Гарри прочел не более трех страниц из «Врат слоновой кости» и уже понял, что Филип Флери был исключительно хорошим писателем. Флери умел создавать яркие, запоминающиеся словесные образы, а также обладал экстраординарной способностью проникать в самые глубины интеллекта своих героев, обнажать их внутренние переживания, а затем предлагать эти переживания читателю со своеобразной небрежной самоуверенностью. Хотите — верьте, хотите — нет, но так оно и было.

Страницы книги приходилось переворачивать очень осторожно, потому что они были крайне старыми и хрупкими, но, несмотря на это сюжет и герои — особенно главная героиня Флери — сходили с ветхих страниц и облекались в плоть и кровь.

Ребенком героиню забрали в одно из ужасающих заведений английской жизни времени Виктории и Эдварда, насколько Гарри мог понять, это было нечто среднее между работным домом и приютом, сочетающее в себе самые плохие качества обоих заведений. Он взглянул на дату издания, но там не было никаких указаний на первую публикацию, только запись издателя о том, что на-стоящее издание опубликовано в 1916 году.

Ребенок — ее звали Тэнси — был помещен в заведение вскоре после рождения. Филип Флери упомянул, что ее рождение было «позорным в глазах ханжеского мошеннического мира», и, как только Гарри подумал, что это вежливое иносказание противоречит образу, который он начал складывать о Флери, в следующей строчке автор добавил: «Дитя любви. Иными словами, ублюдок», и Гарри расслабился, потому что по какой-то непостижимой причине он ожидал, что Филип Флери — Флой — был кем угодно, но только не самодовольным ханжой.

Флой не был самодовольным ханжой. Настолько не был, что, как и Чарльз Диккенс за пятьдесят или шестьдесят лет до него, он, должно быть, вызвал серьезные возмущения своими описаниями условий жизни в работном доме в целом и своими едкими обвинениями в адрес церковной бюрократии, имевшей власть. Он также наверняка взволновал большое количество своих читателей описаниями тех страданий, которые выпали на долю обитателей его собственного мифического работного дома — приюта. Читать книгу было мучительно, но отложить ее Гарри уже не мог. Ты настоящий колдун, Флой, подумал он. Сейчас мы называем это «мастер слова». Боже мой, я надеюсь, твоя работа получила должное признание. Я надеюсь, она принесла тебе богатство. Я надеюсь, что «Ш.», Виола и Соррел, кем бы они ни были, тоже получили свою долю.

История, написанная Флоем, была соткана из действительно очень темных нитей — по крайней мере, ее начало, — и история маленькой Тэнси развивалась на очень мрачном фоне. С четырех лет она должна была щипать паклю в помещении, которое называлось Женским цехом, по сути — распутывать старые куски веревки и выскребать деготь. Она жила и спала вместе со взрослыми женщинами и ела с ними в столовой с деревянным полом. Чаще всего еда состояла из жидкой овсянки и иногда солонины, грубою хлеба и воды. «Я все же надеюсь, что ты разбогател, Флой, — подумал Гарри, — но я начинаю надеяться, что ты придумал для Тэнси счастливый конец. Или ты был одним из этих одержимых больных писателей своей эпохи, погружавших своих читателей в страх, мировую скорбь и все такое без каких-либо проблесков надежды или счастья в конце тоннеля?»

Детство Тэнси, впрочем, не было совсем уж несчастным, в основном потому, что она никогда не знала другой жизни. Но ее создатель переживал за нее всей душой, и читатель не мог остаться равнодушным. Гарри, отчетливо и ярко представлявший маленькую покорную фигурку с короткими волосами и в бесформенной одежде, то и дело напоминал себе, что все это выдумки, что эта история существовала лишь в воображении человека, который жил почти сто лет назад. Но основа истории Тэнси не была выдумкой, и некоторые из героев, возможно, тоже.

Что наиболее сильно ощущалось на сухих, ломких страницах — это атмосфера страха и отчаяния ребенка, и вместе с тем — какие-то сюрреалистические образы в духе Сальвадора Дали, которые словно обожгли сознание шестилетнего ребенка. Женщины, жившие в работном доме… Их лица были как растаявшие сальные свечи, говорила Тэнси. Словно они подошли слишком близко к печи, и их лица немного растеклись. Это на мгновение озадачило Гарри, но потом он понял, что недостаток свежего воздуха и безжалостная жестокая работа могут сделать женщину бледной и безжизненной и что все они, скорее всего, были бесформенно полные из-за нездоровой пищи, которой их кормили.

Были и надсмотрщики — женщины с жесткими лицами, — которые пристально следили за тем, чтобы все работали в полную силу. Тэнси сказала, что их пальцы были как кнуты, которые больно жалили при ударе, а в темноте можно было увидеть, что у них красные глаза, как глаза крыс, которые светятся в темноте красным. «Значит, она знала, как выглядят в темноте крысы», — подумал Гарри с ужасом и жалостью. А потом с возмущением тряхнул головой: «О, ради всего святого, это же выдумки. Она никогда не существовала на самом деле, эта странная, коротко стриженная девочка с ярким и необычным воображением».

Взрослые, рядом с которыми Тэнси иногда сидела во время еды или работы, говорили о чем-то, что они называли системой Спинхэмлэнд, говоря об этом украдкой и с испугом, и сразу замолкали, если кто-то из крысоглазых надсмотрщиков или церковников подходил к ним. Тэнси не знала, что такое система Спинхэмлэнд, пока какой-то мужчина не объяснил это всем однажды ночью в общей спальне, думая, что остальные уже спят. Была такая деревня — Спин, где какие-то люди под названием мировые судьи сказали, что бедным людям нужно оказывать больше помощи и больше сочувствия.

Тэнси не все понимала, но она внимательно слушала, потому что было очень увлекательно участвовать в этом тайном собрании взрослых, на котором выступал мужчина, похожий на дьявола, когда принимает человеческий облик, чтобы соблазнить беззащитные души. Дети все знали про дьявола благодаря еженедельным посещениям церкви и урокам Закона Божьего с сестрой миссис Бидл по воскресным дням, когда иногда раздавали печенье. Дьявол мог быть действительно очень коварным, так что приходилось держать ухо востро. Но никто не думал, что дьявол снизойдет до того, чтобы принять человеческий облик и присоединиться к нищим, так что, скорее всего, ничего страшного не было в том, чтобы слушать этого черноволосого человека. Он немного странно произносил слова, потому что приехал из другой страны, и это было интересно. Он сказал, что им всем нужно объединиться и настаивать, чтобы Спинхэмлэндская система применялась здесь, это был закон и их право, сказал он, и он хотел, чтобы они подняли бунт, но когда дошло до дела, никто не оказался достаточно храбрым. Вскоре после этого человек исчез, и Тэнси так никогда и не узнала, что с ним случилось.

Иногда се друзья, другие дети, тоже исчезали. Кто-то сказал, что, когда тебе девять, тебя могут отправить работать на мельницу, туда забирали детей, но кто-то еще сказал, шепотом, и это по-настоящему напугало Тэнси, что нет, это совсем не мельницы, что их забрали люди-свиньи. Тэнси уже видела людей-свиней: у них была жирная грубая кожа, лоснящаяся от жира из-за слишком богатой еды, и маленькие злые глазки, и толстые пальцы с кольцами, и все знали, что нужно держаться как можно дальше от них.

Люди-свиньи забирали детей в Лондон в публичные дома. Вот почему нужно было держаться по возможности подальше от них, хотя однажды дети сделают то, что сказал черноволосый мужчина, и они дадут отпор людям-свиньям. Но никто не знал, как это сделать, и, даже если можно было бы найти способ, ни у кого не хватило бы смелости решиться.

Но Тэнси думала, что однажды кто-то окажется достаточно смелым или просто достаточно сильно испугается. Она думала, что, если до этого дойдет — если придет ее очередь или очередь ее друзей уезжать в публичный дом, — страх придаст ей силы, чтобы бороться с людьми-свиньями. Она думала, что будет так сильно их ненавидеть, что сможет даже убить.

Она не вполне понимала, что такое публичный дом, потому что это слово означало какую-то пищу, то есть ее друзей уносили для того, чтобы съесть в горячем аппетитном соусе. Она не могла придумать способ обмануть людей-свиней, и никто из ее друзей не мог, и поэтому она поклялась — по-настоящему торжественно, встав на колени рядом с кроватью и помолившись милосердному Иисусу, смиренно и тихо, «посмотри на меня, смиренную рабу Твою», — что она никогда не позволит людям-свиньям забрать ее, чтобы положить в рагу. Она пообещала всегда хорошо себя вести, если Иисус сделает так, что этого никогда не случится, и попросила Иисуса помочь ей и ее друзьям найти способ сбежать, если люди-свиньи когда-нибудь придут забрать их в Лондон.

Мысль о том, что можно как-нибудь сбежать, немного уменьшила ее страх перед будущим.

Мысль о том, чтобы как-нибудь сбежать — сбежать от Джо навсегда, — была единственной зацепкой, что позволяла Мел сохранять рассудок и вести себя нормально в обществе Джо и даже обсуждать запланированную вечеринку.

Но идеи, планы и различные стратегии беспорядочно роились в ее мозгу, пока однажды утром она вдруг не осознала, что нашла подходящий вариант. Хорошо, теперь я знаю, что делать. Наступило время соединить теорию с практикой. Тайные телефонные звонки агентам по аренде. Несколько вопросов, которые нужно задать, и ответов, которые нужно обдумать. Самая большая сложность заключалась в том, что все это приходилось делать в квартире Изабель, и вся почта посылалась на адрес Изабель, чтобы Джо не догадался, что она делает.

— Тебе давно пора было сделать это, — сказала Изабель, красивая и энергичная, с интересной работой и массой любовников, прошлых, настоящих и потенциальных, и которая не вполне понимала, что это такое — выйти замуж за неподходящего человека. Но Изабель понимала, что Джо был достаточно злобным, чтобы устроить на пути Мел всевозможные препятствия, если он узнает о ее планах, и она понимала, что для Мел жизненно важно просто исчезнуть, не оставив никаких следов. Она была хорошей подругой, и ей можно было полностью доверять.

Один из агентов прислал сообщение о маленьком доме в крошечной деревушке в Норфолке, и Мел подумала, что, возможно, это именно то, что она искала. Всего лишь маленький коттедж, по словам агента, но очень уютный и прочный. Да, там очень тихо. Он довольно далеко от дороги, если вы хотите романтики. Мел было наплевать на романтику, нужно было, чтобы место было достаточно далеко от дороги, чтобы быть невидимым.

Похоже, место было подходящее, но информацию о самом коттедже приходилось принимать более-менее на веру. В конце концов, Изабель поехала туда от имени Мел и позвонила отчитаться, когда Джо не было дома. Дом был довольно старый и немного простоватый, сказала она, но он ни в коем случае не заброшенный и, по ее мнению, как раз подойдет. Там был довольно просторный сад.

И никаких соседей рядом, а деревня, которая была в полумиле от него, состояла из нескольких коттеджей, церкви, здания местной администрации и небольших магазинов.

— Там немного промозгло, потому что близко к побережью, но мне кажется, это лучшее, что ты можешь найти. И вообще я думаю, что обстановка именно такая, как ты хотела. Дом внутри идеально чистый, хотя мебель немного потертая, а кухня и ванная несколько старомодные.

— Я не против старомодности, — сказала Мел. — И я совсем не против промозглости и потертости. Это всего на пару месяцев до операции. После этого неважно, если Джо нас найдет. А до этого времени мне нужно пожить в безопасном, но не слишком отдаленном месте, чтобы рядом были магазины и врачи.

Изабель сказала, что это всего в восемнадцати — двадцати милях от Норвича, а вокруг разбросаны еще небольшие городишки.

— Послушай, как насчет денег? Я знаю, ты сказала, что справишься, но ты уверена? Ты же не сможешь пользоваться банковским счетом, иначе Джо узнает, где ты.

У Мел было немного денег, оставшихся после смерти родителей, и она думала, что при бережливом расходовании их хватит на три-четыре месяца. Они были на отдельном счете в строительном обществе — крохотный плацдарм ее независимости, — и она сможет снять их все перед тем, как уехать, а потом открыть новый банковский счет на другое имя. Когда ты протягиваешь в кассу наличные, люди особо не интересуются тем, кем ты был раньше.

В Норфолке она сможет жить очень просто, самым большим расходом будет арендная плата. Она оказалась немаленькой, но ей пришлось согласиться на полгода аренды.

— Я полагаю, все в порядке, — сказала Изабель, выслушав ее планы. — Но у тебя нет машины, а там она тебе понадобится.

— Машину выследить почти так же легко, как человеку Я справлюсь без нее. Многие справляются.

— Но не на окраине Норфолка, — сказала Изабель. — И не с четырехмесячными сросшимися близнецами на руках. Прости, если это звучит грубовато, но тебе нужно быть практичной. Я знаю, что ты собираешься превратиться в отшельника, но тебе придется ездить за едой и выбираться дышать свежим воздухом время от времени.

— Я что-нибудь придумаю.

— Я уже придумала. Возьми мою машину. Мне все равно пора заводить другую, и стоимость старых машин в наше время смехотворна.

— Я никак не могу твою… — Машине Изабель было года три.

— Можешь. Пусть это будет подарком на крестины. В любом случае, я крестная Сони. И там открывается задняя дверь, так что ты сможешь убирать туда складную коляску.

Так что Мел приняла машину, решив потом найти способ отблагодарить Изабель, и начала продумывать дальнейшие планы. Если каким-то невероятным образом Джо сообразит, где искать ее, и вычислит восточную часть Англии, там столько маленьких деревень и так много домов и коттеджей вдоль извилистых дорог, что ему понадобится уйма времени, чтобы найти ее. Особенно под другим именем.

Другое имя. Она использовала имя Шарлотты Квинтон в договоре аренды и открыла счет в строительном обществе на имя миссис Ш. Квинтон, и это дало ей странное чувство близости с Шарлоттой, Виолой и Соррел, которые, видимо, исчезли из поля зрения писателей и историков.

Ее захватил дух приключения в то утро, когда Джо ушел в свой офис, а она села в машину Изабель, бросила туда наскоро сложенные чемоданы и осторожно поставила переносную кроватку с близнецами.

Уезжая, Мел с трудом верила, что так легко смогла обмануть Джо.