Вхожу. Сажусь к окну, сосредоточен. Стекло. С аквариумом схож мой куб, в котором, отгороженный от ночи, как рыба, бьюсь, пока сорвётся с губ пузыриком взлетающее слово. …Оно уходит – неподвластно мне, беспечное (ни стен ему, ни крова!), забыв меня – безмолвного – на дне.

Поднимается небо всё выше — и меня поднимает. Словно бы я внутри воздушного шара, детского, голубого шара, только очень большого.. Весна.

Он был не человек – бродячий цирк, собрание чудес, чудин, чудачеств. Он случай оседлал, как мотоцикл, и – вверх по стенке – догонять удачу! Вертел своих фантазий колесо. Жонглировал словами вдохновенно. …А в перерыве – закрывал лицо. Ведь занавеса лишена арена.

Зеркало – обезьянка — мой повторяешь жест! Зеркало – ты изнанка горестей и блаженств. Люди и годы – мимо. Но, как всегда, – в глаза сморит неумолимо бледная полоса.

Рассекает пространство полоска посеребренного стекла. Всё так просто – и слишком уж плоско. А ведь целая жизнь протекла! Может быть, отраженье лживо? Зеркала научились лгать? Всё бесплотно. А было бы живо, если б время застыло, как гладь стекленеющая. Чтоб память стала домом, а не тропой. Чтоб как зеркало, жизнь обрамить и поставить перед собой. Но мгновенье, жизнью согрето, улетает путями света. Отраженья, как льдинки, тают. Не простившись со мной, пропадают.

Это – я? Не подать и виду что узнал. Но встречаю взгляд. Вот, что в зеркале было скрыто: тот, кем был полвека назад. Ты, выходит, уже мой предок? Ну а я со временем бьюсь. Жил как мог – но тебя не предал, новой встречи с тобой не боюсь. И зеркальная эта полоска — зыбкий времени водоём. Это я там дымлю папироской. И судьба получает объём.

Скрипят ступеньки деревом и снегом, и над мостом, как светофор, звезда, и, паром занавешивая небо, проносятся ночные поезда. Простые доски тянутся в пространстве, покрыты льдом, как схваченный поток, и говорят о страсти дальних странствий под стук колес и бег скользящих ног. И мост качается, почти взлетает, и над мостом, как светофор, звезда. И в дымном ветре километры тают. …Проносятся ночные поезда.

Над человеком времена – шутили. И он шутил, пытаясь разобраться. Скажи, не тесно ли тебе в могиле, которую б теперь назвали братской? Осуществить призвание – хоть вчерне! А то ведь будущих веков историк, глядишь, поднимет твой беззубый череп, и грустно улыбнётся: бедный Йорик!

Осталась боль – хоть затянулась рана. Кого винить? Виновны поезда. Поэт неточен – или слишком рано, а чаще – безнадёжно опоздал. Глазей в окно, пока за поворотом не скрылось всё, а дальше – напрямик. О, рельсы строк – я предан им, я продан. Попарно рельсы строк по шпалам книг. И не продешевил ли я, всю жизнь сменяв, не зная, на клочок бумажный — билет сквозь время? С рифмою свяжись — и уведёт от простоты домашней. И свяжет руки – чтоб ни дать, ни взять. И свяжет мысли в узел небывалый. Мир твой до малости – а жить нельзя… По шпалам, о – за истиной – по шпалам! И если не смогу всю боль и нежность вместить меж двух рифмующихся строк, я оглянусь, тебя я вспомню – прежней. И снова повторю весь монолог.

«КАК Я ЛЮБИЛ ЕЁ!» Вы подглядели, будьте свидетелями, фонари. Как я бродил до зари…(В самом деле — под фонарями бродил до зари?) «КАК Я ЛЮБИЛ!» Тротуар, обнови же воспоминаний истоптанный путь. Суть была в том, что я шёл к ней всё ближе, а становился всё дальше – вот суть… «КАК Я ЛЮ…» Был на Урале июль — с жаркими днями, ночною прохладой. Памятью благоразумной верну ль эти контрасты любви и проклятий? «КАК Я…» Не вспомнить. И слёз не пролить Чем возмещается сердца растрата? Но когда нечем уж, кажется, жить — жизнь поворачивает. Без возврата. «КАК…» И смещенье в себе ощутив, встав пред загадкою обновленья, всё ещё ловим из отдаленья этот затверженный старый мотив. «КАК Я ЛЮБИЛ ЕЁ» «КАК Я ЛЮБИЛ!» «КАК Я ЛЮ…» «КАК?» …Нисходя по ступеням, падая полувопросом без сил в ту тишину, что зовётся забвеньем.