Мне дали собственный блестящий от смазки джип и предложили услуги водителя, но от его общества я отказался. Мне показалось, что впечатление создастся чересчур уж «корпоративное», если на встречу, где требовалось смирение, меня привезет личный шофер. Поэтому я отправился один через сосновый лес и заброшенные сады в сторону разбомбленного городка Рухи, где улицы были пусты и каждая серая стена в выщербинах от пуль. За городом после череды блокпостов, на которых скучающие грузинские солдаты махали мне проезжать, по ржавому железному мосту, выложенному гремящими стальными листами, я пересек реку Ингури. Следуя инструкции, я повернул на север вдоль берега, который вскоре превратился в ущелье слева от меня. Дорога поднималась в лесистые предгорья, и еще через десять минут я заметил два грузовика, ждавшие на обочине. Еще издалека видны крупные мужчины с автоматами через плечо, которые стояли, лениво прислонясь к машинам, а когда я приблизился, запрыгнули в кабины, и грузовики выехали на дорогу, так что один оказался впереди меня, другой – сзади. Это тоже было оговорено.

Мы тряслись по грунтовым дорогам, иногда пересекали вброд речушки, иногда сворачивали на проселки, а после снова выныривали на некогда асфальтированные шоссе. Мы ехали так долго, что в животе у меня заурчало: я пропустил ленч. Только тут до меня дошло, что я очень далеко от дома, и, чтобы приободрить себя, я похлопал по телефону в кармане, проверяя, что он на месте, – так, собираясь хорошенько ночью повеселиться, проверяешь перед выходом, в кармане ли ключи от квартиры. Много лет назад, когда друзья спросили, почему я пишу про рестораны, я ответил:

– Потому что это безопаснее, чем писать о войне.

И не шутил. Самое суровое задание, какое может выпасть ресторанному критику, это поесть в заведении на какой-нибудь дальней окраине Лондона, где подают кебаб, а мясо скорее тухнет, чем готовится. Даже учитывая историю с пищеварительной катастрофой Гарри Бреннана, наша профессия была безопасна и мне прекрасно подходила. Единственным героическим подвигом, который я мог в те времена совершить, это попробовать все до единого блюда в меню ресторана, которого удостоил собой знаменитый гастрономический справочник «Мишлен». И вот пожалуйста: я еду по абхазским предгорьям в сопровождении двух грузовиков, в которых сидят дюжие парни с автоматами. Я сам себе показался важной персоной и пожалел, что рядом нет Дженни, чтобы и на нее произвести впечатление.

Вскоре после полудня мы выехали на поляну, посреди которой стоял большой сарай из черных досок. Выбравшись из джипа, я оглянулся на эскорт за указаниями, что делать дальше. Мужчины из грузовиков не вышли, но один водитель махнул мне на дверь сарая, которая стояла настежь. Внутри, на сложенных уступами квадратных тюках соломы, освещенные только прямыми снопами света из дыр в заселенном голубями высоком потолке, сидели заложники. Как я и ожидал, их было всего четырнадцать: по большей части молодые, по большей части худые; мужчины с бородами, волосы женщин затянуты назад. Они выглядели скорее усталыми, чем напуганными. За тюками стояли козлы, а за ними меня ждал человек с округлыми плечами и большой квадратной головой, которую гнула книзу чаща буйных черных волос. Даже с такого расстояния я увидел, что рот у него напоминает японский садик камней – сплошь кривые обломанные зубы. Он походил на человека, способного большим пальцем сорвать крышку с пивной бутылки. В конце импровизированного стола сидела Эллен Питерсен в много карманной куртке – а кого еще ожидаешь увидеть в этом месте тюков с соломой и гнилых зубов? Она подняла бровь, словно говоря: «Ну вот и встретились» и снова уставилась в свой блокнот.

– Эллен, я не знал, что вы… – начал я.

Но она подняла глаза и тряхнула головой.

– Обращайтесь к Георгию, – просто сказала она, кивнув на нашего хозяина.

Я перевел на него взгляд, и он жестом предложил мне сесть на стул против него.

Наверное, я мог бы дословно пересказать вам, что говорил тогда, сидя в полумраке, в запахе вонючего скота и соломы, когда в балках у меня над головой били крыльями и гулькали голуби. Я мог бы описать мою речь о пороках экономического колониализма и грабительской добычи полезных ископаемых. Я мог бы даже изложить, что говорил о роли моей семьи в этой несправедливой игре, но истина в том, что все сказанное мной в тот день никого не интересовало. С тем же успехом я мог бы зачитывать список покупок.

В своей первой книге профессор Томас Шенк указывает: будет принято извинение или нет, зависит от эмоций извиняющегося, что как только диалог начался, никто не знает, во что он выльется. Фанаты Покаянного Подхода в различных дипломатических службах были от этого без ума, потому что в их профессии соглашение достигается еще до того, как ключевые фигуры сели за стол переговоров. Международные встречи на высшем уровне должны лишь придерживаться сценария. Извинение было особенным именно потому, что, предположительно, являлось импровизированной драмой, существующей лишь в данный момент и им порожденной.

На сей раз вышло иначе. Решение принять извинение или нет было принято задолго до начала церемонии. На самом деле оно, наверно, было принято еще до того, как мой самолет вылетел из Стамбула. Как это ни печально, я не подозревал ничего дурного до тех пор, пока сидевший напротив меня человек не положил на стол пухлый канцелярский конверт и не толкнул его ко мне дулом блестящего от смазки револьвера, который держал в правой руке.

Открыв конверт, я достал документы и как только начал их пролистывать, меня захлестнула знакомая волна ужаса, которую я помнил по детству и проваленным экзаменам.

– Вы должны мне поверить, я не знал…

Георгий постукивал по столу дулом пистолета.

– Три миллиона акций?… – сказал он голосом глубоким и настолько низким, что казалось, исходил из самого паха. – У тебя три миллиона акций «Кавказ-Нефтегазодобычи», а ты не знал?

Я поглядел на копии сертификатов акций, мысленно заставляя их развеяться в воздухе или стать чем-то другим.

– Приехал один человек и попросил меня подписать эти бумаги, я их подписал и…

– У тебя три миллиона акций? Три миллиона?

– Понимаю, понимаю, это уйма акций, и это моя подпись, и моя фамилия вот тут и вот тут…

Подняв револьвер, он ткнул им в мою сторону.

– Ты один из них! Ты наживаешься на нашей беде и приехал сюда сделать еще больше денег, и…

– Георгий!

Вскочив, Эллен перегнулась через стол, сжав его толстый локоть, будто чтобы удержать равновесие. Он поднял на нее взгляд и, медленно кивнув, сказал:

– Только пугаю.

– Думаю, мистер Бассет уже напуган, Георгий. Очень напуган.

Я начал снова просматривать бумаги, выискивая хоть что-нибудь, что доказало бы их поддельность, хотя уже осознал, что они подлинные. Судя по качеству печати – факсы. Я посмотрел на колонтитулы, ища указаний на то, кто и когда их послал, но там были только сплошные нули. Или машина была новой, или ее перегрузили. Положив документы на стол, я вытер вспотевшие ладони о брюки. Мне пришло в голову, что в разговоре со здоровяком, у которого плохие зубы и револьвер, наилучшей стратегией будет сдаться на его милость.

– Георгий, я повинен в глупости. Я не посмотрел, что подписываю, хотя следовало бы, поэтому мне очень, очень жаль, но тогда я еще не знал, что буду приносить вам извинения, и никто…

– Твои извинения ничего не стоят.

– Мне вполне понятно, как могло создаться такое впечатление. Но может быть… – Я поспешно перебирал в уме варианты: – Что, если нас обоих обманули? Может, кто-то пытается саботировать нашу встречу. Разве это так уж невероятно? – Я ощупью искал выход из ситуации, пытаясь погрести улики против меня под грудой слов.

– Кто? Кто этот человек?

– Не знаю. Может быть, если вы скажете, откуда у вас эти документы…

Он уставился на меня в упор, чем вынудил меня тут же отвести взгляд.

– Эллен, это вы дали ему…

– Вы же знаете, что я не могу открывать моих источников.

– Это заговор, Эллен. Мне ничего не известно. Я даже не знал, что мне принадлежит больше, чем одна акция, на которой я расписался сегодня утром.

– Вы не знали, что вам принадлежит три миллиона акций «Кавказ-Нефтегазодобыча»?

– Господи, Эллен, и вы туда же! Просто скажите, откуда у вас эти бумаги, и…

Встав, Георгий заставил меня умолкнуть, его деревянный стул скрипнул от облегчения.

– Хватит! – Он заткнул револьвер за ремень полотняных штанов. – Посмотрим, насколько твои богатые друзья хотят получить тебя назад.

За спиной я услышал возмущенное бормотание заложников и ни в чем не мог их винить. Даже мне было ясно, как это выглядит со стороны. Это был не лучший мой час. С каждой минутой я производил все менее и менее внушительное впечатление. Георгий направился к двери, и Эллен вскочила пойти за ним следом. Проходя мимо моего стула, она на секунду остановилась.

– Простите, Марк, я просто делаю свою работу.

– Как скажете.

Она пошла за Георгием, и я повернулся со стулом посмотреть им вслед. У двери Георгий остановился.

– Извини. Ты тоже.

– Что? – взвизгнула она.

– Ты тоже останешься. Так надо.

– Мы же договорились, Георгий. Мы же договорились, мать твою. Мы же договорились, догово…

Он пожал плечами, точно говоря: «Такова жизнь. День следует за ночью. Река спешит к морю. У меня за поясом пистолет. Ты останешься здесь».

Теперь мужчины, ждавшие в грузовиках, внесли в сарай одеяла и стальные коробы со знаком красного креста. Еще они принесли десяток штормовых фонарей. Сложив свою ношу посреди сарая, они вернулись к грузовикам, оставив Георгия одного.

– Потерпите еще немного, друзья мои.

С этими словами он запер за собой дверь. Мы слушали, как хлопают дверцы грузовиков, как кашляют дизельные моторы, и сидели молча, а шум удалялся, пока наконец его не заглушили деревья. Я опять взял со стола бумаги, надеясь, что их содержимое изменилось, но оно осталось прежним. Когда я снова поднял глаза, то увидел, что все в сарае не отрываясь смотрят на меня.

Я сказал:

– Извините?

Они покачали головами и отвернулись.