Когда Дик помогал Мирабель подняться, он задержал руку на ее талии, при этом было очевидно, что он сделал это намеренно, а не невзначай.
Мирабель руку не скинула и вообще никак не отреагировала.
Дик задал себе вопрос: может быть, именно сейчас подходящий момент для того, о чем он хотел с ней поговорить?
Или…
Пожалуй, нет, не стоит. Хрупкое равновесие, атмосфера доверия, которая наконец-то воцарилась между ними, в любой момент могла быть изломана на тысячи кусочков и выброшена, фигурально выражаясь, в форточку… Этого ему очень не хотелось. Когда-нибудь обязательно… Но только не сегодня. Не сейчас. Ведь еще может произойти что-то, что покажется ему самым удивительным из всего, когда-либо случавшегося с ним…
Поэтому, как ни велико его желание поговорить с ней, как ни стремится он к честности, пожалуй, пока еще не время.
У Мирабель были совсем другие соображения.
— Дик…
— А? — отозвался он.
— У тебя здесь, в самолете, есть какие-нибудь вещи?
— Вещи? Ах да… Ну конечно же есть. Одежда и всякое такое… А что?
— Может быть, стоит отнести их в дом?
— Зачем?
— Чтобы каждый раз не бегать сюда за бритвой и пеной для бритья, — засмеялась Мирабель. — Серьезно, наверняка тебе нужно что-нибудь выстирать… У тебя есть сумка?
— Да, — кивнул Дик, — все… ну или почти все мои вещи находятся в кабине, в сумке.
— Тогда бери их с собой. Я как раз запланировала сегодня загрузить стиральную машину по полной программе.
— Похвальное намерение. Раз уж мы окончательно перешли на путь обсуждения домашнего хозяйства, то спрошу: а как насчет оладий на ужин?
Мирабель хитро прищурилась:
— Идея, конечно, прекрасная, вот только кто должен испечь эти самые оладьи?
— Я могу, — серьезно ответил Дик. — Знаешь, когда летаешь по всей стране на крошечном биплане и очень хочется оладий, они прекрасно пекутся на костерке, на захваченной из дома чугунной сковородочке. А что касается теста, то оно с легкостью взбивается в походном котелке с помощью простой вилки…
— О!
— Да. Я знал, что смогу тебя удивить.
— А где же ты брал муку, яйца, воду или молоко?
— Когда как. — Дик пожал плечами. — Иногда добрые фермеры разрешали мне приземлиться на их поле, и тогда я покупал у них и яйца, и муку… Жаль, что долго в биплане провизию хранить нельзя.
— И ты хочешь сказать, что добрые фермеры разрешали тебе жечь костры на их драгоценных полях?
— Ну, во-первых, они возделывают далеко не все поля… Во-вторых, я мог сделать привал на какой-нибудь лесной полянке, где мне уже никакой фермер не указ.
— Как это, должно быть, захватывающе и романтично.
— Захватывающе — да, а романтично… Боюсь, что далеко не всегда, — покачал головой Дик.
— Почему? — весело спросила Мирабель.
— Когда светит солнце, погода стоит сухая и ясная, то и наступление ночи не доставляет неудобств. Почва пригодна и для того, чтобы на ней сидеть, и для того, чтобы спать… Ну, а если дождь льет как из ведра? Приходится скорчиться на сиденье пилота и коротать ночь, слушая, как ливень барабанит по обшивке.
— Но ты ведь можешь переночевать в гостинице.
— Они не всегда оказываются в пределах досягаемости, когда уже нужно устраиваться где-то на ночевку.
— И все-таки, наверное, это здорово, — мечтательно сказала Мирабель. — Хотела бы я как-нибудь прокатиться по стране подобным образом. Разумеется, лучше всего было бы делать это в летнее время…
— Так в чем проблема? Сейчас как раз лето, — подмигнул Дик.
— На что это ты намекаешь?
— Ты знаешь на что.
— Хм, посмотрим… я должна подумать. А пока вернемся к нашим оладьям.
— У тебя дома достаточно муки и яиц?
— Боюсь, что нет… В последний раз я покупала провизию… — Мирабель засмеялась, — вместе с тобой, и это были отнюдь не полезные продукты.
— Клубника — очень даже полезный продукт, — возразил Дик.
Пока они препирались, он успел извлечь из кабины самолета необходимые вещи, сложить их в потертую сумку и пристроить на плече.
— Да, наверное. Как бы то ни было, наверное, нам стоит взять машину и съездить в город — купить продукты.
— Согласен. Но я, чур, за рулем!
Мирно болтая, они направились к дому. Мирабель, с удовольствием пиная носками туфель комочки слипшегося песка, в изобилии валяющиеся на пыльной дороге, взрывала их, превращая в сухие фонтанчики. Оба не знали, что будет с ними дальше. Но обоим хотелось длить этот миг — просто быть здесь и сейчас, жить настоящим, наслаждаться обществом друг друга. Не думать, не анализировать, не строить планов. Тем более что у каждого из них было очень бедно с планами на будущее хотя бы относительно самих себя…
— А давай сегодня делать все, что хочется, — неожиданно предложил Дик.
— Давай. Почему бы и нет?
— Мало ли, может, у тебя и на это нашлись бы возражения…
— Ты всегда делаешь то, что хочешь?
— Разве это так заметно?
— Да, — призналась Мирабель, — ты кажешься очень свободным человеком. Это небо так на тебя действует?
— Небо, самолет… Девушка.
— Какая?
— Мирабель, сделай одолжение, не задавай глупых вопросов.
— Ладно.
— Ты лучше подумай: как тебе хотелось бы провести сегодняшний вечер?
Мирабель задумалась и честно думала, наконец она смущенно призналась:
— Похоже, все сводится к гастрономическим радостям…
— Как? Опять? — засмеялся Дик.
— А ты сам посуди: ну какие могут быть развлечения в этом городишке?
— Да, для такой столичной штучки, как ты…
— И вовсе не столичной.
— Мы могли бы пойти в бар, — предложил Дик. — Выпить там по коктейлю…
— Да. И снова нарваться на какого-нибудь «доброжелательного» молодчика вроде Рона. И затеять драку. Предупреждаю, на этот раз я не буду ждать самых обидных слов — предпочту сразу дать по роже…
— Блестящая перспектива!
— А если даже все пройдет тихо-мирно, то домой нам придется топать пешком, потому что за руль после коктейлей садиться нельзя…
— Тоже вариант. Что ж, иных развлечений у нас здесь нет и не предвидится?
— Для меня, думаю, нет…
— Тогда давай устроим себе маленькое пиршество, — сказал Дик.
— С чего я и начала свои предложения.
Забавная и странная парочка добралась до дома, закинула вещи Дика в прихожую, уселась в машину и покатила по направлению к месту, где в городе кучковались продуктовые магазины.
Вернулись они с двумя полными пакетами. Дик настоял на том, чтобы за все заплатить самому.
Мирабель считала, что ни в чем не привыкла себе отказывать. Однако, наблюдая за тем, как Дик раскладывает продукты, распределяя их между холодильником, стенными шкафами и корзиной для овощей-фруктов, она поняла, что на самом деле все это время мало прислушивалась к своим потребностям и вкусовым ощущениям…
Там были и ветчина, и лесные грибы, и сметана от местных фермеров, и четыре различных вида сыра, и фетучини в больших цветастых и хрустящих целлофановых пачках, и дорогой сорт кофе, и нежные груши, и хлеб с кунжутными семечками, и песочный пирог со свежей малиной, и две бутылки красного вина, и оливки без косточек, зато с анчоусами.
— Да, все это мало похоже на мой комбикорм, — заметила Мирабель.
— Погоди, сейчас посмотрим, как ты запоешь, когда попробуешь мой «Цезарь».
— «Цезарь»? А как ты его делаешь?
— Если хочешь, записывай, — засмеялся Дик, — но делай это шустро, поскольку готовлю я быстро.
— Ничего, я запомню.
Дик ловко промыл и разделал руками куриное филе, поставил вариться на плиту добрый десяток отборных яиц, стряхнул капли воды с листьев салата, настругал половинку кочана китайской капусты. Мирабель было поручено тереть сыр на крупной терке, чем она и занялась, обдирая свой символический маникюр.
— И еще нужны сухарики… Вот что: нарежь белый хлеб небольшими кубиками.
— Готово. А теперь что?
— Теперь на небольшом количестве оливкового масла обжарь их на сильном огне. Следи только, чтобы не подгорели.
— А чем ты займешься?
— А я пытаюсь сообразить, куда подевал помидоры…
Через полчаса огромная миска салата была готова. Выглядел он так, что у Мирабель потекли слюнки.
— Куда? — угрожающе нахмурился Дик, видя, как она тянется за ложкой.
— Попробовать хочу.
— Эй, а оладьи? Обед еще не готов.
— К тому времени, когда испекутся оладьи, я уже расхочу ужинать, — проворчала Мирабель.
— Что за бунт на корабле?! — возмутился Дик.
Ужин был съеден неспешно и со смакованием каждого кусочка. Под отменный салат и оладьи с пылу с жару Дик и Мирабель почти опустошили бутылку красного вина. От еды они не разомлели, но захотели подышать свежим воздухом.
— Заодно можно будет полюбоваться звездами.
— Да, звезды у вас тут красивые…
Они выбрались на крыльцо, сели на ступеньки, на которых Мирабель расстелила соломенную циновку. Мирабель запрокинула голову вверх:
— Ночью в Висконсине всегда такое ощущение, будто падаешь в небо. А вокруг — тьма бриллиантов…
— Вот видишь, и здесь есть что-то хорошее…
— Да, наверное, — согласилась она.
— Послушай, в твоем тоне так и чувствуется недовольство этим городком. Скажи мне, а что бы ты стала делать, если прямо сейчас оказалась бы в своем любимом Нью-Йорке?
Мирабель задумалась.
— Знаешь, наверное, больше всего я соскучилась по музыке.
— По музыке? — удивился Дик.
— По выходным я любила отправиться в музыкальный магазин. Некоторые без ума от видеопрокатов, например, моя сестра. Они приходят в такое место и набирают диски с фильмами, иногда даже не глядя на обложку. Потом устраивают себе киномарафон под пиво, чипсы и снеки. Я люблю посмотреть премьеру какого-нибудь хорошего фильма в модном кинотеатре… вернее любила, — поправилась она, — но к музыке меня тянет больше. Я проходила по отделам рок-музыка, блюз, кантри, поп-баллады. Иногда классика. Мне нравилось точно так же, почти не глядя, складывать в корзинку диски с разными исполнителями, и как же я радовалась, когда открывала для себя что-то по-настоящему хорошее! Я тогда могла приобрести в следующем походе по магазинам все альбомы этого исполнителя, мой мир обогащался новыми композициями, звуками, радостью.
— А ты, случайно, стихи не пишешь?..
Трам-парарам-там-тира-ти-ти-бумс!
Мирабель вздрогнула и вынырнула из своего сладкого полуденного сна.
Что это?
Казалось, на весь дом грохочет музыка.
Она вскочила с постели, натянула халатик и вышла из комнаты.
Почти сразу же она натолкнулась на Дика с чрезвычайно довольным лицом, который держал в руках маленькую магнитолу.
— Где ты ее взял? И что это такое вообще?
— Доброе утро!
— Доброе, — сбавила обороты Мирабель. — Ты ведь напугал меня.
Дик поставил магнитолу на пол поближе к двери в спальню (насколько хватило шнура), взял Мирабель за руку, отвел обратно к кровати и усадил.
— Слушай! По-моему, музыка замечательная!
— Да, неплохая. Но где ты ее взял? Во всем этом доме нет ни одного завалящего диска. А здешние магазины не блещут новинками музыкальной индустрии… Что это?
— Какая-то ирландская группа.
Мелодичная и одновременно бравурная инструментальная часть сопровождала высокий, необычайно живой женский голос, полный теплых ноток и причудливых модуляций.
— Красиво, — признала Мирабель.
— Я последовал твоему методу: взял то, что под руку подвернулось.
— Но где ты это взял, Дик? Местные магазины тут слишком отстали для подобных альбомов…
— Я слетал прямиком в Мадисон.
— Что? Но зачем?
— Очень хотелось тебя порадовать.
Внезапно Мирабель посмотрела на него новыми глазами…
Кто же все это время был рядом с ней?
Мужчина, который не отходил от нее ни на шаг, пока она валялась с тяжелым гриппом.
Мужчина, который виртуозно готовил для нее свои (и теперь и ее тоже) любимые блюда.
Мужчина, который пропустил мимо ушей грязные намеки и обвинения в ее адрес, не придав им никакого значения, и в то же время мужчина, который спокойно поставил на место здешнего балбеса, не дав ему торжествовать победу в словесной пикировке.
Мужчина, который открыл для нее радость полета и подарил упоительную прогулку на самолете.
Мужчина, которому оказалось не лень слетать в другой город, лишь бы к завтраку порадовать ее новыми мелодиями; мужчина, который выслушал всю ее душещипательную историю и при этом ни разу не зевнул; мужчина, который, казалось, с самого начала пребывания в ее доме делал так, чтобы Мирабель было хорошо.
Чтобы ей стало хоть чуточку лучше.
Чтобы она вышла из своей болезненной летаргии.
Чтобы…
Может быть, она заслужила небольшой кусочек банального женского счастья?
И, если так, тогда к чему откладывать?
— Знаешь, что может стать лучшим дополнением к этой замечательной песне? — улыбаясь, спросил Дик.
Мирабель порывисто прижалась губами к его губам, притянув его к себе за воротник свежевыстиранной рубашки.
Поцелуй длился несколько минут, Мирабель вложила в него все свои растрепанные чувства, судорожно дыша и прикасаясь к губам Дика то сильно, то ослабляя натиск, то нежно проводя языком по его языку. Когда она наконец выпустила его из своих объятий, то спросила:
— Это может стать дополнением?
Дик перевел дух:
— Это может стать замечательным дополнением, но вообще-то я имел в виду горячий кофе, круассаны с клубничной начинкой и сырный пирог. Привез из Мадисона… Конечно, они уже остыли, но ведь всегда можно подогреть…
— Пирог может подождать, — отмахнулась Мирабель.
— Подожди…
— Чего ждать?
— Мирабель, погоди… — Дик попытался слегка отстраниться.
— Но я не хочу ничего ждать! Я…
— Мирабель, ты ведь многого не знаешь, и…
— Я и не хочу ничего знать, — заверила его девушка. — Вернее так: того, что я знаю, мне вполне достаточно…
Вряд ли нашелся бы мужчина, который сумел бы устоять перед бурным постельным натиском Мирабель, которая в этот момент была необычайно похожа на лесную фею и восточную танцовщицу одновременно. Черные шелковые волосы были растрепаны, синие глаза лучились задором и лукавством, зеленый халатик распахнулся, а ночная рубашка съехала с плеча, более чем фривольно обнажив кусочек нежной кожи и ключицу. Грудь Мирабель высоко вздымалась, на щеках горели пятна лихорадочного румянца.
Она принялась расстегивать пуговицы на рубашке Дика. На этот раз он не пытался ее остановить. За это он поплатился оторванной пуговицей — нетерпеливая Мирабель дернула за ткань, и пуговица, которая держалась буквально на одной ниточке, отскочила и закатилась под кровать.
— Ерунда, мы купим тебе новую…
— Проще найти пуговицу и пришить…
Горячие ладони Мирабель заскользили по загорелой и гладкой коже Дика: шея, плечи, грудь; она провела кончиками ногтей по его спине и с удовольствием почувствовала, как он напрягся.
— Ты снимешь джинсы сам или тебе помочь?
— Ах, внезапно я стал так беспомощен…
— Неужели тебе хочется, чтобы тебя соблазнили?
— Ты не представляешь, как давно меня не соблазняли подобные красавицы.
— Вот как!
— Да, обычно приходится соблазнять самому… Так что я предпочту отдаться во власть ощущений и насладиться каждым мгновением.
— Вот это наглость!
— Я думал, тебе нравится.
— Я думала, ты ответишь мне взаимностью, — поддела его Мирабель.
— Что ж… Раз ты так хочешь…
— Очень.
В мгновение ока Дик с ногами очутился на постели, крепко схватив подол ночной рубашки, разом стащил его через голову Мирабель. Она осталась абсолютно обнаженной.
— Ты невероятно прекрасна, тебе кто-нибудь говорил об этом?
— Говорили, но мне их не понять. Я каждый день вижу себя в зеркале и не нахожу ничего особенного.
— Давай я расскажу тебе, что я нахожу особенным.
— Расскажи, — мечтательно промурлыкала Мирабель.
Неспешный рассказ Дика сопровождался медленными, но обжигающими прикосновениями его уверенных пальцев к той части тела, о которой он упоминал.
— Твои волосы подобны шелку… Они так же черны, как у японских гейш… Но сияют живым блеском.
Твоя кожа подобна бархату… нет, скорее атласным лепесткам крупных роз самых изысканных сортов… а по цвету она напоминает белоснежный туман, который иногда становится гибельным для летчиков вроде меня… Если в тумане они заблудятся и у них не выйдет совершить аварийную посадку на какой-нибудь местности, они гибнут…
Твои ресницы напоминают крылья махаонов… Каждый их взмах — как взмах бабочкиного крыла, их трепет — трепет усиков бабочек… Как махаоны, перелетающие с цветка на цветок, твои глаза перепрыгивают с предмета на предмет, тебя все забавляет или интригует… А твои глаза по цвету напоминают самые глубокие лесные озера…
Твои ноготки — как розовый жемчуг, блестящие и вместе с тем перламутровые…
Твои ноги такие же стройные и длинные, как самые юные деревца кедров… Твои пальцы изящны, как стебли дикой травы… Если на твоих глазах появляются слезы, то они подобны росе, которую в своих чашечках собирают дикие лилии, плавающие по темной озерной воде твоих глаз…
Твоя грудь — как два дивных плода, персики или апельсины, созревшие на ветке дерева где-нибудь в Италии, позолоченные утренним солнцем и ждущие лишь прикосновения ласковой руки садовника…
Очертания твоей шеи, плеч и талии так же совершенны, как очертания бутонов, нельзя ни прибавить, ни убавить…
Твой живот — он такой же плоский, как равнина в безводной пустыне, такой же бархатистый и горячий, словно песок, устилающий эту равнину…
Губы Дика прикоснулись к животу Мирабель, проложили дорожку из поцелуев ниже, ниже, еще ниже… Она тихонько застонала.
— Если ты не возражаешь, я ненадолго прервусь с эпитетами, но зато сделаю так, что ты будешь стонать еще громче и сильнее…
— Да, — прошептала она, — да… Я так давно не слышала этих стонов…
Дик окончательно освободился от остатков одежды.
Старенькая кровать трещала и скрипела, но они не слышали и не замечали этого. Если бы за окном начала вдруг буйствовать буря, оглушительно загремел бы гром, вспышки молний озарили бы окрестность — может быть, и тогда Дик с Мирабель ни на секунду не отвлеклись бы от своего занятия.
Если бы сейчас кто-нибудь сказал Мирабель о том, что за порогом ее спальни, за стенами этого дома еще осталась какая-то другая, иная жизнь, непохожая на происходящее на ее хлопчатобумажных простынях, она ни за что не поверила бы. Слишком яркими были ощущения, слишком полными были переживания, слишком невероятными казались прикосновения.
Пальцы и губы Дика были повсюду. Во рту у Мирабель пересохло, и уже совсем не помогали долгие упоительные поцелуи. Она то и дело кусала губы, чтобы не вскрикивать совсем уж громко. Напряжение росло, сладкие и одновременно тревожащие ощущения подступали к сердцу, к животу, к самым потаенным глубинам, не оставляя другого выхода, кроме как… кроме как наконец изогнуться в немыслимом изгибе, с немыслимо долгим стоном — и после этого обмякнуть, затихнуть, успокоенно вытянуться на сбитых, смятых, скомканных простынях…
— И от этого ты хотел отказаться…
— Вот как, ты еще можешь говорить? — удивился Дик.
Впрочем, сейчас и его голос срывался, был не вполне твердым, предательская хрипотца выдавала волнение и возбуждение.
— Могу.
— Нет, я не хотел отказаться, — открестился он.
— То-то же…
— Но раз ты еще можешь говорить, то…
— То что?
— Придется преподать тебе очередной урок.
— Урок?
— Надеюсь, после него у тебя уже не останется сил на мелкие уколы и вредные замечания…
— Эй, что еще ты задумал?
— Как насчет твоего шаткого, громоздкого, неустойчивого и жесткого кухонного стола? Я всегда мечтал заняться любовью на огромном дубовом кухонном столе.
— Есть что-нибудь, на что даже у тебя не найдется ответа?..
— Потом поищем. Поднимайся. Кухонный стол ждет нас.
— Нет, не пойду, не хочу — он же жесткий!
— Мы что-нибудь придумаем, — поклялся Дик, с трудом пряча усмешку.