Алиса не придала большого значения тому, что было написано на афише вечернего концерта и на билете, который она купила. Она целиком сконцентрировалась на том, чтобы быть Лукрецией, этой властной, презрительной по отношению ко всем баронессой, которую она с такой тщательностью создавала. Эта леди могла быть какой угодно национальности. Она говорила с южным акцентом, была сексуальна, красива и дорого одета. Алиса наивно полагала, что в программе концерта будет Моцарт или Шуберт — там почти всегда были Моцарт или Шуберт — или, может быть, Штраус, — и она предполагала, что послушает совсем немного, потому что будет ждать антрактов, во время которых сможет смешаться с толпой.

Но в программе не было ни Моцарта, ни Шуберта. Это был концерт некоего Конрада Кляйна. И в ту же секунду, как он вышел на сцену и занял свое место за большим блестящим концертным роялем, Алиса узнала его и больше уже не слышала той чудесной музыки, которую он играл для ярко освещенного зала.

Конрад Кляйн. Тот самый мужчина с золотисто-карими глазами.

Конрад узнал ее почти сразу и после концерта привез к высокому старому дому, который она уже не надеялась снова увидеть.

— Ты разрушила плавное течение музыки Чайковского, — сказал он, нежно упрекая ее, — потому что я посмотрел наверх и увидел тебя. После этого я больше не думал ни о ком, кроме тебя.

Плавное течение музыки Чайковского, конечно, совсем не было разрушено, и Конрад, несомненно, думал обо всех зрителях, сидящих в зале. Его игра была встречена оглушительным шквалом аплодисментов. И на крики «Бис!» он ответил тем, что снова быстро сел за рояль и сыграл что-то незнакомое Алисе, но эта неизвестная мелодия была возбуждающей, полной переливов красивейших звуков.

— "Аппассионата", — сказал он, лежа рядом с Алисой на кровати с шелковыми простынями, — Бетховен. Я играл это только для тебя, потому что ты страстна и красива, хотя похожа на маленького английского воробушка.

Даже тогда, когда ее голова кружилась от восторга и любви, когда она была опьянена чарами любви настолько, что они словно плащом окутывали ее, Алиса прекрасно понимала, что он играл Бетховена не только для нее. Он играл Бетховена потому, что зал хотел услышать это, потому что любовь Конрада к его зрителям превосходила все остальное. Алиса подозревала, что он заранее планировал свою игру на бис, позднее она узнала, что была тогда права. Конрад неизменно планировал исполнение на бис и тратил часы на подготовку к этому.

— Кажется, я влюблен в тебя.

Когда он сказал это, Алиса задумчиво посмотрела на него и спросила:

— А Нина?

— О, Нина... — Он сделал рукой неопределенный жест, как будто хотел отмахнуться от какого-то мелкого неудобства. — Это был деловой вопрос. Ее отец хотел заключить эту помолвку, а я согласился по рассеянности. И, — сказал Конрад в своем очередном смущающем ее порыве откровенности, — тогда я еще не встретил тебя.

Конрад был восхищен тем, что он называл маскарадом Алисы, и придумывал дюжины рассказов о вымышленной баронессе. Большинство были жутко неправдоподобными, и очень многие были весьма скандальными, но один или два были вполне вероятными.

Баронесса фон Вольф должна быть венгеркой, говорил Конрад, взвешивая возможность этого и серьезно глядя на Алису. Или, может быть, русская будет лучше. Да — русская. Революции, русалки и таинственные сибирские монахи. Она должна быть мистической и экстравагантной, как раз такой, какой она и была благодаря Алисе. Но вот тут может быть еще намек на что-то шокирующее в ее происхождении — это хорошая идея, да? Идея, которую надо развить, хотя будет необходимо точно продумать детали. Точность — это хорошо, заявил Конрад, который был ярким, экстравагантным, восхищался величественными жестами и никогда в жизни не был точен.

Вена двадцатых и тридцатых годов могла быть создана только как обрамление для прекрасной баронессы с интригующе мистическим прошлым. Алиса иногда думала, что Лукреция не могла бы существовать ни в каком другом времени или городе. Это было время la belle epoque. Прекрасная эпоха, когда жизнь была полна возбуждающих и манящих обещаний, веселья и музыки.

Музыка. До этого момента она была чем-то, предназначавшимся другим людям. В Лондоне вы могли абсолютно случайно зайти в мюзик-холл, а в комнате для слуг другие горничные могли петь песни тех времен, когда чистили серебро. Песни войны по-прежнему всем нравились — «Типперэри» и «Единственная девочка в мире»; однако американский джаз и то, что называлось блюз, уже завоевывали популярность. «Пока-пока, черный дрозд» и «Чай для двоих» — все были согласны, что эти песни замечательно подходят для разучивания ча-ча-ча, хотя экономка, однажды вечером застукав Алису и другую горничную, повторяющих па в столовой, была шокирована до глубины души.

Теперь под руководством Конрада Алиса слушала и училась ценить музыку Стравинского, Хиндемита и Шенберга, танцевала под Айвора Новелло, Ирвина Берлина и Франца Легара. В канун Нового года они с Конрадом поехали на знаменитый Венский бал в Оперу и танцевали под блестящими канделябрами. Кружась по зале в объятиях Конрада, Алиса думала: «Если бы я могла поймать это мгновение и сберечь его: завернуть в лавандовую папиросную бумагу, чтобы через много лет можно было развернуть ее, освободить воспоминание и подумать: да, конечно! Тот вечер был самым счастливым в моей жизни».

Экстравагантную баронессу приглашали всюду: нередко с Конрадом, но зачастую одну. Темно-синее платье чередовалось с нефритово-зеленым. Но надев второе платье несколько раз, Алиса продала его и купила очень незамысловатый, гораздо более дешевый черный костюм. Она добавила к нему несколько бархатных и вышитых бусинками шарфов и меховых горжеток. Один шарфик был мягкого красного цвета, второй — светящегося янтарно-желтого, а третий — чудесного сапфирового цвета. Удивительно, как разные шарфики меняли простой черный костюм.

Конрад хотел отвести Алису к модным портным и дизайнерам, чтобы ее одели в шелка, бархат и меха. Она должна всегда носить черные или темно-красные платья, говорил он. Цвет вина, гелиотропа и лесной фиалки. Пожалуй, в крайнем случае зеленый тоже может подойти. Что касается цены, о, это не имеет никакого значения; никто никогда не платит по счетам портного, вообще-то большинство людей считают немного вульгарным даже подумать о том, чтобы заплатить. Алиса начала чувствовать, что становится похожей на Лукрецию. Ей стало казаться, что если бы Лукреция была реально существующим человеком, то она сумела бы понять баронессу, но никогда не смогла бы стать похожей на кого-то, кто не оплачивает счета исключительно потому, что некоторые люди считают это вульгарным.

Алиса также начала замечать, что стала чувствовать себя очень независимой. Я выжила благодаря своему уму и без чьей-либо помощи стала такой, какая я сейчас, и я хочу, чтобы все так и продолжалось! Поэтому она равнодушно заметила, что сможет самостоятельно покупать себе платья. Но может быть, иногда поинтересуется мнением Конрада относительно цвета или стиля.

В ответ на это он назвал ее упрямой и сказал, что она холодная, чересчур гордая английская старая дева, бесполая феминистка, однако Алиса тут же поняла: Конрад надеялся, что она примет его предложение и проявит соответствующую благодарность. Несмотря на его образ жизни, чуждый условностям, во многих вещах Конрад был весьма старомоден. Алиса также поняла, что ее отказ заинтриговал его, и на самом деле он находил ее очень сексуально привлекательной, так что тут было далеко до бесполости. Что ж, очень хорошо, если его интригует этот вид феминизма, надо, чтоб он и дальше был заинтригован.

Краска на волосах продержалась около шести недель, потом пришлось запереться и снова полностью повторить сложную процедуру окрашивания. Пудры и помады хватило намного дольше, потому что красилась она, только когда выходила на люди.

Сначала Алиса надевала маску Лукреции тоже только тогда, когда выходила на люди, но постепенно баронесса становилась сильнее и была все более заметной. Не то чтобы Лукреция стала руководить, скорее сама Алиса, как вежливая послушная девушка, которой она была, пропускала вперед более сильную личность. О, вы хотите быть в центре внимания? Казалось, она говорила это Лукреции с легким, по-своему даже элегантным удивлением, потому что вообще-то все хотят этого. Тогда, конечно, вы можете получить это: мы с вами не станем ссориться из-за такого пустяка.

Но раз или два Алиса с беспокойством осознавала, что могут быть вещи, которые Лукреция захочет сделать, а Алиса отступит назад. Было уже ясно, что баронесса может быть очень властной, сильнее Алисы.

Естественно, вращаясь среди музыкантов, друзей Конрада, в то время и в том городе, Лукреция привлекла к себе внимание людей из мира быстро развивающегося кинобизнеса. Все еще было время немого кино, но технические возможности звука уже начинали широко исследоваться. Придет день — и он может прийти очень скоро, — когда появится звуковое кино и люди смогут не только смотреть на то, как развивается история на экране, но и слушать это. Однажды возможным может стать даже цветное кино, но пока что это была только мечта, к которой надо стремиться!

В то время черно-белому кино больше всего подходили темноволосые худенькие женщины: они были поразительными, яркими и запоминающимися.

Темноволосые худенькие женщины... Так, как Вена того времени могла быть создана как обрамление Для Лукреции фон Вольф, так Лукреция фон Вольф могла быть создана специально для производителей кино.

Это произошло из-за Конрада — Алиса считала, что все хоть сколько-нибудь действительно важное в ее жизни происходило из-за Конрада, — к нему обратились представители известной немецкой киностудии, попросив его написать музыку для двух их фильмов. Музыка нужна, чтобы создать правильную атмосферу, объясняли они Конраду так серьезно, как будто действительно считали, что он может этого не знать. Кто-то на студии был на его последнем концерте и предложил использовать талант этого начинающего молодого композитора. Действительно, почему бы не использовать?

Конрад наслаждался тем, что к нему обратились, хотя он, конечно, и не собирался принимать предложение. Он сказал Алисе, что ему предложили презренную сумму за его прекрасные композиции, что эти плебеи, эти земляные черви считают его машиной, производящей прекрасную музыку, на которой стоит только нажать кнопки.

— Нажать кнопки, — повторила Алиса машинально. — Ты согласишься?

Конрад опустил плечи и, сощурившись, посмотрел на нее, словно озорной мальчишка, который знает, что он умен. Он сказал, что может и согласиться. Но деньги — это оскорбление для художника, сказал он, хотя для Алисы, которая все еще чередовала темно-синее и черное платья, сумма, которую предложили ему, казалась очень большой.

На несколько недель Конрад отгородился от всего мира, а появившись вновь, заявил, что музыка великолепна, и был прав. Он немного похудел, потому что, работая, не всегда вспоминал о таких вещах, как обед и ужин. У него под глазами появились темные круги от усталости и постоянной сосредоточенности. Продюсеры фильма были в восторге от музыки Конрада, равно как и от прекрасной баронессы, которая оказалась частой спутницей композитора. Не надо было пытаться выяснять истинную природу их отношений. Ведь все были современными людьми, верно?

Продюсеры лучезарно улыбались Алисе в кафе «Захер», куда Конрад пригласил их и которое Алиса, умудрившаяся не заглядывать в меню, считала местом, где можно потратить большую часть полученных за работу денег. (По такому случаю на Алисе было надето темно-синее платье, к которому она добавила узкий черный бархатный шейный платок — новая идея, которую уже успели скопировать другие модницы.)

Продюсеры изучали Лукрецию сначала украдкой, а потом, поскольку она, казалось, не замечала их взглядов, более открыто. У нее были темные волосы, которые вызывали тогда столько восхищения, и аккуратная фигура. Очень привлекательна. А не найдет ли баронесса занимательным как-нибудь посетить их студию? Очень короткое путешествие — конечно же, машина будет ей предоставлена. И... Возможно, если баронесса будет там, она может согласиться пройти пробы? Эксперимент, час или около того развлечения для нее; вероятно, ничего больше.

Это было неожиданно. Алиса размышляла: хочу ли я пройти пробы? Навряд ли что-то из этого получится, но, наверное, мне лучше согласиться, потому что этих двух платьев хватит ненадолго, и надо купить еще другие вещи. Белье, туфли, еду... И я не буду просить денег у Конрада. Иначе я возненавижу его. Ведь тогда я буду обязана благодарить его, а я не смогу этого делать.

Так Лукреция прошла пробы, с соблазнительной наглостью глядя в камеру широко раскрытыми глазами. Результаты были ошеломляющими.

Фильм «Альрауне» — история о девушке, которая родилась при ужасных обстоятельствах и выросла под грузом дурной наследственности, выросла, чтобы стать распутницей, — немедленно был запущен в производство.

В деревне, где жила маленькая Алиса, иногда играли в игру, которая называлась «Давай притворимся». Давай нарядимся и притворимся кем-то на некоторое время. Я буду королевой или императрицей, а ты можешь быть слугой, и на несколько часов мы поверим, что так оно и есть. Как в старом стихотворении: «Когда я был королем Вавилона, а ты была христианской рабыней...»

Игра в кино была похожа на взрослую версию старой игры. Давай притворимся, что я девушка по имени Альрауне, существо, снедаемое горечью и окутанное ореолом мрачной сексуальности...

Алиса понимала, что Альрауне была нереальна. Она знала, что эта героиня была существом, рожденным из темных снов и глубин подсознания, что она была плодом мрачных фантазий автора.

— Мне кажется, — сказала Алиса Конраду, — я бы не хотела встретить этого человека, этого Ганса Гейнца Эверса, который написал историю Альрауне. Наверное, он уже давно умер; книга была написана много лет назад, так? В тысяча девятьсот одиннадцатом или в тысяча девятьсот двенадцатом году.

— Он не умер и, возможно, все еще пишет, — ответил Конрад, — большинство его работ такие же мрачные и такие же... такие же неприятные, как «Альрауне». — Он помолчал. — По-моему, он ведет довольно сильную прогерманскую кампанию. Мне кажется, он поддерживает нацистов и Гитлера.

— Однако в этом нет ничего плохого, да?

— Да, — медленно сказал Конрад, — да, конечно, ничего плохого.