Когда солнце медленно катилось к горизонту, бросая на землю последние лучи, тени, обретающие очертания в сумерках, покидали укрытие и легкой поступью направлялись на свет пламени, плясавшего среди человеческих детей. Ривэрто, носители душ, жались друг ко другу, ища тепла морозными ночами, в надежде, что их обойдет участь братьев, падших от руки таинственных фигур в сумраке ночи. Скукожившиеся, запуганные до полусмерти, они бросали взгляды на сородичей и гадали, кто станет следующим в неравной борьбе с судьбой.

Смоляные волосы плясали в безумном танце с восточным ветром, а бездонные черные глаза внимательно следили за каждым маленьким человеком, который еще не успел осознать свою значимость. Мир постепенно расширялся, полнился неизведанным и прекрасным, что только предстояло познать родившимся с душой, и тени стояли на страже каждой крошечной жизни, ожидая часа, когда нить, связывающая Ривэрто с миром, оборвется, чтобы прийти вестником неизбежного.

Пламя костра бросало блики на мертвенно-бледную кожу теней, и люди, плутающие в неведении, пытались унять безумное сердцебиение и посмотреть самой смерти в лицо, лишившись страха. Игра с заведомо известным исходом. Нет проигравших. Нет победителей. Лишь пустая оболочка и фигура около костра, бережно укрывающая в ладонях едва искрящийся золотым светом комочек.

Оберегая душу от посторонних взглядов, тень удалялась в ночь, оставляя Ривэрто наедине со своим страхом. Тьма, скрывающая луну, рассеивалась, а тепло пламени постепенно просачивалось под кожу выживших. Наутро племя найдет тело вождя, так и не проснувшегося с первыми лучами солнца, а история будет твориться далее под пристальным взором фигур, сокрытых во мраке. Люди забудут страх и двинутся дальше, зная, что тени забирают лишь тех, кому пришло время покинуть мир живых.

 

=== Глава 1 ===

Полуденное солнце нещадно палило, и майка липла к мокрой от пота спине. Бескрайний небесный океан, в котором плавали редкие пушистые облака, простирался на многие километры над головой, наполняя мое сердце теплотой и спокойствием. В воздухе ощущалось приближение так ожидаемой грозы, способной прибить городскую пыль и запах выхлопных газов к земле, даря желанную прохладу.

Последние майские дни, заполненные суетой предстоящего бала, утомляли. Будучи третьеклассницей старшей школы, я не понимала культа выпускного, что безумством въедался в голову каждому мыслью о решающем событии в жизни. Одноклассницы бредили возможностью покрасоваться в дизайнерском платье среди выпускников, а парни мечтали напиться и оторваться так, чтобы еще долго по школе из уст в уста передавались сплетни о произошедшем.

Каким же далеким все это казалось. Романтизированное фильмами событие в реальности не представляло для меня ценности. В моем мире выпускной символизировала бойня, где счет идет на жизни. Ни платьев, ни музыки, ни поцелуев. Одна смерть вокруг, и животный страх, сочащийся из затухающих взглядов людей.

— Ты уже в третий раз за последний месяц прогуливаешь школу, — Эвон присела рядом на краю крыши, свесив ноги. — Сбегаешь от мыслей о выпускном, сладенькая?

Я приоткрыла глаза и посмотрела на подругу. Ее тело излучало едва различимое голубое свечение, свидетельствующее об умиротворении, царившем внутри девушки. Она слегка улыбалась, глядя куда-то за горизонт. Юная душа, покинувшая мир, так и не познав его, но все так же переполненная любовью к нему. Французский акцент, полюбившийся мне с первых дней нашего знакомства, постепенно исчезал, и мне становилось грустно. С течением времени Эвон теряла все то, что делало ее уникальной.

— Знаешь, это ведь даже смешно, если подумать, — пробормотала я. — В моем распоряжении все время мира, а я хожу в школу, как самый обычный подросток. Кому скажи.

Девушка усмехнулась, подставляя лицо солнечным лучам. Слишком человеческая привычка. Со смертью исчезало все — и души не чувствовали ни тепла, ни холода. Они не мерзли, не болели, и солнце, к которому так тянулась Эвон, не могло согреть ее душу, как делало годами ранее.

— Не избегай ответа, — усмехнулась подруга.

Я закатила глаза. Девушке удалось практически досконально выучить меня за многие годы дружбы, и мне редко удавалось спрятать истинные чувства. А разговор о выпускном поднимался столько раз, что и не счесть. Причина была слишком очевидна, и я не видела смысла отвечать.

— Интересно, как долго будет восстанавливаться мое тело, если я упаду? — пробормотала я, глядя вниз на крошечные пятнышки спешащих людей.

Шумный Гринвилл, распростершийся под ногами, гудел автомобилями, пел уличными музыкантами, и просто жил. А где-то там в небе, на высоте шестнадцати этажей, сидела я, свесив ноги, и хитро улыбалась, представляя реакцию прохожих на мое шлепнувшееся на асфальт тело.

— Предпочту проигнорировать твое заявление, считая его шуткой, — ответила Эвон, бросая на меня недовольный взгляд.

— Да ладно тебе, — я слегка раскачивалась из стороны в сторону, болтая ногами в воздухе. — Сама же любишь веселиться.

— Я уже мертва, не забыла? — девушка помахала перед моими глазами рукой. — Как мне еще развлекаться, когда ты занята?

Я пожала плечами.

— Вот ты где! — послышался за спиной знакомый голос.

Я обернулась и встретилась взглядом с Лидией. Ее лицо пылало, будто девушка долго бежала, а из небрежного хвоста на затылке выпали несколько пшеничных прядей. Она волочила сумку за собой, собирая пыль, и недовольно косилась на меня.

— Отойди от края, малолетняя суицидница, и объясни мне, почему ты не явилась в школу? — ее сумка полетела к моей, и девушка распласталась на крыше, раскинув руки в стороны.

Я прикрыла глаза, подставляя лицо солнцу, что подарило мне частичку себя, поселив свой луч в моих волосах, что с рождения полыхали огнем. Легкий ветерок коснулся щеки, и улыбка расплылась на губах.

— Я пропустила что-то интересное?

Лидия фыркнула, но промолчала. Дружба с ней нравилась мне тем, что девушка не задавала вопросов. Любого другого заинтересовала бы моя семья, но не ее. Она приняла тот факт, что моя мама выглядела значительно моложе своих лет, и то, что я была единственной рыжеволосой из всей семьи брюнетов. Не поинтересовалась, почему я ни разу не пригласила ее к себе в гости. Подруга все принимала так, как есть, и любила меня, не прося ничего взамен. А я отплатила ей тем же, не вмешиваясь в ее личную жизнь, если девушка того не хотела.

— Всего год остался, — с тоской протянула подруга. — Скоро и мы будем суетиться в поисках идеального платья и парня на выпускной. Ответь мне, почему я так ненавижу всю эту суматоху на пустом месте?

Я невольно усмехнулась. Сказанное забавно звучало из уст Лидии, которая не прочь была оторваться на какой-нибудь вечеринке и пофлиртовать с незнакомцами.

— До бала еще целый год, чего ты уже сейчас раскисла? — я отползла от края и поднялась на ноги, отряхиваясь.

Девушка вздохнула и прикрыла глаза рукой, пряча их от слепящего солнечного света.

— Сегодня футбольный матч, так что я все же забегу в школу. Ты как, идешь? — я подобрала сумку и перебросила через плечо.

— Думаю, один прогул мне никак не повредит. Встретимся после урока, — протянула подруга.

Я кивнула и направилась к выходу с крыши.

— Кстати, Айви! — окликнула меня Лидия.

Я обернулась.

— В следующий раз я сама столкну тебя с крыши, если вздумаешь снова зарядиться адреналином.

— И я тебя люблю, Лил, — бросила я, улыбаясь, и захлопнула за собою дверь.

* * *

Стоило мне переступить порог, как тут же трелью залился звонок, и школьные коридоры опустели. Мне не хватило всего пары секунд. Алиша Уитман, учительница химии, захлопнула дверь прямо перед моим носом, и лишь выработанная годами практики реакция помогла мне не стукнуться со всего размаха головой о дверь. Позволив себе отдышаться, я распахнула дверь и с порогу огорошила учительницу вскриком:

— Я не виновата!

Миссис Уитман развернулась и смерила меня едва ли не уничтожающим взглядом. В моей голове быстро шевелились шестеренки, подыскивая правильные слова.

— Мисс Блумфилд, — женщина нарочито растягивала гласные, желая унизить меня. — Я даже не удивлена вашим опозданием. Какова же причина на этот раз?

— Происки земного притяжения, — выпалила я.

— Что, простите? — нарисованные брови взметнулись вверх, и я заметила, как у учительницы слегка задергался глаз.

— Мое тело подумало, что асфальт выглядит слишком одиноким, и решило его согреть объятьями.

По классу прошелся смешок. Некоторые ученики прикрывали рот рукой, пытаясь заглушить рвущийся наружу хохот. Женщина недовольно стукнула ладонью по столу.

— Прекратите этот цирк, мисс Блумфилд, и присаживайтесь на свое место, — процедила сквозь зубы миссис Уитман.

Я молча прошла между парт и упала на стул, выгрузив учебники на стол. Что ни говори, а химия определенно не была одним из любимых предметов. Выбрала я ее, проиграв спор, и, как ни старалась, избежать этой участи мне не удалось. Не помогли ни уговоры, ни просьбы.

— Айви, Айви, — парень, сидящий рядом со мной, протянул сложенный вдвое листок. Я быстро перехватила его, надеясь не попасться. — Когда-нибудь ее терпение кончится, и она оставит тебя после уроков или торжественно отправит к директору.

Я недовольно фыркнула. Будто бы моя вина была в том, что миссис Уитман не вызывала внутри теплых чувств и желания полностью отдаться изучению ее предмета. К тому же, Айзек и был тем, кто обрек меня на муки.

— Сам заставил меня являться к ней на уроки, — прошептала я.

— Ты знала, на что шла, когда соглашалась на спор, — пожал плечами парень.

Я развернула листок. На нем слегка корявым почерком друга было нацарапано домашнее задание по английскому и какие-то заметки на счет моего сочинения. В самом конце он мило приписал: «Сколько раз мне еще прикрывать твою задницу?»

Я вырвала листок из тетради и, написав на нем «Ты ведь мой рыцарь-спаситель. Боюсь, это навечно», швырнула его другу. В ответ парень взлохматил мои волосы, пока миссис Уитман выводила на доске какую-то формулу, вызвав волну возмущения с моей стороны.

— Угадай, где я только что была? — Эвон бесцеремонно развалилась на столе, раскачивая ногами.

Я бросила на нее беглый взгляд, вопросительно вскинув брови.

— Там парни как раз переодеваются к предстоящей игре, — девушка блаженно вздохнула и подперла рукой подбородок. — Такер просто бесподобен. Как жаль, что я мертва. Я бы заперлась с ним где-нибудь.

Я закатила глаза, предугадывая, что последует дальше.

— Но, ты ведь знаешь, я не могла остаться в стороне. Его руки так и манили меня, чтобы я прикоснулась. Выпирающие дорожки вен, которые созданы для того, чтобы их целовали. А потом я просто не смогла остановиться, — девушка опустила взгляд. — Боюсь, он немного не оценил внимания со стороны мертвой девушки, и теперь считает, что в школе водится озабоченный призрак.

Я невольно прыснула и поспешно прикрыла рот ладонью. Такие выходки были для души не редкостью, но не всегда доходило до подобных последствий. Не составило труда представить, что именно происходило в раздевалке, и каковы были чувства многострадального Такера.

Несколько лет назад Эвон до помешательства загорелась идеей поиграть в призраков. Однажды она сидела рядом со мной и Лидией, пока мы смотрели фильм ужасов, где призраки передвигали предметы, касались людей и пугали. Девушка тут же попыталась опробовать парочку устрашающих приемов на Лидии, но ничего не вышло. В отличие от фильмов, в реальности душа могла коснуться чего-либо, но не сдвинуть, ведь была слишком легкой в сравнении с осязаемой вещью. А люди не ощущали их прикосновений, ибо они были сродни легкому дуновению ветерка, не более. Когда Эвон это поняла, несколько дней со мной не разговаривала. Будто именно я была повинна во всех ее проблемах. Но после она нашла способ веселиться, едва ли не насилуя бедных парней, которые не могли понять, откуда брались странные ощущения.

— Мисс Блумфилд, прекратите таращиться на мистера Честерфилда, — внезапно обрушился на меня строгий голос миссис Уитман.

Я перевела взгляд на женщину. Она стояла, сложив руки на груди, и недовольно притаптывала ногой. Конечно же, она понятия не имела, что смотрела я вовсе не на одноклассника, а на Эвон, что не была видна для посторонних глаз. Лишь морты видели души, но большинство в виде крошечного сгустка энергии, излучающего свет. Я была одним из исключений, обладая даром видеть души в их обличии, наделенном при жизни.

— Не могу, — я расплылась в улыбке. — Я определенно влюбилась.

Учительница едва не поперхнулась от злости. Краем глаза я заметила, как заалели щеки Райяна, когда одноклассники уставились на него, хихикая.

— Оставьте свои амурные дела за воротами школы, здесь им не место, — отчеканила женщина.

Я изобразила самый невинный взгляд, на который только была способна и кивнула. Миссис Уитман продолжила урок, а Эвон, пробормотав что-то про вселенскую скуку, упорхнула, оставив меня в одиночестве.

— Что это было? — сквозь хохот пробормотал Айзек.

Я лишь отмахнулась.

Остаток урока прошел спокойно. Я вырисовывала цветочки на полях тетради и слушала вполуха бормотание учительницы, не акцентируя на нем внимание. Райян изредка поглядывал на меня с опасением, но я игнорировала его, скрывая улыбку.

На выходе из класса меня ждала Лидия.

— Я чего-то не знаю? — подруга убрала с глаз выпавшую из хвоста прядь. — Ты по уши влюблена в Райяна Честерфилда? Об этом уже вся школа говорит.

Я загадочно улыбнулась, пожимая плечами.

— Она предала нашу любовь, — рядом вырос Айзек, наигранно фыркнув.

— С тобой никто не сравнится, свет очей моих, — я потянулась, чтобы чмокнуть друга в щеку, но тот уперся ладонями в мои плечи, отодвигая в сторону.

— Не переигрывай, Блумфилд, — улыбнулся парень и направился прочь.

— Я буду в пурпурном платье и с лютиками в волосах на твоей свадьбе, дорогуша. А еще тебе лучше прицелиться хорошенько и бросить букет куда-нибудь подальше от меня, — подруга протянула мне бутылочку с апельсиновым соком.

Я открутила крышку и жадно прижалась губами к горлышку.

— Как я рада, что семестр практически закончился, и я смогу забыть о химии, как о страшном сне, — пробормотала я, возвращая Лидии бутылочку.

Смахнув с лица влажную прядь, подруга взяла меня под руку и потащила в сторону футбольного поля. Матч обещал быть жарким, и не только из-за палящего солнца.

* * *

Не дожидаясь автобуса после матча, я перебросила сумку через плечо и двинулась в сторону дома. Солнце, что еще утром убивало нещадной жарой, спряталось за облаками, даря такую желанную прохладу. Май подходил к концу, и впереди меня ожидали три месяца в Академии имени Джулианы Томпсон. Три месяца вместе с Софией и Натсуме.

Лидия определенно могла бы считаться моей самой лучшей подругой, если бы не одно огромное и непреодолимое «но». Нас разделяла километровая стена непонимания. Ее мир был слишком уж прост, и сводился к урокам, парням да развлечениям. Через год мы расстанемся навсегда. Я сдам экзамены в Академии и стану полноценным членом общества мортов, а подруга поступит в университет и двинется вверх по карьерной лестнице. Пройдет столетие, и, быть может, именно я стану той, кто извлечет душу из ее дряхлого сморщенного тела.

София и Натсуме отличались от людей так же, как и я. Юные морты, обучающиеся в Академии со мной в классе — вот те, кого я точно могла назвать самыми настоящими друзьями. Разлука с этой парочкой порой привносила тоскливые нотки в мою жизнь, но я с нетерпением ждала встречи.

Вечерние улицы оживали. Люди, устав сидеть в душных кабинетах и делать монотонную работу, высыпали на улицы Гринвилла, захватывая меня в свой нескончаемый поток. В этом чувствовалась жизнь, неудержимая и прекрасная. Частенько я замирала и с наслаждением позволяла толпе подхватить меня и нести за собой. Ноги передвигались сами по себе, бесконтрольно, и, очнувшись, я оказывалась в незнакомом районе или где-то на другом конце города, вдали от дома.

Внезапно небо разорвала молния, и толпа утонула в дожде. Тяжелые капли летели, разбиваясь о лицо. Я подняла голову, позволяя воде смыть с меня липкий пот и тяжесть прошедшего дня. Люди разбегались, прячась под навесами или заскакивая в проезжающий транспорт, а моими венами текло удовольствие и детский восторг.

— Айви, ты простудишься, — ответственная часть Эвон так некстати дала о себе знать.

— Всего пару минут. Разве ты не чувствуешь, как легче становится, когда дождь забирает с собой все проблемы?

Девушка лишь закатила глаза и позволила мне насладиться прохладой, которой сама не могла ощутить.

Через полчаса я уже открывала входную дверь. Сперва прогулка под дождем показалась мне неплохой идеей, но уже через несколько минут я продрогла и мечтала как можно быстрее укутаться в любимый плед и, умостившись на кровати, составить компанию братьям Винчестерам.

Не успела я порог переступить, как натолкнулась на Хизер.

— Привет, — я одарила сестру улыбкой, выжимая волосы.

Девушка бросила на меня хмурый взгляд и кивнула, скрываясь на кухне. Она не была моей поклонницей, сколько я себя помнила, и любые попытки наладить отношения пресекались на корню. Апатичное, немного недовольное выражение лица было всем, что я когда-либо знала.

На лестнице меня уже поджидал Сид. Двенадцатилетний мальчишка терпеть не мог мою сестру, которая никогда его не замечала, и то и дело прибегал к нам с Эвон поболтать. В сущности, он был лет на двадцать старше подруги, но это никак не мешало ему оставаться ребенком, как и в день смерти.

— Айви! — радостно воскликнул Сид и подорвался со ступеньки, на которой сидел со скучающим видом. — Я уж думал, ты никогда не вернешься. Твои родители и Логан уехали пару часов назад, забрав с собой остальных, а я со скуки тут помираю, смотря, как твоя занудная сестрица ходит, будто призрак, из стороны в сторону и не обращает на меня внимания.

Я снисходительно улыбнулась.

— Сид, ты ведь знаешь, что она не может видеть тебя. У нее совершенно другой дар.

Мальчик нахмурился и сложил руки на груди.

— Она просто не хочет. Если бы она хотя бы попыталась, но ей это не нужно. Конечно, намного интереснее копаться в пустых головах живых, чем понять мертвого.

Прежде, чем я успела рот раскрыть, Сид сбежал по лестнице и скрылся за дверью. Временами он перегибал палку и вел себя, словно избалованный ребенок. Сколько бы я ни пыталась достучаться до него, в конечном итоге сдавалась и пускала все на самотек, в надежде, что однажды он примет правду.

Конечно, я понимала, что души неосознанно тянулись к тем, кто мог их видеть, и пытались привлечь внимание к себе. А Сиду еще и не повезло покинуть мир ребенком. Многие годы ему приходилось терпеть свою безликость, и с моим появлением мальчик пытался всеми силами заполучить как можно больше внимания.

Очутившись в своей комнате, я сбросила всю мокрую одежду и направилась в ванную.

— Не боишься, что Сид забежит поболтать? — насмешливо спросила Эвон, развалившись на кровати.

— У него было слишком много возможностей подглядывать за мной, живя в этом доме, что вряд ли он не воспользовался ими ранее, — отмахнулась я.

Теплая вода согревала и расслабляла. Капли стекали по телу и неслись вниз, попадая в водопровод. Бесконечная система, движущаяся и не дающая сбой. Иногда я мечтала быть такой же системой, которая никогда не ошибается, но, увы, даже морты не были идеальны во всем.

Замотавшись в полотенце, я вышла из ванной. Меня тут же перехватил отец, не дав войти в комнату.

— И где же ты пропадала, тыковка? — он забавно прищурился.

— А ты угадай, — я сложила руки на груди.

Мужчина наклонился к самому моему лицу, присматриваясь. Я едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться и сохранить серьезный вид, пока папа пытался узнать что-то таким образом. Он морщил лоб и поджимал губы, отчего становился похож на актера одного из моих любимых сериалов.

— Я вижу. Ты была на футболе, не так ли? — бормотал он, обходя меня по кругу. — Наши выиграли?

— Проиграли, — я разочаровано вздохнула. — Но каков был бой. Ты бы это видел.

Неожиданно чужие пальцы прошлись по ребрам, и я согнулась вдвое, хохоча и прячась.

— Эй, это не честно. Ты ведь знаешь, как я боюсь щекотки.

— Это месть за то, что ты съела мою порцию хлопьев за завтраком.

Вдруг мужчина притянул меня к себе и обнял. Я прижалась к нему, наслаждаясь теплом.

— Беги переоденься, тыковка, скоро ужин.

Я кивнула и, высвободившись из отцовских объятий, нырнула в свою комнату.

— Я уже успела подумать, что ты там утонула, — Эвон все так же лежала на кровати, смотря в потолок. — Почитай мне.

Я сбросила полотенце на пол и принялась рыться в шкафу в поисках белья. С самого детства я не дружила с порядком. Сколько бы родители не пытались приучить складывать одежду аккуратно, я все равно сминала ее и запихивала на полку кое-как. Однажды оказавшись в моей комнате, Хизер прозвала меня Королевой Хаоса. Сравнивая ее тягу к стерильной тошнотворной чистоте и мой вечный разгром, трудно было представить, как мы уживаемся под одной крышей. Но я всегда придерживалась правил и не устраивала беспорядков за пределами своих владений.

— Мы ужинать собираемся. У меня нет времени тебе читать. Потом как-нибудь, — отмахнулась я, натягивая футболку на еще влажное тело.

Эвон резко села на кровати, складывая ноги в позе лотоса, и уставилась на меня. Голубое свечение, исходящее от ее тела, усилилось.

— Я и так мертва, не припоминаешь? А это, скажу тебе, не самое приятное событие во вселенной. Я даже книгу сама почитать не могу, ведь ее вес больше моего. Как думаешь, что я чувствую, не имея возможности элементарно обходиться своими собственными силами, будучи зависимой от кого-то?

Я не ответила. Мне было жаль девушку, но не могла же я жертвовать своей жизнью ради того, чтобы ей угодить. Да и временами Эвон капризничала не хуже Сида, давя на жалость и манипулируя мною, с чем я научилась справляться с годами.

— Айви, спускайся! — послышался крик Логана.

— Уже бегу, — бросила я в ответ, пытаясь отыскать штаны.

Найдя, наконец, нужную вещь, я победно расплылась в улыбке.

— После ужина, хорошо? Я обещаю, — я посмотрела на подругу.

Несколько мгновений Эвон сверлила меня взглядом, но вскоре сдалась и рухнула на кровать, раскинув руки.

— Amende, — пробормотала она. — Bon Appetit.

Я посмотрела на подругу с благодарностью и, натянув на себя штаны, вылетела из комнаты.

* * *

Особенность совпадений в том, что о них нельзя знать заранее. Обычное, казалось бы, утро уже плело паутинку событий, которые привели меня в школьную столовую, а после столкнули нос к носу с моим миром.

Когда лицо Такера Дженсона исказила гримаса боли, я не сразу осознала, что произошло. И вдруг мир превратился в вереницу стоп-кадров, словно в замедленной съемке, где я слишком хорошо понимала происходящее. Лидия, что еще мгновением ранее рассказывала мне, как Исайя обрадовал ее новостью о возвращении Нии, вскрикнула. Она резко подорвалась на ноги, и стакан с соком полетел на пол, разбиваясь на осколки. Кафетерий пропитала паника и страх, который навис над каждым из присутствующих. Кто-то бросился к парню, лежащему на полу, пытаясь привести его в чувства.

— Он не дышит!

Земля вновь завертелась с прежней скоростью, и вот кто-то из учителей уже вызывал скорую помощь, другие пытались заставить Такера очнуться. Отовсюду слышались жалобные всхлипы. Я видела такое едва ли не впервые, но прекрасно осознавала, что именно произошло.

— Он ведь мертв, да? — послышался голос Эвон неподалеку.

Я слегка кивнула головой, давая ответ. Не было никаких сомнений в том, что парня уже не спасти. Внутри меня свернулось тугим узлом мерзкое чувство, которое возникало только в случае, если рядом кто-то должен был погибнуть. Оно появилось слишком поздно, чтобы я успела что-либо понять. Масса переменных привела Такера именно к такому результату, и никто не мог предугадать, что последние минуты парень проведет в школе.

Я не могла с точностью сказать, сколько прошло времени, прежде чем в кафетерий ворвались врачи с каталкой. Среди них мелькнуло знакомое лицо. Что мама забыла среди бригады скорой помощи? Она была ведущим хирургом, и навряд ли просто так приехала бы в школу ради мертвого мальчика.

Оглядевшись, я заметила, что половина учеников уже покинула кафетерий. Остальные все еще надеялись. Я смотрела в их глаза и видела отражение боли и страха. Страха, с которым мне придется столкнуться через год лицом к лицу. Страха, что станет моим верным спутником. Я отвернулась, не желая признавать, что, пускай и не напрямую, но была участником спектакля, что разыгрывался за опущенным занавесом.

Я убегала, сама не зная от чего. То ли от тех измученных заплаканных лиц, что смотрели на меня со всех сторон, в которых я видела осуждение и тоску. То ли от самой своей сущности, пытаясь ненадолго оттянуть неизбежное. Нырнув за очередной поворот в коридорах школы, я пыталась отгородить себя от той реальности, что постепенно настигала меня.

Взгляд зацепился за фигуру, что металась неподалеку. Парень полыхал золотом и пытался докричаться до кого-нибудь. На мгновение он заметил, что я смотрела на него, и тут же поспешил догнать.

— Эй, Айви! — кричал он, но я не подавала виду, что слышала. — Айви, постой, пожалуйста. Ты ведь видишь меня, правда? Ты смотрела на меня. Что случилось? Почему меня никто не видит?

Я завернула за угол и, удостоверившись, что никого не было поблизости, остановилась, ожидая Такера. Парень тут же вырос передо мной. В его глазах плескалась мольба, и где-то в районе груди защемило.

— Ты мертв, — подоспела на помощь Эвон.

— Как?!

— Мне жаль, — только и пробормотала я, опуская взгляд.

Вот почему я ненавидела свой дар. Смотреть в глаза мертвым и говорить им, что те мертвы, чувствовать их страх, их боль, видеть, как те мечутся из стороны в сторону, не желая осознавать произошедшего — это было хуже любых кошмаров.

— Но ты ведь видишь меня, не так ли? — в голосе Такера звучала надежда. — Почему ты видишь?

Я промолчала. Как объяснить человеку о том, что скрывается на подмостках его реальности?

— Айви!

По спине прошелся холодок. Я обернулась и встретилась взглядом с мамой. От нее исходила волна недовольства, и я не могла понять, на кого именно та была направлена.

— Мам, что ты здесь делаешь?

Женщина преодолела расстояние между нами и, схватив меня за локоть, потащила за собой, не говоря ни слова. Ее ногти больно впивались в кожу, но я лишь молча морщилась и кусала губу, чтобы не зашипеть.

Я знала, что мама не любила меня. С самого рождения я видела это в ее взгляде, слышала в каждом слове, брошенном в порыве злости или раздражения. Морты не знали жалости и сожалений. Они без промедлений отдавали на Суд любого, кто хоть как-то нарушал закон. И маму постигла та же участь, когда на свет вместо обычного ребенка она принесла малышку, смотрящую на мир серыми глазами. Из-за такой моей особенности она едва не лишилась жизни.

Одна из древнейших легенд мортов гласила, что мы никогда не должны были иметь связи с людьми. Ребенок, родившийся от подобного союза, за верованием моего народа, мог уничтожить всю планету, а посему общение мортов и людей контролировалось и ограничивалось. Когда же у моей матери, законопослушной гражданки Мортема, родилась сероглазая дочь, ее спасло лишь родство с одной из Сената, высшей формы власти. Моя бабушка присудила медицинскую экспертизу, в которой выяснилось, что в моем теле всего лишь отсутствовал ген Линдеума, дарящий мортам привычную внешность. А после один из Древнейших в Сенате подтвердил, что такое уже случалось несколько столетий назад. Тогда родился мальчик с огненными волосами, что напугало мортов, но его мать провела около пяти лет в тюрьме на острове Мортем, и единственным, кто ее посещал, был муж, поэтому ребенок без сомнений был мортом. Только вот за тот ужас, что пришлось пройти моей маме, она так и не сумела простить меня.

— Мам, что случилось? Куда ты меня ведешь? — заскулила я.

— Звонила твоя бабушка.

Эти слова не предвещали ничего хорошего. Я видела бабушку всего несколько раз в жизни, и она была из тех людей, что внушали ужас одним своим присутствием. Нетрудно было представить, каким образом она заслужила признание и уважение среди мортов. На мгновение я уловила во взгляде матери беспокойство, когда она посмотрела на меня.

Женщина буквально вытолкала меня на парковку. Наш мерседес я заметила еще издалека. Словно облитая серебром, плавящимся на солнце, машина бросала блики на дорогу. Отец стоял рядом, разгоряченно споря с кем-то по телефону.

— Я попросил тебя заменить нас на несколько дней. Хизер, почему ты никогда не можешь просто подчиниться?

Собеседница прокричала в трубку ругательства. Я ни разу не видела, чтобы родители разговаривали с сестрой в подобном тоне. Она была неприкосновенна, ведь, в отличие от меня, не приносила семье каких-либо проблем.

— Хизер, пожалуйста. Мы с матерью вернемся через два дня. Лизель настояла, чтобы мы приехали вместе с Айви. Это важно, разве ты не понимаешь? Неужели забыла, что произошло с Джеймсом?

Незнакомое имя неприятно царапнуло слух и задержалось в мыслях дольше необходимого. Единожды оно прозвучало в нашем доме, и мой вопрос о его обладателе остался без ответа. Что бы ни скрывала моя семья, Джеймс был ключевой фигурой всего.

Казалось, упоминание этого человека немного поумерило пыл сестры. Отец кивнул, соглашаясь с чем-то, сказанным Хизер, а после, поблагодарив ее за понимание, окончил разговор. Мужчина перевел взгляд на меня и заключил в свои объятья, пытаясь успокоить. Мама, отпустив мою руку, умостилась на переднем сидении автомобиля, сложив руки на груди.

— Садись, дорогая, — мужчина слегка коснулся губами моего лба. — Мы все расскажем тебе по дороге.

Я послушно забралась на заднее сидение, положив сумку на колени. Что-то в поведении родителей настораживало. Я понятия не имела, что наговорила им бабушка, но это было нечто серьезное, иначе меня бы не выдергивали из привычной жизни за неделю до начала занятий в Академии Джулианы Томпсон.

— Мне кажется, ничем хорошим это не закончится, — Эвон расположилась рядом, поджав под себя ноги.

Девушке ничего не угрожало, но она выглядела встревоженной. Я коснулась ее руки. Душа посмотрела на меня с беспокойством. Она боялась за мою жизнь и безопасность. Сколько бы Эвон не издевалась, я видела доброту внутри нее, что в который раз окутала меня, будто теплым пледом, на время успокаивая.

Бабушка стала той, благодаря кому меня и маму не убили. Она спасла нас, усомнившись в предательстве дочери, и тем самым подарила собственное покровительство, защищающее от Сената. Но я знала, как никто, что именно ее стоило бояться больше любого другого морта. Ведь бабушка, приехав на празднование моего шестого дня рождения, с улыбкой на губах сообщила мне, что позаботится о том, чтобы уничтожить меня и все, что мне дорого, если я решу когда-либо ослушаться ее.

* * *

Мягкая ткань коснулась моих плеч, и я укуталась в нее, вдыхая привычный аромат сырости, за которым успела соскучиться за год. Теплый черный плащ принял меня в свои объятья, согревая. Отец бережно накинул капюшон мне на голову, пряча под ним собранные в хвост волосы. Он ласково коснулся щеки тыльной стороной ладони и грустно посмотрел на меня. Рядом с ним я чувствовала себя в безопасности, хоть это и было иллюзией.

— Послушай меня, — отец взял меня за руку. — Твоя бабушка позвонила Хелен пару часов назад и сказала, что Сенат хочет видеть тебя завтра на закате. Но нас она хочет видеть сегодня же, поэтому мы отправляемся раньше.

Я кивнула. Не было смысла разъяснять в подробностях, что именно хотела бабушка от родителей. Сколько бы лет ни прошло, она все еще не могла полностью им доверять, хоть и любила свою дочь. Я легонько коснулась кулона на шее, пропустив его сквозь пальцы, и тяжело вздохнула. К несчастью, шутка вселенной никак не хотела заканчиваться, набирая обороты, и я уже не знала, чего ожидать.

— Я буду с тобой до конца, — Эвон коснулась моего плеча. — Я буду стоять рядом, и никто не сумеет прогнать меня, ведь эти самодовольные идиоты понятия не имеют о том, с кем связались. Им тебя не сломать.

Я усмехнулась. В чем-то девушка была права. Когда боишься всю свою жизнь, в один день страх утомляет настолько, что просто отпускает тебя. И нет ничего страшнее человека, который устал прятаться и убегать.

Мама, облаченная в такой же плащ, вышла из своей комнаты, пряча что-то в рукаве. Я подозревала, что то была душа Такера, но его самого поблизости не наблюдалось, так что я могла ошибаться.

Как только дверь открылась, и на пороге показалась Хизер, мама повернулась и посмотрела на меня. В ее взгляде, где-то слишком глубоко, чтобы я была уверенна в увиденном, таилось беспокойство. Хотелось верить, что впервые женщина волновалась о сохранности своего чада, а не о собственной безопасности.

— Ты готова?

Нет, я не была готова. Даже за тысячу лет, что была у меня в запасе, я бы не сумела подготовиться к встрече с Сенатом. Древние пугали каждого морта, и я отдала бы полжизни, только бы никогда не видеться с ними. Даже с бабушкой.

— У нас не так много времени, Лиам. В полночь Лизель будет ждать нас. Поторопись, — сказала мама и вышла из дома.

Отец бережно коснулся моей руки.

— Тебе удобно?

Я давно не надевала форму, но она сидела идеально. Приятная тяжесть сапогов напоминала о ветре, бьющем в лицо, и безграничной свободе.

— Все хорошо, пап.

Взгляд мужчины потеплел.

— Ты ведь помнишь дорогу?

Я кивнула. Отец накинул капюшон на голову и направился к выходу.

— Тогда не отставай.

Мгновение, и на пороге никого не осталось. Я прислушалась. Из гостиной доносилась музыка, а в кармане без конца вибрировал телефон. Достав его, я увидела массу пропущенных звонков от друзей. Как же мне хотелось объяснить им все, успокоить, но на это не было времени. Выключив телефон, я вернула его в карман. Больше меня ничего не держало в Гринвилле. С жизнью, которой я так дорожила, пришлось попрощаться на ближайшие три месяца. Но впереди меня ожидала сладостная свобода, которую я уже чувствовала каждой клеточкой тела.

И я побежала.

Мир превратился в один бесконечный блик, проносящийся мимо. В одно мгновение я покидала порог собственного дома в Гринвилле, а в следующий уже пересекала границу Южной Каролины и Джорджии. Каждый вдох разгонял адреналин по венам, делая меня частицей самого ветра.

Скорость, доступная телу морта, всегда привлекала меня. Ученые, живущие на острове Мортем, сотворили чудо, преподнеся в канун Рождества в один из годов семнадцатого века каждому морту на планете подарок в виде черного костюма и теплого мягкого плаща, способного увеличить скорость морта в сотни раз. Технологии, использованные в создании изобретения, значительно упростившего жизнь, были тщательно засекречены разработчиками, и никто, кроме Сената и ученых, работавших над проектом, понятия не имел, что именно представляли собой костюмы, делающие морта быстрее звука. Только вот никто и не хотел знать, что происходило в лабораториях, подчиняющихся Древним. Мортам хватало того, что их жизнь упрощалась и совершенствовалась с помощью технологий, которые никого не интересовали.

Я пыталась отыскать какую-либо информацию о создании формы, но в библиотеках на острове Мортем не было ни единого упоминания об исследованиях, проводимых в семнадцатом веке. Конечно, наивно было надеяться найти что-нибудь в месте, подконтрольном Сенату, но мне была не чуждо упорство. Что-то подсказывало, что скрываемые факты таили в себе нечто такое, что за подобное знание могло убить.

Но я все так же наслаждалась мгновениями, когда мое тело было вне времени и пространства. Я будто сама была неудержимой стихией, пересекающей океан, и мои ноги едва касались воды, оставляя за собой дорожку из разлетающихся во все стороны брызг. Сумерки, опускающиеся на Землю, укутывающие утомленных людей, успокаивали меня. Будучи ветром, я не боялась Сената, не боялась своей бабушки, которая могла уничтожить всех вокруг меня. Несясь навстречу солнцу, я могла все.

Как только мои ноги коснулись мокрого песка, я замедлилась до человеческого шага. Родители стояли на берегу океана в ожидании. В длинных волосах мамы плясал ветер, и это напомнило мне о первых годах жизни на острове среди мортов, фортепианной музыки и сказок на ночь.

— Добро пожаловать домой, дорогая.

 

=== Глава 2 ===

Среди узеньких темных улиц я блуждала, словно потерянный крошечный огонек, не находящий места. Мрачный, сокрытый в тумане Мортем, как и годами ранее, остался столь непривычным для меня. Еще с детства он ассоциировался с чем-то таинственным, но слишком далеким, ведь я выделялась средь мглы. София однажды сказала, что я будто солнечный луч, что не смог пробиться сквозь туман, и спустился на землю в облике ребенка, дабы осветить каждый закуток города, погруженного в вечную тьму.

В машине мама поведала мне о звонке бабушки Лизель. Она редко давала о себе знать, и я видела страх в глазах родителей, ведь подобные неожиданности никогда не приносили ничего хорошего. Бабушка жила в другом мире, к которому ни одному из нас не достало чести прикоснуться, и внезапное желание Сената видеть меня всполошило все семейство Блумфилд. Древние хотели удостовериться, что я не представляю угрозы своему народу, и могу продолжить обучение в Академии Джулианы Томпсон без каких-либо трудностей. Они хотели заглянуть в мою голову и понять, не стала ли я частью человеческого мира слишком сильно, чтобы тот зацепил меня и изменил изнутри.

Как ни странно, я не боялась. Пускай бабушка и имела власть в нашем мире, мне она показала свое истинное лицо многие годы назад. Будучи ребенком, переполненная страхом, я не знала, с кем поделиться чувствами, что тревожили меня. Всюду чудились лишние уши, способные донести Сенату о мыслях, полнивших мою голову. Мыслях, за которые карали сиюминутно, как только удавалось их распознать. Я росла, и постепенно страх угасал во мне, сменяясь уверенностью в собственных силах. Пришло осознание спасительной истины, подарившей мне покой: раз бабушка пригрозила мне одиннадцать лет назад, я была той, кого она боялась и надеялась удержать под контролем. Я тоже кое-что значила в безумном мире мортов, и могла пользоваться силой, о которой доселе понятия не имела.

Ночь давно опустилась на землю, но мне не спалось. Родители отправились к бабушке, стоило нам прибыть на остров, взяв с меня обещание не влезать в неприятности, пока те не вернутся. Только вот стены спальной давили, и даже маленькие светящиеся звезды, усыпающие потолок, не успокаивали. Внутри кипела энергия, желание что-то делать, и, собравшись, я направилась теряться улочками города, наслаждаясь покоем и вдыхая прохладный воздух.

Подняв голову, я с грустью осознала, что густой туман застилал небо, не давая разглядеть звезды. Мне вновь подумалось о том, как же сильно Мортем отличался от привычного Гринвилла, где я чувствовала себя в безопасности. Там не было осуждающих взглядов, подозрительных перешептываний за спиной и круглосуточного наблюдения за моими действиями. Даже сокрытая во тьме, я знала, что меня видят и знают, чем я занята. На острове не было тайн. Все секреты рано или поздно всплывали на поверхность, предавая их хранителей.

Мне часто хотелось сыграть в кого-то другого. Я красила волосы в черный, но что-то в моем организме не позволяло пигменту прижиться, и все тут же смывалось, возвращая огненный цвет. Я делала вид, что не знаю, кем являлась, и убеждала себя временами, что моя жизнь ничем не отличается от существования людей вокруг. Очередная ложь, в которую до боли хотелось верить. Истертые до дыр отмазки для самой себя, оправдания, попытки скрыть обиду, ведь я не была своей ни в одном из миров. Но в какой-то момент пришло принятие неизбежного. Я та, кем являлась, морт с пламенем, горящим в сердце, и я всегда буду немного пугать свой народ, сколько бы ни пыталась стать такой же, как и все.

Внезапно за спиной послышались шаги. Я натянула капюшон на голову, стараясь скрыть непослушные локоны, то и дело падающие на лицо, и застыла, прислушиваясь. Незнакомец, кем бы он ни был, постепенно приближался, и внутри все больше нарастало беспокойство. В голове проскочила мысль, что бабушка могла позаботиться о компании Теней, что следовали бы по пятам, стараясь распознать во мне угрозу.

Не давая незнакомцу сократить расстояние между нами, я выскочила из-за угла, пользуясь тем, что преследователь никак не мог ожидать от меня попытки напасть. Не рассчитав силу рывка, я с ужасом осознала, что летела прямиком на фигуру перед собой, и никак не могла остановить падение. Сильные руки ухватили меня за плечи и помогли удержаться на ногах. Прикосновение незнакомца напомнили об Айзеке, что не раз выручал меня. Только вот он никак не мог очутиться на острове, переполненном тварей, не знающих жалости.

— Смотри куда несешься, глупая Ривэрто.

Мерзки голос, исходящий от незнакомца, тут же привел меня в чувства. Немецкий акцент, преследовавший меня в кошмарах, заставил холодок пройти по коже. До начала занятий оставалась неделя, и я надеялась провести ее в покое, не сталкиваясь с теми, кого вполне можно было записать в категорию врагов. Незнакомец, следовавший за мной по пятам, оказался одним из тех, кого видеть мне хотелось меньше всего.

Гюнтер Шильдкнехт был тем редким типом парней, вызывающих во мне жуткое желание бежать как можно дальше в попытке сохранить собственную жизнь. А за годы обитания среди общества недружелюбных мортов я научилась держать страх под контролем, поэтому чувство, возникающие внутри, как только брюнет оказывался рядом, было для меня непривычным и тревожным. Спроси меня кто, что так сильно пугало меня в нем, я бы не ответила, ведь и сама толком определить не сумела за два года учебы в Академии, что такого особенного в немце. Реальным был лишь страх, стоило ему обратить свое внимание на меня. А парень, будто хищник, чувствующий добычу, видел во мне этот необъятный ужас и делал все лишь хуже нескончаемыми нападками, унижениями и издевательствами.

Я постаралась загнать страх, свернувшийся узлом в животе, обратно в ящик, который то и дело запирала на затворках души, и унять дрожь в пальцах. Гюнтер читал меня, будто раскрытую книгу, а я не могла ответить ему тем же. Взгляд в панике прыгал от одного фонаря, освещающего улицу, к другому.

— Сколько тебе повторять, что я такая же, как и ты? — голос предательски дрогнул.

Парень злобно усмехнулся, легонько отталкивая меня от себя. Не удержавшись на ногах, я сделала пару шагов назад и, споткнувшись, упала. Капюшон слетел с головы, освобождая огненные пряди, что тут же рассыпались по плечам.

— Маленькая крольчишка напугана? И правильно. Нечего бегать в тумане среди ночи. Глядишь, наткнешься еще на большого серого волка, готового полакомиться запуганным зверьком.

Сердце колотилось в груди, будто свихнувшееся. Ноги дрожали, и я силой сдерживала слезы, только бы не заплакать и не выглядеть еще более жалкой, чем уже себя показала.

Гюнтер нагнулся и заглянул мне в глаза. Я чувствовала, как легкая дымка заполняет мои мысли, и они постепенно стают вязкими и текучими, словно кисель, медленно вскипающий на плите. Разум не принадлежал мне более, и я не могла разогнать туман, поселившийся внутри.

— Тебе повезло, глупая Ривэрто. Сегодня я в хорошем настроении, и ты всего лишь подождешь, пока я уйду, а после направишься домой и ляжешь спать. И до начала занятий лучше бы тебе не попадаться мне на глаза, ведь в следующий раз я могу быть не столь великодушен.

Я кивнула, не отводя взгляда от его карих глаз, и покорно ждала. Парень провел пальцами по моей щеке, едва касаясь, и отошел на шаг назад. Развернувшись, он медленным шагом направился прочь, насвистывая какую-то мелодию, а я глядела ему вслед. Дым постепенно рассеивался, возвращая мне ясность мыслей, и по щекам заструились слезы.

Как и ранее, я была бессильна против него. В который раз Гюнтер забрался в мою голову, а я не то, что остановить его не смогла, даже на секунду задержать не вышло. Мое сознание в который раз потерпело фиаско, не вступая в битву, и позволило овладеть собой, словно игрушкой, жаждущей обрести хозяина. Я все еще была слишком слаба, чтобы дать отпор.

В чем бы ни заключалась сила, которой так страшилась бабушка Лизель, я все еще не могла отыскать ее в себе.

* * *

Оказавшись в своей комнате после встречи с Гюнтером, я так и не сомкнула глаз. В голове то и дело всплывал его взгляд, полный ненависти и превосходства, которым парень меня наградил, и становилось жутко от одной мысли о том, что он с легкостью мог манипулировать моим сознанием, заставляя делать все, что только мог бы пожелать. Перед ним я была уязвима больше, чем перед кем-либо еще, ведь только Гюнтер направлял свой дар на унижение окружающих. В ту ночь я бы предпочла встретиться с отрядом Теней.

Родители вернулись лишь около полудня. Пустой отсутствующий взгляд мамы, брошенный в мою сторону, свидетельствовал о многом. Ночь выдалась трудной не только у меня. Женщина сбросила плащ с плеч, и тот упал на пол в прихожей. Переступив через черную ткань, она направилась в комнату, не сказав ни слова. Мои пальцы сжали чашку, вымещая злость на ней.

— Как прошла первая ночь на острове? — отец приземлился на диване около меня.

На его лице сияла добродушная улыбка, что многие годы была спасительным лучом, пробивающимся сквозь мглу, окружившую меня. Самые ранние воспоминания были связаны именно с ним. Мама закрылась в себе, увидев, кому дала жизнь, и практически всю заботу о едва распахнувшей глаза малышке взял на себя отец. Он заставил меня полюбить свою особенность, принять ее как дар и не стыдиться отличия от остальных мортов. Он сидел со мной ночами, когда слезам не было конца из-за издевательств в Академии, и поил теплым молоком с медом, пока я болела. Ему единственному я вручила всю свою любовь без остатка так же, как и он в свое время.

— Мне не спалось, и я пошла прогуляться. Здесь все так же не видны звезды.

О встрече с Гюнтером я решила умолчать. Пускай я и могла назвать его своим врагом, только вот это никак не означало, что стоило жаловаться отцу. Я многому научилась в Академии, и подготовка к итоговому экзамену, после которого я смогу стать полноправным членом сообщества мортов, практически подошла к концу. После выпуска я буду предоставлена сама себе, и больше некому станет меня защищать.

— Боюсь, после сегодняшней встречи тебя будут мучить кошмары еще не одну ночь, — мужчина тяжело вздохнул и потрепал меня по голове.

Я поморщилась, но позволила взъерошить мои волосы. Иногда ему это было необходимо больше, чем мне. Не каждому морту, не окончившему обучение, удавалось встретиться с Древними хоть раз, а меня такая участь постигала дважды. Тогда я была совсем маленькой, и воспоминания покоились где-то на дальних полках моего сознания, припадая пылью все больше день за днем.

Перспектива стать объектом изучения сотни таких, как Гюнтер, позволить им забраться в мою голову и перерыть все вверх тормашками, отыскивая малейший намек на мое возможное предательство, заставляла кровь стыть в жилах. Я не могла назвать себя примером для подражания, да и мало кто был без греха, но меня пугала сама мысль о том, что могло всплыть на поверхность. Моя привязанность к Гринвиллу. Полуночные посиделки с Лидией, уплетающей за обе щеки марципаны. Вечные подколки Айзека во время уроков. Эвон…

— Сладенькая, не думаю, что я придусь им не по вкусу, — словно по волшебству, девушка оказалась рядом и запустила пальцы в мои волосы. Движения ее рук успокаивали меня. — Я никак не могу причинить им вред. Разве что та кучка стариков бежит в панике от мертвых мерцающих француженок.

Эвон, как всегда, знала, что сказать. Ее будто послали мне, словно дар, чтобы помочь преодолеть каждую трудность на пути. Ее неугасаемый оптимизм, острое словцо и открытая насмешка над миром, что вдоволь отыгрался на ней, лишив жизни в шестнадцатилетнем возрасте, каким-то магическим образом наделили меня уверенностью в себе.

— Ты ведь знаешь, нам не дадут присутствовать. Ты будешь сама среди них. Даже Лизель никак не сможет тебе помочь.

«Не думаю, что она уж очень того хотела».

— Пап, я буду не одна, — я ободряюще коснулась его руки.

— Ах да, я и забыл. Эвон ведь не оставит тебя саму бродить коридорами Здания Правосудия, не так ли? — мужчина улыбнулся. — Знаешь, я и не думал, что тебе так повезет. Твой мир намного шире и больше, чем наш с Хелен. Быть может, именно тебе стоило учить нас жизни, а не наоборот.

Отец поднялся с дивана и направился в комнату к маме. Я проводила его взглядом и вздохнула. Он так отчаянно пытался уберечь меня от всего плохого, что могло выпасть на мою судьбу, но кто мог защитить его от последствий моего существования?

Чай давно остыл, но я все так же сжимала чашку в руках, будто спасительную соломинку. Время стремительно утекало, приближая час встречи с Сенатом, и я все больше понимала, что не готова предстать пред ними и дать туману овладеть собой. Морты не знали сочувствия, а те, кто жил среди людей тысячи лет, выносили вердикты быстро и безжалостно. Мой мир был жесток.

— Клэр и Патрик просили передать тебе, что будут надеяться на твое возвращение, — Эвон присела рядом. — Я говорила им, тебе будет приятно, если они сами придут и скажут, но…

— Я понимаю.

Это было сродни смотреть на смертника. И все, кто мог бы этого избежать, пользовались случаем. Пусть они и были душами. Я не могла их винить, ведь и сама едва ли поступила бы иначе.

— Я обещаю, что буду держать твою руку, пока весь этот кошмар не кончится, — улыбка на лице девушки потухла. — Даже если станет страшно, я не исчезну.

Глаза наполнились слезами, и мне пришлось стереть их рукавом рубашки.

— Спасибо, Эвон.

* * *

Ноги путались в длинной черной юбке, что мама заставила меня надеть. Ее туфли были на меня велики, и пришлось идти в ботинках, из-за чего я была ниже, чем рассчитывалось. Капюшон скрывал мое лицо, но я чувствовала взгляды окружающих, давящие со всех сторон на меня. Рыжие волосы сводили все попытки скрыть мою личность к заведомо предсказуемому результату. Мысленно я проклинала судьбу и генетику.

— Разве им трудно было прислать машину? — недовольно прошипела я.

Отец рассмеялся.

— Какие машины на острове, дорогая? Никому здесь не требуется любое средство передвижения, кроме своих собственных ног. Гринвилл слишком тебя разбаловал.

— В Гринвилле на меня не таращатся, словно я какое-то чудовище, способное всех уничтожить.

Ответом мне послужил вздох. Конечно, слышать подобное было не очень-то и приятно. Пусть отец и не был ярым поклонником Древних, к этому миру он, все-таки, был ближе, чем я. Он был его неотъемлемой частью, одной из множества шестеренок. Мне же больше подходило сравнение с глюком или багом.

Старинные улицы, погруженные в туман, сменялись одна другой, и я повсюду ловила взгляды, обращенные в нашу сторону. Взгляды, преследовавшие меня на протяжении всех семнадцати лет жизни, стоило морту распознать во мне сородича. Я слышала, как дети спрашивали родителей, как эта странная девушка оказалась на острове, и почему никто не хотел потушить огонь в ее волосах. Невольно я засмеялась.

Мортем являл собой город, сокрытый в тумане и окруженный лесом. Мрачное, унылое место, которое периодами вгоняло меня в тоску. Палитра мира лишилась ярких красок в этом месте, и разукрасила все вокруг темными тонами. Мир в черно-белую полоску, где я, сама того не желая, расползлась пестрой кляксой, принося хаос в отлаженную систему.

Низенькие одноэтажные дома жались друг ко другу, будто ища защиты. Снаружи они походили на строения вовсе не из этой эпохи, но внутри морты обставили их в самом современном стиле, придерживаясь мировых тенденций. Прогресс добрался даже до столь крошечного закутка земли. Хотя я могла бы с гордостью заявить, что сами морты в равной, а то и в большей степени приложили сил в развитие технологий и инноваций. Оставалось лишь вложить нужную мысль правильному человеку в голову, и по истечению нескольких лет на свет появлялось нечто способное улучшить и упростить жизнь.

Периодически спотыкаясь, я втайне радовалась, что мамины туфли оказались мне не по размеру. Брусчатка под ногами никак не способствовала беспрепятственному продвижению улицами. Неуместное желание стянуть обувь и коснуться прохладной дороги босыми ногами пришлось силой выбросить прочь, но воспоминания о детских играх на этих самых улицах теплом расплылись по телу, разгоняемые кровью.

Эвон, пританцовывая, шла рядом. Она словно стала приглашенной на бал среди высокопоставленных господ и искренне радовалась этому, но я знала, что девушка боялась не меньше моего. Пусть ее судьба и не решалась в равной мере с моей, исход встречи повлияет и на нее. Вердикт Древних, так или иначе, изменит жизни нас обеих, и подобная ответственность, что легла на мои плечи, никак не могла внушать радость.

— Айви, дорогуша, все будет хорошо, — девушка подмигнула мне. — Знаешь, что я думаю?

Я небрежно пожала плечами, стараясь не привлекать внимания лишними движениями.

— Они боятся тебя не меньше, чем ты их. Что я точно успела усвоить за годы жизни среди вас, так это то, что морты приходят в ужас от того, чего не понимают и что не могут контролировать. А ты взяла бы первый приз в конкурсе «Странности Планеты Земля».

Эвон всячески пыталась подбодрить меня, заставить верить в свои силы, но, чем ближе мы приближались к Зданию Правосудия, тем быстрее таяла моя уверенность. Огромное здание с башней, окно которой, будто всевидящее око, следящее за каждым в городе, возвышалось в нескольких сотнях метров от нас, и мне чудилось, будто сам дом всматривается в мою душу, ища потаенные секреты.

— Дальше ты сама, тыковка, — отец сгреб меня в объятьях и прижал к себе. — Надеюсь увидеть тебя поутру.

— Я люблю тебя, пап.

Отец не ответил. Он никогда не отвечал. Его любовь выражалась в действиях, что было для меня ценнее миллиардов слов. Поступки никогда не лгали.

Разжав объятья, мужчина в мгновение ока исчез. Выполнив свою миссию, он более не был скован надобностью передвигаться с человеческой скоростью, привлекая внимания окружающих. Я мысленно отдала ему должное за то, что тот согласился провести меня, зная, что все взгляды будут обращены на нас. Таков был обычай. Каждый, кого вызывал Сенат, должен был добраться до Здания Правосудия, пройдя улицами города без помощи технологий, изобретенных учеными Мортема. Будто символ возвращения к истокам, когда мы были равны с носителями душ.

Я обернулась и посмотрела на здание, возвышающееся передо мной.

— Ты справишься, — Эвон коснулась моей руки.

Я сжала ее пальцы своими и принялась подниматься по ступенькам, мысленно отсчитывая каждую. Числа в моей голове успокаивали, возвращали иллюзию того, что я все еще владела ситуацией. Ботинки казались тяжелее обычного, а юбка, все еще запутывающаяся в ногах, раздражала, и мне не терпелось сорвать ее с себя, даря желанный комфорт.

Добравшись до последней, восемьдесят шестой ступени, я оказалась перед массивной дверью из орехового дерева. В голове мелькнуло воспоминание, как я, будучи пятилетним ребенком, так же стояла и смотрела на гигантские ворота в иной мир, сжимая руку матери. Тогда Эвон, способной подбодрить, еще не было в моей жизни, и я дрожала от каждого слова Древних, обращенных в мой адрес.

Только я подняла руку и собралась постучать, как дверь сама по себе отворилась, и на пороге меня встретила бабушка. Она выглядела так же непревзойденно и устрашающе, как и годами ранее. Длинные черные волосы были собраны в элегантную прическу, а сама женщина облачилась в кричаще-вульгарное черное платье, подчеркивающее ее идеальную фигуру и аристократическую бледность. Я застыла, восхищенно разглядывая ее.

— А твоя бабуля не такая уж и старуха, как мне казалось, — Эвон была ошеломлена не меньше моего. — Чёрт, почему она, прожив почти пять веков, выглядит так, словно сошла с обложки журнала про моделей?

Я не нашлась, что ответить.

— Привет, дорогая, — Лизель протянула мне руки, ожидая, что я приму ее объятья, и я не посмела ослушаться. — Ты так выросла с того дня, когда мы виделись в последний раз. Я рада, что ты смогла прийти сегодня.

Ложь пропитала каждое слово, слетающее с губ женщины, и я мысленно внушала себе, что обязана быть осторожной.

— Тебе не нужно бояться меня, Айви, — губы бабушки расплылись в улыбке. — Я на твоей стороне. Ты ведь помнишь наше обещание друг другу? Уверена, ты его не нарушила. А, раз так, значит тебе нечего опасаться.

Ей даже не требовалось окутывать мою голову туманом, чтобы добраться до мыслей, плавающих на поверхности. Из всех мортов, обладающих даром управления сознания, что я знала, она была самой искусной.

— Идем, я представлю тебя остальным.

— Я уже ее ненавижу, — Эвон, надув губы, шагала рядом со мной. — Я мертва много лет, и ты единственная, кто может видеть меня, но я все равно завидую ее красоте.

— Можешь передать своей подруге, что мортам это дано от рождения, — сказала Лизель.

Я от удивления рот раскрыла. Как бабушка могла знать, о чем говорила Эвон, если не могла видеть души?

— Она прочитала это в твоих мыслях, — по правую руку от меня вдруг появилась девчушка лет пяти-шести. Ее рука сжимала подол платья женщины. Малышка светилась зеленым едва различимым светом. — Тетушка Лизель не умеет видеть души, но, если морт прокручивает в своей голове слова, услышанные от души, она может это узнать. Честно говоря, иногда я боюсь ее. Как здорово, что никто из вас не умеет забираться в голову к мертвым.

Девочка была очень милой, и мне на долю секунды стало жаль ее, ведь малышке пришлось жить все это время рядом с моей бабушкой, которую никак нельзя было назвать очень дружелюбным человеком. Но, опомнившись, я постаралась очистить свою голову от чего-либо, что могла бы учуять Лизель.

— Я Мара, — девочка улыбнулась мне. — А ты Айви, да? Тетушка очень много говорила о тебе в последние дни. С другими Древними. И с твоими родителями вчера тоже. Она очень надеется, что сегодняшняя встреча пройдет в лучших традициях сообщества мортов, и ты покажешь себя в лучшем свете. Не бойся. Впусти туман в свою голову, и ты увидишь, что он не тронет того, что ты хочешь спрятать. Если позволить ему свободно перемещаться, он и не заметит, что ты что-то пыталась утаить от них. Мне об этом рассказал кое-кто очень важный.

Слова девочки звучали убедительно, будто она точно знала, о чем говорит. Это показалось мне странным, но я не стала задавать вопросов, ведь бабушка была рядом.

Темный коридор становился все уже, и мне становилось не по себе. Бабушка плавно двигалась вперед, напевая какую-то мелодию, но я не слушала, погружаясь в мысли глубже и глубже. Почему-то меня преследовало чувство, что все вокруг скрывают от меня нечто очень важное, а я все никак не могла распознать ложь. Даже Мара говорила о человеке, поделившимся с ней секретом, так, словно он имел ко мне непосредственное отношение, но никто из моих близких, кроме родителей, никогда не бывал в Здании Правосудия.

«Айви, успокойся. Ты ведь ничего не сделала. Ты была той, кем тебя желали видеть. Ты знаешь, что бояться нечего. Просто доверься тому, что знаешь наверняка, и позволь им забраться в твою голову. Раз эта кучка заплесневелых придурков считает, что ты опасна, покажи им, что страх давно покинул твое тело, и ты знаешь, что можешь представлять угрозу, если захочешь, но все еще остаешься на их стороне. Ты ведь веришь в этот мир, и веришь в себя. Никто не сможет этого у тебя отнять».

Бабушка остановилась и обернулась ко мне. Я посмотрела на нее с надеждой на то, что она ничего не услышала, не распознала мои мысли.

— Не хочу обнадеживать тебя. Есть вероятность того, что ты никогда не выйдешь из этого здания. Они — не я. Дважды они давали тебе шанс, ставя на черный ящик с неизвестными составляющими внутри. Но в третий раз могут быть не столь благосклонны. Убеди их всех, что достойна жизни. И… — она на мгновение запнулась, и в ее глазах заплясали искорки, — в первую очередь, убеди меня, что не нарушила наш договор.

Прежде, чем я успела что-либо ответить, дверь перед нами отворилась, и лунный свет упал на мое лицо. Когда мои глаза привыкли к свету, я поняла, что бабушки уже не было рядом. Эвон стояла по левую руку от меня и с паникой во взгляде таращилась на огромный зал, заполненный мортами, желающими забраться в мою голову. Величественными, прекрасными и смертоносными.

— Добро пожаловать, Айви Тереза Блумфилд, дочь Лиама и Хелен, кровь от крови Лизель Флеминг, потомственной Древней, рожденная мортом и нареченная Эновисон. Мы ожидали тебя.

 

=== Глава 3 ===

Я никогда не умела лгать самой себе. Попытки сбежать от правды обращались провалом, и со временем я привыкла к тому, что прикрыться иллюзией мне просто не удастся. Стоя на пороге комнаты, переполненной мортами, я уже знала, что мне не выйти из нее невредимой. Пусть они не тронут мою оболочку, внутри я буду выжжена дотла, уничтожена дымом. Древние смотрели на меня, безмолвно изучая, и я пыталась распознать в их лицах угрозу.

— Айви, они ждут, — голос Эвон прорвался через оцепенение, что завладело моим телом, и я, превозмогая страх, сделала первый шаг навстречу своей погибели.

Душа была напугана. Она сжимала мою руку, и, будь девушка материальной, боль заставила бы меня поморщиться, но я всего лишь ощущала легкое давление. Страх щупальцами обвил сердце, сдавливая его и мешая дышать. Мы разделили его поровну, приняли ношу на плечи и двинулись в объятья тьмы, гордо вздернув подбородок. Окруженные, но не сломленные. Запуганные до смерти, но все еще надеющиеся.

Взгляд блуждал среди фигур, облаченных в черное. Некоторые лица были мне знакомы. Отголоски воспоминаний о прошлых встречах с Сенатом, когда решалась не только моя судьба, но и мамина. Теперь она была в безопасности, и груз вины освободил меня. Любое решение, принятое в ту ночь, не повлияет на мою семью, и это служило крошечным утешением среди нескончаемой черной полосы, что, несомненно, положила глаз на мою жизнь, преподнося не самые радостные сюрпризы.

Очутившись в центре зала, я застыла на месте, затаив дыхание. Слова были лишними. Для Тесефи они были всего лишь пустым звуком, вырывающимся изо рта, что нес ложь. Они забирались глубже, превращая тайные помыслы в предателей, а секреты — в палачей. Без усилий блуждая по поверхности, заставляли угрозу выплыть наружу, не утруждаясь, и не было ни малейшего шанса утаить что-либо от рожденных с даром подчинять себе сознание морта.

— Они будут копаться в твоей голове, а страшно мне, — Эвон поправила волосы, но я успела заметить, как дрогнула ее рука. — Они ведь не узнают, что я подглядывала за ребятами из твоей школы? Думаю, это не послужит на пользу моей репутации.

Слова подруги заставили улыбку скользнуть по моим губам. Даже в критических ситуациях Эвон оставалась собой, разбрасываясь сарказмом и пытаясь меня подбодрить, как бы плачевно все не выглядело.

«Не бойся. Позволь дыму заполнить твою голову…» — отголосками воспоминаний звучал в голове голос маленькой девочки. Я не могла позволить себе вольность слепо довериться совету того, кто знал обо мне гораздо больше, чем пытался показать. Все еще в панике перебирая возможные исходы, я отгоняла от себя мысль о том, что Мара утаивала нечто важное, что могло бы спасти мою жизнь. И не только она. Родители, сестра, бабушка, сам Сенат. Все хранили некий огромный секрет, оставляя меня в неведении.

— Не противься, дорогая, — прозвучал в голове голос бабушки. — Это заставляет думать, что ты виновна.

«А перспектива впустить в свою голову пару сотен демонов кажется лучшим вариантом?» — так и хотелось бросить ей в ответ, но я подавила мысль, не дав ей родиться.

— Доверься ей, — Эвон ободряюще улыбнулась, но вышло измученно и неискренне. — Может, мелкая и правда знала, о чем говорит.

Я вздохнула. Борьба с самой собой была бессмысленной. Будто бы у меня был выбор. Его давно отобрали Древние, сделав из меня посмешище, циркового урода, чтобы потешить свое самолюбие и в который раз доказать безоговорочную власть.

Закрыв глаза, я постаралась расслабиться, пустить мысли на самотек, дать им жизнь отдельно от моего сознания. Я отпустила поводья, за которые так отчаянно держалась, и передала контроль над своей жизнью Сенату, позволяя войти в мою голову и навести там порядок. Распахнула двери во все запыленные комнаты, вынула из самых тайных уголков сундуки, которые пообещала сама себе никогда не открывать. Я отдалась воле судьбы, позволив себе последнюю мысль.

«Только бы Мара оказалась права…»

* * *

Где-то вдалеке послышался гудок поезда. Распахнув глаза, я застыла в недоумении. Мгновением ранее я стояла в огромном зале, погруженным в полумрак, окруженная Древними. Но перед глазами было бескрайнее поле, залитое солнцем. Мои руки утопали в золоте пшеницы, колосящейся на ветру. Исчезла надоедливая черная юбка, и я чувствовала, как крошечные усики растения касались бедер. Босые пальцы ног зарылись в мягкую влажную землю. Из ниоткуда взялся покой. Постепенно страх отпустил, и на смену ему меня объяло счастье. Я расплела косу и позволила волосам отдаться порывам ветра, смеясь.

Я помнила тот день. Отец взял меня с собой в путешествие. Мне было около одиннадцати, и накануне я поругалась с мамой из-за своего дара. Я никак не могла осознать, что не так было во мне, что раз за разом женщина, которая должна любить меня, срывала на ребенке всю злость.

Руки коснулись чужие пальцы. Я даже не обернулась, зная, кому именно они принадлежали.

— И ты здесь? — прошептала я.

Эвон пожала плечами, от чего рука, сжимающая мою ладонь, дернулась.

— Тут спокойно. Одно из лучших мест, где мы побывали. Я люблю это поле.

— Тебя ведь не должно быть со мной. Как ты пробралась в мою голову?

Девушка раскинула руки и упала в объятья пшеницы, что мягко приняла ее, усыпав светящиеся васильковым светом волосы крошечными зернышками. Я последовала ее примеру и утонула в золотом потоке. Над нами спешили пушистые облака, и бескрайнее голубое небо звало за собой. Внутри бурлила энергия, взывала ко мне. Ногам хотелось движения, ощущения безграничной свободы. А я лежала на влажной земле, вдыхала запах природы и солнечных лучей.

— Ты меня переоцениваешь. Я, бесспорно, та еще заноза в заднице, но, на самом деле, меня здесь нет. Ты создала меня…

Но как я могла, будучи не властной над собственным разумом? Я сбежала в путешествие воспоминаниями, заглушая неприятное ощущение вязкости в голове от дыма, что наполнял его. Я дала Древним все, чего они желали, сделав их властелинами существа, именуемого Айви Блумфилд, и отступила, признав поражение. Отныне мною правили нефтяные океаны, руководя телом и мыслями, а я сама спряталась в закутках, до которых никому не было дела.

— Ты все еще в своей голове хозяйка, — свет, исходящий от подруги, потемнел. Беззаботный голубой сменился цветом синей пыли. — Неужто так просто передашь бразды правления кучке заносчивых стариков, возомнивших себя богами?

— А что я могу?

Пушистые барашки над головой превратились в грозовые тучи. Ветер терзал мои волосы, касался ледяными пальцами обнаженной кожи. Прикованная к мокрой земле, я впустила панику в сердце и сиганула в бездну беспомощности, вжимая педаль газа в пол. Некому было остановить меня, вывернуть руль в сторону, спасая от себя самой.

— Трусиха, — брезгливо бросила Эвон и поднялась с земли.

Очертания изменились, и на меня смотрели жестокие глаза Гюнтера. Парень стоял около меня и с насмешкой наблюдал за попытками укрыть от него свой разум.

— Глупая Ривэрто… Разве тебе не говорили, что от таких, как я, лучше держаться подальше? — юноша наклонился и заглянул в мои глаза.

Я растворялась в его черных глазах, тонула в пучине, неумело барахтаясь и умоляя спасти меня. Пшеница под его ногами погибла. Небо разорвала молния, ударившая в паре метров от нас, взрываясь брызгами земли, и первые тяжелые капли разбились о мое лицо.

— Боишься, крольчишка? — губы искривились в ухмылке. — Не пора ли тебе бежать? Но ты ведь не можешь, не так ли? Ведь я… Контролирую. Каждое. Твое. Движение.

Последнее слово он выдохнул около моего уха. По телу пробежали мурашки, и крик, бьющийся о черепную коробку и рвущийся наружу, сводил с ума.

«Отпусти меня! Отпусти!»

Но тело не слушалось. Пустой взгляд устремился в потускневшее небо. Гюнтер нацепил на мои руки невидимые нити и превратил в послушную марионетку, что следует приказам хозяина. Длинные ресницы, идеально отточенные движения, отсутствие сердца и чувств, чтобы веселить публику и не задумываться, как же нелепо я выглядела. Посмешище.

Вдруг туман развеялся, а меня обняли теплые сильные руки. Я уткнулась в плечо Айзека и позволила себе слабость. Слезы, переполнившие меня. Чувства, которым я так страшилась дать выход. Все смешалось в крике, сорвавшемся с моих губ. Боль оглушила меня. Обида на саму себя и на Гюнтера, что то и дело врывался в мою казалось бы идеальную жизнь, принося с собой разрушительный хаос.

— Я так больше не могу, — прохрипела я, сжимая рубашку друга в руках. — Я не могу противостоять тому, кто заведомо победил.

— Так прими поражение, не проигрывая, — Айзек ободряюще взлохматил мои волосы.

— Это как? — я подняла на него недоуменный взгляд.

Но вместо серых глаз парня на меня смотрели карие. Отец прижал меня к себе.

— Когда-нибудь ты сможешь дать ему то, чего он заслуживает. И всем, кто когда-либо пытался влезть в твою голову. Тесефи оставляют свой отпечаток на таких, как ты, и все вокруг чувствуют это. Увидев, что ты не представляешь угрозу, морты примут тебя и защитят. Ты никогда не останешься одна, я обещаю.

— Но война уже проиграна. Это тело больше не мое.

— Всего на пару часов, — мужчина улыбнулся. — Они не найдут ничего, за что сумели бы зацепиться. Едва ли твоя любовь к миру заслуживает наказания.

— Я не такая, как ты. Не такая, как мама и Хизер с Логаном. Ты ведь тоже чувствуешь это, правда?

Надежда, пропитавшая слова, пугала даже меня. Я хотела верить, что была такой же, как и весь мой народ, но всегда знала, что во мне не хватает крошечной детали, делающей меня полноценным мортом. Застрявшая меж двух миров, потерявшаяся маленькая девочка, пытающаяся найти свое место под солнцем.

— Ты — это просто ты, тыковка. И навсегда ею останешься.

Губы отца коснулись моего лба, и он растворился среди темноты, окружившей меня. Калейдоскоп воспоминаний постепенно замедлялся. Я перескакивала часы, дни, недели. Смотрела на прошлое со стороны, прячась и замечая все новые детали. Открывала для себя иной мир, будто наблюдая за всем через призму, искажающую реальность. Больше не существовало правды и иллюзии. Все смешалось в один клубок из тысяч разноцветных ниток, в котором я никак не могла отделить одну от другой.

— Разве это так важно? — на ступеньки около школы, где я сидела, наблюдая за футбольной командой, опустилась Лидия.

Я отправила в рот очередную конфету и протянула подруге упаковку соевого молока.

— Что именно?

Девушка достала из рюкзака яблоко и вгрызлась в него. По подбородку потек сок, но она словно и не заметила.

— Реальность. Выдумка. Разве есть разница? Не все ли равно, если то, что ты видишь, делает тебя счастливой?

Я пожала плечами. Никогда не задумывалась, почему так важно разделять то, что есть на самом деле, и обман. Это и так подразумевалось само собой.

— Если я останусь здесь, никогда не увижу дорогих мне людей вновь.

— Ты можешь создать их сама и поселить в своей голове. Здесь им будет даже лучше, чем в том, настоящем мире. Здесь они в безопасности, и Древним не достать их. Ты защитишь всех нас, Айви, — Лидия убрала волосы с лица и перевела взгляд с меня на поле.

Но ведь те, настоящие друзья…

В реальном мире угроза все еще нависала над ними грозовой тучей, и следовала по пятам. Я не могла позволить себе оставаться в мире иллюзий. Это всего лишь эфемерное ощущение покоя и контроля. Я стояла посреди толпы мортов, копающихся в моей голове, и дала им полный доступ ко всему, что я сама только помнила. Но я не отрекалась от собственной жизни, не завещала им себя без остатка. У меня все еще осталось за что бороться.

— Ты по-прежнему приносишь проблемы, — раздался в голове голос бабушки.

Все вокруг померкло, и меня окутал мрак. Туман все еще сопровождал меня. Я не видела его, но чувствовала цепкие пальцы, вцепившиеся в меня и не желающие отпускать.

— Я люблю жизнь. Разве за это судят?

Бабушкин смех звучал отовсюду. Прислушавшись, я в ужасе осознала, что я сама была его источником. Смех срывался с моих губ, заполняя пространство, и бабушка говорила, используя мое тело.

— Ты не такая, как мы, а это уже повод для казни. Но… — она выдержала небольшую паузу, — в тебе есть нечто, напоминающее меня в твои годы. Напористость и чувство долга. Ты понимаешь, что подставишь под удар каждого, с кем связывалась за последние годы, если нам удастся найти нечто, обличающее тебя, как отступницу.

— И как проходят поиски? — удержать сарказм мне не удалось.

— Пока что ты чиста, как весь наш род. Либо ты научилась хоронить важные воспоминания глубоко в себе, либо, на самом деле, нет ничего, что можно было бы вменить тебе в вину.

— Я запомнила слова, сказанные в мой шестой день рождения, и по сей день храню их в сердце.

— Знаю, видела, — в голосе Лизель я распознала удовлетворенные нотки. — Но я не одобряю твою близкую дружбу с той Ривэрто. Она способна влиять на тебя не самым благоприятным образом.

Лил…

— Я контролирую это.

— Нет, не контролируешь, — оборвала меня бабушка. — Ты не можешь остановить свою привязанность к этой девчонке. Но я позволю тебе оставить ее в своем сердце. Всего на год. После сдачи экзамена ты ее никогда не увидишь. Я позабочусь об этом.

Я было открыла рот, чтобы что-то сказать, но слова застряли в горле, противно царапаясь. Тьма вокруг стала осязаемой. Она душила меня, выжигала изнутри. Безуспешные попытки вдохнуть превратились в гортанное бульканье, и меня захлестнула паника.

А потом все исчезло…

* * *

Первым, что я увидела, стали глаза Мары, излучающие теплый мятный свет. Девочка вцепилась крошечными ручками в мою юбку и с надеждой всматривалась в мое лицо. А ведь она давно уже перестала быть ребенком. Пять веков существования в облике души наделили ее мудростью. Запоздало я заметила, что девочка кардинально отличалась от обычных детей, которых я повстречала немало за свою жизнь. От нее исходила необъяснимая уверенность и зрелость, чего мне так сильно не хватало. Вот бы Мара могла поделиться со мной знаниями и указать направление к двери, за которой хранилась моя собственная сила…

Ноги предательски задрожали. Тело не подчинялось моей воле. Айви Блумфилд потерялась в тумане, заполонившем ее голову, и я никак не могла отыскать ее среди вязкой липкой тьмы. Размахивала руками в надежде разогнать дым, взглянуть за грань и вытащить бедное истерзанное создание, что еще давеча именовалось мною, из лап хищников. Древние копошились в голове, будто тараканы, бьющиеся о черепушку, отдаваясь гулом в ушах. Я и забыла, каково это — стоять посреди зала Суда в ожидании приговора, где вокруг лишь враги. Когда мозги превращаются в месиво, коктейль, приправленный страхом и безысходностью, а Тесефи цедят его через трубочку, смачно причмокивая и перебрасываясь комментариями о его содержании.

Стало трудно дышать. Я обязана была обо что-то облокотиться, но сдвинуться с места не давали Древние, удерживая своим даром. Я держалась исключительно на силе воли. Пускай они отобрали у меня все, даже власть над телом, но я не сдавалась. Почему-то сломиться мне не позволяла мысль о всех, кто ждал по ту сторону дверей Здания Правосудия. О мире, что я не успела узнать. О людях, что согревали сердце тяжелыми вечерами и принимали со всеми странностями и отличиями. О Лидии с ее праведным гневом из-за моего отсутствия на выпускном. О Ние, бороздящей просторы Норвегии. О «принце» Айзеке, спасающем мою задницу из передряг вот уже три года к ряду. О Софии и Натсуме, что ждали моего появления в Академии Джулианы Томпсон, чтобы провести очередной семестр вместе. И об Эвон… Голубой свет, исходящий от ее тела, горел все ярче, освещая мой путь из глубин сознания. Девушка вцепилась пальцами в мою руку, и прикосновения были почти осязаемы. Где-то на грани сна и реальности я плыла по течению, ведомая любовью и привязанностью, сражаясь за мирную жизнь.

Ртутные тучи, лениво плывущие по небу, заслонили луну, собирая ниточки ее света в сети и унося с собой в далекие страны. Но тьма не поглотила комнату. Со всех углов, ведомые на голос Мары, ко мне стремились души. Люди, умершие в разные века и эпохи, тянулись к той, кто мог видеть их утомленные лица и чувствовать их тоску. Мужчины и женщины, старики и дети. Они окружили меня, наполняя изнутри своим светом, и приветливо улыбались, касаясь меня. Крошечные искорки, привязанные к Древним и обреченные на бесконечное существование в мире, погруженным во тьму, осчастливленные появлением той, кто могла разукрасить мрачные будни пестрыми цветами, они желали поделиться со мной своей силой. Заполняя своим светом каждый закуток Зала Суда, они подбрасывали поленья в костер надежды, едва не потухший внутри меня.

И если это не было чудом, то я не знала, чего еще могла бы я желать. Удерживая меня на ногах, переговариваясь между собой, они все стояли за меня. Невидимая армия, что, казалось бы, не имела влияния, но сумела сохранить мне рассудок в мгновения, когда Тесефи завершали болезненный ритуал, покидая разрушенную державу Айви Блумфилд, выпотрошив ее до остатка.

— Ты сильная, — свет Мары потемнел до нефритового. — Сильнее, чем был он. Ты выстояла, он не смог, поддался.

— Кто? — выдохнула я.

Жжение в легких было практически невыносимым. Каждый вдох давался с трудом, разрывая горло. Я чувствовала во рту сладковатый металлический привкус крови, сочащейся из прокушенной губы.

Девочка загадочно улыбнулась. В ее взгляде промелькнуло нечто, присущее бабушке Лизель, что наводило страху на всех в округе. Холод пробрался под кожу и коснулся сердца, заставив меня вздрогнуть.

Я на миг прикрыла глаза, и все исчезло. Души растворились, будто их и не было. Со всех сторон меня окружали Древние, чей туман покинул мою голову. Хаос, воцарившийся внутри после их пребывания, разрушал сам себя, и мое сознание постепенно крошилось, устилая пеплом дорогу для желающих им овладеть.

Тело предало меня, и я, словно мешок с картошкой, рухнула на пол, обессиленная и безумная, выжатая до последней капли. Истязания сознания помнились мне совсем иными. Взросление бросило тень на мою надежность, и пытки стали изощреннее, а сами Тесефи — искусные кукловоды — в мгновение ока превратили меня в свою марионетку, готовую повиноваться любому приказу.

— Айви, — руки Эвон легли на мои плечи. — Что же они с тобой сделали, девочка?..

Я подарила подруге измученную усмешку. Словно она не понимала, на что мы обе подписались. Фирменная шутка судьбы, наградившей меня пламенем в волосах, с каждым годом становилась все менее забавной. То, что я так в себе любила, обернулось проклятьем, яркой мигающей вывеской с надписью «Отступница». Едва ли кто допускал мысль о моей невиновности, встречая взгляд серых глаз среди бесконечно темного мира. Яркие кляксы не были в почете у детей ночи.

— Поднимись, Айви Тереза Блумфилд, — обратился ко мне мужской голос.

Смех сорвался с губ. Неуместная, глупая вольность. Безответственная выходка после часов смирения. Но тиски, сдавившие все внутри, разжались, выпуская меня на свободу. Мучения, перенесенные моим сознаниям, меркли, и боль, копившаяся в душе, вырвалась наружу.

— Конечно, уже бегу. Только вот незадача. Мне-то слегка того… каюк, — я легла на спину и раскинула руки в стороны. — Последние силы из меня высосали.

И откуда во мне взялась подобная дерзость? Все предохранители снялись, педаль тормоза я сама вырвала с мясом и закинула на дно помойной ямы. Существовала только прямая дорога из горящего асфальта, ведущая к точке невозврата.

До меня донеслись отголоски чьих-то слов, но смысла я не разобрала. Да и не жаждала того. Все вдруг стало до одури бессмысленным и далеким. Я перенесла Суд и осталась жива. Тесефи крушили меня, кромсали изнутри, выпотрошили и оставили догнивать на свалке мусора, но я все еще дышала. Не означало ли это, что я прошла проверку?

Рывком сильные руки подняли меня с пола и поставили на ноги. Незнакомый парень, придерживая меня за талию, помог вновь не рухнуть в объятья силы притяжения, и почему-то мне хотелось отблагодарить его за содействие, хоть это и было приказом кого-то из Древних.

— Так-то лучше, — пропела я, смахивая с лица волосы. Капюшон свалился с головы, и огненные пряди рассыпались по плечам. Во мне тлело желание скинуть жаркие тяжелые ботинки с ног и коснуться босыми ступнями холодного пола. — Теперь я выгляжу пристойнее? Или мое лицо слишком пугает вас?

— Что ты творишь? Ты сбрендила? — Эвон выросла передо мной, пылая ультрамариновым светом от злости.

— Окончательно кукушечка поехала, — хохотнула я. — Разве тебе не нравлюсь такая я? Слегка бе-зум-на-я.

Парень, придерживающий меня, грубовато перебросил мою руку через свое плечо. Его пальцы осторожно коснулись моего бедра, пытаясь устроиться удобнее, что вызвало очередной приступ смеха.

— Боишься симпатичных девушек? — прошептала я, наклонившись к нему поближе.

— Недолюбливаю сумасшедших, — холодно отрезал тот.

— Какие мы нежные…

Повисла тишина. Тяжелые взгляды Древних со всех сторон никак не прибавляли атмосфере уюта и покоя.

— Прошу простить мне мою бестактность, — я сделала попытку поклониться, но едва не вывалилась из сильных рук незнакомца и не поцеловалась с полом. Это стало причиной очередной волны слегка безумного хохота. — Упс! Не рассчитала…

— Молчать! — крик оглушил меня. В мыслях вдруг просветлело, и я со страхом осознала, что вовсе себя не контролирую. — Мы все понимаем, что в голове после нашего визита тебе придется навести стерильный порядок, но, будь так добра, не превращай все в цирк.

Мужчина, говорящий со мной, был мне незнаком. На вид ему было лет тридцать пять, или что-то около того, но под солнцем он ходил гораздо дольше. В нем угадывались некие славянские черты, и я смела предположить, что родом он из Европы.

— Властимил, не будь так строг с моей девочкой, — меня едва не стошнило от приторной сладости в голосе бабушки. — Она всего лишь несмышленый ребенок. Разве часто в наших покоях бывают столь юные морты?

— Это вовсе не оправдывает ее поведения, Лизель. Она должна знать, с кем говорит, — тон славянина дрожью отозвался в моем теле.

Я все разглядывала незнакомца, не стесняясь. Властимил был из той категории красивых мужчин, которым место на обложке глянцевого журнала в обнимку с разукрашенной блондинкой и часами от Rolex на запястье. Каждая вторая женщина в мире мечтала проснуться в постели с таким мужчиной и утонуть в его объятьях. Каждый второй мужчина мечтал быть Властимилом. Морты от природы награждались идеальной внешностью, но далеко не каждому выпадал шанс выглядеть так. Быть может, славянская кровь и многовековая жизнь на Земле сделали его таким, во что верилось с трудом. И, что-то подсказывало мне, что между ним и моей бабушкой не все было гладко.

— Да у нее же в голове жвачка вместо мозгов после нашего маленького путешествия, — на кончике языка чувствовалась горечь от приторного голоса Лизель.

Мужчина вздохнул и посмотрел на меня. В черных глазах не было жалости или сочувствия. Морты чурались подобных чувств.

— Айви Тереза Блумфилд, после тщательного анализа твоих мыслей, секретов и воспоминаний, Сенат может с уверенностью утвердить тот факт, что ты ни в чем неповинное дитя, незаслуживающее наказания. Ты свободна и находишься вне подозрений. Мы с радостью сообщаем, что твое обучение в Академии Джулианы Томпсон продолжится, и мы будем наблюдать за твоими успехами. Сенат полагает на тебя большие надежды в будущем.

Смысл держаться и сохранять лицо отпал. Я, словно бумажная кукла, обмякла в руках незнакомца, который едва не уронил меня на пол. Сознание постепенно наполнялось эйфорической дымкой, призывающей меня закрыть глаза и отдаться потоку сновидений.

— Отнеси ее домой, — сквозь толщу воды пробился ко мне голос бабушки. — Девочка заслужила отдых.

Я потянулась, чтобы схватить ее за платье, не дать уйти, но рука отказалась подчиниться, безвольно раскачиваясь. Во мне не осталось искры, позволившей сражаться.

— Ты хорошо постаралась, я тобой горжусь, — раздался в голове голос Лизель.

«Иди к чёрту!»

Но бабушка отпустила мое сознание, утопив его во тьме.

* * *

Резко сев, я в панике огляделась. Запоздало пришло осознание, что я в своей комнате на острове Мортем. Ночь, проведенная в Здание Правосудия, обрывками всплывала в голове, и меня пробрала дрожь. Я переполнилась желанием выброситься из окна многоэтажки при мысли о сарказме, что так не вовремя покинул закутки сознания и выбрался наружу. Я выступила против Сената, проявила неуважение к Суду и к его решениям. Нарушила первое правило Кодекса, что с самого детства внушался мне родителями.

Сорвавшись с кровати, я бросилась вниз. Только бы с родителями все было в порядке. Древние не слыли благосклонным народом, а бессмертная жизнь превратила их в жестоких чудовищ, без разбору уничтожающих тех, что допускали хотя бы мысль о неповиновении. Я же открыто дерзила, не имея веского оправдания собственным действиям.

Споткнувшись о ковер, я застыла на пороге кухни. Отец с матерью переглянулись и посмотрели на меня. На их лицах читалось недоумение и беспокойство.

— Тыковка, что случилось? — отец похлопал рукой по стулу около себя, призывая меня присесть.

Я с разбегу бросилась обнимать папу, не сдерживая эмоций. Слезы заструились по щекам, мешая видеть, и я прижималась к самому дорогому человеку в моей жизни, ища тепла и поддержки. Стоило его рукам сомкнуться кольцом вокруг моего тела, как меня снесло с ног переполняющим чувством тепла. Я дома.

— Я боялась, они убьют вас. Из-за меня, — сквозь слезы бормотала я. — Папа, я так плохо поступила. Я так тебя подвела…

Мужчина ободряюще погладил меня по спине.

— Ты ничего не сделала, дорогая. Я слышал, что произошло, но Сенат списал все на твою невменяемость. Все же, за свои семнадцать лет ты уже трижды представала перед Древними. И как только твои мозги остались на месте после этого?

У меня не было ответов. Лишь масса вопросов, разъедающих изнутри, словно крошечные черви, пробивающие путь в мир. Вся Айви Блумфилд была загадкой, бесконечной шарадой, что не имела решения.

— Как ты себя чувствуешь? — мама положила руку мне на плечо, как только я успокоилась и расположилась на стуле между родителями, обхватив руками дымящуюся чашку с горячим чаем.

Я лишь пожала плечами. В голове прояснилось, и не осталось ни намека на присутствие Тесефи внутри моего сознания. Вернулась чистота и порядок, выстроенные мною за годы, будто их никогда и не нарушали. Воспоминания померкли, спрятались за завесой, притупляя мою боль, и я не хотела бередить старые раны, заставляя их кровоточить и мучить меня.

— Думала, будет намного хуже. Но я чувствую себя отдохнувшей и свежей. Никаких сдвигов, если вдруг ты об этом, — я робко улыбнулась.

Мама выдохнула. Я буквально чувствовала, как с ее плеч упал груз и с оглушающим грохотом рухнул на пол. Женщина удовлетворенно кивнула и вернулась к остывающему кофе.

— Когда вы обратно? — спросила я, делая глоток любимого Ерл Грэя.

— Да мы бы давно уже вернулись, но ты никак не просыпалась. Не могли же мы оставить тебя одну на острове.

От удивления я подавилась чаем.

— Опережая твой вопрос, занятия начались вчера.

Неделя. Пролетели семь дней с ночи, проведенной в Здании Правосудия. Мне казалось, прошло всего несколько часов, прежде, чем я пришла в себя, но реальность оказалась жестокой.

— Мы предупредили в Академии, что тебя некоторое время не будет, — мама перевела взгляд с меня на столешницу. — Хотя это и не требовалось. На острове каждый ребенок знает, что Сенат вызывал тебя к себе.

Ее голос сквозил плохо прикрытой горечью. Даже то, что я оказалась чиста, не утешило мою мать, что обременила себя позором. Рыжеволосое дитя бросало тень на ее преданность Сенату, и хоть все в округе знали, что мама невиновна, ей все равно чудилось, что морты презирают ее. Жаль, мне никак не удавалось объяснить, что их страх и нелюбовь направлены вовсе не на нее, а на чадо, что та породила.

— Лизель заходила несколько дней назад. Принесла подарок. Мы оставили его в твоей комнате.

«Хорошая попытка, пап. Но подарки от бабули — последнее, что могло бы поднять мне настроение».

Не став озвучивать мысли вслух, я встала из-за стола и направилась в комнату. Ожидать чего-то хорошего было даже наивно, поэтому я с некой опаской покосилась на коробку, возвышающуюся на столе. Подавив недоверие, я сняла крышку и отложила в сторону.

В коробке лежала черная ткань. Не веря собственным глазам, я коснулась ее и вынула. Это был мягкий плащ. От него исходил приятный запах. Зарывшись в ткань носом, я вдохнула его. В голове всплыл образ золотящейся пшеницы и пришитых к рыхлой земле солнечных лучей.

Краем глаза я заметила письмо, лежащее на полу. Видимо, оно было завернуто в ткань, и я не заметила, как оно вылетел из коробки. Сжимая плащ в руках, я нагнулась и подняла конверт. Идеальным почерком с красивыми завитушками, которые у меня никогда не получались, на нем было выведено мое имя.

Распечатав конверт, я вынула лист верже, сложенный вдвое, и принялась читать.

«Детка,

ты меня просто поразила. Честно говоря, я и не думала, что ты будешь мне так интересна. Твоя голова полна запретных мыслей, но ты все еще подросток, поэтому я позволю тебе такую вольность. А твоя наглость! Она так вдохновила меня. Ты, как оказалось, отличаешься от того, что я слышала от твоих родителей.

Думаю, ты и так понимаешь, что я буду следить за тобой. Будь начеку, ведь мои маленькие Тени следуют за тобой по пятам. Одергивай себя на каждой мысли, которая могла бы мне не понравиться, ведь наш уговор все еще в силе. Я слишком сильно люблю твою маму и Хизер, чтобы позволить тебе своими гадкими ручонками отобрать их.

Мое восхищение твоей силой воли хочу выказать подарком. Это — последняя разработка техников. Они еще даже в продажу не поступили, и ты будешь первой, у кого есть такой плащ. Надеюсь увидеть тебя в нем.

Помни, что твоим врагом являются твои мысли, а не я. Они предают тебя, я же просто защищаю других от пагубного влияния свободолюбивых Эновисон.

С любовью,

Бабушка Лизель

P.S. Передай своей маленькой душонке, что французским Nutte [4] никогда не сравниться с элегантностью немецкой крови».

Я смяла лист и со злостью бросила его в стену. Лицо горело от стыда и ярости. Она вновь обыграла меня, воспользовалась беспомощностью. Показушная псевдо-любовь была просто спектаклем с отрепетированными, отштудированными до идеала ролями, где я, сама того не осознавая, прекрасно вписалась в сценарий.

Кое-как запихнув плащ в коробку, я схватила ее и потащила на улицу. Проходя мимо кухни, я наткнулась на недоуменные взгляды родителей, но не собиралась останавливаться. Хлопнув дверью, я бросила коробку на пожелтевшую траву и достала из кармана коробок спичек, что чудом оказался в моей комнате.

Чиркнула спичка и зажглась огнем. Я смотрела на нее и не решалась бросить. Рука застыла в воздухе, а пламя постепенно подбиралось к пальцам. Плащ не заслуживал быть сожженным из злости и нежелания подчиняться бабушке, хоть и был ее подарком. Да и акт неповиновения мог вызвать массу вопросов и повлечь за собой нежелательные события. С обреченным вздохом я бросила догорающую спичку в траву и подобрала коробку с земли.

«Вот чёрт!» — пронеслось в голове.

Прижав подарок к груди, я направилась в дом, позволив оставить победу в этой битве за бабушкой.

 

=== Глава 4 ===

Запах прогретой солнцем пшеницы щекотал нос, и мне все никак не удавалось чихнуть. Плащ волочился по полу, собирая всю грязь, но едва ли это заботило меня. За сутки бабушке удалось уничтожить одно из самых приятных воспоминаний. Она ворвалась в мир, что я возводила внутри годами, и принялась крушить стены, устилая землю обломками зданий, что составляли меня. Я кричала, отбивалась, но сражение было заведомо проиграно. Шаткий фундамент расползся, позволяя карточному домику разлететься с первыми порывами ветра.

Я медленно продвигалась коридором Академии, тщетно пытаясь спрятаться за плащом от заинтересованных взглядов. Экая наивность. Как я могла утаить свое присутствие, притащив подмышкой пшеничное поле и полыхая огнем? Ученики перешептывались, сливаясь с полутьмой, окутавшей здание. Редкий туман неторопливо плыл за окном, скрывая полуденное солнце от глаз. Как было бы здорово, растворись я в нем.

Эвон куда-то пропала после Суда, и, сколько бы я ни пыталась докричаться до нее, девушка игнорировала мое присутствие, отправившись в путешествие по местам, куда мне не было места. Далеко душа уйти не могла, будучи привязанной ко мне, но мне было не по себе.

— Айви! — радостный визг, доносящийся, казалось бы, отовсюду, принес с собой улыбку, расползающуюся на моем лице.

Тут же из толпы показалось сияющее лицо Софии, что бросилась в мои объятья. Следом за ней семенил Натсуме, расталкивая учеников. На его лбу полегла крошечная морщинка, что появлялась каждый раз, стоило парню о чем-то серьезно задуматься.

— Натсу, чего ты там копаешься? — София оторвалась от меня и одарила друга недовольным взглядом.

Парень подошел к нам и поднял на меня пустой взгляд. Белая радужка за год стала еще светлее. На удивление, это не пугало меня, как остальных. Морты шарахались от него временами. Звание Главного Фрика определенно выиграла я, но и его судьба не обделила внешними странностями. Рядом с ним я чувствовала себя уютнее, чем в любом другом месте на острове, ведь нас объединило общее несчастье — участь отшельников.

— Как думаешь, моя мама спала с человеком? — в голосе Натсуме проскользнула нотка вины.

Я уставилась на друга, пытаясь переварить сказанное. С чего вдруг ему такие мысли принялись проедать мозг?

— Ты что, принял слова этой идиотки Бласки всерьез? — София отвесила парню подзатыльник. Выглядело это порядком забавно, ведь девушка на целую голову была ниже. — Она же рождена, чтобы унижать людей. Сколько раз повторять? Все, что говорят Гюнтер и Бласка — вранье и не считается.

Я не выдержала и рассмеялась. Вдруг стало так легко и уютно. Будто я, наконец, вернулась домой после длительного путешествия. Я сгребла неугомонную парочку в свои объятья, и слезы, копившееся внутри долгое время, брызнули из глаз. Окружающий мир сжался до размеров рисового семечка, и существовала лишь наша троица нелепых чудиков.

— Как же я за вами соскучилась…

Обреченная на вечное скитание в одиночестве четыре года обучения в Академии, мне посчастливилось повстречать этих двоих, что, как и я, не вписывались ни в одну компанию. Натсуме предавали его белесые глаза. Сей феномен прозвали Ярув, что переводится как «Взгляд Близнецов». Хибики, сестра парня, имела такой же цвет глаз и предпочитала одиночество. Рожденная с даром Эновисон, как и я, девушка полностью погрузилась в мир душ, отгородившись от реального. Но даже это не стало причиной для меня бросить попытки поладить с Хибики, ведь она нравилась мне в своей ненормальности. А София же была просто безумна сама по себе. Неугомонная девчонка без царя в голове, живущая без тормозов и запретов, без труда завоевала мое сердце и расположилась в одной из самых просторных комнат.

— Хибики просила передать, что без тебя на занятиях ей скучно, — Натсуме неловко похлопал меня по спине и отстранился. — Она ждет, когда ты вернешься.

— Я успела пропустить что-то интересное?

София пожала плечами.

— Если выпендреж Гюнтера можно считать событием года, тогда ты определенно отстаешь от всей Академии. А в целом, ничего такого. У нас были вводные занятия с преподавателями. Этот год обещает быть не таким уж и трудным. Больше уклона в историю и культуру, чем в практику. А еще, вроде как, будет производиться распределение на следующий год в различные точки мира на выпускной экзамен, но уже под конец семестра.

Вдруг живот скрутило, а сердце переполнилось животным страхом. Знакомые ледяные руки схватили меня за затылок, а цепкие пальцы вцепились в мозг, выпуская едкий дым, застилающий взгляд. Катастрофически не хватало воздуха, но чужое присутствие в голове не позволяло сделать вдох.

— Тише, девочка, это всего лишь я, — насмешливый голос взорвался внутри, разнося мою сущность ошметками по всему черепу. — Я ведь предупреждал тебя.

— Айви, что с тобой?

Обеспокоенное лицо Софии застилала дымка, созданная Гюнтером в моей голове. Его мерзкие руки перебирали только расставленные по местам мысли, устраивая кавардак, сметая с полок воспоминания и давя их ногами.

«Что ты делаешь? — истерически вопила я. — Прекрати, пожалуйста. Это ведь моя жизнь!»

— Думаешь, мне есть до этого дело? — прошептал парень мне на ухо.

Тело порывалось отшатнуться, броситься бегом, спрятаться, но я стояла, пригвожденная к полу, в ожидании дальнейших действий врага.

— Вот тебе и сюрприз! — появление пафосного женского голоса не удивило меня. Гюнтер редко оставался один в стенах Академии. — Кто это у нас здесь? Излюбленная принцесса Сената. Как поживаешь, Ривэрто?

— Бласка… — прошипела София, отступая на шаг назад.

Словенка не заставила себя ждать. Обойдя меня, девушка подошла вплотную к моим друзьям, ищущим поддержки друг у друга. Некогда прекрасные длинные волосы короткими обрубками свисали чуть ниже ушей, что предавало лицу Бласки некой остроты. Она была красива в своей угрожающей манере, а дружба с Гюнтером сделала ее жестокой. Он буквально вложил ей в голову мысль, что мы несем угрозу чистому роду мортов, взрастил в ней ненависть к нашей троице, а далее девушка двинулась собственным умом, нежась в лучах покровительства немца.

Бесспорно, нам перепадало больше всех, но и другие ученики не оставались без внимания. Слабость, непокорство, неуважение жестоко карались этой парочкой, самопровозглашенными Королем и Королевой Академии, что принялись вершить «правосудие».

— София, — нараспев протянула Бласка. — И слепой выродок. Смотрю, вы по дороге подобрали огненную принцессу.

«Отпусти меня! Отпусти!»

Гюнтер возвышался за моей спиной, и я тряслась от страха. Рывком парень скинул капюшон с моей головы и коснулся холодной рукой шеи. Он запихнул меня в самую дальнюю комнату в голове и запер там. Я вопила, выла от безысходности, колотила руками о дверь, сбивая костяшки в кровь, но тщетно. Тело передало бразды правления врагу, объявило капитуляцию.

— Почему же ты не убегаешь, крольчишка? — шептал Гюнтер. — Почему ослабила бдительность? Маленькие зверьки должны находиться в бесконечном ожидании нападения, — он прикусил мочку моего уха, пустив мурашек в бег по телу. — Какой ты неправильный кролик, не думаешь?

Мне было мерзко от одного его присутствия. Тошнота подступила к горлу, а внутри закипала злость. Я продолжала бороться, молотя дверь без остановки, выкрикивая ругательства в адрес парня, который только бесконечно смеялся у меня в голове, продолжая издеваться. Рука, покоившаяся на шее, поднялась чуть выше. Рывком схватив меня за волосы, Гюнтер потянул на себя, срывая с моих губ вскрик боли.

— Отпусти ее, — Натсуме было дернулся в мою сторону, но Бласка преградила ему путь.

— Но-но, герой-спаситель, никого ты сегодня не утащишь из рук дракона, — девушка рассмеялась. — Твою принцессу уже пережевывают. Вскоре от нее останутся косточки да тлеющие угли.

— Спой для меня, крольчишка, — Гюнтер вновь дернул меня за волосы.

Я завыла, свернувшись калачиком около запертой двери. Злость угасла, и я молила его прекратить. Пальцы непроизвольно сжались, ногти впились в ладони, пытаясь заглушить одну боль другой.

Коридоры опустели. Едва завидев Гюнтера с Блаской, ученики предпочитали скрыться, оставив жертву наедине с мучителями. Негде было искать спасения, ждать помощи. Нам никогда никто не помогал. Одни дни были лучше других, когда те двое просто не обращали на нас внимания или вымещали жестокость на других, но случались и другие, когда нам доставалось, стоило просто попасться на глаза.

Пальцы, сжимающие мои волосы, разжались. Я тщетно понадеялась, что спектакль окончился, и марионеток выпустят на волю. Все только начиналось.

— Снимай плащ, — требовательно приказал Гюнтер.

— Нет! — обреченно завопила София. — Что же ты делаешь, чудовище?

Руки потянулись к шнурочкам, затянутым около шеи. Потянув за один из них, я развязала узел и стянула с себя плащ. Ткань плавно осела на пол. По телу прошелся озноб. Я не чувствовала холода, царившего на острове. Леденело все внутри меня.

— А теперь обувь. Давай, крольчишка, не пытайся сопротивляться. Не выйдет.

Я наклонилась и расстегнула молнии на ботинках. Постепенно стянула один за другим. Ноги начали замерзать.

«Только бы это скорее закончилось. Только бы закончилось…»

Гюнтер сорвал кулон с моей шеи, подобрал обувь и плащ с земли. В его взгляде плясали безумные искры. Дым в моей голове становился плотнее. Парень смотрел мне в глаза, скалясь, и во мне что-то медленно умирало.

— А теперь слушай меня, глупая Ривэрто. Либо выметайся из Академии и беги в свой ничтожный мир, либо прячься по всем углам, как только где-то вдалеке завидишь меня. Бойся, скрывайся, будь начеку каждое мгновение, потому что я найду тебя, освежую и растопчу твой мир, — голос немца в моей голове заглушал все иные звуки.

Поэтому, когда в следующее мгновение мимо моего лица пролетел кулак и врезался в скулу Гюнтера, я от удивления рот раскрыла. Дым растворился, будто он никогда и не владел мною, и я разом ощутила контроль над телом. Обернувшись, я увидела, что София прижимала к полу Бласку. Словенка барахталась, размахивала руками и ругалась, пытаясь выбраться из-под подруги.

— Это тебе за все издевательства, стерва. Твой дар на острове бесполезен!

Натсуме отобрал у Гюнтера кулон и бережно вложил в мою ладонь.

— Мне не составит труда подавить ваш крошечный бунт, — немец ухмыльнулся. — Но в этот раз я позволю вам насладиться иллюзией победы. Игра стала слишком скучной.

Парень бросил на пол ботинки, перекинул плащ через плечо и постепенно направился прочь.

— Бласка, не отставай…

Девушка, кое-как выбравшись из-под Софии, пронеслась мимо меня и, нагнав Гюнтера, на мгновение обернулась и бросила на нас злобный взгляд. В отличие от немца, она жутко ненавидела проигрывать.

— Ты в порядке? — Натсуме приобнял меня.

Я отогнала остатки оцепенения и прижалась к другу. Злость клокотала внутри, но я пыталась усмирить ее, затолкать как можно дальше, похоронить до правильного момента. Когда-нибудь наступит день, и я сумею противостоять дыму. Тогда придет конец издевательствам Гюнтера. Раз и навсегда.

Отпустив парня, я надела ботинки, давая ногам согреться. София накинула на меня свой плащ. Ее губа была разбита, но я видела в глазах плескающийся океан счастья, ведь она смогла дать отпор, отвоевать маленькую свободу.

— Спасибо вам, — я улыбнулась и застегнула застежку на серебряной цепочке, возвращая кулон на привычное место.

* * *

Вечером, сидя на подоконнике в гостиной со стаканом молока, я смотрела на клубящийся туман за окном и думала. Происшествие в Академии затмила новость о том, что некоторые занятия будут проводиться вне острова в различных точках мира. Я тут же переключилась на позитивный настрой и ожидание повидать страны, о которых читала в книгах.

Одним из обязательных условий ношения формы было то, что ее запрещалось использовать в повседневной жизни до окончания обучения в Академии. Я была единственной из семьи, кто, кроме Штатов и острова, не видел ни одного места на земле вживую. Передвижения с той скоростью, которая позволяла в считанные минуты оказаться на острове, разрешалась лишь чтобы добраться до Мортема и после вернуться домой.

София разделила мою радость, ведь Украина была, по ее словам, не очень-то интересной страной. Только вот мне так не казалось. Рассказы о Львове, где та жила, заставляли меня затаить дыхание и слушать, иногда посмеиваясь, когда девушка не могла найти подходящего слова на английском, что был универсальным для всех мортов, и заменяла его своим родным, украинским словом. Я полюбила чужой язык, не понимая ни слова, что временами слетали с губ подруги, и желала воочию убедиться в правдивости ее рассказов.

А еще меня порадовало то, что нам предстояло изучить легенды мортов, углубляясь в историю. С развитием технологий, ростом мира постепенно наш язык перестали употреблять, заменив его английским и оставив некоторые слова, что имели лишь приблизительный перевод. Мертвый, как и латынь, морит интересовал меня не меньше, чем путешествия. Внутри жила надежда, что удастся отыскать что-нибудь про меня и мою особенность.

— Моржи едят котят на завтрак, — послышался уставший голос Эвон.

Я резко обернулась. Девушка сидела на столе и покачивала ногой, всматриваясь в окно. Она выглядела какой-то измученной и расстроенной. Едва заметное свечение, исходящее от нее, имело бледновато-серый оттенок, чего ранее никогда не случалось.

— Что за бред ты несешь? — я сделала глоток молока.

Эвон резко дернула головой в мою сторону. Свет стал ярче, приобретая привычный голубой цвет.

— Ты видишь меня? — требовательно спросила девушка.

— Ты с ума сошла? Пропала куда-то, не показываясь, а теперь лезешь с глупыми вопросами.

Душа осела на пол и рассмеялась. В ней было нечто безумное.

— Я была рядом с тобой все это время. Никуда я не девалась. Это ты не видела меня. Та старуха промыла тебе мозги, определенно.

Я уставилась на подругу, пытаясь переварить ее слова. Кусочки постепенно складывались в единое целое. Я ни разу за день не увидела ни единой души, даже Клэр и Патрик куда-то подевались. Я не видела их ни разу до отъезда родителей, но не придала этому значения. Первым, что сказала Хибики, увидев меня, было «Ты утратила его». Тогда я не поняла, что она имела в виду, а она говорила о моем даре. Он исчез более, чем на сутки, и я просто не придала этому значения.

— Как я вообще могла не заметить этого? — в панике я подорвалась с подоконника, зацепив стакан, и тот полетел на пол, разлетаясь осколками стекла и брызгами молока во все стороны.

— Задаюсь тем же вопросом, — язвительно отозвалась Эвон.

Ни разу еще не случалось, чтобы зрение подводило меня. Но я была так переполнена стрессом и скоплением новостей, что упустила неисправность системы, списав все на дурной характер души.

— Кстати, тот парень, что нес тебя домой после Суда, очень даже ничего. Присмотрись к нему, — резко сменила тему девушка.

— Ему не нравятся сумасшедшие, — отчеканила я.

Словно действительно допускала мысль, что могла привлечь его внимание к себе. Разве что как пациентка псих-диспансера. После встречи с Древними я напоминала душевнобольную больше, чем обычного привлекательного морта.

— Почему мой дар исчез?

— Мне-то откуда знать? Слишком мертвая, чтобы поднять книгу, помнишь?

Я хихикнула. За пару дней я успела соскучиться по ее язвительности и своеобразному юмору.

— Думаю, это нужно добавить в список того, о чем стоит поискать в старых запыленных книженциях, пока будешь изучать свои легенды, — Эвон направилась к выходу из комнаты. — А я пойду, развеюсь, воздухом подышу.

Не успела я кивнуть, как девушка уже растворилась за дверью.

«А еще туда стоит прибавить причину бледно-серого света…»

* * *

Во внезапно наступивший выходной я понятия не имела, куда себя девать. Родители уехали еще в день конфликта с Гюнтером, удостоверившись, что я в порядке и протяну три месяца без них. София с самого утра собралась заняться готовкой, а Натсуме помогал Хибики с какими-то ее проблемами, так что я вдруг осталась предоставлена самой себе в единственный свободный день недели.

Но мою тоску развеяла подоспевшая Эвон, выдвинув предложение провести день в библиотеке в поисках информации о странных багах в моем мозгу после погрома, устроенным Тесефи.

— Или ты думаешь, решение само найдется, пока ты будешь попивать кофе, смотря за парой детективов, раскрывающих раз за разом убийства?

— Тебе никогда не говорили, что ты совсем не умеешь расслабляться? — спросила я, натягивая белый свитер.

Остров славился своими холодами круглый год. Я уже давно успела позабыть, каково нежиться в купальнике на солнышке. Времени на подобную роскошь у меня не оставалось по возвращению в школу. Я любила прохладу, но начинала скучать по теплым денькам.

В выходной разрешалось носить обычную одежду на острове, и я оставила плащ в шкафу, выходя из дома. Что с ним, что без него — я все так же привлекала внимание окружающих.

Подарок бабушки так ко мне и не вернулся, и я солгала бы, сказав, что не рада этому. Где-то глубоко я злорадствовала, ведь избавилась от груза без чувства вины. А старый, привычный плащ все так же примерно служил мне, как и прежде, так что я не горевала об утрате. Пусть Гюнтер радуется обновке.

Словив на себе пару удивленных взглядов, я практически без проблем добралась до библиотеки при Академии. На входе меня встретил Франц, душа, охраняющая это место.

— Доброго утра, мисс Блумфилд.

— Утречка, Франц. Как там Лавиния?

— Сегодня она в хорошем расположении духа. Думаю, даже разрешит заглянуть в Архивы. Но советую захватить с собой двойной эспрессо, — он подмигнул мне.

Прежде, чем отправится к Лавинии, я захватила кофе в автомате.

— Здравствуй, Айви, — девушка улыбнулась мне, принимая стаканчик.

Сделав глоток, она блаженно улыбнулась.

— Как же мне не хватало этого. Спасибо, дорогая. Чем тебе помочь?

— Я бы хотела посмотреть всю имеющуюся информацию про Эновисон, — я натянула на замерзающие пальцы рукава свитера.

— Иди в зал, я принесу книги.

Девушка тепло улыбнулась и ушла выполнять мой запрос. Я же направилась в читательский зал. Вокруг возвышались стеллажи, заваленные книгами на любой вкус. Здесь имелись различные первые издания классиков, книги, написанные самими мортами, самоучители, летописи, сборники легенд и сказаний, и многое другое.

Усевшись в темном уголке около окна между стеллажами, я огляделась. В библиотеке практически никого не было. Не заметив знакомых лиц, я заметно расслабилась.

— Да чего ты так нервничаешь? — Эвон опустилась рядом со мной на стул. — Ты не делаешь ничего запретного. Если спросят, это для доклада на занятия. Или чтобы лучше узнать саму себя. Тебе ли не знать?

Я поморщилась.

— Не люблю врать.

— А кто любит? Это необходимо, сладенькая.

Из ниоткуда рядом выросла Лавиния со стопкой книг и выгрузила их все на стол.

— Вот все, что позволит прочесть твой уровень допуска к информации. Их нужно вернуть до восьми, не забудь.

Дождавшись ответного кивка, девушка ушла.

Я натянула рукава сильнее на руки и потянулась за первой книгой.

* * *

— Здесь совершенно ничего полезного, — я отшвырнула книгу в сторону, развалившись на стуле.

Последние несколько часов, проведенных в библиотеке за изучением дара Эновисон, не принесли никакого результата. Все сведения были столь скупы и известны мне даже без книг. Я собирала знания о душах по крупицам одиннадцать лет, наблюдая за их сущностью, привычками и поведением, и некоторые особенности даже не упоминались. Все, на что хватило летописцев, — пара страниц в каждой из книг.

— Разве дар Тесефи или Унфа важнее, чем мой собственный? О них тут целые поэмы накатали… — я выхватила, не глядя, книгу из стопки и открыла на случайной странице. — Ты только послушай, Эвон. «В зависимости от эмоций, испытываемых Ривэрто, дар Унфа может иметь различное влияние. Если Ривэрто находится в приподнятом настроении, умиротворен и расслаблен, Унфа без особых затруднений вкладывают им правильную мысль, выдавая за их собственную, или подменяют реальность, искажая восприятие. Если же Ривэрто возбужден, ослеплен сильными негативными эмоциями, как гнев, ревность, зависть, уныние, печаль, находится в депрессивном состоянии или имеет некие психические расстройства, убедить его становится труднее. Мозг сопротивляется чужеродной информации, неспособный справиться со своей собственной, и результат вмешательства может быть непредсказуем. Сильные положительные эмоции благоприятно влияют на восприятие внушения, но имеет некоторые побочные эффекты. На время Унфа вбирают в себя часть чужих чувств, что приводит к эмоциональному конфликту и отторжению, отражаясь на носителе. В зависимости от силы эмоций результат варьируется от потери сознания до нестабильности эмоционального фона Унфа, что влечет за собой принудительное вмешательство Тесефи, дабы те стерли переизбыток эмоций, возвращая баланс», — я захлопнула книгу и уставилась на Эвон, сидящую на столе. — Нет, серьезно? Они даже такое задокументировали. И ни слова о том, почему мой дар вдруг помахал мне ручкой и отправился загорать на Мальдивы.

— Вообще-то, это важная информация, позволяющая совладать со своим даром.

Мои ладони вспотели, и я тут же забыла о холоде в библиотеке. К щекам прилила кровь, и они горели огнем стыда. Закусив губу, я перевела взгляд на говорившего и смущенно улыбнулась. В паре метров от меня стоял парень, рассматривая корешки книг на полках. Длинные черные волосы, собранные в хвост и переброшенные через плечо, приятно блестели в свете ламп. На кончике носа покоились очки в серебренной оправе. Серый вязаный свитер чем-то напоминал мой белый, только сделан слегка небрежнее, но сидящий на нем идеально. Незнакомец умело совмещал в себе невероятную красоту и домашний уют.

— Извините. Я не думала, что здесь кто-то есть, — пробормотала себе под нос я, опуская голову, пытаясь скрыть лицо за волосами.

Толку от этого было не много. Природный рыжий цвет выдавал меня с потрохами.

— Ты та, кого недавно допрашивал Сенат?

Я обреченно кивнула. Его низкий голос с легкой хрипотцой звучал как-то знакомо, бередя далекие воспоминания, за которые никак не удавалось ухватиться.

Парень пересек расстояние между нами и расположился на стуле напротив, упершись локтями в столешницу. Натянув рукава на ладони, как часто делала я, он быстрым движением поправил очки и посмотрел на меня. В его глазах будто взорвалась маленькая звезда, что еще не погасла, и они светились некой несвойственной мортам теплотой, причины которой я не понимала. Вряд ли она была направлена на меня.

— Вам никогда не говорили, что у вас странные глаза? — почему-то сорвалось с губ.

Эвон расхохоталась.

— Да ты просто мастер флирта, сладкая…

— Глен. И на «ты». Мне всего двадцать семь, — парень улыбнулся.

Я заметно расслабилась. Смущение прошло, и я с интересом смотрела на нового знакомого.

— Да, несколько раз говорили, что для Тени мои глаза слишком теплые, но они такие от природы. Даже когда во мне кипит злость, взгляд предает своей добротой. Ничего не могу с этим поделать.

Тень. Слово дрожью отозвалось в теле. Я отвела взгляд, пытаясь скрыть мысли.

— Не стоит делать такое лицо, — его голос приобрел ободряющий оттенок. — Я не собираюсь копаться в твоей голове, если ты этого боишься. Что-то подсказывает мне, что в последние дни подобного было в избытке.

Пусть Глен и пытался вселить в меня чувство безопасности, я не верила ему. Единожды присягнув на верность Сенату, дороги назад нет. Страшнее Древних были лишь Тени, стражники правосудия и исполнители приговоров. Жестокие, лишенные сочувствия и сожаления, машины для убийств, они отличались от других Тесефи. Они влезали под кожу, выворачивали наизнанку, причиняли невыносимую боль, даже не касаясь, рождая ее в голове смертника.

— Эй, солнечная девочка, я даже экзамен еще не сдал. Если ты в чем и виновна, мне путь в твою голову закрыт, — парень пожал плечами.

Искорки в его взгляде заставили меня улыбнуться. В растянутом свитере, с забавными очками на кончике носа и каким-то уютом, исходящем от него, не верилось в чудовище, живущее под маской. Едва уловимый аромат дождя заполнил пространство, растопив мое сердце, и на этот вечер я позволила себе верить Глену, даже если это меня и погубит. Бесконечный побег утомил, и я устроила привал, подняв белый флаг.

— Что именно тебя интересует? Я много часов провел в библиотеке, и, предполагаю, мой уровень доступа немного выше твоего. Могу рассказать, что знаю.

— Понимаю тебя, он действительно очень горяч, и все такое, — прошептала на ухо Эвон. — Мне тоже хочется верить ему, но ты уверена, что это хорошая идея?

Я проигнорировала ее слова. Ничего на острове не могло считаться хорошей идеей, ведь я даже друзьям довериться не могла, натолкнувшись на непонимание. А крошечный шанс узнать что-то о себе, сидящий передо мной и предлагающий помощь, оказался слишком соблазнительным, чтобы не воспользоваться.

— После Суда мой дар пропал на некоторое время. Я не обратила внимания, так как потребности в нем ощущала, но не думаю, что это нечто хорошее. Может, у меня в голове что-то пошло не так. Какие-то важные микросхемы перегорели, или…

Глен прервал мой поток мыслей смехом. Звонкий, заразный хохот звенел в ушах, вибрациями отзываясь в клетках, и я застыла с приоткрытым ртом, таращась на собеседника.

— Ничего у тебя в голове не перегорело, как ты выразилась. У каждого дара есть, так называемые, побочные эффекты. К примеру, про Унфа ты уже прочла в книге. Дэйреко очень чувствительны к головной боли. В такие дни им трудно отгородиться от человеческих мыслей, и они льются потоком, усиливая мигрень. Тесефи же отбирают на время дар. Чем дольше было вмешательство в сознание морта, тем сильнее будет ощущаться отсутствие дара. В твоей голове копошились часами, вот ты и утратила возможность видеть души на столь долгий срок.

— А какой же брак достался Эновисон?

— Это вовсе не брак. Каждый дар не может быть безупречным. И тебе повезло, наверное, больше остальных, ведь со своим побочным эффектом Эновисон живут с самого рождения. Хотя именно это и делает вас странными.

Я закатила глаза.

— Тебе обязательно говорить загадками?

— Мне казалось, ты и сама должна была бы это заметить. Даже я вижу отличия, а я знаком с тобой от силы полчаса, — парень усмехнулся.

Что такого было во мне, чего я недоставало остальным? Слова казались бессмысленным, глупой шарадой без решения, что я сдалась, даже не попытавшись найти ответ.

— Эмоции. Они такие же, как человеческие. В точности. Они ярче, живее. Вот почему вас так трудно спутать с простыми людьми, ведь Эновисон умеют чувствовать, как Ривэрто, умеют сочувствовать, переживать, привязываться, жалеть. Вы думаете, ставите под сомнения то, что все остальные принимают за чистую монету, сопереживаете, защищаете то, что вам дорого. Заложенное с рождения каждому морту чувство долга и преданности меркнет с годами в Эновисон, и вас труднее контролировать, ведь вы больше походите на людей, чем на мортов. И именно поэтому этот дар столь редкий.

Я заворожено ловила каждое слово, переполняясь воспоминаниями о мамином раздражении, когда я все никак не могла проявить себя, сделать то, чего она так ожидала. Со дня моего шестилетия она то и дело пыталась выдавить из меня намеки на умение манипулировать человеческим сознанием, умоляла запустить свой дым в ее голову, изменяя реальность, а мне оставалось обреченно смотреть в пол, пряча стыдливый взгляд, и сдерживать слезы беспомощности. Как она могла не заметить мою особенность, пытаясь приписать мне иной дар? Что стало с моей семьей, что они стали такими чужими друг другу?

Перед глазами все поплыло, белая пелена из слез размыла черты Глена. Я закрыла руками лицо, пытаясь спрятать внезапно нахлынувшие эмоции, что, словно волна, снесли с ног и утащили за собой в бескрайний океан чувств. Я разбивалась о скалы безразличия окружающих сотни раз, но едва ли придавала этому значения. И вот она, правда, красиво упакованная и перевязанная подарочным бантом, перед самым моим носом. То, что я пыталась понять многие годы, изматывая себя до изнеможения занятиями и тренировками в тщетной надежде заслужить признательность матери. А женщина просто не могла полюбить меня, не была способна принять кого-то, так кардинально отличающегося от ее привычного мира.

Неуместная усмешка искривила губы. Вот отчего меня так тянуло в Гринвилл, к людям. В сердце всегда оставалось место для ярких красок, громких фейерверков, взрывающихся в моей голове вспышками. Вдруг открылась причина удивления Логана, когда я умоляла его снять трясущегося от страха котенка с дерева, размолвок с Хизер, вертящихся вокруг моей тяги к чему-то новому. Все было так до тошноты просто. Души подарили мне частичку себя, приблизив к своей сущности. Не так уж Гюнтер и ошибался.

Растерев слезы по лицу, я вздохнула и подняла взгляд. Место напротив пустовало. Глен оставил меня наедине с реальностью, свалившейся на плечи, и ворохом воспоминаний, которые еще предстояло вновь упорядочить и разложить по полочкам.

— Почему мне хочется, чтобы этот мальчик никогда не превратился в дракона? — я едва разобрала шепот Эвон.

«Понятия не имею, но мне хочется того же самого».

* * *

Наутро, помятая и сонная, я едва тащилась на занятия в Академию. По дороге меня перехватила София и о чем-то задорно трещала, но мыслями я была слишком далека от ее болтовни.

Вязкий туман размеренно окутывал нас, пряча от посторонних глаз. Едва удавалось разглядеть что-либо на расстоянии пяти метров, и в душе я радовалась ухудшению погоды. Темные и без того улицы стали еще тусклее. Блеклый серый мир въелся пеплом под кожу, и я никак не могла отодрать его, сколько бы ни стирала кожу до красноты. Изобилие черно-белых декораций нагоняло тоску. Маленькие домики, словно сошедшие со страниц журнала о европейской глубинке, что раньше так нравились мне, стали вдруг какими-то слишком вычурными для острова. Морты словно пытались подогнать все вокруг под мрачный готический стиль и сохранить аристократическую элегантность одновременно. Весь остров был усеян местами, что никак не сочетались одно с другим, и лишь теперь я обратила внимание на некую нелепость всего.

Древние чем-то напомнили мне сорок, что тащат к себе в гнездо любую безделушку, что ярко блестит в свете солнечных лучей. Они соорудили свой мир на острове, где обитали, и заставили всех принять его и даже полюбить, но меня тянуло сбежать от тусклой вселенной в трех тонах. В яркий, шумный Гринвилл, насыщенный жизнью и чрезмерной суетой. Я тосковала за ртутным небом, что готово разразиться грозой, за запахом свежескошенной нефритовой травы, что щекочет ноздри, за фисташковым мороженным в магазинчике через два квартала от школы, за теплым, плавящимся под солнцем асфальтом, за пропахшим потом и сигаретным дымом желтеньким школьным автобусом, за мятным пирогом миссис Хоггарт, за ярмаркой раз в полгода с дешевой бижутерией и женщинами в пестрых юбках, за крышей одной из высоток, куда мы с Лидией забрались однажды и торжественно объявили нашим местом. Все это составляло мою крошечную жизнь, что была роднее всего происходящего на острове.

— Айви, ты куда там уплыла? — София оживленно замахала рукой перед моим лицом. Казалось, ладонь оторвется от запястья от той скорости, с которой девушка мотыляла конечностью, и это заставило меня прыснуть. — Уран вызывает Меркурий, прием-прием.

— Меркурий вне зоны действия сети. Перезвоните, пожалуйста, после того, как он получит должную дозу кофеина.

Девушка схватила меня за руку. Ее взгляд вдруг стал какой-то безумный.

— Что с тобой происходит в последнее время? — улыбка слетела с лица подруги, и она была до неузнаваемости серьезна. — Что происходит в твоей голове, Айви? Ты ничем не делишься, закрылась от нас, и я боюсь, что случилось нечто страшное, а я пропустила это.

Я прикусила губу. Ничего такого, что я могла бы рассказать Софие, не случилось. Да и я начала отходить от присутствия Древних в моей голове. Жизнь налаживалась, и я планировала полностью погрузиться в учебу, не засоряя мысли глупостями.

— Все нормально, не переживай. Если что-то случится, я обязательно расскажу тебе.

— И Натсуме, — настойчиво прибавила девушка.

— Конечно, и Натсуме тоже, — покорно согласилась я.

Только вот я не планировала сдерживать обещание. В моей жизни существовали вещи, о которых друзьям знать не следовало. Важнее было защитить их, а не втянуть в водоворот моих проблем.

Лицо Софии смягчилось и вновь засветилось улыбкой.

— Тогда все хорошо. Идем, тебя еще нужно отпоить кофе. А то глядишь, заснешь еще посреди урока.

Девушка унеслась куда-то вперед. На мгновение меня пригвоздило чувство чужого присутствия. В панике я огляделась, но никого не рассмотрела в тумане, что стал еще гуще, хоть ложкой черпай, как кисель.

— Ты тоже это чувствуешь? — растерянно спросила Эвон.

— Определенно. Кто-то следит, — едва различимым шепотом ответила я. — Стоит быть осторожнее с мыслями.

В паре метров от меня мелькнула тень, и тут же исчезла. Я было бросилась за ней, но вдруг чужая рука сомкнулась на моем запястье.

— Слушай, плохая ночь, все понимаю, — София недовольно оглядела меня. — Но спать на ходу — это уже перебор.

— Я кого-то видела, — от возбуждения слова скомкались в неразборчивый поток.

Девушка поморщилась, пытаясь разобрать, что я пробормотала. Но мгновение было утеряно. Незнакомец, кем бы он ни был, скрылся в тумане, оставив меня в неведении.

— А, ладно, забудь, — я махнула рукой. — Идем, Натсуме уже, наверное, заждался.

Подруга потащила меня за собой, держа за руку, а я прислушивалась к каждому шагу в надежде, что незнакомец вновь даст о себе знать. Но он исчез в тумане, как и ощущение чьего-то присутствия.

 

=== Глава 5 ===

Дни обучения в Академии мирно перетекали один в другой, не пестря событиями. Я избавилась от панического чувства преследования, что не хотело отпускать, и с легкостью списала все на послов бабушки, призрачное напоминание, что, пережив Суд, я не избавилась от подозрений с ее стороны. Лизель видела во мне врага, способного к неподчинению и разрушению той идеально отлаженной системы, созданной Сенатом, стоящей во главе Мортема. И будто бы она искренне верила, что мне когда-либо вздумается организовать восстание, пойти против собственной природы.

Сама идея бунта была крайне нелепой. Пусть я и не могла согласиться со всеми решениями Древних, ставя под сомнение их методы, бунтарский дух во мне спал крепким беспробудным сном, и отказывался приходить на помощь даже в стычках с Гюнтером, что уж говорить о всей правительственной верхушке. Либо великая тайна семьи Блумфилд, напряженно повисшая в воздухе, действительно имела какое-то скрытое знание, способное подтолкнуть меня к верной тропинке, либо бабушка сошла с ума, поддавшись паранойе. Ни один из вариантов не походил на правду.

Выходные я просиживала в библиотеке, тщетно ожидая появления Глена в надежде расспросить как можно больше о своем даре, но юноша больше не показывался на глаза. Эвон шутила, что он не поддался на мои обольстительные чары, но и душа понимала, причина могла быть лишь одна. Он — Тень, пусть еще и не сдавшая экзамен, а с такими дела лучше не иметь. Хотелось верить, что парень избегал меня, пытаясь оградить от плачевных последствий, ведь на монстра, способного на безжалостное уничтожение, он не походил.

Все три года обучения в Академии Джулианы Томпсон были направлены на то, чтобы научить нас всему для последующей спокойной жизни среди людей. На изобретенных техниками манекенах мы тренировались правильно извлекать душу из человеческого тела, пробуя различные способы и выбирая тот, который ближе. Это заняло практически весь первый год, ведь у многих уходила масса времени прежде, чем удавалось сделать все без осечек. Параллельно Андре Макталь, молодой испанец, едва достигший столетнего возраста, обучал нас принципам внедрения в незнакомый город. Большинство учеников обладали даром Унфа, то бишь умением манипулировать человеческим сознанием, или Дэйреко, чтением человеческих мыслей, что упрощало задачу для них, ведь открывало доступ к воздействию на соседей и созданию благоприятной атмосферы для жизни, просто подстраиваясь под окружение или влияя на него. Таким же, как я или Гюнтер, было труднее. На одном из занятий Андре упомянул, что Тесефи и Эновисон предпочитают оставаться на острове или заключают браки с кем-то, кто способен влиться в человеческую среду.

Второе лето я провела, изучая сущность мортов. Пусть большинство из нас и не столкнется с надобностью убивать себе подобных, каждый, окончивший Академию, знал, каким образом уничтожить сородича. Человеческое оружие было бессильно против нас. Морты обладали быстрой регенерацией, что позволяло за считанные часы заживлять раны, нанесенные людьми. Единственным, что могло как-либо повлиять на тело морта, был янтарь. Крошечный желтый камень, описанный в легендах про банши, предвестницы смерти. Как иронично. Подобно пламени, янтарь обжигал морта, стоило ему коснуться шероховатой поверхности. Техники использовали это знание, создавая оружие, в которое вплавляли янтарный пепел, и обычный металл становился опасным.

Убивать же строго запрещалось без веской на то причины. Один из четырех нерушимых законов гласил: только распознав в сородиче отступника разрешалось вынести приговор и уничтожить; в противном случае это расценивалось как потакание собственным прихотям, и убийцу судил Сенат.

С самого детства всем внушались законы, которым мы обязаны были следовать, что бы ни случилось. Переполняясь смятением, я повторяла их про себя, словно хватаясь за спасительную соломинку, удерживающую меня от ошибки. Сенат всегда прав. Убийство мортов запрещено. Наше существование должно оставаться в секрете. Отношения с людьми караются законом. Это давало мне уверенность в правильности собственных действий. Все остальное не имело значения.

Пришло время обратиться к истокам. Год, посвященный истории. Со временем все труднее становилось отличить правду от лжи, изучая летописи, и Сенат нарек самые старые записи легендами, в которых, быть может, и сохранялась толика правды, но ее было трудно отыскать под тоннами слов, написанных мертвым моритом. Втайне я питала большую надежду найти нечто, что предаст смысла моей особенности.

Разделение всего класса на занятия по управлению своим даром избавило меня от потребности сталкиваться с Гюнтером и Блаской чаще двух раз в неделю на общих лекциях. Да и парочка как-то подозрительно поутихла, погрузившись в изучение легенд о мортах и особенностях нашего рода. Бесспорно, меня это порадовало, но я не спешила ослаблять защиту.

Июнь передал бразды правления июлю, а остров все так же таился под куполом тумана, скрывающего небо, что временами опускался на город и топил прохожих, лишая зрения. На Мортем надвигалась гроза, духотой ощущаясь в воздухе, и меня преследовал запах горелой травы. Последнее лето перед выпуском набирало обороты, а вопросы все еще безмолвно роились в голове, оставаясь без ответов.

Пришло время наведаться к бабушке, чтобы побеседовать с Марой.

* * *

Ветер носился улочками города, тоскливо завывая, и нещадно хлестал по лицу. Я вся продрогла и куталась в свитер, который, казалось бы, совсем перестал согревать. Оледеневшие от холода ноги не слушались, замедляя шаг, и мысленно я проклинала свое желание пройтись, наслаждаясь потеплением. Внезапно стихия изменила планы, что предвещало бурю, которой никто не ожидал еще несколько дней.

— Шевелись, сладенькая. Всего полквартала.

Ответом на попытку Эвон приободрить меня стало злобное фырканье.

— Тебе легко говорить. Ты-то ничего не чувствуешь, — пробурчала я.

Эвон закатила глаза.

— Только вот зрелище ты представляешь уж больно жалкое.

— Ой, да иди ты, — сквозь стук зубов выругалась я.

Подавляющее большинство членов Сената предпочитало обитать в Здании Правосудия. Никто из мортов не знал наверняка, насколько огромно было здание, но это было первое по величине строение на острове. Второе и третье место разделили между собой Академия и библиотека при ней. Но некоторые Древние жили обособленно, и бабушка была одной из таких. Она присмотрела себе небольшой домик на окраине города, и казалось, понадобилась целая вечность, чтобы до него добраться.

Найдя нужный дом, я на мгновение замерла в нерешительности, разглядывая его. Занавески на огромных окнах были задернуты, а перед дверью валялись письма. Ветер гнул к земле умирающие цветы. Впервые я видела увядшие маргаритки на острове, где ничего не росло без солнечного света. Непригодная почва убивала все, что пыталось привнести краски в черно-белое кино.

Поднявшись по ступеням, я постучала. Несколько мгновений тоскливое завывание было единственным звуком, но вскоре послышался шум за дверью, и та резко отворилась. На пороге стояла бабушка. От удивления мой рот слегка приоткрылся.

— Это что же с ней такое случилось? — пропела Эвон.

Женщина, стоящая передо мной, мало походила на ту элегантную аристократку немецких кровей, какой я привыкла ее видеть. На бледном лице виднелись черные потеки от туши, будто Лизель плакала, а под глазами пролегли темные круги, свидетели мучившей ее бессонницы. Смоляные волосы растрепались и жирными прядями, выпавшими из небрежного пучка на голове, падали на лицо. Платье цвета выцветшей сливы болталось на исхудавшем теле. Ткань была перепачкана, и от нее несло спиртом. Я едва поборола рвотный рефлекс и желание заткнуть нос.

— Что ты здесь забыла? — бабушка едва держалась на ногах, опираясь на стену, и сверлила меня взглядом.

— Да, я… — слова вдруг куда-то разлетелись, оставив меня глупо таращиться и пожимать плечами. — Я просто хотела…

— Ну, заходи, раз хотела, — женщина посторонилась, позволяя мне пройти.

Как только дверь за моей спиной закрылась, я погрузилась в водоворот различных тошнотворных запахов. Весь дом пропитался стойким ароматом какого-то дешевого пойла, немытого тела, сигаретного дыма, подгорелой еды и чего-то мне неведомого. Глядя на то, что представлял собой дом бабушки изнутри, я ощущала себя словно в наркоманском притоне, где некоторое время компания подростков под кайфом устроила оргию. Увиденное никак не походило на обитель уважаемой Древней, наводящей страх на Мортем.

— Чего застыла на пороге. Проходи, коль пришла.

Я осторожно двинулась вдоль стен. Взгляд ловил совершенно несочетаемые детали. Новые обои в персиковых тонах были заляпаны чем-то липким, и мне не хотелось знать происхождение той субстанции. На люстре не хватало нескольких кристаллов, вместо них висели различные дешевенькие безделушки. Ковер утонул под грудой мусора, пустых бутылок и разорванных бумажек. Все зеркала изрисовала паутина трещин, превращающих отражение в смазанное пятно. В помещении царил полумрак, нагнетающий атмосферу, и я пыталась вообразить, что же такого могло произойти, что превратило Лизель Флеминг и ее окружение в жертв бесконтрольного разрушения.

Я проследовала на кухню за бабушкой. Она открыла дверцу шкафа и обратилась ко мне:

— Коньяк или виски?

— Я не пью.

Женщина пожала плечами и вынула бутылку. Заперев шкаф, она развалилась на стуле, делая глоток из горла. Я не могла перестать, выпучив глаза, таращиться на все происходящее. Казалось, стоит мне моргнуть, и все развеется, будто сон, но вновь и вновь открывая глаза, я оказывалась все в той же задымленной кухне в компании незнакомки с лицом бабушки Лизель.

— Можно я сделаю себе чаю? — с опаской спросила я.

Та лишь развела руками, мол, делай, что пожелаешь. Переступая через разбросанные по полу вещи, я добралась до плиты и зажгла конфорку. Пламя весело заплясало в полумраке.

— Тебе интересно, что случилось, не так ли?

Наполнив чайник водой, я умостила его на плиту и села на болеем-менее чистый табурет около стола. Женщина смотрела на меня измучено и отрешенно. Она выглядела очень утомленной и сломленной, будто все пять веков жизни вдруг разом свалились на ее плечи неподъемной тяжестью.

— Любопытно, что могло так на вас повлиять, — ответила я, пытаясь придать голосу напускное безразличие.

— Детка, давай просто на «ты». Не чужие же люди друг другу, — бабушка протянула руку и потрепала меня по щеке.

Я силой воли удержала себя на месте, не поддаваясь желанию отодвинуться как можно дальше от существа, сидящего передо мной. Кожа на ее пальцах потрескалась, как у старухи, и вся красота разом увяла, как и маргаритки под окнами дома.

— У всех бывают плохие дни. Или даже недели. И у Древних тоже, — женщина пригубила из бутылки. — Я не исключение. Все мы переживаем собственные драмы, застревая в мгновении, когда чашка со звоном летит на пол и разлетается на осколки, которые уже не собрать в единое целое, прокручивая в голове слова, разрушившие нас изнутри.

В повисшей тишине свист закипевшего чайника звучал слишком громко. Я вздрогнула и рывком подлетела к плите, перекрывая газ. Отыскала среди груды немытой посуды приличную чашку и, сполоснув, кинула в нее чайные листья, заливая кипятком. Вновь усевшись на табурет, я обхватила чашку руками, согревая продрогшие пальцы.

— И в чем же заключается твоя драма?

Безумный смех заполнил пространство, выбивая из легких воздух.

— Ты моя драма. С самого твоего рождения и по сей день. Бесконечная вращающаяся карусель последствий моего решения защитить дочь в тот злополучный день, когда она дала жизнь дитю с огненными волосами. Ты ведь думаешь, что все мы такие святые и непорочные там, в Сенате, что наше мнение нерушимый закон. Чушь! — бутылка полетела в стену и разбилась, окатывая меня брызгами алкоголя и стекла. — У всего есть темная сторона. Признание тебя невиновной стоило мне потери любимого человека. Что же, поздравляю, ты оправдана, но ты хоть раз задумывалась о цене этой победы?

Я никогда не задумывалась над тем, что моя несхожесть с остальными хоть как-то отразится на бабушке. Она казалась мне такой далекой от всего мирского, словно потомок королевского рода, что всегда получал то, чего хотел. И слышать от нее подобные слова было больно и неловко. Впервые мне пришла в голову мысль о том, что и ей приходилось чем-то жертвовать в погоне за справедливостью.

— Было бы проще убить тебя еще при рождении, — едва слышно пробормотала женщина.

Слова лезвием резанули по сердцу, оставляя кровоточащую рану, приносящую боль. Я не была идеальным ребенком, но я старалась соответствовать всем требованием семьи и общества мортов, что стоило мне огромных усилий. Сталкиваясь с непониманием и нежеланием принимать меня такой, какой я была, я переступала через трудности и шла дальше, гордо держа голову. Но там, в кухне, среди мусора и дыма, я позволила себе сломаться.

— Думаешь, мне нравится все то, что происходит? Разве я просила такого отличия? Чёртова генетика, будь она проклята. И судьба туда же. Они позабавились, им весело, а отдуваться приходится мне. Не только ты лишилась чего-то, я тоже многое потеряла.

— Потеряла она. Да ну. Ты даже жить еще не начала. Девочка, я могу здесь и сейчас оборвать твое жалкое существование, и, поверь мне, весь наш мир вздохнет с облегчением.

— Так давай же, — я развела руки в стороны, призывая ее к действиям. — Сделай это. Забери мою жизнь. Ты ждала приглашения? Вот оно, забирай. Подавись на здоровье.

Лизель лишь обреченно вздохнула, укладывая голову на стол.

— Глупая девчонка, если ты вдруг подумала, что я помогу тебе покончить с собой, то ошиблась. Если решила умереть, делай это как-нибудь без моей помощи. А нет, — женщина на мгновение затихла, — тогда живи с этим, и не лезь на рожон. Тебя всегда будут ненавидеть в моем мире, научись стойко переносить трудности.

Тело бабушки обмякло. Постепенно ее дыхание выровнялось. Я прислушивалась к ее монотонному сопению и думала о словах, сказанных пару мгновений назад. Они звучали так, словно предназначались ей самой, а не мне.

— Что же случилось с тобой, что так изуродовало твою душу? — прошептала я.

Оставлять Лизель в этой куче мусора было слишком неправильно. Пусть мы не питали друг ко другу теплых чувств, ее несуразный вид угнетал меня. Что-то во мне желало увидеть ее в прежнем величии.

— Ты что, собралась тут убраться? — возмущенно воскликнула Эвон.

Молча я поднялась с табурета и стала около умывальника, закатывая рукава свитера.

— Ты собралась убираться. В доме своего врага. Шикарно, что еще сказать, — подруга покрутила пальцем у виска. — Я в этом не участвую.

Девушка оставила меня наедине с грязным домом, посапывающей бабушкой и мыслями, разъедающими изнутри. Вздохнув, я принялась за уборку.

* * *

Стерев последние жирные пятна с обоев, я бросила грязную тряпку в очередной мусорный пакет и отнесла его к остальным, покоившимся около входной двери. Утомительная многочасовая уборка, наконец, пришла к своему логическому завершению, и моя совесть была чиста. Бабушка умиротворенно плыла на волнах сновидений, развалившись на кровати, бережно укрытая покрывалом, и я собиралась покинуть ее обитель.

Эвон так и не показалась за несколько часов, проведенных мною в доме. Она наотрез отказалась составить мне компанию, заявив, что с такими альтруистическими намерениями я вскоре стану драить до блеска полы в доме Гюнтера своими волосами. Ее словам не удалось меня задеть, и я осталась при своем мнении, что нельзя оставлять бабушку в царстве хаоса и разрухи.

Подхватив первые два мешка, я приоткрыла дверь и направилась на улицу. Мортем нежился в ночной прохладе. Ветер слегка поутих, прислушиваясь к небу, готовому разразиться дождем. Запихнув мусор в контейнер, я вернулась в дом за новой порцией.

Забирая последний мешок, я остановилась, вытирая вспотевшие руки о джинсы. Дверь в дом бабушки Лизель я заперла, выходя из нее, и могла отправиться восвояси.

Внезапно мое внимание привлекла фигура, одиноко стоящая около фонаря через дорогу. Обхватив себя руками, я быстрым шагом пересекла улицу и остановилась около незнакомца. Приглядевшись, я узнала в мужчине Властимила.

Еще со дня Суда ко мне в голову забралась мысль, что между ним с Лизель было что-то, но я не предала этому значения, ведь не лезла в чужую жизнь со своими расспросами и советами. Его появление около дома бабушки развеяло все сомнения: именно о нем говорила мне женщина, заливаясь алкоголем.

— Не ожидала вас здесь увидеть, — дрожащим от холода голосом обратилась я к Древнему.

Мужчина перевел на меня пустой взгляд. На какое-то мгновение мне привиделось сожаление, что мелькнуло в глазах, но тут же исчезло.

— Знаете, — начала я, не надеясь, что мои слова обретут значимость для морта, — если вы тот, о ком говорила моя бабушка, то вам должно быть очень стыдно за то, в кого вы ее превратили. И пусть это не мое дело, я обязана сказать. Поверьте, я — последнее существо во всех вселенных, за которого бы бабушка добровольно вступилась. И если вы так сильно ненавидите меня, пусть. Я переживу. Но винить бедную женщину в том, что ее потомок оказался уродцем, как минимум глупо и низко.

Не дожидаясь ответа, я развернулась и направилась прочь, оставляя Властимила одного посреди пустынной улицы.

Холод постепенно усиливался, и я практически неслась в сторону своего дома. Небо разорвала молния. Пробиваясь сквозь туман, на асфальт упали первые дождевые капли, взрываясь брызгами. Не прошло и пары минут, как морось превратилась в ливень. Свитер насквозь промок, прилипая к телу, и стал тяжелым, замедляя меня.

— Теперь ты еще и промокнешь. Погубит тебя твоя доброта, Мать Тереза, — раздался неподалеку голос Эвон.

Времени искать подругу глазами в тумане не было, ведь счет шел на секунды. Ворвавшись в дом, я заперла дверь и облокотилась о нее, переводя дыхание. Вода, впитавшаяся в свитер, лилась на пол.

Едва переставляя ноги, я поплелась в ванную. Не снимая одежды, забралась в душ и включила горячую воду. Стоило каплям коснуться оледеневшего тела, как кожа принялась гореть. Постепенно холод уходил, и я согревалась, впитывая в себя тепло.

Прикрыв глаза, я оперлась рукой о стену и положила на нее голову. Увидеть Мару так и не удалось, но я все же получила некоторые ответы, сама того не заметив.

Все мы платили чем-то за то, чего никогда не желали получить…

 

=== Глава 6 ===

Дождь не утихал третий день к ряду. Столб воды, обрушившийся на остров, заливал улицы, нещадно стучал по крышам, прогоняя сон. Морты пряталась в маленьких домиках, ища защиты от стихии, и предпочитали не высовываться. Протяжные завывания ветра и ветки деревьев, бьющиеся об окна, напоминали кадры из фильма ужасов, где в конце выживают второстепенные невзрачные персонажи.

Занятия отменили на пару дней в силу стихии, бесконтрольно снующей по городу, и я, укутавшись в плед, сидела на кровати и смотрела пятый фильм подряд. Откуда-то взялась бесконечная сонливость и апатия. После визита к бабушке я несколько часов пролежала на кровати, завернувшись в покрывало, словно в кокон, и тяжело дышала, пытаясь унять дрожь. Воспоминания о затхлом запахе, пропитавшем обитель Лизель, прочно засели в голове, вызывая рвотные позывы.

Это было страшно — видеть, как кто-то сильный ломается. Потухшая женщина, сидящая передо мной в грязной кухне, всего лишь призрак былого величия, принесла в мое сердце сочувствие, которое, казалось бы, никогда не вспыхнет по отношению к ней. Проще было видеть в бабушке чудовище, чем признать, что она, как и я, была всего лишь обычным мортом, способным испытывать боль. Образ зла в моей голове размылся, и с трудом удавалось разглядеть в нем женщину, пообещавшую без колебаний уничтожить меня.

Тихий голос актера в ноутбуке прервал настойчивый стук. Я поставила фильм на паузу и, выбравшись из пледа, направилась к двери, сонно потирая глаза. Дождь неистово дебоширил за окном, орошая мертвую траву, и едкий туман плавно стелился по земле, прибитый небесными слезами. Распахнув входную дверь, я на мгновение застыла, ошарашено таращась на гостя.

С длинных угольных волос Хибики рекой лилась вода, и девушка тряслась от холода, смотря куда-то себе под ноги. Я схватила гостью за руку и втянула в дом, захлопывая дверь за ее спиной.

— Ты с ума сошла? На дворе такое творится, а ты решила зайти почаевничать? — недовольно бурчала я себе под нос, проталкивая девушку через весь дом в сторону ванной.

Рядом с японкой семенил Бенджамин, полыхая золотым светом. Мужчина был крайне недоволен и раздосадован.

— Я говорил ей оставаться дома, но кому есть дело? — возмущался он, пока я стаскивала с Хибики мокрую одежду и запихивала под горячий душ. — Даже слушать меня не захотела. Тут же понеслась к тебе, как угорелая. И что с вами, Эновисон, не так? Где здравый смысл? Где беспокойство о себе? Не удивительно, что вас так мало.

— Заткнись, Бен, — рявкнула я.

Мужчина демонстративно фыркнул и покинул нас. Я поливала дрожащую девушку водой, помогая согреться, а мысленно уже кричала на Натсуме. Как он мог позволить сестре выйти за порог в такую грозу? Чем он так вообще занимался, что не заметил, как Хибики направилась принять освежающий душ и подружиться с простудой?

Выключив воду, я протянула девушке пушистое полотенце, в которое она тут же укуталась, и направилась подыскать ей что-нибудь из своих вещей.

— Бенни сказал, ты на него накричала, — Эвон расположилась на тумбочке около кровати и задорно болтала ногами, улыбаясь.

Я закатила глаза и распахнула дверцы шкафа. Среди хаоса мне удалось отыскать приличный халат и белье. Я сгребла одежду в охапку и пошла обратно к Хибики.

Девушка сидела в гостиной и таращилась в выключенный телевизор. Белые глаза в панике блуждали, ища за что зацепиться. Японка выглядела напуганной и взволнованной.

— Держи, — я уложила одежду на колени гостьи.

Она подняла взгляд. Меня передернуло от его пустоты и отрешенности.

— Я нашла то, о чем ты говорила, — прошептала она.

Несколькими неделями ранее на занятиях я обмолвилась, что случилось нечто странное. Девушка принялась расспрашивать меня, и я выложила ей все, как на духу. Про то, что мой дар исчез после Суда, а после, когда он вернулся, от Эвон исходил бледно-серый свет, который совсем не свойственен душам. Казалось, еще во время моего рассказа Хибики унесло волной забвения, и она, как обычно, погрузилась в мир душ, не дослушав меня до конца. И я была порядком удивлена, что девушка запомнила, а, тем более, попыталась найти нечто, касающееся моей проблемы.

— Давай я заварю чай, и ты расскажешь мне, что нашла, хорошо?

Хибики кивнула, и я оставила ее переодеться.

Руки машинально справлялись с задачей. Налить воду в чайник. Зажечь конфорку. Поставить чайник на плиту. Достать коробочку с листовым чаем. Поставить на стол две чашки и насыпать в них чай. Мыслями я была далеко от уютной кухоньки и дождя за окном. Углубляясь в себя, я не заметила, как закипел чайник. И лишь чужая мягкая рука легким касанием к плечу вывела меня из задумчивости.

Когда кипяток был разлит по чашкам, а маленькие ложки с цоканьем размешивали сахар, Хибики как-то тепло улыбнулась мне, пряча взгляд, и потянулась к печенью, что я предусмотрительно высыпала на тарелку. Она откусила крошечный кусочек и неторопливо прожевала его. Я внимательно следила за действиями девушки, и думала, что она очень похожа на ребенка, кому проще выдумать себе друзей, чем подружиться с кем-то реальным. Запутавшаяся, запуганная, наивная и добрая Хибики оставалась для меня чем-то неизведанным и непонятым, сколько бы я не пыталась разобраться.

— Я думала над твоими словами очень долго, — тоненький детский голосок девушки раздавался отовсюду, словно рождался в моей собственной голове. Каждый раз я вздрагивала, непривыкшая к этой особенности, но втайне восторгающаяся умением говорить пространством. — И это не давало мне покоя, поэтому я решила пойти в библиотеку и разузнать побольше. Бенджи помогал мне в поисках, он очень упорно трудился ради тебя. Ты же знаешь, что нравишься ему, да?

Белесые глаза бросили на меня беглый взгляд, и я почувствовала, как щеки заливаются румянцем.

— Это из-за твоего дара, — продолжила Хибики. — У нас все иначе. Души привыкли, что те, к кому они привязаны, не видят их, но не те, кто связан с Эновисон. Тут рождаются узы, которые обязывают обе стороны поддерживать друг друга. Если ты теряешь своей дар, душа постепенно увядает и впадает в так называемую спячку, которая может длиться неделями, месяцами, а то и годами. Цвет свечения зависит от того, на каком этапе увядания находится душа. Если он исчезнет, душа засыпает. И после того, как дар вернется, она может еще какое-то время находиться в спячке. В редких случаях все приводит к тому, что душа исчезает. Навсегда.

По спине пробежал табун мурашек, и я почувствовала, как на руках волоски стали дыбом. Не верни я свой дар, Эвон впала бы в спячку, и кто знает, проснулась ли в будущем. Я не могла ее потерять. Первую подругу, единственную, кто поддерживал меня с самого детства, кто верил в меня и всегда оставался на моей стороне. Такую жизнерадостную, неунывающую, саркастичную Эвон, что после смерти не утратила чувства юмора и бойкого характера.

— Значит, я могла умереть, — девушка показалась из-за угла и присела на краешек стула. — Во второй раз. Если бы Айви не вернула зрение, я бы исчезла, сама не понимая, что со мной происходит?

— Ты не исчезнешь, — голос хрипел от волнения. — Я не позволю им вновь забраться в мою голову и лишить меня дара.

Губы подруги тронула грустная улыбка.

— Спасибо, конечно, но я бы хотела знать, что меня ждет там, за чертой.

Хибики сделала глоток чая и на мгновение закусила губу.

— Там были записи, сделанные со слов души, пребывавшей во сне двенадцать лет. Он говорил, что не помнил ничего. Словно вот он закрыл глаза, а когда открыл, прошло очень много времени. Тот, с кем он был связан, ожидал его возвращения все то время, а для самой души прошло не больше пары минут. Поэтому, — черные волосы упали на лицо, скрывая грусть, — думаю, ты ничего не почувствуешь.

Эвон кивнула и молча направилась прочь. Я хотела пойти за ней, утешить, но что я могла сказать? Будто действительно могла помешать Тесефи забраться в мою голову и вывернуть все наизнанку. Война с заведомо принятым поражением за кулисами человеческого мира уже предрешила нам всем исход: подчинись или умри.

— Мне жаль, Айви, — Хибики коснулась моей руки. Ее кожа была мягкой и пахла черничным гелем для душа. — Никто и врагу не пожелал бы такой судьбы, как твоя.

«Сомневаюсь. Гюнтер с удовольствием проклял бы меня вновь».

* * *

Я оставила Хибики у себя на ночь, не позволив возвращаться в такой дождь домой. Она настаивала, но я была непреклонна. И девушка сдалась, устроившись в гостиной за просмотром кулинарного шоу, жуя печенье. Как только я удостоверилась, что гостья не собирается меня обманывать и сбегать, стоит мне отвернуться, я взяла телефон и направилась в комнату, на ходу набирая номер Натсуме.

После первого же гудка в трубке раздался взволнованный голос друга:

— Айви, Хибики пропала!

— Притормози, приятель. Никуда она не пропала. Сидит у меня, смотрит «Адскую кухню» и уничтожает запасы печенья. Ты бы за сестренкой внимательнее следил.

Послышался облегченный вздох.

— И давно она у тебя?

— Несколько часов. Извини, что раньше не набрала. Думала, ты и сам будешь разрывать мой телефон в поисках сестры.

— Не думал я, что она пойдет именно к тебе. Что она там вообще забыла?

Я зевнула. Сонливость никуда не исчезла, еще больше навалившись на плечи с неутешительными новостями.

— Хибики кое-что выяснила и захотела мне сообщить. Так что принеслась что есть духу, промокнув насквозь. Не переживай, я ее отогрела, переодела в теплое и чаем напоила. Как только дождь закончится, отправлю ее обратно к тебе.

— Спасибо, Айви, — голос парня переполнился теплом.

Я положила трубку и рухнула на кровать. Водоворот событий, захвативший меня месяц назад, никак не хотел выплевывать на сушу, дав вдохнуть спасительного воздуха. Карусель все вертелась, доводя до сумасшествия, рождая во мне паранойю. Это обязано было кончиться, ведь я оправдана Сенатом, признана невинной. Похоже, пропуск в свободную мирную жизнь затерялся где-то в пути, обрекая меня сомневаться.

Прикрыв глаза, я позволила усталости взять верх. В темноте замелькали картинки, ярко вспыхивая фейерверками и погружая меня в сладкую дремоту. Обрывки воспоминаний о днях, когда мое детство не омрачал груз ответственности и потерь. Беззаботные моменты счастья, внезапно утерянного среди тусклых улиц и мертвого неба.

Мне снилось другое, голубое небо, кристально чистое и бескрайнее, куда ни глянь. Я смотрела в вышину и думала о мортах, что день ото дня слепо толкались в сером городе и не могли себе позволить просто отдаться такому трепетному осознанию величия небес, что нежно обволакивали Землю, укрывая от невзгод.

Папа однажды сказал мне: «Если станет слишком трудно, беги до тех пор, пока не окажешься в месте, где рыхлая пахучая земля граничит с небесным океаном. Только там ты сможешь найти покой, вдали от шумного города и суетливых людей». И он оказался прав. В который раз. Когда на плечи ложился непосильный груз, я забиралась на крышу одной из высоток в центре, ложилась на спину и смотрела вверх, на облака. Они неторопливо плыли, лениво о чем-то беседуя, а я, такая крошечная и невзрачная, подслушивала их разговоры, не разбирая ни слова.

Когда я проснулась, дождь стих. За окном постепенно поднимался туман, вязкий и непроглядный. Эвон сидела на подоконнике и смотрела куда-то вдаль. Ее тело источало едва различимый голубой свет.

— Ты все еще думаешь о словах Хибики? — я зевнула и потерла глаза, присаживаясь на кровати.

Девушка безразлично пожала плечами, но ее спина дрожала. Душа беззвучно плакала, пытаясь не беспокоить меня, переживая боль в одиночестве. Я поднялась с кровати и подошла к ней. Потянулась, чтобы прикоснуться, но одернула себя.

— Послушай, никто же не знает, как оно будет дальше. Меня оправдали, некому больше лезть в мою голову. А значит, и дар мой никуда не денется. И ты вместе с ним.

Я пыталась придать голосу уверенности, но он предательски дрожал. Как жаль, что я не могла обнять Эвон и передать ей частичку тепла, что она то и дело вселяла в меня.

— Вот именно, ты не знаешь. И никто не знает, — девушка развернулась и посмотрела на меня. — Никто не может гарантировать, что ты не вляпаешься в какую-нибудь дурацкую историю, и они не примутся вновь высасывать твой мозг. Что, если они зажуют и меня?

— Никто тебя не зажует, ты же безвкусная.

Мы переглянулись и не смогли удержать смех. Свет, исходящий от души, стал ярче, немного успокоив меня.

— Ты несносна, Айви. Может, исчезнуть — не такая уж и плохая идея?

Во мне закипала злость, бурлила и пенилась, как масло на сковородке.

— Забудь. Ничего не случится. Может, я не лучший хранитель душ в мире, но о тебе я позаботиться сумею. Никто тебя у меня не отберет.

По щеке Эвон скользнула одинокая слеза.

— Теперь твоя очередь меня спасать, да? — девушка благодарно посмотрела на меня.

В комнату несмело постучали. Дверь отворилась, и на пороге показалась Хибики.

— Звонили из Академии. Дождь прекратился, занятия возобновляются. Я домой, переодеться. Встретимся около корпуса, — пробормотала японка и прежде, чем я успела ответить, умчалась, хлопнув дверьми.

 

=== Глава 7 ===

— Как-то похолодало, — пробормотала я, натягивая капюшон на голову в надежде спрятаться от нещадных порывов ветра, швыряющего волосы на лицо. — Трудно поверить, что за пределами острова солнечное лето.

Эвон тащилась за мной, шаркая ногами по брусчатой дороге, и молчала. Уныние, поселившееся в ней после новостей, принесенных Хибики, тяжелой тучей нависло над душой, отражаясь в цветовой гамме света, исходящего от девушки. Она едва мерцала серовато-голубым свечением а на попытки себя растормошить не реагировала.

Умереть единожды — ужасно. Я никогда не задумывалась, какую боль пришлось испытать Эвон перед тем, как мой отец извлек душу из ее истерзанного дорогой тела. Но девушка помнила хруст собственных костей и ужас, застывший в помутневшем взгляде. Эти воспоминания хранились в ней и не меркли с течением времени, принося все те же страдания, как и в день смерти. И возможность погибнуть во второй раз, исчезнув навсегда, пугала душу до дрожи в коленках.

Я не знала, чем помочь ей, как утешить. Все слова, сказанные о том, что я защищу ее, были пропитаны ложью, и мы обе это понимали. Я никак не могла уберечь свою голову от вмешательства Тесефи, и Эвон оставалось только смотреть, как меня выжигают изнутри, ожидая собственной кончины. Но мы обе нуждались в моем обещании. В иллюзии того, что у меня все еще есть выбор.

Туман поднялся и куполом навис над островом, укрывая от солнечных лучей. Серое месиво искрилось, поглощая свет, и, казалось, вот-вот рухнет на землю, придавливая своим весом. Я тоскливо посмотрела вверх, вспоминая, как выглядит голубое небо, и вздохнула. Мне, как никогда, не хватало жизни вне черно-белого мира, а впереди было еще полтора месяца учебы.

Стоило мне оказаться на территории Академии, как в голову тут же ворвался едкий дым, сбивая с ног и несясь все глубже. Отголоском по телу прошла волна боли от удара коленями о землю, а глаза замело белой пеленой. Гюнтер носился, распахивая все двери, и смеялся, наслаждаясь моей беспомощностью. Его хохот отбивался от стенок черепной коробки и устремлялся все глубже, пеплом въедаясь под кожу.

— Где же ты была, Айви? Я так скучал, — пропел парень, подхватывая банку с воспоминанием о пшеничном поле. — Твой плащ пахнет просто потрясающе, и я очень хотел расспросить тебя о том, почему ты выбрала именно его. Вижу, ты питаешь слабость к маленьким человеческим радостям.

— Убери свои грязные руки от моих воспоминаний! — рявкнула я, бросаясь на него с кулаками.

Но парень растворился, заливаясь смехом. Я вертелась, спотыкаясь, выглядывая его среди высоких шкафов, наполненных моими мыслями, и ждала, когда же он появится. Дым становился все плотнее, щипая глаза, щекотал нос горечью. Легкие заполнились им, и я задыхалась, лежа на полу среди комнаты с воспоминаниями, беспомощно брыкаясь и хватаясь за горло.

— Тише, крольчишка, тише, — Гюнтер опустился на колени около меня, убирая прядь рыжих волос с лица. — Тебе не выбраться из моих смертельных объятий. Сдайся, прими свое поражение, и я отпущу тебя.

«Никогда!» — хотелось прокричать, но с губ сорвался только жалобный хрип.

— Глупая, глупая Ривэрто. Думаешь победить меня своими жалкими талантами? Или правда решила, что твоя сила воли действительно удержит меня вне стен твоего крошечного наивного мозга? — парень склонился надо мной и шептал на ухо. — Хочешь, я растопчу тебя просто здесь, подчинив своей воле? Ты навсегда станешь моей…

Я выгнулась, крича от боли, разрывающей мои легкие. Пальцы зарылись в рыхлую землю, что забилась под ногти, а перед глазами была пугающая пустота и темень. Гюнтер отобрал мое зрение, оставив барахтаться в выдуманном им месте. Запихнул мое сознание в выдуманный мир, и я даже понятия не имела, что происходило с моим телом.

«За что ты так меня ненавидишь? Ответь мне, ты, чудовище! Что я такого тебе сделала?»

А в ответ только тишина. И завывающий где-то ветер. Легкие горели, наполняясь воздухом, и я хрипела, стонала в попытках подняться. Меня разрывало на части и склеивало вновь, пытаясь найти нужную комбинацию, подобрать кусочки паззла в правильном порядке. Обессиленно я разбивалась о скалы, падая с обрыва, и разлеталась на мириады крошечных песчинок, утопая в океане. А после собиралась в единое целое, чтобы вновь попытаться взлететь.

— Я пришью тебе крылья обратно и научу летать, маленькая Ривэрто, — шептал Гюнтер. — Я научу тебя парить и подчиняться мне.

Едва уловимое касание его губ к моим, и я вновь полетела в пропасть, хватаясь за воздух и крича, переполненная страхом. Словно кружка, которая то и дело разбивалась и собиралась вновь в бесконечном потоке мгновений.

«Ты безумен, Гюнтер, безумен…»

Смех. Бесконечный смех в моей голове, сводящий с ума, разрывающий перепонки. Мой собственный смех.

— Мистер Шильдкнехт, мисс Эрцен, — сквозь безумие прорвался чужой голос, рисующий границу меж иллюзией и реальностью, приводящий в чувства. — Насилие над учениками запрещено уставом Академии. Или вы забыли, что все морты равны, и один из четырех законов гласит, что морт не имеет права убивать другого морта?

Пелена перед глазами рассеялась. Я лежала на мокрой после дождя траве около главного здания Академии, а Гюнтер сидел рядом, смотря на меня почерневшими глазами. Бласка замерла с маркером в руках в паре сантиметров от моего оголенного живота, нервно покусывая губу и смотря куда-то в сторону.

— Думаю, госпожа Джулиана Томпсон будет очень заинтересована в том, чтобы уделить вам обоим время и решить, какое наказание вы понесете за издевательство над одноклассниками, — над нами возвышалась фигура миссис Хоффман. — А теперь я попрошу вас оставить мисс Блумфилд в покое и навестить кабинет директора. Надеюсь, провожатые вам не потребуются.

Гюнтер поднялся на ноги и кивнул Бласке, чтобы та последовала за ним. Девушка подорвалась и быстрым шагом направилась в сторону главного корпуса, гордо вздернув подбородок. Я поспешила прикрыть живот, пряча от ветра.

«Не думай, что это конец, крольчишка. Не всех принцесс спасают бесстрашные рыцари из глупых человеческих сказок. Некоторым уготована участь стать красавицей при чудовище».

Я стыдливо отвернулась от Гюнтера, пряча глаза. Парень прошел мимо и скрылся за спиной миссис Хоффман. Женщина присела рядом, всматриваясь в мое лицо, и я избегала встретиться с ней взглядом.

— Это ведь не впервые?

Я промолчала, сдерживая слезы. Не прошло и пары часов после моего обещания Эвон, как я тут же его нарушила.

Плащ пропитался влагой, и я дрожала от холода и стыда, боясь подняться на ноги. В моем мире не было героев. Не на кого было надеяться, кроме самой себя. И я позорно проигрывала битву за битвой.

* * *

Эбигейл Хоффман, удачно оказавшаяся рядом, была моим преподавателем, специализировавшимся на даре Эновисон. Как оказалось, Хибики увидела Гюнтера, тащившего меня куда-то, и побежала за помощью к старшим. Издевательства оборвали, не дав им затянуться, и я была благодарна японке, подоспевшей вовремя.

Миссис Хоффман отправила меня в медблок до тех пор, пока мой дар не восстановится после вмешательства Гюнтера. Она пыталась успокоить, внушить мысль, что моей вины не было в том, что делала та парочка, а я давила в себе рвущиеся наружу рыдания и крик. Как только дверь в медицинское крыло с хлопком закрылась, оставляя меня в одиночестве, я осела на пол, прижимая колени к груди и позволяя слезам залить щеки.

Я раскачивалась из стороны в сторону, словно маятник, и завывала, будто раненое животное. Под поломанными ногтями виднелись сгустки грязи, и я размазывала ее по щекам, пытаясь вытереть слезы, что катились без остановки. Слабая. Слишком слабая. Мне было мерзко при одной мысли о прикосновениях Гюнтера ко мне, о его взгляде, о хохоте, забравшемся куда-то вглубь и эхом отдающемся в голове. Я желала забраться в душ и отмыться от стыда и жалости к себе, соскребая их с кожи и с собственной души.

И я кричала, как безумная. Колотила стены медблока, разбивая костяшки в кровь, захлебываясь слезами. Красными маками распускались на небесно-голубых стенах капли, рисуя картину боли и отчаяния. Мне отчаянно нужна была помощь, нужен был кто-то, способный меня спасти от своего же сознания.

— Остановись! — раздался рядом умоляющий голос.

Но я не могла. Не могла утешить себя. Я глушила душевную боль физической, превращая руки в месиво. Они восстановятся со временем. Рубцы на сердце не затянутся никогда.

— Пожалуйста, остановись, Айви! Остановись!

Чужие ладони легли на мои руки, и я замерла в нерешительности, боясь причинить вред. Губы дрожали, сдерживая всхлипы, и я подняла взгляд на девушку рядом со мной.

— Пойдем, я помогу тебе. Все будет хорошо, — она повела меня за собой.

«Нет, не будет. Никогда не будет. Он растоптал меня, словно я вовсе ничего не значу. Он снова забрался мне под кожу».

Я покорно шла за Марцеллой, бездумно переставляя ноги. Все вдруг исчезло, укрывая меня покрывалом апатии. Все растворилось в океане безразличия, и стало совершенно все равно, что станет со мной дальше. Я потеряла смысл всего, смысл себя самой. Пусть кто-то додумает его за меня, а я устала сражаться за то, чтобы просто существовать.

Марцелла усадила меня на кровать. Достала из тумбы неподалеку флакончик и вылила содержимое мне на руки. Раны запекло, и я недовольно зашипела.

— Все в порядке. Скоро все затянется, и боль пройдет.

Ее голос успокаивал, теплотой окутывая израненное сердце. Девушка массировала мои ладони, напевая что-то себе под нос, а я таращилась в пол, стыдясь поднять на нее глаза. Мокрая, заплаканная, перепачканная в грязи и собственной крови, изрисованная черным маркером и обессиленная, я слушала ее песню, и что-то во мне успокаивалось. Пульсирующая боль куда-то подевалась, оставляя после себя лишь едва различимые отголоски.

Песня заполняла каждый закуток души, наполняя ее светом. Девушка будто забралась ко мне в голову и дергала рубильники, заставляя лампочки проснуться и заработать, прогоняя тьму. Все возвращалось на круги своя, безумная карусель замедляла ход, позволив мне сойти на ровную поверхность, стараясь удержать в себе содержимое желудка и обессиленно не рухнуть на пол.

— Почему ты выбрала работу здесь? — выдохнула я. — У тебя ведь была возможность отправиться в любой закуток мира, а ты осталась на острове.

Марцелла смущенно улыбнулась. Каштановые волосы, заплетенные в две косы, словно у школьницы, весело подпрыгнули, когда девушка пожала плечами. В ее взгляде теплилась забота и доброта, редкость для моего мира.

— Я просто хотела помогать. Кто-то разрушает души, а кому-то приходится их лечить. Все обретает баланс, даже среди мортов.

— Чем тогда я заслужила этот кошмар?

— Проблема не в тебе, а в тех, кто делает это с тобой. Солнце в волосах — не проклятье, а дар. Когда-нибудь ты сможешь это понять. Такие дети, как ты, особенные. Вы не опасность, а спасение для нашего народа.

Глупость! Я не была особенной, не была избранной. Мы не в сказке, это не Диснеевский мультфильм, где стоит просто спеть пару песен, и все вокруг по волшебству разрешится. Мортем сошел со страниц книг Стивена Кинга, и индивидуальность топилась раньше, чем ребенок успевал произнести первое слово.

За спиной Марцеллы мелькнула фигура Эвон. Я облегченно вздохнула, осознавая, что дар вернулся. Я могла покинуть медблок и компанию кузины, чей взгляд пробирал до костей. Она будто хранила величайшую тайну и была уверена, что именно я являлась ключевой персоной происходящего.

— Спасибо за помощь, я пойду, — я поднялась на ноги и отряхнулась.

Лицо все еще было перепачкано в грязи, но стоило мне найти умывальник, как все станет поправимым. Да и промокший плащ не сильно беспокоил. Вдруг все померкло в сравнении с желанием убраться от Марцеллы и ее знаний.

— Береги себя, — промурлыкала девушка.

Я накинула капюшон на голову и наспех запихала под него влажные волосы. Пальцы механически исполняли команды мозга, но меня самой во всем этом не было. Ни в медблоке, ни в собственном теле. Я все еще тихонько завывала от горечи и обиды в самом дальнем уголке души, раскачиваясь из стороны в сторону, будто маятник, и растирая слезы по щекам.

* * *

— Ты в порядке? — спросила Эвон, стоило нам покинуть медицинское крыло.

Я быстро шагала в сторону главного корпуса, кутаясь в плащ, и молчала, с силой сжимая зубы от негодования. Внезапно меня захлестнул гнев, и кулакам не терпелось выкрасить лицо Бласки или Гюнтера в лиловый цвет.

Как же мне надоело проигрывать, выставляя себя на посмешище, позволяя уродовать тело и душу. В распоряжении учеников была целая библиотека летописей, разве там не могло найтись нечто, способное уберечь от вмешательства Тесефи в мое сознание? Я вознамерилась найти песчинку посреди солнечного пляжа, и, что уж там, не планировала сдаваться.

Оторвав взгляд от промерзлой земли, я увидела, как постепенно приближались две фигуры. Одна из них с разгону налетела на меня, сбивая с ног, и утащила с собой на землю.

— Айви! — София практически рыдала, сжимая ткань моего плаща в ладонях. — Я слышала, что случилась. Что он сделал с тобой?

Я нерешительно обвила тело подруги руками и прижала к себе. Над нами клубился туман, скрывая от посторонних глаз. Я прикрыла глаза и вдохнула холодный воздух. Запах сырости и сухой травы забил нос. Волосы выбились из-под капюшона и разметались по земле, впитывая влагу.

Натсуме нерешительно стоял около нас, переминаясь с ноги на ногу. Его смущение застыло в воздухе, просачиваясь в меня. Парень будто на мгновение стал частью моего сознания, и вытянул всю ярость из сердца, скомкав ее, как испорченный лист, и швырнув в мусорное ведро.

— Мы можем не говорить об этом? — прошептала я.

Голос дрогнул. Я закусила губу, поднимая пустой невидящий взгляд в небо, до которого не могла дотянуться. София оживленно закивала, уткнувшись носом мне в грудь. Она хваталась за меня, словно я была ее спасением, и я не могла найти слов, ведь именно мне следовало искать утешения у друзей. Только душа истощилась, не в состоянии справиться с напором эмоций, и внезапно опустела. Внутри гулял ветер, забивался в трещинки, носился сквозь распахнутые окна и протяжно завывал.

— Их отстранили от занятий до конца месяца. Миссис Хоффман защищала тебя всеми силами. Да и Бласка успела впасть в немилость Джулианы Томпсон ранее, так что ты в безопасности. На какое-то время.

София оторвалась от меня и подвелась на ноги, подавая руку. Мой взгляд задержался на протянутой ладони, и я поймала себя на мысли, что не хотела подниматься. Среди мертвых растений я чувствовала себя как никогда на своем месте. Только переполненный надеждой взгляд подруги червячком точил меня изнутри, призывая оторваться от земли. И я последовала его совету.

— Хибики просила передать, что будет ждать тебя в классе.

Я отрешенно кивнула и, бросив друзьям грустную полуулыбку на прощание, направилась прочь. Эвон семенила следом, подозрительно притихнув, и втайне я радовалась, ведь не хотела говорить. Слова казались пустыми, безжизненными, глупыми. Что мы могли сказать друг другу? Что сожалеем? Что теперь все внутри ноет тупой болью? Что мы все еще есть друг у друга? Бессмысленное сотрясание воздуха, да и только. Проще было молчать, выстроив стену и запрятавшись глубже в себя.

А там, притаившись, уже выжидали собственные демоны, готовые разорвать, стоило лишь позволить угнетающим мыслям заполнить голову. Острые лезвия врезались в нежную беззащитную плоть, терзая и причиняя невыносимые страдания.

«Все мы варимся в бездонном котле саможалости». Отголоски слов Гюнтера доселе звучали в голове. И, как бы не ненавидела его, парень был прав. Умение ныть о собственных проблемах, ища сочувствия окружающих, прикрытое иллюзией того, что жизнь несправедлива и жестока, на деле было ничем иным, как всего лишь жалостью к самому себе и непоколебимой уверенностью в несправедливости выпавших на судьбу страданий. Иногда меня от самой себя тошнило, но искусство обмануть даже себя морты, как и люди, отточили до совершенства.

Около класса, прислонившись к стене, стояла Хибики и беседовала с Бенджамином. Он был чем-то крайне недоволен, из-за чего полыхал золотом. Девушка же, напротив, была слишком умиротворена и даже безразлична. Завидев меня, они умолкли, застыв в нерешительности. В глазах японки читался немой вопрос, и я поспешила на него ответить:

— Я в порядке и не хочу говорить о случившемся. Если тебя не затруднит, не вспоминай об этом.

Хибики кивнула и потупила взгляд. Она чувствовала себя виноватой, позволив Гюнтеру насмехаться надо мной и доводить до сумасшествия, но девушка ничего не могла противопоставить парочке, изводящей всю школу. Пусть Гюнтер и не умел контролировать одновременно несколько сознаний, сила Бласки никуда не девалась, и словенка без труда справилась бы с Хибики.

— Я вижу, тебе уже лучше, — за спиной девушки выросла фигура миссис Хоффман.

Женщина улыбнулась, и ее брови взметнулись вверх, словно ее что-то очень удивило. Эбигейл была интересной и добродушной, но, как оказалось, могла проявить жесткость и поставить на место нарушителей правил. Мне нравились занятия в ее классе, и иногда я радовалась, что обладателей моего дара не так уж и много среди мортов, ведь женщина могла уделять все свое время лишь мне и Хибики, что так же души в ней не чаяла.

— Рада видеть тебя, Эвон. Ты выглядишь слегка измученной.

Подруга смущенно улыбнулась, но промолчала. Вспоминать о моем срыве в медблоке не хотелось ни одной из нас.

— Что же, раз всем уже лучше, я хочу вас обрадовать, — губ миссис Хоффман коснулась задорная улыбка. — Сегодня я приготовила для вас нечто особенное. Вам, как обладателям дара Эновисон, единственным из всех учеников предоставлена возможность посетить Хранилище Душ до окончания обучения в Академии. Так что, любимые мои девочки, приготовьтесь расширить свой мир еще на несколько сотен миллионов душ.

* * *

Свет ослепил меня. Он отражался от стен, пускаясь в пляс солнечными зайчиками по вымощенному камнем полу. Мириады падающих звезд, облачившись в человеческое обличие, предстали предо мною во плоти, и я застыла, пораженная открывшимся мне величием. Заворожено глядя на бессчетное количество душ различных возрастов, национальностей, полов и эпох, я невольно приоткрыла рот, боясь дышать. Казалось, вот-вот все растает, оставив после себя лишь воспоминание.

Хибики унеслась, стоило нам переступить порог Хранилища, оставив меня наедине с одолевающими сумбурными чувствами. Девушка оказалась в своем идеальном мире, реальности, что придумала себе годами ранее, и я видела ее искрящийся, опьяненный взгляд. Пусть на несколько часов, но ее сказка обрела счастливый виток событий, подарив желанные минуты неподдельной радости.

— Может, здесь ты обретешь ответы, которые так давно искала, — миссис Хоффман странно улыбнулась. В ее взгляде ощущалась боль и какая-то обреченность, что исчезла, стоило мне моргнуть, рассеялась, словно мираж в пустыне. — Оставлю вас наедине с познанием нового мира.

И женщина, развернувшись на каблуках, зашагала прочь. Ее задорная, бодрая походка больше не казалась мне таковой, превратив Эбигейл из волшебной феи в обычного, измученного жизнью морта. Все на острове Мортем хранили тайны, и всего лишь не хотели признавать, что некоторые замечают больше окружающих.

Закусив губу, я неуверенно двинулась вглубь здания. Меня окружали спящие души, излучающие различные оттенки цветов, превращая воздух в фейерверк света. Вдруг я оказалась посреди школьного фестиваля, и вокруг кружились в танце друзья, сжимая в ладонях искры бенгальских огней, а мои ноги, сами отрываясь от земли, бежали навстречу сказочному сиянию.

— Почему все они спят? — робко спросила Эвон, семеня за мной. — Я не спала ни разу с того времени, как умерла. Что с ними не так?

У меня не было ответов. Впервые мне вручили доступ к тайне, которую разгадать самостоятельно я была не в силах, но делиться было не с кем. Кто, как ни я, должна была бы знать о душах все возможное, прожив с одной из них одиннадцать лет? А позволять другим узнать то, что творилось в моей голове, было не самой лучшей идеей. После стольких попыток Гюнтера выудить на свет мои секреты, я приняла решение, что их стоит хоронить как можно глубже, чтобы даже самой забыть к ним дорогу.

Лица незнакомых мне умерших людей умиротворил вечный покой. Почему-то мне всегда казалось, что Хранилище кипит жизнью. Я могла представить, как души из разных эпох спорят о различиях между ними, неспособные прийти к пониманию, как коридорами носятся дети и всюду раздается их задорных смех, как мертвые девушки влюбляются в мертвых парней и даже после смерти пытаются обрести свое счастье. И вдруг, словно кто-то пролил воду на тщательно прорисованную картину, и краски смазались, превращая шедевр в месиво пестрых цветов. Реальность оказалась далека от идеала.

Я медленно шла, рассматривая людей, ища знакомые лица. Но их не было. В Гринвилле мне везло тем, что я лишь раз оказалась рядом с умирающим человеком. За несколько минут до смерти человеческое тело посылает волны, уловимые сознанию морта, и тогда тот из нас, кто находится рядом, может почувствовать приближение скорой кончины. Меня же подобная участь обходила все годы жизни в Штатах, и я боялась однажды почувствовать эту волну, струящуюся от одного из друзей.

Крошечное пульсирующее ядро в груди Эвон светилось все ярче. Девушка в мгновение ока превратилась в запуганного ребенка, запутавшегося в происходящем и отчаянно нуждающемся в поддержке все понимающих взрослых. Я невольно отвернулась, пряча взгляд. Я была ее взрослой, тем, к кому душа могла обратиться в трудные мгновения, но сама потерялась, затопленная вопросами. О каких ответах говорила миссис Хоффман? Едва ли Хранилище станет местом, подарившим мне покой.

— Ты знала, что Древние прозвали людей Ривэрто не из-за наличия души?

Я вздрогнула от неожиданности и отпрянула в сторону. За спиной стояла бабушка, та, какой она была прежде. Под глазами все еще виднелись черные круги, свидетельствовавшие о недавнем кошмаре, что ей пришлось пережить, но прочие признаки угасания жизни в Лизель исчезли. Женщина ровно держала спину и, гордо вздернув подбородок, смотрела на меня проницательным взглядом карих глаз, в которых искрилось тайное знание, которым бабушка собиралась поделиться со мной.

За ней тенью следовала Мара. Девочка одарила меня взглядом, переполненным смятения и грусти. Весь груз, тяготивший бабушку еще пару дней назад, словно придавил своим весом маленькую душу, и та, сгорбившись, прижималась к своей покровительнице, ища защиты. Только вот некому было ей помочь, вырвать из замученного сердца боль и обиду, ей не принадлежавшие.

Я пожала плечами, прогоняя оцепенение, и принялась нервно теребить прядь волос. Где-то, в глубине моей души, подало голос облегчение, ведь чувство обреченности более не окутывало пеленой Лизель, но тихий шепот в голове напоминал о другой стороне медали. Она утратила свою беззащитность, и вряд ли простит кому-либо видевшему момент ее слабости мысль о том, что внутри женщина стала мягче.

— Мы заменили одно значение другим с течением времени. Обладателей души в далекие времена окрестили Китува. Когда-то это переводилось как «тот, в груди которого искрится жизнь». Ривэрто же имело другое значение.

Я молча слушала, наблюдая, как бабушка задумчиво смотрела на спящие души. Казалось, она вглядывалась в поиске конкретного лица, которое то и дело ускользало от ее взгляда.

— «Падающая звезда». Вот как переводится Ривэрто. Ты никогда не замечала, что души так схожи с крошечными звездами, мерцающими в темноте и освещающими ночь? Так же, как и люди. Кометы, летящие в небесах, умирая, перерождаются в людях, даря им жизнь. Они кровью пульсируют в венах, сплетаются с нервами, взрываются фейерверками эмоций в голове. Люди несут в себе свет мертвых небесных тел, разгоняя тьму, живущую в нас, мортах. Они — часть расширяющейся Вселенной, мы — ее палачи. Мы сотни раз слышали о том, что должны держаться подальше от людей, но… — Лизель умолкла.

Я могла дотянуться до ее тела, протянув руку, но сознанием бабушка была далека от Хранилища. Воспоминания перенесли ее в прошлое, позволили прогуляться прожитыми столетиями ранее днями, и я боялась вмешаться в путешествие, происходящее в голове женщины, не надеясь на продолжение. Свет рухнувших на Землю многие годы назад комет бликами отражался в бабушкиных глазах, и впервые я увидела в них слезы.

— … тьма не существует без света, как и наша жизнь теряет смысл без людей, — едва слышно прошептала Лизель.

В ней было что-то, чего я до конца не понимала. Женщина с безграничной властью и признанием, но с необъятной дырой в груди, которую некому было заполнить. Мортем отобрал нечто важное, некогда ей принадлежавшее, превратив в жестокую и холодную Древнюю. Когда-то в ней убили любовь, и распяли благодетель среди измученной болью души, выставив на посмешище. Очередная головоломка без решения, ведь кто-то нещадно вырвал незаменимые частички паззла из замысловатой конструкции.

— Мне жаль то, что у тебя отобрали, — я посмотрела на бабушку.

Искры в ее взгляде вспыхнули в последний раз и потухли. Женщина гордо вздернула подбородок и смахнула с лица непослушный локон.

— Нечего жалеть о том, что давно перестало иметь значение.

* * *

Обхватив ноги руками и прижав колени к груди, Эвон сидела около высохшего дуба, трещащего от каждого порыва ветра. Тонкие ветки, будто пальцы чудищ из детских кошмаров, тянулись в небо, прося утешения. За нашими спинами начинался лес, обросший мхом и паутиной. Туман опустился на остров, укутывая влажным одеялом мороси и восточного ветра. Вдалеке мелькали светящиеся очертания душ, пытаясь прорваться сквозь смог.

— Разве они мало потеряли? — прошептала Эвон.

Ее короткие волосы растрепались и торчали во все стороны, а сияние поглотила мгла. Девушка, как никогда, была так похожа на живую. В ней было столько невыплаканных слез, невысказанной боли, которую просто некуда было девать. Напускная бравада и сияющая улыбка оказались маской, прячущей шестнадцатилетнюю запуганную француженку. Смерть не принесла покой, а лишила всего.

— Я даже не знаю, завидую я им или жалею. У меня есть жизнь, есть ты, но я так многого лишилась. А у них есть вечный сон, идеальное место, где каждый счастлив по-своему. Как думаешь, что им снится?

Я всем сердцем желала, чтобы это прекратилось. Новости, приносящие только боль, разрушающие нас обеих изнутри. Столько всего было пережито, выстрадано, отвоевано, но трудности не хотели кончаться. С каждым разом становилось все труднее отличать правду от лжи, хороших от плохих, друзей от врагов. Каждая маска хранила секрет, оголяющий истинные чувства, и приоткрытая завеса больно жалила увидевшего нечто, не предназначенное для его глаз.

Молчание заполняли звуки ночи. Отголоски чужих разговоров, шепот леса, завывание ветра и дробь дождя. Я лежала, укутавшись в плащ, и смотрела ввысь, представляя звезды. Руки сами потянулись к телефону. Свет экрана резанул по глазам, привыкшим к сумеркам, и я поморщилась, пролистывая список номеров в поисках необходимого.

Длинные, безликие гудки, доносящиеся из трубки, напомнили о времени одиночества и непонимания на острове в первые годы. Когда одногодки бежали прочь, как от прокаженной, и взрослые шептались за спиной, осуждая, а я, маленькая и жизнерадостная, никак не могла взять в толк, отчего все вокруг так боятся меня.

— С добрым утром, лисенок.

В уголках глаз собрались слезы, и по телу прошла дрожь. Как мне не хватало этого задорного веселого голоса и теплоты в словах собеседника.

— И вам не хворать.

— Ты там что, ревешь что ль, Айви?

И как Айзеку удавалось всегда угадывать мое настроение, даже находясь за тысячи километров от меня? Я растерла рукавом слезы по щекам и улыбнулась собственным мыслям. Прикрыв глаза, я слушала сонное дыхание друга, и это успокаивало. Дикое сердцебиение постепенно выровнялось, и паника отступила. Торнадо вопросов, ворвавшихся в мою голову, в мгновение ока рассеялось, и на землю оседала пожелтевшая листва наступившей в душе осени, притрушенной градом и согретая солнечными лучами, прорывающимися сквозь тьму.

— Мне так сильно вас не хватает… — пробормотала я, не надеясь, что собеседник услышит.

Деньги со счета стремительно утекали, отсчитывая драгоценные секунды разговора с другом, и я застыла в ожидании, когда звонок оборвется, вернув меня в реальность.

— Возвращайся скорее, — последовал едва различимый ответ.

Два выдоха, и телефон сообщил, что разговор прерван из-за недостачи средств. Рука обессиленно упала на землю, зарываясь пальцами во влажную землю. Слова, которые я желала услышать, прорвали плотину, которую я так тщательно выстраивала изо дня в день, находясь на острове, стараясь отгородиться от жизни в Гринвилле. Каждое по крупице собранное воспоминание усилием воли заталкивалось куда-то за стену, на которую я пыталась даже не смотреть, не то, чтобы говорить о ней.

В один из последних июльских вечеров я поняла, что не одинока, и никогда таковой не буду. Пускай не на острове, не в мире себе подобных, но в ином, красочном и солнечном городе. Там мне всегда найдется место, сколько бы я ни натворила зла. В то мгновение я по-настоящему обрела место, куда мне действительно хотелось возвращаться вновь и вновь.

 

=== Глава 8 ===

— … а потом нам вынесли огромную пепперони, и я подумала, что это просто не может быть правдой, — София подкрепляла свою эмоциональную речь резкими взмахами рук, от чего Натсуме невольно вздрагивал. В его глазах читалась паника, ведь подруга уж больно разошлась, и могла ненароком зацепить парня, наградив парой-тройкой синяков. — Нет, ну подумайте, такое строгое отношение на протяжении всего семестра, и под конец в ней щедрость взыграла. Ксения никогда не казалась мне добродушной и веселой женщиной, но вчера она определенно заработала несколько очков в моих глазах.

Сентябрь уже наступал на пятки лету, что остро ощущалось на острове. Влажность становилась все больше, а туман постепенно сгущался, превращаясь в вязкую мглу, насмешливо запутывая мортов в своем лабиринте. Последние дни перед распределением тянулись будто месяцы, и меня давила зависть. Все классы, кроме учеников миссис Хоффман, несколько раз успели посетить внешний мир, а мы с Хибики все корпели над учебниками до поседения. Казалось, Эбигейл хотела передать нам какое-то тайное знание, секрет, хранящийся в книгах, но исписанные моритом страницы мертво глядели на меня пустыми буквами и стойко молчали.

Рассказы Софии о Европе были переполнены подробностей и пестрых красок. Там, за туманной чертой острова, меня ждал необъятный мир, к которому не давали прикоснуться или хотя бы краем глаза взглянуть. Друзья шагали улицами древней Флоренции, изучая психологию людей, смотрели на них с высот Эйфелевой Башни, танцевали, разодетые в костюмы, на карнавалах в Бразилии, а мне дверь к красотам Земли была закрыта на тысячи замков.

— Только свезло же мне разделить один дар с Блаской. Она меня из себя выводит. Так и хочется приложить ей раз-другой, чтобы отстала, ибо скоро она с ума меня сведет, — протянула София, растягиваясь на кровати.

Едва ли не первый выходной за все лето, когда нашей троице удалось собраться вместе и поделиться впечатлениями о произошедшем за семестр. Я сидела на полу, укутавшись в плед, и думала, что через год мы уже не будем такими, как прежде. Предстоящий выпускной экзамен наложит свой отпечаток на каждого. Я видела, какими становились морты, стоило им получить распределение в ту или иную страну. В них появлялась некая жестокость, присущая и моей семье, которую я не понимала. Быть может, так влияла на них катастрофа, свидетелями которой они становились, а, может, это всего лишь было частью взросления, которой я желала избежать. Меня пугала сама мысль о черствости, ожидающей своего часа, чтобы завладеть моим сердцем, и поселившейся на затворках разума расчетливости и безоговорочной преданности своему народу.

Я видела мир иначе. Как я могла предать свою семью, сдать на растерзание Сенату кого-то, кого люблю? Как сумела бы без зазрений совести обречь друга на заключение или смерть? Это было выше моих сил, выше моего понимания. Крошечная частичка человеческой души, принесенная в дар всем Эновисон, всячески противилась и напоминала о теплоте окружающих, что я не заслужила. Я не имела права отплатить холодностью и безразличием.

— Хибики говорила, вы все время проводите в классе. Разве вам не интересно увидеть мир? — Натсуме нахмурился, и на его лбу пролегла морщинка.

Белые глаза парня в сумерках комнаты выглядели немного пугающе, но напоминали о его связи с сестрой, что незримой нитью тянулась сквозь километры. Обрывки мыслей, отголоски чувств просачивались через связь от девушки к юноше, и Натсуме делил с ней часть ее безумия, оберегая сестру. Они чувствовали друг друга, смотрели на мир двумя парами общих глаз. Сердца стучали в унисон, и боль делилась надвое. Крепко связанные, близнецы были обречены навечно хранить покой друг друга, по очереди вбирая тьму в себя.

— Первая же попытка взбунтоваться пресеклась, не успев толком начаться. Миссис Хоффман сказала, что нам важнее уяснить природу душ, разобраться в своем даре и научиться находить нужных людей в толпе. Мы с Хибики отчетливее ощущаем приближение гибели, и можем отличить по ощущениям разницу между естественной смертью и насильственной. Только вот как это проверить, не имея практики?

Эбигейл рассказала нам о системе поиска умерших. Учеными были созданы спутники, улавливающие волны, исходящие от людей, которые в скором времени должны были попрощаться с жизнью, и фиксировали их на карте. После в течении 24 часов морты собирали души на закрепленной за ними территории и доставляли в Хранилище. Изо дня в день бесконечная работа, требующая не только скорости, но и аккуратности. Неправильно извлеченные души рассыпались пылью и, смешиваясь с ветром, растворялись в воздухе. Миллиарды людей дышали осколками мертвых звезд, даже не подозревая об этом.

Ноги нещадно мерзли, и даже теплые носки с рождественским принтом не спасали от холода. Воспоминания о давно забытом солнечном лете напомнили о себе, и на душе сделалось тоскливо, что хоть волком вой. Я устала от серого мира, от слякоти, влаги и дурацкого тумана, забирающегося не только под одежду, но и под кожу, в самую глубь. Своей вязкой тьмой он крался к стеллажам, заполненным баночками с воспоминаниями, и пытался просочиться внутрь, заполнить каждый сантиметр моего сознания собой, утопить. Я стойко держала оборону и надеялась, что хватит сил противостоять своей природе и не поддаться мгле.

Эвон сидела рядом, ее голова покоилась на моем плече. Девушка шепотом напевала себе под нос какую-то французскую песенку, и я не могла разобрать слов. Ее руки светились блеклым голубым светом, и я знала, что душа преисполнена покоя. Все тревоги отпустили ее. Невольно я улыбнулась, радуясь переменам.

— Предлагаю выпить кофе, — София подорвалась с кровати и бодро зашагала прочь из комнаты.

Натсуме пожал плечами и засеменил за ней, оставляя меня наедине с Эвон. Девушка подняла голову и посмотрела на меня. Впервые я видела ее глаза так четко, что практически могла разглядеть их былой цвет, но он то и дело ускользал от меня. Мягкое голубое свечение объяло подругу, прорываясь сквозь полумрак комнаты.

— Как думаешь, скоро наступит день, когда вы больше не сможете так просто сидеть вместе и болтать обо всем подряд, распивая кофе?

Я опустила взгляд. Эвон удалось озвучить мои собственные мысли, облачив в слова, и внутри все похолодело от осознания, что это могло стать последней возможностью насладиться компанией друзей в уютной обстановке. Отчего-то пришло чувство потери, словно я уже утратила с ними связь. Отчасти, так оно и было, ведь я нагрузила на наш корабль дружбы столько лжи и тайн, что он вот-вот готов был пойти ко дну, выпуская в небо пушечную дробь. Совесть уже вопила об ошибочности моих поступков, но я не могла вывалить на друзей все наболевшее. Выстраданная свобода, пусть и частичная, издевательства Гюнтера и его безумное помешательство, которому я никак не могла найти объяснения, глупые склоки с бабушкой, в которой я временами видела отголоски сломленной веками ранее девушки, — все это должно было остаться при мне, похоронено на кладбище ненужных воспоминаний. Так было проще, так было правильно.

— Мне жаль, но скоро ты потеряешь их. Не по своей вине, — Эвон сжала мою руку. — Мортем отберет их у тебя. Уже отбирает. Может, никто не хочет этого признавать, но в тебе тоже живет мертвая звезда, как и в людях, и скоро ее свет начнет слепить всех, кто близок тебе. Ты должна отпустить их сейчас, пока их уход не разорвал твое сердце на тысячи кусочков.

— Но они ведь приняли меня, — всхлипнула я, закусывая дрожащую губу. — Приняли тогда. Что изменилось?

— Ничего. Просто пришло время взрослеть и делать выбор. К сожалению, их выбор давно сделан, и он не в твою пользу. Мортем всегда побеждает. Твой дар уберег тебя от подобной участи, и будет беречь, если не сведет с ума, как Хибики. Их же ты уберечь не сможешь.

— Откуда ты знаешь, что случится? — голос дрожал от злости и обиды.

Эвон пожала плечами, и ее губ коснулась сожалеющая улыбка.

— Пусть я мертва, мои глаза все еще видят. Быть может, ты не замечаешь, что происходит, но мне все стало ясно в день Суда. После экзамена крупицы человеческих эмоций в них погибнут, а твои зацветут. Вы просто не сможете видеть мир одинаково.

Послышались громкие шаги, и на пороге комнаты показалась запыхавшаяся София. Ее волосы растрепались, и пара прядей выпала из небрежного пучка на макушке. Щеки девушки горели румянцем. К глазам подступили слезы, и я едва сдерживалась, чтобы не зарыдать. Она спасла меня от одиночества, от участи изгоя, разделила мою странность. Почему я должна была ее потерять?

— Ты идешь? Кофе скоро остынет.

Я улыбнулась, и из уголка левого глаза по щеке поползла соленой дорожкой слеза. Растерев ее рукавом, я поднялась на ноги.

— Конечно. Положи мне побольше зефира в чашку.

* * *

Хибики уже сидела в классе, когда я пришла, и разговаривала с Беном. Мужчина невольно бросил взгляд на меня и кивнул. Губы дрогнули в улыбке, но я так и не сумела заставить себя искренне изобразить радость. Сказанное Эвон тяготило меня, не давая освободиться от навязчивой мысли о том, что я просто не замечала перемен в друзьях, что была видна всем вокруг. Даже совместная ночевка не смогла разогнать тучи сомнений, нависшие надо мной. Приближалась гроза, и я не была к ней готовой.

Я умостилась за столом, прислонившись спиной к стене, и вытянула ноги вдоль лавочки. На ботинках блестели дождевые капли. Накинув капюшон на голову, я прикрыла глаза и откинулась назад, умащиваясь как можно удобнее. Руки непроизвольно дрожали от холода, и я не могла их согреть, сколько бы ни пыталась. Взгляд Хибики в мою сторону был почти осязаем и почему-то вызывал раздражение. Я упорно старалась не думать ни о чем, сминая каждую новую мысль и выбрасывая прочь, опустошая голову.

Миссис Хоффман опаздывала. Часы надоедливо тикали, отмеряя секунды. Я отбивала пальцем ритм в такт стрелкам, плывя по течению безразличия. Где-то вдалеке слышался задорный смех, ветер завывал за окнами, в соседнем кабинете оживленно спорили двое мортов. С каждым новым мгновением все вокруг меня менялось, двигалось, набирало обороты, а я застыла вне времени, практически неподвижная и пустая.

Внезапно наступившую тишину разорвал стук каблуков по каменному полу. Эбигейл ворвалась в класс с горящими глазами и светящейся улыбкой. Следом за ней практически неслышно в помещение скользнули Тени. Облаченные в черные плащи, обшитые серебряными нитями, и скрывающие лица за масками, они держались по обе стороны от миссис Хоффман и, будто призраки, следовали за ней по пятам. Кровь в жилах начала леденеть, и я неотрывно следила за каждым движением незнакомцев, ожидая нападения. Мышцы напряглись, приготовившись бежать, и я судорожно пыталась отыскать верный путь к отступлению в случае рухнувшей на голову опасности.

Миссис Хоффман перевела взгляд с перепуганной Хибики на меня, и на мгновение замерла. Резко обернувшись, она стянула капюшоны с пары, находящейся ближе к ней.

— Вам обязательно до смерти всех запугивать? — женщина недовольно сложила руки на груди и уставилась на фигуры в масках. Ее плечи слегка подрагивали. Миниатюрная Эбигейл выглядела на фоне Теней хрупкой и беззащитной, но, по-видимому, имела большую власть. — Или это часть посвящения в отряд Теней? Олберт, разве я так тебя воспитывала? Готова поспорить, это была твоя идея.

Тень, стоящая позади, сняла с головы капюшон, и по ее плечам рассыпались волнистые черные волосы. Девушка сорвала маску с лица и лучезарно улыбнулась.

— Ну, мам, — протянула Олберт, — ты портишь все веселье. В чем толк быть Тенью, если меня никто не боится?

Миссис Хоффман вздохнула и потерла переносицу.

— Я воспитала монстра. То, что ты умеешь забираться мортам в головы, не значит, что ты имеешь права бездумно разбрасываться даром и запугивать всех подряд. Вас должны уважать. Вы не наемники, а стражи закона. Чему вас только учат?

Остальные Тени последовали примеру девушки и сняли маски, давая разглядеть свои лица. Одно из них было мне знакомо. Глен кивнул мне, едва наклонив голову, и я ответила ему тем же. Двоих других я ранее не видела. Лицо одного из них вдоль правой щеки, задевая глаз, рассекал шрам. Это могло значить только одно — парень нарвался на кого-то с оружием против мортов. Только янтарный пепел мог помешать заживлению раны без последствий. Второй парень был пониже, но шире в плечах. Он насмешливо смотрел на Хибики. Стеклянный взгляд девушки был направлен куда-то не в наш мир, и я мечтала оказаться на ее месте, будучи запертой в собственном сознании.

— Девочки, — Эбигейл повернулась к нам, и ее губы вновь расплылись в улыбке, — я сегодня с хорошими новостями. Сенат одобрил одно небольшое путешествие за пределы острова. Я хочу показать вам кое-что особенное. Думаю, вы слышали о колонии тех, кто не сдал выпускной экзамен Академии. Никто, кроме Древних и учителей Академии, не знает, где она находится, но раз в несколько лет одному из классов позволяют посетить ее. Так как вы весь семестр провели на острове, в этом году такая честь выпала классу Эновисон. Сенат выделил нам в сопровождение будущих Теней, которые еще не сдали экзамен, но зарекомендовали себя с лучшей стороны. Знакомьтесь. Моя дочь Олберт, Глен, Тэймар и Збигнев.

Широкоплечий, Тэймар, подмигнул мне. Я отвела взгляд и принялась рассматривать свои пальцы. Вопросы, которые я так хотела задать Глену, вылетели из головы, и среди всего остался лишь один: «Почему ты избегал меня все это время?». Я боялась заглянуть в его некогда теплые карие глаза и увидеть там только покрывающегося инеем изнутри морта, которому больше не было никакого дела до бед окружающих. Быть может, я все еще надеялась, что ему никогда не стать таким, как остальные Тени.

— Поднимаемся, поднимаемся, впереди нелегкая дорога на другой конец мира. И пусть страна пока что останется для вас секретом, — миссис Хоффман подмигнула и выпорхнула из кабинета.

Я неторопливо поднялась с лавочки и направилась вслед за женщиной, искоса поглядывая на незнакомцев, которых снарядили нам в провожатых. Я ощущала явственную угрозу, исходящую от угрюмого Збигнева, и искренне надеялась, что мне никогда не придется остаться с ним наедине.

— Меня этот взгляд пугает до дрожи, — прошептала Эвон, обхватывая мою руку и прижимаясь ближе.

«Вот бы все ограничилось только взглядом…» — подумала я.

Эбигейл накинула плащ и обернулась, оглядев нас с Хибики. Японка все еще витала где-то далеко в мыслях, но постепенно в ее глазах начинали тлеть угольки осознания реальности. Пальцы ее правой руки забавно дергались, будто девушка играла на невидимом фортепиано.

— Не отставайте! — крикнула миссис Хоффман и сорвалась с места.

Я завязала волосы в тугой хвост на затылке и накинула капюшон на голову. Бросив беглый взгляд на Эвон, я улыбнулась едва заметно уголком губ.

— Догоняйте, крошки. Кто первый доберется до пункта назначения? — Тэймар хрустнул костяшками пальцев и последовал за женщиной.

Оттолкнувшись от земли, я побежала. Через несколько мгновений, показавшихся мне вечностью, туман рассеялся, и на лицо упали теплые солнечные лучи. Я, наконец, вырвалась из лап хищника и с головой окунулась в пестрящий красками мир.

 

=== Глава 9 ===

Всплеск воды. Блики солнечных лучей. Теплая рыхлая земля. Шелест листьев. Визг шин, гудки автомобилей. Гомон проносящихся мимо людей, обрывки слов и мыслей, сменяющие друг друга. Вихрь жизни, мгновенно захвативший меня, переполнил легкие воздухом, а сердце — чувствами. За моей спиной распахнулись крылья и понесли вперед, за горизонт, навстречу небу. Я гналась наперегонки с ветром и выигрывала, обманывая законы физики. Внутри все ликовало, горело и наполняло тело сладостной дрожью. Растворяясь в потоке жизни вокруг, сливаясь с мгновением в единое целое, я стала временем, бесконечным и беспрерывным. Острова сменялись материком, Азия Европой, и мы постепенно приближались к месту назначения.

Мне хотелось замереть хотя бы на пару секунд, рассмотреть лицо прохожего, едва не налетевшего на фонарный столб, витрину одного из французских бутиков, щенят, гоняющих среди кукурузного поля, вдохнуть запах свежей выпечки или едва распустившихся бутонов. В спину мне дышал Збигнев, и я не решалась даже обернуться. Он чувствовал мой страх, сверля нахмуренным взглядом, и несся вперед, рассекая воздух. Парень не пытался забраться в мою голову, лишь бежал следом, сметая следы моего пребывания в различных точках мира и заменяя собственными.

Хибики отставала. Я потеряла ее из виду, едва сорвалась с места еще на острове, и все никак не могла отыскать глазами. Я боялась, что девушка вновь затерялась в тоннеле, соединяющем реальный мир с вымышленным, и кому-то из наших проводников пришлось тащить ее за собой, окончательно запугивая японку. Ее стекленеющий взгляд при виде опасности не предвещал ничего хорошего. Как же хотелось верить, что однажды ей встретится хороший парень, способный навсегда вернуть Хибики в наш мир, или уберечь от всех невзгод, охраняя ее покой.

Ступая на омытую океаном землю Исландии, я в очередной раз затаила дыхание, надеясь, что миссис Хоффман остановится. Женщина опережала меня совсем немного, и, стоило ей замедлить бег, переходя на человеческий шаг, как я тут же притормозила, едва не врезавшись в Тэймара.

— Полегче, детка, — парень удержал меня, помогая не упасть.

Кивнув в знак благодарности, я поспешила отойти как можно дальше. Пусть Збигнев пугал меня до дрожи в коленках, Тэймар казался слишком уж беспечным, чтобы на самом деле быть таковым. Он единственный держался свободно и раскрепощенно, желая взаимодействия с нами, и это вовсе не походило на поведение Теней, к которому я привыкла, что настораживало. Я не знала, чего можно ожидать, и от того сторонилась его.

Когда Хибики опустилась на камне рядом со мной, тяжело дыша, я вздохнула с облегчением. Ее не притащили за руку, а, значит, девушка все же сумела преодолеть ступор и добраться самостоятельно. Олберт бросила в ее сторону надменный взгляд и фыркнула.

Элитный отряд Теней, созданный Древними для защиты мортов, внушал страх всем жителям острова, и это определенно нравилось им. Тесефи, вступившие в отряд, слыли безжалостными и самовлюбленными, считая себя лучше других и смотря свысока на всех вокруг, окромя Сената. Такие, как мы, вызывали лишь усмешку и недоумение, ведь дар Эновисон считался не только самым редким, но и порядком бесполезным даром, ведь мы не могли дать ничего полезного своему народу.

Когда последний из нашей маленькой компании замедлил шаг и примостился на траве, Эбигейл велела завязать нам с Хибики глаза.

— Дальше мы проведем вас сами. Достаточно того, что вы обе знаете, что колония находится в Исландии. Надеюсь, с этим не возникнет проблем. О вас позаботятся.

Ее ободряющая улыбка не смогла успокоить мое сердце, внезапно возжелавшее вырваться из грудной клетки. Моих глаз коснулась ткань, и мир утонул во тьме, а волосы неприятно сжало повязкой. Несколько волосков попали в узел и натянулись, причиняя боль. Я поморщилась, но промолчала. Всего пара мгновений, и я окажусь в месте, о котором мало кому известно, и вырванные волосы или необходимость соприкасаться с кем-то из Теней стоили знания, что вот-вот должно было мне открыться.

Руки коснулись теплые пальцы, легонько сжимая мою ладонь. Глен ободряюще провел большим пальцем по моему запястью, успокаивая, и я отдалась ощущениям. Его прикосновения были полны нежности и заботы, будто парень боялся навредить мне, испугать. Я позволила проникнуть крошечным теплым лучикам в свое сердце, надежде, что он не обидит меня, что ему можно доверять, пусть он и пытался стать одним из тех, кого я считала врагами.

Подхватив меня на руки, Глен побежал. Я чувствовала, как напряглись его мышцы, чувствовала быстрое биение сердца и боялась дышать, только бы с ним ничего не произошло. Казалось, прошла вечность прежде, чем парень бережно опустил меня на землю и стянул повязку с лица. Свет ослепил меня. Я зажмурилась, позволяя глазам привыкнуть, и прислушалась.

Вокруг царило спокойствие. Птицы пели свои утренние песни. Ночь, царящая на острове, осветилась солнцем, чего я ранее никогда не встречала. Мир переливался красками и звуками, и, распахнув глаза, я заворожено замерла, рассматривая пейзаж, открывшийся пред взором. Мы стояли посреди зеленого луга. Я вдыхала запах влажной травы, мечтая запустить в нее руки. Неподалеку раскинулся небольшой поселок. Деревянные домики выглядывали из земли, словно были частью всего пейзажа со времен рождения Земли. К ним с разных сторон жались деревья, размахивая ветками и стучась в окна, призывая обитателей проснуться. А за поселком возвышались горы с заснеженными верхушками, утопающими в тумане. Солнце, пришитое к небосводу, бросало лучи на озеро, затерявшееся среди домов, и дикие лошади склонились к воде, утоляя жажду. Крошечная вселенная, в которой сплелись воедино цивилизация и природа.

— Нас не ждали так рано, и все еще спят, — миссис Хоффман скинула плащ с плеч и повесила на ветку одного из деревьев неподалеку. — Вы можете осмотреться, пока жители страны Оз не проснулись. А я должна наведаться в одно местечко.

Женщина одарила нас улыбкой и, прихватив с собой дочь, унеслась в неизвестном направлении.

— Смотрите, крошки, — насмешливо протянул Тэймар. — Быть может, через год это место станет вашим домом.

* * *

Прислонившись к одному из деревьев, я вгрызлась зубами в яблоко. Сок брызнул, заполняя рот, и я прикрыла глаза, наслаждаясь вкусом. Эвон забралась на ветку и сидела, покачиваясь из стороны в сторону. Душа насвистывала под нос задорную мелодию, и я качала головой ей в такт. Теплота и покой разлились по венам, словно расплавленные солнечные лучи. Сладкое яблоко и ветер в волосах сделали свое дело: я чувствовала себя как дома.

Поселок медленно просыпался. Из домиков выползали морты, подставляя лица солнцу, и улыбаясь друг другу, желали хорошего дня. Женщины, наряженные в милые пастушьи платья, кружили с ведрами, набирая воду из колодцев и возвращаясь в домики. Было в этом нечто волшебное, о чем я читала в книгах. Словно страна хоббитов из историй Толкиена, Крыши, поросшие мхом, каменные заборчики и яблоневые деревья. Уютная страна для непринятых, где царил мир и добро, которых так не хватало на острове.

На улицы высыпали детишки, задорно смеясь. Один из мальчишек тащил за собой по земле палку. Другой сорвал с волос девочки ленточку и, показав язык, унесся с ней, оставляя малышку рыдать. Шум, веселье и жизнь, полные радости крохи, которые еще не знали ужасов острова, не были частью Мортема. Мне хотелось, чтобы им никогда не пришлось покидать солнечную страну с пряничными домиками и бескрайним небом над головой.

— Тебе здесь нравится? — рядом со мной опустился Глен.

Его собранные ранее в хвост волосы растрепал ветер, втянув в игру. Под глазами парня виднелись черные синяки, словно тот долгое время бодрствовал без отдыха, а былая теплота во взгляде постепенно тухла. Все меньше в нем угадывался морт, с которым я познакомилась в библиотеке. Будто бы парень остался тем же, но я видела изменения, чувствовала их, и, приведший меня на остров, был незнакомцем, которого еще предстояло узнать.

Я едва заметно кивнула, переводя взгляд на горы. Облака лениво плыли по небу, цепляясь за их верхушки, и будто оставляя снежную часть себя там, неся дальше лишь впитанное солнечное тепло.

— Ты изменился, — пробормотала я.

— Все меняются. Я не исключение, как и ты, — парень распластался на траве. Он выглядел измученным, потрепанным жизнью. — В тебе тоже нечто надломилось.

— Ты это определил, забравшись мне в голову? — насмешливо спросила я.

Я думала, парень усмехнется, но на его лице не проскочило ни тени улыбки. Глен нахмурился и перевел взгляд на небо. Я рассматривала его, не стесняясь, не боясь быть уличенной.

— Не нужно забираться в твою голову, чтобы понять, что ты изменилась. Это читается в твоих глазах. Ты слишком рада вырваться из рутины, сбежать из острова. Что-то тенью преследует тебя, и, готов поспорить, ты не захочешь возвращаться, пусть через несколько дней и отправишься домой. Ты даже дышишь здесь иначе. Там, на острове, ты хватала воздух, словно задыхаясь, словно боясь подцепить какой-то вирус, которым больны все мы. Осторожно, судорожно, рывками. Ты никогда не дышала глубоко, будто туман забьется в легкие и задушит изнутри. Здесь ты другая. Ты не боишься, не бежишь. Наслаждаешься каждым вдохом, каждым мгновением.

Я удивленно смотрела на парня, не веря его словам. Как можно дышать иначе? Я готова была отмахнуться от его слов, если бы не видела, что он действительно думал над каждым словом, что срывалось с его губ. Глен был уверен в том, о чем говорил, и мои сомнения улетучились, развеялись на ветру.

— Я не буду спрашивать, в чем дело. Не думаю, что ты расскажешь, — парень перевел взгляд на меня, и по спине побежали мурашки. Я не могла опустить глаза, перестать смотреть на него. Будто завороженная, я следила за каждым словом, за каждым движением. — Но, Айви… Не забывай, кто твой друг, а кто враг.

— Ребятки, поднимайте свои попки, — задорный голос Олберт разрушил все волшебство. Я спрятала взгляд, выбросив разом все мысли. — Идем знакомиться с новыми друзьями. Нас пообещали накормить вкусным завтраком.

Я поднялась на ноги и зашагала в сторону домика, на который указала девушка. Эвон поспешила за мной. Отойдя на несколько метров, я услышала тихий шепот:

— Что ты сказал ей?

Не дожидаясь ответа, я ускорила шаг. В то мгновение я не хотела знать, что сказал Глен. Он застрял где-то между тем, кому я хотела доверять, и тем, кого стоило бояться, и сказанное могло окончательно внести ясность в происходящее, но я испугалась, что ответ мне не понравится, и сбежала. Так было проще. Так я не обязана была выбирать.

* * *

В небольшом домике меня ждал накрытый стол, стакан коровьего молока и дружественная компания. Мистер и миссис Морец оказались приятными собеседниками, а их сын Киген, которому едва исполнилось восемь, трещал без умолку о времени, когда его возьмут в Академию Джулианы Томпсон. Я хотела закричать, чтобы мальчик никогда не покидал родных краев, но тот был так воодушевлен, что я одернула себя, не позволив словам вырваться наружу. Я видела во взгляде его родителей ту же боль, что переживала сама, но они улыбались и делали вид, что счастливы за сына.

Тени остались за пределами домика, предпочитая не ввязываться в светские беседы, и оставив семейство Морец одаривать нас гостеприимством. Миссис Хоффман следила за каждым словом, сказанным за столом, словно коршун. Я чувствовала, что они все скрывали тайну, знать которую нам с Хибики было не положено. Даже находясь вдалеке от влияния Сената я ощущала его длинную руку, покоящуюся на шеях жителей деревни, ожидающую мгновения, когда можно будет сдавить пальцы, убивая неугодных граждан. Провалив экзамен и будучи сосланным в Исландию, каждый в поселке оставался частью Мортема и должен был следовать четырем законам.

Я то и дело поглядывала на Хибики. Девушка потеряно ковырялась вилкой в тарелке, так и не притронувшись к еде, и бормотала что-то под нос. Бен гладил ее по голове, шепча на ухо ободряющие слова, разобрать которые я не могла, но на японку это не действовало. Стеклянным взглядом она сверлила столешницу, и я видела, как дрожали ее руки. Что-то определенно было не так. И Тени не имели никакого отношения к происходящему.

— Айви, — окликнула меня Эбигейл, привлекая внимание. Я оторвалась от оценивания состояния Хибики и перевела взгляд на женщину. — Может, ты хочешь что-нибудь спросить?

Я перехватила взгляд миссис Морец, в котором проскользнула паника, умело скрытая уже через мгновение. О чем я могла спросить, что не вызвало бы никаких подозрений? Где начинались рамки, за которые жители колонии не имели права выходить? Как много скрывает Сенат и для чего на самом деле к нам приставили Теней?

Я прожевала картофелину и запила ее молоком.

— Вам нравится здесь? Ну, то есть, почему колонию не сделали в каком-то городе? Почему именно луг и горы?

Мистер Морец тепло улыбнулся.

— Я люблю это место. Конечно, вряд ли кто из мортов мечтает оказаться здесь, но мы счастливы. Здесь наш дом, наше место. Я рощу сына и, надеюсь, когда-нибудь он станет полноценным членом нашего общества. У меня есть работа, жена, дом. Чего еще можно желать?

Я чувствовала, что мужчина говорил искренне. Каждое его слово было пропитано любовью к этому месту и желанием уберечь себя и свою семью от любой беды. Пусть он не смог стать тем, кем был рожден, он стал счастлив в месте, далеком от мрака и тьмы.

Звон лопнувшего стакана напугал меня. Я резко обернулась. Хибики подорвалась с места и сжимала в руке осколки. Ее потерянный взгляд в панике блуждал, не найдя, за что бы зацепиться.

— Неправильно! Это все неправильно, — кричала она. — Неправильно!

— Милая, что с тобой? — миссис Хоффман отложила столовые приборы и попыталась приблизиться к девушке.

Хибики взревела и кинулась в угол, будто бы стараясь вжаться в стену. Ее глаза закатились, словно при приступе. По руке стекала кровь и капала на пол, но девушка не замечала этого.

— Все не должно быть так. Куда они делись? Что вы с ними сделали?!

Стоило миссис Хоффман сделать шаг в сторону, как Хибики сорвалась с места и вылетела прочь из домика. Дверь ударилась о стену, издав глухой звук, и супруги Морец дернулись от неожиданности. Они со страхом переглядывались, боясь сказать хоть слово, сделать что-то лишнее.

— Прошу прощения. Я должна найти свою ученицу прежде, чем с ней что-то случилось, — губы Эбигейл дернулись в нервной усмешке. — Спасибо за вкусный завтрак. Айви, — женщина многозначительно посмотрела на меня.

Конечно, я не имела права оставаться в доме без ее присутствия. Секреты тянулись плохо пахнущим шлейфом за Сенатом, оседая в местах, куда он дотянулся своей властной рукой. Во мне все больше росли сомнения в безоговорочной преданности Древним. Слишком много тайн и нестыковок, запуганных мортов и пропущенных через мясорубку сознаний, чтобы продолжать слепо следовать правилам.

— Спасибо вам, — я кивнула хозяевам и вслед за миссис Хоффман покинула дом.

Хибики мы нашли на окраине поселка. Девушка сидела на корточках и вырывала травинки из земли по одной, складывая их в кучку. Рана на ее ладони постепенно затягивалась. Японка раскачивалась из стороны в сторону и приговаривала, что все неправильно, все не так.

— Что случилось? — я присела рядом с ней и дотронулась ее руки.

Девушка взяла мои руки в свои и сложила лодочкой, подняла вырванные травинки и переложила в мои ладони, не отводя взгляда от земли. После вновь принялась ковыряться пальцами в земле, выискивая что-то.

— Хибики, что не так? Что неправильно?

Но девушка упорно игнорировала мои слова, погруженная в свои мысли. Она выкапывала ямку руками. Грязь забилась под ногти, но та все продолжала рыть, собирая землю неподалеку от углубления.

— Здесь нет душ, — ответил за японку Бенджамин. Мужчина сидел рядом, поглаживая девушку по спине. Его вовсе не беспокоило происходящее. — Здесь слишком много мортов, но нет ни одной души. Хибики просто испугалась. Она не понимает, куда они делись, ведь все души должны быть рядом с теми, к кому привязаны.

— К тем, кто не сдал экзамен, души не привязаны.

Слова миссис Хоффман оглушили меня. Я подняла на нее непонимающий взгляд в надежде, что услышанное было шуткой. Но женщина не улыбалась. Из сигареты, зажатой между ее пальцев, струился дым. Над нами постепенно темнело небо, закрытое нависшими грозовыми тучами, готовыми разразиться дождем.

— Как это?.. — я запнулась, неспособная закончить фразу.

— Если морт не сдает экзамен, он лишается души. Все просто. Зачем душа тому, кто не умеет ее извлекать?

* * *

Прежде, чем мы успели еще хоть что-то узнать, нам на глаза нацепили повязки и утащили из поселка. Збигнев перекинул Хибики через плечо и убежал первым. Девушка все еще находилась в прострации, чему я глубоко в душе была рада, ведь она испугалась бы, будь в сознании. Как только мои глаза заволокло тьмой, Глен подхватил меня на руки и понесся прочь, уводя меня как можно дальше от секретов.

Я не слышала ни рева машин, ни голосов, ничего. Лишь всплески воды. Миссис Хоффман решила не рисковать и выбрала безопасный путь океаном, где не с чем было сталкиваться. Я прижималась ближе к Глену, ища защиты, не понимая, что он так же, как и все остальные, представлял опасность, храня тайны. Это было выше моих сил.

Когда мы добрались до острова, Глен опустил меня на мокрый песок. Я тут же сорвала повязку с глаз и бросила ее в океан. Злость и растерянность сплелись воедино, приводя меня в замешательство. Я было раскрыла рот, чтобы спросить парня о происходящем, но одернула себя. Он не расскажет. Даже если захочет, а о таком повороте событий не могло быть и речи, все равно не предаст свой народ, не предаст Сенат. Не ради любопытной запутавшейся девчонки.

— Я могу остаться здесь ненадолго? — спросила я миссис Хоффман прежде, чем она скрылась в лесу.

Женщина устало посмотрела на меня. Я видела борьбу внутри нее, многолетнюю и нескончаемую борьбу, где все никак не мог определиться победитель. Борьбу, которая измотала ее настолько, что Эбигейл больше не различала правильность сторон.

— К полуночи ты должна вернуться домой. Я прослежу за этим. А так же за тем, покидала ли ты остров, — вздохнула женщина.

Я не успела ее поблагодарить. Миссис Хоффман скрылась из виду слишком быстро. Я осталась на пляже наедине с Гленом, который, казалось, чего-то ждал. Молча он следил за тем, как я металась из стороны в сторону, оставляя следы на пески, которые тут же смывала вода.

— Я не собираюсь закатывать истерику, если ты поэтому остался, — бросила я, замирая на месте.

Я потерялась и не могла найтись, а он ждал чего-то. Слов, действий, чего угодно, чего я не могла ему дать. Смотрел и ждал.

— Уходи! — крикнула я. — Оставь меня! Зачем ты вообще беспокоишься?

Парень не отвел взгляда. Его волосы вновь стянуло в хвост, придавая резкости чертам его лица. Мне хотелось зачерпнуть песка и бросить в его идеальное бледное лицо, срывая с него маску спокойствия и уверенности.

— Да что с тобой не так? Убирайся!

Я всхлипнула, убирая волосы с лица, но ветер бросил их обратно, играясь. Над островом сгущался туман, и я мечтала исчезнуть в нем, спрятаться, затеряться. Стать невидимой, неважной. Только бы все вокруг перестало иметь значение. Только бы я перестала иметь значение.

Слезы полились без предупреждения. Просто брызнули из глаз, и я рухнула на колени, измазывая штаны грязью. Плевать! Слишком много всего, чего я не могла понять, не могла принять. Крылья маленькой бабочки трепетавшей внутри надежды оторвали, играясь, и она не могла взлететь, рассыпаясь прахом. Глупо, наивно. Я хотела зарыться в песок, похоронить себя у берега океана и не дышать.

Обхватив себя руками, я пыталась согреть остатки души. Только вот ничего уже не грело. Солнце погасло, забрав с собой тепло, и мне негде было искать утешения.

Мужские руки подняли меня на ноги и оттащили подальше от воды. Я уткнулась носом в широкую грудь, ища защиты, и взвыла раненым зверьком, забитым и загнанным. Глен обнимал меня, прижимал к себе, и целовал мои волосы, а я хваталась за его плащ, сжимала его в ладонях, и кричала.

Туман спрятал нас от всего мира, от Мортема. Устилая землю, он вырвал из сердца мою печаль, оставив засыпать в руках того, кому я все еще не могла доверять. Лес тихо перешептывался треском веток о двоих, что искали спасения друг в друге, каждый по-своему, но безумно и отчаянно желая быть понятыми.

* * *

Последняя неделя на острове далась мне тяжело. Я практически ни с кем не разговаривала, на занятиях постоянно уплывала в свои мысли, теряя нить рассказа преподавателей. Я была переполнена мыслями и невысказанной болью. Я скорбела о мортах, потерявших все, даже свободу, но все еще запуганных, о их истерзанных сердцах и незаживающих ранах. Но мне было не так плохо, как Хибики.

Девушка не смогла вернуться в реальность. Ее остекленевший взгляд и пустое выражение лица никуда не девались. Она сидела, не двигаясь, не ела, казалось, даже не дышала. Отец забрал ее домой, в Японию, чтобы помочь восстановиться, и никто не посмел ему перечить.

Я смотрела на Хибики, и мне становилось страшно. Насколько же сильно увиденное потрясло ее и без того нестабильный разум? Я пыталась расспросить Натсуме, но парень стойко молчал. Я видела, что он понемногу вытягивал из сестры боль и страх, переживая их на себе, но сколько там было тех эмоций, что ему еще предстояло забрать?

Я боялась стать такой же, как и она. Утонуть в своем безумии. Некому было спасти меня. Я осталась один на один в борьбе за собственное сознание, и понятия не имела, кто проигрывал.

В день перераспределения на экзамен трудно было выползти из постели. Необходимость встретиться с друзьями тяготила меня, но я понимала, что должна. София и Натсуме начали отдаляться, но я не хотела вот так разом их отталкивать. Я обманывала себя, говоря, что не нуждалась в друзьях, но сама себе не верила.

В класс я вошла едва не самой последней перед самым началом. София обняла меня, шепча на ухо, что рада меня видеть, и я выдавила из себя улыбку, в которой подруга нуждалась. Натсуме лишь кивнул. Его голова была полна чувств сестры, и я удивлялась, как парню удавалось оставаться вменяемым.

Когда в кабинет вошла Джулиана Томпсон, повисла тишина. Ученики переглядывались, пытаясь определить, с кем и куда придется отправиться через год. Я безразлично таращилась на столешницу, рассматривая узор дерева.

Мисс Томпсон принялась зачитывать списки. Всех поделили на три группы. Одна должна была отправиться в место военного конфликта, вторая — в место эпидемии, третья — в место природной катастрофы. Однажды я задумалась, по какому принципу распределяли учеников в различные точки мира. Я даже не могла с точностью сказать, какое событие казалось мне страшнее остальных.

— … Алистор Кэрк, София Хоменко, Эмиль Мирзаян, Гюнтер Шильдкнехт, Айви Блумфилд… — читала мисс Томпсон.

София обеспокоенно посмотрела на меня, но слова директора не произвели никакого эффекта. Быть может, все произошедшее за семестр настолько измотало меня, что, оказавшись в одном списке с Гюнтером, я просто смирилась. Еще неделю назад я бы испугалась, но страх потерять Эвон был куда сильнее вражды с немцем. Я хотела всеми силами удержать душу, не дать ей исчезнуть, ведь я была всем, что у нее осталось.

Стоило огласить списки, как комната заполнилась шумом. Одни радовались, другие переживали. Я же восприняла все как должное, как очередное испытание, которое нужно преодолеть. Все, что нужно, ради себя, ради Эвон. Ради нас двоих, отныне и навеки. Она единственная, кто будет со мной всю жизнь, не смотря ни на что, и именно это я должна сберечь.

Выходя из класса вместе с друзьями, я натолкнулась на Гюнтера. Он и Бласка что-то обговаривали. Заприметив меня, парень расплылся в насмешливой улыбке.

— Увидимся через год, крольчишка. Не растеряй всю свою прыть, я буду ждать встречи.

Одарив немца безразличным взглядом, я направилась прочь.

Дым, ворвавшийся в голову, не стал неожиданностью. Я была к нему готова, я ждала его. Вязкая мгла, сквозь которую я не могла прорваться в поисках себя. За семестр парень научился лучше контролировать свою способность.

«Ты принадлежишь мне, Ривэрто. Моя любимая игрушка. А я не люблю делиться, помни это».

— Что он сказал тебе? — спросила София, стоило дыму рассеяться.

Я не ответила. Это больше не имело значения. В голове крутилось только одно: я еду домой.

Я, наконец, еду домой.