Спустя два дня после встречи в винном баре Роз позвонила Гарри домой.

Она извинилась, что беспокоит его, но ведь он дал ей свой домашний телефон, и она подумала… Да, она нашла кое-что для его истории о близнецах Андерсон. Она не знает, поможет ли это, но все же они могли бы встретиться, и тогда она объяснит. Она подумала — так, мысль мелькнула, — что она может отблагодарить его за вечер в «Джорджио», пригласив на ужин к себе домой. Ничего особенного, только небольшой ужин и бокал вина. И потом она могла бы передать ему то, что нашла.

Как-то даже неожиданно для самого себя Гарри ответил, что ему было бы интересно узнать, что она раскопала, но ему не хотелось бы обременять ее необходимостью готовить ужин. А, дом ее тети? Тогда, возможно, — да, хорошо, если так, то он рад будет прийти к ней на ужин. Сегодня? Да, сегодня, отлично, но не нужно особенно беспокоиться — у него нет особых вкусовых предпочтений или аллергии. Он съест все, что перед ним поставят; он придет в половине восьмого.

* * *

Она жила в неприглядном доме совсем недалеко от госпиталя. По мере приближения к дому Гарри чувствовал растущее беспокойство. Этому не было видимых причин, он только подумал, что уловил в ее голосе чрезмерный пыл, когда она приглашала его на ужин, и он осознал слабый сигнал тревоги. (Ах, вот как? Ты чувствуешь себя неотразимым для всех женщин?) Но упоминание тети успокоило его; он представил себе милую, незамужнюю женщину лет семидесяти, для которой приглашение мужчины на ужин будет неординарным событием. Такой, скорее всего, станет сама Рози, в ней безошибочно можно было узнать старую деву — эта привычка хранить старые письма и рождественские открытки, например.

Поэтому, когда его провели в небольшую столовую, темную от тени кустов за окном, и он увидел, что стол красного дерева на низких ножках накрыт только на две персоны, он удивленно спросил:

— А ваша тетя?

— Ах, моя тетя умерла много лет назад, — ответила Роз. Она была явно удивлена, что он ожидал ее увидеть. — Она умерла более двадцати лет назад.

— Я, должно быть, неверно понял вас.

— Но я прожила с ней всю свою жизнь. Мои родители погибли в автокатастрофе, когда я была ребенком, так что я стала жить у нее. Она оставила мне дом и всю мебель. Не желаете выпить?

— Да, я принес вино.

— О, это так мило с вашей стороны, хотя не стоило беспокоиться. Я принесу штопор. Или, если хотите, стакан виски. Большинство мужчин любит виски, не правда ли?

Гарри любил виски. Он принял бокал и спросил о материале, который она нашла о близнецах.

— Я думала заняться этим после ужина. Не люблю говорить о делах во время еды, а вы?

Она ждала, что он соблазнит ее, — нет, она надеялась, что он соблазнит ее. Гарри не понимал, что именно заставило его почувствовать это, но он знал наверняка и слегка обеспокоился. Появившись как легкая догадка во время напитков перед ужином, это ощущение стало совершенно определенным и даже навязчивым, когда они перешли к жареной баранине под мятным соусом, а потом к фруктам со сливками. («Яблоки из моего собственного сада: я люблю свежие фрукты, а вы?»)

И уже во всей своей полноте это проявилось, когда они пили кофе в маленькой гостиной. «Хотите птифур к кофе, я сама сделала их!» — и вот оно: как-то грустно и будто бы неловко ее протянутая рука с тарелкой коснулась его бедра, а потом умилительно и однозначно ее грудь на мгновение прижалась к нему, когда она потянулась за сахарницей. Гарри не впервые оказался в ситуации, когда его пытались соблазнить, он и сам делал это не раз, но поведение сестры Раффан почему-то внушало неясную тревогу. Может быть, причина в том, что она намного старше? Да, частично. Но что-то еще было в атмосфере пресыщенности, царящей в комнате, которая была переполнена старомодными безделушками, китайскими фигурками на изысканных полочках и фотографиями в рамках, а также в том, как она сидела рядом с ним на старомодном диване с кружевными кремовыми накидками на подлокотниках.

Он решительно отхлебнул кофе и сказал:

— Рози, то, что вы нашли о близнецах Андерсон… — Он очень надеялся, что все это не окажется выдумкой под предлогом заманить его сюда. Ему невыносима была сама мысль о том, что она сейчас пустится в пространные объяснения или извинения.

Но этого не последовало. Она улыбнулась ему и, поставив свою чашку рядом с его, сказала, что хотя она не нашла ничего в коробках с письмами и фотографиями, но кое-что разузнала в больнице.

— Я была очень осторожна, конечно, — сказала она. — Фактически я отталкивалась от вашей статьи. Я сказала: боже, разве эта статья не о близнецах Андерсон, ведь прошло двадцать лет с тех пор, как они родились в нашем родильном отделении! В таком духе.

— Вы были очень тактичны. И кто-нибудь помнит их?

— Да, несколько человек. Одна из менеджеров — она была секретарем в те дни, и она всегда была моей подругой — сказала, что славно, что хотя бы одна из сестер-близнецов добилась успеха…

— Одна из сестер?

Роз выдержала паузу, наклонившись за чашкой.

— Да. Она сказала: какая трагедия, что они не выжили обе.

Молчание затянулось. Затем Гарри сказал:

— Это значит, что Соня умерла.

— Да, — сказала Роза, глядя на него поверх чашки. — Соня умерла. — Она потянулась к маленькому конверту на боковом столике. — Хотя это против правил, я принесла это вам.

Это была ксерокопия газетной вырезки, очень короткой, датированной семью месяцами позже рождения близнецов. Там говорилось, что операция по разъединению близнецов Андерсон, ранее рожденных в больнице Спитого Луки, была осуществлена в Швейцарии. К несчастью, младшая из близнецов, Соня, вскоре умерла в связи с постоперационными осложнениями.

— Это было в старой папке истории близнецов. Мне пришлось перерыть огромное их количество, ведь дело было передано в архив, но никто не задавал вопросов. Это ведь не официальное уведомление? Но звучит вполне авторитетно.

— Да. — Гарри снова прочитал заметку. — Я удивляюсь, почему Швейцария.

— Точно не знаю. Но я помню, что семья болезненно воспринимала весь этот ажиотаж в прессе. — Она заигрывающе улыбнулась ему. — Они могли уехать за границу, скрываясь от прессы.

— Теперь понимаю, почему я не нашел ни единого упоминания о Соне, — сказал Гарри. — Если она умерла за границей, то это, скорее всего, не было зарегистрировано в нашей стране.

— Да. — Роз помолчала мгновение, а затем сказала: — Я думаю, искать больше нечего.

— Да, — произнес Гарри медленно. — Похоже, что так.

— Ах, как жаль. — Улыбка была уже наготове. — Еще кофе, Гарри? И может быть, стаканчик бренди?

— Большое спасибо, но я, пожалуй, откажусь, — сказал Гарри. — Вы очень мне помогли, и я бесконечно вам благодарен. Но уже очень поздно, а мне завтра рано вставать; я думаю, что лучше пожелать вам спокойной ночи. Это был прекрасный вечер.

Каким-то образом он выбрался из удушливой комнаты и, не помня себя, оказался на узкой тропинке, по краям которой тесно росли кусты, нашел дорогу на улицу и увидел в самом конце ее свет станции метро.

Он уже сомневался, что игра стоила свеч.

Роз совсем не расстроилась из-за того, что ей не удалось затащить Гарри Фитцглена в постель. Она была даже рада, потому что не находила в этом ничего приятного. Но сегодня она готова была пойти на это в надежде, что так она сможет стать ближе к Гарри и получить возможность следить за его поисками…

Важно было другое: Гарри поверил фактам, изложенным в газетной вырезке, которую пришлось так долго искать, — вырезке, найденной в одном из дальних ящиков, а потом искусно ксерокопированной таким образом, что это сделало ее похожей на выписку из больничных документов.

Этот результат оправдывал затраты на ужин — целый кусок молодой баранины и свежие овощи. Овощи были недороги, но на их приготовление ушла уйма времени.

— Свежий горошек? — спросила одна из медсестер в обеденный перерыв, увидев покупки Роз, сложенные в ее индивидуальном шкафчике. — О боже, я не думала, что кто-то еще покупает свежий горошек. В моей семье всегда едят замороженный. Гораздо быстрее и проще.

Но Роз не поленилась полущить горох, очистить и нарезать морковь. Она приготовила соус из свежих листьев мяты, сорвав их со специальной грядки своего маленького огорода под кухонным окном и старательно накрошив их. Фрукты для десерта были из ее собственного морозильника; Роз и ее тетя всегда выращивали свои яблоки и замораживали их осенью. Она использовала целую упаковку яблок для приготовления десерта. (А еще по пути домой она купила презервативы в большой аптеке, где ее никто не знал, и очень быстро спрятала их. В последнее время она уже гораздо меньше стеснялась, когда покупала их: после Джо Андерсона у нее было несколько мужчин. Хотя ни одного серьезного увлечения. Гораздо лучше быть одной.)

Когда Гарри ушел, она почувствовала себя лучше. Она была абсолютно уверена, что поставила крест на дальнейших раскопках прошлого для статьи, и теперь просто радовалась, что спустя столько лет она нашла Мелиссу Андерсон — по крайней мере, она нашла дочку этой сучки!

Она снова могла строить планы.

Гарри включил электрический камин и опустился в свое любимое кресло в гостиной.

Итак, Соня, неуловимый близнец, была мертва, и искать больше нечего. Несмотря на то, что он с самого начала не хотел писать эту статью, теперь он испытывал чувство потери. Маркович намекал на то, что эта история окутана тайной — люди умирали, и люди исчезали, — и Гарри был заинтригован. Но разгадка нашлась быстро — близнецов увезли за границу, подальше от докучливой прессы, а потом Соня умерла. Скорее всего, Мелисса осталась за границей и до сих пор жила там. Никакой тайны.

Он был рад, что проблема была решена благодаря Рози, но чем больше он думал о ней, тем больше она ему не нравилась. Даже имя было фальшивым. Роз. Вполне привлекательная, снова вошедшая в моду эта уменьшительно-ласкательная форма совсем ей не подходила, как если бы возлюбленная какого-нибудь солдата сороковых годов надела мини-юбку. Она решительно положила на него глаз, хотя он думал, что вышел из ситуации достаточно тактично. Дьявол, в дополнение ко всему прочему зовите меня с сегодняшнего дня Сердцеедом. Последним великим любовником. «Да уж, точно», — цинично произнес внутренний голос.

Уж кто действительно был сердцеедом, так это Филип Флери. Гарри легко мог вообразить себе, что страсть, которую он испытывал к литературному творчеству, сопровождала его и в других занятиях. Должно быть, женщины, с которыми сталкивала его судьба, были счастливы. А может, и нет. Наверное, каждая женщина реагировала по-своему.

Гарри прочитал уже третью часть книги Флоя, и в нем крепло убеждение, что вся история — не плод воображения автора или результат его изучения общественных пороков, но результат его собственного опыта. Возможно ли, что Флой знал этого ребенка, эту Тэнси, и лишь рассказывал миру ее историю?

Он не мог понять, почему мысль об этом так завладела им, разве что это вытекало из убедительности рассказа Флоя. Он пишет так, как будто ему самому это далеко небезразлично, думал Гарри. Но может быть, ему и в самом деле было небезразлично. Быть может, Флой знал — или узнал — о жизни в работных и детских домах и о детской проституции. История Тэнси могла быть частью этого знания.

А как же посвящение на титульном листе? — спрашивал голос рассудка. «Ш.» и «Виола и Соррел»? Кто они? «Ш.» мог бы быть и мужчина: коллега, сын или отец. А Виола и Соррел могли быть женой и дочерью или сестрами Флоя. Так просто. Но я хочу узнать, кто был прототипом Тэнси.

Тэнси выросла в ненависти к миру, что было не удивительно, если вспомнить, в каком мире она жила. Но она считала, что заслужила все, что произошло с ней за ее короткую жизнь.

Дети ходили в церковь по воскресеньям и на занятия по чтению Библии в воскресные дни после обеда, и всех их учили — они вызубрили это наизусть, — что путь грешников усеян камнями и что те, кто грешат, — враги самим себе. Тэнси слышала это, так же как и другие, но она не была уверена, что полностью понимала, так что для себя она свела все к тому, что если ты что-то сделаешь плохое, то будешь наказан. Она думала, что иногда была довольно плохой. Она думала, что несколько раз шла неверным путем — учитель Закона Божьего назвал это вратами слоновой кости. «Никогда не иди чрез врата слоновой кости, — сказал учитель. — Они выглядят такими приятными, милыми и хорошими, но когда ты пересечешь эти врата, ты встанешь на путь горечи и попадешь в сеть беззакония; а теперь обратимся к Новому Завету и прочтем, как Иисус исцелил одержимого».

Но если Тэнси не поняла того, что грешники — враги себе и о пути горечи, то она хорошо понимала, что такое бордель — это дома в городах, куда мужчины приходят и ложатся в кровать с маленькими девочками, чтобы делать с девочками то, от чего получаются дети. Она думала, что люди-свиньи, должно быть, прячутся и подкарауливают девочек, которые проходят через врата слоновой кости; легко представить себе их, так и поджидающих на другой стороне, готовых вцепиться в того, кто оказался на этом пути.

Но однажды она нашла убежище, тайный уголок, где можно прятаться, когда приходят люди-свиньи, и она научилась исчезать, тихо и быстро, и обманывать надзирателей с хлыстами и толстую жену церковного сторожа с крысиными глазками. Это было необходимо, потому что жена церковного сторожа и сам сторож знали все о людях-свиньях и на все закрывали глаза, потому что люди-свиньи в обмен на детей давали деньги.

И ночами, когда на небе появлялся тонкий серп луны, Тэнси складывала подушку под одеялом таким образом, чтобы это было похоже на спящего человека, и ускользала, пока общие спальни не запирались на ночь. Было легко, спрятавшись в тени, дождаться, пока все заснут, и затем украдкой пробраться через темные пролеты и по каменным ступеням зайти в длинную страшную комнату под землей.

Тэнси ненавидела эту комнату, где поселился дух человеческого горя и безысходности. В конце длинной комнаты была железная решетка, а за ней клетки, и кто-то из детей сказал, что туда тебя посадят, если ты сойдешь с ума или сделаешь что-нибудь очень плохое. Тебя бросят в клетку и оставят там на долгие часы или даже на долгие дни. Тэнси знала, что это правда, поскольку она чувствовала боль и несчастье всех людей, которым приходилось сидеть в клетке. Рассказывали, что кто-то умер от голода здесь, и призрак этой женщины гуляет, когда становится темно и тихо. Тэнси было очень страшно ночами, когда она приходила сюда прятаться.

Но лучше было спать здесь в окружении призраков и боли и преодолевать страх темноты и ужасное тошнотворное чувство человеческого горя, чем рисковать быть пойманной людьми-свиньями.