– 1

Спала я на удивление крепко. Даже Кума меня не разбудила, не знаю уж, плакала она в эту ночь или нет. Однако проснулась я рано – так всегда бывает, когда на душе тревожно. Лежала и не думала ни о чем, в тупом, тяжелом оцепенении.

И тут, как назло, начались всякие мелкие неприятности.

Вдруг раздался сильный стук в стену комнаты, где спим мы с братьями. Раз, другой, третий. Мелькнула нелепая мысль, что это Антар, у которого что-то стряслось. Я вскочила и бросилась к окну. Никакого Антара и вообще никого там, конечно, не оказалось. По хмурому, затянутому тучами небу бежали рваные облака. Погода и впрямь испортилась – в точности, как обещал отец. Стучал ставень; его, наверно, плохо закрепили или же сорвал резкий, порывистый ветер, который с каждым мгновеньем становился все сильнее. Справившись со ставнем, я снова легла. Слава богу, никто, кроме меня, не проснулся. Неизвестно почему, мне припомнилось, как мы с Антаром вчера стояли на вершине скалы и по очереди смотрели в его необыкновенные "очки". И вот чудо: внезапно я вспомнила, как они на самом деле называются. В сознании всплыла фраза из какой-то книги: "Лейтенант Фернандес поднес к глазам бинокль". Ну конечно, бинокль! Удивительно, что это воспоминание пробудилось только сегодня; обычно память не подводит меня.

По-видимому, я снова задремала, потому что спустя некоторое время меня разбудили причитания мамы. Я вскочила в страхе, спросонья не сразу поняв, в чем дело. Оказывается, Фути, наш ручной крыс, очень удобно устроился на ночь прямо на моем разложенном в кресле нарядном платье и испачкал его.

Фути – крупный зверь, размером с ребенка лет трех, не меньше, да еще вдобавок он умудрился где-то вляпаться в липкую коричневую грязь. Следы от его длинных когтей и клочки бурой шерсти "украшали" всю нижнюю часть платья. Мама тут же кинулась застирывать пятна и отпарывать с подола кружева, которые оказались безнадежно испорчены.

А по мне, так можно было и не суетиться. Много ли Пауки смыслят в нашей нарядной одежде? Может, так и надо, чтобы спереди было грязное пятно? Вот такое у меня было настроение.

От вчерашнего маминого благодушия не осталось и следа. Она ужасно тряслась, ужасно волновалась и заставила меня полностью привести себя в порядок еще до завтрака, чтобы Королеве Мэй не пришлось ни секунды ждать, как только ей вздумается меня позвать. Еще мама уговаривала меня распустить волосы и повязать их синей лентой, но я заупрямилась и просто, как обычно, заплела косы. Какая разница, в конце концов?

Когда мы уселись за стол, выяснилось, что куда-то подевался Блай. Отец нахмурился, как небо за окном, и только было собрался послать за ним Вандера, как Блай влетел в комнату. Глаза у него были точно блюдца, рот открыт от удивления и испуга.

– Ты где шляешься, придурок? – рявкнул отец и даже замахнулся, точно собираясь влепить ему затрещину.

А ведь еще только вчера сам поучал Блая, что сердиться нехорошо. Хотя, конечно, отец только угрожает; не помню случая, чтобы он и в самом деле кого-нибудь ударил.

– Лесс! – мать умоляюще посмотрела на отца, а потом перевела взгляд вверх.

Королева Мэй глуха, как все Пауки, но она может уловить всплеск агрессии, и тогда у нас будут большие неприятности. Рука отца медленно опустилась.

– Там… Там… – заверещал Блай, тыча ручонкой в окно. – Там ковова!

– Что? Откуда здесь может взяться корова? – спросил отец, но все же встал и вышел во двор. Все остальные высыпали следом за ним, но, разумеется, ни во дворе, ни даже на улице никакой коровы не обнаружилось. Блай, однако, чуть не плача, упрямо стоял на своем.

– Я видел, видел! – кричал он. – Она такая… Чевная с белыми пятнами… И вога… – Он, как и вчера, приставил указательные пальцы к вискам и отвесил губу. – У-у, ствашная! – Малыш уткнулся в колени матери и заплакал, а Вандер покрутил пальцем у виска.

Отец широким шагом вернулся в дом и не сводил с нас тяжелого взгляда, пока мы усаживались на свои места.

Дальше, слава богу, все пошло как обычно. Вот только аппетит у меня отсутствовал начисто. Даже Пит, по-моему, съел сегодня больше моего. Я выпила лишь чашку кофе и с трудом запихнула в себе несколько кусочков сыра. Все молчали, мама то и дело боязливо поглядывала наверх, но Королева Мэй сигнала не подавала.

После завтрака я хотела помочь маме убрать со стола и вымыть посуду, но она боялась, что я снова испачкаю платье. Куму она не дала мне на руки по той же причине, просто положила ее на свою кровать и попросила, чтобы я приглядела. Я знала, что отец с Питом сегодня с утра собирались за недозрелыми кокосовыми орехами, потому что у нас заканчивалось масло для ламп, а его лучше всего получать из их сердцевины. Но, похоже, отец тоже сильно переживал за меня, хотя и не проявлял этого так открыто, как мама. Сидя рядом с Кумой, я видела в окно, как он придумывает себе то одно, то другое занятие во дворе, время от времени поглядывая в сторону дома. Я не сомневалась, что сегодня он никуда не уйдет, пока со мной все не разъяснится.

Припомнилось, как вчера Антар рассказывал про Инес и учил "отгораживаться" от Королевы Мэй, если она начнет ковыряться у меня в голове. Не знаю, почему, но сами собой в памяти всплыли строчки из моей любимой книги о девочке Алисе и ее необыкновенных приключениях. Эту книгу я читала столько раз, что теперь от первого до последнего слова знаю наизусть. Пришедшие на память строчки мало походили на считалку.

Я представила себе, что подумает Королева Мэй, если "услышит" их, и нервно рассмеялась. Я только благодаря картинке в книжке поняла, что Шалтай-Болтай – это яйцо, сама ни за что бы не догадалась; и тогда же до меня дошел подлинный смысл стихотворения. Королеве же оно наверняка должно было показаться полной чушью.

Да, эти строчки не слишком напоминали считалку, но свою задачу они выполнили, причем я не прикладывала к этому никаких усилий. Снова и снова они вертелись у меня в голове, пока я сидела у окна, присматривая за Кумой и прислушиваясь к каждому звуку.

Ночью шел сильный дождь, море и прибрежные скалы до сих пор были затянуты туманом, и тяжелые темные тучи, казалось, ползли прямо над верхушками деревьев, едва не задевая их брюхом. Было очень душно, дышалось тяжело; так обычно бывает перед грозой. Я вся взмокла, сидя в длинном платье, и так изнервничалась, что хотела лишь одного: чтобы все побыстрее кончилось. Как угодно, только бы прекратилось это ужасное, изматывающее душу ожидание.

Мама освободилась, забрала Куму, и я подошла к окну в зале, откуда видны были розовые кусты, о которых вчера говорил Антар, но его там не оказалось. Наверно, и не вспоминает обо мне, с обидой подумала я, хотя где-то в самой глубине души знала, что это не так. Истекая потом, я стояла, бездумно глядя перед собой, как вдруг меня обдало волной знакомого пронизывающего холода.

Мы почему-то все время ждали, что Королева Мэй постучит в потолок, призывая меня к себе, но все получилось иначе. Резко обернувшись, я увидела, что она сама спускается по лестнице.

Вся королевская конница, Вся королевская рать Не может Шалтая…

Королева остановилась на нижней ступеньке и целую вечность недоуменно разглядывала меня. Наверно, не могла понять, о чем я думаю. Хотя, возможно, мне это лишь показалось, и она ничего не заметила.

– Иди за мной, – прозвучал в сознании бесстрастный голос.

Она вышла на крыльцо. Вандер уже ушел в школу, и во дворе был только Блай, который как раз в этот момент пытался оседлать Фути. Увидев Королеву, он испуганно юркнул за сарай. Крыс – следом за ним; он панически боится Пауков. Отец вышел из сарая, где кормил кур и свиней. Увидел Королеву, поклонился и замер, не поднимая головы. Слава богу, мамы нигде видно не было.

Вот привязалось! Королева, даже не взглянув на отца, медленно спускалась по ступеням, я – следом за ней, опустив голову. Меня снова и снова обдавало волнами знобкого холода, голову ломило, не переставая. Видно, что-то все-таки Королеву насторожило.

А вдруг она догадается, что я повторяю эти стихи нарочно, чтобы помешать ей проникнуть в мои мысли? Неважно, что сейчас я уже и сама не рада была, что они вертелись в голове; поначалу-то я хотела именно этого. Боже, помоги мне, взмолилась я, покрывшись липким потом.

Королева величественно спустилась с крыльца и по выложенной камнями тропинке направилась к калитке. Я шла позади на расстоянии нескольких шагов.

Проходя мимо розовых кустов, разделяющих наш двор и Антара, я увидела его самого. Он выскочил из-за них за спиной Королевы, точно летучая рыба из морских волн.

– Ну, что? – спросил он одними губами.

Я лишь еле заметно пожала плечами.

Оказавшись на улице, Королева Мэй свернула налево, и сердце у меня упало. Гнездо Короля Тимора находилось прямо в противоположной стороне, и, значит, ни о каком портрете не могло быть и речи. И как только я сумела додуматься до такой глупости, а потом хотя бы на мгновение поверить в нее?

 

– 2

Мы шли совсем недолго и вскоре свернули во двор Короля Фолка. Никого из людей видно не было, но зато внезапно откуда-то со стороны заднего двора послышался странный надсадный рев, сопровождающийся взволнованными криками.

– Му-у-у-у!

Когда я его услышала, в сознании у меня забрезжила какая-то связанная с ним мысль, но тут же ускользнула, так и не оформившись. Сейчас меня занимало совсем другое.

Вслед за Королевой Мэй я поднялась на крыльцо и оказалась в большой комнате с низким потолком – зале, как у нас говорят. У окна сидели две старухи. Толстая и низенькая приходилась матерью Бею, хозяину дома, высокая и тощая была матерью его жены. Увидев Королеву Мэй, обе вскочили и склонились чуть не до пола.

Не обращая на них ни малейшего внимания, она пересекла комнату и стала подниматься по лестнице.

Все наши дома устроены одинаково: наверху живут Пауки, внизу люди. Правда, тут, в отличие от нашего дома, было не слишком чисто и пахло какой-то кислятиной. Впрочем, запах чужого жилья часто бывает неприятен. Еще здесь занавески на окнах были какого-то грязно-синего цвета, а лежащая на земляном полу циновка местами протерта до дыр. На столе, слегка перекошенном из-за того, что он был подперт сбоку не оструганным бревном, стояла грязная посуда и валялись объедки, над которыми с жужжанием вились мухи. Одна из них уселась прямо на лоб матери Бея, но та даже не шелохнулась.

– Жди здесь, – прозвучало у меня в голове.

Я, как вкопанная, остановилась посреди комнаты, провожая Королеву взглядом. Старухи таращились на меня с каким-то жадным любопытством и, как мне показалось, с жалостью. Но, главное, они не произносили ни слова, даже не шептались, что на них было совершенно непохоже – обе отличались редкостной болтливостью. Просто сидели и глазели на меня, словно никогда прежде не видели. Вскоре во дворе послышались возбужденные голоса, по крыльцу протопали шаги, и в комнату вошли Бей со своей женой Кларой, а с ними…

Я похолодела.

Это был абсолютно незнакомый мне человек. Что уже само по себе поражало – я знаю каждого жителя нашего небольшого города, от новорожденного младенца до глубокого старика. Ко мне быстрой, упругой походкой приближался высокий мужчина, с кожей темно-коричневого, почти черного цвета, худой, но в то же время мускулистый. Ни капли жира; все его тело состояло, казалось, из одних жилистых, перекрученных мышц. Мелко вьющиеся черные волосы прилегали к выпуклому черепу наподобие шапки, на черном лице ярко выделялись белки глаз и толстые синевато-розовые губы. С шеи свисала веревка не то с клыками, не то с зубами и маленьким черепом какого-то грызуна посредине. Запястья и лодыжки украшали ожерелья из живых красных и белых цветов, вся одежда состояла из длинной, до колен, юбки из пушистой высохшей травы, собранной у кожаного пояса. В руке незнакомец держал короткое деревянное копье с остро отточенным костяным наконечником.

Это был дикарь или, как у нас говорят, человек с другой стороны!

Наш город не единственное поселение на острове. На другом его конце, отделенные от нас непроходимыми лесами и болотами, глубокими ущельями и скалами, испокон веков жили и сейчас живут люди. Те самые, предки которых воевали с нашими предками даже после того, как разразилась Беда.

Насколько мне известно, мы – потомки цивилизованной общины белых людей, когда-то давно добровольно поселившихся на острове из религиозных соображений. Люди же "с другой стороны" – потомки местного населения, обитавшего тут с незапамятных времен. Делить тем и другим, насколько я понимаю, как и сейчас, так и тогда было нечего. Наш остров, где все растет само собой, леса – по крайней мере, в прежние времена – изобиловали дичью, а море рыбой, устрицами, черепахами, трепангами и прочей живностью, мог прокормить в десять раз больше народу. И все же люди с той стороны постоянно нападали на белых поселенцев, растаскивали имущество и безжалостно убивали их самих. Те же, поначалу настроенные миролюбиво, со временем обозлились и стали мстить дикарям за смерть своих близких.

Так продолжалось до тех пор, пока не произошло Явление. К этому моменту из наших предков уцелело чуть больше десяти человек. Пауки вышли из леса и быстро навели порядок. Теперь они живут и в нашем городе, и в нескольких больших поселках на другой стороне острова. Никакой связи между нами и людьми с той стороны нет, хотя нет и никакой открытой вражды; просто мы – это одно, а они – совсем другое. Но все вынуждены считаться с требованиями Пауков. Правда, сами Пауки иногда переселяются от нас к ним и обратно, уж не знаю, по какой причине. Но, в конце концов, почему бы и нет? Они имеют возможность выбирать, где жить – ведь ни мы, ни дикари никакой угрозы для них не представляем.

И все же временами к нам просачиваются кое-какие слухи о том, что там происходит. Главным образом, через людей, которые сопровождают Пауков, когда им вздумается отправиться на ту сторону.

Всем известно, что люди с той стороны – невежественные дикари, которые не знают письменности и поклоняются своим древним богам. Даже в нашей части острова, в одной из банановых рощ, известной под названием: У Большого Дерева – хотя никакого такого особенного дерева там давно уже нет – до сих пор сохранились каменные развалины, около которых иногда находят плохо отесанные фигурки этих богов.

Наверно, когда-то тут был храм; а может, мастерская, где эти изваяния вытачивали; а может, и то, и другое вместе. Насчет дикарей ходят и другие, более устрашающие слухи, и хотя я не уверена, что все это правда, дыма, как известно, без огня не бывает.

Говорят, что люди с той стороны отрубают головы своим покойникам и хранят дома их черепа, а тела выбрасывают в море.

Говорят, что когда их старики становятся совсем дряхлыми и немощными, дикари заставляют их ложиться в ямы и закапывают живьем.

Говорят, что их мужчины пляшут на раскаленных углях, не получая ожогов, а женщины песнями приманивают черепах и даже рыб, которые выбрасываются на берег, так что остается просто собирать их руками.

Говорят, что люди с той стороны не имеют никаких понятий о медицине и гигиене, и многие болеют всякими ужасными болезнями, чуть ли не сифилисом и проказой.

Говорят, что женщины там спят со всеми подряд и не знают, от кого у них рождаются дети.

Говорят, что их предки не просто убивали тех, кого считали врагами, но ели своих пленников, и людоедство прекратилось только с появлением Пауков.

Говорят…

Да мало ли что еще говорят! Уже за одно то, что Пауки избавили нас от набегов этих варваров, мы должны быть вечно им благодарны.

Однако сейчас, глядя на стоящего в двух шагах передо мной человека с той стороны, я испытывала что угодно, только не чувство благодарности.

 

– 3

Едва оказавшись в комнате, он ни на кого не глядел, только на меня. Подошел, ступая совершенно неслышно, остановился, опираясь на свое копье, а потом вдруг резко наклонился вперед и коснулся своим носом моего. Не знаю уж, что это означало. Может, приветствие такое? Я отшатнулась и даже, кажется, взвизгнула.

Лицо его показалось мне… ужасным. Какое-то нездоровое, помятое, хотя на вид ему было всего-то лет тридцать; большой, хищный рот, крупные желтоватые зубы, какой-то бугристый нос, набрякшие веки, отвислые мочки ушей со вдетыми в них круглыми костяными пластинами. Но, главное, меня поразило общее впечатление дикости и страшной чужеродности. Все его черное тело лоснилось, точно смазанное жиром. И пахло от него гораздо хуже, чем от Пауков; как будто он сто лет не мылся и еще чем-то острым, немного похожим на смесь запаха мочи и свежескошенной травы. Прикоснувшись своим носом к моему, он осклабился, и изо рта на меня тоже пахнуло, на этот раз тухлятиной, точно из пасти крокодила.

Когда я отскочила, он тоже сделал шаг назад, недоуменно разглядывая меня, словно не ожидал такой реакции. И вдруг замер, подняв голову и как будто прислушиваясь к чему-то. Потом резко повернулся и все так же бесшумно взлетел вверх по лестнице на второй этаж. Бей с женой о чем-то горячо зашептались, старухи по-прежнему сидели, точно каменные, и сверлили меня взглядами.

– … Хорошая корова… Копыта разбиты… А бычки-то, может, нам достанутся… – из взволнованного шепота Бея с женой до меня долетали лишь отдельные слова.

Опять корова? При чем тут корова?

– Поднимайся наверх, – произнес безжизненный голос у меня в голове.

Помещение Короля Фолка мало отличалось от того, в котором жила у нас Королева Мэй. Да и какая может быть разница, если у Пауков нет ни мебели, ни утвари, ни украшений – одни полотнища и жгуты паутины? Правда, здесь по всей комнате валялись кости и еще какой-то хлам, больше всего напоминающий куски полуистлевшей плоти, а свежей паутины было совсем немного. Королева Мэй обычно складывает огрызки кучкой и разрешает маме – и только ей! – убирать их, когда ее нет дома. Но очень многие Пауки не позволяют людям заходить к себе даже в свое отсутствие; видно, Король Фолк был из их числа.

Сейчас он сидел в тенетах, забившись в самый угол, и я смогла разглядеть, да и то мельком, лишь смутные контуры крупного темного тела и отсвечивающие красным глаза. Никогда прежде мне не доводилось видеть его так близко; я знала лишь, что по понятиям Пауков он уже немолод. Королева Мэй стояла посреди комнаты, а в нескольких шагах перед ней почти распростерся на полу тот самый чернокожий человек. Его копье лежало в стороне, а сам он стоял на коленях, опираясь на руки и касаясь лбом пола.

Это зрелище так поразило меня, что я замерла на пороге, вытаращив глаза и забыв опустить голову. Внезапно меня словно окатило холодной волной, насыщенной такой злобой, с какой прежде мне никогда сталкиваться не доводилось. И эта волна была чуть-чуть другой, чем та, которая обычно исходила от Королевы Мэй, хотя я не смогла бы объяснить, в чем именно состояла разница. Наверно, это хлестанул меня Король Фолк, и ощущение было такое, точно он и впрямь дал мне оплеуху.

Я тут же низко опустила голову.

– Подойди, – прозвучало в голове.

И это тоже не был "голос" Королевы Мэй!

Судорожно сцепив руки на животе и глядя вниз, я мелкими шажками двинулась в сторону Короля Фолка, для чего пришлось обойти неподвижную фигуру на полу. Чем ближе я подходила, тем сильнее было ощущение пристального разглядывания, в котором присутствовал странный оттенок непристойности.

Как будто чьи-то мерзкие руки или, может быть, лапы бесцеремонно раздевали и щупали меня. В нескольких шагах от Короля Фолка я замерла, не видя ничего, кроме грязного пола.

Потом я "услышала" что-то вроде удовлетворенного смешка и вслед за тем знакомый голос Королевы Мэй у меня в голове произнес:

– Подойдите ко мне, вы, оба, – я попятилась, заметив краем глаза, что дикарь встает, не поднимая, однако, головы. Когда я оказалась рядом с Королевой, она снова "заговорила". – Младшая самка моего гнезда по имени Марта, – что-то такое почудилось Мне в ее "голосе" особенное; может быть, некоторый оттенок торжественности? Как бы то ни было, меня вдруг начала бить дрожь. – Я дарю тебя этому самцу по имени Ноа-ноа из гнезда моего сына, Короля Леву. Будь готова завтра утром отправиться вместе с ним в Селение У Горячей Воды, – ходили слухи, что на той стороне острова есть озера с горячими подземными источниками; значит, это правда. – Сейчас можешь вернуться в свое гнездо и скажи старшему самцу по имени Лесс, чтобы он пришел сюда и забрал в обмен на тебя одно из животных, которых прислал Король Леву. Пусть возьмет самку и не забывает, что это очень ценное животное. Старший самец моего гнезда отвечает за него головой.

Перед глазами все поплыло, я покачнулась и едва не упала. Чернокожий дикарь схватил меня за руку и потянул к полу; наверно, снова собрался рухнуть на колени, на этот раз в знак благодарности, и хотел, чтобы я сделала то же самое. Вообразил, видно, что теперь, раз я стала его собственностью, то должна во всем ему подчиняться. Я вырвалась и бросилась бежать. Как вихрь, прогрохотала по ступеням, едва не сшибла с ног Клару, выскочила на улицу и помчалась к своему дому. В голове билось лишь: "Все кончено, все кончено, все кончено".

Отец и мама с Кумой на руках стояли у калитки, глядя на меня с выражением тревоги в глазах. Я, однако, остановилась лишь на мгновение и крикнула, обращаясь к отцу:

– Иди к дому Короля Фолка и забери там… – Я хотела, как и Королева Мэй, сказать "животное", но внезапно отдельные кусочки мозаики сложились вместе, образовав законченную картину. Утренние слова Блая о том, что он видел на улице корову; бедняга, а ему еще никто не поверил. Рев, который я услышала, оказавшись во дворе Короля Фолка; мычание, вот как он называется! То, о чем шептались Бей с женой, пока я дожидалась в их зале приказания подняться наверх. Мгновенно все встало на свои места, и до меня, наконец, дошло, о каком животном идет речь, -… корову, которую тебе дарят в обмен на дочь!

Оба они буквально остолбенели, вытаращив глаза, а я понеслась дальше. Позади послышались крики, но это меня не остановило. Я бежала, точно за мной дикий зверь гнался. Потеряла одну сандалию, сбросила вторую.

Длинное платье мешалось, путаясь в ногах, и я высоко подняла подол. За оградами некоторых домов мелькали испуганные лица, и, словно природа откликнулась на чувство гнева и обиды, клокотавшее в моей груди, где-то вдалеке грохотал гром.

Не знаю, почему, но я в точности повторила тот путь, который мы вчера проделали с Антаром. Сбежала с террасы, на которой стоит город, пронеслась по берегу, где почему-то толпились люди. Промелькнули обращенные ко мне удивленные лица и вот уже я свернула к лагуне Очень Большого Крокодила. Вошла в море, обогнула скалу Вилли и остановилась, лишь углубившись в темный грот.

 

– 4

Я стояла, с трудом переводя дыхание. Вода в гроте заметно поднялась по сравнению со вчерашним и сейчас доходила мне почти до груди, но я не обращала на это ни малейшего внимания. Дыхание медленно успокаивалось, слезы застилали глаза, но никак не хотели пролиться.

Я медленно побрела вглубь скалы по извилистому, залитому водой ходу, в конце концов выбралась на сухое место и упала на песок. К этому моменту мне стало совершенно ясно, что жизнь моя окончена.

Не могло быть и речи о том, чтобы и впрямь отправиться с этим дикарем на другой конец острова и стать его… Кем? Женой? Наложницей? А может, и не только его, но и всего племени? Покинуть наш город, навсегда расстаться с родными, со всем, к чему я привыкла с детства, оказаться среди чужих и наверняка враждебно настроенных людей. Да даже если и не враждебно – главное, что во всех отношениях совершенно других. Меня передергивало от отвращения при одном воспоминании о прикосновении этого варвара, о том, как от него разило; мысль о физической близости с ним была просто невыносима. Подчиниться приказу Королевы Мэй для меня означало все равно что умереть; нет, это было гораздо хуже смерти.

Но не могло быть и речи о том, чтобы сбежать – тогда пострадали бы мои родные. Да и куда бежать-то?

Нет, это тоже исключалось. Значит – или "неотвратимое наказание", в случае, если я просто откажусь подчиниться Королеве Мэй, или… самоубийство. Никакого другого выхода я не видела.

На мгновение, правда, мелькнула и вовсе безумная мысль – убить дикаря. Но, во-первых, я знала, что не смогу этого сделать. Не только потому, что это означало бы нарушить одну из заповедей божьих, совершить смертный грех, навсегда загубить свою душу, но просто – не смогу, и все. А во-вторых, даже если бы и смогла, это не спасло бы меня от гибели. Убийство одного человека другим Пауки всегда расценивали как едва ли не самое тяжкое преступление. Если хотя бы на мгновение предположить, что я решилась и даже сумела бы его осуществить, а потом еще у меня хватило бы духу делать вид, будто я тут не при чем, Королеве Мэй стоило лишь покопаться у меня в голове, чтобы понять, кто это сделал.

Потом я вспомнила об Антаре, и тут, наконец, слезы полились рекой. Я оплакивала нашу несостоявшуюся совместную жизнь, детей, которых у нас никогда не будет. Сейчас больше не имело смысла кривить душой, и я впервые призналась себе, что уже давно люблю его, такого красивого, сильного, умного – не чета этому тупому и вонючему страшилищу, которому Королева Мэй "подарила" меня.

Сердце разрывалось от горя и безысходности; каково это, оказаться на пороге смерти всего в шестнадцать лет? Да, уж если Шалтаю-Болтаю не повезло свалиться со стены и разбиться, то никто, никакими силами не сможет его собрать.

Потом рыдания затихли, я впала в состояние оцепенения. Вспомнилось, как безумный звонарь Фидель вчера толковал о долгой дороге на тот свет и о том, что я вернусь, чтобы проводить его. Не знаю, что там насчет дороги и возвращения, но главное он уловил верно. Выходит, его пророчества не так уж и бессмысленны. Внутри меня все словно замерло, жизнь остановилась. Не хотелось ни о чем думать; да и стоило ли? Вряд ли у меня хватит духу самой лишить себя жизни.

Наверно, нужно просто прийти к Королеве Мэй и сказать, что я не могу выполнить ее приказание.

Говорят, паучий яд действует быстро; я не буду долго мучиться. Но как страшно, господи, как страшно…

 

– 5

Внезапно земля под ногами содрогнулась, и только тут до меня дошло, что уже некоторое время я слышу странный, грозный гул.

Я встала, побрела обратно и через несколько шагов с удивлением обнаружила, что вода, совсем недавно заполняющая подземный грот до уровня груди, куда-то исчезла, обнажив каменистое дно. Я заторопилась, выскочила наружу и пораженно замерла.

И вчера вслед за Антаром, и сегодня в грот я заходила с моря, но сейчас, прямо у меня на глазах, оно отступало. Не так, как это происходит во время отлива – спокойно и неторопливо – а внезапными, быстрыми рывками. Как если бы поверхность моря была одеялом, и какой-то великан, стоя далеко от острова, на глубине, резкими движениями стягивал это "одеяло" на себя. Уходя, вода пенилась между прибрежными валунами, и все это сопровождалось свистом и ужасающим буханьем, как будто с каждым рывком "одеяла" где-то раз за разом бил гигантский молот.

Внутренняя часть бухты обнажилась за считанные мгновения, стали видны подводные шхеры, скалы и всякий мусор. Повсюду колыхались водоросли, тысячи крабов разбегались во все стороны в поисках укрытия, и прямо рядом со мной огромный спрут обхватил щупальцами выступ скалы, пытаясь удержаться на месте. Но самое ужасное было то, что уходящее море уносило на себе три каноэ, в которых находились люди.

Я оглянулась. Весь город, казалось, высыпал на берег. Некоторые стояли на крышах лодочных сараев, другие метались по прибрежному песку. Все размахивали руками и, похоже, кричали, но чудовищный гул мешал что-либо расслышать. Часть людей – в основном, женщины с маленькими детьми – стояли на террасе, наверно, из предосторожности. Подняв взгляд, я заметила вдали, за тем концом города, который обращен к суше, цепочку темных пятен, медленно поднимающихся на скалу, которую мы называем Эй, Постой-ка; они хорошо выделялись на фоне зелени. За сотни лет ветер прогрыз в горной породе этой скалы большую пещеру, из которой открывается прекрасный вид и на город, и на океан. Это, конечно, были Пауки; наверно, они решили, что, раз такое творится, даже в городе оставаться небезопасно и лучше забраться куда-нибудь повыше.

Что происходит? И у кого хватило мозгов отправиться сегодня в море, несмотря на сильное волнение? Не иначе, как у наших охотников за подводными сокровищами, им никакая непогода не помеха.

Внезапно одна мысль медленно проплыла в глубине сознания. Вот оно, решение всех моих проблем. Что бы ни случилось с морем, оно, конечно, вернется; и можно себе представить, каким сокрушительным будет это возвращение. Нужно просто оставаться здесь, не трогаться с места и… Это даже лучше, чем объясняться с Королевой Мэй, а потом выслушивать ее приговор и ждать, пока паучьи челюсти прокусят шею, вводя в кровь смертоносный яд. Я снова почувствовала, что меня сотрясает дрожь. Только бы устоять, только бы не позволить инстинкту самосохранения возобладать над собой, не броситься обратно по подземному ходу и дальше вверх, туда, куда морю не добраться. Только бы все время помнить о том, что меня ожидает, если я струшу и не смогу справиться с собой.

Прошло, наверно, минут десять после того, как из бухты ушла вся вода, унося на себе людей в лодках. Было видно, как они гребли в сторону берега, но не очень энергично, и все время поглядывали назад; они понимали, конечно, что по такой низкой воде им к самому берегу не подойти. Значит, оставалось ждать одного – когда море начнет возвращаться.

И вот, наконец, это произошло. Внезапно у горизонта возникла узкая темная полоска, которая вскоре превратилась в невысокий барьер, медленно двигающийся в сторону берега; в первые мгновения все выглядело совсем нестрашно. Однако спустя считанные секунды это уже была сверкающая зеленая стена, такая неправдоподобно огромная, что казалось, будто весь океан надвигается на наш несчастный остров, стремясь захлестнуть его.

Волна неумолимо приближалась.

Вблизи стало ясно, что она достигает в высоту не меньше двадцати метров и на всем своем протяжении увенчана кудрявым белопенным гребнем. И как только такое огромное количество воды смогло подняться прямо посреди океана? Но страшнее и непонятнее всего был даже не сам вид этой стены, не оглушительный грохот, которым сопровождалось ее приближение, а совершенно невероятное зрелище двигавшейся перед волной воронки, в которой с огромной скоростью крутились в водовороте обломки скал и плавник.

И вот гигантская стена настигла лодки и подняла их ввысь. На мгновение они почти вертикально встали на воде, а затем с бешеной скоростью ринулись вниз. Их швыряло из стороны в сторону, точно щепки, и стремительно несло к берегу. Каково же было тем несчастным, что сейчас находились там? Внезапно две лодки перевернуло и бросило на прибрежные камни, а третью выкинуло в кусты неподалеку от лодочных сараев. Странно, но, приблизившись к берегу, волна как будто сплющилась и выглядела уже не столь грозно. Скорее, она напоминала гигантского спрута, раскинувшего во все стороны свои жадные щупальца. Тем не менее, вода хлынула на берег, и люди бросились врассыпную.

Она затопила и грот, где я стояла. И, конечно же, я побежала от неё, начисто позабыв о своих намерениях. Нет, не позабыв. Просто страх умереть сейчас, вот в это самое мгновение, оказался сильнее страха более поздней гибели. Однако вода недолго гналась за мной по пятам. Очень быстро напор ее иссяк, а потом она и вовсе снова начала отступать. Я побежала следом за ней и вернулась к выходу из грота.

Люди, выброшенные из лодок, пытались выбраться на сушу. Другие, обвязавшись веревками, закрепленными за деревья, бежали им навстречу, помогали подняться, тащили за собой, а иногда и на себе. Отступая, и тех, и других волна снова поволокла за собой в океан, и им приходилось прикладывать бешеные усилия, чтобы удержаться. Некоторым это не удалось; видно было, как вода уносит их на себе. Один из лодочных сараев снесло, разметав его на доски. По скользкой тропе, хватаясь друг за друга, кусты и камни, карабкались те, кто сумел спастись. Волна отступила, но недалеко, и со стороны моря ее уже подпирал новый вал, еще более грозный, чем первый.

Грохот стоял такой, что, казалось, вот-вот лопнут барабанные перепонки.

Как завороженная, я замерла у самого входа в грот, не сводя взгляда со второй водяной стены, медленно наползающей на берег, как вдруг кто-то схватил меня за руку и потащил за собой в глубину подземного хода. Это был, конечно, Антар.

Он бежал, как сумасшедший, ни разу не обернувшись и в полном молчании; впрочем, из-за грохота я все равно не расслышала бы ни слова. Наконец, задыхаясь, мы домчались до вершины скалы, выбрались наружу и повернулись в сторону города. Антар обхватил меня за плечи, заставил лечь на скалу и прижал мою голову к земле.

Вторая волна уже обрушилась на берег и сейчас снова откатывалась обратно. Но на этот раз она затопила даже террасу, на которой стоял город! Всегда считалось, что такое вообще невозможно; никаких упоминаний о чем-либо подобном в нашей истории не было.

Крайние дома смыло; повсюду валялись деревья, сломанные, точно тонкие прутики; несколько лодок размолотило в щепы; огромные пласты земли со склона террасы обвалились, придавив людей, и обломок упавшей скалы перегородил вход в бухту. Наверно, оттого, что в море попало много глины, вода окрасилась в красновато-бурый цвет. Дул сильный ветер и вдобавок начался дождь.

Да, обостренное чувство опасности не подвело Пауков и на этот раз. Хорошо хоть, что вторая гигантская волна оказалась, по-видимому, и последней. Во всяком случае, сейчас перед нами расстилалось обычное штормовое море, которое, как это часто бывает во время дождя, уже начал затягивать густой туман. Разве что по волнам плавало гораздо больше разных обломков и мусора, чем это обычно бывает даже во время самого сильного шторма.

– Что… это… было? – с трудом переводя дыхание, спросила я.

– Старики говорят… землетрясение… Где-то там… в океане, – тоже тяжело дыша, ответил Антар.

– Землетрясение? Разве в наше время такое бывает?

Многочисленные землетрясения и извержения подводных вулканов происходили вскоре после того, как случилась Беда; но не позже.

Во всяком случае, в наших преданиях о них не упоминалось ни разу.

– Значит, бывает, – сказал Антар. Я попыталась сесть, но он снова придавил меня к скале. – Лежи. Не нужно, чтобы нас видели.

Я хотела спросить, почему, но тут же забыла об этом, пытаясь найти взглядом свой дом. По счастью, он находился довольно далеко от края террасы и, по-видимому, не пострадал. Во дворе суетились люди, но кто именно и что они делали, на таком расстоянии разглядеть не удалось. Вода затопила даже площадь "под колоколом". Хотя где теперь этот колокол? Может, и его унесло. Разбитые скамейки и планка, на которой он висел, валялись неподалеку, а якоря вообще видно не было из-за веток дерева, упавшего как раз на то место, где он обычно лежал.

– Вот это да! – сказал Антар, не сводя взгляда с места причала, который больше всего напоминал сейчас поле брани. – Интересно, уцелела ли моя лодка? Ладно, полезли внутрь, а то что-то холодно становится.

Он проворно нырнул в расселину, из которой мы только что вылезли, и протянул мне руки.

 

– 6

Немного пройдя в глубину хода, чтобы нас не захлестывало все усиливающимся дождем, мы сели, стуча зубами и тесно прижавшись друг к другу.

– Ну вот, переждем тут до ночи, – сказал Антар, – а потом поплывем. Если, конечно, мою лодку не разбило или не унесло. Но вроде бы не должно, я припрятал ее в глубине пещеры.

– Ку… Куда поплывем? – спросила я, сотрясаясь от крупной дрожи.

– На остров, который я вчера тебе показывал, куда же еще?

Я отшатнулась.

– Ты с ума сошел? А что будет с нашими?

– Ничего не будет, – уверенно заявил он. – Ты что, еще ничего не поняла? Видела, сколько народу утонуло? Вот и про нас подумают то же самое…

И только теперь я внезапно осознала, что его слова означают лично для меня. Словно ослепительный свет озарил темную сырую пещеру; я почувствовала, как жизнь снова возвращается ко мне. Обняла Антара и крепко прижалась к его груди.

– Антар… Антар… – Боже, какое счастье, что он у меня есть! Как приятно ощущать надежное тепло его сильного тела! Как прекрасно снова жить, а не обдумывать, каким способом легче умереть! – Ты знаешь? Наши рассказали тебе? Королева Мэй подарила меня этому мерзкому дикарю… В обмен на корову… Завтра утром он должен был увезти меня на ту сторону острова… Я хотела умереть, хотела, чтобы волна унесла меня в море, но не смогла заставить себя…

– Дурочка, вот дурочка! – сказал он, гладя мои волосы. – Как тебе такое могло прийти в голову? Разве ты не знаешь, что самоубийство – большой грех?

– А что было делать?

– Для начала – не убегать от меня. Я, когда все узнал, кинулся на поиски, но ты как сквозь землю провалилась. Хорошо хоть, что вовремя успел, а то со страху ты и вправду могла бы… того…

– Не убегать от тебя. А чем бы ты мне помог, интересно? – я уже отчасти пришла в себя и отодвинулась от него.

– Ну, все, кроме тебя, знают, что одна голова хорошо, а две лучше. И вообще, бороться нужно до конца. Понимаешь? До самого конца, даже если кажется, что сопротивляться бессмысленно. Потому что смерть – это… Это то единственное место, откуда нет возврата. Все остальное, – он махнул рукой, – поправимо.

Я удивленно посмотрела не него. Антар, вообще-то, не слишком склонен рассуждать на отвлеченные темы, даже не очень любит читать, за что я в глубине души всегда смотрела на него немного сверху вниз. А тут вдруг вон как заговорил.

И, главное, чувствовалось, что это не просто слова, что, в случае чего, он и сам будет бороться до последнего. – Как думаешь, много людей погибло? – спросила я спустя некоторое время.

Он пожал плечами.

– Трудно сказать… Десятка два, может быть.

– Да ты что? Хотя… Ведь волна захлестнула даже город. Знаешь, Антар, ужасно, что такое несчастье оборачивается спасеньем для меня. От этой мысли делается как-то не по себе.

– Ну, не начинай, пожалуйста, – проворчал он. – Ведь не ты вызвала это землетрясение, верно? Не ты виновата в том, что люди погибли. Что же плохого, если ты просто воспользуешься обстоятельствами? Помнишь, в этой книжке… моей любимой… как ее? Ну, про того парня, которого оклеветали, и он чуть ли не всю свою молодость проторчал в тюрьме.

– Граф Монтекристо.

Вряд ли Антар имел основания называть эту книгу "своей любимой"; когда так говорят, предполагается, что есть и другие, нелюбимые. А между тем, она была чуть ли не единственной, которую он прочел от корки до корки.

– Вот-вот. Помнишь, как он, в конце концов, все-таки сумел сбежать из крепости? Воспользовался смертью другого такого же бедолаги. Своего друга, между прочим…

Он еще что-то говорил в том же духе, но я почти не слушала его. Восторг первых мгновений прошел, меня снова начали терзать всяческие сомнения и страхи.

– Знаешь что, Антар, – задумчиво произнесла я, когда он смолк, решив, по-видимому, что убедил меня. – Знаешь что… Конечно, теперь мне деваться некуда, придется плыть с тобой. Но я с места не сдвинусь, пока не буду уверена, что с моими родными все в порядке. Иначе мне… Иначе я буду все время думать – а вдруг Королева Мэй каким-то образом узнала, что я жива, и сожрала их? Нет, ни за что! Не хочу, чтобы они расплачивались за меня. А тебя разве это не беспокоит? Вот что. По-моему, нужно задержаться еще хотя бы на сутки.

Я думала, он начнет спорить, и снова не угадала. После длительного молчания – я уж было решила, что он, как обычно, пропустил мои слова мимо ушей – Антар медленно заговорил:

– По правде говоря, я и сам об этом подумывал. Неизвестно, что нас там ожидает, на этом острове. Нужно некоторые вещички прихватить. Теплую одежду. И еду. У меня в пещере, где лодка стоит, кое-что припрятано, но мало… Вот только как?

– Что – как?

– Как пробраться в дом, чтобы никто этого не заметил? Ведь вся соль в том, чтобы нас считали погибшими. Все, в том числе и родные, иначе эти чертовы пауки, чтоб им провалиться, начнут рыться у них в головах и, конечно, докопаются до истины. Вот тогда нашим уж точно несдобровать…

– Не ругайся, Антар.

– Ненавижу этих мерзких тварей! Ненавижу! – он сказал это с такой страстью, что я удивилась.

За что? За что он-то их ненавидит?

Казалось бы, скорее я должна испытывать подобные чувства. Но нет. Несмотря на все, что со мной произошло, ненависти к ним в моем сердце не было.

Грусть, сожаление, даже обида – хотя какой смысл обижаться на тех, кто не ведает, что творит? – но не ненависть. Я по-прежнему не сомневалась, что Пауки не желали нам зла; напротив, совершенно искренне хотели как лучше. И в целом у них все так и получалось.

Просто были некоторые мелочи, которых они не понимали и поэтому не учитывали. К примеру, что девушке небезразлично, за кого выходить замуж.

Может, у них самих дело обстоит совсем наоборот? Может, паучихе все равно, кто отец ее паучат? Не знаю.

Но Королева Мэй "подарила" меня чернокожему дикарю вовсе не потому, что хотела причинить зло ему или мне, в этом я почему-то была уверена.

– Может, тебе имеет смысл попробовать пробраться домой ночью? – сказала я, возвращаясь к нашему разговору.

– Да, наверно. Хотя вообще-то есть один человечек, который может мне помочь. И знаешь, кто это?

Я покачала головой.

– Инес. Да, да, не удивляйся. Она умеет делать так, что пауки не в состоянии "услышать", о чем она на самом деле думает. Но удастся мне ее перехватить, нет? И сумеет ли она принести то, что нам нужно, и так, чтобы никто ничего не заметил? Хотя сейчас, может, и сумеет. Внизу, я думаю, ужасная суматоха… Ладно. Пошли в мою пещеру, – он встал, взял меня за руку и повел за собой вглубь горы, продолжая негромко говорить. Там есть кое-какая одежда и можно будет даже огонь развести. Сейчас посидим, отдохнем, а ближе к ночи я схожу домой. Принесу вещи и послушаю, что говорят. Да, и вот еще что. Без меня сиди тут тихо и не вздумай соваться на вершину Веревки, как бы тебя там не увидели.

– Что я, сама не понимаю?

– Надеюсь, что понимаешь. Я потом покажу тебе одно место, откуда тоже неплохо виден город, но зато тебя там никто не разглядит. Просто небольшая щель в скале. Кстати, нужно будет непременно захватить с собой "очки"…

– Бинокль, – поправила его я.

– Что?

– Эта штука называется бинокль, я вспомнила.

– Да? А, ну ладно. Вот, пришли.

 

– 7

Завернувшись в куртку Антара, я лежала на дне каноэ, куда он постелил плотный кусок паучьего шелка.

От костра остались лишь еле тлеющие, подернутые пеплом угольки, но тепло ощущалось даже сейчас. Пещера оказалась маленькой и имела два выхода. Один – вглубь горы, именно этим путем мы пришли; другой открывался на песчаный берег и дальше в море. Сейчас этот выход был задвинут большим камнем.

Антар расколол пару кокосовых орехов, мы перекусили. Потом вздремнули немного, а потом он ушел. Теперь я лежала, дожидаясь его и прислушиваясь к каждому шороху.

Как он сказал?

Неизвестно, что нас там ожидает, на этом острове. Действительно. Я понимаю – что бы там ни случилось, в глубине души он счастлив. Его мечта близка к осуществлению. Им владеет исследовательский зуд, ну и, конечно, он хочет спасти меня и не видит для этого другого выхода.

И все же, если отбросить в сторону радости искателя приключений, какие у нас основания думать, будто тот далекий остров – в самом деле выход?

Там тоже могут оказаться Пауки, и кто знает, какие они? Может, в сто раз хуже наших.

Там могут оказаться дикари, вроде моего "жениха", о котором я не могла вспоминать без содрогания.

А если там нет ни Пауков, ни дикарей, во что верилось с трудом, то там наверняка есть дикие звери.

Да мало ли что нас ждет на этом острове… К примеру, там может вообще не оказаться пресной воды. И что тогда? Медленно умирать от жажды? Отправиться на поиски еще одного острова?

Ох, лучше не думать – все равно, деваться-то некуда.

Как бы то ни было, прежняя жизнь для меня кончена, это ясно.

Не будет больше Встреч "у якоря". Я так и не узнаю, что случилось дальше с героями романа Сары, если она вообще уцелела во время этого ужасного шквала. Может быть, я никогда больше не увижу маму и других своих родных. И книги… Господи, вот чего на том острове наверняка нет. Это просто чудо, что книги сохранились у нас; чудо, которое произошло лишь потому, что мы были потомками людей цивилизованных, которые безо всякого принуждения уединились на этом острове. Поскольку они собирались провести здесь свою жизнь, то захватили с собой то, что было им дорого. В том числе, и книги, которые, видимо, играли в их жизни немалую роль, судя по тому, сколько их уцелело, несмотря на все катаклизмы. Что, интересно, подтолкнуло этих людей к тому, чтобы запереть себя на нашем острове, уйти в добровольное изгнание? Подумать только, весь огромный, прекрасный мир был в их распоряжении, а они взяли и повернулись к нему спиной, спрятались на крошечном, затерянном в океане острове, где, как нетрудно догадаться, жизнь была гораздо более необустроенной и скучной, чем во многих других местах Земли. Впрочем, может быть, мир к тому времени был не так уж и прекрасен, раз они решились на такой шаг. Недаром ведь вскоре разразилась Беда.

В прежние времена люди жили по всей Земле; значит, и на других островах тоже. Однако о них я знала очень мало. Но кто бы они ни были, дикари или цивилизованные люди, сейчас там, скорее всего, никто не уцелел. Иначе почему за все эти долгие годы наши рыбаки никого не встречали в море? Почему никто к нам ни разу не приплыл? Вот разве что у них есть свои Пауки, которые, как и наши, далеко от себя своих слуг не отпускают?

Да, по всему выходило, что для нас с Антаром это был бы далеко не самый худший вариант – если бы на том острове действительно не оказалось людей.

Еще я думала, как ни странно, о коровах. Уж не знаю, как они впервые попали на остров; скорее всего, их тоже завезли сюда наши предки. Дикари прежде никогда не разводили коров и даже, по-моему, в глаза их не видели.

Им очень приглянулись эти неприхотливые животные, от которых можно было без особых усилий получать и мясо, и молоко. Они начали угонять коров, и это стало одной из причин раздоров между ними и нашими предками. Кончилось тем, что у нас в городе коров не осталось вовсе, а на той стороне острова, выходит, они сохранились.

Я же говорю – у Королевы Мэй не было ничего плохого на уме. Скорее всего, она просто хотела, чтобы и мы снова начали разводить коров. Ну, а чтобы дикари не слишком огорчались из-за потери нескольких драгоценных животных, было решено подарить им белую женщину. Тоже, так сказать, на развод. И эта "честь" выпала на мою долю.

Антар вернулся поздно ночью, я даже начала волноваться. Промок весь насквозь, даже зубами стучал от холода. Уверял, что никто его не видел. Он стянул у кого-то двух копченых куриц и десяток яиц; правда, пару из них разбил по дороге. Только увидев куриц и ощутив их аромат, я поняла, насколько голодна; у меня буквально слюнки потекли.

Антар снова развел костер, мы придвинулись к нему поближе и быстренько разделались с одной курицей; вторую решили оставить на завтра. Кроме еды, он принес много разных нужных вещей – и очень грустные новости.

Все родные Антара уцелели, а вот мой брат Пит погиб; тело еле-еле вытащили из-под обломка скалы, который упал в бухте и буквально расплющил его. Бедная мама! Она одновременно потеряла двух детей, ведь и я тоже считаюсь погибшей. И не было никакой возможности успокоить ее хотя бы на этот счет. Всего в городе погибло восемь человек; это те, чьи тела обнаружили. И еще семь, по-видимому, смыло гигантской волной. Были и раненые; кого-то ударило о камни, кого-то придавило обрушившимся пластом глины, а бедняжке Тараре обломком дерева выбило глаз. Она была на год старше меня и жила через дом от нас; мы с ней с детства дружили.

Волна, захлестнув террасу, полностью разрушила три дома, и еще пять-шесть пострадали, но не так сильно. Все лодочные сараи и большую часть каноэ разбило в щепы.

Одно было хорошо – похоже, в отношении нас с Антаром у Пауков не возникло ни малейших подозрений. Единственной, с кем он виделся и кто знал теперь о том, что мы уцелели, была Инес, и она заверила Антара, что у Пауков даже в мыслях нет ничего подобного.

Меня беспокоило, что Антар рассказал ей о нас; все-таки, ребенок, вдруг проболтается? Но он убежденно заявил, что, дескать, нет, ни за что.

– Инес пауков ненавидит еще посильнее, чем я, – даже с какой-то гордостью в голосе объявил он. И она такая… Ну, в общем, ей можно доверять, даром что маленькая. С нами просилась. Пришлось пообещать, что мы потом вернемся за ней. Когда обживемся там. Надо будет и вправду что-нибудь придумать, чтобы вызволить ее.

– Ты что, думаешь, мы сможем вернуться? – тут же встрепенулась я.

Он пожал плечами.

– Почему бы и нет? – голос у него, однако, звучал не слишком уверенно. Если действовать с умом и… И, главное, если нам повезет и на этом острове все окажется в порядке. Ладно, поживем – увидим. А сейчас давай-ка спать.

 

– 8

Весь следующий день мы просидели в пещере. Тихо, как мышки. День был солнечный, но не жаркий. Море лежало спокойное и ласковое, точно это не оно вчера бушевало и ярилось.

Я сняла свое замызганное платье и переоделась в старые штаны и рубашку Ланты, сестры Антара. Они оказались мне даже чуть-чуть велики, хотя Ланта на два года младше меня; однако она пошла в его мать, а та женщина очень крупная.

Антар показал мне щель, откуда в бинокль город был виден как на ладони. Люди разбирали завалы, стаскивали в кучи разбросанные обломки, искали потерянные вещи. Наскоро сколотили пару домиков и установили их на сваях вместо снесенных уборных.

За городом, там, где начинался лес, уже расчищали площадки и рубили деревья, собираясь строить новые дома вместо разрушенных. В бухте вдоль берега ходили с баграми люди, искали утопленников. Но, по-моему, никого не нашли.

Взгляд мой все время возвращался к нашему дому. Я видела маму – так, точно она стояла в двух шагах передо мной. С совершенно убитым, потерянным выражением лица она без конца сновала то в дом, то обратно. Кто теперь будет помогать ей с Кумой? Блай и Вандер не бегали, не баловались и вообще почти не выходили из дома. Отец с расстроенным, хмурым лицом сколачивал во дворе гроб.

Один раз из дома вышла Королева Мэй, но очень быстро вернулась. Я старалась не разглядывать ее чересчур пристально; меня не покидало ощущение, что она может почувствовать мой взгляд.

– Интересно, а где корова? – спросила я Антара после того, как обшарив взглядом весь наш двор, не увидела ничего похожего на нее.

– Вон, вон она, видишь? – он повернул меня, заставив посмотреть совсем в другую сторону. Твоему бывшему "жениху"… – я изо всех сил двинула Антара локтем, но грудь у него была, точно каменная; только руку себе отшибла. Ладно, ладно, ты что, шуток не понимаешь? Ну вот, этому дикарю вместо тебя "подарили" Зелу. Такая, лохматая… Помнишь ее? – я кивнула с хмурым видом, испытав очередной укол совести. Из гнезда Королевы Туты. Вот, и корова теперь у них, значит.

Корова стояла на траве посреди двора; увидев точно совсем рядом мерно жующие челюсти, я вздрогнула. Ноздри у нее раздувались, изо рта тянулась ниточка слюны, и вообще вид был довольно свирепый. И какая большая! Огромные глаза с поволокой смотрели, однако, кротко и печально. Корова была черно-белая, как и говорил Блай, и совсем не такая, какой я себе ее представляла. Почему-то мне казалось, что она должна быть лишь чуть покрупнее козочки.

Бедная Зела. Значит, теперь ей придется вместо меня навсегда отправиться вместе с дикарем на ту сторону острова. Да, можно было догадаться, что Пауки не откажутся от своего намерения, и, если одна невеста "утонула", тут же найдут ей замену.

Антар посмотрел на меня и покачал головой.

– Не заводись, – сказал он, словно прочтя мои мысли; а может, понял что-то по выражению лица. Это все не ты придумала, так что нечего себя винить. Или, может, пойдешь и объявишься, чтобы спасти бедняжку Зелу? Нет? Ну, то-то. Кстати, для нее это наверняка не самый плохой вариант. На такой блуднице ни один нормальный парень не женится. Все правильно, но мне-то все равно было ужасно не по себе. Конечно, о Зеле и впрямь идет дурная слава; говорят, она ни одного мужчины не пропускает, даже к малолеткам пристает.

Бедняга Пит, к примеру, еще в прошлом году перед ней не устоял. Они встречались у нас в сарае, среди охапок сена, прямо рядом с козами и курами; ничего лучше, видно, придумать не смогли. Наш дурачок – господи, мир праху его! – так влюбился, что поначалу даже что-то там лепетал о женитьбе. Но потом, правда, унялся, потому что Зела быстро переключилась с него на старого Уорри, у которого уже внуки есть. Разнообразия захотелось, наверно. Однако, блудница там она или не блудница, но я очень хорошо представляла, какие чувства ее сейчас обуревают. И еще на одно землетрясение Зела вряд ли может рассчитывать.

Тем не менее позднее, уже ближе к вечеру, ей удалось меня и удивить, и успокоить. Я увидела в бинокль, как она вышла из дома и принялась развешивать во дворе выстиранное белье. Вид у нее при этом был взволнованный, но отнюдь не грустный. У калитки остановилась соседка и, по-видимому, сказала ей что-то. А Зела в ответ засмеялась! Я отчетливо видела ее блескучие светло-карие глаза, щеки, густо усыпанные веснушками, шапку мелко вьющихся рыжих волос и растянутый в улыбке большой рот.

Ну и чудеса! Но на душе у меня стало немного полегче.

 

– 9

Мы отплыли от острова глубокой ночью. На небе сияла огромная, слегка обкусанная с одного бока луна, не затененная ни единым облачком. Стояла совершенно безветренная погода, по черной, ровной глади океана протянулась серебряная дорожка. Она как будто указывала нам путь – каноэ скользило точно вдоль нее, почти совершенно бесшумно, если не считать тихих всплесков воды и скрипа уключин. Серебряные капли срывались с весел, вода слабо светилась, океан пугал своей безбрежностью, своей чужеродностью – и завораживал.

Удивительно, но я, выросшая на его берегу, никогда прежде не обращала особого внимания на запах океана; или, может быть, он так сильно ощущается только ночью? Это был запах соли и водорослей, рыбы и еще чего-то жуткого, затаившегося на глубине. Казалось, за нами наблюдают сотни глаз – и отнюдь не дружелюбных. Чувствовалось, что океан ночью не спит; он живет своей жизнью, в которой, как это ни странно, ощущается отчетливый привкус смерти. Океан околдовывает и завораживает, словно гигантское чудовище, сопротивляться которому невозможно. В его тихом шепоте чудится потаенный смысл, волны отливают зеленью водорослей, которые колышутся, точно волосы бесчисленных утопленников, покоящихся на дне.

Помню, что я сильно наклонилась над бортом, всматриваясь в темные глубины, не в силах оторвать от них взгляда. Терпкий запах обволакивал меня со всех сторон. Океан манил к себе, притягивал; в нем таилась загадка, которую непременно хотелось разгадать. Казалось, еще чуть-чуть, и я пойму, о чем он шепчет, что скрывается в его мрачных глубинах…

– Закрой глаза! – голос Антара хлестнул меня, заставив непроизвольно зажмуриться. Не смотри на воду! Ночью, посреди океана, это может оказаться опасно. Я забыл тебя предупредить. Так и тянет прыгнуть в воду, да? Дед называл это болезнью моря.

– Какая еще болезнь? Глупости, никуда я прыгать не собираюсь…

– Ага, всем так кажется. Дед говорил, что болезнь моря дает человеку возможность почувствовать вечность, но нельзя позволять ей завладевать собой. Прошу тебя, не смотри больше на воду.

Почувствовать вечность. В этом что-то было. Антару удалось в очередной раз удивить меня.

Я еще немного посидела зажмурившись, а потом открыла глаза и оглянулась.

Наш остров уже почти растаял вдали; вскоре его темная громада стала неразличима на фоне черной морской глади.

Мы были одни в крохотной скорлупке посреди безбрежного, молчаливого, затаившегося океана. Родной дом остался позади, а впереди ждала неизвестность.