотел сказать не об этом! — смущенно воскликнул Поппельрайтер. — Хочу привлечь ваше внимание к сверхъестественности данного преступления, и ничего больше.

Мудрые слова, — подтвердил Гарри Диксон. — Вы забыли о пятом человеке, присутствовавшем на нашей беседе. Этот пятый и есть убийца!

Кто же это?! — одновременно воскликнули Том и Поппельрайтер.

Граф Ян-Непомуцен Драгомин! — с серьезным видом ответил Диксон.

* * *

Гарри Диксон и его ученик собирались покинуть Хильдесхайм.

Не считая Грумпа, четыре трупа в одно утро на его счету, — задумчиво протянул сыщик.

О ком вы говорите, учитель? — осведомился Том Уиллс.

О Красноглазом Вампире, Том.

Как? Его казнили на наших глазах.

Ни в коем случае! И моя вина в том, что я не схватил его за шиворот!

Как? — Том был поражен.

Цилиндр, мой малыш! Он должен был завершить туалет палача в Хильдесхайме. Это тот ужасный чиновник, которого вы упустили из-за глупости охранников, вырвавших его из ваших рук… Так вот, Том, это и был сам вампир!

 

Земля мертвых

Период поисков, последовавший за драмой в Хильдесхайме, был продолжительной серией колебаний и провалов. Позже Гарри Диксон признал это.

Он тщетно обращался во все службы Германского криминального управления, чтобы узнать больше об укороченном имени Фет, которое Грумп назвал перед смертью. В Хильдесхайме и его окрестностях следствие продолжалось очень долго. Все те, чьи имена начинались на Фет… не без причины проклинали свое собственное имя, ибо их подвергали постоянным допросам и всячески унижали.

Потребовался мировой престиж Диксона, чтобы начальники криминального управления не закрыли окончательно это дело, отказываясь верить, что красноглазое чудовище обретет новую жизнь.

Однако одна находка привела в растерянность немецкие власти, а также Гарри Диксона.

Выяснилось, что по бабушке с материнской линии Эбе- незер Грумп был потомком графов Драгоминов!

— Полагаю, мы должны сохранить эту новость для себя, — сказал немецкий высокопоставленный чиновник, которому Гарри Диксон представил доказательство этого странного родства. — Хотя семейство угасло, Драгомины — мужественные воины — имели множество заслуг перед Австрией, Венгрией и даже перед Германией. Мы хотим сохранить престиж этого имени.

— Сожалею, ваше превосходительство, — холодно ответил сыщик, — но мой долг превыше любых соображений, какими бы благородными они ни были. Я состою на службе всего человечества и не могу не помнить об этом… Я оставляю это доказательство для своих целей…

— Мое правительство, — начал его превосходительство, — достойно оплатит ваши услуги, господин Диксон…

Сыщик встал.

— Думаю, нам больше не о чем говорить, ваше превосходительство, — ледяным тоном сказал Гарри Диксон. — Если бы я придавал этому клочку бумаги коллекционную ценность, я без сожалений предал бы его огню, но я верю в победу и думаю, что стою на верном пути. Прощайте, сэр…

Диксон вернулся в Англию вместе с Томом Уиллсом. Оба были недовольны тем, как разворачивались дела.

— Уверен, что этот дьявольский вампир не собирается почивать на своих проклятых лаврах, — постоянно повторял сыщик.

Том редко видел учителя таким мрачным и удрученным своим поражением, а потому забыл попросить обещанных объяснений его странного поведения в Хильдесхайме.

События вскоре доказали правоту великого сыщика.

Однажды вечером Том, посланный учителем по небольшому делу, которое поручил им Скотленд-Ярд, задерживался.

Гарри Диксон особо не беспокоился, поскольку молодому человеку не грозила никакая опасность. Однако часы шли, и он начал терять привычное спокойствие.

Вдруг зазвонил телефон.

На другом конце провода был Том Уиллс. У него был обеспокоенный и нервный голос.

Учитель! Вы знаете, за кем я слежу уже целый час? Нет? Готов биться об заклад! За графом Яном-Непомуценом Драгомином! Затем самым с портрета! Это точно он, а самое странное в том, что я начал слежку в момент, когда он выходил из калитки сада дома миссис Козимы Ламб на Банхилл-роу.

Как? Бедная рантьерша была таинственным способом убита на прошлой неделе!

Именно так, учитель.

Где вы сейчас?

Тип может похвастаться, что поводил меня на хвосте! Прыгал с трамвая на автобус. Наконец, проехав через Туннель, приехал на Роттерхич-стрит. В данный момент он сидит в небольшом кафе с вывеской «Прекрасная Молли». Я звоню из публичной кабины на этой улице и не спускаю глаз с двери кафе… Приезжайте скорей… Он выходит… Я следую за ним!..

Разговор прервался.

Гарри Диксон тщетно крутил ручку телефонного аппарата. Том уже ушел.

Серьезная неосторожность, — пробормотал Гарри Диксон, засовывая в карман револьвер, фонарик и инструмент взломщика.

Бедняга Том был не в силах противостоять подобному существу. Нельзя было терять ни одной минуты.

По Бейкер-стрит проезжало такси. Сыщик остановил его.

Гони во весь дух! — приказал он водителю. — Фунт чаевых за желание и скорость.

Машина понеслась по лондонским мостовым. Выйдя из машины рядом с баром «Прекрасная Молли», Гарри Диксон признал, что не мог бы приехать быстрее на нужное место.

Рядом с телефонной кабиной он нашел знаки, оставленные Томом Уиллсом.

Он последовал по значкам по подозрительным улочкам, ведущим к Темзе. Миновал док Лавандер-Понд. Лицо его становилось всё более озабоченным.

— Этот парень решился на опасную прогулку, — с тревогой шептал он. — Здесь за сотню шагов пахнет ловушкой!

Значки полностью исчезли перед верфью Дюранд. Гарри Диксон слегка посвистел, не зная, что делать дальше.

Он недоуменно огляделся.

Черная ночь. Собирался дождь. Над Темзой ревел ветер, колебля газовое пламя фонарей. Перед ним находился Лаймхауз-Рич, враждебный и опасный, с черными силуэтами грузовых судов, едва освещенных керосиновыми лампами.

Вдруг до него донеслись пронзительные взвизгивания. Он повернулся на звук. Визг доносился с берега реки. Диксон наклонился, но увидел лишь бурлящую воду, в которой отражался свет далеких ламп, но крики продолжались, яростные и пронзительные.

Сыщик достал фонарик и направил луч на лежащий внизу берег.

Там суетились крысы. Огромные серые крысы из доков Лондона, истинный ужас морских кварталов.

Грызуны, вначале напуганные светом, вновь начали сражаться и пронзительно кричать.

— Что они там делают? — проворчал Диксон.

Преодолев отвращение, он сбежал по откосу и ударами ноги разогнал стаю крыс.

Крысы разбежались с недовольным писком, открыв предмет своей драки на берегу.

Сыщик скривился от ужаса: маленькие чудища дрались за человеческое ухо.

«Откуда здесь эти жуткие останки?» — спрашивал он сам себя, обследуя окрестности.

В нескольких ярдах берег уступил место старой, разрушенной набережной.

Диксон подошел ближе и вскоре обнаружил выход одной из огромных канализационных труб, которых немало в набережных Темзы и которые, пройдя через Лауэр-Пул, отправляют в море всю грязь города.

— Здесь их убежище, — прошептал сыщик.

Едва он вошел под свод канализационной трубы, как почувствовал тошнотворный запах. Он ему был знаком — рядом находился труп!

Поиски не заняли много времени. В разветвлении трубы из-за обрушения стенок образовался тупик. Свет фонарика упал на изувеченное тело, вернее, скелет, на костях которого оставались еще клочки окровавленной кожи.

Сыщик повернул фонарик к самому отдаленному углу тупика и увидел распростертое тело.

Гарри Диксон бросился вперед. Крысы с писком разбежались.

— Том! — завопил он.

Ответа он не услышал.

Гарри Диксон лихорадочно повернул тело. Он узнал своего верного ученика. Голова Тома ужасающе распухла.

Времени на переживания не было. Гарри Диксон взвалил тело на плечо и выбрался наружу.

— Эй, на судне!

Над бурными водами Темзы зеленел огонек. Это был катер речной полиции.

Через четверть часа Том Уиллс очнулся в полицейском участке.

— Он не очень пострадал, — сообщил врач, оказавший Тому первую помощь. — Удар дубинкой по голове… Но приди вы на несколько часов позже, крысы прикончили бы его, господин Диксон.

— У вас есть указания по поиску преступника, господин Диксон? — спросил дежурный офицер.

Сыщик угрюмо покачал головой:

— Увы, нет! Боюсь, этого типа поймать нелегко!

Том медленно приходил в себя.

— Он добрался до уреза воды, — прошептал он, — и внезапно исчез. Я подошел к месту, где он исчез, и получил удар по голове… Ох, моя бедная головушка!

— Автомобиль, чтобы довезти нас до дома, — приказал сыщик.

— Зачем? — глухо простонал Том.

— Документ о Грумпе-Драгомине должен ему казаться очень важным. Я так полагаю, — усмехнулся сыщик. — Шофер, гони на четвертой скорости… Не опасайтесь полицейских штрафов. Я всё беру на себя!

В вестибюле дома на Бейкер-стрит сыщики столкнулись с миссис Кроун, которая несла поднос с чаем и печеньем с маслом.

Увидев Тома с забинтованной головой и в костюме, который ему одолжил один из полицейских речной бригады, она едва не выронила поднос.

Господин Том! — воскликнула она. — Что это значит? Откуда вы? Только что вы ворвались сюда, как сумасшедший, крича, что не хотите, чтобы к вам приставали… Вы так быстро взбежали по лестнице, что я едва увидела вашу мелькнувшую спину и…

Диксон и Том не дали экономке закончить рассказ и, в свою очередь, бросились вверх по лестнице.

Да, тип силен! — рявкнул Диксон. — Ведь на нем ваш костюм, Том, и он завладел вашими ключами… К счастью, наша славная миссис Кроун клюнула на его хитрость, иначе он бы ее прикончил. Ладно… Я ожидал этого.

Сыщик добавил эти слова, увидев, что его кабинет перевернут, ящики стола открыты, а бумаги валяются на полу.

Диксон усмехнулся:

Здесь очко в мою пользу. Тип трудился зазря. Если он легко совершает кровавые убийства, взломщик из него никудышный.

Он не нашел то, что искал? — спросил Том.

Нет! Я могу только восхищаться его ловкостью и быстротой действия. Однако я почти признателен ему за его визит. Зверь проявился. Теперь мы отправимся за добычей по горячему следу!

Гарри Диксон осмотрел всю квартиру и остановился перед открытым окном.

— Он искал долго, но, увидев через окно, что мы приехали на такси, бежал дорогой котов.

Сыщик наклонился над четким следом на подоконнике.

— Он снял обувь, чтобы влезть по громоотводу… Отличный след ноги в носке… А что это?

Диксон вскрикнул от удивления, подняв несколько крошек земли, которую понюхал.

Том подошел ближе и услышал:

— Жирная земля… Странно… Странно! Тип не может бегать в носках по лесу!

Сыщик поспешно сел за рабочий стол и изучил находку под микроскопом.

— Том, — сказал он, — это указывает путь, по которому нам надо идти. Собирайте чемоданы и узнайте расписание поездов.

— Куда едем, учитель?

— Сначала Дувр, потом Остенде. Оттуда скорым Остенде — Вена.

— И всё это из-за крошки земли?

— Конечно, мой мальчик. Но научитесь говорить с большим почтением об «этой маленькой крошке земли»! Это земля происходит из могилы. И могилы весьма знаменитой.

— Какой могилы? — Том был настолько обескуражен, что забыл о головной боли.

— Могилы монсеньора Яна-Непомуцена Драгомина.

— Красноглазого… Вампира?

— Его самого, Том, вампира, — твердым голосом ответил сыщик. И в его голосе не было ни капли иронии.

 

Крик во время бури

Оказавшись на континенте в поезде, окутанном проливным дождем, больше похожим на плотный водяной туман, в котором мимо окон мелькали призраки деревьев, Том, не отрывавший взгляда от окна, наконец услышал кое-какие разъяснения Гарри Диксона.

Я прочитаю вам небольшой курс черной магии, мой мальчик, — сказал он, — и прошу не пожимать плечами. Современной науке пока не удалось приподнять завесу, которая скрывает тайны древнего волшебства.

Наука некромансии вполне реальна. Наши ученые делают робкие попытки проникнуть в ее суть, но в большинстве случаев признают свое поражение, что их действительно пугает. Конечно, вера в вампиров стара как мир. В некоторых странах, вроде Венгрии, Болгарии и прочих, она пока не исчезает.

Кто такой вампир?

Это мертвец, Том, ужасающий и злокозненный мертвец. Согласно суевериям, в безлунные ночи он выходит из могилы, чтобы нападать на живых и пить их кровь. Несколько лет назад в одной из деревень в районе Габрово на одного богатого крестьянина, умершего многие годы назад, пало подозрение, что он вампир, который возвращается по ночам и утоляет свою посмертную жажду кровью живых.

Как ни странно, но власти разрешили народу вскрыть могилу подозрительного мертвеца. Вот что рассказывают журналисты, присутствовавшие на этом нарушении захоронения.

«Мертвец, некто Грушка, лежал в гробу. Его даже не тронуло разложение. У мертвеца был розовый цвет лица. Казалось, он спал. Однако само тело было ледяным, ригидным, имело все признаки смерти. Разъяренная и испуганная толпа схватила странный труп и вонзила в него заостренный кол в районе сердца».

Хроникеры сообщают, что покойный «ужасно сжался, и из открытой раны хлынул поток красной и горячей крови». С тех пор вампир оставил деревню в покое.

Эти факты не уникальны. Многие авторы, довольно известные, рассказывают о них с исключительной серьезностью.

Народная вера подчеркивает ужас этих загробных преступлений. В этих странах допускается, что человек, умерший от действий вампира, в свою очередь, становится вампиром!!!

Вот почему, Том, Грумп боялся умереть не от топора!

Он опасался, что его убьет вампир и обречет на вечное проклятие.

Всё это я понял сразу, а теперь, когда я знаю, что Грумп потомок графов Драгоминов, то прекрасно понимаю его страх.

Представьте себе его ужас, когда он узнал в палаче Красноглазого Вампира! Если бы он умер от его руки, он сам стал бы этим нечистым ночным существом, ибо твердо верил в это!

Я сдержал свое обещание. Я сам казнил Грумпа.

Том Уиллс слушал, разинув рот и дрожа от невероятного ужаса.

— И это в век великого прогресса! — простонал он.

Гарри Диксон пожал плечами:

— Повторяю вам, вы уверены, что наш прогресс многое объясняет? Нет! Я охотно допускаю, что в историях с чудовищами много суеверия, но многие вещи остаются для нас неведомыми.

— А цветы дикого чеснока и земля из могилы? — жалобно спросил молодой человек.

— Мы подошли к самой сути. Против каждого зла есть свое противоядие. Цветы дикого чеснока являются сильнейшим талисманом против проделок чудовища. Они обращают его в бегство. Поэтому эти цветы есть в любом доме, где опасаются появления вампира. Что касается земли с могилы, это, скорее всего, хитрый трюк со стороны любителей крови. Тень креста приковывает мученика к могиле, он не может покинуть ее… Тогда чудовище пытается выбраться из нее обходным путем, и ему это удается. Он натирает подошвы обуви землей со своей могилы. Таким образом, он ступает по собственной могильной земле, а крест теряет свою силу. Такова легенда. Так поступил и Красноглазый Вампир!

— Ладно! — возразил Том, который хотел внести радостную нотку в мрачный разговор. — Значит, в этих странах совершают непростительную ошибку, когда хоронят мертвецов в обуви!

— Хорошо сказано, мой мальчик, — ответил Диксон с улыбкой. — Но народные верования не иссякают. Допускается, что тот, кто приносит обувь вампиру, тут же получает щедрую награду от него. А потому всегда находятся жадные люди, готовые помочь ему, так же как всегда находятся люди, готовые продать душу дьяволу за приличное вознаграждение!

Том Уиллс тряхнул головой. Помолчав несколько минут, Гарри Диксон продолжил.

Однако события выявили солидные улики. И самая главная улика в том, что преступник, которого мы давно преследуем, убежден, что он является вампиром!

Почему, учитель?

— Это объясняется его ужасом перед цветами дикого чеснока, наличие могильной земли на его обуви, его желанием занять место палача, чтобы лично убить Грумпа. Он хотел его наказать — я не знаю, по какой причине — и осудить его, чтобы он стал таким же проклятым среди проклятых. Это убеждение в своих сверхъестественных возможностях дает ему уверенность в себе, такую силу в своей непобедимости, что он почти ничего и никого не боится. Однако его последняя попытка убеждает меня, что мое вмешательство ему отнюдь не нравится. Похоже, им овладел страх, а это есть первый шаг к его поражению!

На пересадке в Линце сыщики покинули экспресс и пересели на пражский поезд. Они на короткое время остановились в этом городе искусств, но уже вечером два путешественника заняли места в ужасном поезде, который направлялся в Богемию. Они совсем не напоминали обитателей Сити.

Гарри Диксон и Том Уиллс превратились в господина Гуттманна, фабриканта игрушек из Нюрнберга, и его сына Людвига. Оба направлялись в горы, чтобы поправить здоровье, подорванное слишком утомительным трудом.

* * *

Эйзерхарр не совсем деревня, а скорее хутор, в котором всего полсотни домов, стоящих на окраине большого Богемского леса.

Никакая железная дорога не обслуживает маленькое поселение. Почти непроезжая проселочная дорога в рытвинах и выбоинах ведет к нему через пустоши и кустарниковые заросли. Земля здесь неплодородная. Никакой промышленности. В крае никто даже не теряет времени, чтобы добраться до Эйзерхарра, жители которого живут браконьерством в лесах и ловлей рыбы в речушках и прудах.

Летний вечер медленно превращался в ночь, последние лучи солнца окрашивали горизонт. Орел, летевший в свое гнездо высоко в горах, промелькнул на фоне еще освещенного облачка.

— Я сбил ноги в кровь, — пожаловался Том Уиллс, видя перед собой нескончаемую дорогу.

— Вон дымок, который тянется к темнеющему небу, — объявил Диксон. — Бьюсь об заклад, один дикий кролик только что испустил дух и попал в кастрюлю на очаге.

— Хоть бы вы оказались правы, учитель.

Дорога повернула. После поворота им открылось поселение, словно земля обетованная.

— Этот низенький домик, не столь отвратительный, как другие, может быть постоялым двором, — сказал Диксон.

В это мгновение на пороге дома показалась худая женщина с выдубленным лицом и уставилась на путешественников.

— Это постоялый двор Эйзерхарра? — вежливо спросил сыщик, поздоровавшись с женщиной.

Она печально покачала головой:

— Постоялый двор, если можно так сказать! Кто сюда заявляется, господин? Это — пустынный край.

Она повернулась и крикнула через открытую дверь:

— Дарко! Люди пришли!

Мужчина с морщинистым, но приветливым лицом появился в двери и церемонно пригласил путешественников войти.

— Постоялый двор, — подхватил он слова жены, — это слишком громко сказано! Раньше мы держали комнату для путешественников, но уже долгие годы она остается пустой. Но мы не позволим вам провести ночь под звездами. В крайнем случае мы с женой ляжем в хлеву.

Диксон и Том были тронуты радушным приемом этих бедных людей. Вскоре, пока женщина возилась на кухне, они расположились в комнате, как у себя дома, попивая чудесное богемское вино.

Надеюсь, вы отужинаете с нами, — сказал Диксон, когда хозяйка поставила на стол ароматное рагу из кролика, сдобренное местными травами. — И наполните кружки этим прекрасным вином.

Польщенный Дарко не стал противиться и занял место рядом с гостями за самым большим столом.

Не буду ли я слишком невежлив, если спрошу, что привело вас в этот затерянный край? — спросил хозяин.

Диксон сообщил ему историю о слабом здоровье Тома.

Сыну нужны воздух и спокойствие. Поэтому я искал удаленное место вдалеке от курортных городов и мест массового туризма.

Хозяин постоялого двора кивнул:

Конечно, этот край живописен, но совсем не комфортабелен для людей вроде вас если они хотят здесь отдохнуть. В полулье отсюда в гуще леса есть замок…

Жена хозяина вмешалась в разговор.

— Замок! — с горечью сказала она. — Старое, разрушенное гнездо бандитов посреди почти непроходимого леса, место, которого должен избегать любой добрый христианин!

— Помолчи, женщина, — недовольно перебил ее Дарко. — Я вовсе не собираюсь предлагать этим господам замок в качестве места проживания. Но из уважения к бедной даме Милошке я хочу, чтобы ты говорила иначе об этом замке, хотя у меня отношение к нему не лучше!

Женщина согласно кивнула:

— Бедная Милошка! Жить в одиночестве в этом жилище, где полно призраков! Бедная женщина! Бедная Милошка!

— Женщина живет в одиночестве посреди леса в замке с призраками? — чуть недоверчиво спросил сыщик.

Хозяин постоялого двора несколько мгновений молчал, потом выпил добрый глоток вина и стал более красноречивым.

— Это — древний замок, принадлежавший графам Драго- минам, которые были хозяевами края. Милошка, отдаленная племянница этих угасших господ, является их единственной наследницей. Некоторые говорят, что эти руины принадлежат ей. Другие утверждают, что она всего-навсего хранительница.

Но она добра к местным людям, и, хотя денег у нее мало, она всегда находит возможность помочь более обездоленным, чем она.

— Расскажите мне о призраках, — вдруг заговорил Том. — Обожаю истории о призраках!

Дарко недовольно глянул на него:

— Не очень веселые истории, юный господин. Последний граф Драгомин… Он умер двести лет назад…

— И он возвращается в полночь в белом саване и с цепями! — весело воскликнул Том.

Дарко покачал головой:

— Если бы только это!.. Нет, покойный граф Драгомин вампир.

— Это ужасно! — всхлипнула хозяйка.

— Его видят… Не часто… но его видели в лесу, бродящим вокруг проклятого замка, — глухим голосом продолжил Дарко. — И есть жертвы!

— Мельник Ридо! — подхватила женщина. — Несчастный бродяга Штроль. Есть и другие… Он убил их, как дикий зверь, вытянув всю кровь из их бедных тел.

— А что правосудие края?! — воскликнул Диксон.

Дарко печально покачал головой:

— Мы люди бедные, а имя Драгомина считается великим в истории страны. Нас обвиняют в том, что мы рассказываем сказки… Нам даже угрожали сумасшедшим домом.

— Адама Милошка?

— Она плачет. Она делает всё что может для семей жертв чудовища… Все ее жалеют. Прошу вас, когда вы уедете отсюда, не рассказывайте обо всем этом. У нас будут неприятности с властями.

Глухое рычание пронеслось над округой.

— Боже, гроза! — перекрестилась женщина.

Сильнейший порыв ветра сотряс дверь и ставни, словно чья-то яростная рука коснулась их. В ближайшем лесу протяжно заскрипели деревья.

Жена Дарко зажгла освященную свечу перед образом Девы и начала молиться. Ошеломленные Диксон и Том молчали, слушая рев бури снаружи.

Сквозь щели ставен видны были голубые вспышки молний. Где-то близко ударил разряд, поскольку под ногами людей затрясся пол постоялого двора.

Полил яростный дождь, капли его проникали внутрь через щели в ставнях и под дверью.

Вдруг Диксон насторожился.

— Кто-то призывает на помощь на улице, — сказал он.

Женщина умоляюще протянула к нему руки и задрожала всем телом.

— Прошу вас, господин, не выходите! Это духи ночи. Они воют снаружи и хотят выманить вас к себе! Вы никогда не вернетесь!

Пронзительный крик пронзил рев бури.

— Это вампир! — закричала женщина. — Не уходите, ради всех святых!

Но Диксон уже вскочил с места. Он слышал человеческий голос, который звал на помощь.

Он энергично повернул защелку двери.

Ветер ворвался с такой силой, что задул все свечи, а стаканы были сброшены со стола.

— Не уходите! — зарыдала женщина в полной темноте.

Но Диксон и Том уже не слышали ее. Они были в центре разъяренной стихии. Дождь словно хлыстом хлестал их; ветер пригибал их к земле.

Но несмотря на сильнейшие порывы ветра, они шли вперед.

— На помощь!.. Дарко!.. Дарко!..

Крики слабели. В них слышалась невероятная тоска.

— Идем против ветра! — крикнул Диксон. — Призыв доносится с дороги.

— Вон там! — внезапно крикнул Том. — На дороге лежит какое-то тело! Боже правый, это женщина!

Одним прыжком Диксон оказался рядом с несчастной. Она не шевелилась. Он рывком поднял ее.

— Быстрее, на постоялый двор! Думаю, она ранена.

Возвращение было трудным: ослепленный дождем и вспышками молний, Диксон спотыкался под тяжестью ноши. Том шел впереди, покачиваясь, как пьяный человек. Наконец перед ними возникли неясные контуры дома.

— Откройте, Дарко!

— Вы живые существа или демоны? — донесся изнутри дрожащий голос.

— Мы ваши гости! Бога ради, поспешите… У нас на руках раненая женщина!

После недолгого колебания хозяева открыли дверь. Когда сыщик оказался внутри, Дарко зажег свечи.

С невероятными предосторожностями Гарри Диксон уложил потерявшую сознание женщину на кровать.

Это была молодая женщина, хотя ее старили исхудалые и усталые черты лица. Она была одета в вышедший из моды костюм. Всё ее существо свидетельствовало о бедности и печали.

— Это дама Милошка! — воскликнули Дарко и его жена.

— Она, похоже, упала и рассекла лоб об острый камень, — сказал Гарри Диксон, осторожно промывая рану на лбу женщины, находящейся без сознания.

— Если только… — начал Дарко.

Но не окончил фразу, а женщина со страхом покачала головой.

Гарри Диксон пощупал пульс раненой.

— Примешалась и лихорадка, — прошептал он, нахмурившись.

— Она говорит, — сказал Том. — Вы слышите, она бредит.

Молодая женщина беспокойно двигалась. Ее глаза оставались закрытыми, но губы лихорадочно шевелились. Вдруг она закричала от ужаса и принялась говорить на диалекте, который ни Диксон, ни Том не понимали.

Но Дарко и его жена понимали, поскольку задрожали от ужаса.

— Что она говорит? — нетерпеливо спросил Гарри Диксон.

Дарко удрученно вздохнул.

— Ужасно! — с трудом произнес он.

— Что именно?

— Она только что сказала, что… граф Драгомин… вампир вернулся!

 

Замок ужаса

Утро явилось светлым и радостным, с солнцем, раскрывшимися и освеженными ночным ливнем цветами, с птичьими трелями, с шелестящим лесом. Ничто не напоминало о вчерашней страшной грозе.

Бледная, но оправившаяся Милошка покинула постоялый двор в сопровождении Гарри Диксона и Тома Уиллса.

— Я обязана вам жизнью, господин Гуттманн, — сказала она срывающимся голосом, в котором ощущалось утонченное воспитание. — Вы окажете мне большую честь, согласившись стать моими гостями, хотя я не могу предложить вам ничего особенного.

— Я принимаю ваше приглашение, мадемуазель, — ответил Диксон твердым и нежным голосом, который завоевал ему немало сердец. — Тем более что в юности я немного занимался медициной и могу оказать вам определенную помощь, потому что у вас довольно плохая рана.

Молодая женщина вздрогнула, и эта дрожь не ускользнула от внимания сыщика.

— Я упала, — прошептала она.

Гарри Диксон бросил на нее проницательный взгляд. Он знал, что она солгала.

Он тщательно осмотрел рану, которую вызвало не падение, а удар, нанесенный острым предметом.

— Надо проследить, чтобы рана не воспалилась, — заявил он тоном опытного врача. — Когда мы окажемся у вас дома, я наложу вам повязку получше.

Она признательно улыбнулась, и Диксон отметил невероятную печаль, омрачившую ее худое личико.

Дорога вела в гору. После довольно утомительной ходьбы они вышли на окраину леса.

Милошка выбрала тропинку, которую ни Диксон, ни Том не заметили, поскольку ее скрывали густые заросли. Она ступила на нее, дав знак гостям следовать за ней.

Лес закрылся за их спинами, как ворота тюрьмы, показавшись сыщикам враждебным и угрожающим.

— Похоже на разбойничий лес из старых сказок, — со смехом сказал Диксон. — Так и ждешь, что из зарослей выскочит людоед.

Плечи Милошки вздрогнули.

— Боже, не говорите подобных вещей, господин Гутт- манн!

— Почему? — легкомысленным тоном продолжил сыщик. — Честное слово, я хотел бы появления людоеда. Интересно знать, что он может против современных автоматических пистолетов.

Милошка бросила на него восхищенный, почти признательный взгляд.

— При условии успеть ими воспользоваться, — с улыбкой ответила она.

Гарри Диксон расхохотался:

— Мы с сыном чемпионы по стрельбе! Четыре года подряд мы выигрываем все призы! Смотрите!

На вершине дерева что-то зашевелилось. Диксон медленно поднял оружие, которое достал из кармана. Раздался выстрел.

— Попал! — радостно воскликнул Том.

Послышался треск ломающихся веток. Потом глухой удар. На землю упал небольшой кречет. Пуля снесла ему голову.

Милошка вскрикнула от удивления:

— Потрясающе!

Потом, слегка покраснев, добавила:

— Вы были бы хорошим телохранителем, господин Гутт- манн.

— К вашим услугам, мадемуазель, — серьезно ответил сыщик.

Она отвернулась, и они продолжили путь через лес.

Он становился всё гуще и зловещее. Том Уиллс, испытывая неприятное удивление, подошел к учителю.

Внезапно все трое замерли на месте: непроницаемую тишину леса разорвал жалобный крик.

— Что это? — спросил Том Уиллс.

— Боже… это… я думаю, пустельга… их так много поселилось в развалинах замковой башни.

Правда? — беззаботно удивился Гарри Диксон. — Я считал, что это ночной хищник.

Милошка промолчала и занялась колючкой, которая прицепилась к подолу ее платья, но сыщик заметил, что ее бледные щеки внезапно покраснели.

«Она не умеет лгать, — подумал он. Бедная девушка, что за ужасный секрет она хранит?»

Да! Это жуткая птица, — подтвердил Том Уиллс, возвращаясь к пустельге. — Я еще никогда не слышал столь мрачного крика.

Деревья постепенно расступались. Перед ходоками открылось нечто вроде поляны. На краю поляны высилось распятие, почти прижавшееся к многовековому дубу. Милошка перекрестилась, проходя мимо.

В глубине леса, за завесой зелени появилась желто-серая масса замка. Через сотню метров Милошка и ее гости оказались перед руинами мрачного средневекового замка.

Диксон и Том промолчали, пораженные странным и почти нереальным видом частично обрушившихся в рвы стен, высоких башен, вокруг которых носились стаи ворон, мощной подъемной решетки, защищающей вход в длинный коридор, каменные стены которого были покрыты лишайником. Они прошли по нему и оказались на просторном парадном дворе, который зарос сорняками, диким овсом и кустарником.

— Смотрите, свет! — воскликнул Том. — Мы словно попали в сказку с мальчиком-с-пальчик.

Милошка едва улыбнулась.

Это — лампада святилища. Она горит в часовне рядом с надгробиями Драгоминов.

— Я — большой любитель старины и древних традиций, — заявил Гарри Диксон. — Можно ли заглянуть туда?

Милошка кивнула:

— Простите меня, я отлучусь на несколько минут. Я живу в замке одна. Боюсь, что могу предложить вам скудную пищу. Но я выполню обязанности хозяйки, как смогу. Замок, вернее, то, что от него осталось, открыт перед вами. Считайте, что вы дома. В часовне есть несколько любопытных скульптур, а галерея картин, сводчатые окна которой вы видите, не полностью лишилась семейных портретов. Пусть время не покажется вам долгим в этом печальном жилище, господа!

Она удалилась быстрым шагом. Подол ее вышедшего из моды платья хлестал по сорнякам.

— В часовню! — тихим голосом приказал Диксон. — И держите револьвер наготове. Может, придется стрелять. Вы слышите Том?

— Опасаетесь ловушки, учитель?

— Ловушки? Нет! Но я не забываю о нападении, жертвой которого стала эта несчастная, и о крике «пустельги»!

Гарри Диксон молча пробежался по мрачной часовне, на мгновение останавливаясь перед потрепанными каменными надгробиями, изъеденными лишайником и камнеломкой.

Внезапно он застыл перед широкой надгробной плитой и прочел:

Граф>Непомутцен Драгомин 1670–1728

— Двухсотлетняя могила выглядит довольно ухоженной, — сказал он с издевкой. — Посмотрим… Отверстия для проветривания? Этого мы никак не ожидали найти здесь, не так ли, Том?

— Но плита не закреплена! — воскликнул Том. — Смотрите, учитель!

Нога Тома случайно задела выступ в нижней части надгробной плиты, и та вдруг дрогнула.

Том пяткой с силой надавил на выступ. Произошло нечто неожиданно-странное: камень повернулся, открыв широкий темный провал, на дне которого покоился большой и пустой гроб.

— Посветите-ка, мой мальчик! — приказал сыщик. — Мы сделали весьма интересную находку.

— Гроб не старый, — сказал Том. — К тому же он отделан мягким материалом. Похоже на подушки в первом классе поезда. Здесь удобно спать!

— И здесь спят, Том! Здесь спали не позднее этой ночи!

— Но кто? — недоуменно спросил молодой человек.

Конечно, вампир! Кто другой, как не он! Так велит великий черный закон: вампир должен возвращаться в свою могилу до пения петуха! Только призрак, который устроил себе спальню в могиле, любит уют!

Гарри Диксон изучил горсть земли, взятую из глубины могилы, и присвистнул.

Идентична, — прошептал он. — Том, мой мальчик, нас, похоже, разоблачил тот, кто нам нужен. Наши нюрнбергские личности бесполезны. Чудовище на месте. Он даже нас обогнал!

Но мы выехали из Лондона сразу же! — воскликнул Том.

Он, наверное, ехал в том же поезде и следил за нами.

Милошка?.. — начал Том Уиллс.

Но Гарри Диксон отрицательно покачал головой:

Я уверен, что это славная девушка, которая многое знает, но которая безумно страдает от этого. Думаю, что через несколько дней она сочтет наше появление подарком судьбы, ибо мы освободим ее от векового кошмара.

— Значит, конец близок? — спросил Том, и его глаза заблестели.

— Очень близок! — коротко ответил сыщик.

Наведя порядок в часовне, они покинули ее и направились к замку. Они поднялись по высокому крыльцу, миновали громадный мрачный холл, на стенах которого висели древние охотничьи трофеи, и прошли через широкую дверь из черного дуба.

Перед ними открылась длинная галерея, погруженная в зеленоватый полумрак. С писком разбежались крысы. В углах слышался шелест крыльев потревоженных ночных птиц.

— Зловеще, — прошептал Том. — Мы в галерее картин!

— Картин, — тихо заметил Диксон. — Слишком выспренно…

Действительно, в потускневших замшелых рамах висели обрывки полотен. Через плотный слой плесени иногда светилось бледное пятно, бывшее когда-то лицом, металлический отблеск указывал, что когда-то здесь сверкали латы или сталь клинка.

Сыщики медленно обошли заброшенную галерею. Внезапно Гарри Диксон схватил Тома за руку:

— Это портрет… Ого!

В голосе сыщика слышались ужас и ярость.

Том проследил за взглядом учителя и, в свою очередь, попытался совладать с нервами: отдельно от других картин, в одиночку на стене с провисшими обоями, в крепкой эбеновой раме, отделанной золотой филигранью, висел портрет, выступавший из полумрака.

Сыщики тут же признали аскетичное лицо с черной бородой и ужасными горящими глазами…

— Ян-Непомуцен Драгомин, — пробормотал Гарри Диксон.

— Копия картины из дома призраков, — добавил Том Уиллс. — Боже, можно сказать, что это взгляд живого человека! Смотрите, он следит за нами. Наверное, здесь пахнет каким-то трюком!

Том подошел ближе к ужасному портрету, чтобы получше рассмотреть его. Внезапно Гарри Диксон бросился на ученика и рванул назад с такой силой, что они едва не упали, потеряв равновесие.

Произошло что-то ужасающе невероятное. Портрет ожил непонятной жизнью. Глаза загорелись ярко-красным светом, потом из картины высунулась рука, вооруженная кинжалом, который описал в воздухе кривую.

— Боже! — воскликнул Гарри Диксон. — Если бы вы стояли перед этим проклятым портретом, оружие пронзило бы вам грудь!

Том дрожал как осиновый лист, но учитель быстро пришел в себя.

Он заметил витрину с оружием, выбрал тяжелый меч, еще не совсем съеденный ржавчиной, и, в свою очередь, подошел к адскому портрету.

— Осторожно, учитель! — умоляюще протянул Том.

— Не бойся, мой мальчик, — со смехом ответил Диксон. — Пусть эта кукла повторит свой трюк!

Диксон простукал паркет длинным лезвием меча напротив портрета. Внезапно одна планка ушла вниз, и портрет тут же ожил. Кинжал просвистел у лица сыщика.

Простая система противовесов регулирует мощную систему механики, спрятанную в стене, — объяснил Гарри Диксон. — Жертва сама включает эту машину смерти, а вернее, ее вес действует на определенную паркетину. Одному Богу известно, сколько несчастных было убито за долгие века этой адской машиной?

Как эта механика сохранилась за всё это время?

Гарри Диксон отрицательно покачал головой:

Не думаю. Скорее всего, ее недавно отремонтировали, смазали. И это произошло прошлой ночью.

А горящие глаза! Электрическое усовершенствование?

— Вовсе нет. Нарисованные глаза снабжены маленькими рубинами. Под воздействием той же механики они меняют угол и вспыхивают. Это объясняет появление дьявольского взгляда в гостиной Геспентер-Хаус в Хильдесхайме.

— Милошка знала об этой ловушке? — спросил Том.

— Не думаю. В любом случае ее надо предупредить. Пошли, надо ее отыскать. Полагаю, она занята на кухне.

Действительно, легкий запах пищи доносился из кухни, находящейся в глубине левого крыла замка, куда ушла молодая женщина.

После недолгих поисков Диксон и Том толкнули дверь просторной, но мрачной кухни, где, к своему удивлению, никого не обнаружили.

Гарри Диксон обошел помещение.

— Омлет сильно подгорел, — сказал он, указывая на сковородку с яйцами, под которой теплилось хлипкое пламя из сушняка.

— Это не похоже на образцовую кулинарку, — заметил Том Уиллс.

— Вы сказали нужное слово, малыш, — ответил Диксон. — Что-то серьезное отвлекло Милошку от обязанностей хозяйки.

— Мадемуазель Милошка! — пронзительно крикнул Том, но из глубин замка до них долетело только эхо.

Лицо сыщика выразило обеспокоенность.

— Это молчание не предвещает ничего хорошего, — прорычал он. — Чудовище чувствует, что его загнали в угол. Оно будет действовать быстро, если мы не помешаем ему.

— Жизнь Милошки в опасности? — спросил Том.

— Да, в опасности, — твердо ответил Диксон, — потому что она никогда не поддастся на требования вампира!

— Какие требования?

— Сдать ему нас двоих! Осмеливаюсь высказать, что таково его требование.

Том Уиллс внезапно поднял руку:

— Крик пустельги!

Гарри Диксон побледнел.

— Призыв вампира! Я не сомневаюсь, это его сигнал. Я заметил утром крайнее замешательство девушки, когда согласился с ее маленькой ложью. Бегом, Том! Либо мы расстанемся со своими шкурами, либо раз и навсегда покончим с этой драмой!

Они бегом обогнули рвы замка и бросились в лес, не обращая внимания на колючки, цепляющиеся за одежду и царапающие кожу.

Они выскочили на лужайку, которую недавно пересекли, подходя к замку.

— Она там, учитель! — прошептал Том Уиллс. — Рядом с распятием… Боже… Глядите, кто приближается к ней!

Бледная как смерть, Милошка прижималась к священному образу, словно пытаясь найти у него защиту. Раздвигая кусты, к ней двигался мужчина.

Мужчина! Нет, видение… Мрачное и ненавидящее лицо, окаймленное черной бородой, на котором горели ужасающие красные глаза.

— Человек с портрета, — тоскливо прошептал Том. — Это он…

— Ян-Непомуцен Драгомин, вампир! — перебил его Диксон. Потом схватил ученика за руку и заставил спрятаться за толстым дубом.

В этот момент Милошка умоляюще подняла руку, и ее лицо выдало невыразимый ужас.

— Вы… вы… вы вернулись! — простонала она.

Мужчина странно прохрипел:

— Говорите, я пришел! Говорите, что я явился, чтобы остаться. Мне кажется, я у себя дома!

Граф Драгомин, — умоляюще выговорила Милошка, — вы так никогда не прекратите свою поганую жизнь! Боже…

Не произносите это имя! — завопил мужчина. — Я — дьявол… Что касается моей жизни, она никогда не прекратится! Я не могу умереть! Я брожу по земле уже двести лет!

— Драгомин! — зарыдала Милошка. — Мой бедный кузен, вы сошли с ума… Вы считаете себя графом Яном, который умер два века назад, и хотите повторить его проклятую жизнь!

— Я — граф Ян-Непомуцен Драгомин, последний отпрыск этого семейства. Я уверен, что унаследовал не только его душу, но и тело, его плоть и кости! Загляните в его могилу, кузина, она пуста! Вернее, ее занимаю я!

— Хватит! — воскликнула девушка. — Даже не хочу слушать эти отвратительные речи!

— Идиотка! — рявкнул мужчина. — Пора мне подчиняться. Вам грозит несчастье, если не покоритесь! За три года я уничтожил шестьдесят жизней. Я выпил кровь своих жертв, поскольку я вампир, как и мой предок… Покоритесь или я выпью вашу кровь, Милошка!

Несчастная девушка плакала и стонала.

— Никогда! — вдруг крикнула она. — Эти славные путешественники спасли мне жизнь, вырвав из ваших когтей, когда вы предательски напали на меня…

— Славные путешественники! — усмехнулось отвратительное существо. — Ха-ха! Хорошая шуточка! Хочу вам представить старшего: это — палач Хильдесхайма, и последняя голова, которую он отрубил, принадлежала Эбенезеру Грумпу!

— Боже! — закричала Милошка, закрывая лицо ладонями.

— Да, голову моего дорогого кузена Грумпа, вашего брата! Милошка внезапно выпрямилась.

— Всё равно! Мой брат заплатил за ужасные преступления. Предпочитаю, чтобы он был мертвым, а не продолжал свою преступную жизнь. Я не сдам вам моих гостей, кто бы они ни были! Я поклялась именем Бога!

Лицо Драгомина превратилось в ужасающую маску.

— Хорошо! — завопил он. — Вы тоже Драгомин, и я знаю, что вы не нарушите свою клятву. Я расправлюсь с иностранцами, несмотря на ваш отказ. Вот так-то, дорогая кузина! Но вы слишком много знаете обо мне. Пробил ваш последний час. Знайте, что палачом, который должен был казнить вашего брата, был я. Умерев от моей руки, он навсегда остался бы проклятым вампиром. Это вы знаете. Демон, который живет под вашей крышей, оказался сильнее меня. Он прекратил жизнь Эбенезера Грумпа, и тот умер довольным!

— Да благословит Господь этого человека! — воскликнула Милошка.

— Несмотря на это, я расправлюсь с ним, а также с юным глупцом, который его сопровождает. Они едва не схватили меня… К счастью, Геспентер-Хауз стоял на месте и дал мне убежище. Ха-ха! Я всё еще смеюсь! Представьте себе этого глупца Амьезе, нотариуса, который пришел, когда я открывал дверь. Он увидел, что я одет палачом… и завопил. Пришлось его прикончить, хотя он был покорным исполнителем чужой воли.

— Чудовище! — заплакала Милошка.

— А теперь, красавица, я перережу вам вашу миленькую шейку и дам возможность этому проклятому Гарри Диксону найти вас в таком виде.

— Гарри Диксон! — воскликнула Милошка.

— Да, представляю вам ваших гостей: Гарри Диксон и его ученик Том Уиллс.

Милошка не смогла сдержать истерического смеха:

— Именно поэтому я люблю жизнь, но почти не боюсь умереть. Убейте меня, Драгомин, но я знаю, что за меня вскоре отомстят.

— Никогда! — закричал вампир, бросаясь на нее.

— Да! — прозвучал оглушительный голос. — Руки вверх, Драгомин!

Вампир издал вопль ужаса, отпустил девушку и бросился бежать к замку.

— До края лужайки, Драгомин. И ни шагу больше! — крикнул Диксон, поднимая револьвер. — Еще три шага, и я вас казню!

Вампир закричал, и в его голосе слышались ярость и отчаяние.

— Ни шагу больше! — приказал Диксон.

Драгомин рванулся к зарослям.

Раздался выстрел… Только один.

Красноглазый Вампир заверещал, повернулся и упал.

Из его виска хлестала кровь.

— Как из того кречета, — прошептал Том, осторожно укладывая на траву потерявшую сознание Милошку.

— Мертв! — констатировал Диксон, глянув на отвратительный труп. — Теперь, мой дорогой Том, отправляйтесь на встречу с нашим старым другом. Сорвите с него эту черную бороду.

Том дернул за бороду и даже подпрыгнул от удивления, воскликнув:

— Клерк нотариуса! Герр Нюссепенс!

— Он самый, но на самом деле Ян-Непомуцен Драгомин.

* * *

— Мне осталось объяснить вам немного, мой мальчик, — начал Гарри Диксон, когда экспресс покинул вокзал Вены и направился на север. — Графы Драгомин бедны. Их последний отпрыск Ян-Непомуцен заразился безумием своих предков, которые держали в Хильдесхайме древний дом, а тот два века назад использовался графом Драгомином, бежавшим из Богемии, чтобы продолжать свои преступные деяния.

Нотариус Амьезе хранил тайну, не открывая ее даже наследникам, а Ян-Непомуцен хотел всё знать.

Он приехал в Хильдесхайм и нанялся помощником нотариуса. И тогда сумел выведать тайну предка. Тот был вампиром.

Какое странное наследственное безумие овладело им? Раздвоение личности, это таинственный факт, но реальный. Молодой человек, который укрылся под смешным именем Нюссепенс, считает, что тоже стал вампиром. Он жаждет крови и преступлений. Он совершает их с редкой безнаказанностью, а поскольку много путешествует по заданиям хозяина, заливает кровью те места, куда приезжает.

Он добыл все книги, где говорится о вампиризме, и тютелька в тютельку следует традиции.

Ему удается заразить своего кузена Грумпа своим безумием. И Грумп, в свою очередь, убивает…

Но в нем не горит священный огонь Яна-Непомуцена, да и ума ему недостает. Я схватил его. Кузен бросает его на произвол судьбы… Он боится предательства. Он угрожает ему в тюрьме вечным проклятием.

Грумп верит ему. Почему вампир так преследует своего кузена? Это я даже не стал особо разбирать. Склоняюсь к тому, что причиной послужил какой-то пустяк, который в глазах безумца Драгомина разросся до невероятных пропорций.

— Но что означает это таинственное оборванное имя Фет, которое Грумп произнес перед смертью? — спросил Том Уиллс.

Гарри Диксон рассмеялся:

— Бедняга. Я принимаю твое замечание и со смирением признаюсь. Если бы я понял сразу, я избавил бы себя от лишних трудов. Фет — первый слог слова Феттер, а Феттер по-немецки означает «кузен»!

— Грумп называл истинным вампиром своего кузена.

— Да, малыш, права пословица: даже маленькое упущение может погубить всё дело!

 

Ночное страшило

Полночь! Если напрячь слух, то можно услышать жалобный карильон Вестминстера или басовитую гулкость Биг- Бена. Уличные шумы скрадываются туманом. Внутри Британского музея царит полная тишина. Даже охранники в своих тапочках, подбитых толстым фетром, производят не больше шума, чем тени.

Дэвид Бенс, главный смотритель египетского отдела, медленно подходит к часовому аппарату, который регистрирует регулярность его обходов. Он передвигает несколько рычажков, смотрит на перфорированную карточку и удовлетворенно кивает.

— Полчаса спокойствия мне обеспечены, — бормочет он. — Пройдусь по большой галерее. Там встречусь с коллегой Уиллисом. Сможем вместе выкурить по трубке и поболтать. Боже, как длинны ночные дежурства!

Он проходит по большой галерее, не обращая внимания на хранящиеся в ней сокровища искусства, равнодушный к саркофагам и их мрачным обитателям.

— Столько возни вокруг типов, умерших пару тысяч лет назад! — рассуждает мистер Бенс, любящий пофилософствовать в редкие минуты отдыха. — Неужто начальники побаиваются, что они вдруг взовьются в воздух и отправятся выпить пинту эля в соседнем пабе?

Он замечает вдали светлый глазок, которые прорезает густую тьму, и довольно ворчит. Он знает, что этот огонек исходит от трубки Уиллиса. Наконец можно немного побыть в приятной компании.

— Привет, Уиллис, — говорит он, когда его приятель выходит из тьмы. — Холодновато сегодня, не так ли?

— Трубка облегчает жизнь, — отвечает Уиллис, — особенно если она запрещена правилами. Немного джина тоже не повредит после того, как запретили его приносить.

Мистер Бенс понимает намек. Он достает из глубоких карманов плоскую бутылку с пинтой утешающего напитка.

— Твое здоровье!

— Спасибо… И твое!.. Послушай, Бенс, какдумаешь, старик будет делать обход этой ночью?

— Не думаю. Он уже позавчера свалился нам на голову около двух часов ночи. Я был в полном порядке: не курил, моя карточка была пробита с указанием точного времени, но этот бедный дурачок Саймонсон был немного… пьян, из-за пресловутой зубной боли, которая напала на него в зале маленьких статуй, где встречаются все сквозняки музея. Тогда… Что и говорить о выволочке!

— Тсс, — прошипел Уиллис, бросив обеспокоенный взгляд в темноту галереи, — мне кажется, что старик не в своей постели. Минут пять назад я видел какой-то отблеск света на лестнице, ведущей в зал Карнавона. Знаешь тот зал, куда притащили все древности, доставленные из Долины Царей, от Тут… Черт!.. Как его звать?..

— Тутанхамон…

— Вот-вот! И мы должны присматривать за всем этим! Ну, ладно… раз правительство платит, можно и присмотреть… не так ли? Но верно то, что я видел свет, как от фонаря, который держат у самого пола.

— В этот момент я не должен находиться там, — проворчал мистер Бенс. — Я должен идти по галерее, где мы сейчас встретились. Это по правилам, не так ли?

— Твоя правда!

— В таком случае, если даже кто-то хочет устроить факельное шествие в зале Карнавона, то он вне границ моей территории.

— Хорошо сказано. Хочешь набить трубку добрым голландским табаком?

— От такого предложения не отказываются, если оно сделано от самого сердца. Выпьешь еще глоток джина?

— Как вам будет угодно!

Они по очереди приложились к бутылке и крякнули от удовольствия.

— Отличный джин!

— От О’Бреди. Парень продает только хороший товар. Внезапный шум заставил их повернуться в сторону звука. Они услышали визг металлического инструмента, потом глухой удар.

— А! Это уже против всяких правил! — воскликнул мистер Бенс. — И уж точно не шум от директора, который ночью ходит тише воды, чтобы застать нас врасплох во время обходов!.. Слышишь, опять началось…

— И этот кто-то даже не прячется! — возмущенно воскликнул мистер Уиллис. — Теперь он орудует молотком. Это в зале Карнавона!

Оба охранника бросились в сторону зала.

Лучик крохотной лампы, стоящей в нише, едва освещал угол галереи. Скупой свет проникал в начинающийся дальше зал Карнавона всего на несколько ярдов, оставляя большую его часть во тьме.

Кто там? — крикнул мистер Бенс.

Молоток застучал еще проворнее. Единственный ответ, полученный охранником.

Предупреждаю, что у меня приказ стрелять!

Бенс заколебался на пороге большого темного помещения. Внутри было слишком темно! А выключатель потолочных ламп находился посреди зала рядом с оконным переплетом. Чтобы зажечь лампы, надо было пройти половину зала.

Фонарь Дэвида Бенса был тусклым, поскольку фитиль больше дымил, чем светил.

Охранник поднял его над головой. Мистер Уиллис следил за его движением в зале. Дэвида окружало слабое желтоватое гало.

Вдруг Бенс закричал:

— Сюда, Уиллис, ко мне!

Рука Бенса с тяжелым револьвером взлетела вверх, и раздался выстрел.

Мистер Уиллис бросился бежать к коллеге, когда произошло то, что, по-видимому, спасло ему жизнь: он поскользнулся.

Он растянулся на полу во весь рост, вывихнув лодыжку.

Он застонал от боли, потом ощутил острую боль в колене и в голове.

Но попытался подняться.

И смог увидеть, что творилось в зале Карнавона.

Дэвид Бенс добежал до выключателя, и на потолке вспыхнула яркая дуговая лампа, осветившая весь зал.

Мистер Уиллис едва сдержал вопль ужаса.

Между выставленными саркофагами выросло фантастическое существо.

Мистеру Уиллису показалось, что оно походило на черную и волосатую обезьяну или на одну из отвратительных мумий, с которой содрали все бинты. Быстрее молнии чудовище вскочило на плечи Дэвида Бенса. Тот завопил. Но в это мгновение боль затмила зрение мистера Уиллиса, а может быть, и страх лишил его сознания.

* * *

— Доктор, мы можем его допросить?

— Думаю, да, мистер Диксон, хотя я опасаюсь, что у него перелом основания черепа.

— Ему нанесли удар, как и второму охраннику?

— Нет! Парень очень неудачно упал. Заскользил по плитам пола, повредил колено, а головой врезался в мраморный цоколь. Нет, бедняга потерял сознание от сильнейшей боли, а вот второй…

— Убит? — коротко спросил сыщик.

— Ужасным образом! Мой коллега, медсудэксперт Мар- ден расскажет вам подробнее.

Обеспокоенный директор музея, до сих пор хранивший молчание, заговорил.

А теперь «они» убили! — пробормотал он.

Гарри Диксон удивленно глянул на чиновника.

Они стояли в кабинете директора Британского музея. Первые лучи зари постепенно затмевали люстру на потолке кабинета.

Охранник Уиллис лежал на шезлонге. Ему только что наложили повязки на голову и левую ногу. Он тяжело дышал и стонал, оставаясь в забытьи.

Посреди ночи внезапный телефонный звонок поднял сыщика с постели. Звонили из Министерства изящных искусств и умоляли тут же приехать к директору Британского музея.

Так он оказался перед удрученным чиновником, трупом и раненым охранником.

Господин директор, — сказал Гарри Диксон, — я только что услышал таинственное слово «они». Не могли бы вы дать разъяснения?

Охотно, господин Диксон, я получил разрешение министерства. С некоторых пор нас обкрадывают, несмотря на запертые двери, замки и регулярные обходы, которые я провожу лично. Ничего не помогает: нас продолжают обкрадывать! В основном кражи происходят в этом злополучном зале, где хранятся чудесные вещи, которые лорд Карнавон привез из Долины царей. Исчезли великолепные золотые украшения. И невероятной ценности папирусы.

Министерство решило не поднимать тревоги. Мы удвоили наблюдение, но решили не предупреждать охранников. Сегодня мы обратились к вам за помощью, поскольку министерство сняло запрет. Поэтому я могу с вами разговаривать.

Хм! Вечная официальная трусость, — пробормотал сыщик. — Тем временем ценные следы были, несомненно, потеряны.

Директор вскинул голову.

Вовсе нет, господин Диксон. Следы были зафиксированы, но они совершенно фантастические, нереальные! Что и вынудило начальников хранить молчание.

— Что за следы? — лаконично спросил сыщик.

Чиновник тряхнул головой и, похоже, искал слова, чтобы дать ответ.

— Так вот! — наконец заговорил он глухим голосом. — Свежие отпечатки на взломанных саркофагах, на разбитых витринах: это… Нет, такое невозможно!

— Выкладывайте! — нетерпеливо потребовал сыщик.

— Это отпечатки обезьяны, господин Диксон! Длинные обезьяньи стопы. Вот фотографии…

Он открыл ящик стола и выложил перед Диксоном несколько фотографий, какие обычно представляют службы судебной идентификации. Гарри Диксон вооружился сильной лупой, принялся их тщательно изучать, потом положил на стол и мрачно кивнул.

— Действительно, очень похоже на обезьяньи следы, — сказал он, — хотя я не знаю ни одного четверорукого, способного оставить такие следы.

Директор кивнул в знак согласия.

— То же самое сказали наши биологи. Профессор Лей- дон, наш известный анатом, пошел даже дальше, сказав, что подобный след могла оставить кисть скелета и даже больше, кисть мумии! — испуганным тоном закончил он.

— Стоп! — сказал Диксон. — Дайте мне эти фотографии…

Он вновь взялся за их изучение. После долгих минут молчания он отбросил фотографии и удивленно воскликнул:

— Слово даю, это так!

Доктор, который до сих пор молчал, не вмешиваясь в их беседу, положил ладонь на руку сыщика.

— Господин Диксон, наш раненый пришел в себя.

Гарри Диксон живо обернулся.

— Здравствуйте, господин Уиллис, — заговорил он с сердечной улыбкой, которая тут же завоевывала ему симпатию самых скромных людей. — Наконец вы вернулись в круг живых. У вас было весьма неудачное падение? Мрамор, это вам не подушка, черт подери!

— Ужасно! — пробормотал Уиллис.

Он зажмурился, и его сотрясла неукротимая дрожь.

— Дэвид Бенс умер? — с тоской спросил он.

Ему не ответили, но охранник прочел правду на лицах собравшихся вокруг него.

Ужасно! — повторил он.

Да, — ответил Гарри Диксон. — Теперь вы, мистер Уиллис, можете помочь нам отомстить за вашего несчастного коллегу.

Его убила обезьяна… быть может, мумия! — воскликнул Уиллис. — Я ее видел!

Директор вскрикнул от ужаса. Даже Гарри Диксон не смог сдержать дрожи.

Слабым голосом раненый пересказал события ночи, встречу с Дэвидом Бенсом в большой галерее, шум, поднявшийся в зале Карнавона, свое неудачное падение у дверей этого помещения и невероятное нападение, жертвой которого стал Дэвид Бенс.

Едва он закончил рассказ, как в дверь постучали и вошел доктор Торнайкрофт, судебный эксперт Скотленд-Ярда.

Сыщик сразу заметил по взволнованному лицу человека науки, что тот столкнулся с необычным случаем.

Гарри Диксон положил ладонь на руку врача.

— Несомненно, удушение, доктор?

Врач подтвердил его слова.

— Удушен ужасающей рукой, рукой нечеловеческой силы, господин Диксон. Позвонки шеи раздроблены. Даже веревка виселицы не сделает лучше! Немыслимо!

— А следы? — осведомился сыщик.

Врач провел ладонью по лбу. Он колебался с ответом.

— Я знаю, что они столь же невероятны, — подбодрил его Диксон. — Не обвиняйте себя в жестокой ошибке!

— Кисть обезьяны или кисть мумии, господин Диксон, — прошептал Торнайкрофт.

Мистер Уиллис, который расслышал слова врача, вскрикнул от ужаса и опять потерял сознание.

Пока раненого перевозили в соседнюю клинику, Гарри Диксон попросил директора собрать всех охранников.

— Без труда, — ответил чиновник. — Сейчас как раз время ночного рапорта тех, кто сменяется после ночного дежурства. Их заменяет дневной персонал.

Главный смотритель собрал всех своих подчиненных в большом холле и оглядел их.

— Где Миллер? — услышал Гарри Диксон.

— Мы его не видели, — раздались голоса.

— Кто такой Миллер? — спросил сыщик.

— Ночной охранник на постоянном посту в индийской секции, — ответил директор.

— Я послал за ним охранника Боуна, — сообщил главный охранник. — Он что-то задерживается…

Миллер не появился, но вдали послышался дикий рев. Почти тут же прибежал охранник Боун, жестикулируя как оглашенный и вращая выпученными глазами.

— Что с вами, Боун?! — воскликнул директор.

Человек, казалось, обезумел от ужаса и замешательства.

— Миллер убит! — наконец выкрикнул охранник. — Он в зале индусских идолов. На него страшно смотреть.

Эти слова вызвали восклицания ужаса и проклятий.

— На Бритиш ополчился ад! — слышалось со всех сторон. — Нас всех перережут, как мокрых куриц!

— Нас оставили без защиты!

— С нас достаточно. И так мало платят!

Ужас оборачивался всеобщим возмущением, но в дело вмешался Диксон. Он скрестил руки на груди и окинул взглядом орущую толпу.

— Вы думаете об этом в момент, когда надо отомстить за трусливо убитого товарища? — спросил он. В его голосе звучало глубокое презрение. — Еще немного, и я решил бы, что вы сейчас попросите прибавки к жалованью!

Жесткая отповедь возымела свое действие, и люди в полном составе бросились в зал индусских идолов, обратив на этот раз свою ярость против таинственного убийцы.

Этот зал был темным и находился чуть в стороне от основных помещений громадного здания. В вечном полумраке, который царил в нем и едва рассеивался в тусклом свете дня, падающем из запыленного потолочного просвета, угадывались уродливые фигуры.

Кали, устрашающая многорукая богиня, стояла напротив Ганеши, внушающим беспокойство колоссом со слоновьей головой. Повсюду расселись пузатые будды, погруженные в кровавые сны и хранящие на широких лицах циничную улыбку. На цоколе из голубого мрамора высилась огромная обезьяна с искривленной гримасой мордой. Ее глаза, выточенные из кварца, сверкали странным зеленым огнем.

У ее ног лежал труп несчастного Миллера. На него было ужасно смотреть.

На лице охранника сохранилось выражение невероятного ужаса, а налитые кровью глаза, казалось, готовы были вылезти из орбит. Из широко открытого рта торчал длинный посиневший и раздувшийся язык.

Охранники в ужасе отступили. Директор пошатнулся и едва не лишился чувств.

А Диксон уже приступил к обследованию зала.

Пусть все остаются у дверей, — приказал он. — Не сотрите следов, если они есть.

Вдруг он нагнулся и поднял с пола клочок бумаги.

— Когда здесь метут? — спросил он.

Ответил главный смотритель:

— Каждый вечер сразу после закрытия, сэр.

Кто?

— В индусском зале Пэме.

— Неряха?

Смотритель усмехнулся:

— Вовсе нет! Напротив, Пэме чуть ли не маньяк чистоты. Если позволите сказать, сэр, то скажу, что Пэме скорее потеряет сознание от ужаса, увидев на полу обрывок веревки, чем труп бедняги Миллера. Впрочем, вот он сам…

Высокий худой парень пробился через толпу служителей музея.

— Никогда и никто не упрекал меня в плохом исполнении обязанностей, — с недовольством проворчал он. — Пусть выйдет вперед, кто считает иначе. Я никого не боюсь, даже самого директора.

Гарри Диксон улыбнулся.

— Никто не собирается вас упрекать в чем-либо, друг мой, — успокоил его сыщик. — Но ошибки в природе человека. Могло случиться, что вот такой клочок бумаги спрятался от вашей метлы.

Пэме побагровел от ярости:

— Я… Оставить такое на полу!.. Ужас какой-то!.. Нет, когда я покидал зал вчера вечером, он сверкал, как зеркало.

— Быть может, обронил бедняга Миллер, — вставил директор.

Пэме энергично тряхнул головой:

— Готов поклясться, что нет, господин директор. Я безгранично уважал мистера Миллера. Это был честный и любящий чистоту человек. Он уважал мой труд и не позволял себе оставлять на полу моего зала даже крошку табака… Нет, нет, я знаю, что говорю. Этот газетный обрывок бросил убийца. Надо быть настоящим бандитом, чтобы бросать сор на столь тщательно выметенный пол! Надеюсь, его схватят, и я смогу свидетельствовать против него, чтобы его повесили.

— К тому же, — вмешался Гарри Диксон, — не думаю, чтобы Миллер читал французские газеты.

Директор вдруг издал вопль ужаса, и Диксон сразу повернулся к нему.

— Господин Диксон, — задыхаясь, заговорил чиновник, — посмотрите на руки статуи бога Ханумана! Хануман — крупная обезьяна, которую индусы возвели в статус бога.

Гарри Диксон подошел к мрачной статуе и присвистнул.

Руки статуи были испачканы черной кровью.

Сыщик пожал плечами. На его лице появилось презрительное выражение.

— Слишком грубо! — прошептал он. — Постановка… Отчаиваться не следует: автор преступления — жалкий актеришка.

— Его удушили те же руки, что и Уиллиса, — шепнул мед- эксперт на ухо сыщику.

Гарри Диксон усмехнулся.

— Мой дорогой Торнайкрофт, — ответил он, — народная мудрость говорит «хитер, как обезьяна». А я вам скажу следующее: у убийцы, быть может, и лапы обезьяны, но отнюдь не ее хитрость.

 

Господин Луммель из Брюгге

— Хотел бы я глянуть на того, кто помешает мне войти! У меня специальное разрешение от лорда Сейвилля, самого министра изящных искусств, и я могу появляться здесь, когда захочу. Позвольте мне войти, иначе я на вас буду жаловаться, хоть вы и полицейский.

Удивительно пронзительный и гневный голосок долетел до ушей Диксона и директора, когда они выходили из музея.

— Пусть мне приведут директора! — вопил голос. — Я скажу ему, что я думаю о вашем дурацком поведении. Скажите ему, что я господин Луммель из Брюгге.

— Боже! — воскликнул директор. — Появился этот шут. Теперь мне целый час придется выслушивать его жалобы и требования. Но сделать ничего не могу. У него должным образом оформленные рекомендации. Я вынужден его принять…

— Кто это? — машинально спросил сыщик.

— Оригинал… Немного чокнутый человек, но одновременно известный ученый-востоковед. Его работы в этой области снискали ему почти мировую славу.

За поворотом галереи сыщик и чиновник увидели громадного полицейского, который в замешательстве возвышался над крохотным человечком в сером рединготе и смешном цилиндре. Огромные очки в черной роговой оправе походили на два иллюминатора на его лице. Он отчаянно жестикулировал руками в черных нитяных перчатках.

— Господин директор, — закричал коротышка, завидев чиновника, — господин директор, объясните мне причину, по которой мне только что нанесли оскорбление. Этот громила полицейский мешает мне пройти под предлогом, что здесь случилось преступление. Что мне до этого? Считаете ли вы, что мои исследования могут быть отложены? Я должен представить отчет Научному сообществу Магдебурга на ближайшем съезде ориенталистов. Я больше не могу терять времени.

— Идите, господин Луммель, — устало сказал директор. — Никто не мешает вам пройти!

— Мешаю, я, — раздался голос.

— Что! Кто это говорит? Пусть он покажется! — завопил карлик в порыве ярости.

— Хорошо! Я перед вами во плоти! И прошу вас дождаться моего разрешения, чтобы войти в музей, но сегодня ваше разрешение аннулировано, — спокойно ответил Гарри Диксон.

Господин Луммель заскрипел зубами, словно в них была вставлена металлическая пилка.

— Кто вы такой?! — завопил человечек. — Вы лорд Сей- вилль или сам король Англии, чтобы отдавать такие приказы?

— Нет, я просто Гарри Диксон.

Человечек на мгновение потерял дар речи.

— Гарри Диксон? — Он с любопытством оглядел сыщика через свои огромные очки. — Гарри Диксон, если я не ошибаюсь, нечто вроде полицейского, который даже не состоит на службе, человек, который повсюду сует свой нос и которому иногда выпадает шанс преуспеть там, где прочие дураки ничего не видят. Так ли это?

— Именно так, — серьезно подтвердил сыщик.

— И вы собираетесь помешать мне продолжить мои работы?

— Сегодня, безусловно, да.

— Негодяй! — воскликнул гомункул.

— До свидания! — Диксон повернулся к нему спиной.

— Вы мне заплатите за это, клянусь самим богом Хануманом!

— Как вы сказали?! — воскликнул Гарри Диксон, живо разворачиваясь.

— Бо-гом-Ха-ну-ма-ном! — по слогам повторил господин Луммель. — Злое божество, которое всегда мстит.

— Как оно сделало, несомненно, это сегодня ночью.

Внезапно заинтересовавшись, господин Луммель насторожился.

— Вы говорите, оно отомстило? — спросил он, внезапно смягчившись. — О, расскажите мне об этом, прошу вас. Знаете, то, что вы сказали, дьявольски интересно! Прошу вас, расскажите, что произошло!

Гарри Диксон улыбнулся и мысленно отметил «знаете», которое использовал ученый.

— Господин Луммель прибыл из Бельгии, не так ли?

— Действительно, из Бельгии, из Брюгге, чем очень горжусь, — сказал он, вытянувшись, словно драчливый петух. — Надеюсь, в вашем вопросе нет ничего оскорбительного?

Гарри Диксон расхохотался:

— Боже упаси, я очень люблю вашу страну, а особенно ваш город. Он один из лучших городов мира в области искусства.

— Хорошо сказано, хорошо сказано, — подтвердил человечек. — Расскажите мне теперь, что вы знаете о боге Ханумане. Это очень опасное божество, и, быть может, я вам окажусь полезным, но с оговоркой на право внесения нашего разговора в мой отчет на конгрессе ориенталистов в Магдебурге.

Директор вопросительно глянул на Гарри Диксона. Сыщик медленно кивнул.

— Пойдемте, господин Луммель, — сказал чиновник, провожая гостя в индусский зал.

Ученый бросил взгляд на труп Миллера, уже лежащий на носилках. Он немедленно бросился к мрачной статуе и стал ее осматривать с каким-то злобным весельем.

— Кровь! — воскликнул он. — Хануман любит кровь!

Гарри Диксон подошел к нему.

— Хануман, быть может, а эта статуя? — спросил он. Крохотный ученый агрессивно повернулся к сыщику.

— Статуя? Воплощение, да! Эта скульптура доставлена из лесного храма. Это не пустой идол, поскольку он за долгие века набрался силы, таинственной, реальной. В некоторых случаях статуя может действовать как существо, наделенное совсем необычайным могуществом.

— Значит, она может убить своими металлическими или каменными руками охранника музея? — В вопросе сыщика сквозила ирония.

Господин Луммель из Брюгге вскипел от возмущения.

— Конечно, она смогла бы! — воскликнул он в запальчивости. — Конечно… Таких примеров масса: осквернители, проникшие в храмы, видели, как Хануман спрыгивал со своего постамента и обращал их в бегство, нанеся некоторым из них болезненные раны. Исследователи были задушены этими руками, которые вы называете металлическими или каменными. Хотите имена, господин шутник? Негбауэр из Берлина, доктор Вирт из Берна, англичанин Шайд Батле, один из ваших соотечественников, Загерелли из Милана. И список можно продолжать до бесконечности… Все нашли страшную и таинственную смерть, желая приблизиться к обезьяноподобному божеству.

Вам стоит открыть самый глупый французский учебник по восточным языкам, чтобы прочесть несколько абзацев об оккультном, но реальном могуществе бога Ханумана. Ваш смотритель так или иначе не понравился ему. Таково мое мнение!

Директор в отчаянии пожал плечами. Он не осмеливался противоречить столь знаменитому ученому, как господин Луммель, у которого были столь-могущественные рекомендации.

Гарри Диксон не смеялся. Его глаза задумчиво переходили со статуи на разгневанного ученого.

— Воплощение, — сказал он, словно говоря с самим собой. — Ну да! Почему бы и нет, в конце концов?

Господин Луммель расслышал его слова и стал более сговорчивым. Он решил, что склонил сыщика на свою сторону, заставив поверить в столь чудовищную гипотезу.

— Мог бы рассказать вам и другие истории, господин Диксон, — заявил он. — Если когда-либо приедете в Брюгге, навестите меня, и я вам расскажу с доказательствами в подтверждение крайне трагические эпизоды истории Ханумана.

А теперь простите меня. Мне надо закончить исследование ассирийских магов. Британский музей может многое сообщить о них, и вещи весьма удивительные.

Коротко попрощавшись, он вприпрыжку удалился по пустым и звучным галереям.

Директор покачал головой.

— Оригинал, может, сумасшедший, но ученый, — пробормотал он.

К директору подошел служащий и что-то прошептал ему на ухо. Чиновник буквально подпрыгнул.

— Господин Диксон, министр изящных искусств лично прибывает сюда. Его будет сопровождать коллега из Министерства внутренних дел.

— Ладно! — с досадой сказал сыщик. — Официальная конференция. Сколько времени я потеряю.

Чиновник выглядел огорченным.

— Прошу вас, останьтесь. Мне будет куда легче.

— Пусть будет так, — согласился сыщик, сопровождая чиновника в директорский кабинет. — Потеряем час или два. Не стоит обижать безнаказанно сильных мира сего. Не так ли, господин директор?

Тот энергично подтвердил.

Он открыл коробку с сигарами «Генри Клей» и заставил сыщика выпить глоток отличного виски.

— Сколько болтовни будет в Ландернау, — сказал он, чтобы хоть как-то прервать молчание, поскольку лицо у Гарри Диксона было крайне недовольным.

— Только в Ландернау? — довольно резко возразил сыщик. — Скажу вам откровенно, шум будет во всем мире.

— Замнут, господин Диксон. Это дело наверняка замнут!

— Тройное убийство, осложненное многими кражами, сведения о которых вы до сих пор скрывали? Не думаю! А потом я думаю не об этом, господин директор. У меня четкое ощущение, что эта преступная волна взмоет, оставит огромное масляное пятно, поглотит мир!

— Небеса, о чем вы говорите?! — с тревогой воскликнул директор. — Значит, нашему спокойствию конец.

Гарри Диксон презрительно скривился и только собрался дать резкий ответ, как в коридоре раздался топот. Он прислушался. Через мгновение в дверь кабинета яростно постучали.

— Войдите! Что еще? — нетерпеливо спросил директор.

Вошел главный смотритель. Лицо его было перекошено. Он бормотал, не в силах произнести ни слова. Гарри Диксон молча протянул ему стакан, до половины наполненный виски. Смотритель жадно проглотил спиртное.

— Говорите! — приказал директор.

Человек облизал пересохшие губы.

Охранники расходились по дневным постам, когда раздался ужасающий вопль. Похоже, он доносился из ассирийской галереи. Но там никого не было. Один из моих людей сказал, что в галерею направлялся маленький старичок, который уже целый месяц приходит сюда. Наверное, он получил от вас, господин директор, специальное разрешение.

Чиновник кивнул.

Мы вбежали в ассирийский зал, — продолжил главный смотритель, — и что мы видим у подножия громадной железной статуи Молоха? Огромную лужу свежей крови, а чуть дальше сплющенный цилиндр визитера, а также его очки, растоптанные в пыль… Что касается человека, то его следов мы не обнаружили.

Новое преступление! — застонал директор. — Доктора Луммеля, похоже, убили! Что делать, о боже? Человек с такими рекомендациями! Шум поднимется невероятный!

Гарри Диксон бесстрастно выслушал рассказ смотрителя. Только поджал губы, а взгляд его стал почти ужасающим.

Вдруг зазвонил телефон. Директор снял трубку, выслушал и резко выпрямился.

Думаю, подам в отставку! — крикнул он. — Иначе сойду с ума! Знаете, что мне только что сообщили? Когда карета «скорой помощи», перевозившая раненого Уиллиса в соседнюю клинику, прибыла к месту назначения, она оказалось пустой, а нашего охранника и след простыл!

Минуточку! Кто звонит? — спросил сыщик.

Думаю, Скотленд-Ярд… Передаю вам трубку.

Алло! Гарри Диксон… А, это вы, Гудфельд? Я действительно в Британском музее. Как всё произошло? Вы спрашиваете у меня! Вы ничего не знаете? Пробка в ста ярдах от больницы? Масса скучившихся автомобилей. Из кареты «скорой помощи» вытаскивают раненого и бросают в другой автомобиль. Классическое дело… Ладно, посмотрим… Что вы говорите? Том Уиллс звонил в Скотленд-Ярд? Хорошо. Разъединяюсь. Вскоре увидимся.

Гарри Диксон немедленно связался с домом на Бейкер- стрит.

На том конце провода раздался перепуганный голос Тома Уиллса.

— Приезжайте быстрее, учитель. Ад разбушевался!

 

Ад разбушевался

Приехав домой, Гарри Диксон тут же заметил, что произошли какие-то трагические события.

Смертельно бледный Том Уиллс был в полной растерянности, таким же бледным выглядел суперинтендант Скотленд- Ярда Гудфельд. Здесь же присутствовал и молодой инспектор Гордон Латимер, с которым Диксон недавно познакомился и которому прочили блестящее будущее. Он держал у рта носовой платок и едва сдерживал позывы к рвоте.

— Боже, что с вами? — прорычал сыщик. — У вас лица словно из папье-маше.

Том Уиллс, не сказав ни слова, указал ему на небольшой открытый чемодан, стоящий на полу. Сыщик наклонился, отшатнулся от ужаса и едва сдержал вопль. Перед ним с отвратительной ухмылкой скалились пять обескровленных человеческих голов.

— Вы узнаете их, господин Диксон? — прошептал Гудфельд.

Превозмогая отвращение, сыщик долго изучал их.

— Мне кажется… — начал он. — Смерть их невероятно обезобразила… Да, узнаю. Это — профессор Ленвилль. А это… голова коллекционера Майкрофта Грехэма… Ого, это же лорд Шортбери, один из виднейших членов парламента!

— И голова Артура Блекворта, — мрачно дополнил Гудфельд. — Что касается пятой головы, то я опознал ее чисто случайно. Несколько недель назад я присутствовал на конференции по Индии в одном кенсингтонском заведении. Лекцию читал молодой исследователь с большим будущим. Эдгар Драммонд, если я не ошибаюсь.

— Действительно, британское правительство поручило ему миссию исследовать Лахор, а потом Гималаи, — добавил Гарри Диксон.

Это его голова! — тихим голосом сказал Гудфельд.

Воцарилась тяжелая тишина. Гарри Диксон отвел глаза, глянув за окно, где по низкому небу бежали осенние облака.

Каким образом посылка оказалась здесь? — спросил он.

Ее вручил миссис Кроун посыльный, — ответил Том Уиллс. — Он сказал, что это очень срочно, и я открыл чемодан…

Всё?

Было еще письмо… Вот оно… Ужасное…

Простой листок бумаги, вложенный в обычный конверт. Послание, собранное из печатных букв, содержало несколько слов:

В чемодане есть место еще для одной головы, и это будет голова Гарри Диксона.

Сыщик на мгновение задумался.

Это не английские печатные буквы, — внезапно произнес он. — Черт подери, где я их мог недавно видеть?

Он вдруг хлопнул себя по лбу и достал из кармана бумажник. Потом извлек оттуда треугольный обрывок газетной бумаги и сравнил с угрожающим письмом.

Именно это! — сообщил он после недолгого сравнения букв.

Гудфельд с любопытством подошел ближе.

Французская газета, — сказал он.

Действительно… Я нашел этот обрывок бумаги в Британском музее рядом с трупом охранника в зале индусских идолов.

Он нам ничего не дает, — сказал инспектор Латимер, в свою очередь глянув на листок. — Мне так кажется…

Еще как дает, — небрежно возразил Гарри Диксон. — Напротив, он сообщает нам многое, в частности, то, что он имеет определенную ценность для человека, в чьем распоряжении он был. Посмотрите, линия разреза очень четкая. Бумагу разрезали ножницами. Значит, это вырезка, а из газеты вырезают только то, что представляет интерес. Остальные края оборваны. Значит, этот клочок отрывали руками. Почему? Человек, который работал с ним, нуждался в небольшом клочке бумаги. Этот кусок бумаги вырвали с яростью, потому что читателю не понравилось содержание статьи. Я склоняюсь к этой мысли, поскольку затем бумагу с силой скомкали.

— Посмотрим текст, — предложил Гудфельд.

Все внимательно изучили обе стороны фрагмента газеты.

Лицевая сторона

Пос… кас… менника… откр… уч… и… счит… мечтай… приня… убежден… даже даль… боты… рых нет ничего цен… научного ми… ских нянь… которые любят… дрожать от уж… чишка из сказки… присоединиться к… ного здравого смысла… которым

Обратная сторона

ДАНИЯ… ине!., ма… и… де… Золя…

ве… кни…

сем за… теке

— Это что-нибудь вам говорит, господин Диксон? — спросил Гудфельд.

— Довольно много. Я надеюсь, этот обрывок очень поможет мне в моих поисках. Лицевая сторона, на мой взгляд, отрывок из критической статьи. Видите: счит, что должно быть частью слова «считать», убежденные, даже дальше… поскольку я дополняю исковерканные слова, которые легко восстановить, боты, это последние слоги слова работы, в которых… Потом нет ничего ценного, ученый мир… Вот два слова, которые обретут смысл, когда подойдет время… сказка… нам присоединиться… здравый смысл!

Всё это попахивает критической статьей, даже литературной критикой. А оборотная сторона только подчеркивает мои предположения.

Это — реклама. В частности, реклама книжного магазина.

— Почему? — спросил Латимер, жаждая понять рассуждения сыщика.

— Легко, мой милый, детские штучки. Имя Золя полностью, затем куски сем хочется им, дополним «всем захочется иметь». Тек, это «библиотека». Хотите полную фразу? Она такова: Всем захочется иметь в своей библиотеке эти великолепные книги.

Это резко сужает границы наших поисков. Данная газета является газетой литературной. Их, к сожалению, должен признать, много! Но мы найдем критику, которая восхваляет произведения Эмиля Золя! Кроме того, визитеров, читающих маленькие литературные газеты Франции и посещающих Британский музей, совсем немного!

В любом случае, Том, вот работа для вас: запросите у «Аргуса прессы», какие литературные газеты выходят во Франции, и сравните типографский шрифт. Работа, скажу прямо, нудная, но, надеюсь, вы закончите ее до Судного дня. Поверьте, экспертом в этих делах становятся быстро, и работа у вас пойдет споро.

С этими словами Гарри Диксон протянул обрывок газеты ученику.

— А теперь займемся этими зловещими останками, — с дрожью начал Гудфельд, указав на чемодан с отрезанными головами.

Настроение у всех ухудшилось, и атмосфера стала тоскливой.

— Обычно, — сказал Гарри Диксон, — лицо мертвеца приобретает после кончины безмятежное выражение. Лица казненных, чья голова, отрубленная ножом гильотины, падает на эшафот, обычно спокойны. Здесь мы сталкиваемся с иным: на лицах остались следы ужасных страданий во время чудовищной агонии. Это мне напоминает…

Сыщик охватил голову ладонями и глубоко задумался.

— Ну, да, — глухим голосом продолжил он, — это напоминает мне ужасную сцену, свидетелем которой был в Китае: одного бандита беспрерывно пытали в течение двадцати четырех часов. Все сутки осужденный должен оставаться живым, пока палач резал ему шею волосок за волоском, не трогая сонные артерии и позвоночник. Их обрубали в последний момент. Настоящие восточные пытки.

Вдруг он буквально подпрыгнул.

— Восточные! — воскликнул он. — Именно так! Всё ведет к этому слову!

Гудфельд кивнул: именно так!

— Да, — продолжил Гарри Диксон, — кражи в Британском музее происходили в восточных отделах, и преступления были совершены в них. Головы, которые нам прислали столь ужасным способом, принадлежат известным ориенталистам. Адски утонченная жестокость, с которой их убивали, также соответствует восточным нравам!

— Это снова сужает границы поисков? — нерешительно спросил Латимер.

Гарри Диксон скривился.

— Восток и всё, что к нему относится, слишком обширная область, — уклончиво ответил он.

Вдруг на лестнице раздался крик:

— Господин Диксон! Господин Диксон!

— Голос миссис Кроун, нашей экономки, — насторожился сыщик. — Что еще могло вывести ее из себя?

Том Уиллс приотворил дверь и увидел в коридоре экономку, которая подавала ему таинственные знаки.

— Посыльный, — задыхаясь, выговорила она, — который приносил маленький чемодан и который так спешил, выглядел очень странно… Я, увидев его лицо, сразу с подозрением отнеслась к нему!

— И что? — нетерпеливо спросил сыщик. — Говорите быстрее.

Но миссис Кроун уже пустилась в рассуждения, и остановить ее было нелегко.

— Поганая раздутая морда, вся желтая, как у тех, кто долго сидел в тюрьме и только что вышел из нее. Я сказала себе…

— Позже! — оборвал ее Гарри Диксон. — Вы сказали «посыльный»?

— Я пошла за окороком для обеда, — невозмутимо продолжала почтенная матрона, — но баранина у мясника на Бейкер-стрит мне не понравилась. Уверяю, он продает нам мясо из морозильника, а не свежее мясо. Вам бы надо заняться этим типом, господин Диксон.

Итак, несмотря на свои старые ноги, я дошла до Мерилбоуна, где имеется подходящая мясная лавка, которую держит порядочный шотландец. Этот не обкрадывает свою клиентуру, что, впрочем, весьма удивительно, не так ли? Случайно я заглянула внутрь одной таверны с вывеской «Веселый каменщик», и кого я увидела, пьяного, как вся Польша, который глотал виски пинтами? Противного посыльного…

Диксон и два полицейских инспектора из Скотленд-Ярда уже не слушали ее. Они буквально вылетели на улицу, остановили свободное такси, которое быстро доставило их на Мерилбоун.

…Часом позже мистер Джим Пайк, опасный рецидивист, в деле которого набралось немало лет «тяжелых работ» и тюремных посадок, вновь оказался в камере Ньюгейтской тюрьмы, которую он покинул всего несколько недель назад.

Мистер Джим Пайк клялся всеми богами, что ничего не ведает, что миссис Кроун старая сумасшедшая, которая обозналась.

Прижатый к стенке, он злобно заявил, что больше ничего не скажет, что лучше примет обычную смерть от пеньковой веревки, чем от… чем от…

Он закончил говорить и со страхом начал оглядываться.

Ничего не могло заставить мистера Джима Пайка по прозвищу Крысиная Башка прервать упорное молчание. Но в его кармане нашли тридцать фунтов в банкнотах Английского банка и восемь золотых соверенов. Невероятная сумма для недавнего заключенного!

 

Ловушка

Заключенный лихорадочно крутился на своей лежанке.

Главные часы тюрьмы пробили десять часов. Ночной сторож совершал обход.

Джим Пайк слышал, как он переходит от камеры к камере, открывает окошечко в центре тяжелой бронированной двери, светит через него в камеру своим мощным ацетиленовым фонарем.

Открылось окошечко камеры Джима Пайка, Крысиной Башки, и он громко захрапел, чтобы уверить даже самого подозрительного из тюремщиков, что у заключенного нет никаких ночных намерений покончить с собой или сбежать. Но едва тьма вновь воцарилась в узкой камере, как заключенный поднял обритую наголо голову и в раздумье уставился на волнистое стекло маленького окошка, сквозь которое просачивался дрожащий лунный свет.

— Еще целый час, — прошептал он. — Клянусь адом, этот час длиннее целого года! У меня от страха душа ушла я пятки! Как же я боюсь! Хотелось бы заснуть и оставить всё как есть!

В полдень он достал из своего котелка, на две трети наполненного вонючим пюре из овсяной муки, крохотную картонную трубочку, в которой лежала записка… Письмо, и какое письмо…

Джим! Ваши друзья знают о Вашем молчании и сильно нуждаются в Ваших услугах. В одиннадцать часов вечера толкните Вашу дверь. Она будет открытой. В коридоре никого не будет: ночной охранник будет совершать обход в крыле В. Идите в конец крыла А. В нише запасных фонарей за лампами лежит ключ. Он открывает дверь во двор А. На первой прогулочной площадке найдете пакет с городской одеждой и веревку с крюком. Идите по дорожке, которая приведет Вас за медицинский пункт. Перелезьте через стену. Она невысокая. Рядом с фонтаном лежит мешок, чтобы прикрыть острые выступы на стене. Приходите в известное Вам место. Уничтожьте записку.

P.S. Можете заработать много денег, если заткнете свой поганый рот.

— Они всё предусмотрели, — пробормотал рецидивист. — Какие люди!

Джим выучил текст записки наизусть, потом проглотил ее. Картонная трубочка доставила ему несколько неприятных мгновений и гримас. И до сих пор отзывалась тяжестью в желудке.

— Сколько виски надо выпить, чтобы избавиться от этого вкуса, — усмехнулся он.

Время шло, и его охватывала нервозность. Он в уме повторял инструкции, путался в терминах, грешил на свою память. Он испытывал жуткий страх, что перепутает или забудет указания.

Джим Крысиная Башка не отступал перед самым гнусным преступлением, и английская юстиция еще не свела с ним счеты, но в настоящий момент он испытывал безудержный страх.

— Самое худшее, что мне могут сделать, так это повесить, — повторял он.

Время шло. Джим прислушивался, надеясь различить легкий шаг таинственного союзника, который должен был отпереть дверь.

Но не слышал ничего и начал мысленно ругаться, поскольку слышал только шаги надзирателя, удаляющегося в сторону крыла В.

Одиннадцать часов!

Он считал каждый удар… Да, их было одиннадцать.

Может, над ним подшутили? Неужели всё сорвалось? Он скрипнул зубами, и на глазах у него навернулись слезы ярости.

Однако он машинально встал, напялил грубые хлопковые носки и накинул на плечи серую блузу.

Он с колебанием коснулся двери, потянул ее на себя.

Она медленно повернулась… открыв коридор, в котором светилась небольшая красноватая лампочка.

— Значит, всё правда? — У него в горле пересохло.

Гадюкой он скользнул по коридору, выложенному плитами из синеватого гранита. Бросил через плечо испуганный взгляд на центральную наблюдательную вышку. Увидел неясный силуэт заснувшего часового и успокоился. Еще несколько шагов, и тень скроет его.

Джим лихорадочно обшарил нишу с фонарями. Он едва не опрокинул один из фонарей, но нащупал ключ.

— Слишком хорошо! — проворчал он, открывая дверь во двор. — Может, через несколько минут проснусь и пойму, что всё это чудесный сон, какие часто бывают в тюряге! Черт подери, сколько раз я во сне так удирал из тюрьмы?.. Каждый раз просыпаешься от звонка в пять утра в одиночке, запертой на три оборота ключа!

Нет, Джиму Пайку не снился сон, поскольку в лицо ударил воздух дождливой ночи, а в первом прогулочном дворике его рука нащупала обещанный пакет. Он немного успокоился.

Люди, которые включили хорошо смазанный и отлаженный механизм, предусмотрели всё. Они не могли допустить ошибки! Он мог петь и кричать, но всё равно никто не помешает ему покинуть Ньюгейт!

Однако Джим постарался не производить ни малейшего шума, а когда крюк, брошенный умелой рукой, зацепился за стену, окружавшую дорожку, и позволил пленнику натянуть веревку, он злобно усмехнулся, покидая ненавистное тюремное убежище.

* * *

В тени фонаря южной стены тюрьмы тихо беседовало несколько человек.

— Под вашу ответственность, господин Диксон, — угрюмо проворчал директор тюрьмы. — Не забывайте, этого человека, несомненно, судьи приговорят к смертной казни. После его ареста выявились новые его преступления.

— Мне кажется, министр юстиции дал четкие распоряжения на этот счет, господин директор, — с иронией ответил сыщик.

Чиновник ощутил укол и покорился.

— Ваша правда, господин Диксон. Мне остается только подчиниться. Но это противу всех правил!

— А пока это приказ! — с недовольством возразил Гуд- фельд, который стоял в самом темном углу ниши, но его глаза не отрывались от верха стены. — Как он задерживается! Надеюсь, он всё понял и всё сделает, как надо. Мы всё правильно подготовили?

— Всё, — лаконично ответил директор.

— Записка в котелке!

— Я сам положил ее туда. И сам делал десятичасовой обход. Замок двери был буквально залит маслом.

Они насторожились. Едва слышный легкий скрип донесся до них.

— В любом случае, он работает тихо, — с удовлетворением прошептал Гудфельд.

— Помолчите! — приказал Диксон. — Я сам проведу слежку за ним.

Со стены на улицу спрыгнул человек.

Он был одет в мешковатый костюм. На его голове сидела жокейская шапочка. Он долго всматривался в пустую улицу, но никого не заметил. Люди, следящие за ним, задержали дыхание.

Потом бывший заключенный бросился бежать.

Но в ночи возникла еще одна тень и последовала за беглецом.

* * *

Это была странная слежка.

Беглец явно торопился, не делая крюков и не петляя. Он спешил куда-то добраться. Он направлялся в запущенные кварталы в районе Темзы. Один раз Диксон заметил, что он с колебанием замер перед баром, чьи окна еще светились в ночи. Он порылся в карманах, недовольно покачал головой и снова бросился бежать.

В какое-то мгновение сыщик испугался. По улице побежали первые туманные волны смога. Что, если Джим спрячется в благоприятном тумане?

Но поднялся ветер и разогнал туман. Сыщик облегченно вздохнул.

Джим Пайк углубился в безликий квартал Шедуэлл. Он замедлил шаг. Он принимал невероятные предосторожности, поскольку четверть часа кружил по пустынным улочкам, каждый раз возвращаясь на прежнее место.

Наконец он, похоже, принял решение и спокойным шагом направился к большому темному дому, который прятался в тени сада.

Вдруг Джим исчез.

Гарри Диксон не увидел, как он исчез, но услышал, как осторожно закрылась дверь.

Одним прыжком сыщик вскочил на высокое крыльцо с шестью или семью ступеньками и оказался перед искусно отделанной дубовой дверью.

— Старые замки, часто дьявольски сложные, — пробормотал сыщик, играя отмычкой.

Ему не пришлось жаловаться, поскольку замок после нескольких неудачных попыток повернулся, и Гарри Диксон проник в коридор, где стоял стойкий затхлый запах.

— Не похоже, чтобы кто-нибудь живет здесь, — сказал он сам себе.

Он слышал шаги Джима на верхних этажах, скрипели открывающиеся двери, потом мелькнул свет от зажженной спички.

Лестница, как и дверь, была сделана из прочного дуба и даже не скрипнула во время подъема сыщика.

До него донесся запах керосина, и на лестничной площадке появился светлый прямоугольник, указывающий на открытую дверь.

Сыщик осторожно приблизился к проему и вскоре смог заглянуть в комнату. Она была пуста и почти без обстановки.

Стояло только несколько разрозненных предметов мебели. Только что зажженная лампа чадила на углу камина. Диксон увидел Джима, стоящего спиной к нему. Тот тщательно обследовал шкаф.

И тут же сыщик ощутил необычное присутствие. Все его существо наполнилось невыразимым ужасом.

В свете лампы он увидел длинную темную вещь, которая покачалась и слетела с потолка. Она приблизилась к Джиму.

Диксон хотел крикнуть, но из его горла не вырвалось ни единого звука.

Вещью была длинная, невероятно длинная обезьянья рука, которая заканчивалась когтями.

Рука быстро дернулась, и сыщик услышал хрип.

Джим Крысиная Башка был схвачен этой рукой. Через мгновение он рухнул на пол с разодранной глоткой.

Секунду Диксон колебался, потом выхватил револьвер, прицелился в медленно поднимающуюся руку и дважды выстрелил. Он услышал пронзительный стон, потом шум бегства. Он схватил лампу и стал ею светить во все стороны. Комната была пуста! Ни единого отверстия в потолке, через которое могло бы проникнуть неведомое существо или даже обезьянья рука. Шкаф никого не прятал и не имел двойной стенки.

Диксон наклонился над беглецом, но увидел, что всё кончено… Мистер Пайк отдал свою поганую душу и вскоре предстанет перед вечным судией, более страшным, чем судьи Олд-Бейли.

— Я не готов смириться с такими фокусами, — проворчал Гарри Диксон.

Он обошел весь дом, пустой и запыленный. В толстом слое пыли были только следы Джима и его следы. Подвалы были наполовину заполнены вонючей водой.

Диксон вернулся в коридор. Он был в недоумении.

Он в ярости направился к двери… Вдруг пол из-под его ног ушел, и сыщик исчез в непроглядном мраке.

…Когда Том Уиллс и Гудфельд, встревоженные долгим отсутствием Гарри Диксона, утром начали его поиски, следуя по оставленным сыщиком знакам, они добрались до Шедуэлла и оказались перед дымящимися развалинами старого дома, сгоревшего до основания. Пожарные уже уехали.

 

Шестая голова

Дни тянулись длинной чередой, и Том Уиллс впал в мрачное отчаяние.

Часто заходил Гудфельд, садился у огонька, раскуривал трубку и произносил пустые слова утешения.

Миссис Кроун была единственной, кто немного поднимал их настроение. Славная женщина являлась под любым предлогом, приносила им горячий грог, придумывала маленькие кулинарные изыски, которым должное отдавал только Гудфельд, и повторяла, что ее хозяин видывал и не такое.

Но если сказать правду, то после этих слов экономка спешила на кухню, чтобы поплакать там в одиночестве… Ее вера также была поколеблена.

Развалины сгоревшего дома не раскрыли своей тайны. Однако был найден принадлежавший сыщику перочинный нож, оплавленный огнем. Это только подтверждало, что Диксон побывал в роковом доме.

— Если бы он погиб, мы бы нашли его обгоревшие кости, — утверждал Гудфельд. — Значит, его оттуда увезли!

Они тщетно обходили Шедуэлл, обыскивали все уголки отвратительного квартала, опрашивали полицейских агентов, жителей и кишевших в квартале подозрительных личностей. Но не узнали ничего, что могло бы их вывести на серьезный след.

Пятый день после разыгранного бегства Джима Пайка Том Уиллс встретил еще более расстроенным, чем обычно. Он сидел перед толстой грудой литературных газет, доставленных из Франции, и просматривал их в надежде найти хоть какой след благодаря обрывку, найденному Диксоном в зале индусских идолов.

В коридоре раздался веселый голос. Кто-то просил разрешения войти в башню слоновой кости знаменитого Гарри Диксона.

Дверь распахнулась, пропустив высокого парня с бритым лицом и смешинками в глазах.

— Привет, Том Уиллс!

Молодой человек поднял мрачные глаза на вошедшего и, узнав его, неловко улыбнулся:

— Эдвард ван Бюрен!

— Он самый, старина Том!

Том разволновался, не сдержал слез и горячо пожал руку гостю.

Ван Бюрен был сыном богатейшего арматора Антверпена, чье состояние Гарри Диксон сумел вырвать из лап бандитов, организовавших мошеннический трест.

Семья ван Бюренов с тех пор осталась душой и телом преданной великому сыщику. В особенности это касалось молодого Эдварда, который принимал активное участие в энергичных действиях Диксона и его ученика.

Они сохранили добрые взаимоотношения, и при каждом своем посещении Лондона Эдвард никогда не пропускал возможности явиться на Бейкер-стрит, где его принимали с раскрытыми объятиями.

Эдвард был крупным и красивым парнем, влюбленным в жизнь, сумасшедшим любителем приключений. Несмотря на колоссальное состояние, он ненавидел пустое времяпровождение и совершал долгие путешествия на своей великолепной яхте Фландрия. Кроме того, в часы досуга он писал рассказы и проявил себя недурным сочинителем. Рассказы о своих путешествиях, которые он публиковал в нескольких журналах, пользовались заслуженным успехом.

Том Уиллс тут же рассказал ему о событиях последних дней. Ван Бюрен внимательно выслушал его. Когда Том показал ему груду литературных журналов, Эдвард усмехнулся.

— Это мне знакомо, — сказал он, — и, если вы до сих пор ничего не нашли, отчаиваться не следует. Не забывайте, что публикаций подобного жанра много и в Бельгии. Посмотрим, покажите мне этот обрывок…

Едва он бросил взгляд на текст, как удивленно воскликнул и принялся нервно расхаживать по кабинету. Потом заявил:

— Я знаю этот типографский шрифт! Более того, знаком с рекламой, напечатанной на обороте! Это объявление торговца книгами из Брюгге Де Грооте. Думаю, не ошибаюсь. Что касается газетенки, это Факел Брюгге\ Я довольно часто сотрудничаю с ним. У меня даже есть полная коллекция номеров на борту яхты.

— Ох! — воскликнул Том. — Нельзя терять ни минуты. Едем скорее…

— Мы выиграем время, — ответил Эдвард ван Бюрен. — Фландрия пришвартована рядом с Тауэр-бридж. Я позвоню в кафе на набережной и отдам приказ дежурному офицеру.

Через несколько минут моряк подошел к телефону. Ван Бюрен велел ему взять полную коллекцию Факела и на первом же такси привезти газеты на Бейкер-стрит, пообещав водителю королевские чаевые.

Едва Том закончил рассказ о трагическом исчезновении Диксона и присылке отрезанных голов, как появился офицер с кипой газет.

Они принялись лихорадочно листать их.

— Публикация должна быть недавней, если судить по относительной свежести типографской краски, — сказал ван Бюрен. — А вот то, что мы ищем. Прочтите это, господин Уиллс.

Том сравнил статью с найденным обрывком.

— Именно то! — вскричал он.

Лицевая сторона

Последняя книга, которая только что появилась и касается работ нашего ученого соплеменника доктора Луммеля, не была принята в компетентных кругах с той же оценкой, как обычно. Критика открыто высмеивает странные теории ученого-ориенталиста. Она доходит до того, что считает ее смелой фантазией и пустыми мечтаниями. Их трудно принять, утверждает критика. Даже самые убежденные сторонники колеблются. Критика идет даже дальше: уровень доктора Луммеля, пишут критики, снижается с каждым днем. Его последние работы суть чистые спекуляции, в которых нет ничего четкого и ценного. В них нет ничего, что привлекло бы внимание научного мира. Это — литература для детских нянь, консьержек и школьников, которые любят подрожать от ужаса, как мальчишка из сказки братьев Гримм, которому хотелось узнать страх. Мы можем только присоединиться к выражению самого обычного здравого смысла, которым ныне оперирует критика.

Обратная сторона

ВЕЛИКИЕ ПОПУЛЯРНЫЕ ИЗДАНИЯ

Спрашивайте в нашем магазине! Произведения Александра

Дюма, Эжена Сю, Жюля Мари, Понсона дю Террайля,

Эмиля Золя, Виктора Гюго и так далее…

Продаются и высылаются. Могут быть в твердой обложке.

Всем захочется иметь в своей библиотеке эти великолепные книги.

Владелец книжного склада:

Альфонс де Грооте

25, Малая улица Ткачей

Брюгге

— А ведь учитель предвидел это! — обрадовался Том со слезами в голосе. И положил газету на стол.

— Доктор Луммель… — мечтательно протянул Эдвард ван Бюрен.

— Ученый, исчезнувший в Британском музее! — сказал Том Уиллс.

— Хм! — задумчиво пробормотал ван Бюрен. — Странный тип, хотя я его мало знаю. Но всё это склоняет меня к мысли, что след надо искать в Брюгге.

— Отправляемся туда! — нетерпеливо потребовал ученик великого сыщика.

— Отлично! Нас туда отвезет моя яхта! Мы немедленно выходим в море… А! Обождите-ка… Если не ошибаюсь, доктор Луммель имеет отношения с другим весьма странным ученым, доктором Линтхауэром. Человек покинул Китай после долгого пребывания там из-за крайне темных, но поучительных историй. Он живет в замке в окрестностях Брюгге, нечто вроде древнего феодального замка, о котором ходят ужасающие легенды. Он живет там затворником в окружении загадочных людей, часть которых имеет явно восточное происхождение.

— Восточное! — вскричал Том Уиллс. — Учитель то и дело использовал это слово.

Эдвард ван Бюрен пребывал в задумчивости.

— Да, похоже, всё указывает на «восточные» вещи, но также и на… Брюгге. Более того, ночью у мола на выходе из порта Зеебрюгге мимо моей яхты прошла яхта с потушенными навигационными огнями. Она едва не потопила меня, почти коснувшись бушпритом. Я в ярости включил прожектор и прочел на кормовой надстройке Сидхарта. А яхта Сидхарта принадлежит доктору Линтхауэру.

Думаю, он возвращался из какого-то подозрительного плавания и должен иметь отношение к этой истории отрезанных голов.

Не будем терять времени! — вскричал Том Уиллс. — Вы мне расскажете всё остальное во время плавания. Надо обследовать этот мрачный замок в Брюгге.

Я — ваш человек! Более того, у меня на борту дюжина крепких фламандских моряков, настоящих гигантов, которые преданы мне всей душой, грубоватой, но отважной. Пошли! Если этот странный Линтхауэр причастен к похищению Гарри Диксона, я сделаю всё, чтобы содрать с него шкуру!

Дом содрогнулся от мощного звонка в дверь.

— Кого еще несет? — всполошился Том, распахивая дверь. — Миссис Кроун, пусть нам не мешают!

С нижней площадки донесся перепуганный голос экономки:

— Никого нет, господин Уиллс, на порог двери на улицу положили странный небольшой пакет. Будьте осторожны, быть может, это бомба!

Ощущая странное предчувствие, Том Уиллс поспешно разрезал толстую веревку.

— Ван Бюрен… Я не знаю… Что-то мне подсказывает, что этот пакет… Нет, я не в силах открыть его! Сделайте это вместо меня. Я вспоминаю об ужасном чемодане с отрезанными головами.

Не сказав ни слова, молодой человек вскрыл пакет.

В нем лежала жестяная коробка. Он сорвал крышку. Из нее вырвался отвратительный запах. Оба отшатнулись.

— Шестая голова! — завопил Том Уиллс.

И вдруг оба взревели от ужаса и ярости, не веря своим глазам. В коробке лежала голова Гарри Диксона!

* * *

Неизвестный убийца сдержал слово: перед ними лежала окровавленная и искаженная жуткой гримасой голова великого сыщика.

Гарри Диксон, величайший сыщик, знаменитый филантроп, человек, спасший множество жизней, пережил самые страшные часы, преследуя преступников, пал на поле брани.

Голова была запачкана свернувшейся кровью. И это происходило в его доме, полном воспоминаний о его триумфах.

Преступление праздновало свое торжество.

Когда Том очнулся после долгого обморока, он увидел сквозь слезы высокую фигуру Эдварда ван Бюрена.

— Том Уиллс, — произнес бельгиец, — сейчас не время опускать руки. Гарри Диксон умер, но его дух обитает в нас. Он поручает вам в этот час священную миссию, миссию мести! Пошли!

 

Замок ужаса

Пустошь Зеебрюгге, огромная и плоская, тянется от Брюгге до самого моря. Это обширная равнина с болотами, низкорослыми зарослями и прудами. Ее пересекают несколько дорог, но движение по ним ограничено, и по ним передвигаются в основном охотники, поскольку местность невероятно богата дичью.

Бекасы, водяные пастушки, дикие утки, лысухи и нутрии здесь у себя дома, устраивая гнезда в густых зарослях кустарника и камыша вокруг болот.

В одной морской миле от канала, связывающего Брюгге с морем и пересекающего безлюдную пустошь, высится одинокое строение.

Нечто вроде феодального замка, чье тяжелое основание некогда омывалось яростными волнами Северного моря.

Море медленно отступало, разоряя Брюгге, Северную Венецию древних героических времен Фландрии, оставив город среди песчаных земель, пропитанных солью и не позволяющих заниматься сельским хозяйством.

Замок, который редкие жители местности называли «Морской замок», пользовался отвратительной репутацией.

В нем то и дело появлялись странные и мрачные люди.

Они прибывали из-за моря, неизвестно откуда, на борту зловещей яхты Сидхарта, чей приземистый силуэт возникал чернильно-черным пятном на горизонте, отмытом северными дождями.

Иногда из старинной крепости фламандских пиратов доносились ужасающие вопли. Запоздавший прохожий, услышав их, истово крестился и спешил выбраться на большую дорогу, ведущую в Брюгге.

В старые времена грабители терпящих бедствие судов зажигали на высокой зловещей башне, доминирующей над пустошью, огни для приманки жертв.

Казалось, что даже стаи перелетных птиц избегали этих мест. Их громадные треугольники внезапно делали поворот, облетали замок стороной и спешили к зеленоватым зеркалам далеких болот.

Падал осенний вечер, рождая на пустоши преждевременные тени. Последний огонек растворялся в дали моря. Две пеганки в поисках удобного места для ночевки одновременно издавали звонкий, похоронный призыв, взрывавший вечернюю тишину.

На западе, еще окрашенном кровью дня, зловеще курлыкала стая журавлей, летящих под облаками. Пронеслась цапля, прокричала выпь.

Окна Морского замка зажигались одно за другим: огненные глаза на лике мрака.

— Опять в логове дьявола творятся дурные дела, — бормотали рыбаки, только что пришвартовавшие свои лодки у берега канала Зеебрюгге.

И спешили удалиться в гостеприимные таверны Хейста.

Как они были правы.

Замок, казалось, собирался праздновать.

В помещениях развели костры, а мужчины и женщины спешили облачиться в вечерние наряды.

Видя блеск богатых украшений из золота и бриллиантов на шеях гостий и безупречные смокинги и одежды, обтягивающие грудь гостей, возникало искушение сказать, что здесь собрались избранные, чтобы присутствовать на веселом празднестве.

Но стоило приглядеться к лицам всех этих людей, как появлялось сомнение в правоте первого впечатления.

У мужчин были отвратительные смуглые лица, украшенные бородами цвета вороньего крыла, а в глубине их мрачных глаз вспыхивали угрожающие огоньки. Женщины были суровыми и жестокими, многие из них воспользовались гримом, чтобы искусственными красками прикрыть свои лица ведьм и фурий.

Повеселимся сегодня, Раффул-Сингх, — проскрипела одна из страшил в белом сатиновом одеянии, повернувшись к высокому дылде с горилльей мордой. — Думаю, сегодня посмеемся, как никогда в жизни.

Заткнись! — проворчал мужчина. — Я не знаю, почему хозяин допустил на этот праздник существо вроде тебя и твоих сотоварок, собранных в самых злачных притонах города.

Послушай, — ощерилась баба, — твое непристойное имя приводит меня в бешенство! Мы работали для большой обезьяны…

Заткнись! Не повторяй всуе это имя! Еще поплатишься за это! — прорычал мужчина на плохом английском с туземным акцентом.

Меня не сожрут! Янки набивают обезьянами банки, а я не ем консервов, — осклабилась женщина. — В любом случае, мы работали на него, отмывали для него шиши и делали еще что-то! Теперь он должен отвалить нам нашу долю золотишка!

Мужчина отвернулся, бормоча ругательства.

Меня часто не бывало на зрелищах, — проскрипела она, прилаживая длинный трен своего белого одеяния. — Похоже, будут пускать кровушку. Я уже дрожу от возбуждения и не хочу это пропустить!

Спускаемся! — бесцеремонно объявил лакей с наглым выражением лица. — Пошли девочки, первые займут лучшие места.

Идем! Идем! — хрипло закричали присутствующие.

Вся группа женщин и мужчин бросилась вниз по гранитным лестницам, освещенным фонарями.

Кино в подвале! — захохотал лакей. — Гасим свет! Надо экономить свечи!

Если наша доля вырастет, согласны! Ничего не имею против! — крикнула женщина в подвенечном платье.

Иди, Иви, — возразил лакей. — Тебе в ближайшие дни хозяин преподаст урок, как держать язык за зубами, что полезно для дам твоего толка, у которых слишком длинный язык!

Женщина вздрогнула.

— Я ничего плохого не сказала, — испуганно прошептала она. — А смеяться нам не запрещали.

— Ладно, дождись своего часа! — сказал странный слуга. — Будет время покорчиться от смеха в подвале. Побереги силы.

— А правда, Жаки, что у нас два типа? — жеманно просюсюкала она.

Смягченный дружеским тоном, лакей кивнул:

— Два! И китаец Йен тоже внизу, чтобы их подготовить.

— Йен! — воскликнула жеманница, едва сдерживая дрожь. — Значит, у нас настоящий праздник!

— Он набил руку в прошлый раз на пяти негодяях. И сегодня будет на высоте! — усмехнулся слуга.

— Пять! А меня не было! Нет в этом мире справедливости!

— Сегодня вечером зрелище будет еще лучше. Йен в форме. Я ему дал новый камень для заточки. Честное слово, когда он закончил с теми дьяволами, его ножи были наполовину сточены.

— Чудно! — крикнула потаскуха.

Они подошли к широкой спиральной лестнице, ведущей в подземные помещения замка, откуда уже доносились радостные вопли разгоряченной толпы.

Последняя ступенька заканчивалась в подземной галерее, свод которой поддерживали толстые каменные опоры. Дальше открывался просторный, ярко освещенный зал.

Это был сводчатый подвал, похожий на древний склеп. Сейчас его превратили в роскошную гостиную. Уложенный плитами пол исчез под толстыми коврами с высоким ворсом. Стены, сложенные из каменных граненых блоков, были украшены гипсовой лепниной. Кроме того, на стенах висели прекрасные восточные ковры. Десятки люстр сияли нестерпимым светом.

Вокруг маленьких низеньких столиков, украшенных резьбой, слоновой костью и серебром, сидели люди непонятной национальной принадлежности. В хрустальных кубках пенилось шампанское, разноцветные напитки окрашивали бокалы из богемского стекла, превращая их в драгоценные геммы.

Эта богато наряженная толпа изъяснялась самым вульгарным языком. Особенно женщины с их визгливыми голосами. Среди мужчин выделялись стоящие особняком внешне безразличные особы, индусы и левантинцы, чувствующие себя неуютно в европейских костюмах.

Что? Еще не начинают? — громко спросила особа, которую слуга называл И ви. — Тем лучше, боюсь пропустить первый акт, а потом уже ничего не пойму.

Кто-то хихикнул над ее глупой шуткой.

Ей жестом указали на два крепких столба посреди подвала.

Женщина захлопала в ладоши. Однако сцена, которую она могла созерцать, вряд ли порадовала бы чувствительные души.

Двое мужчин были прикованы цепями к этим колоннам.

У одного из них была помятая бледная физиономия. На его лбу выступили крупные капли пота. Время от времени он глухо стонал.

Второй был в черном капюшоне. Виднелись только ноги и кулаки, которые он сжимал.

Кто этот незнакомый красавец? — спросила Иви.

Тсс! — прервал ее лакей. — Прибереги любопытство на потом. Сюрприз. Гвоздь вечера.

Второму положение не кажется приятным! — хохотнула потаскуха.

Увидите, как Йен обойдется с ним. Он закатит глаза от страха и боли, — сообщил лакей, скривившись. — Он не главный, и за него мы не платили.

— Отыграемся на втором, полагаю? — спросила Иви.

— Еще как! — осклабился лакей, сопроводив свои слова таким жестом, что присутствующие прыснули со смеха.

Вдруг толпа зашевелилась, и тут же воцарилась полная тишина.

Маленький бородач с жестоким и неприятным выражением лица раздвинул толпу и приблизился к столбам.

— Доктор Линтхауэр! — зашептались в толпе.

Он оглядел окружающих яростным взглядом.

— Молчать! — рявкнул он. — Я уже запрещал называть имена. Хотя меня здесь все знают, требую соблюдения моего приказа.

— Начинаем? — спросил чей-то голос.

— Когда хозяин решит, — ответил доктор. — Послушайте, вы, кто присутствуют здесь, потаскухи, преступники и прочая человеческая рвань, в которой мы нуждаемся для исполнения своих целей! И вы тоже, — продолжил более почтительно, обращаясь к группе мрачных и безмолвных представителей востока. — Вы тоже, Клевреты Дьявола, как вас с почтением называют.

По приказу самого Ханумана…

Восточные люди отвесили учтивый поклон.

— …Итак, по приказу самого бога Ханумана этой ночью состоится суд над двумя персонами. Первого вы знаете, это Джек Уиллис, охранник из отвратительного здания, где располагается Британский музей и где хранятся сокровища, украденные у нас и у наших богов. Тюрьма наших богов! Тех самых богов, которых надо вырвать из жадных когтей Запада, угнетателя великих народов стран Восходящего Солнца. Такова наша миссия.

Конечно, Уиллис помог нам вновь обрести некоторые сокровища. Мы щедро отблагодарили его, как мы поступаем со всеми, кто готов нам помогать. Вы все это знаете.

— Правда! Правда! — зашептались вокруг.

Доктор выпятил грудь.

— Но Уиллис готовился нас предать, и мы приговорили его…

— К смерти! — воскликнула толпа.

— Да, к смерти… Но рука Ханумана только ранила его, убив перед этим другого охранника по имени Дэвид Бенс. Мы захватили Уиллиса, когда его везли в больницу. Наш друг Пай, тот, кто совершил это похищение, получит награду в сто фунтов!

— Спасибо! Истинные слова! — воскликнул лакей, разрумянившись от удовольствия.

— Молчи, Пай!

— Уже молчу, доктор!

— Итак, у нас Уиллис. Вскоре у Йена появится возможность проявить свой талант китайского палача на теле предателя.

Пощадите! — умоляюще пролепетал несчастный.

В ответ послышались раскаты хохота.

Что касается второго, — продолжил доктор, — Хануман оставил его лично для себя. И сегодня Хануман явится сюда.

Сюда?! — послышались восклицания.

Да, он будет среди нас. А в сравнении со знанием Бога, знания Йена всего лишь жалкая комедия.

Хотя толпа состояла из самых отвратительных и развращенных существ, живущих на Земле, лица побледнели, а тела многих сотрясла дрожь.

Он придет! — рявкнул доктор. — А пока осушите ваши кубки, и Йен предложит вам закуску.

В глубине подвала поднялся занавес. Все увидели невысокого желтолицего человека, одетого в длинную рубаху ярко-алого цвета. Это был Йен, палач. У него было крохотное гладкое личико светло-лимонного цвета. Издевательская улыбка кривила его тонкие губы, но глаза сверкали невероятно жестоким огнем.

Он извлек из маленькой сумки из акульей кожи набор небольших сверкающих инструментов, которые тщательно разложил на низком столике: крохотные скальпели, щипчики, сверла, короткие и широкие ножи с лезвием столь же острым, как лезвия шеффильдских бритв. Этот набор дополнялся ножницами с искривленными лезвиями, напильничками, странными инструментами, которые невозможно определить или описать.

Пай снисходительно объяснял Иви:

— Эти ножички служат для разрезания волокон шеи, щипчики — для выдергивания обнаженных нервов. Сверлами он проделывает крохотные отверстия в позвонках, чтобы кусками извлекать спинной мозг. Похоже, это самая ужасная пытка. И она долго тянется. Тип будет рыдать и вопить часами. Большими ножами Йен довершает дело, когда тип окончательно теряет сознание и привести его в чувство уже невозможно.

— Йен! — приказал доктор Линтхауэр. — Можешь приступать. Продли удовольствие, иначе лишишься головы!

Китаец глубоко поклонился, выбрал длинную иглу и мелкими шагами приблизился к Уиллису. Скованный охранник закричал…

* * *

Тяжелые ворота шлюза Зеебрюгге медленно разошлись в стороны. Вода заполнила большой бьеф, из которого вытекал крохотный ручеек. В машинном отделении яхты, проходившей шлюз, раздался звонок.

Стоящий на мостике Эдвард ван Бюрен отдал короткий приказ.

Шлюзовщик, получивший щедрые чаевые, отдал военный салют.

— Включить двигатели! — приказал ван Бюрен.

Винт вспенил черную воду, и Фландрия понеслась по темному шлюзу.

Том Уиллс стоял рядом с другом и напряженно молчал.

Он проверил заряды в своем браунинге. С удовлетворением услышал в кубрике экипажа сухой треск проверяемого огнестрельного оружия.

Эдвард ван Бюрен указал рукой на темную массу, которая появилась по левому борту. Вокруг царила осенняя тьма.

— Вот Морской замок, — глухим голосом сообщил он.

— На верху башни в высоком окне горит огонь, — сказал Том.

Но бельгиец отрицательно покачал головой:

— Нет… Всего-навсего отблеск луны. Гляньте, спутник Земли у самого горизонта.

Том видел, как над печальным ландшафтом поднимается красный убывающий месяц. Он задрожал… Значит, в этом проклятом окружении его любимый учитель, отважный Гарри Диксон, закончил свою блистательную карьеру. Быть может, в этом замке еще сохранились останки изувеченного тела великого мстителя…

— В замке кто-нибудь есть? — спросил Том Уиллс.

Эдвард ван Бюрен усмехнулся:

— Конечно, есть. Я знаю, что в замке есть громадный подвал. Мне известно, как туда пройти! Я не зря сочинял приключенческие романы и всегда подробно изучал соответствующие документы.

Это стоило мне больших денег, но сейчас я не жалею об этом. Старый пьянчуга мажордом однажды отвел меня туда. С тех пор добрая фламандская можжевеловка быстро отправила его под землю.

— Такая судьба! — проворчал Том.

— Скажу даже, что у меня не возникает никаких сомнений. Линтхауэр настоящий эротический безумец, но обладает невероятным состоянием. У него есть официальные и влиятельные друзья. Поэтому его никто не беспокоит, хотя на его счет ходят ужасающие слухи.

— Беда всем тем, кого я там увижу! — яростно прошипел Том Уиллс, побледнев.

— Моим людям отдан приказ стрелять в каждого, кто появится. Беру на себя ответственность за бойню. К тому же я по беспроводной связи условным языком предупредил приятеля, начальника брюссельской полиции… Видите впереди зеленый огонь?

— Вижу… Он быстро приближается к нам. Несомненно, катер с бесшумным мотором.

— Катер речной полиции… Мой друг должен быть на борту…

Через несколько минут катер с зеленым огнем пришвартовался к яхте, и на борт поднялся начальник полиции в сопровождении трех своих людей.

Представление прошло быстро. Начальник бельгийской полиции поклонился Тому.

— Я понимаю вашу боль, господин Уиллс, — взволнованно сказал он, — и поверьте, для бельгийской полиции будет честью возможность отомстить за Гарри Диксона.

Том смог ответить лишь крепким рукопожатием.

— У меня есть все полномочия уничтожить это бандитское гнездо, господин ван Бюрен, — сообщил полицейский, повернувшись к писателю. — Нас уже давно беспокоят таинственные приезды и отъезды гостей Л интхауэра, который, между нами будь сказано, отвратительная личность, которую давно следует отправить под суд за множество еще недостаточно раскрытых подозрительных историй.

Фландрия замедлила ход и вскоре пристала к деревянному дебаркадеру, пропитанному гудроном.

— Нам не надо пробираться к замку, — сказал Эдвард ван Бюрен. — Видите этот кустарник: там скрыт один из потайных ходов в замок. Он ведет прямо в подвалы. Он хорошо замаскирован колючим кустарником, но я знаю, как его найти.

Матросы Фландрии бесшумно поднялись на палубу. У них были решительные и почти ужасающие лица. Им объяснили, чего от них ожидают, и они внутренне ликовали, что покончат с бандитским логовом, учинив расправу по своему вкусу.

— Я никогда не пользовался револьвером, — угрюмо проворчал гентец-гигант. — Я действую руками, только руками!

Том Уиллс увидел две лапы, громадных, как лопасти весла, которые могли раздавить голову, как орех.

— Тишина! — приказал ван Бюрен. — В путь!

Они вышли на пустошь, где слышался лишь шелест кустарника. Иногда раздавался крик ночного хищника. Где-то заверещал насмерть раненный кролик, и Том содрогнулся от мысли об этом ночном преступлении.

— Вы уверены, что они не выставили часовых? — спросил начальник полиции.

Эдвард ван Бюрен остановился.

— Вы правы, — кивнул он.

Он подозвал гентца и шепнул ему на ухо несколько слов. Тот двинулся вперед. Его огромное тело двигалось с ловкостью хищника. Ночь поглотила его.

— Если кто-то прячется в кустах, ему конец, — прошептал ван Бюрен.

Гентец ждал их на опушке зарослей.

— Как? — спросил начальник полиции.

Моряк указал на темную фигуру, растянувшуюся на траве.

— Думаю, я слишком сильно сдавил ему затылок, — смущенно сказал гентец.

Том Уиллс зажег карманный фонарик и осветил искалеченную голову — она словно получила удар гидравлической бабы.

Начальник полиции хмыкнул:

— Я знаю этого типа.

Повернувшись к матросу, он дружески хлопнул его по плечу:

— Получишь хорошую награду, парень. Ты освободил нашу страну от ужасного преступника. Это убийца Сипенс!

— Сипенс! — удивился гентец. — Надо было вырвать ему сначала руки и ноги. Убийца детей… Он слишком легко отдал концы. Буду упрекать себя в этом всю свою жизнь!

Они остановились перед густыми зарослями колючего кустарника. Ван Бюрен исследовал их с помощью шеста с крюком.

Наконец он сказал:

— Подземный ход начинается здесь!

— Приготовьте револьверы! — приказал начальник полиции. — При малейшем подозрительном движении со стороны тех, кто находится внутри, стрелять без предупреждения и на поражение.

Небольшое войско включило два или три электрических фонаря и углубилось в темный туннель, где стояла гнилая, болотная вонь.

* * *

Толпа хохотала, грязно шутила, аплодировала при каждом содрогании жертвы. Смех и ругательства заглушали вопли мученика.

Китаец выбрал небольшие стальные щипчики, зловеще заблестевшие в свете люстр.

— Ему вырвут нерв! — закудахтала красотка Иви. — Подождите, как эта курица завоет!

Палач ввел инструмент в кровоточащую рану, повернул его, потом резким движением выдернул

Уиллис взвыл и потерял сознание.

Йен влил ему в рот несколько капель сердечного снадобья, но Уиллис не шевельнулся.

Прошло несколько минут. Толпа недовольно гудела.

— Вот что значит кровопускание у цыпленка, — сказал Пай. Он повернулся к доктору Линтхауэру, который присутствовал на зрелище, явно испытывая дикое наслаждение. —

Кстати, нельзя ли, пока сей джентльмен приходит в себя, устроить маленькую интермедию с карнавальным персонажем.

— Да, да! — закричали остальные. — Давайте поджарим ноги парня в маске.

— Хануман оставил его себе, — сухо ответил доктор.

— Но ноги ему надо погреть, — раздались крики. — Ему холодно!

Линтхауэр колебался, но увидел вокруг недовольные лица.

— Разрешаю один удар, но только один, — согласился доктор. — На этом человеке капюшон. Разрешаю вам, Пай, нанести один удар стилетом. Постарайтесь выколоть ему глаз и получите десять фунтов. Если не попадете ему в зеницу ока, заберу двадцать фунтов из вашей награды.

— Согласен! — воскликнул Пай. — Дайте мне стилет!

Йен протянул бандиту нож.

— Целься хорошо, мой милый! — крикнула Иви. — Получишь десять фунтов! Поделим их?

Со всех сторон раздались смешки.

— Попадет! Не попадет!

— Попаду! — крикнул Пай, замерев перед человеком в маске.

Ничего не свидетельствовало, что человек услышал сказанное, но Иви заметила, что скованные руки сжались. Она радостно поделилась наблюдением с остальными:

— Он трусит, этот тип! Выколи ему глазик, мой дорогой Пай!

Лакей поднял оружие, примерился и, скривившись, опустил руку…

Но сталь не коснулась ткани капюшона. Пай издал чудовищный вопль и рухнул на пол, извергая поток черной крови. Пуля пронзила ему шею.

В то же мгновение подвал наполнился криками, ругательствами и шумом опрокидываемых столов.

— Спасайся, кто может! — вопили бандиты. — Нас предали!

Слишком поздно! Выстрелы раздавались со всех сторон. Матросы Фландрии бросились в рукопашную.

из

Ужасная бойня.

Бандиты падали, скошенные смертоносными пулями револьверов моряков и полицейских.

Голова Линтхауэра лопнула, как переспелый орех. Том Уиллс выстрелил в него с расстояния в два фута. Иви корчилась на полу. Ее ранили в живот, и она изрыгала страшные проклятия. Один из матросов прикончил ее, раздавив голову, как гадюке.

Вдруг над всеобщим шумом вознеслись более пронзительные крики. Эдвард ван Бюрен ринулся в глубину подвала, откуда они доносились, и на секунду замер от ужаса.

Гентец перекручивал китайца Йена, словно дешевую тряпичную куклу, набитую соломой. Он пытался четвертовать палача живым.

— Он заслужил это! — спокойно произнес матрос. — А потом я не люблю желтого цвета!

Быстрым движением он схватил китайца за подбородок и перегнул его голову назад. Раздался ужасающий треск — лопнул позвоночник. Китайский палач умер.

В подвале постепенно устанавливалось спокойствие. Большинство бандитов было убито. Остальные, тяжело раненные, валялись на полу, а матросы вязали их, как обычные пакеты.

Только сейчас Том заметил человека, прикованного к столбу.

Он сорвал с него капюшон и завопил.

Перед ним стоял бледный, но живой Гарри Диксон!

Гарри Диксон!

Живой Гарри Диксон!

Гарри Диксон, чью отрезанную голову он видел собственными глазами!

И Том от радости потерял сознание.

Быстро освобожденный от цепей Гарри Диксон помог своим спасителям обследовать замок, но больше никого в нем не нашли.

— У нас в руках вся банда, вернее, то, что от нее осталось, — заявил начальник полиции.

— У нас в руках нет главаря! — поправил его Гарри Диксон.

Простите… Доктор Линтхауэр умер от руки вашего ученика.

Главарь не он.

Учитель, — прошептал Том, — объяснитесь…

В этот момент появился радист Фландрии.

Срочная радиограмма для Гарри Диксона! — выкрикнул он. — Из Лондона, из Скотленд-Ярда!

Значит, меня там считают живым, — с улыбкой произнес сыщик и взял депешу.

Прочел ее и с улыбкой протянул Тому и ван Бюрену:

Объяснение тайны шестой головы, друзья мои.

Они прочли текст.

Хорошо загримированная голова. Голова не Гарри Диксона, а Джима Пайка. Поздравления и удачи! Гудфелъд.

 

Бог Хануман

Гарри Диксон и Том Уиллс остановились в Гранд-отеле Брюгге. Пару дней они отдыхали, наслаждаясь полным бездействием.

Почему бы не вернуться в Лондон? — предложил Том на третий день после освобождения учителя.

Последний акт пьесы еще не состоялся, — ответил Диксон.

А! И долго занавес будет ждать финала? — пошутил Том Уиллс.

Не позже сегодняшнего вечера, мой мальчик, — ответил сыщик, не скрывая отличного настроения, — я выбрал идеальные декорации для финала: прекрасный древний Брюгге с его бегинскими монастырями, чудесными памятниками и маленькими таинственными улочками.

Значит, будем ждать, лакомясь этим чудесным палтусом под белым вином, — пошутил молодой человек, разглядывая блюдо, которое метрдотель поставил перед ними.

Когда первые тени легли на уснувший город, гостиничный слуга явился в их номер и объявил Диксону, что прибыл посыльный и принес «вещь, о которой вы хорошо знаете».

Диксон улыбнулся и сердечно поблагодарил слугу.

— Малыш Том, — сказал он, когда они остались одни, — сегодня поздним вечером мы немного нарушим бельгийский закон, но полиция не будет иметь к нам претензий, как я полагаю, поскольку речь идет о ее репутации. Мы сейчас превратимся в обычных взломщиков.

— Отлично, — сказал Том. — Такая экспедиция мне по нраву. Масса непредвиденного и очарования!

— Вот это Том, который из Шерлок Холмса хочет превратиться в Арсена Люпена! — расхохотавшись, заявил Гарри Диксон.

В разгар ночи они покинули гостиницу, обутые в фетровые сапоги и одетые в черные костюмы.

— Револьвер? — спросил Том.

— Если хотите, но этого лассо, которое я спрятал под пальто, мне с лихвой хватит…

— Будете ловить лошадей, как ковбои?

— Лошадей нет, но всё же поганое существо!

Улицы были пусты. Невидимые куранты пропели над спящим городом. Колокол отмерил поздний час.

Они углубились в лабиринт улочек прелестного квартала Миннерватер, где Том услышал журчание воды в древних шлюзах.

— Учитель, — тихо спросил он, — вот уже полчаса за нами следует тележка. Тележка, накрытая черным брезентом.

Сыщик не обернулся.

— Пусть она следует за нами, Том. Я бы расстроился, если бы она не следовала за нами.

Они остановились перед высоким домом, увенчанным коньком. Дом был черным, ни одно окно не светилось.

Гарри Диксон немного повозился с замком, и дверь открылась.

Они оказались в просторном коридоре, который бесшумно прошли. Перед лестницей Гарри Диксон включил миниатюрный фонарик. Узкий луч света осветил ступени лестницы. На втором этаже сыщик и его спутник остановились и перевели дыхание. Дом был безмолвным и словно вымершим.

— Осторожно! — шепнул Диксон, толкая одну из дверей.

Лучик света обежал просторную комнату.

Том Уиллс тихо присвистнул.

Один из лучших рабочих кабинетов, которые он когда- либо видел. Стены буквально исчезали под книгами, произведениями искусства явно восточного толка, на мебели стояло множество восточных предметов.

— Где мы? — спросил Том.

— У нашего друга, доктора Луммеля, — тихо ответил Гарри Диксон.

— Несчастный, убитый в Британском музее?

Гарри Диксон не ответил, но, в свою очередь, присвистнул.

— Теперь будем настороже, как никогда! — посоветовал он.

Едва он произнес эти слова, как Том вскрикнул от ужаса. Что-то ужасное, неопределенное, выпрыгнуло из стены, что-то волосатое коснулось его щеки, оцарапав ее до крови. Он тут же услышал свист лассо. Учитель крикнул:

— Том, свет! Выключатель у двери.

Том машинально повиновался.

Яркий свет залил комнату, а Том Уиллс вновь завопил от ужаса. В петле кожаного лассо билась волосатая рука, заканчивающаяся опасным когтем. Она походила на отвратительную змею. Рука выступала прямо из стены.

— Держи револьвер наготове на случай, если тип шелохнется, — приказал Гарри Диксон, — но не слишком его повреди, если придется стрелять. Мне он нужен живым.

С этими словами он начал с силой бить ногой в стену. Это оказалась простая фанерная перегородка, которая быстро поддалась.

— Внимание! — рявкнул сыщик, заметив, что перегородка закачалась, готовая рухнуть на них.

Послышался яростный вопль. Том Уиллс увидел, как в комнату впрыгнула темная фигура. Но Гарри Диксон был проворнее, и через мгновение фигура лежала на полу, спутанная лассо.

Том Уиллс увидел громадную, ужасно гримасничающую обезьяну.

— Том, представляю вам бога Ханумана! — весело воскликнул Гарри Диксон. — Ступайте на улицу и скажите нашему другу ван Бюрену открыть железную клетку, которая стоит в тележке. А я приведу птичку!

Через час Гарри Диксон представлял своего пленника на дворе центрального управления полиции:

— Господа, представляю вам бога Ханумана и одновременно убийцу охранника Дэвида Бенса, Джима Пайка и, несомненно, многих других.

— И доктора Луммеля! — добавил Том Уиллс.

— Нет! — перебил его Гарри Диксон.

— Но, господин Диксон, — пробормотал начальник полиции, — мы не можем предъявить это животное судьям. Единственное, что мы можем сделать, так это отослать его в зоопарк Антверпена.

— Вовсе нет, — усмехнулся сыщик. — Эта обезьяна предстанет перед судом в самое ближайшее время.

— Но со времен Средневековья больше не судят животных, уличенных в убийстве, — иронически хмыкнул полицейский.

— Подождите, шеф, — сказал сыщик. — Пусть один из ваших агентов раскалит добела кочергу в этой милой печке.

— Боже, господин Диксон, это ненужная пытка, разве не так? — в замешательстве спросил полицейский.

— Прошу вас только чуть-чуть терпения, — усмехнулся сыщик.

Принесли раскаленную кочергу.

Сыщик медленно подошел к решеткам клетки.

Все увидели, как обезьяна со страхом вжалась в самый дальний угол клетки, но сыщик без всякой жалости просунул раскаленную кочергу и ткнул в шерсть обезьяны. И тут произошло нечто невообразимое. Животное издало крик боли и вдруг завопило:

— Пощады! Пощады, господин Диксон!

— С ума можно сойти! — воскликнул начальник полиции.

Эдвард ван Бюрен впервые с начала удивительного приключения пошатнулся.

Теперь представляю вам доктора Луммеля в его подлинном обличье, — холодно произнес сыщик. — Вы всегда видели его бритым, с лицом, спрятанном за громадными очками, одетого, как джентльмен, и всегда в черных перчатках. Теперь, когда растительность на его лице отросла и на нем нет одежды, вы видите его таким, каков он есть на самом деле. Жаль, что его ждет палач, а то Барнум отвалил бы ему приличные деньги.

Я не понимаю… Я не понимаю, — раздавались стоны вокруг Гарри Диксона.

Ну что же, господа, ничего не мешает мне поднять последнюю завесу тайны. Но лучше это сделать за бутылочкой хорошего вина и рядом с коробкой превосходных сигар, не так ли?

Когда голубоватый дымок поднялся к потолку, а темно-красное вино наполнило бокалы, Гарри Диксон заговорил:

Доктор Луммель — ученый, большой ученый, хотя я думаю, что он буйнопомешанный. Он долго пробыл в английской Индии, особенно в окрестностях Лахора. Вам известно, что этот таинственный край богат существами, которых называют людьми-зверями. Однажды я столкнулся с одним из них во время крайне опасного расследования.

Это люди, чье тело внезапно обрастает шерстью. Их конечности деформируются. Они выглядят, как дикие животные, вроде тигров, хотя чаще всего походят на обезьян. Впоследствии нередко меняется и их менталитет, превращая их в чудовище, на которое они походят.

Эти случаи были исследованы. Наши ученые считают, что это результат как физического, так и душевного заболевания. Некоторые полагают, что эта болезнь напоминает проказу.

Наверное, доктор Луммель где-то подхватил эту таинственную заразу, но не расстроился, а решил использовать ее для создания славы самому себе.

Он много изучал некоторых богов-животных в Индии, в частности бога Ханумана, огромной обожествленной обезьяны.

И слепо поверил в могущество этих божеств. Думаю, он отказался от христианской веры и принял восточную веру.

Болезнь развивалась и вскоре превратила его в ужасное обезьяноподобное существо.

И тогда доктор Луммель решил, что является живым воплощением бога Ханумана.

Он нашел вокруг других людей, готовых поверить в это. Это были богатые индусы и некоторые невротические белые.

И тогда он решил воплотить в жизнь удивительный план мести Востока Западу!

Но для этого следовало вернуться в Европу.

Он вырядился в подобающие одежды, наголо выбрился, надел черные перчатки, которые никогда не снимал. Заметьте, доктор Луммель всегда носил их! Это была первая улика, которая вывела меня на след истины.

Богатые индусы, поверившие в его миссию и надеявшиеся опрокинуть британское могущество, снабдили его несметными богатствами.

Луммель приехал в Англию. Ему было легко благодаря своей репутации добыть нужные рекомендации для посещения Британского музея.

При помощи охранника Уиллиса, который искупил свои прегрешения жуткой смертью под пытками, смог украсть самые лучшие украшения, хранящиеся в нашем национальном музее. Он называл это возвращением сокровищ, украденных Западом.

Он мог входить в музей по ночам.

Однажды ночью он убил Бенса и ранил Уиллиса, который пытался помешать ему совершить убийство. Но, увы, поскользнулся в зале идолов, куда они прибежали на шум. Тем временем Луммелю, уже бывшему внутри, ожидание показалось долгим, и он начал читать газету, которую ему прислали накануне. Там с издевкой раскритиковали его работу. Охваченный яростью, поскольку этот человек невероятно раздражителен, он порвал ее. Один обрывок упал на пол.

Тут он услышал шаги охранника Миллера и спрятался за статуей Ханумана. Я узнал, что у Миллера была привычка разговаривать с идолами, чтобы скоротать долгие часы ночной службы, и делал он это без особого почтения перед изображением богов.

Вероятно, он оскорбил обезьяноподобного бога. Эта ругань вывела Луммеля из себя, и он убил служителя.

Тогда он совершил детский проступок. Он вымазал кровью жертвы руки статуи. Он всё еще считал себя среди суеверной толпы индусов, а не среди европейцев, где сыщики не столь суеверны.

Когда он узнал, что я нашел обрывок газеты, и понял, что я вскоре доберусь до истины, он исчез, симулировав новое убийство.

Поскольку он располагал громадными деньгами, он собрал вокруг себя банду отъявленных каналий ради совершения многочисленных преступлений. Он легко склонил к сотрудничеству доктора Л интхауэра, человека извращенного, который постоянно нуждался в деньгах.

Тогда он избрал для своей банды негодяев необычное название — Клевреты Дьявола.

С помощью целой армии убийц он похитил крупнейших ориенталистов Англии, в которых видел тех, кто извращает святое учение, и ужасным способом казнил их.

Джим Пайк был членом этой банды, и мы знаем, как он кончил.

Вот такова вкратце история Клевретов Дьявола и их главы, ужасающего доктора Луммеля, живого бога Ханумана.

А теперь, полагаю, у меня еще есть время успеть на ночной экспресс до Остенде, откуда в самый ранний час я смогу сесть на паром до Дувра. Доброй ночи, господа.

 

Странная игра в механическую рулетку

Проходя от Друри-Лейн, что в Кингсвее, через короткую и темную Уайлд-стрит, Гарри Диксон частенько замечал один и тот же квадрат ослепительного света, падающего на мостовую.

То ли лавчонка, то ли магазинчик торговца мясом, то ли забегаловка, открытая всю ночь и обслуживающая клиентов прямо у стойки. Нечто вроде крохотного кафе, выложенного белой керамической плиткой и выглядевшего невероятно чистым для крохотного заведения со слишком ярким освещением, которое скрадывало грязь и пыль. Здесь явно не жалели оплаты за киловатт-часы…

Над всегда открытой дверью блистала неоновая вывеска, разрывая темноту своими фиолетовыми и оранжевыми буквами: «Морепродукты Булони» («Французский дом»).

С десяти часов вечера до шести утра здесь обслуживали ночных гуляк, потчуя их жареной камбалой, тушеными мидиями, картошкой в масле, закусками, залитыми уксусом, сэндвичами с сыром и кондитерскими изделиями.

В дальней части стойки разливали чай, кофе, легкое пиво и подогретое вино. Никакого крепкого алкоголя.

Когда сыщик оказывался вечером поблизости от этого заведения, то иногда делал крюк, чтобы пройти мимо этого ярко освещенного и теплого убежища во враждебном мраке метрополии.

Он никогда не заходил внутрь, поскольку его инстинкт истинного гурмана протестовал против вони прогорклого масла и неприглядного вида горы пищи, но он всегда с удовольствием следил за автоматическими движениями официантов и жадной торопливостью клиентов.

Вскоре хозяин забегаловки стал здороваться с ним, как со старым знакомым, поскольку частенько видел его стоящим перед сверкающей витриной.

Это был большой и жирный мужчина с бесстрастным, чуть печальным лицом, который суетился вокруг огромных поддонов с горячей пищей, металлических подносов с готовой едой и фаянсовых сосудов, наполненных всяческими съедобными продуктами.

Однажды вечером…

6 мая между вторым и третьим часом утра Гарри Диксон возвращался с премьеры в одном из театров Друри-Лейн. Спектакль был продолжен дружеской попойкой, которую организовал директор и от которой сыщик не смог отвертеться.

Ночь была холодной и дождливой. Гости, покинув театр, разлетелись, как стая воробьев, в поисках свободных такси и кебов. Диксон уступил свой автомобиль паре пожилых актеров, которые были напуганы перспективой столь позднего возвращения под дождем в далекий пригородный дом.

Он бодро шагал в направлении Иннса, где был почти уверен, что найдет свободный автомобиль, который довезет его до Бейкер-стрит. Проходя по Уайльд-стрит, он издали увидел яркий свет в знакомой забегаловке и внезапно решил зайти в нее и выпить какой-нибудь горячий напиток.

К его величайшему удивлению, маленькое и ярко освещенное заведение было совершенно пустым. Поддоны с готовящейся пищей шипели на едва горящем газу, а громадный медно-никелевый самовар тоскливо призывал к себе, выпуская пары перегретого пара.

Сыщик постучал по мраморной стойке монетой, а поскольку не дождался ответа, громко позвал: «Эй, кто-нибудь!»

Задняя часть заведения была отделена занавесом из тяжелой прорезиненной ткани вроде брезента. Он спускался с потолка до самого пола, образуя блестящие складки и отделяя зал заведения от задних комнат.

Гарри Диксон ни разу не видел, чтобы этот занавес поднимался, а поскольку на его призывы никто не отвечал, решил бросить нескромный взгляд за занавес. Он увидел маленькую гостиную неправильной формы, оклеенную розовыми обоями. Вся мебель состояла из древнего арабского сундука и круглого стола. С потолка свешивалась горящая электрическая люстра. В углу стояла небольшая печурка. Сквозь слюдяное окошечко виднелось красноватое пламя.

Но, как и в зале, здесь никого не было.

Гостиная с арабским сундуком, похоже, не имела другого входа, как проем, закрытый занавесом, через который сыщик проник в заднее помещение. Это никоим образом не удивило Гарри Диксона, который понял, что держатели забегаловки арендовали только первый этаж дома.

Диксон собрался было уходить, когда кто-то вошел в зал и свистнул.

Гарри Диксон вышел из гостиной, готовясь объяснить посетителю, что тот попал в кафе, где почему-то отсутствуют хозяева.

Посетитель стоял к сыщику спиной и смотрел на улицу, продолжая насвистывать сквозь зубы какую-то мелодию из спектакля кабаре. Услышав шорох занавеса, он медленно повернулся.

— Ха-ха! — усмехнулся он. — Торговец жареной картошкой в вечернем одеянии. Полагаю, порции сегодня будут соответствующие.

Сыщику редко приходилось видеть столь отвратительные лицо и фигуру. Клиент был низеньким, почти карликом. Из-под воротника грязного плаща выступала тощая шея, на которой покачивалась костлявая голова. Лицо отличалось острыми как бритва скулами, и на нем белым яростным огнем сверкали два выпученных глаза, похожих на лампочки.

На мужчине не было шляпы, которая прикрыла бы черную сверкающую шевелюру, словно лаком приклеенную к черепу.

Окинув Диксона наглым взглядом, тип вновь повернулся в сторону улицы и внимательно стал смотреть то в одну, то в другую сторону. Но опустившийся смог буквально накрыл Уайльд-стрит влажным дымом, а потому ярко горевшая витрина едва освещала край тротуара.

Человек проворчал, что ему на всё наплевать.

— Вы кого-нибудь ждете? — осведомился Гарри Диксон, внезапно приняв решение сыграть роль хозяина, поскольку, несомненно, ночной посетитель принял его за владельца забегаловки.

— Нет, но послушайте! — внезапно взвизгнул карлик. — Думаете, имеете право задавать мне вопросы, джентльмен- неудачник?

Он яростно глянул на сыщика и повернулся к фаянсовым сосудам, с презрением глянув на их содержимое.

— Виски есть? — хрипло спросил он.

— Виски нет!

— Черт! Буду знать, как приходить раньше времени.

Он сунул руку в сосуд с маринованной сельдью, вытащил несколько филе и принялся их жевать. Потом выловил несколько луковых колец и с удовольствием полакомился ими.

— Неплохо, совсем неплохо. — проворчал он. — Так вы первый, Управитель?

— Да, — сухо ответил Гарри Диксон, тут же решив посмотреть, как будут развиваться события.

— Лостело ушел? Естественно, он так боялся, этот жирный мешок костей, когда получил приказ освободить место для нас.

На улице послышались шаги. Мужчина с беспокойством глянул на дверь:

— Вообще-то я доволен, что пришел не первым в эту пустую забегаловку, поскольку Лостело мог схитрить. Ваше присутствие, Управитель, доказывает, что он ничего не сделал, а это мудро с его стороны. Может, пройдем за этот занавес, а то здесь слишком светло.

Пошли, — согласился Диксон и сел напротив незнакомца в небольшой розовой гостиной.

Вдруг карлик недоверчиво глянул на сыщика.

Почему вы не потребовали от меня знака? — спросил он.

Гарри Диксон не смутился и презрительно пожал плечами.

Сами знаете, что я не должен этого делать, — усмехнулся он. — Мне легче свернуть вам шею, если вы не сможете его показать, когда я потребую.

Намек на тощую шею, самое уязвимое место человечка, похоже, подействовал на него.

Ладно, вот он, — сказал он, вытаскивая из кармана диск из желтого металла размером с монету в два су.

Спрячьте его, — сурово сказал сыщик. — Я пока ничего не требовал.

Черт, мне кажется, у вас сволочной характер, — пробурчал собеседник.

Весьма… — подтвердил Гарри Диксон суровым голосом.

Но ему с трудом удавалось скрыть огромную радость, охватившую всё его существо. На краю сундука, стоящего рядом с саламандрой, он заметил диск из такого же металла, что и диск, предъявленный посетителем.

Он встал, резко повернул задвижку дверцы, ворча, что в комнате не очень тепло. Потом, выпрямляясь, прихватил странный предмет.

Несколько минут прошло в полном молчании. Затем мужчина достал старые никелевые часы и заявил, что вскоре стукнет три часа.

Надеюсь, когда всё будет в порядке, мы закроем ставни и перекусим, — сказал он. — В этой лавочке есть, что поесть и выпить.

Гарри Диксон промолчал. Он ощущал, что это человек пустой и презренный, но инстинкт подсказывал ему, что вскоре проявятся более опасные силы. В этот момент они услышали, что кто-то вошел, отодвинул занавес и проник в гостиную.

Это была женщина неопределенного возраста в пальто из грубой шерсти. В руке у нее был чемодан из черной кожи.

Она без всяких приветствий уселась в одно из кресел, сняла одну перчатку и показала блестящий диск из желтого металла.

Незнакомец показал свой значок. То же сделал и Гарри Диксон.

Женщина кивнула, вновь натянула перчатку, открыла чемодан, достала из него книгу и принялась читать.

Гарри Диксон слегка удивился, прочтя название книги «Замок Черных Лиц» Анны Радклиф.

Это был один из ужасных романов о призраках, который знаменитая писательница издала век назад. Чтение книги вызывало нешуточный страх у жителей Англии и даже континента.

Женщина не прочла и одну страницу, как послышались торопливые шаги, свидетельствующие о появлении еще одного посетителя.

Почти по пятам за ним вошли еще два человека, а минуту спустя появился бедно одетый старик, с трудом передвигавший ноги.

Все, войдя в гостиную, угрюмо вытащили пресловутую монету и погрузились в полное молчание, словно не замечая остальных.

Наконец заговорил старик:

— Теперь можно закрыть лавочку. Нас семеро.

Никто не шелохнулся, словно слова старика не были обращены ни к кому.

— Ладно, — сказал он. — Сделаю сам. Кстати, я не надеялся увидеть Лостело после того извещения, которое QH получил.

Гарри Диксон услышал, как ставни на витрине опустились с металлическим лязгом, потом щелкнул выключатель, и огни в забегаловке погасли.

Старик вернулся и объявил:

Денежная штуковина находится за стойкой. Но она слишком тяжела для меня. Кто поможет мне перенести ее сюда?

Вызвался карлик.

Вскоре они вернулись, неся игральный автомат. Такие стояли в бедных пригородных кабаре. Опустив монету в два су, можно было выиграть десять или двадцать монет и даже сорок, если стрелка указывала на выбранный цвет.

Щель для опускания монеты была ртом на искаженном гримасой лице сатира.

Старик извлек из кармана горсть монет, выбрал три и одну за другой сунул их в щель, хотя обычно правила запрещали это. Затем нажал рычаг.

Цветной диск начал крутиться, остановился, старик продолжил игру, сунув в щель две двухпенсовые монеты, потом еще две. При третьем вращении диска в приемник посыпался дождь монет.

Старик достал их, бросил изо всех сил в сторону буфета и, потирая руки, сказал, что всё готово.

Я играю лишь во второй раз в жизни, — расслышал его бормотанье Гарри Диксон. — Будет ли у меня новая возможность? Начинайте, — приказал старик, указав на карлика. — Потом игра продолжится слева направо.

Гарри Диксон разглядывал безмолвных существ, сидящих за круглым столом. Трое игроков, которые пришли почти одновременно, ничем не выделялись ни обликом, ни поведением. Это были мужчины разного возраста, одетые в обычные костюмы. Они походили на служащих Сити.

Я начинаю! — воскликнул карлик, достал свой значок из кармана и сунул в пасть сатира. — Ставлю на красное! — крикнул он.

Колесо завертелось, и выпало зеленое. Искаженный рот сатира открылся и выплюнул значок в приемник.

Таков мой шанс! — захныкал игрок.

Старику, потом трем остальным участникам игры также не повезло. Их жетоны с презрением выплюнул сатир.

Всё изменилось, когда читательница романа поставила на синее.

Рот раскрылся шире, и из него посыпался град монет, наполнивших приемник на две трети.

Гарри Диксон едва заметно вздрогнул от удивления: читательница получила выигрыш в виде золотых монет.

Она не выглядела особенно взволнованной и небрежно бросила деньги в чемодан.

Настал черед Гарри Диксона. Он поставил на желтое и выиграл десять соверенов.

Игра продолжалась чередой проигрышей и выигрышей, но везло не всем. Женщина выигрывала много, а старик получил полный приемник золота, поставив на белое.

Трое мужчин выиграли каждый по десять соверенов. Диксон дважды выиграл такую же сумму. Карлик ничего не выигрывал и мрачно стонал.

Никто не обмолвился ни словом. Ночь подходила к концу. Сыщик видел, что старик несколько раз доставал из кармашка часы и смотрел на циферблат, покачивая головой.

— Последний круг, — объявил он.

Он оказался удивительно щедрым на выигрыши. Белое выходило раз за разом, наполняя приемник золотом. Исключением был карлик. У него приемник по-прежнему был пустым.

Последним должен был играть Диксон.

Он заметил, что никто ни разу не поставил на черное. Он каким-то наитием передвинул стрелку на этот мрачный цвет и приготовился опустить жетон в щель.

Его остановило всеобщее восклицание.

Все вскочили. В их глазах, с какими они смотрели на него, были удивление и даже ужас.

— Черное! Вы… вы ставите на черное… — пробормотал старик, внезапно побледнев. — Простите меня… Таков закон. Я вынужден попросить ваш жетон. Я должен его видеть, ВЦ знаете это…

Он схватил значок дрожащей рукой, потом внезапно наклонился и протянул Гарри Диксону жетон, не осмеливаясь поднять на него глаза.

Да сбудется ваше желание, а заодно и наше! — у него перехватило горло.

Никогда еще сыщик не видел, чтобы лица так внезапно и странно перекосились.

Мужчины побледнели и не сдерживали дрожи. Карлик стал жертвой невыносимого страха. Только женщина смотрела на него ничего не выражающим взглядом.

Сыщик медленно опустил рычаг, и колесо Фортуны завертелось. В гостиной царила мертвая тишина. Колесо закончило вращение, дрогнуло, прыгнуло к черному треугольнику и…

Остановилось на белом.

Глотки людей исторгли радостный крик. Диксон видел, что мужчины глубоко вздохнули, как ныряльщики, поднявшиеся с большой глубины. Карлик вопил от радости. Старик охватил голову ладонями и, казалось, беззвучно плакал. Побледневшая женщина зажмурилась.

Мы можем идти, Сеньор? — спросил старик, поворачиваясь к Диксону, не осмеливаясь поднять на него глаза.

Сыщик кивнул, и все бегом бросились прочь из гостиной. Через мгновение забегаловка опустела. Шаги беглецов быстро исчезли в тумане.

Гарри Диксон остался в одиночестве в забегаловке перед странной двухгрошовой головой.

Он внимательно разглядел свой значок. Он был изготовлен из золота и имел стандартный рисунок черепа с перекрещенными костями под ним. На обратной стороне был выгравирован иероглиф, похожий на неровный ромб, пересеченный двумя параллельными линиями.

Он заметил, что старик глядел именно на этот символ, вызвавший его замешательство.

Он встал и тщательно обследовал дом, а вернее, две соседние комнаты. Они ничего ему не открыли. В сундуке он нашел сосуды, наполненные различными ингредиентами для изготовления пищи. Кассовый ящик забегаловки был пуст. Нигде не было одежды.

Тогда он принялся играть в одиночестве, ставя всё время на черное. Наконец выпало черное, и посыпался настоящий золотой дождь, переполнивший приемник монетами, которые потекли на стол звучным водопадом. Игральная машинка полностью опустела. Сыщик в задумчивости складывал монеты в столбик, когда машина вновь заработала сама собой и в приемник выпал блестящий предмет.

Это был небольшой плоский ключик из голубоватой стали с крайне сложной бородкой.

Уже началось утро, когда сыщик осторожно покинул странную забегаловку, унося деньги и ключ от таинственной дверцы.

Он дождался вечера и вновь приехал к забегаловке. Ставни ее были по-прежнему опущены.

Весь день Диксон собирал информацию.

Две комнаты первого этажа были сданы на год в аренду компанией недвижимости некоему Лостело, по происхождению французу. Здесь он не жил, а проживал на спокойной улице Клеркенуэлл, куда Диксон немедленно отправился.

Как сыщик и ожидал, адрес был фальшивым. Никто не знал Лостело.

По распоряжению властей забегаловка была опечатана, но никто и никогда не явился, чтобы снять арест с имущества.

 

Преступление в Клиссольд-парке

Гарри Диксону не пришлось прилагать особых усилий, чтобы заполучить пресловутую голову-автомат. Это был серийный аппарат, изготовленный одной французской фирмой, к механизму которой подсоединили маленькое, но чрезвычайно хитрое устройство.

Подача трех монет по два су, потом еще двух и еще двух полностью опустошала карман с мелкими монетами и открывала доступ к золотым монетам.

Сыщик связался с французским производителем. Тот ответил, что никогда не вносил никаких изменений в конструкцию и не получал просьб сделать это.

Изучив механику автомата, Диксон понял, что выигрыш при ставке на черное полностью опустошал золотой запас и включал часовой механизм, который мог через несколько минут выбросить в наклонившийся приемник некий предмет. Таким образом, в его распоряжение попал ключ.

Он послал Тома Уиллса обойти весь Лондон в поисках идентичных игральных машин. Молодой человек вернулся через несколько дней с довольно весомой добычей. Он обнаружил восемь подобных автоматов.

Но все они оказались обычными механическими игральными машинами, позволяющими выиграть несколько су, но чаще всего оставляли игрока без всего. Ни один из них не реагировал на подачу нескольких монет подряд в щель, а также не выплачивал выигрыш золотыми монетами.

Гарри Диксон решил, что существует некая масонская ложа, объединяющая эксцентричных людей, но в это время произошло преступление в Клиссольд-парке.

Июнь заканчивался, и многие школы закрывали свои двери на долгие каникулы.

Среди них был Говард-колледж, частное заведение для юных богатых бездельников, которым хватало среднего образования с обязательным изучением хороших светских манер.

Говард-колледж расположен на Грин-лейнс, и его сад соседствует с громадным Клиссольд-парком.

Директором этого почтенного заведения был доктор Стивен Говард. Он отпустил всех учеников на каникулы и собирался устроить себе продолжительный отдых.

Хотя его отдых стоит назвать относительным, поскольку педагог собирался писать бесконечные эссе и мемуары об устаревшей и подзабытой литературе начала XIX века.

На следующий день после расставания с учениками доктор Говард взял стопку чистых листов и полгаллона фиолетовых чернил, уселся перед открытым окном и приступил к работе.

Он работал весь день и даже часть ночи, поскольку слуга через дверь пожелал ему доброй ночи, когда пробило одиннадцать часов. В час утра этот слуга по имени Питер Сламкин проснулся от сильнейшего приступа зубной боли. Он встал, чтобы принять старое лекарство, которое считал самым надежным, а именно «якобинскую воду». Затем выглянул в окно.

Он увидел, что лампа на столе доктора погасла, и решил, что тот отправился спать.

Между тремя и четырьмя часами ночи зубная боль вцепилась ему в челюсти с новой силой, и Питер принял новую порцию «якобинской воды».

Он машинально выглянул в окно, чтобы узнать погоду, поскольку утром собирался отправиться на рыбную ловлю.

Конечно, не в привычках доктора Говарда было подниматься среди ночи, чтобы вновь засесть за работу. «Один раз еще не привычка», — сказал себе Питер Сламкин, снова укладываясь в постель.

Когда он проснулся, то почувствовал себя свежим и отдохнувшим, готовым немедленно отправиться на ловлю пескарей.

Он проворно оделся и спустился по лестнице.

К своему величайшему удивлению он увидел свет в кабинете хозяина, хотя уже давно рассвело.

Он постучал, не дождался ответа и открыл дверь.

Доктор Говард сидел в своем кресле. Его голова свесилась на грудь. Немного крови стекло на его ночную рубашку, поскольку на нем был распахнутый пиджак. Удар кинжала прямо в сердце оборвал жизнь бедняги.

Питер по телефону предупредил полицию и, когда впускал примчавшихся полицейских, обратил внимание, что замки входной двери были открыты, а цепочка снята.

С самого начала по настоянию Скотленд-Ярда сыщик Гарри Диксон присоединился к следственной бригаде.

Доктор Стивен Говард не относился к большим ученым, но обладал отличными связями, и кое-кто из его покровителей увидел в убийстве национальное бедствие, которое требовало немедленного и всеобъемлющего отмщения.

Директорский дом был отделен от опустевших школьных помещений. Дом не был велик, а кроме того, поскольку доктор Говард прослыл человеком весьма экономным, если не откровенно скупым, то все работы по дому выполнял единственный слуга Питер Сламкин.

Сейф устаревшей модели, который взломщики вскрыли бы играючи, оказался нетронутым, хотя в нем хранилась немалая сумма денег. В ящике стола, не запертого на ключ, был найден набитый бумажник доктора, а также великолепный золотой портсигар, украшенный рубинами.

Гарри Диксон допросил Питера Сламкина, но бедняга ему почти ничего не рассказал.

Он пожелал мне через дверь спокойной ночи, — пожаловался Сламкин, — добавил, что барометр показывает хорошую погоду и что мне обязательно повезет на рыбной ловле… Он был хороший хозяин. После этих пожеланий он снова взялся за работу.

Откуда вы знаете, ведь вы его не видели? — спросил Гарри Диксон.

Тут нет ничего хитрого, — ответил слуга. — Все, кто знал доктора, скажут вам, что он совсем не производил шума, когда писал. Но его перо скрипело так сильно, что скрип был слышен даже через дверь.

Был вызван надзиратель школы, простой служака, который снимал комнату недалеко от школы. Диксон спросил его: То, что сказал Сламкин, правда?

Надзиратель выглядел ошарашенным и откашлялся, чтобы прочистить голос.

Не хочу никому противоречить, — тихо произнес он, словно извиняясь, — но я никогда не слышал…

Как? Вы никогда не видели доктора Говарда пишущим?

Видел, но никогда не слышал скрипа пера… Напротив… Питер Сламкин побагровел от гнева.

Что он еще лопочет, этот чертов надзиратель, который никогда досыта не ел? Что я лгу?

Нет, — пробормотал бедняга, — но я говорю правду.

Я, — возразил Питер твердым голосом, — не раз проходил мимо его двери и почти каждый раз слышал, как и вчера, скрип пера доктора!

— Секундочку, — перебил его Гарри Диксон. — Вы слышали, как он пишет. Но вы его не видели?

Сламкин задумался, потом медленно покачал головой:

— Послушайте, то, что вы только что сказали, сэр, удивительно для меня. Действительно, я его не видел. Правда есть правда.

— Прекрасно, — согласился сыщик. — Спуститесь на мгновение в гостиную. И вы тоже, господин надзиратель. Как вас?

— Проспер Ревинюс, помощник преподавателя французского языка.

— Спасибо. До скорого. Я буду вам чрезвычайно признателен, если вы останетесь в моем распоряжении еще на какое-то время…

Они удалились не попрощавшись, и Гудфельд, суперинтендант Скотленд-Ярда, выслушавший разговор в полном молчании, буквально бросился к своему знаменитому другу.

— Забавно, Диксон? Человек, который видел, как доктор пишет, не слышал скрипа его пера, а тот, кто слышал этот скрип, не видел, как тот пишет.

— Вряд ли можно лучше описать ситуацию, Гудф, — согласился сыщик.

— Как? Вы называете это ситуацией?

— Да… Да… Вообще-то всё это просто… Подождите!

Гарри Диксон наклонился над столом, вооружился лупой и указательным пальцем собрал немного сверкающей пыли.

Потом повернулся к Гудфельду. Глаза его горели.

— Какой шум больше всего походит на очень сильный скрип пера? — осведомился он.

— Ну, — усмехнулся Гудфельд, — к примеру, на хруст мышиных челюстей.

— Неплохо. А еще?.. Что бы вы сказали о маленьком напильнике?

— Да, но тогда доктор Говард вчера вечером не писал, а что-то обтачивал?

— Совершенно верно. А вот тому доказательство.

Гудфельд пощупал пальцем тонкую блестящую пыль и воскликнул:

Боже! Но это же золото! В прошлые века доктора обвинили бы в том, что он подпиливает экю!

Гарри Диксон долго рассматривал своего друга.

Ваши слова абсолютно верны, Гудфельд, — задумчиво прошептал он.

Он рассеянно листал бумаги, лежащие на столе. Только один листок был частично исписан.

Посмотрим, за какой труд взялся бедняга…

Он принялся вполголоса читать заголовок и подзаголовки:

Роман ужасов… Произведение Энн Радклиф… Замысел ее романа… Замок Черных Лиц… Ого! — вдруг воскликнул он.

Что такое, Диксон?

Ничего… Какое-то неясное воспоминание.

И внезапно память заставила его пережить странное приключение на Уайльд-стрит. Он мысленно увидел молчаливую женщину, углубившуюся в чтение этого романа.

Я знаком с этой историей, — вдруг сказал Гудфельд. — Я читал ее в одном шестипенсовом издании. Ужасающий роман. Прямо мурашки по коже. Дело происходит в Шотландии, в одном из горных замков в районе Дамфри. Там множество окровавленных или просто черных лиц, которые появляются в зеркалах, и ужасные клятвы, которые произносятся в полночь. Кроме того, там идет речь о сокровищах, которые охраняют то ли драконы, то ли призраки. И прочая, и прочая! Доктор Говард читал эту чушь? Я думал, он умнее. Мир праху его.

Он философски пожал плечами и последовал за сыщиком в соседнюю комнату, где на кровати лежал труп доктора.

Гарри Диксон внимательно изучил руки покойного.

Та же пыль забилась ему под ногти, Гудфельд, — сообщил он. — И посмотрите на мозолистые места на пальцах, которых изредка касался напильник. Доктор, похоже, работал долгое время, иначе у него не было бы столь выраженных мозолей.

— Надо бы выяснить, над чем он так упорно работал, а ведь одновременно он соблюдал тайну, — заметил Гудфельд.

Они вернулись в кабинет. Гарри Диксон остановился перед окном и замолчал перед тем, как раскурить трубку.

— Мне надо покурить, — проворчал он. — И надо поразмышлять… надо…

— …и найти, — с улыбкой добавил Гудфельд.

Утро занялось ослепительно ясным. В листве деревьев и на лужайках на все лады пели птицы. Две сойки отчаянно переругивались в кроне красного ясеня.

Гарри Диксон рассеянным взглядом следил за механическим полетом сороки и вдруг повернулся к Гудфельду:

— Я тоже читал этот роман. Тогда я был слишком молод. Не напомните ли мне имя одной из героинь?

— Сорокопут, отвратительная баба, которой нравилось усложнять свою поганую жизнь ужасающими преступлениями? Если я хорошо помню! Это было весьма умное существо и красоты удивительной. Но это отдаляет нас от текущих дел.

Гарри Диксон устало махнул рукой, жестом, могущим означать «кто знает?», потом снова задумался.

Гудфельд, который знал, что подобная задумчивая неподвижность приносила свои плоды в карьере сыщика, осторожно помалкивал и смотрел на сыщика почти с религиозным обожанием.

Вдруг Диксон вздохнул.

— Предмет, над которым работал доктор, был закончен между одиннадцатью вечера и часом ночи, — произнес он. — В этот момент свет в его кабинете погас… Между тремя и четырьмя часами ночи убийца был здесь вместе с ним.

Гудфельд собрался его прервать, но Диксон остановил его: — Говард ждал убийцу в это время, значит, не опасался визитера. Он показал законченный предмет… Эта вещь должна была иметь важнейшее значение, потому что подогрела жадность ночного посетителя до такой степени, что ему пришлось взять на душу грех убийства ради обладания им… Затем она быстро удалилась, поскольку она даже не удосужилась погасить лампу.

Она?! — воскликнул Гудфельд. — Почему вы дважды использовали местоимение «она»?

Потому что убийца — женщина, Гудфельд.

Ничто это не доказывает.

Доказывает… Ночь была очень теплой. Однако доктор Говард надел поверх ночной рубашки верхнюю одежду.

Действительно.

Из уважения к посетителю, вернее, из стеснительности перед посетительницей.

Диксон покачал головой.

Гудфельд, передайте мне этот бювар, — коротко приказал он.

Полицейский повиновался и передал сыщику широкий зеленый лист промокательной бумаги.

Диксон слегка присвистнул сквозь зубы.

Что-нибудь обнаружили? — с любопытством спросил Гудфельд, знавший эту победоносную привычку сыщика.

Вот это, — сказал Диксон. — Но сохраним это открытие в тайне от всех.

Он разглядел нечеткий отпечаток рисунка — неровную геометрическую фигуру, а именно ромб, пересеченный двумя параллельными линиями.

Да, — пробормотал он. — Доктор Говард был человеком, который подпиливал экю… а вернее, изготавливал их.

Фальшивомонетчик?

Ни в коей мере, не могу пока сказать, в какой стране имеют хождение такие странные монеты, которые он так тщательно подпиливал.

Но для себя сыщик уже уточнил.

«Говарду удалось изготовить диск-значок, подобный тому, которым обладаю я и который попал мне в руки в столь курьезных обстоятельствах в забегаловке на Уайльд-стрит».

Но оставил эти мысли для себя.

Можете позвать Сламкина и Ревинюса? — попросил он полицейского.

Слуга и надзиратель помирились, поскольку курили одинаковые сигары, явно происходящие из запасов покойного доктора Говарда.

— Сламкин, ваш хозяин собирался провести отпуск в Лондоне?

— Нет, сэр, поскольку он отпускал меня с середины будущей недели на целый месяц. А сам он хотел отправиться на целый месяц в горы Шотландии.

— Вы знаете куда?

— Конечно, потому что он проводил там рождественские каникулы, несмотря на отвратительную погоду и холод. Крохотное местечко в районе Дамфри. Доркдин. Вы знаете?

— Нет, но это не важно.

— А вы, господин Ревинюс, — внезапно обратился он к надзирателю, — вы будете проводить каникулы у себя в стране?

— Моей стране? — пробормотал надзиратель и покраснел.

— В милой Франции! — улыбнулся сыщик.

Бедняга опустил голову.

— Увы, не могу, поскольку я дезертир… Я покинул полк из-за ссоры с офицерами. Я рискую военной каторгой…

— Вы говорите по-английски почти как уроженец.

— Во Франции я был преподавателем английского языка, а теперь преподаю французский язык в Англии.

— Доктор Говард поручал вам какие-либо особые работы? Проспер задумался.

— Однажды мне пришлось переводить воспоминания Людовика XVI. Эти воспоминания касались работ по механике и слесарному делу, которыми увлекался несчастный король.

— Значит, вы остаетесь в Англии?

Надзиратель не ответил.

— Вы ничего не скажете, господин Ревинюс?

— Предпочитаю промолчать, чтобы не солгать, — откровенно признался молодой человек.

Гарри Диксон с симпатией глянул на него:

— Вы готовы рискнуть военным трибуналом, чтобы провести несколько недель на родной земле, не так ли?

— Да, признаюсь… У меня там… Около Сент-Омера живет моя старая кормилица. Она любит меня, как мать. Вы понимаете?

Желаю вам успеха, господин Ревинюс. Но можете ли вы сказать, что такого особого было в воспоминаниях, которые вы переводили для доктора Говарда?

Безусловно, хотя подозреваю, что манускрипт был пропитан изрядной долей романтизма. Известно или так утверждают, после казни Людовика XVI сундуки короля были найдены совершенно пустыми.

Король сумел переправить сокровища за границу, надеясь однажды оказаться там. Он лично изобрел систему тайника, которую невозможно взломать, поскольку использовал разные хитрые замки. Конец этих сомнительных воспоминаний больше напоминал какой-то сатанинский гримуар, который я перевел, но в котором ничего не понял.

Гарри Диксон отвел молодого человека в сторону.

Вытащил из кармана блокнот и на одном листке нарисовал ромб, пересеченный двумя параллельными линиями.

В воспоминаниях был рисунок этой почти геометрической фигуры? — спросил он.

Конечно, — ответил Ревинюс. — Этот рисунок служил подписью этого гримуара. На мой взгляд, это должен быть знак прорицателя или гадальщика, который и написал эту безбожную вещь.

С этими словами надзиратель расстался с сыщиком, невольно став его другом.

Когда за ним захлопнулась дверь и Диксон вновь оказался наедине с Гудфельдом, последний подал ему таинственный знак.

Действуйте с осторожностью, Диксон. Посмотрите, особо не выдавая себя, через стену сада в Клиссольд-парке. С некоторого момента я заметил поблескивание стекол, которые двигаются в зарослях.

Сыщик исполнил просьбу Гудфельда и через несколько секунд заявил:

Кто-то прячется в кустах и следит за домом с помощью бинокля.

Может, послать одного из агентов, чтобы допросить этого любопытствующего типа? — предложил суперинтендант.

Но тут же воскликнул:

— Смотрите, он смывается!

Гарри Диксон увидел хилый силуэт, с трудом выбравшийся из кустов и удаляющийся по поперечной аллее.

— Пошлите одного из полицейских в гражданском последить за ним! — крикнул он Гудфельду. — И пусть не теряет его из виду!

Он узнал старика, который играл вместе с ним в забегаловке на Уайльд-стрит.

 

Смерть Гарри Диксона и Тома Уиллса

Отчет инспектора Малдью, которому поручили слежку, попал к Диксону поздним вечером.

Старик сел в автобус, который довез его до Лондон-Бридж- стейшн. Там он вышел и, словно прогуливаясь, пешком добрался до квартала Бермондси. Примерно в полдень он вошел в ресторан фиксированных цен на Таннер-стрит и ждал, пока освободится столик у окна. Он заказал плотный завтрак и несколько раз брал пиво.

Малдью ни разу не заметил, чтобы старик наблюдал за кем-нибудь на улице. Покинув заведение, он неспешно продолжил путь. На Грейндж-род он вошел в чайный домик и взял лимонад. Отпив глоток, он отправился в заднее помещение, где расположены различные игральные машины, и остановился перед игральным автоматом типа «двухгрошовой головы». Он тут же принялся играть, ставя в основном на черное, и каждый раз проигрывал, поскольку черное никак не выпадало. В конце концов он бросил играть и отошел, покачивая головой. Тут же его место занял другой игрок и тоже поставил на черное. Ему светила удача, потому что приемник наполнился грудой монет.

Агент не стал интересоваться дальнейшей игрой и продолжил слежку.

Было уже далеко за полдень, и старик, выглядевший уставшим, остановился на углу Тауэр-род и бросил взгляд на пневматические часы, стоящие на улице.

Когда часы показали пять часов, старик ускоренным шагом двинулся в сторону Табард-стрит. Он быстро прошел длинную улицу и внезапно свернул на углу Викхэм-стрит, которая, как известно, вливается в квадратную площадь Викхэм-корт.

На площади стоит старый и красивый господский дом, названный Харвант-Хауз, ибо принадлежит семейству Харвант, пожилым знатным людям, которые уже долгие годы не живут в Англии, но сохраняют владение, которое из рук вон плохо управляется старыми поверенными в делах.

Дом необитаем с незапамятных времен. Инспектор крайне удивился, увидев, как старик достал ломик. Дверь распахнулась, открыв доступ в жилище.

Малдью продолжал наблюдать еще полчаса, но старик так и не вышел. Полицейский вернулся и сдал рапорт.

Гарри Диксон немедленно отдал приказы:

Харвант-Хауз полностью окружить, а любого человека, который попытается выйти из него или туда войти, немедленно арестовать.

Через несколько минут после получения сведений из полицейского участка Бермондси он позвонил адвокату Уинстону, чья контора располагалась на Ламбет-уок. Он занимался охраной Харвант-Хауза.

К аппарату подошел сам старый адвокат, был учтив и церемониален.

Харвант-Хауз? Э-э-э… На его ремонт жалко даже пары сотен фунтов, а для того, чтобы сделать его жилым, надо вложить целых две тысячи. Нет, у меня нет никаких письменных распоряжений насчет сдачи его в аренду. Как? Вы из полиции? Занятно. В доме нет ничего такого, что стоило бы оттуда вынести. Мебель изъедена древоточцами, а ковры выносились до основы. Господа воры ограбят сами себя, а время точно потеряют. Конечно, ключи в вашем распоряжении… Но позвольте мне посмеяться… Кража в Харвант-Хаузе. Ха-ха, это весьма забавно!.. Доброго вечера!

Диксон, чтобы не возбуждать любопытства очень редких прохожих, дождался темноты, чтобы войти в дом. Полицейскими силами руководил лично Гудфельд. Когда Гарри Диксон в сопровождении своего верного ученика Тома Уиллса прибыл на место, ему сообщили, что никто дом не покидал.

Кордон оцепления уплотнился, и Диксон, Гудфельд и Том вошли в Харвант-Хауз.

Мистер Уинстон ни капельки не преувеличил. Уже с порога в их легкие проник затхлый запах, словно они вошли в склеп.

На стенах с оборванными обоями серебрились следы улиток. Большую часть ламбрекенов изгрызли крысы.

Гарри Диксон принюхался к застоявшемуся зловонию?

— Здесь пахнет воском, свечами и обгоревшим фитилем. Мраморная лестница, бывшая некогда роскошной, а теперь превратившаяся в руины, привела их к целому ряду гостиных, где электрические фонарики сыщиков спугнули целые полчища серых крыс.

— В этом ужасном доме ни души, — проворчал Гудфельд.

— Есть свеча, — возразил Гарри Диксон и толкнул низкую дверь, ведущую в такой длинный зал, что свет их фонариков не доходил до противоположной стены.

Но даже в слабом свете можно было увидеть в конце зала большой стол и высокие церковные кресла.

Том Уиллс, возглавлявший шествие, внезапно вздрогнул.

Высокие спинки кресел были повернуты к сыщикам, но у молодого человека возник неясный страх, предчувствие, что в античных креслах, чьи сиденья пока скрыты от глаз, кто-то сидит.

Гарри Диксон поднял фонарик и едва не выронил его от удивления. Он осветил стоящий на столе предмет — двухгрошовую голову.

— Подойдем ближе!

Гудфельд вытащил револьвер, но Диксон только пожал плечами.

Белые лучи трех фонариков теперь осветили сиденья кресел, и полицейские увидели…

Трех неподвижных мужчин, вцепившихся в край стола.

Трех мертвых мужчин, чьи лица были искажены гримасой невероятного ужаса.

Кто они?! — вскричал Гудфельд. — Что они делали в пустом доме?

Он обшарил карманы мертвецов. И пока он совершал эти действия, его лоб покрывался морщинами. Карманы были пусты. Но Диксон их узнал. Это были три игрока с Уайльд- стрит, которых он принял за обычных служащих Сити.

Пусть ваша служба антропометрии поторопится, — посоветовал он Гудфельду.

Потом перенес внимание на механический аппарат: стрелка выигрыша стояла на черном.

Нельзя, чтобы до этого механизма дотрагивались, — приказал Гарри Диксон. — Я изучу его позже. Посмотрим, по какой причине умерли эти люди.

У них очень странные глаза, — вдруг сказал Гудфельд.

Всё это время Том Уиллс и еще несколько полицейских инспекторов тщательно обыскивали дом. Они вернулись с пустыми руками

Однако старикан не мог уйти отсюда так, чтобы его не заметили, — сказал Малдью. — Если только здесь нет потайного выхода. Но тогда почему он вошел открыто через уличную дверь, хотя принимал все меры предосторожности, чтобы не быть замеченным?

Кстати, — заговорил Том Уиллс, — здесь повсюду лежит такой толстый слой пыли, что малейшие следы ног за пределами вестибюля и этой гостиной были бы видны.

Полицейские из службы антропометрии прибыли и принялись снимать отпечатки пальцев мертвецов, потом уехали, пообещав в скором времени предоставить отчет.

Затем к делу приступил доктор Миллс. Врач-коротышка прибыл, как всегда, весь в делах и истекающий потом.

Прекрасно, прекрасно, — весело заявил он. — Мы опять столкнулись с глубокой тайной. Кстати, вы, Диксон, не были бы здесь, если бы от всего этого за двадцать шагов не разило чем-то смутным. Посмотрим на наших клиентов…

Он осмотрел трупы, осторожно ощупал суставы, словно не хотел потревожить покойных.

— Хм, думаю, в морге, куда я их велю перевезти, я не найду ничего нового по поводу их кончины, — проворчал он. — Острый сердечный кризис… Э! но…

Он почти фыркнул от смеха.

— У них лопнули глаза! Могу поклясться, что у них полностью отслоилась роговица! Невероятно… если допустить, что в этом мире существуют столь потрясающие вещи, о которых мы пока ничего не знаем.

— А причина этого странного… происшествия? — спросил Гарри Диксон.

— Если честно, то не знаю. И вряд ли узнаю скоро. Неизвестная причина, Диксон! Полное отсутствие знания. Большой X, как в алгебре, а решение задачи ой как далеко.

После предварительного осмотра тела отправили в морг, в вотчину доктора Миллса.

Приехал полицейский автомобиль. Оттуда выскочил один из инспекторов службы антропометрии.

— Мы поручили работу сразу трем бригадам, господин Диксон…

— Чтобы ничего не обнаружить, ведь так?

— Увы, вы правы… У нас есть только карточки преступников и хулиганов, которые хоть раз отсидели в тюрьме. Мы передадим отпечатки по белинографу во все крупные центры.

Гарри Диксон пожал плечами.

— Ладно. Иного я и не ожидал, — смирившись с неудачей, сказал он. — Эти люди вряд ли зарегистрированы у вас и где-либо еще.

— Мы опечатаем дом, — начал Гудфельд.

— А зачем? Не забывайте, что есть один исчезнувший человек, которого нам надо найти, Гудфельд. Можете пока отпустить ваших людей. Я еще на некоторое время останусь с Томом здесь. ч

— Брр, — проворчал суперинтендант. — Не очень приятное пребывание, мой дорогой друг!

Он расстался с ними, втайне радуясь, что избежал ночного бдения в компании двух сыщиков.

Они с грехом пополам устроились в зловещих креслах, и Диксон погрузился в размышления.

Том Уиллс скучал, но опасался нарушить задумчивость учителя.

Здесь отвратительно пахнет, — внезапно сказал он. — Похоже, горит какая-то тряпка.

Сыщик в свою очередь принюхался и согласился со своим учеником:

Да! Что-то горит… Надеюсь, огонь не охватил этот ужасный дом?

Едва он произнес эти слова, как послышался пронзительный свист и зал залил ослепительный свет.

Диксон и Том вскочили со своих мест, опрокинув кресла. Они задыхались, поскольку в зале царил невыносимый жар.

Игральный автомат! — завопил Том.

Механическое устройство превратилось в яркий костер, потом с глухим ударом взорвалось, разбросав вокруг горящие обломки.

Гарри Диксон и Том Уиллс едва успели убежать. Их по пятам преследовал гром, и вслед неслась река огня.

Бегите, Том! — крикнул сыщик, заметив, что ученик теряет силы.

Внезапно занавес огня отрезал вестибюль от лестничной площадки, где они находились. Они бросились обратно в зал, а потом побежали в задние помещения дома.

Там было чуть свежее, и они успели вдохнуть по глотку чистого воздуха.

Что здесь происходит? Что это за проклятый дом? — прокричал Том Уиллс.

Отличный трюк, — горько усмехнулся Гарри Диксон, — чтобы правоохранительные органы не смогли всё изучить, как положено. Пресловутая денежная голова устроила пожар в доме, где она находится.

Они выбежали на уложенный плитами двор, окруженный высокими стенами, и прикинули, смогут ли перебраться через них, чтобы выбраться из зоны пожара.

Зловещий треск раздавался со всех сторон. В окнах вспыхивали странные огни.

— Это невозможно, — пролепетал Том Уиллс. — Как огонь может распространяться столь быстро?

— Это не обычный огонь, — ответил сыщик, бегом передвигаясь вдоль стен в поисках места, где можно было перелезть через препятствие. — Это недоброй памяти ужасающий греческий огонь, который невозможно потушить и который распространяется с невероятной быстротой.

Внезапно над крышей взвился высоченный факел, и на двор посыпались пылающие обломки.

Издали донеслись вопли страха, и почти тут же послышался вой пожарных сирен.

Раскаленный обломок подкатился к ногам Гарри Диксона.

— Нам надо вскарабкаться на верхушку стены, — закричал сыщик, — иначе мы зажаримся через несколько минут.

Стекла окон лопались одно за другим, создавая мощнейший сквозняк, раздувавший пожар.

Дождь горящих осколков и камней сыпался надвор. В темном небе сверкали мириады искр.

Гарри Диксон в отчаянии закричал. Он не находил выхода. Он не видел ни малейшего способа вырваться из огненного круга. Он вместе с учеником оказался в настоящем огненном колодце, который неотвратимо сужался.

Том Уиллс застонал от боли, когда его коснулись раскаленные осколки. Его учитель бессильно опирался о стену, вдыхая горячий воздух и теряя сознание.

— Том!

— Учитель!

Это были их последние слова. С ревом катаклизма пламя обрушилось на двор, и через несколько минут стены Харвант-Хауза обрушились, как карточный домик. Катастрофа завершилась апофеозом всепожирающего пламени.

… Это было одно из самых ужасающих бедствий, попавших в трагические анналы Лондона.

В эту ночь сгорело пятнадцать зданий, более тридцати были серьезно повреждены. Чудом пожар не сделал жертвами жителей квартала. Впрочем, несколько пожарных получили серьезные ожоги.

Гарри Диксон и Том Уиллс исчезли.

Несколько дней Скотленд-Ярд хранил молчание по поводу их исчезновения, ожидая, что сыщик и его ученик объявятся.

Потом надежды истаяли.

Несмотря на все усилия Скотленд-Ярда не раскрывать слишком быстро трагическую новость, в прессе появились кое-какие заметки.

Публику поставили в известность о странном деле смерти трех игроков. У нас перед глазами более или менее фантастические отчеты и репортажи, появившиеся в те дни в газетах.

Но никто не упоминал о связи преступления в Клиссольд- парке и драмой в Харвант-Хаузе.

И даже о присутствии двухгрошовой головы в сгоревшем доме упоминалось походя.

Отчет судмедэксперта Миллса был до удивления краток. Похоже, трое мужчин скончались из-за сильнейшего сердечного припадка, вызванного, скорее всего, некоей токсичной субстанцией, которую установить не удалось.

Но это прошло почти не замеченным прессой, поскольку всё затмила скорбная весть о смерти Гарри Диксона и его ученика.

Этому событию посвящались первые колонки газет. Пересказывались различные расследования знаменитого сыщика, вытеснив романы с продолжением. Публика не протестовала, что их будут печатать позже.

Всё, что осталось от Харвант-Хауза, было тщательно обследовано в присутствии отчаявшегося Гудфельда, не скрывавшего слез и надеявшегося отыскать обгоревшие останки своих друзей, чтобы достойно похоронить их. Но как обнаружить что-нибудь в груде головешек, расплавленного железа и пепла?

Прошли дни, потом недели.

Дом на Бейкер-стрит закрылся навсегда.

Совершенно сломленная несчастьем миссис Кроун не захотела оставаться в доме, где она долгие годы жила в добром согласии со своим знаменитым хозяином и дорогим ее сердцу Томом Уиллсом.

Она передала ключи Гудфельду, который время от времени заходил, чтобы взять уже никому не нужную почту и посидеть в любимом кресле сыщика, подумать, вспомнить о нем и пустить скупую слезу.

Каникулы закончились, близилась осень, поскольку уже вступил в свои права сентябрь.

Гудфельд, который никак не мог смириться с потерей Гарри Диксона, решил наносить регулярные визиты в дом на Бейкер-стрит, проводя в нем вечерний час два раза в неделю.

И там ему нанесли визит, которого он никак не ожидал.

В один из таких печальных вечеров в дверь позвонили, и полицейский машинально открыл ее.

Он увидел силуэт человека с покатыми плечами, кото-' рый поклонился ему. Полицейскому он показался смутно знакомым.

— Я Проспер Ревинюс, — тихо сказал посетитель.

— А, — пробормотал Гудфельд, — надзиратель Говард- Хауза. Простите, я хотел сказать, преподаватель.

— Меня пока не повысили, — печально сообщил господин Ревинюс. — Напротив, я стал настоящим искателем заработка!

— Входите, — пригласил его Гудфельд. — Думаю, вы знаете, что произошло с нашим дорогим Гарри Диксоном и его беднягой-учеником?

Проспер Ревинюс печально кивнул:

— Знаю, и мое сердце кровоточит, поскольку мы расстались добрыми друзьями, хотя в первый раз он был чуть ли не обвинителем. Он отлично разбирался в несчастьях других людей.

— Могу ли я узнать причину вашего визита, господин Ревинюс? — осведомился Гудфельд.

— Конечно… Я хотел встретить именно вас в этом полном воспоминаний доме.

— Я польщен, — ответил суперинтендант, видя, что его собеседник с трудом подыскивает слова — А еще?..

Голос преподавателя французского языка стал тверже.

— Я пришел сюда к вам, чтобы отомстить за Гарри Диксона! — со страстью воскликнул он.

Отомстить? Вы считаете, что он стал жертвой преступников? — с колебанием спросил Гудфельд. — Скотленд-Ярд рассматривал эту гипотезу, но потом отказался от нее.

Я не утверждаю, — продолжил Проспер Ревинюс, — что господин Диксон и его ученик стали прямыми жертвами преступления, но они погибли из-за преступления.

Что заставляет вас так думать?..

Я вспомнил о гримуаре, который переводил для директора Говарда и чуть-чуть расшифровал его. Там говорилось о греческом огне, который разгорается после выполнения некого ритуала. К сожалению, моя память больше ничего не сохранила. Но я постоянно мысленно возвращаюсь к нему, чтобы вспомнить. Я интуитивно чувствую, что истина кроется среди строк этого темного и опасного труда.

Я прочел газеты, которые рассказывали об ужасном пожаре и гибели Харвант-Хауза. Там говорилось о механической вещи, которую называют «двухгрошовая голова». Она стояла на столе в зале, где нашли трупы трех мужчин, умерших необъяснимой смертью.

Это так, — прошептал Гудфельд, — но на это не обратили никакого внимания, хотя Диксон выразил желание тщательно обследовать этот механизм для народного развлечения.

А! — мечтательно протянул преподаватель. — Я рассуждал правильно!

О чем?

Вы можете спокойно выслушать одну довольно длинную историю, господин Гудфельд?

Без всяких сомнений, особенно если она как-то касается Гарри Диксона и одного из его расследований.

Вполне возможно, — кивнул Проспер Ревинюс. — Начинаю.

Если вы помните, то в момент расследования преступления я раскрыл Гарри Диксону причину своего пребывания в Англии и опасность возвращения во Францию. Но желание увидеть свою кормилицу заставило забыть о риске. Через несколько дней я высадился в Кале и ночью приехал в Сент-Омер. Я добрался до пригорода, где живет эта славная женщина. Она встретила меня с огромной радостью и предложила мне тайно остаться у себя в деревенском доме.

Ее соседом был новый человек в крае. Француз, но не местный. Высокий и крепкий мужчина, хотя лицо его было изрыто морщинами. Похоже, ранее он был атлетически сложен, но с тех пор похудел, поскольку бледные щеки его обвисли, буквально ниспадая на высокий воротничок. Он откликался на имя Риго и жил в небольшом живописном замке, который снял в аренду у его бывших обитателей.

Господин Риго часто принимал гостей, но вскоре выяснилось, что замок превратился в игорный дом, которым он ловко управлял, хотя деятельность его была тайной.

Однажды утром моя кормилица разбудила меня. У нее был ошарашенный вид.

— Какая история, — рассказала она. — Похоже, наш сосед этой ночью повздорил с одним из своих клиентов, который обвинил хозяина в шулерстве. У этого клиента довольно известное имя, то ли граф, то ли виконт Большая Шишка, не знаю точно. Он тут же послал к господину Риго секундантов. Вскоре эта встреча состоится в глубине парка, а тот прилегает к нашему саду. Можешь спрятаться в кустах и присутствовать на дуэли.

Развлечений в деревне мало, и я не устоял перед искушением увидеть дуэль собственными глазами.

Я спрятался в огромном цветнике лилий и вскоре увидел господина Риго, который пришел с двумя секундантами, потом появился и граф с двумя своими друзьями.

Привычную подготовку быстро завершили, и два дуэлянта разошлись на положенные десять шагов.

Команда «Огонь!» должна была вот-вот прозвучать, когда один из секундантов господина Риго, бросился к графу с криком: «Подождите! Не стреляйте! Нельзя стреляться с человеком в маске!»

Он быстро схватил графа за бородку и резко дернул ее. Бородка с остальными частями маски упала.

Раздался крик удивления и ужаса. Его испустили все секунданты.

У меня перед глазами появилось только что обнаженное странное лицо лжеграфа.

Это была крохотная морщинистая головка с отвратительными скулами и презрительно гримасничающим обезьяньим ртом.

Господин Риго побледнел, покачнулся и воскликнул: «Двухгрошовая голова!»

Разоблаченный граф выругался и бросился бежать. Но вдруг обернулся и крикнул: «Тебе представлен счет, Лостело!» И тут же выстрелил.

Господин Риго упал. Пуля попала ему в грудь.

Все бросились в погоню за убийцей, но настичь его не сумели.

Риго перенесли в дом, где спешно вызванный врач заявил, что рана не опасная и что раненый оправится через несколько дней.

На следующий день Риго и след простыл… Он покинул замок и, несомненно, страну. Поскольку среди клиентов подпольной игры в рулетку было немало политиков и прочих крупных шишек, дело сразу замяли.

Однако кормилица сказала мне, что владельцы замка вернулись и сделали весьма странное открытие. Они нашли более двух дюжин механических автоматов, пресловутых двухгрошовых голов. Одни были собраны, другие, наоборот, были разобраны, словно кто-то использовал их для изучения механизма.

Более ничего я не знаю, — сказал в заключение Проспер Ревинюс, — но попытался установить связь между этими многочисленными автоматами и двухгрошовой головой, которая была в Харвант-Хаузе, злобным ругательством, которое бросил Риго своему разоблаченному противнику, и преступлениями вокруг этих голов.

Гудфельд был поражен рассказом и глубоко задумался.

— Ах, наш бедняга Диксон! — простонал он. — Жаль, что его нет, чтобы связать все эти разнообразные происшествия и обнаружить их истинную ценность… Послушайте, господин Ревинюс, мне кажется, вы тот человек, который может помочь юстиции в память о нашем погибшем друге. Я дам вам средства, если вы захотите продолжить расследование.

Молодой преподаватель покраснел от удовольствия.

— Я не осмеливался попросить вас об этом, господин Гудфельд.

— Отлично! Решено. Приходите завтра утром в Ярд. Я попрошу начальство доверить вам должность временного сыщика. Это очень упростит вашу работу.

Проспер Ревинюс явно колебался.

— Вы хотите попросить еще что-то? Смелее, считайте, что мы уже собратья, — с доброй улыбкой сказал Гудфельд.

— Я помню, что у вас есть пресловутый роман Энн Рэдклиф Замок Черных Лиц. Это так?

— Опять? Да, я его прочел, но не знаю, какое значение это может иметь, — нетерпеливо спросил полицейский.

— Насколько я помню, там речь шла о призрачных играх людей в масках, которые не знали друг друга. Это вам ничего не напоминает?

— Нет… Хотя, впрочем, таинственная фраза: «Смерть выигрывает при ставке на черное».

— Именно так! — вскричал Проспер Ревинюс. — Господин Гудфельд, я думаю, что всё кроется именно в этом: смерть выигрывает при ставке на черное!

 

Успешный дебют Проспера Ревинюса, сыщика

Когда первые часы энтузиазма прошли, Проспер Ревинюс ощутил себя одиноким и опечалился.

Случай ему подарил совпадения, которые Гарри Диксон, вероятно, сумел бы сгруппировать и объединить, чтобы нащупать связь между всеми этими разрозненными фактами.

Он попытался по памяти провести начальную классификацию, потом составил карточку, которую можно воспроизвести в нижеследующем виде.

ПРЕСТУПЛЕНИЕ В КЛИССОЛЬД-ПАРКЕ:

Манускрипт и гримуар, переведенные по просьбе доктора Говарда.

Таинственные занятия доктора Говарда.

Перечеркнутый ромб.

Старик, следящий за домом.

Манускрипт: Исследования механики, слесарного дела, а главное — автоматов.

Гримуар: Намек на греческий огонь, который вспыхивает после ритуала X (?).

ПОЖАР В ХАРВАНТ-ХАУЗЕ:

Несомненное возникновение греческого огня.

Механический автомат, называемый «двухгрошовая голова» и привлекший внимание Гарри ^аксона.

дуэль В СЕНТ-ОМЕРЕ:

Тайна Лостело (где еще я слышал это имя?).

Ругательство «Двухгрошовая голова».

Пятнадцать двухгрошовых голов, найденныху Лостело-Риго.

Составив эту карточку, Проспер Ревинюс ощутил удовлетворение, глянув на список, который он назвал списком «общих факторов».

Он тщетно изучал список под разными углами зрения, но никак не мог сформулировать условие стоящей перед ним задачи.

Он упростил карточку, испытывая колебания перед романтическим характером своей правки:

ЧЕРНЫЙ РОМАН ЭНН РАДКЛИФ.

Но через секунду неслыханно обрадовался.

Под этим заголовком он мог написать:

Тщательное изучение романа доктором Говардом, внимание Гарри Дрксона к этой мрачной истории.

Намек на таинственную игру, где смерть выигрывает при ставке на черное.

Исследования механики, предпринятые Лостело-Риго, похоже, направленные на выявление вероятности выпадения черного цвета.

У двухгрошовой головы в Харвант-Хаузе стрелка стояла на черном.

Добравшись до этого места, преподаватель французского языка был внезапно поражен логической мыслью: Гарри Диксон вел свои поиски именно в этом направлении. Может быть, он оставил кое-какие записи?

Он тут же предупредил Гудфельда. Тот согласился с выводами новоявленного сыщика. Они тщательно изучили бумаги Гарри Диксона и вскоре были вознаграждены за свои поиски.

Они обнаружили несколько коротких заметок, но они открыли перед Ревинюсом новые горизонты. Он частично узнал о странном ночном приключении великого сыщика на Уайльд-стрит, о наличии автоматического аппарата, сходного с теми, которые то и дело встречались в этом расследовании. Он встретил имя Лостело, а также узнал о косоглазом карлике.

Ревинюс не сомневался: дуэлянт в маске и отвратительный карлик с Уайльд-стрит были одним и тем же человеком.

Но главная причина возникновения этого сумрачного дела по-прежнему оставалась неясной.

Ревинюс читал и перечитывал свою карточку, а потом решил, что логические рассуждения и даже размышления ничего больше ему не дадут. Он понял, что пора переходить к решительным действиям.

Как любой педагог, достойный этого звания, он прекрасно знал о роли психологии для понимания человеческой души.

Он сказал себе, что есть два человека, которые могли бы привести его к возможности выполнить полезную работу: Лостело и карлик, два человека, которых он мог легко узнать.

Он добавил про себя, что преступника часто влечет на место преступления. Он допустил, что оба как-то замешаны в убийстве в Клиссольд-парке и в драме Харвант-Хауза и даже в ночной игре на Уайльд-стрит. Поэтому он решил, что полезно установить наблюдение за этими тремя точками.

Он начал с Клиссольд-парка, поскольку место было ему хорошо знакомо.

Школа Говарда закрылась, но верный слуга Питер Слам- кин продолжал жить в ней, выполняя функции сторожа.

Сламкин встретил бывшего надзирателя с нескрываемой радостью, поскольку монотонное и одинокое существование в опостылевших стенах порядком надоело ему.

Кроме нескольких минут общего дурного настроения в начале расследования, Питер Сламкин и Ревинюс всегда неплохо ладили.

Но сегодня, объединенные общей бедой, они ощутили себя истинными друзьями.

Сламкин не относился к особо умным людям, но был крепким и честным парнем, неспособным на предательство.

Проспер Ревинюс поделился с ним всеми своими соображениями, и они заключили даже не пакт о дружбе, а союз единомышленников.

Честное слово, — заявил консьерж, — я всегда мечтал служить в администрации, более того, в полиции. Если мы сумеем пролить свет и рассеять этот мрак, я смогу представить свою кандидатуру в Скотленд-Ярд. Не так ли?

Совершеннейшая правда, — подтвердил Ревинюс, слегка повеселевший от множественного числа, использованного новым другом и союзником.

А теперь отдавайте приказы, — торжественно возвестил Сламкин, — поскольку вы теперь мой шеф, господин Ревинюс, и я желаю называть вас шефом всё время, пока будет продолжаться это расследование, которое мы проведем совместно.

Приказы…

Да! Ревинюс чувствовал, что он должен отдавать приказы.

Они сидели в библиотеке покойного доктора Говарда, и вид стройных рядов книг на полках вызвал у преподавателя мысль, которую бы не осудил сам Гарри Диксон.

На Патерностер-роу, — сказал он новому другу, — издается маленький еженедельный журнал для библиофилов. Я хочу опубликовать в нем следующее объявление: Обладатель редкого издания на хорошей бумаге романа Энн Радклиф Замок Черных Лиц с рукописными страницами, сделанными рукой автора, которые не опубликованы в книге. Хотел бы обменять эту прекрасную книгу на труд по истории механики.

После короткого обмена мнениями был дан адрес приятеля Питера Сламкина, который согласился отнести объявление в журнал. Он пришел в редакцию Друга книги в момент, когда журнал отправлялся в печать, и смог уговорить внести в него свое объявление.

Даже в самых смелых мечтах Проспер Ревинюс не мог поверить, что будет получен столь быстрый результат.

Через три дня приятель Питера сказал, что какой-то джентльмен приходил к нему по поводу объявления и обещал вернуться вечером следующего дня.

Полностью войдя в свою новую роль, Ревинюс провел большую часть дня, примеряя различные гримерные принадлежности, остановившись в конце концов на бородке с проседью и парике того же цвета. Оделся в грязную спецовку старого механика-любителя.

Питер Сламкин поклялся, что не узнал бы Ревинюса в этом обличье, чем тот заслуженно возгордился.

Приятель Питера жил на пустынной, почти деревенской, улице неподалеку от здания школы и охотно уступил свой дом новоявленным сыщикам.

Они с нетерпением ждали вечера.

Питер Сламкин, который выглядывал на улицу из-за муслиновых занавесей, вдруг подал знак Ревинюсу.

— Вон тип, который сверяется с номерами домов, — сказал он. — Клянусь, этот тип явился за вашей книгой, шеф!

Действительно, через несколько минут робко прозвучал звонок, и Ревинюс отправился открывать дверь.

Было уже темно. К тому же незнакомец поднял воротник пальто. Однако что-то в его облике показалось Ревинюсу знакомым.

— Я пришел по объявлению в Друге книги, — сказал посетитель, — у меня есть интересующий вас труд по истории механики.

— Входите, пожалуйста, — пригласил Ревинюс посетителя.

Человек неохотно последовал за хозяином, и в ярко освещенном вестибюле Ревинюс узнал Лостело-Риго.

Гость явно желал сократить время визита. Он протянул Ревинюсу выглядевшую новой книгу.

Он стоит втрое дороже вашей, — угрюмо произнес он. Ревинюс кивнул.

Черт, — проворчал он, — могли я ожидать, что старая книга привлечет столько любителей! Они буквально рвут ее у меня из рук! Честное слово!

Кто?! — воскликнул явно обескураженный посетитель. — Вы хотите сказать, что к вам уже приходили другие любители?

Другие? — фыркнул Ревинюс. — Конечно. По тому, как пошли дела, думаю, вы вовсе не последний.

А… а… книга?

Увы, сэр. Если бы вы пришли первым, но вы не первый… Дама уже ушла вместе с книгой.

Лостело побледнел, и его глаза гневно загорелись, но, сделав хорошую мину при плохой игре, он попытался улыбнуться.

Весьма сожалею, но это древнее издание меня действительно интересует. Однако, если бы я знал адрес покупательницы, у меня оставался бы шанс уговорить ее, предложив хорошую цену.

В любом случае, — усмехнулся Ревинюс, — ей понадобится больше, чем стоимость словаря по механике, который вы собирались предложить мне. Когда она появилась, то не стала тянуть кота за хвост.

«У меня нет труда по механике, который я могла бы вам предложить, — сказала она, — но могу дать вам список лучших существующих трудов и возместить расходы по их покупке. Она положила на столик пять фунтов. Я не поверил своим глазам, поскольку моя книга стоит от силы два шиллинга».

Я дам вам вдвое больше! — воскликнул Лостело. — Сообщите мне адрес этой дамы, и я заплачу вам, сколько пожелаете.

Ревинюс состроил огорченное лицо.

— Я не спросил у нее визитную карточку, — хнычущим голосом сказал он. — Когда кто-то платит вам с королевской щедростью, нет права быть слишком любознательным. Всё, что я могу сказать, так то, что она не была молодой и казалась женщиной, умеющей добиваться своих целей.

Лостело недовольно пожал плечами и собрался удалиться.

— Второй выглядел столь же разъяренным, как и вы, — добавил Ревинюс.

— Какой второй?

— Тот, кто недавно ушел. Может быть, с четверть часа. Отвратительный человек! Такого отвратительного человека вряд ли и в аду сыщешь! Маленький. Уродливый и дурно воспитанный.

Лостело сразу расхотелось уходить.

— Вы не выглядите слишком богатым, сэр, — внезапно сказал он.

— Это оскорбление? — проворчал Ревинюс, принимая вид сильно обиженного человека.

— Напротив, но разве у вас нет желания заработать немного денег и, быть может, больше, чем те несчастные пять фунтов.

— Договориться всегда можно, — согласился бывший преподаватель.

— Я в какой-то мере библиофил-маньяк, — продолжил посетитель, — и когда я вбиваю себе в голову, что хочу купить книгу, то не стою за ценой. Кроме того, я желаю знать тех, кто занимается изучением того же, что и я, или параллельными изысканиями. Я хочу знать, кто интересуется томом, который вы продали с такой поспешностью и легкостью, поскольку он имеет настоящую ценность. Вы можете узнать тех посетителей, которые приходили к вам?

— Безусловно! — гордо заявил Ревинюс.

— Вот вам аванс в пять фунтов на первые расходы, — сказал Лостело, выложив на стрлик пять однофунтовых банкнот. — Походите по Лондону, постарайтесь встретить одного из них или обоих. В этом случае выясните, кто они и где живут…

И тогда?

Вот мой номер телефона.

Ревинюс подмигнул с хитрым видом.

Господин является частным сыщиком, — сказал он. — Но это меня не касается, а поскольку господин хорошо платит, я готов ему служить.

Сделайте всё быстро, — посоветовал Лостело, поспешно распрощавшись.

Итак, шеф? — спросил Сламкин, когда посетитель удалился.

Я выиграл первую подачу, хотя она не была слишком трудной, — заявил новоявленный сыщик. — Я теперь знаю, что многие обращаются к этому ужасному черному роману, и таинственный Лостело один из них. Но там, где я хотел одним камнем убить двух зайцев, я провалился. Книга по механике, которую притащил этот тип, совсем новая.

А что вы хотели получить?

Не знаю. Мне нужна старая книга, где бы говорилось о двухгрошовой голове.

Всё сразу получить нельзя, — философски подвел итог Сламкин. — Какие будут приказы?

Не стоит забывать, что Проспер Ревинюс, несмотря на хорошее умение предвидеть и ум, находился, как сыщик, только в начале пути и был склонен слишком рано почивать на лаврах.

Довольный успехом своей первой хитрости, он небрежно сказал:

Подождем!

Они оставили указание приятелю Питера отсылать возможных покупателей, если они появятся, и вернулись в школу в Клиссольд-парке, чтобы отпраздновать столь удачно начавшийся вечер.

Завтра я предупрежу Гудфельда, — сказал Проспер Ревинюс, — передам ему номер телефона этого Лостело. Вообще-то я не знаю, в чем обвинить этого типа, но это след, Питер. Настоящий след!

«Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня» — утверждает народная мудрость. После первых успехов мистер Ревинюс начинает допускать первые ошибки.

Они решили отпраздновать хорошим ужином с вином.

Гудфельд не подвел, выдав им хороший аванс, и новый последователь Гарри Диксона вдруг выбрался из долголетней нужды.

Нельзя сказать, что он начал сорить деньгами, но считал, что хорошая пища не помешает его трудам.

Питер Сламкин получил указания, больше похожие на распоряжения вышколенного метрдотеля, а не начинающего сыщика.

Рагу из гареннского кролика, пинта крепкого эля, несколько дюжин корнуэльских устриц, виноградный пудинг и бутылка выдержанного рома — таков был праздничный ужин двух союзников.

Уже было довольно поздно, когда Питер поднес зажженную свечу к пуншу, чтобы тот празднично вспыхнул.

Внезапно он замер, поставил свечу на стол и прислушался.

— Входную дверь осторожно открыли и закрыли, — сказал он.

Еще через мгновение он повернул встревоженное лицо к своему компаньону и добавил:

— В вестибюле слышны шаги!

После секунды растерянности Проспер Ревинюс обрел спокойствие.

Он твердой рукой повернул выключатель. Стало темно.

Оба замерли в темноте, держась за руки.

Зловеще скрипнула дверь в глубине дома, потом послышался визг металлического инструмента.

— Я сказал бы… но куда четче скрипит перо доктора Говарда, — с дрожью проговорил Питер, поскольку очень опасался внезапного появления призрака доктора Говарда.

Мистер Ревинюс достал револьвер и, крадучись, подошел к двери. Но судьбой было предусмотрено, что удача отвернется от него на весь остаток этого дня.

Не привыкший передвигаться в темноте, он споткнулся о коврик, неловко дернулся и растянулся на полу во весь свой рост.

По дому прокатился грохот, и Питер завопил от ужаса.

Падая, Проспер Ревинюс машинально нажал спусковой крючок револьвера, и произошел выстрел.

Забыв о ночном грабителе, Сламкин поспешил включить свет и радостно вскрикнул, увидев, как его совершенно целый компаньон смущенно встает с пола.

Резкий хлопок входной двери известил их, что таинственный взломщик поспешно покинул дом.

Они бросились к лестнице, потом выбежали на улицу. Она была совершенно пуста.

— Раз незнакомец скрылся, постараемся узнать, что он здесь делал, — сказал «шеф».

— Он входил в кабинет директора, — утвердительно сообщил Питер Сламкин. — Я знаю, как скрипит эта дверь.

Действительно, дверь была приотворена, хотя Питер точно помнил, что вечером закрыл ее.

Они слегка дрожали, включая потолочную лампу, но едва свет залил комнату, как оба разом закричали. На столе стояла механическая рулетка, двухгрошовая голова!

* * *

На этот раз Проспер Ревинюс, проглотив горький упрек совести в своей собственной небрежности, решил идти вперед.

Он приказал своему союзнику тщательно обыскать дом и сообщить ему, что он обнаружит подозрительного или необычного: следы или отпечатки.

А сам принялся изучать механический автомат.

Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что механическое устройство только что было вскрыто. Его явно собирались изучить. Карманы с выигрышами были пусты, а незнакомец в спешке вырвал одну пружину.

Едва Ревинюс успел коротко записать наблюдения в свою пресловутую карточку, как вернулся Сламкин, радуясь, что наконец нашел кое-что.

— Машинка должна была находиться в доме, — сообщил он. — Помните большой цоколь на лестничной площадке, где стоит кадка со стерилизованной пальмой? Я столько раз мыл ее и вытирал с нее пыль, не подозревая, что это шкаф. Эта игральная машинка должна была находиться внутри.

И внезапно закончил:

Доктор Говард был еще тем конспиратором.

У Ревинюса гудела голова от новых открытий. Он отправился вместе с Питером на лестничную площадку и увидел, что цоколь сдвинут в сторону.

Вдруг они вздрогнули.

Что это? — вскричал преподаватель. — Вы видели?

Да… нет… — пробормотал Питер. — Я видел красное, синее, фиолетовое… Короче, мне показалось, что во всем доме засияла радуга…

Мне показалось то же самое. Глаза до сих пор болят!

И у меня! Может, молния? Но грозы нет!

Ревинюс открыл рот, чтобы ответить, но тут же захлопнул его и цокнул языком. Его глаза посуровели.

Борьба начинается, — вдруг произнес он, — и она будет ужасной и пламенной!

Питер Сламкин был простым, славным человеком. Психология для него была мертвой буквой, но, глянув искоса на своего «шефа», он прошептал:

Я полагаю, что директор был хитрющим человеком и что он открыл кое-что.

Гудфельд был на ночном дежурстве. Его предупредили по телефону, и он обещал приехать как можно быстрее.

Проспер Ревинюс нервно расхаживал по директорскому кабинету. Так яростно мог расхаживать сам Гарри Диксон в преддверии решительного сражения.

Сламкин едва мог расслышать, как он бормотал какие-то слова:

Три трупа… Прибывает Гарри Диксон… Харвант-Ха- уз вспыхивает… Главное понять, сколько времени проходит между этими тремя фазами… Вспышка… Люди умирают… Проклятье!

Он, как сумасшедший, бросился к двухгрошовой голове, и, хотя она показалась ему невероятно тяжелой, он с усилием поднял ее.

— Откройте двери, Питер… Дайте мне пройти… Речь идет о нашей жизни и о жизни наших соседей… Быстрее!

Сламкин не стал терять времени на расспросы. Он с ходу распахнул все двери и смотрел вслед преподавателю, который в сумеречном свете бежал к ближайшему в школе пруду Клиссольд-парка.

— Он бросает рулетку в воду, — проворчал слуга. — Ни черта не понимаю. Скажу откровенно, я не готов к работе сыщика. Почему он так несется? Боится, что из головы выскочит черт и будет плавать в пруду?

Больше ничего он сказать не успел. Мощная оранжевая вспышка родилась в глубине пруда, и из него со зловещим свистом вырвался высоченный столб пара.

— Вода горит! — завопил Питер Сламкин.

— Лучше не скажешь, — подтвердил задыхающийся Ре- винюс, подбегая к Питеру. — Одна из дьявольских возможностей греческого огня. Об этом известно с незапамятных времен, но тайна остается непроницаемой.

— И это устроила голова? Но если я правильно понимаю: еще несколько минут, и мы бы вспыхнули, как факелы, а вместе с нами и дом?

— Вот что произошло в Харвант-Хаузе, — с какой-то торжественностью подвел итог случившемуся Ревинюс.

Времени продолжить у него не осталось, поскольку появился Гудфельд и, едва ворочая языком, осведомился о причине нового бедствия.

— Испарится всего несколько кубов воды, и заживо сварятся несколько дюжин карпов и карасей, — ответил Проспер.

Затем он с точностью изложил все события ночи.

— Вы выдвигаете весьма смелые гипотезы, Ревинюс, — согласился суперинтендант, задумчиво кивая.

— Пока я выдвигаю лишь одну, исходя из событий этой ночи!

Он достал из кармана карточку, что вызвало улыбку Гуд- фельда.

— Начинаю, — заговорил он поучительным тоном. — Внезапно существо, которое я именую алгебраическим X, решает, что мы, а именно Питер Сламкин и я, являемся для него помехой.

Х знает дом доктора Говарда лучше, чем мы. К примеру, он знает, что в доме спрятан аппарат типа «двухгрошовая голова».

Х проникает в дом ночью и ставит эту машину на рабочий стол покойного директора Говарада.

Раздается, к сожалению, случайный выстрел… Но он был уже не нужен, X убегал, а выстрел только ускорил его бегство. Но перед этим X нарочно шумел, чтобы мы услышали, и это с единственной целью — привлечь нас в кабинет директора.

Несомненно, в спешке X неверно отрегулировал некий роковой механизм. Так случилось, что в момент вспышки мы с Питером были на лестничной площадке!

Гудфельд с недовольством прервал его:

Но эта вспышка… Послушайте…

Вспышка всё объясняет! — с триумфом воскликнул Ревинюс. — Вспышка убила трех неизвестных в Харвант- Хаузе — у них выгорели глаза! Я не знаю природы этого смертельного светового разряда, но сообразил… Если бы мы находились в кабинете директора напротив отвратительной двухгрошовой головы, я и Сламкин были бы мертвы и без глаз. Механика продолжала работать, и через несколько минут вспыхнул бы греческий огонь. Гарвард-Хаузу была уготована участь Харвант-Хауза!

АХ? — спросил Гудфельд, почти зараженный энтузиазмом Ревинюса.

X? — продолжил бывший преподаватель. — Пока я не могу полностью выделить эту неизвестную величину, как сказал бы математик, но могу его представить не в столь таинственной форме. X обратил внимание на мое объявление в журнале для библиофилов Друг книги. X — человек исключительно умный и, на мой взгляд, сразу заподозрил меня. X решил устранить нас, как в свое время поступил с доктором Говардом… Итак, можно дополнить уравнение: X есть убийца доктора Говарда.

Лостело! — одновременно воскликнули Гудфельд и Сламкин.

Ревинюс энергично покачал головой:

— Нет! Вы говорите без учета Гарри Диксона!

— Как? — удивился Гудфельд.

— Гарри Диксон утверждал, что убийцей доктора Говарда была женщина!

Суперинтендант вздрогнул и положил ладонь на плечо преподавателя.

— Боже, Ревинюс, можно подумать, что наш знаменитый друг старается нам помочь из потустороннего мира!

— И Гарри Диксон не ошибался, поскольку я сказал о женщине, любительнице старых книг, которая якобы пришла раньше Лостело. У него на лице я заметил нервный тик, когда упомянул о женщине.

— А! — воскликнул Сламкин. — Этот негодяй точно знает, где искать иголку в сене!

— У меня есть идея! — воскликнул Ревинюс. — Позвоните по номеру, который дал Лостело. Рассчитывайте на меня в разрешении этого дела.

Гудфельд одобрил решение и тут же набрал номер.

— Сигнал неисправности, — проворчал Ревинюс, с огорчением возвращая рожок.

Полицейский схватил трубку и тут же соединился с централью, чтобы выяснить причину неполадки.

— Всё просто и трагично, — ответили ему. — Номер, который вы вызывали, относится к сети 5В в квартале Хайбери. Здание в настоящий момент пылает, как рождественское бревно.

— Три! — глухо произнес Проспер Ревинюс. — Мистер Гудфельд, пора поставить точку в этой серии черных убийств.

— Но как… Как! — в отчаянии воскликнул полицейский.

— Включить в дело раз и навсегда черный роман Энн Рэдклиф, отправившись посмотреть собственными глазами, что происходит в пресловутом Замке Черных Лиц.

— Но он существует лишь в воображении, и вся эта история выдумана! — возразил Гудфельд.

— Вы ошибаетесь, сэр, — холодно сказал Проспер Ревинюс. — Он существует, и покойный мистер Говард собирал- ся провести там отпуск. Он находился к северу от Дамфри в Шотландии, в маленьком местечке Доркдин… Помните?

 

Замок черных лиц

Самым удивленным человеком оказался шериф Доркдина, когда его посетили два джентльмена из Лондона, один из которых вручил ему подлинные доверительные письма от Скотленд-Ярда.

Бравый капитан Мерфи разбирал свой урожай табака в рабочем кабинете, который, несомненно, не служил ему для других целей.

Он с доброй улыбкой извинился.

Прошло два года с тех пор, как здесь заполнили последний протокол, — сказал он, — и он касался обычной ссоры между соседями, которая в конце концов завершилась полюбовным соглашением.

Расскажите нам о замке в Доркдине, капитан, — попросил Проспер Ревинюс.

Замок?! — воскликнул шериф. — А! Понимаю, что вы хотите сказать. Эти древние руины обходят даже фотографы. Последние его обитатели уехали более сотни лет назад. С тех пор никто не захотел принести даже совка раствора или забить гвоздь в прогнившее дерево. Можете сами оценить состояние, в котором он находится!

Он на минуту отлучился и вернулся с бутылкой старого виски, заросшей пылью и густой паутиной. Пока славный светло-желтый напиток наполнял стаканы, он продолжил:

Будь вы репортеры, а не полицейские, я бы не сказал, что вы не найдете там ничего стоящего.

Не будем оговаривать журналистов, — наставительно сказал Ревинюс. — Иногда они оказывают нам неоценимые услуги.

Ну конечно! Журналист, который обнаруживает еще одного призрака в древнем замке, может стать великим человеком на другой день после открытия. С этим я согласен, — усмехнулся шериф. — Но сыщик Ярда, который предъявляет ордер на арест призрака, близок к преждевременной отставке, джентльмены!

— Из этого я заключаю, что в Доркдине есть свой призрак, — сказал Ревинюс.

— Точно так, иначе шотландский замок не достоин именоваться таким. Но поскольку призрак никого не тревожит, мы тоже ему не мешаем. Быть в добрососедских отношениях между живыми и призраками, вот, на мой взгляд, нормальный жизненный принцип!

Но у Проспера Ревинюса не было желания продолжать разговор на юмористической ноте.

— Капитан, я здесь с миссией. В случае, если мне понадобится ваша помощь, я обязательно к ней прибегну. А пока я хочу, чтобы вы сохранили в тайне наш визит. Как только наступит ночь, вы нам покажете дорогу к замку и можете возвращаться к себе домой. Это всё, что мне нужно в настоящий момент.

Капитан Мерфи, пораженный серьезным тоном гостя, отдал честь.

— К вашим услугами, сэр. Что касается призраков, о которых я только что говорил, а вернее, говорят в крае, они никому не причиняют зла и появляются изредка и не очень часто. Несколько окрестных крестьян, а также рыбаки, занимающиеся ловлей форели, утверждают, что в последнее время они довольно часто появлялись. Но я ими не занимался.

Чиновник заправил маслом два больших потайных фонаря, потом передал их посетителям.

— Если вы собираетесь обследовать замок ночью, вам они очень понадобятся, — сказал он, — поскольку подземные помещения там очень глубоки. По правде говоря, только они сохранились в сносном состоянии. Они вырублены прямо в скале.

Они вышли темной ночью, пронзаемой дождями, и шли вслед друг за другом по петляющим тропинкам, по которым их вел шериф.

Мы на месте, — сказал Мерфи, указав на высокие развалины, освещенные бледной луной, прорвавшейся сквозь завесу облаков. — Тропинка поднимается змейкой до самых парадных ворот, которые и воротами назвать нельзя, поскольку местные жители давно унесли их и использовали как дрова. Донжон превратился в груду обрушившихся камней, но вход в подземелье хорошо различим рядом с портиком двора.

Как во всяком уважающем себя замке, у подземелья несколько выходов, не так ли?

Мерфи махнул рукой:

Говорят. Утверждают, что один из входов расположен в муниципальном лесу. Второй — в четырех лье отсюда в каменной пустыне, где никто не бывает. Полагаю, что всё это выдумки…

Они расстались с Мерфи, который удалился, покачивая головой и считая, что лондонские сыщики понапрасну усложняют себе жизнь.

Окружение было по-настоящему зловещим, и без уверенности Проспера Ревинюса в своей правоте Питер Сламкин, полностью разделявший мысли шерифа, остался бы в Дорк- дине, попивая превосходный шотландский виски, дающий такое приятное опьянение.

Подземелье начиналось узкой лестницей из серого камня, было относительно сухим и удобным для ходьбы. Лестница спиралью уходила в глубины земли. Кроме нескольких крупных крыс, которые бежали от света потайных фонарей, ночные посетители не увидели ничего необычного. Преодолев последние ступени, они проникли в склеп, где застоявшийся воздух отдавал болотной вонью. Громадные бледные криптограммы усеивали пол, вылезая из всех щелей между плитами.

Вдруг Ревинюс застыл на месте и остановил своего спутника.

— А вот и первый из призраков, — сказал он голосом, который пытался сделать твердым.

— Ему, похоже, всё равно, — проворчал бывший консьерж.

Действительно, из темноты иногда доносился голос и довольные смешки.

— Вращаю два раза и ставлю на красное…. Вертись, вертись, вертись, и я выигрываю! Уверяю вас, черное когда-нибудь выпадет!

— Голоса доносятся слева, — прошептал Проспер. — Обогнем этот толстый столб… А вот и коридор…

— И дверь, из-за которой виднеется свет… Постучим?..

Они не стали стучать, а внезапно распахнули дверь, положив руки на револьверы.

И застыли, ослепленные и пораженные…

Перед ними открылся маленький сводчатый подвал, превращенный в курилку. Он был освещен свечами, стоящими в семисвечнике.

Крохотная чугунная печка, набитая коксом, распространяла по комнате теплые волны.

Большую часть подвала занимал стол. Старый джентльмен в халате с остро пахнущей сигарой в зубах с любезным видом смотрел на пришедших.

— Входите… Входите же. Мы вас ждем с незапамятных времен. Я спрашиваю себя, можно ли обрекать людей на столь долгое ожидание… Да, точность вежливость королей… Но короли далеко! Садитесь, господа, и делайте свою игру!

— Боже Иисусе! — простонал Сламкин, выпучив глаза.

Посреди стола стояла двухгрошовая голова, и старик активно дергал рычаг управления.

— Черное в конце концов выпадет, — продолжал джентльмен в домашнем халате, — и всё, что упадет в приемник, будет моим!

— Кто… кто вы? — едва сумел выговорить Ревинюс.

Старик остановил вопросительный взгляд на преподавателе французского языка.

— А, — пробормотал он, — вы задали очень трудный вопрос, поскольку я часто задаю его сам себе. Действительно, трудно вспомнить, кто он, если ему отрубили голову!

— Как? Вам отрубили голову? — вскричал Сламкин.

Старик бросил на него снисходительный взгляд.

Разве вы не видите, друг мой? — спросил он.

Потом взгляд его стал подозрительным.

Или это новая хитрость ужасного Робеспьера, чтобы отрубить мне голову во второй раз? — тоскливо прошептал он.

Он недовольно отвернулся и вновь стал яростно дергать рычаг рулетки.

Как я могу что-либо вспоминать, если у меня больше нет головы? — рассуждал он. — Я всё забыл… Я не знаю, куда спрятал сокровище, но мне надо найти его!

Проспер внимательно посмотрел на старика.

Ваше величество, вы позволите мне задать вам вопрос? — спросил он.

Величество! — воскликнул старик. — Именно так!.. Я — ваше величество! Спрашивайте меня обо всем, что пожелаете!

Ревинюс извлек из кармана свой блокнот с записями и нарисовал в нем грубое изображение перечеркнутого ромба.

Ваше величество, не подписали ли вы однажды этим значком весьма любопытные… мемуары?

Старик взял листок, глянул на него и захихикал:

Да, да, это я… Вы верный служитель… Да, да, вспоминаю… Я написал эти мемуары. Там было всё… А потом мне отрубили голову! А потому больше не могу вспомнить.

Сламкин схватил Ревинюса за руку:

Я его знаю, шеф. Это тот старик, который убежал из Клиссольд-парка в день убийства доктора Говарда.

Ревинюс дал ему знак помолчать.

Мы близки к разгадке… Позвольте мне продолжить… Я сейчас…

Оставьте его в покое, профессор Ревинюс!

Новоявленный сыщик громко вскрикнул и повернулся в ту сторону, откуда донесся голос. Он увидел, как колыхнулся тяжелый фетровый занавес, который отделял комнату от другого помещения.

Кто говорит? — простонал он. — Бога ради, скажите, кто говорит?

Серый занавес отошел в сторону, и послышался смех.

— Вы рисковали тем, что могли лишить меня дохода от нескольких месяцев добровольного изгнания, хотя не всегда оно было приятным.

Ревинюсу пришлось опереться о стену, чтобы не повалиться на пол: перед ним стояли Гарри Диксон и Том Уиллс и слегка издевательски улыбались.

* * *

Ревинюсу пришлось выпить немало виски, пока он не пришел в себя.

— Вы… Вы… Гарри Диксон… — без устали повторял он.

— Да, да, — отвечал сыщик со смехом. — Если вам сказали, что замок населен призраками, то вам не солгали. Вы нашли двух призраков в отличной форме. Конечно, я должен дать вам объяснения, поскольку вы добрались до моего тайного убежища, если только вы не пожелаете поделиться со мной тем, как вам удалось явиться сюда.

Проспер Ревинюс, немного совладавший со своими переживаниями, рассказал всё.

— Вы действительно ценный парень, Ревинюс, — голос Диксона был серьезным и задумчивым. — Многие сыщики потерпели бы фиаско там, где вы преуспели.

Он указал пальцем на старого джентльмена, который продолжал играть в рулетку, совершенно не замечая, что происходит вокруг.

— Без этого славного старикана Том Уиллс и я изжарились бы в Харвант-Хаузе. Даже косточек бы не осталось. Но в момент, когда пламя подбиралось к нам, он вылез… догадайтесь откуда? Из древнего колодца… Да, истина проще простого!

Он увлек нас за собой. В относительно влажной атмосфере этого тайного хода у нас состоялся не совсем обычный разговор, после которого я решил прослыть мертвым и переждать в этом месте в ожидании других событий.

К несчастью, очень скоро, в момент, когда мы буквально бежали из Лондона, этот бедняга окончательно утратил разум, сильно поколебленный пожаром в Харвант-Хаузе.

И вы решили странную загадку двухгрошовой головы? — глухим голосом спросил Проспер Ревинюс.

Э-э-э… Конечно, — уклончиво ответил сыщик. — Я не осмеливаюсь утверждать, что полностью ее решил, поскольку у этой истории пока нет финала, финала, который не заставит себя ждать.

Должен вам признаться, с момента, как я начну свой рассказ, загадка потеряет таинственность. Вся таинственность кроется в финале. По моему мнению, стоит его дождаться.

Гарри Диксон уселся в кресло, достал трубку и подал знак Тому Уиллсу.

Тот положил на стол небольшую кубическую коробочку, достал два миниатюрных наушника и вставил один из них в ухо.

Ничто не движется, — сообщил он.

Выпадает и выигрывает зеленое! — объявил старик.

Вы знаете, Ревинюс, — начал сыщик, — что ознакомились с началом авантюры намного лучше других? Углубимся в историю, к той главе, которую вы превосходно знаете.

Французская революция!

Именно так. В 1792 году Людовик XVI, незадачливый монарх, размышляет о новом побеге за границу. Но прежде всего он думает, как сохранить главную тайну — куда спрятать сокровище… Ему удается это придумать, и тайна отправляется в Шотландию… в замок в Доркдине! Естественно, он мог поручить это дело только совершенно преданным ему людям. Он выбирает эмигрантов из знати, а во главе ставит графа Доркдина.

Но судьба оборачивается против короля. На следующий год он восходит на эшафот. И тайна остается в Доркдине. Ее хранят граф и частично эмигранты.

Идут годы.

В 1812 году знаменитая романистка Энн Радклиф проводит несколько недель в замке графа. Для своего романа Замок Черных Лиц она выбирает в качестве декораций мрачный замок и пишет роман, сильно сгущая краски.

Гарри Диксон остановился и повернулся к Ревинюсу.

— Хоть какой-нибудь свет вам виден? — с легкой иронией спросил он.

— Может быть… История не совсем умалчивает о графе Доркдине. У него была общая страсть с другом-королем: механика и слесарное дело.

— Отлично, Ревинюс, — похвалил его Гарри Диксон. — Пресловутый роман был издан и оказал на графа сильное влияние. Он увидел в нем нечто пророческое. Он решил упрятать, если можно так сказать, королевскую тайну, которую хранил, в действие романа!

И основал клуб «Черных Лиц».

Кем были эти таинственные лица? Всё просто! Все те, кто вместе с ним хранили часть тайны.

Время идет. Доркдин умирает, как и эмигранты. Но лига продолжает существовать.

В нее входят прямые потомки усопших. И в чем состоит их деятельность? Пока не знаю. Мы добираемся до нашего времени. И тут обнаруживаем, что последние потомки «Черных Лиц» собираются время от времени по приказу таинственного главы, чтобы сыграть в рулетку, используя двухгрошовую голову.

Сламкин, который почтительно слушал рассказ, робко высказал свое мнение:

— Значит, все эти люди, которые играли в эту проклятую машину, те, кто умерли, и те, кто еще живы, являются последними потомками тех «Черных Лиц»?

— Здравый смысл вещает вашими устами, друг мой, — живо подтвердил Гарри Диксон. — И поскольку вы говорите об умерших, мы можем сказать, что в последнее время в дело вмешался криминальный элемент.

— С какой целью? — спросил Питер Сламкин.

— Чтобы завладеть тайной или сокровищем короля. Это, похоже, им неизвестно. А теперь слушайте меня внимательно.

Остался единственный хранитель, и это существо…

Голос сыщика дрогнул.

— …обладало могущественным, но странным интеллектом. Оно сочло, что является хранителем священной вещи, удивительной… и окружило ее ужасающей охраной!

Последние потомки «Черных Лиц» невольно стали исполнителями странного и угрожающего ритуала. Таинственная рулетка одаривала их золотом, но могла также сеять ужас и смерть!

Увы, этот ритуал разбудил опасные силы.

Последних «Черных Лиц» уже не связывала дружба отцов. Напротив, их обуяла взаимная глухая ненависть. Каждый думал лишь об одном: завладеть королевским сокровищем.

Таинственный персонаж, оставшийся неизвестным главой… — начал Ревинюс.

Мы подходим к этому. 6 мая случай отдал мне в руки значок, которым мог обладать единственный человек.

Том Уиллс внезапно махнул рукой.

Шум шагов в лесном ходе, — сказал он.

Гарри Диксон продолжил ясным голосом:

Последние «Черные Лица» идут играть в рулетку Двухгрошовой Головы!

Потом дал знак хранить молчание.

Несколько минут спустя послышались шаги, легкие и быстрые, и занавес откинули: появилась женщина в вуали.

На мгновение она застыла в неподвижности. Ревинюс заметил, что она хотела отступить назад.

Потом взяла себя в руки, двинулась вперед и заняла место за столом, не произнеся ни слова.

Играем! — воскликнул старик.

Потом, оглядев сидящих вокруг стола, пробормотал:

Но здесь не все.

Все, граф Доркдин! — спокойно произнес Гарри Диксон. — Мы здесь все, и только одна персона имеет право играть: единственный потомок «Черных Лиц» 1812 года. Это вы, граф Доркдин.

Вспышка разума оживила глаза графа.

Последний… последний… — прошептал он.

Он указал пальцем на женщину в вуали.

Среди нас всегда была женщина, — глухо произнес он.

Это не она, — громко сказал Гарри Диксон. — Это не герцогиня Перри, которая умерла, как и трое мужчин в Харвант-Хаузе, как умер Лостело в последнем пожаре в Лондоне, как умер и противный карлик вчера в лесу Доркдина!

Руки женщины вздрогнули, но она промолчала.

— Вы — самая ужасная женщина, которую я знал за время всей своей карьеры, мадам, — вдруг сказал сыщик, повернувшись к ней, — но я знаю сегодня благодаря случаю, который осмелюсь назвать замечательным, вы безоружны. Вы не захотите рискнуть и во второй раз убить мистера Проспера Ревинюса?

Гарри Диксон улыбнулся.

— Что… что вы говорите? — буквально завопил бывший преподаватель.

— Она хотела поджечь дом доктора Говарда и убить беднягу Питера Сламкина, но не знала, что в доме также находитесь вы, Ревинюс! — с горькой улыбкой воскликнул Гарри Диксон.

Незнакомка задрожала. По сотрясению плеч было видно, что она плачет.

— Но зачем убивать такого безобидного человека, как Питер Сламкин? — жалобно спросил Проспер Ревинюс.

Гарри Диксон усмехнулся:

— Сержант Питер Сламкин из Скотленд-Ярда, — со смехом ответил он, — с давних пор следил за доктором Говардом, замечательным и неуловимым фальшивомонетчиком.

— Чушь, — едва вымолвил Ревинюс.

Гарри Диксон вновь повернулся к незнакомке.

— Могу ли я продолжать, мадам? — вежливо спросил он.

Она кивнула головой, не откидывая вуали.

— Человек, удивительный гений, о котором я только что говорил, был на самом деле гениальным сумасшедшим. В своем опасном безумии он усложнил традиционную игру в рулетку, включив в нее опасные средства убийства: прежде всего греческий огонь, а потом аппарат со смертоносными лучами, который он изобрел. Увы, его тайна останется недоступной для нас.

Наверное, он говорил себе, что эти силы проявятся на манер Божеского суда.

Как объяснить механизм этого превосходного мозга, пораженного неизлечимым безумием?

Итак, возвращаюсь к ночи 6 мая. Лостело предупрежден, что игра состоится у него. Но за несколько минут до появления игроков приходит ужасающий глава.

Лостело готовится бежать, опасаясь неясного исхода игры. Что произошло между ним и неизвестным?

Короткая стычка, несомненно, которая закончилась смертью мрачного главы. Лостело убил его.

Гарри Диксон вздохнул и серьезным голосом продолжил.

Он спрятал труп в подвале, где его найдут.

Потом, ужаснувшись своему преступлению, Лостело сбежал.

С тех пор он вел бродячую жизнь, но его преследовала маниакальная мысль: найти сокровище. Для этого он изучал механику двухгрошовых голов, считая, что открытие зависит от этого изучения.

Он не был совершенно неправ.

Но не дремали и остальные, в частности, хитрый демон доктор Говард. Он открыл секрет благодаря вам, Ревинюс…

Мне?

Да, благодаря вашему прекрасному переводу мемуаров, а главное — с помощью гримуара первого графа Доркдина, которым продолжались воспоминания.

У меня в голове сплошная каша! — застонал Проспер Ревинюс.

Но за всем следил третий негодяй, вернее, негодяйка. Она убила Говарда ударом кинжала и завладела воспоминаниями.

Гарри Диксон бросил на стол два предмета: диск и странный плоский ключ.

Вот то, что включало механизм врат тайны, где хранилось сокровище, — сказал он. — Вечером 6 мая вместо того, чтобы одарить смертью после выпадения черного, механизм с задержкой просто-напросто выбросил в приемник ключ. Это знал неизвестный глава лиги. По-видимому, он хотел этого, считая, что рука Бога решит, да или нет, открывать тайну членам клуба.

— Найден! — внезапно завопил старик Доркдин, жадно хватая ключ.

— Да, — печально подтвердил сыщик, — но надо вам сказать, что «Черные Лица» еще в 1850 году открыли тайну до меня. И если они тайно собирались за игрой в рулетку, то ради обсуждения коммерческой эксплуатации, поскольку именно в этом году появилась первая «двухгрошовая голова». Тайна Людовика XVI состояла в том, что это не было сокровище, а просто двухгрошовая голова, автомат, изобретенный королем. Злосчастный монарх возлагал на эту рулетку все свои невероятные надежды!

— И ради этого умерло столько людей?! — воскликнул Сламкин.

— Не забывайте, что они все были невольно вовлечены в авантюру безумцем! — ответил сыщик.

— Но кто он? — Голос Проспера Ревинюса звучал тоскливо.

Гарри Диксон немного помолчал. Потом произнес:

— Если я назову имя Людовика XIX, я не солгу. Он был последним потомком Людовика XVII, таинственным теневым королем, которого все считали мертвым. Но он выжил и взял имя Нейгауза. Этого человека история продолжает считать самозванцем, но он им, вероятно, не был. Его труп в данный момент разлагается в подвале дома на Уайльд-стрит в Лондоне.

— Но есть и другие преступники, кроме Лостело! — внезапно заявил Проспер Ревинюс, бросив угрожающий взгляд на женщину в вуали.

— Да, Ревинюс. Но невольный преступник это…

— Это?

— Профессор Проспер Ревинюс.

Бедняга в отчаянии вздохнул:

— Вы сошли с ума, Диксон!

— Не думаю, Ревинюс. Смотрите. После перевода манускрипта для доктора Говарда вы никому о нем не говорили?

Ревинюс задумался.

Говорил, — объявил он. — С теми деньгами, что мне заплатил доктор, я смог совершить поездку во Францию, где всё рассказал кормилице.

И вам потом не показалось странным, что после этого появились Лостело и отвратительный карлик, чье имя не дает ничего для рассказа, и обосновались по соседству с этой славной женщиной?

Чтобы шпионить за ней и, быть может, поставить ее жизнь под угрозу! — простонал Проспер.

Но они не причинили ей ни малейшего зла, а постарались внезапно исчезнуть.

Что вы хотите сказать? — дрожащим голосом начал Ревинюс.

Зажмурьтесь… Зажмурьтесь! — внезапно завопил сыщик, бросаясь вперед.

Женщина в вуали наклонилась над двухгрошовой головой и манипулировала рычагами, передвигая их необычным способом.

Зажмурьтесь! — снова завопил сыщик.

Отчаянно и громко женщина выкрикнула:

Прости меня, мой малыш Проспер!

Сквозь крепко закрытые глаза присутствующие ощутили ослепительную вспышку, потом услышали, как упало чье-то тело.

Опасность миновала, — мрачно сообщил Гарри Диксон.

Проспер Ревинюс упал на колени рядом с недвижно распростертой на полу незнакомкой и сорвал с нее вуаль.

И открыл застывшее и умное лицо с выжженными глазами.

Кормилица! Кормилица! — всхлипнул профессор.

Если бы вы мне сразу сказали, что вашу кормилицу зовут Пребандье, многих бед удалось бы избежать, — тихо произнес сыщик и добавил: — Доктор Пребандье была потомком графов Рамбар, а вы их последний представитель этого рода, в свое время претендовавшего на трон Франции.

— Всё, что она сделала, она сделала ради меня, — сквозь слезы говорил Проспер Ревинюс. — Она считала, что королевское сокровище по праву принадлежит мне.

Последнее слово сказал Питер Сламкин, завершая повествование об этой странной и печальной авантюре. Но он произнес эти слова вполголоса, чтобы не услышали остальные:

— И всё это ради подобной машины… Двухгрошовой Головы!

 

Белый волк

Доктор Джордж Хакстон осторожно поставил в держатель пробирку и внимательно прислушался, откуда доносился шум.

Он специально отпустил весь свой персонал, чтобы остаться в одиночестве в своем громадном и мрачном доме на улице Левисхэм, настоящей средневековой крепости в самом сердце Лондона. И вдруг он расслышал, как открыли, а потом с предосторожностями закрыли входную дверь.

Он положил руку на выключатель и тут же погрузил лабораторию в непроницаемый мрак.

Хакстон на несколько мгновений застыл в абсолютной неподвижности, но шум не повторился. Не последовало и других шумов.

Он в темноте нащупал электрическую кнопку, спрятанную в углу стола, и нажал ее.

Потолок слабо засветился. На нем постепенно вырисовался фосфоресцирующий прямоугольник. Доктор не сводил глаз со светящегося квадрата.

Вскоре на нем появилось изображение. Оно медленно смещалось, словно в замедленном фильме, показывая на миниатюрном экране лестницы, коридоры, гостиные и спальни. Все они были совершенно пусты.

Наконец, на экране показалась дверь, и доктор вновь нажал кнопку: изображение остановилось, потом над экраном зажглась красная лампочка, погасла. Зажглась зеленая лампочка и тоже погасла. Пока длился этот сеанс, на столе из тьмы выступил светящийся циферблат, по которому побежала секундная стрелка. Когда она остановилась, Хакстон проверил, какое расстояние она прошла, и задумчиво покачал головой.

— Точно одиннадцать секунд. Ровно столько времени- надо человеку, который плохо знает планировку дома, куда он пробрался, чтобы открыть дверь, заглянуть, что за ней, и снова закрыть, предпринимая все предосторожности, чтобы тебя не увидели и не услышали.

Он усмехнулся: «Не увидели и не услышали».

— Так бы и было, — сообщил он сам себе, — не будь всех этих научных штучек, от фотоэлектрических панелей до датчиков инфракрасного излучения, которые воздвигли вокруг меня невидимый, но надежный бастион.

Итак, кто-то вошел, наверное, еще в доме, а я его не вижу, это уже серьезно.

Пробирка, поставленная в держатель, фосфоресцировала в темноте слабым опаловым светом.

Когда Джордж Хакстон занимался опытами, вроде того, который он проводил в данный момент, он всегда отсылал из дома весь персонал. Телефонные звонки оставались без ответа, а все двери были закрыты электрическими запорами. Однако…

Несмотря на великолепную охранную систему, дверь, которая закрывала доступ в коридор, ведущий к лаборатории, коридор, куда слуги не входили в отсутствие хозяина, открылась и закрылась, словно действовал осторожный ночной грабитель.

Но на светящемся экране с изображением этого узкого коридора никто не появился.

С колебанием, но почти успокоившись, доктор перенес руку на выключатель, чтобы осветить лабораторию.

Когда он схватил пальцами фарфоровую ручку, его поразило странное холодное ощущение, словно по его руке пробежал легкий сквозняк.

Он тут же повернул выключатель, но свет не включился.

Хакстон с ужасом вскрикнул, поскольку в темноте дыхание обратилось настоящим прикосновением, до жути ледяным. Он хотел отдернуть руку, но она оказалась зажатой безжалостными тисками.

Хакстон! — произнес обезличенный и далекий голос.

Кто это, — с трудом выдавил доктор, — и как вы проникли сюда?

Я не проник к вам, и я не здесь, — ответил тот же голос.

Что вы хотите? — прошептал Хакстон.

Забрать вас с собой.

Ученый вскрикнул. В его голосе звучали одновременно удивление и страх.

Каким образом я могу последовать за вами? Я не знаю ни кто вы, ни как вы подобрались ко мне. Но если вы у меня, значит, хотите ввести меня в заблуждение.

Всё это потребовало от меня огромных усилий, а главное, невероятного расхода энергии, — продолжил голос, — но главное в том, что мне удалось. Когда занимаешься опасными опытами, как делаете вы, доктор, надо ожидать любых вещей, даже самых неправдоподобных. Но я полагаю, что мы все же договоримся.

Хакстон почувствовал, что его руку освободили, и он резко повернул выключатель.

Вспыхнули большие потолочные панели. Лабораторию залили потоки белого света.

Хакстон быстро глянул направо, надеясь увидеть странного гостя, но, к его величайшему удивлению, перед глазами была стена с контрольными панелями, рядами манометров и огромных размеров черная доска, покрытая эпюрами и уравнениями.

Он перевел взгляд на единственную дверь в лабораторию и увидел мощные стальные запоры, замершие в своих хромированных гнездах.

Он медленно вытер покрытый потом лоб.

— Паршивая игра нервов, — пробормотал он, — нельзя безнаказанно терзать их днем и ночью.

На столе в яшмовой пепельнице лежало множество трубок разных размеров и видов. Хакстон выбрал трубку с янтарным чубуком и набил ее голландским табаком.

Ароматный дым поднялся к потолку сизыми облачками. Лицо доктора разгладилось.

— Покурить… наслаждение и отдохновение богов, — прошептал он, окончательно расслабившись.

Его рука машинально поглаживала любимую трубку и вдруг отпустила ее.

Пораженный безмерным ужасом, Джордж Хакстон смотрел на тыльную сторону ладони. Странное, чуть красноватое пятно покрывало ее от большого до безымянного пальца. Это был отпечаток длинного и костлявого пальца скелета, заканчивающегося невероятно длинным ногтем.

— Боже правый, — застонал он, — что со мной происходит?

Словно боясь коснуться раскаленного предмета, он едва тронул левой рукой странный стигмат и почувствовал жгучую боль, как если бы это был свежий ожог.

— А! — прохрипел он. — Я не осмеливаюсь… я боюсь понять!

Он огляделся вокруг, словно затравленный зверь, словно спокойная лаборатория внезапно наполнилась зловещими призраками. Но в лаборатории царило привычное спокойствие. Трубки Крукса бесшумно подрагивали оранжевым светом на включенном аппарате, указатели на мощных манометрах покачивались на циферблатах, а контрольные лампы накаливания печально светились.

Хакстон с непривычной резкостью оттолкнул кресло и буквально ринулся к щиту управления всеми замками дома.

Запоры выскользнули из гнезд. В доме послышались щелчки запорных механизмов, давая понять, что все выходы и входы открыты.

Доктор в спешке схватил шляпу и плащ, висящие на вешалке, понесся по коридорам, с яростью распахивая все двери.

Разлетались стекла, падали и разбивались мраморные статуэтки, задетые развевающимся плащом.

Он оказался на улице, темной и мокрой от дождя. Вдали поблескивали скупые огоньки, тянущиеся вдоль печальных набережных Рейвенсборн-Ривер.

Мгновение он колебался, ежась от пронзительного октябрьского ветра, потом, нахлобучив шляпу до самых глаз, бросился бежать.

* * *

Билл Уокене, ночной сторож зоопарка, глянул на контрольные часы, нажал кнопку, чтобы отметить свою карточку, и направился к клеткам хищников.

Этот момент ночи он любил больше всего, поскольку обожал диких обитателей этой части зоопарка.

Когда он подошел к клеткам, Мейсон, главный смотритель зоопарка, показался из-за угла аллеи и пожелал ему доброй ночи.

— Пройдете мимо спящих львов и погладите их, Билл? — со смехом сказал он. — Я никогда не разделял вашей любви к этим клыкастым и когтистым сволочам, которые готовы оторвать вам часть задницы, чтобы перекусить. Но каждому свое, не так ли? Кстати, вы не знаете, поскольку дежурите только по ночам, что отдел хищников пополнился новым экспонатом. Он на все сто соответствует своему облику. Белый волк из Сибири. Боже, что за зверь! Ростом с бенгальского тигра, а морда невероятно злая. Не подходите слишком близко, хотя любите подергать за усы черную пантеру. Зверь кажется мне скорее демоном, а не животным. Брр, не хотел бы встретиться с ним даже в кошмарном сне! Постарайтесь завоевать его расположение. До свидания!

Билл Уокене открыл дверь холла и закрыл за собой на ключ, как того требовал регламент.

Две электрические лампы едва освещали просторное помещение.

По обе стороны тянулись клетки, в которых неподвижно или подрагивая во сне лежали звери.

Сторож зажег переносной электрический фонарь и провел лучом по клеткам.

Едва слышно прорычал тигр, громадный нубийский лев открыл зеленые глаза, потом, узнав человека, успокоился, рыкнул и снова заснул. Гиена яростно закружилась по клетке, рыча на слепящий ее конус света.

Билл дошел до последних клеток. Они были пусты и ждали новых обитателей.

— Новый зверь должен быть в одной из них.

Луч света действительно выхватил из темноты густую шерсть животного, устроившегося в самой глубине клетки.

— Послушай, прекрасный сир, покажись, — любезным тоном обратился Билл к спящему зверю.

Громада шерсти вздрогнула и сжалась еще больше.

— Сожалею, старина, — продолжил Билл Уокене, — но когда джентльменам надо познакомиться, лицо не прячут. Полагаю, я должен сделать первый шаг!

Он схватил длинный железный прут, которым открывают внутренние перегородки, и осторожно коснулся наконечником плотной шерсти незнакомца.

Раздался душераздирающий вой, и прут, ухваченный стальными челюстями, выскользнул из рук сторожа.

Билл едва не выронил фонарь, настолько неожиданным было появление зверя.

Да, главный смотритель Мейсон не солгал, поскольку в клетках зоопарка еще никогда не появлялось столь чудовищного существа.

Туловище принадлежало невероятно громадному волку с крутой холкой. Зверь был размером с обычного медведя. Его покрывала серо-стальная шкура с широкими белоснежными пятнами, превращая его голову в серебристый шар. А что сказать об этой голове?

Огромная, с ярко-красной пастью, украшенной острейшими зубами! Темно-красные в свете фонаря глаза тут же приобрели фиолетовый оттенок, а потом стали янтарными.

Эта радужная игра света произвела на Билла необычное впечатление. Его словно заворожила эта ускоренная смена разных цветов.

— Ладно, ладно, — с трудом пробормотал он, — не злись. Я не мучитель. Увидишь, мы еще подружимся!

Чудовище не спускало с него тяжелого взгляда, полного ярости и ненависти, в котором чувствовалось что-то отдаленно человеческое.

Под вздыбившейся шерстью перекатывались невероятно мощные мышцы, свидетельствующие о невероятной силе зверя. Отбросив железный прут, животное замерло, вытянув адскую морду в сторону сторожа, потом с рассчитанной медлительностью подошло к решетке и надавило на нее всем своим весом.

Билл откинулся назад, опасаясь, что решетка не выдержит и разойдется под таким мощным давлением.

В то же мгновение погасли все лампы. Огромный холл освещал только фонарь сторожа.

Удивленный сторож развернулся.

Фонарь из его руки был вырван с невероятной силой и отброшен в сторону, где разбился на каменных плитах.

Тьма стала непроницаемой. Билл закричал…

 

Обращение к тигру

Вы что-нибудь понимаете, господин Диксон?

Суперинтендант Скотленд-Ярда, мистер Гудфельд, в третий раз задавал этот вопрос сыщику, мрачному и молчаливому.

Вернемся к фактам, — продолжал полицейский, немного удовлетворенный тем, что его друг тоже был в затруднении.

Помещение для хищников было заперто на ключ, а ключ торчал изнутри в замочной скважине. Второй выход на ночь забаррикадирован и до сих пор остается в таком виде. Решетки, открывающие доступ публики к клеткам, опущены, запоры были тщательно проверены. Никаких следов взлома. Замки в них специальные. К тому же трудно понять причины грабежа. Никто не крадет тигра из клетки или льва, как ребенка.

Труп Билла Уокенса лежал посреди центрального прохода, в пятнадцати метрах от ближайшей обитаемой клетки, а это — клетка новичка, белого волка.

Он мертв. Его останки сейчас изучают в караульном помещении. Он лежит на столе, расположенном рядом со столом, на котором судебно-медицинские эксперты работают над тем, что осталось от несчастного служителя.

— Похоже, Билла Уокенса разорвал хищник, — сказал Диксон. — Даже при первом взгляде на состояние трупа в этом нет никаких сомнений. Горло разодрано, живот разорван, конечности сломаны.

— Однако все клетки закрыты. Их замки и запоры не тронуты.

Гарри Диксон пожал плечами и принялся расхаживать по центральному проходу, где начертанный мелом круг указывал место, где был найден труп сторожа.

— Мои инструкции выполнены, Гудфельд? — спросил он.

Полицейский высказался категорично:

— Всем, кто входит сюда, приказано обувать тапочки с совершенно сухой фетровой подошвой и не выходить за пределы узкой центральной дорожки. Как всегда, помещение было вычищено и вымыто перед самым закрытием. Только Билл Уокене, ночной сторож, вошел сюда вечером. Здесь больше никого не было до появления судебных властей утром.

— Надеюсь, ни один охранник не входил сюда до официальных лиц?

— Нет. Мейсон, который не заметил Билла Уокенса среди уходящих ночных сторожей, немедленно направился к помещению хищников, куда, как он видел, входил сторож. Дверь была закрыта, а ключ находился внутри. Он велел принести лестницу и заглянул в окно… И увидел ужасающий спектакль. Как вы можете видеть, эти очень высоко расположенные окна оборудованы такими же решетками, как и клетки.

Сыщик едва слушал, расхаживая по проходу и не отрывая глаз от чистых и сверкающих плит.

Вдруг он остановился и наклонился.

Перед рядом клеток, в которых бесшумно расхаживали пумы, были рассыпаны опилки, и на них виднелся четкий отпечаток, отпечаток мужского ботинка.

Гудфельд, ни на шаг не отстававший от сыщика, тоже заметил след.

Это не отпечаток тяжелых ботинок Билла Уокенса, — сказал он. — Больше похоже на отпечаток теннисных туфель.

На первый взгляд, соглашусь, — кивнул Гарри Диксон.

Только на первый взгляд? — удивился суперинтендант. — Мне кажется, что сомнений не может быть. Такие углубления оставляет узор на резиновых подошвах теннисных туфель.

Вы правы насчет узора, потому что здесь подходит именно этот термин, Гудфельд, но это всё. Теннисные туфли производятся массово, и узор на них самый обычный: линии, круги, звездочки. Что касается этих следов, то они совершенно иные. Смотрите сами: углубления словно появились от вафельницы с очень глубокими квадратами, не так ли?

Пожалуй, — пробормотал Гудфельд. — Но к чему вы клоните?

К тому, что обувь, оставившая эти следы, изготовлена по специальному заказу. Она изготовлена с определенной целью, и предназначение ее необычно. Вам разъяснят это в некоторых физических кабинетах, где работают с электричеством. Это подошвы-изоляторы.

Что это означает?..

Экспериментаторы, которые часто работают с опасными электрическими токами, облачены в специальные изолирующие костюмы. Обувь не исключение из этого правила. Человек, на котором была эта обувь, или невысок ростом, или весьма элегантен и заботится о размере своей обуви. Я склоняюсь ко второй гипотезе, поскольку следы очень глубоки, а расстояние между ними заставляет думать о человеке среднего роста солидной комплекции. Смотрите, Гудфельд, он должен был стоять здесь довольно продолжительное время, поскольку из-за нагрузки края углублений как бы смазаны, а сами следы в опилках очень глубоки. Хорошо… Он оперся о медный барьер, который тянется вдоль клеток. Смотрите, вчера медь надраили с помощью пасты и она прямо блестит.

Он осмотрел поручень через лупу.

— Очень тонкое драповое пальто, промокшее от дождя, — пробормотал Диксон, снимая едва заметные нитки с полированного металла.

— А отпечатки пальцев?

— Ни одного…

Дверь холла распахнулась, и на пороге возник охранник из осторожности не переступавший порог. Он позвал:

— Вас просят в караульное помещение!

Гарри Диксон и Гудфельд вышли наружу, закрыв на ключ дверь за собой. Переступая порог, сыщик рассеянно глянул на охранника, пришедшего за ними, и вдруг остановился:

— Надо же, старый знакомец! Как ваши дела, Боб Джарвис?

Человек покраснел и неловко поклонился.

— Очень хорошо, господин Диксон. Как вы видите, я теперь честно зарабатываю на жизнь, и меня нельзя упрекнуть в дурном поведении.

— Это делает вам честь, Боб, — кивнул сыщик. — Я и не ожидал иного от человека доброй воли, как вы, несмотря на ваши… беды.

Гудфельд воскликнул в свою очередь:

— Честное слово, это — каналья Джарвис! Значит, с Олд-Бейли навсегда покончено, и месяцы тюрьмы, которые вам присудил этот почтенный судебный орган, пошли вам на пользу.

— Совершенно верно, интендант, — откровенно ответил охранник, — комитет защиты бывших заключенных помог мне устроиться сюда на службу. Служба здесь не из легких, потому что новичкам, вроде меня, приходится дважды в неделю дежурить по ночам в дополнение к дневной работе.

— Вы дежурили этой ночью? — спросил Гарри Диксон.

— Дежурил, господин Диксон, но не отходил от аквариума.

— Это недалеко отсюда… Быть может, что-нибудь заметили?

Не…ет, — заколебался охранник.

Ну, что-нибудь несущественное, — настаивал сыщик, который обратил внимание на нерешительность собеседника.

Ну, да, чтобы я лишился своего места, — пробурчал Джарвис.

Я даже об этом не думаю, дружок, но это не причина отказывать в помощи юстиции. Юстиция оказалась к вам снисходительной, когда это понадобилось.

Джарвис почесал за ухом.

Вы правда ничего не скажете дирекции?

У меня даже не было таких намерений, как и у Гудфельда, — твердо сказал сыщик.

Видите ли, — наконец заговорил сторож, — опять мое доброе сердце или слишком большая слабость к бедам других, если так можно выразиться, сыграли со мной злую шутку. В Лондоне немало бедняг, которые не знают, где спокойно выспаться ночью. Кое-кто остается здесь. Их немного, а потому их попросту не замечают. Они спокойно отсыпаются здесь на соломе в пустых конюшнях. Мне жалко их выгонять.

И кто же спал вчера в этих дворцах? — рассмеялся Гарри Диксон.

Должен признаться, довольно странный тип. Он мне показался больным, таким бледным он был, бледным как смерть! Так говорят, чтобы описать человека, который плохо себя чувствует, но этот… Если бы он не шевельнулся, я подумал бы, что он умер несколько дней назад. Он был буквально зеленым. Очень неплохо одет, но ведь нередки люди не в лохмотьях, похожие на джентльменов, не так ли? Когда я наткнулся на него и чуть грубо спросил его, что он здесь делает после закрытия зоопарка и в такой поздний час ночи, он мрачно застонал и дрожащей рукой протянул мне деньги.

Я сказал ему: «Сохрани их для себя, тебе они нужней». А поскольку он выглядел совсем больным, я поставил рядом с ним фляжку с чаем, предложив осушить ее и сказав, что за фляжкой вернусь утром. Я так и сделал, но он даже не прикоснулся к фляжке.

— Очень странно видеть, что какой-то бедняга отказывается от столь щедрого дара, — заметил Гарри Диксон. — Вы не видели, как он уходил после открытия зоопарка?

— Нет, кстати, входные решетки были открыты только для персонала и полиции. Но человек вряд ли испытал трудности, когда покидал зоопарк, поскольку рядом с помещением для обезьян, к примеру, стены очень низкие, а когда светлеет, охрану там снимают.

— Боб, — обратился к Джарвису сыщик, — будьте любезны сообщить господам, которые ждут нас в караулке, потерпеть еще несколько минут. Мы сначала посетим конюшни, а вернее, то помещение, где ваш протеже провел ночь.

— Это совсем рядом… Отсюда видно. Успеха, господа!

Конюшня, указанная Джарвисом, была небольших размеров. Раньше здесь содержали пару лам, но с тех пор ее использовали только для хранения сена.

— Можно сказать, что мы ищем иголку в стоге сена, — недовольно проворчал Гудфельд.

Гарри Диксон внимательно огляделся, освещая помещение своим электрическим фонарем.

— Ничего, — с разочарованием вздохнул он и вдруг, подняв голову, принюхался к воздуху. — Странный запах, Гудфельд?

— Теперь, когда вы это сказали, я тоже нахожу его странным, — ответил полицейский, — но не могу определить его природу.

Сыщик поднял охапку сена и поднес ее к носу.

— Вот, — с торжеством сказал он. — Человек должен был лежать здесь, и этот необычный запах от него. Надо сохранить эти соломинки.

Они покинули конюшню, чтобы направиться туда, где их ждали, но сыщик внезапно развернулся и вернулся к помещению для хищников.

— Вы что-нибудь забыли? — удивился Гудфельд.

— Нет, направляюсь к кое-кому за консультацией.

— В помещении для хищников? Но там никого нет!

— Здесь вы ошибаетесь. Место забито постояльцами, существами, которые могут дать добрый совет.

Но кто? — Гудфельд недоумевал.

Тигры, друг мой… тигры!

Гудфельд тряхнул головой, но он слишком хорошо знал своего гениального друга, чтобы осмеливаться противоречить ему на тропе войны. Его непонимание быстро переросло в невероятное удивление, когда он увидел, как Гарри Диксон подошел к клетке с великолепным сибирским тигром и издали поманил его пучком сена, вынесенным из конюшни.

Вначале огромный хищник не шелохнулся, но вскоре по его загривку пробежала дрожь, взгляд вспыхнул, и он, негромко порыкивая, ткнулся головой в прутья, пытаясь ухватить зубами соломинки.

Вот! — торжествующе воскликнул сыщик. — Консультация закончена. Тигр ответил на мой вопрос.

Удивленный и обескураженный Гудфельд заворчал, но его друг продолжал говорить тем же торжествующим тоном:

Теперь нам известна природа запаха в конюшне, мой дорогой Гудфельд, это — женьшень, знаменитая тигровая трава, запах которой притягивает опасных хищников. Не знаю почему, но это издавна известно.

И что дает нам это знание? — проворчал суперинтендант, вовсе не убежденный словами сыщика.

Это очень много, Гудфельд, — серьезным тоном ответил Диксон, — если знать, что женьшень крайне редкое растение, и я не знаю ни одного места в Лондоне, где есть хоть одно такое растение, несмотря на обилие ботанических садов! В Лондоне, что я говорю, во всей Англии и, несомненно, на континенте!

Полицейский только помотал головой и пробормотал:

Знаете, господин Диксон, когда я сталкиваюсь с таким колдовством, то всегда отступаю и оставляю вам поле действий… Если бы речь шла об обычном преступлении с применением ножа или револьвера, а тем более цианистого калия, я бы ничего не сказал… но трава, от которой чихают тигры!

Поэтому пока мы скроем эту деталь и оставим ее для себя, Гудфельд. И не будем испытывать терпения нашего друга доктора Миллса, весьма заслуженного судебно-медицинского эксперта.

Весь свет ламп был направлен на тело сторожа, поскольку скупого дневного света, падающего из узких зарешеченных окон караулки, было явно недостаточно.

Маленький доктор Миллер, суетившийся, как муравей, подвел Гарри Диксона и Гудфельда к столу, где лежали окровавленные останки несчастного сторожа Билла Уокенса.

— Он стал жертвой разъяренного хищника, сомнений нет. Отрицать невозможно, явно видны следы когтей.

— Хищник, в частности, воспользовался не только когтями, — шепнул ему на ухо Диксон.

Доктор посмотрел на него удивленными глазами.

— Однако! — Голос его звучал наивно. — Ваши слова совершенно справедливы, мой дорогой Диксон, но я не осмелился бы утверждать, что чудовище воспользовалось клыками, напротив. Мышцы шеи и живота были вырваны, но не разодраны на части. Кроме переломов верхних конечностей, ни одна кость не раздроблена, не пережевана. Что касается вышеуказанных переломов, то края их четкие, очень четкие…

Сыщик повернулся ко второму столу, где лежал труп гигантского белого волка.

— Доктор, по вашему мнению, этот хищник мог напасть на сторожа?

Доктор энергично покачал головой:

— Даже вопрос не стоит. В таком случае когти, а тем более подушечки лап были бы запачканы кровью. А этого нет как нет!

— Как он умер, этот волк? — спросил Гудфельд.

— Пуля в грудь, но какая пуля! Разрывная! Сердце и легкие буквально превратились в кровавую кашу. Животное погибло мгновенно.

— Каким образом вы получили этого недолго прожившего у вас зверя? — обратился Гарри Диксон к заместителю директора зоопарка.

— Самым обычным способом, сэр. Это животное было куплено нами у немецкого зоопарка, который специализируется на этом виде торговли. Была довольно долгая переписка, которая продолжалась более трех месяцев. Она в вашем распоряжении в кабинете бухгалтера.

Он прибыл в Лондон вчера?

Вернее сказать, сэр, что он появился в зоопарке вчера во второй половине дня. А в Лондоне находился уже двое суток на борту немецкого торгового судна Фрауэрлоб, Надо было выполнить обычные формальности, чтобы получить разрешение на выгрузку, а это всегда ведет к потере драгоценного времени.

Мои вопросы могут вам показаться неуместными, господин директор, но надеюсь, что вы заранее простите меня. Откуда возникла мысль о приобретении этого зверя?

Помощник директора снисходительно улыбнулся:

Мы любим приобретать редкие экземпляры и не скупимся на их покупку. Три месяца назад мы узнали о существовании этого белого волка в парке заводчика Пфефферкорна из заметок, присланных нам одним из его сотрудников, который является одним из виднейших специалистов в комиссии зоопарков. Это доктор Лючиана де Хаспа из Лиссабона.

Несомненно, член-корреспондент?

Действительно. Но она проживает в Лондоне последние шесть месяцев и оказывает нам помощь, бескорыстную и весьма полезную.

Великолепное создание, — пробормотал сыщик, — и наделенное блестящим умом. Я присутствовал на некоторых ее лекциях, посвященных жизни джунглей.

Она — португалка, — продолжил помощник директора, — но, несомненно, скоро сменит гражданство. Она невеста одного из самых выдающихся наших ученых, доктора Джорджа Хакстона.

Все подписали положенные протоколы. Доктор Миллс выдал разрешение на похороны несчастного Билла Уокенса.

Гудфельд, — спросил сыщик, когда они остались одни, — можете ли вы выдать мне ордер на арест…

Уже?! — воскликнул восхищенный полицейский. — Чертов вы человек! Вы уже знаете виновника?

Арестовывают и заключают в тюрьму не всегда виновников преступления, — процедил Гарри Диксон. — Сейчас, быть может, именно тот случай.

— Хм… — пробормотал полицейский, — это серьезный вопрос, но, если вы берете ответственность на себя, я возражать не буду. На чье имя выписывать ордер?

— На имя доктора Джорджа Хакстона. Вероятно, это единственный ученый в Лондоне, если не в Англии, кто носит изолирующую обувь, следы которой мы обнаружили в опилках.

 

Лючиа де Хаспа

Гудфельд расстался с Гарри Диксоном у ворот зоопарка и сел в полицейский автомобиль, чтобы вернуться в Скотленд- Ярд, а сыщик остановил на Альберт-род свободное такси.

Подъехав к Сент-Джонс-Вуд-род, такси остановилось в конце длинной очереди автомобилей, кебов и грузовиков, поскольку загорелся красный сигнал светофора.

В то же мгновение дверца такси распахнулась, и рядом с Гарри Диксоном на сиденье безмолвно села стройная женщина.

— Простите, мадам… машина занята, — вежливо сказал Диксон, — но если вы желаете, я вас подвезу до ближайшей стоянки наемных автомобилей.

— Это слишком близко, — послышался мелодичный голос, — потому что то, что я собираюсь вам сообщить, боюсь, займет больше времени.

Она подняла тонкую вуаль, и сыщик залюбовался прекрасным лицом с огромными темными глазами и золотистой кожей.

— Мадмуазель де Хаспа! — удивленно воскликнул он.

— Счастлива познакомиться с Гарри Диксоном, — насмешливо ответила она, — но поскольку я три раза видела вас на своих скучных лекциях, было бы оскорблением для вашей памяти считать иначе. Отвратительная история, не так ли, господин сыщик?

— Уже в курсе? — вполголоса спросил Диксон.

— Ничего удивительного, сэр. Я с нетерпением ждала момента оказаться перед знаменитым белым волком, купленным зоопарком если не через мое посредничество, то по моей частичной вине. Я подошла к решетке зоопарка к часу открытия, но мне отказали в доступе, несмотря на мою членскую карточку. Передо мной, конечно, извинились и, как положено, всё объяснили.

Как положено, — словно эхо повторил Диксон.

Я вас понимаю, — отпарировала молодая женщина, — вы повторяете мои слова или собираетесь попотчевать меня общими словами, чтобы выиграть время и подумать. Я слышала адрес, который вы назвали шоферу такси… Вы собираетесь его арестовать?

Гарри Диксон с трудом скрыл удивление.

Арестовать кого? — недовольно осведомился он.

Джорджа Хакстона, кого другого?

А почему не другого?

Я издали видела, как господин Гудфельд подписывает бумагу, формат и цвет которой мне знакомы. Это должным образом заполненный ордер на арест.

Мадмуазель де Хаспа, — сухо сказал сыщик, — сожалею, что вынужден попросить вас покинуть автомобиль. Я не могу продолжать разговор на столь… деликатную тему.

В черных глазах молодой женщины проскочила искорка гнева, но тут же исчезла. Голос ее стал умоляющим.

Я — невеста Джорджа Хакстона, — с трудом пробормотала она.

Я это знал и даже осмелился бы вас поздравить, но будет ли вам этого достаточно, мадмуазель?

Слыша вас, не скажешь, что вы особенно верите в виновность Джорджа Хакстона, иначе вы меня не поздравляли бы.

Это верно.

В этом случае вы задумали по-настоящему странную вещь. Если вы арестуете Джорджа, ибо считаете его виновным, вы имеете на это полное право. Если не… Если не…

Она наморщила лоб в попытке сформулировать мысль.

Если не хотите обеспечить ему защиту!

Гарри Диксон не ответил, но на его лице отразилось величайшее замешательство.

А если это так? — наконец выдавил он.

— В таком случае я умоляю разрешить мне вас сопровождать, чтобы высказать ему все слова утешения, в которых он будет нуждаться.

— Ваше желание законно, мадмуазель, — ответил сыщик, ощущая свое поражение. — Вы можете сопровождать меня к доктору Хакстону.

— А я вам помогу, — воскликнула она возбужденно, — я вам помогу раскрыть эту ужасную тайну!

— Мне другого и не надо, — искренне ответил сыщик. Остальную часть поездки они не обменялись ни словом. Лючиана де Хаспа откинулась на подушки сиденья и опустила на лицо вуаль. Ее волнение выдавало только едва заметное подрагивание белых рук.

Автомобиль, проследовав по бесконечной Альджернон- род, свернул на Левисхэм и остановился перед высокой железной дверью особняка доктора Хакстона. Лючиана позвонила, и после довольно продолжительного времени в одной из створок осторожно открылось окошечко.

Слуга явно испытывал колебания.

— Я не думаю, что доктор у себя, — сказал он.

— Всё же откройте, — приказал Диксон не допускающим никаких возражений голосом.

Тяжелые засовы скользнули в своих пазах, и посетителей встретил печальный холл, выложенный серым камнем.

— Лаборатория закрыта? — спросила Лючиана.

— То есть, мадмуазель, там находится отец Кейби, единственный, кому, кроме вас, разрешено посещать лабораторию в отсутствие хозяина.

— В таком случае мы направляемся туда.

— Но этот джентльмен… вы знаете, мадмуазель, прошу прощения, что на этот счет отдан категорический приказ.

— Я беру всю ответственность на себя, — оборвала его молодая женщина. — Пошли, господин Диксон, я покажу вам дорогу.

После довольно долгого блуждания по лабиринту коридоров и комнат Гарри Диксон и мадмуазель де Хаспа остановились перед дверью частной лаборатории доктора Хакстона. Она открылась.

Всё в лаборатории было в том же виде, как в момент поспешного ухода доктора накануне. Только были остановлены машины. Не горели сигнальные лампочки.

— Кейби! — окликнула мадмуазель де Хаспа.

Послышались легкие шаги, и между рядами машин и электрических аппаратов появился странный персонаж.

Он двигался, сложившись пополам, помогая себе тростью с резиновым наконечником. Заросли белой бороды покрывали почти все его лицо, сморщенное, как зимнее яблоко. Его усталые глаза едва светились через толстые стекла больших роговых очков.

— А, мадмуазель Лючиана, — блеющим голосом сказал он, — это вы. Хозяина, как вы видите, нет.

— Когда он ушел? — спросила она.

Отец Кейби пожал худыми плечами:

— Его постель не разобрана, но такое случается часто, когда он целыми ночами проводит свои исследования.

— В этом случае надо закрыть лабораторию, отец Кейби.

Старик легко тряхнул головой. Гарри Диксон внезапно вздрогнул.

Послышался ясный и повелительный голос.

— Отцу Кейби разрешено оставаться в лаборатории, чтобы ухаживать за машинами и включать их, если он считает это нужным. В мое отсутствие единственным хозяином остается он.

— Джордж! — воскликнула Лючиана де Хаспа.

Но старик покачал головой.

— Я включил граммофон, с помощью которого хозяин привык отдавать свои распоряжения… Осторожно, мадемуазель!

Лючиана отскочила назад с криком ужаса.

В воздухе между столом и потолком корчилась длинная фиолетовая змея огня.

— Здесь, — сказал старик спокойным голосом, — никогда не стоит трогать предметы, не зная их предназначения. Особенно это касается данного стола. Еще мгновения, и вас убил бы ток напряжением в три тысячи вольт.

Я не подозревала о таких предосторожностях, — пролепетала молодая женщина.

Они были приняты только вчера, — ответил отец Кейби.

Но в таком случае, вам, мой милый, грозит реальная опасность, — вмешался в разговор Гарри Диксон.

Старик беззаботно махнул рукой:

О, я знаю все эти вещи, я всегда знаю, что должен делать и что не делать, когда попадаю сюда. Вы хотите о чем-то меня спросить?

Когда вы в последний раз видели доктора Хакстона? — задал вопрос сыщик.

Старик задумался, роясь в памяти.

Вчера во второй половине дня, а точнее, в три часа шесть минут. Я всегда гляжу на эти большие электрические часы, когда вхожу в лабораторию. Он сидел за этим столом и изучал взорвавшуюся кварцевую лампу.

Он сказал мне: «Отец Кейби, отныне надо лучше регулировать ток. Полетела одна из лучших трубок».

Я чистил микроскопы и параболические зеркала точно до четырех часов, а в четыре часа две минуты я ушел, пожелав, как всегда, доброй ночи хозяину.

Подобные лаборатории часто бывают источником опасности, — сказал Гарри Диксон, — полагаю, отец Кейби, вы носите изолирующую одежду?

Старик покачал головой:

Я никогда в ней не нуждался. Когда включены машины высокого напряжения, хозяин надевает такую, но в это время меня в лаборатории нет.

Какими опытами занимался доктор Хакстон в последнее время?

Откуда мне знать? Я убираюсь, иногда осуществляю мелкий ремонт, знаю, как обращаться с электрическими и прочими машинами, но меня не заботит, почему они здесь. Это дело хозяина, а не мое. Я никогда не старался понять и знаю, что никогда бы и не понял. Я занимался только своими делами.

Старик развернулся и исчез позади громадной машины Рамсдена с тремя стеклянными дисками. Через несколько мгновений они услышали, как он возится около далекого рукомойника.

— Однако Хакстон возвращался сюда, — пробормотал сыщик.

Лючиана живо повернулась к нему:

— Откуда вы знаете?

Гарри Диксон собрал пальцами щепотку опилок, рассыпанных на полу.

Он осторожно уложил их на листок белой бумаги, сложил его и сунул в бумажник. Пока Диксон был занят, Лючиана принюхалась к воздуху.

— Этот запах идет от вас? — вдруг спросила она, уставившись на сыщика. — Да… он может исходить только от вас, поскольку я ощутила его, когда вы достали из кармана свой бумажник.

— Думаю, вы правы, — ответил Диксон.

Но удивился изменению, происшедшему с молодой женщиной.

Ее глаза ужасающе застыли, а рот исказила враждебная, угрожающая гримаса.

— Я была откровенной с вами, — сдержанно процедила она, — но со мной следует играть с той же откровенностью, даже если вы Гарри Диксон!

— Почему бы не сделать этого, — отпарировал сыщик. — Разве я не оказал вам доверие?

— Быть может… я вам поверю, когда вы мне скажете, откуда появился этот запах?

Гарри Диксон задумался… стоило ли промолчать, чтобы недоверие воцарилось между ними? В конце концов, что он знал о Лючиане де Хаспа? В общем, немногое. А если он откроет карты? Тем хуже для него, если он ошибся, но, будучи предупрежденным, он должен лишь удвоить бдительность.

Он склонился ко второму решению и извлек из кармана горстку соломинок.

— Вот почему я унес это, — сказал он, коротко изложив историю утренней находки.

Лючиана де Хаспа побледнела, ее грудь учащенно вздымалась.

Господин Диксон, — наконец прошептала она, — это ужасно… невероятно ужасно. Нет, я не могу найти слов, чтобы передать мои тоску и уныние.

Ну, ладно, говорите, умоляю вас, — сказал сыщик, пораженный выражением ужаса на лице молодой женщины.

Бледный человек, — простонала она, — ваш Боб Джарвис говорил о невероятно бледном человеке. Господин Диксон, величайшее зло кружит вокруг нас!

Она вцепилась в его руку и походила на загнанного в угол зверя.

Мне надо бежать отсюда и вам тоже, господин Диксон… Мы ничего не сможем сделать для Джорджа в настоящее время. Быть может, позже, когда всё обдумаем.

И почему я должен так поступить? — спросил пораженный и немного растерявшийся Диксон.

Потому что существа невероятной мощи не потерпят, чтобы вы однажды добрались до них!

Вы говорите загадками, мадмуазель де Хаспа.

Я не могу говорить иначе! — воскликнула она, в отчаянии заламывая руки. — Пошли… Быть может, еще есть время. Каждое мгновение, которое мы теряем, приближает нас к ужасающему концу! Когда мы окажемся в надежном убежище, я смогу говорить и принять вместе с вами защитные меры.

Секундочку, — сказал сыщик, — я должен отдать по телефону приказ своему ученику Тому Уиллсу.

Он снял трубку и попросил соединить с домом на Бейкер- стрит.

Том Уиллс сразу взял трубку.

Учитель, это вы! — воскликнул молодой человек, услышав голос Диксона, и, не дав ему сказать ни слова, продолжил: — Я так рад слышать вас, я только что спровадил одного весьма странного посетителя. Наша экономка миссис Кроун едва не лишилась чувств! Представьте себе человека настолько тощего, что он похож на гвоздь ростом с Голиафа. Он с такой силой распахнул дверь, что едва не размазал по стене бедную женщину. А потом ужасным голосом потребовал разговора с вами. Я сказал, что вас нет дома… Он, похоже, не понимал моих слов, а я не мог оторвать взгляда от его ужасного лица. Он был не бледным, а зеленым, а глаза были не глазами, а глубокими впадинами. Я подтолкнул его к двери, но это было то же самое, что пытаться сдвинуть стену. И вдруг произошло нечто ужасное.

Он хотел вцепиться мне в глотку…

Я отскочил назад и схватил револьвер. И выстрелил в него… И попал ему в грудь, но оттуда не вытекло ни капли крови! Человек развернулся, выскочил на улицу и с невероятной скоростью скрылся за углом. Учитель… что с нами происходит? С такой раной он должен был замертво рухнуть!

— Том, — перебил его сыщик, — не ужасайтесь, этот человек не имеет ничего против вас, он ищет меня. Я на несколько дней покину Лондон. Если сочту нужным, сообщу вам новости о себе. До свидания, время не терпит!

Когда он повесил слуховую трубку, то заметил, что Лю- чиана слушала весь разговор с помощью параллельных наушников.

Она пошатывалась, как пьяная женщина.

— Что это за бледный человек? — спросил сыщик.

— Не знаю…

— А почему Тому не удалось его убить?

— А это, — пронзительно закричала Лючиана, — я могу вам сказать, Диксон… Только не думайте, что я свихнулась. Ваш ученик не мог его убить, потому что… потому что… этот человек уже мертв!

 

Странная встреча

Позже Гарри Диксон неоднократно задавал себе вопрос, какой таинственной силе он подчинялся, когда беспрекословно следовал за незнакомкой в ее отчаянном бегстве.

Поскольку они буквально бежали, часами не перекидываясь ни словом друг с другом, меняя по любому поводу такси и поезда, подгоняемые паническим страхом, с которым сыщик тщетно пытался справиться в глубине души, но так и не сумел этого сделать.

Так они прибыли в Гленнок.

Гленнок — жалкое поселение на юге Шотландии на берегу реки Твид, куда время от времени забредают туристы, не располагающие тугим кошельком.

Последние туристы убыли из единственного постоялого двора неделю назад, поэтому нежданных клиентов встретили празднично. Ими были сыщик и его спутница.

Конечно, — сказал владелец постоялого двора, — погода не из лучших, но вы еще можете надеяться на несколько ясных деньков. Если любите рыбную ловлю, укажу вам несколько хороших мест, где водятся форели в той части реки, которую я взял под концессию. Вы любите экскурсии? Есть немало интересных мест для посещения.

Лючиана де Хаспа почти с болезненным пристрастием изучила номера, а когда осталась наедине со своим спутником по путешествию, заговорила, как командующий войсками в разгар сражения:

Окна выходят на северную долину и на часть равнины. А с помощью биноклей мы сможем наблюдать и за частью гор. Вряд ли кто-либо сможет незаметно приблизиться к нам. Замки отличные, что не часто встречается на таких постоялых дворах. Двери достаточно крепкие.

Скажите откровенно, чего вы боитесь? — проворчал Гарри Диксон.

Она гневно пожала плечами:

Всего и всех, мы на прицеле у дьявола!

Произнеся эти слова, она поспешно удалилась в свой номер, оставив сыщика в мрачной и прокуренной комнате, служившей обеденным залом и гостиной для клиентов заведения.

Хозяин постоялого двора присоединился к нему и оказался словоохотливым.

Гленнок был бы ничем не хуже других мест отдыха, — с уверенностью заявил он, — будь лучше средства сообщения. Но чего можно ожидать от местного поезда, который дважды вдень останавливается на станции, расположенной в четырех милях от нас? Будь у нас подходящая дорога, всё было бы ничего, но по этой едва можно проехать! Автомобилист, который болеет за свою машину, не поедет по проселочным дорогам, усеянным глубокими рытвинами. Напротив, сэр, если вы ищете спокойствия и мира, здесь вы это получите, клянусь вам!

— Именно этого желаем мы, я и моя спутница, — ответил сыщик.

— Однако, — продолжал его собеседник, — спокойствие иногда сочетается с доброй компанией. И такую компанию вы найдете, сэр, в лице школьного учителя, мистера Габриеля Торна, человека ученого и отличного собеседника. Истинный ученый, оказавший Гленноку большую честь, поселившись здесь. Не то чтобы он был особенно привязан к своей профессии, поскольку богат и имеет прекрасный дом на краю деревни, где, думаю, вас с удовольствием примут. В молодости он много путешествовал и любит рассказывать о том, что видел в нашем обширном мире. Он здесь ужинает по вечерам, когда есть свежая рыба, а сегодня как раз такой день. Вы сможете познакомиться с ним за табльдотом.

Гарри Диксон не без удовольствия слушал владельца постоялого двора. Он говорил себе, что был бы счастлив встретить в этом уединенном уголке кого-то, кто разорвет молчаливое тет-а-тет с загадочной Лючианой де Хаспа.

— Буду очень рад познакомиться с мистером Торном, — сказал он.

— Вы увидите его ровно в семь часов, — с радостью сообщил владелец постоялого двора.

В этот момент со второго этажа спустилась служанка и сообщила, что дама из Лондона к ужину не спустится, а поест у себя в номере.

Гарри Диксон едва сдержал улыбку удовлетворения, а глянув на стрелку больших шотландских часов, увидел, что она приближается к тому часу, когда должен появиться школьный учитель.

Он нуждался в новых лицах и новых голосах.

Продребезжали семь ударов, и он услышал голос хозяина постоялого двора, который здоровался с посетителем в коридоре.

Через мгновение дверь открылась, и сыщик оказался лицом к лицу с таким странным персонажем, каких он никогда не встречал.

Длинный, тощий, с лицом аскета, на котором горели темные глаза. Мистер Габриель Торн как две капли воды походил на Дон Кихота, Рыцаря печального образа, описанного Сервантесом. Просторный плащ из темного велюра, громаднейшее фетровое сомбреро и высокие черные кожаные сапоги дополняли этот образ.

Блексмит, эсквайр, — так хозяин помпезно представил Гарри Диксона тем именем, которое было записано в книге приезжих. — Доктор Торн.

Весьма очарован, — сказал школьный учитель глубоким басом. — Как вы поживаете, мистер Блексмит?

Ужин был вскоре подан. Он поддерживал честь гленнокского постоялого двора и зажаренными на углях форелями, и паштетом из угрей, и маринованной семгой. Всё это сопровождалось чудесным элем и великолепным виски.

В противовес тому, что утверждал хозяин постоялого двора, мистер Габриель Торн говорил мало, а беседа сводилась к любезностям и общим рассуждениям, которыми они обменивались в обычном тоне.

На десерт был подан величественный ореховый пирог и выдержанный черри-бренди из запасов владельца постоялого двора, и школьный учитель стал более разговорчивым.

Он принялся рассуждать о своих прежних путешествиях и путешествиях современных, а потом спросил сыщика, что тот собирался посетить во время экскурсий по краю.

Боже, — ответил Гарри Диксон, — я приехал в поисках отдыха для себя и своей племянницы. Мне понравилось это изолированное, а значит, и спокойное место. Если здесь есть что-то интересное, это будет наградой и для нее, и для меня.

Советую вам, пройтись по горам, правда, если не будет дождя, — объявил доктор Торн. — Есть несколько прекрасных видов. Довольно живописны берега реки Твид, если подниматься вверх по течению к истокам. Полагаю…

Он замолчал и глянул через плечо.

Хозяин постоялого двора в этот момент покинул стойку и вернулся к печам, чем школьный учитель был весьма удовлетворен.

Полагаю, вы пожелаете посетить паучий замок?

— Паучий замок? Плевать на дурное название, — засмеялся сыщик, — конечно, я отправлюсь осмотреть его.

— Похоже, вы впервые слышите это название?

— Действительно, — откровенно признался Гарри Диксон.

— А ваша… племянница никогда о нем не упоминала?

— Нет… Как она могла это сделать? — удивился Диксон.

— Она, значит, никогда не была в наших краях?

— Нет, по крайней мере, не думаю… Простите меня, доктор, мне кажется, вы используете некий метод, допрашивая меня, — кисло заметил сыщик.

— Вы правы, я допрашиваю вас, но только в ваших интересах, уверяю вас.

Серьезный тон собеседника произвел впечатление на сыщика. Кстати, разве он последние дни не жил при полном отсутствии логики?

Оглядев более внимательно своего собеседника, сыщик поразился его большому уму, наложившему печать на аскетические черты лица, и блеску его черных глаз.

— Три месяца назад, — продолжил мистер Торн, намеренно приглушив голос, — ваша… племянница бывала в этом краю. Она путешествовала на автомобиле вместе с джентльменом, который сидел за рулем. Они посетили паучий замок. Она тогда меня не видела, но я ее видел. Сейчас, когда я направлялся на постоялый двор, чтобы поужинать, на окне второго этажа отдернулась штора. Похоже, в ее номере. Я увидел… что она меня увидела.

— Доктор Торн! — нервно воскликнул сыщик. — К чему вы клоните? Какое значение имеет, что эта дама… видела или не видела вас?

— Огромное, — медленно процедил школьный учитель, — огромное, поскольку я полагаю, что в данный момент она покинула постоялый двор без намерения сюда возвращаться, господин Диксон!

Сыщик долго не мог вымолвить ни слова и, наконец, пробормотал:

— Значит, вы меня знаете, господин Торн?

Его собеседник кивнул.

Вы, кстати, никак не изменили свои черты, и любой внимательный читатель сделал бы такой же вывод. Только я лишь наполовину удивлен вашему путешествию вместе с мадмуазель де Хаспа.

Как, вы знаете и ее имя?

Быть может, и много больше, но это совсем другое дело. Я вправе предполагать, что эта особа, весьма ловкая и невероятно умная, немедленно поняла, что лучшего телохранителя, чем Гарри Диксон, не сыскать.

Вы считаете, что она нуждается в защите? — спросил сыщик.

Да, больше того, я убежден в этом.

Ей угрожает опасность?

Безусловно.

И вам известна природа этой угрозы?

Быть может, — уклончиво ответил двойник Дон Кихота.

Однако вы только что признали, что она скрылась, увидев вас. Не значит ли это, что вы тоже в опасности?

Черные глаза доктора Торна вспыхнули.

Я могу быть в опасности, но не в том смысле, в каком понимается опасность, — ответил он чудесным густым басом.

Забудем на время об этом, доктор, — сказал сыщик, вернувший себе самообладание и хладнокровие, сменившие странную нерешительность, овладевшую им с момента бегства из Лондона. Нерешительность быстро таяла, возвращая ему привычные способности к размышлению и действию.

Итак, вы считаете, что мадмуазель де Хаспа преследовала определенную цель, приехав сюда?

Конечно, она у нее есть! — воскликнул его собеседник с настоящим удивлением. — Думаете ли вы, что женщина вроде нее может действовать иначе, как не с определенной целью?

И эта цель?

Паучий замок, прежде всего, и ваше присутствие рядом с ней в этом странном и трагическом жилище.

Кому принадлежит замок со столь романтическим названием?

— Многие века, им владели местные землевладельцы, но они постепенно разорились. Вот уже два года… как им владеет доктор Джордж Хакстон из Лондона!

— Нет! — воскликнул Гарри Диксон.

Но спохватился и попросил у собеседника несколько минут на размышления.

— Именно этого я и жду от вас, господин Диксон, — любезно ответил доктор Торн. — После ваших размышлений наша беседа станет более полезной.

Сыщик спокойно курил трубку, следя за тонкими клубами дыма, поднимавшимися к почерневшим балкам низкого потолка. Когда растаял последний дымок, он положил трубку на стол, осушил свой бокал с черри-бренди, согласился, чтобы доктор Торн вновь наполнил его, и сказал:

— Вас называют доктор, господин Торн, вы — доктор медицины?

— Нет, моя область — естественные науки.

— Прекрасно, мне это удобнее, поскольку могу задавать вам вопросы, на которые многие ответить не могут. Вам известны случаи ликантропии?

Школьный учитель улыбнулся:

— Отлично, наконец узнаю настоящего Гарри Диксона. Определение этой болезни, ибо это настоящая болезнь, дано во многих книгах: Род умственного помешательства, когда больной во время приступа считает, что превратился в волка.

— И ведет себя так же?

— Действительно и зачастую.

— Вам известны подобные случаи?

— В Европе они редки и в основном ограничены районом Балкан. В Англии такие случаи были отмечены в начале XVIII века. Они чаще встречаются в отдаленных странах, например в Сибири, особенно в районах, граничащих с Манчжурией.

— Доктор Хакстон может быть ликантропом? Габриель Торн несколько минут хранил молчание.

— Не думаю, что он им является, — наконец сказал он.

— Но, быть может, в его окружении есть подобный больной?

А в это, — живо ответил доктор, — я верю.

Кто именно? — жадно осведомился сыщик.

Его собеседник покачал головой:

Вы слишком многого хотите, я этого не знаю.

Гарри Диксон внезапно наклонился к нему:

Вам известно о существовании бледных людей… отвратительно бледных людей?

Доктор Торн откинулся назад.

Бледные люди… Что вы о них знаете? — пролепетал он.

Один из них намеревался меня убить…

Где, здесь?

Нет, в Лондоне!

Как? Бледные люди в Лондоне? — завопил школьный учитель.

Он охватил руками голову и застонал.

А!.. Неосторожный… А! Несчастный!

О ком вы говорите?

Да о докторе Хакстоне, о ком другом я стал бы говорить?! — воскликнул доктор.

Эти люди… — тихо проговорил Диксон, — действительно мертвецы?

Габриель Торн не ответил. Он одним глотком осушил свой бокал и уставился своими пронзительными глазами на сыщика.

Слушайте, — произнес он.

 

Запретная страна

Маленькая группа добралась до речки Ингода к вечеру.

Группа состояла из одного европейца, четырех носильщиков и одного проводника-якута. Они с трудом продвигались вперед, сгибаясь под порывами яростного ветра, несущегося с диких гор хребта Яблоновый.

Европеец отдал приказ остановиться. Тут же был разбит лагерь, чтобы спокойно провести ночь.

Как только разгорелся костер и вода в котелках закипела, он пригласил проводника в палатку.

— Мы очень мало прошли сегодня, Нитикин, — с упреком произнес он.

— Завтра пройдем еще меньше, — глухим голосом возразил проводник, крупный мужчина с коричневатым лицом, — а еще меньше в последующие дни, поскольку мы вступаем на земли запретной страны, доктор Хакстон.

— Помолчите, — прервал его англичанин, — вы не имеете понятия, о чем говорите, Нитикин, для меня нет запретных стран.

Проводник протянул руку и откинул полог палатки, указав на носильщиков, сидящих у костра.

— Они дальше не пойдут, доктор. Сегодня они попросят рассчитаться с ними и уйдут. Настаивать бесполезно. Предлагайте им состояние в золоте и серебре, они дальше не сделают и шага.

— В этом случае мы оставим большую часть багажа и продолжим путешествие вдвоем, я и вы.

— Рискованный шаг, — пробормотал якут.

— Послушайте, Нитикин, я избавил вас от каторги, быть может, от смерти. Когда я доберусь до цели, которую пообещал себе достичь, мы вернемся к морю и отправимся в Америку.

Проводник печально покачал головой.

— Всё это прекрасно, доктор, при условии, что мы вернемся из мест, куда вы направляетесь.

— Запретное царство царя Анкирана. Неужели вы думаете, Нитикин, что я начал сомневаться в его существовании?

Азиат ткнул пальцем точно на север.

— Если судьба решит, мы будем там через трое суток, доктор.

Разговор внезапно был прерван хриплыми воплями носильщиков.

Они вскочили на ноги, опрокинув котелок с чаем, и яростно размахивали руками.

Дондо! Дондо! — кричали они, пытаясь спрятаться от непонятной опасности.

А вот это уж совсем плохо, сэр. Эти люди верят, что увидели дондо, хотя я уверен, что это не так. Пройди мы еще дальше и углубившись в горы, я бы не сказал…

Он повернулся к носильщикам и с гневом обратился к ним.

Посходили с ума или вам привиделось, вы прекрасно знаете, что дондо здесь нет, ведь мы еще не вступили на их земли.

Он поглядел на нас из-за этой скалы, — жалобно ответил один голос, — и состроил нам гримасу. Теперь мы все умрем… Мы тут же отправляемся обратно.

Нам их не удержать, — проворчал проводник. — Расплатитесь с ними, сэр, и пусть они побыстрее уходят. Они могут взбунтоваться, если их удерживать дальше.

Доктор Хакстон подозвал старшего носильщика и отсчитал ему заработанные деньги китайскими пиастрами.

Носильщик не стал их пересчитывать и, не поблагодарив, дал знак своим людям собирать свои скудные пожитки. Через несколько минут они растаяли в темноте, направляясь к реке Игонде.

Кто такой дондо? — спросил Хакстон.

Белый волк, — ответил Нитикин.

Ба! — усмехнулся доктор. — Пуля из винтовки справится с ним.

Так было бы, доктор, если бы речь шла об обычном волке, а это не так. Дондо на самом деле человек, принявший облик волка. В ваших странах таких называют волками- оборотнями. Но в наших краях это худшая из встреч, какую можно придумать.

Естественно, при условии верить в это.

Вы вскоре познакомитесь с ним, если вам удастся проникнуть на земли запретного царства Анкирана.

И чем опасен этот ваш дондо?

Проводник с серьезным выражением лица глянул на англичанина:

Потому что он не убивает человека, на которого нападает. Ему достаточно укуса, не всегда сильного. Но этот укус вызывает самое ужасное: жертва, в свою очередь, становится дондо, или волком-оборотнем.

У доктора Хакстона отпало желание рассмеяться.

Он знал, что находится в крае тайн, а с этой верой он был знаком.

— Кто такой Анкиран? — вдруг спросил он.

Нитикин с ужасом оглянулся вокруг.

— Доктор Хакстон, — сказал он, — я рассказал вам о своей жизни. Я вовсе не дикарь, как большинство обитателей этого края. Я учился, я бывал в Москве. Не соверши я политического проступка, я был бы сейчас врачом или инженером. Царь Анкиран не обычный вождь племени. Он шаман, царь-шаман, что означает царь-маг или царь-колдун. Его знания обширны и реальны. Правительство делает вид, что не знает о его существовании, оставляя его, таким образом, в покое. Он признателен ему за это и никогда не покидает гор, которые считает своими владениями. Я знаю, что он получает известия со всего мира через посредство преданных ему якутов. Они оставляют почту в заранее указанных местах на границах его царства и забирают свой заработок там же. Им платят много и золотом.

— Мог бы я вступить в отношения с ним?

Нитикин покачал головой:

— Несомненно, если он пожелает, но не осмеливаюсь поверить, что он когда-либо пойдет на это.

— У него есть вооруженная охрана?

— Оружие? Они, он и его люди, не имеют оружия, по крайней мере, обычного оружия. Но есть более могущественные средства, которые охраняют его покой.

— Дондо?

— Нет, дондо всего лишь парии племени. Есть гирриты.

— А это еще что?

— Это мертвецы… — с ужасом прошептал проводник, — да, мертвецы… а значит, существа, которых нельзя убить. Они обладают ужасной силой, почти безграничной, и они управляют горными тиграми.

— Каким образом?

С помощью корня женьшеня… тигриной травы или мандрагоры. Единственная настоящая мандрагора растет только в горах Анкирана. Все остальные корни только их жалкое подобие, похожие по форме, но их колдовское могущество весьма ограничено.

Вдруг Нитикин схватил доктора за руку и испуганным голосом прошептал:

Посмотрите туда…

Хакстон не удержался от испуганной дрожи и удивления. Ближайшая расщелина меж скал, куда они рассчитывали проникнуть на следующий день, внезапно осветилась дрожащим огнем пары десятков факелов, которые медленно направлялись в их сторону.

Шаманы… народ колдунов, — пробормотал проводник.

И в то же мгновение тишину ночи разорвал ясный голос, изъясняющийся на чисто английском языке:

Доктора Хакстона просят выйти вперед.

После недолгого колебания путешественник повиновался.

И увидел в сотне метрах впереди замерших на месте факельщиков высокого человека в длинном белом кафтане, на голове которого сидел капюшон из серой шерсти.

Мой хозяин, царь Анкиран, — послал меня встретить вас, доктор Хакстон, — произнес человек. — Он приглашает вас последовать за мной. Он сказал, что вы можете оказаться полезным ему.

Я счастлив слышать ваши слова, — пробормотал Хакстон. — Его величество оказывает мне большую честь.

Вас и вашего проводника ждут носилки, — продолжил Шаман. — Я получил приказ как можно быстрее доставить вас к моему повелителю. Вы готовы немедленно последовать за мной? Я напою вас сонным вином, чтобы ночное путешествие не было слишком затруднительным.

Он махнул рукой, и к нему подбежали четыре азиата с китайским портшезом, украшенным тончайшей резьбой.

Налейте вина! — приказал шаман.

Они наполнили нефритовые кубки приятным на вкус пенящимся напитком. Едва Хакстон и проводник сели в портшез, как их тут же сморил глубокий сон.

Они проснулись в разгар дня, когда колонна входила в густой туман, окружавший высокую гору. Внутри небольших носилок, которые носильщики резво тащили на плечах, было холодно. Через занавес из алого шелка просунулась рука с чашками горячего чая для Хакстона и его спутника.

— Сэр, — прошептал проводник, — вы видели эту руку?

— Что в ней такого особенного? — спросил удивленный доктор.

— На ней был отпечаток волка!

— Я не знаю, как он выглядит, — признался Хакстон.

— Три точки, образующие заглавную V, — тихим голосом объяснил Нитикин.

Хакстон пожал плечами, но проводник схватил доктора за руку и взял из нее чашку, которую тот уже поднес к губам.

— Нельзя ничего принимать от дондо, — с испугом произнес он.

— В таком случае царь Анкиран собирается причинить нам зло?

— Не говорите так, — испугался проводник, — его величество есть воплощенная лояльность, и я не понимаю, как дондо сумел затесаться в эскорт.

Он выглянул из носилок и увидел начальника каравана, который на низком китайском скакуне проехал мимо них.

— Шаман! — почтительным тоном обратился он к нему. — Мой хозяин, доктор, хотел бы поблагодарить того, кто передал нам чай из-за занавеса.

Глава каравана, мужчина со строгим лицом, удивленно глянул на проводника.

— У нас нет чая, — сказал он, — и никто не мог подойти к портшезу, поскольку я сам охраняю его. Полагаю, какой-то злой дух горы наслал на вас дурной сон.

Нитикин жестом подозвал его и протянул ему чашку из красного фарфора, наполненную ароматным напитком.

Едва Шаман увидел ее, как его взгляд помрачнел.

— Надеюсь, его величество не отпило из нее? — озабоченно спросил он.

— Нет, шаман, я помешал, а рука, подавшая чашку, имела знак дондо.

Видите сами, вмешались злые духи, — сказал начальник каравана, — эта рука не связана ни с каким телом… Но вы поступили правильно.

Разговор велся на якутском языке, который доктор Хакстон понимал плохо, однако смысл его до него дошел.

Но объяснение шамана его не удовлетворило. Он отодвинул красный занавес и оглядел окрестности.

Они шли по узкой долине. Портшез едва не касался зарослей карликовых хвойных деревьев. В месте, где появилась рука, портшез, по-видимому, коснулся сосенок и лиственниц.

Он глянул на носильщиков: четверку крупных парней с невозмутимыми лицами — настоящие буйволы, переставлявшие ноги, словно автоматы.

Хакстон откинулся назад на тонкие кожаные подушки и сказал себе, что начались тайны запретного царства.

Они уже поднялись на большую высоту. Даль скрывала густая завеса тумана и облаков. Ни равнины, ни реки не было видно. Людей окружало белое гало. В бездонно-голубом небе парил орел. Он словно висел в воздухе на невидимой нити.

Внезапно послышался протяжный звук гонга, затем вроде заверещал сверчок.

Что это? — спросил Хакстон Нитикина. — Кого-то зовут?

Напротив, — с дрожью пробормотал проводник, — мы двигаемся вдоль кладбища шаманов, и гирритам дают знак освободить дорогу.

Сгорая от любопытства, Хакстон наклонился к шелковому занавесу, но Нитикин придержал его.

Лучше их не видеть, сэр, — умоляюще сказал он. Доктор смирился, откинулся на подушки и задумался.

После короткой стоянки караван вновь пошел вперед в гору. Дорога становилась всё труднее.

Гонг и сверчок стихли, но нарастал другой звук — металлический перезвон, сопровождаемый странным постукиванием, как если бы звучал далекий ксилофон.

Мы идем вдоль кладбища, — прошептал Нитикин, — это место абсолютно запретно для чужаков и даже для Шаманов, у которых нет специального разрешения.

Ветер колыхал занавес, иногда открывая щели, иХакстон мог видеть куски местности.

Можно было подумать, что они находятся в карликовом саду, засаженном крохотными перекрученными деревьями с короткими ветками, на которых висели сухие кожаные бурдюки.

Нитикин тоже заметил их и вполголоса разъяснил:

— Это могилы шаманов… не забывайте, сэр, что эти колдуны не верят в смерть, по крайней мере, так, как мы. Когда им покажется нужным, они поднимают из праха тех, у кого меньшие заслуги и кто еще должен послужить живым.

— Гирриты?

— Да… Но не говорите так громко. Их имя опасно произносить. Они слышат издалека и прибегают на зов.

Шум уменьшился. Около полудня караван внезапно остановился, и его начальник обратился к путешественникам с вежливой просьбой выйти из портшеза.

Хакстон увидел удлиненное плато. С одной стороны высилась каменная стена, а с другой — пропасть. На плато стояло около пятидесяти кожаных палаток, а на дальнем краю высилась самая большая палатка, увенчанная золотым знаменем.

Начальник каравана поклонился.

— Его величество царь Анкиран лично прибыл встретить гостей, — произнес он. — Окажите честь последовать за мной.

Он подвел их к большой палатке. Не дойдя несколько шагов, он остановился и принял позу почтительности и страха.

— Впустите доктора Хакстона, — послышался низкий голос, говоривший на английском языке.

Внутри палатки царил полумрак. Ее едва освещали невысокие желтые всполохи огня, разведенного в медном очаге. Но когда глаза доктора свыклись с полумраком, он увидел уютную обстановку, привычную для хорошего кемпинга, европейского или американского. На складном стуле из грубого полотна восседал джентльмен, одетый в белоснежный кафтан, и любезно смотрел на него.

— Очень рад вас видеть, доктор Хакстон, — произнес он, протягивая гостю белую холеную руку. — Я — царь Анкиран.

— Величество… — начал слегка ошарашенный доктор.

Я путешествовал по Англии, где меня величали сэром, — с улыбкой перебил гостя царь, — доставьте мне удовольствие, обращаясь ко мне так же.

Хакстон с удивлением обратил внимание на то, что его августейший собеседник мало походил на азиата. Лицо его было загорелым, как у белого человека, долго пребывавшего в тропиках. Нос напоминал нос Бурбонов, а глаза были широкими и смеющимися.

Царь, похоже, угадал его мысль и тихо рассмеялся.

Шаманы не принадлежат к желтой расе, как обычно считают, — объяснил он. — Они чистокровные кавказцы. Племена равнины иногда смешивались с другими народами, в частности с маньчжурами, но горные племена сохранили чистоту крови, свои темные глаза и волосы. Я читал ваши рассказы о путешествиях и оценил их искренность. Должен вам признаться также, что ваш труд о плохо изученных умственных расстройствах есть в моей библиотеке и сильно заинтересовал меня.

Хакстон терялся с ответом. Его удивление нарастало с каждым мгновением.

Я решил прибыть на встречу с вами, — продолжил царь Анкиран, — мы пробудем здесь только на время ленча, как вы говорите. Надеюсь, вы простите мне суровую обстановку лагерного завтрака.

Но для этого места завтрак оказался поистине королевским.

Подали красную икру, вареную форель, жареную баранину и дичь. На десерт было предложено французское шампанское!

Анкиран был сдержан, ел мало, удовольствовавшись несколькими ржаными галетами с тмином, но ему доставляло удовольствие видеть, как гость отдает должное угощениям нежданного пира.

Когда был осушен последний бокал, улыбка на лице царя сменилась серьезным выражением.

Доктор Хакстон, — сказал он, — я буквально призвал вас на помощь, вернее, на помощь моему племени. Помогите мне справиться с ужасным бедствием, которое обрушилось на нас, с ликантропией. Да, мои несчастные подданные стали жертвой таинственного заболевания, превращающего их в волков-оборотней!

 

Паучий замок

Доктор Габриель Торн на несколько минут замолчал, и воцарилась полная тишина. Взгляд его застыл, словно он разглядывал нечто опасное, надвигавшееся из далекого далека.

Гарри Диксон, не говоря ни слова, наблюдал за ним, продолжая курить трубку и выпуская короткие нервные кольца.

Наконец доктор продолжил рассказ:

— Я очень долго излагал обстоятельства прибытия Джорджа Хакстона в царство Анкирана. Теперь я буду краток и подведу итог сказанному, поскольку вовсе не склонен скатываться в авантюрный роман.

* * *

Хакстон взялся за работу, изучил многие случаи ликантропии, и ему удалось если не вылечивать больных, то, по крайней мере, прекратить распространение болезни.

Анкиран был ему бесконечно признателен, предоставив ему полную свободу действий. Однако поставил одно условие: не приближаться к гирритам.

— Даже я бессилен против них, — признался царь, — они полностью под властью колдунов-шаманов. Не забывайте, я управляю страной, но не царствую.

— Гирриты действительно мертвецы? — спросил доктор.

Лицо Анкирана потемнело.

— Так утверждает традиция. Они великолепные охранники. Без них свобода этой страны была бы пустым звуком. А страна очень богата, ибо здесь в изобилии растет мандрагора. Ее корень имеет громадную коммерческую стоимость. Здесь есть месторождения золота и находят драгоценные камни. Без гирритов мы были бы бессильны против многочисленных банд грабителей из Маньчжурии. Умоляю вас, занимайтесь только исследованиями ужасной болезни, поразившей мой народ!

— Первая вещь, которая требует решения в этой области, утверждал врач, есть полное уничтожение белых волков, которые все являются носителями ярко выраженной заразы водобоязни, а это главный источник беды.

Человек, укушенный ими, заражается, и его укус также становится опасным, поскольку он передает болезнь дальше.

Операция началась, и в первые недели было организовано множество облав, во время которых под ударами охотников погибла большая часть опасных хищников.

Всё шло к счастливому завершению, не вмешайся в дело женщина.

Женщины шаманов не отличаются красотой, и врач почти не замечал их, но однажды всё изменилось.

Он обратил внимание, что на окраине поселения шаманов, неподалеку от царской резиденции, буквально прислонившись к горному склону, стоит красивое строение, полу-изба, полу-коттедж, приближаться к которому было всем запрещено.

Однажды он случайно забрел в это место и увидел ее.

Да, он увидел прекрасную принцессу шаманов. Ее звали Илука.

Это была любовь с первого взгляда.

Они стали тайно встречаться, несомненно, не без чьей-то помощи, и вскоре поняли, что жизнь без их взаимной любви не имеет смысла.

Илука была не только прекрасна, но и великолепно образованна. Она безупречно владела английским языком, имела обширные научные познания и превосходила по уму многих наших университетских ученых.

Хакстон был человеком прямым, с трудом лгал. Однажды он заговорил с Анкираном и всё рассказал ему. Он ожидал ужасной отповеди со стороны царя, чей приказ он нарушил, и был поражен неимоверной печалью, с которой Анкиран выслушал его исповедь.

— Должен поделиться с вами правдой, — наконец произнес монарх, — после чего вы, доктор Хакстон, немедленно покинете страну. И это ради вашего блага, ради вашего спасения.

Илука — моя дочь. Ее мать была испанкой… Она родилась в… Лондоне!

— Как! — не удержался Хакстон.

— Я — англичанин, доктор Хакстон, — глухим голосом продолжил царь. — Когда моя жена умерла при родах, подарив мне Илуку, я принял предложение советского правительства приехать в Москву и стать директором завода, поскольку я по образованию инженер. Через год, невольно вовлеченный в политические дрязги, я был сослан вместе с маленькой дочерью в Сибирь на поселение. Мне удалось бежать. Меня приняло племя шаманов. Я стал их советником, потом царем.

— Анкиран! — воскликнул доктор Хакстон. — Ничто не мешает тому, чтобы Илука стала моей женой!

— Несчастный, — простонал царь, — Илука — ликантроп!

Врач вздрогнул, но сумел взять себя в руки.

— Я тот человек, который ее вылечит! — с жаром сказал он.

— Увы, если бы было только это! Я должен сказать вам всю правду, хотя она может показаться вам неправдоподобной. Однажды во время охоты ее укусил агонизирующий белый волк. Она заболела и… Хакстон, это ужасно. ОНА УМЕРЛА!

Я сам видел Илуку холодной, с окоченевшими конечностями и остекленевшими глазами, завернутую в саван!

Тогда явились маги. Они оставались трое суток у изголовья умершей, не подпуская к ней никого, даже меня.

На третью ночь Илука встала со смертного ложа и покинула скорбное помещение. Она стала гирритом!

Я должен был отослать ее в запретные районы, где имеют право пребывать только живые мертвецы. Но не смог преодолеть себя! Я оставил ее пленницей рядом с собой. Иногда ей удавалось сбежать и совершать ужасные акты против моих подданных. Хакстон, вы помните руку, которая протянула вам красную чашку, наполненную отравленным чаем? Это была ее рука! Да, начальник каравана сказал вам о дондо… ведь он не мог назвать имя проклятого гиррита. Теперь, Хакстон, уезжайте, не стараясь увидеться с ней. Оставьте меня наедине с моим горем и тоской!

В тот же день врач покинул горы, добрался до Владивостока. Оттуда он отправился в Англию.

Доктор Торн замолчал и вытер со лба крупные капли пота.

Доктор, — внезапно обратился к нему Гарри Диксон, — один человек — некто Боб Джарвис — столкнулся однажды лицом к лицу с гирритом в Лондоне… Он заметил странную вещь: гиррит отказался от чая, несмотря на свою видимую слабость.

Единственное, что может их уничтожить, это вода, — ответил ученый, — поэтому они могут находиться только в очень сухих горных районах. Судите о моем удивлении, когда я узнал об их появлении в Лондоне, городе туманов и дождей.

Прекрасно, — кивнул сыщик, — а теперь, может быть, согласитесь проводить меня в паучий замок и покажете мне дорогу?

Диксон! — воскликнул школьный учитель. — Что вы собираетесь сделать?

Покончить с отвратительной тайной, доктор, и ничего более!

Ночь была холодной и ясной. Двое мужчин пустились в путь и вскоре оставили за спиной небольшое засыпающее поселение Гленнок. Дорога, ведущая к заброшенному замку, изобиловала тропками, вьющимися между высокими скалами, и больше походила на замысловатый лабиринт.

Они не обменялись ни словом. Торн был раздражен и шел широкими шагами. Сыщик едва успевал за ним.

Через час ходьбы доктор взошел на холм с крутыми склонами, замер на его вершине и показал рукой на запад.

Паучий замок! — пробормотал он.

Гарри Диксон сдержал невольную дрожь.

Еще никогда он не видел в свете луны столь фантастическое зрелище.

В глубине долины, отражаясь в антрацитово-черной воде озера, стоял средневековый замок с высокими башенками, массивными стенами, в которых угадывалось несколько узких бойниц. Замок словно угрожал окружающей местности.

Полагаю, доктор, — сказал сыщик, — ворота замка не будут препятствием для вас.

Вы правильно догадались или сделали верный вывод, — ответил доктор.

— Здесь действительно есть пауки?

— Сами увидите!

Они спустились по крутой и опасной тропинке, которая привела их к горбатому мосту, переброшенному через реку, впадавшую в озеро.

Торн толкнул громадную решетку, и та со скрипом отворилась.

— Я спрашиваю себя, — вдруг сказал сыщик, — найдем ли мы Лючиану де Хаспа в замке?

Его спутник не ответил, или, может быть, не расслышал вопроса.

— Горит свет, — заметил Гарри Диксон, указывая на слабый свет, сочившийся из сводчатого окна, прорубленного в стене здания.

— Хакстон, — сказал доктор.

Они пересекли обширный почетный двор и поднялись по широкому гранитному крыльцу. Дверь была открыта. В громадном вестибюле, пустом и с голыми стенами, горел одинокий масляный факел, укрепленный в железной опоре.

— Смотрите, — тихо сказал Торн.

Перед ними была полуоткрытая дверь. Толкнув ее, ночные посетители увидели квадратный зал, освещенный мощной люстрой, в которой торчали высокие свечи из бурого воска. Зал был превращен в лабораторию.

Вдоль стен тянулся длинный ряд маленьких застекленных клеток.

В каждой из них сидел волосатый паук.

— Вам они известны, Диксон?

— Да… отвратительные сибирские тарантулы. Их яд столь же опасен, как и яд кобры, если не опаснее.

Они услышали ужасающий рев, и Диксон схватился за револьвер.

— Пошли, — сказал доктор, — и поберегите нервы.

Он направился к небольшой узкой двери и распахнул ее. Позади нее находилась небольшая круглая и ярко освещенная комната.

Мощные решетки делили комнату на две неравные части. В меньшей половине они увидели кошмарное зрелище.

Гигантский сибирский тигр с горящими глазами. Но ужас был не в облике страшного хищника.

Зверь был прикован и крепко связан на пыточной дыбе. Его грудь и брюхо были вскрыты.

Диксон увидел пульсирующие внутренние органы и черную кровь, вытекающую из широкой раны.

В глубине раны Диксон различил сверкание кровоостанавливающих зажимов и хирургических скрепок.

Какое чудовище наслаждается мучениями этого опасного зверя?! — в ужасе воскликнул Гарри Диксон.

Доктор Торн выпрямился. В его темных глазах сверкнул гневный огонь.

Хакстон выкрал секрет колдунов-шаманов! — воскликнул он.

Вернее, Илука открыла его ему! — возразил сыщик.

Да, — прошептал Торн, — яд тарантулов, женьшень, кровь тигра… я знаю, что все эти компоненты составляют магический арсенал шаманов! Попадись мне в руки Хакстон…

Бесполезно… Он уехал. Я видел следы небольшого автомобиля, которым он пользуется для поездок по горам. Он уехал вместе с женой!

Его женой?

Диксон осторожно взял своего спутника за руку.

Илука последовала за Хакстоном, — сказал он, — отыскала его в Лондоне. Они тайно поженились.

Торн глухо всхлипнул.

Успокойтесь, царь Анкиран, — громко произнес Гарри Диксон, — Лючиана де Хаспа, ваша дочь, не гиррит! Теперь я знаю единственное такое чудовище!

Подняв револьвер, сыщик выстрелил и одной пулей прекратил мучения несчастного тигра.

 

Живой мертвец

Гарри Диксон вернулся к себе домой на Бейкер-стрит.

Будучи доволен услугами экономки, миссис Кроун, он все же решил взять на службу лакея.

На самом деле слуга был совершенно необычным, поскольку не занимался ничем, что входит в обязанности настоящего лакея.

Напротив, все в доме относились к нему с большим почтением.

Царь — слуга Гарри Диксона!

Это могло бы служить названием для этого рассказа, но автор так не сделал из уважения к его величеству Анкирану, царю шаманов.

Анкиран, как теперь называл его сыщик по настоянию самого царя, он же доктор Габриель Торн, что было подлинным именем английского гражданина, проводил долгие часы в компании своего «хозяина».

А тот постоянно переходил от роли профессора к роли ученика.

Так он узнал, что колдуны-шаманы составляли отдельную касту среди прочих знатных лиц и именно они царствовали, а не сам царь.

По поводу гирритов Анкиран по-прежнему хранил молчание, как он сам утверждал, в связи с полным незнанием дела.

— Не забывайте, не будучи колдуном, я не мог быть приобщен к их тайнам, — повторял он, — а все, что знаю, почерпнул из народных традиционных легенд. Это знание не обладает полнотой и зачастую ошибочно по причине полной закрытости магической науки шаманов.

И как часто случалось, Гарри Диксон погрузился в книги о путешествиях и труды восточных эрудитов.

— Что вы ищете? — часто спрашивал его доктор Торн.

— Гирритов Лондона, — неизменно отвечал сыщик.

Он вновь посетил дом доктора Хакстона, но был встречен слугой, который ничего не знал о судьбе своего хозяина и мадмуазель де Хаспа.

Старый отец Кейби оставил ключ от пустой лаборатории и покинул свою службу, отпустив короткое и банальное замечание:

— Если мне не платят, я не работаю!

Потянулись дни.

Однажды вечером Гарри Диксон, сверившись с барометром, сообщил, что относительно долго будет отсутствовать.

Доктор Торн тщетно упрашивал его отправиться вместе, предчувствуя опасность для сыщика. Но Диксон ничего не желал слышать.

Со мной будет только мой верный Том Уиллс, — сказал он.

Поздним вечером он пришел в зоопарк, когда последние посетители покидали широкие аллеи и вовсю гремели колокола, объявлявшие о закрытии.

Ночные сторожа заступали на службу. Среди них Гарри Диксон заметил Боба Джарвиса.

Джарвис явно растерялся, внезапно увидев сыщика рядом с собой. Он слегка покраснел.

Диксон обратил внимание, что на стороже был костюм хорошего покроя, а на левом запястье поблескивали часы с браслетом.

Дела идут хорошо, старина Боб? — осведомился сыщик невинным тоном.

Неплохо, господин Диксон, спасибо, — уклончиво ответил сторож.

Значит, вы приняли щедрые чаевые от бледного человека, — внезапно огорошил сторожа Диксон, вонзив свой стальной взгляд в глаза собеседника.

Сторож явно смутился.

Я не знаю… что вы хотите сказать, — пролепетал он.

Хватит скрытничать, Боб, — сурово сказал Гарри Диксон, — не забывайте, что вам грозит не несколько месяцев тюрьмы, а особая камера в Ньюгейте, а затем последует утренний визит Джека Кетча, лондонского палача!

Боб задрожал как осиновый лист.

Меня нельзя ни в чем упрекнуть, — с трудом выговорил он.

Как ни в чем? А отвратительное сообщничество в подлом убийстве вашего товарища Уокенса? Что делал бледный человек ночью в зоопарке?

Бледный человек? — Джарвис был явно удивлен. — Но это не он… Он не более бледен, чем вы или я!

— Неважно, — возразил сыщик, — но имейте в виду, что я осведомлен обо всем и не хочу испытывать вашу искренность по отношению к правосудию вашей страны. Я знаю, что здесь регулярно появляется иностранец, но только тогда, когда стоит хорошая погода и нет угрозы дождя.

— Ой, это правда, — наивно признался сторож.

— Что он здесь делает?

— Да, ничего особенного… Он просит моего разрешения смотреть ночью на тигров, но не делает ничего запрещенного.

— Вы в этом уверены? Недавно директор зоопарка известил меня, что хищники стали нервными и какими-то угнетенными.

— Это так, — согласился сторож после недолгого колебания, — но я не думаю, что это вина этого человека.

— Вы его знаете?

— Нет!

— Лжете… Вы прекрасно знаете криминальное подполье Лондона и людей, которые там вращаются. Где он живет?

На этот раз Боб был сломлен.

— Он называет себя Вейсмюллером. Он немец. Живет на Уайтчепель-род в маленькой пустой лавчонке, где занимает комнаты второго этажа.

— Спасибо, — кивнул Гарри Диксон. — Большего мне не надо. Сегодня хорошая погода. Можете спокойно пропустить его, как обычно.

Около полуночи сыщик и его ученик были перед домом господина Вейсмюллера.

Старая развалюха, предназначенная к сносу. Сыщик открыл дверь простым поворотом своей отмычки.

Едва они вошли, у них буквально перехватило горло от странного запаха.

— Охапка соломинок, учитель, — тихо произнес Том Уиллс, — а также необычный аромат, который бледный человек оставил после ухода.

— Женьшень! — подтвердил сыщик.

На втором этаже они обнаружили две комнаты со скудной обстановкой. Одна из них представляла собой примитивную лабораторию.

На крохотном голубом пламени бунзеновской горелки стояла стеклянная колба с изогнутым носиком, где кипела желтоватая жидкость.

Диксон набрал в пробирку несколько капель, понюхал и выразил удовлетворение.

Брр! — вдруг сказал Том Уиллс. — Гляньте на весь этот ужас.

Он с неприкрытым отвращением указал на два больших сосуда, в которых копошились пауки огромных размеров.

Прекрасно, — улыбнулся Диксон. — Кстати, Том, вы знаете, чем занимается мистер Вейссмюллер ночью в зоопарке?

Нет, а вы, учитель?

Безусловно: он пускает кровь тиграм с помощью одного из этих странных ланцетов-шприцов.

Он взял длинную и тонкую стальную трубку, которая заканчивалась полой иглой и была снабжена небольшим поршневым насосом.

И тигры добровольно позволяют это делать? — удивился Том Уиллс.

Немного женьшеня, который он дает им понюхать издали, погружает их в какое-то подобие восхищенного ступора, а дальше он беспрепятственно забирает у них кровь! Мы можем уходить!

Как, это всё, что вы хотели узнать?

Гарри Диксон открыл и закрыл узкий зеркальный шкафчик и таинственно улыбнулся:

Это всё, Том, и этого достаточно. Вся эта ужасная история закончится карнавальным происшествием.

Покидая дом, он глянул на небо:

Хм, через несколько дней нас ждут дожди… Надо, чтобы господин Вейссмюллер поторопился. Кстати, я думаю, он готов действовать.

Вернувшись домой, Диксон с уверенностью заявил доктору Торну:

Через двадцать четыре часа тайна перестанет быть таковой!

Почему?

— Завтра я ожидаю визит гиррита. А теперь, доктор, выслушайте инструкции, которые я вам дам, и постарайтесь выполнить их буквально.

* * *

Гарри Диксон в домашнем халате курил первую утреннюю трубку, когда миссис Кроун объявила:

— Полицейский агент из Скотленд-Ярда, сэр… Он говорит, что это срочно.

— Вы его знаете?

— Никогда не видела!

— Впустите!

Полицейский вошел. Крепкий парень со щекастым лицом, над которым горела огненно-рыжая шевелюра. Его мощное тело было затянуто в синий мундир, расшитый серебряными галунами.

— Здравствуйте, — сказал сыщик, — вы пришли от моего друга Гудфельда?

— Действительно, от мистера Гудфельда, — поспешно ответил мужчина. — Он поручил мне передать вам…

Гарри Диксон впился в его глаза, огромные до странности зеленые глаза. Полицейский сделал шаг в сторону сыщика.

И в этот момент произошла самая необычная вещь в мире.

Внезапно распахнулась дверь, и в комнату хлынул поток воды. На пороге двери возник новый слуга сыщика. Он был вооружен пожарным шлангом, струю которого направил на полицейского агента.

Тот пронзительно завопил и принялся кататься по полу, корчась от невыносимой боли.

— Стоп! — приказал Гарри Диксон.

Тело полицейского вздрогнуло и замерло.

— Умер! — воскликнул доктор Торн.

— Да! — мрачно ответил сыщик.

Но они стали свидетелями фантастического зрелища.

Труп полицейского скорчился, одежды на конечностях стали мягкими и просторными.

Лицо истаяло, сморщилось, стало старым и изможденным, а рыжая шевелюра отвалилась от голого черепа.

Отец Кейби! — воскликнул Том Уиллс.

Гарри Диксон повернулся к доктору Торну.

Во всей этой истории мы забыли о Нитикине, — сказал он, — он перед вами. Это — гиррит Лондона.

* * *

Следуйте за моими рассуждениями, — заговорил Гарри Диксон, — они являются одновременно объяснением драмы.

Нитикин был образованным человеком. Нам это известно. Во время пребывания доктора Хакстона среди шаманов он работал на себя и следил за колдунами. Так он узнал, что последние вовсе не оживляли мертвецов, а похищали живых и превращали их в беспрекословных рабов. Когда они обращали внимание на кого-нибудь, кто мог бы служить в будущем охранником, они опаивали его неким снадобьем, которое погружало жертву в сон, очень похожий на смерть. В последующие дни они подвергали его обработке с целью полностью изменить его ментальное состояние. Человек становился хитрым, жестоким, кровожадным, а его физические силы как минимум удесятерялись. Так они поступили и с дочерью царя Анкирана, которого боялись из-за его ума, а также чтобы держать суверена под своим влиянием. Но они сообразили, что не стоит доводить опыт до конца, и не придали псевдоусопшей облика чудовищного гиррита из боязни, что царь откажется от своей дочери.

Нитикин очень быстро раскопал всю подноготную, и в это время у него родилась новая идея, поскольку он влюбился в прекрасную принцессу, которая находилась под властью шаманов.

Он не последовал за своим хозяином в изгнание, но предчувствовал, что прекрасная Илука вскоре отправится за человеком, которого любила. Он поехал за ней в Лондон.

Теперь вспомним о том, что ее держали в стороне от столицы отца и она могла только случайно видеть Нитикина. Допустим, что она его не узнала.

Джордж Хакстон, несомненно, по настоянию своего бывшего проводника, хранил молчание, быть может, и потому, чтобы не пугать Илуку, которой вряд ли бы понравилось, что ее тайну знает кто-то другой, а не только ее отец.

Хакстон с невероятной настойчивостью продолжал свои исследования, чтобы окончательно вылечить Илуку, ставшую его женой.

В Нитикине он нашел могучего союзника, намного лучше знавшего секреты шаманов, но бывший проводник не открыл Хакстону настоящей правды.

И что же произошло? Нитикин заметил, что его хозяин стоит на пороге открытия, что фатально приведет к разоблачению мошенничества: болезнь гирритов болезнью не была. Он поторопил события. Воспользовался последней неуверенностью хозяина и доставкой сибирского белого волка, чтобы навлечь на Хакстона ужасное подозрение.

Он выманил его в зоопарк, собираясь сделать так, чтобы белый волк укусил его. Превратить Хакстона в ликантропа, а значит, навесить на него гнусное преступление и навсегда потерять Илуку.

Но у Хакстона уже зародились неясные подозрения.

Работы, которыми он занимался в Лондоне, давно уже служили для отвода глаз, чтобы ввести Нитикина в заблуждение. Настоящие опыты проводились в Гленноке.

Именно там ему приоткрылась истина. Именно там он доказал своей жене, что она никогда не была гирритом!

Но Нитикину удалось ускорить события.

Рассмотрим теперь механику ужасной ночи в зоопарке.

С помощью умелого трюка он сумел выманить Хакстона из дома и привести в зоопарк к клетке с белым волком.

Но Нитикину не хватило храбрости и силы на то, что он собирался сделать. Он принял таинственное снадобье, которое временно превратило его в гиррита, то есть в бесстрашное существо, умное и наделенное сверхчеловеческим могуществом атлета.

Оказавшись в зоопарке, он убил Уокенса так, как это делают гирриты, считая, что Хакстон после укуса белого волка сочтет себя автором преступления.

Но доктор был не под столь сильным влиянием Нитикина, как считал последний. Он застрелил белого волка. После этого, ужаснувшись видом трупа Уокенса, он бежал из Лондона в Гленнок.

Тогда Лючиана де Хаспа разыграла комедию, чтобы увлечь меня в Гленнок. Эта комедия полностью не была сыграна, поскольку она пришла в ужас, узнав, что гиррит наводит ужас на Лондон. Но она желала иметь меня под боком, поскольку хотела сделать из меня невольного защитника своего супруга Джорджа Хакстона.

Мы прибыли в Гленнок, и там шаманская принцесса узнала в лице доктора Торна своего отца, царя Анкирана.

Она в страхе убежала, встретилась с мужем в паучьем замке, и они вместе скрылись в неизвестном направлении.

Нитикин, оставшийся в Лондоне, всё понял.

И теперь думал лишь о мести, видя главного врага во мне, Гарри Диксоне, который нарушил все его планы.

Он снова изготовил ужасное шаманское снадобье, чтобы стать на несколько часов сверхчеловеком.

Но я обнаружил его убежище и увидел, что подготовка практически завершена. В его гардеробе висела форма полицейского. Я догадался, в каком обличье он явится ко мне. Он пришел, скрыв толстым слоем грима необычайную бледность лица, которую вызывает поглощение ядовитого снадобья. Струя воды убила его!

Неужели струя воды действительно убивает подобное существо? — спросил Том Уиллс.

Конечно… из-за самовнушения. Необходимо, чтобы шаманы имели в своем распоряжении простое средство, чтобы справиться со своими служителями, если те вдруг взбунтуются.

Здесь мы находимся перед лицом настоящей тайны, но не забывайте, что бешеные животные, к примеру собаки, волки, и даже люди по-настоящему испытывают водобоязнь и умирают при продолжительном контакте с нею.

Колдуны использовали природное свойство.

Яд гирритов близок к яду ликантропии, но вызывает лишь временный приступ бешенства, о чем шаманы прекрасно знали, работая со своими жертвами. Поэтому Нитикин оказался тоже под мощным воздействием самовнушения. В те несколько часов, когда он был гирритом, он не осмеливался пить и боялся дождя и влаги. Не будем проникать в темные глубины оккультных наук Востока, ибо сможем выдвигать лишь более или менее фантастические гипотезы.

Теперь нам остается отыскать убежище доктора Хакстона и его жены, чтобы сообщить им, что кошмару их жизни пришел конец, а… царь Анкиран дарует им прощение.

* * *

В замке Гленнок больше нет пауков.

Он превратился в прекрасный замок, где двое прелестных детишек радуют своих родителей.

Гарри Диксон приезжает туда по осени в сезон серых гусей. Царь Анкиран навсегда превратился в доктора Габриеля Торна. Он служит школьным учителем в Гленноке и считает, что это его последнее царство и есть самое главное.

 

Первое преступление мистера Пиви

Дамы Чикенсталкер! — объявил полицейский, дежуривший у кабинета.

Опять! — недовольно буркнул суперинтендант Скотленд-Ярда Гудфельд, откладывая в сторону громадную сигару, которую курил, и с извинениями поклонился посетителю, сидевшему в его кабинете.

Я не должен отвлекать вас от своих обязанностей, дорогой Гудфельд, — произнес посетитель и привстал со стула.

Полицейский живо замахал руками.

Ну, нет, мой дорогой Диксон, не покидайте меня вот так неожиданно. Вы столь же редки, как хорошие деньки в последнее время. Неужели я вежливо выпровожу вас из-за этих… трескучих сорок? Тысячу раз нет!

Где же ваша галантность по отношению к клиенткам, посещающим ваш кабинет? — усмехнулся знаменитый сыщик Гарри Диксон.

Клиентки? Нет… Жалобщицы, да. У меня больше уважения к воровкам и бродяжкам, чем к этим поборникам добродетели, которые нашли средство жить без сердца!

— Без сердца? Какое анатомическое чудо! Но я думаю, Гудфельд, вы говорите в фигуральном смысле?

— Естественно. Их история банальна. Три старые девы держат паршивенькую галантерейно-басонную лавочку и приторговывают шоколадными изделиями. Однако имеют неплохую клиентуру, в основном состоящую из старых служанок хороших домов и господских владений. Скупые, как муравьи, на которых немного походят. В квартале, где они проживают, а вернее, на ужасной улочке Ковент-Гардена, их считают очень богатыми. Думаю, они действительно богаты. И теперь их переполняют гнев и ярость, а также желание мести. Мистер Пиви, старый бухгалтер, который более двадцати лет вел их торговые книги, их обокрал. Да, за двадцать лет этот конспиратор Пиви с его крысиной головкой и проеденным молью рединготом украл у них чуть более… двадцати фунтов. Какая огромная сумма, если ее распределить на двадцать лет, не так ли?

На самом деле я считаю, что бедняга Пиви человек чистый, как золото, но просто совершил несколько ошибок, которые скопились за долгие годы. Нет никаких причин для его судебного преследования. Но сороки упорствуют, и Пиви, Формен Пиви на грани отчаяния.

Хотите увидеть этих очаровательных дам? Живая страница из Диккенса войдет в вашу жизнь, Диксон: миссис Пипчин в третьей степени.

Диккенс и всё, что относилось к его творчеству, было ахиллесовой пятой великого сыщика, и хитрец Гудфельд прекрасно это знал. Поэтому приглашение было принято без возражений.

— Впустите дам Чикенсталкер, — приказал Гудфельд.

Дверь распахнулась, и кабинет наполнило шуршание просторных шелковых платьев еще до того момента, как появились сами дамы.

И вот они вошли одна задругой, словно гуси, шествующие к любимому болоту.

Осмотрительные, смуглые, с плоской грудью и округлой спиной, с пергаментной кожей рук они были сестрами не только по родству, но и по уродству.

Что вы хотите сообщить нового, дамы? — сухо осведомился Гудфельд, едва не переходя границы вежливости.

Я — Катарина Чикенсталкер-старшая, а потому буду говорить от имени сестер, — заявила та, что шествовала во главе процессии.

Как делали это и до сих пор, — кусачим голосом ответил Гудфельд.

Как делала до сих пор! — свысока повторила Катарина. — Прежде всего, господин суперинтендант, я желаю знать, насколько необходимо присутствие этого типа при нашей беседе?

С этими словами она ткнула зонтиком в сторону Гарри Диксона.

Этот тип, — ответил Гудфельд, — сыщик. Быть может, он займется вашим делом, если оно его заинтересует.

Как это так, если дело его заинтересует? — возмущенно воскликнула дама. — Вор! Бухгалтер, который обворовывал нас в течение двадцати лет. Нас, фирму «Сестры Чикенсталкер». Он лишил нас двадцати фунтов! Что еще надо этому господину сыщику?

Гарри Диксон едва удержался от того, чтобы не расхохотаться, но состроил подходящее выражение лица и медоточивым голосом подтвердил, что случай был серьезным и достойным того, чтобы привлечь внимание самых умелых полицейских.

Вы в курсе дела, сыщик? — спросила дама.

В курсе, — подтвердил Диксон.

В таком случае я ознакомлю вас, а также господина суперинтенданта с новыми подробностями. Мистер Форман Пиви больше не появлялся у нас с момента, как мы подали на него жалобу. Это не кажется нам удивительным, поскольку мы уволили его в тот же день, когда обнаружили кражу. Но есть кое-что, что должно привлечь особое внимание полиции к личности этого негодяя. Дело в том, что все те двадцать лет, которые он работал на нас, мистер Формам Пиви сообщал нам фальшивый адрес своего местожительства!

Действительно? И что это означает? — с интересом спросил Гудфельд.

— Все двадцать лет мистер Пиви повторял, что проживает по адресу Хаммерсмит-род 288а. Так он объявил, когда поступал к нам на службу. С тех пор он никуда не переезжал, как он утверждал. Однако номера 288а на Хаммерсмит-род не существует. Соседи, надо сказать, люди в этом квартале невероятно болтливы и подтвердили, что не знают ни мистера Формана Пиви, ни Евы, ни Адама.

— …Ни Евы, ни Адама! — слаженным хором подтвердили две других сестры.

— И какое заключение вы вынесли? — Гудфельда происходящее развлекало.

Миссис Катарина Чикенсталкер презрительно оглядела его с головы до ног.

— Делать заключения не мое дело и не моя профессия. Мне за это не платят, а вы, господин суперинтендант, вы деньги получаете! — возразила она пронзительным голосом. — Но я могу сделать заключение, утверждая, что мистер Форман Пиви поступил двадцать лет назад в фирму «Сестры Чикенсталкер» с явным намерением нас обокрасть!

Произнеся эту тираду, Катарина скрестила руки на груди и с видом победителя уставилась на полицейского.

Гарри Диксон тихо кашлянул, и глаза всех трех дам Чикенсталкер немедленно повернулись к нему.

— Меня снедает любопытство, почему, живя двадцать лет с таким преступным намерением, — вкрадчиво проговорил Гарри Диксон, — этот проходимец Пиви не украл у вас тысячу фунтов вместо двадцати?

Катарина с силой ударила ручкой зонтика по краю стола и испепелила сыщика яростным взглядом.

— Тысячу фунтов! Украсть тысячу фунтов у фирмы «Сестры Чикенсталкер»! Вы слышите, дорогие сестры, что говорит этот господин?

Она на мгновение замолкла, колеблясь, потом с поспешностью выпалила:

— Тысяча фунтов! У нас таких денег нет!

Гудфельд, который кипел от нетерпения и раздражался от сердечной черствости трех старых дев, попытался прекратить разговор:

Итак, если я правильно понимаю, Пиви так и не объявился. Тогда, дамы, пусть ему сопутствует удача!

Как? Что вы хотите этим сказать, господин суперинтендант? — закричала Катарина Чикенсталкер. — Я очень надеюсь, что вы его отыщете!

Хм, — с упреком промычал Гудфельд. — Вы настаиваете, чтобы этот бедняга отправился в тюрьму?

В тюрьму? Нет, мы не настаиваем на этом! — воскликнула Маргарет, самая младшая из сестер.

Старшая бросила на нее разъяренный взгляд.

Маргарет, дорогая, — злобно произнесла она, — кажется, мы давно условились, что только я буду брать слово здесь.

Гудфельд нахмурился и стукнул кулаком по столу.

Слово здесь имеет право брать только тот, кому я даю разрешение! — рявкнул он. — Уяснили это, мисс Чикенсталкер? — И, обернувшись к расстроенной Маргарет, продолжил, — Итак, вы сказали, мисс Маргарет, что не желаете, чтобы мистер Пиви отправлялся в тюрьму. Тогда почему вы подписали жалобу на него, как, впрочем, и ваша старшая сестра?

Я… я… я подписала… о, Боже, я не знаю, — жалобно простонала бедняга, бросив испуганный взгляд на устрашающую Катарину.

Хорошо! — победоносно продолжил Гудфельд. — Успокойтесь. Пиви не отправится в тюрьму. Деяния, которые вы ему вменяете, в достаточной мере не доказаны. Кроме того, они все укладываются в рамки легальных предписаний. Сиру Пиви судебное преследование не грозит.

Отлично, — погасшим голосом согласилась Катарина, — в тюрьму он не отправится. Думаю, я этим довольна настолько же, как и моя дорогая сестра Маргарет, как, несомненно, и моя другая сестра Лилиан, которая показала себя более сдержанной и согласной. Но где мистер Пиви?

Это меня больше не касается, — отрезал Гудфельд. — До свидания!

Значит… вы не будете… его искать? — хором воскликнули все трое.

У меня нет на это права, а главное желания!.. Нет!..

Лица всех трех старых дев скривились, но гримасы у всех были разными. Лицо старшей выражало гнев, Лилиан явно смущалась, а Маргарет была в полном отчаянии.

Гарри Дикрон вмешался в разговор.

— Поскольку вы разрешаете мне заниматься этим делом, господин суперинтендант, — сказал он нарочито убедительным голосом, — позвольте мне представить это дело под иным углом зрения. Эти дамы хотят отыскать исчезнувшего мистера Пиви? Если это так, мы можем этим заняться. Мы перестаем искать мистера Пиви — вора или фальшивомонетчика, а ищем просто исчезнувшего мистера Пиви. Это так?

Мисс Катарина закрыла глаза, чтобы подумать, потом согласно кивнула.

— Если хотите, сыщик. Я хочу отыскать мистера Пиви, чтобы он искупил свои грехи истинным раскаянием.

— Тогда это не касается Скотленд-Ярда, — проворчал Гудфельд.

— Касается, — возразил Диксон, подмигнув своему другу, — касается. Предположим, мистер Пиви совершил самоубийство от отчаяния, тогда мы обязаны заняться поисками его трупа.

— Трупа! Не говорите так! — всхлипнула мисс Маргарет.

— Во второй раз вы нарушили наше соглашение, моя дорогая, — заявила мисс Катарина.

— Мисс Катарина Чикенсталкер, — тихо сказал Гудфельд, — знаете ли вы, что у меня есть право преследовать вас по закону за проступок, предусмотренный законодательством? В частности, за попытку давления на свидетеля! Ибо мисс Маргарет Чикенсталкер считается свидетелем по делу Пиви. Вам грозит как минимум шесть месяцев тюрьмы, моя дорогая дама.

Катарина буквально позеленела от гнева и страха.

— Вы мне заплатите за это, трещотка! — заорала она, угрожая сестре кулаком.

— Еще одно слово, девица Чикенсталкер, и я вас арестую! — закричал Гудфельд.

— Девица Чикенсталкер… и арест! О, в какой стране мы живем! — запричитала ведьма. — Господи, я лучше уйду!

— И поступите мудро, — усмехнулся Гудфельд.

Дамы Чикенсталкер встали. Маргарет была явно разочарована, но после требовательного жеста старшей сестры поклонилась и удалилась вслед за сестрами.

Ну и гарпии! — воскликнул Гудфельд, когда они остались вдвоем с Гарри Диксоном. — К счастью, вам не придется этим заниматься. Иначе мне будет вас жаль, мой дорогой!

В таком случае пожалейте меня, — засмеялся сыщик.

Что вы хотите этим сказать? — забеспокоился Гудфельд. — Вы всё же хотите заняться делом этих клоунов в женском обличье?

Быть может, потому что вы не читаете детективных романов, вы не можете ощутить вкуса других дел, хотя бы единственный раз в жизни? Случай Чикенсталкер-Пиви представляется мне исследованием нравов и нравов весьма курьезных. Я возьмусь задело не только ради развлечения, но и для обогащения своих знаний человеческого сердца. Я так обязан психологии, Гудфельд, что могу пожертвовать ради этого некоторым своим временем.

Ну и отправляйся на изучение нравов этих ископаемых чудищ, — согласился славный полицейский.

Увы! Это исследование с самого начала усложняется криминалом, — комически пожаловался сыщик, — ибо Пиви действительно преступник в соответствии с английским законом. Вы не станете колебаться, выписав ордер на его задержание.

Никогда в жизни! Этот человек не вор!

Я не утверждаю этого, Гудфельд, но у вас есть причина предъявить ему обвинение…

Гарри Диксон дразнил своего друга некоторое время перед тем, как ответить. Это была его маленькая уловка довести суперинтенданта до кипения.

Но на каком основании, черт подери?

Двоеженство, Гудфельд, двоеженство, мой дорогой!

Суперинтендант едва не подавился смехом:

Пиви, старый добряк Пиви, двоеженец! Вы это знаете?

Ни в коей мере. Я никогда его не видел. Хотя это не имеет значения. Я никогда не слышал о нем, пока не попал в этот кабинет, где выступали эти дамы.

— Послушайте, мой дорогой Диксон, Пиви холостяк, даже старый холостяк и вовсе не вдовец.

— Вынужден вас разочаровать! Он даже дважды двоеженец.

Гудфельд начал понимать, что его друг не шутит.

— Да, — продолжил сыщик, — этот конспиратор Пиви был трижды женат и женат к тому же на трех сестрах Чикенсталкер

* * *

Даже молния, упавшая под ноги славного Гудфельда, не могла бы заставить его подпрыгнуть.

— Не насмехайтесь надо мной, господин Диксон! — умоляюще протянул он.

— Ни в коей мере… Выслушайте меня внимательно, Гудфельд.

Смотрели ли вы внимательно на мисс Маргарет Чикенсталкер? Если да, то могли бы заметить, что на ее лице сохранились следы былой красоты. Более того, на безымянном пальце левой руки остался след от кольца, кольца обручального. Несомненно, она надевает его тайком. Вечером, ночью… единственные часы, когда она пользуется полным одиночеством.

Я представляю себе этот роман. Пиви, который при поступлении на службу к сестрам Чикенсталкер был еще молод, завязал с ней интрижку. Маргарет, единственная и, похоже, сентиментальная (у нее до сих пор голубые нежные глаза) отвечает на эту любовь. Но она находится под пятой своих сестер, из которых главная старшая сестра. Эти две никогда не дадут согласия на ее брак.

Однако он состоялся, но тайно.

Продолжаю писать свой роман.

Что мы видим во второй главе?

Лилиан, в свою очередь, влюбляется в Пиви, единственного мужчину, который находится рядом. Она смелее своей сестры. Она предлагает Пиви тайный союз, который он, человек слабый по определению, не может отвергнуть… Время идет, ничего не меняется.

Третья глава: Катарина узнает всё.

Что делать? Сдать своих сестер и жалкого Пиви правосудию и в то же время отдать фирму Чикенсталкер на осмеяние и разорение? Глупость не допускается! Катарина женщина ужасная, что подтвердилось на наших глазах. Прежде всего, она хочет отомстить своим сестрам за отвратительное двуличие. Она разобьет им сердца, взяв несчастного Пиви в оковы морганатического брака!

Но всё это роман, как вы сами только что сказали! — воскликнул Гудфельд, отнюдь не убежденный словами сыщика, но все же поколебленный ими.

Не так быстро! Лилиан и Катарина тоже имеют следы на безымянных пальцах. И тоже втайне надевают сей символ Гименея!

Но почему они хотели отправить Пиви в тюрьму?

Их идея была не совсем такова! В основном они хотели его припугнуть. Я так и вижу, как две супруги, за исключением бедняги Маргарет, угрожают ему призраком правосудия, судом присяжных, бесчестьем, гнилой соломой темницы, протухшей овсянкой, каждый раз, когда бедняга Пиви пытается восстать! И наконец, я вижу, как троеженец окончательно взбунтовался против них. И слышу его крик: «Вы не осмелитесь меня обвинить!»

А они осмеливаются, в основном Катарина. Однако они обвиняют его не в троеженстве, а в краже! Не знаю, до каких границ они довели зловещую комедию. Заметьте, ведя скрытную жизнь, они, похоже, хорошо знают, насколько опасна машина правосудия. Быть может, они считают, что Пиви, получив небольшой срок, еще больше попадет под их власть. Здесь я могу только выдвигать предположения…

Быть может, они думали, что достаточно забрать жалобу, чтобы судебное преследование закончилось и Пиви до конца дней своих стал послушной игрушкой в их руках.

Но Пиви исчезает…

И расклад меняется. Главное — найти беглеца. Полиция сделает это лучше, чем они. Но не откроется ли в этом случае тайное? Малоправдоподобно, но дамы считают, что такое может произойти. Надо брать быка за рога.

Пиви из экономии не имел жилья в городе. Он жил в доме трех своих жен. Несомненно, для соседей он разыгрывал небольшую комедию с ежедневными уходами и приходами.

Но ему всё же надо было иметь жилье в городе. Эти дамы нам сообщили о нем. Но лучшее зачастую враг хорошего. Мисс Катарина, которая стоит во главе сестер и соображает лучше, надо это признать, находит трюк с ложным адресом. Ее выдумка даже лучше: она называет несуществующий адрес.

Гудфельд тихо покачивал головой.

— Я не могу следовать за вами по этому пути, господин Диксон. Мне кажется, что, рассуждая таким образом, мисс Катарина пыталась помешать Пиви вернуться к ней и ее сестрам!

Гарри Диксон долго смотрел на своего друга.

— Богу богово, кесарю кесарево, Гудфельд. Вы сделали замечание, имеющее истинную ценность. Что-то должно было произойти, что изменило их первоначальные намерения. Ибо, прежде всего, они хотели возвращения Пиви… И вдруг всё изменилось. Назвав Пиви бездомным, они поставили его в трудное положение по отношению к правосудию. Что-то произошло… но что? По-видимому, что-то невероятное. Эти дамы играют с огнем. Они, быть может, сожалеют об этом и хотят поменять прицел. Внезапно Пиви стал нежелательным элементом. Он должен оставаться исчезнувшим или… там, где он находится. Где он? Я многое бы дал, чтобы узнать это. Гудфельд, мой добрый мизинчик подсказывает мне… А он отличный советник! Есть кое-что…

Я влезаю в дело Чикенсталкер-Пиви!

И каким странным оно оказалось!

 

Господин Банкерсмит, бухгалтер

После долгих размышлений дамы Чикенсталкер решили взять на службу нового бухгалтера. Не из-за того, что их бухгалтерские книги были сложными, а потому что дела шли относительно хорошо и служащий-мужчина производил хорошее впечатление на клиентов, сидя в маленьком кабинете в виде стеклянной клетки в глубине магазина.

Они, быть может, никогда не решились на такой шаг, если бы в практической сфере не возникали двусмысленные вопросы.

Вы решили отныне обходиться без услуг бухгалтера? Это настоящая экономия!

Дамы-хозяйки живо протестовали, заявляли, что даже и не думали о столь незначительной экономии. Клиенты понимающе улыбались, а выйдя за порог, судачили о том, что дела трех сестер наверняка ухудшились. Что беглый бухгалтер лишил их значительной части их состояния… И тут к ним явился господин Ричард Банкерсмит.

Старый сутулый человек, глуховатый, слепой, как крот. Но у него были великолепные рекомендации, о которых только можно мечтать.

У меня скромная пенсия, — сообщил он в тот день, когда предстал перед судилищем трех сестер во главе с непогрешимой Катариной Чикенсталкер, — и не нуждаюсь в большой зарплате. И больше всего на свете люблю заниматься бухгалтерской работой! Я буду хорошо служить и не буду стоить вам очень дорого!

Мне он не очень нравится, — заявила мисс Маргарет, когда сестры остались одни.

Она думала о Пиви, и мысль о ком-то другом, который займет его место, мучила ее.

Знаешь, моя дорогая, — воскликнул^ Катарина, — сожалею, но должна высказать противоположное мнение! Мне (она сделала ударение на этом слове), мне этот человек чрезвычайно понравился.

У него идиотский вид! — встряла Лилиан.

Именно так, дорогая Лилиан, вы покончили с моими последними сомнениями. У него идиотский вид! То, что надо фирме «Сестры Чикенсталкер»: идиот, которым легко управлять, идиот, которым мы будем командовать, как солдатом на маневрах! Мистер Ричард Банкерсмит завтра же приступит к исполнению своих обязанностей!

И мистер Банкерсмит заменил мистера Пиви в стеклянной клетке, куда попадал скупой дневной свет и где по вечерам зажигали крохотную газовую лампу. -

Прошло всего три или четыре дня, а он уже стал неотъемлемой принадлежностью сумрачной и античной лавки, словно служил здесь долгие годы, как прежде беглый Пиви.

Скучная жизнь, вечное прозябание в неплохой галантерейной лавке, какая могла существовать как в любом маленьком провинциальном городке, так и в громадном Лондоне.

Клиенты, в основном служанки и старые девы, заходили, болтали с одной из сестер, делали покупки, уходили, уступая место другим покупателям.

Если бы глаза мистера Банкерсмита не были прикованы к бухгалтерским книгам, он мог бы заинтересоваться бесконечным шествием сумрачных лиц и банальных фигур.

Он мог бы удивиться на восьмой день своей новой службы появлению молодого, элегантно одетого человека, который зашел совершить покупку, которую джентльмены его толка обычно предназначают для самой скромной служащей конторы.

Но Банкерсмит не отрывал взгляда от бухгалтерской книги, в которую заносил сведения сначала в раздел Общие товары, а потом данные о кредите в Кассе. Клиент долго не задержался, поскольку мисс Катарина обслужила его с невероятной услужливостью и быстротой.

Когда клиент ушел, мистер Банкерсмит достал из кармана огромный носовой платок из красного полотна и долго сморкался.

Молодой разносчик, находившийся на улице, беззаботным шагом двинулся вслед за клиентом…

Так прошло две недели.

Приходили другие клиенты.

Иногда мистер Банкерсмит извлекал свой пресловутый платок. В другое время отгонял назойливую муху, мелькавшую у него перед глазами. Бывало, что он лениво потягивался, распрямляя сутулую спину.

И всегда находился молодой разносчик, дорожный служащий или маленький продавец газет, заглядывавший в этот момент в лавочку… Так прошла вторая неделя службы мистера Банкерсмита. Если бы дамы Чикенсталкер озаботились в любой вечер проследить за своим служащим, он поводил бы их по грязным улочкам и переулкам, где они потеряли бы его из виду. Но если бы им помог счастливый случай, они бы увидели его курящим отличную вересковую трубку в великолепном клубном кресле в доме на Бейкер-стрит. Только они едва ли бы узнали своего служащего.

Но читатель, полагаю, давно узнал в этом человеке старого знакомого, знаменитого сыщика Гарри Диксона.

В этом вечер с ним находились Гудфельд и Том Уиллс, помогая ему наполнять ароматным дымом гостиную.

Подведем итоги, Том, — сказал Гарри Диксон.

Всё та же глупая история Пиви и трех старых сорок? — иронично осведомился суперинтендант.

Та же, друг мой! — со снисходительной улыбкой ответил сыщик.

Итак, — сказал Том Уиллс, — излагаю следующее:

В первый раз, когда я увидел ваш сигнал, я последовал за Логганом Кастлмейном. Этот джентльмен известен в светских кругах Лондона. Я его сразу узнал. Он отправился в свой клуб в Стрэнде.

Во второй раз человека я не узнал. Пришлось потратить время на поиски. Это оказался некто Люк Олдерен, похоже, приличный молодой человек.

Затем, — вмешался Гарри Диксон, — приходили один за другим Джеймс Тьюрсхэм, Орланд Торнтон, Лайонел Брей- суотер, барон Синклер Марфильд и Кашел Линмус. Что скажете, Гудфельд?

Вы хотите сказать, что все эти джентльмены заходили за покупками в эту лавочку старых ведьм? — пробормотал полицейский.

Совершенно верно, старина.

Это их право, хотя довольно странное.

Очень странное… И уверяю вас, Гудфельд, что все эти джентльмены, как вы говорите, ведут жизнь на широкую ногу, являются членами дорогих клубов, играют в покер, далеко не всегда выигрывая, не пропускают ни одних скачек, ни одной премьеры, ни одного бала в знатных семьях… Однако очень трудно определить источник их доходов!

Гудфельд озабоченно нахмурился:

— Значит, они явно что-то скрывают…

— Я не заставлял вас говорить это, мой дорогой Гудфельд! — усмехнулся сыщик.

— Вы не обнаружили ничего определенного?..

— Подождите, мы подошли к этому. Следите за моими словами: будьте зрителями, вы, Гудфельд, и вы, Том, как если бы вы сидели в кинозале. Клиенты входят, немного болтают, делают кое-какие покупки и уходят. Тени среди теней. Обычно клиентов обслуживают Лилиан или Маргарет, а Катарина восседает в глубине магазина за прилавком, до которого нелегко добраться обычному покупателю. Этот прилавок находится недалеко от стеклянной клетки, где трудится незаметный мистер Банкерсмит, бухгалтер.

На пороге появляется клиент. Это не обычный покупатель, а джентльмен.

— Товар для мужчин, прилавок в глубине магазина! — выкрикивает Лилиан.

Коротким кивком головы мисс Катарина приветствует клиента, обменивается с ним несколькими односложными замечаниями. Потом протягивает ему коробочку с булавками для галстука. Всегда коробочку с булавками для галстука.

Человек выбирает, оплачивает покупку и уходит.

Выбор долго не длится, но время выбора всегда разное для каждого клиента.

Есть покупатели, которые немного шутят, а потом удаляются с сияющим лицом. Напротив, случается, что выбор происходит мгновенно, они забирают безделушку, но их лица сводит болезненная гримаса.

— И… что всё это означает? — спросил Том Уиллс, когда учитель замолчал.

— Это означает, Том, — наставительно произнес сыщик, — что, когда некая булавка для галстука оказывается в коробочке Катарины, человека, берущего булавку, а вернее, обязанного ее взять, ждет неприятное или опасное дело.

Так случилось, что мисс Катарина положила некий предмет в коробочку в момент, когда Кашел Линмус переступил порог магазинчика. Когда он увидел этот предмет, его лицо невероятно побледнело.

Что это за предмет? — нетерпеливо спросил Том Уиллс.

Хм! Простая пластинка, покрытая белой эмалью, а потому хорошо видимая издалека, особенно из клетки бухгалтера.

Остается визитер, появившийся сегодня утром, — сказал Том Уиллс. — Я довольно долго следил за ним. Он добрался до Кингстона, но там я его потерял. Как я жалею об этом упущении!

Вы его знаете? — спросил Гудфельд.

Так случилось, что я узнал его под весьма хорошим гримом. Не ужасайтесь, Гудфельд, это не был джентльмен и даже не член светского общества Лондона. Его зовут… Дэвид Холмер…

Гудфельд издал такой вопль, что миссис Кроун расслышала его в глубине своей кухни.

Почему вы не сказали об этом раньше, Диксон! Вы знаете, что сняли ужасную завесу перед моими глазами? Дэвид Холмер… потом эти расстроенные джентльмены с непонятными источниками дохода… Я даже не осмеливаюсь сформулировать гипотезу…

Смелее, Гудфельд, — весело произнес Диксон. — Думаю, что вы ухватились за нужный кончик…

Но это же банда Белой Розы, членов которой вы перечислили! — снова завопил Гудфельд. — Банда, которая уже долгое время обчищает богатейшие дома Лондона! Это может быть только это… Мы до сих пор знали только имя этого злого гения, который руководил этими загадочными преступниками. Дэвид Холмер…

Прекрасно, Гудфельд. Не сомневаюсь, что вы правы. Вот уже год, как они безнаказанно грабят высшее общество Лондона. Несмотря на все усилия Скотленд-Ярда, ничто не просочилось наружу… кроме того, что стало ясно, воры принадлежат этому самому высшему обществу. Однако известно имя главы банды. Дэвид Холмер. И этот мерзавец не скрывает своего имени. Но сам он не работает. Он подготавливает и руководит исполнителями… а сам остается ни при чем…

Но вам стоит лишь протянуть руку и схватить его, господин Диксон! — с упреком вскричал Гудфельд.

— Чтобы через час его отпустили, принеся извинения, — возразил Гарри Диксон, — ведь доказательств не будет. К тому же все мои усилия пойдут прахом, как только я его арестую, а дела сестер Чикенсталкер меня слишком интересуют, чтобы раскрыться из-за глупой ошибки. И это после двух недель тяжкого труда.

Гудфельд вскочил со своего места. Он был разъярен и собирался уйти.

Гарри Диксон остановил его:

— Не совершайте ошибок, Гудфельд. В этом деле время чуть-чуть работает на нас…

— Успокойтесь, господин Диксон! — весело воскликнул суперинтендант, сбежав вниз по лестнице, словно ему вновь исполнилось двадцать лет.

Гарри Диксон и Том Уиллс еще некоторое время беседовали. Том откровенно веселился, слушая описание лавочки в Ковент-Гардене и рассказ о замкнутой жизни дам Чикенсталкер.

— Итак, нечто новое в двойной жизни, учитель, — заявил Том. — Мне приходит на память фантастическое приключение в номере 113, которое тоже разворачивалось в декорациях Ковент-Гардена.

— Это не совсем одно и то же, Том, — возразил Гарри Диксон. — Я пока еще не могу поверить, что эти три старые девы являются прожженными преступницами. Более правильным будет сказать, что они вращаются в преступной атмосфере, но не могу определить их точную ответственность. Какова их судьба? Здесь я попадаю в область странных явлений. Я вижу их в темном магазинчике, сдержанных и безмолвных, просыпающихся только для обслуживания клиентуры, с которой они иногда беседуют. Маргарет печальна, Лилиан равнодушна. Бдит только Катарина. Пока я только ознакомился с их дневной жизнью…

— Вы хотите узнать, чем они занимаются по ночам? — прыснул Том Уиллс.

— Конечно, малыш, потому что думаю, эти дамы, как некие хищные звери, ведут богатую ночную жизнь, что объясняет их дневную летаргию. Я часто видел в их глазах в момент своего ухода некоторое нетерпение, какое-то ожидание счастья… Маргарет мне всегда казалась ребенком, собирающимся на какой-то веселый праздник.

Это будет работой мистера Банкерсмита на вторые две недели, — заявил Том Уиллс.

На этом они расстались, пожелав друг другу доброй ночи.

Еще не совсем рассвело, как раздался телефонный звонок. Это был Гудфельд, который требовал Гарри Диксона.

Ну, что еще, Гуд? — спросил сыщик сонным голосом.

Ему ответил жалобный голос:

Плохая новость, господин Диксон. Восемь человек, о которых мы вчера говорили…

И что нового по их поводу?! — воскликнул Диксон, окончательно проснувшись. — Что за новую ошибку вы совершили?

Увы! Не огорчайтесь… эти мерзавцы все разом переехали!

Иными словами, — холодно сказал сыщик, — вы отправились к одному из них с заполненным ордером на арест. Не нашли его дома и приступили к обыску в его квартире. Но операция не принесла никаких результатов. Так?

Совершенно верно, господин Диксон… Увы!

Действительно, увы! Трижды увы! — зло произнес Гарри Диксон. — Вы только подняли тревогу в лагере противника, который тут же опустел. Кстати, что вы нашли у дам Чикенсталкер?

Дом поспешно покинут, — тихо пробормотал Гудфельд.

Гарри Диксон вздохнул:

Друг мой старый, это научит меня держать язык за зубами. Вынужден признать первое поражение, ибо это настоящее поражение. Каюсь. Такого не случалось за всю мою жизнь. Но сейчас не время для упреков. Придется подойти к делу с иной стороны.

Однако, — пробормотал Гудфельд на другом конце провода, — я сохраняю кое-какую надежду. Восемь бандитов не могут спрятаться так, как один-единственный! Мы обязательно поймаем одного из них, а это быстро приведет нас к остальным.

— Ага, Гуд, — прошипел Гарри Диксон. — Вы слишком плохо знаете его высочество Дэвида Холмера!

 

Большая трагедия в цирке Харамбур

Гудфельд проиграл великолепную партию в покер на зеленом столе полиции! Такова жизнь…

Несомненно, банда «аристо», она же банда Белой Розы, которую так называли потому, что в народе считали, что преступники одеваются в черные костюмы, носят черное шелковое домино на лице и белую розу в петлице, была вынуждена временно прекратить свои подвиги. Но поскольку не было ни арестов, ни наказания преступников, триумф выглядел пирровой победой.

В глазах Скотленд-Ярда это больше напоминало поражение.

Жизнь продолжалась, и происходили новые драмы.

И была одна ужасная драма, которая надолго запечатлелась в памяти лондонцев.

В Лондон прибыл цирк Харамбур. Но если сказать точнее, он в нем дебютировал.

Была арендована одна из крупнейших арен Друри-Лейн для проведения представлений. Спектакли оказались превосходными, и с первых же дней публика ломилась на них. Среди сенсационных номеров выделялись балет негритянских колдунов и головокружительный акробатический номер сестер Харамбур.

Этот номер был действительно уникален в своем жанре. Директора парижского, венского и гамбургского цирков специально приехали, чтобы постараться выбить контракте потрясающими артистками.

Они по достоинству заслуживали звания артисток, поскольку исключительный акробатический номер сопровождался великолепным пением.

Три девушки выходят на сцену. Они ослепительно красивы. Самой юной едва ли исполнилось пятнадцать лет, но она была королевой трио.

Они медленно идут к сияющей светом рампе и поют.

Зал немедленно покорен. Голоса девушек чисты и прекрасны. Они похожи на ангелов, спустившихся с небес к великой радости лондонцев.

Когда песня завершается тройной серебристой трелью, три певицы прыгают на никелированные перекладины. Те приходят в движение и возносят девушек на головокружительную высоту, почти под потолок, в ста футах от арены.

Внезапно, одним прыжком вся троица бросается в пустоту… Предохранительной сетки нет. Но падения не происходит. Толпа даже не успела ахнуть от ужаса, как они уселись на висящие под потолком трапеции и грациозно приветствуют публику. Снова взлетает песня, нет, не взлетает, а спускается с опасных высот к восхищенной публике. Песня еще более нежная, более чарующая…

Песня не стихает. Сестры Харамбур прыгают с троса на трос, с трапеции на трапецию, их пению тихо вторит оркестр.

Номер шел без перерыва две недели при полном зале, когда директор цирка Харамбур объявил о праздничном благотворительном спектакле в пользу лондонских больниц.

Немедленно объявились члены королевского семейства для патронажа празднества. Места продавались на торгах за бешеные деньги.

Баронетам придется сидеть на галерке! — посмеивалась публика.

Ходили слухи, что крупные промышленники металлургических районов платили по пятьдесят фунтов за откидное место.

За два дня до представления Гарри Диксона пригласили в дирекцию Скотленд-Ярда.

В кабинете Гудфельда, когда туда вошел Гарри Диксон, находился высокопоставленный чиновник Министерства внутренних дел.

Сэр Льюис Стенфорд, — представил его суперинтендант.

Мы нуждаемся в вас, господин Диксон, — с места в карьер начал лорд Стенфорд. — Послезавтра самые лучшие драгоценности Англии окажутся на представлении цирка Харам-

бур, если так можно выразиться. Наши лучшие детективы будут распределены по залу, чтобы охранять их. Но для вас мы приготовили особую миссию. Вам надо будет не спускать глаз с сестер Харамбур.

— Хорошая предохранительная сетка сослужит лучшую службу, — со смехом возразил Гарри Диксон.

— Речь не идет об их жизни, господин Диксон, — серьезным тоном ответил лорд Стенфорд. — Речь идет о состоянии, которое они будут носить на себе во время своего номера. Безусловно, вы знаете леди Милдред Гленмор?

— Ходячий сейф, кто же ее не знает? — сказал сыщик.

— Так вот, леди Гленмор, невероятная оригиналка, буквально влюбилась в этих трех девушек. И пока не пропустила ни одного представления. Она предложила им для проживания один из своих замков. Но юные артистки отклонили предложение с похвальным тактом.

А теперь эта чокнутая решила украсить акробаток в день празднества своими собственными украшениями.

Старшая из сестер наденет сегодня вечером рубиновое колье «Огненная волна», которое прекрасно оттеняет ее кожу смуглой красавицы. Средняя сестра будет носить на шее изумрудное ожерелье «Перуанские луны». А самая младшая, чудесная блондинка, взлетит к потолку в самом известном жемчужном ожерелье «Цейлонская цепь».

— Если не ошибаюсь, его оценивают в миллион фунтов, — кивнул Гарри Диксон.

— Два миллиона фунтов на шейках трех юных девушек, конечно, очаровательных, но абсолютно неизвестных.

— Лорд Стенфорд, поработайте с телеграфом по их поводу, — посоветовал Гарри Диксон.

— Я уже воспользовался телеграфом и должен сказать, что ничего неблаговидного против них не обнаружено. Сестры Харамбур выступали на нескольких американских аренах, имели ошеломительный успех, но никто не мог предвидеть того бешеного поклонения, с каким мы имеем дело сейчас. По происхождению они еврейки. Их подлинная фамилия — Вольфсон. По всем сведениям, они девушки честные. Но подумайте об искушении двумя миллионами фунтов стерлингов!

Я — родственник леди Гленмор. Упрямая женщина, которая придерживается только собственных идей, а кроме того, отчаянная фантазерка.

У леди Гленмор в наследниках два или три племянника, если меня не подводит память? — небрежно спросил сыщик.

Лорд Стенфорд покраснел.

Совершенно верно, господин Диксон. Я один из этих племянников, — признался он.

Ваши предосторожности, естественно, исходят из некоторой заинтересованности, что можно понять с человеческой точки зрения, — с едва заметной иронией произнес Гарри Диксон. — Полагаю, ни одна страховая компания не хочет брать ответственность за эту… фантазию вашей тетушки?

Ваша правда, господин Диксон.

Договорились, сэр, — внезапно закончил разговор сыщик, вставая, — я займу наблюдательный пост сегодня вечером!

Вы снимаете с моих плеч огромную тяжесть, господин Диксон! — радостно воскликнул лорд Стенфорд.

Сыщик поспешил вернуться на Бейкер-стрит.

Он целый час не слезал с телефона, потом поручил Тому Уиллсу несколько тайных дел.

Когда наступил вечер, Гарри Диксон выразил удовлетворение, а остальную часть вечера провел в ничегонеделании, если не считать тщательной проверки… своих инструментов взломщика.

* * *

За два часа до представления движение на Друри-Лейн полностью остановилось.

Поэтому полицейские силы были вынуждены пробираться к цирку Харамбур по прилегающим улочкам.

Цирк был полностью погружен в мрак.

Мне нужен директор Харамбур! — заявил бригадир длинному, как день без крошки хлеба, гигантскому негру, который охранял конюшни.

Дилектор? — спросил чернокожий, улыбнувшись во весь рот. — Они не видимы! Они всегда нет! Быть может, в путешествии. Секлеталь Буша? Пошли, месье полиция.

Молодой бригадир подал знак молодому полицейскому агенту сопровождать его.

— Приведите мне секретаря Буша.

Молодой бобби повиновался и вслед за негром удалился в сумрачные глубины цирка.

А бригадир принялся расхаживать по пустынным коридорам, пока не остановился перед уборной, на дверях которой была прикреплена табличка Сестры Харамбур.

В это время на другом конце галереи послышался шум шагов.

Старый горбатый мужчина с серой бородкой и сидящими на крючковатом носу очками с желтыми стеклами, хромая, подошел к бригадиру. За ним следовали два человека, а также молодой полицейский.

— Что вы желаете, бригадир? — спросил горбун пронзительным голосом. — Я — мистер Буша, секретарь цирка.

Полицейский отдал честь и вручил ему бумагу с множеством печатей и подписями официальных лиц.

— Бригадир Стокуэлл. Приказ Скотленд-Ярда. Я должен охранять уборную сестер Харамбур.

— Очень хорошо, — прокаркал мистер Буша. — Это — личный секретарь леди Гленмор и один из ее слуг вместе с драгоценностями, которые девушки наденут сегодня вечером. В уборной есть сейф. Положите туда жемчужины и охраняйте их, бригадир.

Полицейский еще раз отдал честь. Открыли сейф и положили в него драгоценности. Мистер Буша запер сейф на ключ, и бригадир Стокуэлл вместе с молодым полицейским принялись расхаживать взад и вперед по коридору под любопытствующими взглядами негра-великана.

— Еще целый час, — пробормотал молодой агент, разговаривая сам с собой.

Негр расслышал его слова и фыркнул от смеха.

— Ты, бобби, очень скучно? — спросил он.

— Да, а тебе, белоснежка?

— Меня называют Бастон Милл, моя английская гражданин! — отпарировал оскорбленный негр.

— А у тебя есть виски? — проворчал агент.

Негр рассмеялся:

Моя держит хорошую виски в стойлах, да, месье полицейский.

Хм… хотелось бы посмотреть, но все негры врут.

Нет, не Бастон Милл, месье полицейский пройтись с Бастон Милл.

Когда бригадир не будет смотреть, не откажусь, месье Милл.

Я, мисье Милл, да, — сказал польщенный негр. — Пошли, мисье полиция, оттуда бальшой полиция не видеть нас!

Они осторожно удалились в стойла, чтобы выпить по стаканчику ирландского виски. Бригадир Стокуэлл их не видел. Он стоял на часах перед дверью уборной, где хранились драгоценности на два миллиона фунтов.

♦ ♦ ♦

Негритянский балет заслужил достойный успех.

Двойной квартет танцоров несколько раз вызывают. Их бешеный танец сопровождается криками «бис». Огромную арену наполняет оглушительный бой барабанов.

Вдруг всё стихает: на сцену выходят сестры Харамбур.

Их успех усилен любопытством: на их чудесных шейках сверкают драгоценные камни стоимостью два миллиона фунтов.

Шею старшей сестры пересекает огненная линия. Плечи средней словно залиты лунным светом. Что касается младшей, то она походит на принцессу из волшебной сказки.

Первая песня замолкает в громе аплодисментов. Три грации взлетают вверх под самый потолок.

И снова слышится песня. На этот раз старинная.

Она должна завершиться удивительной нотой…

Но что это?

Возникает глухой шум… кулисы заполняются бегущими людьми. Слышны крики.

Внезапно лампы начинают гаснуть, становятся темнокрасными. Несколько фонарей еще светят, но вскоре гаснут и они. Мигают только лампочки запасных выходов.

Вдруг огромный зал заливает нестерпимо белый свет. Слышны испуганные вопли. Бегают растерянные негры. Толпа вопит:

— Пожар!

Пламя вспыхивает одновременно в трех-четырех местах. Взмывают густые клубы дыма. В тени и на свету происходят ужасные сцены, и всё это на фоне декораций, превратившихся в гигантские факелы.

В стойлах ревут животные, ржут, пытаются вырваться наружу.

— Пожар!

Лондон накрыл рев сирен. Похоже, весь Лондон ревет, кричит и стонет:

— Пожар’

Цирк Харамбур в пламени.

Цвет английского высшего общества заперт в пылающем здании.

Газеты той эпохи дали точные описания ужасного и незабываемого бедствия, поэтому мы перейдем к заключительным данным:

Более двухсот погибших.

Огромное количество раненых.

Многие люди внезапно помешались.

Множество пропавших без вести, поскольку многие трупы не опознаны.

Гигантское количество драгоценностей погибло или исчезло.

Основная часть труппы погибла или их трупы еще не опознаны: среди них негры-танцоры, директор цирка и сестры Харамбур.

* * *

— Господин Диксон, вы не могли этого предвидеть… Всё потеряно!

Лорд Стенфорд едва не плачет. Основная часть его состояния исчезла вместе с сестрами-акробатками.

— Не совсем так, — признает Гарри Диксон, — но есть еще кое-что…

Он вместе с Томом Уиллсом находится в одном из кабинетов Скотленд-Ярда через несколько часов после трагедии. На них изорванная в клочья полицейская форма. Волосы их порыжели, на руках и щеках следы ожогов. Они вывели из пламени около пятидесяти человек.

Возьмите это, лорд Стенфорд, — сказал он, — и пусть в будущем леди Гленмор проявляет поменьше эксцентричности, когда речь идет о двух миллионах.

Что? Что? — пролепетал лорд.

Ибо он держит в руках «Огненную волну», «Перуанские луны» и «Цейлонскую цепь»… целыми и невредимыми.

Как вы смогли?.. — заикаясь, спрашивает лорд Стенфорд.

Всё необычайно просто, сэр, — отвечает сыщик. — Сестры Харамбур выступали с копиями этих ожерелий.

Я знал, что имитации этих драгоценностей существуют у нескольких крупных ювелиров. Мне без особого труда удалось уговорить их передать в мои руки. Вам всё это обойдется в тысячу фунтов, чтобы покрыть убытки держателей фальшивых драгоценностей. Это намного снижало риск похищения.

Он повернулся к пораженному Гудфельду.

Велите привести негра, который находится под надежной полицейской охраной в моем автомобиле, — приказал он.

Через несколько минут в кабинет привели громадного негра, который охранял конюшни. У него была открытая рана, но, похоже, это его не особенно беспокоило. В его глазах застыл странный страх.

Сейчас промоем вам раны, мисье Милл, — веселым голосом заявил Гарри Диксон.

Нет, нет, отпустите меня домой. Я полечусь сам, — умоляюще сказал негр, забыв о своем детском лепете.

Никогда в жизни, друг мой, — возразил Диксон. — Мы вовсе не громилы. Послушайте, я полечу вас сам.

Он взял флакон одеколона, стоявший на столе, намочил им носовой платок и принялся тереть лоб негра.

Прекрасный черный цвет сошел, обнажив кусочек белой кожи.

Фальшивый негр! — вскричал Гудфельд.

— Еще какой! — согласился сыщик. — И сами увидите, кто появится, когда исчезнет эта поганая краска. Кто это, по-вашему, господин Гудфельд? Если я вам скажу, что с этой личностью вам вскоре предстоят увлекательные беседы?

Краска стиралась. Бывший негр перестал протестовать и стоял с убитым видом, продолжая ворчать и тихо жаловаться.

— Кашел Линмус! — внезапно закричал суперинтендант.

— Один из восьмерки, которую вы бездарно упустили, мой друг, — тихо сказал Диксон.

— Тысяча чертей!.. А остальные?

— Вы им аплодировали, когда они выступали в виде негров-танцоров! Быть может, они обратились в прах. Это весьма возможно. Поместите мистера Линмуса в больничную палату тюрьмы Ньюгейт, и пусть его подлечат. В ближайшем будущем он будет нам чрезвычайно полезен!

 

Белая булавка

Ранения и ожоги Кашеля Линмуса оказались серьезнее, чем это казалось с первого взгляда.

Едва задержанного поместили в больничку Ньюгейтской тюрьмы, как у него начался приступ сильнейшей лихорадки. Посему врачи не решились дать полицейским разрешения на проведение допроса.

Полицейским не повезло, что допрос отложили.

И они полностью сосредоточились на цирке с Друри-Лейн. Но расследование привело ко всеобщему недоумению. Даже Гарри Диксон не знал, что подумать.

Не было ни малейшего сомнения, что пожар был вызван преступной рукой, потому что в восьми местах обнаружились следы искусственных очагов пожара. Также было признано, что наглые бандиты во время паники ограбили и мертвецов, и раненых.

Но куда они делись? Где Харамбур, его танцоры и остальной персонал? Их больше никто не видел. Могли ли они оказаться среди погибших, ведь еще не все трупы опознали?

Гарри Диксон и Том Уиллс тщательно обыскивали ужасные развалины. Иногда они натыкались на обгоревший труп.

И среди этих ужасающих остатков сыщик сделал одну находку. Когда он склонился над одним изувеченным и обгоревшим трупом, он заметил, как в толще жирного пепла что-то блеснуло.

Это была шпилька-пластинка из белой эмали с крошечной жемчужинкой из вульгарного стекла.

Сыщик вздрогнул: он узнал в ней одно из странных украшений, какие клиенты дам Чикенсталкер вынимали из пресловутой коробочки с булавками.

Он сунул находку в карман и продолжил поиски, но больше ничего не нашел.

Утром следующего дня он отправился в больничный покой Ньюгейтской тюрьмы и велел проводить его к Кашелю Линмусу, занесенному в журнал под номером К-181-С.

Больничные камеры не совсем похожи на обычные тюремные камеры. Они более просторны, снабжены большим окном с решеткой, пропускающим свет и воздух.

Кровать ничем не походила на ужасные нары, на которых спали прочие заключенные. Заболевая, они пользовались здесь неким уютом. Дежурный врач считал, что лихорадка уменьшилась, а потому пациента можно допросить, как только он проснется.

Час был уже довольно поздний, и сыщик потребовал от дирекции разрешения побыть вместе с заключенным номер К-181-С, каковое и было ему немедленно дацр.

Наступил вечер. На потолке зажглась лампа. В мрачном здании прозвенели звонки отбоя, редкие и зловещие. Камеры и коридоры затянул сумрак. Только у больных было право на свет ночью.

Послышался лязг запираемых замков, эхо которого прокатилось по зданию.

Печатные шаги ночных дежурных регулярно доносились из длинных темных галерей.

Гарри Диксон невольно ощутил тоскливую атмосферу места, усиленную поздним временем.

В этот момент раненый застонал и заворочался на кровати.

Его глаза были широко открыты, и он в упор смотрел на сыщика.

— Вы пришли спросить меня кое о чем? — слабым голосом произнес он.

Гарри Диксон кивнул.

— Нет смысла, Кашел Линмус, сообщать вам, — сказал он, — что правосудие вашей страны обязательно учтет ваши признания и откровения, если вы пожелаете говорить.

Заключенный печально улыбнулся.

— У меня нет особой надежды выпутаться, — сказал он.

— Здесь, Кашел, вы ошибаетесь. Врачи настроены оптимистично. Но если вы правы, разве вы хотите появиться перед Высшим Судией с тяжелым и жестоким грузом на вашей совести?

В глазах раненого блеснул огонек откровенности.

— Конечно, нет, господин Диксон, — пробормотал он. — А что вы держите в руке?

Вместо ответа сыщик протянул ему булавку, найденную на пожарище цирка Харамбур.

Кашел смертельно побледнел.

— Значит, вы нашли это? — спросил он с тоской в голосе.

Задвижка двери открылась. Кашел Линмус подал знак сыщику замолчать. Это был охранник-санитар, который принес больному стакан лимонада.

— Выпейте это, номер К-181-С, — сказал он убедительным голосом. — Это вас освежит.

Кашел улыбнулся и жадно выпил ледяной напиток.

— До скорого, господин Диксон, — сказал охранник, уходя. — Будьте любезны закрыть за мной дверь.

Сыщик не стал возражать… По ту сторону двери раздался сухой щелчок.

— Это еще что такое? — спросил себя сыщик, дергая дверь. — Она заперта на тройной оборот ключа, а двери тюрьмы не из фанеры…

Раздраженный и обеспокоенный Гарри Диксон обернулся. И тут же увидел, как внезапно изменился пациент.

На его губах появилась розовая пена. Глаза вылезли из орбит. Лицо его внезапно посинело.

Лимонад… отравленный… — прошептал он.

Одним прыжком Гарри Диксон подскочил к больному и сунул ему два пальца в рот, пытаясь вызвать рвоту.

Кашел с отчаянием покачал головой.

Слишком поздно… — икнул он, — охранник… похож… на Буша из цирка… Всё горит… Помогите!

Кашел! Ради бога, скажите хоть что-нибудь, — умоляюще попросил Гарри Диксон, держа ледяные руки умирающего.

Раненый напрягся изо всех сил.

Он украл у меня… булавку… жемчужинку… найдите ее… жемчужинку…

Линмус упал на подушку.

Вокруг него витал запах горького миндаля.

Цианистый калий, — прорычал Гарри Диксон. — Удивительно, что бедняга так долго протянул, а мог еще столько сказать!

Он мрачно поглядел на труп Линмуса.

«Они действительно сильны. Но кто они? Банда Белой Розы? Допустим… Но что за силы скрывает она?»

Размышления ни к чему не привели.

Попытаемся выбраться отсюда.

У изголовья пациента был электрический звонок. Гарри Диксон нажал на него, не надеясь на успех.

Ответа не было. Скорее всего, провода были перерезаны.

Меня заперли до утра, чтобы я потерял драгоценное время. Посмотрим, насколько прочны решетки. Надеюсь не так, как двери.

Мы уже говорили, что окна были высокими и широкими, а решетки не выглядели очень солидными.

Надо думать, в эту палату помещают умирающих, — сказал себе сыщик, — а решетку установили для проформы. А… один прут уже гнется.

Гарри Диксон чуть-чуть согнул своими крепкими кулаками один из прутьев. Потом второй прут и третий.

Для худого и гибкого человека, каким был сыщик, протиснуться сквозь образовавшееся отверстие было делом легким.

Через несколько мгновений он выбрался из окна и приземлился на рыхлую землю сада, где умирали тощие кустарники и сорняки.

— Раз, — пробормотал он. — Теперь внутренняя стена! А дальше пост охраны.

У тюрьмы Ньюгейт две стены, а в некоторых местах есть даже третья стена.

Гарри Диксон без затруднений преодолел первую, не очень высокую стену и оказался на узкой и заросшей травой дорожке, по которой совершала обход охрана.

Вдруг он застыл на месте. Он услышал шорох у себя над головой. Шум исходил от большой круговой стены.

На фоне лунного неба вырисовывалась сторожевая вышка, и Гарри Диксон различил рядом с ней фигуру человека, присевшего на корточки.

Сыщик осторожно приблизился. В свете луны поблескивали галуны охранника.

— Эй! — окликнул он.

Охранник шевельнулся, и в лунном свете сверкнул пистолет, его злая мордочка смотрела на сыщика сквозь бойницу.

— Не стреляйте, — крикнул Гарри Диксон. — Я из полиции!

Последовал ответ, но он был не тем, которого ожидал сыщик.

Огненная вспышка пронзила тьму, и Гарри Диксон ощутил резкую боль в левом бедре. Он застонал от боли и рухнул на землю. Человек неосторожно выпрямился, и его силуэт появился на фоне луны…

Сыщику другого не требовалось. Хотя он был ранен, но узнал охранника-отравителя и без колебаний ответил.

Он выстрелил два раза.

Человек пронзительно вскрикнул и рухнул на землю… Послышался ужасающий удар. Человек упал с верхушки стены шагах в пятнадцати от Диксона. Со всех сторон уже бежали люди с фонарями. Взвыла сирена, закружились лучи прожекторов, пронзая туманный воздух ярко-белыми лучами.

— Сюда! — крикнул сыщик.

К нему подбежали ночные охранники.

Эй! Что случилось?

Первым рядом с Диксоном оказался начальник ночной охраны. Позади него суетилось дюжина человек с фонарями.

Господин Диксон! — вскричал он, узнав раненого. — Вы еще здесь?

Сейчас я всё объясню, — ответил сыщик, кривясь от боли, поскольку рана беспокоила его. — Займитесь бандитом, который лежит чуть дальше.

Это охранник! — вскричал один из присутствующих.

По крайней мере, на нем форма, — сказал Диксон. — Вы его знаете?

Никак нет! Господи, что всё это значит? На нем форма охранника-санитара № 7… Это же форма санитара Стенли.

Стенли! — воскликнул один из охранников. — Шеф, разве вы не знаете, что с ним произошло?

Откуда мне знать? Я заступил на службу всего десять минут назад!

Он попал под автомобиль, который тут же скрылся. Беднягу здорово покалечило.

Покушение было здорово подготовлено, — заявил Гарри Диксон. — А! Вот и директор!

Гарри Диксона перенесли в директорский кабинет и осмотрели. Рана хотя и была болезненной, оказалась неопасной, но могла потребовать нескольких дней лечения и отдыха.

Пока они обсуждали происшедшее, задыхаясь от волнения, прибежал начальник охраны. Он был крайне взволнован.

Невероятно! Это уж слишком! Можно с ума сойти! — выкрикивал он.

Придите в себя! — нетерпеливо воскликнул директор. — Что такого странного в этом деле?

Пойдемте быстрее в медицинский отдел, господа. Мужчина, в которого стрелял господин Диксон, умер… Я сказал «мужчина»… Это неверно, это — женщина!

Директор и сыщик поспешили вслед за охранником по мрачным коридорам тюрьмы.

Разбуженные выстрелами и сиреной тревоги, остальные заключенные забеспокоились.

— Вопли заключенных, — пробормотал директор. — Я уже привык к подобным выходкам, но каждый раз меня охватывает какой-то ужас. Что скажете, господин Диксон?

— Ужасно, — согласился Диксон, побледнев от боли. — Действительно, их слышать весьма неприятно…

В маленькой пустой и печальной комнатушке на плитах лежало тело лжеохранника.

— Женщина, — сообщил дежурный врач, который только что появился в комнате, — и не очень молодая. Подождите, я сейчас сниму накладные волосы и парик.

Он умелой рукой сорвал густые черные усы и бородку, а также парик.

— Мне это ничего не говорит, — сказал директор. — А вам, господин Диксон?

— Напротив, очень многое, — с волнением ответил Гарри Диксон.

— Вы знаете эту женщину?

— Очень хорошо, — тихо ответил сыщик. — Но пока, господин директор, я вам больше ничего не скажу. От моего молчания зависит очень многое.

Он узнал в убитой женщине мисс Лилиан Чикенсталкер…

* * *

«Булавка? Булавку на ней не нашли…»

Эта мысль терзала Гарри Диксона, пока он беспокойно крутился в своей постели.

У него подскочила температура — без последствий и осложнений, — когда у него из бедра извлекали пулю.

— Не выбросила ли она булавку, ощутив, что смертельно ранена? — спросил Том Уиллс, не зная, что сказать.

Гарри Диксон приподнялся на локте. Его глаза заблестели.

— Том, малыш, что ты сказал? Да… Именно это… Подожди! Я стреляю… Я попал, она пошатнулась, подняла револьвер… Я снова стреляю. Она взмахивает свободной рукой. Заметь, ни одна из ран после моих выстрелов не была смертельной. Она сломала шею при падении. Я прямо вижу ее движение… Она что-то бросала… Да! Я вижу это…

Том, поспешите! Она была ранена у северной сторожевой вышки! Булавку она выкинула за пределы тюрьмы… Булавка упала на улицу. Это мало посещаемый проулок. У него, если я помню, нет даже названия. Идите, бегите! Не теряйте времени!..

Молодой человек уже не слушал и летел вниз по лестнице. Сумерки уже сгущались, когда он добрался до места. Рядом высились темные стены тюрьмы. На Патерностер-роу уже зажигались первые фонари. Сыпал мелкий дождик.

Том Уиллс легко нашел северную сторожевую вышку и готовился включить электрический фонарик и направить луч на землю, как услышал голоса. Он тут же спрятался в углубление в высокой стене.

— Она моя, — умолял женский голос. — Я потеряла ее вчера вечером и искала весь день. Вы шли здесь и нашли ее. Верните ее мне! Я вам хорошо заплачу!

— Ну уж нет, красоточка, — прохрипел грубый голос. — Я человек суеверный и не привык продавать найденные вещи, иначе это принесет несчастье. Но могу вам ее отдать.

— Отдайте ее мне!

— Ага, не так быстро. Я знаю немного больше, чем вы хотите мне сказать, красотка. Вчера я спал в этой пустой будке, когда увидел, как подстрелили одного типа и как тот бросил что-то через стену. Я тогда не обратил на это особого внимания. Но сегодня утром, когда проснулся, увидел, как вы что-то ищете. Я посмеялся и пошел по своим делам, выкинув всё из головы. Но после полудня вы были еще здесь, красотка, и это меня ужасно заинтересовало. Вдруг издали я увидел, как в грязи что-то блеснуло… Я поднял эту штуковину. Черт подери, отличная булавка для галстука! У меня такой никогда в жизни не было.

— Но я вам заплачу втрое, вдесятеро дороже, чем она стоит!

— Ну, ну, ну. Я сказал себе, что если за секунду нашел то, что вы искали весь день, значит, мне повезло. И эта безделушка станет для меня отличным талисманом…

Том рискнул выглянуть из укрытия и увидел лохматого типа с мрачной физиономией, который беседовал с дамой в просторном черном манто.

Младшая из сестер Чикенсталкер! — прошептал Том Уиллс, узнав женщину. — Не будем спешить.

Мрачный тип продолжал:

Вы не красивы, леди, но у вас изысканный вид. Думаю, эта безделушка — воспоминание от приятеля, который скучает за этими стенами?

Да, это так. Верните ее мне! — умоляюще сказала Маргарет.

Обождите… Я всегда говорил себе, что охотно провел бы несколько часов в компании с женщиной из приличного общества, какой вы мне кажетесь. Клянусь честью, если я покажусь вместе с такой изысканной дамой, меня, Джима Брикстона, будут уважать! Что, если выпить по стаканчику у Лью Кривого?

Если хотите… если по-иному невозможно, — огорченно пробормотала несчастная.

Том Уиллс хорошо знал отвратительный притон Лью Кривого. Он вздрогнул. И сразу понял план паршивого бродяги. Он хотел завлечь беднягу Маргарет в этот притон преступников и полностью обобрать ее, быть может, и убить, ибо у Лью Кривого происходили ужасные вещи!

Что делать? Отправляться за помощью?

Том колебался… Маргарет Чикенсталкер также принадлежала к опасному преступному миру. Он полагал, что она более изворотлива, чем Джим Брикстон, и что удерет от него, забрав булавку…

Странная парочка направилась в сторону Верхней Темзы.

Там была подозрительная улочка с соответствующей репутацией… Красный фонарь притона Лью Кривого сверкал в ночи, как кровавый глаз.

Преодолев последние колебания, Маргарет последовала за отвратительным типом внутрь притона, оставив Тома Уиллса в недоумении и нерешительности.

Хоть бы полицейский появился… Но судьбе было не с руки, чтобы появилась каска бобби, а драгоценное время шло и шло.

В единственном окне на втором этаже притона вспыхнул красный свет.

Том Уиллс оглядел стену. Дубовая створка ставни показалась ему достаточно крепкой. Словно кошка, Том вскарабкался по стене, потом резким движением ухватился за бортик окна, подтянулся на уровень стекол, когда внутри раздался отчаянный вопль. Без колебаний молодой человек разбил одно из стекол, повернул шпингалет и запрыгнул в окно с револьвером в руке.

— Замри, Джим, — приказал он, — или пущу тебе пулю в лоб.

Маргарет Чикенсталкер лежала на грязном диване в разорванной одежде и с окровавленной щекой.

Бродяга держал в руке кастет, собираясь проломить голову несчастной женщине.

— Что? Нельзя и поразвлечься, — хрипло просипел он.

Вместо ответа Том нанес ему сильнейший удар ногой в живот. Бродяга со стоном рухнул на пол и взмолился о пощаде.

На лестнице послышались шаги.

— Ко мне… — крикнул Джим.

Но слова застряли у него в глотке, ибо Том наступил ему на губы, когда в дверь начали стучать.

— Чем вы там заняты? — послышался разъяренный голос. — Что-нибудь сломали?

— Развлекаемся, — Том подделал голос бродяги. — Если что сломаю, заплачу сполна! Оставьте нас в покое!

— Ладно, но не начинайте снова! — крикнул голос, и человек пошел вниз по лестнице.

Маргарет Чикенсталкер встала с кровати и поспешно приводила свою одежду в порядок. Том Уиллс едва узнал в этой ловкой и решительной женщине младшую из сестер из галантерейной лавки на Ковент-Гарден.

— Сэр, я обязана вам за спасение моей чести и, быть может, жизни, — взволнованно сказала она, протягивая руку Тому.

Том Уиллс сделал вид, что не заметил протянутой руки.

— Надо действовать быстро, мадам, иначе сюда могут вернуться, а я не в силах сражаться со всей этой сволочью, которая собралась внизу. Несомненно, вас не пугает прыжок из окна на улицу? Я вам помогу…

Маргарет улыбнулась, и Том Уиллс был поражен, с какой ловкостью истинной гимнастки она присоединилась к нему.

Пошли, — тихо сказал Том Уиллс, — в конце улицы есть стоянка такси.

Спасибо, сэр. Я доберусь сама. Позвольте мне только…

Том не ответил, но подозвал одну из машин.

Бейкер-стрит, — бросил он шоферу.

Но мне туда не надо! — всполошилась Маргарет.

Зато надо мне, мадам, — тихо произнес Том Уиллс, — к сожалению, должен вам сообщить, что вы арестованы.

Боже!

Маргарет откинулась на подушки сиденья и достала платок, чтобы вытереть слезы, но… быстро поднесла его ко рту молодого человека.

Том едва дернулся, но его руки упали, и он застыл в неподвижности.

Сожалею, — прошептала Маргарет, — но это надо было сделать…

Потом назвала шоферу новый адрес.

 

Белая булавка(продолжение)

Надо отыскать Тома Уиллса!

Несмотря на строгое предписание врача, Гарри Диксон встал с постели и, опираясь на руку Гудфельда, бродил по комнате.

Вся лондонская полиция была брошена на поиски, были прочесаны самые злачные места столицы, но, увы, следов Тома не было обнаружено. Все уже отчаялись найти ученика Гарри Диксона, даже надежды великого сыщика с каждым днем таяли.

И всё же он повторял:

Надо отыскать Тома Уиллса!

Ужасный и болезненный лейтмотив, скорее слова отчаяния звучали в комнате раненого сыщика.

В конце недели, когда Гарри Диксон объявил, что готов включиться в кампанию поисков, его решение изменилось, и он стал повторять:

— Надо найти белую булавку. Она может привести к Тому! Она мне нужна!

Такси вместе с шофером испарилось, но такие исчезновения в Лондоне происходили два-три раза в неделю

Полиция работала в этом направлении, но никто не мог назвать номера исчезнувшего такси.

Однако Гарри Диксон упорствовал, исподволь ощущая, что исчезнувший автомобиль сыграл какую-то роль в похищении его ученика.

Наконец один коммивояжер, который отсутствовал в Сити целую неделю из-за неладов с семьей, явился к сыщику.

Он смутно припоминал номер такси, когда ожидал ответа на послание в Барбикане. Каждый раз, когда ему приходилась так ожидать, он убивал время за маленькой арифметической игрой, которая состояла в том, чтобы складывать цифры номера остановившегося автомобиля, после чего он суммировал все полученные результаты и формулировал суеверные выводы о ближайшем будущем.

Сумма номера такси равнялась «одиннадцати», а это число свидетелю показалось благоприятным.

Такси стояло у здания Барбикана. Это было всё, что он мог сообщить.

Но это позволило сыщику сделать одно открытие.

В этом здании имелась пустая квартира. Она пустовала уже некоторое время. И принадлежала полковнику Олдеру, предполагаемому члену банды Белой Розы.

На следующий день служащий газовой компании посетил это здание для проверки счетчиков и труб.

— Нет смысла стучать в квартиру три, — сообщил ему консьерж. — Хозяин отсутствует уже долгое время. Вот последние данные о потреблении газа.

— Этого мало, — возразил служащий. — Если, к примеру, в результате утечки газа счетчик продолжает работать, то платить придется вам. Я не буду ждать возвращения хозяина, чтобы предъявить вам счет. У меня категорические предписания газовой компании. Нас и так много обманывают…

Ну уж нет! — воскликнул консьерж. — Мы так не договаривались. Вот вам ключи от квартиры. Выполняйте свой план…

Гарри Диксон с официальной синей каскеткой на голове даже не ожидал подобного подарка и через некоторое время уже приступил к осмотру пустых комнат.

Квартира была в образцовом порядке, хотя остался запах горелой бумаги.

Хм, — промычал сыщик, — этот запах быстро рассеивается, особенно если открыты заслонки воздушной вентиляции.

Он глянул на счетчик: показания были выше тех, которые ему передал консьерж.

Поэтому он сосредоточил свое внимание на газовом очаге. Среди поленьев лежали полуобгоревшие листки бумаги.

Один из обрывков был клочком газеты Таймс с позавчерашней датой.

В пустующей квартире читают весьма свежие газеты, — усмехнулся сыщик. — Посмотрим, не принесут чего-то нового эти обрывки.

Крестик, сделанный синим карандашом, на одной из статей привлек его внимание. Хотя виднелись лишь отдельные слова, можно было прочесть:

Цирк… сейф… чудесные… общество… Милдред.

А! Похоже, я знаю, где сидит заноза! — обрадовался Гарри Диксон, покидая квартиру и направляясь на Бейкер- стрит.

Номер Таймс быстро раскрыл свою тайну.

Статья рассказывала о сказочных драгоценностях леди Милдред Гленмор. Драма в цирке послужила ей уроком, и знатная дама решила запереть драгоценности в специальном сейфе, установленном в подвале ее особняка. Вскоре она собиралась устроить прием, куда было приглашено множество гостей. Не было сомнений, что драгоценности будут извлечены из сейфа, чтобы украсить шею леди Гленмор.

Гарри Диксон потер руки.

— Я не пропущу этот прием ни за что в мире, — сказал он сам себе.

* * *

— Нет, не настаивайте, леди Милдред, я не приму участия в вашем празднестве, но, однако, буду вашим гостем. Я желаю, даже требую позволить мне лично дежурить в подвале, где находится ваш сейф.

— Мои драгоценности снова в опасности? — встревожилась леди Гленмор.

— Даю вам слово, что они в опасности, — с необычайной серьезностью ответил сыщик. — Полное молчание… Ни слова кому-либо. Теперь можете идти. Я приступаю к ночному дежурству.

Подвал был невелик, но достаточно темен. Мощный сейф освещала только одна слабенькая лампочка.

Гарри Диксон уселся на стул в самом темном и далеком углу, держа на коленях револьвер.

Первые полчаса дежурства он потратил на то, чтобы закрепить тонкую и прочную веревку на единственной двери подвала, потом уложить ее на потолке, где ее было невозможно заметить. Второй конец веревки был в пределах его досягаемости.

Потянулось однообразное ожидание.

Издали до сыщика доносились звуки оркестра и восклицания веселящихся гостей.

Часы лениво тянулись. Должно быть, был уже поздний час и праздник близился к концу. Неужели сыщик оказался плохим пророком?

Гарри Диксон начал нервничать, когда внезапный тихий шум заставил его вздрогнуть и напрячь слух. Кто-то с тысячью предосторожностей спускался по лестнице.

В замочной скважине скрипнул ключ. Замок не открылся. Кто-то попробовал другой ключ. После нескольких неудачных попыток дверь приоткрылась.

В подвал бесшумно проникла высокая и поджарая фигура. Силуэт без колебаний направился к сейфу и осмотрел его.

Гарри Диксон резко дернул веревку, и дверь захлопнулась.

Грабитель отпрыгнул назад… Поздно. Перед грабителем вырос Гарри Диксон с револьвером в руке.

Руки вверх, полковник Олдер. Любое движение, и я стреляю.

Человек глубоко вздохнул и поднял руки, словно подчиняясь приказу, но одной ладонью скользнул по губам.

Гарри Диксон понял и бросился вперед. Мужчина усмехнулся:

Слишком поздно, господин Диксон. Меня живым не взять…

Он рухнул на плиты. В то же время на лестнице по которой бежали вниз леди Гленмор, лорд Стенфорд и полицейские, послышался шум.

Он сам себе устроил казнь, — сообщил Гарри Диксон. — Гудфельд, помогите мне обыскать его. Вы знаете, что мы ищем.

Но все усилия оказались тщетными. Белой булавки не было.

Гарри Диксон не удержался от разочарованного взмаха рукой.

Слуги унесли труп. Срочно вызвали карету «скорой помощи».

Сыщик медленно поднялся в гостиную, где еще оставались поздние гости, не знавшие о драме, которая разыгралась в доме в разгар праздника. Он рассеянно взял бокал с шампанским, стоявший на буфете, поднес его к губам, как вдруг в его глазах пронеслась увиденная им сцена.

Жест смертельно раненной Лилиан Чикенсталкер, которым она отбросила булавку за тюремную стену. И жест полковника Олдера, глотавшего капсулу с цианистым калием.

Оба жеста в голове соединились. Он наяву видел последний затрудненный глоток взломщика.

Булавка… Оба жеста имели отношение к этому предмету. В этом Гарри Диксон был полностью уверен.

Бокал разлетелся на мелкие осколки, а сыщик бегом пересек гостиную, перепрыгивая через ступени крыльца, и оказался во дворе в тот самый момент, когда карета «скорой помощи» собиралась уехать вместе со своим зловещим грузом. Одним прыжком Гарри Диксон оказался рядом с шофером.

— В медицинский институт, — приказал он, — и смотрите в оба. Нет ничего невозможного в том, что вам по пути постараются вставить палки в колеса.

Шофер знал сыщика. И с пониманием улыбнулся.

— Этот трупец у меня не украдут! — с вызовом сказал он.

— Надеюсь, — ответил Гарри Диксон, бросая подозрительные взгляды вокруг.

Ночь была темной и, как обычно, туманной. Кроме нескольких такси и грузовиков с газетами, снующих между Флит-стрит и отдаленными кварталами, на улицах никого не было.

Когда они подъехали к мосту Тауэр-бридж, их на полной скорости обогнал автомобиль. Гарри Диксон заметил силуэты пассажиров, повернувшихся в сторону кареты «скорой помощи» и обменявшихся жестами.

Он проследил за красными огнями автомобиля. Тот внезапно исчез за углом.

И тут же сыщик вспомнил, что дорога здесь была прямая и без единого перекрестка. Значит, автомобиль не мог свернуть на другую улицу. Он просто погасил огни.

— Приехали, — сказал сыщик самому себе.

Потом отдал точный приказ шоферу:

— Вскоре мы увидим обогнавший нас автомобиль. Он погасил огни и поджидает нас. Сидящие в нем люди собираются свести с нами счеты. Но мы не позволим им это сделать. Чуть-чуть замедлите ход. Как только мы подъедем ближе, я прострелю им шины. После этого вы немедленно дадите максимальный задний ход и пересечете мост. Мы поедем к институту другой дорогой.

— Договорились! — ответил шофер.

Как и предсказал сыщик, вскоре показался приземистый автомобиль, стоявший с потушенными огнями. Его двигатель работал на холостом ходу.

— Внимание! — прошептал сыщик.

Они приближались, карета «скорой помощи» катилась всё медленней. Шофер держал руку на рычаге коробки скоростей, готовясь к нужному маневру.

Задний ход! — приказал Гарри Диксон.

В тот же момент он прицелился и выстрелил по шинам стоящего автомобиля. Два громких взрыва последовали за выстрелами, потом послышались вопли. На карету «скорой помощи» обрушился град пуль. Но они не причинили особого вреда, поскольку умелый шофер уже задним ходом пересек мост и на полной скорости полетел по набережной.

Не думаю, что они нас догонят, — с удовлетворением сказал Диксон. — Сожалею, что нас не сопровождала бригада полицейских. Хотелось бы поближе поглядеть на рожи этих типов.

В институте их ждали два дежурных врача. Гарри Диксон велел тут же перенести тело полковника Олдера в операционный зал морга.

Уже окоченевшее тело выглядело отвратительно в свете мощных ртутных ламп. Лицо было искажено уродливой гримасой, которую не стерла смерть, словно умерший бросал вызов окружающим.

Скальпели сделали свое дело, и вскоре был извлечен желудок погибшего.

Внимательно исследуйте его при мне, — попросил сыщик врачей, — но не только с точки зрения токсикологии…

Ого! У этого джентльмена были привычки страуса, как мне кажется, — сказал один из врачей.

Он держал в пальцах крохотный предмет, который поблескивал в свете ламп.

Белая булавка, — тихо выговорил Гарри Диксон, забирая предмет. — Задаюсь вопросом, какой у нее странный секрет.

В то же мгновение погас свет.

Осторожно! — крикнул Диксон врачам. — Не двигайтесь!.. Ваша жизнь в опасности…

Нет, — раздался голос, — она не будет в опасности, господин Диксон, если вы точно исполните то, что я скажу. Иначе…

— Жду, чтобы вы сформулировали ваши требования, — ответил Диксон невидимому собеседнику.

— Я слышал, как вы взвели свой револьвер, сэр. Тем хуже для вашего ученика Тома Уиллса, если со мной что-либо случится. Но если вы приблизитесь ко мне с вытянутой рукой, в которой держите только что найденный предмет, клянусь, что ему не причинят ни малейшего зла.

— Где гарантии? — усмехнулся Гарри Диксон.

— Среди нас есть джентльмены, которые, несмотря ни на что, держат данное слово, а я…

— Отлично, — сказал Диксон. — Повинуюсь…

Его руки коснулись, и булавка была осторожно изъята из пальцев сыщика.

— Она не цела, — вдруг со страхом произнес тот же голос.

— Я хотел бы знать, чего не хватает? — тихо спросил сыщик.

— Пусть один из врачей поступит так же, как поступили вы, господин Диксон, и передаст мне желудок, который извлекли из трупа.

— Доктор, исполняйте, — приказал Гарри Диксон.

Прошло несколько секунд.

— Хорошо, — произнес голос. — Не двигайтесь еще несколько мгновений. Свет зажжется сам.

Всё закончилось. Вскоре лампы вновь вспыхнули. Оба врача с ошарашенным видом глядели на Диксона.

— Не волнуйтесь, господа, — сказал сыщик, расставаясь с ними. — Такие вещи в нашей профессии случаются. Не каждый раз я могу записать в свой актив победу!

Но про себя добавил:

«Жемчужинка! Она у меня… Кашел Линмус говорил только о ней!»

 

Тайный сад

Тому Уиллсу уже случалось попадать в руки бандитов и переживать суровое пленение. Но в эти дни его заключение вовсе не было тяжелым. Его тюрьма совсем не напоминала жуткое узилище, настолько она была роскошна. Он проснулся в комфортабельной спаленке, обставленной скупо, но со вкусом, как в крупных гостиницах. Рядом со спальней была ванная. Выйдя из спальни, которая запиралась на ключ только ночью, а утром отпиралась, он попал в великолепные декорации, словно взятые из волшебных сказок. Громадный зимний сад со стеклянным потолком, откуда лился свет на пальмы и экзотические растения, цветущие лужайки, фонтаны и журчащие ручейки. Том словно попал в сновидение. Рядом с невысокими зарослями апельсиновых деревьев стоял накрытый стол. Завтрак оказался восхитительным: чудесная поджарка, китайские варенья, шербет, горный мед, крохотные венские булочки, сливочное масло из Фландрии, чай, кофе, шоколад, разнообразные фрукты.

Его обслуживала безмолвная очаровательная брюнеточка.

Она была одета, как служанка знатного дома, и услужливо исполняла все пожелания гостей, но всегда молчала. Том тщетно задавал себе вопрос, где он уже видел это красивое и печальное личико, но память ему отказала.

Гостей, которых она обслуживала, сказали мы…

Том действительно не был в одиночестве.

В первые дни за столом вместе с ним сидели еще четыре безмолвных джентльмена. Он узнал их всех: Джеймс Тьюрсхэм, Орланд Торнтон, Лайонел Брейсуотер, Синклер Марфильд.

Они вежливо здоровались с Томом, но при каждой попытке завязать разговор печально отмалчивались.

Лишь один раз к нему обратился Тьюрсхэм с просьбой не пытаться заговорить с ними.

— Мы дали слово чести не общаться с вами, господин Уиллс. Вы, похоже, знаете нас. И должны догадываться, что ни один из нас не нарушит своего слова.

Через два дня исчез Марфильд.

На следующий день не стало Торнтона.

Сегодня за столом сидели только Тьюрсхэм и Брейсуотер. Но они даже не притронулись к еде. Оба были бледны и растерянны.

После завтрака Том увидел, как они удалились за заросли апельсиновых деревьев, и вдруг до него донеслись их негромкие голоса.

По странному акустическому эффекту звук шел по ручейку чистой воды, протекавшему в ложбине искусственного леса.

Том сделал вид, что увлечен восхитительным шербетом из розовых лепестков, а сам навострил слух.

— Ариана положила белую булавку на стол. Вы ее рассмотрели?

— Это булавка маленького чудовища Лилит… Я больше не могу терпеть. Я поступлю, как Марфильд и Торнтон.

Это был лихорадочный и беспокойный голос Тьюрсхэма.

— Я сделаю то же самое, Джеймс, — ответил Брейсуотер. — Твоя очередь пришла сегодня, а мне страдать еще долгий день. Эх! Будь у меня револьвер или капсула с ядом…

— Мы дали слово не кончать самоубийством здесь, — ответил Джеймс. — Мы посвятили им жизнь. Пусть они ими располагают.

Том откинулся на спинку кресла и задумался. Он видел, как Тьюрсхэм взял предмет, лежавший под его чашкой, поднял его к свету, улыбнулся с видимым отвращением и положил его обратно под чашку.

Том небрежно пересел и сдвинул в сторону чашку Тьюрсхэма… И едва не закричал от удивления.

Там лежала белая булавка… та же или похожая на ту, которую он должен был отыскать и которая стоила ему свободы.

Он взял ее и машинально повторил жест Тьюрсхэма.

Луч света, пронзивший высокий стеклянный потолок, ударил в палевую жемчужину, заделанную в пластинку.

И вдруг молодой человек увидел…

В жемчужинке была одна из тех картинок, которые раньше вставляли в ручки школьников, чтобы порадовать их чудесными видами.

Поднеся жемчужинку к глазу, Том увидел прекрасный пейзаж: современный замок, уютно расположившийся на заросшем зеленью берегу реки. Но в небе над замком возникло еще одно изображение.

И для Тома оно стало настоящим открытием.

Он узнал девушку: это была удивительная акробатка из цирка Харамбур! И в то же мгновение Том вспомнил и других артисток.

Молчаливая девушка, которая обслуживала их, была старшей из сказочных певиц-акробаток.

Услышав легкие шаги за спиной, он поспешно положил на место таинственную булавку. Ариана, девушка-брюнетка, стояла позади него.

По ее бледному лицу и испугу он понял, что она всё видела.

— Бедняга, — прошептала она, — если бы вас заметили, ваша жизнь стоила бы не дороже этого опавшего листа.

Она схватила булавку, сунула в карман передника и исчезла в глубине сада.

На столе лежали газеты и книги. Том взял одну из газет, попытался читать, но по-прежнему прислушивался.

Он расслышал тихие шаги человека, шедшего вдоль стены за зарослями калины. Но в зарослях имелись просветы.

Том поднял газету, но как бы ненароком порвал уголок… Шаги приближались к просвету. Наконец идущий человек появился в просвете.

Показался мужчина с печальным выражением лица, на котором выделялись густые свисающие усы. Том узнал его, поскольку однажды вечером следил за ним, когда тот вышел из магазина сестер Чикенсталкер. Это был Дэвид Холмер, мошенник, международный вор, которого разыскивали все полиции мира и который всегда уходил от них.

Он шел тяжелым шагом. Руки его болтались. Вскоре заросли калины скрыли его.

Через несколько минут вновь послышались шаги, но это были шаги двух человек. Холмер возвращался, но на этот раз его сопровождал Джеймс Тьюрсхэм. Он был невероятно бледен и едва передвигался!

Том инстинктивно сравнил его с осужденным на казнь, идущим к месту последней муки.

Внезапная мысль поразила Тома. Хлопок закрывающейся двери заглушил шаги, но за зарослями апельсиновых деревьев раздался новый шум, шум трагически отчаянных рыданий.

Сыщик не выдержал. Он поспешно прошел через заросли и увидел на садовой скамье рыдающего Брейсуотера.

— Почему вы рыдаете, как обиженный мальчишка? — с укоризной спросил Том. — Разве вы не мужчина?

Брейсуотер затравленно глянул на него.

— Уходите, — пробормотал он, — это слишком чудовищно.

Он уронил голову на ладони. В воздухе витал запах алкоголя. Брейсуотер был пьян.

— Теперь или никогда! — решился Том.

Он двинулся вдоль внутренней стены позади зарослей калины, чего никогда не делал до этого дня, зная, что за ним неусыпно наблюдают.

— Здесь должна быть калитка, — повторял он.

Калитка была, но ее хорошо скрывала густая поросль плюща.

Она была заперта, но Том не стал раздумывать.

Он отломил кусок проволоки из загородки вокруг небольшого деревца, загнул крючком и вставил в замочную скважину.

Замок был простой и вскоре сдался.

Перед ним открылся длинный коридор, выложенный белой керамической плиткой. В противоположном углу была французская дверь-окно, выходившая в зеленый сад.

Том рискнул пройти коридор до конца. Дверь была приоткрыта. Он толкнул ее. И оказался на свежем воздухе в каком-то подобии голландского садика, простого и без всяких затей. Но его накрывала гигантская металлическая хромированная сетка, намного более прочная, чем прутья клеток для хищных зверей, превращая сад в просторную вольеру.

В конце сада виднелся павильон с матовыми окнами. Павильон среди всей этой роскоши выглядел мрачным и угрожающим.

Том заколебался, но сыщик в нем взял верх. Надо было идти до конца во что бы ни стало.

От приоткрытой двери павильона его отделяло шагов двадцать. Том быстро преодолел это расстояние.

Добравшись до порога, он сделал довольно приятное открытие. Он обернулся и окинул взглядом покинутое жилище. Он видел только его часть, но этого ему хватило. Он узнал замок, увиденный в жемчужине.

Он размышлял, что можно извлечь из сделанного открытия, когда изнутри павильона до него донеслись голоса.

Раздумывать не стоило. Том переступил порог и направился к месту, откуда доносились голоса.

Он быстро пересек маленький и темный холл без какой- либо мебели. Слева тянулся коридор. Голоса стали яснее. Один голос, взволнованный и печальный, принадлежал Тьюрсхэму, другой, тихий и пленительный, женщине.

Вы больше меня не любите, Джеймс?

Вы задаете этот вопрос каждому, кто приходит сюда? — горько возразил Тьюрсхэм.

Это действительно мой последний вопрос, друг мой.

Есть безумцы, которые продают душу дьяволу, а другие безумцы, вроде меня, отдают свою жизнь таким чудовищам, как вы, Лилит.

Это правда. Ваша жизнь принадлежит мне. Это было одно из наших главных условий. Значит, вы больше меня не любите, Джеймс, поскольку вы отказались взять мою булавку и выполнить задание, которое она предполагает.

Пока речь шла о кражах, я повиновался, но я никогда не стану убийцей.

Но ведь речь идет о самом безжалостном нашем враге, о Гарри Диксоне. Вы допустили серьезную ошибку в прошлый раз, оставив у него жемчужину с булавки. Вам известно, что для нас это грозит разоблачением…

Кто вам сказал, что он обладает этой жемчужиной? Булавка была извлечена из трупа бедняги Олдера.

Вы его спросили, любил ли он вас, демон?

Он действительно любил меня. Вы понимаете, что означает эта жемчужина в руках Гарри Диксона?

А разгадает ли он тайну даже с жемчужиной в руках?

Вы знаете Гарри Диксона, невежда! В последний раз спрашиваю. Принимаете ли вы мою булавку и назначенную ею миссию?

— Марфильд и Торнтон согласились? Захотели ли они стать убийцами? Вы поступите со мной, как с ними, а завтра наступит черед Брейсуотера.

— Брейсуотер? Дурак! Он согласится!

— Нет!

— Значит, у вас заговор! А этого я допустить не могу…

Голос вдруг стал суровым и угрожающим.

— Послушайте, Тьюрсхэм, послушайте… Тот, кто приходит в конце пути, идет!.. Ваше последнее слово?..

— Вы его знаете, Лилит. Я умру, но вас не прокляну! Пусть над вами сжалится Бог!

— А дьявол вас не пожалеет, глупец! — завопил голос.

В коридоре послышались тяжелые шаги. Том едва успел спрятаться в ближайшей нише. Но оттуда мог видеть, что происходило в зале, где только что шел разговор, подслушанный им. Это была комната, выложенная белым мрамором, пустая… и трагическая.

Тьюрсхэм сидел в кресле со стальными наручниками на запястьях и цепями, сковавшими лодыжки.

Перед ним стояла молодая светловолосая девушка, но как изменилось ее лицо! Ее глаза светились жестоким огнем, светлые волосы метались, как змеи на головах Горгон. Красный рот, похожий на пламя, жутко кривился. Она протянула когтистые руки к лицу пленника, и Том увидел, что щеки Тьюрсхэма покрылись ранами, как от когтей тигрицы.

Тяжелые шаги раздавались совсем рядом.

Вдруг Том увидел высокую мрачную фигуру, затянутую в черную вуаль. Она приближалась к Тьюрсхэму.

— Отдайте мне кровь этого дурака! — закричала Лилит.

Чудовищная фигура приблизилась, и вдруг из-под одежд сверкнула молния.

Том увидел тонкое лезвие серпа.

Глухой хрип, жуткое бульканье, и голова Тьюрсхэма склонилась к плечу. Из разреза хлынул поток крови.

Светловолосая фурия бросилась на бездыханное тело и присосалась к ужасающей ране.

— Кровь! Кровь, дурак! Все человечество состоит из дураков! Мне нужна кровь всех! — завопила она.

Том в ужасе убежал.

Когда он вернулся в зимний сад, то немного успокоился. Он вырвал пустую страницу из книги, поспешно нацарапал несколько слов, потом задумался.

Послание учителю! Но как его переправить?

У его ног журчал ручеек.

Почему бы и нет? — пробормотал Том. — Он куда-то течет.

Он бросил тщательно скрученную бумагу в воду… Течение унесло бумажный комок…

 

Час Гарри Диксона

Миссис Кроун привела посетителя.

Просто одетый мужчина, принесший с собой сильный запах каменноугольной смолы.

Значит, вы и есть тот самый Гарри Диксон? — спросил он сыщика, с силой тряся его руку в своей выдубленной и покрытой трещинами руке. — Я очень доволен, что мне выпала оказия встретить такого знаменитого человека, как вы, особенно потому, что я имею важное сообщение для вас.

Он помахал в воздухе изрядно замоченным листком бумаги.

Меня зовут Билл Бансби. Я — моряк и хожу по Темзе. На своей барже я спускаюсь до Хемптона. Так вот, в полдень, когда я набирал воды в ведро, чтобы драить палубу, я выловил письмецо. Я достал его и прочел.

Десять фунтов тому, кто немедленно принесет эту записку Гарри Диксону на Бейкер-стрит.

Ладно, — сказал я себе, — быть может, это только пустая бумажка. Но если я не заработаю десять фунтов, то, по крайней мере, увижу великого сыщика. Хотите глянуть, стоит ли бумаженция десяти фунтов?

Гарри Диксон уже жадно читал послание…

Он узнал почерк Тома Уиллса. Пребывание записки в воде было, по-видимому, недолгим, ибо чернила почти не побледнели.

Загляните в жемчужину. Вы увидите там замок, в котором я нахожусь. Приезжайте быстрее: здесь убивают! Том.

Гарри Диксон негромко вскрикнул и начал рыться в ящике стола.

— Черт! Прошел мимо истины, не заметив ее. А ведь она была на виду!

Он поднял жемчужину к свету и увидел миниатюрный пейзаж внутри стеклянного шарика.

Маленький пляж, сверкающая вода, фасад замка, наполовину заросший плющом.

Вид ничего ему не говорил.

Он повернулся к моряку.

— Где вы нашли это послание?

— Недалеко от Хемптон-Корт. Примерно на уровне Дит- тона…

— Значит, бумагу кинули выше по течению на небольшом расстоянии оттуда… Кстати, Бансби, вам знаком этот замок?

Он поднес жемчужину к глазу моряка.

— Я знаю его, и еще как! — воскликнул моряк. — Это — Голден-Руфф. Очень подозрительный замок. Он расположен на одном из островков, к которому категорически запрещено приставать. Даже нельзя становиться на якорь вблизи. Говорят, это клиника для чокнутых, но я этого не знаю. Если эту хижину называют Голден-Руфф, то потому, что, если смотреть издали, черепицы на ней сверкают, как золото…

— Бансби, вместо десяти фунтов получите все двадцать, если отвезете меня туда и поможете высадиться…

— Да я сделаю это бесплатно! — воскликнул моряк. — Если я смогу вам помочь, господин Диксон, мне на всю жизнь хватит хвастовства!

Гарри Диксон задумался.

— Можно тайно окружить замок, но это может дорого обойтись Тому… Лучше поработаю в одиночку, — решил он.

День клонился к вечеру. Быстрый автомобиль несся по берегу вверх по течению, направляясь к Вест-Энду. Он вез Гарри Диксона и его скромного компаньона к большому ночному приключению.

* * *

Несмотря на дневные переживания, Том Уиллс заснул. Его можно было простить — ему было двадцать лет.

Но спал он чутко, а потому услышал рядом легкий шорох. Одним прыжком он вскочил на ноги и повернул выключатель. У изножия кровати стояла Ариана, положив палец на губы.

Я хочу вывести вас отсюда, — шепнула она.

Вы решили действовать в слишком поздний час, — с недоверием пробурчал молодой человек.

Она тряхнула головой:

Вы спасли маму, я не забыла об этом…

Как? Я спас мадам вашу маму?! — воскликнул пораженный Том.

В притоне Лью Кривого, — ответила она.

Маргарет… Чикенсталкер… — пробормотал молодой человек.

Это моя мама, — сказала девушка. В ее голосе звучала нескрываемая нежность и отчаяние. — Она совсем неплохая. Но всегда была игрушкой в руках отвратительных существ.

Она крепко сжала кулаки.

Сможете ли вы добиться от вашего учителя, мистера Гарри Диксона, не быть строгим по отношению к маме, если мне удастся вывести вас отсюда, — умоляюще сказала она, — и к папе, ведь он не так виновен, как считают.

Том Уиллс схватился за голову:

Ничего не понимаю. Мне кажется, я блуждаю в лабиринте, населенном безумцами. Но одно я могу утверждать: Гарри Диксон никогда не проявляет излишней строгости. У него исключительно толерантная душа. Он наказывает только истинное зло.

У меня нет времени объяснить вам всё, сделаю это позже. Я опасаюсь за вашу жизнь. Вечером произошли обескураживающие события. Брейсуотер похитил Лилит. Думаю, он убил ее. Мне ее не жалко, поскольку такая участь для нее справедлива. Хотя она моя сестра…

— Ваша сестра? У меня уже мозги не варят!

Ариана вдруг вздрогнула.

Вдали, в глубине зимнего сада послышались тяжелые шаги. Том узнал их. Такими шагами шло ужасающее черное существо, убившее Тьюрсхэма в павильоне в глубине сада.

— Быстрее, — выдохнула Ариана. — Я сумела открыть комнату мамы. Она нас ждет. Если бы мы знали, где находится папа! Но когда наступает ночь, он несет охрану вне дома. Если мы встретимся с ним, то все будем спасены… Быстрее!..

Том Уиллс быстро оделся.

— Погасите свет.

Кто-то тихо скребся в дверь.

— Это ты, мама? — тихим голосом спросила Ариана.

— Да, Дитя. Пошли… Черная Тварь удалилась.

Бледный лунный свет сочился через стеклянный потолок зимнего сада, едва разгоняя царивший в нем мрак.

Том Уиллс разглядел силуэт Маргарет Чикенсталкер.

— Ариана, дитя мое, возьми за руку мистера Уиллса, — прошептала она, — пройдем за зарослями калины. У меня ключ от дверей теплиц.

Они молча двинулись под прикрытием зарослей.

Пальмы, кактусы и калина выглядели угрожающими.

По редким лужам лунного света пробегали неясные тени. Фонтаны словно плакали в ночи, пропитанной запахами умирающих цветов.

— Вот и дверь, — шепнула Маргарет.

Она протянула руку, и ключ заскрипел в замочной скважине.

Мощный удар обрушился на всех троих сразу. Том упал на колени. Лассо, вылетевшее из ночного мрака, оплело разом всю троицу. Одновременно сверху упала сеть из волокон конопли, пленив их, как стервятник пленяет рыбу, выхваченную из воды.

Над садом вспыхнули яркие огни.

Высокая форма, закутанная в черную вуаль, возвышалась над пленниками. Том сразу узнал ее.

— А! — прозвучал ужасающий голос, исходивший из-под темных одежд. — Вот и вся троица. Я поджидала вас, чтобы убить…

Ткань приподнялась, высунулась длинная костлявая рука с огромным серпом, бросавшим синие отблески в лучах ярких ламп.

* * *

Баржа медленно приближалась к острову.

В темноте Гарри Диксон различал лебедки, тали и прочие инструменты для проведения земляных работ. Они были свалены на песке маленького пляжа.

Наверняка собираются укрепить откосы, — сказал он. — Но, пожалуй, слишком поздно.

Они пристали к северной части островка, и Гарри Диксон велел Бансби ждать его.

Он решительно направился к первой же калитке.

Она была бронированной, словно ее предназначали для банковского сейфа…

Чтобы справиться с ней, потребуется не один час, — буркнул он. — Попробуем забраться наверх…

Он заметил платформу низкой пристройки и быстро вскарабкался на нее. Перед ним было две двери-окна.

Та же история, — проворчал он. — На заре я, быть может, открыл бы их. Тысяча чертей, в Тауэр проникнуть легче.

Он двинулся вдоль высокой террасы и вдруг замер на месте.

До него доносился громкий храп: кто-то спал внизу сном праведника. Он наклонился и увидел в нескольких футах от себя деревенскую лавку, на которой спал охранник. Человек не выглядел опасным, но рядом с ним лежала громадная собака, начавшая проявлять беспокойство.

Плоп!

Сухой щелчок, словно треснула от сильного ветра ветка дерева. Револьвер сыщика, снабженный глушителем, положил конец карьере опасного зверя.

Охранник заворчал во сне.

Гарри Диксон выбрал крепкие лианы и быстро спустился к спящему человеку.

Через мгновение он всем весом обрушился на спящего.

— Любое движение будет последним! — прошипел сыщик, поднеся револьвер к виску мужчины. — Ого! Вот так встреча. Доброй ночи, старина Дэвид Холмер!

— Гарри Диксон! — простонал человек.

— Игра окончена, и вы проиграли, — сказал Гарри Диксон. — Если хотите хоть капельку снисходительности от судей Олд-Бейли, ведите меня внутрь этого поганого заведения.

Охранник поднял на сыщика печальные глаза.

— Если и есть человек, которого бы я хотел увидеть этой ночью, то именно вас, Гарри Диксон, — серьезным тоном заявил охранник.

* * *

С трудом высвободив руку, Ариана обняла за талию неутешно рыдающую мать.

— Лучше окончить свои дни так, мама, — шепнула она, — чем продолжать эту проклятую жизнь. Боже, ты видишь всё, сможешь ли нас простить!

— Отлично, — засмеялось таинственное черное существо и продолжило гнусавым голосом: — Завтра будете у Бога, если не у дьявола. И этот дурак Пиви вскоре присоединится к вам, а также великий кретин по имени Гарри Диксон.

— Вы пока не держите его в своей власти, демон, — выкрикнул Том, — а вас отправит в ад именно он с помощью лондонского палача!

Черное чудовище рассмеялось:

— Ваши головы рядом друг с другом, а потому я срублю их одним ударом. А!.. А!..

Серп взмыл в воздух, раскрутился и ринулся в сторону пленников, как железная птица… и… покатился по земле с металлическим лязгом.

Кровожадное чудовище вскинуло вверх обе руки, похожие на чудовищные когти. Словно в ночи возникла гигантская летучая мышь, готовая взлететь в темное небо.

Чудовище завопило. Это был рев смертельно раненного зверя.

Из-за кустов послышались выстрелы.

Раздался последний выстрел, и смертоносное существо покатилось по земле, окрашивая ее кровью.

Финита ля комедия! — произнес ясный голос.

Гарри Диксон с еще дымящимся револьвером в руке появился в саду.

Учитель! — всхлипнул Том, едва не теряя сознание.

Пиви, — произнес Гарри Диксон, поворачиваясь к сопровождавшему его охраннику, — забирайте свою жену и дочь. Лучше будет, если они не увидят дальнейшего.

Человек безмолвно подчинился приказу сыщика.

Гарри Диксон подошел к трупу и брезгливо отбросил ткань.

Катарина Чикенсталкер! — вскричал Том Уиллс.

Пресловутый демон, — ответил Диксон, отпихивая ногой окровавленный труп.

Вы знаете, кого вы только что отпустили?! — воскликнул Том Уиллс.

Еще бы, — усмехнулся Гарри Диксон. — Этот бедняга не кто иной, как Пиви. Настоящий Дэвид Холмер, вот он, вернее, вот она, дохлая у ваших ног!

 

Эпилог

Несколькими короткими строками в своих мемуарах Гарри Диксон записал последние разъяснения этой мрачной драмы.

Мы воспроизводим их дословно и просим у читателя прощения за их кажущуюся сухость.

Пиви — мелкий мошенник, работавший без размаха, — двадцать лет назад поступает на службу к дамам Чикенсталкер с намерением их обворовать. Но любовь берет верх над его дурными наклонностями. Он влюбляется в самую младшую из сестер, мисс Маргарет, и женится на ней.

Рождается Ариана… Лилиан посвящена в тайну. Она — женщина аморальная. И заставляет Пиви жениться на ней. Рождается Лола.

Финал: все выходит наружу. Третий брак с Катариной из мести на этот раз. И через год на свет появляется Лилит.

Девочки воспитываются в деревне, в Голден-Руфф, имении, которое сестры Чикенсталкер приобрели в окрестностях Лондона.

Катарина раскрывает криминальное прошлое своего мужа, троеженца.

Он — вор… Он продолжает воровать. И делает это весьма успешно, потому что стал Дэвидом Холмером, бандитом, которого не удается схватить. Потому что он стал работать по наводке Катарины, которая оказалась истинным криминальным гением.

Годы идут, дочери растут. Становятся настоящими красавицами. Но в них обитает дух зла. Чуть-чуть в Ариане, в Лоле больше, а Лилит, самая красивая, которой исполнилось шестнадцать лет, оказалась истинным чудовищем. Дочь, достойная своей матери.

Рождается банда Белой Розы…

В определенное время члены ее в качестве клиентов являются в магазин в Ковент-Гарден. Если им вручают пресловутую белую булавку, значит, им поручается миссия. Это воровство или грабеж в обществе, в котором они вращаются. Каждая жемчужинка этого скромного украшения содержит двойное изображение. Одно изображение — рай, где вор после выполнения миссии получает вознаграждение. Второе изображение — девушка, которая и есть награда. Ариана часто отказывается от этой отвратительной обязанности. Поэтому ее вскоре низводят на ступень служанки.

Но среди восьмерки возникает бунт. Двое из них, те, о которых в этом рассказе не упоминают, заплатили своей жизнью. Позже мы узнаем, как это произошло. Остальные подчиняются.

Но к бунтарям присоединяется Пиви. И исчезает.

Мы знаем, что Катарина настолько нагла, что не боится привлечь к поискам полицию.

Он возвращается и подчиняется. Таким образом, исчезнувшая личность под именем Дэвида Холмера однажды на короткое время появляется в магазине в Ковент-Гардене, где его замечает Банкерсмит-Диксон.

Приходит черед ужасной драмы цирка Харамбур.

Два джентльмена-грабителя погибают во время пожара, поскольку этого хотел директор Харамбур, он же мисс Катарина Чикенсталкер.

Гарри Диксон идет по следу, и, несмотря на свою вызывающую храбрость, Катарина начинает испытывать страх. Остальные бандиты укрываются на острове.

Кроме Олдера, который соглашается выполнить новое задание и погибает, остальные отказываются участвовать в новых преступлениях. И подписывают себе смертный приговор.

Лилиан убита в Ньюгейте. Когда ее дочь Лола узнает о ее смерти, она кончает жизнь самоубийством.

Остается Лилит. В последний вечер Брейсуотер сумел добраться до нее. Он уволакивает ее к реке и бросается в воду вместе с ней. Их трупы были найдены ниже по течению, обнявшимися в смертельной схватке.

* * *

А что Пиви, Маргарет и их дочь Ариана?

Записки Гарри Диксона ничего не сообщают об их участи.

Но мы знаем, что великий сыщик, чье сердце умеет судить лучше английских судей об истинной вине людей, ничего не сделал, чтобы задержать их в тот день, когда пассажирское судно навсегда увезло их в дальние края, где, быть может, они обрели спокойствие и счастье.

 

Зеленый дождевик

Если бы в чудесный день ежегодного отпуска Фредди Маллемсу сказали, что ему предстоит сыграть существенную роль в истории своей страны, он бы от души посмеялся. Фредди Маллемс был самым что ни на есть аршинником, иными словами, продавцом в «Большой торговой галерее Кони и Буканен» на Грит-Истерн-стрит.

И служил он в отделе новых товаров. У него был весьма презентабельный вид, он умел вести вежливую беседу и даже мог ввернуть комплимент, имея дело с колеблющимся покупателем. Кони и Буканен по достоинству ценили его и платили ему тридцать шесть шиллингов в неделю.

Согласно закону, «Большая торговая галерея» предоставляла своим служащим ежегодный оплаченный отпуск продолжительностью в восемь дней, а потому Фредди решил использовать эти восемь дней во второй половине августа, когда покупателей в магазине было мало.

Он, отказывая себе во всем, сэкономил большую часть своей зарплаты. Кроме того, в предвидении прекрасных дней отдыха он отложил несколько фунтов, которые добрая тетушка Миллисент из Саттонхилла прислала ему по случаю Нового года, дня рождения племянника и дня святого Хериберта, небесного покровителя его покойного дядюшки Хериберта Маллемса.

Многие годы Фредди Маллемс, получив отпуск, спешил в деревеньку вблизи шотландской границы, чтобы, сидя в лодке с удочкой в руках, порыбачить. Но в этот раз он решил отправиться в Саттонхилл к своей доброй тетушке Милли, ибо собирался в поездку не в одиночестве.

Его сопровождала Ева Габров, одна из секретарш-машинисток «Кони и Буканен». Она отправлялась с ним, не опасаясь бесчестья, поскольку Фредди собирался представить ее тетушке в качестве невесты.

Если молодой человек был любезен и даже красив, то мисс Ева Габров была во всем достойна его. Стройная девушка, блондинка с природным платиновым отливом волос, что редко встречается в наши времена. У нее были очень нежные светло-голубые глаза. Она была на хорошем счету у начальства и зарабатывала почти столько же, сколько и Фредди: тридцать пять шиллингов в неделю.

Молодой человек пребывал в мечтательном настроении всё субботнее утро, и полуденный звонок означал для него полную свободу в ближайшие восемь дней.

Он стоял, облокотившись на прилавок, забытый покупателями, и рассеянно разглядывал убранство магазина, с которым собирался временно расстаться без особых сожалений.

Август, кстати, лишил «Большую торговую галерею Кони и Буканен» большей части покупателей.

Продавщица парфюмерного отдела красила ногти, ее коллега из отдела кожаных изделий читала книгу Уоллеса, а продавец аксессуаров и принадлежностей для путешествий вручную набивал себе сигареты про запас.

По залу бродила парочка, явно не собираясь что-либо покупать в почти безлюдных отделах. Высокий рыжий мужчина с короткой стрижкой, одетый в толстый твидовый костюм цвета жженой охры, и маленькая женщина с безразличным выражением лица.

Бросив презрительный взгляд на парфюмерию и чемоданы, безразлично пройдя мимо читательницы романа, они остановились у прилавка Фредди.

Женщина указала на дождевик из прозрачного зеленого шелка:

Примерно вот это, Зах…

Она говорила по-немецки, и Фред, немного полиглот, поспешил добавить на том же языке:

Великолепное качество, мадам, к тому же у нас скидка на этот товар, что обеспечит вам солидную экономию… Яволь!

Мы хорошо понимаем английский, — сказал рыжий мужчина на безупречном английском. — Пусть мадам примерит плащ.

Дождевик прекрасно подошел даме с безразличным лицом, и покупка была тут же решена.

Фредди вручил паре чек и передал товар упаковщику.

Большие часы у входа пробили десять часов.

«Еще два часа, и можно идти в кассу, — подумал молодой человек, — а потом свобода!»

Пара вернулась, чтобы забрать небольшой пакет с дождевиком. Мужчина бросил сурово-холодный взгляд на Фредди и не ответил на его вежливое прощание.

Поганая морда, — пробормотал продавец, — а глаза, как у змеи!

Чтобы утешиться, он задумался о глазах Евы Габров и сказал себе, что они имели тот же светло-голубой оттенок стали, но как они были прекрасны. От любовной мечты его отделял всего один шаг.

Девушка поступила на службу в «Кони и Буканен» полгода назад. Она занималась общей перепиской, и Фредди мог подойти к ней лишь в субботу, когда вручал ей небольшой список товаров из отделов, за которые отвечал.

Они перекидывались всего несколькими словами до дня, когда новая секретарша внезапно сказала ему:

Я вижу, господин Маллемс, что выделаете меньше орфографических ошибок, чем остальные.

Он был уязвлен, но вежливо ответил:

Простите, мадмуазель, я их вовсе не делаю.

Она бросила на него высокомерный взгляд:

— Какое самомнение, молодой человек!

Фредди покраснел.

— Я окончил Кембридж, мадмуазель, и имею степень доктора философии и естественных наук. Но поскольку преподавателей в избытке и вряд ли я могу рассчитывать на подходящее место ранее четырех или пяти лет, то зарабатываю на жизнь, чем могу.

— Вот как! — сказала она, вручая ему расписку за его инвентарный список.

Прошло несколько недель, и они не обменивались словами, не имеющими отношения к их непосредственным обязанностям.

Однажды Фредди застал ее за чтением журнала. Она пребывала в угрюмом настроении.

— Полдень миновал, господин Маллемс, — проворчала она, — а инвентарные списки к этому времени должны быть переданы мне.

— Последняя клиентка ушла от меня ровно в полдень, — отпарировал Фредди. — «Кони и Буканен» не платят мне за то, чтобы я выставлял клиентов за дверь.

— Несомненно, — сказала она, — кстати, вы человек ученый. Скажите мне, что такое «хлорбот»?

Молодой человек расхохотался.

— Если бы я не был ученым человеком, как вы изволили выразиться, — ответил он, — я бы оставил ваш вопрос без ответа! Слово не имеет никакого научного смысла, но мой бедный дорогой дядюшка Хериберт только и говорил… нет, не о хлорботе, весьма опасном веществе, а о самом слове. В жаргоне специальных лабораторий под этим словом подразумевается вещество для обесцвечивания крови.

— Хорошо, вы, я вижу, принадлежите к семье ученых!

— Э-э-э… слишком выспренно! Дядюшка Херйберт, брат моего покойного отца, был военным врачом, отличным лекарем, который в свободное время, а его у него было предостаточно, занимался органической химией. История любопытная, но слишком длинная, чтобы излагать ее вам. Кстати, она вас не заинтересует.

Много вы понимаете? Вы думаете, что меня интересуют только списки заказов, инвентарные сводки конца недели и коммерческая переписка «Кони и Буканен»?

Счастлив узнать, что это не так, мадмуазель, но время закрытия уже давно прошло, а я провожу уик-энд в деревне. Адью!

Таким образом, молодой человек отомстил за легкое оскорбление, нанесенное ему в первую встречу.

Но на небесах было записано, что их кисло-сладкая перебранка не закончится этими краткими беседами.

Фредди остановился у служебного входа, чтобы выкурить первую сигарету свободы в ближайший уик-энд, когда Дженни Леройд, красивая продавщица парфюмерного отдела, остановилась перед ним.

Малыш Фредди, когда ты пригласишь меня на прогулку к истокам Темзы?

Когда у меня будет автомобиль, вдвое более красивый, чем автомобиль мистера Бинкслопа, в котором ты разъезжаешь по субботам и воскресеньям, малышка, — весело ответил Фредди Маллемс.

Вы грубиян, сэр, — обиженно сказала Дженни, но тут же смягчила тон, — с тобой я бы обошлась без авто… может быть, выпадет денек, когда ты решишься. Гудбай! Молодой дурачок!

Фредди двинулся по Олд-стрит, где ел в ресторане фиксированных цен.

И был крайне удивлен, когда заметил, что почти одновременно с ним в ресторане появилась мисс Ева Габров, которую он здесь никогда не встречал.

Все столики были заняты, кроме того, который был зарезервирован для Фредди Маллемса.

Молодой человек заметил, что секретарша находится в затруднении, и подошел к ней:

Можете занять мое место, мадмуазель. Я подожду, пока вы закончите свой ланч, если не освободится другой столик.

Столик, который вы называете своим, рассчитан на двоих, — ответила она. — Если не видите никакого неудобства, я позавтракаю, сидя напротив вас.

— Польщен, — пробормотал Маллемс.

— Я так не думаю, сэр, а главное — не хочу, чтобы это нанесло травму мадмуазель Леройд.

— Сия молодая дама для меня ничто. Я ничего не должен ей, она не должна мне, — с раздражением ответил он.

Они сели за столик, и официант вскоре обслужил их.

— Но мисс Дженни Леройд красива.

— Очень красива, — серьезно ответил Фредди.

— Я думала, вы «в любви» с ней.

— А если бы и так? — нервно отпарировал продавец.

— Не злитесь… Боже, вы раскраснелись, как петушиный гребень! Какой вы мнительный. Послушайте… Я не люблю подслушивать под дверьми, но мисс Леройд говорила так громко, что было невозможно не услышать то, что она требовала от вас только что.

— Прекрасно! Мадмуазель, теперь вы знаете, что я не являюсь счастливым владельцем автомобиля, чтобы возить мисс Леройд за город.

В голубых глазах сверкнул гневный огонек.

— А отвезете меня в деревню даже без автомобиля?

— Нет, — сказал Фредди, — я не сделаю этого.

— А почему?

— Потому что я вас не люблю… совсем!

Она неторопливо наколола на вилку зеленую оливку.

— Прекрасно… Всё же отвезите меня.

Они сели на небольшой прогулочный пароходик, переполненный людьми, едущими на воскресный отдых, и высадились недалеко от Кингстона, чтобы пройти через лес.

Сильнейшая гроза вынудила их искать убежище в крохотном лесном постоялом дворе, где они оказались единственными посетителями.

Они провели в нем весь воскресный день, а вечером вернулись в Лондон, проделав большую часть пути пешком.

Когда вдали засияли огни столицы, мисс Габров потребовала рассказать ей историю дядюшки Хериберта.

— Она забавна, — ответил Фред Маллемс. — У моего дядюшки вся библиотека состояла из одной книги «Человек-невидимка» Герберта Уэллса. Вы знаете, там речь идет об ученом, некоем Гриффине, которому удалось стать столь же прозрачным, как воздух. Для этого он стал использовать вещества для обесцвечивания крови.

Этот факт поразил моего дядюшку. Он совершенно не верил в возможность такой сказочной невидимости, но его заинтересовал способ решения проблемы. Он потратил десять лет на поиск веществ, которые до этого существовали только в воображении великого писателя. Он их открыл, как я полагаю, а главное — заставил говорить о себе в научных кругах. Этимология слова «хлорбот» показывает, насколько мой дорогой дядюшка был знаком с терминологией, используемой в науке. Хлор — прекрасное обесцвечивающее вещество. Он назвал свое вещество «глоток хлора». Странная вещь, название, благодаря своей звучности, запомнилось и перешло в разговорный язык ученого мира.

Ваш университетский диплом должен был сделать вас сотрудником доктора Хериберта, — сказала мисс Габров.

И не думайте! Он слишком ревниво относился к тому, что называл своими работами. Кроме того, мой дорогой дядюшка повсюду видел шпионов, даже в моей тетушке Миллисент, а она, бедняга, не могла отличить кислоты от щелочи. Для нее самым сложным веществом была соль. Думаю, она вряд ли подозревала о том, что мышьяк токсичен.

Затем они заговорили о других вещах. Заходящее солнце удлиняло их тени, которые убегали по дороге от них, одиноких путников. Шаг за шагом тени сближались.

И они стали женихом и невестой.

* * *

Полдень!

Пронзительный звонок пронесся по помещениям магазина. Он объявлял об уик-энде, о чудесном недельном отпуске. Он вызвал лихорадочную спешку служащих, покидающих торговую галерею.

Мегафон центральной кассы называл имена счастливчиков, которым полагался ежегодный отдых. Среди них прозвучало имя Фреда Маллемса.

— Тех, кто уходит в ежегодный отпуск, просят пройти в кабинет мистера Бекса, — надрывался громкоговоритель.

Мистер Бекс был начальником отдела кадров в магазине «Кони и Буканен» и прямым начальником всех служащих.

— Он попытается отщипнуть от наших деньков, — перешептывались избранные, — но на нашей стороне закон.

Бекс, толстый человек с лицом буйвола, всегда готовый одернуть, обругать и наказать подчиненных. Но в этот раз, против всех ожиданий, он буквально источал мед и сахар, беседуя с Фредди Маллемсом.

— Похоже, наши лучшие работники сговорились, чтобы одновременно отправиться в отпуск, — заявил он, — вы, господин Маллемс, и вы, мисс Габров.

Ева поклонилась, услышав комплимент, и улыбнулась жениху.

— Похоже, — продолжал мистер Бекс, — вы собираетесь провести отпуск в Саттонхилле, господин Маллемс? Вы знаете, что мы почти соседи? Я провожу свои уик-энды старого холостяка в небольшом коттедже, который снимаю в Слутерсхэме.

— Это, действительно, совсем рядом, — признал молодой человек.

— Так вот! Вы доставите мне удовольствие, если зайдете ко мне на чай завтра, вместе с мисс Габров. У меня прекрасная коллекция бабочек и жуков, которую с удовольствием вам покажу.

— Правда? — без особого энтузиазма спросил Фредди.

Мистер Бекс подписал отпускную ведомость и кассовый чек на выплату двухнедельного содержания.

Чтобы расписаться в документах, Фредди наклонился над столом, и его взгляд упал за стол.

На низком табурете, скрытом от посторонних глаз столом, лежал темно-зеленый дождевик.

Это не имело никакого значения. Такие дождевики носили многие в этом году, но у этого плаща была одна особенность: вдоль шва правой проймы тянулась тонкая лента липкой ленты, так называемой «невидимки». Фредди узнал дождевик, который он только что продал немецкой паре.

Он расстался с мистером Бексом, пожав ему руку. Это было первое рукопожатие, которым он обменялся с начальником отдела кадров.

Ева дала ему знак подождать ее. Ее присутствие было необходимо для мистера Бекса по делам службы.

«Полагаю, — подумал он, выйдя за дверь, — клиентка заметила замаскированный надрыв и направилась с жалобой прямо в дирекцию, но почему мне не сделали замечания?»

Он пожал плечами. Радуясь, что его промах не имел последствий, он вышел из магазина.

В нескольких шагах от выхода его ждала Дженни Леройд.

Малыш Фред, — проворковала она, — вы знаете, что я покидаю «Кони и Буканен»?

Быть того не может? Какая муха вас укусила, глупышка?

Никакая не муха. Меня уволил этот буйвол Бекс. В общем, мне всё равно… из-за моей зарплаты, а мой друг Бинкслоп будет доволен.

По какой причине Бекс вас уволил?

Из-за одной рыжей обезьяны, которую сопровождала другая рыжая обезьяна. Оба болтали на немецком. Говорят, я их подслушивала… надо же! Я понимаю их поганый язык не больше, чем готтентоский или эскимосский.

Как это случилось? — спросил Фредди, внезапно ощутив некое любопытство.

Ладно… это чуть-чуть касается вас. Если я и не прислушивалась к их болтовне, то все же попыталась это сделать. Они болтали в маленьком холле позади кабинета Бекса, через который мы ходим, чтобы попасть в раздевалку. И я слышала, как они дважды произнесли ваше имя, Фредерик Маллемс.

Ну что ж. Это действительно мое имя! Но откуда эти иностранцы его знают и почему это их интересует?

Слишком много от меня требуете, малыш. Но возвращаясь из раздевалки, вижу, как парочка беседует с толстяком Бексом. Тот бросил на меня взгляд, словно хотел сожрать, и начал вопить:

«Мисс Леройд, вы безгранично нахальны… вы нескромны. Вы пытаетесь подслушать частные разговоры клиентов и ваших начальников».

Я разозлилась в свою очередь и наговорила ему вещей, которые вряд ли приятно слышать подонку вроде него.

«Ваши клиенты, — ответила я, — мне на них плевать с высокой колокольни! Они такие же боши, как и вы»!

«Я вас увольняю!»

«Я не заставляла вас говорить это!»

Кстати, Маллемс, не угостите ли меня стаканчиком?

Фред Маллемс был в нерешительности. Ева должна была вот-вот появиться, но Дженни его успокоила.

— Мисс Габров будет занята еще не менее получаса, — заявила она.

Они заняли столик на ближайшей террасе кафе.

— Малыш, — сказала мисс Леройд, потягивая оранжад, — быть может, у меня не случится оказии поздравить вас с женитьбой на мисс Еве. Надеюсь, вы будете счастливы. Я действительно хотела бы быть на ее месте. Разве она тоже не немка?

— Нет, полячка.

— Хрен редьки не слаще. Неужели на всем острове не нашлось красивых англичанок?

Фредди рассмеялся:

— Их полным полно, начиная с мисс Дженни Леройд. Уверен, найдется немало хороших английских парней, чтобы строить ей глазки.

— Льстец! Ухожу. Ваша полячка может объявить войну, если я засижусь тут. Послушайте, если вам, как в сказке, понадобится малыш или малышка, вспомните о Дженни Леройд!

Она ушла, послав ему воздушный поцелуй и оставив Фреда в некотором мечтательном состоянии.

«Что этим двум немцам надо от меня?» — подумал он.

Но вскоре эта мысль улетучилась. Мисс Ева Габров вышла из магазина «Кони и Буканен» и стала искать его взглядом.

 

Встреча

Против всех ожиданий добрячка тетушка Милли встретила Еву Габров вежливо, но особых чувств не проявила.

Вдова Хериберта Маллемса была маленькой розовой толстушкой с белоснежными волосами, веселой, как французский зяблик.

Но она прекрасно подготовилась, чтобы устроить суженым почетную встречу. Стол был накрыт в желтой гостиной и сверкал серебром и фарфором. Стол украшали несколько бутылок рейнского вина, к которому питал слабость дядюшка Хериберт. Они, как часовые, окружали фруктовый пудинг, которым в доме заслуженно гордились.

Они угостились телячьим жарким и курицей с золотистой корочкой. Но обед прошел почти в полном молчании. Когда Фредди бросал случайный взгляд на тетушку, та отворачивалась.

«А ведь тетушка Милли, — думал он, — не раз советовала мне жениться. Моя невеста, похоже, ей не понравилась».

Ева Габров выглядела спокойной и почтительной, словно не замечая холодка, остудившего атмосферу обеда.

Она немного растопила сдержанность тетушки Милли, сев за пианино и сыграв старый вальс. Старушка отбивала ритм ногой и легкими покачиваниями головы.

Очень мило, — сказала она, когда пианистка последним аккордом завершила свое выступление, — как называется этот вальс, милая?

Это старинный немецкий вальс, который, если не ошибаюсь, называется Sehnsucht.

Мне кажется, я его когда-то слышала, — прошептала старушка, пытаясь собраться с воспоминаниями.

Ева Габров рассмеялась:

О, милая дама, я немного сомневаюсь, поскольку это был небольшой грешок из юности моего отца, который сочинил его во время пребывания в Гейдельберге, где некоторое время учился.

Возможно, — ответила тетушка Милли, впрочем, без особого убежденности, — однако… однако… но я думаю, вы простите старую ворчунью, чья голова иногда раскачивается, как маятник. Не так ли?

Служанка унесла остатки десерта.

Вы не забыли, Фредди, что мистер Бекс пригласил нас к себе на чай.

— Э-э-э… — промычал молодой человек, — приглашение, без которого я мог бы обойтись. Я обожаю порхание бабочек вокруг цветов и возмущаюсь, когда вижу этих милых созданий наколотыми на булавки.

— Однако надо его посетить, — решительно возразила Ева, — мистер Бекс хороший начальник, и не стоит его раздражать. Мы обещали навестить его.

— Раз обещано, надо исполнять, — внезапно вмешалась в разговор тетушка Милли. — Идите, дети мои. Надеюсь, вы прекрасно проведете время. Но не забудьте вернуться до темноты.

Она повернулась к Еве Габров и пояснила:

— Фредди вам скажет, что у меня привычка запираться на тройной оборот ключа, когда наступает ночь.

Фредди рассмеялся:

— Это правда! Надо знать, дорогая Ева, что тетушкин дом ночью превращается в настоящую крепость.

Мисс Габров удивленно вытаращила глаза:

— Но ведь этот район считается спокойным. Я никогда не слышала, чтобы здесь, в Саттонвилле и его окрестностях, происходили неприятные вещи.

— Действительно, даже кур не крадут! — воскликнул Фредди. — Но, поступая так, тетушка Милли подчиняется последней воле дядюшки Хериберта.

— Бедняга считал, что в доме хранятся секреты, — с печальной улыбкой подтвердила тетушка Милли. — Я уверена в обратном, но на смертном ложе он отдал мне строгий приказ следить за его так называемой лабораторией. Я исполняю его волю, словно эта комната наполнена сокровищами, а не пылью и старыми бутылками.

— Мы явимся к поверке, — обещал Фредди, нежно расцеловав старушку.

Когда он, стоя перед зеркалом, примеривал новую кепку, тетушка Милли отвела его в сторону:

— Вы знаете, Фредди, не хочу противоречить словам вашей невесты, но послушайте. Я кое-что напою вам на ухо.

Молодой человек удивился:

— Но это тот вальс, который только что играла Ева и который был сочинен ее отцом в студенческие дни!

Теперь я вспомнила, где слышала этот вальс. Это было в Радужном коттедже в год смерти вашего дядюшки. Я уже не помню, кто арендовал эту виллу в тот год, но хорошо помню, что там играли этот вальс. Я даже запомнила фрагмент, который вам напела.

Радужный коттедж… мы идем именно туда. Нынешний арендатор — мистер Бекс. Но не думаю, что это был он, поскольку вряд ли отличает одну ноту от другой.

Нет, это не он. Я это точно знаю. Ваш мистер Бекс отвратительный толстяк, а имя другого человека, который играл вальс, мне неизвестно. Это был красивый мужчина, куда более приятный на вид.

Фредди, вы идете? — крикнула Ева из глубины сада.

День выдался чудесный. Не очень жаркое солнце вызолотило далекие холмы на берегу Темзы, пустошь казалась пурпурной из-за вереска и желтого ракитника. Ласточки, кувыркавшиеся в лазурном небе, испускали голосистые трели.

Пейзаж околдовывал. Фредди думал о любимой девушке, и вальс совершенно вылетел у него из головы.

Мистер Бекс сердечно принял их, приложил немало усилий, чтобы заинтересовать гостей своими коллекциями насекомых и школьными гербариями.

Только мисс Габров, несомненно, из вежливости обращалась за разъяснениями, требовала подробностей и даже позволила своему жениху дразнить золотых карасей в крохотном бассейне в саду, пока внимательно слушала курс энтомологии, который читал ей мистер Бекс.

Но начальник отдела кадров «Кони и Буканен» из деликатности не стал слишком долго держать молодых людей перед засушенными растениями и мертвыми насекомыми. Угостив их великолепным чаем и пирогом, который оказался не столь хорош на вкус, он отпустил гостей, сердечно пожелав на дорогу.

Я не буду красть время, которое вам необходимо, чтобы строить планы на будущее. Идите, я рад, что встретился с вашей молодостью. Этим ограничивается мой эгоизм. Счастливого отпуска!

Он куда лучше, чем я думал, — сказал Фредди, когда они полем возвращались домой.

— Люди на работе и на отдыхе ведут себя совершенно иначе, — ответила Ева. — Мистер Бекс очаровательный человек и очень культурный. А на работе он суров и придирчив.

День клонился к вечеру, но солнечные лучи словно наполняли пустошь огнем, и молодые люди поспешили отыскать укрытие. В двух милях от Саттонвилля протекает Грини, небольшой приток Темзы, который петляет по лесистой местности.

— Пойдем в пещеру Прометея, — предложил Фредди.

— Что за мифологическое местечко?

— Прелестный грот в чащобе. Скалы там имеют любопытные очертания. В одной из них некий джентльмен узрел фигуру Прометея, прикованного к скале в ожидании прилета орла-мучителя.

Когда они выходили на лужайку, где находился грот, Фредди недовольно вскрикнул:

— Здесь уже есть люди… Эти автомобилисты — настоящие тараканы, которые портят всё вокруг! Похоже, мне знаком этот «понтиак».

Он указал пальцем на длинный элегантный автомобиль, оставленный пассажирами и спрятанный под ветвями плакучей ивы.

— Это же машина мистера Бинкслопа!

Ева Габров поджала губы.

— В этом случае и мисс Леройд поблизости, — сказала Ева.

И словно подтверждая ее правоту, послышался веселый голос.

— Эй, влюбленные, топайте сюда к автомобилю. У нас в багажнике есть шампанское!

Фредди поднял глаза и увидел оживленную Дженни Леройд, которая поспешно спускалась с зеленого холйа. За ней с осторожностью следовал толстый мужчина с серьезным выражением лица.

— Представляю вам мистера Джедода Бинкслопа, — сказала она, подойдя к молодой паре. — Вы знаете, что мы, он и я, в том же положении, что и вы, голубки?

— Что это значит? — спросил Фредди.

— Всё просто. Вчера вечером я сказала Жедоду: «Друг мой, мне заплатили за восемь дней, как служанке, уволенной за пережаренное жаркое. Меня выбросили на тротуар Лондона, самую грязную и отвратительную мостовую в мире. Разве это не так? Я спросила себя, что буду делать, когда истрачу последнюю зарплату на покупку шляпки цвета морской воды. Стану хористкой в каком-нибудь заведении на Друри-Лейн? Это мне бы подошло, умей я петь, но у меня нет талантов, кроме умения квакать, как лягушка, или кричать, как ласточка».

— Простите, это не так, дорогая, — серьезным голосом возразил мистер Бинкслоп.

— Видите, у меня даже еще меньше талантов, чем я думала… Мне остается только кинуться в Темзу с высоты Тауэрбриджа.

— Вы хорошо ныряете и также хорошо плаваете, Дженни, — заявил ее ухажер.

— Таков мой шанс. Я всё время повторяла себе: «Что делать? Что делать?» В конце концов Жедода осенила идея. Они ему не приходят в голову ежедневно, но в этот раз…

— Очень хорошая идея! — решительно подтвердил мистер Бинкслоп.

— Он мне сказал: «Выходите за меня замуж, мисс Дженни Леройд».

На что я ответила: «Правда? Я никогда не мечтала об этом, но такое возможно, ведь я вдова, а он холостяк».

— Простите, Дженни, всё наоборот!

— Несомненно, несомненно, но это одно и то же. Тогда мы обручились, а завтра обратимся с просьбой о выдаче брачной лицензии.

— Желаю вам счастья! — воскликнул Фредди Маллемс.

— Да, у нас его будет много! — кивнул мистер Бинкслоп.

— Честь по чести! — подтвердила мисс Леройд. — Ведь у Жедода есть автомобиль, яхта, деревенский дом, конюшня с пони, три охотничьих собаки, не считая счета в банке.

— Да, да, — подтвердил толстяк, — не стоит забывать о счете в банке, Дженни, и о заводе.

И это правда! — воскликнула блондинка. — У Жедоды есть завод, но от него так воняет, что я охотно обошлась бы без него.

Нет! — воскликнул мистер Бинкслоп. — Отличный завод и приносит кучу денег.

Он ткнул пальцем на юго-запад.

Если выйти из леса с той стороны, то будут видны его трубы.

Черт подери! — воскликнул Фредди. — В этом случае это фабрики внезапной смерти, как их называют в округе.

Да, — живо подтвердил мистер Бинслоп, — они работают по заказу государства на Военный департамент. А потому вы сейчас находитесь в запретной зоне.

Боже, вы готовы вышвырнуть нас отсюда! — с комической тревогой простонал Фредди Маллемс.

Нет… Я даю вам разрешение ходить здесь.

Почему гуляющим не разрешается свободно ходить по лесу? — с агрессией спросила Дженни.

Запрещено из-за шпионов, моя дорогая. Моя фабрика работает на английскую армию, выпускает газы и опасные вещества.

Хватит говорить об этих ужасах, Жедода! — воскликнула Дженни Леройд. — Ведь у нас есть шампанское, а оно не душит и не отравляет.

Ева Габров не открывала рта и, казалось, больше интересовалась парой болтливых сорок, а не разговором. Дженни порылась в багажнике автомобиля, достала скатерть, ведерко для льда, бокалы и бутылки с шампанским. Потом пригласила всех рассесться вокруг скатерти.

За наше счастье! За прекрасное будущее!

Пробки с хлопком взлетели вверх, и шипучее вино полилось в бокалы. Мистер Бинкслоп выглядел озабоченным. Несомненно, его мозг пытался привыкнуть к новой и великолепной мысли.

Дженни искоса поглядывала на него и едва сдерживала смех.

Внезапно толстяк бросил на нее укоризненный взгляд:

Ну, Дженни… начинайте!

Мисс Леройд звучно рассмеялась и, наконец, решилась стать серьезной.

— Мистер Маллемс, вы знаете, мы с Жедодой искали вас?

— Да, — живо подтвердил мистер Бинкслоп. — Мы искали вас, мистер Маллемс.

— Мы знали, что вы будете проводить отпуск у вашей тетушки Миллисент, которая в какой-то мере наша соседка, а вернее, соседка моего жениха.

Удовлетворенный таким оборотом разговора, толстяк-фабрикант решил дальнейшую беседу вести сам.

— Мисс Леройд, которая завтра станет миссис Бинкслоп, — сказал он, — рассказывала мне о вас. Когда я услышал ваше имя, то сказал себе: я знаю это имя, и знаю очень хорошо!

Он замолчал и с интересом глянул на молодого человека.

— Ваш дядюшка, майор Хериберт Маллемс, был великолепным человеком.

— А, вы знали моего дорогого дядюшку?! — воскликнул Фредди.

— Да, и весьма высоко ценил его. Я делал ему щедрые предложения, чтобы он стал работать на моем заводе. Он отказался, сославшись на то, что его опыты еще не завершены. Но обещал по их завершении вернуться к моему предложению. Увы, он раньше времени скончался, — печально завершил свою речь мистер Бинкслоп.

— И это всё, что вы хотели сказать мистеру Маллемсу?! — воскликнула мисс Леройд.

И снова толстяк оказался в затруднении.

— Тогда я скажу вместо него, — заявила Дженни, — поскольку сегодня утром мы приняли решение, Жедода и я, что негоже племяннику майора Маллемса, имеющего научные степени и дипломы, тратить время у «Кони и Буканен» за тридцать шесть шиллингов в неделю.

— Боги, тридцать шесть шиллингов! — вскричал мистер Бинкслоп. — Едва ли цена бутылки шампанского.

— Поэтому я и не могу пить его каждую субботу, — весело объявил Фредди.

Так вот, — продолжила Дженни, — он делает вам такое же предложение, какое делал вашему дядюшке. Не хотите ли поступить на работу на его завод?

Фредди с потрясенным видом обернулся, настолько предложение было неожиданным. Он пытался заглянуть в глаза невесты, ища ее согласия, но мисс Габров не отрывала взгляда от земли.

Мы поговорим об этом, — сказал он, — у меня восемь дней отпуска, и я собираюсь прожить их с единой мыслью отрешиться от всего.

Хорошо, хорошо, — кивнул мистер Бинкслоп, — но надеюсь, вы не вернетесь в «Кони и Буканен».

С деликатностью, которую было трудно ожидать от толстяка-фабриканта, мистер Бинкслоп перевел разговор на другую тему и принялся восхищаться пейзажем.

Уже долгие годы я борюсь за сохранение этого местечка, — сказал он. — До сих пор мне удавалось это делать, но не знаю, смогу ли продолжать это дело.

Мистер Бинкслоп улыбнулся и прижал палец к губам.

Тсс… государственная тайна, но думаю, могу вам кое- что приоткрыть. Мои заводы располагаются вблизи места, где добывают необходимое сырье для их работы.

Он указал на вход в грот, скрытый зеленью.

Здесь находятся богатейшие залежи минералов, необходимых мне. И однажды мне придется заняться их эксплуатацией.

А, — пробормотал Фредди, — образ Прометея в какой- то мере пророческий: бедный скованный бог, это — земля, а орел, который терзает ему печень, человек.

Да, да, — со смехом ответил мистер Бинкслоп, — неплохая находка. Не знаю, так ли мыслил тип, который хотел видеть именно этот образ в данной скале, тогда как остальные и я видим здесь только камни. Кстати, здесь обитал один маньяк. У него был Радужный коттедж, он целыми днями играл на пианино. Он сделал из этих скал излюбленное место паломничества, пока эта зона не стала запретной.

За будущее!

Сумерки уже превращались в ночь, когда Фредди, вспомнив об обещании, данном тетушке Милли, встал и попрощался с новыми друзьями.

Мистер Бинкслоп проводил жениха и невесту до дверей дома и расстался с ними с надеждой на скорую новую встречу.

Когда Фредди собрался войти в дом, Ева удержала его.

— Вы правы, Фред, — сказала она, — что не хотите думать ни о чем, как о своем отпуске, поэтому я не собираюсь оказывать на вас давление по поводу решения, которое вам предстоит принять.

— Дорогая Ева! — воскликнул молодой человек. — Вы, похоже, не очень довольны тем счастливым изменением, которое может случиться, если я приму предложение мистера Бинкслопа.

— Речь идет не об этом, — возразила Ева, чьи щеки покрылись густой краской. — Речь идет о мисс Леройд.

Она глубоко вздохнула.

— Я ревную, — прошептала она.

— Ревновать… к отличному будущему, которое предлагает ее муж?

— Фу… она может выйти замуж за магараджу со всеми его богатствами… я ревную к ней, потому что она красива и… и… и… — голос Евы надломился… — и потому что она вас любит, Фредди Маллемс!

 

Ужасное пробуждение

Неделя прошла без всяких происшествий.

Во вторник миссис Маллемс, Фредди и Ева Габров получили письмо с сообщением о свадьбе мистера Жедоды Пинкслоп и мисс Дженни Леройд.

— Они времени не теряют, — с сожалением пробормотал себе под нос Фредди, но Ева словно не расслышала его слов.

В субботу вечером они сели пить чай в саду, несмотря на протесты тетушки Милли, которая терпеть не могла темноты.

Впервые Ева настояла, чтобы всё было сделано по ее воле. В отличие от тетушки Милли она обожала час медленного перехода дня в ночь.

Они сидели вокруг стола в плетеных креслах, пока их лица не превратились в бледные пятна, слегка выступающие из мрака.

Еще по чашке чая, — весело предложила Ева, — и я вам возвращаю яркий свет ваших ламп по 120 свечей.

Вскоре все разошлись по своим спальням, поскольку тетушка Миллисент объявила, что очень устала.

Поцелуй меня, Фредди… поцелуй меня крепко-крепко, — попросила Ева в момент расставания с женихом на пороге его спальни.

Ты не заболела? — с беспокойством спросил он.

Нет, ни в коей мере. Спокойной ночи, мой Фредди… Знаешь, я очень тебя люблю.

Она выглядит слегка нервной, — сказал себе молодой человек, — несомненно, из-за того, что подходит к концу отпуск. Боже мой, чего я так раззевался?

* * *

Он возвращается издалека!

Фредди Маллемс удивился, кто это говорит в его спальне, и открыл глаза.

И тут же зажмурился.

Его охватило головокружение. Вокруг него мелькали какие-то формы.

Я совсем не выспался, — прошептал он, — я еще никогда не чувствовал себя таким усталым.

Голос повторил:

Новых уколов ему не стоит делать.

На этот раз Фредди открыл глаза с твердым намерением больше их не закрывать.

Он увидел, что лежит в белой комнате, а вокруг него толпятся незнакомые люди.

Свет раздражал глаза, и он снова зажмурился. Но чей-то голос спросил:

Как вы думаете, я могу сегодня же допросить его?

— Несомненно, господин Диксон, — послышался ответ, — в подобных случаях, когда минует опасность, выздоровление идет быстро и способности возвращаются к нормальному состоянию.

Господин Диксон.

Имя поразило Фредди Маллемса, и он напрягся.

На этот раз ему удалось не закрыть глаза и увидеть окружающих.

Он лежал в неизвестной ему постели. Вокруг всё было белым, чистым и четким. И спальня была не его. Это была палата в какой-то хорошей клинике.

Два санитара бесшумно передвигались по палате, а у его кровати на низких стульях сидели и беседовали два джентльмена.

Фредди хорошо расслышал имя и немедленно узнал худое и суровое лицо, на котором поблескивали светло-серые глаза.

Это был сыщик Гарри Диксон.

— Здравствуйте, господин Маллемс. Как себя чувствуете?

— Спасибо, ничего, — прошептал молодой человек. — Могу ли я узнать, что со мной приключилось? И где тетушка Миллисент и Ева?

Гарри Диксон едва заметно кивнул:

— Как вы считаете, доктор, могу ли я ввести мистера Маллемса в курс происшедших событий?

— Да, господин Диксон, но если вы заметите, что волнение перехлестнет через край…

Хотя врач говорил очень тихо, Фредди Маллемс расслышал его слова.

— Боюсь, вы собираетесь сообщить мне крайне неприятные новости, — сказал он. — Знаете… Я пожелал спокойной ночи тетушке Милли, потом своей невесте Еве Габров, а потом ощутил неодолимое желание выспаться…

— Затем? — спросил сыщик.

Молодой человек с трудом покачал головой:

— Ничего… я спал… и даже снов не видел.

— Как вы думаете, мистер Маллемс, сколько времени вы спали?

Взгляд Фредди остановился на белой и худой руке, словно принадлежащей скелету. Она лежала поверх одеяла. Он с ужасом понял, что видит свою руку.

Это невозможно! — вскрикнул он.

Шесть недель, мистер Маллемс!

Фред застонал и закрыл глаза. Он с усилием пытался вспомнить, что случилось, но его память была слепа и безмолвна.

Ничего, ничего не помню, — жалобно выдавил он. — Где Ева?

Один из санитаров протянул ему стакан воды с сердечным лекарством, и он одним глотком осушил его.

По жилам растеклось тепло, и он почувствовал прилив сил.

Почему здесь Гарри Диксон? — слабым голосом спросил он.

Сыщик добродушно глянул на него и взял его за руку.

Соберитесь с силами, мистер Маллемс, будьте мужчиной перед врагами, которые покусились на вашу жизнь. Увы, я печальный докладчик событий, — тихо произнес он.

Тетушка Милли?

Гарри Диксон медленно кивнул.

Всё очень серьезно, мой юный друг, будь у нее ваш возраст и ваша сила, она бы в данный момент выздоравливала, как и вы.

Умерла? — простонал Фредди.

Вместо ответа сыщик сжал его руку.

Мужайтесь, инженер Маллемс…

Фредди не привык слышать свой титул и едва не загордился.

Призываю вас собрать всё свое мужество, — продолжал сыщик, — поскольку вам предстоит отомстить за вашу бедную тетушку.

Отомстить?! — воскликнул Фредди. — Значит…

Он потерянно оглядел окружающих его людей:

Что же произошло с моей бедной тетушкой?

Ему показалось, что Гарри Диксон колеблется.

Умоляю вас, господин Диксон, лучше всё узнать, чем пребывать в ужасных сомнениях.

— Ладно, — согласился сыщик, — я тоже считаю, что так будет лучше, мистер Маллемс. Я уже говорил вам, что будь у вашей тетушки ваше здоровье и сила…

— Она была бы на пути к выздоровлению?

— Да, я сказал это… Но это совсем не так. Я хотел осторожно подготовить вас. Увы. Миссис Хериберт Маллемс была… убита.

Фредди застонал, и его голова упала на подушку.

Над ним наклонился врач, но молодой человек, собравшись с силами, дал знаком понять, что чувствует себя достаточно крепким, чтобы дослушать до конца рассказ сыщика.

— Как? — спросил он более твердым голосом.

Гарри Диксон ответил не сразу, а задал вопрос сам:

— Что вы помните последнее?

Фредди задумался, потом медленно заговорил, сообщая то, что вспоминал:

— Ева сказала: «Еще по чашечке чая, и я вам возвращаю яркий свет ваших ламп по 120 свечей!»

Было темно… Тетушка Милли чувствовала себя усталой и спешила забаррикадировать дом, как делала всегда.

В холле она пожелала нам доброй ночи и поднялась к себе в спальню, звеня по привычке огромной связкой ключей.

Ева проводила меня до моей спальни. Я очень устал и едва сдерживал зевоту.

Ева сказала: «Поцелуй меня очень крепко-крепко».

Она дрожала, и я спросил ее, не заболела ли она.

«Нет, я очень тебя люблю».

Я закрыл дверь, быстро разделся и буквально провалился в сон… А потом проснулся здесь… рядом с вами.

— Хорошо, — сказал сыщик, повернувшись к врачу, — ваш собрат Миллер еще не появился?

— Он только что пришел и несется по лестнице, перепрыгивая через четыре ступеньки.

Дверь открылась, и в комнату ворвался вихрь в облике человека. Это был маленький живчик, судебный медэксперт Миллер. Сыщик очень ценил этого сотрудника-оригинала.

Проснулся! — обрадовался доктор Миллер. — Наконец мы узнаем… вы знаете, он хорошо выглядит, этот ваш живой труп!

Живой труп? — переспросил Фредди.

Миллер едва не захлопал в ладоши.

Симптомы… настоящие! Господи, настоящая классика. Сорок восемь часов почти в трупном окоченении, потом нормальное возвращение всех функций, правда, кроме мозга. Иными словами, полная летаргия и, следовательно, всеобщее ослабление организма, но не смертельное. Пробуждение через пять-шесть недель и полная ясность мыслей. Через неделю этот молодой человек будет разгуливать по улице и распивать коктейли. Это я вам говорю.

Гарри Диксон подтвердил слова врача медленным кивком головы.

Значит, воспользовались для отравления мистера Мал- лемса таинственной субстанцией, о которой вы говорили в первые дни, доктор Миллер?

Я отдал бы зарплату за полгода, чтобы заполучить хоть четверть грамма этого вещества, — заявил врач, — и все равно это была бы низкая цена. Вообще, я думаю, что в мире не более десяти граммов этой субстанции.

А где именно в мире?

Миллер хитро прищурился:

Думаю, могу вам назвать адрес без особой ошибки. Действительно, на нашей обширной земле есть некое подобие ада, где отвратительные существа, не лучше демонов, производят всё, что ускоряет смерть человека, то есть отраву в самых разных видах.

Фредди Маллемс заметил быстрый знак сыщика, который тут же остановил велеречивого судмедэксперта.

Итак, инженер Маллемс, вы заснули, — вдруг продолжил Диксон. — Вам подсыпали отраву не совсем обычным способом. Как это сделали, вы вскоре узнаете. Вы выпили чай, который вам подала мисс Ева Габров…

Да, — слабым голосом подтвердил молодой человек.

Она подавала чай вашей тетушке?

Нет, не думаю.

— Будьте уверены, так и было. Ночью кто-то открыл одну из дверей и впустил мужчину. Этот человек имел намерение устранить вас, но когда увидел, что вы лежите без движения и тело начало коченеть и стало походить на недавний труп после отравления, он не воспользовался кинжалом.

— Я не понимаю… — вскрикнул Фредди.

— Не спешите понимать, продолжаю рассказ: затем этот человек направился в спальню миссис Миллисент Маллемс, разбудил ее… заставил сопроводить его в лабораторию покойного мужа и показать некий тайник, местоположение которого знала только она. Бедная женщина повиновалась, и человек унес то, что его интересовало. Но перед уходом заколол вашу тетушку…

— Боже правый! — завопил Фредди, закрыв лицо руками. — Но почему же не убили и меня?

— Кто-то, несмотря ни на что, хотел сохранить вам жизнь.

Воцарилось молчание. Фредди Маллемс колебался, боясь произнести имя.

Гарри Диксон с хмурым выражением лица продолжил:

— Увы, Англия зачастую несправедлива по отношению к своим самым достойным детям, а майор Хериберт Маллемс был одним из них. В Великобритании был только один человек, который знал, что открытие бывшего врача имело подлинную ценность, скажем, ужасную ценность. Этот человек долгие годы склонял вашу тетушку расстаться с тайной, которой, как он знал, она владела.

Бедная женщина была готова согласиться, несмотря на торжественную клятву, которую дала умирающему мужу, чтобы… — голос сыщика стал тише, — чтобы отдать своему племяннику, который готовился к свадьбе.

— Тетушка! Дорогая тетушка Милли! — зарыдал Фредди.

— Этот человек, — сообщил Гарри Диксон, — не кто иной, как Жедода Бинкслоп…

— Бинкслоп… жених Дженни Леройд! — воскликнул Фредди. — Значит, он был… нет, это невозможно.

— Не спешите со своим суждением, — тихо сказал сыщик, — вот некто, кто желает говорить с вами.

Медсестра открыла дверь, пропуская молодую женщину в черном, которая бросилась к постели пациента и разразилась рыданиями.

Дженни! — удивился Фредди.

Миссис вдова Бинкслоп, — поправил его Гарри Диксон.

Вдова! — застонала молодая женщина. — О, Фредди… А ведь мы сочетались браком за двенадцать часов до этого!

Как! Мистер Бинкслоп умер?

Он умер, мистер Маллемс, — продолжил сыщик, — от той же преступной руки, которая убила вашу тетушку.

Боже, я схожу с ума, — прошептал Фредди.

Однако надо продолжать бороться со своими эмоциями, мистер Маллемс. Нам вскоре предстоит действовать, и нам нужна ваша помощь.

Убийцы опасались, что мистер Бинкслоп может дать довольно точные сведения не только о них, но и о секрете покойного Хериберта Маллемса. Поэтому они убили беднягу- фабриканта в момент, когда он открывал сейф, но искомого там не обнаружили.

Но благодаря тому, что осталось от записей вашего дядюшки, а также из записной книжечки мистера Бинкслопа нам удалось выяснить почти точную природу секрета.

Гарри Диксон выпрямился, и его глаза гневно сверкнули.

Нельзя, чтобы преступники получили хоть малейшую выгоду от своего преступления!

Дженни Бинкслоп вытерла распухшие от слез глаза.

Да, мой дорогой Фредди, вы меня покинули, когда я была счастливой невестой, а увидели богатой и неутешной вдовой.

Бедняга Жедода! Он словно предчувствовал близкую смерть. Мы поженились по-простому, как мелкие буржуа. Едва выйдя из церкви, Жедода отвел меня к нотариусу и написал завещание.

Мы должны были вечером отправиться в Швейцарию, но он вспомнил, что должен дать необходимые распоряжения своему начальнику отдела кадров.

Мы отложили путешествие на сутки. И вернулись в Сат- тонхилл…

— В этот момент об убийстве вашей тетушки еще не было известно, — вставил Гарри Диксон.

— Мой муж глянул на часы и сказал, что мы еще можем успеть на ночной поезд в направлении Дувра. «Я поспешу, дорогая».

Он задержался немного… а потом я услышала крики: люди обнаружили его труп.

Она положила руку на плечо друга.

— Я поручила господину Диксону заняться этим делом. Я хочу, чтобы за Джедоду отомстили.

— Затем так же поступил и Военный департамент, — с улыбкой подтвердил сыщик. — Я ждал вашего пробуждения, мистер Маллемс, чтобы просить о помощи.

Фредди протянул ему обе руки.

— Вы только что сказали, господин Диксон, что кто-то хотел, несмотря ни на что, спасти мне жизнь.

— Ева Габров, — ответил Диксон.

Фредди закрыл глаза.

— Я уже догадался, — прошептал он.

— Она не фигурировала в списке шпионок, которые наводнили нашу слишком гостеприимную страну, — сурово сказал Гарри Диксон. — Мне пришлось сказать много неприятных слов в адрес специальной бригады Даунинг-стрит за то, что ее сотрудники не следили с надлежащей строгостью за господином Бексом из «Кони и Буканен».

— Как — и Бекс?

— Его настоящее имя Фрейлер Бартек фон Гуггенхейм, опасный и закаленный шпион, он же безжалостный убийца, дважды заочно осужденный в Англии за двойное убийство. — Гарри Диксон сжал кулаки. — Вы слышите? Мне нужен Фрейлер Бартек фон Гуггенхейм, чтобы повесить его на виселице в Ньюгейте, даже если мне придется последовать за ним до самого Берлина!!! Это и кое-что еще!

— Думаю, — мечтательно произнес доктор Миллер, — что я знаю его адрес.

Во второй раз Фредди Маллемс заметил, что сыщик подал знак врачу, чтобы тот замолчал.

Когда мистер Маллемс полностью поправится? — спросил сыщик.

Через неделю он будет здоров, как вы или я, — ответил судмедэксперт.

Через неделю встречаемся у меня на Бейкер-стрит, — закончил беседу Диксон.

А эту неделю за тобой буду ухаживать я, — решительно сказала Дженни Бинкслоп.

 

Его превосходительство

Шверфегер?

Здесь!

Сторх?

Здесь!

Флейшетер?

Здесь!

Голос начальника был жестким и злобным, подчиненные отвечали усталыми, безликими голосами.

Меж двух стен из серого бетона попарной цепочкой двигалась толпа людей, одетых в такие же серые балахоны, как и стены. За ними сурово следили охранники в форме.

Зал А левая цепочка… Зал Б правая цепочка… Зал В левая цепочка…

Команды звучали, пока бесконечные коридоры с серыми стенами полностью не опустели.

Невидимый громкоговоритель рявкнул:

Двое в кубы!

Надсмотрщик, выкликнув имена, отдал честь невидимому начальнику и посмотрел во двор, где коридор делал поворот, углубляясь между нескольких кубических зданий.

Два человека завернули за угол и направились к надсмотрщику.

На них были кожаные куртки, а на головах сидели небольшие черные шапочки.

— Идентификационные карты?

Пара людей без слов протянула картонные карточки надсмотрщику. Он внимательно их изучил.

— Стрелински?

— Я, — ответил человек помоложе.

— И Далльмейер… хорошо. Вы знаете, что надо делать. Сейчас девять часов. Вам запрещено покидать двор у кубов до одиннадцати часов. Всё это время вы являетесь там хозяевами. Ни у кого нет права передвигаться по двору без предупредительного звонка. В противном случае вы имеете право пользоваться оружием для поражения нарушителя.

Послышался сигнал.

— Приказ покинуть двор. Даже я не имею права там находиться в указанное время.

Глянув свысока и с презрением на рабочих, которые заходили в мастерские в глубине двора, главный смотритель отдал честь двум охранникам, коротко ответившим на его салют.

Двери из стального листа со скрипом захлопнулись, изменив первоначальный вид двора: он уменьшился и ослеп, поскольку в зданиях не было окон, а по всему фасаду тянулись традиционные знаки смертельной опасности: череп и две скрещенные берцовые кости.

— Пошли, — сказал старший, дав знак второму следовать за ним.

Справа от них в бетонной стене толщиной в один метр виднелось небольшое отверстие. За ним тянулся узкий коридор, который вел в низкий и пустой зал, освещенный ртутными лампами, имитирующими дневной свет.

На столе из черного мрамора меж двух рядов записывающих аппаратов подрагивал красноватый свет контрольных лампочек.

Вдоль одной из стен тянулся еще один длинный и узкий мраморный стол, по которому в желобке бежал тонкий ручеек проточной воды.

Вся меблировка состояла из двух металлических стремянок.

— В кубах нам разрешено курить, — сказал Далльмейер, раскуривая небольшую трубку из черной глины, — советую присоединиться ко мне.

Дым поднялся к потолку и исчез в вентиляционном отверстии.

Далльмейер перестал обращать внимание на своего компаньона, уселся перед мраморным столом, набрал в пробирки несколько образцов воды.

Несколько минут он возился с различными реактивами, потом включил аппарат, похожий на электрофон. Брызнули фиолетовые искры. Загорелась маленькая круглая лампа, укрепленная посреди эбонитового диска. Далльмейер снял акустическую трубку.

Вода чистая… через десять минут отправлю первые результаты.

Почти тут же вода в выемке перестала бежать.

Далльмейер включил несколько аппаратов и поглядел на часы. Вода вновь появилась, потом снова зажегся электрический глазок.

Состав воды изменился, — коротко сообщил Далльмейер.

На другом конце провода, по-видимому, произнесли что- то ободряющее, потом тот же угрюмый и усталый голос произнес:

Благодарю… посылайте второй результат.

Через некоторое время голос сообщил:

Изменения более выражены. Продолжайте посылать…

Третьего результата нет. Вернитесь к первому.

Всё это продолжалось два часа. Работал только Далльмейер, а его компаньон внимательно следил за его действиями.

Наконец во дворе послышался звонок.

Кто-то объявил о своем появлении!

Снаружи послышались звонкие шаги, и появился очень толстый человек с голым розовым черепом. Он потирал руки.

Герр директор! — произнес Далльмейер и едва заметно поклонился.

Вошедший ответил на приветствие.

Вижу, вы знаете свое дело, — сказал директор. — Сегодня же отправлю рапорт. Через несколько минут будете свободны и можете отправляться в подготовленную для вас квартиру. Оберст примет вас в три часа. До свидания.

Выйдя во двор, Далльмейер и Стрелински увидели главного надзирателя, который указал им дорогу.

Им пришлось идти по длинным узким улицам меж бесконечных стен без единого окна и двери. Только иногда в толстых бетонных стенах появлялась узкая щель.

Когда они приблизились к широким стальным воротам, выкрашенным в красный цвет, два вооруженных солдата в серой форме преградили им дорогу.

— Идентификационные карточки!

— Вот!

Солдаты вернули им карточки. Один из солдат прокричал в рупор:

— Далльмейер и Стрелински… пропустить!

По ту сторону ворот послышался лязг затворов, и внезапно окружение изменилось.

За воротами тянулся сад с бунгало. Сад окружала стена из красного кирпича. Квадратные клумбы были усыпаны маргаритками, а в зеленой деревянной кадке цвела бенгальская роза. Декор был дурного вкуса, а аллея, по которой шла пара мужчин, была по краям усажена асфоделями. В траве прыгали два дрозда. Это было единственное проявление жизни в этом скучном и безрадостном саду.

В конце аллеи перед ними появился слуга в строгой ливрее.

— Я отведу вас в ваши апартаменты, господа.

Он двинулся впереди них. Поднявшись по крыльцу из темного гранита, он толкнул вращающуюся дверь и провел их в белый и пустой холл, похожий на вестибюль клиники. Потом объявил:

— Номера 18 и 20… Лифт!

Номера находились на втором этаже.

Они были достаточно уютны, но в них не было ничего лишнего. Одна комната, служившая общей столовой, маленькая гостиная и курилка соединяли оба номера.

Стол был накрыт.

Едва Далльмейер и Стрелински сели за стол, как слуга принес еду.

Еда была простая, но доброкачественная. В графинах была вода и белое вино.

Потом слуга принес десерт — приятный на вид, но совершенно безвкусный баварский крем. Потом положил на стол карточку.

На ней было написано:

Его превосходительство примет вас в три часа.

Далльмейер сунул карточку в карман.

Нам напоминают, — сказал он.

Стрелински хотел ответить, но его компаньон знаком велел ему молчать. Он достал карандаш и на клочке бумаги написал:

В комнате есть микрофоны!

Молодой человек кивнул.

У меня плохое пищеварение, — громко произнес он, — я еще не привык к такому режиму, хотя, как помню, у нас уже было нечто подобное в Америке.

Мать-родина следует за нами повсюду, даже в гастрономических пристрастиях! — засмеялся старший. — Пойдем, прогуляемся по саду.

Они прошлись по печальным дорожкам и остановились перед небольшой клумбой с розами, которые Далльмейер осмотрел с видом знатока.

Здесь нам не надо бояться подслушивающей аппаратуры, — сказал он. — Надо привыкнуть обмениваться банальностями или не вызывающими подозрения словами. В этом месте мы можем говорить. Завтра сможем говорить и в кубах, если туда вернемся. Я заметил два весьма шумных мотора, которые заглушат наши слова.

Думаю, всё неплохо прошло, господин Диксон, — сказал молодой человек.

Старший нахмурился:

Без имен, малыш. На время забудьте, что я Диксон, а вы Фред Маллемс. Да, всё неплохо прошло. На мой взгляд, даже слишком хорошо.

Завод В располагался на одном из диких островов Балтики.

Об этом скалистом и болотистом островке ходило много легенд. Германия преобразовала его за несколько лет, превратив в гигантский завод-крепость. Берлин ни от кого не скрывал, что здесь производят химическое оружие. Многие помнили об ужасающих отравляющих газах Первой мировой. А теперь здесь за толстенными стенами разрабатывали новое тайное оружие.

Было известно, что служащих нанимали из добровольцев, чаще всего из немецких тюрем, хотя обращались и к другим источникам.

Если осужденный на долгий срок, имевший хорошее здоровье и достаточно живой ум или обладавший солидными научными познаниями, хотел сменить место заключения и воспользоваться определенным комфортом, то он обращался с просьбой направить его на завод В. Такую просьбу редко оставляли без внимания. Многие молодые неудачники на грани отчаяния и самоубийства отправлялись топить свои неудачи во Французском Иностранном легионе. Но если у них за спиной было хорошее университетское прошлое, то, несмотря на все свои прегрешения, они могли продолжить свою жизнь в стенах завода В… своего рода Иностранном легионе Германии.

Однажды утром с американского судна на причал Гамбурга сошли двое бродяг. Портовая полиция немедленно их задержала.

Они предъявили должным образом заполненные документы на имя Ганса Гейнца Далльмейера и Пауля Стрелински, американцев немецкого происхождения, граждан США.

Когда комиссар ознакомился с их титулами и характеристиками, он пришел в легкое замешательство.

— Доктора естественных наук, окончившие Гарвард, инженеры-химики. Вы, Далльмейер, работали на военных заводах Питтсбурга! Зачем прибыли в Европу?

— У нас обоих кое-какие неприятности, — ответил Далльмейер.

— У вас есть средства существования?

— По правде говоря, нет, господин комиссар.

Я оставляю вас в своем распоряжении! Поскольку вы немцы, вам обеспечено хорошее отношение, пока мы не получим указаний о вашей дальнейшей судьбе.

Новости поступили очень скоро и были, по-видимому, благоприятными, поскольку комиссар был крайне любезен и угостил задержанных пивом.

Вы Далльмейер из отдела красного газа в Питтсбурге? — спросил он.

Откуда вы это знаете? — с удивлением спросил Далльмейер.

Мы знаем всё, что у вас на совести… только не лгите!

Несколько фальшивых долларов, первая неудачная попытка, — уныло признался задержанный.

Комиссар рассмеялся:

В добрый час, по крайней мере, вы откровенны. Полагаю, вы ответите и за своего компаньона.

Мы дальние родственники. Он немного помогал мне. Он — хороший химик, но разминулся с удачей. Они прошли в разные двери.

Мы откроем перед вами новую дверь.

Через три дня два эмигранта выдержали настоящий экзамен перед несколькими лысыми и толстыми докторами наук, а потом по обоюдному согласию отправились на Балтику…

Интересно, — сказал молодой человек, — что нам скажет его превосходительство.

Скоро узнаем, час встречи близок…

Далльмейер наклонился над выемкой в бетоне, где сверкала гладь спокойной воды, в которой, как в зеркале, отразилось его лицо.

Кто бы мог узнать в этом иссеченном морщинами лице лицо знаменитого сыщика?

Ибо облик Далльмейера был обликом потрепанного пороком и нищетой человека.

Лицо его молодого спутника было обезображено большим шрамом от ожога кислотой.

Он безмолвно улыбнулся своему отражению, шедевру гримера, и увлек за собой своего компаньона.

— Вы, Фредди, знаете свою роль, роль человека с затрудненной речью, а поэтому я буду, если понадобится, говорить за двоих.

Вдали послышался удар гонга, и почти тут же слуга в строгой ливрее вышел из-за угла аллеи и подал им знак.

— Я отведу вас к его превосходительству.

Они пересекли сад почти бегом и вскоре оказались перед широким крыльцом, которое охранял часовой.

— Оберст! — бросил слуга.

Он провел их в холл, где ярко горели лампы, и передал другому слуге, ждавшему их.

Напольные часы пробили три часа, когда они остановились перед громадной дверью, обитой зеленым атласом. Дверь бесшумно отворилась.

Посреди кабинета, просторного, как бальный зал, и пустого, как больничная палата, стоял громадный рабочий стол, за которым сидел человек и смотрел на них.

На нем была скромная военная форма. Он курил длинную сигару светлого табака. Он рассматривал их удивительно светлыми глазами. Неизвестно почему этот взгляд взволновал Фредди Маллемса.

— Доктор Далльмейер и доктор Стрелински, подойдите.

В комнате не было других сидений, кроме кресла, которое занимал Оберст, и обоим посетителям пришлось стоять.

— Вам известно, что вы заочно осуждены в США? — спросил офицер.

— Нет… мы бежали. Нас преследовали, словно диких зверей. И у нас в руках не было газет с момента… отъезда из Питтсбурга.

— Хорошо, это совпадает со сведениями, полученными по специальному каналу связи.

Он выпустил струю ароматного дыма и состроил веселую гримасу.

— Далльмейер пожизненно, а Стрелински — двадцать пять лет каторжных работ.

— Мне дали по полной, — сказал Далльмейер. — Правда, я стрелял в полицейского. Он слишком много от меня требовал.

Это не всё, — с радостью продолжил его превосходительство, — вы знаете, что наши английские друзья дорого заплатили бы, чтобы заполучить вас в свои руки?

Меня не интересует Джон Булль, — проворчал Далльмейер.

А он, напротив, весьма интересуется вами, мой друг, ибо вы, оказывается, чемпион по бегам. Значит, побывали в Англии, господин Далльмейер?

Э-э-э… было дело давно.

Не лгите, мы знаем всё! Несколько лет назад ваше правительство послало вас с миссией на заводы Бинкслопа, где, похоже, о вас осталось плохое впечатление…

Увы, ваше превосходительство, случилась глупая история. У меня образовались должки по покеру, и я занял немного денег из сейфа, по небрежности оставив его открытым. У меня было твердое намерение вернуть эту небольшую сумму, но мне не оставили на это времени, истинная правда.

Оберст ткнул в говорившего худым, сухим пальцем:

Что вы делали у Бинкслопа?

Э-э-э… я выполнял задание.

Еще?

Э-э-э… как бы сказать? Надо было довести до ума формулу, о которой в то время США и Англия пытались договориться. У формулы было смешное название. Уже не помню какое.

Может освежить вашу память… Хлор?

— Хлор? Подождите… Действительно, ваше превосходительство, что-то в этом роде. Но формула была неполной, это я хорошо знаю. А, вспомнил. Хлорбот! Но название ничего мне не говорит.

— Хорошо, хорошо, вы откровенны, господин Далльмейер. Я ценю это качество. Как, впрочем, и другие. Вы сегодня утром работали в кубах вместе с вашим компаньоном Стрелински. Как следует из рапорта, вы справились. Продолжайте. Если покажете себя хорошими служителями, мы будем хорошими хозяевами, иначе… сами понимаете?

Далльмейер поклонился.

— Хотите ли обратиться с какой-нибудь просьбой?

— Нет, ваше превосходительство, хотя, да… Нельзя хоть иногда давать к десерту чуть-чуть бренди или коньяка?

Оберст расхохотался:

— Хорошо, Далльмейер. Теперь я в вас не сомневаюсь, мой мальчик! Хотите коньяку? Получите, мой друг, и самый лучший при условии, что это не повредит вашей работе.

Далльмейер радостно засмеялся.

— Мы здесь прямо в раю! — воскликнул он. — Наконец я могу причинить неприятности англичанам.

— Еще как! Не сдерживайте себя в этом направлении! — вскричал его превосходительство. — Всё, парни, хватит разговоров. За работу. Если я буду доволен вами, я буду относиться к вам, как к друзьям, а с воскресенья начну приглашать вас на обед. Там подадут коньяк, Далльмейер. Самый лучший «Наполеон»!

— Я больше не думаю о президентстве в США, — заявил предатель.

Оберст, будучи в отличном настроении, отпустил их.

Они вернулись в кубы.

Однажды в печальный туманный день завод В, как всегда, рычал, вздыхал, подрагивал от работы тысяч его невидимых механизмов.

Каждые десять минут из-за стен доносилась перекличка сменяющихся часовых.

— Господин Диксон, — сказал Фредди, ставя в подставку пробирку с вязкой жидкостью, — глаза Оберста вам никого не напоминают?

— Нет. Только глаза осьминога.

Фредди тряхнул головой.

— Нет, не это, — вздохнул он.

Гарри Диксон набил трубку американским табаком.

— Отдаю должное работе службы разведки Интеллидженс Сервис, — сказал он, — сейчас мы в безопасности.

В десять часов их освободили, и они вернулись к себе к накрытому столу.

Рядом со столовым прибором Далльмейера стоял графин с коньяком.

 

Таинственный вальс

На третий вечер, когда Далльмейер-Диксон наслаждался отличным коньяком и не менее отличной сигарой, которая неизвестно как оказалась под его салфеткой, Фредди внезапно отложил вилку, уже почти поднесенную к рту, и дал знак прислушаться.

Ночь была мягкой. Через открытое окно доносился приятный запах клевера, тронутого вечерней росой.

Сыщик повернулся к окну, вслушиваясь в шумы, долетавшие из мрака. Шуршали крылья вечерниц, охотящихся на комаров и мотыльков, под тихим балтийским ветром шелестела листва, и на фоне этих едва слышных шумов звучало пианино.

Прекрасный музыкант, — кивнул он.

И заметил, что его компаньон нацарапал несколько слов на салфетке.

Вальс Евы Габров!

А, — хмыкнул сыщик.

Он откусил кончик сигары и, в свою очередь, написал.

Успокойтесь!

Против всех ожиданий сыщик не пригласил молодого человека на прогулку в сад после ужина.

У нас сегодня был тяжелый день. Мы устали, и надо хорошенько отдохнуть, чтобы завтра быть в норме. Реакции всё более усложняются. Вскоре нам предстоят серьезные эксперименты. Идите спать, малыш, а я немного пободрствую. Жалко, что у меня нет разрешения продолжать работу ночью в кубах, как их называют, поскольку ночью на меня снисходит вдохновение. Спокойной ночи. Передайте мне мою записную книжку.

Фредди удалился в свою спальню, а Диксон принялся исписывать страницы книжки цифрами и уравнениями.

В дверь осторожно постучали, и он улыбнулся. Он говорил нарочито громким голосом и был уверен, что спрятанные микрофоны сослужат свою службу. Вошел слуга.

— Директор службы просит извинения, что тревожит вас в столь поздний час, — вежливо произнес он, — но он предполагал, что вы еще работаете. Вы не последуете за мной к нему?

— Конечно!

В комнате первого этажа, совсем не похожую на директорский кабинет, его ждал герр директор, розовый толстяк, радушно принявший его.

— Я знаю, что вы любите полакомиться отличным коньяком, господин Далльмейер, — сказал он, — и решил вас угостить отменным напитком.

Слуга, даже не получив приказа, явился с подносом в руках, на котором стояло два бокала. Они чокнулись.

— Насколько я понимаю, эксперименты становятся интересными? — спросил директор.

— Да, господин директор, завтра мне нужны подопытные свинки.

Директор скривился:

— Неужели подопытные свинки? Мы посмотрим, может, подберем вам кое-что получше.

Он осушил свой бокал и резко топнул. Тут же появился слуга с двумя наполненными бокалами.

— Хм, — промычал директор, — вы быстро продвигаетесь, господин Далльмейер. Похоже, эти эксперименты вам знакомы.

— Верно, много лет назад я проводил такие же в Питтсбурге, а здесь их всего лишь повторяю…

Он, в свою очередь, одним глотком выпил содержимое бокала и принял заговорщицкий вид.

— Ваш коньяк намного лучше того, что подают мне на десерт, — признался он.

Директор еще больше порозовел, по-видимому, от удовольствия.

— У меня его много для вас, друг мой.

— А… мне приятно это слышать. Мне здесь нравится, и меня здесь ценят по заслугам.

Он принял таинственный вид, и директор заметил это.

По новому знаку слуга появился с новыми полными бокалами.

Я тот человек, который вам нужен, — без лишней скромности заявил Далльмейер-Диксон.

Несомненно… несомненно…

Так вот! — продолжил Диксон с пьяным вдохновением. — Как хорошо перестать быть неизвестным ученым. А ведь этот негодяй Бинкслоп угрожал мне тюрьмой за пустяковые пятьдесят фунтов! Идиот!.. Он был даже неспособен дополнить формулу.

А вы сможете? — слишком поспешно спросил директор.

Диксон хитро улыбнулся:

Я разве говорил об этом? Не думаю… однако я знаю кое-какие вещи.

Так говорите, мы же друзья.

Сыщик колебался.

Дело в том… что я хотел сказать об этом его превосходительству, ну, чтобы, вы понимаете?

— Получить кое-какие дополнительные привилегии, не так ли? — расхохотался директор.

— Лучше не скажешь. Но настоящее французское шампанское стоит слишком дорого, — жалобным тоном закончил он.

На этот раз директор перестал сдерживаться и хохотал до слез.

— Ваша любимая марка, дорогой друг… Разве вам можно отказать?

— Бутылку брют «Помери и Грено», и я вам расскажу действительно занятную историю.

— Слишком дешево! — воскликнул директор и вызвал слугу.

Через пять минут к потолку взлетела пробка, и Диксон отдал должное шампанскому.

— За здоровье Бинкслопа, — заявил он, поднимая бокал, — и чтобы он сдох, скупердяй! Я знаю, что он искал для своих лондонских хозяев. Хлорбот… А, теперь я вспомнил это название! Бесцветный и зловредный газ без запаха, как пишут в школьных учебниках. Немедленное воздействие на всю кровь, которая становится…

Он помолчал и с усмешкой выпалил:

— Не шампанским, к примеру, а обычной водицей! Вы видите армию солдат, у которых в жилах вода! Попробуйте выиграть войну с таким полчищем!

Директор стал серьезным и с неподдельным интересом рассматривал пьяного собеседника.

— Говорите, — сказал он.

— Я только это и делаю, дорогой друг, а у меня пересохла глотка.

Его бокал тут же наполнили.

— Не хватало кусочка формулы. Этот идиот Бинкслоп им не обладал!

— Авы?

— И не я, конечно, иначе бы я вынес этот кусочек из Питтсбурга.

— А если он у нас есть?

— У вас?

Опьяневший Далльмейер задумался:

— Вы не сможете его использовать!

— Почему? — закричал директор.

Его собеседник был совершенно пьян.

— Потому что вы глупы, — грубо заявил Далльмейер, — глупы, как Бинкслоп, поскольку вам неизвестен катализатор!

— Боже правый! — забыв об осторожности, вскричал директор. — Это правда.

Но Диксон, похоже, его не услышал.

— Катализатор, это главное! Без него у вас патрон без капсюля, снаряд без пушки! В Питтсбурге был известен катализатор, но не была известна формула. Теперь понимаете, почему меня послали с миссией на заводы Бинкслопа… А он выгнал меня за несчастные пятьдесят фунтов!

Далльмейер уронил голову, ударившись о бутылку, и та покатилась по полу.

— Пятьдесят фунтов, — икнул он, — для такого человека, как я. Нет, я не пьян! Кто так скажет? Да, я ему кишки выпущу… Я — Ганс Гейнц Далльмейер… доктор наук и инженер-химик… великий ученый… катализатор… в нем все дело!

Он захрапел.

Отнесите эту свинью в кровать! — приказал директор слуге.

Когда слуга удалился, директор радостно потер руки.

Паршивый пьяница и предатель, — пробормотал он, — но он ученый. Этого у него не отнимешь. Наша добрая звезда привела его к нам, на заводы В. Как только он отдаст нам то, что мы ждем от него, мы его напоим не шампанским. Пес свинячий!

* * *

Гарри Диксон и Фредди Маллемс работали в кубах.

Вода, бежавшая по канавке, была цвета индиго. Электрофоры разбрасывали вокруг фиолетовые искры.

Внезапно мегафон объявил о визите.

В коридоре послышались шаги.

Фредди с трудом сдержал дрожь. В полутьме поблескивал зеленый шелк дождевика.

Куб внезапно наполнился толпой молчаливых посетителей.

Шествие открывал розовый толстяк-директор, за ним следовали мужчина и женщина. Именно она была одета в дождевик.

Фредди узнал двух клиентов «Кони и Буканен».

Женщина подошла к Диксону и, не произнеся ни слова, протянула ему тонкую трубочку листов.

Сыщик развернул их, пробежал взглядом и скривился.

— Неполная! — презрительно произнес он.

— Нет! — воскликнула женщина.

Диксон бросил ей листки, словно ненужную вещь.

— Я сказал то, что сказал!

Директор хотел взять листки, но женщина воспротивилась.

— За них отвечаю только я, — с вызовом сказала она.

— Это так, но я отвечаю за вас.

Он извлек из кармана свисток и трижды свистнул.

Почти тут же вбежали три вооруженных солдата.

Директор указал на мужчину и женщину.

— В карцер! — приказал он.

Всё это произошло в несколько мгновений. Когда директор остался наедине с двумя химиками, он не скрывал своего дурного настроения.

— Если вы солгали, Далльмейер, то вас ждут крупные неприятности!

Диксон пожал плечами:

— Зачем мне лгать? Я прекрасно знаю химические формулы, но ни черта не смыслю в этих записях.

Директор нахмурился и задумался:

— Это два лучших наших агента. Они доставили формулу из Англии, хотя были закрыты все порты, аэродромы… Очень ловкие люди. Вряд ли бы они доставили неполную формулу.

И снова Далльмейер-Диксон равнодушно покачал головой:

— Быть может, вы правы, директор. То, что я увидел, всего лишь часть формулы хлорбота. На мой взгляд, у Бинкслопа ее не было. Но эта часть не самая главная, а именно ее искал Бинкслоп. Эх! Если бы у него были эти листки, которые она прятала под плащом, старина Бинк был бы доволен. Но… он не имел этой части. Впрочем, это не мое дело. Где мои подопытные свинки?

— У вас будет кое-что получше! — усмехнулся директор.

Когда он удалился, Фредди с беспокойством повернулся к сыщику:

— Вы не боитесь, что сказали слишком много?

Гарри Диксон включил шумный мотор, чтобы заглушить возможные микрофоны прослушки.

— Нет, мой юный друг, не боюсь. А вернее, больше не боюсь. У них появились разногласия, и им потребуется немало времени, чтобы разобраться в своих делах. Шпионы отправятся жаловаться к своему дорогому Бартеку фон Гуггенхейму, бывшему Бексу.

— Однако, — с наивностью сказал Фредди, — мы пока не видели признаков жизни этой канальи.

— Дай бог, чтобы это произошло как можно позже, — голос сыщика был серьезен, — поскольку Бартек существо более тонкое и опасное, чем те, что нам пока встречались.

Они не узнали никаких новостей до воскресенья. Только однажды угрюмый толстяк-директор зашел осведомиться, как у них идут дела.

Воскресный отдых прошел, как обычно. Оба химика не должны были работать в кубе и провели целый день в прогулках по надоевшему им саду.

— Из-за высоких стен слышался шум, доносившийся со спортивной площадки. Рабочие-каторжники играли в теннис или футбол.

Еда была отменной, но его превосходительство, похоже, забыло о приглашении.

Даже из крыла, которое занимал Оберст, не доносилось ни шагов, ни звуков пианино. Никто не играл таинственный вальс.

Вечером, когда Диксон уже отправился в спальню, директор вызвал его в комнату на первом этаже.

Толстяк выглядел взволнованным и обеспокоенным.

— Далльмейер, — сказал он, наполняя два огромных стакана коньяком, — есть изменения. Боюсь, вы были правы, заявив, что пресловутая формула хлорбота была неполной. Однако советую вам сделать всё возможное, чтобы получить ощутимый результат, поскольку в этом заинтересованы и вы, и ваш сотрудник.

Гарри Диксон равнодушно махнул рукой и разом выпил свой стакан.

— Я недоволен, — сказал он. — Представьте себе, директор, что его превосходительство обещал меня пригласить на обед и угостить меня…

— Тсс! — сказал директор, вытирая пот со лба. — Не стоит говорить об этом.

— Как? — удивленно спросил Диксон. — Почему я не могу говорить об этом?

— Его превосходительство заменен… э-э-э, начальником с крайне трудным нравом. Именно поэтому я хотел увидеть вас и поговорить. Вы мне очень нравитесь, и мне было бы крайне неприятно, если бы с вами что-либо случилось. Вам надо добиться результата, ясно?

— Несмотря на неполноту формулы?

— Конечно! У нас категорический приказ. К тому же назначение нового шефа грозит серьезными санкциями, если наверху не будут довольны. Вам понятно?

— Э-э-э… и да, и нет. Для меня главное в этой истории то, что я должен получить питьевой хлорбот, который опустошает жилы человека в мгновение ока.

— Не говорите так легкомысленно о таких вещах, Далль- мейер, — проворчал директор, злобно глянув на него.

— А мои подопытные свинки?

— Вам их доставят, ваших зверушек, но подождите немного.

Они выпили еще и разошлись, снова превратившись в добрых друзей. Сыщик вернулся в спальню.

Едва он вошел в нее, как к нему едва не ворвался Фредди Маллемс.

— Мне в глаз попала соринка, — простонал он. — Я не могу заснуть. Помогите достать ее.

И сунул сыщику клочок бумаги, исписанный торопливым почерком.

— Всё в порядке, — сказал Диксон, — это не так опасно. Идите и спите спокойно, молодой человек!

Записка гласила:

Я долго думал, и вдруг меня осенило: глаза Оберста — глаза Евы Габров… Вы помните, она мне сказала, что вальс сочинил ее отец? Его превосходительство — отец Евы!

Гарри Диксон набил трубку и раскурил ее с помощью записки Фредди.

— Его превосходительство заменен, — пробормотал он, — похоже, он впал в немилость. Надо бы разузнать побольше.

Он погасил свет и улегся в постель.

Полчаса спустя человек в черном костюме невидимкой выскользнул в сад.

 

Полуночный суд

Внимание сыщика привлек длинный и узкий коридор, тянущийся от кубов вдоль части завода.

Днем вход в него охранялся двумя часовыми. Приближаться к входу было категорически запрещено. Проход по нему был, похоже, разрешен только розовому директору- толстяку.

К какой запретной зоне вела эта улочка без окон и дверей? Именно это хотел сегодня вечером выяснить Гарри Диксон.

Единственный часовой расхаживал вдоль высокой стены из стального листа, преграждавшей вход в кубы.

Конечно, сыщик мог воспользоваться разрешением на проведение ночных работ в лаборатории, но он решил обойтись без него.

Железная стена была на первый взгляд неприступной, он это знал. Но там, где она соединялась с заводской стеной, имелись выступы, а значит, и опоры для подъема на нее.

Диксон прикинул шансы: часовой ходил взад и вперед, делая по пятьдесят шагов вправо и влево от будки.

В момент, когда он повернулся спиной к нему, сыщик бросился вперед и вскарабкался на стену.

Кубы были погружены во мрак, но света, падавшего из ряда высоких окон одного из цехов, работающих ночью, хватало, чтобы разглядеть дорогу.

Он был уже на земле, когда услышал шум шагов и приглушенные голоса. Один из них принадлежал директору.

— Договорились, ваше превосходительство. Сеанс пройдет сегодня ночью под куполом. Пароль…

— Нет, я сам его назначаю. Это будет «Саттонхилл».

Гарри Диксон расслышал смешок директора.

— Отлично, ваше превосходительство… А завтра на заре Далльмейер получит подопытную свинку, которую требует.

— Это — приказ. Ровно в полночь! — произнес его превосходительство, расставаясь с подчиненным.

Гарри Диксон укрылся в тени одного из кубов. Он не узнал голоса его превосходительства и не удивился, потому что знал: Оберста заменили другим начальником.

Но голос не показался ему совершенно незнакомым, и, несмотря на опасность, он наблюдал до тех пор, пока не появился его превосходительство. Нет… это не был Оберст. Но рост, походка… сыщику были знакомы.

Новый начальник шел медленно, задумчиво уставившись в землю. Он обогнул куб, и Гарри Диксон вжался в стену. Новый начальник вошел в запретный коридор.

Без малейшего колебания сыщик, сжав в руке револьвер, который сумел утаить во время обыска, тенью следовал за мужчиной.

Коридор тянулся, становился извилистым и закончился небольшой эспланадой, в глубине которой находилось странного вида здание, нечто вроде большого сводчатого дома, буквально вросшего в землю.

— Купол! — прошептал Гарри Диксон, запоминая топографию места.

Его превосходительство обогнул обширную полусферу и вошел внутрь через проем на уровне земли. Диксон слышал шаги человека, спускающегося по лестнице. Потом хлопнула дверь.

Наружу вырвался лучик света.

Через минуту глаз сыщика приник к крохотному отверстию.

Новый начальник вошел в пустую, как и другие заводские помещения, комнату. Он стоял спиной к сыщику и, похоже, глубоко задумался.

Лампа с большим зеленым абажуром едва освещала комнату.

Внезапно его превосходительство повернулся, и лампа осветила его лицо. Диксону показалось, что его тело пронзил электрический разряд.

Мощная выпрямившаяся фигура, суровое и умное лицо!

Это был человек, которого Англия давно разыскивала, чтобы повесить его. Это был убийца из Саттонхилла, Бартек фон Гуггенхейм, он же мистер Бекс из «Кони и Буканен». Новый начальник долго пребывал в неподвижности, потом медленно приоткрыл дверь.

* * *

Фредди Маллемса грубо разбудили.

Луч электрического фонарика бил по глазам. Он видел неясную темную фигуру, наклонившуюся над ним.

К счастью, голос Гарри Диксона тут же успокоил его.

Пошли, наденьте черный костюм. Делать надо следующее…

Как, вы решились заговорить? — прошептал молодой человек.

Луч света пробежал по стенам, и Фредди увидел висящие вдоль стен обрезанные провода.

Этой ночью микрофоны останутся немыми. Послушайте… Время не терпит, нас ждут дела.

Гарри Диксон едва успел заглушить удивленное восклицание своего юного компаньона.

Частный самолет его превосходительства стоит во дворе С перед пандусом, чтобы облегчить его взлет. Пилот, он же охранник, спит в маленьком караульном помещении под пандусом. Вам придется надеть его форму.

А он?

Он не шелохнется, даю вам слово, — хитро усмехнулся Гарри Диксон.

Сыщик нервно сверился с хронометром.

— Счет идет на секунды, — пробормотал он, — бога ради, не теряйте ни одной.

Пока он говорил, свет фонарика скользнул по лицу Диксона.

Фредди Маллемс отшатнулся. Его глаза расширились от ужаса, но Гарри Диксон заткнул ему рот ладонью.

— Черт возьми, сейчас не время тратить время на эмоции. Надо думать, как выиграть партию, — проворчал он. — Считайте, что видели самого дьявола, но делайте всё, что я вам велел, иначе наша затея пойдет прахом, а заря для нас будет равноценна расстрелу.

— Но вы… куда вы отправляетесь в одиночку? — недоверчиво спросил молодой человек.

— Это вас не касается. Там, куда я отправляюсь, я могу работать в одиночку.

— Но меня могут заметить! Я едва знаю дорогу, — жалобно простонал Фредди.

Гарри Диксон схватил его за плечи и встряхнул, как капризного мальчонку.

— Послушайте, у меня тоже случались такие слабости, но это не причина дать им овладеть вами. Никто ничего не увидит и не услышит сегодня ночью на дороге, по которой мы пойдем. Я позаботился об этом.

Фредди Маллемс через несколько мгновений убедился в правоте сыщика, когда шел по зловещим улочкам меж высоких бетонных стен и видел неподвижные силуэты часовых, ощущая в воздухе странный запах.

* * *

На заводах В часы не отбивают время. Время отсчитывается только в частных помещениях начальства. В обширных залах с анонимным и безмолвным персоналом и в тени отвратительных дворов ничто не располагает к отдыху.

Но под куполом прозвенели двенадцать негромких ударов. Зажегся свет, затем вспыхнула еще одна лампа, и из глубины ужасных слепых улиц вышла молчаливая группа людей.

Они не обменялись ни словом, пока не спустились по ступенькам, ведущим в просторный круглый зал с амфитеатром с железными сиденьями.

Директор взял слово:

— Майне Геррсшафтен, займите места согласно вашему иерархическому рангу.

Двенадцать человек с тяжелыми невозмутимыми лицами сели на места и молча уставились на высокую кафедру посреди зала. Перед ней располагался небольшой бокс.

— Встать! — внезапно крикнул директор. — Его превосходительство Бартек фон Гуггенхейм!

Бартек вошел, как всегда сутулясь, и даже не удостоил взглядом двенадцать опущенных затылков. Он подал знак директору подойти.

— Почему вы не подписываете своих рапортов? — хриплым голосом спросил он.

Директор ошеломленно глянул на него:

— Ваше превосходительство… Оберст фон Градвицне хотел, чтобы рапорты подписывались.

— Я собираюсь делать всё не так, как делал Оберст фон Градвиц. Вам ясно? Подписывайте свои рапорты, и чтобы подпись была четкой. Я собираюсь установить полную ответственность за свои дела. Полагаю, вы поняли.

Побледневший директор вытер пот со лба.

Хорошо, герр Брилл, надеюсь в будущем получать от вас не анонимные рапорты, если вы хотите поддерживать со мной хорошие отношения.

Да, ваше превосходительство, — пробормотал несчастный директор, кланяясь.

Копия рапорта у всех на руках?

Да, ваше превосходительство.

Хорошо. Надеюсь, мы быстро решим это дело. Введите обвиняемого, доктор Брилл!

Директор бросился к одному из боковых коридоров и проорал приказ. Почти тут же два громадных солдата в темно-серой форме ввели молодую девушку, одетую в простой темный костюм.

Доктор Брилл жестом велел девушке усесться на скамью в боксе перед высокой кафедрой. Суровый взгляд его превосходительства не отрывался от обвиняемой.

Два свидетеля, агенты 31 и 32.

В зал вошли рыжий мужчина и женщина в дождевике.

Господа, — начал фон Гуггенхейм, обращаясь к аудитории, похоже, являющейся судом, — ознакомьтесь с рапортом, который лежит перед вами. Нам нельзя терять ни минуты времени.

Послышался шелест страниц, потом председательствующий ударил по столу, чтобы привлечь внимание.

Ева фон Градвиц, вам известно, что ваш отец, Оберет Кристиан фон Градвиц, военный руководитель этих заводов, сбежал за границу?

Мне об этом неизвестно, — холодно ответила девушка.

Допустим, но это означает, что вам не стоит рассчитывать на его помощь.

Я не нуждаюсь ни в чьей помощи.

Вы знаете, в чем вас обвиняют?

Да.

— Тем лучше, но я должен повторить обвинение. Вам было поручено помочь вашему прямому начальнику Фрей- леру Бартеку фон Гуггенхейму, иными словами мне, добыть любыми возможными способами документы, относящиеся к производству некоторых газов, именующихся «хлорботами», которые хранились у вдовы Хериберта Маллемса в Саттонхилле в Англии.

— Да, — кивнула обвиняемая.

— Вы получили эти документы!

— Да, от вас, потому что вы сами вручили их мне после убийства миссис Маллемс.

— Справедливо. От вас требовалось передать их агентам 31 и 32, а те должны были вывезти их из Англии и доставить сюда, что они и сделали. Но эти документы оказались неполными. Вы признаете, что спрятали часть документов?

— Да, — спокойно ответила Ева фон Градвиц.

В зале послышались гневные восклицания, но его превосходительство требовательным жестом остановил ропот.

— Можете объяснить причину?

Молодая девушка поджала губы и показала, что отказывается отвечать.

— Хорошо, — продолжил председатель суда. — Несомненно, это та же причина, по которой вы постарались сохранить жизнь молодому Маллемсу?

Обвиняемая густо покраснела, но не вымолвила ни слова.

— Вы получили приказ убить Фредерика Маллемса, а сами просто усыпили его одним из тех средств, которое вы похитили в нашей секретной службе.

— Я сделала это, — ответила Ева.

— Причина? Я во второй раз задаю этот вопрос.

— Я его любила.

И вновь зал зароптал, но суровый взгляд фон Гуггенхейма остановил смешки.

— Фрейлейн Ева фон Градвиц, не моя роль упрекать вас. Я должен вынести приговор, который решит вашу судьбу. Упреки я адресую себе, поскольку не сумел предвидеть вашу слабость за все время совместной работы. Я закончил. Садитесь.

Он обратился к судьям:

— Пусть те, кто согласны, что фрейлейн Ева фон Градвиц виновна в предательстве родины, поднимут руки.

Двенадцать рук взлетели вверх.

Председатель суда встал. Лицо его оставалось бесстрастным.

Обвиняемая приговаривается к смерти, — произнес он.

В зале установилась мертвая тишина. Ева фон Градвиц побледнела, но сохранила спокойствие и не сводила взгляда с потолка.

Фрейлейн фон Градвиц, — сказал Бартек фон Гуггенхейм, — я хочу добавить вам, чтобы чуточку утешить вас, если в вас еще теплится капелька патриотизма. Смерть ваша будет быстрой и, думаю, безболезненной. Несмотря на ваше предательство, наши службы сумели в кратчайшие сроки создать хлорбот. Вы будете первой, кто испытает его на себе.

Подопытная свинка! — с ужасом вскричала девушка.

Подопытная свинка, именно так! — воскликнул доктор Брилл.

Доктор Брилл, вас ждет наказание! — холодно заявил его превосходительство, и розовый толстяк буквально позеленел. По его лицу покатились крупные капли пота.

Вы свободны, господа, — сообщил председатель суда и повернулся к директору. — Отведите фрейлейн под охраной в куб доктора Далльмейера.

Но это будет только на заре… — начал доктор Брилл.

Я назначаю вам дополнительные десять суток ареста, доктор Брилл, — оборвал его фон Гуггенхейм. — К вашему сведению, я не люблю болтунов.

Два солдата встали по бокам осужденной и тронулись с места.

Брилл провел их в кубический зал, служившей лабораторией Далльмейера-Диксона.

— Нельзя, чтобы об этом деле узнали, — шепнул его превосходительство на ухо директору. — Когда… всё будет закончено, мы сможем обойтись без этого Далльмейера и его помощника?

— Легко, ваше превосходительство! — весело усмехнулся доктор Брилл. — Мы покончим с ними в тот же день.

— Э-э-э, — задумчиво сказал начальник, — полагаю, это будет слишком поспешно.

Продолжая разговор, он рассеянно передвигал рычажки большого стального баллона.

Вдруг из него вырвался фиолетовый свет, а потом сильнейшая струя пара. Брилл, Ева фон Градвиц и два охранника как подкошенные рухнули на пол.

Бартек фон Гуггехейм обернулся. На его лице был противогаз. Он ногой оттолкнул тело толстяка-директора, поднял Еву на руки и вышел из куба смерти.

 

Эпилог

Над морем разливался светло-желтый свет. Пилот самолета, направлявшегося на запад, с удовольствием проворчал, глянув на хронометр бортовой панели:

— Отличная машина. Мы проделали весь путь за три часа!

Он повернул голову и крикнул в глубину салона:

— Эй, Фредди, морская болезнь прошла?

— Хм, — простонал жалобный голос, — где я? Кубы взорвались и мы лежим под руинами?

— У всех великих людей есть маленькие слабости, — засмеялся сыщик, — говорят, в бурю Нельсон страдал от морской болезни. Поэтому, мой дорогой герой, доктор Фредди Маллемс, бывший Стрелински, может страдать от укачивания в самолете. Но ему надо еще подождать несколько минут и подержать рули управления во время спуска, поскольку, ступив на землю Англии с этим лицом, я сразу буду расстрелян.

— Да, — с дрожью ответил Фредди, — боже мой, господин Диксон, если бы я не услышал ваш голос, я решил бы, что пилот он… убийца моей тетушки Милли!

Становилось все светлее. Самолет летел, укутанный золотистым гало.

Действительно, это было суровое и циничное лицо Бартека фон Гуггенхейма, которое повернулось к молодому человеку, лицо мистера Бекса из «Кони и Буканен». Но оно медленно преображалось. Грим стирался, и вскоре появилось благородное лицо великого сыщика.

— Ура! Гарри Диксон вернулся! — воскликнул Фредди, забыв о морской болезни. — Как приятно видеть знакомое лицо.

Гарри Диксон всмотрелся в даль — на горизонте появилась серебристая линия.

— Английский берег, — с радостью прошептал он. — После дней, проведенных на заводах В, его так приятно видеть.

Он привел в действие аппарат Морзе. Послышались короткие и длинные щелчки. Сыщик передавал сообщение на аэродром Ярмута.

— Господин Диксон, — сказал Фредди, когда аппарат начал полого спускаться, — в салоне два странных груза. Признаюсь, я слишком слаб, чтобы проявить любопытство… Что это? Они мне кажутся подозрительными.

— Один из них для вас, Фредди, а второй…

Самолет коснулся земли, несколько раз подпрыгнул и остановился перед ангарами.

К Диксону бросился офицер:

— Господин Диксон! В Лондоне будут довольны… Мы с беспокойством следили за небом днем и ночью.

— Кто-нибудь из Скотленд-Ярда прибыл? — спросил сыщик.

— Мистер Гудфельд, суперинтендант. Он не покидает аэродрома третьи сутки. Он прямо с ума сходил от беспокойства… А вот и он.

Полицейский бежал к ним со всех ног.

— Диксон… старина Диксон, вы здесь, и это главное!

— Нет, — рассмеялся сыщик, — главное в том, что Германия никогда не сможет производить хлорботы майора Хериберта Маллемса благодаря одной особе, которую надо реабилитировать и вернуть ей право на счастье.

Он вытащил из салона самолета человеческое тело, завернутое в кожаное покрывало.

— У нее еще по крайней мере час здорового сна, — сказал он, повернувшись к Фредди, — поскольку снотворный газ, который я изготовил в кубе вместо смертоносного хлорбота, самого высшего качества.

Он сорвал покрывало.

— Ева! — вскричал Фредди.

Фредди! — с необычайной серьезностью сказал сыщик. — Для вас и, думая об этой спящей девушке, я повторю слова Господа: «Многое будет прощено тому, кто сильно любил».

В это время солдаты извлекли из салона еще одно тело.

Гудфельд, — сказал Гарри Диксон, — этого я отдаю вам, поскольку им занимается лондонское бюро.

Фредди Маллемс увидел, как из-под покрывала появилось лицо спящего Фрейлера Бартека фон Гуггенхейма, бывшего мистера Бекса из «Кони и Буканен».

— Фредди, — с улыбкой заявила слегка печальная Дженни Бинкслоп, которая присутствовала на скромном бракосочетании Фредерика Маллемса и Евы фон Градвиц, — от вас, Фредди и Ева, я требую одну вещь — я хочу стать крестной матерью вашего первенца.

Ева с рыданием бросилась ей на шею.

— Сына назовете Жедода, — шепнула Дженни, — имя не очень красивое, но это имя славного человека.

Она попрощалась с ними и села в автомобиль, где рядом с ней занял место Гарри Диксон.

— Господин Диксон, — спросила она, — я хорошо держалась, не так ли?

Сыщик вместо ответа пожал ей обе руки.

— А теперь можно поплакать?

— Да, — тихо ответил сыщик, — можете реветь от души.

Великий мститель еще раз помог торжеству правосудия над преступниками и принялся, как отец, баюкать женщину с разбитым сердцем.

 

Преступление на дороге

Найдите, кому преступление выгодно: в этом заключается поиск преступников любого типа.

Мистер Рокснифф, главный констебль Кингстона, с довольным видом огляделся. Он видел, что головы окружающих его людей согласно закивали. Это был крупный мужчина, высокий, краснолицый, весьма довольный собой, считающий себя хорошим психологом и прекрасным специалистом в области преступности.

Миссис Болланд, будучи хозяйкой вечера, на котором собрались почетные граждане Кингстона, благосклонно глянула на него и попросила рассказать какую-нибудь полицейскую историю, в которой он принимал активное участие. Несомненно, мистер Рокснифф послал в тюрьмы многих отчаянных преступников. А скольких отправил на виселицу?

Главный констебль для проформы чуть-чуть поломался. Было ясно, что он готов пуститься в разглагольствования о запутанном приключении, в котором он, Рокснифф, сыграл главную роль, когда приглашенный по случаю метрдотель в это мгновение объявил: «Мадам, стол накрыт».

Миссис Болланд обвела взглядом гостей, внимательно слушавших речи главного констебля.

Здесь были мистер и миссис Флитуинч, разбогатевшие бакалейщики. Они отошли отдел и жили в миле отсюда, в Комб-Вуд, в смешной вилле в стиле барокко, которая помпезно именовалась «Тритоны», хотя на расстоянии четырех миль от их дома не было даже лужи глубиной в два фута.

Мисс Эвелин и Элис Джакобс, две унылые старые девы, утонувшие в благочестии, были ближайшими соседями миссис Болланд. Часовщик, мистер Спрадл — местная знаменитость, ибо он был настоящим художником в области механики. Мистер Стенли Бэнкс, адвокатишко, но советник хозяйки дома и, как поговаривали, возможный претендент на ее руку, если миссис Болланд решится вторично выйти замуж.

В углу, устроившись в глубине кресла, обитого утрехтским бархатом, откровенно скучал элегантный молодой человек. Это был Тед Селби, юный холостяк благородного происхождения, обладатель приличного состояния.

Недалеко от Селби сидела девушка. Она не отличалась особой красотой, но лицо ее светилось настоящим умом. Ее звали Дора Маркхольм, и она была ассистенткой в кингстон- ской больнице. Поговаривали, что она с трудом скрывала свою любовь к Теду Селби.

Однако у Доры Маркхольм было очень мало надежд заполучить в мужья молодого человека, чье сердце было покорено лучшей подругой Доры, молодой художницей Флорой Картер.

Хотя Дора страдала от его выбора, но продолжала, как сестру, обожать великолепную Флору Картер, восхищаться ее истинным талантом и желать, чтобы ее союз с Тедом оказался счастливым.

Тедди услышал объявление метрдотеля и с некоторым беспокойством повернулся к Доре Маркхольм:

— А Флора не придет?

Ибо Тед с трудом скрывал, что приходит на скучные вечера миссис Болланд только по причине присутствия на них художницы. Мисс Маркхольм отрицательно покачала головой. В ее взгляде сквозило такое же беспокойство.

— Однако мисс Флора — воплощенная точность.

Она всегда невероятно точна! Она считает, что любое опоздание равнозначно проявлению невежливости, — проворчал Селби, ерзая в кресле.

Миссис Болланд, похоже, уловила мысли молодых людей, хотя не могла расслышать сказанных тихим голосом слов.

Мисс Картер опаздывает, — сказала она. — Если вы не против, дадим ей четверть часа пощады.

Все согласились подождать четверть часа, даже сестры Джакобс, любительницы поесть, которые испытывали настоящие танталовы муки, принюхиваясь к пленительным запахам, струящимся из кухни.

Все собирались упрашивать мистера Роксниффа начать рассказ, когда Стенли Бэнкс, недолюбливающий констебля, начал громко нахваливать мистера Спрадла.

— Кингстон Диспатч готов увенчать вас лаврами, мистер Спрадл, — заявил он. — Похоже, новый звонарь, установленный на колокольне старого колледжа, настоящее чудо механики. Фигура, словно живой человек.

Мистер Спрадл поднял бесстрастное лицо к своему поклоннику, улыбнулся, неловко поблагодарил и снова погрузился в свои мысли. Миссис Болланд приглашала этого старого маньяка, приверженца механики, только из-за его славы. И бедняга Спрадл не решался отклонить эти приглашения на ужин, поскольку она была владелицей маленького домика, за который он платил с сомнительной регулярностью.

Но Стенли Бэнкс, не желавший доставлять удовольствия главному констеблю повествовать о своих подвигах, вызывающе продолжил:

— Вы награждаете жизнью железных и деревянных кукол, мистер Спрадл. Вы — Вокансон современного времени!

Бедняга мистер Спрадл покраснел, как девочка, и был готов забиться в самый темный угол, чтобы избежать обращенных на него взглядов, ибо главный констебль, разъяренный тем, что перестал быть центром всеобщего восхищения, недобро и завистливо посматривал на него.

Однако эта интермедия длилась недолго. Эвелин Джакобс пронзительным голоском заметила, что четверть часа, дарованные мисс Флоре Картер, прошли, превратились в полчаса и что по той или иной причине художница не смогла прибыть на ужин.

— Мой мизинчик готов сказать то же, — проворчал Тед Селби, бросая убийственный взгляд на старую деву.

Миссис Болланд вздохнула, поднялась со своего места и, взяв под руку мистера Роксниффа, открыла шествие в ярко освещенный обеденный зал.

Обильные и вкусные закуски вернули обществу хорошее настроение, и все забыли об отсутствующей художнице. Только Тед и Дора не проявляли веселья и едва дотронулись до еды.

— Я больше не в силах ждать, — наконец шепнул молодой человек на ухо соседке, — это на нее не похоже! Очень жаль, что у Флоры нет телефона в мастерской.

— Верно, — подхватила Дора Маркхольм. — Но напротив нее есть чайный магазин, где установлен телефон. Может, позвонить туда? Владельцы «Стоун Бразерс энд систерс» очень обязательные люди.

Селби уже не слушал и несся в прихожую, где стоял телефон.

Бежали минуты. Они казались бесконечными Доре. Она едва слышала разговоры, которые возобновились с прежней силой после короткой паузы при перемене блюд.

Тед Селби вернулся, и Дора тут же по его лицу поняла, что он во власти невероятного волнения.

— Тед, что с Флорой? — нервно спросила она.

Ее вопрос расслышали, и все взгляды остановились на молодом человеке.

— Мисс Картер покинула мастерскую в семь часов, — мрачно заявил он. — Она поговорила со старшей Стоун, сообщив, что отправляется в Болланд-Хауз.

— Уже девять двадцать, — сказал мистер Рокснифф. — Такое опоздание выглядит ненормальным.

— И это в наше время, когда по дорогам ходит столько негодяев! — хором заявили сестры Джакобс, качая своими птичьими головками.

— Замолчите! — воскликнул Тед Селби. — Замолчите, если не хотите, чтобы я сошел с ума! Миссис Болланд, прошу прощения, но я должен уйти!

Думаю, мой долг не отпускать вас одного, — с важным видом сказал Рокснифф, вставая из-за стола.

Ох уж эти полицейские, — проворчал Стенли Бэнкс, — они усматривают преступление в любом пустяковом происшествии. Готов биться об заклад, что мистер Рокснифф уже видит мисс Флору Картер лежащей в придорожной канаве с разверстым горлом.

Прошу вас, Бэнкс! — закричал Селби. — Придержите свои грубые шуточки!

Ночь была очень темной, а безлюдная дорога от Болланд- Хауз до первых домов Кингстона освещалась плохо. Миссис Болланд предложила захватить кучерский фонарь.

Пронзительный влажный ветер и мелкий дождик ударили в лицо двум мужчинам с фонарем в руках.

На первом повороте главный констебль остановился и поднял руку.

— Фары автомобиля, — сказал он, указывая на два светящихся в тумане пятна. — Вокруг кто-то суетится, включив боковую фару. Похоже, они нашли что-то.

Тед бросился бежать.

На дороге стоял спортивный автомобиль с удлиненным капотом. Высокий и худощавый мужчина, наклонившись, рассматривал что-то темное и расплывчатое, лежащее на земле.

— Что случилось?! — завопил Тед Селби.

Автомобилист выпрямился и целую минуту молча разглядывал Селби.

— Преступление, — тихим, басистым голосом сказал он.

— Пре… преступление… — машинально повторил Тед. Он выронил фонарь и завопил, как раненый зверь:

— Флора! Флора!

В свою очередь, приблизился мистер Рокснифф.

Он увидел, как Тед Селби пошатнулся, потом рухнул на землю, словно невидимый кулак послал его в нокаут.

— Это преступление, и крайне отвратительное, — повторил незнакомец.

Главный констебль увидел бледное лицо Флоры Картер, освещенное светом автомобильной фары.

— Боже правый! — воскликнул он.

— Вы ее знаете? — спросил автомобилист.

— Еще бы! Мы ждем ее вот уже два часа.

Вокруг тела девушки растекалось огромное бурое пятно.

— Ужасно, — пробормотал незнакомец. — Живот буквально вспорот, словно хирургическим скальпелем. Из тела вытекла вся кровь.

— Вы передадите ваш автомобиль в мое распоряжение? — спросил мистер Рокснифф. — Я хочу перевезти несчастную в дом друзей. Я — главный констебль Кингстона.

После того как он устроил потерявшего сознание Теда Селби рядом с собой на сиденье автомобиля, он сел за руль и попросил владельца автомобиля пешком дойти до Болланд-Хауза.

Нет смысла описывать ужас, охвативший Болланд-Хауз, когда гости узнали ужасную новость.

Мистер Рокснифф устроил штаб в прихожей, откуда по телефону звонил по всему Кингстону. Он созвал всех полицейских агентов, потом вызвал врача и карету «скорой помощи», чтобы перевезти тело в морг больницы. В последний момент главный констебль решил не вносить тело мисс Картер в дом миссис Болланд.

Незнакомец появился там, когда ужас достиг своего апогея, посеяв панику среди гостей.

Девы Джакобс реквизировали все напитки и мятные воды и без зазрения совести подкрепляли себя этими сердечными снадобьями. Стенли Бэнкс счел нужным утешить миссис Болланд и нежно похлопывал ее по рукам, словно жертвой была она, а не несчастная Флора.

Супруги Флитуинч визгливо утверждали, что не осмелятся преодолеть расстояние от дома миссис Болланд до их «Тритонов», поскольку убийца всё еще бродит в округе в поисках новых жертв, и именно они, Флитуинчи, самая желанная добыча.

Дора Маркхольм сумела вывести Селби из бессознательного состояния и сжимала его руки в своих.

Что касается мистера Спрадла, то он выглядел удивительно жалко. Он не очень понимал, что происходило, и трижды хватал свой старый зонтик, чтобы покинуть дом с обезумевшими гостями. Но мистер Рокснифф категорически запретил кому-либо покидать дом! Мистер Рокснифф из рассказчика занимательных историй превратился в главного констебля, исполняющего свои обязанности.

Вот таким образом незнакомец, первым натолкнувшийся на жертву преступления, был гостеприимно принят в доме миссис Болланд.

Мистер Рокснифф поглядывал на него не столь благожелательным взглядом, как в тот момент, когда реквизировал его автомобиль. Он был готов увидеть преступника в каждом встречном.

Я обязан спросить вас, что вы делали на дороге в столь поздний час, — спросил он, повернувшись к незнакомцу.

Я ехал из Буши-парк и направлялся в Ричмонд, — вежливо ответил человек.

Стоп! — вскричал констебль. — Могу ли я вам сообщить, что вы выбрали не самый кратчайший путь?

Не стану опровергать, — возразил незнакомец.

Почему вы избрали кружной путь? — не отставал мистер Рокснифф с видом инквизитора.

Особой причины не было, соглашусь с вами. Я думал.

В авто?

Совершенно точно, в авто.

Прекрасно, а о чем думали?

О преступлении, совершенном сегодня утром в Буши- парк недалеко от Аппер-Лодж.

Преступление! — воскликнул мистер Рокснифф. — Но я о нем ничего не знаю!

Вполне возможно, констебль, поскольку это место не находится в границах вашей юрисдикции, а зависит, скорее, от Хэмптона.

Что за преступление? — настойчиво спросил мистер Рокснифф.

Такое же, которое погрузило этот дом в печаль и страх. В Буши-парк в зарослях кустов публичного сада было найдено тело пятнадцатилетнего парня с вспоротым животом.

Вы слышите? — вскричали супруги Флитуинч. — Теперь здесь начнутся такие же ужасы! Мы — готовые жертвы, ведь «Тритоны» расположены далеко от жилых мест.

Их никто не слушал. Внимание всех было приковано к автомобилисту.

— Я обязан задать вам другие вопросы, — помявшись, сказал мистер Рокснифф.

— Наверное, добавив сакраментальную фразу: «Всё, что вы скажете, может быть использовано против вас»? — с явной иронией спросил незнакомец.

Главный констебль с раздражением глянул на него:

— Пока нет, но не буду тянуть долго. Постарайтесь отвечать на вопросы и не увиливать от них.

— Вот как, — удивился незнакомец, — я уже увиливаю! Не подозревал об этом! Естественно, что вы видите вещи под иным углом, поскольку вы главный констебль.

Мистер Рокснифф на глазах свирепел. Он громовым голосом осведомился:

— А вы, сэр, кто вы такой?

— Кто? Я? — ответил автомобилист. — Меня зовут просто Гарри Диксон.

 

Гарри Диксон берет бразды расследования в свои руки

Мистер Рокснифф вжался в кресло. Он то краснел, то бледнел, что-то бормотал и мысленно упрекал себя в недальновидности.

Как он не сумел с первого взгляда узнать знаменитого сыщика?

Завтра коллеги начнут насмехаться над ним, начальники не пощадят своими кисло-сладкими комментариями. И найдутся журналисты, чтобы превратить его в ослика и представить в виде полицейского из водевиля.

Он поднял жалобные глаза на Гарри Диксона. Тот понял страдания констебля и сжалился над ним.

— Я уже слышал о мистере Роксниффе, который провел несколько удачных дел, — сказал он, — и буду рад помочь ему.

Незадачливый главный констебль ощутил, что возвращается в рай, и с благодарностью посмотрел на сыщика:

Помочь мне? Я вам верю, господин Диксон. Приказывайте! Давайте ваши распоряжения, я слепо исполню их. Хотите, я сообщу вам то немногое, что нам известно?

Я хотел вам предложить то же самое, мистер Рокснифф.

Главный констебль изложил, тщательно подбирая слова, как проходил вечер. Приглашение к этой «превосходной» миссис Болланд, четверть часа, которые были выделены опаздывающей мисс Флоре Картер. Эти четверть часа бесконечно тянулись… Теперь понятно почему. Волнение Теда Селби, который, хотя и не был официальным женихом покойной, должен был вскоре стать им, не случись этого несчастья… Наконец, их уход навстречу девушке и ужасная находка…

Сыщик обратился к присутствующим:

Если я правильно понял, мисс Картер покинула мастерскую в семь часов. Показания мисс Стоун подтвердят эти сведения. Мисс Картер должна была позвонить в дверь Болланд-Хауза через двадцать минут, если не предположить, что она шла прогулочным шагом, но, судя по погоде, это кажется мне весьма невероятным. Следовательно, она должна была появиться здесь первой.

Миссис Болланд, когда пришли первые гости?

Точно в семь тридцать, господин Диксон, — ответила хозяйка дома. — Это были миссис и мистер Флитуинч.

Да, но мы не выходили на кингстонскую дорогу, «Тритоны» расположены в диаметрально противоположном направлении.

Гарри Диксон сдержал улыбку. Эти люди уже чувствовали себя обвиняемыми!

Затем? — коротко спросил он.

За несколько минут до восьми часов появились дамы Джакобс и мистер Спрадл. Они пришли вместе.

Вы шли прямо из Кингстона? — любезно обратился Диксон к двум сестрам Джакобс.

Элис, вы слышите? — возмущенно завопила Эвелин. — Он спрашивает нас, этот злой человек, шли ли мы прямо из Кингстона! Словно мы, как уличные дети, развлекаемся по дороге! Да, сэр, — с оскорбленным видом продолжила она, — мы шли прямо из Кингстона.

— А, действительно! — В голосе Диксона звучало сомнение.

— Действительно! — хором ответили сестры Джакобс.

— Джентльмену всегда затруднительно обвинять дам во лжи, — тихо произнес сыщик.

Две старых девы едва не упали в обморок.

— Мы лжем! Он говорит, что мы лжем!

Они задыхались, побагровели, как петушиный гребень, но явно были озадачены…

— Быть может, эти дамы скажут мне, откуда они шли? — бесстрастно спросил сыщик.

Элис вскрикнула и принялась искать нюхательную соль. С силой втянула в себя щепотку, пока Эвелин энергично трясла головой.

— Мы отказываемся отвечать!

Вмешался мистер Рокснифф:

— Дело серьезное, дамы! Вы знаете, что я могу посадить вас в коммунальную тюрьму, где вы будете ждать решения жюри о происшествии. Скажу больше. Мой долг поступить так.

— В тюрьму! — завопили дамы Джакобс. — Убейте нас на месте, господин Рокснифф, но больше не мучайте.

— Тогда говорите!

— Никогда!

Гарри Диксон вмешался:

— Дамы, вы неправы, но поскольку я хочу выиграть время, то скажу за вас: вы прошли кружным путем по тропинке, ведущей в Нью-Мейден.

— Боже! — зарыдали сестры. — Мы пропали!

— О боже! Это невозможно, — простонала Дора Марк- хольм. Все глядели на сестер Джакобс испуганными глазами, словно сам ад изверг их в самый центр гостиной.

— Мой долг… — начал констебль.

— Стоп! — с улыбкой сказал Диксон. — Я вовсе не обвиняю этих дам, а за свой проступок они заплатят несколько шиллингов штрафа. Они всего-навсего сорвали несколько роз в розарии замка Нью-Мейден. Эти цветы приколоты к их корсажу. Заметьте, эти цветы сейчас в Кингстоне редкость. Те, которые носят сестры Джакобс, свидетельствуют, что их рвали в спешке. Цветы могут происходить только из этого розария. Цветочный парк закрывает решетки в шесть часов, но с помощью ручки зонтика можно достать до ближайших роз.

Атмосфера разрядилась. Мисс Болланд принялась утешать бедных старых дев.

Господин Спрадл, — начал сыщик, но сестры прервали его:

Мы встретили его недалеко от розария на обратном пути.

Мистер Спрадл задумчиво поднял глаза к потолку.

Вы шли сюда из Нью-Мейдена? — спросил Гарри Диксон.

Нью-Мейден! Вы знаете небольшой механический карильон замка? Он играет ежевечерне в семь часов, и я хожу его слушать. Я его создал десять лет назад.

Сыщик кивнул.

Как и сестры Джакобс, мистер Спрадл не мог ничего видеть, поскольку не проходил через место преступления.

Мне остается только спросить мисс Маркхольм и господ Бэнкса и Селби, не видели ли они чего-нибудь? — продолжил Диксон.

Стенли Бэнкс и Тед Селби появились в Болланд-Хаузе через несколько минут после того, как часы пробили восемь. Дорога уже была темной. Селби шел на некотором отдалении от Бэнкса, но был погружен в мечты о будущем. Он предпочел одиночество компании адвоката и равнял свои шаги по его шагам.

Мисс Маркхольм покинула Кингстон очень поздно и проделала весь путь за пять минут, поскольку приехала на маленьком автомобиле «моррис», которым сама управляла.

Гарри Диксон пожал плечами и признался, что задавал вопросы для проформы. Труп Флоры Картер лежал в придорожной канаве, и, если бы его автомобиль внезапно не дернулся и не осветил боковой фарой канаву, он бы проехал мимо трупа, не заметив его, как и остальные.

— Никто из вас не встретил ни одного прохожего на кингстонской дороге. Я правильно понимаю? — закончил он беседу.

Никто.

Мистер Рокснифф воспользовался автомобилем приятеля, который ехал из Вудлендса, где он пробыл весь день до того, как появиться в Болланд-Хаузе. Его тоже не стоило брать в расчет.

Первая часть расследования не дала абсолютно ничего. Воцарилось неловкое молчание, которым воспользовалась хозяйка дома, чтобы предложить гостям ром, можжевеловку и коньяк. Присутствующие с благодарностью выпили успокоительные напитки.

В этот момент зазвонил телефон, и мистер Рокснифф поспешно снял акустический рожок.

— Что вы говорите, сержант Уайт? Бродяга, который спит в сосновой роще? Подождите!

Он повернулся к сыщику со значительным видом:

— Я велел своим людям прочесать все окрестности. Они задержали одного бродягу. Доставить его сюда, мистер Диксон?

— Спросите, носит ли он лорнет? — спросил сыщик.

Мистер Рокснифф удивленно вытаращился, но он слышал о странных привычках сыщика и знал, что ничему удивляться не стоит. Он задал вопрос.

— Нет, не носит, господин Диксон. Человек молод и имеет хорошее зрение.

— А, — равнодушно произнес Диксон. — Посадите его на ночь в коммунальную тюрьму. Там у него хоть будет крыша над головой. Лучше, чем спать под открытым небом. Нет, он меня не интересует.

— Вам уже кое-что известно? — с беспокойством спросил констебль.

Лицо сыщика омрачилось.

— Быть может, но славы из этого не добудешь. Редок тот умник, который немедленно обнаруживает след, который ведет его к цели, но не умник тот, кто ничего не извлекает для решения задачи с первых же минут.

Если бы рядом оказался один из близких друзей сыщика, он бы удивился пустым словам, но, быть может, решил, что Диксон сознательно говорил так, чтобы скрыть свои истинные мысли.

Мистер Рокснифф, похоже, обдумывал слова сыщика — несомненно, чтобы позже присвоить их себе, — когда послышался саркастический голос:

Ищите того, кому выгодно преступление… Мудрые слова, произнесенные в начале вечера. Думаю, они прекрасно подходят к данной ситуации.

Все повернулись к Стенли Бэнксу, который усмехался, искоса поглядывая на главного констебля.

Он покраснел, но тут же взял себя в руки.

Я и сейчас так считаю, — сказал он.

Миссис Болланд недовольно посмотрела на своего советника.

— Я не знаю никого, кто бы выиграл от исчезновения прелестной Флоры Картер, — сказала она.

— Не только деньги являются выгодой для преступной руки, — злобно возразил Стенли Бэнкс.

— Конечно, нет, — произнес мистер Рокснифф, — но куда вы клоните?

— Я? Никуда, мой дорогой. Я адвокат, а не констебль. Тем более не сыщик! — рявкнул мистер Бэнкс.

— Ревность… — начала Эвелин Джакобс.

Странное безмолвие сгустилось над всеми этими людьми, охваченными одними и теми же страхами, одним и тем же желанием узнать… Все взгляды забегали по комнате в поисках кого-то, кто отсутствовал в гостиной.

— Мисс Дора Маркхольм наверняка в соседней комнате? — как бы равнодушно спросил мистер Рокснифф.

Миссис Болланд встала.

— Пойду посмотрю, — сдавленным голосом сказала она.

Было слышно, как она открывала двери, поднималась по лестнице. Из прихожей, потом из сада донеслись неясные голоса. Наконец миссис Болланд вернулась. Она побледнела, и глаза у нее были мрачными.

— Ничего не понимаю, — пробормотала она, — ее нет в доме.

— Вы сказали, что она приехала в своем автомобиле? — спросил Гарри Диксон.

Миссис Болланд вздохнула и отдала приказ слугам.

— «Моррис» должен быть в гараже в глубине сада, — разъяснила она. — Я отправила слуг проверить.

Ответ пришел очень скоро.

— Ворота гаража открыты, а автомобиль отсутствует.

— Что это значит?! — вскричал мистер Рокснифф. — Мой приказ был категоричным: никто не имел права покидать дом.

Тед Селби угрюмо глянул на наручные часы.

— Я не видел ее уже двадцать минут, — сказал он.

Не сказав ни слова, Стенли Бэнкс злобно заулыбался, что стоило ему гневного взгляда молодого Селби.

Главный констебль вновь завладел телефоном и связался с первым дорожным постом Кингстона.

— Сообщите немедленно новости о мисс Доре Маркхольм или ее автомобиле! — приказал он.

Мистер Бэнкс снова заговорил:

— Разве вы не говорили об ужасной ране, господин Диксон, что унесла жизнь нашей дорогой приятельницы? Если позволите выражение… как бы не совсем научное: распорот живот. И не сказали ли вы, что это, быть может, дело рук хирурга или мясника?

— Действительно, я сказал это, — ответил Диксон, в упор разглядывая Бэнкса.

— Мисс Маркхольм не только ассистентка в кингстонской больнице, но, насколько я знаю, ей оставалось сдать всего один экзамен, чтобы получить степень доктора медицины.

— Бэнкс, замолчите, или я вам разобью морду, грязное животное! — закричал вышедший из себя Селби.

Гарри Диксон утихомирил собравшихся несколькими словами.

— Мы здесь, чтобы пролить свет на происшедшее, — спокойно сказал он. — У мистера Бэнкса есть подозрения, он вправе высказать их, как и все остальные. Его подозрения по трем пунктам касаются мисс Маркхольм.

Действительно, по трем пунктам, — подтвердил адвокат, не сводя глаз с сыщика.

Первое, позднее ее прибытие в гости: она прибыла последней. Затем, ее хирургические познания, третье…

Говорите же! — воскликнул Тед Селби, заметив колебания сыщика.

Она была в вас влюблена! — грубо бросил адвокат.

Через мгновение Тед Селби держал его за ворот и тряс, как крысу.

Я засуну ваш язык гадюки вам в глотку, Бэнкс! — рычал Тед. — Дора — истинный ангел, пример прямоты, самый благородный характер, какие я знаю…

Телефонный звонок прервал ссору, которая была готова перерасти в боксерский поединок. Мистер Рокснифф жадно выслушал сообщение, потом разочарованно и удивленно вскрикнул.

— Этого я никак не ожидал! — выкрикнул он.

— Что случилось?

Мистер Рокснифф выждал несколько мгновений для значительности, кашлянул, чтобы придать веса своим словам, готовым сорваться с его языка.

— Мне сообщили, что «моррис» мисс Доры Маркхольм стоит с погашенными огнями перед мастерской покойной мисс Флоры Картер. Дверь мастерской была распахнута, мои люди вошли внутрь. Ателье буквально разгромлено. Шкафы открыты, ящики сломаны и валяются на полу.

— А Дора? — спросили все хором.

— Никаких следов! Исчезла! Сбежала!

— Что я и говорил, — пробормотал Стенли Бэнкс, холодно оглядывая беднягу Теда, у которого от отчаяния выступили слезы на глазах.

Главный констебль подошел к сыщику и тихим голосом спросил:

— Мне кажется это очень серьезным, господин Диксон. А вы как думаете?

Гарри Диксон пожал плечами, словно всё это его не касалось.

— Эта женщина никогда не носила очков и лорнета, — возразил он. — У нее прекрасные глаза, которые не требуют никаких приспособлений для улучшения зрения. Оставьте ее в покое, мистер Рокснифф.

 

Ночь в "Тритонах"

Прошло две недели, принеся если не забвение, то небольшое спокойствие в Кингстон. Преступление в Буши-парке, привлекшее внимание Гарри Диксона, потом преступление на кингстонской дороге так и остались тайной. Первые вечера люди закрывались в своих домах, но потом немного набрались храбрости и снова осмелились высунуть нос на улицу.

Только полиция, обеспокоенная сходством двух преступлений, была настороже, ожидая продолжения кровавой серии. Дора Маркхольм так и не появилась. Несмотря на равнодушие, проявленное Гарри Диксоном к ее персоне, на ее имя был выписан ордер об аресте. Ее портрет красовался на первых страницах газет и был вывешен во всех полицейских участках Великобритании. Во все морские компании, чьи суда готовились к отплытию за границу, были разосланы предупреждения. За вокзалами и портами вели постоянное наблюдение.

Но молодую женщину найти не удавалось.

Если обитатели Кингстона, вернее, любители ночных прогулок вернулись к своим привычкам и посмеивались над своими первыми страхами, совсем иначе чувствовали себя супруги Флитуинч, владельцы виллы «Тритоны» в Комб-Вуд.

Действительно, вилла находилась вдали от дорог и жилых кварталов. Тропинка, змеящаяся среди зарослей кустарника, вела к крошечной и смешной лужайке у дома. В сотне ярдах от садовой изгороди начинался мрачный, враждебный лес.

Из экономии Флитуинчи всегда обходились без слуг. Друзья миссис Флитуинч за глаза ехидничали, что даже святые не согласились бы прослужить целый месяц у этой заносчивой и скупой дамы, если бы им пришлось пройти испытания на земле.

Теперь супруги ощущали эту изоляцию, как проклятие. Они даже на три дня покинули свое лесное убежище и устроились в семейный пансион в Кингстоне, но их скупость оказалась сильнее. Безумные расходы на это вынужденное пребывание вдали от дома заставили супругов вернуться в родные печальные пенаты.

И они жили там, испытывая животный страх, поставив на внешние двери дополнительные замки и засовы, а с наступлением вечера баррикадировались в своей спальне.

С наступлением ночи обычно начинал сыпать мелкий дождик, а в ветвях близкого леса протяжно завывал ветер. Стоял собачий холод.

Вначале они терпели, но вскоре нашли выход, ибо Комб-Вуд давал столько дров, сколько могла собрать во время прогулки миссис Флитуинч.

Поскольку миссис Флитуинч всегда жаловалась на простуду, сушняк складывался в очаг большой спальни, и доброе тепло — впрочем, довольно экономное — разливалось по комнате.

В этот вечер мистер Флитуинч, заперев все двери, закрыв ставни и зарядив охотничье ружье, удалился вместе с супругой в спальню, где в очаге весело играл огонь.

Висел запах горелого дерева, но он не смущал супругов, напоминая о постоянной экономии. Всё, что дешево стоило, тем более доставалось им бесплатно, радовало их сердце.

При свете крохотной керосиновой лампы хозяин дома пытался прочитать Кингстон Диспатч трехдневной давности, который послужил оберткой для нескольких жалких покупок в городе.

Миссис Флитуинч скрипучим голосом спросила, может, он собирается набирать керосин в придорожной канаве, и ее муж понял намек.

— Ты права, моя дорогая, — ответил он. — Эта глупая газетенка не стоит и капли керосина.

Он задул лампу, напялил колпак с кисточкой и закутался в простыни, вытянувшись рядом с почти уснувшей супругой.

По безлунному небу неслись низкие и тяжелые тучи, ветер дул с удвоенной силой, а потом и вовсе превратился в бурю.

Двери закрыты, ставни опущены, ключи повернуты в замках, засовы сидят в своих гнездах — «Тритоны» превратились в настоящую маленькую крепость, могущую дать отпор любым ночным бродягам.

Супруги Флитуинч спят.

Миссис Флитуинч проснулась. У нее началась сильнейшая мигрень. Она жалобно застонала.

— Джереми, у меня раскалывается голова, и я хочу пить. Ответа не последовало.

— Джереми, сходи за графином с водой, он стоит в туалетной комнате.

Молчание.

Она протянула руку налево. Место мужа было пустым и холодным.

— Джереми! — в испуге закричала она, не зная, что думать о молчании супруга.

Она почувствовала на лице поток холодного воздуха и села в кровати.

Спальня была темной. В камине догорал последний уголек, бросая в комнату багровые отблески.

Это скупое освещение позволило ей увидеть, что в самом удаленном углу спальни дверь, выходящая на лестничную площадку, была широко открыта.

— Джереми! Джереми!

«И-и-и!» — отозвалось на лестнице эхо.

Миссис Флитуинч охватила сильная дрожь. Она протянула руку к шкафчику и ощутила холодную сталь охотничьей двустволки.

Она лихорадочно схватила оружие. Она умела им пользоваться. Это придало ей храбрости.

Она осторожно слезла с кровати. Ей хватило присутствия духа проверить, заряжено ли ружье.

В затворе сидели два патрона с крупной дробью, она сняла ружье с предохранителя и двинулась к открытой двери.

Дойдя до порога, она задумалась, стоит ли зажигать лампу или нет, потом отказалась от этой мысли. Она знала шаги мужа, а поскольку из скупости научилась ходить в полной темноте, была уверена, что справится со спуском по лестнице.

Она вышла на лестничную площадку, пересекла ее, ступила на верхнюю ступеньку.

Но прежде чем начать спуск, она перегнулась через перила и прислушалась.

В доме не слышалось ни шороха, царила мертвая тишина. Даже ветер на улице стих.

Но у нее возникло ощущение чего-то ненормального, чего-то катастрофического.

Снизу шел сладковатый запах, который показался ей знакомым. Пахло только что зарезанной курицей. Сладковатый запах горячих птичьих внутренностей ударил в нос. В первое мгновение это ощущение не вызвало у нее никаких подозрений.

И вдруг кровь застыла в ее жилах. Она едва сдержала крик ужаса. Из приоткрытой двери в кухню шел слабый свет, едва разгонявший мрак в холле. Она ощутила горячий и острый запах зажженной свечи.

Одновременно внизу послышался шорох скользящих шагов.

Она хотела закричать, но из горла не вырвалось ни малейшего звука.

Она машинально спустилась на одну, две, три ступеньки.

Отсюда она могла видеть часть кухни, слабо освещенную свечой, стоящей на полу.

Но этого было достаточно, чтобы разглядеть…

Сначала она увидела ступни, потом волосатые икры, затем зеленые полоски хлопчатобумажной пижамы, задранной до костистых колен. Она хорошо знала эту смешную анатомию и истрепанную пижаму. На полу лежал Флитуинч… Он был неподвижен, и рядом с ним расползалось багровое пятно.

Она завопила:

— Убивают! Убивают!

Вдруг видение исчезло. Свечу то ли погасили, то ли опрокинули, поскольку послышался легкий стук от упавшей свечи.

И в то же мгновение из глубины непроницаемого мрака что-то бросилось на нее и скинуло к подножию лестницы.

Но миссис Флитуинч, привыкшая к тяжким домашним трудам, принялась бороться.

Ружье выскользнуло из ее рук и отлетело в сторону.

Она вопила и боролась с невидимой силой.

Ее руки ощутили чьи-то руки, потом сжатый кулак. Она безуспешно попыталась укусить его, изо всех сил вцепившись в него.

Быть может, она бы совладала с неизвестным противником, но вдруг ощутила на бедре холодное прикосновение, а потом огненную боль, рвущую внутренности.

Она громко закричала и упала лицом вперед.

В падении она задела ружье. Раздался громовой выстрел.

Провидению оказалось надо, чтобы в этот момент лесники Комб-Вуда Уильям Десмонд и Сол Крукс вышли на окраину леса.

Они услышали женский вопль и выстрел.

Они тут же вспомнили о двух преступлениях двухнедельной давности и немедленно бросились на помощь.

Они понеслись к вилле, перепрыгнули через забор, пересекли лужайку и взбежали по крыльцу.

Принялись колотить в дверь. Та поддалась и приоткрылась.

Из мрака прихожей до них доносились протяжные стоны.

Десмонд включил карманный фонарик, и оба застыли в невыразимом ужасе.

В самом центре вестибюля агонизировала миссис Флитуинч. Ее глаза остекленели, одна рука была сжата в кулак, а вторая вцепилась в живот, откуда хлестала кровь и выпадали внутренности.

Несчастная перестала дышать в момент, когда над ней склонился егерь.

— Кончилась! — с ужасом прошептал он. — Такой же удар, какой нанесли бедняге мисс Картер.

— А где мистер Флитуинч? — спросил Крукс.

— Одному Богу известно, убили ли его тоже! — ответил Десмонд. — Обойди дом, Сол, и не бойся воспользоваться револьвером.

Луч от фонарика Крукса осветил кухню.

— Проклятье! — вскричал егерь. — Вот и Флитуинч. Ну и бойня!

Посреди кухни на спине лежал несчастный рантье, скрестив руки на животе, со смертельно искаженным лицом. Он умер от огромной раны. Его живот был распорот снизу доверху, словно в морге на занятиях по анатомии.

Побледнев от ужаса и отвращения, Десмонд повторил приказ:

— Обыщи дом, Сол! Я посторожу выход. Если чудовище, устроившее это двойное убийство, еще здесь, прикончи его. Пару пуль в голову при первом же движении!

Сол напрасно прочесал весь дом от подвала до чердака, пока Уилл Десмонд стоял на страже. Никаких следов преступника они не обнаружили. Обоим стражам пришлось признать: поиски были тщетными. Надо было спешить в город, чтобы предупредить кингстонскую полицию. Они разделились. Сол Крукс побежал в город, а Десмонд остался сторожить дом.

Тусклый свет зари скупо высвечивал крышу виллы, где произошла трагедия, когда к ней подъехали два автомобиля.

Рокснифф со своими людьми вылез из первого, а Гарри Диксон со своим учеником Томом Уиллсом — из второго.

Гарри Диксон едва глянул на обескровленные трупы супругов Флитуинч.

— Бандит подписал свое преступление, — пробормотал он, — Тот же почерк, что в Буши-парк. Таким же образом лишили жизни несчастную Флору Картер.

— Что-нибудь украдено? — спросил Рокснифф. — Дом ограблен?

— Не думаю, нет… уверен, — ответил Гарри Диксон, — это — поступок маньяка-убийцы. Таких преступников поймать очень трудно, к тому же его надо еще отыскать.

— Нет, похоже, из дома ничего не вынесли, — подтвердил Сол Крукс. — Мы с Уильямом обыскали весь дом. Всё было в порядке. Кроме того, мы знали, что миссис и мистер Флитуинч не держали в доме ничего ценного. Они так боялись воров, бедняги, — добавил он с печальной иронией.

— Кстати, а где ваш коллега Десмонд? — внезапно спросил сыщик.

— Правда! — воскликнул Сол Крукс, с беспокойством оглядываясь.

— Эй, Десмонд! Эй, Уилл!

На призыв никто не ответил.

— Клянусь адом, это мне совсем не нравится! — проворчал Сол Крукс. — Я оставил его одного в этом ужасном доме. Быть может, чудовище было поблизости и убило его.

Услышав эти слова, полицейские рассыпались по дому, как беспокойные воробьи.

На мрачную находку наткнулся Том Уиллс. Итак, количество ночных трупов выросло до трех.

Уилл Десмонд лежал на плитах подвала, вытянувшись во весь рост в луже еще не застывшей крови. Убийство случилось не более часа назад.

— Та же рана, что и у жертвы в Буши-парк, у мисс Картер и мистера Флитуинча. Она иная у миссис Флитуинч. Бедняга, похоже, отчаянно сопротивлялась.

Вдруг сыщик выпрямился и принюхался.

Он ощутил слабый лекарственный запах.

— Чудовище использовало средство для анестезии, — сказал он. — Об этом свидетельствует более спокойное выражение лица Десмонда. Использовали маску с хлороформом.

— А потом его просто-напросто распотрошили, — добавил Том Уиллс.

Учитель глянул на него и кивнул:

— Думаю, вы правы, Том. Но зачем так делать?

— Преступная мания профессионала, — сказал мистер Рокснифф. — Вспомните о Доре Маркхольм, исчезнувшем кандидате на звание врача, господин Диксон. Это может многое объяснить.

Гарри Диксон промолчал и продолжал осматривать искалеченное тело мистера Флитуинча. Через несколько минут он сорвался с места и бросился вверх по лестнице.

— Рокснифф, — почти тут же крикнул он, — будьте любезны подняться со мной.

Главный констебль поспешил исполнить просьбу.

Сыщик стоял на лестничной площадке и держал в руках два обрывка хлопковой ткани.

— Гвозди, держащие ковер на площадке, поработали на нас, Рокснифф. Смотрите, что они удержали.

Но… это обрывки ткани от пижамы Флитуинча!

Совершенно верно! Тело убитого выволокли из спальни, спустили по лестнице, отнесли в кухню, чтобы заняться отвратительным делом.

Как? Живого…

Несомненно! Это многое объясняет.

Гарри Диксон вошел в спальню и наклонился над остывшей решеткой камина.

Он взял щепотку серого порошка, смешанного с пеплом, понюхал его, кончиком языка попробовал на вкус.

— Есть! Я знаю это адское снадобье! Оно попало к нам издалека, из экваториальной Африки, если не ошибаюсь. Тамошние колдуны пользуются им. Порошок получают, растерев маленький, исключительно токсичный гриб. Когда порошок бросают в огонь, почти лишенный запаха дым, сильнейшее анестезирующее средство, растекается вокруг. Правда, средство действует недолго. Убийца хорошо знал открытые очаги дома. Ему было достаточно бросить щепотку этого порошка в трубу дома, чтобы спальня, где мы сейчас находимся, наполнилась этим адским дымом.

— В этом случае ему надо было залезть на крышу дома, — с понимающим видом сказал констебль.

— Это очевидно! Но затем ему надо было справиться с замками и запорами. Этот человек — настоящий специалист в деле ограблений. Ведь ни одна дверь не взломана. Я многое бы дал, чтобы глянуть на инструменты этого типа!

— Если Дора Маркхольм… — начал мистер Рокснифф, но Диксон жестом остановил его.

— Гимнаст, акробат, элитный слесарь и существо достаточной силы, чтобы перетащить тело покойного Флитуинча по лестнице и справиться с такой крепкой женщиной, как его супруга… Вы видите все эти исключительные подвиги, совершенные хрупкой невысокой девчонкой, как эта студентка факультета медицины?

Рокснифф предпочел промолчать. Ему было трудно отказаться от своих подозрений, но уверенные слова Диксона были убедительными.

Вдруг из холла донесся голос Тома Уиллса.

— Учитель, идите скорее сюда! Мне кажется, миссис Флитуинч что-то зажала в кулаке. Оно блестит.

Гарри Диксон и Рокснифф почти сбежали вниз по лестнице и увидели, как Том пытается разжать кулак женщины.

— Крайне трудно и тошнотворно, — проворчал Том. — Похоже, она не хочет расставаться с добычей. Слушайте, у нее в кулаке какой-то белый камень.

Понадобились недюжинные усилия, чтобы разжать кулак покойной. Когда это удалось, на пол упал округлый камешек молочного цвета.

Полицейский поднял его и передал сыщику.

Это был гладкий, чуть продолговатый камешек странного вида, напоминавший по форме яйцо чибиса.

— Похоже на опал? — спросил Том Уиллс. — Но я не знал, что есть такие большие камни. Как он попал в кулак убитой?

— Действительно, опал, — задумчиво подтвердил Диксон, — по-другому называется лунный камень. Интересно, что это значит, а это что-то значит…

Ничего другого в «Тритонах» не нашли.

 

Тайна колокольни

На тропе преступления не бывает постоянных происшествий. Далеко не так. Напротив, расследование состоит из долгих, занятых скучной работой часов, поисков, пустых и не дающих результатов допросов, догадок и их опровержений.

Во время расследования этого темного дела у Гарри Диксона и его помощников было немало таких часов, даже целых пустых дней. Но результатов не было, были ошибки, заблуждения, тупики и частые разочарования.

На долю Тома Уиллса выпала долгая череда походов по ювелирам и огранщикам Лондона, которым он показывал лунный камень, найденный в столь трагических и таинственных обстоятельствах.

Никто из опрошенных не вспомнил, что когда-либо держал в руках и даже видел подобный камень. Однако один из евреев в Сохо, Авраам Блюм, сообщил кое-какие сведения, которые показались Тому существенными.

Блюм долго разглядывал камень, взвешивал его на ладони, что-то бормотал себе под нос, покачивая взлохмаченной головой.

— Эти камни не имеют большой ценности, — сказал он, — потому что на них нет спроса. Но камень такого размера может быть известен и занесен в музейные каталоги. Нет! Этого камня в европейских магазинах не было. Эти камни находят на Урале, где к ним относятся с пренебрежением. Их даже боятся из-за плохой репутации. Они, похоже, приносят несчастья. Я вроде слышал от моего почтенного отца, что арабские торговцы гоняются за ними, чтобы обменивать на что-то в Центральной Африке. Колдуны-фетишисты держат эти камни для своих колдовских занятий.

— Какого рода колдовские занятия? — спросил Том Уиллс.

Авраам Блюм пожал плечами:

— Откуда мне знать? Я не ученый человек. Но один путешественник, который побывал в широтах этих проклятых чернокожих, может знать больше. Молодой человек, это всё, что я могу вам сказать.

Том Уиллс вернулся с этими сведениями, и учитель, похоже, остался доволен ими.

— Не впервые даже в наши современные времена излишнего прогресса весьма древние колдовские практики подталкивают каких-либо безумцев или опасных маньяков на совершение преступлений, — сказал он, забирая лунный камень. Затем он посетил некоторых известных путешественников и долго изучал книги о путешествиях.

Тщетно! Книги оставались немыми, а путешественники по Африке, признавая ценность опала для некоторых колдунов, как камня ночных духов, других его качеств не знали.

Гарри Диксон изучил камень под микроскопом.

Камень никогда не был в оправе, никогда не был частью какого-либо украшения. Это был просто камень. Как он оказался в руке покойницы? Тайна, которая только сгущала остальные тайны.

— А играл ли он какую-нибудь роль в преступлении? — спросил как-то Том Уиллс.

Устами молодого человека глаголет здравый смысл, но учитель отказывался согласиться с ним.

Том обходил улицы Лондона без особой надежды. Он писал от имени учителя крупнейшим ювелирам Европы. Ни одного интересного ответа получено не было. Несмотря на их редкость, опалы на рынке не имели хождения.

Поиски кингстонских полицейских в городе и его окрестностях результатов не принесли. Преступник исчез, как легкое облачко, не оставив ни малейшего следа, могущего привести к нему.

Однако самые ужасные преступные дела иногда выливаются в гротескные, даже комические интермедии.

Мистер Стенли Бэнкс почувствовал это на себе.

После убийства мисс Картер миссис Болланд охладела к нему. Она не могла простить ему грязных подозрений и инсинуаций по отношению к Доре Маркхольм.

Мистер Бэнкс клялся, что докажет вину молодой женщины, которую уже называл кингстонским вампиром.

Как многие сыщики-любители, он предпринимал абсурдные демарши, множил смехотворные поиски.

И однажды вечером ему показалось, что он близок к цели.

Он провел тяжелые полчаса в Болланд-Хауз, где хозяйка приняла его с подчеркнутой холодностью.

Он в ярости вышел на улицу, горя желанием закончить свое личное расследование.

Он уже миновал зону первых городских огней и вышел на Хайвей, исключительно темный в этот вечер, поскольку несколько фонарей не горели или были разбиты ночными бродягами.

Вдруг он услышал, что кто-то бежит вслед за ним.

Он обернулся и едва не умер от ужаса: невероятно бледная Дора Маркхольм бежала к нему из тьмы.

Стенли Бэнксу ее лицо показалось ужасающим, искаженным страстью к убийству (это были его собственные слова). Храбрый Бэнкс со всех ног пустился прочь, оглашая окрестности воплями, которые могли поднять на ноги весь город.

Как безумец, он вбежал в первый попавшийся пост полиции, чей огонек различил издали, и счел его спасительным маяком.

После сбивчивого рассказа адвоката два сержанта проводили его к месту происшествия, но тщетно обыскали Хайвей во всех направлениях, не найдя ни собаки, ни кошки, а тем более «вампира».

Этот эпизод, не без иронии изложенный в Кингстон Диспатч, окончательно уронил несчастного адвоката в глазах миссис Болланд, которая раз и навсегда запретила ему появляться в ее доме.

Гарри Диксон узнал об этом глупом происшествии значительно позднее и, как мы увидим дальше, весьма сильно сожалел об этом.

Вторая интермедия, начавшаяся как гротеск, обернулась истинной трагедией.

Однажды утром громкий звонок прозвучал у входной двери миссис Кроун. Едва дверь открылась, как какой-то смешной человечек, потрясая невероятно большим зонтиком, потребовал немедленной встречи с Гарри Диксоном.

— Я — жертва самого отвратительного преступления этого века! — возопил он. — Увы, мой малыш Бен и моя дорогая Фрида! Мои бедные дети!

Добрячка миссис Кроун немедленно сжалилась над судьбой несчастного отца, как вихрь взбежала по лестнице и ворвалась в столовую, где Гарри Диксон и Том Уиллс заканчивали утреннюю чашку чая.

— Там бедняга, у которого подло убили двух детишек, господин Диксон! — выкрикнула она.

Сыщик оттолкнул чашку и велел немедленно впустить столь сильно пострадавшего человека.

Они увидели мистера Спрадла, который вошел со слезами на глазах. Он едва дышал.

— Мой маленький Бен, моя дорогая Фрида! — хныкал он.

Сыщик удивленно глянул на него.

— Это же мистер Спрадл из Кингстона! — воскликнул он. — А я считал вас холостяком, дрогой сэр.

— Правильно, — ответил мистер Спрадл, — как может глупое женское существо войти в мою жизнь? Зачем мне какая-нибудь сорока, ничего не смыслящая в моих работах?

— Нам показалось, что два ваших ребенка стали жертвой кингстонского вампира, — сказал Том Уиллс.

— И эта самая настоящая истина, мой дорогой господин. — застонал часовщик. — Мой славный Бен и моя красавица Фрида стали, в свою очередь, жертвами адского чудовища. Он вскрыл им животы, разбросав вокруг их тончайшие внутренности…

Гарри хлопнул себя по лбу и едва сдержал приступ смеха.

— Бен и Фрида — это две механических куклы, которые, если не ошибаюсь, украшают колокольню кингстонского колледжа.

— Мои дети! Плоды моих бдений! Великолепные автоматы, предмет черной зависти нюрнбергских механиков. Вы их видели, господин Диксон?

Сыщик кивнул.

— Это, действительно, были своеобразные шедевры, — согласился он.

— Фрида выходила каждые четверть часа из своей каменной ниши, делала небольшой круг по карнизу и ударяла в колокол железным молоточком. Когда наступал круглый час, появлялся Бен. Он приветствовал с высоты башни публику, приходящую посмотреть на него. Любезный взмах шляпой господам, милый жест дамам, потом он грозил пальчиком непослушным детишкам, а затем отбивал положенный час. Фрида и он исполняли несколько па вальса и выразительно глядели на публику внизу. Так они указывали час обеда.

И вот вампир распотрошил их, как поросят, лишил на долгие месяцы движения… быть может, навсегда! У меня уже нет сил создать подобный новый шедевр! Господин Диксон, вы должны немедленно поехать со мной!

Сыщик колебался, у него была масса иных дел, куда не входил поиск разрушителей идолов. Мистер Спрадл заметил его колебание и тут же стал жаловаться с новыми силами:

— Как, вы не видите в этом преступление, столь же отвратительное, как кровавые убийства в Кингстоне? Бен и Фрида не были безжизненными игрушками из бронзы, они жили полноценной жизнью в моем мозгу и в моем сердце! За них надо отомстить, как за мисс Флору, а главное — за этих глупых буржуа Флитуинчей.

Тихий мистер Спрадл не мог себя сдержать. Смерть дорогих ему кукол расстраивала его так, как если бы это были живые дети от его плоти и крови.

Гарри Диксон заметил, что Том Уиллс с огромным удовольствием готов последовать за странным персонажем, и согласился сопровождать его в Кингстон.

Ради такого случая часовщик арендовал просторное такси. Они быстро приехали на место, немного устав от нескончаемых причитаний механика.

Наконец вдали показалась колокольня, и мистер Спрадл указал на нее со стонами страдания и гнева.

— Вот оно место преступления! — закричал он.

Уже долгие годы старый колледж Кингстона не служил целям воспитания местной молодежи.

Его низкие и темные залы отдали в распоряжение местного музея, где скопились бесславные предметы старины, почти не привлекающие публику. Только куклы мистера Спрадла еще привлекали внимание прохожих и туристов.

Гарри Диксона и его двух компаньонов встретил у входа единственный охранник, старик-инвалид, ворчун, ненавидящий всё, что мешало спокойному течению его жизни.

— Что за шум из-за двух проклятых кукол, — проворчал он, повернувшись спиной к посетителям.

Мистер Спрадл взбирался по спиральной каменной лестнице впереди двух сыщиков. Окружавшие их влажные каменные стены заросли лишайником.

Через бойницы то и дело открывался вид на город. Потом его панорама сменилась простором разноцветных полей.

Когда они добрались до обширной платформы башни, мистер Спрадл, тяжело дыша, остановился.

— Вы находитесь перед местом самого отвратительного преступления в мире, — произнес он, — преступления против искусства и человеческого ума.

Наклонившись, они проникли в узкую каменную нишу, где увидели разбросанные внутренности Бена и Фриды.

Две куклы стояли, прислоненные к стене.

Пластины, прикрывавшие их животы, были сорваны. Виднелись сложные соединения шестеренок, с которых стекало масло.

Множество зубчатых колес, перекрученных пружин и рычажков усыпало пол вокруг них, свидетельствуя о хищном настрое осквернителя механики.

— Чудовище действовало, как насильник, — мистер Спрадл окончательно вышел из себя. — Ему было мало кинжала, но он использовал и ножницы для металла, напильники и клещи! Мои бедные малыши, я больше не смогу вернуть вам чудесную жизнь, которую вы проживали каждый час.

Он рыдал.

Сыщик оглядел место побоища полу-недовольным, полу-удивленным глазом, как вдруг Том Уиллс с неподдельным ужасом вскричал:

— Быть того не может, эти манекены истекали кровью!

— Что?! — вскричал сыщик.

Вместо ответа Том указал на большую лужу крови, растекшуюся по полу ниши.

Мистер Спрадл, сначала возмущенный, удивился не меньше двух сыщиков:

— Вы говорите, мои куклы истекали кровью? Нет… нет… это масло, но я никогда не наливал столько.

— Это кровь! — безапелляционно заявил Гарри Диксон. — И она натекла сюда совсем недавно.

Он обвел взглядом площадку. Его взгляд остановился на узенькой лестнице, ведущей наверх.

— Кровь стекала по этой лестнице, — сказал он, бросившись вверх по ступеням. Том Уиллс и мистер Спрадл не отставали от него.

Они почти одновременно достигли пустой пирамиды, последней и самой высокой комнатки башни. Их ждал настоящий ужас: на черных плитах лежало полуобнаженное тело женщины.

Живот, распоротый сильнейшим ударом ножа, был раскрыт, как створки шкафчика. Внутренности вывалились, а кровь залила весь пол.

— Но… я… знаю ее, — задыхаясь, выговорил мистер Спрадл.

Гарри Диксон взревел, как хищный зверь.

Это был труп Доры Маркхольм.

Через три часа судмедэксперт закончил вскрытие тела в присутствии местных полицейских, спешно вызванного сотрудника Скотленд-Ярда, Гарри Диксона и Тома Уиллса.

— Совершено так же, как и предыдущие преступления, — коротко сообщил медик, протирая окровавленные инструменты.

Гарри Диксон внимательно следил за ходом вскрытия.

— Заметьте, на жертве есть следы других ран. Похоже, они более давние.

— Вы правы, господин Диксон, — поспешил добавить врач. — Несчастную, похоже, били, но раны уже заживали. Синякам примерно восемь дней. Посмотрите на щиколотки, на них следы то ли веревок, то ли цепей.

— Исследуйте желудок, — сухо приказал сыщик.

Врач кивнул и снова заработал скальпелем.

— Ничего! — удивился медик. — Никаких следов пищи. Похоже, она долго ничего не ела.

— Другими словами, ее держали в заключении, а потом убили.

Тогда мистер Рокснифф рассказал ему о приключении мистера Стенли Бэнкса. Когда он закончил, у сыщика было суровое выражение лица.

— Почему не предупредили меня, Рокснифф? — с упреком спросил он главного констебля.

— Мы не осмелились тревожить вас по таким пустякам, господин Диксон.

— Этот пустяк мог спасти жизнь этой несчастной, а мы, быть может, заполучили бы преступника.

— Как?! — вскричал вконец расстроенный Рокснифф.

— Думаю, я могу описать всю трагическую судьбу Доры Маркхольм.

После своего странного посещения дома своей подруги Флоры Картер мисс Маркхольм бежала и спряталась. Почему? Пока не могу сказать. Но думаю, она кое-что знала и хотела любой ценой сохранить тайну. В случае ареста ей пришлось бы открыть эту тайну, чтобы избежать подозрения в гнуснейшем убийстве.

Неизвестный бандит считал так же и начал поиски. Ему повезло, или он более ловок, чем полиция. Он смог отыскать убежище Доры Маркхольм и завлечь к себе под предлогом, что даст ей убежище.

Что означает, чудовище было известно жертве, но она не подозревала, что он и есть убийца!

Однажды вечером она узнала ужасную правду и смогла убежать. Тогда ее и увидел мистер Стенли Бэнкс… увидел и испугался!

— Трус! — вскричал мистер Рокснифф.

— …пока адвокат рассказывал о происшествии в полиции, — продолжил Диксорн, — бандит настиг ее и снова спрятал в своей тюрьме.

— А! — выкрикнул мистер Рокснифф. — Господин Диксон, вы пролили свет на ужасное преступление. Поле наших поисков намного сузится. Бандит хорошо знал убитую. Во всяком случае, она его прекрасно знала. Более того, он должен жить недалеко от Хайвея.

Гарри Диксон кивнул.

— За работу! — приказал главный констебль, обретя новые силы. — Через несколько дней мы с удовольствием откроем двери кингстонской тюрьмы перед кингстонским вампиром.

Сыщик не разделял этого оптимизма. Напротив, лицо его помрачнело еще больше.

— Удивительно ловкое существо, — пробормотал он. — Оно еще не сказало последнего слова.

Они безмолвно спустились по окровавленной лестнице.

Оказавшись на площадке, они увидели, как мистер Спрадл разбирает своих искалеченных манекенов.

— Что за страна, где уничтожают шедевры и не могут изловить преступника. Я испытываю стыд! Я его ненавижу!

Я лишу его своего присутствия! Я ухожу, вы слышите! Я увезу Бена и Фриду, чтобы вернуть им жизнь под другими небесами. Вампир может вернуться и окончательно убить их!

 

Должок Стенли Бэнкса

Пример мистера Спрадла оказался заразительным: на заре началось настоящее бегство из Кингстона. Жители города спешно продавали дома и владения, чтобы укрыться в Лондоне и где-нибудь еще подальше от призрака кровожадного вампира.

Мистер Рокснифф высказывал опасения, что чудовище может находиться среди них, лишив местную полицию славы его поимки.

Поэтому каждого уезжающего он подвергал свирепому допросу, что неминуемо вызвало нарекания со стороны вышестоящих начальников.

Одним из самых несчастных жителей Кингстона и его бед был, несомненно, адвокат Стенли Бэнкс.

Все отвернулись от него, клиенты отказались от его услуг. Бакалейщик, самый трусливый из жителей, тот, кто с наступлением сумерек закрывал дверь лавочки, рыдая о потерях из-за отсутствия вечерней торговли, и всю ночь трясся за запертыми дверьми, этот человек, лишенный элементарной храбрости, смотрел на Бэнкса с нескрываемым презрением. Он громогласно заявлял, что не продаст и унции товара этому паршивому трусливому псу, который клевещет на женщин и является сообщником убийцы.

На следующий день после обнаружения преступления на колокольне в дверь нового парии позвонили.

Бэнкс открыл сам, поскольку накануне слуга оставил его, почти бросив свой передник ему в лицо.

На пороге стоял бледный, но решительно настроенный Тед Селби.

— Стенли Бэнкс, — сказал он, — я хочу обратиться к остаткам вашей чести мужчины, если таковая еще есть.

Адвокат заворчал, но ответить не решился.

— Законы нашей страны совсем не снисходительны к дуэлянтам, — продолжил молодой человек. — Однако я готов рискнуть тюремным заключением, раной и даже смертью от вашей руки. Хотите ли сразиться со мной? Я оставляю вам выбор оружия. Как я помню, во время войны вы были офицером.

Стенли Бэнкс смертельно побледнел.

— Селби, — ответил он, — жизнь стала для меня грузом. Я всё потерял, к тому же меня грызут упреки совести за неправедное обвинение Доры Маркхольм. Вы окажете мне услугу, послав мне пулю в голову, которая лишит меня жизни, в которой я остался в полном одиночестве. Но у меня еще нет права покинуть ее.

Тед Селби задумчиво окинул его взглядом, и лицо его стало не столь суровым.

— Я хочу найти убийцу Доры Маркхольм. Я хочу найти убийцу. Я! Дайте мне две недели. Если я не справлюсь за это время, я к вашим услугам.

Селби не отказался присесть в кресло, на которое ему указал Бэнкс. Он уселся, задумался, пытаясь найти нужные слова.

— Вы считаете себя довольно умелым, чтобы справиться за несколько дней там, где не справился Гарри Диксон?

В его глазах, уставших от долгой бессонницы, мелькнул гордый огонек.

— Да, — глухим голосом ответил он, — поскольку великий сыщик не подумал об этом. Быть может, он не придал этому значения, быть может, он прав. Заметьте, Селби, после смерти мисс Картер вампир преследует тех, кто был на последнем вечере миссис Болланд.

— Да! — воскликнул Тед Селби. — Вы правы.

— Мисс Картер, Флитуинчи, мисс Маркхольм и куклы мистера Спрадла. Слава богу, что мистера Спрадла не убили.

— И что вы думаете? — спросил Тед.

— Нападут на одного из нас. На вас, на Роксниффа, на сестер Джакобс, на меня!

— Если только бандит не один из нас! — воскликнул Селби.

— Я подумал об этом, — сказал адвокат.

— Быть может, вампир вы, Тед Селби, быть может, я, — продолжил Стенли Бэнкс с кривой улыбкой на устах.

Тед Селби задумчиво кивнул:

— Бэнкс, я хочу вам помочь.

— Этого не стоит делать, Тедди, — печально возразил адвокат. — Я один должен оплатить должок и не хочу, чтобы кто-то сделал это вместо меня или помогал мне рассчитаться.

Невольно взволнованный Тед Селби протянул руку человеку, которого часом раньше хотел убить.

— Да поможет вам Бог в вашем предприятии, — с чувством сказал он.

Больше не обменявшись ни словом, они расстались и больше не встретились в этом мире, ибо… но не будем забегать вперед.

Оставшись один, мистер Бэнкс взял план Кингстона и его окрестностей и принялся циркулем рисовать окружности и кривые.

Таким образом, он очертил границы района между Бол- ланд-Хауз и Дубовой Рощей. Дубовая Роща, вернее, маленький сквер, запущенный и дикий, где вместо дубов, которые должны были расти на этом месте, располагались хилые вязы, некогда составлявшие гордость древнего поместья.

Это заброшенное поместье находилось на окраине Кингстона, поскольку позже город стал расти в южном направлении. Между двух пустых гостиничных домиков, на которых уже долгие годы висела табличка Сдается, находилось разваливающееся жилище старых дев Джакобс.

— Вот место действия, подходящее для вампира, — радостно произнес Стенли Бэнкс, отложив в сторону чертежные инструменты.

Две ночи он бодрствовал, совершая челночные прогулки между Болланд-Хауз и публичным сквером, подслушивая под закрытыми ставнями окнами своей бывшей пассии, потом у заросших лишайником ставень сестер Джакобс.

Третью ночь он посвятил отдыху и размышлениям.

На четвертую ночь он вышел из дома в одиннадцать часов вечера.

В городе царил ужас перед ночным чудовищем. Все дома были заперты и выглядели ощерившимися животными. Полиция устраивала ночные обходы, но они проходили только в центральных жилых кварталах. Окраины оставались пустыми, поскольку с наступлением вечера никто не решался появиться там. Даже спектакли начинались раньше привычного времени, чтобы залы закрывались одновременно и зрители расходились по домам компактной толпой.

Кипя ненавистью, Стенли Бэнкс, которого весь город продолжал считать трусом, был единственным, кто прочесывал пустынные закоулки мертвого города. Он осуществлял назначенную себе службу с яростью и ловкостью индейца, чтобы не привлечь внимания редких полицейских стражей.

В полночь он очутился в Дубовой Роще и спрятался за кривым стволом дерева, наблюдая за домом сестер Джакобс, более черным, чем окружающая ночь.

Вдруг он заметил тень.

Тень выскользнула из необитаемого переулка, где располагались только конюшни, когда-то бывшие частью гостиниц.

Когда Стенли Бэнкс заметил эту тень, сердце его забилось чаще, стеснив грудь, а рука крепче сжала рукоятку револьвера.

Тень двигалась с чрезвычайными предосторожностями, кралась вдоль стен, скрываясь в их тени и изредка появляясь в скупом свете единственного фонаря, который, к сожалению, располагался довольно далеко.

Перед домом сестер Джакобс тень застыла.

Стенли Бэнкс разглядел пятно просторного пальто, а затем внезапно появилась тонкая белая рука, походившая на женскую руку.

Адвокат нервно вздрогнул, эта рука притягивала его обескураженный взгляд. Будь она черной и грубой, он бы выстрелил прямо из своего укрытия, но мысль, что перед ним женщина, парализовала его волю.

Он увидел, как рука быстро и ловко открыла замок.

Бэнкс перестал сдерживать себя.

— Сдавайтесь!

Тень жалобно вскрикнула и бросилась бежать.

Она бежала быстро, удаляясь от центра города, направляясь в поля за Болланд-Хауз или Комб-Вуд.

Вначале адвокат не мог ее настичь, потом увидел, что расстояние между ними сокращается.

Стенли Бэнкс, полный и не ладивший со спортом, не был чемпионом по бегу. И все же с каждой секундой настигал таинственного беглеца.

— Женщина, — бормотал он, — это женщина, это может быть только женщина! Боже., какой новый ужас ждет меня!

Вдруг тень споткнулась о камень или корень дерева и тяжело рухнула на землю.

— Не двигаться или я пристрелю вас, как шелудивого пса!

Тень неподвижно лежала на земле. Но когда Стенли Бэнкс подошел ближе, он услышал жалобный, хныкающий голос:

— Не причиняйте мне боли, мистер Бэнкс! Бога ради, не причиняйте мне боли!

— Повернитесь ко мне лицом! — крикнул Стенли, хватая лежащее на земле существо.

Но в его руках оказалось только пальто.

В то же мгновение тень молниеносно развернулась и тигром прыгнула на него.

Стенли Бэнкса охватило невероятное удивление, он увидел мерцающие в ночи огни, а потом холод сковал его живот и грудь.

Револьвер выпал из его руки, и он откатился на несколько шагов.

На него напал мужчина невероятной силы. Бэнкс понимал, что смертельно ранен, но мысль о неоплатном долге придала ему сил.

Он поднял голову, мысли его мешались.

Убийца уже удалялся. Он видел, как его силуэт растворяется в ночи. Вдруг ему показалось, что убийца остановился.

Действительно, он вернулся, подобрал пальто, накинул его и поднял ворот, оставив открытыми только глаза.

Бэнкс собрал последние силы и пополз.

Чудовище было в тридцати шагах от него, а выпавший револьвер всего в четырех.

Гигантское расстояние! Бедняге Бэнксу казалось, что оружие удаляется, становится крохотным, а тень вампира росла, принимала кошмарный облик, заслоняла небо.

Да, чудовище было рядом. Он услышал смех: скорее смешок, старческий, ломаный и адски издевательский.

Рука раненого царапала землю, оставляла борозды. Вдруг он коснулся холодного браунинга.

Никакое сердечное средство не смогло бы придать умирающему столько сил. Стенли приподнялся, увидел, что силуэт преступника совсем рядом. Он завопил и выстрелил.

Вампир покачнулся, закричал от боли.

Потом ночь сомкнулась над Стенли Бэнксом.

…Однако он умер только в десять часов утра в больнице Кингстона, куда его принесли утренние торговцы овощами.

У его изголовья находились Гарри Диксон, Рокснифф и Тед Селби.

Он успел рассказать о своем ночном походе.

— Белая рука, господин Диксон… Женская рука! И нежный голосок…

Он побледнел.

— Миссис Болланд хочет увидеть раненого, — тихо сказала медсестра, войдя на цыпочках в палату.

— Нет! — воскликнул мистер Бэнкс. — Я не хочу!

Гарри Диксон подметил его взгляд. Рокснифф и Тед Селби тоже поняли умирающего.

— Стенли, — прошептал Селби, — хотите сказать, что… Раненый с силой покачал головой.

— Я ее любил, Тедди, я любил ее всем своим существом! Он захрипел. На его губах появилась розовая пена.

— Конец, — сказал врач, промокая его губы.

— Тедди, я… не… оплатил… как хотел.

— Замолчи, Станни. — На глазах молодого человека появились слезы. Он дотронулся до умирающего. — Ты самый храбрый из людей.

— Господин Диксон, — сказал Рокснифф, когда они вышли из больницы, — хочу заполнить ордер на арест миссис Болланд.

Гарри Диксон не сказал ни да, ни нет. Его лицо выражало сильнейшую озабоченность.

— Сначала надо осмотреть место, где Стенли Бэнкс был ранен вампиром, — сказал он.

Место, отмеченное теми, кто нашел умирающего, было легко найти, тем более что там осталась большая лужа свернувшейся крови. Но Диксон пошел дальше.

— Чудовище ранено! — вдруг воскликнул он. — Вот следы его бегства. А вот и его кровь!

Они смогли пройти по следу через поле. Когда они приближались к дороге, послышался рокот мотоциклетки.

Его вел полицейский, а на заднем седле сидел врач из больницы.

Гарри Диксон подозвал его.

— Что? — спросил сыщик.

— Ничего, господин Диксон. На миссис Болланд нет никакой раны.

Сыщик повернулся к Роксниффу.

— Друг мой, пока не заполняйте ваш ордер, — сказал он. Они продолжили поиски.

Вскоре кровавые следы исчезли.

— Чудовище остановило кровотечение, — сказал главный констебль.

Гарри Диксон ответил не сразу, он заметил белую нить, зацепившуюся за колючку.

— Верно, он остановился, чтобы перевязать рану… о, черт возьми, смотрите!

Он выпрямился, держа в руке предмет, который подобрал в грязи, увидев, как он блеснул в лучах солнца.

— С ума сойти! — простонал он.

У него в руке был лунный камень.

 

Ищите в старых книгах и обрящете

Пока дело тем и закончилось.

О кингстонском вампире больше никто не слышал. Не было найдено ни малейшей улики, позволяющей его поймать. Прошло полгода. Город, забыв о прежних страхах, снова стал светлым и веселым, как некогда.

Из всех этих бед мистер Рокснифф всё же извлек кое-какие выгоды: он остался другом Гарри Диксона и каждый раз, оказываясь в Лондоне, не забывал отдать должное угощениям миссис Кроун, посещая Бейкер-стрит.

Однако однажды он появился у знаменитого сыщика с не столь веселым лицом, как обычно.

— Я снова явился с визитом к сыщику, — с жалким видом ответил он на сердечное приветствие Гарри Диксона.

— Снова вампир? — улыбнувшись, спросил сыщик.

— Боже упаси, это не так серьезно. Однако это мне показалось достаточно странным, чтобы пробудить любопытство такого неординарного ума, как у вас, господин Диксон.

— Я внимаю вам, друг мой, — сказал сыщик, готовясь с трубкой в зубах слушать главного констебля.

— Так вот. Вы, конечно, знаете старый колледж Кингстона и помните о жуткой находке в нем. Вам также известно, что эти развалины превращены в местный музей древностей. Всё, что там хранится, вряд ли стоит двадцати фунтов, если этот антиквариат предложить лондонскому старьевщику. И всё же нашелся взломщик, который залез в музей и буквально переворошил библиотеку, обыскав ее снизу доверху.

— Он что-нибудь унес?

— Это самая странная сторона дела! Хранитель музея, человек щепетильный и рассудительный, утверждает, что не пропало ни клочка бумажки, хотя книги были свалены грудой на пол, и поиски, похоже, производились очень тщательно.

Гарри Диксон задумался.

— А был ли хранитель музея в то время, когда в городе случились кровавые преступления? — спросил он.

— Нет, господин Диксон. Город назначил хранителя всего три месяца назад. Раньше хватало одного сторожа, чего, на мой взгляд, было достаточно.

— После назначения нового чиновника был ли наведен порядок в музее?

— Еще какой! На месте не осталось ни одной лишней соломинки.

Мистер Рокснифф внезапно удивился.

Гарри Диксон рывком вскочил с кресла, бросился в прихожую и вернулся с шляпой и пальто в руках. Он был очень возбужден.

— Еду с вами, Рокснифф. Надо спешить!

— Куда вы собрались, господин Диксон?

— В библиотеку старого колледжа Кингстона. Дорогой коллега, думаю, день выпадет прекрасный.

Мистер Рокснифф не понял, говорил ли сыщик о ярком солнце, заливавшем улицы, или о пустяковом деле, о котором он ему рассказал. Но не стал спорить с Диксоном. Он встал, последовал за сыщиком и вместе с ним разместился в первом же пойманном такси.

Гарри Диксон был весел. Когда они пересекли Лондон и выехали за город, то пустынный, то цветущий, он наконец поднял руку и указал на горизонт.

— Это мне напоминает более мрачное путешествие в Кингстон. И первой я видел колокольню… Думаю, результаты будут сегодня отличными!

— Господин Диксон! — вдруг воскликнул главный констебль. — Вы думаете о деле вампира! У вас что-то есть!

— Вам понадобилось немало времени, чтобы заметить это, друг мой, — ответил сыщик с легким упреком. — Ага! Прибываем.

Сухой и чернявый человек небольшого роста, похожий на злого пса, встретил их без особого радушия.

— Но я же сказал, что ничего не пропало. Ни в музее, ни в библиотеке! — пробурчал он, когда посетители представились. — Я опять буду терять драгоценное время с вашими глупыми расследованиями?

— Успокойтесь, господин хранитель, — с преувеличенной вежливостью ответил Гарри Диксон. — Ничто не пропало, это верно. Но проверили ли вы каждую книгу?

— Я знаю их все! — зло ответил чиновник. — Они все в наличии по списку.

— Пусть мне не говорят, что книги немы, — с иронией сказал сыщик, — но не могли найтись сумасшедший, маньяк, который повредил какую-нибудь книгу, чтобы доставить вам неприятности?

Хранитель побледнел.

— Доставить мне неприятности! Возможно… Мир полон завистников! У науки есть свои ревнивые люди! Вы правы, господин сыщик. Я и моя репутация поставлены бандитом под удар. Ищите! Днем и ночью! Не теряйте ни минуты! Отдайте его на суд публики! Это — ужасный преступник!

— Я в этом совершенно уверен, — серьезным тоном ответил Диксон. — Проведите меня в библиотеку, которую таким гнусным образом осквернили.

Такая речь понравилась хранителю, и он поспешил выполнить просьбу представителя власти.

Библиотечный зал был просторным. На полках, большей частью приведенных в порядок, красовались древние тома почтенного возраста.

Гарри Диксон обвел взглядом зал.

— Похоже на труд бенедиктинца. Боюсь, господин хранитель, вам придется потерпеть мое долгое присутствие здесь.

— Меня это не тревожит, сэр, — ответил хранитель, — вы здесь, как у себя дома. Без колебаний обращайтесь ко мне за разъяснениями.

Гарри Диксон поклонился и тут же принялся за работу.

Мистер Рокснифф увидел его только вечером во время ужина.

— Ничего нового? — спросил он.

— Надо еще повозиться с тяжеленными книгами, чтобы дать вам ответ, — добродушно ответил сыщик, с аппетитом приступая к окороку.

На следующий день он вернулся в библиотеку в сопровождении Роксниффа.

Хранитель встретил их приветливее, чем накануне.

— Я сказал вам, господин сыщик, что можете обращаться ко мне за сведениями. Пользуйтесь мною, как пожелаете, — сказал он, сложив губы сердечком.

— У вас часто бывают посетители, интересующиеся библиотекой? — спросил Диксон.

— Э! Люди очень мало интересуются книгами. Кингстон населен глупцами и невеждами, простите меня, констебль.

— И всё же?

— Э! — с презрением сказал хранитель. — Есть старая крыса Листер, который пытается сделать новый перевод Гомера! Только подумайте! Гомер, переведенный Джорджем Листером, бывшим преподавателем… по классу скрипки. Потом выживший из ума Вудкок, который претендует на чтение Сервантеса в оригинале, поскольку когда-то ходил на испанском грузовом судне, если не ошибаюсь, в качестве кока.

— Это всё?

— Еще есть сестры Джакобс. Это довольно утонченные особы.

— Как! — выпалил Рокснифф, нервно сунув руку в карман.

— Что читают эти дамы? — спросил Гарри Диксон.

— Библии! Только библии! Они собираются отыскать неизвестное издание, запрещенное Церковью. Вполне возможно, что они и так уж неправы.

Гарри Диксон с улыбкой повернулся к мистеру Роксниффу

— Держите ваш ордер в кармане, друг мой, — пробормотал он. — Они читают только библии.

Потом догнал уходящего хранителя.

— У вас есть хорошие книги по колдовству, не так ли?

— Если быть точным, восемьдесят три тома, господин сыщик.

— Они тоже были сброшены в кучу, как и остальные книги?

Хранитель энергично замотал головой из стороны в сторону.

— Нет, сэр, поскольку месяц назад я запер их в специальном кабинете. Не забывайте, что многие из этих книг настоящие учебники для преступников! Изложенные в них сведения по токсикологии представляют настоящий интерес. Я не хочу, чтобы эти опасные книги попадали в неизвестно чьи руки.

Гарри Диксон радостно воскликнул:

— Господин хранитель! Я вас поздравляю! Ради чести английских музеев я желаю, чтобы во главе их стояли просвещенные и умные люди, как вы.

Чиновник покраснел от удовольствия.

— Если хотите заглянуть в этот кабинет, вы увидите, что я прав! — воскликнул он, покоренный сыщиком.

— Лучшего мне и не надо, — живо ответил Диксон.

Через час он прилежно листал гримуары, как обычные, так и самые ужасные.

Вечером мистер Рокснифф опять спросил его об успехах, извинившись за свое нетерпение.

— Оно законно, мой славный Рокснифф, но между вами и вашим долготерпением стоят еще тридцать восемь книг. Думаю, завтра дам вам более подробный ответ. А пока, в ожидании грандиозной находки, предлагаю выпить французского шампанского!

— Вы нашли! — воскликнул мистер Рокснифф.

— Еще нет! Но я близок! Ваше здоровье!

— За поимку вампира! — воскликнул мистер Рокснифф, поднимая бокал с благородным искрящимся вином.

Гарри Диксон не стал опровергать его слова.

На следующий день в полдень радостный Гарри Диксон появился в кабинете главного констебля.

— Я уезжаю, мой друг. И крайне спешу… Простите, но у меня нет даже времени на то, чтобы разделить с вами прекрасный завтрак, которым вы вчера грозились угостить меня.

— Что!.. Скажите! — умоляюще воскликнул полицейский.

— Эврика, мой дорогой, эврика!

— Что вы хотите сказать?

— Роясь в старых книгах, становишься ученым человеком, мой дорогой Рокснифф. А «Эврика!» по-гречески означает «Я нашел!».

 

Герр Саррьен, продавец камней

Если путешественник пойдет вверх по течению Мозеля в эти чудные летние дни, он будет восхищаться людьми столь же радостными, как и природа.

Особенно там, где туристы не находят описанных в каталогах красот, радость буквально бьет через край, напоминая славные старые времена. Вокруг квадратных колоколен с узенькими окошечками и с куполами, похожими на сахарные головы, теснятся лавочки. В благословенной тени колоколен за ночь вырастает целый город палаток.

Отовсюду съезжаются участники ярмарок: польские евреи, торгующие дешевыми украшениями и негритянскими безделушками, фламандские атлеты, французские бродячие торговцы.

Вот уже месяц Юлиус Саррьен скитался по стране, останавливая кое-где свою смешную тележку с незамысловатым товаром, сомнительного вида драгоценностями, которые так любят деревенские влюбленные.

Какой национальности был этот худой и сутулый человек с длинной жидкой бородой и светлыми глазами? Одни говорили, поляк, другие утверждали, француз, а третьи твердо стояли на том, что он немец. Как всегда, сплетники лучше других знали, откуда этот человек.

Герр Юлиус Саррьен соглашался со всеми, говорил по-французски, лепетал на идише, отвечал на немецком и успешно сбывал свой товар.

Репутация его неслась впереди него. Он торговал только «хорошим товаром». Не одна богатая крестьянка, которая приобрела у него золотые украшения с камнями, сережки или кольца, признавала, что он ее не обокрал, что герр Саррьен был честным человеком.

В это воскресенье ярмарка была в самом разгаре в деревне Паппельдорфф, маленькой коммуне с тремястами домами, расположенной в самом центре леса. Сюда редко забредали туристы, которые, впрочем, ничего интересного здесь не увидели бы.

Герр Жюльен Саррьен поставил свой передвижной прилавок с небольшим флажком с указанием имени и принадлежности рядом со скромным кочевым цирком, в котором выступали клоун, иллюзионист, танцовщица на канате. Был также небольшой зверинец из трех обезьян, питона и гиены.

День был ярким. Солнце осыпало золотом кустарник на опушке леса. Внизу, у подножия холма шумел Мозель, перекатывая прибрежную гальку. Птицы в лесу помалкивали,

удивленные гомоном и песнями, доносившимися из всех домов.

Все звуки от губных гармошек, труб и дудок смешивались, образуя гремящий музыкальный фон.

Веселая и смеющаяся толпа теснилась перед цирковой эстрадой, где зазывала орал, приглашая деревенских жителей на представление чудес, которых не видели ни в Париже, ни в Берлине, ни в Нью-Йорке, поскольку их показывали только в Паппельдорффе.

Герр Саррьен раскладывал свой товар неторопливо, но с большим тщанием. Он знал, что час больших распродаж еще не наступил. Пока с рук веселых крестьян еще не сошел клей собственника, не позволявший монетам переходить в карманы торговцев…

Еще немного, и щедро потечет белое мозельское вино: именно тогда женихи раскроют свои кошельки, а герр Саррьен уедет с ярмарочного празднества с самым большим барышом.

Какой-то мальчишка в кепи французского солдата подошел к прилавку и критически осмотрел дешевый товар, который был ему не по карману.

— Послушай, а что это за круглые штуки? Мозельская галька? — издевательски спросил он. — Можешь не предлагать их, старый еврей, их слишком много здесь. Ими бросают в собак.

Герр Юлиус кивнул и улыбнулся:

— Нет, малыш, напротив, это очень драгоценные камни. Их называют опалами или лунными камнями.

— Спасибо за урок, — рассмеялся мальчуган, — но мне они не нужны. Я предпочитаю нугу и мармелад.

— О чем ты, Гейнерле? — послышался неприятный голос из-за спины мальчишки.

Тот обернулся, и лицо его утратило веселое выражение лица, уступив место какому-то гневному ужасу.

— Спросите сами у еврея, герр Топпфер, — хрипло ответил мальчуган. — Он говорит, что продает камни, упавшие с луны.

И развернувшись, удалился.

Новый возможный покупатель был человеком крепким, высокорослым. Лицо, на котором сверкали суровые поросячьи глазки, украшала окладистая черная борода. На нем был старинный редингот из зеленого штофа. Рядом с ним стояла крестьянка, наряженная по старинной моде. Ее суровое и презрительное лицо свидетельствовало о злобном упрямстве.

Медленным, почти бычьим шагом человек приблизился к прилавку и придирчиво осмотрел разложенный товар.

— Что вы имели в виду, говоря о камнях, упавших с луны? — осведомился он.

Юлиус Саррьен глубоко поклонился.

— Этот ребенок ошибся, — ответил он, — вернее, неправильно выразился. Он говорил об опалах. Их также называют лунными камнями.

— Какое странное название! — воскликнул герр Топпфер, внимательно рассматривая изъеденный молью левит, шерстяную шапочку и кожаные сапоги торговца. — Ну-ка, еврей, покажи мне их.

Герр Саррьен поспешил исполнить просьбу покупателя.

— Вот лунные камни, — сказал он, протягивая открытый футляр герру Топпферу.

На темном бархате футляра поблескивало полдюжины красивых опалов.

— Что скажете, Мариедл?

Мариедл что-то проворчала, по-видимому означавшее одобрение, поскольку Топпфер заявил:

— Думаю, эти камни нравятся моей жене. Из них можно сделать украшение. Полагаю, цена на них не завышена?

Герр Юлиус Саррьен назвал сумму, которая не показалась астрономической супругу Мариедл. Он для виду поторговался. Вскрикивая, как испуганная сова, герр Саррьен согласился сбросить несколько марок за свой товар.

Пара медленно удалилась, раздвигая толпу и не обращая внимания на другие аттракционы.

Когда они исчезли за дощатым бараком, герр Саррьен подозвал бродящего поблизости мальчишку.

— Ты принес мне счастье, малыш, — сказал торговец камнями. — Благодаря тебе этот славный человек, герр Топпфер, как ты его называешь, обратил внимание на мои скромные товары и совершил хорошую покупку. Вот тебе комиссионные.

С этими словами он протянул удивленному мальчугану талер.

— Талер?! — воскликнул он. — Да я все праздники буду гулять по-королевски. Шикарно! Надо же, этот поганый скупой медведь Топпфер покупает такие дорогие вещи! Можно сдохнуть от удивления.

— Вы так хорошо его знаете? — спросил еврей.

— Отвратительный тип. — Малыш с презрением сплюнул на землю. — Раньше он держал постоялый двор на дороге в Кобленц. Заработал кучу денег, обворовывая кого ни попадя, и разбогател. Но однажды ему крупно не повезло, и он угодил в тюрьму, как и его поганая жена Мариедл.

Они переехали сюда в свой домик в Мозельском лесу. Они живут в деревне, но здесь их не любят, а их дом настоящая лачуга.

— Жить в одиночестве в лесу! — воскликнул герр Сар- рьен. — Какое проклятие!

— Некоторое время назад они взяли жильца, какого-то их кузена, как они говорят. Старый безумец, который не смотрит ни на кого, а развлекается всякими дурацкими проделками, в которых никто ничего не понимает.

Пока они беседовали, тележку торговца камнями окружили покупатели, и мальчуган расстался с ним, раскрасневшись от удовольствия и клянясь, что пришлет ему новых клиентов.

Когда наступил вечер, резкий свет ацетиленовых ламп залил сверкающие подмостки. Плотная толпа жителей деревни собралась на площади, покоренная феерией красок и огней.

Герр Саррьен с осторожностью упаковал украшения и перевез дорогостоящий товар в свою комнату на постоялом дворе.

Он недолго расхаживал среди возбужденной толпы, заметил мальчишку в военной фуражке, который веселился, кружась на деревянном коне, а также супружескую пару Топпфер, которая решила посетить представление ярмарочного цирка. Давно привыкший к таким празднествам, герр Саррьен, похоже, предпочитал ночную прогулку вдоль рокочущей реки. Он дошел до лужайки коммунального леса, потом решительно углубился под темную и безмолвную сень деревьев.

После четверти часа ходьбы по тропинке меж колючих кустарников он вышел на обширную поляну.

Ощутил запах дыма. Принюхался и вскоре заметил мерцающий огонек.

Среди деревьев притаился темный одинокий домик, похожий на хищника, прижавшегося к черной высокой скале.

— А вот и лесная резиденция герра и фрау Топпфер, — усмехнулся еврей.

Шаг его стал удивительно эластичным, сутулые плечи распрямились. Все его внезапно изменившееся тело приобрело невероятную силу.

Ток! Ток! Ток, ток, ток…

Неужели по коре деревьев стучал ночной дятел?

Герр Саррьен, похоже, неплохо знал лесных обитателей. Эта птица не искала себе пропитания в ночные часы.

И шум был скорее металлический и не походил на звуки ночного леса.

Ток! Ток, ток…

Не потревожив ни веточки, ни травинки, странный еврей проскользнул к домику.

В щель ставни пробивался лучик света.

Герр Саррьен прижался глазом к щели.

Он увидел темную комнату. Керосиновая лампа с матовым абажуром бросала жидкий кружок света на стол, заваленный инструментами. Герр Саррьен никого не увидел, а скорее различил часть человека, который работал в полном одиночестве.

Ток! Ток, ток…

Небольшой стальной молоточек был отложен в сторону. В пятне света появилась длинная, тонкая и белая рука.

Герр Саррьен втянул в себя смолистый воздух и вгляделся в руку.

Теперь она схватила два небольших предмета, лежавших в медной мисочке, и прикинула их вес.

Два из шести проданных им лунных камня…

Внутри послышался старческий, пронзительный голос:

— Наградят ли они жизнью теперь?

Герр Саррьен ловким движением поднял дверную задвижку. Дверь неслышно приоткрылась.

Голос зазвучал опять:

— Дадут ли они жизнь?

— Никогда, — громовой голос разорвал тишину.

Два опала выпали из руки человека. Он повернулся и застонал, когда во второй раз прозвучал громкий голос:

— Именем закона, вы арестованы, мистер Спрадл!

 

Эпилог

В день, когда мистер Спрадл, обвиненный в ужасных преступлениях в Кингстоне, услышал смертный приговор из уст лондонских присяжных, Гарри Диксон, Том Уиллс, мистер Роксниф и Тед Селби сидели на Бейкер-стрит вокруг стола, на котором дымился большой сосуд с пуншем.

— Вы должны дать нам разъяснения, господин Диксон, — сказал главный констебль.

Сыщик не отказался.

— Я вам вкратце расскажу, как разворачивались события, — начал он. — Прежде всего, как случилось, что такой замечательный механик и художник стал отвратительным убийцей?

Безумие? Несомненно, оно присутствует в его деле, хотя это безумие носит особый характер, но оно не спасет его от виселицы.

Этот человек жил только своими механическими работами, создавая автоматы. В конце концов он почти уверовал в то, что его железные куклы являются живыми существами, как и все люди.

Его любимыми автоматами были куклы в старом колледже Кингстона. Он ежедневно навещал их, как собственных детей. Потом он бродил по музею и забредал в библиотеку. Злосчастная случайность состояла в том, что он натолкнулся на древние книги по колдовству.

В одной из них он нашел среди других магических рецептов такой:

Как неподвижное сделать подвижным'? Как наградить жизнью неживые предметы? Ответ: В момент, когда из человека уходит жизнь, иными словами, в момент смерти, опал, или ЛУННЫЙ КАМЕНЬ, может впитать в себя жизнь умирающего. В свою очередь, он может передать ее любому неживому предмету, если произнести то или иное магическое заклинание в тех или иных обстоятельствах.

С этого момента Спрадл стал мечтать об этом эксперименте.

Он добыл два превосходных опала. Как? Я пытался узнать у него, но он молчал. Только Богу известно, не добыл ли их он преступным деянием. Этого, к сожалению, нам не узнать никогда.

Теперь ему надо было оказаться перед умирающим человеком. Что делать?

Он обратился к мисс Маркхольм и под каким-то предлогом добился возможности присутствовать при агонии пациента.

Опалы остались безжизненными.

Но у магического заклинания были оговорки.

Требовалось впитать жизнь человека, погибающего от насильственной смерти. Так было задумано и осуществлено преступление в Буши-парк.

— А эта почти хирургическая точность? — спросил Том Уиллс.

— Не забывайте, что Спрадл нередко посещал больницу и, наверное, бывал в амфитеатре, где видел вскрытия, которые проводила мисс Маркхольм. Он набил руку, наблюдая за операциями, если так можно выразиться! — ответил Диксон.

Первый опыт результатов не дал, опыт требовалось повторить.

Подходящий случай представился, когда был вечер у миссис Болланд. Он медленно шел к коттеджу, несомненно, обдумывая новые зловещие проекты.

И увидел впереди стройную фигуру мисс Флоры Картер.

Через несколько минут на пустынной дороге произошло второе преступление. Но одновременно с преступными намерениями ему пришли хитроумие и изворотливость. Он издали увидел сестер Джакобс, которые тайно рвали розы в розарии Нью-Мейден.

Он боковой тропинкой подошел к ним. Он создал себе алиби, которое мы не удосужились проверить.

— Стоп! — вдруг воскликнул Рокснифф. — Вы всегда говорили о лорнете преступника…

Гарри Диксон улыбнулся:

— Простите меня! Это была чистая выдумка с моей стороны. Не забывайте, я был уверен, что преступник среди гостей. Я хотел его успокоить. Грубая хитрость, которая не дала того, что должна была дать.

Но я дарю вам рецепт, Рокснифф, можете им воспользоваться в своей дальнейшей работе. Продолжаю.

Только после второго убийства он осознал, что ему придется бороться с законом. Не буду хвастаться, но мое выступление его обеспокоило.

Бегство Доры Маркхольм вывело его из себя. Он предположил, что она начала свое собственное расследование, которое могло вывести девушку на его след. Настойчивое желание посещать палаты умирающих и морги могло вызвать подозрения у молодой студентки.

Ему помог случай. Однажды вечером он встретил растерянную Дору Маркхольм, которая пыталась спрятать то, что она забрала у Флоры Картер.

— Действительно, — заметил Том Уиллс, — она взломала квартиру несчастной подруги.

— Не спеши! Этот проступок был продиктован самыми благородными намерениями. Она знала за Флорой кое-какие слабости, а именно любовь к недостойному ее человеку, чьи письма она сохранила. Эти компрометирующие послания могли попасть в нечистые руки. А если Тед Селби узнает, что женщина, которую он оплакивал, была недостойна его? Поступок Доры преследовал две цели: сохранить безупречную репутацию свой подруги и уберечь Тома Селби, которого любила, от ужасного разочарования. Спрадл легко убедил ее, что она попала под подозрение и вскоре будет арестована. Он предложил ей спрятаться у него… и стал держать ее в качестве пленницы.

— А почему он не убил ее сразу? — не унимался Том Уиллс.

— Логическое заключение. Вы знаете, что Спрадл не богат? На свои опыты с механикой он ухлопал кругленькую сумму. Он решил, что Дора ограбила квартиру Флоры Картер и выкрала деньги.

Он постарался всеми средствами вырвать у пленницы признание.

Но однажды вечером Доре удалось сбежать. Тогда-то Стенли Бэнкс и увидел ее.

Минута храбрости могла бы положить конец кингстонской бойне, но у Бэнкса не хватило мужества, и Дора Маркхольм снова попала в руки Спрадла.

И здесь я возвращаюсь к находкам в библиотеке музея. Одна из книг по черной магии содержала рецепт мощного анестезического средства, которым Спрадл воспользовался в двойном убийстве в «Тритонах», а также для переноса тела спящей Доры на колокольню.

— Зачем он это сделал? — спросил Рокснифф. — Он мог найти более удобное место.

— Нет, он хотел испытать лунный камень совсем другим способом. Как только его пленница умерла, он с опалом в руке бросился к двум своим механическим куклам. Лунный камень не должен был потерять своих магических свойств. Так считал он.

Но когда он рылся в механических внутренностях кукол, его напугал шум шагов.

Он принялся кричать о святотатстве. Его изобретательный ум тут же состряпал фантастическую историю о манекенах, уничтоженных идолоборцами.

— Почему он избирал жертвами гостей вечера миссис Болланд? — спросил Тед Селби.

— Полагаю, это можно назвать завитками преступления, — ответил Гарри Диксон. — Проделывая всё это, Спрадл приобрел спортивные навыки. Он проникся гордыней — его невозможно схватить, он неуязвим!

— Полагаю, — сказал Том, — он хотел, чтобы подозрение пало на одного из вас: на миссис Болланд или на вас, Тед.

— Вполне возможно, но ничто этого не доказывает. Поэтому я воздержусь от окончательного ответа. Тем более это второстепенно.

Вдруг Рокснифф с силой ударил кулаком по столу.

— Но Спрадл покинул Англию в момент убийства Стенли Бэнкса! — крикнул он.

— А! Вот мы и подошли к главному, — возразил Гарри Диксон. — Спрадл только сделал вид, что покинул страну. Он хотел сделать это так, чтобы подозрение не пало на него. Поэтому он вернулся, чтобы расправиться с сестрами Джакобс, но случай столкнул его со Стенли Бэнксом. Эта встреча нарушала его тактику и могла стать для него роковой, поскольку я считаю, что бандит покинул город вместе с волной бегущих кингстонцев, а он считал себя гением преступного мира.

— А кража в библиотеке, которая стала финальной точкой во всей этой истории? — спросил Рокснифф.

— Справедливое замечание! Спрадл восстановил своих искалеченных кукол. Он хотел провести новые опыты. Но, сомневаясь в своей памяти, он вернулся в Кингстон, чтобы похитить книгу по черной магии. Ему не повезло. Щепетильный хранитель, которого недавно назначили, спутал его планы.

Тогда я превратился в Саррьена, торговца камнями. Я знал, что Спрадл уехал в Германию, где в свое время учился. Топпферы, которых он, по-видимому, знал давно, присоединились к его проекту, надеясь на баснословные барыши. Я устроил ловушку с лунными камнями. И на этот раз чудовище клюнуло на наживку.

 

Амнезия Джона Элсландера

Джон Элсландер сошел с поезда и с удовольствием вдохнул свежий ночной воздух. Виски терзала сильнейшая мигрень. Всё его существо мечтало только об одном: поскорее расстаться с мучающей его головной болью.

Это был великолепный мужчина почти сорока лет, высокий, светловолосый, хорошо сложенный. Поверенный в делах крупной датской фирмы, занимающейся экспортом, он изъездил всю Европу, умело рекламируя изделия фирмы «Бьорн и Мадсен». Фирма производила морскую снедь и торговала рыбными консервами, сельдью, копчеными семгой и сардинами, короче говоря, всеми деликатесами северных морей.

Последний поезд прибыл на вокзал, который уже закрывал свои двери. Элсландер вышел на пустынную эспланаду, когда служащий, чьи глаза уже смыкались в предчувствии сна, закрывал решетки, которые с лязгом ударились о землю.

Датчанин обернулся, чтобы спросить, где находится хорошая гостиница, но служащий уже скрылся в глубине помещения.

Он был раздражен, поскольку не видел ни огонька в стоящих напротив зданиях. Более того, ни одно ему не понравилось. Это были захудалые постоялые дворы с выцветшими вывесками.

Череп его разрывался от мигрени, словно внутри кто-то колотил в барабан. Он решил пройтись в надежде, что боль утихнет.

Он видел перед собой улицу, которая вонзалась в темноту, едва разгоняемую двумя рядами редких фонарей. Он двинулся по ней, надеясь, что она куда-то его приведет. Зачастую лучшие гостиницы в провинциальных городишках располагались в центре.

Он шел и ощущал, что ему никак не удавалось привести мысли в порядок.

Одна из них упрямо терзала его.

В какой-то момент в купе первого класса, которое он занимал, вошла дама.

Она была одета в черное, а ее лицо закрывала плотная черная вуаль. За всё время поездки она ни разу не подняла ее.

В конце концов Элсландер ощутил любопытство.

Пассажирка казалась молодой, даже очень молодой. Фигура выглядела ладной и гибкой. Датчанин заметил, что у нее превосходные ножки, затянутые в черные чулки, и длинные белые кисти рук могли принадлежать аристократке. Никаких драгоценных украшений, кроме тонкого платинового кольца с черным бриллиантом на пальце. В какой-то момент дама сняла перчатки.

В купе царил странный и пленительный аромат, смесь мирры, розы и мускуса. Он был так навязчив, что Элсландер принялся курить сигареты, одну за другой. Конечно, он спросил разрешения, и дама дала согласие простым и изящным кивком головы. После этого они не обменялись ни единым словом.

Мигрень не уходила… Может, из-за множества выкуренных сигарет? Элсландер не помнил, где в спешке купил их. Он вообще не вспоминал где… И вообще… о чем он вспоминал?

Он задал себе этот вопрос с каким-то опасливым недоумением. Он вспоминал только бежевые подушки в вагоне, лампу с синим абажуром, чернильно-черные стекла на дверце купе.

— А! — внезапно вскричал датчанин. — Где я? Откуда приехал? Что я делаю в этом незнакомом городе? И что это за город?

Но рядом не было никого, чтобы ответить на его вопросы. Улица бесконечно тянулась вдаль, постепенно сужаясь, а затем начала петлять.

Элсландер вышел на небольшую площадь, нечто вроде места публичных сборов. Она была плохо освещена, а по ее краям росли вязы.

Ему хотелось позвонить в первую попавшуюся дверь, но его охватило ощущение неловкости, смешного сомнения, и он продолжил путь, чувствуя какую-то лихорадочную тоску.

«Боже… хоть кто-то… мужчина… пьяница, вор… всё равно, лишь бы поговорить с ним».

Позже он признался, что, несмотря на неизвестность, в которую он погрузился, колебаний он не испытал ни разу. Он двигался вперед решительным и твердым шагом, как человек, знающий, куда идти, куда он направляется и куда он должен обязательно прийти.

Действительно, на перекрестке, от которого отходило несколько улиц, он не испытал ни малейшего колебания. Он углубился в змеящуюся улочку с высокими темными домами. Эта улица показалась ему приветливее остальных.

Вдруг он резко остановился. В темноте красноватым светом выделялась открытая дверь. За ней тянулся длинный коридор, где горели разноцветные лампы. Он немедленно двинулся по коридору, который продувался ледяным сквозняком. Быть может, поэтому молодой человек поспешил свернуть в боковой проход, в конце которого виднелась широкая лестница, освещенная люстрой.

Взойдя по первым ступеням, он впервые услышал шум, первый шум с момента его прибытия в этот неведомый город.

Шум разрастался — Элсландер словно попал в пчелиный улей.

В голове молодого человека возник образ зрительного зала. Он не ошибся. Едва он поднялся по лестнице, как узнал привычный вид театральной галереи с обитыми бархатом дверьми лож.

Зал, похоже, был небольшим, поскольку лож было всего шесть, и они были крохотными, потому что двери в них располагались совсем рядом.

Шесть дверей… И снова датчанин удивился, что не колебался, как поступить. Он подошел ко второй двери слева и открыл ее.

Увидел неширокую, но глубокую ложу, погруженную в темноту. Она заканчивалась балкончиком. А дальше зиял пустотой зрительный зал.

Элсландер наклонился над обшитым бархатом барьером и оглядел зал. Узкий театральный зал, как и предполагал датчанин, когда вошел в незнакомое здание, но очень высокий. Он насчитал пять галерей с местами для зрителей. Зал был тоже глубоким, поскольку черный бархатный занавес словно перекрывал далекий горизонт. На стенах горело несколько светильников, но они скорее походили на далекие звезды и совсем не освещали зал. Из-под занавеса пробивалась тонкая полоска света, падающая на рампу.

Элсландер затруднялся сказать, был ли в зале народ, хотя до него доносился ропот голосов.

Он начал ощущать усталость и буквально рухнул в мягкое кресло в глубине ложи, не в силах осмыслить, что с ним происходит.

Ему казалось, что он закрыл глаза и на несколько минут забылся во сне, но смутный страх, что может потерять сознание в таинственном и неведомом мире, всколыхнул всё его существо. Он открыл глаза.

Занавес был по-прежнему опущен. Значит, его забытье продлилось всего несколько мгновений. Однако теперь в ложе он был не один.

На фоне полутемного зала вырисовывался силуэт. Кто-то сидел на балкончике. Этот кто-то был так близок, что стоило протянуть руку, чтобы коснуться его. Но первым шевельнулся силуэт.

Элсландер увидел жест, который он счел просьбой: рука опустилась, требуя от него спокойствия и тишины.

Но вот силуэт поднялся со своего места, глядя в темный зал, где не утихал рокот голосов.

Глаза молодого человека уже привыкли к полумраку, и он без труда смог разглядеть человеческую фигуру.

Женщина в строгом вечернем туалете, на фоне которого буквально сверкала обнаженная рука. Короткие черные волосы словно приклеились к голове, а затылок, который видел Элсландер, был просто великолепен. Наконец она повернула голову, и молодой человек был поражен совершенной красотой лица, хотя оно на три четверти было скрыто мраком.

Женщина проскользнула мимо него к двери. Элсландер увидел, как она приложила палец к губам, как бы предупреждая, что не стоит задавать вопросов и ожидать ответов.

Затем раздался приглушенный, хриплый голос, который с эмоциональным надломом, в котором сквозил ужас, произнес:

— Берегись третьего мертвеца!

Элсландер открыл рот… Но дверь захлопнулась, и он снова остался в одиночестве.

Позади занавеса раздались три четких удара, и словно по мановению волшебной палочки ропот стих.

Тяжелый бархатный занавес заколыхался и внезапно взлетел вверх. И Элсландер стал свидетелем столь странного спектакля, который он даже представить себе не мог.

Если до этого его окружали ночные, удивительно угрожающие образы, он вдруг увидел вселяющие спокойствие декорации. Буколический пейзаж, полный зеленых и ярких красок.

Сцена, как и зал, была узкой, но глубокой. На переднем плане виднелись клумбы с множеством цветов, за ними били фонтаны и негромко шумел водопадик. Задний план представлял собой холст с нарисованными деревьями, а перед ним располагалось небольшое деревенское жилище с крышей из красной черепицы, низкой дверью и крохотным оконцем, закрытым занавеской.

Из-за кулис вышел актер. Элсландер понял, что увидит пьесу из старинного итальянского репертуара, ибо человек был в маске Арлекина и энергично потрясал своей палкой.

— Это будет пантомима, — сказал себе Элсландер.

Действительно, актер, размахивая руками и вращая свою палку, не произносил ни слова. Через несколько минут он исчез за кулисами.

Сцена некоторое время оставалась пустой. Элсландер воспользовался передышкой, чтобы выйти на балкончик и оглядеть зал. И был разочарован. Настенные лампы погасли. Освещалась только сцена. В сгустившемся мраке молодой человек ничего не видел.

И вновь его внимание было привлечено сценой, на которой вновь появился Арлекин. Но теперь из-за кулис доносилась тихая, но пронзительная мелодия.

Арлекин набросил на плечи просторный плащ, скрывший его пестрое одеяние. Он изобразил несколько танцевальных па, потом внезапно откинул капюшон, прятавший лицо.

Элсландер с восхищением и ужасом вздрогнул. Арлекином оказалась женщина.

Высокая, статная, с божественными формами, она больше походила на древнюю жрицу, чем на Коломбину из итальянской комедии. Короткая туника, прошитая серебряными нитями, обтягивала великолепный торс, оставляя открытыми ноги и обнаженные руки. Шапочка паяца исчезла вместе с плащом, открыв потрясающие рыжие волосы, сверкавшие, словно пламя. Но загадочное лицо было скрыто черным шелковым домино.

Сцена ожила. Из-за кулис вышел персонаж, не относящийся к итальянской комедии. Это был скромно одетый джентльмен, похожий на обычного банковского служащего. Он вышел в центр подмостков какими-то неловкими, словно чужими шагами, отдавая актрисе насмешливые поклоны. Та снова сделала танцевальное па, подняла свою палку и резко опустила ее на голову поклонника.

Джентльмен как подкошенный рухнул на пол и застыл в полной неподвижности.

Красавица жестами показала, что он мертв и что она этим чрезвычайно довольна.

Через мгновение та же игра продолжилась с человеком, вышедшим из противоположной кулисы и одетым еще нелепее, чем первый персонаж. Он вел себя по отношению к актрисе, как и первый. Второй удар палки последовал почти незамедлительно, и второй тип вытянулся рядом с первым персонажем.

На сцене было два мертвеца… И Элсландер ощутил какую- то смутную опасность. Слова странной дамы, покинувшей его ложу, зазвучали у него в ушах: «Берегись третьего мертвеца!»

Он не успел обдумать это предупреждение, как дверь низенького домика в глубине сцены отворилась, выпустив третьего персонажа пьесы.

Элсландер вздрогнул от неприятного ощущения. Человек совершенно не напоминал двух первых персонажей. На нем было черное одеяние. Лица двух первых жертв красавицы были пустыми и никакими, а это лучилось неприкрытой жестокостью. Лицо было бледным, как мрамор, а глаза горели, как два негасимых огня. Громадный рот искажал оскал хищного зверя. Он издал гневный рык, когда палка танцовщицы ударила его в самое темя. Он упал на пол рядом с двумя другими. Но Элсландер видел, что горящие глаза внимательно оглядывают темный зал, медленно поднимаясь к галереям, и вскоре должны были остановиться на ложе, где он находился.

Элсландер хотел убежать. Его охватил невыразимый ужас, но конечности отказали ему.

Ужасающий взгляд «третьего мертвеца» медленно скользил по балкону. Внезапно молодой человек ощутил, что, несмотря на мрак, царивший в зале, эти ужасные черные глаза видят его.

Танцовщица отступила в глубину сцены, опустив палку.

Медленно, очень медленно человек приподнялся с ленивым движением спрута, и вдруг две его чудовищные руки вытянулись вперед. Зал содрогнулся от ужасного крика ярости и триумфа.

— Там!.. Там!.. Наконец он здесь!

С трудом собрав последние силы, Элсландер отступил в глубину к двери ложи. Когда он, теряя остатки сил и лишившись воли, достиг ее, дверь с силой распахнулась и молодого человека буквально выдернули в галерею. Он мельком увидел женскую фигуру, закутанную в меховую шубу.

— Скорей! Скорей! Или вам конец, несчастный!

Она буквально тащила его на себе.

Элсландер увидел, как открылась дверь, потом крутую лестницу, едва освещенную тусклой лампой. Он скорее скатился, чем сбежал по лестнице.

В лицо ударила ночная прохлада.

У здания с потушенными огнями стоял автомобиль, длинный и низкий. Дверца его была открыта. Молодого датчанина с силой толкнули в спину, и он упал лицом вниз на сиденье.

Он ощутил, как автомобиль резко сорвался с места и быстро набрал невероятную скорость. Последние проблески разума лишили его сознания.

 

Опыт с лягушкой

Доктор Уилбур Эллис, нахмурив брови, рассматривал пациента, который спал без просыпу уже сорок восемь часов.

Крупный и высокий джентльмен с худым и бритым лицом аскета внимательно следил за всеми движениями врача.

— Крайне странная история, доктор Эллис!

Врач с комическим отчаянием взмахнул рукой:

— Это говорите вы, господин Диксон! Именно поэтому я позвал вас на помощь.

Доктор Уилбур Эллис был молод, врач по призванию, который открыл небольшую клинику на Мореленд-стрит. Пациентов практически не было до момента начала этого рассказа. По правде сказать, в ней появился первый клиент… Но сколь странный клиент! Эллис уже не раз пересказывал странные обстоятельства, при которых ему доставили этого пациента.

— Итак, господин Диксон, как я вам уже говорил, это случилось позавчера в десять часов вечера. Я собирался отправиться спать, поскольку по натуре жаворонок и люблю работать по утрам. Звонок входной двери верещал очень долго. Мой слуга, Билл Уайд, который является мастером на все руки, занимаясь домашним хозяйством, выполняя обязанности лакея, санитара и интенданта, открыл дверь.

Билл тут же позвал меня. Я спустился по лестнице и увидел У айда в объятиях какого-то типа.

В объятиях, это к слову. На самом деле человек висел на руках слуги.

«Наверняка пьянчуга?» — недовольно спросил я.

«Не думаю, сэр. Но ясно одно — он крепко спит».

Он поднял незнакомца на руки, перенес на скамью в вестибюле. Человек продолжал спать, словно лежал в самой лучшей кровати мира.

И тут мы увидели голубой конверт обычного коммерческого формата, который был прикреплен булавкой к подкладке его пальто. Конверт был тяжелым. Когда я его вскрыл, поскольку на конверте был указан мой адрес, из него высыпалась груда банкнот. Целых шестьсот фунтов. Да, двенадцать купюр по пятьдесят фунтов каждая.

И клочок бумаги с напечатанным текстом:

Доктор Эллис, посылаю Вам клиента. Лечите его, но главное — позаботьтесь о его безопасности. Это хороший человек, которому грозит настоящая опасность. Сохраните тайну. Это в его и, быть может, в Ваших интересах, поскольку у него влиятельные враги. Прилагаю деньги на первые расходы.

Эллис глубоко вздохнул.

— На первые расходы! Шестьсот фунтов наличными! Автор письма не стеснен в средствах, как мне кажется! — восхищенно воскликнул он. И продолжил: — Тогда я сказал себе, что вылечить этого больного есть мой долг, но защищать от опасности относится, скорее, к компетенции сыщика Гарри Диксона. Я вспомнил о наших добрых взаимоотношениях, господин Диксон… Вот. Я всё сказал.

— Мне кажется, этот человек не болен?

— Болен? Да он здоров как бык! Крепкий человек в расцвете сил. Красивый, как бог. Но летаргия, в которой он находится, ставит меня в тупик. Конечно, были использованы какие-то искусственные методы. Но какие? Я испробовал все известные реакции. Ни одно лекарство не оказало никакого воздействия.

Гарри Диксон задумался.

— Я подверг его одежду тщательному осмотру. Она многого не сообщила. Костюм прекрасного покроя, но не английского пошива. И не французского. И нет в нем той тяжести, которой славятся немецкие портные. Тип явно нордического происхождения: голландец, фламандец, скандинав… С его белья спороты все этикетки. В бумажнике английские деньги, но никаких документов. А, чуть не забыл. Попросите Уайда принести обувь нашего незнакомца.

Слуга поспешил исполнить приказание.

— Хм… Добротные и элегантные туфли серийного производства, — пробормотал сыщик. — А! Каучуковые подметки, как у человека, много путешествующего по холодным странам… А вот это кое-что, но самую чуточку… Ага!

Диксон воскликнул с триумфом:

— Человек ехал в местном поезде!

— Колдун? — с чуть заметной насмешкой сказал врач.

— Вовсе нет! Посмотрите на эту мелкую рифленку, Эллис, и скажите мне, что вы можете узнать?

— Я ничего не могу, вы знаете.

— Так вот! Эти следы оставлены очень горячими грелками для ног. Этот примитивный способ обогрева используется только в местных поездах.

— Таких поездов вагон и маленькая тележка!

— Лупу… сильную лупу! — приказал Гарри Диксон.

Он принялся тщательно изучать обувь.

— Вот это А… — начал сыщик, — а вот верхняя часть кривой от С… а последняя буква после пропуска К. Эти грелки действительно пестрят оттисками железнодорожных компаний.

— И какая здесь? — спросил врач.

— Обычно буквы указывают на компанию. Я бы прочел СА…К: СюдАйриш…Компани! Если бы человек очень долго ходил после того, как появились эти отпечатки на подошвах, они бы быстро стерлись. Значит, этот незнакомец недавно находился в Ирландии, а если точнее, где-то между Дублином, Корком и Валентией.

— Сказочно! — вскричал Эллис. — Но как он оказался у меня? Почему именно у меня, врача, которого меньше всего знают в Лондоне? Говорю это без горечи.

— Это будет изучено в ближайшем будущем, — ответил Гарри Диксон. — Быть может, это имеет значение. Кстати, а как со зрачками вашего пациента?

— Слегка расширены, слабая реакция на свет, словно он заснул под гипнозом.

— Гипноз… У подобного парня, здорового, как буйвол, и крепкого, как северный ветер?

— Давайте договоримся, господин Диксон. Я считаю, что мы имеем дело с частичным гипнозом, вызванным употреблением неких снадобий, однако весьма таинственных. Должен признать это.

— Сколько времени может продолжаться такое состояние?

Уилбор Эллис стал серьезным.

— Это самая неприятная сторона дела: сон продолжается и продолжается… до крайнего ослабления пациента и может закончиться летальным исходом.

— Может ли спящий принимать пищу в состоянии летаргии? — поспешно спросил сыщик.

Элли покачал головой:

— Девять шансов из десяти, что нет. Он не усвоит питательные вещества. Это записано в медицинских книгах, но никто этого не проверял.

— Это доказывает, что этот человек погружен в этот, можно сказать, криминальный сон всего два-три дня назад, поскольку мы не видим признаков физического истощения, не так ли? Значит, двое суток назад он находился в Ирландии. А сейчас в Лондоне на Мореленд-стрит. За него внесена оплата в шестьсот фунтов. Его перевозка оттуда в Лондон была наверняка осуществлена самолетом. Как вы правильно заметили, Эллис, эти люди не стеснены в средствах!

— Но почему именно ко мне?.. — с недоумением спросил молодой врач.

Гарри Диксон внезапно прервал его:

— В этом загвоздка… Эллис, да, всё в этом. Внимание! Напрягите память. Вы никогда не делали опытов… хм, полностью бессмысленных, с воскрешением или чего-то такого, к чему склонны предприимчивые студенты?

Уилбур Эллис уставился на сыщика, наморщив лоб, и вдруг воскликнул:

— Есть! Лягушка!

— Какая лягушка?

— Традиционный лабораторный опыт. Мускулы мертвой лягушки заставляют сокращаться под действием гальванического тока! Я попробовал сделать это однажды на человеке, рабочем электростанции, который попал под высокое напряжение. Я воздействовал гальваническим током на желудочки сердца. Опыт удался, но меня едва не выставили с факультета старые пни, которые не поддерживали научной инициативы студентов!

— Кто-то, как и вы, вспомнил об этом, Эллис, — медленно процедил сыщик. — Первый лучик света. Надо приступать к опыту.

— Вы о чем? — прошептал Эллис.

Пять минут прошло в полном молчании. Диксон не нарушал его.

— Ладно! — вздохнул Эллис. — Будете мне помогать.

Он обнажил мощную грудную клетку спящего.

— Ба, надрез, — проворчал он. — Слабость в течение нескольких дней… Будьте наготове с кровоостанавливающим зажимом, господин Диксон.

Операция была проведена быстро. Выступило всего несколько капель крови.

— Батарея! — пробормотал Эллис. — Боже, помоги мне!

Брызнули фиолетовые искры.

Рука пациента резко взлетела вверх и упала. Зажим соскочил, полилась кровь, но ее тут же остановили.

— Глаза! — воскликнул врач.

Глаза открылись, безжизненные и неподвижные.

— Черт!.. Передвиньте ручку реостата… Медленно… Да, не так быстро… Ага!

Пациент глубоко вздохнул и вдруг прошептал:

— Вы мне причиняете боль!

— Ура! — воскликнул Эллис. — Всё закончилось!.. Несколько швов и всё… Боже, я весь вспотел!..

— Но он снова уснул! — возразил Диксон.

— Это самое лучшее для него в данный момент, — весело отпарировал Эллис. — Естественная реакция. Обычный сон. Гипноз и его последствия больше не существуют. Запрет снят!

Через два часа пациент принял несколько чайных ложек сердечного стимулятора. Через три часа он открыл глаза и повторил, что ему больно.

— Это долго не продлится, — успокоил его врач. — Он проведет ночь в спокойном сне, а завтра расскажет всё, что вы потребуете.

Гарри Диксон разобрал несколько слов, произнесенных человеком. Он говорил на датском языке.

На следующие утро доктор Эллис и Гарри Диксон сидели у изголовья пациента и слушали рассказ о его приключениях.

* * *

— Начнем с самого начала, господин Элсландер, — сказал Гарри Диксон. — Где, по вашему мнению, началось ваше странное путешествие?

Датчанин удивленно глянул на него:

— Я был в Ливерпуле…

— В Ливерпуле?.. А что вы делали в Ирландии?

— В Ирландии? Я даже ногой не ступал в Ирландию!

Сыщик проницательно глядел на пациента:

— Однако недавно вы сели на корабль. Крохотное пятно сурика в нижней части ваших брюк может многое сказать.

Элсландер отвел глаза. Он был явно смущен.

Гарри Диксон сделал вид, что ничего не заметил, и продолжил:

— Свежий сурик, какой можно найти только на борту судна. Вы человек, тщательно следящий за собой, господин Элсландер, чтобы не заметить такое пятно и тут же не убрать его. Поэтому я полагаю, что ваше приключение началось не на суше, а на корабле, а это пятно на брюках свидетельствует о вашей амнезии.

Джон Элсландер покраснел и кивнул.

— Зачем хранить тайну, в конце концов? — произнес он. — Надеюсь, вы согласитесь со мной, ведь речь идет о даме. Я познакомился с ней в Ливерпуле, когда остановился в Большом Западном отеле. Ее звали мисс Ева Дрисколл. Мы провели вечер в кино. На следующий день она отправлялась на остров Мен. Я попросил разрешения сопровождать ее, чтобы немного отдохнуть. Она разрешила.

— А когда вы оказались на острове Мен? — спросил Гарри Диксон.

— Мы посетили Кастлтаун… а потом… потом… я вспоминаю с трудом.

— Сделайте усилие, господин Элсландер!

— Мы перекусили в небольшой таверне у стен замка. Потом, как помню, я вышел из таверны из-за сильнейшей мигрени… Боже, эта мигрень с того момента не проходила. Мне кажется, я и сейчас ощущаю ее.

— Усилие… Еще одно усилие, — настаивал сыщик.

Молодой человек глухо застонал:

— Усилие… Вам легко сказать. У меня смутное ощущение волнующегося моря, потом поезда. Да, в поезде мне показалось, что в голове просветлело. Мисс Дрисколл рядом не было. Однако в какой-то момент я спросил себя, где я и что здесь делаю. Примерно в это время в мое купе вошла дама в вуали. И мне снова стало все равно, куда я еду. Потом очень ясно помню, что произошло в странном театре, но уже ничего не помню с момента, как меня втолкнули в автомобиль.

Доктор Эллис внимательно слушал, не принимая участия в беседе. Но внезапно задал вопрос:

— Господин Элсландер, вы можете описать мисс Еву Дрисколл?

— Конечно, — ответил молодой человек, чуть-чуть оживившись. — Прекрасная блондинка не первой молодости. Я бы дал ей лет тридцать, но она была так прекрасна! У нее скорее славянский тип, чем британский.

— Немного расплывчато, — перебил его врач. — Вы заметили в ней что-то особенное?

Элсландер задумался и наконец сказал:

— Да, действительно, я заметил, что на ее левой руке всегда была перчатка. На судне Мен она в какой-то момент сняла ее, и я понял, что заставляло ее сохранять на руке: огромный шрам пересекал тыльную сторону ладони.

— Подождите, господин Элсландер, — настаивал врач. В его голосе ощущалась нервозность. — Постарайтесь вспомнить, не имел ли этот шрам форму ласточкиного хвоста?

— Да! — воскликнул датчанин. — Вы знаете мисс Дрисколл?

— Мисс Дрисколл? Нет, — медленно выговорил доктор Эллис, — но я знаю одну студентку-полячку, которая обучалась вместе со мной в анатомической лаборатории Лондонского медицинского института…

— Ее имя? — спросил Гарри Диксон.

— Не помню!

— Прекрасно, — сказал сыщик, не настаивая на ответе. — Теперь, господин Элсландер, постарайтесь вспомнить, в какую дату вы оказались на острове Мен?

Элсландер назвал день.

— Точно семь дней, — пробормотал Гарри Диксон. — Это соответствует…

Датчанин явно устал. Кроме того, сыщик не мог узнать ничего нового. Элсландеру разрешили отдыхать. Он почти тут же крепко заснул.

Когда они покинули палату пациента, сыщик повернулся к врачу:

— Между нами, доктор. Полагаю, мисс… Дрисколл присутствовала на знаменитом опыте с лягушкой, хотя в тот раз речь шла о рабочем электростанции.

— Вы правы, господин Диксон, — мрачно ответил доктор Эллис.

— И вы, конечно, запомнили ее имя.

— Ева Массагорска, — вздохнув, признался врач.

Гарри Диксон не сказал ни слова, но его лицо посуровело.

— Это всё? — наконец тихо спросил он.

— Да, всё, что я знаю… но я чего-то опасаюсь, господин Диксон.

— Говорите, доктор Эллис. Многое зависит от вашей откровенности.

— Так вот, — пробормотал доктор Эллис, — это была женщина большого ума, но ее ум отличался какими-то темными сторонами. У нее был культ богатства, а она была бедной.

Она совершила кражу… Мне удалось замять дело и избежать скандала. Не думаю, что она была мне благодарна, поскольку повторила кражу. Едва не попала под суд и в тюрьму, но избежала позора. Ее исключили из университета. Она исчезла. Шрам, который видел Элсландер, получен в результате взрыва в лаборатории.

— Где она, несомненно, изготавливала какую-то взрывчатку?

— Возможно, но я не знаю.

— Продолжайте, Эллис…

— Мне больше нечего добавить, господин Диксон. Правда, я взял с нее обещание покинуть Англию и никогда не возвращаться. Я чувствовал, что это существо с раздвоенной душой вступает на преступный путь!

Гарри Диксон задумчиво покачал головой:

— Вы правильно решили, Эллис. Скотленд-Ярд много бы дал, чтобы заполучить в свои руки Еву Массагорска. Одна из самых мерзких преступниц нашего времени!

Эллис молитвенно сложил руки:

— Что же она сделала, эта несчастная?

— Мне будет затруднительно сообщить вам это. Это пока под секретом. Но могу сказать, каким хозяевам она служит. Вы когда-нибудь слышали о «Банде свирепых»? Нет, не думаю. Они известны только некоторым высокопоставленным чиновникам Скотленд-Ярда, которые думают о них и днем и ночью. Кто они? Мы знаем имена нескольких их международных сообщников, как Ева Массагорска, но не знаем, кто дергает веревочки из-за кулис.

Что они делают? Мы знаем или почти знаем, что они делают. Это поставщики смерти. Предположите, что вы желаете чьей-то смерти и достаточно богаты, чтобы заказать убийство. Постарайтесь войти в контакт с «Бандой свирепых», и дело будет сделано чисто со всеми надобными предосторожностями, чтобы противодействовать работе полиции и юстиции. Вы заплатите крупную сумму. Скотленд-Ярду на данный момент известно порядка тридцати подобных случаев. Они совершены этими кровожадными и невидимыми чудовищами, но расследования не продвигаются. Что означает дело Элсландера? В нем видны все детали подготовки и постановки «Банды свирепых». Мы барахтаемся в болоте полного отсутствия логики, в полном непонимании происходящего. Я могу себе представить примерную аллегорическую схему дальнейшего.

Сколько времени датчанин еще должен оставаться в вашей клинике?

— Неделю-две, не меньше.

— Постарайтесь определить, что за яд был использован, чтобы вызвать амнезию.

— Я и сам собирался это выяснить.

— А теперь слушайте меня внимательно, Эллис. Вы столкнулись с самой подлой мафией, самой беспощадной и одновременно руководимой невероятно умным человеком. Будьте очень осторожны.

— Почему Ева Массагорска привезла его ко мне? — прошептал Эллис.

Гарри Диксон дружески потрепал его по плечу:

— На это я вам могу дать ответ, доктор. Ей известны ваш опыт — опыт с лягушкой — и ваша скрытность. Кроме того, ваши научные знания и, безусловно, ваше мужество. Кроме того, она влюблена в Элсландера и пытается спасти его.

 

Чудесный вечер

В теплом и спокойном доме на Бейкер-стрит Гарри Диксон беседовал со своим учеником Томом Уиллсом.

— Вам будет легко, господин Диксон, отыскать город, где провел странный театральный вечер мистер Джон Элсландер!

Сыщик достал атлас, открыл карту Ирландии и указал кончиком пера на одну точку.

— Действительно, Том, это не представляет трудности. Достаточно сравнить расписание поездов с воспоминаниями датчанина.

Вот место, куда ночной поезд прибывает точно в час закрытия вокзала. Но здесь надо подумать. Я уже слышу ваше требование: чего мы ждем, а не отправляемся туда? Многое, мой друг. Прежде всего, мы там ничего не найдем. Мы имеем дело с «Бандой свирепых», которые не полагаются на случай. Второе, нас тут же заметят эти невидимые преступники. Ева Массагорска узнает, что Элсландер вне опасности. Это доставит ей удовольствие, но одновременно ей станет известно, что доктор Эллис был не столь скрытен, как она надеялась. В этом случае нашему доктору не поздоровится! Эта покалеченная ручка без колебаний лишит его жизни! Конечно, в один из дней мы отправимся туда, но момент еще не пришел.

— И что же делать?.. Ждать?..

— Если хотите! Вспомните о наших прежних бездеятельных бдениях, прежде чем критиковать некоторое бездействие с нашей стороны. Но мы всё же проявим кое-какую активность. У нас есть дело, которое нам предстоит решить.

Отправляйтесь к нашему гардеробу и найдите в нем пару костюмов, не очень потрепанных и не очень новых. И чтобы они не были сшиты ни по сегодняшней, ни по прошлогодней моде.

— А! Мы будем…

— Господа «Скельмерсборо и сыновья», торговцы зерном. Фирма расположена на Аппер-Ричмонд-род. Славные коммерсанты! Вот их портреты…

— Значит, эти люди действительно существуют?

— Еще как! Вы думаете, что мы отправимся по следу «Банды свирепых», превратившись в придуманных или фантазийных персонажей? Тогда через час мы будем лежать в виде холодных трупов. Эйб Скельмерсборо существует, как и его молодой сын Симон. Должен признать, что они живут за счет специального бюджета Скотленд-Ярда, которому оказывают неоценимые услуги. Сегодня вечером их дом будет надежно заперт. Старик Эйб не отправится в свой клуб, а молодой Симон — в кино.

— А куда отправимся мы?

— Мы будем присутствовать на небольшом любительском спектакле на Арлингтон-стрит. Я вам говорил, что Скельмерсборо обожают всё, что относится к театральному искусству? Милый мальчик, все тайны Друри-Лейн скрыты не только за фасадами театров! И если мы немало знаем эти тайны, то благодаря этим двум славным людям, которые большую часть времени проводят, развешивая чечевицу или просеивая кукурузу низшего сорта. Но сегодня задача им не по плечу. В Ярде решили, что мы их заменим, чтобы посмотреть спектакль, разыгрываемый любителями.

— Почему дом на Арлингтон-стрит так интересует вас?

— Любопытный вы мой, у вас вопросы по каждому поводу, как у других ответы по каждому поводу. Дом на Арлингтон- стрит, как вы говорите, а если точнее, номер 27А, является жилищем мистера Шепферда, малоизвестного и непризнанного драматурга, который может представлять свои пьесы с помощью актеров-любителей своего квартала. Мистер Шепферд холостяк и не катается как сыр в масле. Ему всегда нужны деньги. И поэтому весьма удивительно, что он провел один уик-энд на острове Мен, остановившись в престижном отеле, известном своими непомерными ценами, а потом отправился в Ирландию на дорогущей яхте. Стоит добавить, что в этот момент он именовался мистер Армстронг… Увы, это всё, что могла разузнать полиция, когда она берется за дело! Но поспешу добавить, она бы не стала обращать особого внимания на мистера Шепферда-Армстронга, не окажись он замешан в последнее время в каких-то подозрительных делишках по торговле наркотиками. Безусловно, он это делал, чтобы раздобыть деньжат, ибо беднягу вряд ли кормит драматическое искусство.

Но у полиции недостало нюха, поскольку на ирландской земле они потеряли след этого славного человека. Хорошая шуточка: тихий и безобидный мистер Шепферд, безыскусный, как новорожденный ягненок, уходит от лучших сыщиков Ярда, поскольку следить за ним отрядили лучших инспекторов! Какой ум спит в этом скромном и скрытном человеке?

— Ум «Банды свирепых»?

— Нет ничего невозможного. Скажу, даже очень возможно. Но почему? Сегодня вечером постараемся выяснить, Том.

Ведя разговор, сыщики не бездельничали: они гримировались, одевались, критически разглядывали себя в зеркало, поправляли грим, уточняли детали одежды.

— Мистер Скельмерсборо, — наконец объявил Гарри Диксон.

— И сын! — представился Том Уиллс. — Едем в такси?

— Хотите, чтобы у нас украли драгоценные часы?.. Поедем на автобусе…

Арлингтон-стрит — улица мелких коммерсантов. Она тянется вдоль Регент-канала, куда выходит большая часть задних фасадов домов. Небольшие магазинчики перемежаются с добрыми старыми буржуазными домами, где обитали люди, занимавшиеся судоходством и снабжением судов различными съестными припасами.

Мистер Шепферд не был исключением из правил, поскольку раньше он владел «Верфями Шепферд», устаревшим доком, который баржи давно покинули. Поэтому владелец прогоревшего предприятия душой и телом отдал себя литературе, но так и не составил себе состояния, как нам это уже известно.

Господа «Скельмерсборо и сыновья» были незнакомы с автором-актером-любителем, но представили ему рекомендации известного критика с Флит-стрит, а потому были приняты, как желанные гости.

— Дорогой мистер Скельмерсборо! — воскликнул Шепферд, увидев своих гостей. — Я вас не знаю, но уже видел вас. Четыре года назад в «Театре новинок» на Друри-Лейн разыгрывалась одноактная пьеска. Я заметил вас в зале вместе с вашим сыном. Он тогда был еще ребенком. Вы так аплодировали актерам! Теперь я понимаю, что вы разбираетесь в великом сценическом искусстве!

— А что мы увидим сегодня, мистер Шепферд? — осведомился сыщик.

— Неизвестную пьесу в четырех актах, которую написал я. Сумерки любви. Не без скромности признаюсь, это мое лучшее творение. А затем вас ожидает сюрприз: аллегорическая шарада. Представление закончится в полночь, но, конечно, я оставляю вас на ужин.

Дом мистера Шепферда был старым и обширным. Через открытую дверь бокового зала сыщики увидели стол, накрытый на тридцать персон. С другой стороны вестибюля имелись две идущие одна за другой гостиные и кабинет, примыкавший к зрительному залу.

Сцену закрывал занавес, а в помещении для зрителей стояли самые разнообразные сиденья, от бархатных кресел до простых кухонных табуреток.

Народу было немного. Господа «Скельмесборо и сыновья» были представлены господам и дамам Джонс, Уайт, Бабсон, Стивенсон, Уолкер и Сталкер и т. д. Вскоре зал был заполнен, и все расселись по местам.

Мистер Шепферд объявил, что сам играть не будет, а исполнит обязанности режиссера. Сцена освещалась тремя настенными керосиновыми лампами. Поскольку света от этих ламп было маловато, поставили еще два четырехсвечника, свечи в которых менялись во время спектакля.

Мистер Шепферд объявил, что счел необходимым отпечатать программки и самому представить актеров. Четыре господина и две дамы. Автор выспренно назвал их имена и сообщил в качестве шутки, каково их социальное положение:

— Мистер Робинсон, эсквайр.

Мистер Альджернон Поттс, помощник бухгалтера в «Лендсон и компани лимитед».

Мистер Уилльям Бейтс, почетный сборщик из «Компании вод».

Мистер Артур Гаррет, коммерсант.

Без особой вежливости, в которой никто из присутствующих его не упрекнул, мистер Шепферд представил дам- актрис:

— Мисс Офелия Мейсон, компаньонка миледи Хенс- фильд.

Мисс Банкерсмит, стенографистка.

Одобрительный и восхищенный ропот послышался при объявлении занятий сухой мисс Мейсон, компаньонки миледи Хенсфильд. Задетая за живое, мисс Банкерсмит попросила мистера Шепферда добавить, что она также была частным секретарем мистера Баттеркапа, коммерсанта из Сити. Ей эта деталь казалась значимой, но оставила аудиторию равнодушной.

Пьеса, состоящая из одних разговоров, была разыграна с прилежанием. Господа старались отдышаться после каждой тирады, заученной наизусть, а потому спрятавшемуся за кулисами мистеру Шепферду, объединившему таланты режиссера с обязанностями суфлера, вмешиваться не пришлось. Мисс Банкерсмит размахивала руками и подчеркивала каждое свое слово притоптыванием, словно читала стихи.

У мисс Мейсон на носу сидели очки, а некрасивое лицо обрамляли строгие черные ленты. Она излагала текст своей роли монотонным голосом, однако ей постоянно аплодировали.

В промежутках между актами мистер Шепферд выходил на сцену, опускал занавес и объявлял перерыв.

По залу ходила золушка с подносом в руках и предлагала освежающие напитки.

Пьеса была без начала и конца. В ней шла речь о путешествии в Индию, о кораблекрушении и наследстве, которое в конце пьесы доставалось мисс Офелии Мейсон, незаконным путем обделяя мисс Берту Банкерсмит.

По ходу пьесы мистер Артур Гаретт внезапно влюблялся в мисс Мейсон, был назначен день бракосочетания, а кающаяся мисс Берта утешалась в объятиях старика мистера Бейтса, человека, который тщательно хранил тайну о своем состоянии. Таково было содержание пьесы Сумерки любви.

В зале было холодно, поэтому разносили горячее вино, помогающее справиться с холодом.

Используя несколько разрисованных картонок, золушка с помощью мистера Шепферда изменила сцену, превратив ее в некую деревенскую местность. Мистер Шепферд объявил шараду.

Тут же на простую скамью на сцене уселись две пары влюбленных. Мистер Робинсон и мисс Берта Банкерсмит, мистер Гаррет и мисс Офелия Мейсон. Они говорили друг другу нежные слова о цветах, звездах, птичках и ручейках. Вдруг из-за кулис послышался чудовищный рык, и на подмостки

выпрыгнуло странное, волосатое и горбатое существо. Свечи в канделябрах практически догорели, и сцена оказалась едва освещенной, но зрители могли видеть, что существо было удивительно уродливым.

Его лицо было искажено гримасами неведомых страданий. Гарри Диксон сказал себе, что среди полных нулей на сцену вышел настоящий превосходный актер, достойный играть на лучших сценах.

Ужасающее существо вырывало стерильные цветы из горшков на клумбах и поочередно укладывало их то к ногам мисс Берты, то к ногам мисс Офелии.

Но обе презрительно не замечали даров.

В конце концов чудовище издало громогласный вопль и бросилось на двух влюбленных мужчин, которые замертво свалились на землю и остались лежать в полной неподвижности.

Издав триумфальный крик, человек-зверь изобразил дикую джигу перед двумя испуганными девицами, испытал колебания перед выбором, наконец, остановил свой взгляд на мисс Офелии Мейсон. Схватил ее и с радостными воплями утащил за кулисы. На этом пьеска закончилась.

Мистер Шепферд сообщил, что шарада представлена, и попросил сообщить имя героя.

Почти все одновременно воскликнули: «Калибан!» Ответ был верным.

Чудовищный герой шекспировской трагедии заслужил аплодисменты.

Наступила полночь: час ужина.

Ужин оказался замечательным. Мистер Шепферд постарался угодить гостям. Подали устриц и белое вино, крохотные горячие булочки с паштетом из палтуса, дичь, зажаренную в каменной соли, бедра индейки в желе. Великолепный ананасно-виноградный крем завершил пиршество, во время которого подавалось французское вино и различные ликеры.

Перед тем как приступить к ужину, Гарри Диксон сумел шепнуть на ухо ученику несколько слов, которые весьма удивили Тома:

— Поухаживайте за мисс Мейсон!

— Обслуживание гарантировано, — пробормотал молодой человек, бросив неприязненный взгляд на героиню вечера. Разглядев ее поближе, он увидел, что у нее лоснящаяся кожа, красный нос, а одно плечо выше другого.

Но она была компаньонкой леди Хенсфильд, а приказ учителя следовало выполнить.

Тому без труда удалось занять место за столом рядом с ней, и он оказывал ей мелкие услуги. Вначале высокомерная и задумчивая, мисс постепенно оттаяла и стала больше походить на человека, чему, несомненно, способствовали вина, которые она пила, не стесняя себя в количестве.

Том беседовал с ней, используя свой золотой голос и великолепное произношение. Элегантность его игры сделала свое дело, и во время десерта он сделал ей некое предложение. Она ответила не сразу, не оставляя челюсти без работы, но позволила ему погладить ей руку под столом и не сразу отодвинула ногу, когда Том слишком нежно прижал колено к ее колену. А Гарри Диксон дал волю своему умению наблюдать. Увы, эта способность, которой он заслуженно гордился, похоже, покинула его и не хотела помогать. Он видел вокруг честных и тщеславных буржуа, рассуждающих о театральном искусстве, хотя особо в нем не разбирались. Мистер Шепферд постоянно был в окружении гостей и громко смеялся.

Когда подошел традиционный час сигар, сыщику удалось отвести хозяина в сторону, чтобы вознести ему неумеренные похвалы.

— Кстати, — вдруг спросил он, — я не заметил за столом потрясающего актера, воплотившего образ ужасного Калибана. Мне хотелось бы поздравить его.

Диксон заметил тень, проскользнувшую по сияющему лицу драматурга-любителя.

— Он очень робкий человек, — ответил мистер Шепферд, — хотя обладает огромным талантом. Надо извинить его. К тому же он желает сохранить свое инкогнито.

— Жаль, — огорчился Гарри Диксон, — очень хотелось выразить ему благодарность. С какой неподражаемой непосредственностью он играет!

— Да, да, — уклончиво ответил мистер Шепферд, — он очень правдив.

Он расстался с гостем под каким-то предлогом, явно недовольный оборотом, который принял их разговор.

Дамы-актрисы уехали на такси, оплаченном хозяином дома, остальные быстро разошлись по темным и безлюдным улицам.

Гарри Диксон и Том Уиллс добрались до Сити-род, а потом, в свою очередь, взяли такси. Сыщик назвал адрес Аппер- Ричмонд-род. Их встретили настоящие господа Скельмер- сборо, которые оценили удивительное сходство и выпустили сыщиков из дома в подлинном их обличье через потайную дверь, выходящую в переулок.

— Какие предосторожности! — заявил Том Уиллс, когда они направлялись на Бейкер-стрит.

— Речь идет о «Банде свирепых», не забывайте об этом, — пробормотал Гарри Диксон.

— Как, на этом глупом вечере?

— Несомненно, Том.

— Они не показались мне ужасными, — фыркнул молодой человек.

— Подождем и посмотрим. Кстати, поддерживайте свой статус Скельмерсборо-младшего. Это может пригодиться в ближайшие дни.

— Как, я приговорен к продолжению флирта с этой уродиной мисс Мейсон?

— В этом нет ничего невозможного…

— Спасибо за внеочередной наряд… К счастью, она не из «Банды свирепых».

— Том, — перебил его сыщик, — что вы думаете о Калибане?

— А, — сказал молодой человек, — по крайней мере, это настоящий актер.

— В этом вы ошибаетесь.

— Как это ошибаюсь?

— Потому что он самое подлинное и правдивое чудовище.

— Значит… Значит… он не носил маски?

— Нет, не носил.

— Но он ужасен!

— Согласен с вами… А самое главное в том, что мы немного знакомы с ним. Если проще, то это «третий мертвец» мистера Джона Элсландера.

 

И последовала ночь

Но Тому не пришлось играть во второй раз роль влюбленного в мисс Офелию Мейсон. На Бейкер-стрит получили трагическую новость. Еще не настало утро, а Гудфельд, суперинтендант Скотленд-Ярда, буквально вырвал сыщиков из объятий Морфея.

— Что еще, Гуд, — спросил Гарри Диксон, когда его друг отогрел руки над пылающей саламандрой, — пожар в Скотленд-Ярде?

— Нет, но почти что. Скотленд-Ярд превратился в сумасшедший дом, в Бедлам. Только что убит молодой Скельмерсборо!

— Черт побери! — выругался Гарри Диксон.

Том Уиллс печально всплеснул руками:

— Бедный парень… Он был очень мил. А его несчастный отец…

Гудфельд выжал из себя улыбку:

— Теперь вам можно открыть секрет, мой дорогой Том. Старик Скельмерсборо не кто иной, как Харвинг, лейтенант полиции. Он не отец убитого, а его начальник. Скельмерсборо-младший на самом деле сержант Маркхэм, он был полицейским с большим будущим.

Гарри Диксон подтвердил. Глаза его потемнели.

— Дело «Банды свирепых». Записываю его в свой пассив, но рая им не видать. Это продолжение вчерашнего чудесного вечера, Том, и ваших ухаживаний за мисс Офелией Мейсон.

— Надо лишь протянуть руку, чтобы схватить виновных! — вскричал молодой человек.

— Тю, тю, тю… А как быть с доказательствами? У нас нет ни одной улики, и «Банда свирепых» прекрасно об этом осведомлена. Однако уверен, они совершили большую оплошность. Как убили Маркхэма?

— Выстрел в спину, когда он открывал ставни магазинчика. Это произошло, едва занялась заря.

— Эх! — вскричал Гарри Диксон. — Я же отдал приказ, чтобы с лавочки не спускали глаз днем и ночью!

— Наблюдение велось инспектором Мориссоном и агентом Мак-Даффом. Оба они исчезли.

— Два отличных полицейских, — пробормотал Гарри Диксон.

Внезапно лицо его осветилось.

— Мне кажется, я догадываюсь, как произошло покушение. Убийство совершил один из мелких членов банды. Ему было поручено только убрать молодого Скельмерсборо, но не трогать полицейских. Убийца решил взять их в заложники, пока не поступит распоряжение на их счет. «Банда свирепых» действует только по приказу, исходящему от одного человека. Я уже не раз констатировал это.

— Что это значит? — спросил Том Уиллс.

— Есть только один главарь, а остальные не имеют права проявлять какую-либо инициативу. К примеру, был приказ об убийстве, и всё. Нам надо найти Мориссона и Мак-Даффа.

— Думаете, это легко?

— Да… Кажется, мне известно место, служащее тюрьмой для «Банды свирепых».

— Надо же, — с наивным видом сказал Гудфельд, — я впервые слышу это от вас.

— Я сам узнал об этом вчера вечером, — ответил Диксон.

— Вы же были на представлении у мистера Шепферда.

— Конечно. Помните, Том, что я проявил интерес к Калибану? Я хотел увидеть его, но он так и не появился во время ужина. Пока мы сидели за столом, дверь столовой, ведущая в вестибюль, оставалась открытой, поскольку помещение небольшое и переполненное гостями. В ней царила невыносимая жара. Я видел коридор: ни одна живая душа не прошла по нему, а дверь на улицу не открывалась. Значит, должен иметься другой выход. Это раз…

Когда я прошел в туалетную комнату, чтобы вымыть руки, я как бы ошибся дверью и увидел хорошо ухоженный двор, а за ним располагались старые верфи, которыми владеет Шепферд. Хотя там царил намеренный беспорядок, я заметил дверь в подвал с крепкими запорами и засовами… В путь!

Гудфельд приехал на автомобиле. Они промчались по еще безлюдным улицам и быстро добрались до Арлингтон-стрит.

— Номер 27А… Стоп! — приказал Диксон.

Он позвонил в дверь. Никто не ответил на звонок.

— В паре шагов отсюда живет слесарь, — сообщил Гудфельд.

— Зовите его!

Ремесленник не заставил себя ждать. Крепкий парень с рыжей бородой, потрясавший огромной связкой ключей и отмычек.

— А! — воскликнул он, как только увидел дом, где ему предстояло вскрыть входную дверь, — Речь идет об этой двуличной скотине Шепферде. Я не удивлен. Я всегда знал, что однажды он впутается в грязную историю!

— Почему? — спросил Гудфельд.

— Слишком много посетителей этой грязной дыры, бывших верфей, — лаконично ответил рабочий, вращая громадный ключ в замочной скважине. — Ого… замок отменный, шеф.

Когда они вошли в дом, их встретил холодный сигарный запах.

Гарри Диксон и Том Уиллс увидели, что обеденный зал, как и зрительный зал, были в том же состоянии, что и вчера.

Остальные комнаты дома свидетельствовали о поспешном бегстве обитателей. Дверцы шкафов были распахнуты, ящики — выдвинуты. Во всех комнатах валялась одежда, и были разбросаны предметы туалета. Ни мистера Шепферда, ни его служанки не было и в помине, хотя простыни на их постелях были измяты.

— Они недавно получили приказ смыться, — сказал Том Уиллс, — постели еще теплые.

— Тем лучше, — кивнул Гарри Диксон. — Быть может, они не успели перевезти пленников.

Они выбежали во двор.

— Слава богу, замки не тронуты! — воскликнул Гарри Диксон, увидев крепкую дубовую дверь. — Открывайте эту дверь…

— Да, она из железа, и какого железа! — заворчал слесарь, разглядывая согнутые от усилий ключи.

Всё же ему удалось справиться с замками.

Вниз вела каменная лестница. Слесарь зажег потайной фонарь, который принес с собой.

— Ура! — вскричал Диксон, сбегая вниз по лестнице. — Наши люди здесь!

Мориссон и Мак-Дафф, связанные, как сосиски, встретили их жалкими улыбками.

— Простите, господин Диксон, — с трудом выговорил инспектор. — Мы с Мак-Даффом даже не поняли, что с нами случилось.

Мы находились на Аппер-Ричмонд-род, когда сержант Маркхэм вышел из дома. Услышали выстрел и увидели, как Маркхэм пошатнулся. Мы бросились к нему. Проклятье! Тут же ощутили странный запах… Горло буквально перехватило, а голова закружилась. Вроде был автомобиль, но это всё… Проснулись мы уже здесь, где вы нас и нашли. Мы никого не видели.

— Плохая оценка для «Банды свирепых», — прошептал Гарри Диксон. — Их охватила паника. Человек, убивший Маркхэма, совершил ошибку, захватив заложников. Главари бандитов сообразили это. Велели Шепферду и его служанке покинуть дом. Они могли попасть под подозрение.

— Глядите, ящики… — сказал Гудфельд. — Отлично: кокаин, даже героин… Этим мы оправдаемся перед журналистами. А вы, дорогой друг, молчок обо всем. Скотленд-Ярд оценит ваше молчание по поводу пленников.

— Так точно, шеф, — ответил слесарь, отдав военный салют.

— К чему такие ограничения? — спросил Том, когда они покинули дом.

— Бесполезно публично упоминать о «Банде свирепых», — ответил сыщик. — Пока речь будет идти о грязном белье и семейных дрязгах!

Когда они вернулись на Бейкер-стрит, надеясь продолжить прерванный сон перед возобновлением кампании, то нашли записку доктора Эллиса.

Я пытался связаться с Вами по телефону, а потому послал к Вам Уайда с запиской. Приходите быстрее! Доктор Эллис.

— Небеса указывают, что покой нам только снится, — проворчал Гарри Диксон, направляясь на Мореленд-стрит.

Но перед этим отправил Тома с особым поручением.

* * *

— Успокойтесь, — проворчал Гарри Диксон, увидев перепуганное лицо доктора Эллиса, — полагаю, вы не объявите мне о конце света?

— Не знаю, не будет ли происшедшее более зловещим, — ответил врач.

— Как себя чувствует Элсландер?

— К счастью, очень хорошо, но едва не приключилось самое худшее, хуже некуда!

Гарри Диксон последовал за врачом в его лабораторию, где под стеклянным колпаком, служившим для опасных опытов, дымилось несколько колб, стоящих на подставках бунзеновских горелок.

Одна из колб привлекла внимание сыщика тем, что вещество, находившееся в ней, постепенно меняло цвет с черного на темно-красный.

— Прекрасная реакция, — заявил Гарри Диксон.

— Назовите лучше экстраординарной мерзостью! — гневно воскликнул врач. — Какой арсенал отравляющих веществ понадобился, чтобы сотворить эту дьявольскую смесь! Недоброй памяти отравительница Вуазен и та бы задрожала от ужаса.

— Нашли? — радостно спросил сыщик.

— Частично, а больше узнать не удастся. Но это открытие не делает мне чести. Оно чисто случайное, как вы сейчас увидите.

Доктор Эллис через стекло наблюдал за трансформацией смеси.

— Это «дювель-дювель», — наконец сказал медик.

— Смотри-ка, — пробормотал Гарри Диксон, — так туземцы южных островов называют неведомое зло, которое обрушивается на них.

— Соломоновы острова! — добавил Эллис.

— Отвратительное местечко, друг мой доктор, особенно после того, как китайцы стали ловить там трепангов.

— Значит, этот токсический ужас наполовину островной, наполовину китайский. Думаю, эта безумно-смертельная панацея называется си-сен. Я что-то слышал о ней от путешественников, но думал, что это выдумка авторов романов о морских приключениях.

— Надо думать, нет, потому что вот она, эта отрава в колбе, в крохотной лаборатории на Мореленд-стрит в Лондоне!

— Интересно, невероятно интересно. Можете сообщить мне еще что-нибудь?

— Боюсь, немногое. Думаю, что этот яд происходит из животного мира, а не из какого другого. Яд, который члены некоторых сибирских племен собирают у разъяренных тарантулов. А здесь речь идет о маленькой рыбке, исключительно токсичной, которая живет в кораллах у южных островов.

Заметьте, запах этот не такой уж неприятный и напоминает немного острый парфюмерный аромат. И действие странное, я сказал бы, капризное.

Первое воздействие — мгновенное отключение разума и воли, но ненадолго. Пробуждение в состоянии чистого рассудка происходит довольно быстро. Второй прием вызывает сильное гипнотическое воздействие с короткими внезапными пробуждениями и возвращением к нормальному состоянию. Последующие приемы провоцируют очень продолжительный летаргический сон, который вызывает смерть спящего от постепенного истощения организма.

— А как вводят это демоническое снадобье?

— Под разными соусами, если можно так выразиться! — возбужденно воскликнул доктор Эллис. — Можно смешивать с напитками, с едой, окуривать, делать ингаляции, откуда мне знать… Сколько несчастий может принести эта отрава!

— Кое-что нам известно от Элсландера, — заявил Гарри Диксон, — и от других тоже. А теперь скажите, как вы получили это снадобье?

— Ни от кого иного, как от ужасного существа, которое угощает им себе подобных. От Евы Массагорска.

— Ого! — Сыщик даже подпрыгнул от удивления. — И вы видели эту женщину?

— Она стояла передо мной, как стоите вы, — с горечью ответил доктор Эллис. — Послушайте, Диксон, рассказ о моей ночи. Не могу уточнить, в который час это произошло, поскольку мои часы остановились, но думаю, это было между часом и двумя ночи. У меня чуткий сон. Я услышал шум в комнате Элсландера. Полагая, что он, несмотря на запрет, встал, я пошел посмотреть…

Она стояла перед кроватью спящего Элсландера. Она — Ева Массгорска. Она вовсе не удивилась моему появлению.

«У вас плохие дверные замки, — спокойно сказала она, — достаточно использовать коловорот, чтобы откинуть ваши засовы».

«Что вы делаете здесь, проникнув в дом, как воровка?» — возмутился я.

Она пожала плечами:

«Слова, слова… К тому же у меня есть право навестить больного, чье лечение я оплачиваю. Разве вам мало шестисот фунтов, доктор Эллис?»

Я хотел обрушиться на нее с упреками, но она высокомерным жестом велела мне замолчать.

«Я знала, что вы повторите свой прежний опыт и что он будет иметь успех, как и в прошлый раз».

«Почему вы сказали “прежний опыт”?»

«Потому что яд, а именно си-сен, который привел его в это состояние, может быть нейтрализован лишь в первый раз именно этим смелым способом, но, если он начнет действовать снова, ваш пациент умрет, несмотря на все ваши эксперименты с лягушкой, Уилбур!»

Она долго говорила, используя научную терминологию об этой отвратительной отраве. Вот почему я так много знал о ней, господин Диксон.

«Вы, похоже, очень много путешествовали по миру после того, как покинули университет?» — намеренно спросил я ее.

«Действительно, много», — рассмеялась она.

И собралась уходить.

«Кстати, — спросил я, — почему этот молодой человек так вас интересует?»

Она окинула меня ледяным взглядом:

«Я его люблю, Эллис. Этого вам достаточно?»

Она удалилась, оставив меня в полном расстройстве чувств. Потом я услышал мотор уезжавшего автомобиля.

— Но она оставила вам образец снадобья.

Эллис расхохотался:

— Образец? Действительно. И как? Я собирался покинуть комнату Элсландера, который продолжал спать, как ощутил странный запах. Стойкий сладковатый аромат дешевой парфюмерии. И вспомнил, что Ева Массагорска всегда проявляла почти болезненное отвращение к искусственным ароматам, впрочем, и к ароматам вообще.

Он не мог быть в воздухе, пока она находилась в комнате. Мой взгляд внезапно упал на графин с водой, стоящий на столике рядом с пациентом. Я схватил его — запах был едва ощутим, но ощущался при хорошем обонянии.

Я провел первый опыт. Реакция началась… и продолжается, раскрывая всю преступную подноготную!

— Значит, — холодно произнес сыщик, — Ева Массагорска сделала всё, чтобы спасти Элсландера, а потом пыталась его убить. Второй опыт с лягушкой без счастливого исхода. Она не скрыла от вас этого.

— Действительно, я ничего не понимаю!

Гарри Диксон скрестил руки на груди и усмехнулся:

— Однако всё очевидно, Эллис!

— Да… для вас, несомненно…

— Она никогда не хотела спасать Элсландера. Нет, не стройте глупого лица, Эллис, вы скоро всё поймете! Как чувствует себя больной?

— Он уже не больной. Он выздоровел!

— Разбудите его, пусть он оденется и займет место в моем автомобиле. Он стоит перед дверью.

Гарри Диксон подметил огонек нерешительности в глазах врача. Он положил ему руку на плечо и серьезным голосом сказал:

— Вы ее по-прежнему любите… эту Еву Массагорска?

— Я никогда не переставал ее любить, — простонал врач.

— Я знаю, и поэтому Элсландер должен уйти от вас… Пока вы еще честный человек, Эллис, но боюсь за ваше будущее. Ева Массгорска, демон в очаровательной женской плоти. Полагаю, я больше не могу сотрудничать с вами в этом деле.

Уилбур Эллис закрыл лицо.

— Диксон! Вы произнесли чудовищные слова! — всхлипнул он.

В полдень самолет, вылетевший из Кройдона в Копенгаген с посадкой в Гамбурге, унес Джона Элсландера из Англии.

 

Посетительница

Проследив за отлетом самолета, Гарри Диксон вернулся на Бейкер-стрит. И почти тут же к нему присоединился его ученик Том Уиллс.

— Итак, Том, — спросил сыщик, — глядя на ваше лицо, понимаешь, что утро вы потратили не совсем даром!

— Потратил с толком, — гордо возвестил молодой человек, — и спешу дать отчет!

Леди Хенсфильд живет в старом господском доме в Кингс-Ковент, от которого отщипнули несколько частей, поскольку то, что осталось, едва тянет на приличный буржуазный дом.

Я начал с того, что выпил стаканчик в таверне «Золотой фрегат», хозяин которого самый милый болтун в мире. Так я за короткое время узнал, что Хенсфильд старая кукла, скупая, как муравей. Муж ее умер очень давно. Он был какой-то шишкой в колониях.

Я хорошо посмеялся, узнав, что «компаньонка», она же талантливая мисс Офелия Мейсон, всего лишь служанка. Старая Хенсфильд не держит никаких слуг, но довольно часто меняет прислужниц, поскольку почти не платит им.

Из таверны хорошо виден особняк Хенсфильд, поэтому я издали познакомился с хозяйкой дома.

Она почти беспрерывно выглядывала из окна. Маленькая старушенция с длинными серыми буклями в тюлевом чепце. На ней древнее платье из сюра. В руке постоянно держала пенсне с ручкой, через которое рассматривала улицу. Потом она удалилась в глубину дома и больше не показывалась.

Я собирался покинуть наблюдательный пост, когда увидел, как дверь дома открылась и через порог переступила моя женщина с того вечера: мисс Офелия Мейсон. Она быстро оглядела улицу и быстрым шагом двинулась куда-то. Я увидел, что на ней просторный дорожный костюм. Под ним она пыталась спрятать чемодан.

— Смотри-ка, — сказал я себе, — моя красотка отправляется в путешествие?

Она свернула на Руссаль-стрит, и там…

Том Уиллс замолчал и хитро спросил учителя:

— А как там Элсландер?

— Очень хорошо, — ответил сыщик.

— Это мой соперник! — с комической яростью заявил Том.

— Как это понимать?

— На улице перед первыми домами стоял автомобиль. Из него вышел мистер Элсландер, как только к автомобилю приблизилась мисс Мейсон.

Они расцеловались и сели в автомобиль, который буквально сорвался с места… К несчастью, рядом не оказалось ни одного такси, и мне пришлось вернуться на Бейкер-стрит. Сожалею, что не мог проследить за тем, куда уехала моя неверная голубка.

— Браво, Том! — воскликнул Гарри Диксон, потирая руки. — Ваши зоркие глаза заслужили вознаграждение… Вернее, только половину вознаграждения.

— А почему только половину?

— Потому что вы не видели мистера Элсландера.

— Вот как!.. Если только я не ослеп!.. Но я же сказал, что видел его!

— Я не расставался с датчанином всё утро, — спокойно заявил сыщик, — до того момента, как улетел самолет на Копенгаген, унося Джона Элсландера на его северную родину.

Том, разинув рот, смотрел на учителя, спрашивая себя, не издевается ли он над ним. Но сыщик успокоил его.

— Дайте-ка мне Театральные анналы, которые найдете на нижней полке библиотеки, — сказал он.

— Опять театр, — пробурчал Том Уиллс. — Интересно, может, мы разыгрываем с вами какую-то пьесу, нечто вроде водевиля?

Гарри Диксон методично листал иллюстрированный журнал. Это занятие потребовало целого часа. Наконец Том услышал довольное ворчание.

— Смотри, — сказал Гарри Диксон.

Он показывал пальцем на крупную фотографию актера.

— Элсландер! — воскликнул Том.

— Прочти имя, — посоветовал Гарри Диксон.

— Джек Салливен… Ничего не понимаю. Если только, — продолжил Том после недолгого колебания, — этот Элсландер не разыгрывает в жизни ту же комедию, что и на подмостках.

— Бедняга Элсландер! — весело воскликнул сыщик. — Он вряд ли смог бы наизусть прочесть хоть одну тираду из Шекспира или из Бернарда Шоу. Он был специалистом по рыбным консервам! Сходство, Том… и только сходство, но которое могло стать роковым для датчанина. Но, слава богу, он далек от осиного гнезда, а его роль перейдет к его двойнику.

— Да, а какая роль?

— А, этот вопрос до сих пор тревожит меня. Когда я смогу на него ответить, основная часть проблемы будет решена. Позвоните в театральное агентство Мерфи.

Том связался с агентством и протянул рожок Диксону:

— Пожалуйста.

— Здравствуйте, мистер Мерфи. Говорит Гарри Диксон. Мне необходима конфиденциальная информация. Вам известен Джек Салливен?

— А как же, мистер Диксон. Красивый парень, но весьма посредственный актер.

— Где он играет в настоящий момент?

— Думаю, нигде. Он был членом маленькой бродячей комедийной труппы, которая давала представления в западных городах. Это труппа Фриззлера. Он играл там в силу своей внешности роль первого любовника. Но полагаю, его уволили, поскольку Фриззлер только что звонил с просьбой найти ему актера на роль первого любовника.

— Спасибо, мистер Мерфи… Подождите, последний вопрос. Известна ли какая-нибудь его громкая связь?

— Связь? Не одна… Неутомимый Дон Жуан. Но, пожалуй, только об одной стоит сказать, хотя это было несколько лет назад. Это была связь с Дорой Старбатт, прекрасной актрисой, которой не повезло связаться с этим клоуном.

— А где сейчас эта Дора Старбатт?

— Мне будет затруднительно ответить вам на этот вопрос. Похоже, она несколько лет назад покинула подмостки, и я не знаю, что с ней сталось.

Сыщик повесил акустический рожок и задумался.

Вдруг он заметил, что Том, выглядывавший на улицу, дрожит от удивления.

— Нет, готов дать голову на отсечение! Догадайтесь, шеф, кто собирается позвонить в нашу дверь? Леди Хенсфильд! Она вылезла из такси и торгуется с шофером.

— Ну что ж! — сказал сыщик. — Мы примем ее.

Вскоре на лестнице послышались старческие шаги, сопровождаемые тихими ударами палки с резиновым наконечником, и миссис Кроун ввела посетительницу. Она выглядела именно так, как ее описал Том Уиллс, старая и накрашенная сверх меры для ее возраста. Она была сгорблена, буквально сложившаяся пополам.

— Господин Диксон, — воскликнула она требовательным тоном, как только вошла в комнату, — полагаю, что это вы, а этот молодой щеголь ваш ученик Том Уиллс? Я слышала о вас и читала некоторые из ваших расследований. Остается узнать, вы действительно сказочный сыщик, как уверяют.

Явно устав от этой долгой тирады, она долго дышала, уставившись на Диксона через толстые стекла пенсне. Сыщик с улыбкой поклонился и усадил ее в кресло.

— Люди, конечно, преувеличивают, — доброжелательно ответил Диксон.

— Это хорошо, что вы скромны, — пронзительным голосом провозгласила старая леди. — Но я приехала сама не для того, чтобы говорить всякие глупости. Сколько вы берете за расследование? Полагаю, очень дорого?

— Случается, — ответил Гарри Диксон.

— А не все ли равно, я умею признавать услуги и оплачивать их. А вы ЧАСТНЫЙ сыщик?

Она подчеркнула слово ЧАСТНЫЙ.

— Да, частный.

— То есть вам не надо давать отчет о своих действиях официальной полиции?

— Конечно, нет, хотя очень часто я сотрудничаю с ней.

— Я знаю, и это не лучшее в ваших делах. В Скотленд-Ярде полно дураков. Иначе бы Лондон не кишел, как сейчас, бандитами и мерзавцами. Меня интересует совершенно частный сыщик, который будет давать отчет только мне. Вам понятно?

— Ближе к делу, миледи.

— Бессмысленно подгонять меня. Я знаю, с чего начать. Нужно, чтобы вы отыскали мою компаньонку, Офелию Мейсон, которая сегодня утром ушла из дома, оставив свою службу.

— Мне кажется, она имеет право на подобный поступок?

— Это ваше мнение, и, быть может, вы правы, но если я добавлю, что она прихватила с собой украшение, которым я очень дорожу…

— В этом случае надо немедленно предупредить полицию, поскольку речь идет о краже.

— Чушь собачья… Я повторяю, полиция, — это сборище дураков. Мое украшение состоит из шестнадцати рубинов и стоит около тридцати тысяч фунтов. Покойный сэр Хенс- фильд приобрел его в Лахоре во времена, когда бывал там.

— У вас есть предположения, куда могла направиться мисс Мейсон? — спросил Диксон.

— Да… Я нашла листок, вырванный из расписания железных дорог и забытый ею в комнате. На нем крестиками отмечены поезда, идущие в Дувр и Фольскстоун.

— Иными словами, она направляется на континент, — сказал Гарри Диксон. — В этом случае надо воспользоваться телефоном и схватить эту нечистую на руку персону по ее прибытии в Булонь.

— Чтобы это сделали полицейские, не так ли? Сколько раз вам повторять, что я этого не хочу? Это дело между мной и ею. Я хочу, чтобы вы доставили ее сюда, в Лондон, в мой дом в Кингс-Ковент. Я заплачу.

— Хорошо. Договорились! — кивнул сыщик.

— Сколько? Я хочу заплатить аванс, чтобы доказать вам свое доверие.

— Это бесполезно, потому что у меня нет такой привычки. Я тоже доверяю вдове сэра Хенсфильда.

— Вы его знаете?

— Я знаю, что он был большим путешественником, а в конце жизни согласился принять пост в Австралии, где и умер.

— Действительно. Я вернулась в Англию, поскольку жизнь в этой суровой стране показалась мне невыносимой из-за огромного количества дурно воспитанных людей. Сэр Хенсфильд не сделал меня счастливой, но я ему всё простила. Пусть сам разбирается с Боженькой или с дьяволом в зависимости от того места, куда попала его поганая душа.

Значит, вы соглашаетесь выполнить мое поручение и немедленно отправляетесь в путь?

— Только соберу чемоданы, миледи.

Концом своей трости она ткнула в Тома Уиллса.

— Несомненно, этот юный прощелыга будет вас сопровождать? Не вижу никаких возражений и готова оплатить его расходы на поездку. Оставшись в одиночестве, я могу оценить ценность компании.

Как только дама села в такси, сыщик сказал Тому Уиллсу:

— Посмотри внимательно на улицу и изучи человека, который наблюдает за нашим домом.

— Как? За нами шпионят? — спросил Том Уиллс.

— Ясное дело… Видите его?

— Как вас. Мне он не кажется человеком, умеющим вести слежку. Любитель! К тому же у него накладная борода. По моему мнению, плохонький актер с Друри-Лейн, которого нанимают из-за нехватки людей.

— На другое он и не способен, — рассмеялся Гарри Дмксон. — Скажите, ничто в его облике не кажется вам знакомым?

Том еще раз приподнял краешек шторы и вгляделся в человека.

— Да… немного… действительно… но пока не могу сообразить.

— Ну, конечно, — хмыкнул Диксон, — вы же не сводили глаз с мисс Офелии Мейсон.

— Это Шепферд!

— Я был уверен в этом, — сказал сыщик.

— Позвонить на ближайший полицейский пост, чтобы его арестовали?

— Ни в коем случае, малыш. Это станет крупнейшим промахом в вашей жизни. Шепферд лишь мелкий сообщник, тип, которому никогда не светит удостоиться ужасной участи перед судом присяжных. Обычный суд приговорит его к полугоду пребывания за счет государства. Но он сослужит нам хорошую службу.

— Мы отправляемся в Дувр, как пожелала эта старая безумица?

— Таково мое намерение.

— А оттуда отправимся на континент?

— Нет уж… В Дувре я отправлюсь к своему другу Степпльтону, который проживает в прелестной вилле на дамбе.

— Пилот?

— Действительно. У него самый лучший туристический самолет, о каких только можно мечтать.

— Шикарно! — воскликнул Том Уиллс. — Нас ждет чудесная прогулка в облаках.

— У нас еще три часа перед отправлением скорого на Дувр. Этого более чем достаточно для урегулирования одного мелкого дела. Позвоните Гудфельду.

— Гуд, — сказал Гарри, когда была установлена связь, — речь идет о маленькой миссии, которую вам надо выполнить очень скрытным способом. Возьмите двух своих лучших полицейских и отправляйтесь в Кингс-Ковент. Надо проникнуть в дом леди Хенсфильд… Нет, нет. В дверь звонить бесполезно, вам не откроют потому, что там никого нет. Но не врывайтесь в дом так, как мы сделали это, взломав замки дома Шепферда на Арлингтон-стрит. Вы пройдете в переулок, где никого не бывает, поскольку там стоят только древние сараи. Стена там невысокая. Вы воспользуетесь небольшой лестницей и легко попадете в сад Хенсфильд-Хауза. Произведите тщательный обыск и кое-что найдете: это вы можете перевезти с наступлением ночи в другое место… Сами поймете, почему необходима подобная скрытность. Да, да, с официальной точки зрения, старина!

— Ну и тайны мадридского двора! — воскликнул Том Уиллс, когда разговор окончился. — Интересно, что за таинственный предмет вывезут из дома леди Хенсфильд? И кто вам сказал, что старуха не вернется домой сразу после нашей беседы?

— Мой мизинчик, Том. Вы и представить не можете, какое проницательное и ясновидящее существо мой мизинчик.

— Вы опять издеваетесь надо мной!

— Невежда! Вам разве не ясно, что леди Хенсфильд отправляет нас на континент, чтобы мы потеряли два драгоценных дня, которые ей надобны, чтобы самой отыскать мисс Офелию Мейсон?

— А зачем избавляться от нас?! — воскликнул Том. — Мне кажется, мы ей не мешаем.

— Не таково ее мнение, поскольку она узнала вас за окнами «Золотого фрегата», мой маленький дружок!

Обескураженный Том опустил голову, но учитель дружески потрепал его по плечу:

— Это не упрек вам. Напротив, это указывает, что все дела странным образом ускорились!

— Любопытно узнать, что Гудфельд найдет в Хенсфильд- Хаузе, — пробормотал Том Уиллс, собирая чемоданы.

Суперинтендант сам ворвался на Бейкер-стрит. Пот катился с него градом, и он был крайне возбужден.

— Ну что, Гуд, — спросил Гарри Диксон, — вам понравился подарок?

— Потрясающе, господин Диксон… Можете хвастаться, что породили бурю в Скотленд-Ярде… Значит, вы видели?..

— Нет, я не видел. За меня видела логика, вот и всё. Для этого мне не надо покидать Бейкер-стрит. Когда посылают простака вроде Шепферда шпионить под моими окнами, то только потому, что нет возможности послать кого-то опытного.

Решение напрашивалось.

— И что же вы нашли, Гудфельд?! — нетерпеливо воскликнул Том.

— Труп, Том…

— Труп Евы Массагорска, — уточнил Гарри Диксон.

— Одна пуля в сердце, вторая в голову, — добавил Гудфельд.

— Господин Диксон! — снова вскричал Том Уиллс. — Я вижу, что Шепферд продолжает следить за домом… А если проследить за ним?

— Нет, малыш, не стоит. Для нашего блага надо, чтобы он с честью завершил свою слежку. В данный момент Шепферд — наш ангел-хранитель. Успокойтесь, он расстанется с нами, как только дуврский экспресс увезет нас. А мы найдем его, когда нам понадобится, хотя он нас совсем не интересует.

— Учитель, — сказал Том, когда Гудфельд ушел, — когда мы встретимся с вашим другом Степпльтоном в Дувре, куда нас отвезет его самолет?

Гарри Диксон расстелил на столе карту Ирландии и показал черную точку, оставленную в прошлый раз кончиком пера.

— Вот это место, Том. В окрестностях есть неплохое место для посадки, как вы можете убедиться сами.

— В чем наш интерес в этом заштатном городишке?

— Это родной город Джека Салливана и Доры Старбатт, парнишка!

Час отъезда приближался. У тротуара остановилось такси, заказанное по телефону.

Стоящий в нескольких метрах от них мистер Шепферд остановил другое такси. Потом оно двинулось вслед за автомобилем, где сидел сыщик.

Гарри Диксон радостно потирал руки…

 

Последний акт

Гарри Диксон испытал некоторое волнение, узнав ту обстановку, которую так тщательно описал Джон Элсландер.

Выбравшись из самолета, сыщики дождались ночи, чтобы добраться до города.

Они увидели маленький спящий вокзал и скупые огни длинной зловещей улицы, потом безлюдную улицу и, наконец, маленький извилистый переулок.

— Я не стал дожидаться полной темноты, — заявил Диксон, — потому что мне надо кое-что увидеть в этом городке.

В нескольких десятках шагов от угла, за который они повернули, Гарри Диксон увидел высокий темный дом, стоявший чуть в глубине от красной линии.

— Думаю, это и есть странный театр, — сказал он. — Но, похоже, спектакль сегодня не состоится.

— Нет, — возразил Том, — театр почти напротив. И вывеска есть: Театр Павильон Эрина.

Сыщик отрицательно покачал головой:

— Элсландер сказал слева. Он отметил все детали с удивительной четкостью. Этот Павильон Эрина наверняка театр- конкурент. Тем лучше, там мы найдем того, кто сообщит нам нужные сведения.

Они вошли в крохотный запущенный зал, где сидящий в кабинке меланхоличный контролер возился со счетами.

— Вы пришли на спектакль, джентльмены? — осведомился он. — Увы!.. Мы сегодня вернули деньги. Уверяю, их было немного, потому что в кассу за билетами обратилось всего двенадцать человек. Господа, великое театральное искусство умирает… А ведь мы должны были играть прекрасное произведение нашего великого Уилла Сон в летнюю ночь.

— Ах, — воскликнул Гарри Диксон, — как жаль! Представьте себе, однажды я видел здесь одну пьесу. В высшей степени превосходное впечатление, а ваш Калибан был таким естественным! Это было четыре года назад.

Человек покачал головой:

— Не здесь, господа, а напротив. В те времена там был театр. Теперь он заброшен. Насколько я помню, последняя пьеса, которую там играли, была именно Сон в летнюю ночь. И припоминаю, действительно, роль Калибана играл очень талантливый актер.

— Вы правы, но я забыл его имя.

— Неудивительно, — со смехом ответил контролер. — Его имени никто не знал. В программе он числился под тремя звездочками. Говорят, это был любитель, но какой любитель! В этом и состояла вся драма.

— Действительно драма?

— Говорят, на выходе из театра его оглушил, а может быть, убил ревнивый конкурент. Конца этой истории никто не знает. С тех пор театр напротив закрыли и забыли о нем… Я закончил подсчеты. Они были несложными.

Гарри Диксон и Том Уиллс расстались с контролером, который поспешил, в свою очередь, раствориться во мраке, погасив огни и заперев двери пустого театра.

Том увидел, как в руке Диксона сверкнул металлический предмет.

— Войдем в этот дом? — спросил он, с трудом сдерживая дрожь, поскольку дом выглядел удивительно зловещим.

Диксон кивнул и вставил отмычку в замочную скважину. Фонарик сыщика осветил печальный заброшенный вестибюль, где стоял стойкий запах плесени.

Как и описывал Элсландер, они увидели лестницу, потом внешнюю галерею и двери лож.

— Вот ложа датчанина, — прошептал Диксон и вошел внутрь.

Зрительный зал перед ними выглядел настоящей черной бездной.

— Чего мы ждем? — тихим голосом спросил Том, когда они уселись в кресла, обитые жухлым бархатом.

— Да, ждем, — таким же тихим голосом ответил Гарри Диксон. — Чего мы ждем? Быть может, ничего, быть может, всё. Почти фатальный исход. Надеюсь, сегодня вечером всё произойдет, а потом навсегда растворится в небытии.

Они ждали, всматриваясь в непроницаемую темноту, ничего не видя и не слыша.

Вдруг Том Уиллс вздрогнул: появился шум.

Словно огромная толпа заполняла партер и занимала кресла. Слышался стук опускаемых откидных сидений, топот шагов, потом ропот разговоров.

Из оркестровой ямы донеслись звуки настройки инструментов, скрипичные аккорды и всхлипывания гобоев.

Но всё происходило в непроницаемом мраке!

В этот момент над сценой красным огнем тихо разгорелись четыре маленькие лампы, осветив далекую рампу.

Том Уиллс не смог удержаться от любопытства, бросился на балкон ложи и глянул в зал, но тут же вернулся к учителю.

— Господин Диксон, зал совершенно пуст!

— А чего вы ждали? — с ноткой иронии пробормотал сыщик.

— Но толпа… и оркестр?

— Прекрасный проигрыватель и прекрасные громкоговорители, граммофонная пластинка, на которой записаны звуки оркестра, и дело сделано, Том, — сказал Диксон. — Ни секунды не сомневался в этом!

Том молчал. Он был ошеломлен.

— Что мы увидим? Итальянскую комедию?

Сыщик нетерпеливо пожал плечами.

— Мы зрители и не больше того, — ответил он. — Только мы не знаем программы представления… вернее, некоторой его части.

Том хотел задать новый вопрос, когда его внимание было привлечено новой деталью.

— Учитель! В последней ложе кто-то сидит.

— Возможно… Дополнительная причина, чтобы вы успокоились!

Тон был резкий и категоричный, хотя молодой человек его расслышал и принял к сведению.

Кстати, было уже не до вопросов.

Невидимый оркестр заиграл вступление, а занавес внезапно взлетел вверх под крышу сцены.

Появилась небольшая сельская декорация, которую в ту ночь видел Эл слайдер.

Но одна из дверей находилась в центре сцены, пряча часть декорации.

Дверь хижины в глубине декорации распахнулась, и на сцену выпрыгнуло нечто. Нечто волосатое и чудовищное.

— Калибан!

Да, это был Калибан, которого они почти мельком видели на подмостках на улице Арлингтон-стрит в доме Шепферда.

Из темного зала донеслись громкие аплодисменты — граммофон был прекрасно настроен.

И впервые шекспировский монстр заговорил.

У него был хриплый, угрожающий голос, полный едва сдерживаемых эмоций.

— О! Мертвый зал! О! Зал, бывший свидетелем моего постыдного позора и моей боли, стань сегодня орудием мести!

Здесь меня освистали и унизили, меня, величайшего актера всех времен и народов! Меня, который превзошел бы славу самого Дэвида Гаррика, если бы Небо и Ад не сотворили меня столь уродливым. Я никогда не мог сыграть иной роли, чем ту, которую воплощаю сейчас, роль Калибана, Калибана-отверженного, урода среди уродов! Но как я его играл! Как я его ощущал!

И великая актриса ощутила это, как и я, ведь она забыла о моем уродстве настолько, что решила выйти за меня замуж!

Я поверил в ее любовь… Но я был простак, идиот, глупец. Я не знал, что скрывается за этой любовью!

Я женился на ней, как актер, и она внушила мне мысль, что считала меня только простым, но гениальным фигляром.

Нет, нет, извращенка! Она знала, что я был состоятельным человеком благородных кровей, занимавшим почетное место в обществе, и вышла за меня лишь ради моего положения и богатства. У нее был любовник, пустое существо, и она всегда любила только его, а он, полное ничтожество, согласился на союз своей любовницы со мной, ибо жаждал завладеть моим состоянием! Но я сумел их подчинить себе, превратить в своих рабов! Я держал их страхом! Я узнал, что они убили двух поклонников актрисы до того, как она стала моей женой! Я сказал, что мне известна их тайна и что я могу одним словом послать их на виселицу. Он, трус, сбежал! Да, он сбежал, но перед бегством решил меня убить, как он убил двух других. Однако я не умер! Я вернулся и превратил свою жену в совершенно бесправную рабыню! Я стал преступником… Я совершил множество преступлений, и она была моей сообщницей. И этим я держал ее с еще большей силой!

Но соблазнитель продолжал кружить вокруг нее. Я узнал об этом и натравил на него ужасающую сообщницу, которая помогала мне во всех моих преступлениях и слепо мне доверяла. Увы, ее больше нет! Тем хуже… Я больше в ней не нуждаюсь! Моя месть в моей руке! Публика, аплодисменты!

Граммофон подчинился — послышался гром оваций.

— Комедия закончена! — завопил Калибан, распахнув внезапно дверь в центре подмостков.

Оба сыщика вздрогнули от невероятного удивления.

Два крепко связанных существа сидели на странных сиденьях. Их лица были искажены ужасом. Это были Джек Салливан, двойник Элсландера, и Офелия Мейсон.

Калибан закричал:

— Да, я заставил прекрасную Дору Старбатт жить в этом мире в облике дурнушки, хотя она прекрасна, как ясный день. Смотри, публика!

Чудовище бросилось на молодую женщину, сорвало с нее одежды, темный парик, стерло грим. Появилась женщина необычайной красоты, помертвевшая от ужаса.

— А! — усмехнулось чудовище в человечьем обличье. — И даже уродиной она понравилась юному гусенку, который видел, как она играет в бездарной любительской комедии. Звали его Скельмерсборо!.. Моя славная помощница наказала его по моему приказу! Он умер! Как умрут все, кто посмеет поднять глаза на мою жену, на мою вещь!

Чудовище немного успокоилось и заговорило почти торжественным тоном:

— Здесь, Дора Старбатт, я познакомился с вами, здесь я поверил в вас, здесь был обманут, здесь едва не умер от руки вашего любовника!

Он завопил ужасным голосом:

— Платите!

Двойной крик взлетел со сцены, ужасный, нечеловеческий. Облако искр окутало два кресла.

— Проклятье! — закричал Том Уиллс. — Он казнил их на электрическом стуле… Они мертвы!

И тут же с удивлением повернулся к ложе, откуда донеслись аплодисменты.

Нет, это не было граммофонное воспроизведение. Бурно аплодировали две руки.

— Браво, Калибан! Браво! — взревел демонический голос. Чудовище на подмостках застыло от удивления и ужаса.

— Вот тебе, бандит!

Раздались три выстрела один за другим, и Калибан рухнул на пол с простреленной головой.

Гарри Диксон выбежал из ложи и схватился с человеком, который тщетно пытался вырваться из его железных объятий.

— Том, заберите у него револьвер! — крикнул сыщик.

Том увидел еще дымящееся оружие и ногой выбил его из руки человека.

— А теперь, — сказал Гарри Диксон, — держитесь спокойно. Я не хочу, чтобы вы положили конец своей жизни. И так смертей предостаточно, а вы, доктор Эллис, совершили только акт возмездия!

Пока оба сыщика тащили за собой доктора на сцену, Гарри Диксон заметил небольшую гримерную и ногой разбросал лежащие на полу лохмотья. Том вскрикнул:

— Какое еще преступление совершилось в этом проклятом театре? Это шелковое платье, парик и пенсне леди Хенсфильд!

— Вы забываете коробочку с гримом… И то, что это был гениальный комедиант, Том! — усмехнулся сыщик.

— Вы сказали «комедиант»…

— Конечно… Стоит одеть Калибана в эти лохмотья и загримироваться, как он умел это делать, как перед вами оказывалась леди Хенсфильд.

— А… Калибан был женщиной?

— Нет, леди Хенсфильд была мужчиной! Это был сэр Хенсфильд! Сложная и запутанная история гениального безумца, столь уродливого, что его назначали только на посты в далеких странах.

Он женился на женщине, много старше его по возрасту. Ее привлек его титул, но она принесла ему большое состояние. И произошла драма, словно вынырнувшая из прошлого: Хенсфильды живут в Австралии, где умирает леди Хенсфильд… оставив мужа без гроша, поскольку она свободно распоряжалась своими деньгами. Хенсфильд, человек неординарного ума, немедленно понял все последствия этой потери. Что делать?

Им всегда двигала лишь одна страсть. Он болел театром и мог играть комедию или трагедию в полном одиночестве… Несомненно, он так и поступал. В австралийском безлюдье перед отсутствующей аудиторией он воплощал всех героев классического репертуара. Но мы к этому еще вернемся.

И эта страсть к театру послужила ему. Он стал неоспоримым мастером в гримировании. Мы кое-что знаем об этом. Ему было не затруднительно сотворить шедевр, превратившись в собственную вдову… и располагать всем ее состоянием.

Он возвращается в Англию в облике своей жены, живет отшельником в старом доме в Кингс-Ковент, принадлежавшем его супруге. Но страсть к театру берет верх. Он тайно субсидирует небольшие провинциальные театры, где играет единственную роль, которую исполняет с блеском. Он играет Калибана. Даже в Лондоне он играет свою маленькую роль в любительских спектаклях, вроде тех, что мы видели у Шеп- ферда.

Из его рассказа перед смертью мы узнали, как он познакомился с Дорой Старбатт, как женился на ней, как она стала его жертвой, как началось ее превращение в его жертву.

И здесь мы приступаем к самой темной части его истории.

Он держит Дору Старбатт при себе под жалким видом мисс Мейсон, но не забудем, что он любит ее, несмотря на предательство. И тратит свое состояние, чтобы покупать ей самые роскошные наряды и украшения, надеясь сохранить ее. Он также верит, что она забудет о том, что она пленница.

Ему нужно воссоздать состояние: демон помогает ему добыть его.

В Австралии он познакомился с Евой Массагорска, которая эмигрировала из Англии. Он встряхнул ее, заставил учиться, а эта жестокая женщина познакомила его с набором ядов с ближайших к Австралии островов.

Он прибегает к ее помощи. По его зову она возвращается в Англию и соглашается сотрудничать с ним в гигантском криминальном предприятии.

Хенсфильд — гений, но свой гений он ставит на службу преступного мира. Ева Массагорска только могучий инструмент в его руках. Так родились «Банда свирепых»… Узнает ли об этом Дора Старбатт? Несомненно, поскольку видит, что богатства плывут со всех сторон, но она испытывает ужас. Как сказал Калибан, у нее и ее бывшего жениха Салливана на совести два убийства.

Пьеска, которую видел здесь Элсландер, была аллегорическим представлением преступления Салливана. И это требует немедленного объяснения.

Для этого надо вернуться к Элсландеру и, конечно, к Еве Массагорска. Глубочайшая тайна души. Прекрасная полячка любила Хенсфильда, чудовище. Сама женщина чрезвычайно умная, она была соблазнена его умом. Но, будучи гордой, никак не показывала свою страсть. Она оставалась верной служанкой человека, вытащившего ее из нужды, чей ум боготворила. Она была бунтаркой, и семя преступности всегда сидело в ней. Когда Хенсфильд тоже занялся преступной деятельностью, он стал для нее истинным богом.

Она возненавидела Дору Старбатт.

Ей поступил приказ от шефа. Она должна была встретить Салливана в Ливерпуле и заманить его в Ирландию, где он должен был прийти в театр. Случаю было угодно, чтобы Элсландер случайно оказался в Ливерпуле. Ева ошиблась в выборе.

Она воспользовалась ужасным си-сеном, чтобы вызвать амнезию жертвы и привезти в нужное место, подчинив его своей преступной воле. Конечно, мы не видим ее рядом с жертвой на последних этапах путешествия датчанина. Я полагаю, что здесь сыграл свою роль гипнотический фактор.

Но Дора Старбатт пронюхала о заговоре. Именно она была той дамой в вуали, которая села в ночной поезд. Она пробралась в купе Элсландера и заметила, что это был не Салливан, ее любовник.

Она невероятно обрадовалась, ибо считала, что теперь Салливан навсегда оказался в безопасности. Она в тот же день согласилась сыграть роль Арлекина-Коломбины, убийцы!

В Аллегории были показаны два первых убийства, потом третье! Но третий труп оживает и должен застрелить единственного зрителя, сидящего в ложе, а именно Салливана.

Теперь вы спросите меня, почему Ева Массагорска, приведя жертву на расправу, спасает его?

Женский каприз, скажете вы? Да, но каприз хитрой женщины, умной, жестокой. Странное поведение Доры Старбатт удивило ее. Она сказала, что ей будет легче заставить страдать свою соперницу, если она сумеет соблазнить Салливана… Она спасает его и прячет у единственного человека, которому доверяет и который может вернуть к жизни жертву. Она привозит его к доктору Эллису… Как всё увязано…

В Лондоне она убивает сержанта Маркхэма по приказу Хенсфильда, пленяет двух полицейских и забывает о них. Надо сказать, она понимает, что дела идут все хуже и хуже. Быть может, она заметила, что ошиблась человеком, выбрав Элсландера? И опасается, что очнувшийся Элсландер начнет поиски города и таинственного театра. Она попыталась устранить его, но доктор Эллис предотвратил убийство.

Между тем Салливан и Дора Старбатт бегут… Хенсфильд обезумел от ярости, а когда видит Тома Уиллса, следящего за его окнами, совершенно выходит из себя. Наверное, в этот момент к нему пришла Ева Массагорска. Полагаю, что она призналась ему в любви.

Хенсфильд-Калибан, урод из уродов, отказывается от красавицы… Ева, испытывая стыд, в ярости достает пробирку с си-сеном, которым умеет пользоваться. Хенсфильд защищается и убивает ее.

Когда так называемая леди Хенсфильд явилась ко мне, а это ничтожество Шепферд следил за домом, я понял, что Евы больше нет в живых, иначе она, а не он выполняла бы эту задачу. А главное она не допустила бы, чтобы ее любимый человек подвергся какой-либо опасности.

Я понял также, что Салливан и Мейсон скорее всего вернутся в роковой город, где жили родные и друзья, чтобы спрятать их, но Хенсфильд сообразил это раньше меня.

Полагаю, настигнув их, он воспользовался ядом Евы Массагорска, что ему позволило с легкостью доставить их в помещение театра. Он хотел исполнить акт мести на сцене.

— А Шепферд? — робко спросил Том Уиллс.

— Он не заслуживает того, чтобы закон особо беспокоился о нем. Хенсфильд хорошо платил ему. Поскольку он полностью держал его в своих руках, то приобщил его к торговле наркотиками, а поэтому жалкий любитель молчал как рыба. Но Хенсфильду нужен был фигурант для изображения двух мертвецов в маленькой пьеске, он перевез Шепферда и его золушку в Ирландию. Не забудем, что драматург собирался жениться на своей служанке, а потому она была ему предана.

Когда Хенсфильд остался один после смерти Евы, он мог прибегнуть только к помощи Шепферда, прятавшегося в доме в Кингс-Ковент. Он должен был следить за мной и по телефону сообщить на оговоренный адрес, уехал я или нет. Что драматург-любитель и сделал, успокоив Хенсфильда. Поскольку Шепферд не подозревал о подлинной личности Сеющего Ужас и о его преступлениях, полагаю, что в этой части можно его не беспокоить.

Теперь Гарри Диксон повернулся к доктору Эллису и улыбнулся.

— Я заметил и другого человека, который шпионил за мной в момент отъезда из Лондона. Но он был более ловким, чем Шепферд. И этот человек видел «леди Хенсфильд», которая выходила из моего дома. Когда она проходила мимо него, он ощутил легкий запах си-сена. Но пойти за ней не смог. Он спросил у миссис Кроун, кто была эта дама. Поскольку наша экономка знала его, она ему сообщила ее имя.

Этот человек проник в дом Хенсфильда и нашел труп Евы Массагорска до прибытия Гудфельда.

И тогда он всё понял.

Он вернулся на Бейкер-стрит, проследил наш отъезд в Дувр и совершил путешествие в том же поезде. Когда он увидел, что я встретился со Степпльтоном, он сообразил, как будут разворачиваться дальнейшие события. Он обратился к другому пилоту с просьбой проследить за аэропланом, который должен взлететь на заре.

Я видел самолет, который следовал за нами и пролетел над посадочной площадкой, когда мы приземлились.

С этого момента я был уверен, что доктор Эллис окажется в том же зале таинственного театра, что и мы. Он собирался отомстить за ту, которую любил, хотя она и была преступницей.

Я считал Хенсфильда сумасшедшим и столь опасным, что даже в сумасшедшем доме он мог представлять опасность для общества, и решил сначала дождаться акта отмщения Хенсфильда, а потом мести доктора Эллиса, чтобы раз и навсегда закрыть дело «Банды свирепых».