Вначале все было очень хорошо. Альрауне в основном молчал и тихо сидел рядом с Иленой и Деборой. Потом один из операторов принес ему стакан апельсинового сока.
В студии было шумно. Должны были приехать важные гости. Алису это не волновало. В Ашвуд часто приезжали важные персоны, им надо было уделять много внимания, и для них устраивали пышные банкеты. Иногда на студию приезжали местные сановники, надеясь почувствовать себя близкими друзьями кинозвезд и режиссеров.
Алиса видела Криспина Фэйна. Он следовал по пятам за директором. Скорее всего, директору опять нужно встречаться с юридическим отделом, а Криспин будет делать заметки. Но потом Криспин направился к гримерной Лукреции, где она готовилась к съемке сцены. Они работали в павильоне № 12, и Алисе была выделена небольшая гримерная, которая находилась рядом со съемочной площадкой. Это позволяло быстро изменять внешность и означало, что люди не будут слишком долго ждать актрису. К сожалению, это также означало, что Криспин точно знал, где можно найти Лукрецию.
Он вошел, не постучавшись, как будто имел право, и это возмутило Алису. Еще больше ее вывело из себя то, что он помешал ей сосредоточиться. Алиса не следовала методу Станиславского, но ей очень не нравилось, когда ей мешали сосредоточиться перед важной сценой.
Алиса постаралась, чтоб ее слова звучали вежливо:
— Криспин, дорогой, я так рада видеть тебя, но сейчас у меня нет времени говорить с тобой. У меня сейчас серьезная сцена. И дети сегодня здесь.
Несмотря на раздражение, Алиса испытала острую боль, когда увидела разочарование этого юнца. Он был похож на ребенка, которого лишили долгожданного удовольствия. Но разочарование исчезло, а вместо него появился гнев. Почему у нее не было времени для него все эти дни? — говорил Криспин. Ведь они так много значили друг для друга? Он обожает ее, он готов умереть ради нее...
Криспин был переутомлен, и казалось, что в любой момент у него может начаться истерика. Но было необходимо сказать ему, что их история окончена. Я откажу ему мягко, думала Алиса виновато. Главное, показать, что она очень сожалеет. И когда Алиса начала говорить, что они встретятся позже, открылась дверь, и вошел Конрад.
«Это сцена из какого-то французского фарса», — подумала Алиса. Ей хотелось плакать, и смеяться одновременно. Один возлюбленный заламывает руки и падает перед ней на колени, а другой в это время входит и испытывает шок. Правда, Конрада было трудно чем-то удивить или шокировать, тем более он понимал, что Лукреция сама была напугана такими бурными проявлениями чувств страдающего юнца. Однако баронесса надеялась, что Конрад не будет высокомерным с этим бедным ребенком, Криспином Фэйном.
Конрад этого не сделал. Он был профессионалом и знал, что гримерная не подходит для того, чтобы выяснять отношения. Он дружелюбно сказал, что ему и Криспину необходимо пойти куда-нибудь, где они смогут поговорить как мужчина с мужчиной.
Криспин пожал плечами и, гордо тряхнув головой, последовал за Конрадом. Алиса успокоилась, решив, что это дело будет улажено. Она была очень благодарна Конраду за его такт.
Когда мужчины ушли, она проверила грим и прическу, оделась для съемки и вышла в главную часть студии. Работали только основные прожекторы, чтобы создать видимость яркого солнечного дня. Рабочие помещения были скрыты в темноте. На мгновение Алисой овладели воспоминания: она снова увидела Освенцим и как лучи прожекторов пронизывали лагерь. И надо было бежать от этих лучей, чтобы не быть пойманной...
Алиса быстро успокоилась и внимательно посмотрела на Альрауне. Мучили ли его подобные воспоминания? Нет, конечно нет. Он был слишком мал, чтобы запомнить происходившее в лагере. Алиса уже собиралась подойти к нему и спросить, как он себя чувствует, как ее подозвала группа мужчин, стоявших около противоположной стены.
Они, очевидно, были теми посетителями, ради которых так суетились на студии, и они явно хотели встретить бесстыдную Лукрецию фон Вольф. «Ну вот, — раздраженно подумала Алиса, — теперь я аттракцион для туристов». Она начала пробираться к противоположной стене через провода и сценическое оборудование.
Она почти дошла до края сцены и уже собиралась войти в затемненную рабочую зону, когда самый высокий из мужчин повернулся к ней лицом. Алиса остановилась как вкопанная, потому что воспоминания снова овладели ею. Комната в Освенциме, освещенная пламенем железной печи. Диван посреди комнаты, мужчины, похотливо наблюдавшие за ней, и запах сексуального возбуждения. И все это время высокий мужчина стоял у печи и смотрел на нее...
Мужчиной, наблюдающим затем, как Алиса пересекала студию, был Лео Драйер.
— Только потом я узнала, что Лео Драйер был одним из продюсеров фильма, — сказала Алиса, делая глоток кофе и смотря на лица окружавших ее слушателей.
— Вы знали его? — Люси не могла понять, почему эта встреча так взволновала Алису.
— Я знала его в Освенциме и Бухенвальде, — сказала Алиса. — Он был порочным человеком. Нас с ним связывала «история». Кажется, это так теперь называется.
— По этой причине он приехал в Англию? — сказал Лайам. — Чтобы найти вас?
— Он приехал не из-за меня, — сказала Алиса. — Он считал, что мы с ним выяснили отношения. Лео Драйер приехал в Англию из-за Конрада.
Позже Алиса не могла вспомнить, каким образом ей удалось сыграть свою роль и вернуться в гримерную. Она не знала, был ли доволен ею режиссер. Возможно, эту сцену надо было переснимать. Алиса думала только о той ночи, когда Лео Драейр зверски изнасиловал ее, — она помнила только сокрушительные удары в ее теле, снова и снова...
Когда дверь в гримерную открылась и Лео без стука вошел в комнату, Алиса нисколько не удивилась. Если он только дотронется до меня, я закричу!
Но Лео был учтив, он пробормотал извинение за то, что потревожил ее, сказал о том, что хотел перекинуться парой слов со старым другом.
— Мы никогда не были друзьями, и я не имею никакого желания общаться с вами, — отрезала Алиса, впиваясь в Лео взглядом. — Чего вы хотите? Зачем вы пришли?
— Я здесь на законных основаниях, — ответил Драйер, прислонившись спиной к закрытой двери. — Теперь я занимаюсь инвестициями и вложил деньги в проекты студии «Ашвуд».
— Вы вложили деньги в Ашвуд?
— И очень много. Я плачу вам зарплату, моя дорогая, — ухмыльнулся Лео.
«Здесь есть какой-то подвох», — подумала Алиса и спросила:
— Почему вы вложили деньги в киностудию? Это рискованный бизнес.
— Я заинтересовался вами, — ответил Лео Драйер, а Алиса подумала: ерунда! Ты никогда никем и ничем не интересовался!
Через минуту она вежливо спросила:
— Не вы ли причастны к распространению слухов о том, что я шпионила для нацистов?
Лео улыбнулся.
— А вы мегера, — сказал он мягко.
— Так это вы распространяли эти грязные слухи, не так ли? Те истории?
— Тайное становится явным, — бесцеремонно ответил Лео. — Вы знали, что Нина умерла в прошлом году?
— Я не знала. Сожалею, — сказала Алиса.
— Она покончила жизнь самоубийством.
— Это очень грустно. Большая утрата для всех нас.
— Нина из-за вас покончила жизнь самоубийством, — сказал он. — Вы и Конрад стали причиной ее преждевременной смерти.
Драйер ухмыльнулся. Алису пробрала дрожь, эта ухмылка снова напомнила ей об Освенциме и «хрустальной ночи». Лео Драйер приехал в Англию — в Ашвуд — не из-за нее; он полагал, что рассчитался с нею в концлагере. И хотя он послал Конрада в Дахау, Конрад провел годы со своей возлюбленной музыкой, и Драйер знал это. И теперь Конрад снова давал концерты и снова был успешен. Драйер, должно быть, чувствовал себя обманутым: он считал, что Конрад уклонился от наказания, которое должен был понести. Алиса задавалась вопросом, почему Драйер не разобрался с Конрадом, когда тот был узником в Дахау. Но концлагеря были организованы по принципу автономных ячеек, и, даже если у Драйера были друзья в Дахау — ведь были же у него связи в Бухенвальде, — он, возможно, спасовал перед бюрократическими проволочками.
Знал ли Драйер, что сегодня Конрад будет на студии? Специально ли он приехал именно сегодня? Однако, независимо от истинных причин, по которым Драйер приехал в Ашвуд, его было необходимо как можно скорее вывести из студии. Алиса сказала, что они не могут говорить здесь, так как любой может войти в комнату и помешать им. И как будто в подтверждение ее слов дверь в гримерную открылась. Алиса и Лео Драйер обернулись и увидели в дверях Альрауне.
Его появление не должно было быть настолько неожиданным и пугающим, и комната не должна была начать заполняться волной страха.
Но лицо Альрауне было мертвенно-белым, а его глаза — чудовищные, огромные, как глаза демона, смотрящего из пещер ада, — сверкали с ненавистью. Алиса сразу поняла, что Альрауне помнил, кем был Драйер: он помнил, что этот человек нашел их в прачечной в тот день, что это он нес Альрауне через весь Освенцим и потом сидел рядом с ним в ужасной лаборатории Менгеля. Конечно, мальчик помнит Лео, думала напуганная Алиса. Если кого Альрауне и должен был помнить с тех лет, так это Лео Драйера.
Ненависть и ярость заполнили комнату. Алиса могла чувствовать их, она могла буквально осязать страх Драйера. Он боится ребенка, удивленно подумала она. Но Лео боялся Альрауне не из-за того, что тот знал о нем: Драйер боялся черной ненависти в глазах Альрауне. В течение ужасной секунды Алиса не знала, какое чувство овладело ею. Она могла думать только об одном: пусть Драйер испытает этот ужас. Пусть он испытает тот абсолютный страх, который владел ею в течение нескольких лет.
Алиса была поглощена этими мыслями секунд двадцать, но это было настолько сильное чувство, что она не осознавала происходящее. Очнувшись, Алиса бросилась вперед, чтобы увести Альрауне в главную студию, подальше от Драйера.
Но было слишком поздно. Альрауне бросился веред, Лео оступился, и ребенок оказался над ним. Что-то блеснуло в руке Альрауне, что-то острое... Потом он поднял это и вонзил прямо в глаза Драйера, сначала в один и затем в другой...
В течение нескольких минут в теплой, хорошо освещенной гостиной молчали. Свет от настольной лампы падал на лицо Алисы, заставляя ее волосы казаться более темными и сглаживая морщины на ее лице. Поэтому она казалась намного моложе своих лет. Но когда Алиса описала, как Альрауне напал на Лео Драйера, свет, казалось, отступил, и иллюзия юности исчезла.
— Я никогда не рассказывала тебе, что Альрауне сделал в тот день в Ашвуде, — сказала Алиса, пристально глядя на Майкла.
— Тебе и не надо было, — ответил Майкл. — Я сам догадался много лет назад. Но я никогда не мог понять, как тебе удалось тогда убедить всех в собственной смерти.
— Интересно, почему ты спрашиваешь, как это было сделано, а не почему? — заметила Алиса.
— Я понимаю, почему ты так поступила, — проговорил Майкл, обращаясь только к Алисе, как будто они были с ней наедине. Его голос был чрезвычайно нежен. — Конечно, я понимаю. Ты должна была защитить Альрауне.
— Он пережил такую большую трагедию, — сказала Алиса. — Он был вынужден смотреть на такие ужасные вещи... И у него было так немного... — Она развела руками, повторив жест Майкла. — У меня было только несколько минут, чтобы принять решение. Я могла позволить обвинить Альрауне в убийстве, или...
— Или, — перебил ее Майкл, — ты могла спасти Альрауне и позволить миру считать себя убийцей.
Он не сказал вслух: «Это было сделано за счет двух дочерей», — но Люси подумала, что именно это Майкл имел в виду.
— На самом деле у меня не было выбора, — сказала Алиса. — Альрауне поместили бы в страшное место. Помни, что все это случилось пятьдесят лет назад, и тогда психиатрические учреждения были мрачными неприступными крепостями. Я не могла допустить этого. Большую часть своей жизни он провел в концлагере. У Альрауне не было нормального детства, он жил в страхе, питался отбросами и видел ужасные зверства. В конце концов, он убил злого человека.
Майкл спросил:
— А как же Рейнард Штульц?
— Убийство Штульца так и не раскрыли, — ответила Алиса. — Он был нацистом, у него могло быть много врагов. Один из них, возможно, разыскал его — Альрауне, быть может, даже стал свидетелем этого убийства... — Снова она сделала быстрый нетерпеливый жест. — Вероятно, то, что я сделала в тот день, было неправильно. Конечно, это было несправедливо по отношению к Деборе и Марианне. Но именно такое решение я приняла тогда, в течение нескольких секунд.
Майкл спросил:
— Но как тебе удалось инсценировать свою смерть?
— Это было не трудно. Большую часть своей жизни я создавала иллюзии. И в тот день в Ашвуде я создала самую большую иллюзию.