ПРОЛОГ

Гомон грачей, взлетевших с крон деревьев, наполнил воздух хриплым карканьем. Испуганный скакун встряхнул головой и фыркнул.

Рыцарь тихими словами успокоил боевого коня и направил его дальше в чащу. Ветви, словно когти, царапали по его тяжелым доспехам, а ледяной ветер заставлял сучья деревьев, похожие на кости, судорожно вздрагивать.

Вторая лошадь заржала, топая копытами. Рыцарь повернулся в седле, посмотрев на своего спутника, одетого в плащ с капюшоном.

Резко дернув поводья, человек заставил коня успокоиться.

— Простите, мой лорд, — прошептал человек в капюшоне.

Не произнося ни слова, рыцарь повернулся и продолжил путь. Подняв глаза к небу, он всматривался сквозь толщу ветвей. Наступал вечер, и в темнеющем небе уже сияли первые звезды. В зарослях раздавался шум каких-то невидимых зверей, испуганная лисица повернула свою острую морду к рыцарю. На секунду лиса застыла, поводя носом, потом исчезла в густом кустарнике. Где-то вдалеке завыли волки, выходя на новую охоту.

Глаза мелких зверей, суетившихся в подлеске, поблескивали в тусклом свете уходящего дня, а всадники направляли своих коней еще глубже в чащу леса. Люди редко бывали в этом месте, и деревья стонали и скрипели, склоняясь над этими незваными гостями, проникшими в их древнее царство. Рыцарь смело смотрел вперед, держа руку в латной перчатке на рукояти меча.

Когда последние цвета закатного неба были поглощены тьмой, два всадника выехали на маленькую поляну. На поляне лежал разбухший гнилой ствол дерева, вывороченный из земли с корнями, на которых висели тяжелые комья грязи. На месте упавшего дерева образовалась небольшая прогалина, с которой тянулась вверх новая молодая поросль.

— Тут, наверное, достаточно далеко, мой лорд, — сказал человек в капюшоне, оглядываясь назад, чтобы проверить, что за ними никто не следит.

Рыцарь кивнул, легко подняв с седла свое тело в тяжелой броне.

Ступив на сырую землю, он раздавил побег деревца. Из свертка, прижатого к рыцарской кирасе, раздался жалобный плач новорожденного младенца.

С мрачным лицом рыцарь подошел к упавшему дереву. Кора сгнила, и на сырой древесине, словно моллюски, разрослись гроздья грибов. В гниющей опавшей листве шуршали насекомые, в тучной почве копошились черви.

Человек в капюшоне наблюдал, не слезая с коня. Рыцарь, сняв лямку с плеча, поднял сверток с младенцем. С застывшим лицом рыцарь положил запеленатого ребенка на землю перед упавшим деревом.

Младенец был весь укутан льняным полотном, только его круглое личико было открыто холодному ветру.

Одним быстрым движением рыцарь вытащил из ножен меч.

Новорожденный снова заплакал, и рыцарь, услышав плач ребенка, закрыл глаза.

— Владычица, дай мне силы, — хрипло прошептал он. Держа эфес меча обеими руками, рыцарь поднял оружие перед собой и поцеловал холодный стальной клинок.

Взяв эфес обратным хватом, рыцарь подошел к младенцу. Держа меч острием вниз, словно кинжал, он направил клинок на запеленатое тельце ребенка. Пальцы в латной перчатке судорожно сжали рукоять, и рыцарь устремил взор на лицо своего сына.

Ребенок мурлыкнул, и отец почувствовал, как его сердце сжимается.

Собравшись с духом, он поднял клинок, готовясь нанести смертельный удар. Меч, занесенный над ребенком, слегка вздрагивал. Слеза скатилась по щеке рыцаря, он стиснул зубы.

— Давайте же, — произнес человек в капюшоне.

Яростным рывком рыцарь опустил меч.

Меч вонзился глубоко в землю, ребенок остался невредим. Рыцарь упал на колени, опустив голову.

— Мой лорд, вы должны это сделать, — резко сказал человек в капюшоне. — Оно должно умереть, вы же понимаете.

Открыв глаза, рыцарь посмотрел на ангельское личико ребенка.

— Нет… — напряженно произнес он.

— Но… — начал его спутник, но рыцарь повернулся и яростным взглядом заставил его замолчать.

— Прости меня, Владычица, — прошептал рыцарь, поднимаясь и выдергивая меч из земли.

Все подобие ангельской чистоты исчезло с лица ребенка, исказившегося в зверином оскале, открывшем ряд маленьких острых, будто иглы, зубов. Младенец зарычал на отца, словно дикий звереныш.

Рыцарь, преисполнившись отвращения, отвернулся от новорожденного. Подойдя к своему коню, рыцарь вскочил в седло и, не оглядываясь, ускакал прочь, а его спутник в капюшоне поспешил за ним.

Во тьме леса глаза, полные ненависти, следили за уезжавшими людьми. Только когда рыцарь и его спутник удалились, оставив лишь едва ощутимый запах в воздухе, эти глаза обратили взор к оставленному на поляне младенцу.

Лишь тогда твари леса, выскользнув из тьмы, подошли к ребенку…

 

ГЛАВА 1

Клод моргнул, стряхивая остатки сна, и сел. Он укрывался под прогнившей повозкой, его товарищи лежали рядом, сбившись вместе, чтобы сохранить тепло, под одним общим отсыревшим одеялом.

Оглядевшись вокруг, Клод впервые увидел эту маленькую поляну при дневном свете, потому что они притащили сюда эту повозку вчера поздно вечером. Над землей стелился туман, трава блестела от утренней росы.

Клод ухмыльнулся и достал из глубокого кармана маленькую юркую крысу. Подняв ее к своему уродливому лицу, он улыбнулся, глядя, как тощая черная крыса подергивает усиками, нюхая холодный воздух.

Достав из другого кармана кусочек заплесневелого сухаря, Клод сначала откусил сам, а остатки предложил крысе. Та жадно вцепилась в сухарь лапками и начала яростно грызть. Клод снова ухмыльнулся.

— Опять кормишь эту проклятую крысу? — проворчал приглушенный голос из-под одеяла.

Клод покровительственно прижал зверюшку к груди.

— Она моя, — ответил он излишне громко. — А еды хватит на всех.

Громкий голос Клода нарушил сон остальных, и из-под одеяла послышалось ворчание.

Клод скорчил рожу в их сторону и снова повернулся к крысе. Зверек закончил есть и поднял морду, поводя носом в поисках новой еды.

Клод опять улыбнулся, сморщил нос и надул губы, передразнивая крысу. Оскалив в улыбке кривые желтые зубы, он протянул крысе свой толстый чумазый палец, и крыса схватилась за него, обнюхивая грязный обкусанный ноготь. Не найдя ничего съедобного, она выскользнула из рук Клода и спрыгнула на землю. Он нахмурился и попытался поймать ее, но крыса была быстрее и скрылась под мокрым одеялом. Клод, высунув розовый, похожий на слизня язык, бросился ловить ее.

Под одеялом послышалось раздраженное кряхтение, чей-то локоть врезался в ребра Клода, заставив его сердито нахмуриться. Сжав толстые пальцы в кулак, он ткнул в силуэт под одеялом, в ответ на что раздалось еще больше ругани. Его просыпавшиеся спутники заворочались, стараясь натянуть на себя одеяло для защиты от утреннего холода.

Поймав, наконец, крысу, Клод сунул ее в глубокий карман своей грязной куртки и начал неуклюже выбираться из мешанины тел.

Ворчание и ругательства из-под одеяла сопровождали его, пока он вылезал из-под прогнившей повозки.

Моргая в тусклом предутреннем свете, Клод глубоко вздохнул и от его дыхания в воздухе заклубился пар. Сунув руку в заплатанные штаны, он почесал укусы вшей в промежности и потопал ногами, чтобы согреться на утреннем холоде. Со всех сторон его окружал густой туман, так что он едва мог видеть на десять ярдов. Сквозь дымку зловеще маячили силуэты деревьев, похожие на призраков. Клод, хромая, подошел проверить, как там Беатрис.

— Прекрасное утро, не правда ли, моя красавица? — пробурчал он, подойдя к Беатрис. Она подняла свою тяжелую голову, глядя на подошедшего крестьянина маленькими, похожими на бусинки, глазами. Не найдя ничего интересного, она снова опустила голову, уткнувшись рылом в сырую землю.

Клод наклонился и почесал ее между ушами. Она старательно проигнорировала оказанное ей внимание. Свинья была укрыта лучшим одеялом, которое нашлось у крестьян, и Клод, похлопав ее по спине, поднялся.

Он подошел к еще тлевшему костру, над которым были насажены на вертеле остатки вчерашнего ужина. Клод был сыт так, как едва ли был когда-либо в жизни, и удовлетворенно похлопал себя по животу.

«Жизнь не так уж плоха», подумал крестьянин.

Он расстегнул штаны и, удовлетворенно вздохнув, опорожнил мочевой пузырь в горячую золу. Поднялся пар, и угли костра зашипели. Клод, фальшиво насвистывая под нос, громко выпустил газы.

Внезапно за спиной послышалось позвякивание конской сбруи. Клод застыл, свист замер на его губах. Он повернулся, и его неровно расположенные глаза едва не вылезли из орбит, когда он увидел двух рыцарей на огромных боевых конях. Клод с трудом сглотнул, его сердце замерло, пока он переводил взгляд с одного рыцаря на другого, словно животное, загнанное в угол.

Рыцари, облаченные в сверкающую броню, презрительно смотрели на него. На них не было шлемов, и Клод с завистью и восхищением заметил, что на их молодых лицах не было уродств, обычных для крестьян, а их волосы до плеч не были испорчены колтунами и репьями. У одного, более высокого, волосы были пшеничного цвета, у другого черные как смоль, а его лицо было мрачным. Судя по виду обоих рыцарей, им было не больше двадцати зим.

Оба рыцаря держали на левых руках яркие щиты своих геральдических цветов с гербами. Попоны их коней тоже были окрашены в геральдические цвета, и каждый рыцарь держал длинное копье в правой руке, защищенной латной перчаткой.

Клод увидел, что с рыцарями был еще кто-то — сгорбленный крестьянин с косыми глазами, пытавшийся спрятаться за рыцарских коней. Прищурившись, Клод посмотрел на этого человека, опустившего голову и старавшегося натянуть пониже капюшон.

— Нестор, косоглазый ублюдок, — сплюнул Клод. — Ты нас продал!

— Молчать, ты, — произнес рыцарь со светлыми волосами, геральдическими цветами которого были черный и красный. Его голос звучал высокомерно и величественно, каждое слово произносилось четко и совсем не похоже на грубый говор простонародья. — И приведи себя в приличный вид.

Опустив глаза, Клод увидел, что его штаны все еще расстегнуты, и поспешно застегнул их.

Светловолосый рыцарь тронул коня, и скакун послушно пошел шагом вперед. Клод бросил взгляд на повозку, под которой еще дремали остальные крестьяне, не подозревавшие, в какой опасности они все оказались.

Рыцарь на коне подъехал к Клоду, и крестьянин инстинктивно попятился назад. Боевой конь был огромным, могучие мышцы бугрились на его ногах и груди. Скакун громко фыркнул, заставив Клода вздрогнуть. Никогда еще Клод не оказывался так близко к рыцарскому коню, и крестьянин инстинктивно прижал к себе руки. Для простолюдина прикоснуться к рыцарскому коню без разрешения было сурово наказуемым преступлением, и Клод не хотел, чтобы ему отрубили руку.

— Опусти глаза, мразь, — процедил рыцарь.

Клод опустил взгляд, чувствуя на своем лице горячее дыхание огромного коня.

— Ниже, — приказал рыцарь.

Клод пал ниц, уткнувшись лицом в грязь. «Это конец», подумал он.

Заговорил второй рыцарь, и его громкий голос разнесся по всей поляне.

— Я Калар из рода Гарамон, — объявил он. — Первый сын и наследник Лютьера Гарамона, кастеляна Бастони. А вы, мужичьё, незаконно проникли на земли Гарамона.

Клод еще глубже уткнулся носом в грязь.

С мрачным лицом Калар наблюдал за эффектом, который произвели его слова. Из-под прогнившей повозки раздались испуганные голоса, сопровождаемые отчаянной возней. Послышался глухой деревянный стук, за которым раздалось ругательство — один из крестьян вскочил слишком быстро и ударился головой о повозку. Сырое вонючее одеяло было отброшено, и Калар, сморщив нос от отвращения, наблюдал, как жалкие крестьяне выбираются из-под своего убогого убежища с выпученными от страха глазами.

Его брат Бертелис недоверчиво фыркнул.

— Клянусь Владычицей, погляди, сколько их там, — сказал он. — Набились туда, как крысы.

Калар был согласен со своим единокровным братом. Крестьяне, должно быть, спали практически друг на друге, если их столько набилось под повозку. Наконец они все встали, боязливо оглядываясь и почесываясь.

Они воистину являли собой жалкое зрелище. Измазанные в грязи, тощие, уродливые и отвратительные. У некоторых была явная хромота и кривые ноги, у других гротескно выпуклые лбы, косоглазие, неровные зубы, торчавшие во все стороны из-под губ, черных от грязи. Насколько Калар мог разглядеть, среди крестьян была как минимум одна женщина, хотя она была такая же грязная, как и остальные. Крестьяне пугливо оглядывались, моргая и изумленно разевая рты.

Взгляд Калара, скользнув по импровизированному лагерю крестьян, остановился на почерневшей обглоданной туше, насаженной на вертел над потухшим костром. Это явно были останки олененка, а крестьяне не имели права охотиться на господскую дичь, и тем более, есть ее. Вздохнув, Калар повернулся к жалкой кучке крестьян.

— Вы незаконно расположились на земле Гарамона и обвиняетесь в браконьерской охоте на дичь кастеляна Гарамона. Доказательство вашей вины прямо передо мной. Более того, вы обвиняетесь в уклонении от налогов, введенных маркизом Карлемоном, вассалом лорда Гарамона. Также один из вас обвиняется в умышленном убийстве йомена, служившего маркизу, и краже его свиньи, дрессированной находить трюфели. По этой причине вы объявлены вне закона, и будете задержаны и доставлены в замок Гарамон, где вам будет назначено наказание за все ваши преступления.

Некоторые крестьяне зарыдали, услышав такое решение рыцаря, другие рухнули на колени. Они понимали, что это означает для них смертный приговор. Крики страха и отчаяния вырвались из их охрипших глоток. Двое крестьян вдруг набросились на третьего и схватили его.

— Это был Бенно, вот он, милорд! Это он убил йомена! Мы ничего не делали!

Бертелис, объехавший кругом повозку, презрительно фыркнул и ответил раньше Калара:

— Разве он заставил вас бежать от вашего господина? Или, может быть, он заставил вас браконьерствовать и есть оленину лорда Гарамона? Нет, думаю, что нет. Вас всех повесят.

— Пощадите нас, милостивые господа! — воскликнул один из крестьян и, рыдая, повалился в грязь.

— Стража! Арестовать их! — приказал Калар.

Из тумана вышел небольшой отряд ратников, набранных из крестьян, которые несли большие щиты, раскрашенные в красный и желтый — цвета кастеляна Гарамона, отца молодых рыцарей. Ратники были вооружены простым древковым оружием с изогнутыми лезвиями и крюками. Один из них гордо держал в руке старый меч, и поклонился, услышав приказ рыцаря. Ратники устало побрели к крестьянам. Сами простолюдины, они выглядели немногим лучше арестованных ими преступников. «В конце концов, они тоже всего лишь крестьяне», подумал Калар.

— Эй, ты! — крикнул Бертелис, заметив движение под повозкой. Его конь фыркнул и топнул копытом, почувствовав, как всадник насторожился.

— А ну вылезай!

Калар привстал на стременах, пытаясь разглядеть, что там происходит. Вдруг что-то мелькнуло, и конь Бертелиса встал на дыбы.

Раздался громкий треск от мощного удара копытами, и чье-то тело тяжело рухнуло на землю. Крестьяне снова завопили и бросились бежать.

— Стоять! — приказал Калар, его голос был преисполнен власти. — Каждый, кто побежит, будет признан виновным и немедленно казнен.

Стража! Взять их!

Ратники, пытаясь восстановить порядок, древками своего оружия били крестьян, заставляя их падать на колени.

— Они убили Одульфа! — закричал один грязный крестьянин, с головы которого было выдрано несколько клочьев волос. Он ударил кулаком по лицу одного из ратников Гарамона. Калар выругался. Другие крестьяне снова закричали, то ли от возмущения, то ли от страха, и Калар услышал брань Бертелиса.

— Тупое отродье шлюхи! — воскликнул Бертелис. — Подонок напал на меня!

Один беглый крестьянин вцепился в древко оружия ратника. Раздался приказ командовавшего ими йомена-стражника, и ратники набросились на крестьян, яростными ударами сбивая их с ног в грязь.

Калар снова выругался и пустил своего могучего боевого коня в гущу драки. Древком рыцарского копья он ударил по голове крестьянина, и тот без сознания рухнул в грязь.

Бенно, тот, которого обвиняли в убийстве йомена, вдруг вырвался из рук ратников и бросился бежать к деревьям.

Пришпорив коня, Калар поскакал в погоню, заставляя всех перед собой разбегаться, иначе они были бы растоптаны. Могучие копыта стучали по грязной земле, рыцарь быстро догонял крестьянина.

Проскакав мимо него, Калар поставил коня на его пути. Бенно, тяжело дыша, остановился, со страхом посмотрел на рыцаря, и поднял руки.

— Я предупреждал тебя не бежать, — произнес Калар, бросив на беглого крестьянина разгневанный взгляд. — Но я не хочу сегодня больше кровопролития. Возвращайся к остальным, пока я не передумал.

Калар резко кивнул в направлении других крестьян. Бенно, поникнув, побрел назад к поляне, где ратники, наконец, восстановили порядок.

Какое-то движение привлекло внимание Калара, и, повернувшись, он увидел, как фигура в грубой крестьянской одежде взбирается на гнилую повозку, держа в руках лук.

— Смотрите, на повозке! — едва успел крикнуть Калар, видя, как преступник наложил стрелу и натянул тетиву.

Калар не мог поверить своим глазам: чтобы бретонский крестьянин с оружием напал на рыцаря или кого-то из его свиты — это было почти невероятным.

Пришпорив коня, Калар с криком поскакал вперед. Лучник, повернувшись на крик Калара, нацелил лук в молодого рыцаря и выпустил стрелу.

Стрела попала в плечо Калара, заставив его покачнуться в седле.

Она врезалась с такой силой, что это было похоже на удар копыта боевого коня, но Калар не упал. Он не чувствовал боли, только сотрясение от удара, и удивленно посмотрел на древко стрелы, торчавшее из его пробитой брони.

Лучник опустил свое оружие, изумленно раскрыв рот, и, похоже, осознав, что сделал глупость и теперь поплатится за это жизнью.

Бертелис и ратники, увидев, что стрела попала в Калара, разразились криками ярости. Спрыгнув — почти свалившись — с повозки, лучник бросился бежать к деревьям, скрытым туманом, и ужас придавал ему скорости.

Клод поднял лицо из грязи, и его глаза расширились, когда он увидел стрелу, торчавшую из плеча рыцаря. Это конец. Крестьянин пытался убить рыцаря! Теперь их точно повесят.

Медленно, чтобы не привлечь к себе внимания, он начал отползать в сторону по сырой земле. Иногда он оглядывался, ожидая, что кто-нибудь заметит его и закричит.

Наконец, на расстоянии, которое он счел безопасным, Клод поднялся на ноги и побежал к деревьям, так быстро, как позволяли его кривые косолапые ноги. Сердце его громко колотилось в груди.

На бегу он сунул руку в карман, надеясь, что не раздавил свою крысу.

Крыса больно укусила его и, сморщившись, Клод отдернул руку.

Оглянувшись в последний раз, Клод исчез в тумане.

* * *

Калар потрогал рукой стрелу, торчавшую из плеча. Преступная дерзость беглого крестьянина была просто поразительной. Бертелис скакал, умело опустив копье, и быстро догоняя убегающего лучника.

Несколько ратников тоже бросились догонять бегущего преступника.

Копье пронзило лучника, ударив в нижнюю часть спины, и тот с криком упал. Бертелис проскакал мимо и резко осадил коня.

Жалкие вопли крестьянина оборвались, когда ратники подбежали к нему и, обрушив на его голову древки своего оружия, размозжили ему череп.

— Мой лорд, вы ранены? — раздался хриплый голос рядом с Каларом.

Обернувшись, рыцарь увидел обеспокоенное грубое лицо йоменастражника.

— У меня стрела в плече, Гвидо, — сухо сказал Калар. Йомен покраснел, но Калар отмахнулся. — Я в порядке.

Закинув щит за спину, рыцарь схватился за древко стрелы. Она пробила пластинчатый наплечник, разорвала несколько звеньев кольчуги под ним, но, так и не вонзившись в тело, застряла в толстом стеганом поддоспешнике, который Калар носил под броней. К счастью, выстрел был сделан в спешке; стрела, пущенная с такого расстояния из полностью натянутого бретонского длинного лука, вполне могла убить рыцаря. Выдернув стрелу, Калар бросил ее на землю.

Другие крестьяне уже прекратили сопротивление и покорно стояли на коленях в грязи под мрачными взглядами ратников. Несколько крестьян плакали, и все они затравленно оглядывались с лицами, бледными от страха, потрясенные действиями своего товарища.

Бертелис с перекошенным от ярости лицом прискакал обратно, его конь фыркал и топал копытами. Перехватив копье, Бертелис с силой всадил его в землю и соскользнул с седла. С металлическим лязгом выхватив меч из ножен, он подошел к ближайшему крестьянину, который уставился на рыцаря, оцепенев от ужаса. Ратники переглянулись, но никто из них не рискнул встать на пути разъяренного рыцаря.

— Брат… — произнес Калар предостерегающим тоном. Бертелис не обратил внимания, с мечом в руке шагая к жалкой кучке крестьян.

— Бертелис! — окликнул его Калар более громко, и это заставило младшего из братьев остановиться. Он повернул голову к Калару, и его светлые волосы взметнулись на ветру.

— Уйми меч свой. Я не допущу хладнокровного убийства.

Бертелис изумленно посмотрел на Калара, словно у того внезапно выросли рога.

— Брат, — воскликнул он. — Один из этих подлецов трусливо выпустил в тебя стрелу, и чуть не убил тебя, благородного сына Бастони!

Мерзавцам следует преподать урок.

— Преступник уже получил заслуженное наказание. Спрячь меч.

— Но… — начал Бертелис.

— Спрячь меч, брат, — сказал Калар, прерывая его.

Бертелис неохотно спрятал меч обратно в ножны. Отвернувшись от крестьян и недовольно глядя на Калара, он снова вскочил на коня и выдернул из земли копье.

— Ты в порядке? — спросил он. Злость постепенно исчезала с его лица. — У меня даже сердце дрогнуло, когда я увидел, как этот проклятый беглый…

— Пустяки, — ответил Калар. — Даже не поцарапало.

Широко улыбнувшись, он встряхнул головой и медленно выдохнул.

Его суровое лицо словно помолодело, и в первый раз за это утро он выглядел на свой возраст, двадцать один год.

— Сама Владычица меня спасла. На секунду я уже подумал, что все, на этот раз Морр заберет меня.

Бертелис улыбнулся в ответ, уже забыв о своей вспышке гнева.

— Ему не захотелось. Уж слишком ты страшный.

Калар фыркнул и повернулся к ратникам, его лицо снова приняло серьезное выражение.

— Стражник, — сказал он, — мы здесь закончили. Я с братом возвращаюсь в замок Гарамон.

Йомен почтительно коснулся края шлема.

— Я свяжу их, мой лорд, на случай если кто-то из них снова вздумает бежать.

— Сделай все как положено, — сказал Калар, небрежно махнув рукой, и повернул коня. Его сердце все еще учащенно билось.

Перед ним появился жалкий косоглазый крестьянин, сжимавший в руках рваную шапку. Это был тот самый доносчик, который привел Калара к лагерю беглых крестьян. Подлец, конечно, но, по крайней мере, он знал свое место. Рыцарь поднял бровь.

— Чего тебе? — спросил он.

— Молодой господин, — начал крестьянин, — я верно послужил вам, привел вас сюда, и, надеюсь, что, может быть, вы… моя семья очень бедна, милорд, нечем детей кормить, так что…

«Жадность простолюдинов беспредельна», подумал Калар. «Они возделывают поля своих господ, и им за это позволяют оставить себе десятую часть всего, что они вырастят, да еще и защищают от врагов».

— Ты будешь вознагражден за труды, — прервал его Калар.

Крестьянин упал на колени, кланяясь и почесываясь.

— Вы так щедры, молодой господин, — прогнусавил простолюдин, хотя Калар с трудом понял его слова, произнесенные слишком нечетко и с сильным акцентом.

— Стражник, — приказал Калар, — проследи, чтобы этот крестьянин получил плату. Думаю, пол-медяка будет достаточно.

— Более чем достаточно, — мрачно проворчал Бертелис.

— Спасибо, милорд, спасибо! — забормотал крестьянин, снова кланяясь до земли.

— Простите, что задерживаю вас, мой лорд, — сказал йомен. — Но как быть со свиньей? Прикажете возвратить ее маркизу?

— Отдай ее этому человеку, — велел Калар, — вместо его платы. Тебя это устроит, крестьянин?

— О, да, господин! Вы воистину щедры! — закивал крестьянин, стоя на коленях.

— Отлично. Отдай ему свинью, — сказал молодой рыцарь, развернув коня и переглянувшись с Бертелисом.

— Скачи, Гренголэ, — прошептал Калар, склонившись к голове коня и похлопав его по серой в яблоках шее. — На этот раз ты обгонишь его.

Улыбнувшись брату, Калар крикнул и, пришпорив коня, пустил его в галоп.

Дав волю своим могучим скакунам, оба молодых рыцаря мчались между укрытыми туманом деревьями, наслаждаясь чувством силы и свободы. Холодный ветер развевал их волосы, и они гнали коней еще быстрее.

Братья были отличным наездниками, и прекрасно чувствовали себя в седле. В действительности, они впервые сели в седло еще до того, как полностью научились ходить, и для них ездить верхом было так же естественно, как дышать, словно кони были продолжением их собственных тел. Мастерство обоих братьев в верховой езде было примерно равным, и их кони тоже оказались почти равны по силе и выносливости. Тем не менее, рыжий конь Бертелиса был более своенравным, и благодаря своему упорству чаще выходил победителем из гонки.

Гренголэ перескочил упавшее дерево, и Калар громко рассмеялся, на какое-то время вырвавшись вперед. С улыбкой он слышал, как Бертелис подгоняет своего рыжего белогривого коня. Громко стуча копытами, кони мчались к опушке, по которой проходила северная граница великого Шалонского леса.

Ни один конь Империи, Эсталии или Тилии не сравнится по силе и выносливости с чистокровным бретонским рыцарским конем. Ни один конь не сравнится с бретонским и в скорости, и бретонцы по праву гордились своими скакунами. Защищенные толстой пластинчатой броней, скрытой под роскошными попонами, и несущие на себе рыцарей в полных латных доспехах, эти могучие благородные скакуны могли обогнать любого коня Старого Мира.

Увидев впереди опушку леса, Калар пришпорил Гренголэ.

Оглянувшись, он заметил, что Бертелис скачет рядом, и вот два коня уже мчались ноздря в ноздрю. Приложив последнее усилие, конь Бертелиса вырвался немного вперед, и его всадник издал победный крик, достигнув опушки.

Смеясь, братья осадили коней. Их скакуны покрылись потом, массивные груди коней тяжело поднимались и опускались. Калар с любовью похлопал Гренголэ по шее. Молодой рыцарь растил коня с тех пор, как тот был еще маленьким жеребенком, и Гренголэ вырос прекрасным, могучим и благородным скакуном.

Они ехали вверх по склону, глядя на возвышавшиеся вокруг покатые холмы, покрытые зеленой травой. На зеленых холмах, словно пушистые белые облачка, паслись стада овец под присмотром крестьян-пастухов. Солнце только начало подниматься из-за облаков на горизонте, заливая землю сияющим светом раннего утра.

Скопище маленьких убогих лачуг в небольшой низине было крестьянским селением. Видно было, как десятки грязных простолюдинов, мужчин и женщин, суетятся, выполняя свою ежедневную работу. Насколько хватало взгляда, от горизонта до горизонта и дальше простирались земли Гарамона, феодальные владения, принадлежавшие семье Калара и Бертелиса уже девять поколений, переходя от отца к сыну. Герцог Бастони даровал эти земли Гундехару, первому владетелю Гарамона, за славные подвиги на поле битвы.

Калар и Бертелис выросли на этой земле и прекрасно знали ее. Еще детьми они изъездили владения своего отца от одного края до другого. Требовался почти целый день, чтобы проехать верхом от замка Гарамон до восточной границы их земель и обратно, и для мальчишек эти земли казались невероятно огромными и полными приключений.

Часто они сбегали от взрослых, к немалому огорчению тех, кто должен был за ними присматривать, и устраивали битвы и крестовые походы против воображаемых врагов. Сколько прекрасных дам было спасено из пастей чудищ, сколько злых рыцарей повержено в эти детские годы? Несомненно, число наказаний, которые они получили от старого гофмейстера Фолькара, было баснословным, как и число глупых крестьян, получивших синяки и шишки от деревянных мечей воинственных братьев.

Эти дни давно канули в прошлое, и земли Гарамона больше не казались огромными. Двое молодых рыцарей вызвались найти беглых крестьян, просто чтобы чем-то заняться. Когда волнение гонки прошло, на лицо Калара вернулось обычное серьезное выражение.

— Ты знаешь, что налоги, которые придется платить тому крестьянину за владение дрессированной свиньей, сделают его еще беднее, чем сейчас? — сказал Бертелис, нарушив тишину.

— Знаю, но он этого заслуживает. Он сам предательская свинья, так что эта свинья составит ему хорошую компанию.

Бертелис улыбнулся в ответ. Его кожа была бронзового цвета от загара, его тело высоким и мускулистым от многих лет упражнений с оружием и езды верхом. Его глаза были темными, лицо узким и красивым, а волосы были цвета песка, которым, как говорят, усыпаны берега моря. Во всем он выглядел настоящим образцом бретонского рыцаря.

— Поехали, брат, — сказал Калар. — Пора домой.

 

ГЛАВА 2

Солнце уже ярко светило, когда два молодых рыцаря подъехали к замку Гарамон. Флаги цветов кастеляна Лютьера, свисавшие с крепостных стен, развевались на ветру. Это была прекрасная мощная крепость, воздвигнутая во времена первого правителя Гарамона, девять поколений назад. Построенный из добываемого здесь белого камня, замок, казалось, светился розовым сиянием в лучах утреннего солнца.

Замок, расположенный на скалистом утесе, был самым высоким строением на много миль вокруг. Расположение крепости было тщательно выбрано и с целью усиления ее обороны и для того, чтобы замок господствовал над окружающей сельской местностью. Подход к крепости с юга представлял собой покатый склон, северный же подход был крутым обрывом в сотни футов высотой, под которым в тени замка разрослись целые селения крестьянских лачуг. Для простолюдинов, ютившихся в этих жалких обиталищах, замок, нависавший над ними, был постоянным напоминанием о силе и могуществе лорда Гарамона.

Стены замка были высокими и толстыми, у их бойниц день и ночь несли караульную службу десятки ратников. Семь высоких башен соединялись участками стен с зубчатыми бойницами, три башни были увенчаны островерхими шпилями. Восьмая башня, получившая мрачное прозвище Покой Морра, была частью первоначально построенной крепости, но примерно пять поколений назад ее верхняя часть обвалилась. Хотя при двух правителях Гарамона башню дважды начинали чинить, из-за смертельных несчастных случаев, часто происходивших с рабочими, ремонт был отложен на неопределенный срок, и башня стала частью местных суеверий для тех, кто был достаточно наивен, чтобы в них верить. Тот факт, что за пять поколений разрушенная башня стала домом для бесчисленных воронов, лишь усилил суеверия, и, возможно, из-за этих птиц башня и получила свое прозвище.

Мощная кордегардия, охранявшая южный подход к твердыне, была обращена к Шалонскому лесу, и именно с этого направления к замку подъехали Калар и Бертелис. Ратники снимали шапки и железные шлемы при виде молодых рыцарей, проскакавших мимо и не замечавших простолюдинов. Крестьяне, тащившие на сгорбленных спинах в замок продовольствие и другие грузы, уступали дорогу и почтительно кланялись. За крестьянами бежали тощие облезлые собаки, принюхиваясь к запаху мяса, куски которого крестьяне доставляли на замковые поварни.

Братья проехали по толстому деревянному подъемному мосту, перекинутому через глубокий ров. На дне рва зеленело тинистое болото застойной воды, заросшее тростником. Десять лет назад Калар и Бертелис играли там, ловили головастиков и лягушек, устраивали засады, пугая крестьян, проходивших по мосту.

Проскакав под огромной опускной решеткой, они въехали в ворота, и оказались в темном коридоре, ведущем через кордегардию. Машикули и бойницы для лучников, словно злые глаза, смотрели на них.

Кордегардия, вероятно, была самым укрепленным пунктом всей крепости, и одновременно она служила казармой для тех крестьян, которые удостоились чести быть принятыми в ратники лорда Гарамона.

Снова выехав на свет в дальнем конце коридора, рыцари направили своих коней по грязному крепостному двору к конюшням. Двор замка был полон народу. Сотни крестьян толклись здесь с приведенной скотиной и повозками, нагруженными плодами только что собранного урожая. Воздух был наполнен их хриплыми криками и ревом, мычанием и блеянием животных. Повсюду стояло зловоние простонародья и скота.

Крестьяне, измазанные в грязи или в чем похуже, уводили своих ослов и быков с дороги рыцарей. Чумазые ребятишки со смехом гонялись сквозь толпу за поросятами, а за ними бегал краснолицый крестьянин, громко ругаясь. Увидев рыцарей, он стал громко извиняться и кланяться, после чего возобновил погоню.

— Не выношу эти толпы, — процедил Бертелис, его благородное лицо искривилось в гримасе отвращения от шума и зловония немытых крестьян, суетившихся вокруг. — Прочь с дороги, мужичьё! — нетерпеливо крикнул он.

Рыцари подъехали к конюшням, и молодые конюхи подбежали к ним, чтобы принять поводья. Эти парни были из крестьян, но их лица были чище, чем у тех, что снаружи, а их спины были прямыми; для ухода за лошадьми Гарамона выбирали лучших. Рыцари отдали копья ожидавшим слугам и слезли с коней. Прежде чем кони, облаченные в броню, были уведены, Калар снял латную перчатку с правой руки и, обойдя Гренголэ, провел рукой по правой задней ноге скакуна. Конь послушно поднял свою мощную ногу, и Калар указал на его копыто.

— Пусть придет кузнец и посмотрит эту подкову, — велел рыцарь, отойдя от коня. Один из конюхов кивнул и послал подручного мальчишку передать поручение кузнецу.

Повернувшись, Калар увидел, что Бертелис улыбается.

— Что? — спросил он.

Бертелис покачал головой.

— Ты сам лезешь пачкать руки. А они на что? — он кивнул в сторону конюхов.

Калар хлопнул брата по плечу.

— Рыцарь Бретонии должен знать, как позаботиться о своем коне, — сказал он.

— Да знаю я, как позаботиться о коне: надо приказать крестьянам, — заявил Бертелис.

Лицо Калара снова стало серьезным, когда он вышел из конюшни и обратил взор на высокие стены восьмиугольной главной башни замка, где жила семья лорда.

— Пойдем. Надо узнать, как здоровье отца.

* * *

Лорд Лютьер Гарамон, кастелян Бастони, тяжело закашлялся.

Жидкость заклокотала в его груди, все его тело затряслось от сильного кашля, лицо исказилось от боли. Служанка поднесла к его губам шелковый платок, и на платке остались пятна крови.

— Ты должен лежать в постели, — мягко упрекнула его леди Кэлисс, положив руку на плечо мужа. — Спускаясь сюда, ты зря тратишь силы.

Лютьер отодвинул блюда с завтраком, не доев его. Ожидавшие слуги немедленно унесли блюда.

— Я лорд Гарамон. Я не буду лежать в постели днем, чтобы слуги кормили меня с ложки, — мрачно произнес он.

Его супруга сидела молча, положив свои тонкие руки на колени, но лорд Лютьер чувствовал на себе ее взгляд.

В трапезную вошла молодая красивая служанка, неся кубок на серебряном подносе. От кубка шел пар, и Лютьер поморщился, когда едкий тяжелый запах содержимого кубка достиг его носа.

Молча служанка поставила поднос с кубком на стол.

— Спасибо, Аннабель, — сказала леди Кэлисс, и девушка, сделав реверанс, вышла из трапезной.

Леди Кэлисс некоторое время молча смотрела на Лютьера, ее лицо было бледным и безупречно прекрасным. Несмотря на свои годы, она оставалась красивой женщиной.

— Выпей свое лекарство, — сказала она наконец.

Лютьер вздохнул, с отвращением глядя на кубок, полный зловонного варева. Под суровым внимательным взглядом жены, он поднял кубок, глядя в булькающий отвар трав, коры деревьев и одна Владычица знает чего еще. Леди Кэлисс подняла одну идеально выщипанную бровь, и Лютьер вздохнул. Поднеся кубок к губам, он отхлебнул глоток отвратительного лекарства.

Сделав усилие, лорд Гарамон проглотил лекарство, его глаза заслезились.

— Она хорошая служанка, — сказала леди Кэлисс, поднявшись со своего обитого плюшем кресла.

— Да, она оказалась хорошим подарком, — кивнул Лютьер.

Аннабель поступила к ним на службу прошлым летом, ее подарил своему сюзерену один из вассалов Гарамона, пожилой лорд Карлемон.

— Если ты не хочешь отдыхать, хотя бы пообещай мне, что не будешь доводить себя до изнеможения, — потребовала леди Кэлисс.

— Для тебя все что угодно, любовь моя, — ответил Лютьер, закрыв глаза от удовольствия, когда жена начала трепать его волосы.

— Спасибо, — сказала она, поцеловав его впалую щеку.

С кубком в руке Лютьер встал из-за стола и подошел к окну.

Последние шесть месяцев сильно изменили кастеляна. Хотя он все еще был высок и широкоплеч, болезнь отняла у него его могучие мышцы. Его когда-то широкая грудь превратилась в клетку из ребер, его руки и ноги, когда-то столь сильные от многих лет верховой езды, тренировок с оружием и войны, теперь исхудали и высохли.

Но особенно разительно изменилось лицо кастеляна. Словно за эти полгода он постарел на двадцать лет. Еще прошлым летом его лицо было здоровым и красивым, и, хотя он был уже старше средних лет, но по-прежнему излучал ауру силы, мужества и власти. Теперь его лицо стало бледным и истощенным, глаза горели лихорадочным огнем. В его светлых волосах появилась седина, как и в длинных усах, свисавших с худых щек. Щеки впали, скулы резко выступили, а глаза глубоко ввалились в глазницы.

Он знал, как он выглядел, но по-прежнему упорно отказывался смириться со своей болезнью. Чтобы не огорчать жену, он терпел осмотры и кровопускания, которые устраивал заикающийся лекарь, из всех средств предпочитавший пиявок, после того, как пухлая жрица Шаллии не смогла определить причину болезни. Лекарь посоветовался с замковым аптекарем, и вместе они придумали это скверно пахнущее лекарство, которое Лютьер должен был пить дважды в день — утром и вечером. И все же его здоровье продолжало ухудшаться, к большому горю семьи и его верных рыцарей.

Лютьер выглянул из высокого арочного окна, выходившего на север, радуясь ощущению тепла, когда лучи солнца коснулись его морщинистой кожи. На секунду он снова ощутил себя прежним, но внезапно резкий кашель вырвался из легких, и Лютьер схватился за грудь, его лицо исказилось от мучительной боли. Прохладные руки его жены забрали у него кубок, иначе Лютьер пролил бы его. Леди Кэлисс посмотрела на него, ее глаза были полны тревоги.

— Я в порядке, — прохрипел лорд Гарамон, слабо улыбнувшись.

Двери в трапезную распахнулись и, обернувшись, Лютьер увидел, что входят его сыновья. Первым шел высокий улыбающийся Бертелис.

— Завтрак! — потребовал молодой светловолосый рыцарь, и слуги засуетились.

Леди Кэлисс подошла к Бертелису, шлейф ее длинного платья волочился по полу.

— Сын мой, — приветливо произнесла она, и поцеловала его в каждую щеку.

Калар несколько скованно стоял позади него.

— Мама, — кивнул Бертелис, и подошел к отцу. Опустившись на одно колено перед своим отцом и сеньором, молодой рыцарь склонил голову. Лютьер улыбнулся своему сыну, который был настоящей копией его самого четверть века назад, и положив руки на его плечи в броне, поднял его на ноги.

Калар поклонился леди Кэлисс, старательно игнорировавшей его, и, подойдя к отцу, опустился на колено. Лютьер хлопнул Бертелиса по плечу, подтолкнув его к столу, на который слуги уже несли свежевыпеченный хлеб и вино. После этого лорд Гарамон повернулся к своему первому сыну и наследнику, его глаза стали более суровыми.

— Вы нашли их? — спросил он.

— Да, мой лорд, — ответил Калар, вставая и кладя руку на рукоять меча.

— Они оказали сопротивление, и пришлось убить двоих, чтобы привести их к повиновению. Остальных ратники ведут сюда на суд.

Лютьер кивнул и отвернулся. Еще раз поклонившись, Калар присоединился к своему брату за столом. Лютьер занял место во главе стола. Его супруга присела напротив, с любовью глядя на Бертелиса, который с удовольствием принялся за еду.

Калар сел за стол напротив брата и разломил пополам хлебец.

Симпатичная служанка Аннабель принесла еще блюдо с дикой птицей и олениной. Когда Бертелис игриво подмигнул ей, Аннабель покраснела. Молодой рыцарь проводил глазами стройную фигуру девушки и отхлебнул вина из кубка. Лютьер усмехнулся. «Парень сорвал еще один цветок удовольствия», подумал он.

— Как вы себя чувствуете сегодня, мой лорд? — спросил Калар.

— Я здоров, — ответил Лютьер, едва обратив внимание.

— Бертелис, — обратился он к другому сыну, — Гюнтер говорит, что ты мог бы быть лучшим из всех, кого он когда-либо учил, если бы ты больше времени посвящал тренировкам. Ты пропускаешь слишком много занятий.

Бертелис вздохнул.

— Я бы больше старался посещать его занятия, если бы старик сделал их более интересными.

— «Старик», — фыркнул Лютьер. — Следи за языком. Гюнтер немногим старше, чем я.

— Все равно Калару от этих занятий больше пользы, чем мне, — сказал Бертелис. — У него ум как губка. Он учится быстрее, чем я, и, правда, куда больше старается.

— Мне приходится стараться. Я не столь талантлив, как ты, — скромно сказал Калар.

— Чепуха. Ты лучше фехтуешь, хотя в седле с копьем лучше все-таки я, — улыбнулся Бертелис.

— А о рыцаре и судят по тому, каков он в седле, — заметил Лютьер.

* * *

Этой ночью, когда в замке все уснули, Калар видел сны. Он быстро заснул, потому что очень устал. Почти весь день он провел в седле, отрабатывая технику боя копьем под бдительным надзором Гюнтера. Снова и снова Калар пришпоривал Гренголэ, пуская коня в галоп, и поражал копьем учебную мишень, готовясь к удару, когда наконечник копья вонзался в цель. Только хорошо отработанные удары могли повалить на землю тяжелую деревянную мишень, после чего слуги поднимали ее и готовили для следующего удара.

Час за часом Калар атаковал тяжелую мишень, пока его плечо и рука не покрылись синяками от копья. Снова и снова слышал он во сне слова своего отца: «А о рыцаре и судят по тому, каков он в седле».

В своем сне Калар снова был в седле, верхом на своем боевом коне, и снова атаковал учебную мишень. Он поражал мишень копьем, но она была несокрушима, словно камень, и его руку сотрясло от удара, когда копье раскололось. Калар повернул коня, в его руке появилось другое копье, и он атаковал снова. Когда он скакал к деревянной мишени, то увидел, что мишень внезапно превратилась в гигантскую темную фигуру с огромными рогами, растущими из призрачной головы.

Калар нанес могучий удар, но снова это было все равно что бить по камню, и его копье сломалось и раскололось. Чудовищное темное существо повернулось к нему, и, в отчаянии бросив сломанное копье на землю, Калар схватился за меч. Но едва его руки сомкнулись на эфесе меча, как клинок превратился в шипящую змею, которая бросилась к его лицу, оскалив ядовитые клыки в огромной пасти.

Почувствовав, как зубы змеи вонзились в его щеку, Калар вскрикнул и отдернул голову. В то же мгновение змея исчезла, и в его руке остался только меч.

Он снова оказался в каком-то другом месте… Из густого тумана, окружавшего его, вышел ребенок.

— Кто здесь? — воскликнул Калар, его голос был словно заглушен туманом.

Разглядев лицо ребенка, он потрясенно ахнул. Он не видел во сне свою сестру уже много лет, хотя часто думал о ней. Она была такой же темноволосой, и в детстве они были неразлучны. И сейчас она появилась перед ним маленькой девочкой, такой, какой он запомнил ее в последний раз, перед тем, как ее забрали.

Его сестра-близнец посмотрела на него глубоким проникновенным взглядом, словно говорившим о тайнах и загадках. Она была печальна, и Калар хотел подойти и утешить ее, но она отвернулась.

Она начала таять, и Калар увидел, что она стала прозрачной, словно призрак. Он закричал, но в то же мгновение она исчезла, поглощенная туманом. Калар попытался последовать за ней, пришпорив Гренголэ и слепо ринувшись в туман. Путь ему преградили ветви и сучья деревьев, вцеплявшиеся в него, царапавшие его лицо, и Калар стал неистово прорубать дорогу мечом.

Он услышал рев, утробный рокочущий звериный рык, наполнивший его уши, и от мощи его закружилась голова. Вдруг что-то с силой ударило его в грудь и выбило из седла. Калар ударился о землю… и мгновенно проснулся, сердце его бешено колотилось, простыни были мокрыми от пота.

* * *

Калар, стиснув зубы, атаковал, его клинок молниеносно метнулся к голове оппонента. Удар был отражен с легкостью, как Калар и ожидал, и второй удар он нацелил ниже, в корпус. И снова его клинок был отбит, ответный удар он едва успел принять на щит. Когда Калар увидел возможность для удара, его выпад был быстрым и мощным, заставив учителя фехтования отступить.

— Хорошо, — сказал Гюнтер, вкладывая меч в ножны. Хотя рыцарь был уже немолод, но в искусстве боя мечом и копьем ему не было равных во всем Гарамоне — на самом деле, и во всей восточной Бастони.

Учитель фехтования был облачен в простую и практичную старомодного вида броню. Она выглядела помятой и потускневшей от старости, хотя о ней тщательно заботились, и она была такой же прочной, как всегда. Но Калару она казалась старинной, некоей реликвией из давнего прошлого. Мода в Бретонии быстро менялась, и Калар и его брат носили сверкающую гофрированную броню по последней моде.

— Теперь ты, — сказал Гюнтер, кивнув Бертелису, сидевшему на скамье.

Бертелис лениво поднялся на ноги и со скучающим лицом вынул меч из ножен.

Светловолосый юноша расправил плечи и подошел к учителю фехтования, ожидавшему его. Калар отошел в сторону и стал наблюдать.

Тренировка проводилась на одной из террас на северном фасе крепости, окруженной низкорослым кустарником. Тусклые лучи солнца освещали их.

Прошлым утром Калар говорил правду. Бертелис был более талантливым бойцом, и в большинстве состязаний и учебных боев превосходил брата. Он был выше, быстрее, и обладал такой гибкостью движений, которой Калар так и не смог добиться.

Гюнтер и Бертелис подняли клинки к небу в честь Владычицы, богини-покровительницы Бретонии. После этого каждый рыцарь поднес меч к лицу и поцеловал клинок. Потом одним быстрым движением они рассекли воздух перед собой, завершив свой салют, и встали в положение изготовки к бою.

Калар с восхищением наблюдал, как его брат начал обмениваться ударами с Гюнтером, каждое движение Бертелиса было уверенным, хладнокровным и сбалансированным. Если бы Бертелис действительно больше старался, то, в чем Калар не имел ни малейшего сомнения, его младший брат стал бы одним из лучших мечников Бастони. Калар и сам хорошо владел клинком — лучше, чем Бертелис, но ему приходилось стараться изо всех сил, и казалось обидным и злило то, что его брат достигает таких результатов, прикладывая так мало усилий.

Тем не менее, наблюдая, как Бертелис ведет учебный бой с Гюнтером, Калар видел, что его брату еще есть куда расти по части мастерства. Бертелис слишком полагался на свои физические данные и врожденный талант, и, хотя одно это делало его превосходным бойцом, он мог проиграть более способному противнику, и несомненно проиграл бы рыцарю не менее одаренному, но более обученному.

Бертелис нанес два мощных быстрых удара слева и справа, но Гюнтер отразил их без видимых усилий. Становясь все более раздраженным, Бертелис начал атаковал с большей злостью, вкладывая в свои удары больше силы, чем необходимо. Он сделал ложный выпад сверху и молниеносно ударил снизу, но его удар был искусно отражен, и клинок учителя фехтования оказался у самого горла Бертелиса.

Светловолосый рыцарь раздраженно бросил меч.

— Никак с этим не получается, — вздохнул он. — То ли дело конный бой с копьем. Похоже, к нему у меня больше способностей.

— Нет, — спокойно возразил Гюнтер. — Ты не менее одарен и как мечник.

Сколько часов ты провел, отрабатывая бой копьем, на прошлой неделе?

Бертелис пожал плечами.

— Ну, хотя бы приблизительно?

— Наверное, часа два в день, не меньше.

— А с мечом?

— Ты и сам знаешь, — сказал Бертелис.

— Знаю, — кивнул Гюнтер. — Один час, не больше, за всю неделю.

— Место рыцаря в седле! Зачем мне упражняться в бою пешком, как какой-нибудь крестьянин? Я не собираюсь месить грязь, подобно пехотинцам-простолюдинам.

— Рыцарь не всегда может выбирать, в каких условиях сражаться. Что если под тобой убьют коня?

Бертелис закатил глаза.

— Прикажу подать мне нового коня! — сразу же ответил он. Калар, услышав его, ухмыльнулся.

— А если бой будет в топком болотистом месте, и твой сеньор прикажет сражаться пешком?

— Мой сеньор будет чертовски глуп, если выберет такое неподходящее поле боя! — выпалил Бертелис.

Гюнтер мрачно посмотрел на юношу холодными серыми глазами. Усы мастера фехтования раздраженно дернулись.

— Подними меч, — приказал он ледяным тоном.

— Я на сегодня закончил тренировку, — упрямо сказал Бертелис.

— Ты закончишь, когда я скажу, — прорычал седой ветеран.

— Я не слуга какой-нибудь, чтобы мне приказывали, — высокомерно заявил Бертелис.

— В том, что касается обучения, я твой лорд и повелитель, — сказал Гюнтер. — Ты можешь быть сыном моего сеньора, но здесь ты всего лишь глупый непослушный мальчишка. Подними меч.

— Я не позволю говорить со мной таким образом! — запальчиво воскликнул Бертелис, схватив с земли клинок.

— Ну и что ты будешь делать? — спросил мастер фехтования.

Калар увидел, что лицо Бертелиса потемнело.

Зарычав, Бертелис бросился в атаку, его клинок двигался так быстро, что казался размытым пятном в воздухе. Зазвенели удары стали о сталь, оба фехтовальщика закружились, их клинки вспыхивали словно молнии. Они наносили удары и парировали, и гнев Бертелиса усиливал каждый его удар. Он явно был сильнее, чем уже немолодой мастер фехтования, и каждый из его ударов был наполнен яростью, заставляя старшего рыцаря отступать.

Бертелис слишком увлекся, нанося один из своих ударов, слишком хотел победить учителя фехтования — и потерял равновесие. Гюнтер мгновенно шагнул ближе и нанес удар щитом ему в корпус. Молодой рыцарь пошатнулся и, не удержав равновесие, с грохотом упал на землю.

Гюнтер вложил меч в ножны и с улыбкой протянул руку Бертелису. С мрачным видом Бертелис взял его руку и с помощью Гюнтера встал на ноги.

— Почему я победил? — спросил мастер фехтования.

— У тебя опыта больше, — ответил Бертелис.

— Да, но победил я не поэтому.

— Ты разозлил его, — сказал Калар.

Гюнтер кивнул.

— Именно так. Я специально злил тебя, чтобы объяснить этот урок.

— Я не понимаю, — сказал Бертелис.

— Он тебя разозлил, — пояснил Калар. — Гнев придал тебе силы, но он же сделал твои удары более беспорядочными, хуже управляемыми.

— Рыцарь всегда должен держать под контролем свои действия, — сказал мастер фехтования. — Когда гнев под контролем, от него может быть польза. Он добавляет силы ударам, как правильно заметил Калар, но только если этот гнев управляем, он не будет мешать тебе сосредоточиться на бое.

Бертелис сердито посмотрел на него, все еще злясь. Гюнтер улыбнулся и хлопнул молодого рыцаря по плечу.

— Это нелегко, — сказал он. — Умение приходит с годами и с опытом.

Когда-то я тоже был молодым, порывистым и скорым на гнев.

Бертелис шаловливо улыбнулся, его дурное настроение быстро проходило.

— Мне трудно представить, что ты когда-то был молодым, — сказал он.

Гюнтер фыркнул.

— Теперь ты пытаешься меня разозлить. Не выйдет.

— Ты что, никогда не злишься, Гюнтер?

— Конечно, злюсь, но держу свою злость под контролем, и не позволяю ей управлять мной. Ладно, на сегодня занятия окончены. Теперь проваливайте, оба.

Внезапно раздался рев трубящих рогов. Калар с Бертелисом переглянулись и бросились бежать с тренировочной площадки, громыхая доспехами.

Гюнтер, глядя на них, засмеялся. Они уже были почти взрослыми, но все еще казались теми же мальчишками, которых он полюбил как своих детей, мальчишками, носившимися по всему замку, пугая слуг и всячески нарушая заведенный порядок.

Улыбка на лице Гюнтера потускнела.

Им недолго оставаться такими же беззаботными, и вскоре им предстоят куда более жестокие уроки, чем те, к которым мог подготовить их он.

* * *

Калар и Бертелис ворвались в зал для аудиенций, с грохотом распахнув двери. Фолькар, суровый гофмейстер, управляющий замковым хозяйством, посмотрел на них с мрачным упреком, и они, мгновенно остановившись, с надлежащим достоинством подошли к нему и стали ожидать выхода лорда-кастеляна.

Калар изнывал от нетерпения. Огромные двойные двери, служившие главным входом в зал для аудиенций, были заперты. Вход охраняли двое ратников, стоявшие неподвижно, скрестив перед массивными дверьми свои длинные алебарды. Эти двери не откроются, пока лорд Гарамон не воссядет на свой резной высокий трон из темного дерева.

Этот трон всегда восхищал Калара, и ребенком он иногда пробирался в зал, чтобы посидеть на нем, болтая ногами. Трон был прекрасным древним изделием, на его высокой спинке были вырезаны сцены, в миниатюрах изображавшие двенадцать великих подвигов Жиля Объединителя, создателя королевства Бретония. Для Калара являлось источником гордости, что сам Жиль был уроженцем Бастони, как и его, Калара, род, хотя его мачеха леди Кэлисс была ближе к линии прямых наследников Жиля, чем мать Калара. Глядя на пустой трон, Калар ощутил глубокую грусть, задумавшись, что скоро, может быть, ему предстоит воссесть на него, приняв титул лорда Гарамона. Он понимал, что еще не готов принять такое бремя ответственности, и шепотом вознес молитву Владычице за здоровье своего отца.

Придворные, советники и рыцари постепенно собирались в зале, подходя через боковые двери. Гофмейстер рассылал слуг, спешивших во все стороны, и зал наполнялся шепотом переговаривавшихся придворных.

— Как думаешь, что это может быть? — прошептал Бертелис. Калар только пожал плечами. — Пожалуйста, пусть это будет посланник короля с вестью о новой войне!

В зале все замолкли, когда открылась черно-золотая дверь в задней стене, и оттуда вышел толстый бородатый человек в красно-желтой ливрее лорда Лютьера.

Трубный рев рогов оглушительно разнесся по залу, заставив голубей, гнездившихся на верхних балках, в испуге взлететь.

— Лорд и леди Гарамон! — объявил толстый глашатай.

Собравшиеся рыцари и дворяне все опустились на одно колено, склонив головы, придворные дамы сделали глубокие реверансы.

Лорд Лютьер, великолепный в роскошном полукафтане и мантии, стоивших больше денег, чем крестьяне могли бы увидеть за всю жизнь, взошел на возвышение, держа под руку супругу. На груди полукафтана лорда сиял его вышитый герб, но наряд его жены был куда более пышным. Леди Кэлисс была облачена в бархатное платье ярко-багряного цвета, его длинный шлейф волочился по полу. Ее светлые волосы были скрыты под бархатным головным убором, на который она надела сверкающую серебряную диадему. Лютьер подвел супругу к ее креслу с роскошной обивкой, после чего сел на свой массивный трон. Он хорошо скрывал свою болезнь, хотя Калар видел, насколько похудел его отец.

Лорд Гарамон величественно кивнул гофмейстеру, и тот сделал знак ратникам у больших дверей.

Они отошли назад, убрав свои длинные церемониальные алебарды, и двери распахнулись.

Подбежав к дверям, покрасневший от напряжения толстый глашатай объявил:

— Сигибольд из Бордело, владетельный рыцарь и конюший герцога Альберика, правителя Бордело!

— Значит, не от короля, — прошептал Бертелис, за что удостоился сурового взгляда Фолькара.

Среди собравшихся послышалось перешептывание, когда в зал вошел рыцарь и направился к трону лорда Гарамона. Вошедший был облачен в полные доспехи, его плащ запачкан и изорван. Свой шлем рыцарь держал на левой руке, волосы его слиплись от пота. На полу зала за ним оставались грязные следы, что вызвало осуждающий ропот среди собравшихся дворян.

Подойдя к возвышению, на котором стоял трон, рыцарь опустился на одно колено и склонил голову.

— Герцог Бордело свидетельствует лорду Гарамону свое почтение, — произнес рыцарь.

Лютьер кивнул, принимая приветствие.

— Вы оказываете честь моему двору своим присутствием, сэр рыцарь.

Не желаете ли, чтобы вам подготовили комнату для отдыха? Вы явно проделали долгий путь, и, возможно, желаете отдохнуть, прежде чем сообщить о цели своего визита?

— К сожалению, нет, — ответил рыцарь с поклоном. — Время не позволяет мне принять ваше щедрое предложение.

— Нет? Ну что ж, тогда говорите, — велел Лютьер.

— Мой лорд, увы, я принес дурные вести. В юго-восточные земли Бордело вторгся враг. Герцог направил меня просить вашей помощи, чтобы отразить это вторжение.

Придворные изумленно ахнули и стали перешептываться. Глаза Калара загорелись, он переглянулся с братом. На губах Бертелиса появилась легкая улыбка. Лютьер поднял руку, призывая к тишине, сверкнули кольца на его пальцах, и шум в зале утих.

— Воистину дурные вести, — согласился Лютьер. — Что за враг посягнул на прекрасные земли герцога?

— Зеленокожие, — с горечью ответил рыцарь.

Это слово было встречено проклятиями и мрачным ропотом. Лютьер, подождав немного, снова поднял руку, призывая к тишине. Секунду кастелян размышлял, сурово нахмурившись.

Его глаза обратились к небу, словно в ожидании божественного озарения, устремив взор к высоким арочным окнам, застекленным цветными стеклами, откуда на него смотрели изображения его предков. Придворные выжидательно смотрели на своего сеньора.

Между жителями Бастони и Бордело не было особой приязни, но во времена войн они всегда выступали вместе против общего врага.

Наконец лорд Лютьер опустил взгляд и снова посмотрел на рыцаря, ожидающего его ответа.

— Вы уже обращались за помощью к другим рыцарям Бастони? — спросил он.

— Да, мой лорд. Я получил обещания помощи от более чем двух тысяч рыцарей вашей высокочтимой земли.

— И вы уже говорили с лордом Сангассом, его владения в дне пути к западу отсюда? — спросил кастелян, сверкнув глазами.

При упоминании этого имени Калар напрягся. Уже девять поколений Сангассы были смертельными соперниками владетелей Гарамона.

— Да, мой лорд, — ответил рыцарь, не замечая напряжения в зале. — Благородный сеньор Сангасс обещал помощь своих рыцарей. Их возглавит его сын Малорик, молодой граф Сангасс.

Калар нахмурился.

Кастелян с непроницаемым лицом некоторое время размышлял над этой информацией. Наконец он обратил взгляд в сторону Калара, и между ними словно установилась безмолвная связь.

— Бертелис, Калар, — сказал лорд Гарамон. — Подойдите.

Бертелис поднялся по ступеням возвышения, высоко подняв голову.

Калар последовал за ним, его сердце громко стучало. Они с Бертелисом встали по обе стороны от трона своего отца.

— Сэр Сигибольд, это мои сыновья и наследники. Они отправятся в Бордело, чтобы помочь рыцарям вашего герцога в борьбе с ненавистным врагом. Вместе с ними отправятся рыцари моей свиты.

Калар не мог сдержать радости, и почувствовал, как на его лице появляется широкая улыбка — как и на лице Бертелиса.

— Герцог Бордело будет почтен их присутствием, — ответил рыцарь. — И я уполномочен передать его благодарность за вашу щедрую помощь.

Лютьер поднялся с трона, и Калар с замиранием сердца увидел, как его отец пошатнулся. Но он не шагнул вперед, чтобы поддержать отца, зная, что сделать это означает подчеркнуть слабость лорда Гарамона перед его двором. Кастелян все же удержался и, выпрямившись, обратился к собравшимся дворянам:

— Да будет всем известно, что сыны и наследники лорда Гарамона отправятся в Бордело завтра утром. Сегодня же ночью лорд Гарамон устраивает пир, желая им победы и славы на поле боя.

Собравшиеся приветствовали эти слова одобрительными возгласами и аплодисментами.

— Сэр Сигибольд, не окажете ли вы нам честь, присутствуя на пиру сегодня вечером? — спросил Лютьер.

— К сожалению, не могу, мой лорд, — ответил рыцарь. — Я должен ехать дальше и собрать больше рыцарей для помощи герцогу.

Лютьер кивнул.

— Дамы и господа, — объявил он. — Мы готовимся к войне.

 

ГЛАВА 3

— Выпьем за моих сыновей! Пусть Владычица направит их копья, и пусть они вернутся ко мне с победой и славой!

Пирующие одобрительно зашумели, и Калар с Бертелисом со звоном сдвинули полные кубки. Каждый из братьев выпил по большому глотку вина. Их щеки уже и так были красны от выпитого, а животы полны еды.

Остатки пира простирались перед собравшимися дворянами на широких столах в пиршественном зале. Кости бросали прямо на покрытый соломой пол, где за них грызлись охотничьи собаки Лютьера и — когда никто не видел — слуги-крестьяне. Скелеты целиком зажаренных кабанов и оленей лежали на огромных блюдах, очищенные от мяса. Кости куропаток и зайцев валялись на свинцовых и серебряных тарелках, плавая в лужах густого соуса из грибов и сыра. Изысканные тарелки, на которых подавали жареных больших хищных рыб, выловленных в реке Грисмери к северу отсюда, были отброшены в сторону. От рыб оставались только блестящие белые кости и огромные челюсти в остатках белого винного соуса.

Вино лилось рекой, ибо лорд кастелян открыл свои погреба, желая проводить сыновей на войну с подобающей помпой. Собравшиеся дворяне наслаждались лучшими винами Бордело и Аквитании, расхваливая их достоинства, вращая вина в кубках и принюхиваясь к их аромату. Калар и его брат пока не слишком много знали о достоинствах вина, и глотали дорогие столетние вина словно воду.

Бертелис широко ухмылялся, чувствуя себя счастливым, очень сытым и уже основательно пьяным. Он поглядел на своего отца, который, улыбаясь, с гордостью смотрел на него. Бертелис улыбнулся в ответ и поднял кубок. За спиной лорда Лютьера стоял гофмейстер Фолькар, похожий на хищную птицу. Его худые плечи были слегка сгорблены, на угрюмом костлявом лице резко выделялся крючковатый нос. Словно почувствовав взгляд Бертелиса, гофмейстер повернул свои холодные темные глаза к младшему сыну лорда. Даже спустя все эти годы взгляд гофмейстера заставлял Бертелиса чувствовать себя нашкодившим мальчишкой, и молодой рыцарь быстро отвернулся.

Его взгляд обратился к матери, которая была погружена в беседу с Танбурком, высоким рыжеволосым рыцарем, одним из ее фаворитов.

Увидев, как леди Кэлисс нежно прикоснулась к руке Танбурка, Бертелис нахмурился, но быстро отвлекся от этого, когда по знаку гофмейстера в зал вошла целая армия слуг. Бертелис вежливо подвинулся, когда симпатичная служанка подошла, чтобы забрать его тарелку и склонилась над столом, демонстрируя при этом глубокий вырез своего платья.

— Сэр Бертелис, у вас сейчас слюна потечет, — поддразнил его кто-то, и, обернувшись, Бертелис увидел леди Элизабет Карлемон. Красивая молодая дворянка с очаровательным блеском в глазах сидела рядом с Каларом, который любил ее до обожания. Она была одета в великолепное платье из темно-пурпурного бархата, а на бледные плечи накинула сверкающую прозрачную шаль. Большая подвеска в форме звезды, висевшая на ее шее у самого декольте, приковывала взгляды. Калар просто сиял, сидя рядом с ней, несомненно, по крайней мере, частично, из-за этого декольте. «Она хорошая пара», подумал Бертелис. Он был уверен, что однажды они вступят в брак — об их любви было уже всем известно. Его брат был удивительно верен своей возлюбленной и даже отказывался развлекаться со служанками, заявляя, что Элизабет для него единственная.

Несомненно, она была прекрасной женщиной, но иногда Бертелис просто не понимал своего брата.

— Боюсь, вы правы, миледи, — ответил он, демонстративно вытирая подбородок. — Мои моральные устои не столь высоки, как у моего брата, меня легко соблазнить милым личиком и пышным бюстом. Не то что наш благородный Калар, он настоящий образец высокой нравственности.

— Надеюсь, что это так, — сказала Элизабет, обратив свои чарующие темные глаза к Калару и игриво улыбнувшись ему. Калар покраснел, отчего Элизабет и Бертелис рассмеялись.

— Брат, — обратился к нему Бертелис, жестом веля слуге налить еще вина. — Выпьем!

Оба брата подняли полные кубки.

— За славу и честь! — произнес Бертелис.

— За славу и честь! — поддержал тост Калар, и они снова чокнулись кубками.

— И за победы в постели и на поле боя! — добавил Бертелис, когда Калар начал пить. Старший брат, не удержавшись от смеха, фыркнул и поперхнулся, облившись красным вином.

Элизабет разразилась смехом, совершенно не подобающим леди.

Жена одного из рыцарей Лютьера с суровым выражением лица шикнула на нее, заметив, что лорд кастелян поднял кубок. Калар поднял руку, чтобы закрыть рот Элизабет, ибо казалось, что ее сейчас снова охватит приступ неудержимого смеха.

— За Бертелиса, — провозгласил тост кастелян. — Я убежден, что однажды он станет одним из лучших рыцарей Бастони.

Тост был встречен аплодисментами, и мелодичный смех Элизабет заставил Бертелиса улыбнуться. Лицо Лютьера оставалось серьезным.

— Бертелис, — сказал он. — Ты лучший сын, какого только может пожелать рыцарь. Возвращайся живым.

Гости не поняли, тост это или уже нет, и все еще держали свои кубки в руках.

— Честь и слава! — воскликнул Бертелис, подняв кубок. Эти слова повторили все присутствующие и, выпив, гости вернулись к своим разговорам. Краем глаза Бертелис заметил, что Элизабет больше не смеется, и что лицо его брата помрачнело.

Не обратив на это особого внимания, Бертелис снова чокнулся кубками с братом, и они снова вместе выпили, возникшее напряжение исчезало. Для развлечения гостей в зал пришли шуты, высокие жонглеры и скачущие карлики. Бертелис громко смеялся, глядя на их кувыркания и гримасы.

Кастелян Лютьер, попрощавшись с гостями, направился обратно в свои спальные покои в сопровождении супруги. Когда на этом официальная часть пира закончилась, началась настоящая попойка.

* * *

Гофмейстер Фолькар стоял неподвижно в полумраке арочного проема, его глаза сверкали злобой. Он отступил еще глубже в темноту, увидев, как в коридор свернула фигура в плаще с капюшоном и слабо светившим фонарем в руке. Эта фигура бесшумно двигалась по холодному коридору, время от времени настороженно оглядываясь. В этот момент свет фонаря упал на лицо под капюшоном, и Фолькар узнал царственные черты лица леди Кэлисс.

Леди проскользнула в дверь напротив арки, где прятался гофмейстер, и тихо закрыла дверь за собой. Фолькар старался не обращать внимания на болевшие от холода суставы. Ему недолго оставалось ждать.

Менее чем две минуты спустя после того, как по коридору прошла леди Кэлисс, появилась вторая фигура, с самоуверенной смелостью шагая по коридору. Пришелец даже не пытался скрываться, и Фолькар почувствовал, как его гнев вскипает при виде такой наглости.

Танбурк улыбнулся, остановившись перед дверью, в которую прошла леди Кэлисс, и тихо постучал. Через секунду он осторожно открыл дверь и проскользнул внутрь.

Фолькар переступил с ноги на ногу, кипя от ярости.

Он был бесконечно предан лорду Гарамону, и ему невыносимо было видеть, какой позор здесь навлекается на его господина.

Фолькар знал замок лучше, чем кто-либо еще, и глаза и уши гофмейстера видели и слышали все, что происходило в этих стенах.

Он один знал все тайные коридоры, лазы и проходы, пронизывавшие крепость, даже те, о которых не знал сам лорд кастелян и его сыновья.

Пришлось ждать не больше пяти минут, прежде чем дверь снова открылась, и леди Кэлисс выскользнула в коридор, натянув на голову капюшон. По крайней мере, ей хватило стыда прятать лицо. Спустя несколько минут после того, как она ушла, дверь опять открылась, и вышел Танбурк. Его лицо было покрасневшим и выражало разочарование и нетерпение. «Это хорошо», подумал Фолькар.

Значит, негодяю не удалось удовлетворить свою похоть. Тем лучше.

— Танбурк, — произнес гофмейстер, появившись из темноты. Со злорадным удовольствием Фолькар увидел, как рыцарь побледнел.

— Владычица милостивая! — выдохнул Танбурк, его глаза расширились от страха. — Я думал, ты призрак!

— Леди Кэлисс велела передать тебе кое-что, — сказал гофмейстер голосом мрачным, словно из могилы.

Танбурк невольно бросил взгляд в коридор, по которому ушла леди Кэлисс.

— Да? — протянул он с притворным равнодушием.

— Она хочет, чтобы ты знал: ей будет очень приятно, если мальчишка не вернется в Гарамон из этого похода. Ты знаешь, о ком я говорю.

Танбурк выпучил глаза, поняв, о чем говорит гофмейстер.

— Что? Она никогда не…

— Леди будет весьма признательна тому, кто выполнит эту задачу, и охотно подарит ему желаемое. Нужно всего лишь сделать эту мелочь, — заявил Фолькар, пристально глядя на рыжеволосого рыцаря.

— Это не мелочь… — начал Танбурк, но Фолькар прервал его:

— Таковы условия леди, — сказал гофмейстер. Он видел вожделение в глазах Танбурка, и знал, что рыцарь у него на крючке.

— Подумай об этом, — добавил Фолькар, прежде чем уйти.

* * *

Калар проснулся и застонал. Стук в дверь его комнаты не прекращался, и Калар повернулся, пытаясь не обращать на шум внимания. Казалось, будто кто-то снова и снова колотит молотком по его голове, а ощущение во рту было такое, словно какая-то мерзкая тварь заползла туда и сдохла, пока он спал. В дверь продолжали стучать, не давая покоя.

— Я проснулся! — закричал Калар. — Проваливайте!

Он облегченно закрыл глаза, услышав, как кто-то, кто бы он ни был, удаляется. Но вскоре стук возобновился дальше в коридоре. Калар догадался, что теперь стучат в дверь Бертелиса.

Со стоном он повернулся и сел на постели. Опустив ноги на пол, он увидел, что так и не снял свои высокие кожаные сапоги. Вся остальная одежда, которую он носил прошлым вечером, тоже была на нем. Он не помнил, как лег спать, хотя смутно припоминал, что ему помогали подняться по ступенькам в восточном крыле замка, где находились его покои. Снова застонав, Калар, пошатываясь, встал на ноги и подошел к окну. Налив холодной воды из кувшина в каменную чашу, стоявшую там, он умылся и с жадностью напился.

Выглянув из окна и моргая от яркого света, он увидел, что солнце уже высоко в небе. Калар красочно выругался, в выражениях, более подобающих грубому простолюдину, чем сыну лорда-кастеляна.

Сорвав рубашку со своего мускулистого тела, он натянул чистую выстиранную тунику.

Поклявшись больше никогда не напиваться, он открыл дверь и вышел в коридор. Там он увидел взволнованного слугу, стучавшего в дверь комнаты Бертелиса. Тяжело вздохнув, Калар нетвердым шагом подошел к двери. Слуга пытался что-то сказать, но Калар раздраженно отмахнулся, словно тот был надоедливым насекомым.

Без церемоний Калар толкнул дверь Бертелиса. Дверь застряла, наткнувшись на что-то на полу, и Калар посмотрел вниз. Это было женское платье из простой ткани с минимумом украшений. Толкнув дверь сильнее, Калар вошел в комнату. Душный воздух в полумраке комнаты был наполнен запахом пота, вина и секса.

Бертелис лежал голый на постели, держа в своих объятиях молодую женщину. Когда дверь открылась, женщина поспешно натянула на себя простыни, ее глаза были полны страха, как у кролика, застигнутого хищником.

— Вставай, — сказал Калар. — Уже поздно.

Бертелис моргнул, открыв и закрыв рот, словно туда попала какая-то гадость, и откинул голову на подушку, набитую гусиным пухом.

— Вставай, — повторил Калар более настойчиво. Бертелис вздохнул, встал и потянулся, и не думая прикрывать наготу.

— Убирайся, — сказал он девушке. Она непонимающе посмотрела на него, и он повторил: — Проваливай, говорю.

Девушка, завернувшись в простыню, собрала свою одежду, разбросанную по всей комнате, стараясь не встречаться взглядом с Каларом. Она выскользнула из комнаты и убежала по коридору.

— Кто это? — спросил Калар.

— Кто? — не понял Бертелис, делая большой глоток из кувшина с водой.

— Эта девушка?

— А… не знаю. Просто… — Бертелис махнул рукой. — Просто какая-то девчонка.

Калар фыркнул и покачал головой, сразу же пожалев об этом, когда перед глазами все поплыло.

— Ну и ночка была, — сказал Бертелис, быстро одеваясь.

— А я ничего и не помню, — ответил Калар.

Бертелис фыркнул.

— После речей, ужина и танцев, после того, как отец ушел, ты в основном хвастался, что изрубишь не меньше сотни орков, и пускал слюни на декольте леди Элизабет Карлемон.

Калар охнул и хлопнул себя по лбу. Воспоминания начали постепенно возвращаться к нему.

— О, Владычица… пожалуйста, скажи мне, что я не сделал ничего такого, от чего мне было бы стыдно перед ней.

— Ну, последнее, что я видел — как она и эта служанка Аннабель помогали тебе подняться в твою комнату. А что было потом, я не знаю, — Бертелис лукаво улыбнулся. Окунув голову в чашу с водой, он встряхнул волосами, рассыпая брызги по комнате. Его золотистые волосы, намокнув, казались темнее, и длинными прядями свисали на спину.

— Пойдем, нам лучше поспешить, — жизнерадостно сказал Бертелис, выходя в коридор. Калар был готов задушить брата. Почему-то Бертелису всегда удавалось избегать последствий чрезмерного употребления вина — возможно, поэтому он злоупотреблял вином так часто.

В солнечном свете, лившемся сквозь арочные окна, Бертелис посмотрел на брата с каким-то жалостливым выражением.

— Ты выглядишь вдвое хуже того, насколько я себя чувствую, — сказал он, Калар в ответ на это только снова вздохнул. — Пошли скорее надевать доспехи, отец с нас шкуру спустит, если мы заставим его ждать.

* * *

Рыцари Бастони верхом на своих боевых конях выстроились на поле перед величественными стенами замка Гарамон, их идеально начищенные доспехи сверкали, разноцветные знамена развевались на прохладном ветру. Каждый с гордостью демонстрировал свои геральдические цвета и герб, каждый держал шлем на сгибе левой руки, подняв копье вертикально вверх, а щит забросив за спину. Число рыцарей было выбрано так, чтобы их было больше, чем рыцарей лорда Сангасса, отправленных в помощь герцогу, и для защиты замка Гарамон оставалась лишь горстка рыцарей.

Позади рыцарей стояли сотни пеших ратников с большими щитами, одетых в красно-желтые табарды цветов лорда-кастеляна, и сжимавших алебарды в грязных кулаках. Рядом с ратниками стоял еще один отряд крестьян — лучники, тоже набранные на службу из простонародья, каждый из них был вооружен большим тисовым луком.

Полностью облаченные в доспехи, в длинных плащах геральдических цветов, сыновья Лютьера преклонили колени перед своим отцом и сеньором. Калар, все еще чувствуя тонкий аромат духов Элизабет, глубоко вздохнул. Несколько минут назад он очень нежно попрощался с ней, и был ошеломлен тем чувством любви, которое нахлынуло на него, когда он увидел слезы в ее печальных глазах.

— Я вернусь со славой, и тогда мы поженимся, — он понял, что говорил, даже не задумавшись, и его лицо покраснело. — Если, конечно, ты согласна, — добавил он.

Несмотря на слезы, Элизабет рассмеялась, ее бледные щеки расцветились нежно-розовым цветом. Сняв фиолетовый шелковый шарф, повязанный вокруг ее головы, она обвязала его вокруг стального наруча, защищавшего левую руку Калара. Калар молчал, наслаждаясь ощущением ее близости и ароматом ее духов.

— Береги себя, Калар, — сказала она.

Влюбленные обнялись. Потом — слишком скоро — Элизабет отстранилась. Отвернувшись, чтобы скрыть слезы, она бросилась в объятия своего отца, который стоял, широко улыбаясь Калару.

Калар смотрел, как она уходит, чувствуя себя удивительно счастливым, и в то же время ощущая мучительную грусть. Усилием воли он заставил свой разум вернуться к реальности.

Его сердце стучало от едва сдерживаемого радостного волнения, когда он преклонил колено перед своим отцом, хотя Калар чувствовал и некую смутную тревогу. С одной стороны, наконец-то ему представился шанс проявить себя на поле боя, и Калар был полностью уверен в своем воинском мастерстве — как уверен и в том, что его брат был не худшим бойцом. Но он не мог отрицать, что здоровье его отца ухудшалось с каждым днем, несмотря на то, что лорд Лютьер старался держаться перед своими придворными и вассалами. Калар знал, что даже просто стоять здесь в полных доспехах, провожая своих рыцарей, стоит его отцу много сил, и остаток дня лорд Лютьер проведет в постели, совершенно обессиленный. Мысленно Калар вознес молитву Владычице, надеясь по возвращении лицезреть отца живым, но его не покидало мучительное чувство, что они больше не увидятся.

Он отбросил эти мрачные мысли, склонив голову, чтобы принять благословение отца.

— Владычица, да сохранит твоя мудрость и забота этих благородных рыцарей. Даруй им силу и храбрость, дабы вернулись они с победой.

Осияй их твоим божественным светом, и, во имя твое, да очистят они земли Бордело от оскверняющего их зла, и да принесут славу Гарамону и Бастони. Владычица, благослови их, дабы они восславили имя твое с доблестью и достоинством. Честь — это всё. Отвага — это всё.

Двое коленопреклоненных рыцарей тихо повторили последние слова.

— Встаньте, сыны мои, — произнес Лютьер, и оба молодых рыцаря поднялись в полный рост, глядя на своего отца и лорда. Леди Кэлисс в вихре развевающихся шелков и аромата духов бросилась еще раз обнять своего сына. Калар смущенно остался стоять перед отцом.

Выражение лица лорда Лютьера было отстраненным.

— Ты будешь гордиться мной, — негромко сказал Калар.

— Твоя мать была из Бордело… — тихо произнес кастелян, словно не заметив слов сына.

Глаза Калара расширились от изумления. За долгие годы, прошедшие после смерти его матери, отец упоминал о ней, может быть, раза два, не больше. Словно осознав, что он говорил вслух, кастелян нахмурился, на его лице появилось обычное холодное выражение.

— Береги брата, — холодно сказал Лютьер.

Калар промолчал, склонив голову.

Лютьер обнял Бертелиса, а Калар вежливо поклонился мачехе, хотя леди Кэлисс, как всегда, проигнорировала его, отвернувшись и разговаривая со служанкой.

Оба молодых рыцаря, не скрывая радости, сели на своих могучих коней. Оруженосцы подали им копья и щиты. Калар чувствовал, как его охватывает радостное волнение в предвкушении войны. Они встали в ряды рыцарей, остановив коней рядом с суровым мастером фехтования Гюнтером, который собирался сопровождать братьев в их первом бою.

— Как ты себя чувствуешь? — тихо спросил Бертелис, покосившись в сторону брата.

— Как будто лошадь бьет меня копытом по голове, — ответил Калар, стойко продолжая улыбаться.

Бертелис понимающе усмехнулся.

Гофмейстер вынес на подушке древний меч лорда-кастеляна, и Лютьер дрожащими руками поднял оружие. Этот меч передавался по наследству каждому из правителей Гарамона и являлся бесценной фамильной реликвией — говорили, что его благословила поцелуем сама Владычица. Его ножны были инкрустированы золотыми спиральными узорами, а рукоять, сияющая голубой сталью, выполнена в виде геральдической лилии, символа Владычицы. Лорд-кастелян вынул меч из ножен, лязг извлекаемого клинка зазвенел над собравшимися рыцарями.

Высоко подняв сияющий словно волшебным светом меч, Лютьер на мгновение будто стал прежним могучим рыцарем, которым был когда-то, бесстрашным, полным силы и отваги.

— К победе! — воскликнул он, его голос был громким и сильным, как прежде.

Собравшиеся ответили ликующими возгласами. Воинство Гарамона высоко воздело копья в салюте своему лорду. Калар заметил взгляд Элизабет, ее глаза, полные слез, и поцеловал шелковый шарф, повязанный вокруг наручи. Она, заливаясь слезами, послала ему воздушный поцелуй. Потом взгляд Калара снова упал на отца, властного, холодного человека, которого он совсем не знал.

— Ты будешь гордиться мной, отец, — пообещал Калар. Повернув коня, он присоединился к колонне рыцарей, начавших свой поход на запад, к далекому морю и землям Бордело. Краснеющие от смущения дамы усыпали цветами путь рыцарей, великолепных в сияющих доспехах, крестьянские ребятишки и собаки бежали за ними. Вслед уезжающим рыцарям со стен замка Гарамон взревели трубы, и Калар, прежде чем пришпорить коня, бросил прощальный взгляд на замок, который был его домом эти два десятилетия. Бертелис радостно гикнул, и Калар рассмеялся, видя энтузиазм брата и чувствуя, как в груди растет восторг.

* * *

Клод, моргая, посмотрел на замок вдалеке и выезжающий оттуда отряд рыцарей, и почувствовал, как крыса, сидевшая на его грязной, покрытой бородавками шее, ерзает и дергается.

— Видишь их, красавица моя? — спросил он облезлую крысу. Та дернула носом, явно не слишком впечатленная.

Последние несколько дней Клод прятался в лесу, стараясь не попадаться никому на глаза. Издалека он видел безжизненные тела своих бывших товарищей, болтавшиеся на виселицах, поставленных вдоль дороги к замку — свидетельство правосудия бастонского лорда.

В животе Клода громко заурчало, и крестьянин с тоской подумал о жареной оленине, которой наслаждался четыре дня назад. Оленина была такой вкусной и нежной, что прямо таяла во рту. От одной только мысли о ней рот наполнился слюной, и Клод тыльной стороной руки вытер потекшую слюну с подбородка.

Он знал, что в лесу вокруг полно еды, но он не был охотником, и не обладал ни знаниями, ни средствами, чтобы поймать одного из тех прытких зайцев, которых он иногда замечал поблизости в сумерках и на рассвете. Днем он собрал под деревьями несколько грибов, молясь, чтобы они не оказались ядовитыми, но так и не набрался смелости съесть их.

Нет, искать пищу в лесу не для него. Он родился в семье пастухов, но мать выгнала его из дома за леность, и ему пришлось добывать пропитание воровством на окраинах деревень и городков, воруя все что получится, и когда получится. За эти годы он получил бессчетное число побоев от разозленных крестьян, но не жаловался. Лучше быть побитым, чем повешенным.

Его маленькие свиные глазки внимательно следили за уходящим войском. Клод знал, что к армии в походе пристанет множество прихлебателей, и там будет много еды для рыцарей и их ратников-крестьян. В животе снова заурчало, и Клод принял решение.

— Скоро у нас будет много еды, моя прелесть, — сказал он крысе, и, хромая, заковылял за уходящим войском.

 

ГЛАВА 4

Душевный подъем Калара в предвкушении славного боя вскоре сменился отупляющей скукой, вызванной монотонностью похода.

Калар знал, что не стоило ожидать чего-то иного, потому что Бордело находилось в сотнях миль к западу, но это никак не улучшало его скверное настроение.

Первый день похода действительно казался началом некоего великолепного приключения, и, как только похмелье прошло, Калар ощутил подъем духа. Солнце сияло, на руке Калара был повязан шарф, подаренный его возлюбленной, рядом был брат, и они ехали на войну в славной компании закаленных в боях рыцарей.

Земли Бретонии были небезопасны, ибо, несмотря на непреклонное усердие, с которым рыцари защищали свои владения, было хорошо известно, что в огромных лесах и высоких горах королевства обитают самые разнообразные чудовища. На путешественников охотились разбойники, и, хотя отсюда было далеко до проклятых земель Музильона, простолюдины по ночам запирали двери в страхе перед ужасами ночи. Но рыцари Гарамона не боялись. Лишь немногие враги могли быть настолько сильны, чтобы угрожать такому отряду.

Первая ночь в походе была прекрасной, рыцари ели, пили и веселились, рассказывая истории о своих подвигах в боях. Калар и Бертелис внимательно слушали, стараясь не упустить каждое слово ветеранов. Это была действительно славная ночь, не по сезону теплая и ясная, хотя осень была уже не ранняя, и братья, испытывая восхищение от того, что впервые оказались в военном лагере во время похода, были полны мечты о героизме и славе.

Даже на следующий день, когда небо покрылось тучами, и подул сильный холодный ветер, Калар все еще не терял душевного подъема. Только после полудня, когда начался дождь, хорошее настроение начало испаряться. Казалось в некотором роде правильным, что, когда войско вошло во владения Сангасса, погода испортилась. Рыцари Гарамона редко входили в эти земли с миром, и черные тучи в небе соответствовали мрачному настроению Калара.

Несколько поколений Гарамоны и Сангассы были злейшими врагами, и хотя прошло уже почти полвека с тех пор, как между этими двумя родами в последний раз лилась кровь, Калар чувствовал тревогу, проезжая их владения. Он знал, что его брат чувствует то же самое, как и все рыцари Гарамона, но проехать здесь было необходимо, ибо чтобы обойти владения Сангасса, потребовалось бы еще несколько сотен миль.

Отряд из Гарамона соединился с рыцарями и пехотинцами соседнего баронства Монкадас, двигавшимися к Бордело под сияющим белым знаменем, украшенным пылающим красным геральдическим мечом.

Барон Монкадас сам вел своих рыцарей. Это был коренастый широкоплечий воин с громовым голосом и огромной бородой. Калар раньше видел его несколько раз. Барон как-то даже собирался выдать свою некрасивую дочь замуж за одного из наследников Гарамона, и в прошлом году Калара несколько месяцев приводила в ужас мысль, что его отец примет это предложение. К счастью, этого так и не произошло, и дочь барона выдали за какого-то невезучего дворянина из северных провинций королевства.

По бретонскому обычаю рыцари Гарамона без возражений признали барона Монкадаса командующим в походе, так как он обладал самым высоким титулом из присутствующих дворян.

Барона Монкадаса сопровождал странный чужеземец, одетый по диковинной моде Империи, находившейся далеко за Серыми Горами, которые были границей между двумя великими государствами. Этот иностранец с высокими сапогами для верховой езды носил шелковые чулки, а странно раздутые рукава его кафтана были украшены причудливыми разрезами. Его тело защищала черная лакированная кираса, в центре которой красовалась золотая эмблема в виде кометы с двумя хвостами. Калар смутно помнил, что это эмблема вождя варваров Зигмара, основателя Империи, обожествленного потом своими последователями. Культ Зигмара был официальной религией Империи, и это казалось Калару непостижимым. Несомненно, Зигмар был великим воином, но не божеством, а лишь смертным человеком, и поклоняться ему как богу было просто глупо.

Голову имперца защищал черный лакированный шлем-салад, украшенный длинным красным пером. Ездил чужестранец на коне имперской породы, далеко не таком могучем и величественном, как чистокровные бретонские скакуны. Калару был любопытен этот странный человек и диковинная земля, откуда он явился, и когда барон представил имперца присутствующим рыцарям, Калар изумленно воззрился на него.

Имперский воин — ибо, несомненно, это был воин, несмотря на его причудливый и довольно-таки нелепый наряд — был еще молодым, возможно, лишь на пять лет старше Калара. Его щеки и подбородок были гладко выбриты, но на верхней губе его росли огромные усы, концы которых были натерты воском и тщательно закручены. С бретонской точки зрения это выглядело весьма комично, хотя имперец, очевидно, с большой серьезностью относился к своей внешности. Он был крайне аккуратен и педантичен, смахивая каждую пылинку, попавшую на одежду, и следя, чтобы каждый ремешок и каждая пряжка на его костюме были начищены до блеска и застегнуты правильно.

Его звали Дитер Вешлер, и Калару с первого раза не удалось произнести его имя правильно. Имперец поправил его, голос чужеземца показался Калару гортанным и отрывистым. Он говорил на бретонском языке лучше, чем ожидал Калар, хотя и со странным акцентом. Пожав чужеземцу руку, Калар убедился, что тот был силен.

Бертелис критически оглядел имперца и явно не был впечатлен.

Несомненно, Вешлер был богат, ибо его вычурные наряды были сшиты роскошно и из дорогих тканей, и он носил кольца и серьги из золота, но на взгляд бретонцев, он был больше похож на разбогатевшего низкородного торговца, чем на настоящего дворянина.

На его поясе висел меч, но другое его оружие заставило Бертелиса презрительно поморщиться. За плечом Дитер Вешлер носил длинноствольный мушкет, а за пояс его были заткнуты три пистолета.

В Бретонии оружие, убивающее на расстоянии, считалось оружием для трусов, и ни один рыцарь и не помыслил бы осквернить себя, используя в бою лук или арбалет — если только на охоте.

Использовать такое оружие на поле боя могли только простолюдины, ибо нет никакой славы в том, чтобы разить врага издалека. Оружием благородного воина были меч и копье, булава и моргенштерн. Лишь те, у кого не было рыцарской чести, доблести и самоуважения, могли сражаться таким оружием как лук.

Огнестрельное оружие было в Бретонии чем-то почти неслыханным, но Дитер с гордостью рассказал, что оно очень популярно в богатых провинциях Империи, явно не замечая, что рыцари слушают его без особого энтузиазма.

С изумлением Калар узнал, что Дитер является кровным родичем самого Императора, и таким образом, одним из знатнейших людей Империи. Калар заметил, что Бертелис тоже этим удивлен. Барон Монкадас сказал, что Дитер — его гость, и приехал в Бастонь, чтобы больше узнать о Бретонии и упрочить связи между двумя великими государствами. Сын барона, по его словам, сейчас был гостем в Империи, в далеком городе под названием Альтдорф, и был принят во дворце самого Императора.

— Не нравится он мне, — заявил Бертелис позже, когда братьев никто не слышал. — Должно быть, люди Империи слабы, если их дворяне одеваются как торговцы и носят оружие простолюдинов.

— Возможно, — уклончиво ответил Калар. — Хотя я бы побеседовал с ним еще, — добавил он, секунду помолчав.

Бертелис удивленно поднял бровь.

— Зачем?

Калар пожал плечами.

— Чтобы больше узнать о его стране, их обычаях, о том, как они живут.

Мне интересно.

Бертелис фыркнул, покачав головой.

* * *

Дождь стал лить еще сильнее, превращая дорогу в вязкое болото.

Вода затекала под доспехи Калара. Лошади с трудом брели по грязи сквозь ливень, пока наконец войску не было приказано остановиться.

Рыцари молча сидели на своих конях, пока крестьяне, увязая в грязи, ставили для них палатки и разжигали костры, чтобы приготовить пищу.

Сидя под холщовым тентом, Калар и Бертелис смотрели, как дождь льет с удвоенной силой. Вскоре в небесах послышались раскаты грома, и привязанные кони заржали в страхе. Перед молодыми рыцарями стоял стол с остатками их обеда. Калар задумчиво постукивал пальцами по кубку, глядя, как крестьяне суетятся под дождем, бегая по разным поручениям.

В небе ослепительно сверкнула молния, и спустя несколько секунд раздался удар грома, раскатившийся по окружавшему их мрачному пейзажу. Бертелис с унылым выражением лица смотрел на ливень.

Обглодав кость, он швырнул ее на улицу, в дождь, злясь, что пришлось задержаться по пути на войну.

Калар равнодушно смотрел, как двое крестьян кинулись по грязи к брошенной кости. Один из них был горбатый и заметно хромал, а второй был поменьше и похож на хорька.

— Ставлю золотую крону на мелкого, — сказал Бертелис.

— Ставка принята, — ответил Калар.

Горбатый был ближе, но на бегу он споткнулся и тяжело шлепнулся в грязь. Бертелис засмеялся и протянул руку за выигрышем, увидев, как меньший ростом крестьянин схватил кость.

— Подожди, — сказал Калар, наблюдая, как горбун поднялся с земли и бросился на соперника, свалив его в грязь. Бертелис расхохотался и криками стал подбадривать дерущихся крестьян, катавшихся по грязи.

Когда горбун залез на коротышку и начал лупить того кулаками по лицу, Бертелис разочарованно всплеснул руками. Наконец горбатый отошел от поверженного противника и подобрал кость.

— Эй, ты! — крикнул Бертелис, встав. Горбун застыл. — Да, ты! Иди сюда!

Горбун пугливо оглянулся, заталкивая кость в глубокий карман своей туники. Мгновение казалось, что сейчас крестьянин бросится бежать, но он явно трезво оценил свои шансы и поковылял к рыцарям.

Заметно хромая, горбун подошел к ним, натянув на лицо капюшон.

Позади его побитый соперник, шатаясь, поднялся на ноги и побрел прочь под дождем. Калар с изумлением увидел, что это была женщина, и покачал головой.

Горбун, опустив голову, остановился перед холщовым навесом, защищавшим рыцарей от дождя, — Да, мой лорд? — смиренно произнес крестьянин.

— Сними капюшон, — приказал Бертелис.

Весьма неохотно простолюдин исполнил приказ. Калар увидел, что крестьянин оказался уродливой скотиной с выпирающими челюстями и неровно расположенными глазами, и был весь заляпан грязью.

— Из-за тебя я потерял золотую крону, мужик, — угрожающе сказал Бертелис. Крестьянин со страхом поглядел на возвышавшегося над ним рыцаря, и снова опустил глаза.

— Простите, мой лорд, — промямлил он, явно не зная, о чем идет речь.

— Ну, и что ты будешь делать?

— Мм… — проблеял несчастный, нервно переступая с ноги на ногу. — Я… э…

Калар, прищурившись, посмотрел на крестьянина. Было в этом простолюдине что-то знакомое, но Калар не мог сказать, что именно.

— Я скажу тебе, что ты можешь сделать. Нам с братом нужно какое-нибудь развлечение, а ты по виду вполне сойдешь за шута. Пляши.

Крестьянин побледнел, беззвучно открывая и закрывая рот. Он бросил взгляд на Калара, который все еще пристально рассматривал его, и быстро отвернулся.

— Я… я не умею, мой лорд, — промямлил он.

— Ну, хотя бы попытайся. Спляши для нас.

— Да оставь ты его в покое, — проворчал Калар.

— Нет уж, брат, — ответил Бертелис. — Без танца я его не отпущу. Ну, давай же. Пляши!

Несчастный горбун начал скакать с ноги на ногу, и Бертелис взревел от хохота, захлопав в ладоши. Очевидно, ободренный произведенным эффектом, крестьянин стал скакать более энергично, и размахивать руками.

— То-то же! А говорил, что не умеешь! — сквозь хохот произнес Бертелис. Калар и сам не мог сдержать смеха. Жалкий крестьянин, глупо улыбаясь, закружился на месте, что было встречено новым взрывом смеха. Калар привык к тому, что его брат любил подвергать простолюдинов всяческим издевательствам при любой возможности, но нельзя было не признать, что зрелище этого жалкого существа, скачущего под дождем, было весьма забавным. Из кармана крестьянина высунулась черная мохнатая голова крысы, что вызвало у братьев новый приступ хохота.

Со слезящимися глазами, содрогаясь от смеха, Бертелис махнул рукой, приказывая невольному шуту остановиться. Взяв с блюда еще одну обглоданную кость, рыцарь протянул ее крестьянину. Тот радостно потянулся за ней, его маленькие свиные глазки оживились, но Бертелис отдернул кость, прежде чем крестьянин успел схватить ее своей грязной рукой. Рыцарь протянул кость снова, и снова отдернул, не позволив простолюдину схватить ее. Крестьянин глупо улыбался шутке Бертелиса, и, когда рыцарь в третий раз протянул и отдернул кость, тоже рассмеялся.

Наконец Бертелис отшвырнул кость в сторону. Горбун внимательно проследил, куда она улетела, но не бросился за ней сразу.

— Ладно, ступай, — сказал Бертелис.

— Спасибо, мой лорд, — ответил крестьянин, поворачиваясь, чтобы уйти. Глупая ухмылка на его лице сменилась гримасой злости и унижения. Хромая, он бросился за костью, махая руками и крича на других крестьян, тоже кинувшихся к ней.

Все еще смеясь, Бертелис посмотрел ему вслед.

— Ты не узнал этого мужика? — спросил Калар, все еще пытаясь вспомнить, не видел ли он раньше этого крестьянина.

— Кого, горбуна? Не знаю. Они все для меня одинаковы.

Калар фыркнул и выбросил эту мысль из головы.

— Далеко еще до Бордело? — спросил Бертелис.

— Гюнтер говорит, еще пять дней пути, — ответил Калар.

— Надо молиться Владычице, чтобы война не закончилась там до нашего прибытия.

При мысли об этом Калар ощутил тревогу.

* * *

Этой ночью, под шум дождя, стучавшего по палатке, Калар зажег четырнадцать свечей — по одной за каждое из герцогств Бретонии.

Осторожно он развернул деревянную трехстворчатую икону Владычицы, служившую его походной святыней. Коснувшись пальцами своего лба, губ и сердца, Калар благоговейно преклонил колени перед иконой.

На центральной иконе был изображен лик Владычицы, написанный масляными красками, а саму икону защищал толстый слой лака. Это была очень искусная работа, изображение Владычицы, держащей золотой священный Грааль словно светилось изнутри.

На левой иконе было точно выписанное изображение Жиля Объединителя, основателя королевства Бретония, облаченного в свой знаменитый плащ из драконьей кожи и смиренно преклонившего колени перед Владычицей. Жиль, едва выйдя из детского возраста, убил огромного свирепого дракона Смергуса, и сделал из его шкуры плащ. Эта почитаемая реликвия ныне хранилась в замке герцога Бастони, и каждый год тысячи рыцарей совершали паломничество, чтобы благоговейно предстать перед ней.

Правая икона изображала легендарного Зеленого Рыцаря, мистического защитника святынь Бретонии. Изображенный в виде волшебного духа невероятной силы и могущества, Зеленый Рыцарь был облачен в древние доспехи и окружен туманом и вьющимся плющом.

Калар обратил взгляд к центральной иконе — к Владычице Озера. Ее непостижимые глаза, которые неизвестный художник изобразил так выразительно, были полны материнской любви, но так же исполнены могущества и тайны, их взор зачаровывал. Калар с благоговейным вожделением воззрился на золотую Чашу в тонких руках Владычицы.

Удостоиться явления образа Владычицы и испить из Грааля было высшей целью каждого рыцаря Бретонии, и лишь самые решительные, незапятнанные и достойные рыцари могли надеяться достигнуть этой цели. Говорилось, что лишь воистину чистые сердцем могли выжить, испив из этой священной чаши, а любой, в ком оставалась хоть малейшая частица скверны, мгновенно погибал.

Калар мечтал о том дне, когда он сможет стать Рыцарем-в-Поиске, и направиться в путешествие в поисках Владычицы. Она являлась лишь тем рыцарям, которые закалили дух в долгих и далеких странствиях, сражались со всеми видами чудовищ и карали всякую несправедливость. Но этого великого события Калару предстояло ждать еще много лет, и он нетерпеливо вздохнул, мечтая заслужить в боях честь и славу, которые требовались, чтобы дать клятву Рыцаря-в-Поиске.

Выбросив эти тщеславные мысли из головы, он сосредоточил взгляд на лике Владычицы. Голову ее украшал венок из цветов и плюща, ее длинные прекрасные волосы лились подобно водопаду. Она была истинным воплощением благородной красоты и чистоты.

Тихим смиренным голосом Калар вознес молитву сначала за короля Луэна Леонкёра, Львиное Сердце, да будет его правление долгим и справедливым. После молодой рыцарь помолился о здоровье своего отца, и за свою потерянную сестру Анару, чтобы Владычица защитила ее, где бы она ни находилась. Он помолился за своего брата Бертелиса, чтобы тот заслужил честь и славу в будущих боях, и чтобы прожил долгую и достойную жизнь. И последнюю молитву Калар вознес за себя, хотя и испытывал чувство вины за свои эгоистичные помыслы.

— О Владычица Доблести, да будут милостью Твоей битвы в Бордело славными и достойными, и да восторжествует воинство Короля над злом, оскверняющим владения Твои. Дай мне силы, Владычица, и да будет моя вера в Тебя броней души моей. Позволь мне доказать мою честь и отвагу пред всеми на поле битвы и вернуться в Гарамон с победой. Владычица Прекрасного Острова, клянусь, что не буду знать покоя, пока не проявлю себя достойным в глазах Твоих… — и, глубоко вздохнув, Калар добавил, — и в глазах моего отца.

Проснувшись, Бертелис лежал во тьме, прислушиваясь к строгой, торжественной и печальной молитве своего брата.

Наконец четырнадцать свечей догорели, и палатка погрузилась во мрак.

 

ГЛАВА 5

Калар ехал во главе колонны рыцарей, двигавшейся по зеленым полям, радуясь солнцу, согревавшему его спину. Казалось, что все войско было охвачено той же тревогой, которая мучила Калара: что они прибудут в Бордело слишком поздно, чтобы внести значимый вклад в победу над зеленокожими, и рыцари спешили вперед с новыми силами. Они проснулись до рассвета, крестьяне быстро убрали палатки, и прежде чем первые лучи солнца показались над горизонтом, все войско уже снова было в пути.

Они скакали очень быстро, поглощая мили возделанных полей и держа в поле зрения Шалонский лес, бескрайние чащи которого начинались к югу отсюда. Рыцари проезжали мимо многочисленных крестьянских деревень и дюжины укрепленных поместий и замков.

Наконец равнины южной Бастони сменились пологими холмами Бордело.

Рыцари продолжили свою беспощадную скачку и после наступления темноты, оставив пеших ратников далеко позади, прежде чем, наконец, остановились для ночевки. Йомены спешно устанавливали разноцветные палатки для господ, рыцарские кони были почищены, накормлены и напоены. Только после полуночи, когда почти все рыцари закончили ужин и уже спали, к лагерю подошли пехотинцы-крестьяне. Ратники в изнеможении падали на землю, решив, что лучше ночевать под одними грязными одеялами, чем тратить силы на установку больших холщовых навесов, служивших им укрытием от непогоды.

Рыцари продолжали путь столь же быстро еще пять дней. Дожди прошли, но дни были пасмурные и серые. Жалкие измученные крестьяне, работавшие в полях, опираясь на свои мотыги и вытирая лбы, смотрели на проезжающих блистательных рыцарей. Некоторые из крестьян махали руками, но ни один рыцарь не обратил на них внимания. Только молчаливый имперский дворянин Дитер Вешлер удостоил кивком простолюдинов, с любопытством смотревших на него.

— Что это за растения здесь выращивают? — спросил Дитер, указывая на бесконечные ряды высоких растений, его голос был отрывистым и с сильным акцентом. Колья с обвивавшими их лозами были вбиты в землю идеально ровными рядами, с тонких ветвей лоз свисали густые гроздья плодов.

Калар рассмеялся, подумав, что имперский посланник пытается пошутить, но не может правильно перевести шутку. Однако, увидев абсолютно серьезное лицо Дитера, молодой рыцарь только покачал головой, удивляясь невежеству имперца. Похоже, что в некоторых областях Дитер Вешлер был действительно весьма ученым человеком, но в других проявлял потрясающее незнание.

— Эти земли известны во всем Старом Свете благодаря своим виноградникам, — пояснил Калар. — А эти растения перед вами — виноградные лозы.

— Ах вот как! — воскликнул Дитер, восхищенно подняв палец, словно открыл некую важную тайну. — Значит, вот где делается ваше вино!

— Да, здесь выращивается виноград, из которого делают вино, — сказал Калар, которого развеселило восхищение обычно сдержанного имперца. — А разве у вас в Империи нет виноградников?

— Да, есть кое-где, но не в Рейкланде.

Калар удивленно нахмурился.

— Так что же вы пьете?

— В основном пиво, крепкое, ароматное и бодрящее. Богатые пьют и вино, но оно доступно не всем.

— В Бретонии даже самый последний крестьянин пьет вино, — с гордостью сказал Калар. — А больше всего пьют в Бордело. Есть даже такое выражение, «как трезвый в Бордело».

Дитер нахмурился.

— Я не понимаю, — сказал он.

— Если что-то очень необычное или неожиданное, то говорят, что это такая же редкость, как трезвый человек в Бордело.

Дитер тихо повторил фразу, запоминая ее, словно это было нечто важное.

— Это шутка, — пояснил Калар. — В Бордело так много доступного и дешевого вина, что его жители в шутку считаются постоянно пьяными.

— Да, шутку я понял. Очень забавно, — ответил Дитер с предельной серьезностью.

Калар закатил глаза. Если в Империи у всех такое чувство юмора, то это воистину мрачное место.

Раздался крик тревоги, и Калар повернулся в направлении, в котором указывали несколько рыцарей, увидев вдалеке столбы черного дыма, поднимавшиеся в небо.

— Наверное, это просто крестьяне жгут мусор, — сказал рыцарь, хотя и без особой уверенности.

— К нам скачут всадники, — вдруг сказал Дитер. Его акцент звучал для бретонцев довольно забавно, и Бертелис, ехавший позади Калара, хихикнул.

— Это крестьяне-разведчики, — сказал Бертелис, передразнивая гортанный акцент Дитера. Калар улыбнулся, бросив косой взгляд на имперского дворянина. Лицо Дитера было бесстрастным. Если он и понял, что над ним подшучивают, то никак этого не проявил.

К колонне рыцарей подъехали четыре разведчика, державших в руках грубые копья. Они сидели на упряжных лошадях, больше подходящих для того, чтобы тащить повозку или соху. Позволение ездить верхом на коне было для крестьянина редкой честью и знаком высокого положения среди простолюдинов, хотя их упряжные лошади не выдерживали никакого сравнения с величественными боевыми конями, на которых ездили рыцари.

Гюнтер подъехал к Калару и обратился к предводителю грязных крестьян, остановивших своих коней рядом с колонной рыцарей:

— Какие новости, йомен?

Вожак разношерстной группы всадников, уродливый человек со страшным шрамом через все лицо, почтительно поклонился Гюнтеру.

Йомен был облачен в кожаный табард с приклепанными металлическими пластинами, к его шлему был привязан мертвый голубь, словно некое странное украшение. «Должно быть, его завтрак», с отвращением подумал Калар.

— Деревню впереди атакуют враги, милорд.

— Какие враги? Зеленокожие? — спросил Гюнтер.

— Да, милорд.

Калар и Бертелис восхищенно переглянулись.

— Далеко? — нетерпеливо спросил Калар.

— Недалеко, милорд, миль пять отсюда. Вон там, за тем холмом, — йомен указал копьем.

Калар и Бертелис мгновенно пришпорили коней, но тут же осадили их, когда, обернувшись, увидели, что другие рыцари не следуют за ними.

— Ну, чего вы ждете? — раздраженно спросил Бертелис.

— Прояви терпение, — мрачно сказал Гюнтер. — Глупо кидаться в бой, не узнав сначала о враге.

— О враге? Крестьянин сказал: там зеленокожие.

— Но сколько их и с какого направления они идут? Рыцарь должен сначала задать эти вопросы, прежде чем скакать в атаку.

Калар нетерпеливо вздохнул. Его конь, почувствовав нетерпение всадника, фыркнул и затопал копытами.

— Ха, ребятам не терпится обагрить клинки кровью врага, — раздался рокочущий бас барона Монкадаса, подъехавшего к авангарду колонны. — Не могу их в этом упрекнуть. Последняя неделя была настоящим испытанием для моего терпения.

Калар улыбнулся, увидев широкоплечего рыцаря.

В лохматой бороде барона появилась широкая зубастая улыбка.

Монкадас поднял огромный моргенштерн — тяжелый шипастый шар, висевший на цепи.

— Пошли, врежем им, а, ребята? — сказал барон, подмигнув Калару.

Молодые рыцари приветствовали его радостными возгласами, и барон, повернув свое массивное тело в седле, обратился к рыцарям в колонне позади.

— Рыцари Бастони! — его голос был подобен рыку разъяренного медведя. — Мы идем в бой! Построиться!

Барон пришпорил коня, перейдя на рысь.

— Держитесь ближе ко мне, ребята, — крикнул он на скаку Калару и Бертелису, и они помчались за могучим рыцарем. Гюнтер, пришпорив коня, бросился за ними, его усы раздраженно подергивались.

— Не растягивайтесь и не нарушайте строй, когда начнется атака — сказал он молодым рыцарям. — Держитесь вместе в строю и не теряйте наступательного порыва.

— Мы знаем, как сражаться, старик, — отмахнулся Бертелис, но рыцарь-ветеран проигнорировал его.

— Следуйте за бароном. Он будет на острие клина, и вы должны держаться ближе к нему. Мы должны действовать как одно целое, потому что если строй рассыплется, мы потеряем преимущество.

Бертелис раздраженно вздохнул. Калар тоже чувствовал раздражение и смущение, что их так поучают в присутствии других рыцарей.

— Мы уже не дети, — огрызнулся Калар, чувствуя, что краснеет.

— Это мы сейчас посмотрим, — проворчал Гюнтер. — Просто помните, чему я учил вас.

* * *

Когда рыцари достигли вершины холмы, руки Калара вспотели в латных перчатках, а во рту пересохло.

Деревенские дома были жалкими лачугами, построенными из деревянных прутьев, сплетенных наподобие корзин и обмазанных толстым слоем глины и навоза, смешанных с соломой. Такие глинобитные хижины являлись обычными жилищами крестьян в Бретонии, потому что крестьянам запрещалось использовать для постройки своих домов камень. Улицы деревни были полны вопящих крестьян, разбегавшихся во все стороны.

Несколько хижин уже горели, и от них поднимались густые клубы черного дыма.

Но взгляд Калара был прикован к противнику. Раньше он никогда не видел живых зеленокожих, хотя в детстве часами рассматривал огромную засушенную голову орка, висевшую на стене в пиршественном зале замка Гарамон, удивляясь ее свирепой морде и оскаленной полной клыков пасти. Отрубленная орочья голова всегда вызывала у него содрогание, но это было ничто по сравнению с видом живых орков.

Каждый из них не уступал ростом человеку, но их тела бугрились могучими мышцами и были гораздо шире и тяжелее крестьян, которых они сейчас убивали. Воздух был наполнен их свирепым ревом, они размахивали тяжелыми тесаками и дубинами, истребляя всех людей, оказавшихся на их пути.

Земля задрожала от грохота копыт, когда рыцари Бастони поскакали к избиваемым крестьянам. Калар почувствовал, что у него перехватило дыхание. Он увидел, как рычащий орк всадил свой огромный тесак в плечо кричавшего от ужаса крестьянина, и кровь хлынула из смертельной раны широким потоком. Топор врубился в шею другого крестьянина, почти отрубив человеку голову, а зеленокожий монстр взревел от удовольствия, когда горячая кровь брызнула ему в морду.

Десятки крестьян уже были убиты, и те немногие, что решились сопротивляться, отбиваясь вилами и мотыгами, были беспощадно изрублены. Калар видел, как орк с силой ударил крестьянина о ворота амбара, и голова человека лопнула, как разбитое яйцо. Раздавались вопли крестьян, которые предпочли сгореть в своих домах, чем быть растерзанными свирепой ордой зеленокожих.

Деревня являла собой картину кошмарной жестокости и ужаса, крестьяне с воплями разбегались во все стороны, пытаясь спастись, а десятки огромных зеленокожих монстров наслаждались бойней и паникой людей. Калар видел, как ребенка пронзило копье, брошенное из гущи боя. Он видел, как женщина спрыгнула с крыши амбара, пытаясь спастись от пламени, угрожавшего сжечь ее заживо, только для того, чтобы быть разорванной на куски зеленокожими чудовищами.

— За Бастонь и Короля! — взревел барон Монкадас, взмахнув моргенштерном, и рыцари перешли на галоп. Барон скакал впереди, возглавляя атаку, другие бастонские рыцари сформировали позади него плотный клин. Калар, умело управляя конем при помощи шпор, опустил копье, выставив его вперед, как учили, и строй бретонских рыцарей ворвался на главную улицу деревни.

Зеленокожий поднял свою тяжелую голову, отвернувшись от еще корчившегося крестьянина, которого добивал дубиной, маленькие красные глаза орка свирепо блеснули. Шипастый шар баронского моргенштерна со страшной силой врезался в голову орка, зеленокожий отлетел назад с размозженным черепом, и его труп сейчас же был затоптан копытами рыцарских коней.

Все происходило неуловимо быстро. Шум был оглушительный, крики боли и ярости людей смешались со звериным ревом и рычанием зеленокожих, грохотом конских копыт и лязгом брони. Жар от горящих домов окатил Калара будто волна, горячий воздух обжигал его легкие с каждым вздохом. Пылающие дома промелькнули мимо, рыцари ворвались в деревню, и бегущие крестьяне в ужасе бросались прочь с дороги, пытаясь избежать смерти под копытами коней. Зловоние крови, смерти и горящей человеческой плоти наполнило ноздри Калара. Сердце бешено колотилось, дыхание вырывалось из груди короткими резкими вздохами.

— Держать строй! — крикнул Гюнтер, и Калар сосредоточился на бое.

Вся реальность, казалось, сконцентрировалась на острие его копья, и Калар нацелил его в широкую грудь свирепо ревущего зеленокожего гиганта.

Орк бросился вперед, атакой встретив атаку рыцарей, и Калар отслеживал каждое его движение. Он видел дикого зеленокожего монстра во всех подробностях: его мерзкую шкуру цвета гниющих растений; пластины ржавой брони, покрывавшие его широкие плечи; свирепые красные глаза, исполненные зверской ненависти и жажды крови. Кровь капала с двух тяжелых тесаков, которые орк сжимал в своих огромных кулаках, из массивной нижней челюсти выпирали мощные клыки. Мускулистые руки орка, покрытые шрамами, были такими же толстыми, как его бедра.

Острие копья ударило в грудь орка с сокрушительной силой, Калар напряг мышцы, вгоняя копье в грудную клетку зеленокожего, как Гюнтер учил его в Гарамоне. Сила удара сотрясла руку Калара, щиток на древке копья вдавило в кирасу, все его тело встряхнуло в седле.

Копье, пронзив орка насквозь, вырвалось из рук Калара.

Сраженный орк рухнул под копыта Гренголэ, останки зеленокожего были растоптаны конями рыцарей, скачущих позади. Калар мчался дальше, выхватив из ножен меч, сверкнувший на солнце. За время, показавшееся долей секунды, он впервые пролил кровь в бою, и убил первого врага копьем.

Меч Калара, блеснув, разрубил череп еще одного орка, остальных зеленокожих рыцари уже подняли на копья.

Волнение, которое Калар чувствовал перед боем, теперь сменилось подъемом духа, молодой рыцарь громогласно издал боевой клич, выражая свое воодушевление и упоение боем. Строй бастонских рыцарей с грохотом промчался по улице деревни, рубя и давя копытами оставшихся орков. Ничто не могло противостоять им, и ощущение силы и могущества было опьяняющим.

Руки Калара тряслись, когда он слез с коня, уставший, но радостный, и глубоко вздохнул. Все его тело было напряжено, ему казалось, что бой шел часы, а не считанные минуты, как в действительности.

Склонившись, он вытер темную кровь с меча о рубаху крестьянина, лежавшего неподвижно лицом в грязь. Зрелище орка, пронзенного копьем, ожило в разуме Калара, и он сжал кулак, снова прочувствовав этот смертельный удар.

Бертелис, радостно гикнув, спрыгнул с коня. Калар улыбнулся ему, и братья пожали друг другу руки.

— Наш первый бой — славная победа! — воскликнул Бертелис. — Я видел, как ты пронзил его копьем, брат, отличный удар!

— Твой тоже, — ответил Калар. Копье Бертелиса ударило орка в глотку, вырвав тому яремную вену в фонтане крови.

— А барон! — восхищенно произнес Бертелис. — В него словно вселился дух самого Жиля! Он убил пятерых, не меньше, да?

— На это стоило посмотреть, — кивнул Калар, тоже восхищенный доблестью барона.

— Вы хорошо сражались, молодые господа, — хрипло сказал Гюнтер, остановив коня рядом с братьями. — В хаосе боя вы не забыли, чему я вас учил. А не так уж редко молодые рыцари теряются в своем первом бою, бывает, что и цепенеют от страха. Я горжусь вами обоими.

Калар просиял, чувствуя прилив гордости — рыцарь-ветеран редко удостаивал их похвалы.

Крестьянки рыдали над изуродованными трупами своих отцов, мужей и сыновей, некоторые пытались тушить еще бушевавшие пожары, но Калар не замечал их страданий, думая только о своей победе. Он прошел испытание в горниле битвы и проявил себя достойным бойцом.

— Это была лишь малая стычка, — сказал Гюнтер. — Враг увлекся резней беззащитных и не ожидал нашей атаки. Но хорошо, что вам удалось обагрить клинки кровью врага. Запомните этот день. Сегодня вы стали мужчинами.

Кивнув им, учитель фехтования повернул коня и начал выкрикивать приказы ратникам в цветах Гарамона, которые только сейчас подошли к месту боя, организуя из них рабочие команды. На окраине деревни была вырыта яма, и трупы убитых крестьян бесцеремонно побросали в эту братскую могилу. Трупы зеленокожих стаскивали в тлеющие остатки хижин, и вскоре воздух наполнился тошнотворным зловонием их горящего мяса. Больше половины деревни было сожжено, крестьяне копались в пепелищах, пытаясь спасти хоть что-нибудь.

— Рыцари Бастони! Воинство Бордело близко! — проревел барон Монкадас. — Мы идем вперед!

Калар снова сел в седло, чувствуя себя старше и увереннее, чем всего лишь час назад. Он взял новое копье, поданное ратником, одетым в цвета Гарамона, и по сигналу рога, в который протрубил один из рыцарей барона, благородные воины Бастони выехали из разоренной деревни. Ратники и лучники шагали за ними, топая по грязи.

Уцелевшие жители деревни с бледными лицами, измазанными кровью и грязью, мрачно смотрели им вслед, стоя среди руин.

Воины Бастони не оглядывались на них.

* * *

Калар изумленно открыл рот, остановив коня на вершине холма и увидев бой, кипевший внизу.

Они ехали еще полдня, пока не встретили разведчиков из войска герцога Бордело.

Затрубили рога, и тысячи конных рыцарей с лязгом и грохотом поскакали в атаку, их кони взрывали копытами землю. Наставив копья, строй рыцарей врезался в густые толпы врага. Зеленокожие устремлялись в бой несметным потоком, число тварей было просто невероятным. Их хриплый рев и вопли вознеслись к небу, оглушая бретонских рыцарей, дикарские барабаны орков грохотали по всему полю боя. С их громом сливался и грохот оружия, которым зеленокожие били по щитам, создавая страшный шум, словно это билось чудовищное сердце некоего адского бога войны.

Земля была усыпана мертвыми и умирающими, сотни изувеченных тел корчились и стонали от боли. Лошади с переломанными ногами, бьющиеся в агонии, издавали страшные вопли. Темные тучи стрел мелькали в воздухе, убивая сотни бойцов с каждым залпом.

— Эх, дорого бы я сейчас дал за пару-другую нульнских пушек, — задумчиво произнес Дитер, ни к кому не обращаясь. Бертелис с отвращением покосился на имперского дворянина.

Тысячи бретонских пеших ратников сцепились в жестокой схватке с бессчетными ордами зеленокожих. Калар видел, что линия бретонских пехотинцев уже готова прогнуться под напором мощи и свирепости врага. Прямо на его глазах геральдическое черное с белым знамя рухнуло на землю посреди схватки, и несколько ратников покинув ряды, бросились бежать прочь от врага. Эти трусы были подобны первым падающим камням, с которых начинается лавина, и вскоре уже сотни ратников обратились в бегство. Десятки их были тут же убиты врагом, бросившимся преследовать бегущих, и, несомненно, зеленокожие истребили бы еще сотни бретонских пехотинцев, если бы не рыцари, врезавшиеся в толпы орков, закрывая разрыв в линии.

Стальным клином рыцари разорвали беспорядочные орды врага, предавая копью и мечу десятки орков, и заставив уцелевших обратиться в бегство.

Толпы зеленокожих расступились, вперед выехали неуклюжие грохочущие колесницы, запряженные огромными боевыми вепрями, на осях их колес вращались смертоносные косы. Калар вскрикнул, увидев, как три таких колесницы врезались в строй рыцарей. Рыцари тяжело падали, когда ноги их коней ломало страшными косами, других выбивали из седел удары огромных копий, которые держали орки, ехавшие на колесницах. Гигантские боевые вепри, исполненные жажды крови, потрошили упавших огромными бивнями с железными наконечниками. Благородных воинов Бордело давили тяжелые колеса, окованные металлом.

От зрелища бойни захватывало дух. Это была настоящая война, где тысячи людей и чудовищ схватились в смертельной битве.

Отряд рыцарей, вклинившись глубоко в толпы врага, увяз в гуще боя, потеряв наступательный порыв. Их трубач отчаянно трубил в рог, призывая на помощь, но орды зеленокожих окружили рыцарей со всех сторон и начали стаскивать с седел, рубя своими огромными тесаками и топорами.

Рыцари, численностью до копья, услышав сигнал о помощи, развернули своих коней, чтобы помочь товарищам, и в этот момент Калар увидел, как новые толпы орков хлынули в бой из-за деревьев — эти орки ехали на спинах огромных вепрей. Могучие кабаны быстро несли своих свирепых всадников по полю, нацелившись во фланг копья рыцарей, не замечавших этой новой угрозы. Рыцари Бордело имели обзор поля боя с возвышенности, и только они могли увидеть возникшую опасность. Орочьи всадники на вепрях сейчас врежутся во фланг рыцарей, и еще больше благородных бретонцев погибнет…

— Вперед! — приказал барон Монкадас, пришпорив коня, и рыцари Бастони поскакали в бой по склону травянистого холма, чтобы перехватить орочьих всадников. Калар, с лицом, вспыхнувшим от ярости, издал боевой клич, заглушенный грохотом битвы, побуждая Гренголэ скакать быстрее.

Всадники на вепрях слишком поздно заметили новую угрозу и попытались развернуть своих неповоротливых скакунов, чтобы встретить атаку рыцарей. Вепри были упрямыми и своенравными зверьми, и злобно рычали и хрюкали, когда их всадники начали резко осаживать их. Несколько вепрей даже сбросили всадников и начали драться между собой, раня друг друга клыками. Запах крови привел кабанов в ярость, и они свирепо набросились друг на друга, а их всадники-орки тщетно пытались привести в повиновение разъяренных вепрей. И тут в них врезались рыцари Бастони.

Копье Калара нанесло скользящий удар по железному наплечнику орка-всадника, заставив того потерять равновесие, а Гренголэ всей массой своего бронированного тела врезался в вепря, на котором орк сидел. Зеленокожий не удержался на спине своего зверя и рухнул под копыта, а его вепрь был пронзен копьем другого рыцаря, и, издав предсмертный рев, повалился на землю.

Внезапно рядом раздался резкий треск, вслед за ним воздух наполнился незнакомым едким запахом. Еще один орк упал, свинцовая пуля пробила его толстый череп. Оглянувшись, Калар увидел поблизости Дитера Вешлера, державшего в руке один из своих длинных богато украшенных пистолетов, из ствола оружия шел дым.

Рыцаря рядом с Каларом выбило из седла ударом орочьего копья в защищенную кирасой грудь. Калар увидел, как копье его брата сломалось, вонзившись глубоко в тушу вепря. Крепко сжав свое копье, Калар направил его в свирепую морду страшно раскрашенного зеленокожего, и с удовлетворением почувствовал, как наконечник вонзился в глаз орка, пробил мозг и вышел через затылок.

Рыцари прорвались через фланг орочьих всадников, разорвав их ряды.

— Повернуть направо! — приказал барон Монкадас, взмахнув над головой залитым кровью моргенштерном. С отличной слаженностью рыцари Бастони развернули своих коней направо, лицом к уцелевшим орочьим всадникам.

— За славу Бастони! — взревел барон. Рыцари, повторив боевой клич, врезались в ряды охваченного смятением врага.

Калар, разя врагов, кричал в бешеной ярости. Его копье вырвалось из рук, и, выхватив сияющий меч, он разрубил шлем и череп очередного орка…

* * *

Спустя еще час битва была выиграна, остатки армии зеленокожих бежали обратно в лес, преследуемые небольшими отрядами рыцарей и конных йоменов.

Калар осадил коня, тяжело дыша. Его безупречный сине-красный табард был заляпан кровью и разорван там, где стрела, пущенная трусливым врагом, скользнула по груди кирасы. Его щит с белым вздыбленным драконом на сине-красном поле был избит и исцарапан.

Держа в руке тонкий шарф — подарок Элизабет, Калар поднес его к лицу, вдыхая аромат духов, напоминавший о ней. Спрятав шелковый шарф под кирасу, молодой рыцарь склонился в седле и похлопал Гренголэ по холке, прошептав:

— Ты хорошо справился, дружок. Хорошо…

 

ГЛАВА 6

Рев труб и радостные крики приветствовали победоносных рыцарей, въезжавших в лагерь армии герцога Альберика. Запах жарящегося мяса не мог перебить зловоние немытых тел, конского пота и отхожих мест. Герольды выкрикивали имена и деяния отличившихся благородных воинов, и группы молодых рыцарей, опьяненных победой, уже шумно праздновали, выпивая за свои победы и хвастаясь подвигами.

Лагерь был огромным, как город, тысячи палаток выстроились на траве ровными рядами, каждая из них была раскрашена в геральдические цвета ее владельца и украшена вымпелами и знаменами. Туши оленей и свиней жарились на вертелах над кострами под присмотром крестьян, а старательные слуги мешали варево в больших котлах, из которых поднимались вкусные запахи пряных трав и чеснока.

Ярко разодетые актеры разыгрывали постановочный поединок, и пьяная толпа шумно аплодировала, глядя, как «черный рыцарь», одетый в цвета проклятого Музильона, был сражен «доблестным героем», а из «смертельной раны» хлынула свиная кровь, налитая в свиные же пузыри. Победивший «рыцарь» обнял миловидную «даму» и театрально поцеловал ее. Вокруг скакали шуты, размахивая крысами и лягушками на палочках и делая неприличные жесты в сторону целовавшейся пары под хохот толпы.

Слышался рев и визг забиваемого скота, крестьяне катили сквозь толпу тележки со свежим продовольствием. Повозки, нагруженные деревянными бочонками с вином, украшенными эмблемой Бордело, медленно протискивались сквозь массу людей.

Огромный синий шатер герцога занимал почетное место в центре лагеря, расположившись на господствующей высоте. Шатер был отделан золотом, и каждое из его широких крыльев было украшено небесно-синими вымпелами и флажками с золотой каймой. Высоко на холме развевался штандарт герцога Альберика, на котором гордо сверкал золотой трезубец на синем поле, герб правителя Бордело.

Палатки самых знатных рыцарей, близких к герцогу по родству или пользовавшихся его милостью, располагались вокруг его роскошного шатра, и это явно была демонстрация высокого положения: чем ближе стояла палатка к шатру герцога, тем большим уважением пользовался ее владелец.

Калара задело то, что из-за позднего прибытия его крестьянам пришлось ставить палатку для него с подветренной стороны холма, у самого его подножия. Еще ниже, в сырой низменности, спускавшейся к болотам, раскинулся огромный лагерь простолюдинов, где собирались ополченцы и ратники, сопровождавшие рыцарей. Там тоже была своя иерархия, и поэтому пехотинцы герцога располагались выше всех прочих и дальше от топей и камыша.

Глядя на тысячи вымпелов множества разных геральдических цветов, Калар видел, что здесь собрались рыцари со всей Бретонии. Он заметил серебряного единорога на черном поле — должно быть, это герб рыцаря из Кенелля, а черный силуэт крепости на бело-желтом поле, разделенном пополам — явно герб рыцаря из далекого Монфора.

Но большинство рыцарей, как и ожидалось, были из Бордело, и гербы многих из них являли собой различные варианты герцогского герба.

Повсюду встречалось изображение трезубца Мананна, и Калар был изумлен многообразием вариантов этой простой эмблемы. Вот пара белых скрещенных трезубцев с длинными древками на разделенном на четверти черно-синем поле. А вот три трезубца, наконечник каждого из них в виде геральдической лилии, на красном поле. Другие гербы были более разнообразны, отражая многовековые традиции знатных родов Бретонии. Калар видел серебряную стилизованную бычью голову на черном поле, а на другом гербе — затейливого золотого зверя, вероятно, василиска, на щите, разделенном на многочисленные красные и синие ромбы.

— Что же, у каждого рыцаря свой уникальный герб? — спросил Дитер Вешлер, глядя вокруг, как показалось Калару, с изумлением.

— Именно так, — ответил Калар. — Изображение на гербе может символизировать некие героические подвиги, совершенные самим рыцарем или его предками, или соответствовать какой-либо родовой традиции. Геральдические цвета обычно берутся из геральдики родителей рыцаря.

Калар указал на свой щит.

— Дракон — традиционная эмблема Бастони, — сказал он, указывая на силуэт белого огнедышащего дракона, вставшего на дыбы. — У многих бастонских рыцарей есть на гербе его изображение, оно восходит к временам Жиля Объединителя, который был родом из Бастони. Он первый взял в свой герб эту эмблему, после того, как убил великого дракона Смергуса, столетиями опустошавшего эти земли.

— А цвета? — спросил Дитер. Казалось, подробности геральдики очень увлекли его, а Калар любил поговорить на эту тему.

— Красный, — он указал на левую половину щита, — взят в честь моего отца, из его герба. А синий — из герба моей матери.

Дитер недоуменно нахмурился.

— Бертелис ваш брат, не так ли? — спросил он, указав на молодого рыцаря, ехавшего впереди.

Калар кивнул.

— Но его цвета красный и черный. Почему не синий, как у вас?

— У нас с Бертелисом один отец, но разные матери. Моя мать умерла, когда я был еще ребенком, и лорд Лютьер, мой отец, женился во второй раз. Черный цвет в гербе Бертелиса — из герба его матери.

— Ага! — радостно сказал Дитер. — Теперь понятно. А желтая голова дракона на его щите означает, что он из Бастони?

— Более-менее верно. Не все рыцари с эмблемой дракона из Бастони, но таких большинство.

— А другие рыцари, — спросил Дитер, указав на сотни вымпелов повсюду вокруг, — они из Бордело, поэтому на их гербах трезубец?

Калар кивнул.

— А почему именно трезубец?

— Владения герцога Альберика на западе граничат с морем, и в его землях распространено поклонение богу морей Мананну. Вы знаете это божество?

— Знаю. Ему поклоняются и в Империи.

— По легенде первый герцог Бордело, великий лорд Маркус, соратник Жиля, пользовался особой милостью Мананна. В «Гимнах Битвы» говорится, что Маркус и Мананн вместе сражались с врагами, и в честь этого Маркус взял в свой герб трезубец Мананна.

— Понятно, — сказал Дитер. — А почему ни в одном из гербов нет зеленого цвета?

— Зеленого? — удивленно повторил Калар. — Этот цвет имеет два значения, и ни одно из них не является желательным для рыцаря.

— Вот как? — сказал Дитер. — А я люблю этот цвет.

Калар заметил, что имперский дворянин носит зеленый кушак, и продолжил свое объяснение.

— Во-первых, зеленый — это простой цвет. Зеленая краска распространена, дешева и легко доступна. Это цвет простолюдинов, и поэтому он не пользуется уважением рыцарей.

— Ясно, — кивнул Дитер, поглаживая свой кушак. — А вторая причина?

— Еще зеленый считается цветом фей.

— Фей? Не понимаю, что значит это слово?

— Феи — это духи лесов. Они непредсказуемы, своенравны и капризны.

Иногда они могут помочь рыцарю, заблудившемуся в лесу, а иногда и привести его к гибели.

— Похоже, они опасны?

Калар улыбнулся.

— Ну, можно сказать, что они опасны для опрометчивых и для тех, кто не знает охранительных заклинаний. А у вас в Империи есть подобные существа?

— Возможно, — уклончиво сказал Дитер. — Много странных и опасных существ обитают в огромных чащах Драквальда, а в восточных провинциях Империи некогда свирепствовали злобные создания тьмы, блуждавшие по ночам. — Он улыбнулся. — А может быть, все эти призраки и ночные ужасы не более чем сказки, чтобы пугать детей.

— Феи вполне реальны, — серьезно сказал Калар. Он случайно бросил взгляд на рыцаря, беседовавшего с кем-то, и его глаза расширились от изумления. Лицо этого рыцаря было небритым, его доспехи помяты и окровавлены, плащ и табард изорваны. За спиной рыцаря висел огромный двуручный меч, а его конь был нагружен свернутыми одеялами и разнообразным снаряжением. С конского чепрака свисали пергаментные свитки со священными текстами и молитвами. Рыцарь заметил восхищенный взгляд Калара и кивнул, приветствуя молодого воина, но не прервал своего разговора.

Когда они проехали мимо, к Калару подскакал Бертелис.

— Ты видел? — спросил он тихо.

— Видел, — ответил Калар. — Это же Гундехар из Резоля, да?

— А он что, знаменитый рыцарь? — спросил Дитер.

Бертелис фыркнул, бросив на имперского дворянина уничтожающий взгляд.

— Он одержал победу на Альбермальских полях и сразил Зверя Рашара!

Дитер непонимающе посмотрел на него. Бертелис презрительно отвернулся.

— Гундехар из Резоля, — пояснил Калар, — это рыцарь из Бордело, который заслужил почетное право дать клятву Рыцаря-в-Поиске. Он поклялся искать Грааль Владычицы, и не знать отдыха, пока не достигнет своей цели. Его подвиги известны по всей Бретонии.

Дитер поднял бровь.

— Он думает, что вашу богиню можно найти здесь?

— Она повсюду, — сказал Калар, — но является лишь тому, кто доказал преданность ей ревностным служением, кто сразил множество врагов Бретонии и совершил много подвигов в своем поиске.

— Он не выглядит столь же… впечатляюще, как многие другие рыцари, — заметил Дитер.

— Рыцарь, посвятивший жизнь священному поиску Грааля, должен позабыть о земных благах, — сказал Калар. — Он не может даже провести две ночи под одной и той же крышей, ибо сделать это означает проявить недостаток упорства и решимости в поиске, и лишиться милости Владычицы.

— Но уж нас-то сегодня ночью ждут земные блага! — улыбаясь, громко заявил Бертелис. — Ибо мы одержали победу в битве и будем праздновать! Вина и женщин нам сегодня хватит вдоволь!

* * *

Две луны, сиявшие высоко в ночном небе, только начали спускаться к горизонту, и ночь все еще наполнял шум празднества.

Горящие факелы и фонари освещали лагерь, повсюду царило шумное веселье.

В начале праздничного вечера герцог Альберик произнес речь, но сейчас Калар уже с трудом мог вспомнить, о чем говорил правитель Бордело. Что-то о том, что война еще не закончена, что они одержали великую победу, но враг еще не уничтожен. Он выбросил эти мысли из головы, когда его брат снова поднял кубок и провозгласил очередной тост.

— За нашу славную победу! — воскликнул Бертелис, и братья выпили.

Пытаясь налить еще, Калар пролил вино, и оно разлилось по столу, к вящему веселью пирующих.

— Мое платье! — закричала молодая женщина, когда вино полилось ей на колени. Шатаясь, она встала из-за стола, но не удержалась на ногах и упала, опрокинув стул.

Калар поднялся, хотя и сам нетвердо стоял на ногах, и, как подобает рыцарю, поспешил на помощь «даме». Вино облило ей платье, и Калар подумал, что она расплачется, но вместо этого девица расхохоталась, и к ее смеху присоединились остальные, весело застучав по столу, отчего тарелки и кубки стали подскакивать.

Калар помог упавшей женщине подняться, и она оперлась на него, пытаясь удержаться на ногах.

— А ты… симпатичный… — произнесла она заплетающимся языком, когда Калар помог ей сесть на стул. Молодой рыцарь глуповато ухмыльнулся и начал вытирать ей платье платком, одновременно рассматривая впечатляющее декольте. Бертелис, тем временем, улыбаясь, ел сладости из руки другой девушки, лениво развалившись на стуле, как кот.

— Дама, которая дала тебе это, очень счастливая, — вздохнула девчонка, указывая на шелковый шарф, повязанный на его руке.

— На самом деле это я счастливец, — ответил Калар, глядя на бледную мягкую руку девушки. Она подняла голову и посмотрела на него рассеянным взглядом, зрачки ее глаз были расширены.

— Сейчас она далеко, не правда ли? — спросила она хриплым голосом, придвинувшись ближе. Калар заметил, что лицо девушки покрывал толстый слой косметики, аромат ее дешевых приторных духов окутал его.

Моргнув, Калар потянулся за кубком.

— Она всегда со мной, — меланхолично сказал он. — Она — моя муза, образец земной красоты и чистоты, и свою победу сегодня я посвящаю ей.

Девушка, надув губки, встряхнула своими светлыми волосами и отвернувшись, практически упала в объятия другого молодого и весьма нетрезвого рыцаря.

— Ты такой романтичный, братец, — усмехнулся Бертелис, еще раз приложившись к кубку. Двое девушек, сидевших с обеих сторон от него, бросали ядовитые взгляды одна на другую, явно соперничая за его внимание. Одна обнимала Бертелиса за плечо, играя его светлыми волосами, другая поглаживала его бедро.

«Только низкородные простолюдинки стали бы вести себя так», подумал Калар. Женщины благородного происхождения были куда более утонченными и изысканными, чем эти несчастные блудницы.

Калар снял шарф с руки, поднял его к лицу, и, закрыв глаза, глубоко вздохнул. Спрятав шарф под тунику, молодой рыцарь осушил последнюю бутылку знаменитого вина Бордело. Бросив безучастный взгляд на пустую бутылку, Калар швырнул ее через плечо.

— Еще вина! — потребовал он, поднявшись на ноги.

— Пойдем подышим свежим воздухом, — сказал Бертелис, освобождаясь из объятий двух девушек, которые мрачно посмотрели одна на другую, словно каждая считала виной соперницы, что молодой красивый рыцарь уходит. Взяв одну за руку, он поцеловал ее, отчего девушка ошеломленно заморгала ресницами. Склонившись над другой девушкой, Бертелис поцеловал ее в шею, и она закрыла глаза от удовольствия.

— Прощайте, прекрасные дамы, — театральным голосом сказал Бертелис, вставая на ноги. — Мы вернемся тотчас же, и каждое мгновение без вас будет мучительно для нас!

Поклонившись, он присоединился к Калару, и братья, не вполне твердо держась на ногах, вышли из палатки на теплый ночной воздух.

— Шлюхи, — презрительно сказал Бертелис.

— Я думал, они тебе нравятся, — удивился Калар.

— Слишком навязчивые, — Бертелис махнул рукой. — Эта наша ночь, брат! Будем пить и веселиться!

Бертелис драматическим жестом воздел руки, но поскользнулся в грязи и упал на палатку, едва не стянув ее на землю.

Калар рассмеялся, глядя, как его брат с трудом выпрямился. Бертелис мрачно посмотрел на палатку и обвиняюще ткнул в нее пальцем.

— Думаю, мы уже и так достаточно веселые, брат, — заметил Калар.

— Возможно, ты и прав, — согласился Бертелис.

Братья, шатаясь, пошли вдоль ряда палаток, обняв друг друга за плечи.

— Ты не знаешь, где это мы? — спросил Бертелис.

— Нет, я думал, ты знаешь, — ответил Калар, смеясь.

Братья остановились, пошатываясь, повернулись влево, потом вправо, нахмурив лбы в пьяной задумчивости, потом снова расхохотались.

— Посмотрите-ка на это, друзья, — послышался язвительный голос. — Вот так сладкая парочка, как трогательно!

Братья выпрямились, убрав руки с плеч друг друга, лицо Калара запылало от ярости. Он не сразу смог сосредоточить взгляд на говорящем. Перед ним стоял стройный человек немного старше самого Калара, уперев руки в бока. Его богатая одежда была безупречно белого цвета и отделана серебром, на груди изображен красный летящий дракон.

— Малорик, — прорычал Калар, с отвращением глядя на младшего представителя рода Сангасс. — То-то я чувствую, чем-то завоняло.

Малорик был щегольски одетым красавцем, примерно на три года старше Калара, и если бы не вековая вражда между их семьями, они могли бы быть друзьями. Однако из-за этой вражды они могли быть только соперниками. Оба они происходили из славных благородных фамилий, и, хотя Гарамон был больше знаменит победами на поле боя, Сангассы обладали большим политическим влиянием в Бастони, благодаря семейным связям с королевским двором Бретонии.

— Ах, — вздохнул Малорик, театральным жестом приложив руку к сердцу, и шагнув ближе к братьям. — Ты причиняешь мне боль, дорогой сосед.

Один из здоровяков, стоявших за спиной Малорика, ухмыльнулся.

— Значит, вы все-таки набрались смелости поехать в Бордело? А я уж думал, что вы не отважитесь высунуть нос на поле боя. Или вы надеялись приехать, когда битва уже закончится?

— Сангассовский пес! — прошипел Бертелис, сплюнув на землю. Бойцы за спиной Малорика ощетинились, и стройный молодой рыцарь повернулся к Бертелису.

— Кто это там пищит? А, это Бертелис, петушок из Гарамона. А знаете, вы двое совсем не похожи на братьев, — сказал Малорик, указывая пальцем то на одного, то на другого. — Ах да, у вас же разные матери.

Сколько тебе лет, Бертелис? Восемнадцать? Погоди-ка! — Малорик схватился за голову, изображая возмущение. — Это значит, и года не прошло, как умерла мать твоего брата, а ты уже родился? Ну надо же!

Тут уж возникают всякие вопросы, не так ли?

Бертелис, сжав кулаки, шагнул к Малорику. Калар преградил ему путь, встав перед ним и повернувшись спиной к Малорику. Бертелис, тяжело дыша, остановился, с ненавистью глядя на рыцаря из Сангасса.

— Еще не время, брат, — произнес Калар, стиснув зубы. Бертелис кивнул, и Калар снова повернулся к Малорику. Наследник рода Сангасс смотрел на Бертелиса холодным опасным взглядом, а на его губах играла издевательская улыбка.

Калар заметил, что на руке Малорика повязан шелковый шарф, явно подарок дамы.

— Что за ядовитая гадюка подарила тебе это? — спросил Калар, с удовлетворением заметив гнев в глазах Малорика. Но спустя мгновение гнев сменился прежней издевательской усмешкой.

— Ядовитая гадюка? Как ты грубо выразился о даме. Этот шарф подарен никем иным, как прекрасной леди Элизабет из Карлемона. Ее семья гостила в Сангассе на равноденствие. Думаю, ты знаешь ее?

Калар почувствовал, как кровь отливает от его лица.

— Ты лжешь, — прошипел он.

— Чего ради мне лгать? Говорить правду куда веселее, — усмехнулся Малорик. Теперь уже руки Калара сжались в кулаки.

— Еще не время, помнишь? Он просто врет, — прошептал Бертелис ему в ухо. Калар презрительно посмотрел на Малорика.

— Ты прав, брат. Пойдем отсюда. Здесь завоняло собачьим дерьмом.

— Правильно, бегите, щенки, бегите. Ваши палатки ниже на склоне, подальше от приличных людей.

Калар отвернулся от ухмыляющегося Малорика. Внезапно он резко развернулся и впечатал кулак в лицо соперника. Раздался приятный для слуха треск, из носа Малорика хлынула кровь. От удара рыцарь Сангасса рухнул в грязь. Бертелис, расхохотавшись, шагнул вперед и нанес мощный удар в челюсть одного из рыцарей, сопровождавших Малорика, от чего тот свалился без сознания.

Внезапно полог палатки откинулся, и на улицу со смехом и песнями вывалилась толпа пьяных гуляк.

Калар увидел, как Бертелис скорчился от удара в живот, и, расталкивая толпу, бросился на помощь брату. Врезавшись в здорового громилу, который ударил Бертелиса, Калар свалил его на палатку, и она, не выдержав такой тяжести, рухнула. Из-под ткани палатки раздалась злобная ругань и женские крики. Калар помог Бертелису подняться, и, протолкнувшись через толпу, братья скрылись в темноте.

— Дорого бы я заплатил, чтобы снова посмотреть на этот твой удар, — сказал Бертелис, засмеявшись и тут же сморщившись от боли. — Сангассовскому ублюдку явно стало не до смеха!

Калар улыбнулся. Это действительно было здорово.

Братья шли мимо рядов палаток, их головы еще кружились от адреналина и выпивки, и они уже не помнили, где поставлена их палатка.

— Посмотри-ка! — воскликнул Бертелис, когда они остановились на секунду, чтобы попытаться сориентироваться.

— Что?

Бертелис указал на ближайшую палатку, и Калар рассмеялся, увидев на белой ткани палатки эмблему в виде красного дракона.

— Как удачно. Я как раз думал, что пора бы отлить, — заметил Калар, расстегивая штаны.

— Я подумал о том же, — сказал его брат, и они вдвоем с удовольствием помочились на палатку Малорика.

— Мы уже почти пришли, — сказал Калар, застегнув пояс и заметив в отдалении знакомые геральдические цвета. Бертелис кивнул, и братья направились к своей палатке.

— Отличная ночь! — заявил Бертелис. — Выпивка, девки, да еще Малорику морду набили. Чего еще хотеть от жизни?

Калар засмеялся. Когда он, наконец, добрался до своей койки, то заснул мгновенно, и ему снилась Элизабет и победа. Недолго ему казалось, что он слышит голос сестры, зовущей его, но Калар не мог найти ее, и вскоре ее голос затих, исчезнув во тьме.

 

ГЛАВА 7

Калар вздрогнул и проснулся, почувствовав чью-то руку на своем плече. Рыцарь мгновенно выхватил кинжал, и молодой оруженосец, разбудивший его, побледнев, в страхе выскочил из палатки.

— Калар из Гарамона! — позвал его кто-то, и Калар узнал голос Гюнтера.

Почувствовав боль в руке, он поморщился, и, увидев содранные костяшки пальцев, смутно начал вспоминать события прошлой ночи.

Учитель фехтования снова позвал его, и Калар, шатаясь и с грохотом в голове, встал на ноги. Вино Бордело действительно было отличным, но похмелье от него было не легче, чем от любого другого.

— Ну что? — раздраженно прохрипел Калар, выйдя из палатки на тусклый утренний свет. Моргая, он посмотрел на Гюнтера, который сидел на коне в полных доспехах и сурово глядел на своего ученика.

— Надевай доспехи, — приказал учитель фехтования ледяным голосом.

— Битва ждет. Встретимся через десять минут на поле к западу отсюда.

Твой брат уже там.

Гюнтер пришпорил коня и ускакал. Калар остался стоять в своей измятой и залитой вином одежде, которую не менял с прошлого вечера. Слова рыцаря-ветерана мгновенно заставили его стряхнуть остатки сна, и он приказал седлать коня. Повернувшись, Калар вернулся в палатку и позвал слуг.

Сняв грязную одежду, он поспешно натянул толстый стеганый поддоспешник, защищавший тело от синяков, порезов и повреждений, которые могли причинить края и сочленения стальных доспехов.

Подняв руки, он с помощью оруженосца надел кольчугу с длинными рукавами.

— Быстрее, — приказал Калар, и оруженосцы с привычной сноровкой надели на него стальную кирасу и застегнули ее кожаные ремни.

Остальные части лат надевали постепенно, элементы тяжелых пластинчатых доспехов устанавливались и закреплялись. Пока оруженосец закреплял на ногах Калара поножи и набедренники, рыцарь надел мягкие кожаные перчатки и застегнул на руках наручи и поручи, а потом с помощью оруженосца — налокотники и наплечники.

Когда последние ремни и застежки были затянуты, Калар надел латные перчатки и застегнул пояс с мечом в ножнах. Поверх лат оруженосец надел ему красно-синий табард его геральдических цветов. Облаченный в полные доспехи, Калар преклонил колени перед трехстворчатой иконой Владычицы. Склонив голову, он прошептал короткую молитву, прося укрепить его силу и храбрость, после чего встал и вышел из палатки.

Свет солнца тщетно пытался пробиться сквозь низкие облака. Сердце Калара взволнованно билось в предвкушении боя, и похмелье почти прошло. Калар даже не задумался, почему другие рыцари не спешат приготовиться к предстоящему сражению.

К нему подвели Гренголэ, могучий серый в яблоках конь был оседлан и покрыт роскошным красно-синим чепраком. Голова скакуна была защищена шипастым стальным шанфроном, а сам конь нетерпеливо бил копытом.

Сунув одну ногу в латном ботинке в стремя, Калар подтянулся и ловко сел в седло. Взяв щит и копье, поданные оруженосцем, молодой рыцарь тронул коня. «Почему Бертелис уехал один?», сердито подумал Калар.

Он проехал сквозь толпу в лагере, могучий конь легко расталкивал крестьян со своего пути. Наконец Калар вырвался из тесноты скопления людей и палаток и пустил Гренголэ в галоп, направляясь дальше от лагеря, к западу. Гренголэ легко перепрыгнул ограду и поскакал по полю за ней, подъехав к собравшейся на поле группе рыцарей и конных йоменов.

Подскакав к отряду всадников, Калар придержал коня и озадаченно нахмурился, увидев Бертелиса, на лице которого явно читалось отвращение. Гюнтер сурово воззрился на Калара.

— Ты не очень-то спешил, — заметил рыцарь-ветеран.

— Что тут происходит? — спросил Калар. Он заметил, что все рыцари, кроме Гюнтера — всего их было около двадцати — были молодыми и еще не заслужившими звания полноправного владетельного рыцаря.

Конные йомены, сопровождавшие их, сидели верхом на крестьянских рабочих лошадях, не защищенных броней, и были вооружены дротиками и луками. Имперский посланник Дитер Вешлер тоже был здесь, и Калар заметил, что Дитер больше не носил зеленый кушак.

Имперец выглядел бодрым и жизнерадостным, и это раздражающе подействовало на Калара, к которому начала возвращаться головная боль.

— Нас послали на разведку, — мрачно сообщил Бертелис.

— Что? — удивился Калар.

— Герцог приказал, — заявил Гюнтер. — В западной части леса прячется еще много зеленокожих, их там вполне достаточно, чтобы представлять угрозу. Вместе с дюжиной еще таких отрядов мы должны прочесать лес и выгнать орков в поле.

— Так что же, сейчас боя не будет? — мрачно спросил Калар.

— Как видишь, еще нет. Но, по крайней мере, это заставило тебя собираться быстрее, не так ли? — Гюнтер невесело улыбнулся.

— Разве это задача не для крестьян? Какая честь в том, чтобы гоняться за каждой тенью в лесу?

— Крестьяне и кабанов-то боятся выгонять из леса, чего уж говорить об армии зеленокожих, — сказал Гюнтер, и несколько молодых рыцарей засмеялись. — Нет, для этой задачи нужны сильные и смелые молодые рыцари. Какой враг не побежит перед такими воинами?

— В этом нет чести, — проворчал Калар.

Гюнтер перестал улыбаться.

— Это необходимая задача, — сказал он. — И приказ отдал сам герцог Бордело. Или ты думаешь, что между битвами рыцари только спят, пьянствуют и тискают девок?

Калар с трудом сдержался от того, чтобы возразить, и Гюнтер подъехал ближе, чтобы их разговор не слышали другие рыцари.

— Ты отнюдь не повышаешь свою репутацию в глазах товарищей по оружию, Калар, — прошептал рыцарь-ветеран. — Ты говоришь как избалованный мальчишка, не желающий выполнять обязанности, которые он считает недостойными.

— Эта обязанность действительно недостойная. И как ты смеешь… — начал Калар, но Гюнтер перебил его:

— Как смею я отчитывать тебя словно ребенка? Веди себя как рыцарь, и с тобой будут обращаться соответственно. Даже твой распущенный брат смог подняться и прибыть сюда вовремя. От тебя, Калар, я ожидал куда большего.

Калар почувствовал, как его лицо запылало от стыда и злости.

— Ты еще не лорд Гарамона, Калар, и пока мы участвуем в походе в Бордело, за тебя отвечаю я. Ты будешь выполнять мои приказы, или будешь опозорен перед всеми этими рыцарями.

Калар стиснул зубы и опустил глаза, дрожа от ярости.

— Пусть твой отец гордится тобой, Калар, — сказал Гюнтер более мягко, и молодой рыцарь кивнул. Удовлетворенный Гюнтер развернул коня.

— Мы выезжаем! Вперед! — приказал он и пришпорил коня, направляясь к югу. Другие рыцари поскакали за ним, а йомены, погоняя своих лошадей, развернулись рассыпным строем перед отрядом рыцарей.

— Почему ты не разбудил меня? — мрачно спросил Калар, ехавший рядом с Бертелисом.

— Извини, — небрежно ответил брат. — Я встал очень рано, и полагал, что уж ты-то проснешься вовремя. Я просто не думал…

— Да уж, это точно, — сказал Калар.

* * *

Герцогство Бордело, как казалось Калару, было благословлено самой Владычицей. Его земля была очень плодородной, и Калар подумал, как здесь, должно быть, прекрасно в расцвете весны.

Пологие холмы полны цветущей жизнью, и воздух насыщен предвкушением лета…

Герцогство находилось на побережье, и даже здесь, довольно далеко от моря, в воздухе чувствовалась морская свежесть. Калару хотелось когда-нибудь приехать на побережье, своими глазами увидеть огромные скалы, и как разбиваются о них волны моря. «Когда-нибудь», сказал он себе.

Когда отряд отъехал менее чем на милю от лагеря герцога, внезапно раздался крик одного из йоменов-разведчиков.

Бертелис привстал на стременах, пытаясь разглядеть, что там впереди.

— Что там еще? — спросил Калар.

— Не знаю… — ответил Бертелис. — Подожди… Там толпа крестьян, с полсотни или больше… Вижу знамя! — добавил он. — Оно синее… с серебряным конем, он стоит, подняв копыто. Нет, это не конь.

Единорог!

Это привлекло внимание Калара.

— Еще что-нибудь? — спросил он.

— Похоже… да! — взволнованно воскликнул Бертелис. — Под единорогом серебряный Грааль с синей геральдической лилией!

— Реол! — выдохнул Калар, привстав на стременах, чтобы видеть собственными глазами.

— Ты уверен?

— Да! Это он!

Другие молодые рыцари, услышав их, возбужденно заговорили в изумлении и восхищении, тоже пытаясь разглядеть вдалеке знаменитого рыцаря.

— Это еще один рыцарь, который ищет Грааль? — спросил Дитер.

— Нет, — благоговейно сказал Калар. — Это рыцарь, который пил из Грааля.

* * *

Перед свитой Реола бежали три крестьянина. Один из них на бегу громко трубил в ржавый рог, старательно надувая щеки. Впереди бежал довольно упитанный лысеющий крестьянин, державший щит, расколотый надвое, вероятно, каким-то очень сильным ударом.

Несмотря на повреждения, на щите был ясно виден герб: серебряный единорог на синем поле, а под ним — изображение Святого Грааля.

— Разбитый щит Реола, — благоговейно заметил Бертелис, с восхищением глядя на реликвию. Во всей Бретонии не было такого человека, который не знал бы имен, подвигов и гербов каждого из святых рыцарей Грааля, ибо они были настоящими воплощениями божественной силы Владычицы, и каждое деяние их становилось известным по всей стране. Отцы рассказывали сыновьям истории об этих могучих паладинах, при дворах бретонских владетелей внимательно слушали о деяниях рыцарей Грааля, воспеваемых в стихах, песнях и пьесах. Прибытие рыцаря Грааля к воротам замка или города ознаменовывалось празднествами и пирами, в такой день простолюдинам разрешалось не работать, и все улицы заполнялись людьми, надеявшимися взглянуть на святого воителя.

Гюнтер остановил свой отряд и приказал молодым рыцарям съехать с дороги, чтобы позволить проехать рыцарю Грааля. Демонстрируя свое уважение, рыцари даже сошли с коней, и Калар заметил, что даже Гюнтер был восхищен и взволнован, поправляя свой табард и разглаживая пышные усы. Легендарного Реола, окруженного большой толпой пилигримов, еще не было видно.

— Внимайте же! Внимайте же! — закричал лысоватый крестьянин, пыхтя и потея от усердия, и воздевая над головой расколотый щит. — Узрите пришествие живого святого, Избранного Кенелля, испившего из Грааля! Узрите святой щит его! Этот щит расколол огромный свирепый тролль из Каркассона, прежде чем Святой Реол пронзил чудовище своим копьем и срубил ему голову одним могучим ударом!

— Вы воистину благословлены, о сыны Бретонии! — заголосил другой крестьянин, завернувшийся во что-то вроде плаща, который, вероятно, когда-то носил рыцарь Грааля, хотя сейчас плащ был изорван и изношен до полной неузнаваемости. — Вы благословлены, ибо узрели пришествие лорда Реола из Кенелля, Избранного Владычицы, ответившего на призыв герцога Бордело!

Этот пилигрим явно и сам участвовал в боях, его лицо пересекал страшный шрам, а на поясе висел ржавый меч.

— Его сияющий взор лишает храбрости врагов и воодушевляет друзей! — прокричал он, брызгая слюной из беззубого рта.

— Узрите погибель тех, на кого пал святой гнев его! — заорал третий пилигрим, уродливый громила с перекошенным лицом и выбритой макушкой. Достав из окровавленного мешка отрубленную голову, он с выражением ревностного благочестия поднял ее высоко в воздух.

Голова прогнила и была усыпана трупными мухами, распространяемое ею мерзкое зловоние заставило рыцарей в отвращении поморщиться. — Это голова проклятого некроманта Мерогана из Музильона, сраженного Святым Реолом на поле битвы в Топи Кинжала!

Несколько рыцарей, услышав это имя, зашептали охранительные молитвы Владычице, и Калар заметил, как Дитер прикоснулся к эмблеме в виде двухвостой кометы на своей кирасе.

— Вы благословлены! — закричал третий крестьянин, двигая руками в некоем подобии неуклюжего благословения. Трое крестьян-глашатаев побежали дальше, шлепая по грязи и направляясь к лагерю герцога.

Затем подошла основная толпа пилигримов — диковинное сборище, поражавшее своим гротескным видом и религиозным пылом. В многочисленной пестрой свите, сопровождавшей рыцаря Грааля, были мужчины и женщины всех возрастов, они несли, выставляя напоказ, обломки ржавых доспехов, стоптанные башмаки, обрывки синей ткани и всяческие объедки: все, что когда-то выбросил рыцарь Грааля. Эти пилигримы, поклонявшиеся рыцарю как живому святому, считали каждый кусок мусора священной реликвией, и собирали их, надеясь хоть немного приобщиться к благодати, осиявшей святого воина.

Большинство из них были вооружены дубинками, кинжалами и булавами, висевшими на веревочных поясах, хотя у нескольких были ржавые выщербленные мечи, вероятно, подобранные на поле боя с убитых. Один носил на голове помятый рыцарский шлем, другой гордо красовался в кирасе с несколькими пробоинами от арбалетных болтов, очевидно, убивших ее прежнего владельца. Многие несли с собой деревянные щиты, покрашенные в синий цвет, к которым были прибиты гвоздями другие реликвии: стрелы, куски пергамента, выдранные из священных книг, и кости тех, кого убил почитаемый ими святой рыцарь.

— Вот он! — благоговейно выдохнул один из рыцарей, и Калар выпрямился, увидев, что легендарный лорд Реол уже близко.

Рыцарь Грааля казался бессмертным, божественным паладином, беспорочной живой легендой, сила, величие и вера исходили от него, словно жар от преисподней. У Калара перехватило дыхание, благоговейный трепет объял его. Рыцари Грааля являлись образцом рыцарского совершенства, идеалом, вдохновлявшим каждого рыцаря Бретонии, и просто увидеть воочию одного из этих безупречных героев было чем-то ошеломляющим.

Рыцарь Грааля ехал на самом огромном боевом коне, которого когда-либо видел Калар, возвышаясь над толпой пилигримов, словно гигант, и молодой рыцарь почувствовал себя ребенком по сравнению с ним.

Черный как ночь скакун был почти двадцать ладоней в высоту в холке, его покрывал роскошный синий чепрак, отделанный сияющим серебром. Лорд Реол возвышался в седле с королевским величием, являя собой зрелище насколько великолепное, настолько же и устрашающее.

Было то простое совпадение или божественный промысел, но, когда рыцарь Грааля проезжал мимо, тучи в небе рассеялись, и блеснули золотистые солнечные лучи. В их свете броня Реола засверкала как само солнце, и Калар даже зажмурился. Доспехи рыцаря Грааля являли собой шедевр вдохновенного мастерства, каждый дюйм их был покрыт затейливыми узорчатыми гравировками, отделанными серебром. Плащ лорда Реола из синей переливающейся ткани, окаймленный пышным норковым мехом, был застегнут тяжелой золотой фибулой в виде Грааля Владычицы. Снаряжение рыцаря было украшено многочисленными религиозными предметами, от освященных икон и четок до миниатюрных медальонов, вырезанных из пальцевых костей святых в виде статуэток Владычицы.

Он медленно и величественно ехал по грязной дороге, не обращая внимания на пилигримов, громко восхвалявших его подвиги. Его щит был настоящим произведением искусства, явно сотворенным тем же гением, который изготовил его доспехи. Копье Реола являлось самым великолепным оружием, которое когда-либо видел Калар. Его посеребренный щиток был выполнен в виде пасти рычащего дракона, и Калару на секунду показалось, что по всей длине копья искрится волшебный мерцающий свет. Копье имело свое имя — Арандиаль, и было одной из самых почитаемых реликвий Кенелля. С благословения Владычицы Реол сразил им бесчисленное множество врагов, и говорили, что именно этим копьем рыцарь Грааля поразил великого дракона Грельмаларха, чудовище, столетиями наводившее ужас на Каркассон.

Полностью закрытый шлем рыцаря Грааля был увенчан великолепным геральдическим единорогом из серебра, окруженным множеством свечей. В правой стороне шлема было вырезано отверстие для дыхания в виде геральдической лилии Владычицы, и Калар почувствовал, как его сердце дрогнуло, когда лорд Реол повернул голову в его сторону.

Из тьмы смотровых щелей шлема блеснули глаза рыцаря Грааля, и под этим взглядом Калар почувствовал приступ первобытного ужаса, словно его душу свежевали заживо. Молодые рыцари все как один опустились на одно колено и склонили головы, и Калар, взмокнув от пота, радовался, что устрашающий святой воин больше не смотрит на него. Никогда еще он не встречал человека с аурой такого могущества.

Встав и подняв взгляд, Калар с восхищением увидел, что лорд Реол склонил копье, приветствуя рыцарей, и даже слегка кивнул им.

Рыцарь Грааля проехал мимо и, казалось, окружающий мир стал тусклее. Тучи снова сомкнулись в небе, скрыв солнечный свет.

— Святой Реол, рыцарь Грааля, — прошептал Бертелис, восхищенно покачав головой. — Ты видел, какой он? Я думал, что легенды о его подвигах, возможно, преувеличены, но теперь, когда я увидел его воочию, не сомневаюсь, что все это правда!

— Мы воистину благословлены, что узрели этого великого воителя, — сказал Гюнтер, снова садясь в седло. Спустя несколько минут громкие приветственные крики и рев труб возвестили о прибытии Реола в лагерь герцога. — Запомните это мгновение, рыцари Бретонии.

Храбростью, ревностным служением Владычице и безупречным исполнением рыцарского долга вы однажды тоже сможете достигнуть высот такого величия.

Калар с затуманенным взором представил, как толпы народа прославляют его имя, восхваляют его подвиги и впадают в благоговейный трепет от одного его присутствия. Его грезы прервал голос Гюнтера:

— Но вы этого не достигнете, если будете стоять, разинув рты, как толпа болванов. Чтобы стать рыцарем Грааля, должно проявлять абсолютную преданность своему сеньору и Владычице, и с честью исполнять свои воинские обязанности, сколь тягостными они не были.

Сейчас мы должны войти в лес и выгнать оттуда врага. Поэтому не медлить!

Калар вскочил в седло, все еще чувствуя восхищение от того, что видел рыцаря Грааля, самого великого Реола. Против такого воина у врага не было никаких шансов. Одна лишь возможность увидеть рыцаря Грааля в бою вызывала восторг.

Лес угрожающе маячил вдалеке, словно огромный злой зверь. Калар вздрогнул, осматривая границу леса в поисках врага. Гренголэ беспокойно фыркнул, и Калар успокаивающе похлопал коня, мрачно глядя на темнеющие вдали деревья. Казалось, что оттуда чьи-то злобные глаза наблюдали за рыцарями.

Выбросив эти детские страхи из головы, Калар решил сосредоточиться на порученной им задаче. Подумав о том, что однажды, возможно, он заслужит честь стать рыцарем Грааля, он улыбнулся.

* * *

Тревога Калара вернулась, когда их отряд углубился в Шалонский лес. Опушки леса были открыты и хорошо освещены, молодые деревья росли на них не слишком густо, что позволяло всадникам продвигаться без трудностей. В тени деревьев цвели поздние колокольчики, что создавало картину удивительной и загадочной красоты. Кое-где из-под сине-фиолетовых цветов виднелись кости, иногда щерился череп — следы какого-то давно забытого боя.

Светлые опушки постепенно сменились более густыми и темными зарослями, там деревья были старше и росли теснее, и продвижение отряда замедлилось. Земля была усыпана толстым ковром опавших гниющих листьев. Свет с трудом проникал сквозь густые кроны деревьев, тени вокруг стали более темными и угрожающими. Взгляд Калара метался от тени к тени, рыцарь чувствовал, как чьи-то глаза наблюдают за ним, и иногда, казалось, замечал какое-то движение в чаще.

После пары часов пути рыцари вошли в темный старый лес, которого не касалась рука человека. Огромные древние дубы, искривленные, словно скрюченные старики, нависали над ними, скрипя и потрескивая.

Стволы деревьев были покрыты мхом и лишайниками, повсюду в изобилии росли ядовитые грибы и древесные губки. Гигантские ясени и буки тянулись ввысь, мелкие животные шуршали в листьях у корней и прыгали по веткам наверху. Листья и ветки сыпались на рыцарей, настороженно оглядывавшихся вокруг. Тропы, протоптанные под деревьями кабанами или оленями, были запутанными и извилистыми, толстые ветви нависали со всех сторон, заставляя рыцарей пригибаться и защищать глаза от острых сучьев.

Это было не место для рыцаря Бретонии, и Калар подумал, что сам древний лес сопротивляется пришельцам, разгневавшись на вторжение в его темное сердце. Снова он чувствовал на себе чьи-то злобные глаза, и, поворачиваясь в седле, оглядывался вокруг, пытаясь заметить опасность во мраке леса, но не видел ничего необычного.

Десятки других рыцарей и конных йоменов пробирались сквозь чащу небольшими группами, рассредоточившись как развернутая сеть, выискивая следы врага и выгоняя зеленокожих к другому краю леса.

Большинство рыцарей были молодыми и неопытными, вроде Калара, и он с досадой снова подумал, что такая задача подобает крестьянам, а не рыцарям.

Крик, раздавшийся впереди, отвлек Калара от мрачных размышлений, и, проломившись сквозь заросли папоротника, он увидел, что один из йоменов-разведчиков рассматривает несколько мертвых тел, лежавших на темной земле.

— Там их еще больше, — сказал йомен Гюнтеру, указывая на восток.

Рыцари подъехали ближе к ним, и Калар увидел, что мертвецы были зеленокожими. Мелкие твари, не больше четырех футов ростом, их кожа была покрыта дикарским пирсингом, украшениями из вороньих перьев и черными татуировками.

— Гоблины, — произнес Гюнтер. Сойдя с коня, рыцарь-ветеран носком сапога перевернул один из трупов на спину. Лицо мертвого гоблина застыло в жуткой оскаленной гримасе, вероятно, выражавшей ужас, хотя наверняка сказать было трудно. Губы гоблина были растянуты в подобии ужасной улыбки, обнажая ряд острых желтых зубов, его глаза, похожие на бусины и обведенные черным углем, выпучены. На лице твари бросалась в глаза большая черная татуировка, по-дикарски грубое изображение паука, вытянувшего свои шипастые лапы по обе стороны лица гоблина, само тело паука располагалось на лбу. Татуировка была сделана так, что глаза гоблина являлись одновременно глазами паука, а огромные паучьи жвалы как бы обрамляли рот зеленокожего. Сквозь кожу его висячих ушей были продеты кости и потрепанные черные перья. Это была дикая, отвратительная тварь, и Калар подумал, что гоблин выглядит одновременно отталкивающе и странно любопытно.

Из большой раны в голове гоблина, там, где был проломлен череп, сочилась темная кровь. Другие мелкие зеленокожие были убиты подобным же образом — на их телах ясно были заметны глубокие раны, нанесенные мощными жестокими ударами.

Недалеко оказалась и еще одна группа убитых зеленокожих, которую обнаружили бретонцы.

— Междоусобица? — предположил Калар, когда они вернулись к первым найденным трупам. Гюнтер пожал плечами.

— Может быть. Вероятно, борьба за власть между соперничающими племенами после боя. Кто знает?

— Гюнтер? — спросил Калар ветерана, рассеянно тыкавшего острием меча в рану гоблина. — Если это не междоусобная схватка, то кто мог убить этих тварей? Может быть, другая группа разведчиков из нашего отряда?

— Нет, эти раны нанесены не руками бретонцев, — ответил Гюнтер. — Ни один из этих гоблинов не был убит рыцарским копьем или стрелой йомена. И насколько я могу сказать, никакие другие разведчики не были на этом месте раньше нас.

Вдалеке сквозь чащу послышался трубный рев рогов — другие группы давали сигнал, что обнаружили противника.

— По крайней мере, мы знаем, что гоним их, — сказал Гюнтер. — Они бегут к краю леса, как мы и рассчитывали. Или они продолжат бежать, и мы выгоним их из леса, или они остановятся и примут бой.

— Или же за ними охотится кто-то еще? — задумчиво предположил Дитер. — Не рискуем ли мы оказаться между двумя врагами?

— Ерунда, — пренебрежительно заявил Бертелис. — Зеленокожие немногим умнее диких зверей. Их вожак, наверное, погиб в бою, и теперь они дерутся друг с другом за власть. Они услышали, что мы приближаемся, и побежали от нас, как испуганные олени.

Гюнтер снова пожал плечами.

— Возможно, ты и прав, — сказал он.

— Слышите? — спросил Калар, и рыцари замолчали, прислушиваясь.

Единственным звуком, который они слышали, был шум ветра в ветвях, да иногда раздавалось лошадиное ржание.

— Ничего не слышу, — сказал Бертелис.

— Вот именно, — ответил Калар. — Не слышно даже щебетания птиц или возни лесных мышей.

— Ты прав, — согласился Гюнтер. — Что-то странное в воздухе. Ладно, пошли, надо двигаться дальше. Чем скорее мы выберемся из этого леса, тем лучше. Такое чувство, что за нами кто-то наблюдает.

Другие рыцари согласно закивали, настороженно оглядываясь вокруг.

Только Бертелис казался беззаботным, как всегда.

Услышав внезапный крик из чащи, Калар вздрогнул. Бертелис, заметив это, улыбнулся, и Калар покраснел.

— Лорд Гюнтер! — позвал йомен. — Вам стоит на это взглянуть!

* * *

Дерево оказалось огромным, древним искривленным дубом, который, вероятно, был уже стар, когда Жиль Объединитель ходил среди смертных более тысячи лет назад. Его гигантский ствол был более пятидесяти футов в обхвате, вокруг него из земли выбивались массивные корни, прорастая сквозь груду тяжелых валунов столь упорно, что за столетия камни местами потрескались.

Огромные ветви дуба, словно могучие руки борца, тянулись ввысь, и с них свисали десятки мертвых тел.

— Владычица, дай мне силы, — прошептал Калар, с ужасом глядя на гигантский дуб.

Трупы слегка покачивались на ветру, свисая с ветвей на веревках и цепях. Другие были прибиты гвоздями к стволу дерева, и их кровь, стекая, смешивалась с древесным соком. Из земли торчали деревянные колья с насаженными на них головами, и десятки трупов, многие из которых уже превратились в рассыпавшиеся скелеты, были свалены у корней огромного дерева вместе с ржавым оружием, обломками доспехов и щитов. Калар был поражен, увидев в этой груде бретонские шлемы и щиты, и что многие из скелетов явно были человеческими.

Рядом со старыми скелетами висели тела недавно убитых гоблинов и орков, из их ужасных ран еще капала свежая кровь.

На ветвях чудовищного дуба сидели сотни черных птиц-падальщиков, глядевших на пришельцев словно с осуждением. Многие птицы перестали клевать трупы и злобно уставились на рыцарей. Другие продолжали выклевывать глазные яблоки из глазниц и отрывать клочья мяса с костей своими страшными острыми клювами.

Йомен бросил камень в одного из разжиревших стервятников, и птица захлопала своими тяжелыми черными крыльями, издав хриплый злобный крик.

Бертелис, сошел с коня и направился к дереву, вынув меч из ножен.

— Бертелис! — предостерегающе позвал его Калар, настороженно оглядываясь вокруг. Его брат не обратил внимания, медленно продолжая идти к дереву.

— Лучше нам здесь не задерживаться, — сказал Гюнтер, в его голосе явно звучало напряжение.

Младший брат Калара упрямо продолжал шагать к ужасному дубу.

Оттолкнув ногой труп гоблина, Бертелис склонился, вглядываясь во что-то, скрытое переплетением толстых корней.

— Бертелис! — снова позвал его Калар.

Светловолосый рыцарь бросил на брата раздраженный взгляд и, закусив губу, потянулся рукой под темные корни. Он не смог достать что-то, неясно блестевшее там в темноте, и склонился еще ниже, пытаясь дотянуться. Казалось, что страшное дерево сейчас оживет и проглотит молодого рыцаря в одно мгновение. Калар понимал, что это глупая детская мысль, но все равно испытывал тревогу.

— Хватит уже, брат! — крикнул он.

Он увидел, что Бертелис выпрямился, вытянув что-то из-под корней.

Калар разглядел, что это был шлем, старый и ржавый. Из шлема вывалился череп, упав к ногам Бертелиса. Молодой рыцарь сначала вздрогнул, а потом рассмеялся над своим глупым испугом.

— На этом шлеме герб Вальдена из Леонуа, — объявил Бертелис.

Вальден был рыцарем, давшим священную клятву Поиска Грааля.

Ходили слухи, что его сразил темный рыцарь из проклятого Музильона. Его вассалы утверждали, что сама Владычица появилась на призрачном корабле, не имевшем ни весел, ни паруса, и забрала Вальдена с собой в царство вечной жизни.

— Похоже, он все-таки не был принят Владычицей на ее туманном острове.

Бертелис печально покачал головой и бросил шлем на землю. Словно бы неохотно, как показалось Калару, он отошел от дерева и снова сел на коня.

— Поехали подальше от этого проклятого места, — сказал Гюнтер.

Дитер Вешлер долго смотрел на ужасное дерево, задумчиво наморщив лоб. Он слышал о таких вещах раньше, слышал, что такое находили и на его родине в Империи, в самых темных и глубоких чащах огромного леса Драквальд. Дитер покачал головой, отбросив эту мысль. Нет, несомненно, было так, как сказал молодой рыцарь: зеленокожие остались без вожака и начали воевать друг с другом. И все же он не мог избавиться от ощущения, что в лесу есть что-то еще, что-то злое и враждебное — что-то, следящее за ними.

Он снова оглянулся вокруг, с трудом сглотнув из-за неожиданно пересохшего горла.

 

ГЛАВА 8

Со скрипом прогибавшихся деревянных частей и резким щелканьем кожаных ремней и канатов массивные требюше метали во врага огромные камни. Кожаные петли с тяжелыми каменными глыбами взметывались в воздух на длинных рычагах под действием опускавшихся массивных противовесов. Когда скрипящие рычаги принимали вертикальное положение, огромные глыбы вылетали из петель и, достигнув высшей точки своей траектории, казалось, на мгновение зависали в воздухе, прежде чем полететь к земле.

С грохотом, сотрясавшим землю, гигантские камни обрушивались на плотные толпы зеленокожих, врезаясь глубоко в почву и давя десятки врагов. Другие камни отскакивали от земли и падали снова, убивая еще больше орков и гоблинов.

Бретонцы прочесывали Шалонский лес две недели, выбивая из него зеленокожих. Сотни рыцарей и тысячи крестьян действовали вместе, выгоняя орков на открытую местность, чтобы получить возможность покончить с противником в решительном бою.

И время этого боя пришло. Число зеленокожих, укрывавшихся в Шалонском лесу, оказалось ошеломляющим. Победа в этой битве очистит эти земли от угрозы зеленокожих на десятилетия. Если же армии Бордело потерпят поражение, герцогство будет гореть.

Раздался приказ, и сотни лучников изготовились к стрельбе, накладывая стрелы на тетиву. По следующему приказу лучники спустили тетивы, и в небо взметнулась плотная туча смертоносных стрел, с шипением разрезавших воздух. Стрелы взлетели высоко в небо, и когда начали падать на врага, бретонские лучники выпустили второй залп.

По герцогскому закону каждый здоровый крестьянский мальчик в Бордело должен был обучаться стрельбе из длинного лука, хотя на практике этот закон редко соблюдался. Лишь немногие крестьяне обладали средствами или мастерством, чтобы купить или сделать большой лук, и еще меньше из них обладали силой, достаточной, чтобы натянуть такой лук. Однако крестьянские семьи, достаточно зажиточные, чтобы иметь длинный лук, часто передававшийся по наследству от отца к сыну, заставляли своих сыновей упражняться с этим оружием, наращивать силу и навык, ибо деньги, которые платили лучникам на войне, хотя и смехотворно малые по дворянским меркам, для большинства крестьян были огромным богатством.

Калар разочарованно зашипел и встряхнул головой, с растущим нетерпением наблюдая, как крестьянские ополченцы герцога уничтожают зеленокожих издалека стрелами и камнями из требюше.

Десятки крестьян трудились, крутя огромные вороты, опускавшие рычаги требюше, готовя мощные орудия для следующего выстрела.

Новые залпы стрел сыпались на толпы зеленокожих, собравшихся на поле, и Калар выругался, глядя, как падают новые сотни сраженных врагов.

— Ну и что за честь в этом? — проворчал он, сидя на коне в строю рыцарей, стоявшем напротив врага. Воины Бастони собрались вместе, и вокруг Калара были рыцари, присягавшие его отцу.

Недалеко был и грозный барон Монкадас со своими рыцарями.

Бородатый барон нетерпеливо помахивал своим страшным шипастым моргенштерном, свирепо глядя на противника.

Немного далее Калар увидел Малорика и его рыцарей, с удовлетворением заметив большой синяк на лице наследника Сангасса. Словно почувствовав взгляд Калара, Малорик повернулся и злобно посмотрел на него.

— Я бы сказал, ты неплохо подправил ему морду, — ухмыльнулся Бертелис. Калар рассмеялся, увидев, что его брат сделал неприличный жест в сторону Малорика, вспыхнувшего от ярости.

Бросив взгляд дальше вдоль строя бретонцев, Калар увидел более трех тысяч рыцарей, выстроившихся для битвы. Знамена и флаги, реющие на ветру, величественно демонстрировали гербы самых могущественных феодалов, и Калар обратил взор к знамени герцога Альберика, гордо поднятому в центре строя. Среди свиты герцога Калар разглядел лорда Реола, рыцаря Грааля, возвышавшегося на своем огромном коне.

За блестящим строем рыцарей неровными рядами стояли около десяти тысяч пеших ратников-простолюдинов. Они были выстроены глубокими плотными построениями и несли щиты и флаги геральдических цветов своих господ. Их число было огромным, но Калар не слишком рассчитывал на них. Битва будет выиграна — или проиграна — атакой конных рыцарей.

— Как мы заслужим славу в этом бою, если всех врагов перебьют крестьяне? — недовольно заявил Бертелис.

— Успокойтесь, — сурово приказал Гюнтер, настороженным взглядом следя за противником. — Ваше время придет. Герцог хочет проредить число зеленокожих перед атакой.

— Да так скоро и атаковать будет некого, — мрачно ответил Калар. — Что это за бой, если приходится стоять и ждать, пока врага убивают издалека, выстрелами из луков и камнеметов?

— Молчать, вы оба! — рявкнул Гюнтер. — Проявите терпение и учитесь стратегии на примере действий герцога. Битва будет выиграна атакой рыцарей, но герцог желает абсолютной победы с минимальными потерями. Видите, он послал отряд рыцарей из южного Бордело к северу, чтобы обойти врага? Он хочет, чтобы зеленокожие бросились в атаку на его лучников. Когда они подойдут ближе, мы ударим по ним с фронта, а обходящий отряд атакует их открытый фланг.

Одновременно полторы тысячи пеших ратников отрежут врага с юга, пройдя через лес и преградив ему путь к отступлению. Если мы атакуем сейчас, это нарушит весь план герцога.

— И все равно, атаковать врага было бы куда благороднее, чем ждать за спинами крестьян, — упрямо сказал Бертелис.

Гюнтер вздохнул и пристально посмотрел на него.

— На страницах легенд это было бы красиво, да. Но это реальность, и план герцога правилен. Сегодня герцог Альберик одержит великую победу, которая войдет в историю. Проявите терпение, юные лорды.

Скоро вы пойдете в бой. У вас будет достаточно возможностей заслужить славу сегодня.

Рыцари преследовали орков в лесу, изматывая их непрерывными стычками и гоня на запад, к краю леса. Отряды конных йоменов осыпали зеленокожих стрелами, а когда разъяренные орки пытались их преследовать, йомены скакали прочь, постепенно выманивая врага из леса в открытое поле. В таких нападениях бретонцы убили сотни зеленокожих, когда же враг собирался достаточно большими силами, они отходили. Словно овцы, гонимые псами, зеленокожие сбивались в одну массу и выгонялись из леса на открытую местность, где ничто не могло спасти их от сокрушительного удара бретонских рыцарей.

Клубящаяся масса тел зеленокожих с ревом рванулась вперед, невзирая на ужасные потери, причиняемые им стрелами и камнями.

Над головами орков возвышались шесты, увешанные черепами, костями и перьями, свирепые зеленокожие дикари рычали, словно звери, размахивая топорами и тесаками.

Калар увидел, как маленький гоблин забрался на один камней, выпущенных из требюше и зарывшихся глубоко в землю. Несмотря на расстояние, Калар разглядел, что голову этого гоблина украшает корона из черных перьев, воткнутых прямо в скальп, а в руке его посох, похожий на позвоночную кость.

Гоблин начал прыгать на камне и трястись, его глаза закатились, изо рта пошла пена. Его дикие прыжки и завывания, казалось, наполнили зеленокожих новым пылом, они начали хором кричать что-то вроде заклинания, ударяя оружием по щитам.

— Колдовство, — сплюнул Бертелис.

Калар прошептал молитву Владычице, глядя, как гоблин-шаман скачет на камне и вопит.

Какую бы нечестивую магию не пыталось призвать это существо, у него ничего не вышло. Внезапно шаман остановился и замолчал, уставившись в небо. Прямо на него летела огромная каменная глыба.

Она врезалась в шамана, размазав его в лепешку. От удара о камень, на котором стоял гоблин, глыба раскололась надвое, и обе половины отлетели в плотную толпу зеленокожих, давя тела и ломая кости.

Бертелис изумленно расхохотался.

Враг был уже менее чем в двухстах шагах от строя бретонцев, и быстро приближался. Калар уже мог разглядеть отдельные свирепые морды, покрытые черными татуировками, изображающими пауков, черепа и какие-то геометрические фигуры. Самые крупные и сильные орки с ревом и рычанием пробивались вперед, стремясь атаковать первыми и отбрасывая с пути меньших зеленокожих или затаптывая их.

— Стоять! — приказал Гюнтер, пронзительным взором оглядывая строй молодых рыцарей, чувствуя их нетерпение и жажду боя. Он бросил взгляд назад, за ряды бретонских войск, ожидая сигнала герцога.

Калар облизал губы и крепче сжал копье, глядя, как зеленокожие сплошным валом хлынули вперед. Прозвучал сигнал горна, и первая линия крестьян-лучников повернулась и побежала назад, израсходовав все стрелы и стремясь укрыться за рядами рыцарей. На склонах холмов за строем рыцарей другие отряды лучников продолжали выпускать смертоносные залпы, и тучи черных стрел сыпались на плотные толпы врага.

Калар напрягся, сжимая копье, и видя, что орда зеленокожих продолжает мчаться вперед. Он почувствовал, что мышцы Гренголэ тоже напряглись, конь прижал уши к голове, ему тоже хотелось скорее броситься в атаку.

Гюнтер высоко поднял копье, и сердце Калара забилось сильнее в предвкушении.

Наконец, по всей линии бретонцев зазвучали трубы и рога.

— В атаку! — взревел Гюнтер.

Рыцари все как один пришпорили коней и поскакали вперед, сформировав массивный клин, на острие которого оказался Гюнтер.

Сотни рыцарей бросились в бой, и вся линия бретонцев пришла в движение. Сначала рыцари скакали медленной рысью, потом начали набирать скорость, и земля задрожала от грохота копыт. Поле за ними превращалось в изрытую копытами черную грязь, кони мчались все быстрее, рыцари опустили копья. Когда до врага оставалось меньше пятидесяти шагов, они пустили коней в галоп.

Тысячи ратников-пехотинцев подхватили боевой клич и тоже бросились вперед на зеленокожих, вслед за своими господами.

— За Гарамон! — воскликнул Калар. Земля мелькала внизу, как размытое пятно, Гренголэ мчался с бешеной скоростью, боевой клич уносило ветром, рыцари стальной лавиной с грохотом устремились на врага. Рядом скакал Бертелис, повторяя боевой клич, его лицо выражало восхищение.

Калар никогда раньше не слышал ничего столь же громкого, как топот трех тысяч рыцарских коней, мчавшихся в атаку. Грохот копыт был оглушительным, земля содрогалась, словно от землетрясения.

Три тысячи копий опустились для удара, казалось, прошла вечность, прежде чем преодолеть открытое пространство, остававшееся до врага, хотя в действительности промелькнули лишь несколько секунд.

Наконец два войска столкнулись со страшным грохотом, их линии смешались, когда стена металла с сокрушительной силой ударила в стену плоти.

Копье Калара вонзилось рычащему орку в глотку, наконечник вышел из шеи зеленокожего и пронзил второго, попав ему в лицо. Орки валились, как подкошенные, от мощи рыцарского удара, могучие копыта коней ломали кости и крушили черепа.

Копье вырвалось из рук, мгновенно Калар выхватил меч и врубился в толпу врагов.

Вопли ярости и боли зеленокожих были оглушительны, рыцари, сохраняя свой наступательный порыв, вклинились глубоко в ряды врага. Меч Калара разил орков, рубя плоть и кости. Брошенный дротик отскочил от кирасы молодого рыцаря, и Калар всадил острие меча в разинутую пасть очередного орка, из смертельной раны хлынула кровь.

Пришпоривая Гренголэ, заставляя могучего коня скакать дальше и не останавливаться, Калар увидел, как Бертелис отражает удар орка щитом, чья сила удара едва не выбила его брата из седла.

Громадный орк с оглушительным ревом разрубил передние ноги коня рыцаря, скакавшего рядом с Каларом. Конь, испустив крик боли, рухнул, рыцарь вылетел из седла, свалившись в гущу орков. На упавшего воина немедленно обрушились удары шипастых дубин и тесаков. И рыцарь и его убийцы были затоптаны копытами скачущих коней.

Гренголэ споткнулся, и Калар с трудом удержался в седле. Мелькнул орочий клинок, направленный ему в грудь, Калар отразил его отчаянным движением меча. Атаковавший его орк был сбит на землю корпусом коня Бертелиса, исчезнув из вида.

С высоты седла Калару открывался хороший обзор над бушующим морем зеленокожих, он увидел отряды рыцарей, атаковавших с востока и врезавшихся во фланг громадной массы орков. По всему полю боя рыцари прорывались сквозь толпы врага, сокрушая все на своем пути.

— Повернуть к востоку! — приказал Гюнтер, разворачивая коня, и рыцари, следовавшие за ним, повторили маневр, сохраняя строй и прорубаясь мечами сквозь ряды зеленокожих. Калар поморщился, когда орочий клинок ударил его в бедро, вдавив броню. Ответным ударом рыцарь разрубил морду рычащего орка.

Рыцари прорвались сквозь плотную массу орков и оказались на открытом пространстве. Калар изумленно увидел, что из первоначального числа рыцарей из атаки вышло меньше половины.

Он заметил небольшие группы рыцарей, увязших в гуще зеленокожих, и отчаянно отбивавшихся от толп врага, наседавшего со всех сторон.

По приказу Гюнтера рыцари развернули коней и снова бросились в бой.

Вскоре их атака замедлилась, и бретонцы оказались со всех сторон окружены врагом. Всякое подобие порядка было утрачено. Рыцарей стаскивали с седел и убивали, кони вставали на дыбы, крича от страшной боли, пронзенные десятками копий и клинков.

Мощный удар, скользнув по щиту Калара, пришелся на его шлем.

Молодого рыцаря выбило из седла. На мгновение, беспомощно размахивая руками и ногами в воздухе, он ощутил себя словно невесомым. Земля, казалось, сама с ужасающей скоростью поднялась ему навстречу, и он с сотрясшей все кости силой рухнул в грязь.

Теперь он ощутил себя невероятно тяжелым, кровь текла по лицу из раны на голове, хотя Калар не чувствовал боли. Подняв голову, он увидел не более чем в метре от себя другого рыцаря, пытавшегося встать. Калар закричал, предупреждая его об опасности, но грохот боя заглушил его крик, и он мог лишь бессильно наблюдать, как орк обрушил тяжелый тесак на голову рыцаря, разрубив ее вместе с шлемом до нижней челюсти.

Калар, шатаясь, поднялся на ноги. Ему показалось, что кто-то зовет его по имени. Заметив, как что-то бросилось к нему, он едва успел поднять щит. От силы удара, которую обрушил на него огромный орк, Калар снова упал на колени.

Боль пронзила его левую руку и плечо, Калар едва удержался, чтобы не рухнуть лицом в грязь. Орк возвышался над ним горой мышц и свирепой силы. Зеленокожий кровожадно взревел, брызгая слюной из клыкастой пасти.

Сверкнул меч, разрубивший шею орка, из глубокой раны хлынула темная кровь. Голова орка повисла набок, едва держась на уцелевших мышцах и сухожилиях, огромная туша зеленокожего свалилась в грязь.

— Калар! — закричал кто-то снова. Подняв глаза, молодой рыцарь увидел Гюнтера, с меча ветерана текла свежая кровь. Калар кивнул и обернулся, пытаясь найти Гренголэ, моля Владычицу, чтобы благородный скакун не погиб.

Мелькнул орочий клинок, направленный в него, и Калар присел, принимая удар на щит. Сделав выпад мечом, он вонзил острие в зеленую татуированную плоть, но не удержал равновесие и упал на раненого им орка, своей тяжестью вгоняя меч глубоко в тело зеленокожего.

Даже умирая, орк не прекращал бороться, злобно рыча в лицо Калару, и колотя его могучими кулаками, размером почти с голову рыцаря. В глазах Калара помутилось, он с трудом встал на ноги, чтобы добить орка, но удар конских копыт размозжил череп зеленокожего. Перед Каларом стоял Гренголэ, раздув ноздри и тяжело дыша. Встряхнув головой, конь ударил копытом по земле.

— В седло! — приказал Гюнтер, вместе с еще одним рыцарем пришпорив коней, чтобы перехватить пару орков, бросившихся на Калара. Молодой рыцарь сунул ногу в стремя и не без труда подтянулся в седло.

Враг наседал, окружив бретонцев со всех сторон, и с каждым мгновением погибало больше рыцарей, орки стаскивали их с седел и убивали. Калар увидел, как мелькнул белый табард, и ощутил ярость, разглядев в гуще боя Малорика, рубившего орков, меч наследника Сангасса был залит кровью зеленокожих.

Не желая ни в чем уступать Малорику, Калар пришпорил Гренголэ и снова бросился в битву, его клинок звенел на ветру.

Позже он не мог вспомнить, сколько еще длился бой, но его рука стала словно свинцовой от усталости, а доспехи были залиты кровью, когда он услышал рев труб. Оглянувшись, Калар увидел новые отряды рыцарей, врезавшиеся в толпы врага, мощь их удара расколола ряды орков.

Волны паники стали охватывать орду зеленокожих, подобно бушующему лесному пожару. Там, где еще мгновение назад была лишь свирепость и жажда битвы, мелькнула тень сомнения. И когда первые орки повернулись и побежали, решимость зеленокожих рухнула.

Калар ощутил, как его руки наливаются новой силой, и с яростью набросился на заколебавшегося врага. Вскоре отступление зеленокожих переросло в бегство, и беспорядочные толпы орков и гоблинов в панике устремились к лесу. Отряды рыцарей и пеших ратников, направленные герцогом в обход, уже отрезали оркам путь к отступлению, и тысячи зеленокожих, оказавшихся в ловушке между бретонскими войсками, были беспощадно вырезаны.

Преследуя бежавших зеленокожих, Калар ощутил, как его охватывает яростная эйфория. Его меч разрубил шею бегущего орка, Бертелис, скакавший рядом, мощным ударом сразил другого.

Отдельные группы врага еще сопротивлялись, самые крупные темнокожие орки упрямо не желали бежать с поля боя. Против них были направлены пешие ратники, а рыцари бросились преследовать тех, кто бежал к деревьям. За каждого из свирепых черных орков приходилось платить жизнями пяти или больше простолюдинов, но постепенно все сопротивлявшиеся враги были перебиты, и на поле боя посреди огромной груды трупов победно взвилось знамя герцога.

Калар услышал, как Гюнтер где-то позади кричит, приказывая рыцарям Гарамона построиться, но молодой рыцарь проигнорировал приказ, продолжая преследовать бегущего врага. Впереди он увидел Малорика, рубившего зеленокожих, и пришпорил Гренголэ, чтобы обогнать соперника.

Поле было усеяно мертвыми и умирающими, бретонские ратники добивали еще живых орков и выносили тела убитых и раненых рыцарей. Кони с переломанными ногами и перебитыми хребтами кричали, когда им перерезали глотки. Упавшие знамена поднимали из грязи и крови, чтобы вернуть владельцам, или, если владелец был мертв, отослать обратно в его замок в знак скорби.

Рыцари скакали до самого леса, преследуя бежавших зеленокожих и беспощадно уничтожая группы орков, пытавшихся укрыться среди деревьев. Калар разрубил мечом голову очередного орка и погнал Гренголэ дальше, стремясь убить как можно больше врагов.

Рыцари и ратники, отрезавшие врагу путь к отступлению, были слишком малочисленны, чтобы перехватить всю массу бежавших зеленокожих, и сотни орков и гоблинов сумели прорваться мимо них и скрыться в чаще.

Десятки рыцарей, по большей части молодых, как Калар, мчались к деревьям в погоне за орками, и наследник Гарамона погонял коня, жаждая принять участие в истреблении ненавистных зеленокожих.

Рядом скакал Бертелис. Калар увидел, как Малорик пришпорил своего черного коня, бросив на братьев взгляд, полный ненависти.

— За Гарамон! — воскликнул Бертелис, и братья на полном скаку ворвались в пределы Шалонского леса. Повсюду на земле лежали тела орков и гоблинов.

Бертелис пришпорил коня, заметив бегущего гоблина, а Калар занес меч, догнав раненого орка, державшегося за окровавленный обрубок руки. Услышав топот копыт, зеленокожий обернулся и вскинул тесак.

Гренголэ уклонился от атаки орка, и Калар парировал тесак своим мечом, два клинка, ударившись, зазвенели. Внезапно на спину зеленокожего обрушился меч другого рыцаря, повергнув орка на землю. Калар выругался, увидев Малорика, проскакавшего мимо.

Погоняя Гренголэ, Калар бросился за ним.

Они преследовали последних уцелевших зеленокожих, загоняя их глубоко в лес. Рыцарям приходилось пригибать головы, чтобы не задеть острые ветви, а коням — перескакивать через стволы упавших деревьев. Почти сотня рыцарей с грохотом копыт въехала в узкий овраг, топча заросли папоротников и проезжая мимо покрытых мхом валунов.

Здесь бретонцы наткнулись на картину бойни.

Тела рыцарей, коней и зеленокожих лежали беспорядочной грудой — десятки окровавленных изуродованных трупов, их кровь пропитывала землю леса. Калар и другие рыцари остановили коней, глядя на страшное зрелище расширенными от ужаса глазами, их сердца бешено колотились.

Калар развернул Гренголэ, настороженно оглядывая окружающие деревья. Конь фыркнул, прижав уши к голове и раздувая ноздри.

Овраг окружали камни, покрытые мхом и заросшие папоротниками, и, окидывая взглядом заросли, молодой рыцарь снова почувствовал, будто кто-то — или что-то — наблюдает за ним.

Во мраке под густыми кронами деревьев царила тишина, нарушаемая лишь лязгом рыцарских доспехов, фырканьем коней и топотом их копыт.

— Не нравится мне это, — прошептал Калар. Эта тишина, неестественная и угнетающая, давила на него словно тяжкий молот.

Каждый чистокровный бретонский скакун был хорошо приучен к шуму и грохоту боя, к лязгу оружия и крикам умирающих. Бретонские рыцарские кони были обучены не бояться запаха крови, и мгновенно реагировать на указания всадника. Они были бесстрашными, упорными и агрессивными животными, ибо лошади, слишком смирной по характеру, не хватило бы духу скакать в самое пекло боя.

Бретонские кони были обучены кусать врага и бить его своими мощными копытами. Все это достигалось путем долгого и обширного обучения, и бретонского боевого коня вовсе нелегко было чем-то напугать.

Но когда легкий ветерок вдруг изменил направление, подув с юго-востока, внезапно все кони словно взбесились, вставая на дыбы и издавая испуганное ржание. Несколько рыцарей даже были сброшены на землю, и Калар с трудом удержался в седле, когда Гренголэ вдруг встал на дыбы и дико заржал, в ужасе закатив глаза.

Внезапно совсем близко зазвучал рев грубых охотничьих рогов, и из зарослей на склонах оврага выскочили силуэты, покрытые темной шерстью, кровожадно рыча и воя.

Калар заметил их страшные лица, выглядевшие как звериные, и одновременно словно пародия на человеческие, искаженные яростью.

Зверолюды, прыгая с покрытых мхом камней, бросались на рыцарей, пытаясь стащить их с седел.

У большинства из них были изогнутые рога, растущие на лбу или висках, мускулистые тела чудовищ покрывала шерсть. На груди и животе шерсть была короткой, а на спине и плечах — более густой, длинной и спутанной. Ноги их были похожи на оленьи или козлиные, с мощными мышцами на бедрах, скакательными суставами, и оканчивались раздвоенными копытами.

Атака была настолько внезапной и быстрой, что рыцари не успели подготовиться к бою, и им пришлось сражаться против смертельно опасного врага, одновременно пытаясь удержать своих коней, приведенных в ужас внезапным появлением хищников.

Калар услышал совсем рядом бешеный рев, и, оглянувшись, увидел, как зверолюд прыгает с большого камня прямо на него. В мускулистых руках монстр сжимал огромный двуручный топор, занесенный для смертельного удара, взгляд, полный ненависти, был устремлен на рыцаря.

Калар уклонился от удара и вскинул щит. Топор врезался в щит с такой силой, что расколол его и ударил по руке Калара, смяв поручь.

От столь мощного удара молодой рыцарь вылетел из седла, тяжело рухнув на землю.

Гренголэ рванулся вперед, выскочив из оврага. Калар, оглушенный падением, словно в тумане смотрел, как его конь убегает прочь.

Расколотый щит каплевидной формы стал бесполезен, и рыцарь сбросил его с руки, пытаясь подняться.

Зверолюд, ударивший его, присел к земле, готовясь к прыжку, и свирепо зарычал. От монстра воняло тухлым мясом, гнилыми растениями и фекалиями. Он бросился на рыцаря, занося для удара тяжелый топор.

Выкрикнув боевой клич, Калар быстро шагнул вперед, и, держа меч обеими руками, всадил острие клинка в брюхо зверолюда, прежде чем топор успел опуститься. Меч вонзился глубоко, на латные перчатки Калара хлынула горячая кровь. Топор выпал из ослабевших пальцев зверолюда, но у монстра еще хватило сил ударом тыльной стороны руки повалить Калара на землю.

Зверолюды убивали рыцарей, набрасываясь на них с ужасающей свирепостью. Одного рыцаря убили, со страшной силой ударяя его головой о камень. Других буквально рубили на куски топорами, пока они, будучи сброшены с седел, не успевали встать.

Лежа на земле, Калар увидел, как его брат Бертелис сражается с парой зверолюдов, удары копыт его коня не позволяли монстрам подойти близко. Рывком поднявшись на ноги, Калар выдернул свой меч из трупа зверолюда.

— Бертелис! — закричал он. — Скачи!

Внезапно один из зверолюдов, спрыгнув с камней в овраг, оказался прямо перед Каларом. Монстр поднялся в полный рост, его тело бугрилось мощными мышцами, широкая грудь ритмично вздымалась.

Рост зверолюда достигал шести с половиной футов, он возвышался над Каларом, оскалив пасть, полную желтых острых зубов хищника.

Массивные руки зверолюда украшали браслеты из гнутых бронзовых полос, в его соски и щеки были вдеты толстые кольца из тусклого металла. В середине его широкого лба красовалось выжженное клеймо в виде восьмиконечной звезды, кожа вокруг него была красной и воспаленной.

Зверолюд бросился на Калара, взмахнув изогнутым скимитаром.

Рыцарь парировал удар мечом, клинки столкнулись с лязгом стали.

Удар зверолюда был такой силы, что болезненно сотряс руку Калара, отбросив его назад. Чудовище почувствовало слабость врага, и в глазах зверолюда, похожих на козлиные, мелькнуло свирепое веселье. За спиной монстра Калар видел, как гибнут в неравном бою рыцари. Мелькнул белый табард Малорика, сражавшегося с парой огромных тварей. Калар мысленно просил Владычицу сохранить жизнь сангассовскому отродью и не отнимать возможность собственноручно зарубить ублюдка.

Зверолюд атаковал снова, направив удар в голову Калара, и молодой рыцарь едва успел поднять меч, чтобы парировать. От удара невероятной силы Калар упал на колени. Зверолюд, увидев уязвимость врага, прыгнул вперед и впечатал колено в лицо рыцаря.

Калар упал спиной на камни, отчаянно пытаясь подняться на ноги.

Откуда-то слева к нему подбежал еще один зверолюд. Это существо было меньшего роста и более тощим, чем первое, его лицо было почти как человеческое, отчего казалось еще более жутким. Его рога представляли собой короткие тупые шишки, растущие из лба.

Зверолюд намеревался вонзить в Калара копье, но его остановил свирепый рык большого монстра. Меньшая тварь, огрызнувшись, пошла искать другую жертву.

С презрительной легкостью ударом ноги большой зверолюд выбил меч из руки Калара и приставил острие скимитара к горлу рыцаря.

Калар попытался оттолкнуть клинок, но монстр просто приставил его снова. Еще раз Калар оттолкнул скимитар, и снова зверолюд приставил острие к горлу, под кирасу потекла струйка крови.

Злобная тварь забавлялась с ним, и Калар ощутил, как внутри него вскипает ярость. Закричав от гнева и боли, он оттолкнул скимитар тыльной стороной руки и бросился на зверя, пытаясь вцепиться ему в глотку.

Зверолюд издал звук, похожий на рычащий смех, и даже не попытался отскочить. Напротив, он шагнул навстречу Калару и ударил своим широким лбом в лицо рыцаря, мгновенно свалив его на землю.

В глазах Калара потемнело, он почувствовал, как тяжелое раздвоенное копыто наступило ему на грудь. Сквозь туман в глазах он разглядел нависающего над ним огромного зверолюда, и увидел, как чудовище заносит клинок для смертельного удара.

Калар взмолился Владычице, чтобы его брат спасся из этой засады.

После этого молодой рыцарь стал ждать удара. Но удар так и не был нанесен.

Раздался топот копыт, и Калару показалось, будто теплый солнечный свет коснулся его кожи. Зверолюд пошатнулся и тяжело рухнул на землю. Калар ошеломленно смотрел, как из обезглавленного трупа монстра хлынула горячая кровь, а рогатая голова покатилась по земле.

Увидев вокруг бронированные фигуры рыцарей, атаковавших зверолюдов, Калар попытался встать на ноги, но силы оставили его, и он осел на землю. Сидя, он видел, как рыцарь в синем с серебром плаще, будто окруженный неким мерцающим светом, прорубается сквозь полчища врагов.

Потом у Калара опять потемнело в глазах, и он упал на землю лицом вниз.

* * *

Реол ворвался в заросший папоротником овраг, беспощадно предавая смерти всех врагов на своем пути, как и подобало истинному паладину Владычицы. В правой руке он держал серебряное копье Арандиаль, мерцавшее во мраке леса волшебным светом, а в левой — сияющий меч Дюрендиаль. По легенде и меч и копье рыцаря Грааля были освящены слезами самой Владычицы, и лишь чистый сердцем мог держать их в руках. Кровь стекала с них, словно масло, и они разили врага с молниеносной скоростью и яростью рассвирепевших змей.

Реол прорубался сквозь толпы зверолюдов, пронзая их Арандиалем, и срубая головы чудовищ каждым взмахом Дюрендиаля. Насадив на копье одного корчившегося зверолюда, он поднял тварь высоко в воздух, бесстрастно наблюдая, как мерзкая туша скользит вниз по копью, и легким движением руки отшвырнул тварь в сторону.

Подыхающий зверолюд врезался в камень, ломая кости.

Волшебный свет сиял в глазах рыцаря Грааля, сражавшего чудовищ.

Ничто не могло противостоять этому воплощению гнева Владычицы.

Взревели рога, и зверолюды, словно призраки, бросились обратно в чащу леса, оставляя за собой картину смерти и кровопролития. Реол, будто светившийся священным пламенем, презрительно смотрел, как они бегут с поля боя.

Бросив взгляд в глубину леса, рыцарь Грааля заметил далеко среди деревьев неподвижную фигуру, наблюдавшую за бойней.

Реол ощутил яростную ненависть, исходившую от этого существа, и огромную мощь, которой оно владело. Высокое и исполненное невероятной силы, оно держало в руках изогнутый посох из ядровой древесины, три пары рогов увенчивали его страшную голову. Когда рыцарь Грааля шагом поехал вперед, слегка пришпорив своего белоснежного коня, чудовище оскалило бесчисленные острые зубы.

Бледные глаза цвета замерзшей воды устремили пристальный взор на приближавшегося рыцаря. Будь эти глаза на ином лице, они могли бы даже показаться прекрасными, но на этом нечеловеческом, чудовищном лике они выглядели жутко, внушая ужас.

Лицо этого создания было иссечено многочисленными швами и шрамами — маска из кожи, плотно натянутая на кости черепа. С его головы на спину свисали толстые пряди спутанных волос и шерсти.

Чудовище зашипело, будто со злобной усмешкой, глядя на подъезжавшего рыцаря.

* * *

Ужасное существо, зарычав, ударило в землю посохом. Из корявой древесины вырвались отростки корней, ощупывая почву, будто пальцы скелета. Они вонзились в землю, и Реол содрогнулся от отвращения, почувствовав, как эти колдовские корни вытягивают энергию из земли. Папоротники вокруг стали вянуть и чернеть, злое колдовство выпило всю влагу из их листьев, черви и жуки в земле умирали, корчась в мучениях — жизненная энергия была высосана из них. На поверхности посоха появились черные пульсирующие вены, и чудовище затряслось в экстазе.

Движением одновременно завораживающим и угрожающим оно подняло свою другую руку, когти которой напоминали лапы паука, и прикоснулось к стволу искривленного дуба.

Нарост на стволе дерева лопнул с болезненным рвущимся звуком, и из раны хлынула темная жидкость, смердевшая тухлым мясом. Рана в дереве раскрывалась все шире и шире, словно жуткая зловонная пасть, и чудовище шагнуло прямо в нее. Реол галопом погнал коня вперед, моля Владычицу дать ему силы, но не успел — отверстие в дереве мгновенно закрылось. Рыцарь посмотрел на дуб и выругался.

В тридцати милях от того места ствол другого дерева раскрылся, и из него вышло чудовище.

 

ГЛАВА 9

Аннабель налила в кубок кипящую воду, поморщившись от едкого запаха, поднимавшегося с паром. Кусочки коры и сухих растений плавали в дымящемся кипятке. Служанка оглянулась, убедившись, что никого из кухонной челяди замка нет поблизости.

После этого она достала из складок платья небольшой мешочек, и осторожно развязала его.

Маленькой деревянной ложкой она достала из мешочка немного порошка, стараясь его не вдохнуть. Порошок был цвета запекшейся крови, и Аннабель высыпала его в лекарственный отвар. Порошок мгновенно растворился в кипятке, и служанка положила деревянную ложку обратно в мешочек, завязала его и снова спрятала под платьем.

Взяв с полки деревянный горшок, она открыла крышку и глубоко вдохнула сладкий запах. Оглянувшись, она обмакнула палец в горшок и, зажмурившись от удовольствия, слизала с пальца густой мед.

В кухню вошли двое изможденных старых слуг, тащивших тростниковые корзины с грязными овощами. Аннабель вернулась к делу, зачерпнув ложкой большую порцию меда и добавив ее в кубок с отваром, после чего поставила горшок обратно на полку.

Она тщательно вымыла руки в тазу с водой и вытерла их о свой фартук. После этого она сняла фартук и повесила его на деревянную вешалку. Чистыми руками она разгладила платок из дешевой ткани, покрывавший ее голову, и поправила платье.

Довольная своим видом, Аннабель взяла серебряный поднос, на котором стоял кубок с горячим отваром, и вышла из кухни, направляясь по коридорам замка к покоям лорда Гарамона.

Аннабель не знала, что за порошок она добавляла в питье лорда каждый день. Госпожа потребовала, чтобы никто не видел, как она насыпает порошок, и это испугало Аннабель, но госпожа заставила ее поклясться жизнью, что она сделает все как приказано, и никому не скажет об этом ни слова. А в награду за молчание госпожа обещала ей медную монету каждые полмесяца.

У Аннабель на попечении было двое маленьких детей в одной из лачуг под стенами замка, и эта монета могла означать для них разницу между сытостью и голодом. Да и невысказанная угроза во взгляде госпожи была достаточно ясной, чтобы Аннабель побоялась отказаться.

Стражник, стоявший у покоев лорда, открыл перед ней дверь для слуг, и Аннабель поблагодарила его. В переднем покое было душно и темно, занавески на окнах опущены.

В комнате присутствовала леди Кэлисс, одетая в длинное темно-пурпурное платье, ее волосы были убраны в две свернутые косы и скрыты под роскошным головным убором с вуалью. Она негромким голосом беседовала с пожилым лекарем в черном одеянии, который в последнее время часто посещал замок. Они говорили тихо, чтобы не беспокоить лорда Гарамона, дремавшего в своей спальне за передним покоем. Когда Аннабель постаралась неслышно проскользнуть мимо них, чтобы оставить кубок с лекарственным отваром на столике у постели лорда, она подслушала их разговор.

— Боюсь, что Морр зовет его, — сказала леди Кэлисс, ее лицо было бледным и исхудавшим, глаза покраснели от слез и были полны скорби. — Пожалуйста, ради благословенной Владычицы, вы должны что-то сделать!

— Я просто не могу понять, в чем дело, — ответил согбенный старый лекарь, печально покачав головой. — К этому времени уже должны были наблюдаться улучшения. С сожалением вынужден сказать, моя леди, это просто за пределами моего понимания. Словно какая-то дьявольская зараза пожирает лорда изнутри, а откуда она взялась — невозможно сказать.

— Он каждый день пьет лекарство, которое вы назначили, — сказала леди Кэлисс, на ее бледном измученном лице отразилось отчаяние.

Аннабель, опустив голову, постаралась прошмыгнуть мимо них.

— Эй, девушка, — позвал ее лекарь, и Аннабель застыла, подняв глаза, как испуганный кролик. — Подойди сюда.

Сделав реверанс и постаравшись при этом не пролить отвар из кубка, Аннабель подошла к лекарю и леди Кэлисс. Старик сухой морщинистой рукой взял кубок с серебряного подноса и понюхал его.

Проницательный взгляд лекаря показался Аннабель пристальным и жестоким.

— Что ты туда добавила? — спросил лекарь. Леди Кэлисс внимательно посмотрела на служанку. Бледное безупречное лицо госпожи показалось Аннабель холодным и безжалостным. Служанка съежилась под их пристальными взглядами.

— Господин? — пролепетала она.

— Я задал простой вопрос, девушка. Что ты добавила в лекарство? А ты туда что-то добавила.

Леди Кэлисс принюхалась.

— Мед, — сказала она.

— Да, госпожа, — поспешно кивнула Аннабель. — Я добавляю ложку меда в питье лорда каждое утро. Я думала, что от этого лекарство станет вкуснее, — взгляд ее испуганных глаз повернулся к лекарю. — Надеюсь, я не сделала ничего плохого?

Суровый взгляд лекаря смягчился, и, улыбнувшись, он поставил кубок обратно на поднос.

— Нет, ты не сделала ничего плохого. Лорду Гарамону повезло, что у него есть такие слуги, которые любят его.

Аннабель, стараясь не смотреть им в глаза, покраснела, и, снова сделав реверанс, поспешно понесла лекарство в спальню лорда Гарамона.

* * *

Люк вздохнул, глядя в темноту. Он не мог заснуть. Мысли о тяжелых трудах и заботах, предстоящих завтра, не давали покоя.

Завтра придется начать чинить стену на южном холме, сложенную из сухой каменной кладки — утомительная работа, которую требовалось проводить каждый год, и чтобы завершить ее, понадобится почти две полных недели. На южном холме, расположенном в миле от деревни, зрели самые сладкие гроздья винограда в округе, и было крайне важно, чтобы за посадками на нем ухаживали особенно тщательно.

Хотя лозы на холме получали лучшее орошение и солнечное освещение, склоны холма все время обдувались ветрами, выдувавшими из-под корней почву. Поэтому крестьяне строили вокруг драгоценных лоз на холме низкие изогнутые стены, чтобы предотвратить выдувание земли из-под корней.

Эти стены существовали уже десятки поколений, однако каждый год после сбора урожая вся деревня собиралась чинить те участки стен, которые обрушились, и расширить их еще дальше по склонам холма.

Так было сотни лет, и теперь виноградники разрослись так далеко, насколько хватало взгляда. Для местных крестьян было предметом гордости, что здесь выращивался виноград, из которого делались лучшие вина области, хотя, конечно, никому из них не позволялось пробовать этот изысканный напиток.

Тем не менее, их работа считалась настолько важной, что жители деревни были освобождены от призыва в ополчение, которое должно было пополнить армию лорда Сагремора. Люк не знал, для чего их лорд собирал армию, но недавно пришли слухи о большой победе, одержанной бретонскими войсками на севере. Ходили и другие слухи, о деревнях, что были сожжены дотла и все их жители перебиты.

Эти слухи пугали крестьян, и некоторые даже заговорили о том, что надо бежать на запад. Люк презирал тех, кто распускал такие слухи.

Лорд Сагремор всегда был добр к ним, и, конечно, он защитит своих крестьян, если возникнет какая-то опасность. Семья Люка обрабатывала землю здесь уже пять поколений, и он не опозорит память предков, сбежав, вместо того, чтобы честно выполнять свою работу. Все равно болтуны, распускающие эти слухи, скорее всего врут — так говорил он, успокаивая свою испуганную жену.

Снова вздохнув, Люк осторожно выскользнул из-под грубого одеяла, стараясь не разбудить жену. Она застонала во сне и повернулась, но не проснулась, и спустя секунду ее дыхание снова стало ровным.

Направляясь к окну, Люк прошел по тесной комнате — она была одна в их лачуге — осторожно переступив через спящую сестру жены и ее мужа, обнявшихся вместе под одеялом. Он присел у детской кроватки, где спали двое его детей вместе с их двоюродными братьями и сестрами. Прислушавшись к их ровному дыханию, Люк улыбнулся. «Я воистину счастлив», подумал он. «У меня чудесная жена, двое прекрасных детей и крыша над головой». Он вознес молитву Шаллии, богине милосердия, чтобы близнецы пережили следующую зиму, и пригладил светло-желтые волосы на голове дочки.

Люк в свои двадцать лет успел стать отцом пятерых детей, но только близнецы смогли прожить дольше трех лет. Его первый ребенок родился мертвым, а после тяжелых родов умерла и мать. Люк женился во второй раз, и новая жена родила девочку, которая оказалась очень слабой и не прожила и недели. Потом жена родила сына. Мальчик казался сильным и здоровым, несмотря на изуродованную руку, но заболел коклюшем и умер, не дожив несколько дней до своего третьего дня рождения.

Эти двое близнецов были его радостью и гордостью. С волосами цвета кукурузы и глазами, искрившимися озорством, они были солнечным светом в жизни Люка.

Осторожно встав и стараясь никого не разбудить, Люк подошел к единственному окошку в их доме, и отдернул пропахшее сыростью одеяло, служившее вместо занавески. Выглянув в ночь, он посмотрел на две луны в небе. Они были уже низко. До зари оставалось три часа.

Зная, что остался лишь час, прежде чем придется вставать и приниматься за работу, Люк уже собирался вернуться в постель, но краем глаза заметил движение. В темноте двигался какой-то силуэт, и Люк замер, ожидая, когда белая луна выйдет из-за облака и осветит то, что скрывалось во тьме.

Он услышал топот копыт, и, когда облака наконец разошлись, разглядел в лунном свете человека верхом на коне, казалось, едва державшегося в седле. На глазах Люка человек соскользнул с седла и тяжело упал в грязь на деревенской улице.

Люк снова закрыл окно одеялом и тихо вышел из дома, осторожно закрыв за собой разбухшую от сырости деревянную дверь. Ночной воздух был холодным. Настороженно оглядываясь, Люк пошел к лошади и упавшему с нее всаднику. Одна нога всадника застряла в стремени, и лошадь, ступая шагом, волочила его тело по грязи. Это была крестьянская тягловая лошадь, а не чистокровный рыцарский конь, и все же то, что этому человеку было позволено ездить верхом, говорило о его достаточно высоком положении. Это наверняка был йомен — самое высокое звание, которого мог достигнуть простолюдин, и, таким образом, в глазах Люка являлся богатым и уважаемым человеком.

Подняв руку, Люк успокаивающе заговорил с лошадью, и животное остановилось. Лошадь была вся покрыта потом, ее глаза расширены от страха. Медленно, не делая резких движений, Люк подошел ближе и посмотрел на упавшего всадника.

Йомен был облачен в табард красного и желтого цветов, к его руке пристегнут щит. Лошадь тащила его по грязи лицом вниз. Голову йомена защищал шлем-потхельм, и Люк разглядел колчаны со стрелами и лук, пристегнутые к седлу.

— Бертран! — закричал Люк, позвав своего зятя, спавшего в доме. После этого, осторожно подойдя к лошади, он освободил ногу всадника, застрявшую в стремени, и перевернул йомена на спину. Красно-желтый табард был залит кровью, и Люк увидел сломанное древко копья, торчавшее из живота йомена.

— Бертран! — позвал он снова, и увидел, как в крестьянских домишках поблизости загорелись фонари на свином жире — соседи проснулись от его крика. Прижав мозолистые пальцы к шее йомена, Люк почувствовал слабый пульс.

Глаза раненого открылись, и он застонал от боли и страха.

— Они идут! — хрипло прошептал он.

— Тише, — сказал Люк, пытаясь успокоить раненого, тщетно старавшегося встать на ноги.

Вокруг стали собираться разбуженные крестьяне, в их голосах звучал страх.

— Помогите мне внести его в дом, — велел Люк.

Йомена внесли в его лачугу и положили на одеяло. Жена Люка смотрела с тревогой и страхом, близнецы начали плакать.

— Нет! — вдруг закричал раненый. — Они съедят наше мясо и обгложут наши кости!

Йомен потерял сознание, его глаза закатились. Слова, которые он произнес, были из известной детской страшилки про ужасных существ, обитающих в темных глубинах бескрайних лесов, но услышав, что воин произнес их с таким убеждением, крестьяне заплакали от страха.

— Я говорил вам, что надо было бежать! — заныл один из крестьян, и другие поддержали его.

— Замолчите! — рявкнул Люк. Он был уважаемым человеком в деревне, и его суровый голос заглушил испуганное хныканье соседей. — У него горячка. Надо обработать его раны.

Люк знал, что если йомен умрет в его доме, то отвечать придется ему, а отвечать за смерть важного человека ему совсем не хотелось. Сняв щит с руки йомена, Люк отложил его в сторону. Взгляд крестьянина скользнул по красно-желтому щиту с изображением вздыбившегося дракона, изрыгающего пламя. Люк не узнал этот герб, и сразу же забыл о нем, когда его зять Бертран разрезал ножом окровавленный табард йомена, открыв ужасную рану.

Сломанное копье глубоко вонзилось в живот воина. Даже если бы рана не была смертельной, йомен все равно умер бы от заражения крови.

И тогда Люк услышал трубный рев рога.

Спустя несколько минут все жители деревни были мертвы.

* * *

Боевой гор склонился над трупами, поводя носом. Облизывая свою окровавленную пасть, зверолюд смотрел как со скимитара в его руке капает кровь.

Резня в деревне была недолгой и свирепой. Никто из крестьян не спасся от ярости зверолюдов.

Гор был вынужден склонить свою рогатую голову, чтобы не цепляться за низкий потолок крестьянской лачуги, из его груди вырвалось злобное рычание. Зверолюд ненавидел постройки, созданные людьми, желание разрушать горело в его черной душе ярким пламенем. Людское зловоние здесь было невыносимым, что еще сильнее разжигало ненависть зверолюда.

Он злобно пнул маленький деревянный столик, разбив одну из ножек и опрокинув его на устланный сеном пол. После этого зверолюд наступил мощным раздвоенным копытом на обломки, раскалывая дерево в щепки. Резко повернувшись, он стал разбивать скимитаром глиняные горшки, рассыпая семена овощей и зерно, а потом начал рубить одеяла, разостланные на полу. В холодном воздухе поднялся пар, когда гор помочился на одеяла, вонявшие ненавистным запахом человека.

Обнаружив кожаную флягу в углу, боевой гор сорвал с нее крышку и принюхался. Подняв флягу над головой, он начал лить спиртное себе в пасть, содержимое фляги проливалось на его подбородок и покрытую шерстью грудь. Осушив флягу до дна, зверолюд отшвырнул ее.

Звериные черные глаза заметили щит, прислоненный к стене. Рыкнув, зверолюд сжал толстыми могучими пальцами рукоять скимитара.

Подойдя к щиту, гор поднял его, вглядываясь в красный и желтый цвета.

Гор снова зарычал и испражнился, наложив на пол кучу зловонного дерьма. Выйдя из лачуги, зверолюд взревел, призывая своих собратьев. Многие крестьянские дома уже горели, от жара огня сердце зверолюда забилось сильнее. Его боевое стадо добивало последних крестьян, разрушая их дома и втаптывая в землю их жалкие пожитки. Зверолюды жили, чтобы разрушать цивилизацию, и ничто так не горячило их кровь, как резня и бессмысленное разрушение. Тем не менее, своим грубым свирепым разумом боевой гор понимал, что найденный им щит важен, и что Дар будет доволен его находкой. Гор снова взревел, высоко подняв окровавленный скимитар.

Спустя несколько минут боевое стадо покинуло разрушенную деревню, и зверолюды рысью побежали сквозь ночь к желанному мраку леса.

* * *

Рыцари ехали в тишине. Они проезжали мимо разрушенных оград из сухой каменной кладки, мимо полей, усеянных трупами овец и коров. Многие из убитых животных лежали в углах своих загонов, где они сбивались в кучу в панике, и были беспощадно изрублены на куски. Многие переломали ноги в тщетных попытках перепрыгнуть изгороди, другие были затоптаны копытами испуганных стад, еще до того, как жестокие удары по черепам и шеям убили их.

Холодные предрассветные сумерки были серыми и безжизненными, скорбные клубы дыма поднимались от сожженных крестьянских домишек в низине. Вокруг остатков жалких лачуг лежали тела крестьян. Стервятники уже принялись пожирать их, с хриплым карканьем погружая свои головы во внутренности трупов.

Когда конный отряд въехал в разоренную деревню, Калар почувствовал запах горелого человечьего мяса. Тела мужчин, женщин и детей лежали в грязи вместе с трупами собак и других домашних животных. Трупы были изрублены на куски яростными ударами, головы размозжены.

То же самое творилось по всему востоку Бордело: деревни и маленькие городки разрушены, их жители вырезаны. Теперь было ясно, что зеленокожих выгнали из Шалонского леса зверолюды, явившиеся из чащи, и хотя рыцари еще не видели всех сил этого врага, к тому же избегавшего открытого боя, противник, который смог выгнать из лесов свирепых орков и гоблинов, был силой, с которой следовало считаться.

Прошел лишь час после рассвета, и земля была еще покрыта росой. В низинах стоял туман, и утренний воздух был наполнен ледяным холодом.

Рыцари устали, они были в разведке с полуночи. Ночь прошла без особых происшествий. Сейчас они как раз возвращались в лагерь, расположенный у часовни рыцаря Грааля Теодрика, и по пути заметили дым, поднимавшийся вдалеке.

— Спешиться и искать выживших, — приказал Гюнтер бесстрастным голосом.

— Выживших? — возразил Бертелис. — Они не оставляют выживших.

Гюнтер сурово посмотрел на молодого рыцаря. Раздраженно вздохнув, Бертелис перекинул одну ногу через седло и соскользнул на землю. Калар и другие бастонские рыцари тоже спешились и начали обыскивать руины домов, разрушенных лишь несколько часов назад.

Прошло уже две недели со времени разгрома зеленокожих и той ночной бойни, которая последовала за ним.

Та засада, в которую попали рыцари, была словно сигналом, возвещавшим начало резни. Тысячи и тысячи зверолюдов, охваченных скверной Хаоса, вырвались из бескрайних чащ Шалонского леса и обрушились на Бордело со всей своей ненавистью и дикой яростью.

После боя, когда холмы и поля Бордело окутала ночная тьма, из лесов появились сотни отрядов и разрозненных стай зверолюдов, исполненных кровожадной свирепости. Они нападали на незащищенные деревни, маленькие городки и отдельные изолированные замки, убивая, разрушая и сжигая все на своем пути.

Они истребляли мужчин, женщин, детей, домашних животных. Тех же, кто не был убит сразу, утаскивали в чащу леса, где им предстояло испытать еще более ужасную участь перед неизбежной смертью.

Зверолюды крушили крестьянские лачуги, разрушали стены таверн и ферм. Они свирепствовали в ночи, охваченные яростью разрушения, уничтожая все творения цивилизации. Они обрушивали ветряные мельницы, вытаптывали возделанные поля, истребляли домашний скот, предавали огню все постройки и стога сена.

Крестьяне в ужасе пытались запирать двери и окна, но столь жалкая оборона была бесполезна против стай охваченных яростью диких убийц. С бешеной свирепостью зверолюды врывались в крестьянские дома и амбары, и, хотя несчастные простолюдины пытались защищаться вилами и мотыгами, чудовища рубили их на части на глазах их жен и детей. Младенцев беспощадно убивали, разбивая им головы о стены, стариков и увечных рвали на куски в жуткой оргии смерти.

Со всех сторон слыша рев зверолюдских рогов и повсюду видя пламя горящих деревень, герцог Альберик ночью приказал своим рыцарям и их ратникам выступить на помощь жителям Бордело. Сотни бретонских воинов погибли, попав в засады зверолюдов по пути к деревням, подвергшимся нападению в ту страшную ночь смерти и кровопролития.

Зверолюды проявили подлую хитрость и коварство, избегая крупных сил армии Бордело, и нападая лишь там, где бретонцы были слабы и уязвимы. Нанося удары войску герцога Альберика, они выбирали целью изолированные отдельные отряды рыцарей и ратников, обрушиваясь на них со всех сторон. Лишь изувеченные трупы оставались свидетельством таких внезапных свирепых нападений.

Вой, рев и дикое рычание эхом разносились в ночи. Зверолюды удачно выбрали время для своего нападения, ибо серебристая луна Маннслиб лишь недавно взошла в небе и давала мало света сквозь густые облака. Губительное око Моррслиба сияло ярче, светясь в небе мерцающим зеленым полумесяцем, но он слабо освещал поля, даже когда тучи расходились, и, казалось, злорадно взирал на ужас, творившийся внизу.

Когда солнце наконец взошло, и ужасная ночь крови закончилась, рыцари герцога Альберика увидели деревни и поля Бордело в руинах.

Черные дымы пожарищ поднимались вдалеке на севере, западе и юге.

В лагерь проникали слухи о десятках разоренных и вырезанных деревень далеко к северу и югу отсюда на много лиг вокруг. Конные йомены-разведчики приносили страшные известия, они своими глазами видели ужасную бойню, творившуюся в цветущих землях Бордело.

Счет разрушенных деревень продолжал расти, и герцог неохотно приказал своим войскам разделиться, чтобы защитить от нападений зверолюдов более обширные районы. Не зная, где лесные чудовища нанесут удар в следующий раз, герцог рассредоточил свои силы на широком пространстве.

Калар вместе с другими бастонскими рыцарями поехал к югу. Их отряд находился примерно в тридцати лигах от лагеря герцога и в полудне пути от широкой реки Шалон, служившей естественной границей между землями Бордело и соседним герцогством Аквитания.

Они патрулировали в этом районе две недели, и за это время видели более дюжины деревень, сожженных дотла, все жители которых были убиты или уведены в леса. Калар, глядя на мертвых крестьян, лежавших в грязи, мрачно подумал, что этим убитым еще повезло.

Спешившись, рыцари стали обыскивать обгоревшие руины крестьянских домишек, пытаясь найти выживших. Остатки соломенных крыш некоторых лачуг еще дымились.

— Почему эти люди не сбежали? — спросил Дитер Вешлер со своим иностранным акцентом, оглядывая картину бойни. Имперский дворянин, как всегда, выглядел безупречно, его черная кираса сверкала, а усы были тщательно навощены и закручены.

— И стали бы беглыми преступниками? — сказал Калар, с отвращением глядя на труп крестьянина, лежавшего лицом в грязи. В бледной безжизненной руке мертвец сжимал серп. Затылок крестьянина был расколот, как орех, в спине зияла страшная рана, позвоночник был разрублен. Вероятно, несчастный пытался бежать, на что указывали раны, полученные со спины.

«Простолюдины не понимают, что такое честь», подумал Калар со смесью жалости и презрения. Собственно, ничего иного от низкородных он и не ожидал, но все же считал отвратительным, что бретонец предпочел позорно бежать, а не встретить врага лицом к лицу. «Да и враг такой, что не имеет понятия о чести», напомнил себе Калар.

— Не понимаю, — сказал Дитер, нахмурившись и в замешательстве глядя на барона Монкадаса, гостем которого был.

— Простолюдин поплатится жизнью, если без разрешения своего лорда оставит землю, на которой обязан работать, — пояснил барон, его широкое бородатое лицо было мрачным.

— Понятно, — сказал Дитер. — Это воистину прискорбный день.

Император будет опечален, узнав об этой трагедии. Как посол Империи, я выражаю глубокие соболезнования народу Бретонии, — заявил он, слегка поклонившись.

— Бретония благодарит вас за соболезнования, — кивнул барон. — Сожалею, что вы выбрали столь неудачное время для путешествия в нашу прекрасную страну. А теперь прошу извинить, Дитер.

— Это всего лишь крестьяне, имперец, — презрительно сказал Бертелис, когда барон, похожий на медведя в доспехах, отошел поговорить с Гюнтером.

— Они люди, как вы или я, — сказал Гюнтер. Он был дипломатом и тщательно подбирал слова, и хотя лицо его ничего не выражало, Калар заметил, что имперец был раздражен словами Бертелиса.

— Вот уж нет, — с жаром возразил Бертелис. — Простолюдины — существа низшего порядка, они рождены, чтобы служить нам.

— Лишь благодаря счастливому случаю людям вроде вас или меня повезло родиться в благородной семье, — заметил Дитер.

— Ха! — фыркнул Бертелис. — Иногда я даже завидую простой жизни крестьян. Они сами не понимают, как хорошо они живут.

— Неужели? — холодно спросил Дитер. — Что же в их жизни хорошего?

— У них есть крыша над головой и еда на столе. Они могут жениться, не думая о политике, и живут под защитой своих господ. Они не отвечают ни за что важное, и им незачем думать о том, что происходит в мире. Они работают, едят, спят и совокупляются. Не такая уж плохая жизнь, а?

Дитер взглянул на трупы крестьян. Все они были истощенными от недоедания и малорослыми из-за кровосмешения.

— Действительно. Они выглядят очень счастливыми.

Калар фыркнул и, пригнув голову, вошел в крестьянскую хижину. Ее дверь была разбита, а от жуткого зловония внутри Калар побледнел.

Здесь пахло словно в логове некоего отвратительного животного.

В домике было несколько трупов, все убиты уже давно. С жалостью Калар посмотрел на тела двух детей, таких похожих, что они, наверное, были близнецами.

Калар подумал о своей сестре-близнеце Анаре. Он был немногим старше, чем эти двое убитых детей, когда в последний раз видел ее.

Испытывая тошноту, он вышел обратно на свежий воздух и глубоко вздохнул. Его внимание привлек крик. Рыжеволосый рыцарь по имени Танбурк махнул ему рукой. Танбурк был хорошим компаньоном.

Веселый, остроумный, всегда готовый рассказать какую-нибудь смешную непристойную историю, он был душой компании среди рыцарей Гарамона. Но сейчас, когда он стоял над одним из трупов, его лицо было необычно мрачным. Посмотрев на мертвеца, Калар увидел, что убитый был ратником в красно-желтом табарде — цвета Гарамона.

— Кто он? — спросил Калар, хотя он и не знал никого из простолюдинов-ратников по имени.

— Это йомен из разведывательного отряда, который так и не вернулся той ночью.

— Дезертир?

— Возможно, — сказал Танбурк. — Но это вряд ли. Дезертир бы снял табард. Впрочем, он мог быть слишком глуп, чтобы додуматься до этого, — добавил рыцарь, на его лице мелькнула мрачная улыбка. — Думаю, мы найдем трупы остальных ратников из того отряда где-нибудь недалеко.

Танбурк оказался прав. Пятнадцать йоменов Гарамона, убитых вместе с их лошадьми, были найдены примерно в двух милях дальше.

Калар вздохнул.

— Соберите погребальный костер, — приказал он своим ратникам.

* * *

Дар почувствовал приближение боевого гора, шагавшего мимо покрытых мхом камней и черепов. Он чувствовал звериные, разрушительные побуждения гора, его первобытную свирепость.

Сердце гора пылало жаркой ненавистью, но к священному дереву, увешанному трупами, он подходил, преисполнившись страха и смирения. Хотя гор всем своим существом ненавидел Дара — как Дар ненавидел сам себя — он знал, кто здесь повелитель, и приближался к священному дубу с рабской покорностью. Дар ощутил страх гора, когда его взгляд настороженно скользнул по чудовищным силуэтам спящих гигантов-близнецов. Если бы они проснулись, гор уже был бы мертв.

Синие глаза Дара внезапно открылись. Повсюду вокруг него была тьма, он чувствовал теплую гниющую плоть дерева, обнимающую его, словно дитя. В мягкой древесине дуба копошились черви и личинки, Дар чувствовал, как они ползают по нему, и глубоко вдохнул сладковатый запах гнилой древесины. Точно так же кожей он чувствовал кровь жертв, принесенных священному дереву.

Дерево раскрылось с тошнотворным рвущимся звуком, похожим на звук разрываемых мышц. Словно вскрытая грудная клетка, гниющая древесина раздвинулась, и Дар вышел из дерева наружу. В длинных руках, похожих на паучьи лапы, он держал изогнутый посох, который пытался пустить корни в почву каждый раз, когда Дар касался им земли.

Он двигался с паучьей ловкостью, каждое движение было резким и быстрым. На ходу он бросил взгляд на близнецов Хаоса, чьи гигантские пятидесятифутовые тела распростерлись среди корней громадного дерева. Кости бесчисленных жертв, съеденных ими, кучами валялись вокруг, и было видно, как груди гигантов вздымаются и опускаются во сне.

Боевой гор в страхе съежился перед Даром, прижимая к груди какой-то принесенный предмет. Зверолюд низко склонил шею, старательно демонстрируя свое раболепие. Дар был выше его на полторы головы.

Пристальный взгляд ледяных синих глаз был устремлен на гора, и в этих глазах словно под покровом бледного льда мелькало безумие.

Глаза Дара смотрели из-под страшной маски, сшитой из человеческой кожи. Только рот и подбородок были видны под ней. Рот выглядел почти человеческим, пока розовые губы не открылись, обнажив сотни маленьких и острых как бритвы зубов, растущих рядами на кроваво-красных деснах. На лбу кожаной маски была вырезана восьмиконечная звезда, и темная кровь сочилась из разрезов.

С головы Дара свисали густые спутанные клочья темных волос, три пары рогов украшали его череп. Одна пара росла из лба, эти рога были длинными и спирально закрученными, поднимаясь над головой на несколько футов. Вторая пара росла из висков, эти рога были толстыми и изогнутыми, как у горного барана. Третья пара начиналась там же, где вторая, но ее рога росли вниз, словно бивни, по обеим сторонам подбородка.

Дар не носил одежды, большую часть его тела, кроме груди и рук, покрывала густая шерсть. Там, где шерсти не было, кожа была гладкой и бледно-прозрачной, словно свет Моррслиба, и сквозь нее виднелись мощные мышцы. Под кожей пульсировали руны темных богов, похожие на страшные ожоги, было видно биение вен и артерий, качавших кровь по телу Дара.

«Зачем ты потревожил мой вековой сон, щенок?»

Голос Дара казался громовым ревом, хотя из его уст не вырвалось ни звука.

Гор пошатнулся, не в силах выдержать ментальной мощи Дара, кровь потекла из ушей и ноздрей зверолюда. Шатаясь, гор упал на колени и бросил красно-желтый щит к раздвоенным копытам Дара.

Синие глаза Дара расширились, из его глотки вырвалось шипение. Он стукнул посохом по земле, и корни колдовского посоха сразу же зарылись в сырую почву. Присев, Дар поднял щит. Проведя рукой по изображению дракона на щите, Дар облизал свои человеческие губы и издал победный лающий смех.

Гор забился в конвульсиях от ужаса. Как только гиганты проснутся, они сожрут его.

Дар положил щит на изогнутый кровоточащий корень священного дуба и поднял свой пронзительный взгляд к ветвям огромного дерева.

Черные стервятники смотрели на него алчными глазами.

Дар прокричал страшное слово на Темном Языке, и все птицы как одна взлетели с дерева. Из вершины его магического посоха потянулись ветви, распускаясь, словно лепестки смертоносного цветка, и черные птицы стали усаживаться на них, наполняя воздух резкими пронзительными криками.

Окруженный хриплым карканьем, Дар протянул одну руку ладонью вверх, вытянув свои длинные тонкие пальцы. Длинным и острым когтем другой руки он провел по бледной ладони. Из раны полилась темная кровь, и Дар сжал руку в кулак.

После этого он схватил одну из черных птиц, сидевших на ветвях его посоха, и крепко сжал ее.

Птица клевалась и царапалась, с криком пытаясь вырваться, но Дар крепко держал ее. Повернув ее боком, Дар поднес раненую руку к голове птицы и уронил одну каплю своей крови в глаз стервятника.

Колдовство подействовало мгновенно. Черный глаз птицы моргнул и стал кроваво-красным. В глазу появилась черная полоска, словно зрачок у змеи. Плоть вокруг глаза начала пульсировать и распухать, птица забилась в агонии, но другие стервятники бесстрастно смотрели на нее. Глаз птицы рос, становясь все шире и шире, сочась гноем и зловонной сукровицей, и наконец половина головы стервятника превратилась в один пульсирующий красный демонический глаз. Он моргнул, и когда Дар прищурился, красный глаз птицы тоже прищурился.

Дар подбросил птицу в воздух, и она неуклюже взлетела сквозь спутанные ветви, поднявшись высоко в небо. А Дар схватил другого стервятника, сидевшего на ветвях, растущих из посоха…

Когда первые лучи зари осветили землю, десять черных птиц летели на запад. Вылетев из леса, они разлетелись в разных направлениях, осматривая землю внизу.

Дар видел все, что видели они, и облизывал губы в предвкушении.

* * *

Мрачный и усталый, до сих пор чувствуя зловоние горелого человечьего мяса, Калар смотрел на темную тень леса, протянувшуюся на горизонте. Лес угрожающе маячил вдали, словно злобный зверь, готовящийся к прыжку. В бретонском лагере Шалонский лес стал символом надвигающегося ужаса: бескрайняя непроходимая чаща, из которой по ночам вырывался враг, сея смерть и разрушение, а с рассветом отступая обратно. Хуже того, сам лес был врагом.

С каждой ночью он разрастался все дальше в земли Бордело, подползая, словно гигантский чудовищный зверь, захватывая поля и поглощая близлежащие деревни.

После той первой ночи, когда зверолюды напали в первый раз, воины герцога Альберика обнаружили, что за ночь линия деревьев приблизилась к их лагерю на двести ярдов. Колючие шиповники и тернии разрастались, вцепляясь в землю и предшествуя зловеще темнеющим деревьям.

Казалось, будто деревья ночью сами вылезли из земли и переползли ближе к лагерю. Словно щупальца некоего громадного слепого чудовища, деревья выпускали неровные отростки и побеги, разрастаясь и захватывая поля, которые крестьяне обрабатывали здесь поколениями. И хотя днем деревья снова были неподвижны, даже проезжать поблизости от них было жутко. Древние каменные ограды, когда-то защищавшие поля, были разрушены корнями и ветвями, словно столетнее разрастание леса произошло за одну ночь.

Эти деревья не были здоровыми: их стволы и корни были страшно искривлены, словно в мучительной боли. Смола сочилась с них, как темная кровь, их уродливые корявые ветви тянулись к небу, будто в безмолвной агонии.

Трупы зеленокожих, убитых лишь день назад, были раздавлены толстыми корнями деревьев, которым, чтобы вырасти настолько, должны были потребоваться десятилетия. Сломанные копья и щиты поглощались зарослями, словно остатки битв древних времен, а не боя, случившегося день назад.

Даже поля, которые еще не успели зарасти лесом, уже покрылись маленькими ростками, самые мелкие из которых были не более дюйма высотой, но многие уже доставали до спины лошади. Заросли колючего шиповника и терна захватывали открытые пространства; живые изгороди, которые десятилетиями аккуратно подрезались и выравнивались, стали неконтролируемо разрастаться с ужасающей скоростью.

Тела и оружие рыцарей, погибших в ту страшную ночь, пытались достать из этих непроходимых зарослей, насколько это было возможно, и подготовить к отправке в их родовые владения для похорон с почестями, но многие убитые так и не были найдены.

Крестьяне старались изо всех сил найти тела своих погибших господ под переплетениями колючих ветвей и корней, но многим пришлось удовольствоваться, найдя лишь разбитый щит или шлем, чтобы вернуть их в поместье своего лорда. Тела их повелителей остались навсегда в смертельной ловушке Шалонского леса.

Никто не мог понять, почему лес вдруг начал так разрастаться. По приказу герцога были разожжены костры и направлены команды лесорубов с целью заставить лес вернуться в прежние пределы.

Однако это ни к чему не привело. Огонь отказывался разгораться, а все усилия лесорубов казались смехотворно медленными по сравнению с тем, как разрастался лес. Казалось, что напротив, эти усилия только еще больше раздразнили лес, и там, где было срублено хоть одно дерево, за ночь он разрастался еще сильнее. Все попытки сдержать наступление леса вскоре были оставлены как полностью безнадежные.

Каждую ночь, как только солнце опускалось за горизонт, листья и ветви деревьев начинали дрожать и шелестеть, даже когда не было ветра. Казалось, что лес просыпается от сна и потягивается. Каждую ночь усталые и напряженные рыцари стояли на страже, наблюдая за лесом, ратники шептали молитвы и творили знамения, чтобы отогнать злых духов. Когда опускалась тьма, холодная и враждебная, лес начинал разрастаться снова, будто дьявольская раковая опухоль, проникая еще глубже в земли Бордело.

«Где же он остановится?», думал Калар, невольно испытывая ужас при взгляде на зловещий темный силуэт леса, простершийся на горизонте. Каждую ночь лес захватывал новую сотню или две ярдов.

Сколько времени понадобится, чтобы он захватил всю Бретонию?

Всего лишь несколько лет? Эта мысль внушала ужас.

Он увидел черную птицу, кружившую высоко в небе.

Где-то вдалеке завыли волки.

 

ГЛАВА 10

Калар сердито зарычал и повернулся на другой бок. Уткнув одно ухо в подушку, набитую гусиным пухом, и зажав рукой другое, он тщетно пытался заглушить громкие звуки, которые издавали его брат с очередной любовницей. Он не знал, с какой девкой на этот раз развлекается Бертелис, и вообще-то ему было на это плевать. Все, что сейчас заботило Калара — что он очень устал, и ему не давали выспаться.

Кто бы ни была эта девчонка, похоже, она наслаждалась процессом, ее стоны и вздохи становились все громче, их дополняло животное рычание Бертелиса и стук и скрип, издаваемые его койкой.

Не в силах выносить это больше, Калар отбросил одеяло и встал.

Резкими злыми движениями он оделся, набросив поверх нижнего белья красно-синий табард. Услышав движение, Бертелис, покрытый потом, оторвал взгляд от лежавшей под ним обнаженной темноволосой девушки.

— Что? — спросил он, но Калар лишь бросил на него яростный взгляд.

Девчонка под Бертелисом застонала, как неупокоенный дух, и Калар, выругавшись сквозь зубы, встряхнул головой и вышел из палатки.

Двое ратников, стоявших на страже снаружи, вытянулись, когда Калар прошел мимо них, но рыцарь не обратил на них внимания. Он вышел из палатки, и ему было все равно куда идти, лишь бы куда-нибудь подальше отсюда. Его руки были сжаты в кулаки, и крестьяне шарахались в сторону, увидев выражение его лица.

Было, наверное, около трех часов утра, а он, до предела усталый, лишь полчаса назад вернулся из патруля. Отвратительный запах горелого человечьего мяса все еще не выветрился из его одежды, но Калар был настолько измучен, что сразу завалился спать. Однако едва он засыпал, как пугающие навязчивые видения начинали осаждать его усталый разум, и Калар в испуге просыпался. Ему виделись кружившие в небе черные птицы и темный угрожающий лес.

Из тумана, окружавшего деревья, вдруг появилось бледное лицо его давно потерянной сестры. Она была ребенком, такой, как он ее запомнил, хотя сейчас ей должно быть уже двадцать лет. Она пыталась говорить с ним, но ее губы не двигались, и Калар не понимал ее слов. Она будто шептала, но слишком тихо, чтобы расслышать, и Калар проснулся, чувствуя разочарование и бессильную злость. На самом деле, он сомневался, что смог бы заснуть, даже если бы Бертелис не развлекался с девкой на соседней койке.

Его брат не мог понять, почему Калар перестал развлекаться с женщинами после того, как стал ухаживать за Элизабет.

— Ты действительно так любишь ее? — спросил как-то Бертелис, явно изумленный.

— Всеми фибрами души, — ответил Калар.

— Все равно я тебя не понимаю. Ты же еще не женился на ней. Так наслаждайся жизнью, пока можешь!

— Это будет бесчестьем и для нее и для меня! — решительно возразил Калар.

Бертелис тогда только удивленно покачал головой.

Калар пнул некстати подвернувшегося паршивого лагерного пса. Пес заскулил и убежал, поджав хвост.

* * *

И Гюнтер вздохнул. Сейчас он уже был не так быстр с клинком, как раньше, и уставал, тогда как еще десять лет назад не ощущал бы никакой усталости. Конечно, лишь немногие могли сравниться с ним в искусстве владения мечом, но спустя несколько лет они тоже постареют.

Без сына и наследника, способного продолжить его род, имя Гюнтера будет забыто. На мгновение Гюнтер пожалел, что так и не женился, и это пробудило в его душе мучительные воспоминания. Его преследовал вопрос, что могло бы быть, если бы он встретил ее первым, но она уже была обручена с молодым красавцем Лютьером, его другом и собратом по оружию.

Гюнтер ни одной живой душе не обмолвился ни словом о своей любви к Иветте из Бордело, и эту тайну он будет хранить до самой смерти.

Никогда он не обесчестит себя или ее, признавшись в своих чувствах.

Всю жизнь он тщательно скрывал их. Тот факт, что Гюнтер так и не женился, был источником множества слухов и сплетен, но лишь он сам знал истинную причину.

После смерти Иветты он был сокрушен горем. Она погибла не более чем в пятидесяти милях от того места, где стоял сейчас Гюнтер.

Он оплакивал ее смерть, и из любви к ней остался в Гарамоне, наблюдать за обучением Калара.

Гюнтер отбросил эти мысли, когда увидел, что Калар выскочил из своей палатки и раздраженно зашагал по лагерю, и в каждом движении молодого рыцаря сквозила злость.

Гюнтер попытался поговорить с Каларом, выяснить, что его так разозлило, но это ни к чему не привело. Рыцарь-ветеран понял, что с молодыми всегда так, и потом выругал себя за глупость. Молодые люди всегда считают, что они понимают все лучше остальных. Это одна из особенностей молодости. Молодые всегда думают, что переживаемое ими не переживал никто до них, что эмоции, которые они чувствуют, сильнее и острее, чем испытанные кем-либо и когда-либо.

«Почему так бывает», с грустью подумал Гюнтер, «что лишь когда тело начинает стареть и подводить тебя, когда подкрадывается старость, лишь тогда начинаешь осознавать, что набрался хоть какой-то мудрости, некоего понимания мира?»

Он усмехнулся от этой мысли. «Похоже, ты действительно начинаешь стареть», подумал он.

Мальчик потерял мать, когда был совсем еще малышом, а спустя год потерял и сестру-близнеца, свою постоянную спутницу — ее забрала Фея-Чародейка. Подумав об этом, Гюнтер сотворил знамение, чтобы отогнать зло. Он любил Лютьера как брата, и знал, что в глубине души отец Калара был добрым человеком, но когда умерла Иветта, что-то умерло и в Лютьере. Вся его любовь к маленькому Калару исчезла, и за все эти годы Лютьер едва ли сказал сыну доброе слово. Отчасти Гюнтер мог его понять. Калар был удивительно похож на мать, и, наверное, Лютьеру было мучительно даже смотреть на мальчика.

Новую жену лорда Гарамона Гюнтер ненавидел с молчаливой страстью, считая ее холодной, жестокой и ревнивой. Он имел честность признаться себе — отчасти он ненавидел леди Кэлисс потому, что она заняла место Иветты. Но Гюнтер считал, что даже будь иначе, он все равно не любил бы эту женщину. Она была жестока к слугам и крестьянам, и, увы, эту черту она передала своему сыну Бертелису. И уж конечно, она постаралась сделать несчастной жизнь Калара в замке.

Холодный и отстраненный отец, обративший все оставшиеся в нем чувства лишь к второму сыну, и злая мачеха, старавшаяся унизить Калара при любой возможности — не удивительно, что душа Калара была обременена злостью, обидой и сомнением. Гюнтер очень хотел хоть чем-то помочь юноше.

Затрубили рога, и Гюнтер, обернувшись, увидел другой отряд рыцарей, въезжавших в лагерь — они возвратились из очередного патруля. На их копья были насажены головы зверолюдов, и когда рыцари проехали по лагерю, гордо демонстрируя свои страшные трофеи, их приветствовали радостными криками. Гюнтер заметил, что это были рыцари Сангасса.

«Ну хоть кто-то сегодня удачно поохотился», подумал он.

* * *

Усталый и злой, Калар шел по лагерю, который рыцари Бастони использовали как базу для своих патрулей. Это была удобная оборонительная позиция — палатки лагеря были поставлены на широком плосковерхом холме, называвшемся Трон Адалинды, с которого открывался обзор на несколько миль вокруг. С запада у подножия холма росла небольшая ярко-зеленая роща, питаемая бившим из земли родником, и к этому островку безмятежности сейчас и направился Калар.

Услышав рев труб, он обернулся и, увидев возвращение победоносного отряда рыцарей, ощутил укол зависти.

Его настроение стало еще мрачнее, когда он увидел ехавшего с отрядом Малорика, державшего в одной руке большую лохматую голову зверолюда. Выругавшись, Калар развернулся и пошел подальше от торжествующих рыцарей Сангасса. Он знал, нет чести в том, чтобы поддаваться гневу, но прямо сейчас ему очень хотелось что-нибудь крушить и ломать.

Лагерь бастонцев был далеко не таким большим, как лагерь армии герцога, расположенный севернее — в нем было не больше трех сотен палаток, и дойти до его края было делом одной минуты. Стоя на краю плосковерхого холма, Калар смотрел на маленькую рощу, в которой таилась священная часовня Грааля. По всей Бретонии было разбросано бесчисленное множество таких часовен, и каждая из них являлась святым местом и объектом паломничества. Часовня, находящаяся здесь, как говорили, излечивала сердечные раны, и сотни обманутых и отвергнутых любовников каждый год совершали долгое путешествие сюда, чтобы помолиться и принести жертвы.

Как гласит предание, Теодрик, рыцарь из Каркассона, принявший обет Поиска Грааля, узрел здесь Владычицу, и в этом самом месте испил из ее священного кубка, и стал святым рыцарем Грааля. В честь этого чудесного события, он велел построить в этой роще небольшую часовню.

Когда Калар спустился с холма и вошел в рощу, то ощутил, как его гнев утихает. Воздух здесь был свежим и прохладным, Калар провел рукой по мягким листьям папоротников, покрывавших землю словно ковром. Деревья в роще были редкими и совсем не похожими на словно бы изувеченные пугающие деревья Шалонского леса. Глубоко вздохнув, Калар прошел сквозь заросли папоротников, казавшихся пестрыми в мягком солнечном свете.

Мавзолей, в котором был упокоен Теодрик, оказался небольшим и скромным, сделанным из чистого белого мрамора, и зарос папоротниками. Стены его были выполнены в виде открытых арок, и увиты плющом, покрывавшим маленькую постройку.

Если легенды говорят правду, Теодрик был влюблен в знаменитую красавицу Адалинду, женщину непревзойденной красоты и добродетели. Однако некая ведьма, ревнуя к ее красоте, наслала на Адалинду такое проклятие, что если бы красавица поцеловала кого-то, то и она сама, и тот, кого она поцеловала, сразу умерли бы. Боясь не за себя, но лишь за благородного Теодрика, Адалинда отвергла его ухаживания, но Теодрик не пал духом, потому что знал, что Адалинда тоже его любит. Исполнившись решимости освободить свою любовь от злого колдовства, Теодрик направился на поиски средства снять проклятие. И пока он был в пути, Адалинда каждый день приходила к часовне, которую он построил, сидела на вершине холма и ждала возвращения своего возлюбленного. Сорок долгих лет она ждала его, и этот холм прозвали Троном Адалинды.

Наконец Теодрик сумел снять проклятие, вернулся и в первый раз поцеловал свою возлюбленную. Его жизнь была чудесным образом продлена магией Грааля Владычицы, и спустя сорок лет он выглядел таким же молодым как тогда, когда пил из Грааля. Но эти годы сурово обошлись с Адалиндой, она постарела, лицо ее избороздили морщины, а волосы покрыла седина. И все же они с Теодриком поженились и жили счастливо, пока год спустя Адалинда не умерла со счастливой улыбкой на лице.

После этого Теодрик жил отшельником, охраняя часовню и покидая ее лишь тогда, когда надо было отправляться на войну для защиты Бретонии. Он прожил еще 190 лет, и когда покинул этот мир, то был похоронен рядом со своей возлюбленной Адалиндой.

Калар тихо поднялся по ступеням мавзолея, с благоговением глядя на мраморный саркофаг, в котором покоилось тело прославленного рыцаря Грааля и его возлюбленной супруги. Барельеф на саркофаге изображал Теодрика и леди Адалинду, покоившихся рядом, сложив руки на груди, словно в молитве. Рядом с Теодриком лежал мраморный меч, а вместо подушки влюбленным служил резной мраморный щит. Ноги Теодрика покоились на спине свернувшегося дракона, а ноги Адалинды — на спине единорога. Резные изображения из белого мрамора были безупречно точны в малейших деталях, до каждой пряди волос, и Калар восхитился такому мастерству. Лицо рыцаря Грааля излучало силу и благородство, лицо его супруги было юным и прекрасным. Калар с восхищением смотрел на мраморное лицо Теодрика, пытаясь понять, как можно человеку достигнуть такого величия.

Калар спустился по ступеням с другой стороны мавзолея, и тут у него перехватило дыхание, когда он внезапно узрел сияющий образ Владычицы, смотревшей на него с другой стороны небольшого пруда.

Лишь спустя мгновение молодой рыцарь понял, что это не явление богини, а лишь ее статуя, изваянная из того же сверкающего белого мрамора, что и мавзолей, а волшебное сияние камня вызвано лучами солнца.

Он благоговейно шагнул вперед и опустился на колени перед лилиями, цветущими в пруду, глядя на безупречный лик Владычицы.

Несомненно, рука самой богини направляла скульптора, ибо изваяние получилось потрясающе точным в деталях и казалось поистине живым.

Владычица была высокой, стройной и исполненной грации. Одна нога была слегка поднята, а руки протянуты, словно она намеревалась шагнуть вперед, чтобы обнять Калара. Ее платье казалось светящимся, переливающимся и почти прозрачным, будто это был не твердый камень, а настоящий тончайший шелк, слегка развевавшийся на ветру. На ее поясе висел украшенный драгоценными камнями Грааль и четки, увитые плющом. Ее прекрасные, словно струившиеся волосы украшали маленькие цветки и листья тончайшей работы.

Но более всего гений скульптора проявился в том, как было изваяно лицо Владычицы. Когда Калар взглянул на ее лик, то почувствовал, что на его глазах выступили слезы. Высокие скулы ее были изваяны с невероятным изяществом, а губы казались мягкими, словно бархат.

Владычица смотрела на молодого рыцаря с выражением бесконечного сострадания. Чувство любви и материнской преданности, исходившее от статуи, было удивительно ощутимым, и у Калара перехватило горло от восхищения божественным изображением, которое создал скульптор.

У Калара остались лишь смутные воспоминания о своей матери — она умерла, когда он был еще маленьким ребенком, но вид лица статуи Владычицы вновь всколыхнул эти воспоминания.

Калар опустил глаза и посмотрел в пруд. Под зеркальной поверхностью воды туда-сюда плавал сом с длинными извивающимися усами, ища корм в листьях, устилавших дно пруда.

Отражение статуи Владычицы мерцало словно призрак на поверхности пруда, и Калар, закрыв глаза, произнес молитву, ощущая удивительное чувство спокойствия и безмятежности.

Калар не знал, сколько он простоял на коленях перед статуей, но когда он открыл глаза, солнце было уже высоко в небе, почти над его головой, и статуя уже не сияла под его светом. Калар чувствовал себя освеженным и очистившимся, словно молитва смыла все его дурное настроение.

Он поднялся, прошептал последнюю молитву и направился назад в лагерь, поднимаясь по травянистому склону Трона Адалинды.

Впервые за несколько недель Калар чувствовал себя так спокойно.

С чувством стыда он вспомнил тот резкий разговор с Гюнтером, который произошел несколько часов назад по пути обратно в лагерь из патруля.

— Ты выглядишь разозленным, — сказал учитель фехтования. — Хочешь поговорить?

Калар мрачно посмотрел на Гюнтера.

— Я не разозлен, — раздраженно сказал он.

Гюнтер поднял бровь.

— Ну как скажешь, — ответил он.

Некоторое время они ехали рядом молча, каждый был погружен в собственные мысли.

— Ты все еще думаешь о том, как тебя выбили из седла тогда в засаде? — наконец спросил Гюнтер.

Лицо Калара еще больше помрачнело.

— Это был позор, — тихо произнес он, так, чтобы никто из других рыцарей не услышал. — Зверолюд мог запросто убить меня, но решил поиграть со мной. Я видел это в его проклятых глазах. Лучше бы мне было погибнуть, чем служить забавой для этой твари.

— И никогда больше не увидеть твою прекрасную Элизабет? — спросил Гюнтер.

— Я не заслуживаю ее благосклонности, — с горечью ответил Калар.

Гюнтер расхохотался, и Калар устремил на него яростный взгляд.

— Ах, глупая молодость, — сказал рыцарь-ветеран. — Ты хоть знаешь, сколько раз меня выбивали из седла? Сколько раз я был бы убит, если бы не чье-то вмешательство или просто счастливый случай?

Выбрось эти глупости из головы. Ты жив и твоя честь не запятнана.

Калар сердито посмотрел на Гюнтера и отвел своего коня подальше, проехав остаток пути до лагеря в мрачном молчании. Только сейчас, после молитвы, он понял, что вел себя глупо. Стыд от того, что он позволил выбить себя из седла, все еще жег его, но в тот день погибли и куда более достойные рыцари, чем он. Калар чувствовал себя, словно глупый ребенок.

Восстановив душевное спокойствие и избавившись от мрачного настроения, Калар шел в лагерь, улыбаясь при мысли об Элизабет.

— Ах, это наш малыш из Гарамона! — вдруг раздался ядовитый голос.

Калар поднял взгляд, и улыбка исчезла с его лица, когда он увидел Малорика, стоявшего у своей палатки, уперев руки в бока. Молодой наследник Сангасса был все еще облачен в доспехи, его белый табард испачкан кровью. За его спиной крестьянин насаживал голову зверолюда на копье, воткнутое в землю. Таких голов на копьях было у палатки уже с полдюжины.

— Ну, что скажешь насчет моих новых украшений?

— Очаровательно, — сказал Калар. — Твои родственнички?

Малорик усмехнулся.

— Ах, как остроумно. А я слышал, что ваша ночная охота снова была неудачной. Вы как будто специально избегаете зверолюдов.

Наверное, вы нашли какой-нибудь хлев, в котором и прячетесь каждую ночь, пока настоящие бойцы сражаются? Может быть, ты там приятно проводишь время с каким-нибудь молодым красивым конюхом, а?

Калар почувствовал, что умиротворенность, которой он достиг в часовне, исчезла. Другие рыцари из Сангасса оставили свои дела и с насмешливыми улыбками стали ждать, что ответит на это наследник Гарамона. Один из спутников Малорика, молодой владетельный рыцарь, вероятно лет двадцати пяти, подошел ближе, и, улыбаясь, положил руку на эфес меча.

Калар понимал, что эта встреча может плохо кончиться, но его гордость была ущемлена. При мысли о прекрасном лике Владычицы его гнев несколько утих. Он заставил себя улыбнуться.

— Поздравляю вас с успешной охотой. Пожалуй, я пойду, чтобы не сломать тебе нос еще раз. Наверное, твоя мамаша будет весьма недовольна, если твоя смазливая мордашка окажется попорчена, — сказал Калар дружеским тоном, и, поворачиваясь, добавил, — а я слышал, что старая шлюха в гневе неприятна.

— Что ты сказал?! — вскипел Малорик.

— Я сказал, что твоя мать — добродетельная женщина, — громко объявил Калар.

— А твоя — ведьма и гниет в могиле! — прорычал Малорик. — Самое подходящее для нее место. Говорят, она была ведьмой.

Калар застыл на месте, побледнев от ярости.

— Твоя сестра тоже была ведьмой, — продолжал Малорик. — Именно поэтому ее и забрали, не так ли?

Калар развернулся и с перекошенным от бешенства лицом бросился к наследнику Сангасса. Малорик с наглой улыбкой смотрел на него, подмигнув рыцарю, стоявшему рядом.

Без лишних церемоний Калар впечатал кулак в лицо Малорика, снова сломав ему нос.

— Посмей только вякнуть еще что-нибудь о моей матери и сестре, шлюхино отродье, — тяжело дыша, произнес Калар.

Малорик, поднявшись с земли, прижал руку к кровоточащему носу, но его глаза триумфально сияли.

— Я принимаю вызов, — прохрипел он.

— Что? — не понял Калар.

— Ты ударил меня перед всеми рыцарями, собравшимися здесь. Я принимаю твой вызов, и моим чемпионом будет сир Ганелон.

Стройный рыцарь, стоявший рядом, поклонился, насмешливо улыбнувшись.

Калар выругался.

Теперь он узнал этого рыцаря. Ганелон, чемпион Сангасса; Ганелон Мясник.

Худощавый молодой человек ниже среднего роста, он был больше похож на избалованного мальчишку-щеголя, чем на смертоносного воина, каким, по слухам, он был. Его длинные волосы, свисавшие ниже плеч, были надушены и тщательно расчесаны, а гофрированные доспехи последней моды богато украшены и начищены до зеркального сияния. На его лице постоянно была улыбка, но глаза были холодными и мертвыми, словно у рыбы.

Ганелон прославился как победитель во множестве дуэлей, и говорили, что он является «слегка» ненормальным. Если слухи были верны, ему особенно нравилось причинять боль кому-либо, будь то соперник в поединке или женщина в постели.

— Отлично, — сказал наконец Калар. — Назови время и место.

— Полдень, — ответил Ганелон, глядя в глаза Калару. — Поле к западу за лагерем.

— Я приду, — кивнул Калар.

— Надеюсь, — усмехнулся Ганелон.

Малорик, стоявший рядом с ним, даже не пытался скрыть своей радости.

* * *

— НЕТ! Я сам способен постоять за свою честь в поединке! — заявил Калар.

— Тебе не сравниться с ним в бою! — решительно возразил Гюнтер, повернувшись к молодому рыцарю.

Калар облачался в доспехи с помощью слуг, вытянув руки, пока на нем закрепляли последние элементы брони.

— Этот Ганелон — хладнокровный убийца, — продолжал Гюнтер. — И он владеет клинком куда лучше тебя.

— Я не позволю тебе выйти на поединок вместо меня! — упрямо запротестовал Калар.

— Я обещал защищать тебя, — твердо ответил рыцарь-ветеран.

Калар возмущенно фыркнул.

— Обещал моему отцу?! Да он никогда бы не просил защищать меня!

Он меня просто ненавидит!

— Это не так, Калар, — вздохнув, сказал Гюнтер. — Но это обещание я дал не ему.

— Да? Кому же?

— Леди Иветте, твоей матери.

Калар изумленно моргнул, злые слова, которые он был готов произнести, застыли у него на языке. Махнув рукой, он приказал слугам выйти из палатки.

— Она просила меня защищать тебя и твою сестру, — сказал Гюнтер, когда слуги ушли, голос рыцаря-ветерана звучал тихо, и глаза были полны скорби. — Она боялась за вас. Это было лишь за день до того, как она… умерла. Она была на последнем сроке беременности, и ее мучила сильная боль, но она думала только о тебе и Анаре.

— Она была беременна? — в замешательстве спросил Калар, позабыв о своем гневе.

Гюнтер понял, что сказал слишком много.

— Да… — неохотно сказал он. — Роды были очень тяжелыми. И мать и дитя умерли.

Калар долго смотрел в пустоту.

— Я не знал… — произнес он наконец. — Никто не говорил мне, как она умерла.

— Прости, я сожалею, что заговорил с тобой об этом. Как бы то ни было, — сказал Гюнтер, откашлявшись, — через год Анару забрали. И тогда я не смог сделать ничего, несмотря на мое обещание. Но здесь и сейчас я могу тебя защитить. Обещать и не защитить обоих ее детей… я не смогу жить после такого позора.

— Но я не хочу, чтобы ты погиб из-за меня, — сказал Калар.

— Я не собираюсь погибать, мальчик мой, — ответил Гюнтер. — Позволь мне сразиться. Позволь почтить желание твоей матери.

В этот момент в палатку вошел Бертелис, его лицо было мрачным и встревоженным. Младший брат Калара взволнованно кусал губы.

— Пора, — сказал он.

* * *

Слух о поединке прошел по лагерю, и все рыцари собрались на поле, чтобы посмотреть на дуэль. Ратники и прочие простолюдины столпились вокруг площадки на поле, огороженной веревками, толкаясь за лучшие места.

По толпе прошел шепот, когда появился Калар, сопровождаемый Гюнтером и Бертелисом. Люди расступились, дав им дорогу.

Рыцари и простолюдины Гарамона криками приветствовали Калара, когда он вышел на площадку. Со стороны воинов Сангасса раздался свист. Малорик и Ганелон стояли вместе перед бароном Монкадасом, который, как старший дворянин, должен был стать официальным судьей поединка. Лицо Калара помрачнело, когда он увидел их.

Подойдя ближе, он остановился в нескольких шагах. Ганелон все так же улыбался своей холодной улыбкой.

— Я уж думал, что ты не придешь, — усмехнулся Малорик. — Ну что ж, я рад. По крайней мере, ты умрешь, сохранив хотя бы остаток чести.

— Я буду сражаться от имени Калара из Гарамона, — твердо заявил Гюнтер, прежде чем Калар успел заговорить.

Малорик поднял бровь. Ганелон обратил взор своих холодных мертвых глаз на Гюнтера, оценивающе рассматривая его.

— Ты заставишь старика сражаться вместо себя? — рассмеялся Малорик. — Вот так храбрец!

— Калар из Гарамона назвал своего чемпиона! — объявил барон Монкадас, его могучий голос разнесся над толпой.

— Давно я мечтал скрестить клинки с тобой, — тихо произнес Ганелон, глядя на Гюнтера. — Будет почетно оказаться тем, кто убьет тебя.

— Разве что в твоих мечтах, парень, — ответил Гюнтер.

— Пусть Владычица благословит вас обоих, — сказал барон.

— О да, — усмехнулся Ганелон.

Гюнтер промолчал.

Барон Монкадас поднял богато украшенные песочные часы, показывая их всем собравшимся.

— Поединок начнется, когда последняя песчинка упадет! — громогласно объявил барон, поворачиваясь, чтобы все могли слышать его.

Перевернув часы, он поставил их на стол, застеленный шелком.

Двое дуэлянтов, отвернувшись, разошлись по разным концам огороженной веревками площадки. Конюх Гюнтера привел его боевого коня, другие слуги принесли его щит и копье.

— Ты не должен биться в поединке за меня, — сказал Калар хриплым от волнения голосом.

— Должен, — ответил Гюнтер, — если намерен хоть как-то сдержать обещание, данное твоей матери.

Неожиданно рыцарь-ветеран улыбнулся.

— Ничего, мальчик мой. Я не позволю, чтобы меня убил какой-то сангассовский щенок.

— Постарайся прикончить его в конном бою, — сказал Бертелис. — Пешим он сражается лучше, чем в седле.

Калар почувствовал тошноту от волнения, и не мог найти слов, чтобы выразить свои чувства. Бертелис стоял рядом, его лицо было бледным и напряженным. Гюнтер преклонил колени и вознес молитву Владычице.

Поднявшись, он обнял Калара и Бертелиса, и сел в седло своего могучего боевого коня. Конь фыркнул и встряхнул головой. Гюнтер взял щит и дал знак подать копье. Калар сам подал копье учителю.

— Удачи в бою, — сказал он. Гюнтер улыбнулся в ответ. После этого он опустил забрало и повернулся, глядя на Ганелона на другом краю площадки.

Ожидание, пока весь песок в песочных часах истечет, казалось, заняло вечность, и он вздрогнул, когда, наконец, затрубил рог.

Оба рыцаря без дальнейших церемоний пришпорили коней, сразу перейдя в галоп, и с лязгом доспехов поскакали навстречу друг другу по травянистому полю. Это не была специальная площадка для торжественных турниров. Не было ограждения, разделяющего соперников, не было обычной в таких случаях помпезности и пышности, традиционно сопровождавших подобные события. Просто два рыцаря, которые будут сражаться, пока один из них не окажется повержен.

Они мчались навстречу друг другу, и Калар затаил дыхание. Вот поединщики столкнулись с сокрушительным ударом. Каждый из рыцарей сумел принять удар соперника на щит, и, хотя они покачнулись в седлах, никто не упал.

— Гюнтер ударил лучше, — заметил Бертелис. — Этот удар должен ослабить Ганелона. Наш старик сможет победить.

Калар не ответил. Он чувствовал себя ужасно.

Оба рыцаря рысью направили своих коней к противоположным краям площадки и развернулись для нового удара.

Пришпорив коней, поединщики бросились в атаку и снова столкнулись. На этот раз Гюнтер перед самым ударом слегка поднял наконечник копья, и оно ударило не в щит, а в плечо Ганелона. Этот удар рыцари Гарамона встретили победными криками. Калар радостно взмахнул кулаком. Копье Ганелона раскололось от удара по щиту Гюнтера.

Проскакав мимо соперника, Гюнтер развернул коня для новой атаки.

Ганелон разозлено отшвырнул сломанное копье и выхватил меч.

Увидев это, Гюнтер бросил свое копье на траву и извлек из ножен клинок.

Соперники снова бросились в бой. Они яростно атаковали, и от ударов их клинков над затихшей толпой разносился звон стали. Они обменивались ударами, мастерски управляя своими конями при помощи ног. Клинок Ганелона мелькал с ошеломляющей быстротой.

Гюнтер защищался с удивительным мастерством, отражая удары соперника и нанося ответные, которые рыцарь Сангасса отбивал, казалось, в последнюю секунду.

Ганелон нанес удар, целясь в грудь соперника, но в последний момент направил клинок в голову Гюнтера. Рыцарь-ветеран ожидал этого удара и принял его на щит, сразу же сделав молниеносный выпад, направленный в грудь Ганелона.

Рыцарь Сангасса качнулся в сторону в седле и слегка поднял руку со щитом, убирая ее с пути удара. Острие меча Гюнтера царапнуло по кирасе Ганелона и скользнуло под его руку. Резко опустив руку, Ганелон захватил клинок Гюнтера между наручью и кирасой. Гюнтер, не имея времени высвободить меч, нанес сопернику сильный удар щитом, выбив Ганелона из седла.

Рыцарь Сангасса с грохотом рухнул на землю, но быстро вскочил на ноги. Конь Гюнтера встряхнул головой, и рыцарь-ветеран, взглянув на соперника сверху вниз, спрыгнул с седла на землю. Гюнтер отослал своего скакуна, шлепнув его по крупу, и подошедшие крестьяне увели обоих коней.

Ганелон снял шлем с головы и высокомерно отбросил его, уверенный в своем мастерстве фехтовальщика.

— Отличный прием, хотя и довольно нетрадиционный, — заметил он.

Гюнтер молча кружил по площадке, подняв меч и щит. Ганелон стоял нарочито небрежно и непринужденно, на грани наглости. Он слегка переминался с ноги на ногу, дразня соперника.

— Высокомерный ублюдок, — прошипел Бертелис, стоявший рядом с Каларом.

Гюнтер нанес мощный удар, целясь в шею противника. Сверкнул клинок Ганелона, отразив атаку, и нанеся яростный ответный выпад, который Гюнтер с трудом отбил щитом. Ганелон не продолжил атаку, а стал ждать, пока Гюнтер атакует снова.

Рыцарь-ветеран шагнул вперед и нанес сильный удар сверху, который Ганелон принял на щит. Клинок Ганелона метнулся вперед, но Гюнтер отразил его своим мечом, и, шагнув ближе, с силой ударил рыцаря Сангасса щитом. Клинок Гюнтера продолжил атаку, и вот Ганелону пришлось отступать под ударами соперника. Наигранное высокомерие чемпиона Сангасса испарилось, когда он увидел, с каким искусным противником приходится сражаться. То, что произошло дальше, было самой потрясающей демонстрацией высочайшего искусства фехтования, которую когда-либо видел Калар.

Двое соперников сражались лицом к лицу, каждый удар наносился с ошеломляющей быстротой, оба рыцаря демонстрировали замечательное мастерство. Мечи с лязгом скрещивались снова и снова, танец клинков, их ударов, парирований и выпадов, был головокружителен. Вся толпа умолкла, зачарованная искусством бойцов, понимая, что оба соперника — настоящие мастера клинка.

После нескольких минут безумного вихря игры клинков, оба рыцаря отошли на несколько шагов, тяжело дыша. На шлеме Гюнтера виднелись вмятины в двух местах, сильный удар, попавший по левой наручи, пробил пластинчатую броню и звенья кольчуги под ней, ранив руку. Щит Ганелона был деформирован мощными ударами Гюнтера, на лице рыцаря Сангасса виднелся сильно кровоточивший, хотя и неглубокий порез.

Из них двоих Гюнтер был сильнее, более крупного телосложения, и, конечно, опытнее, но Калар еще никогда не видел бойца, столь молниеносно быстрого с клинком, как Ганелон. Кроме того, чемпион Сангасса был более чем на тридцать лет моложе Гюнтера, и по мере того, как поединок затягивался, Калар заметил, что Гюнтер начинает уставать. Сердце молодого рыцаря сжала тревога.

— Ему надо заканчивать скорее, — произнес Бертелис.

Ганелон тоже видел, что его соперник начал уставать, и к рыцарю Сангасса вернулась его самоуверенность. Удары Гюнтера становились медленнее, было видно, что усталость берет свое.

С болью и чувством беспомощности Калар и Бертелис наблюдали, как Ганелон подскакивал к Гюнтеру, наносил вихрь молниеносных ударов, после чего отскакивал назад. Теперь все больше ударов попадало по броне Гюнтера, оставляя вмятины на его кирасе и шлеме, разрубленный левый наплечник бесполезно свисал с плеча. Ганелон снял свой избитый деформированный щит с руки и отбросил его.

Гюнтер отслеживал каждое его движение, подняв щит и держа меч наизготовку.

Калар вспомнил, что видел когда-то похожий бой. В детстве он наблюдал издалека, как немолодой олень, все еще сильный, но уже не столь могучий, как раньше, отбивался от стаи волков. Волки побаивались силы оленя, зная, что он может пронзить их рогами или сломать хребет ударом копыта, но они были уверены в своей скорости и ловкости. Они нападали молниеносно, щелкая челюстями, нанося рану за раной благородному зверю, и постепенно олень начал уставать. Волки осмелели и стали нападать с еще большей уверенностью, пока олень не был измучен настолько, что еле стоял на ногах и уже не мог защищаться. Тогда волки набросили на него и разорвали горло.

Еще один вихрь ударов, и вот Гюнтер пропустил сильный удар по голове, почти сорвавший с него шлем. Рыцарь-ветеран сорвал разбитый шлем и отбросил в сторону, было видно, что по его виску течет кровь.

Снова бросившись вперед, Гюнтер атаковал и защищался с удивительным искусством, несмотря на усталость. Его клинок сверкнул в ударе, направленном в шею Ганелона, но в этом ударе было уже недостаточно силы, и чемпион Сангасса легко отбил его. На мгновение Гюнтер оказался опасно уязвим. Калар затаил дыхание, ожидая, что его учителю сейчас будет нанесен смертельный удар.

Ганелон сейчас мог бы убить Гюнтера, но не убил. Он нанес удар в бедро рыцаря Гарамона, меч пробил набедренник и глубоко вонзился в мышцы. Гюнтер взвыл от боли, когда острие меча царапнуло бедренную кость, нога подогнулась, и он упал.

Ганелон провернул клинок, прежде чем выдернуть его из раны, и шагнул назад, на его лице по-прежнему была видна холодная улыбка.

Сейчас он играл с Гюнтером, затягивая его смерть перед собравшимися рыцарями Бастони.

— Владычица милостивая, — прохрипел Калар. — Позволь ему умереть с достоинством, ты, проклятый ублюдок!

Гюнтер все же сумел подняться на ноги и встать лицом к лицу с противником. Сбросив щит с руки, он взял меч двуручной хваткой.

— Приветствую достойного противника, — с усмешкой сказал Ганелон. — Никогда еще мне не приходилось сражаться против столь искусного бойца.

— И больше не придется, — прорычал Гюнтер, сплюнув кровь.

— Думаю, пора тебе умереть, — задумчиво произнес Ганелон. — Что-то я проголодался. Бой всегда разжигает аппетит.

Он шагнул к Гюнтеру, подняв меч для удара.

Внезапно Гюнтер споткнулся, и Ганелон бросился вперед, его меч метнулся к горлу противника. Слишком поздно чемпион Сангасса понял, что это была лишь убедительная уловка, и отчаянно попытался изменить направление удара, но было уже поздно, все его тело рванулось вперед. Его клинок был отбит в сторону бронированной поручью Гюнтера, и острие меча рыцаря-ветерана вонзилось в нижнюю часть его тела, пробив сочленения доспехов в районе паха.

Сила его движения еще больше насадила Ганелона на клинок противника, и он захрипел от боли, когда меч Гюнтера вонзился глубоко в его плоть, перерезая важные артерии.

Ганелон пошатнулся, шагнув назад, и меч выскользнул из его тела. Из смертельной раны фонтаном хлынула кровь, ярко-красная на фоне сверкающих серебристых доспехов. Словно не веря, чемпион Сангасса посмотрел на льющуюся кровь и рухнул на землю.

Вся огромная толпа не издала ни единого звука, воцарилась гробовая тишина. Ганелон ошеломленно оглянулся вокруг, на его лице явно было заметно потрясение, рот открывался и закрывался, словно у рыбы, выброшенной на сушу. Его лицо становилось все бледнее по мере того, как кровь изливалась из его тела, собираясь под ним в лужу и пропитывая землю. Через несколько мгновений Ганелон умер, и его мертвые глаза уставились в серое небо.

Малорик, зарычав, повернулся и пошел назад, пробиваясь сквозь застывшую толпу. Гюнтер упал на землю лицом вниз, из глубокой раны в бедре лилась кровь.

Калар закричал, призывая на помощь, и бросился к раненому учителю.

* * *

Глаза Клода вспыхнули, когда он увидел монету. Половина медной кроны! Это было больше денег, чем он видел за долгие-долгие месяцы, и гораздо больше того, что можно было заработать честным трудом.

Он жадно потянулся за монетой, но крепкий стражник отдернул медяк, прежде чем крестьянин успел схватить его. Клод, мрачно нахмурившись, посмотрел на стражника.

Последний месяц выдался для Клода нелегким. Дважды его избивали: один раз пьяные молодые рыцари просто для развлечения, а другой раз ратники, поймавшие его на краже у палатки рыцаря. Впрочем, в последнем случае ему еще сильно повезло отделаться всего лишь побоями.

Только несколько минут назад он еще спал, но мгновенно проснулся, когда на него обрушились пинки и удары палок. Поморщившись, Клод подумал, что как минимум одно ребро было сломано.

Его потащили по грязи, словно свинью на бойню, и привели к йомену-стражнику, который теперь, зловеще ухмыляясь, смотрел на него.

Клод знал этого йомена по его мрачной репутации: беспощадный убийца и вор, и при этом далеко не дурак. Перед рыцарями он был сама любезность, услужливый до раболепия. Только среди простолюдинов он проявлял всю свою жестокость.

Мерзавец придумал обложить крестьян в лагере особым налогом в свою пользу. Разумеется, рыцари об этом не знали. Сбор за безопасность, как сам йомен называл его. Все просто: если ты платишь, йомен и его подручные тебя не трогают. А если не платишь, тебя избивают и наказывают за какое-нибудь вымышленное преступление. Будучи йоменом-стражником, негодяй занимал высшую ступень в иерархии простолюдинов, и мог избивать, пытать и всячески издеваться над крестьянами, как ему было угодно, без вмешательства со стороны рыцарей. На самом деле, как Клод знал по опыту, рыцари только одобряли «строгость» с крестьянами, так как считали, что это помогает поддерживать порядок среди простолюдинов.

Клод видел в лагере людей, лишившихся рук, и узнал, что это было своеобразное предупреждение для тех, кто отказывался платить йомену. Руку провинившегося отрубали топором, и совали обрубок в раскаленные угли, чтобы прижечь рану. Второго предупреждения обычно не требовалось, потому что лишь немногие задавали вопросы о пропавших крестьянах.

Также Клод слышал, что те крестьяне, которые когда-то пытались довести до сведения рыцарей о преступлениях, творящихся в лагере, были жестоко убиты вместе со всеми членами их семей.

У Клода не было монеты, которая требовалась, чтобы заплатить сбор, и подручные йомена избивали его ногами и палками, пока он не стал мочиться кровью.

Однако, к счастью, дела не приняли настолько плохой оборот, как он ожидал, и пока Клод сохранил обе своих руки.

— Ты понял, что я от тебя хочу? — прорычал громила йомен.

— Да, — ответил Клод. — Ты хочешь, чтобы я помог убить одного рыцаря.

Для крестьянина даже произнести слово, которое дворянин мог истолковать как неповиновение, было преступлением, за которое могли отрезать пальцы или уши, или на неделю заковать в колодки.

Прикоснуться к дворянину или его коню без разрешения, случайно или нет, было преступлением куда более серьезным, и обычно крестьян за это вешали. Если же крестьянин преднамеренно причинил физический ущерб дворянину — о таком и помыслить смели лишь немногие из простолюдинов — то виновного наказывали с беспощадной суровостью. В тех редких случаях, когда такое все-таки происходило, крестьянина ожидала долгая мучительная пытка и медленная казнь через расчленение. Подобная же страшная участь ожидала и членов семьи преступника, а его друзья и соседи могли подвергнуться пыткам и изувечиванию. Это преступление считалось настолько тяжким, что рыцари полагали своим долгом особенно жестоко в пример другим наказать любого простолюдина, посмевшего поднять на них руку.

Однако у Клода не было ни семьи, ни друзей. Ему доводилось убивать и раньше, и не претило совершить убийство снова, а обещанной награды было достаточно, чтобы преодолеть страх перед опасностью такого дела. Клод отнюдь не был глупцом, и сделал бы все, что в его силах, чтобы отвести от себя угрозу наказания, но также он хорошо понимал, что в таких делах часто случаются непредвиденные ситуации. Кроме того, сейчас у него просто не было иного выхода.

— Ну да, убить одного рыцаря, — кивнул йомен, оскалив щербатые зубы в хищной улыбке. — За два часа до рассвета. Сейчас этот рыцарь в патруле и должен вернуться к полуночи. Даже не думай попытаться сбежать. Мои люди будут следить за тобой, как только ты выйдешь из этой палатки. Если попытаешься заговорить с кем-то или покинуть лагерь, считай себя трупом, но не надейся, что смерть будет легкой.

Перед тем, как умереть, ты испытаешь самую ужасную боль, какую только можно вообразить.

У Клода на этот счет было достаточно хорошее воображение, но он просто кивнул и снова потянулся за монетой. На этот раз йомен позволил Клоду взять ее, и медяк тут же исчез в потайном кармане грязной и вонючей куртки крестьянина. Клод почувствовал, как его любимица-крыса ерзает под курткой, и успокаивающе похлопал по карману.

— А кто этот рыцарь? — спросил он, уже собираясь уходить.

— Что? — не понял йомен.

— Рыцарь, которого надо убить. Кто он?

— А что? Это важно?

— Да нет, — пожал плечами Клод.

Йомен хмыкнул.

— Он из Гарамона. Красно-синий щит с белым драконом.

Здоровый глаз Клода удивленно расширился, и он усмехнулся.

— Жаль, что это не он сражался с Ганелоном сегодня, — сказал Клод. — Ты бы тогда сэкономил полкроны.

— Запомни, — прорычал йомен, ткнув в Клода толстым пальцем. — Его брата не трогать. Если хоть волос упадет с его головы, нам всем конец. Все, проваливай.

Он кивнул паре громил, стоявших в тени, они схватили Клода и выкинули его из палатки.

Все еще ухмыляясь, Клод поднялся и постарался вытереть хотя бы часть грязи с лица. После этого он повернулся и побежал прочь своей неловкой подпрыгивающей походкой.

 

ГЛАВА 11

Лагерь спал, в нем царила тишина, и не было заметно никакого движения. Час был уже поздний. Последний патруль вернулся пару часов назад, а следующий должен был вернуться еще нескоро.

Периметр лагеря патрулировали пешие ратники группами по три человека. Они отчаянно пытались не заснуть, тихо разговаривая между собой. Часы перед рассветом были самыми трудными, в это время сильнее всего хотелось спать, но ратники знали, что если их обнаружат спящими на посту, то будут бить кнутом, пока спина не превратится в кровавое месиво. Такая порка для простолюдинов часто была смертным приговором. Открытые раны от грязи загноятся, и начнется заражение, означающее медленную и мучительную смерть.

Внутри лагеря стражников было меньше, и они были не столь бдительны. Никто не ожидал, что противник сможет проникнуть в лагерь, миновав внешние патрули, и часовые тут были поставлены больше для перестраховки. Здесь многие рисковали дремать на постах, пользуясь малейшей возможностью для отдыха.

Стражник, одетый в красно-желтый табард цветов Гарамона, шагал между темными безмолвными палатками. Зевнув, стражник взглянул на серебристую луну в небе. Еще час, и можно будить другого ратника на смену.

Вдруг он заметил темную сгорбленную фигуру, ковылявшую странной хромающей походкой. Вглядевшись во тьму, стражник крепче перехватил древко своей алебарды и пошел навстречу этой фигуре.

Подойдя ближе, стражник с облегчением увидел, что это всего лишь какой-то горбатый крестьянин, один из десятков прихлебателей, увязавшихся за войском и выполнявших черную работу в лагере.

— Ну и холодная нынче ночь, — прогнусавил горбун, глуповато улыбнувшись стражнику. У него были неровные косые глаза, и, очевидно, недавно этот крестьянин был крепко бит. Должно быть, плохо почистил сапоги господину, или еще как провинился.

— Да уж, — кивнул стражник. — А ты что тут шатаешься?

— Меня послал один из ваших ратников, — прошептал горбун. — Сказал принести вам выпивки.

Крестьянин протянул полупустой мех с вином.

Часовой удивленно выпучил глаза и тут же, прислонив алебарду к деревянному ящику, схватил мех и сделал большой глоток. Проглотив вино, ратник удовлетворенно вздохнул. Вино было скверным, больше похожим на уксус, но часовой был рад и такому. После этого он снова обратил взгляд на крестьянина.

— Кто именно тебя послал?

— Я не знаю, как его зовут, сэр.

— Это был светловолосый молодой парень? С восточного края лагеря?

— Да, вроде бы он.

— Так это мой брат, — сказал часовой. — Теперь я ему должен.

— Весьма великодушно с его стороны, — кивнул горбун, бросив взгляд через плечо часового. В тенях между палатками крался темный силуэт.

Часовой полез в карман.

— Вот, — сказал он, протянув половину маленького хлебца, изъеденного долгоносиками и личинками моли. — Это тебе за труды.

— Вы очень щедры, добрый сэр, — поклонился горбун, пряча хлебец в свой карман.

Стражник поднял мех, чтобы выпить из него, а Клод незаметно для него махнул рукой. Темный силуэт выскользнул из-за палаток, проскочив мимо отвлеченного часового.

— Что это там? — внезапно спросил Клод тихим, но полным тревоги голосом. Часовой, бросив мех, обернулся туда, куда указывал Клод, повернувшись спиной к горбуну.

Клод одной сильной волосатой рукой зажал рот часовому, и, держа в другой нож, полоснул им по горлу стражника, перерезав яремную вену. Стражник дернулся, и Клод почувствовал, как горячая кровь течет по его рукам. Оттащив стражника в темноту за палатку, Клод зажимал ему рот, пока умирающий не прекратил дергаться.

Выпрямившись, Клод ухмыльнулся, увидев, как еще несколько силуэтов тихо скользят в ночи между палатками. Неожиданно в голову ему пришла идея. Нагнувшись, он сорвал красно-желтый табард с тела стражника и натянул на себя, а на голову надел окаймленный железом шлем ратника. После этого он поднял алебарду, и хладнокровно зашагал к палатке, окрашенной в красно-желтые цвета лорда Гарамона.

«Это оказалось не так уж и трудно», подумал он.

* * *

Калар спал, и ему снилась Элизабет. Он улыбался во сне, вдыхая упоительный аромат ее духов. Они лежали вместе в густой траве у замка Гарамон, наслаждаясь летним теплом, жужжанием насекомых и телами друг друга.

«Это рай», подумал он. Элизабет поцеловала его обнаженную грудь.

Чей-то голос попытался вторгнуться в его мысли, но Калар оттолкнул его, не желая прерывать прекрасный сон. Голос становился все более настойчивым, и Калар во сне поднялся, в замешательстве оглядываясь вокруг. Пчелы, нагруженные пыльцой, тяжело перелетали с цветка на цветок, маленькие сверчки стрекотали в траве.

— Что случилось, любимый? — сонным голосом спросила Элизабет.

Голос в голове звучал все громче и настойчивее.

— Анара? — спросил Калар, оглядываясь.

«ПРОСНИСЬ!», произнес голос с такой силой, что Калара встряхнуло, как от удара.

Он мгновенно проснулся и увидел, как прямо над ним что-то блеснуло.

Калар успел перекатиться на бок, и нож вонзился не в его горло, а в подушку. Молодой рыцарь скатился с койки.

— Хватай его! — прошипел чей-то голос. Над Каларом нависли темные силуэты. Он заметил, как его брат отчаянно бьется, прижатый к койке другими темными фигурами, на голову Бертелиса был наброшен грубый мешок.

Снова мелькнула рука с ножом, но Калар смог отвести удар, как учил Гюнтер, используя предплечье, чтобы отбить руку противника. Локоть рыцаря врезался в скрытое капюшоном лицо нападавшего, и негодяй рухнул на спину, упав на маленький сундук, в котором хранилась одежда Калара.

Почувствовав движение сзади, Калар резко уклонился в сторону, и клинок, нацеленный в его шею, скользнул по плечу. Еще один убийца бросился на него, размахивая ножом, и Калар попытался перехватить его руку.

Рванувшись вперед, Калар врезался в противника, который не удержался на ногах и с бранью свалился на койку. Калар упал вместе с ним и в падении ударил противника коленом, вышибив воздух из его легких. Выхватив нож у негодяя, Калар быстро вскочил на ноги и взмахнул клинком, не позволяя остальным убийцам приблизиться.

Трое их настороженно кружили вокруг рыцаря, теперь опасаясь подойти ближе. Калар бросил быстрый взгляд на брата, все еще прижатого к койке. Один из тех, кто держал Бертелиса, оглянулся на Калара и, увидев нож в руке рыцаря, выругался. Его акцент был грубым, крестьянским. Впрочем, даже если бы он ничего не сказал, зловоние, исходившее от убийц, выдавало в них простолюдинов.

— Гарамон! — взревел Калар во всю силу легких, и Бертелис, услышав его, стал сопротивляться с новыми силами, пытаясь сбросить с себя нападавших.

Трое убийц бросились на Калара. Он, повернувшись, схватил одного за руку с ножом, и, дернув, швырнул его в другого. Но тут нож третьего убийцы вонзился в его бок. Вскрикнув от боли, Калар упал на одно колено и нанес удар снизу вверх, всадив нож в горло нападавшего.

Калар выпрямился, поморщившись от боли в боку. Послышался знакомый лязг меча, вынимаемого из ножен, за которым последовал вопль боли. Краем глаза Калар заметил, что его брат освободился и вскочил на ноги.

Оказавшись лицом к лицу с двумя братьями, один из которых был вооружен мечом, убийцы растерялись.

— Гарамон! — вскричал Калар снова.

* * *

Клод, стоявший снаружи палатки, покосился налево и направо, и закусил губу. Дело складывалось скверно, и он уже представлял себя висящим в петле.

Бросив быстрый взгляд внутрь палатки, Клод увидел, что двое братьев вооружены и стоят спина к спине. Он мгновенно принял решение. Услышав топот бегущих людей, Клод бросился в проход между палатками.

— Сюда! На помощь! Нашего господина убивают! — закричал он, увидев нескольких бегущих к палатке ратников, одетых в красно-желтые табарды цветов Гарамона. — Сюда!

Стало сбегаться больше людей, из своих палаток выходили рыцари, разбуженные шумом.

Опустив взгляд, Клод заметил, что его краденый табард залит кровью убитого стражника. Выругавшись, он пригнулся и пошел быстрым шагом, проталкиваясь сквозь собиравшуюся толпу.

Внутри палатки послышались новые крики и звон клинков, но Клод не оглядывался. Раздался грохот, будто упала стойка с доспехами, и послышался громкий голос:

— Брать их живьем!

Клод снова выругался. Никто из соучастников преступления не знал его имени, но, конечно, они вполне могли описать его внешность.

Безобразное лицо крестьянина взмокло от пота, пока он отчаянно протискивался сквозь растущую толпу. Выбравшись из толпы, он перешел на неуклюжий бег. Все еще держа в руках алебарду, он едва не споткнулся на ней, пытаясь укрыться за двумя палатками.

Запнувшись о что-то, он упал, рухнув на четвереньки. Шлем стражника слетел с его головы, и алебарда выпала из рук. Попытавшись встать, Клод обнаружил, что уперся руками в мертвое тело.

Ошеломленно он уставился в лицо убитого стражника. Он даже не понял, что в панике бежал от палатки тем же путем, что и к ней.

— Эй ты! Что ты там делаешь? — раздался властный голос, и Клод застыл. Подавив первое побуждение бежать, он повернулся к говорившему. Это оказался рыцарь, полуодетый, но с мечом в руках.

Клод облизал губы.

— Ты куда бежал? — спросил рыцарь, шагнув к нему. Клод тупо смотрел на него, не зная, что ответить.

— Это кровь на тебе?

Клод машинально кивнул. Рыцарь нахмурил брови.

— Ты ранен?

— Нет, — выдавил из себя Клод.

Подойдя ближе, рыцарь изумленно уставился на мертвое тело, лежавшее на земле. Клод незаметно сунул руку под табард, нащупав нож.

— Это ты убил его?

Клод напрягся, приготовившись выхватить нож, и медленно кивнул, не сводя глаз с рыцаря.

— Он один из убийц?

Клод помедлил секунду и едва не расхохотался. Глуповато улыбнувшись, он кивнул:

— Да, мой лорд, да. Он бежал от палатки. Я погнался за ним.

— Понятно. Забирай труп, — приказал рыцарь. — Его надо опознать.

Все еще удивляясь своей удаче, Клод кивнул и потащил мертвое тело.

* * *

— Это сангассовские псы! — Бертелис сплюнул. — Кто же еще?

Калар кивнул и сморщился, когда рану в его боку стали протирать спиртом. Он зажмурил глаза, чувствуя обжигающую боль.

— Простите, мой лорд, — сказал пожилой лекарь, которого барон Монкадас прислал для оказания помощи раненому Калару.

— Хорошо, что ты остался жив, парень, — сказал барон своим громовым голосом, хлопнув Калара по плечу. Молодой рыцарь охнул от боли. — Мой лекарь хоть и простолюдин, но чертовски хорошо умеет лечить раны.

Рана была промыта и протерта, и Калар, скосив взгляд, посмотрел на нее. Она не выглядела особенно серьезной, но еще кровоточила и дьявольски болела.

— С этими швами, брат, ты будешь похож на пугало, — заметил Бертелис. Калар фыркнул. Действительно, все его тело было иссечено зашитыми ранами.

Лекарь закрыл рану чистой тканью и с помощью другого слуги забинтовал ее, обмотав бинты вокруг груди Калара.

Достав глиняный кувшин, лекарь поставил его рядом с койкой Калара.

— Это мед, мой лорд, — сказал он. — Пусть ваш слуга мажет им рану дважды в день, утром и вечером. Похоже, нож не причинил серьезных повреждений, но некоторое время рана будет болеть. Теперь главное, чтобы не было заражения, и мед поможет его предотвратить. Каждый день нужно менять повязки и очищать раны. Я еще приду к вам завтра, мой лорд.

Калар кивнул, и когда старый лекарь встал, чтобы уйти, было слышно, как заскрипели его колени.

— Передай мою благодарность лорду барону, — сказал Калар. Когда лекарь ушел, он жестом приказал удалиться и другим слугам. Они вышли через полог для слуг в задней части палатки, пройдя сквозь толпу ратников Гарамона, собравшихся снаружи.

— Быдло! — прошипел Бертелис, в ярости шагая туда-сюда. — Они послали вонючих холопов убить нас! Хоть Малорик и мерзавец, но я не думал, что он опустится так низко!

— Он просто гадюка, — кивнул Калар. — Похоже, он готов на любую подлость.

— Вот что я скажу: сейчас мы пойдем к нему и покончим с ним раз и навсегда.

— Нет, — твердо сказал Калар. — Сначала нам нужны доказательства.

Мальчишка-слуга поднял полог палатки и шагнул внутрь, почтительно поклонившись.

— Чего тебе? — прорычал Бертелис.

— Благородные господа, барон Монкадас и лорд Танбурк желают с вами говорить, — сказал мальчишка.

— Тогда не заставляй их ждать снаружи, как нищих, дурак!

Слуга вышел наружу, и в палатку втиснулась массивная фигура барона Монкадаса. Бородатое лицо барона сурово хмурилось. Он был таким громадным, что внутреннее убранство палатки, казалось, стало меньше в его присутствии. За ним вошел высокий и стройный Танбурк, его лицо выражало тревогу и едва сдерживаемую ярость.

— Ты в порядке, парень? — спросил барон.

— Да, — кивнул Калар.

— Слава Владычице, что ваши раны не оказались еще опаснее, — сказал Танбурк.

— Если бы я не проснулся так вовремя, мне перерезали бы глотку.

— Должно быть, сама Владычица разбудила вас, — прошептал Танбурк.

Калар снова подумал о голосе своей сестры, который слышал во сне.

— Двоих убийц взяли живыми, да? — спросил Бертелис.

— Да, — ответил Монкадас. — Танбурк вызвался лично заняться их допросом.

— Отлично, — усмехнулся Бертелис. — Пусть их смерть не будет легкой.

Танбурк вежливо поклонился.

— Главное — выяснить, кто послал их, Танбурк, — велел Калар, в чьем голосе звучал гнев.

— Выясним, — сказал рыцарь, снова поклонившись. — И еще раз позвольте мне выразить радость, что никто из вас не пострадал еще серьезнее из-за этого гнусного покушения.

Высокий рыжеволосый рыцарь еще раз поклонился и вышел.

— Это был Малорик, — сказал Бертелис барону, глаза молодого рыцаря горели гневом.

— Я так не думаю, — тихо сказал барон Монкадас.

— Что? — удивился Калар. — Кто же еще это мог быть? Как бы то ни было, Малорик хитрая бестия. Несомненно, он позаботился о том, чтобы след убийц не привел к нему.

— Я уже говорил с ним, — сказал барон. — Он отрицает свое участие в этом.

— Ну, разумеется, он будет это отрицать! — с яростью произнес Бертелис.

— Да замолчи ты! — громовым голосом рявкнул барон. Наступила тишина, и когда барон заговорил снова, его голос звучал тише:

— Да, Малорик отрицает свое участие, и я верю ему.

Бертелис фыркнул, но Калар молчал, размышляя.

— Тогда один из его рыцарей?

— Может быть, — уклончиво ответил барон.

— Я вызову его на поединок! — внезапно заявил Бертелис.

— Нет, — твердо сказал Калар, подумав о Гюнтере, полумертвом от ран, лежавшем в своей палатке. — Я больше никому не позволю сражаться вместо меня!

— Но они и на меня напали, Калар! Я имею право вызвать его!

— Целью был я, — возразил Калар. — Тебя они только держали. Они могли бы убить тебя, но не убили. Нет, убить они хотели именно меня.

Я сам вызову Малорика на дуэль.

— Нет, — решительно заявил барон, его лицо выражало суровую непреклонность. — Я больше не позволю поединков, и это мое последнее слово как старшего из рыцарей.

Калар изумленно уставился на барона. Бертелис открыл рот от удивления.

— Это неслыханно! — наконец произнес младший брат Калара.

— Поединков больше не будет! — снова рявкнул барон, а его глаза сверкнули злостью. — Нас окружает сильный и коварный враг, угрожающий опустошить наши земли, а эта ваша вражда с Сангассами зашла уже слишком далеко. Один рыцарь убит, а Гюнтер, лучший боец, чем любой из нас, едва жив. Даже если он выживет, вероятно, он не сможет больше сражаться. Нет, хватит с меня вашей мелкой грызни! Когда война закончится, и вы вернетесь в свои владения, там можете делать что хотите, но сейчас есть дела более важные, чем дворянские междоусобицы.

В палатке наступила тишина. Калар и Бертелис смотрели в пол, а барон Монкадас переводил свой яростный взор с одного брата на другого.

— Я уже говорил об этом с Малориком, и заставил его поклясться честью, что ни он, ни кто-либо из его рыцарей не будет продолжать эту вражду до окончания войны. Вы, сыновья лорда Гарамона, тоже должны поклясться в этом.

Калар, уставившись в пол, скорбно покачал головой. «Как могло дойти до такого?», подумал он.

— Ладно, — произнес он наконец. — Клянусь честью.

Бертелис тоже сквозь зубы процедил клятву.

— Хорошо, — кивнул барон Монкадас. — Напавшие на вас будут допрошены, и если выяснится, что им заплатили за это, и они назовут своего нанимателя, его будут судить. А сейчас вам лучше отдохнуть.

Завтра у нас будет нелегкий день. Разведчики доложили, что отряды врага передвигаются уже при свете дня, не скрываясь, примерно в двадцати милях к югу отсюда. Мы направимся туда и очистим район от зверолюдов. Желаю вам доброй ночи и да благословит вас Владычица.

Танбурк, незаметно стоя в тени подслушивал разговор. Лицо рыцаря было искажено от ярости.

* * *

Когда первые лучи рассвета озарили землю, еще один крестьянин был вздернут на суку, бессмысленно задергав ногами в агонии, когда его горло захлестнула петля. Четырнадцать других трупов уже качались в петлях, свисая с деревьев.

Бертелис пристально смотрел на повешенного, наблюдая, как лицо умирающего синеет. Руки неудачливого убийцы были связаны за спиной, он сучил ногами и дергался, выпучив глаза. В воздухе разлилось зловоние, когда кишечник повешенного самопроизвольно опорожнился. Бертелис с отвращением покачал головой.

Пятерых убийц, взятых живьем, допрашивали несколько часов. Им пришлось испытать все виды боли, прежде чем их привели сюда и повесили. Бертелис считал, что с ними поступили еще слишком мягко.

По его мнению, их страдания должны были стать куда более долгими, прежде чем преступники отправились бы в вечные чертоги Морра.

Впрочем, Танбурк неплохо постарался. Он выпытал у убийц показания и имена сообщников — поэтому вешали не их одних. Бертелис посмотрел на один из трупов: повешенный был плотного телосложения, и явно не истощенным — йомен, не меньше. Именно на него указывали показания всех соучастников преступления. Танбурк сам допрашивал его. Конечно, он не марал руки грязной работой палача — такое дело было ниже достоинства благородного рыцаря. Но если йомена и нанял кто-то из дворян, то преступник умер, сохранив эту тайну.

Бертелис покачал головой. Стоит доверить крестьянам хоть немного власти и ответственности, и как они за это отблагодарят? Предадут и попытаются тебя убить.

Убийца последний раз дернул ногами и повис, раскачиваясь в петле.

* * *

Путь на юг был долгим и мрачным. Калар ехал молча, погрузившись в размышления, думая и о покушении на свою жизнь, и о Гюнтере. Он поговорил с лекарем барона Монкадаса перед тем, как выехать из лагеря.

— Лорд Гюнтер будет жить, — сказал лекарь. — И может быть, даже удастся сохранить ногу. Но даже в этом случае он не сможет ездить верхом. Увы, ему больше не суждено сражаться в седле.

Калар покачал головой, чувство вины тяжким бременем давило на его плечи. Нельзя было позволять Гюнтеру сражаться вместо себя. «Но если бы не Гюнтер», вдруг сказал некий внутренний голос, «ты сейчас был бы мертв». Калар, стараясь не слушать этот голос, хмуро посмотрел на тяжелые тучи, висевшие в небе. Высоко-высоко кружила одинокая черная птица.

Попытка убийства Калара вызвала у бастонских рыцарей тревогу и недобрые предчувствия, поэтому в колонне всадников, направлявшейся на юг, было слышно мало разговоров. Всего в колонне было двадцать пять рыцарей, возглавляемых лично бароном Монкадасом, и десять конных йоменов-разведчиков, одетых в красно-желтые цвета Гарамона.

Барон бдительно, словно ястреб, следил за Каларом и его братом.

Беспокоился ли он о новых покушениях, или просто хотел убедиться, что братья не наделают глупостей — Калар не знал.

Шалонский лес зловеще темнел на холмах к востоку, как всегда, вездесущий и угрожающий. Калар заметил, что лес разросся и здесь, как и повсюду. Заросли поглощали деревню в некотором отдалении от дороги, половины домов уже не было видно за деревьями. Калар увидел болезненно искривленный дуб, выросший прямо внутри одной из крестьянских лачуг, пробив ее земляную крышу.

На холме примерно в миле отсюда возвышался темный силуэт небольшого замка. Калару он напомнил одинокого отважного рыцаря, стоявшего перед надвигавшимся на него гигантским чудовищем-лесом. Сколько времени понадобится деревьям, чтобы поглотить замок? Неделя? Может быть, месяц?

Что-то в этом замке показалось подозрительно знакомым, и Калар нахмурился, испытывая странное чувство дежа вю. Это было тревожное ощущение, и молодой рыцарь не мог от него избавиться.

Лошадь чистейшей белой масти гуляла по склону холма перед замком, встряхивая головой, и Калар почувствовал себя оживившимся, просто наблюдая за этим прекрасным животным.

Лошадь казалась такой свободной и полной жизни, бегая по траве без седла и уздечки.

Когда рыцари подъехали ближе, то увидели, что замок необитаем, покинут, вероятно, лет десять назад. Над его стенами развевался изорванный флаг, но что изображено на флаге, уже нельзя было различить. Заросшие плющом стены почернели от огня. Может быть, это пожар заставил когда-то обитателей замка покинуть его?

— Мы остановимся здесь на полчаса, чтобы накормить и напоить коней, — приказал барон Монкадас.

Йомены поскакали вперед, чтобы подготовить все к прибытию рыцарей. Сдвинув брови, Калар смотрел, как они скачут по склону холма к воротам замка. Он не мог отделаться от мысли, что когда-то был здесь раньше.

Они остановили коней на травянистой лужайке перед воротами замка.

Когда-то к воротам вел через ров деревянный мост, но теперь он сгнил и обвалился на камни внизу. Ворота были открыты, тяжелые деревянные створки покосились и заброшено свисали с петель.

Калар чувствовал, что его тянет к таинственному покинутому замку, словно что-то звало его туда. Передав поводья одному из конюхов, молодой рыцарь, нахмурившись, подошел к воротам. Он был здесь раньше, теперь Калар был в этом уверен. Может быть, в детстве?

Он посмотрел на каменистую канаву, которая, вероятно, когда-то служила рвом, пытаясь найти сухой путь через нее к воротам. В канаве остались лужи застойной воды, но ее нетрудно было перейти.

— Калар? — позвал его Бертелис, но старший брат только отмахнулся.

Осторожно шагая и придерживаясь одной рукой, Калар спустился по обрывистому склону рва. Обходя лужи с застойной водой, он прошел по каменистому дну и выбрался из рва с другой стороны, морщась от боли в боку. Новая волна дежа вю нахлынула на него, когда он остановился у разбитых ворот, устремив взгляд во внутренний двор замка.

Калар вздрогнул, когда порыв холодного ветра дунул из ворот. «Надо вернуться», подумал он, но все же, нахмурившись, пошел вперед.

Полузабытые образы ожили в его памяти: он, смеясь, бежит через ворота, мимо удивленных стражников, за своей сестрой.

Его сестра…

Он направился дальше, во внутренний двор. Конюшни и казармы, давно заброшенные и начавшие разрушаться, располагались с внутренней стороны вдоль южного участка стен, но Калар почувствовал, что его будто что-то влечет к главной башне. Он посмотрел на водяные лилии, разросшиеся в круглом фонтане в пруду посреди двора. Вода переливалась через края каменного Грааля, поставленного на пьедестале в центре пруда. Вода явно поднималась из природного источника, расположенного под землей, но все равно это производило волшебное впечатление.

Поднявшись по широким каменным ступеням, Калар вошел в безмолвную и заброшенную главную башню. Подобно призраку шел он по залам, в которых была лишь пыль и паутина. Внутренние помещения башни были опустошены пожаром, не оставившим ничего от мебели или картин на стенах. Словно увлекаемый неодолимой силой, Калар поднялся по винтовой лестнице на верхний этаж, и проследовал в длинный коридор, проходя мимо пустых мрачных комнат и холодных безжизненных спальных покоев.

Наконец, пройдя под арочным проходом, он остановился. Хотя воздух был холодным, Калар вспотел. Дверь в арке была неповрежденной и почти полностью закрытой. Не зная, что скрывается за дверью, молодой рыцарь с взволнованно бьющимся сердцем открыл ее. Дверь распахнулась, громко заскрипев на ржавых петлях. Пригнув голову, Калар вошел в комнату.

Там было темно, но он заметил, что пожар, бушевавший когда-то в замке, едва коснулся этой комнаты. В северной стене зияли арочные окна, их деревянные ставни хлопали и дребезжали на ветру. Посреди комнаты стояла большая кровать, тюфяк на ней просел, и подушки были погрызены молью и покрыты плесенью. В углу комнаты стоял ночной горшок, а у стены — небольшой сундук.

Вдруг Калар заметил какое-то движение в тенях, и резко повернулся, его сердце бешено колотилось. Он выхватил меч из ножен и увидел, как во мраке комнаты сверкнул металл.

— Кто здесь? — спросил он, как ему показалось, очень громко, нарушив мертвую тишину. Никто не ответил.

Вой ветра в пустых комнатах замка звучал словно стон неупокоенной измученной души. Шагнув вперед, Калар снова заметил движение во тьме. По его спине побежал холодный пот, он тяжело глотнул.

Неужели не нашедшие упокоения духи мертвых обитают в этом месте? Калар сделал еще один шаг вперед и остановился.

У дальней стены комнаты в густой тени стояло высокое зеркало. Его поверхность треснула, но то, что видел Калар, было лишь его отражением в зеркале. Молодой рыцарь глубоко вздохнул — он даже не заметил, что затаил дыхание. «Вот дурак!», выругал он себя.

Под зеркалом был шкафчик и маленькая трехногая табуретка, на которой лежала бархатная подушка, поеденная молью. Вероятно, это была комната дочери лорда, который владел этим замком.

«Калар!», прошептал кто-то в его ухо, заставив его содрогнуться.

Калар резко развернулся, подняв меч. Но вокруг никого не было.

Комната была пуста.

«Калар!», позвал его кто-то снова. Он снова развернулся, оглядывая комнату. Единственное, что здесь двигалось — расшатанный ставень, дребезжавший на ветру.

«Здесь ничего нет», подумал Калар. «Ты воображаешь глупости».

Он подошел к окну, чтобы закрыть дребезжавший ставень, действовавший ему на нервы. Убрав меч в ножны, он высунулся из окна, чтобы дотянуться до ставня. Но едва Калар коснулся его, дунул новый порыв ветра, и ставень шумно ударился о стену. Калар выругался и посмотрел из окна вниз.

«Здесь она упала», сказал голос в его разуме.

Волна головокружения нахлынула на него, дыхание перехватило.

Калар быстро отшатнулся от окна. «Я схожу с ума?». Он встряхнул головой, словно пытаясь сбросить с себя какое-то наваждение. Надо скорее уехать из этого места и забыть о нем.

— Калар, — произнес голос за его спиной.

Молодой рыцарь застыл. Это был не шепот ветра, а голос из уст живого человека.

Он резко развернулся, снова выхватив меч из ножен.

В дверях стоял бледный силуэт женщины, окруженный мерцающим белым светом.

«Это неупокоенный дух, призрак», подумал Калар, попятившись.

— Я не призрак, — сказала женщина, легко скользнув в комнату.

Ее голос был удивительно знакомым — и одновременно нет. Ореол света, окружавший ее, казалось, померк и исчез, и Калар увидел, что она из плоти и крови. Может быть, этот ореол был всего лишь игрой света?

Она была нежной, как цветок, ростом немного выше ребенка, и одета в белое платье из тонкой ткани, сверкающей на свету, словно водная гладь. Платье обтягивало ее изящное тело, мерцающими волнами спускаясь ниже туго затянутого корсета, и образуя пышный шлейф.

Длинные рукава платья суживались и были прикреплены к паре серебряных колец, украшавших тонкие пальцы женщины.

Ее лица не было видно во мраке, но Калар разглядел, что у нее длинные темные волосы и серебряная тиара на голове. На белоснежной коже ее шеи сияло серебряное ожерелье в виде геральдической лилии, и Калар затаил дыхание.

— Фрейлина Владычицы, — благоговейно произнес он, преклонив колено.

Никогда ему еще не доводилось встречать одну из этих высокочтимых дам. Они были священнослужительницами и защитницами, осененными благословением самой Владычицы. Многие из них были могущественными провидицами, обладавшими даром прозревать будущее, и пользовались большим почетом как советники короля. Они повелевали таинственными магическими силами, и были благочестивыми защитницами святых мест Бретонии.

— Из этого окна шагнула вниз она навстречу смерти, — произнесла фрейлина, ее голос был удивительно неземным и отрешенным.

Длинный шлейф ее платья волочился по полу, и казалось, что она скользит над землей, словно призрак.

Теперь Калар видел ее лицо, и смотрел на нее с изумлением и восхищением. Лицо ее было молодым и изящно узким, с высокими скулами и утонченным подбородком, глаза были большими и удивительно прекрасными. Кожа фрейлины была гладкой и белой, на лицо вокруг глаз с большим искусством нанесена косметика. Взгляд этих прекрасных глаз, казалось, скользил по комнате, словно фрейлина следила за движением чего-то, что Калар не мог видеть.

— Она стояла у окна. И кровь… так много было крови, — прошептала фрейлина, с ужасом посмотрев на свои руки, словно они были в крови, хотя они были чисты и прекрасны. — Позор терзал ее, она сгорала от стыда… и выбросилась из окна.

Внезапно фрейлина улыбнулась, ее лицо осветилось словно детской радостью.

— И на мгновение казалось ей, что она сейчас взлетит…

Улыбка исчезла, и ее прекрасное лицо омрачилось скорбью, настолько безграничной, что Калару захотелось подойти к ней и как-то утешить ее.

— И так… она погибла. Как будто шепот на ветру… исчезла навсегда.

Калар в смятении смотрел на эту женщину. Если бы она не была фрейлиной Владычицы, он решил бы, что она безумна. К тому же она казалась ему удивительно знакомой, будто Калар знал ее когда-то, как знал он сам этот замок.

— Кто? — спросил он, его голос звучал хриплым шепотом.

Фрейлина посмотрела на него, и он был поражен тем, сколько силы и власти было во взгляде ее серо-синих глаз.

— Наша мать, — прошептала его сестра Анара.

 

ГЛАВА 12

Бертелис бросил косой настороженный взгляд на Анару. Было очевидно, что она — сестра-близнец Калара, настолько они были похожи. Даже глаза у них были одинаковые. Хотя Анара была тонкой и хрупкой, а Калар — широкоплечим и сильным, их похожесть была видна даже в маленьких жестах, даже в том, как она небрежно убрала локон волос с глаз. Они словно повторяли движения друг друга.

Бертелис напомнил себе, что это и его сестра, такая же единокровная, как и Калар. Конечно, он много раз слышал, как его брат рассказывал об Анаре, когда они были детьми. И хотя чем больше лет проходило после ее исчезновения, тем меньше Калар говорил о ней, Бертелис знал, что Калар никогда не забывал о сестре. Он слышал, как Калар произносил ее имя во сне, и хотя последние несколько лет они не говорили о пропавшей сестре, Бертелис знал, что Калар часто думал о ней и мечтал найти ее.

Он помнил, как Калар сказал однажды: «она не мертва». Анара пропала много лет назад, но Калар яростно возражал любому, кто советовал забыть о ней. «Я почувствовал бы, если бы ее забрал Морр», говорил Калар. Бертелис давно уже думал, что не осталось никакой надежды найти Анару, но вот она была здесь во плоти.

Однако это уже не было то беззаботное дитя, которое помнил Калар.

Ее явно коснулась магия Владычицы, и все в ней говорило о том, что она более не принадлежит этому миру. Она говорила тихим отрешенным голосом, и ее взгляд был устремлен куда-то вдаль. Ее движения были исполнены странной загадочной грации, словно время замедлялось в ее присутствии.

Бертелис был уверен, что она безумна, но не сомневался и в ее могуществе.

Она излучала некую словно бы стихийную силу, которая Бертелису казалась пугающей. Странно, но это напомнило ему о путешествии в знаменитый город-порт Л’Ангвиль на севере, когда Бертелис был еще ребенком. Он стоял тогда на высокой скале и смотрел на безбрежную сверкающую гладь океана. В тот день не было ветра, и зеленое море было удивительно прекрасным и спокойным. На следующий день начался шторм, и океан преисполнился бушующей ярости, разрушительной и ужасной в своей мощи. Хотя еще день назад он был тихим и безмятежным, теперь его огромные волны били по скалам с таким сокрушительным неистовством, что Бертелис ощутил себя крошечным и ничтожным.

Тогда это напугало его, и теперь именно это чувство он испытывал, глядя на Анару. Она была подобна морю, тихому, спокойному и прекрасному. Но под этой безмятежной поверхностью Бертелис чувствовал силу, подобную мощи бушующего моря: страшную, разрушительную и, казалось, вечную.

Словно почувствовав его взгляд, фрейлина Владычицы повернулась к нему. Ее глаза, казалось, проникли в самую его душу, видя все постыдные дела и тайны. Бертелис побледнел и быстро опустил взгляд.

Прочистив горло, он неловко отвернулся. Не было никакого сомнения, что Анара всей душой предана Бретонии и ее богине. Она была фрейлиной Владычицы, и уже поэтому относилась к самым верным защитникам Бретонии, но одно ее присутствие заставляло Бертелиса испытывать тревогу и — в немалой степени — страх.

По его спине побежали мурашки, и он отошел подальше от других рыцарей. В некотором отдалении он заметил, как двое йоменов пытались поймать белую лошадь, бегавшую по полю перед замком. У них это никак не получалось: лошадь словно играла с ними, подбегая поближе и тут же ускакивая прочь, когда они пытались набросить веревки на ее широкую шею.

Другие йомены смеялись над ними, выкрикивая шутки и поддразнивая неудачливых ловцов, которые все больше злились. Бертелис прикрикнул на них, и они замолчали.

* * *

Анара почувствовала нечто вроде грусти, ощутив страх Бертелиса, но тут же подавила это чувство. Она приехала в этот замок потому, что ее звали сюда видения, повторявшиеся все чаще.

Путешествие сюда заняло три недели, и еще час она ходила по залам опаленного давним пожаром замка, вспоминая прошлое, и ожидая, когда приедет ее брат-близнец. Она знала, что он приедет. В свете событий, которые тут происходили — и еще должны были произойти — чей-то страх не имел никакого значения.

Она чувствовала мысли и эмоции рыцарей, собравшихся вокруг, словно бурлящий поток. Она не хотела вторгаться в их личные тайны, и позволила себе воспарить над неконтролируемым морем мыслей.

Этот дар проявился в ней, когда она была еще маленьким ребенком.

Тогда она не могла контролировать его, и ее приводил в ужас бесконечный поток чужих мыслей, вторгавшихся в ее разум. Она узнавала вещи, которые не должен знать ребенок, случайно улавливая самые темные мысли окружающих. Это просто сводило с ума.

Однажды она заплакала, услышав мысли молодой служанки, которая подавала ей обед.

— Мне так жаль, что твой ребеночек умер, — сказала Анара. Служанка посмотрела на нее с ужасом.

«Ведьма!», почувствовала она мысль служанки, и это привело ее в замешательство.

Примерно тогда же она начала прозревать события, которые еще только должны были произойти. Это пугало ее, приводя в смятение.

— Не садись на большого серого коня завтра, — просила она одного из рыцарей своего отца на пиру перед турниром. — Ты упадешь с него и умрешь.

Рыцарь только посмеялся над ее страхом, как и собравшиеся придворные, но Анара никак не успокаивалась.

— Не бойся, малышка, — сказал рыцарь, посадив ее на колени и глядя в ее серьезное личико. — Я ездил на Гордеце тысячу раз, и он всегда слушался меня. Я не упаду с него, обещаю.

Но это обещание сдержать ему было не суждено. Большой серый конь испугался внезапного движения в толпе, и встал на дыбы. Рыцарь выпал из седла и ударился затылком о камень. Он умер мгновенно.

Когда отец Анары узнал об этом случае, он со страхом посмотрел на свою дочь.

«Она тоже урод».

Эта мысль причинила ей боль, и Анара заплакала. Калар крепко обнял ее. Она не возражала, потому что знала, что ему самому легче от этого.

Ее отец испытал явное облегчение, когда Анару забрала Чародейка.

Анара ощутила страх, исходящий от ее отца и других рыцарей, когда Чародейка, внезапно явившись, без приглашения вошла в зал. Анара втайне обрадовалась, видя, что они так напуганы.

Первая встреча с земным воплощением Владычицы навсегда запечатлелась в ее разуме. Удивительно высокая, стройная и с виду хрупкая, словно ветка ивы, и в то же время, излучающая такую силу, что у Анары перехватило дыхание, Чародейка была одновременно самым прекрасным и пугающим существом. Она была высшей властью в Бретонии — выше даже короля, ибо она выражала волю богини.

Их взгляды встретились, и сразу же Чародейка узнала и поняла ее: кем была Анара и кем могла стать. И страх Анары рассеялся, словно туман после восхода солнца. Он сменился радостью и стремлением, ибо с этого мгновения Анара поняла, что она не урод и не ведьма, и что ее дар не проклятие, а, напротив, благословение Владычицы.

Казалось, она смотрела в миндалевидные глаза Чародейки целую вечность, обмениваясь мыслями, прежде чем тишина, наконец, была нарушена.

— Я заберу девочку, — сказала Чародейка, обратив свой взор, в котором отражалась вечность, к лорду Гарамону. — С этого дня она больше не твоя дочь. Теперь она — дитя Владычицы. Возможно, ты более никогда не увидишь ее.

Лютьер лишь кивнул, не в силах произнести ни слова, будто внезапно онемел.

Чародейка протянула Анаре свою изящную руку, и, хотя больше ничего не сказала, девочка услышала ее слова в своем разуме:

«Пойдем со мной, Анара. Ты станешь той, кем тебе суждено стать.

Больше ты никогда не будешь одна».

* * *

Анара услышала, что Калар говорит, обращаясь к ней, и прислушалась, заставив свой разум вернуться из прошлого. Казалось, что эти воспоминания принадлежат кому-то другому, ибо она больше не была той девочкой.

— … ты делаешь здесь одна? — спрашивал он. Ей не нужно было читать его мысли, чтобы понять благоговение, восхищение и страх в его взгляде, когда он смотрел на нее.

Она не стала отвечать на его вопрос, ее глаза прищурились, когда она почувствовала… что-то. Взгляд Анары обратился к небу. Что-то наблюдало за ними. Она чувствовала его ярость, его жажду мести.

Наконец ее взгляд сосредоточился на одинокой черной птице, кружившей в небе над ними.

Калар удивленно посмотрел на сестру и, проследив за ее взглядом, увидел черного стервятника в небесах.

— Что такое? — спросил он, заметив выражение ужаса в тонких чертах лицах Анары.

— Зверь смотрит. Он алчет, — прошептала она тихим отрешенным голосом. Калар в замешательстве наморщил лоб. О чем она говорит?

— Что? Птица? — спросил он, не понимая, что хочет сказать Анара.

— Ее надо сбить! — заявила фрейлина Владычицы, на этот раз голосом куда более решительным, и в то же время словно бы напряженным.

Что-то в нем заставило Калара почувствовать страх. Молодой рыцарь повернулся, подзывая йоменов.

— Половину медной кроны тому, кто собьет эту птицу! — крикнул он.

Мгновение йомены тупо смотрели на него, потом, поняв, чего он хочет, бросились за луками.

— Что происходит? — спросил барон Монкадас, бросив взгляд на Анару.

— Не знаю, — пожал плечами Калар.

Анара напряженно смотрела на птицу, кружившую в небе.

Первые стрелы взлетели в небо, пройдя мимо цели. Птица продолжала кружить, словно не замечая угрозы. Один йомен радостно закричал — его стрела задела крыло стервятника. В воздухе закружились черные перья, птица дернулась, но не упала. Наконец одна стрела вонзилась в тело птицы, и та камнем рухнула на землю.

Восторженно заорав, йомен бросился к месту ее падения.

Изумленные рыцари последовали за Анарой, которая поспешила по полю к сбитой птице. Радостные крики йомена вдруг оборвались, и он застыл, с ужасом глядя на птицу.

Стрела пробила стервятника насквозь, насадив его на древко, словно на вертел. Но птица была еще не мертва, и упрямо пыталась подняться, хлопая крыльями и пронзительно крича.

Голова птицы была повернута в одну сторону, и почти всю ее занимал огромный, пульсирующий налитый кровью глаз, слишком большой для головы стервятника. Зрачок глаза был вертикальным, словно у кошки или змеи, плоть вокруг глазного яблока воспалена и лишена перьев.

Птица была отвратительным мутировавшим чудовищем, и Калар почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Ужасный глаз закатился в своей мясистой глазнице, по очереди оглядывая людей, стоявших вокруг.

— Убить ее, — приказал барон Монкадас. Никто не двинулся. — Быстро!

Йомен, лицо которого скривилось от отвращения, раздавил ногой подыхающую птицу, прервав ее вопли. Тонкие кости захрустели под ногой, оставив на земле кровавое пятно.

— Что это было? — с ужасом прошептал Калар.

— Око зверя, — сказала Анара. — Он был здесь, уже давно…

— Что? — спросил Монкадас. — Зверолюды?

— Они идут сюда! — вдруг воскликнула Анара, в ее голосе явно звучала тревога. — Нам нужно уходить!

— Уходить? — удивился Монкадас. — Если зверолюды идут сюда, мы сразимся с ними, леди фрейлина.

— Их слишком много, — прошептала Анара. — Слепая ярость их влечет, как бабочек в огонь. Пылает злоба в их сердцах, и вся мощь боевого стада направлена сюда. Они идут!

Монкадас процедил сквозь зубы проклятье. Рыцари с тревогой переглянулись. Никто не сомневался, что фрейлина Владычицы говорит правду.

Барон повернулся к йомену, все еще пытавшемуся оттереть с башмака кровь птицы.

— Скачи к лагерю, — приказал Монкадас. — Возьми еще двоих и отправляйся немедленно. Уже темнеет, так что спеши.

Йомен лорда Гарамона посмотрел на Калара, тот кивнул.

— Кеган! — позвал барон.

— Да, мой лорд? — отозвался рыцарь, облаченный в желтый табард с изображением черного василиска.

— Скачи с ними. Передай приказ готовить лагерь к отражению атаки.

Отменить выезд отрядов на патрулирование и послать гонцов вернуть те отряды, которые уже выехали.

— Как пожелаете, мой лорд.

— Да защитит тебя Владычица, Кеган.

Барон повернулся к Анаре.

— Вы окажете честь нам, разделив с нами путь, леди фрейлина?

Анара рассеянно кивнула, склонив голову набок, словно прислушиваясь к чьему-то тихому голосу.

— Тогда я распоряжусь, чтобы вам подготовили коня, — сказал Монкадас.

— Нет необходимости, — ответила фрейлина Владычицы.

Повернувшись, она издала пронзительный высокий крик. Услышав его, белая лошадь, скакавшая по полю, подняла свои заостренные уши и помчалась к Анаре.

Лошадь была удивительно прекрасным животным. Ее белая шерсть переливалась как серебро, ноги были длинными и изящными, и в то же время полными силы и скорости. Подбежав, лошадь ткнулась носом в протянутую руку Анары, и фрейлина Владычицы склонившись, прошептала что-то в ухо животного. Кобыла была высокой, семнадцать ладоней в холке, и рядом с ней Анара выглядела как ребенок. Калар покачал головой. Все происходило так быстро.

— Сестра, ты не знаешь, далеко ли еще враг? — спросил Калар.

— Я их не вижу, — ответила Анара, не глядя на него, сосредоточив внимание на лошади. — Но они быстро приближаются.

Ее голос был напряжен, что усилило тревогу рыцарей. Калар выругался. Монкадас приказал садиться на коней, и рыцари стали поспешно готовиться выезжать. Трое йоменов и рыцарь Кеган уже скакали прочь, направляясь на север.

Калар облизал губы, думая, где его сестра могла оставить седло и сбрую своей лошади. Может быть, в конюшне заброшенного замка?

Замка семьи его матери, напомнил он себе. Но сейчас некогда было размышлять о прошлом. Он уже хотел спросить Анару, где седло, но когда повернулся к ней, слова замерли на его губах.

Прекрасная белая лошадь согнула передние ноги, опустив свои крепкие плечи и склонив голову. Анара, встав на цыпочки, уцепилась за пышную гриву, и, ловко прыгнув, закинула одну ногу на широкую спину кобылы. Лошадь тут же выпрямилась.

Старинный и почитаемый закон Бретонии требовал, чтобы благородные дамы ездили верхом только в специальных дамских седлах. И даже не будь такого закона, ни одна знатная леди не стала бы ездить как мужчина, ибо рискнувшая так сделать могла прослыть бесстыдной блудницей. Однако фрейлины Владычицы находились вне традиционного права, и не один человек в Бретонии, даже сам король, не посмел бы навлечь на себя гнев богини, упрекнув одну из ее служительниц.

Анара улыбнулась брату, совсем как маленькая девочка, которую он помнил. Ее элегантное платье явно не было предназначено для верховой езды, тем более без седла, и многие рыцари скромно отвели глаза, чтобы не смотреть на ее открывшиеся ноги. Калар улыбнулся сестре в ответ, а Монкадас добродушно рассмеялся.

Радостная улыбка фрейлины вдруг померкла, ее лицо снова стало мрачным.

— Они здесь! — прошептала она.

Раздался страшный рев зверолюдских рогов, и Калар бросился к своему коню. Снова взревели рога. Калар вскочил в седло и взял копье и щит у подавшего их йомена.

— Бегом на коня! — приказал Калар, кивком поблагодарив крестьянина.

Рыцари построились вокруг Анары, защищая ее. Двое конных йоменов выдвинулись вперед, готовясь скакать впереди отряда, выполняя обязанности разведчиков, остальные должны были ехать рядом с флангами рыцарского отряда. Барон приказал выступать, и отряд поскакал прочь от замка, внимательно оглядывая местность в поисках противника.

Им не пришлось долго ждать.

Один из йоменов вдруг закричал, и Калар повернулся к востоку, глядя на лес, темневший вдалеке. Группа всадников, облаченных словно бы в меховые одеяния, появилась из леса, и помчалась по полям, направляясь к отряду бретонцев. Они с легкостью перескакивали крестьянские изгороди, снова пронзительно зазвучал рог.

На мгновение Калар подумал, что это подошли подкрепления на помощь отряду барона, но у этих всадников не было знамен и вымпелов, и, похоже, у них не было и доспехов. Конные йомены?

Рыцарь сразу же отбросил эту мысль. Ведь на них не было табардов с геральдическими цветами их лордов.

— Враг быстр, — произнесла Анара. Калар всмотрелся вдаль внимательнее, разглядывая скачущих всадников.

Когда они приблизились, Калар разглядел, что их было около тридцати, и с ними бежали собаки. Увидев рыцарей, псы разразились бешеным лаем и рычанием, эхом разносившимся по холмам.

Всадники разделились на две группы. Одна продолжала скакать прямо к рыцарям, другая же группа направилась к северу, явно намереваясь отрезать бретонцам путь к отступлению. Несколько — возможно, пять — всадников отделились от этой группы и помчались за Кеганом и йоменами, скачущими к лагерю.

Рога зверолюдов взвыли еще раз. Рыцари Монкадаса погоняли коней, и Калар в тревоге оглянулся на свою сестру. Но его опасения были беспочвенны: несмотря на отсутствие седла, Анара легко и уверенно управляла своей белой лошадью, миниатюрное тело фрейлины Владычицы было почти незаметно за широкой шеей лошади.

— Владычица милостивая, — воскликнул Бертелис. — Что это за твари?

Когда враги подскакали ближе, Калар увидел, что он ошибался. Это были не всадники, а чудовищные создания Хаоса. Снизу их тела напоминали бычьи, хотя на каждой из четырех могучих ног были не копыта, а острые когти, как у хищников. Там же, где должна была находиться голова, вместо нее возвышался мускулистый торс с мощными руками, похожими на человеческие, и тяжелой рогатой головой.

Сверху они были похожи на зверолюдов, с которыми уже доводилось сражаться Калару, но их тела были соединены с тушами каких-то огромных четвероногих тварей, и получившиеся гибриды, похожие на кентавров, были ужасны. С их голов свисали длинные спутанные гривы волос и шерсти. В мощных руках они сжимали грубо сделанные копья и топоры. Одно чудовище на скаку подняло к своей звериной пасти рог и протяжно затрубило. Ему ответил рев рога другой группы.

Собакоподобные твари, бежавшие вместе с этими зверолюдами, тоже не были природными существами. Они были большими — размером с пони, покрытыми густой шерстью, на их спинах вдоль хребта росли длинные шипы. Их тяжелые челюсти были полны острых клыков и бивней, длинные языки высовывались из пастей, а красные глаза кровожадно смотрели на добычу.

Группа, мчавшаяся прямо на бретонцев, приближалась, и рыцари уже слышали рев и вой зверолюдов и лай их огромных псов. Другая группа обходила отряд рыцарей, чтобы отрезать им путь отхода к северу.

Конные йомены, скакавшие рядом с рыцарями, наложили стрелы на тетивы и начали стрелять по врагу. Калар видел, как стрела вонзилась в мускулистую грудь кентавроподобного чудовища. Споткнувшись, оно с рычанием отломило древко стрелы, оставив наконечник в своей плоти, и продолжило мчаться вперед. Еще одной твари стрела попала в горло, и чудовище рухнуло с булькающим воплем. Тяжело ударившись о землю, оно перекатилось, ломая ноги. Его спутники, не обратив внимания на упавшего товарища, скакали дальше в атаку, втоптав его в землю, настолько не терпелось им схватиться с бретонцами.

Двое огромных псов, учуяв запах крови, подбежали к туше упавшей твари, и начали рвать ее своими мощными челюстями, вырывая кровавые куски мяса.

Рыцари, демонстрируя отличную выучку, построились клином, на острие которого был барон Монкадас. Анара ехала в центре клина, защищенная со всех сторон рыцарями.

Когда группа зверолюдов с фланга была уже не более чем в сотне ярдов, барон Монкадас внезапно повернул вправо. Рыцари четко повторили его маневр, и бретонский клин развернулся острием к врагу. Барон Монкадас поднял моргенштерн и начал раскручивать его над головой. Рыцари с превосходной синхронностью пришпорили коней, направляя их в атаку.

— За Бастонь и Владычицу! — взревел Монкадас, и Калар с другими рыцарями повторил боевой клич.

Зверолюды и огромные боевые псы с рычанием бросились на них.

Кентавроподобные чудовища высоко подняли свои грубые копья. Они не действовали своим оружием наперевес, как бретонские рыцари своими копьями. Зверолюд, скакавший впереди, метнул свое тяжелое копье, словно дротик, вложив в бросок всю мощь. Копье, мелькнув в воздухе, пробило кирасу рыцаря и выбило его из седла. Другие зверолюды тоже метнули копья, но бретонцы сумели отразить их щитами.

Раздался оглушительный грохот — Дитер Вешлер, ехавший вместе с рыцарями, выстрелил из своего колесцового пистолета. Облако едкого дыма вырвалось из длинного ствола оружия. Калар увидел, как один из зверолюдов рухнул на землю, когда выстрел пистолета пробил голову твари, извергнув фонтан крови.

Рыцари опустили копья, и два отряда столкнулись. Чудовище, скакавшее впереди, свалилось с размозженным черепом от удара моргенштерна Монкадаса. Оружие другого зверолюда скользнуло по щиту Калара, в ответ молодой рыцарь со всей силой вогнал свое копье в шею одной из тварей. Копье пронзило плоть зверолюда, словно горячий нож — масло, и создание Хаоса упало, истекая кровью из смертельной раны.

Боевые псы с рычанием щелкали челюстями, пытаясь вцепиться в шею Гренголэ, но могучий конь топтал мерзких тварей своими сильными копытами. В голову рыцаря справа от Калара врезался топор, пробив металл шлема и расколов кости черепа. Рыцарь на мгновение покачнулся и рухнул под копыта.

Клин рыцарей прорвался сквозь вражеский отряд, отбрасывая зверолюдов и разя их копьями и мечами. Рев и рычание чудовищ были оглушительны, но рыцари сражались яростно. Зазубренный клинок ударил по кирасе Калара, и хотя удар не пробил прочную броню, рыцарь содрогнулся от его силы. В ответ Калар ударил древком копья по оскаленной пасти атаковавшего его зверолюда, а Бертелис, скакавший рядом, ловким ударом разрубил глотку чудовища.

Огромный клыкастый пес с четырьмя глазами прыгнул на одного из гордых бретонских скакунов, и своей тяжестью свалил его на землю.

Упав, конь страшно закричал, когда челюсти чудовищного пса сомкнулись на его шее. Рыцарь, сидевший на коне, с проклятьями выпал из седла, но прийти ему на помощь не было времени, бретонский клин прорвался через толпу врагов.

Маневрируя на флангах рыцарского отряда, йомены Гарамона стреляли из луков, вгоняя стрелу за стрелой в зверолюдов, уцелевших после атаки рыцарей. Три стрелы пронзили кентавроподобного зверя, и он рухнул на землю. Пес Хаоса с воем свалился, когда стрела пробила его позвоночник.

Рыцари резко развернули коней. Хотя они убили двенадцать кентавроподобных чудовищ и полдюжины псов, но сами потеряли пятерых. Сразу же бретонцы снова бросились в атаку на дрогнувшего противника, добивая уцелевших зверолюдов.

Вторая группа тварей уже приближалась к ним с севера, и Монкадас приказал разворачиваться навстречу этой угрозе. Раненый бок Калара обожгло болью, и молодой рыцарь почувствовал, как кровь течет по телу. Рана, нанесенная убийцей, снова открылась, хотя в горячке боя Калар не сразу это почувствовал.

Он знал, что в следующей атаке потери будут больше, но его укрепляло чувство гордости. Теперь, когда после стольких лет он нашел свою сестру, больше он никому не позволит причинить ей вред.

— Стойте, — приказала вдруг Анара, ее голос был преисполнен власти. — Не атакуйте их.

Рыцари послушно остановили коней, и фрейлина Владычицы выехала вперед, чтобы лучше увидеть скачущего на них врага. Зверолюды были не более чем в восьмидесяти шагах и быстро приближались.

Калар в тревоге переводил глаза то на Анару, то на противника.

Вопреки всякой логике, Анара спрыгнула с лошади.

— Сестра, что ты… — начал Калар, но Анара подняла руку, заставив его замолчать.

Рыцари встревоженно переглянулись, когда фрейлина Владычицы сняла со своих ног мягкие туфли. Встав босиком в холодную сырую грязь, она пошевелила пальцами ног. Калар с нараставшим беспокойством смотрел на мчавшегося вперед врага. Зверолюды были уже менее чем в сорока шагах.

Анара начала петь, в ее тихом голосе звучали ритмы, чуждые слуху рыцарей. Боевые кони, вероятно, почувствовав напряжение своих всадников, начали трясти головами и бить копытами по сырой земле.

Калар похлопал Гренголэ по шее, шепча коню успокаивающие слова, хотя взгляд рыцаря был прикован к зверолюдам, которые подскакали уже настолько близко, что можно было разглядеть отдельные детали.

Рыцарь увидел украшения из костей и дьявольские бронзовые фетиши, вставленные в отверстия, просверленные в рогах зверолюдов. Шкуры чудовищ украшали вырезанные адские символы Хаоса.

Калар облизал губы и сжал копье. Враг был уже рядом, и если рыцари так и будут стоять неподвижно, монстры просто перебьют их.

И вдруг атака зверолюдов замедлилась. Хотя твари яростно рвались вперед, они стали вязнуть в пропитанной водой земле.

В изумлении Калар наблюдал за Анарой, которая продолжала петь свое заклинание. Земля вокруг ее ног высохла, грязь затвердела до почти каменной корки.

Боевые псы щелкали зубами и рычали, отчаянно пытаясь выбраться из поглощавшей их трясины. Кентавроподобные чудовища выли и ревели в ярости, прикладывая бешеные усилия, чтобы освободиться из внезапно возникшего болота. Но с каждым отчаянным движением они погружались все глубже и глубже в вязкую грязь. Один огромный зверолюд с ревом метнул копье в рыцарей, но оно не долетело, упав в десяти ярдах от них.

Несколько йоменов Гарамона подъехали ближе к краю образовавшегося болота, и начали стрелять в увязших зверолюдов.

Они убили нескольких, но Монкадас приказал им беречь стрелы.

Барон удивленно смотрел на миниатюрную фрейлину Владычицы, поющую заклинание.

Глаза Анары закатились, губы посинели, она начала слегка пошатываться. Калар спрыгнул с седла и подошел к ней, но не прикасался, боясь нарушить ее колдовство.

Через несколько минут свирепо рычавшие твари Хаоса исчезли, поглощенные колдовским болотом.

Анара перестала петь, и, ослабев, стала падать. Калар подхватил ее на руки.

Ее глаза внезапно открылись, блеснув гневом.

— Не трогай меня! — прошептала она, вырвавшись из рук Калара. Ее глаза сияли волшебным светом. Она быстро пришла в себя, и на ее побледневшее лицо вернулся цвет. Властно взглянув на Калара, она села на свою белую лошадь.

— Поехали, брат, — сказала она. Ее голос снова звучал мягко и отрешенно, секундная вспышка гнева была забыта. — Надо уходить.

Зверь приближается.

 

ГЛАВА 13

Возвращение в лагерь было похоже на дьявольский кошмар. Всю дорогу рыцари слышали рев зверолюдских рогов, и, когда последние лучи солнца скрылись за горизонтом, бретонцы увидели, как из чащ Шалонского леса появляются темные силуэты. Рычание и вой монстров раздавались повсюду вокруг. Бретонцы держали горящие факелы, чтобы отогнать тьму, угрожавшую накрыть их, подобно смертному савану.

Дважды их атаковали стаи зверолюдов, вырываясь из темноты и набрасываясь на бретонцев с топорами и изогнутыми клинками. В первой такой атаке пятерых рыцарей и пару йоменов стащили с седел и изрубили на куски, прежде чем уцелевшие бретонцы прорвались сквозь толпу врагов, поручив Владычице души павших.

Вторая атака была столь же неожиданной. Ее возглавляло чудовищное существо ростом около десяти футов, гигантская масса плоти и мышц. Его огромная бычья голова держалась на шее, толщиной превосходившей тело коня, а между рогами с бронзовыми наконечниками было почти шесть футов.

Чудовище с топотом вырвалось из ночной тьмы и врезалось в строй рыцарей с такой силой, что несколько коней отлетели в сторону.

Одного рыцарского коня жуткий зверь поднял на рога и перекинул через плечо, словно скакун ничего не весил. Рыцарь, сидевший на коне, вылетел из седла, и, отлетев на десять ярдов, с лязгом упал на землю. В каждой мощной руке быкоголовый гигант держал огромную шипастую булаву. Булавы были привязаны к рукам ржавыми цепями, так что зверь не мог их выронить. Нанеся удар, подобный силе камнепада, чудовище размозжило череп другого коня и испустило из своей бычьей пасти громовой рев.

За ним в атаку бросились толпы меньших зверолюдов, завязался беспорядочный бой. Еще семь рыцарей были убиты, прежде чем громадный быкоголовый зверолюд рухнул на землю, пронзенный дюжиной мечей и копий. Меньшие твари, увидев гибель гиганта, бросились бежать, и измученные бретонцы поскакали дальше, даже не подобрав своих убитых.

Их преследовали звуки погони, жуткий рев и вопли эхом разносились в ночи.

Оказалось, что дорога заросла изуродованными деревьями и колючим терновником. Среди бретонцев начался жаркий спор. Йоменов-разведчиков обвиняли в том, что они сбились с пути. Калар выступил в их защиту, разглядев в темноте маленькую придорожную часовню, которую он видел раньше днем, когда они ехали к замку. Теперь лес сам встал на их пути, словно пытаясь задержать их. Калар с удивлением увидел слезы на лице Анары.

— Им больно, — печально сказала фрейлина Владычицы, протянув тонкую руку к стволу одного искривленного дерева, истекавшему красным соком. Деревья пугающе трещали и стонали, их ветви, лишенные листьев, содрогались, будто в агонии. В оранжевом свете факела из тьмы сверкнули чьи-то глаза, полные злобы, и Калар содрогнулся.

Никто не хотел идти в чащу этих искривленных ветвей и страшных деревьев, и бретонцы повернули к западу, пытаясь обойти этот неестественно разросшийся лес, преградивший им путь.

Дорога заняла у них на несколько часов больше, чем предполагалось, потому что им пришлось направиться далеко к западу, чтобы обойти внезапно разросшийся лес. К счастью, звуки погони вскоре утихли.

Уже почти наступила полночь, когда бретонцы, наконец, подъехали к лагерю на плосковерхом холме Трона Адалинды.

Ночь была пугающе тихой. Навстречу отряду выбежали крестьяне, и усталые рыцари стали слезать с седел. Оглядевшись, Калар увидел, что из рыцарей, выехавших из лагеря днем, вернулось меньше половины. Однако он знал, что им еще повезло. Если бы не предупреждение Анары, не вернулся бы никто — в этом Калар не сомневался.

Кеган, очевидно, успел прибыть в лагерь раньше, и уже шла подготовка к отражению атаки противника. По периметру Трона Адалинды были зажжены жаровни, ратники и лучники-крестьяне стояли в боевой готовности. Низины вокруг холма патрулировали часовые, ожидавшие появления врага. Большинство рыцарей в лагере были вооружены и облачены в доспехи, и сидели в седлах, готовые к бою. Остальные также были в доспехах и при оружии, а их кони были привязаны поблизости. Лишь только раздастся крик часового, они будут готовы встретить ненавистного врага.

Раненый бок Калара сильно болел, рыцарь знал, что надо сменить перевязку, но все равно последовал за бароном Монкадасом в его палатку, держа под руку Анару. Теперь она, казалось, была не против этого, и Калар шел, гордо подняв голову и слыша восхищенный шепот рыцарей, видевших рядом с ним почитаемую фрейлину Владычицы.

Монкадас пригласил на военный совет старших рыцарей Бастони, и Калар почувствовал новый прилив гордости, увидев, что он включен в их число, хотя и знал, что это не за его заслуги, а больше из-за его родства с Анарой.

Калар оглядел роскошный шатер барона, посмотрев на собравшихся здесь знатных дворян. Всего к барону Монкадасу пришли десять человек, почти все — бастонские рыцари, кроме имперского посланника Дитера Вешлера, которому барон благосклонно позволил присутствовать на военном совете, и прославленного Рыцаря-в-Поиске Гундехара из Резоля, опиравшегося на эфес своего огромного двуручного меча. Двое рыцарей были вассалами отца Калара, еще три — вассалами лорда Сангасса, остальные — вассалами самого барона. С чувством вины Калар подумал, что здесь должен был бы присутствовать и Гюнтер, как один из самых опытных и уважаемых рыцарей в войске.

— Для начала позвольте мне представить вам леди Анару из Гарамона, фрейлину Владычицы, — сказал барон. Рыцари почтительно поклонились, и Калар внутренне улыбнулся, заметив, как переглянулись рыцари Сангасса. — Благодарю Владычицу за то, что она пришла к нам.

Анара бесстрастно приняла поклоны рыцарей.

— Я больше не из Гарамона, — сказала она. — Я служу Владычице, и теперь связана лишь с Ней.

Калар огорченно посмотрел на нее, но она не обратила на это внимания.

— Прошу прощения, — сказал барон. Повернув свое широкое лицо к собравшимся рыцарям, он серьезно поглядел на них. — Леди Анара сказала, что огромное войско врага движется против нас. Орды зверолюдов уже собираются во тьме, готовясь напасть на наш лагерь.

— Это хорошо! — заявил один рыцарь, выражая мнение и остальных собравшихся. — Враг слишком долго избегал решительного боя!

— Это так, — ответил барон. — Однако войско, собравшееся против нас, очень велико, и этот враг не ведает чести. Мы столкнемся с огромным численным превосходством противника, и зверолюды наверняка нападут под покровом тьмы.

— Ха! — сказал другой рыцарь. — Мы не боимся исчадий тьмы. Мы рыцари Бретонии! Каждый рыцарь стоит в бою полудюжины этих тварей.

Это заявление было встречено одобрительным возгласами собравшихся, и Калар снова ощутил прилив гордости.

— Зверолюды — коварный враг, — сказал Рыцарь-в-Поиске Гундехар. Это были первые слова, которые Калар услышал от худого небритого рыцаря. Голос Гундехара был сильным и глубоким. — Их не стоит недооценивать.

— Со всем уважением, лорд Гундехар, разве они не являются всего лишь дикими тварями из леса? — спросил один из рыцарей Сангасса. — Они же побоятся атаковать хорошо защищенную позицию в решительном бою, не так ли?

— Если их соберется достаточно много, и они будут уверены в победе, они не побоятся атаковать, Бельдан, — сказал Гундехар. — И мы не знаем, какой цели они намерены достигнуть здесь.

— Какой цели достигнуть? — рассмеялся рыцарь. — Они не думают так, как мы с вами. Ими движет жажда убийства и разрушения, ничего более.

— По своему опыту я знаю, что зверолюды не являются безрассудным противником, — холодно заметил Гундехар. — Они куда более хитры, чем зеленокожие. Вот насчет орков я соглашусь, что они ищут лишь боя и кровопролития. Но здесь происходит нечто иное. Увы, я не обладаю достаточной мудростью, чтобы сказать наверняка, что именно.

Монкадас нахмурился.

— Что вы имеете в виду? — спросил он.

— Противник проводил, казалось бы, бессистемные атаки, опустошая все восточные земли Бордело. Этим зверолюды заставили герцога Альберика разделить силы в попытке защитить большую территорию.

Нападения врага были беспорядочны и хаотичны, в его действиях не просматривалось закономерности. Но сейчас все внимание зверолюдов направлено сюда. Почему? Мне кажется, что и предыдущие их нападения не были бессистемными. Похоже, что они что-то искали, и нашли это здесь.

— Но что же они ищут? — спросил Калар, прежде чем смог сдержаться.

Взгляды всех присутствующих в шатре повернулись к нему, и молодой рыцарь покраснел, опустив глаза и чувствуя на себе пронзительный взор Анары.

— Я не знаю, — признался Гундехар.

— Не важно, что они ищут, — прорычал Монкадас. — Важно то, что они идут сюда. Нам противостоит смертельно опасный враг, и я собрал вас здесь, чтобы обсудить, как мы будем сражаться.

— Но откуда мы знаем, что они готовят массированную атаку против нас? — спросил Хейдон, один из вассалов лорда Гарамона, широкоплечий и лысоватый рыцарь. — Не может ли это быть очередной уловкой врага?

— Зверь наблюдает за нами, здесь и сейчас, — вдруг сказала Анара. Ее голос звучал далеким и отрешенным, взгляд был словно затуманен.

Калар почувствовал, что в шатре стало заметно холоднее, и увидел в воздухе пар от своего дыхания. Температура продолжала падать, и Калар заметил, как капли влаги образуются на кубке, стоявшем на круглом столе.

— Весь лес ожил и движется на нас, — произнесла Анара призрачным, пугающим голосом. Вода в кубке на столе начала превращаться в лед.

— Я вижу детей Хаоса, и нет им числа. Их жажда крови велика, но Зверь пока что сдерживает их. Жертвы готовы к закланию. Зверь призывает своих родичей из тьмы.

Анара моргнула, словно очнувшись от глубокого сна, и температура в шатре начала возвращаться к нормальной. Взгляд Анары снова стал сосредоточенным, и фрейлина Владычицы внимательно посмотрела в глаза Монкадасу.

— Атака не случится этой ночью. Она начнется завтра, на закате.

В шатре наступила мучительная тишина, рыцари с побледневшими лицами переминались с ноги на ногу.

Барон Монкадас прочистил горло.

— Благодарю вас, леди Анара, — сказал он, вежливо поклонившись.

— Мы знаем, что врагов много, и знаем, когда начнется атака. Все, что мы можем сделать — подготовиться к ней. Кеган, какие приготовления уже сделаны?

Рыцарь с трудом глотнул, на него явно произвела впечатление магия Анары.

— Ратники и крестьяне-лучники Гарамона, Сангасса и Монкадаса приведены в боевую готовность и поставлены по периметру лагеря. Я приказал держать жаровни зажженными. Часовые патрулируют низины у Трона Адалинды, чтобы предупредить нас об атаке, хотя, полагаю, сегодня в этом нет необходимости, — Кеган кивнул в сторону Анары. — Один конный патруль, отряд молодого Малорика, наследника лорда Сангасса, еще не вернулся. За ним посланы гонцы, которые должны вернуться к полуночи. Также я послал гонцов с просьбой о помощи в лагерь герцога Альберика: пять человек на самых быстрых конях.

— Они уже мертвы, — сказала Анара. — Они не смогли доставить сообщение.

— Значит, нам не стоит рассчитывать на помощь в этом бою, — вздохнул Монкадас.

— Это не совсем так, — возразила Анара.

— Нет?

— Я явилась во сне рыцарю Грааля Реолу. Сейчас он ведет войско сюда. Они прибудут завтра, до заката.

— Реол? Он придет сюда? — восхищенно произнес Калар.

— Да, брат, — ответила Анара.

— Это воистину радостные новости, — кивнул Монкадас.

Повернув свое широкое бородатое лицо к Кегану, барон сказал:

— Ты все правильно сделал. Передай рыцарям и пехотинцам, что они могут пока отдохнуть. Судя по всему, завтра нас ждет трудная ночь.

Кеган ушел, а Монкадас, подойдя к круглому столу в центре шатра, достал поблекший пергаментный свиток, и развернул его на столе.

Собравшиеся рыцари подошли к столу, и Калар увидел, что на пергаменте искусно нарисованная карта. Деревни, леса и замки были изображены на ней в подробных деталях, а края пергамента украшали иллюстрации в виде драконов и других чудовищ. Пергамент давно выцвел, но рисунки на нем были видны еще вполне четко. Калар узнал на карте Трон Адалинды, а маленький значок в виде Грааля указывал расположение находившейся рядом часовни.

— Границы Шалонского леса, отмеченные здесь, — сказал Монкадас, указав на район на восточном краю карты, обозначенный поблекшим зеленым цветом, — теперь явно неточны. Однако все остальные объекты отмечены верно, насколько я могу сказать, и масштаб карты правильный.

Повернувшись, Монкадас подозвал слугу.

— Принеси нам ужин и вино, — приказал барон и снова повернулся к карте.

— А сейчас, — сказал он рыцарям, — мы обсудим нашу стратегию.

* * *

Калар широко зевнул. Ночь была долгой, и обсуждение стратегии и тактики предстоящего боя затянулось на несколько часов.

Анара покинула их, вернувшись в личную палатку Монкадаса, которую барон благородно уступил фрейлине Владычицы на время ее пребывания в лагере. Калар, как младший из рыцарей, не участвовал в обсуждении плана боя, и снова задумался о сестре и о Гюнтере.

Слова Гундехара не выходили у него из головы. Рыцарь-в-Поиске сказал, что зверолюды что-то ищут…

Наконец план боя был согласован, и совещание завершилось.

Посмотрев в ночное небо, Калар увидел, что Маннслиб уже начал спускаться к горизонту. Сейчас, вероятно, было около двух часов ночи. Калар снова зевнул, но не пошел в свою палатку, несмотря на то, что очень хотелось спать.

Вместо этого он решил прогуляться по затихшему лагерю. Те рыцари, которые тоже не спали, приветственно кивали ему, когда он проходил мимо их костров.

Пришли новости, что Малорик и его рыцари вернулись из патруля, хотя и потеряли больше половины отряда в засаде зверолюдов в лесу, а выжившие были изранены и окровавлены. Калар был рад, что наследник Сангасса не погиб. В предстоящем бою понадобится каждый человек, способный держать оружие, да и кроме того, Калар хотел лично свести счеты с Малориком.

Шагая между палатками, Калар подошел к той, которую искал, и тихо вошел внутрь.

В углу палатки в маленькой жаровне горели сильно пахнущие ароматные травы, но они не могли заглушить зловония гнойной раны, ударившего по обонянию Калара.

В палатке горела лишь одна свеча, и глазам Калара понадобилось несколько секунд, чтобы привыкнуть к полумраку. Двигаясь как можно тише, молодой рыцарь подошел к койке и посмотрел на спящего Гюнтера.

За эти несколько дней, прошедшие со времени его ранения, учитель фехтования пугающе постарел. Его лицо было худым и бледным, испещренным многочисленными морщинами, глаза словно ввалились в глазницы. Лоб его был покрыт потом, дыхание едва слышалось.

Рядом с койкой стояли несколько тазов с водой, окрашенной кровью, в которых мокли окровавленные тряпки.

Осторожно, чтобы не разбудить спящего рыцаря, Калар поднял простыни и посмотрел на рану, поморщившись от ее зловония. Меч Ганелона вонзился глубоко в бедро, и было ясно, что рана не заживает. Она до сих пор не закрылась, сочилась гноем и сукровицей, кожа вокруг нее налилась пугающей синевой. Калар осторожно закрыл рану простынями. На сердце было тяжело от мрачных предчувствий.

Рана Калара в боку заживала хорошо, но она была далеко не такой тяжелой, как у Гюнтера.

— Вы молодой человек, сильный и здоровый, — говорил ему пожилой лекарь. — Ваши раны быстро заживают.

Но Гюнтер уже не был молодым.

Оторвав кусок ткани, Калар вытер пот со лба Гюнтера. Кожа рыцаря-ветерана была горячей, его явно мучила лихорадка. Гюнтер вздрогнул и открыл глаза. Посмотрев на стоявшего над ним Калара, он улыбнулся.

— Привет, Калар, — прошептал он.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Калар.

— Хорошо, — тихо ответил Гюнтер. — Дай мне еще пару дней, и я вернусь в седло, не хуже прежнего.

Калар печально улыбнулся, но не стал возражать своему учителю.

— Я слышал, что нашлась твоя сестра, — сказал Гюнтер.

Калар кивнул, улыбнувшись. Взяв табуретку, он придвинул ее к койке Гюнтера и присел рядом.

— Да, теперь она фрейлина Владычицы.

Гюнтер слабо улыбнулся.

— Твоя мать гордилась бы… гордилась бы вами обоими.

Калар опустил глаза.

— Мне нечем особенно гордиться, — сказал он. — Иначе ты не лежал бы здесь.

— Я поправлюсь. Мне доводилось получать и худшие раны.

— Мне сказали, что ты… больше не сможешь ездить верхом, Гюнтер, — произнес Калар, его голос был полон печали.

Гюнтер только фыркнул.

— Еще как смогу. Что я за рыцарь, если не смогу сесть в седло и отправиться в бой за моего сюзерена? Или его сына. Я еще повоюю, Калар. Сам увидишь.

Калар улыбнулся такой уверенности своего учителя.

— Не суди себя слишком строго, — сказал Гюнтер. — Ты еще молод, а все молодые люди горячи и ретивы. Они не задумываясь рвутся в бой, уверенные в своей непобедимости. Я тоже когда-то был таким.

— Не может быть! — улыбнулся Калар. Потом лицо его снова стало серьезным. — Завтра будет большая битва. Враг собирает силы, чтобы атаковать нас.

— Я слышал, — ответил Гюнтер. — Но Владычица с нами. Мы победим… или погибнем, — он пожал плечами. — В мировом порядке вещей это не имеет большого значения. Когда время забудет нас, эти горы по-прежнему будут существовать. Ха, только послушай меня. Похоже, я действительно постарел, если стал таким угрюмым ворчуном.

— Ты еще не старик, Гюнтер.

Учитель фехтования улыбнулся.

— А ты так и не научился врать. Впрочем, это меня радует.

Они оба помолчали. Калар смотрел на пламя свечи.

— Так странно… снова увидеть Анару, — сказал он наконец.

— Да? Почему это?

— Почти пятнадцать лет я молился Владычице, чтобы Анара нашлась и вернулась в мою жизнь, и теперь, когда она нашлась, я увидел, что она… изменилась. Она теперь совсем не та девочка, которую я помню.

— Так и ты больше не тот мальчик, каким был.

— Я знаю, но она… с ней другое. Между нами теперь пропасть, которую едва ли можно преодолеть. Я не понимаю той силы, которой она владеет. Она… она пугает меня.

— Я назвал бы лжецом любого, кто стал бы утверждать, что не чувствует страха перед такими как она.

— Она говорила странные вещи… — сказал Калар, глядя на огонек свечи. Вздохнув, молодой рыцарь опустил глаза, в его мыслях царило смятение. — Сегодня я был в замке. Я даже не знаю, как он называется. Я бывал в нем прежде, один раз, когда был еще очень маленьким. Сейчас я смутно вспоминаю это. Моя мать была беременна, хотя лишь сейчас я это знаю. Наверное, поэтому мы и приехали в тот замок, моя мать хотела оказаться в знакомой обстановке, быть ближе к своей семье, когда придет время рожать.

Вероятно, она уже тогда знала, что это будут трудные роды. Я помню, что она ехала в большой карете, запряженной четырьмя белыми лошадьми. Анара ехала в карете вместе с ней, и я часть пути ехал с ними, а часть на коне моего отца. Я сидел в седле вместе с отцом, и он обнимал меня…

Калар невесело усмехнулся.

— Наверное, это было тогда в последний раз, когда отец обнимал меня. Я помню, как бегал по замку семьи моей матери, и как был напуган, когда она рожала и кричала от боли. Я плакал, но Анара успокоила меня. Она сказала: «из нее выходит ребеночек». Сестра была такой спокойной… Анара! Необычное дитя, жившее в мире своих фантазий, которые могла понять только она, и она говорила со мной как взрослая!

Калар грустно улыбнулся, вспоминая эти давно забытые события прошлого, но улыбка быстро померкла.

— Больше я никогда не видел мать. Наверное, ребенок умер при родах.

Ты сам так сказал. Но сейчас я помню, как он кричал, — Калар содрогнулся. — Эти крики… были ужасны. Слуги увели нас с Анарой.

На следующий день мы уехали из замка. Матери с нами не было. Я не знал, где она. Лишь годы спустя я узнал, что она умерла при родах — как ты сказал. Но сегодня Анара говорила странные вещи… вещи, которых я не могу объяснить. Она сказала, что моя мать не умерла при родах, а выбросилась из окна и разбилась… Я не понимаю. Я не знаю, что все это значит.

Посмотрев на Гюнтера, Калар увидел, что рыцарь-ветеран заснул, вероятно, не услышав большей части сказанного. Калар невесело усмехнулся и, собравшись с мыслями, встал.

— Владычица, защити его, — прошептал Калар и тихо вышел из палатки.

* * *

Калар проснулся от шума взволнованных голосов. Выйдя из палатки в холодные предрассветные сумерки, он увидел, что по лагерю бегают крестьяне с испуганными побледневшими лицами, услышал, как рыцари напряженными голосами отдают приказы.

Пройдя сквозь собиравшуюся толпу на краю Трона Адалинды, Калар бросил взгляд на поля, простиравшиеся к востоку от холма.

Еще днем раньше Шалонский лес был лишь далекой тенью на горизонте. Он уже тогда вырвался из своих прежних границ и разросся далеко за обычные пределы. Его заросли тянулись к северу и востоку, охватывая Трон Адалинды, словно рога полумесяца. Но вчера от лагеря до леса было не меньше пяти миль.

А сейчас лес был не более чем в одной миле.

— Владычица милостивая… — прошептал Калар, изумленно расширив глаза.

Протолкнувшись сквозь ошеломленно глядевшую толпу, Калар бросился в другой конец лагеря в западной части плосковерхого холма, уже боясь того, что он там увидит. Посмотрев на поля на западе, он ахнул в ужасе.

Шалонский лес и здесь был всего в миле от лагеря. То же самое было и на севере, и на юге.

Колдовской лес полностью окружил их. Бретонцы оказались в утробе чудовища, в самом сердце тьмы, и было лишь вопросом времени, когда тьма полностью поглотит их.

 

ГЛАВА 14

Страх и тревога сжимали сердце Калара. Черные птицы, разведчики врага, кружили высоко над головой, за пределами дальности стрельбы луков.

— Когда же наконец наступит ночь, хоть не видно будет этих поганых тварей, — проворчал Бертелис.

Даже солнце в небе казалось враждебным, пылая ярким оранжевым светом. Небо было красным, а его восточный край уже становился фиолетово-синим. До заката оставалось меньше часа. По словам Анары зверолюды начнут атаку час спустя после захода солнца.

— Недолго осталось… — сказал Калар. Он тоже хотел, чтобы время шло быстрее. Он особенно ненавидел часы ожидания перед боем.

День начался с лихорадочной активности в лагере, готовившемся к отражению атаки. Поспешно отдавались приказы, отряды ратников, построенные в боевые порядки, были расставлены вокруг холма, прикрывая лагерь со всех направлений.

Кузнецы и мастера по изготовлению стрел весь день были загружены работой, сделав сотни новых стрел, которые были розданы пяти сотням крестьян-лучников и йоменов Гарамона, Сангасса и Монкадаса. По периметру лагеря были расставлены железные жаровни, и крестьяне запасали дрова, чтобы ни одна жаровня не погасла предстоящей долгой ночью.

Отряд из трех сотен крестьян под наблюдением самого барона Монкадаса вышел из лагеря перед рассветом, направляясь к буковой роще, расположенной в полумиле от Трона Адалинды. Испуганно оглядываясь на страшные неестественные заросли, окружившие лагерь ночью, крестьяне начали рубить высокие серые буки. Очистив стволы от сучьев и ветвей, крестьяне тащили их в лагерь, где пилили на бревна длиной около десяти футов. Концы бревен обтесывались топорами и закалялись на огне. За день было заготовлено несколько тысяч больших кольев, которые крестьяне наклонно втыкали в землю вокруг подножия Трона Адалинды, образовав частокол остриями к противнику. Линии кольев, заходящие одна за другую, позволяли рыцарям делать вылазки, атакуя через них, и в то же время, гарантировали, что противнику, пытающемуся их штурмовать, придется дорого платить за каждый дюйм земли.

За кольями на склонах холма стояли лучники, перед каждым была воткнута в землю дюжина стрел, и еще пара полных колчанов была у каждого в запасе. Калар, разумеется, пренебрежительно относился к использованию метательного оружия, но оценил тактическую пользу, которую могут принести крестьяне. Да и к тому же, крестьяне были слишком невежественны, чтобы понять, что нет чести в том, чтобы убивать издалека, прячась за укрытиями.

Еще больше заостренных кольев было воткнуто в землю вокруг священной рощи на северо-западном склоне холма, за ними стояли сотни лучников, прикрываемые большими отрядами ратников.

Лучникам было приказано стрелять непрерывно, пока враг не подойдет на расстояние ста шагов. После этого лучники должны были отступить выше на склоны Трона Адалинды, позволив ратникам выйти вперед и удерживать позицию. Здесь стояли бойцы Гарамона, здесь они должны были встретить врага.

Полдюжины рыцарей — все вассалы отца Калара — благородно вызвались сражаться пешими, возглавляя крестьян. Они знали, что удержать оборону является задачей первостепенной важности. Если боевые порядки ратников будут прорваны, и зверолюды осквернят священную часовню, это станет пятном на чести их сюзерена, ибо защищать это святое место было обязанностью лорда Гарамона.

Присутствие рыцарей в боевых порядках ратников давало Калару больше уверенности, что простолюдины удержат оборону.

В частоколе по обе стороны от часовни были оставлены промежутки, через которые рыцари могли атаковать противника в конном строю, если зверолюды сумеют подойти близко сквозь ураган стрел. Многие рыцари были уверены, что недисциплинированные толпы диких тварей не смогут атаковать под тучами стрел, которые обрушатся на них. Но барон Монкадас не разделял такой уверенности. На самом деле многие знатные дворяне на военном совете прошлым вечером долго спорили с бароном, требуя разрешить их рыцарям выехать из лагеря и атаковать противника в конном строю на полях вокруг холма.

Их слишком удручала мысль о том, что им предстоит прятаться за укрытиями, предоставив сражаться крестьянам. Какая же в этом честь, говорили они.

Монкадас немедленно отверг их предложение — слишком быстро, по мнению Калара. Но молодой рыцарь не стал влезать в спор, предоставив более опытным отстаивать их точку зрения.

К удивлению Калара, Монкадас даже пригласил к обсуждению имперского посланника Дитера Вешлера, спросив его, как имперская армия организует оборону против такого врага. Остальные рыцари заворчали, выражая свое недовольство, но барон Монкадас, сурово посмотрев на них, заставил их замолчать.

— В моей стране воюют так, — начал Дитер. — Мы занимаем высоты батальонами тяжелой пехоты. Наши пушки и мортиры обстреливают противника, а когда он подойдет ближе, огонь открывают шеренги аркебузьеров. Аркебузы стреляют не так далеко, как ваши длинные луки, но на дистанциях до двухсот ярдов их огонь опустошителен. Мы заманиваем противника к нашим самым сильным позициям, которые обороняет главная сила нашей армии — пехота.

Несколько рыцарей при этом не удержались от смеха, услышав о такой глупости соседей. Не обратив на них внимания, Дитер с достоинством продолжал:

— Наши рыцари ожидают в готовности для контратак против вражеской кавалерии, или там, где боевые порядки пехоты начинают не выдерживать. Отряды алебардщиков и копейщиков составляют резерв под командованием старшего капитана, который выдвигает их вперед для закрытия прорывов. Победа наступает, когда атака врага разбивается о ряды нашей пехоты, ибо во всем Старом Свете нет более дисциплинированной армии.

Невысокий капитан встал, гордо выпятив грудь, и углубился в подробности, повествуя о войсках Империи и их тактике. Он приводил цитаты из военных трудов, которых Калар никогда не читал, и говорил о боях, о которых молодой рыцарь никогда не слышал. Наконец Монкадас поблагодарил имперского посланника, который вежливо поклонился в ответ, явно довольный, что ему предоставили возможность рассказать о его родине.

— Наши рыцари, — сказал Монкадас, — это самое сильное наше оружие.

Во всем Старом Свете и за его пределами не найдется лучших рыцарей, все враги Бретонии боятся их, и имеют на это все основания. Если бы в нашем войске было больше рыцарей, мы легко выиграли бы этот бой, ибо ничто не может противостоять нашей атаке. Но как сказала благородная фрейлина Владычицы, нам предстоит столкнуться с бессчетными толпами врагов. Полагаю, если мы выйдем из лагеря и атакуем врага в открытом поле, то будем окружены и перебиты. Наша атака увязнет в массе зверолюдов, и как только мы потеряем наступательный порыв, все наше преимущество будет утрачено.

— Но мы не сможем воспользоваться нашим главным преимуществом, если будем прятаться за частоколом и крестьянами, — возразил Кеган, произнеся последнее слово с особенным отвращением.

— Это так, — ответил Монкадас. — Враг прорвется к Трону Адалинды, и мы нанесем контрудар, атаковав в наиболее угрожаемом пункте. Это не будет тот славный бой, которого многие из вас, господа, желают.

Но не будет вовсе никакой славы, если всех рыцарей перебьют, и будь я проклят, если позволю этому случиться под моим командованием.

В конце военного совета, когда рыцари стали уходить, чтобы начать готовиться к бою и найти время отдохнуть, Калар увидел, что Монкадас тяжело опустился на стул. Барон выглядел очень усталым.

Это потрясло Калара больше, чем все остальное из увиденного и услышанного той ночью. Молодой уже привык считать барона Монкадаса воплощением некоей стихийной силы битвы, несокрушимой и не знающей усталости.

— Хотел бы я, чтобы лорд Гюнтер был с нами сейчас, — при этих словах Калар со стыдом опустил голову. — Я командую рыцарями, и, смею надеяться, не так уж плохо, но я не знаток стратегии. Я люблю сражаться в первых рядах, и предпочел бы поручить стратегические вопросы человеку более ученому. Наверное, Владычица сейчас испытывает нас всех, и мы можем лишь надеяться оправдать Ее ожидания.

— Мне кажется, что ваша стратегия самая верная, барон, — сказал Калар.

— Это хорошо, — Монкадас улыбнулся. — Я никогда в жизни не проигрывал сражений — не собираюсь проигрывать и сейчас.

* * *

Палатки в лагере были уже в основном убраны, чтобы подкрепления могли передвигаться по лагерю без помех, и было легче передавать сигналы флагами и знаменами. Было оставлено несколько палаток, соединенных холщовыми навесами, чтобы разместить там раненых, и под ними были расстелены сотни одеял. Воду набирали из источника, питавшего священную рощу у часовни, и небольшие группы крестьян были готовы переносить сюда раненых с поля боя.

Работы хватало для всех крестьян. Безоружные должны были помогать лекарям в лагере, или подносить воинам стрелы, воду и новые копья вместо сломанных. Из остальных организовали легковооруженные отряды, которые должны были поддерживать ратников и добивать раненых врагов ножами и дубинками.

Калар глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Солнце спускалось все ближе к горизонту. В любую минуту могла начаться атака. Даже известие, что святой паладин Реол будет сражаться вместе с ними, не слишком помогало заглушить давящее ощущение страха.

Рыцарь Грааля прибыл в лагерь несколько часов назад, появившись из неестественно разросшегося леса, к большой радости бретонцев.

Рыцари и крестьяне оставили свои дела, чтобы увидеть прибытие благословенного рыцаря Грааля и его свиты. Впереди отряда Реола бежали самозваные пилигримы-глашатаи, громко восхваляя его подвиги и трубя в рога.

Благословенный воитель ехал на своем огромном, черном как ночь, боевом коне во главе отряда из пятидесяти рыцарей, но они казались невзрачными по сравнению с ним. Глаза всех были устремлены на прославленного чемпиона Владычицы.

Он выглядел как настоящий герой легенд, сошедший со страниц летописей, повествовавших о подвигах Жиля Объединителя. Он мог бы быть одним из тех легендарных паладинов, сражавшихся под предводительством Жиля и освободивших земли бретонцев из тьмы.

В тусклом свете пасмурного дня рыцарь Грааля, казалось, сиял, словно маяк. Он ехал с высоко поднятой головой и опущенным забралом закрытого шлема. Горящие свечи, окружавшие серебряного геральдического единорога на его шлеме, создавали сияющий нимб вокруг головы рыцаря, их огонь, словно в зеркале, отражался в его сверкающих отполированных доспехах. Копье Арандиаль он держал вертикально в одной руке, а щит закинул за спину. Его темно-синий плащ развевался на ветру.

Рыцарь, ехавший справа от него, держал личное знамя Реола с серебряным единорогом на синем поле. Лицо знаменосца сияло от гордости, что ему доверена столь почетная обязанность.

— Внимайте же, рыцари Бастони! — заорал один из пилигримов-глашатаев. — Узрите пришествие святого Реола Мудрого, Избранного Владычицы! Святого Реола Храброго, паладина Кенелля! Святого Реола Доблестного, сразившего кровавое чудовище Оркала!

— Благословенны вы, ибо узрели святость его! Восхвалите Владычицу, ибо Избранный Ее явился сразиться с чудовищами! Победа неизбежна, ибо Владычица не допустит, чтобы чемпиону Ее был причинен вред, и никогда не падет знамя его, пока он жив!

За прославленным рыцарем Грааля шли две сотни пилигримов, громко восхваляя его подвиги и размахивая обломками доспехов, лохмотьями и объедками, которые когда-то выбросил их кумир.

Разношерстная толпа этих простолюдинов носила разнообразные доспехи, подобранные с полей сражений, натянув поверх них рясы, подобные монашеским. Многие носили высокие горжеты из твердой кожи, чтобы защитить шею, и большинство пилигримов выбривали себе макушку в знак своего ревностного служения. Они несли деревянные щиты, к которым были прибиты пергаментные свитки и страницы священных книг, а в своих грубых мозолистых руках сжимали ржавые мечи, дубины и кинжалы.

Когда свита рыцаря Грааля подошла ближе, Калар разглядел гербы рыцарей, сопровождавших Реола. В его отряде оказались рыцари со всей Бретонии и, очевидно, они недавно были в бою. Их щиты были побиты и выщерблены, табарды и плащи изорваны и окровавлены. На доспехах были видны вмятины от ударов, и многие рыцари были ранены. Некоторые из пилигримов-крестьян хромали, опираясь на деревянные костыли, у других руки были забинтованы окровавленными тряпками. Несмотря на это, они несли свои раны с гордостью, не желая проявить ни малейшей слабости перед рыцарем Грааля.

Калар почувствовал, как одно лишь появление рыцаря Грааля подняло боевой дух воинов Бастони. Рыцари перешептывались, что они воистину благословлены Владычицей. Калар и сам едва не смеялся вслух. Да, их окружает свирепый и коварный враг, но с ними прославленный рыцарь Грааля и святая служительница Владычицы, и, конечно, бретонцы не могут проиграть.

Черные птицы кружили над головой, вне досягаемости стрел, и, несмотря на прибытие Реола, зловещее предчувствие все же не покидало Калара.

* * *

В животе Клода громко заурчало. Когда он ел последний раз?

Клод не мог вспомнить. Он не осмеливался выйти на поиски еды, боясь, что его поймают. Его спутница-крыса взобралась по руке Клода и ткнулась носом в его ухо, щекоча усами.

— Сейчас будет еда, красавица моя, — прошептал Клод.

Он сидел среди пилигримов, глупо улыбаясь, и облизываясь, наблюдал, как им начали раздавать караваи черствого хлеба.

— Преломи хлеб с нами, брат! — сказал один из пилигримов. — Благословение снизошло на тебя!

— Воистину так, — кивнул Клод. Странствующие за рыцарем Грааля пилигримы, обманутые Клодом, приняли его в свою среду, и теперь накормят как своего. Он почувствовал настоящее восхищение собственной хитростью. Взяв протянутый хлеб, Клод с удовольствием набил себе рот, не забыв дать кусочек и крысе, которая с жадностью выхватила еду из его пальцев.

Он прятался три дня и две ночи. Он видел трупы неудачливых соучастников покушения, висевшие на деревьях с посиневшими лицами, их глаза были выклеваны стервятниками. Клод не знал, кто из них что мог сказать перед смертью. Конечно, они не знали его имени, но они знали его в лицо. Йомены-стражники уже ищут его? Они уже знают, что он — один из тех, кто пытался убить рыцаря?

Когда пришел приказ сворачивать лагерь, Клода парализовал страх.

Как только все палатки и навесы будут свернуты, ему станет негде прятаться, а когда все лагерные слуги и прочие прихлебатели, сопровождающие войско, будут разделены на рабочие команды, Клода сразу же узнают.

Опустив голову, он стоял в группе других таких же грязных и жалких крестьян. Клод не знал, какому лорду они служили, и старался вести себя как можно более незаметно, когда мимо проходили йомены, набиравшие крестьян в рабочие команды. Этих рабочих послали рубить деревья, и Клод попытался спрятаться среди них, направившись вместе с ними к буковой роще.

Если они и заметили, что к ним прибился чужой, то никто из них об этом не сказал, и Клод почувствовал искру надежды. Если он сможет выбраться вместе с ними из лагеря, то потом сумеет незаметно ускользнуть и убраться как можно дальше, и его не обвинят в покушении на убийство наследника лорда Гарамона. Может быть, тогда он пойдет на запад, к большому городу-порту Бордело. Клод не сомневался, что там он сможет затеряться в лабиринтах улиц вокруг порта.

Он криво ухмыльнулся, подумав, что бог воров Ранальд благоволит ему.

Вдруг толстый палец ткнул его в грудь.

— Эй, ты, — прорычал йомен. — Ты чей?

Клод тупо уставился на него, пытаясь придумать, что сказать.

— Кто твой лорд и господин? — спросил йомен еще более угрожающе. В лагере не было свободных простолюдинов. Даже вилланы, возглавлявшие отряды лучников, не были свободными и платили налоги своему господину. Крестьянин, который не принадлежал ни одному лорду, считался беглым, а беглых вешали.

— Лорд Гарамон, — соврал Клод.

Йомен нахмурился и недоверчиво посмотрел на него, но не опроверг это заявление.

— Тогда что ты тут топчешься, дурак? — рявкнул йомен, отвесив Клоду подзатыльник. — Иди к своим, вон они, — он указал на небольшую группу крестьян, которых уводили куда-то на север.

Клод побежал к тем крестьянам, молясь, чтобы никто из них не сказал, что не знает его. Низко опустив голову, он спешил мимо десятков других крестьян, пытаясь не встречаться с ними взглядом, но почувствовал, что кто-то смотрит на него. Подняв глаза, Клод сразу узнал это лицо.

Это был еще один из неудачливых убийц, каким-то образом избежавший повешения. Он начал проталкиваться сквозь толпу к Клоду. Горбун шепотом выругался. Он попытался не обращать внимания на бывшего сообщника, опустил голову еще ниже и побежал так быстро, как позволяли его косолапые ноги, но тот все-таки догнал Клода. Лицо крестьянина было бледным, а глаза полны страха.

— Нас повесят! — в ужасе прошептал крестьянин, и Клод в испуге оглянулся, нет ли йомена поблизости.

— Нас казнят, как остальных! — завыл горе-убийца, вцепившись в куртку Клода. Заметив, что йомен повернулся к ним, Клод выругался.

— Да замолчи ты! — прошипел Клод, сжав рукоять кинжала, спрятанного под курткой. — Убирайся отсюда, или к закату мы оба будем мертвы!

Крестьянин продолжал причитать, отчаянно цепляясь за Клода.

— Эй, вы там! — крикнул йомен, подходя к ним и напугав крестьянина еще больше. Клод опять выругался.

— Что у вас тут? — спросил йомен.

— Нам конец, конец! — ныл крестьянин, держась за куртку Клода.

— О чем это он? — подозрительно спросил йомен.

Клод изобразил кривую идиотскую улыбку.

— Это мой брат, — сказал он, растягивая слова, чтобы казаться более глупым. — Он болен.

Наклонившись вперед, Клод добавил театральным шепотом:

— Может быть, чума…

При этих словах йомен отшатнулся, зажимая рукой нос и рот.

— Уведи его отсюда! — приказал йомен, махнув рукой.

Клод снова глупо улыбнулся и кивнул, потащив крестьянина за собой.

Как только они оказались вдали от чужих взглядов, Клод ударил несчастного кинжалом шесть раз в живот, и спрятал труп за кучей мешков с зерном.

Что делать дальше, он не знал. Прятаться было негде, а убежать из лагеря незамеченным сейчас невозможно.

Спасение пришло в весьма неожиданном виде.

Наверное, боги действительно благоволили ему.

Клод увидел въезжающего в лагерь рыцаря Грааля со свитой пилигримов, и расплылся в улыбке до ушей. Среди пилигримов можно спрятаться! В голове сразу же возникла мысль, как это сделать. Клод бросился к ним, проталкиваясь сквозь толпу, собравшуюся, чтобы увидеть великого рыцаря.

— Мои глаза! — закричал он, падая на колени перед одним из пилигримов.

— Мои глаза исцелились! — заорал он во всю силу легких. — Это чудо! Я был слеп, но теперь я прозрел! Лорд Реол исцелил мои глаза!

Его окружили грязные пилигримы и подняли его на ноги.

— Узрите чудесную силу великого лорда Реола! — взревел один из них. — Этот человек был слеп, но теперь прозрел! Его зрение вернулось к нему, дабы смог он узреть величие святого Реола!

— Чудо, чудо! — закричал Клод. Пилигримы приняли его в свою компанию.

Один из пилигримов склонился к Клоду, его глаза блестели безумием.

Когда пилигрим аккуратно развернул грязную тряпку, лицо его осветилось фанатичным благоговением.

— Посмотри на эту священную реликвию, брат, — произнес пилигрим, оскалив кривые зубы. В руках он благоговейно держал старую баранью кость, на которой еще кое-где остались клочки гнилого мяса.

— Святой Реол глодал эту кость, — добавил пилигрим, понизив голос. — Его зубы вгрызались в это мясо, а теперь я — ее хранитель! Она защищает меня, ибо часть славы великого героя перешла на нее, когда лорд Реол коснулся ее своими чудодейственными руками!

Клод уставился на кость, старательно изображая восхищение. Она воняла, в гнилом мясе копошились личинки, но Клод не позволил испытываемому им отвращению отразиться на лице.

Воистину, это милость богов, подумал он. Он сыт и сумел избежать наказания. Жизнь не так уж и плоха.

* * *

Пылающий багровый шар солнца опускался за горизонт, окрасив небо огнем, и на плосковерхий холм Трон Адалинды опустилась зловещая тишина.

Сотни рыцарей собрались здесь, стоя сомкнутыми концентрическими рядами, окружая открытый участок в центре круга. Каждый благородный бретонец, которому предстояло сражаться этой ночью, пришел сюда, чтобы присоединиться к общей молитве и получить благословение Владычицы перед боем.

Сотни йоменов и слуг стояли в почтительном отдалении от рыцарей, держа коней, копья и щиты своих господ. Они не принимали участия в молитве, потому что культ Владычицы распространялся только на бретонскую знать, а простолюдинам был запрещен под страхом смерти, и они старательно отводили глаза от молящихся рыцарей.

Прохладный ветер дул над Троном Адалинды, и Калар невольно вздрогнул. Он стоял в первых рядах рыцарей Гарамона, а его брат Бертелис стоял слева от него.

— Где Танбурк? — прошептал Калар, оглянувшись. Лишившись воодушевляющего присутствия Гюнтера, он стал полагаться на этого высокого добродушного рыцаря, и сейчас казалось странным, что Танбурк отсутствовал.

— Не знаю, — ответил Бертелис, оглянувшись, и пожал плечами. — Наверное, где-то здесь.

Калар хмуро кивнул и снова устремил взгляд на круг пустой земли в центре. Глубоко вздохнув, молодой рыцарь попытался очистить разум от суетных мыслей. Упорно глядя вперед, он старался найти в душе тот мир и безмятежность, которые ощутил в часовне Грааля, но сейчас это было трудно, и тревожные мысли продолжали вторгаться в его разум.

Собравшиеся рыцари опустились на одно колено, когда Анара безмятежно прошла по коридору, оставленному в их рядах, ее движения были величественными и спокойными, она излучала чистоту, просветленность и благородство. Фрейлина Владычицы была одета в платье бледно-голубого цвета и такой же головной убор.

Длинные рукава ее платья из мягкой и словно струящейся ткани, ниспадали волнами до самой земли. Серебряная подвеска в виде геральдической лилии сверкала на ее бледной шее, и такая же лилия украшала изысканный серебряный пояс на ее тонкой талии. Пояс был искусно изготовлен в виде переплетающихся ветвей плюща, и каждый серебряный лист был безупречен в малейших деталях. Подобная же гирлянда из серебряного плюща украшала головной убор.

Анара шла, гордо подняв голову, лицо ее было бесстрастным. Она нанесла на лицо изысканный макияж, чтобы подчеркнуть свою красоту, и эффект был ошеломляющий. Ее губы были цвета бледной розы, а глаза подкрашены тонкими темными линиями.

В своих тонких бледных руках она держала тяжелую серебряную чашу, и казалась воплощением самой Владычицы. Калар услышал, как рыцари изумленно ахнули, глядя на нее.

На шаг позади Анары шли барон Монкадас и рыцарь Грааля Реол. По сравнению с их мощным сложением и излучаемой ими аурой силы Анара казалась еще более изящной и хрупкой, словно белая роза.

Монкадас, ширина плеч которого мало уступала росту, шагал медленно, его бородатое лицо было преисполнено серьезности. Он шел, словно медведь, внушительно и вразвалку. Реол, который был почти на две головы выше барона, двигался с грацией и скрытой силой льва.

Анара остановилась в центре круга рыцарей, обведя взглядом собравшихся воинов. Когда ее взгляд скользнул по Калару, она никак не проявила, что знает его.

Барон и рыцарь Грааля почтительно опустились на одно колено перед фрейлиной Владычицы. Она высоко подняла серебряный кубок, словно подношение небесам. Опустив Грааль, она окунула пальцы одной руки в холодную воду в нем и шагнула к двум коленопреклоненным рыцарям.

Что-то прошептав, Анара брызнула водой на их склоненные головы, и отступила назад.

Монкадас встал и, повернувшись, обратился к собравшимся рыцарям.

— Я не мастер говорить речи, — произнес он своим громким басом, — поэтому скажу покороче. Нам противостоит грозный враг, братья.

Зверолюдов много, и они обрушатся на нас со всей злобой и яростью своих извращенных сердец. Мы здесь, словно маяк в ночи, окружены со всех сторон тьмой, но все же, с верой во Владычицу, мы рассеем эту тьму и заставим врага бояться нас.

Барон окинул взглядом круг рыцарей.

— Каждый из вас здесь — рыцарь Бретонии. Будь то молодой странствующий рыцарь, — барон слегка улыбнулся Калару, — или прославленный рыцарь Грааля, — сказал он, поклонившись Реолу, — вы все благородные воины доблести и чести. Я знаю, что вы будете сражаться со всей отвагой, стремясь к победе всем сердцем. Мне не нужно упрашивать вас делать это, и я не буду. За честь нашей славной родины, за Владычицу, за нашего доблестного короля, и за свою собственную честь каждый из вас пожертвует жизнью, я не сомневаюсь в этом. Я горжусь тем, что буду сражаться в ваших рядах, лучших боевых товарищей и пожелать невозможно. Да, это честь для меня — сражаться вместе с вами, и я благодарю вас. И я благодарю Владычицу, ибо Она воистину благословила нас, послав нам леди Анару и славного рыцаря Грааля Реола в столь трудный час.

Барон выхватил меч из ножен и поднял оружие к небу.

Более пяти сотен рыцарей повторили его движение и лязг стали разнесся над холмом.

— За короля, Владычицу и Бретонию! — взревел барон. Рыцари повторили боевой клич.

— Помолимся, — сказал Реол, когда наступила тишина. Он не повышал голос, но его все равно все услышали. Рыцарь Грааля повернулся к Анаре и опустился на одно колено. Направив свой меч Дюрендиаль острием в землю, Реол склонил голову, коснувшись лбом рукояти легендарного оружия.

Ряды рыцарей вслед за ним тоже опустились на колени и склонили головы к рукоятям мечей. Анара шагнула к Реолу и опустила пальцы в чашу. Прошептав благословение, она положила руку на голову рыцаря Грааля. Реол встал и спрятал клинок в ножны. Взяв Грааль из рук Анары, Реол пошел за ней, когда фрейлина Владычицы, двигаясь вдоль рядов рыцарей, стала благословлять каждого из них.

Калар закрыл глаза, чувствуя холодный металл рукояти. Едва шевеля губами, он шептал молитвы и псалмы, давно закрепившиеся в его памяти. Он потерял представление о времени, пока запах лаванды и роз не коснулся его обоняния, и Калар глубоко вдохнул опьяняющий аромат.

— Владычица доблести и красоты, — тихо произнесла Анара, — защити этого рыцаря, когда станет он сражаться во имя Твое. Защити его от подлых ударов и оборони от зла. О, милостивая Владычица, охрани его и направь копье его и клинок на врагов Твоих.

Ее прохладные пальцы слегка коснулись его головы, и Калар ощутил удивительное тепло и спокойствие. Теперь он совсем не чувствовал тревоги и того давящего страха, что мучил его раньше. Исцеляющая сила богини очистила его душу.

Когда Калар открыл глаза, очнувшись, словно после долгого освежающего сна, он увидел, что уже почти наступила темнота.

— Пойдемте, братья мои рыцари, — громогласно приказал Монкадас. — Битва ждет.

* * *

Калар уже был в седле, когда солнце наконец скрылось за горизонтом. Рядом с ним Анара изящно сидела на своей белой лошади. Они смотрели на лес, который уже было трудно разглядеть в темноте.

— Где ты будешь во время боя? — спросил Калар.

— Там, где я нужна, — ответила Анара, ее голос был тихим и отрешенным.

Рыцари строились в боевые порядки, были отданы последние приказы ратникам, занимавшим оборонительные позиции. Калару тоже пора было стать в строй. Все молодые рыцари были построены клиньями по тридцать всадников, каждым из этих отрядов командовал опытный владетельный рыцарь.

— Мы победим? — тихо спросил Калар.

Анара ответила не сразу:

— Это… неясно.

Когда последние лучи солнца погасли, черные птицы, кружившие в небе, разразились оглушительным хриплым карканьем. К их крикам добавился рев сотен охотничьих рогов, злобно завывших из тьмы оскверненного колдовского леса, окружавшего лагерь. Жутко загрохотали барабаны, и весь лес наполнился адским шумом. Рев, вой и мычание эхом разносились в небе, изуродованные колдовством деревья начали трястись и стонать.

— Мне пора идти, — сказал Калар, увидев, что отряд, к которому он должен был присоединиться, занимает позицию на вершине холма, острием клина к западу. Молодой рыцарь снова посмотрел на свою сестру-близнеца, которую он мечтал найти столько лет. Сейчас, когда скоро должен был начаться бой, Калар беспокоился за ее безопасность. Конечно, это было глупо, учитывая силы, которыми она теперь владела. Калару было трудно найти слова, чтобы выразить свои чувства.

— Будь осторожна, сестра, — сказал он наконец. Анара никак не отреагировала, глядя вдаль бесстрастным и отстраненным взором.

Калар развернул коня и поскакал к своему отряду.

Анара вздрогнула, чувствуя, как свирепая ненависть врага вздымается, подобно штормовым волнам.

— Итак, началось, — прошептала она.

 

ГЛАВА 15

Казалось, что весь оскверненный колдовством Шалонский лес внезапно вспыхнул одним сплошным костром. Между темными искривленными стволами деревьев зажглись тысячи факелов, зловещие силуэты замелькали в чаще. Бесчисленные орды врага подступали к лагерю бретонцев. Весь лес пришел в движение.

Отступать было некуда. Враг полностью окружил бретонцев. Толпы зверолюдов собирались в лесу вокруг лагеря, рыча и воя в предвкушении кровопролития.

Первые зверолюды выскочили из-за деревьев, размахивая факелами, сжимая в руках копья, мечи, топоры и шипастые дубины. Многие несли отвратительные тотемические штандарты из искривленного дерева и ржавого железа, с которых свисали отрубленные головы и руки вместе с разбитыми и помятыми бретонскими шлемами. Эти зверолюды были тощими, жилистыми тварями, напоминавшими некую извращенную пародию на людей. Из их черепов росли небольшие рога, отвратительные лица были искажены злобой.

Множество их бросилось вперед, рыча и размахивая оружием, но потом они повернулись и стали пятиться обратно к краю леса. Тысячи чудовищ двигались во тьме среди деревьев. Ревели рога, гремели барабаны из человечьей кожи. Несколько тварей выскочили вперед и, повернувшись мохнатыми спинами к бретонцам, начали испражняться. После этого они стали лягаться своими раздвоенными копытами, кидая комья земли и дерьма в направлении бретонцев, издавая при этом рычащий лай, что, вероятно, означало смех.

Калар напрягся в седле, в его глазах вспыхнул гнев.

Огромные боевые псы рыскали во тьме, рыча и огрызаясь друг на друга. Когда облака разошлись, и в небесах засияла зеленая луна Хаоса Моррслиб, некоторые псы начали выть.

Из-за деревьев стали появляться более крупные зверолюды.

Огромные и мускулистые, с толстыми изогнутыми рогами, растущими из висков, эти монстры отбрасывали с дороги своих меньших собратьев, рычали и шипели, оскаливая клыки. На многих из этих тварей были заметны отвратительные мутации. У некоторых из позвоночника и локтей росли шипастые костяные гребни. У других из плеч торчала третья рука, или в центре лба наливался кровью единственный глаз. Калар заметил, что эти зверолюды пользовались большим уважением, и меньшие твари обходили их с особой осторожностью.

Появились несколько боевых стад кентавроподобных чудовищ, оглушительно ревевших и бивших копытами всех меньших зверолюдов, которым не повезло оказаться поблизости. Перед каждым из этих отрядов несли тотем, к которому были прибиты гвоздями освежеванные человеческие тела, на обнаженных мышцах которых блестела кровь. Калар с содроганием заметил, что не все эти жертвы зверолюдов были мертвы, и в ужасе смотрел, как освежеванный человек корчится на железных гвоздях, вбитых в его руки и ноги. Рот жертвы, из которого был вырван язык, открывался в беззвучном вопле страдания. Это мог быть и рыцарь Бастони, которому его мучители ради забавы не позволяли умереть быстрой смертью. На глазах Калара один зверолюд ткнул шипастым концом копья в обнаженные мышцы несчастного, и громко расхохотался, когда человек забился в агонии.

Наблюдая, как орды врага собираются перед лагерем, Калар начал замечать что-то вроде варварских племенных отличий разных стай зверолюдов. У одной доминантной группы монстров руки были покрашены в черный цвет, словно они окунули руки в деготь. У зверолюдов другой стаи рога были украшены переплетенными терновыми ветвями, эти твари рычали на остальных, подходивших близко к ним. Зверолюды из еще одного отряда красили себя кровью.

Их шерсть была склеена в подобия острых шипов, вероятно, птичьим клеем и запекшейся кровью. Эти шипы придавали им жуткий демонический вид.

Стая этих красношерстных зверолюдов была особенно агрессивной.

Калар видел, как они окружили мелкого зверолюда из другого стада, отбившегося от своих, и мощными ударами по голове и плечам повалили его на землю. Когда жертва упала, вся стая набросилась на нее, разрывая плоть когтями и зубами. Калар смотрел, как свирепые монстры пожирали внутренности неудачливой твари, разрывая кишки когтями и зубами и выхватывая потроха. Когда зверолюды отошли, размазывая свежую кровь по своей шерсти, на земле остался затоптанный, окровавленный и изуродованный труп.

Между разными стаями зверолюдов явно существовало жестокое соперничество и кровавая вражда. Твари из разных групп рычали и огрызались на соперников, размахивая оружием и всячески стремясь показать свое превосходство. Калар заметил и несколько свирепых стычек, когда зверолюды с сокрушительной силой сшибались своими рогатыми головами.

Большинство этих диких тварей не носило из одежды ничего, за исключением кожаных перевязей, но на некоторых были элементы доспехов, явно снятые с убитых врагов. Одна группа зверолюдов носила толстую пластинчатую броню, почерневшую от огня и деформированную, чтобы ее можно было надеть на их тела. К их головам были прибиты грубо вырезанные пластины металла с прорезанными отверстиями для рогов. Эти чудовища были вооружены огромными топорами на длинных рукоятках, которые они носили на плечах.

Сквозь толпы зверолюдов проталкивались еще более крупные твари, огромные чудовища с налитыми кровью глазами, более восьми футов ростом, с бычьими головами. Меньшие зверолюды злобно шипели за их спинами, но всегда спешили убраться с их пути.

Другие безымянные и бесформенные жуткие монстры продирались сквозь заросли, их тянули на поле боя огромными цепями и крюками, вонзавшимися в их плоть. Это были тошнотворные мутировавшие груды шерсти, мышц и костей. Вопли страдания и безумной ярости раздавались из множества пастей, раскрывавшихся в телах и на концах извивающихся щупальцев этих тварей. Они являли собой ужасные массы будто сплавившихся вместе торсов, голов, рогов и конечностей, беспорядочно прораставших по всему их телу. Калар, увидев их, содрогнулся от отвращения.

Десятки зверолюдов, напрягая силы, тащили вперед одно из таких чудовищных отродьев Хаоса. Плоть жуткой твари пронзали толстые железные кольца, прикрепленные к ним черные цепи туго, словно парус, натягивали кожу чудовища. Дьявольское создание вопило и ревело, сопротивляясь поработителям. Из его спины росли костяные шипы и рога, оно размахивало клешнями, похожими на крабьи, пытаясь схватить любого, кто подойдет близко. Еще одно чудовище Хаоса было покрыто язвами, сочившимися кровью и гноем, а под его кожей копошились личинки, заставляя ее колыхаться, словно флаг на ветру. У твари было две сросшихся лошадиных головы, вокруг их глаз росли шипы, а из зубастых пастей высовывались длинные колючие языки.

В груди другого монстра зияло огромное зубастое отверстие, в котором виднелись тысячи загнутых внутрь зубов и множество извивающихся шипастых щупальцев. Над этой зловонной круглой пастью росла пугающе человеческая голова, сквозь кривые зубы ее рта моргал единственный красный глаз.

Один из зверолюдов, тащивших жутких тварей на цепях, споткнулся и упал, и сразу же был схвачен парой уродливых конечностей, похожих на ласты. Чудовище засунуло свою жертву в чавкающую пасть, которая, несмотря на свои размеры, была слишком мала для росших в ней гигантских зубов. Зверолюд, пожираемый заживо, дико взвыл. На теле отродья Хаоса открылись другие пасти, и языки, похожие на слизней, начали слизывать кровь.

Тем временем все больше зверолюдов собиралось у границы леса, рев их рогов и грохот барабанов усилился до оглушительной хаотической какофонии, терзающей слух.

Калар заметил, как ратники ниже на склоне холма заколебались, переминаясь, и беспокойно оглядываясь друг на друга. Они явно боялись. Рыцари, командовавшие отрядами ратников, пытались их воодушевить, но и в голосах рыцарей слышалось напряжение.

Гренголэ испуганно заржал, почуяв запах зверолюдов, принесенный ветром.

— Тише, тише, — сказал Калар, похлопав коня по шее. Скакуны других рыцарей нервно прижимали уши к голове, один конь даже встал на дыбы, но всадник быстро успокоил его.

Из леса вышло высокое дьявольского вида существо, окруженное могучими зверолюдами, одетыми в тяжелые доспехи. Другие твари явно уважали и боялись его, и на поле боя наступила тишина. Грохот барабанов затих, рога перестали трубить. Рев и рычание зверолюдов стали замолкать, и даже огромные боевые псы припали к земле, поджав хвосты, когда это существо появилось из леса.

Его лицо являло собой безобразную массу швов, кожи и шерсти, на голове росло три пары рогов. Остановившись в нескольких метрах от края леса, чудовище устремило свирепый взгляд на лагерь бретонцев.

По земле вокруг него стелились тернии, вырываясь из почвы там, где ступало это сверхъестественное колдовское создание. Калар вздрогнул, почувствовав, что взгляд чудовища устремлен прямо на него, хотя это было просто невозможно, ведь это существо находилось на расстоянии многих сотен ярдов от Калара.

Оно ударило своим изогнутым ветвистым посохом в землю, и он сразу пустил корни, а его костяные отростки пронзили почву. Черные птицы, кружившие в небе, камнем бросились вниз, промчавшись над полем боя, и уселись на ветви посоха, повернув свои злобно горящие красные глаза к бретонцам на холме.

Подняв руку, существо вытянуло длинный палец с множеством суставов, похожий на лапу жуткого паука, и указало на бретонцев.

Калару показалось, что оно указывает прямо на него.

Поле боя огласилось страшным ревом. Вся оглушительная какофония началась снова, и орды зверолюдов двинулись к холму.

Они надвигались со всех сторон, словно стая волков, готовившаяся добить жертву.

* * *

Гюнтер, вздрогнув, очнулся. Его слух наполнял рев рогов.

Рыцарь-ветеран потянулся за мечом, но чьи-то руки удержали его.

Выругавшись, Гюнтер стал отчаянно сопротивляться, и едва не потерял сознание от боли.

— Оставьте его, — сказал чей-то голос, и руки, державшие его, исчезли.

Тяжело дыша и покрываясь потом, Гюнтер с трудом свесил ноги через край койки и, шатаясь, встал. В глазах поплыло, он пошатнулся, левая нога подогнулась под ним. Он едва удержался от падения и все-таки смог выпрямиться.

Взгляд его лихорадочных глаз метался вокруг, скользя по испуганным лицам крестьян, державших его.

— Что, во имя Владычицы, здесь происходит? — прохрипел Гюнтер.

Вдалеке был слышен адский рев и шум вражеской орды.

— Лагерь атакуют! — потрясенно произнес рыцарь-ветеран, когда осознание происходящего начало проникать в его охваченный лихорадкой разум.

— Мой лорд, вы ранены и должны лечь в постель! — заявил человек невысокого роста. Гюнтер вспомнил, что это лекарь барона Монкадаса. Пожилой лекарь держал в руках небольшую пилу, а поверх своего одеяния надел грязный фартук.

— Да будь я проклят, если буду валяться в постели в такой час! — прорычал Гюнтер. Испуганные крестьяне встревоженно переглядывались. Гюнтер велел им принести его оружие и броню, они дернулись было, но остановились, не спеша выполнять его приказ.

Боль снова пронзила его левую ногу, и Гюнтер едва не упал, но смог с трудом сесть на койку. Лоб покрылся потом, в глазах помутилось.

Гюнтер покачал головой и вытер рукой лоб.

— Рана гниет, мой лорд! — сказал лекарь.

— Проклятье, ты собираешься отпилить мне ногу! — взревел Гюнтер, поняв его намерение.

Маленький лекарь с виноватым видом положил пилу на небольшой столик, на котором были разложены разнообразные ножи и другие инструменты. Они были похожи на орудия палача.

Лекарь умоляюще сложил руки:

— Это единственный способ спасти вам жизнь, мой лорд!

— Но что это будет за жизнь? Нет, я не приму такого бесчестья!

Гюнтер облизал губы. В горле пересохло.

— Принеси воды! — приказал он одному из крестьян.

В его трясущиеся руки подали деревянную чашу. Гюнтер приложил ее к губам, не обратив внимания, что это грубая посуда, сделанная для крестьян. Вода была холодной и приятной, и он выпил ее одним глотком.

— Но вы останетесь живы, — сказал лекарь.

— Лучше умереть, чем жить так, — Гюнтер сплюнул.

Он заметил, что одет лишь в нижнее белье, и осторожно поднял ткань, чтобы взглянуть на рану. Когда присохшая ткань оторвалась от раны, Гюнтер закусил губу от боли, так, что почувствовал вкус крови во рту.

В глазах снова все поплыло. Он моргнул, пытаясь сосредоточиться.

Рана, примерно в трех дюймах над коленом, была багровой и распухшей, сочась отвратительной жидкостью. Плоть вокруг раны гнила и разлагалась. Гюнтера едва не стошнило от мерзкого зловония гниющего мяса, хотя рана была намазана медом.

Гюнтер за свою жизнь успел повидать достаточно ран, чтобы понять — если не отрезать ногу, рана убьет его. Мгновение он потрясенно смотрел на нее, и шепотом выругался. Он слышал, как снаружи в наступившей темноте рыцари выкрикивают приказы, слышал рев врага.

С суровым взглядом Гюнтер повернулся к помощникам лекаря. Они все еще стояли вокруг него, не зная, что делать.

— Несите доспехи и оружие, проклятье! — заорал Гюнтер, снова заставив их вздрогнуть. — Бегом! И приведите моего коня!

Крестьяне нерешительно посмотрели на лекаря.

— Что вы на него уставились? Я рыцарь Бастони, и вы будете выполнять мои приказы, или вас повесят! Пошли!

Крестьяне разбежались, бросившись выполнять приказы Гюнтера.

— Вы не в состоянии сражаться, мой лорд! — с глубокой убежденностью заявил лекарь.

Гюнтер в гневе снова обратил свой лихорадочный взор на маленького простолюдина. Лицо лекаря выражало искреннее беспокойство, и Гюнтер ощутил, как его гнев испаряется. Рыцарь-ветеран чувствовал себя очень усталым. Все тело жгло болью. Казалось, будто он попал под копыта взбесившегося коня. Гюнтер тяжело вздохнул, его плечи поникли.

— Я знаю, — сказал он наконец. — Но я не могу лежать здесь, пока другие погибают.

— Не буду лгать вам, ампутация ноги тоже опасна, — тихо сказал лекарь.

— Я выполнял эту операцию двадцать три раза. В семи случаях пациенты умерли от потери крови, и здесь ваш возраст будет против вас. Но если ногу не ампутировать, вы умрете наверняка. В этом я полностью уверен. Какую же пользу тогда вы принесете Бретонии?

Он посмотрел на Гюнтера усталыми глазами.

— Ты прав, — мрачно сказал Гюнтер. — Возможно, моя смерть действительно не будет значить ничего. Стану я сражаться сейчас или нет — это не изменит исход битвы…

Устало вздохнув, рыцарь-ветеран продолжил говорить, обращаясь больше к себе, чем к лекарю.

— Бой с Ганелоном стал уроком для меня. Пятнадцать лет назад я победил бы его, даже не вспотев. А эта дуэль заставила меня почувствовать себя стариком.

— И все же вы победили, — сказал лекарь.

— Да. А молодой рыцарь и умелый боец погиб. Кто знает, какие подвиги он мог бы совершить, если бы остался жив? Теперь мы никогда не узнаем, — Гюнтер невесело рассмеялся.

— Вы еще можете прожить много лет, мой лорд. Кто знает, что вы можете совершить за это время?

— Может быть. Но я не хочу доживать остаток жизни инвалидом, жалким калекой, неспособным сражаться за своего сеньора. Нет, я не хочу такой жизни.

— Значит, вы решили умереть?

— Я решил умереть, как рыцарь Бретонии, — тихо сказал Гюнтер. — Я поеду в бой на коне и с мечом в руке, и сражусь с врагом. И погибну, если такова моя судьба.

Лекарь вздохнул, устало и удрученно посмотрев на рыцаря.

— Я не воин, — сказал он. — Мне отвратительно насилие во всех его формах. Я считаю, что жизнь — драгоценный дар, и с ней не стоит расставаться так легкомысленно. Я стоял у смертного одра сотен людей, когда они умирали в мучениях от ужасных ран. Много раз я видел, как молодые рыцари кричали от страшной боли, и слезы стыда текли по их лицам. Я видел, как рыцари рыдали, словно младенцы, пытаясь удержать внутренности, вываливавшиеся из их распоротых животов. И я не видел ничего гордого и возвышенного в их смерти. Да, я не знатного рода, и, возможно, просто не способен понять такие вещи. Несмотря на все это, я уважаю ваше желание, хотя и не согласен с ним. У человека должна быть возможность сделать выбор, как ему жить. Или как умирать.

— Хорошо. Помоги мне встать, — сказал Гюнтер.

* * *

Одна стрела, выпущенная из лука, взлетела высоко в воздух.

— Не стрелять, проклятье!

Взлетев на максимальную высоту, стрела, казалось, на мгновение повисла в небе, прежде чем полететь к земле. Упав, она вонзилась в землю в нескольких сотнях ярдов перед наступающими ордами врага.

Гигантские псы Хаоса, мутировавшие до гигантских размеров, мчались по полю, высунув языки из огромных слюнявых пастей. За стаями псов бежали бесчисленные орды зверолюдов. Подобно смертоносному потоку, они устремились на строй бретонцев.

Калар с трудом удержался от того, чтобы пришпорить Гренголэ и поскакать в атаку на врага. Он видел, что Бертелису тоже не терпится броситься в бой.

— Зря мы позволили им атаковать, — проворчал младший брат Калара. — Крестьяне не удержатся и непременно побегут. Попомните мои слова.

— Им все равно некуда бежать, — заметил один из рыцарей, стоявших рядом. Бертелис только хмыкнул в ответ.

Из лесной чащи со всех сторон появлялись новые толпы зверолюдов, изливаясь из тьмы, словно кровь из рассеченной вены.

— Владычица милостивая, как их много, — вздохнул Калар.

У подножия холма некоторые из лучников Гарамона не могли удержаться от выстрела, несмотря на приказы не стрелять. Калар выругался и, пришпорив коня, выехал из строя рыцарей.

Проскакав вниз по холму, он остановился перед строем лучников и развернул коня.

— Следующий, кто выпустит стрелу без приказа, будет немедленно зарублен! — прокричал Калар. — Вы должны ждать приказа!

Повернувшись лицом к врагу, он высоко поднял копье. Ночь освещали сотни факелов и жаровен, и, хотя луны еще не взошли, бесчисленные орды врага были хорошо видны даже в темноте.

— Не стрелять! — приказал Калар, его голос разнесся, перекрывая шум.

Открытое пространство перед лучниками было измерено шагами, и Калар запомнил дистанцию. Ближайшие ряды врага были еще в трехстах пятидесяти ярдах. Хотя очень сильный лучник и мог бы выстрелить на такое расстояние, это было слишком далеко, чтобы выстрел был эффективным.

— Не стрелять!

Противник приближался с ужасающей скоростью, куда быстрее, чем может бежать человек, и Калар почувствовал, как по его лицу текут капли пота. Псы Хаоса сильно опередили зверолюдов, мчась по полю огромными прыжками.

Калар сморгнул пот с глаз, все еще держа копье поднятым к небу. Псы уже перепрыгивали заросли низкого кустарника на расстоянии примерно трехсот ярдов от бретонцев. Молодой рыцарь подавил желание опустить копье и подать сигнал стрелять. Теперь он видел монстров Хаоса более ясно: страшные клейма, выжженные на плоти чудовищных псов, покрытые бронзой бивни, росшие из мощных челюстей самых крупных тварей.

— Приготовиться! — приказал Калар, и лучники натянули тетивы, высоко подняв длинные луки.

Первый из боевых псов, гигантский зверь, голову которого украшал ряд рогов, промчался мимо нескольких валунов, отмечавших дистанцию в двести пятьдесят ярдов.

— Стреляй! — крикнул Калар, опустив копье в сторону врага. Лучники отпустили тетивы, и сотни стрел с шипением взметнулись в воздух.

Казалось, будто в небо вспорхнула большая стая птиц. Прежде чем стрелы успели достигнуть максимальной высоты, лучники выпустили второй залп. А третий залп был выпущен тогда, когда первые стрелы попали в цели.

Раздался рев и вопли боли, когда стрелы с убийственной силой вонзились в толпы врага, пронзая шкуры и мышцы. Десятки тварей были сражены. Враг был еще слишком далеко, чтобы стрелки могли выбирать отдельные цели, но это не имело значения. Зверолюды наступали такими плотными массами, что почти каждая стрела находила цель.

Вот второй залп достиг цели, и Калар увидел, как еще больше монстров падают и корчатся в агонии, когда смертоносные стрелы вонзаются в их незащищенные шеи, плечи и головы. Пара стрел воткнулась в толстую шею пса, бегущего впереди стаи, но чудовище едва замедлилось.

В первые же мгновения боя бретонские лучники вокруг Трона Адалинды выпустили тысячи стрел, сразив бессчетное множество врагов. Те зверолюды, которые не умерли от ран, были затоптаны толпами, мчавшимися в атаку вслед за ними.

Однако враг продолжал наступать сквозь опустошительный ливень стрел, приближаясь к позициям бретонцев. По мере того, как противник приближался, выстрелы лучников стали более эффективными, и непрерывный поток стрел выкашивал зверолюдов массами. Твари корчились в агонии, раненые пытались ползти вперед на руках, отчаянно стремясь принять участие в бойне, которая должна была сейчас начаться. Землю усыпали тысячи раненых, пытавшихся подняться, но их затаптывали насмерть копыта и лапы тех, кто бежал за ними.

Первая волна врага нахлынула на строй бретонцев, и началась настоящая резня.

* * *

Сердце Радегара отчаянно колотилось, дыхание стало прерывистым от волнения, когда он увидел, как жуткие лесные чудовища с ревом бросились в атаку. Сжимая грубо обтесанное древко копья, он облизывал высохшие губы, изо всех сил пытаясь скрыть свой страх.

Каким прекрасным был день, когда его приняли на службу в ряды ратников Гарамона. Он в точности не знал, сколько лет ему тогда было, может быть, четырнадцать, когда его привели во двор замка вместе с двумя сотнями других юношей, пытавшихся выпрямиться и казаться выше. Стоя в тени величественного замка их господина, Радегар, открыв рот от восхищения, смотрел на внушительную фигуру лорда Лютьера со свитой из дюжины рыцарей, облаченных в полные доспехи.

Тогда его сердце тоже сильно билось от волнения.

— Ты там не зевай, — сказал ему на прощание отец в то утро, когда он уходил из дома за два часа до рассвета. — И если тебя не примут на службу, лучше не возвращайся. Все равно мы не сможем тебя прокормить.

Тем утром он поехал в господский замок на повозке, вместе с другими парнями, желавшими попытать счастья. Раз в год все молодые крестьяне из владений Гарамона собирались у замка, в надежде, что их примут в ратники. Повозка была полна других ребят его возраста, мечтавших о почетной военной службе.

Радегар выпятил грудь посильнее, когда высокий йомен с лицом, покрытым шрамами, сурово нахмурившись, начал ходить вдоль длинного ряда кандидатов. Половину он сразу же отослал назад, потому что они были слишком маленького роста или слишком слабы от недоедания. Другие оказались отвергнуты потому, что были горбатыми или какая-то из их конечностей была покалечена. Третьих йомен отправил домой потому, что их руки, изуродованные косорукостью, не могли держать оружие, а четвертых — потому, что они были просто идиотами, пускающими слюни.

В отличие от своего покойного младшего брата, отошедшего к Морру прошлой зимой, Радегар был счастливчиком — ему повезло родиться с двумя здоровыми руками и двумя ногами, хотя на левой руке было шесть пальцев. Он был широкоплеч для крестьянина, хоть плечи в расслабленном состоянии и горбились, и его руки были сильны от тяжелой работы.

Каждый раз, когда суровый йомен проходил мимо, Радегар разворачивал плечи и тянулся выше, стараясь казаться больше и сильнее. Видя, как группа кандидатов все уменьшается, он начал испытывать тревогу. И когда его все-таки допустили к следующему испытанию, его сердце подскочило от радости.

Оставшиеся юноши были разделены на пары, и им выдали деревянные шесты. Радегар оказался в паре со своим земляком из той же деревни, высоким для своего возраста. В бою на шестах, который стал следующим испытанием, Радегар избил соперника до бесчувствия, не испытывая ни капли сожаления.

Он улыбался как идиот, когда его признали годным для службы, и с готовностью произнес присягу перед лордом-кастеляном вместе с одиннадцатью другими будущими ратниками.

Ему дали пять медных монет, и его руки тряслись от волнения, когда он взял деньги. Радегар никогда не видел такого богатства, не говоря уже о том, чтобы держать его в руках. Но одну из монет забрали сразу же, чтобы оплатить его похороны, если он погибнет в бою. Три других взяли в уплату за оружие, табард с кожаным шлемом и продовольствие. Радегар почувствовал себя настоящим героем, впервые надев табард, с которого, правда, пришлось оттереть пятна крови его предыдущего владельца.

Долгом кастеляна Лютьера было обеспечивать защиту тех, кто служил ему, и лорд-кастелян честно исполнил этот долг, выдав каждому из новых ратников длинный прямоугольный щит, окрашенный в геральдические цвета с гербом Гарамона. Щиты были изрядно побиты, хорошо послужив на своем веку, но Радегара это не волновало. Конечно, если бы щит был поврежден по его вине или, упаси Шаллия, утерян, ему пришлось бы заплатить соответствующий штраф, но Радегар был слишком взволнован, чтобы беспокоиться об этом. Последнюю медную монету пришлось отдать в уплату за военную подготовку. Впрочем, после первых шести месяцев службы ему заплатили еще две медных монеты. Одну он с гордостью передал своей семье, а вторую опять пришлось отдать в уплату за продовольствие.

Этот день, когда его приняли на службу и первый раз заплатили жалованье, был поистине чудесным. С тех пор прошло уже четыре года, Радегару было около восемнадцати, и он уже считался ветераном. Он сражался в двух боях и смог убить трех врагов лорда Гарамона. Во втором бою он и сам едва не был убит, но его раны благополучно зажили, и он вернулся в строй. Однако никогда еще Радегару не приходилось встречать такого врага, с каким они столкнулись сегодня.

Здоровенный йомен, покрытый шрамами, тот самый, что принимал Радегара на службу четыре года назад, стоял поблизости, с таким же вечно хмурым лицом. Казалось, его ничто не пугает, йомен стоял спокойно, без страха глядя на приближавшегося врага и держа в правой руке меч с широким клинком. Хотя острие меча было выщерблено, и на клинке виднелись пятна ржавчины, один тот факт, что йомену было позволено носить меч, являлся свидетельством того высокого доверия, которое было оказано простолюдину. Радегар не посмел бы проявить свой испуг в присутствии этого человека, к которому он по-прежнему относился со смесью уважения и страха.

Но подавить свой страх Радегара заставляло не только присутствие сурового йомена: в рядах ратников стоял и настоящий владетельный рыцарь. Шлем рыцаря был высоким, его гребень украшал маленький геральдический дракон, а доспехи блестели в мерцающем свете жаровни, стоявшей поблизости. Радегар понимал, что знатный рыцарь оказывает ратникам большую честь своим присутствием, и поклялся до конца исполнить свой долг. Если трястись от страха в присутствии такого благородного рыцаря, можно навлечь на себя судьбу, худшую, чем смерть. И уж конечно, пока доблестный рыцарь с ними, они сумеют сдержать врага.

Зверолюды с ревом и воплями набросились на бретонский строй, хотя сотни стрел, летевших с холма, продолжали осыпать их ряды.

— Вот и началось, ребята, — пробасил йомен. — Глядите, не опозорьте меня сейчас, иначе я отрежу вам уши и съем их на завтрак. За Гарамон!

Радегар приготовился, повернувшись левым плечом вперед, так, чтобы его щит закрывал и его и ратника слева, а воин справа так же прикрыл своим щитом и Радегара. Каждый ратник был вооружен длинной алебардой, чьи острые наконечники были опущены, создав почти непроницаемую стену смерти.

Первый из гигантских псов Хаоса перепрыгнул деревянные колья, вбитые в землю перед строем ратников. Огромное туловище пса было покрыто колючей спутанной шерстью, в глазах страшного зверя отражалось пламя жаровен.

Чудовище бросилось на рыцаря, ударив могучими лапами по его кирасе и опрокинув на землю. Хотя рыцарь сразу же всадил меч в грудь пса, мощные челюсти зверя мгновенно откусили голову рыцаря вместе со шлемом. Брызнул фонтан крови. Алебарды ратников пронзили тело пса, но чудовище уже сделало свое дело. Радегар почувствовал, как внутри него растет паника. Все произошло так быстро.

Времени на размышления не было. Десятки других огромных псов атаковали строй бретонцев. Радегар сделал выпад алебардой, всадив ее прямо в грудь одного зверя. Сила прыжка пса отбросила Радегара назад, на ратников, стоявших позади, он поскользнулся в грязи и едва не упал.

Радегар увидел, как йомен рубанул мечом по голове другого пса, клинок глубоко вонзился в череп. Выдернув алебарду из туши зверя, Радегар ударил снова, почувствовав, как оружие рассекло плоть твари.

Ратник справа от него рухнул на колени, не удержавшись под огромной тяжестью зверя, давившего на его щит. В следующее мгновение рычащий пес, щелкнув челюстями, оторвал человеку лицо.

Удары алебард обрушились на череп зверя, расколов его, словно орех, тварь умерла, разбрызгивая кровь и мозг. Люди кричали в ужасе и ярости, боевой порядок бретонцев начал терять связность. В стене щитов появлялось все больше разрывов по мере того, как ратники погибали. Некоторые умирали, лишившись рук, вырванных из суставов свирепыми псами, другие, с перегрызенными глотками, разбрызгивали перед смертью фонтаны крови.

Радегар с яростным криком нанес новый удар. Что-то тяжелое с силой ударило по его щиту, и его снова отбросило назад. В это мгновение Радегар понял, что строй сейчас рассыплется, и ему суждено здесь погибнуть.

Прямо перед ним возникла огромная тварь с козлиными ногами.

Оскаленная морда чудовища была по-настоящему звериной, хотя в глазах светился жестокий разум. Держа в одной руке изогнутый клинок, зверолюд бросился на ратника. Радегар с мужеством отчаяния сделал выпад алебардой. Зверолюд уклонился и, схватившись могучей рукой за древко, с силой рванул алебарду на себя. Радегар не удержался на ногах и упал лицом вперед.

Сверкнул клинок зверолюда, и Радегар закричал от боли, когда оружие чудовища вонзилось в его плечо, рассекая мышцы, и с сокрушительной силой раздробив кость. Алебарда выпала из пальцев, которых Радегар больше не чувствовал, и ратник рухнул на землю под копыта твари. Зверолюд, источая ошеломляющее зловоние гнилого мяса и мочи, навис над бретонцем, размахивая своим страшным клинком.

«Мне конец», подумал Радегар. Топая копытами, враг перешагнул через него. Ратник почувствовал удар по голове, и ощутил, как одна нога сломалась, когда на нее наступило тяжелое раздвоенное копыто.

Застонав от боли и страха, Радегар стал ждать смертельного удара, молясь Шаллии, чтобы смерть была быстрой.

Вдруг грубые руки схватили его за плечи, и он закричал от вспышки боли. Глаза Радегара закатились в глазницах, его тело стало скользким от крови, но на мгновение он подумал, что спасен, что товарищи выносят его с поля боя. В душе вспыхнула искра надежды.

Эта надежда исчезла, когда в глазах прояснилось. Его уносили прочь от позиций бретонцев.

Стон животного ужаса вырвался из его уст. Радегар начал отчаянно отбиваться от зловонной твари, тащившей его. Выскользнув из рук зверолюда, скользких от крови, бретонец тяжело упал на землю.

Раздалось озлобленное рычание, копыто ударило его по лицу.

Радегар почувствовал кровь во рту и выплюнул расколотые зубы.

Зверолюд схватил его за сломанную ногу и потащил дальше.

Страшная боль заставила Радегара снова закричать. Его щит, его драгоценный щит с гербом Гарамона, был все еще пристегнут к руке, и волочился за ним, оставляя борозду в земле.

Наконец Радегар перестал чувствовать боль, потеряв сознание.

* * *

— Что, во имя Владычицы, они делают?! — в ужасе прошептал Калар.

Зверолюды вырывали из строя бретонских ратников и утаскивали их прочь. Вопивших и отчаянно отбивавшихся людей волокли к краю леса, где чудовищное высокое существо, окруженное сильной охраной, прохаживалось туда-сюда, словно зверь, запертый в клетке.

Калар не успел подумать о том, какая страшная участь может ожидать пленных. Вдруг зазвучали трубы, и рыцарям пришел приказ атаковать.

Калар опустил забрало своего простого, ничем не украшенного шлема, и пришпорил Гренголэ, заставив коня перейти в галоп.

По всему периметру Трона Адалинды отряды рыцарей бросились в атаку.

Ряды ратников расступились, пропуская рыцарей. Расстояние в пятьдесят ярдов рыцарские кони преодолели за несколько секунд, и Калар ощутил, как его охватывает удивительное чувство упоения боем.

Зверолюды устремились в разрыв в строю ратников. Рыцари опустили копья. Приготовившись к удару копьем, Калар выбрал цель: огромного зверолюда с закрученными рогами на лбу, вооруженного двумя ржавыми тесаками.

Рыцари врезались в массу зверолюдов, копье Калара поразило врага точно в грудь, проломив грудную клетку. Обливаясь кровью, зверолюд рухнул на землю, вырвав копье из рук Калара, и молодой рыцарь сразу же выхватил меч.

Взмахнув клинком, Калар разрубил шею другого врага, тот с воплем упал, одновременно копье другого рыцаря вонзилось в плечо зверолюда.

Рыцари мчались дальше, прорываясь и сминая ряды врага. Копья и клинки отскакивали от щитов и рыцарских лат, сотни зверолюдов были сражены и растоптаны в кровавое месиво копытами бретонских коней. Земля дрожала от грохота рыцарского удара. Ничто не могло устоять на их пути.

Прорвавшись сквозь плотные массы врага, рыцарский клин повернул к северу, пройдя прямо перед линией кольев и вонзившись в толпы зверолюдов, атаковавших бретонский лагерь. Оказавшись атакованы с двух сторон, зверолюды сражались бешено, многие из них, повернувшись лицом к новой угрозе, были сражены бретонскими ратниками, наносившими удары алебардами поверх кольев.

Новые сотни зверолюдов с дикими воплями бросились на рыцарей.

Твари шли в бой бесконечным потоком, воздух был наполнен их ревом и рычанием.

Ударом сверху вниз Калар разрубил рога и череп еще одного зверолюда. Вражеский клинок ударил по его щиту с такой силой, что молодой рыцарь покачнулся, едва не выпав из седла. От удара руку пронзило болью, Калар с трудом сохранил равновесие, но все же удержался в седле, оставшись в строю с другими рыцарями.

Рыцарский отряд, построенный клином, развернулся, топча и выкашивая зверолюдов на своем пути, пытаясь сохранить наступательный порыв.

Сквозь бесконечный поток врагов прорвался чудовищный силуэт, разбрасывая зверолюдов с дороги. Гигантское мутировавшее тело чудовища было покрыто костяными шипами и щелкающими челюстями, в отверстиях, зиявших в его плоти, виднелись бесчисленные рты и языки, извивавшиеся подобно змеям. Жуткий монстр, волоча за собой длинные цепи, учуял запах крови в воздухе, и с бешеной яростью бросился вперед, теперь его не нужно было подгонять на поле боя. Множество налитых кровью глаз устремили злобные взгляды на рыцарей, из дюжины глоток чудовища вырвался рев боли и жажды крови. Рыцари с боевым кличем поскакали навстречу ужасной твари, сметая с пути зверолюдов.

Из огромной туши вытянулась толстая шея, ее мышцы не были покрыты кожей и блестели от крови. Мощные челюсти вцепились в голову рыцарского коня, в то же мгновение в гигантское тело чудовища вонзились пять копий. Взметнулись руки с костяными бивнями, пробивая латы рыцарей и вырывая их из седел, хлеставшие щупальца вцеплялись в коней, рассекая кожу и выдавливая глаза.

Калар ударил мечом, срубив полдюжины глаз на стебельках.

Полилась черная шипящая кровь, остальные глаза втянулись в огромное тело чудовища. Новые копья и мечи вонзались в ужасную уродливую тушу, кровь отродья Хаоса хлынула широким потоком из дюжины ран.

Тварь рухнула на землю, корчась в предсмертной агонии, но перед своей гибелью успела убить еще двух рыцарей. По шлему Калара ударило вражеское копье, в ушах зазвенело. Покачнувшись в седле, молодой рыцарь увидел, как их отряд опять окружают сотни зверолюдов, и пришпорил Гренголэ. Рыцари снова прорвались сквозь толпы врага, оставив позади издыхающее отродье Хаоса.

Рыцарский конь упал, когда зверолюд, поднырнувший под брюхо, топором перерубил ему ноги. Его всадник вылетел из седла, перекувырнувшись в воздухе. Рыцарь, скакавший за ним, не успел отреагировать, и его конь, споткнувшись об упавшего, сломал себе передние ноги. На рыцарей, выпавших из седел, мгновенно набросились стаи зверолюдов, разбивая их шлемы мощными ударами.

Отряд рыцарей, разгоняя густые толпы врага, галопом скакал обратно, к Трону Адалинды. Ратники снова расступились перед ними, и, когда рыцари въехали в лагерь, опять сомкнули ряды. Только тогда Калар заметил, сколько его товарищей по отряду погибло.

Охваченный внезапным страхом, он оглянулся в поисках брата.

Бертелис был здесь, цел и невредим, хотя его доспехи были заляпаны кровью. Калар облегченно вздохнул. Подняв забрало, Бертелис улыбнулся брату.

Окровавленные рыцари рысью поднялись по склону холма и снова развернулись лицом к полю боя. К ним подбежали крестьяне, подавая новые копья и кувшины с водой.

Новые и новые сотни зверолюдов нескончаемым потоком появлялись из леса и устремлялись к лагерю бретонцев. Калар почувствовал ледяное прикосновение ужаса. Он едва выжил в первой атаке, но сил врага почти не убавилось. Тяжело дыша, молодой рыцарь напился воды, и, отдав мех с водой обратно крестьянину, стал готовиться к следующей атаке. Это будет долгая ночь.

 

ГЛАВА 16

Клод снова выругался, по его прыщавым щекам текли слезы нестерпимого ужаса. Его сильно толкнули сзади, и он споткнулся, едва не упав. Не было никакой возможности выбраться отсюда, и крестьянин снова обругал себя глупцом. Он-то думал, что был таким умным, догадавшись искать убежища среди пилигримов, но теперь видел, что сам обрек себя на смерть.

Он оказался посреди толпы яростных фанатиков, зажатым со всех сторон, и никак не мог выбраться — что, собственно, он сейчас тщетно пытался сделать.

Клод с удовольствием пользовался гостеприимством пилигримов и неожиданным уважением с их стороны с тех пор, как «чудесно исцелился» от симулированной слепоты. Он питался лучше, чем когда-либо, и с радостью рассказывал о своем «исцелении» в обмен на еду и дешевое вино. С готовностью он принял и тяжелую шипастую дубину, которую ему вручили, решив, что если она и не пригодится, ее можно будет потом продать или обменять на что-нибудь.

И уж конечно он не ожидал, что эти гостеприимные пилигримы потащат его в бой. Они были безумцами — так он думал. Настоящие сумасшедшие, одержимые желанием хоть немного заслужить одобрение своего кумира. Они с радостью бросились бы на клинки врага, если бы рыцарь Грааля лишь кивнул им, и действительно, Клод видел, что некоторые из них так и сделали.

Пилигримы были готовы на все, чтобы рыцарь Грааля их заметил. Они готовили для него, восхищались каждым его словом, чистили его доспехи и сапоги под внимательным наблюдением оруженосцев, следивших, чтобы они ничего не испортили. Пилигримы бросали цветы на дорогу перед ним и громко восхваляли его подвиги повсюду, куда бы он ни поехал. Они обессмертили его имя в песнях и запоминали как святое писание каждую его фразу, какой бы мирской и обыденной она ни была.

Рыцарь Грааля в лучшем случае терпел их и обычно просто не замечал. Но в тот день он появился перед пилигримами и сказал:

— Вооружайтесь. Сегодня мы сразимся с врагами Бретонии.

Пилигримы встретили эти слова с пылким энтузиазмом и фанатическим рвением.

Клод никогда раньше не бывал в настоящей схватке, и сейчас бой напугал его до паники. Вопли умирающих, грохот и лязг оружия, оглушительный рев зверолюдов и безумные крики пилигримов — все это наполняло его ужасом.

Низкорослый даже для крестьянина, что еще более усугублялось горбатой спиной, Клод едва мог разглядеть что-то кроме спин пилигримов, которые были впереди него. Врага он не видел, но слышал совсем близко дикий рев и жуткое рычание зверолюдов, и без особого стыда почувствовал, как его мочевой пузырь опорожнился, и теплая жидкость потекла по ногам.

Пилигримы отталкивали друг друга, яростно пытаясь прорваться вперед и схватиться с врагом. Клод отчаянно пытался протиснуться назад, подальше от врага, но, несмотря на все усилия, толпа тащила его вперед, все ближе и ближе к ужасному шуму бойни.

Брызги крови попали на его лицо. Толпа снова бросилась вперед, и Клоду пришлось наступить на упавшего человека, который кричал и тянулся к нему. Боясь упасть самому и быть затоптанным, Клод рукоятью дубины отбросил руки человека, сломав ему пальцы.

А потом Клод увидел врага, и подумал, что сейчас умрет на месте от одного лишь ужаса. Зверолюды были гораздо выше любого из крестьян, с головами, похожими на козлиные, и звериными мордами, мутировавшими в адские, демонические лики. Из их блеющих и мычащих пастей торчали острые клыки.

Они сражались топорами и мечами, с дикой яростью рубя на куски пилигримов. Клод видел, как один зверолюд упал — сломанный меч вонзился в шею твари, и окровавленные пилигримы набросились на монстра, нанося удары ножами и топорами.

Но на каждого сраженного зверолюда приходилось трое или больше убитых фанатичных крестьян. Враг прорубался сквозь плотные ряды пилигримов, словно коса сквозь колосья, и Клод изо всех сил пытался пробиться назад.

Вот уже лишь несколько человек остались между ним и зверолюдами, но как ни пытался Клод, пробиться назад не удавалось. Выкрикивая имя Реола или просто неразборчиво вопя, пилигримы снова бросились вперед, и движение толпы потянуло Клода еще ближе к врагу.

Топор просвистел в воздухе, врубился в шею человека впереди и в лицо Клода брызнула струя крови. Он чувствовал вкус горячей крови на губах и ощущал ее запах. Сраженный пилигрим упал. Зверолюд не сразу успел вытащить топор, глубоко застрявший между позвонками, и пилигрим рядом с Клодом всадил свой ржавый меч в брюхо твари.

Еще один клинок вонзился в мускулистое бедро зверолюда, и тот с силой ударил рукой со щитом по лицу одного из нападавших, сломав челюсть пилигриму и едва не оторвав ее.

Клода сильно толкнули сзади прямо к зверолюду, как раз в тот момент, когда монстр вырвал топор, застрявший в трупе. С воплем ужаса Клод схватил обеими руками свою шипастую дубину и изо всех сил ударил по голове твари. Зверолюд рухнул на колени, но был все еще жив и опасен, и крестьянин еще раз ударил его дубиной по лицу, опрокинув назад.

Клод трясся от ужаса, его лицо было залито кровью. Толпа пилигримов снова рванулась вперед, гоня его перед собой, и голос Клода утонул в хоре безумных воплей.

* * *

Дитер Вешлер, капитан государственной армии Рейкланда и троюродный племянник Императора Карла Франца, успел возненавидеть Бретонию. Но он был здесь по долгу службы, и этот долг требовал от него хотя бы соблюдать вежливость. Сам Император поручил ему эту задачу, и нельзя было позволить своим чувствам и предвзятости подвести его.

«Продемонстрировать солидарность двух соседних государств» — так сказал Карл Франц.

Дворяне этой страны были невероятно спесивы и высокомерны, а их крестьяне, забитые и униженные, прозябали в страшной нищете. Как могли бретонцы так хвалиться своей честью и благородством, когда налицо была столь вопиющая порочность — этого Дитер не мог понять.

За блестящим фасадом рыцарского благородства эта страна гнила и разлагалась в своем самодовольстве и самовосхвалении.

Что еще хуже, вероятно, сегодня ему придется погибнуть, сражаясь за бретонцев. Это была весьма прискорбная мысль.

Пистолет в руке Дитера громыхнул выстрелом, когда колесцовый механизм высек искры, воспламенившие черный порох. Голова зверолюда взорвалась брызгами крови и осколками костей. Быстро спрятав в кобуру ценное оружие, имперец достал другой пистолет.

Сотни рыцарей увязли в жестоком бою за рядами кольев, и Дитер видел, что если их не поддержать, зверолюды окружат и быстро вырежут их всех. Имперский капитан выругался, проклиная глупость и высокомерие рыцарей. Неужели они не понимали, что как только их атака потеряет порыв, они увязнут в массе зверолюдов, будут окружены и перебиты?

Боевые инстинкты, отточенные за годы службы сержантом в пехоте, пока он не был повышен в звании до капитана, подсказали, что надо делать.

— Труби наступление, — приказал он крестьянину, державшему ржавый горн в трясущихся руках. Бедняга стал горнистом буквально только что, после того, как голова прежнего музыканта слетела с плеч. Дитер сразил зверолюда, убившего горниста, и вручил горн этому безмозглому мужику.

— Труби наступление! — повторил капитан.

Крестьянин тупо посмотрел на него, и лишь потом поднял горн к губам. Его лицо покраснело от напряжения, но результат совсем не соответствовал приложенным усилиям. Звук, исходящий из горна, был больше похож на пускание слюны ребенком.

— Ох, Зигмар милостивый… — прорычал Дитер. Он выхватил саблю и поднял ее над головой.

— Вперед! — закричал он. Его громкий голос, натренированный на парадах, на мгновение заглушил шум боя. Дитер шагнул вперед, направляясь за ряды кольев, туда, где враг собирал силы, готовясь к новой атаке.

Никто не последовал за ним, и имперец выругался. Глупые пейзане не понимали рейкшпиля, языка Империи. Дитер повторил приказ на бретонском языке.

Это были наихудшие солдаты, когда-либо оказывавшиеся под его командованием, куда хуже, чем даже упрямые мидденландцы. Те, по крайней мере, умели сражаться. Бретонские же ратники были недисциплинированны, скверно вооружены, а подготовку явно имели самую поверхностную. По мнению Дитера, они вообще не годились для военной службы, но тут он не был удивлен. Бретонские рыцари помышляли только о конном бое, и едва ли всерьез думали о пользе пехоты, вне зависимости от условий поля боя и того, какой враг им противостоит.

— Вперед, черт бы вас побрал! — заорал Дитер, теряя терпение.

Наконец, ратники начали наступать. Они двинулись между рядами наклонных кольев, обходя десятки трупов зверолюдов, пронзенных кольями. Враг атаковал такой плотной массой, что десятки зверолюдов в давке сами насаживали себя на острые колья, закаленные на огне. Дитер ударом сабли по хребту добил корчившуюся тварь с козлиной головой, пытавшуюся слезть с кола.

Примерно в полусотне шагов впереди два отряда рыцарей увязли в жестоком бою, тщетно пытаясь прорваться сквозь массу врагов. Но их атака уже потеряла порыв, и все больше зверолюдов окружали их, стаскивая с седел и добивая могучими ударами.

— В атаку! — закричал Дитер, и бросился вперед, моля Зигмара, чтобы ратники последовали за ним.

Монкадас явно был встревожен, когда Дитер просил разрешения сражаться вместе с бретонской пехотой. Было очевидно, что барон вообще не хотел, чтобы Дитер участвовал в бою, опасаясь политических осложнений в том случае, если имперский посланник погибнет, будучи в Бретонии.

— Император хотел бы, чтобы я сражался вместе с нашими бретонскими братьями, — сказал Дитер. — И я уверен — если бы Империи понадобилась помощь, Бретония поддержала бы нас.

В действительности Дитер считал политику скучным и утомительным делом, мечтая вернуться к прежней жизни офицера государственной армии Рейкланда. Эти ратники были, конечно, далеко не те дисциплинированные алебардщики, которыми он когда-то командовал, но что делать, не всегда есть выбор.

Глупые крестьяне боялись его огнестрельного оружия и в страхе шарахались от него, когда он стрелял из своего мушкета, изготовленного лучшими инженерами Нульна. Невежественные дикари явно считали это какой-то разновидностью колдовства.

Дитер бросился на громадную толпу свирепых тварей, со всех сторон окруживших рыцарей. Подняв один из своих пистолетов, имперский капитан выстрелил. Ближайший зверолюд рухнул, когда свинцовая пуля пробила его череп. Достигнув рядов врага, Дитер с криком рубанул саблей по груди одного из огромных монстров.

За ним врага атаковали ратники, нанося удары своими алебардами, проявляя больше отчаянной злости, чем выучки. Дитер заметил, что несколько зверолюдов упали, но многие отразили неуклюжие удары ратников своими клинками и щитами, и сами набросились на крестьян с бешеной свирепостью, рубя несчастных на куски.

Однако в отряде было более сотни ратников, и они храбро продвигались вперед, продолжая рубить и колоть своими алебардами.

Вероятно, на каждого убитого зверолюда погибало трое бретонских пехотинцев. Их подготовка никуда не годилась, но все же атака возымела желаемый эффект.

Пока ратники отвлекли на себя часть зверолюдов, рыцари сумели вырваться из смертельной мясорубки, хотя земля была усыпана трупами тех, кому не так повезло.

Ратники остались без поддержки, и Дитер знал, что они могут побежать в любой момент. Они были в лучшем случае плохими бойцами, и свирепые чудовища забивали их словно скотину. Имперец начал постепенно отступать назад, отбивая саблей удары зверолюдов, бросившихся вперед.

Он понимал, что возможности отступить в порядке не будет, и видел в глазах ратников страх и панику. В любой момент они могут утратить последние остатки решимости. Стоит лишь одному человеку повернуться и побежать, как все подобие порядка будет потеряно.

Уклоняясь от удара топора, нацеленного ему в голову, Дитер споткнулся о крестьянина, и едва не упал. Мелькнул зазубренный наконечник копья, направленного в его черную лакированную кирасу, и имперец отбил его ловким парированием. Молниеносным ответным выпадом Дитер всадил клинок в пах зверолюда. Хлынула кровь.

Над и без того ужасным шумом битвы разнесся оглушительный рев, и Дитер увидел громадных мускулистых рогатых тварей, пробивавшихся сквозь массу зверолюдов к едва державшемуся строю ратников.

В полтора раза выше самого высокого из крестьян, эти гиганты, охваченные жаждой убийства, отбрасывали с пути меньших зверолюдов. Они ломали конечности и дробили кости, их огромные топоры и тесаки рубили все, что не успевало убраться с их пути.

Фыркая и топая, минотавры опустили рогатые головы и бросились в самую гущу боя, давя тела своими мощными копытами, поддевая других зверолюдов на рога и перекидывая их через спину.

Решимость ратников разбилась, словно тонкий хрустальный кубок под ударом молота. Крестьяне-пехотинцы повернулись и побежали, сбивая с ног друг друга в слепой панике.

Дитер не был дураком, и не собирался отдавать жизнь ради бессмысленной демонстрации храбрости. Хотя глупые бретонские рыцари сочли бы это страшным позором, Дитер тоже повернулся и побежал.

* * *

Лорд Реол опустил свое сияющее копье и поскакал в атаку.

Копыта его коня грохотали по неровной земле, глаза паладина Владычицы сверкали священной яростью, устремив взгляд на фалангу быкоголовых монстров.

Он нацелил наконечник своего освященного копья Арандиаль в шею ближайшего из минотавров, ворвавшегося в ряды бретонской пехоты.

Чудовище, наклонив голову, насадило одного человека на свои рога, окованные бронзой, и дернуло шеей. Несчастный ратник кувырнулся в воздухе, словно тряпичная кукла. Когда бедняга упал на землю, огромный топор минотавра рассек ему хребет, разрубив человека пополам.

Чудовищный зверь алчно схватил верхнюю половину трупа и, подняв ее к своей пасти, начал пить кровь, лившуюся из ужасной раны.

Горячие алые ручьи хлынули по шее и груди минотавра, его язык, извиваясь подобно страшному червю, облизывал внутренности жертвы. Увлекшись кровавым пиром, чудовище слишком поздно заметило приближение Реола и его рыцарей.

Арандиаль был нацелен в толстую шею минотавра, но быкоголовый монстр с нечеловеческой скоростью увернулся и поднял топор, чтобы перерубить копье. Отреагировав с быстротой атакующей змеи, Реол сделал движение рукой, и наконечник его копья описал круг, уклонившись от удара топора и оставляя мерцающий след в воздухе.

Копье вырвало глотку минотавра, нечистая кровь зверя Хаоса вскипела, соприкоснувшись со святым оружием.

Разорванные артерии, подобно гейзерам, извергали кровь из смертельной раны. Минотавр рухнул на колени, схватившись за разорванное горло, и Реол ударом меча в левой руке размозжил череп чудовища.

Рыцари с грохотом мчались дальше. Другие минотавры повернулись, чтобы встретить новую угрозу. Чудовища Хаоса были столь огромны, что смотрели на рыцарей почти сверху вниз, хотя те сидели на массивных боевых конях. С ревом минотавры бросились навстречу атакующим рыцарям.

Один из минотавров, словно не замечая копье, глубоко вонзившееся в его массивную грудь, с сокрушительной силой нанес удар топором по шее рыцарского коня. Топор, рассекая броню, плоть и кости позвоночника, начисто отрубил голову коня, закувыркавшуюся в воздухе. Рыцарь, сидевший в седле, оказался придавлен телом своего обезглавленного скакуна.

Еще один минотавр схватил своей мощной рукой за шею другого коня, и с презрительной легкостью отбросил его в сторону. В следующее мгновение минотавр был пронзен сразу двумя копьями и рухнул под копыта скачущих коней.

Еще два чудовища нашли свою смерть под ударами сияющего оружия Реола. Кровь врагов заливала его сверкающую броню и табард, но тут же стекала с него подобно маслу, оставляя его незапятнанным, словно боясь осквернить святого паладина. Рыцари вокруг него погибали один за другим, выпадая из седел. Страшные удары отсекали руки от плеч, и люди падали с предсмертными криками.

Дубины размером с человека разбивали головы, и кони жутко кричали, когда тяжелые топоры врубались глубоко в их тела.

Но ни одно оружие врага не коснулось лорда Реола. Он был подобен богу войны, сражавшему все на своем пути.

Однако он был лишь один.

* * *

Словно не замечая острых деревянных кольев перед ними, трое минотавров, охваченные жаждой крови, гнались за убегавшими ратниками. Реол сразил одного из них, копье Арандиаль разорвало мощные мышцы бедра, и чудовище рухнуло на землю. Другой минотавр бросился прямо на частокол, напоровшись на один из кольев, в то время как люди, будучи гораздо меньше, проскальзывали между кольями. Минотавр в безумной ярости продолжал стремиться вперед, топая могучими ногами и все глубже загоняя толстый кол себе в брюхо.

Последний из минотавров разрубил колья ударами своего топора и помчался дальше, наслаждаясь бойней, которую он учинил среди ратников. Сквозь брешь в частоколе с воем и рычанием хлынули зверолюды, преследуя охваченных паникой бретонских пехотинцев и рубя их на куски свирепыми ударами.

Сражаясь с яростным упоением, Реол убивал каждого зверолюда, оказавшегося в пределах досягаемости его смертоносного оружия. Он бился словно одержимый, но масса врагов вокруг была слишком велика даже для него.

* * *

Сотни человек погибли, прежде чем порядок был восстановлен.

Все товарищи Реола были убиты, его конь мертв, пронзенный дюжиной клинков. Рыцарь Грааля стоял один в бреши в бретонских оборонительных линиях, убивая всякого зверолюда, осмелившегося приблизиться.

Барон Монкадас возглавил контратаку против вражеской орды, прорвавшей оборону бретонских ратников. Покрытый шипами моргенштерн барона без устали разил врагов. Сам Монкадас тоже мог погибнуть, когда отряд его рыцарей был окружен огромными толпами врага, если бы Дитер Вешлер не сумел остановить бегущих ратников и снова бросить их в атаку. Наконец зверолюды, прорвавшиеся в лагерь, были все перебиты, хотя опустошение, которое они успели учинить за несколько этих безумных минут, было ужасным.

С хладнокровной эффективностью имперский капитан смог быстро реорганизовать ратников и лично возглавил контратаку, отбросившую зверолюдов от того пункта, где они окружили рыцаря Грааля Реола.

Но как только положение было восстановлено, зверолюды прорвали линию бретонцев в двух других местах, врываясь за частоколы и вырезая ратников, отчаянно пытавшихся сдержать нескончаемый поток врага.

Барон Монкадас понимал, что бретонцы не смогут удерживать холм бесконечно. Они и так уже держались куда дольше, чем ожидалось, настолько велика была численность врага. Конец был близок.

* * *

Анара позволила своему духу воспарить, оставив земную оболочку и наслаждаясь знакомым чувством свободы. Она ощущала, как порывы ветров магии хлещут ее, но сосредоточив свой разум, обрела власть над ними, и вознеслась в этих эфирных ветрах, словно птица в воздушных потоках.

Когда она поднялась в ночное небо, поле битвы простерлось перед ней будто карта. Сражавшиеся люди и чудовища мелькали внизу, подобно крошечным муравьям, и Анара смотрела на зачаровывающие узоры, образуемые течением боя.

Она ощущала каждую смерть, словно колющую боль в груди. Эмоции людей текли к ней, и она отчетливо чувствовала воодушевление, страх, отчаяние и жестокую радость рыцарей, когда они убивали и умирали.

Своим духовным взором Анара видела серебристое сияние гордости и веры, окружавшее их, и возблагодарила Владычицу за дарованную Ею защиту. Рыцарь Грааля Реол сиял ярко, словно солнце, сила его веры была ослепляющей, и враги в страхе сторонились его, ибо, даже будучи смертными и слепыми к магии, чувствовали его силу.

Со стороны врага Анара ощущала лишь ярость, жажду крови и глубокую всепоглощающую ненависть. Эта ненависть была столь ошеломительной, что обрушилась на Анару, будто удар меча, и ее сосредоточенность на секунду поколебалась. На секунду фрейлина Владычицы увидела поле боя своими смертными глазами, но снова восстановила контроль над ветрами магии, и окружила себя исцеляющим светом своей богини.

На ее глаза навернулись слезы, она чувствовала страдания леса, оскверненного врагами, чувствовала его боль и отчаяние.

Вдруг что-то привлекло внимание, и ее дух полетел над полем боя.

Ужас, отвращение и жалость смешались в ней. Она приблизилась к краю леса, туда, где стоял вражеский предводитель. Подлетев ближе, Анара окинула его духовным взором, видевшим куда больше, чем глаза из плоти и крови.

Его слуги несли к нему пленных людей, словно жертвоприношения некоему жестокому первобытному божеству. Чудовище подносило к глазам каждую из жертв, внимательно вглядываясь в них, нюхая их запах. Похоже, однако, что ни один из людей не был тем, кого искало дьявольское создание. Оно озлобленно вонзало в шею каждому из пленных длинный изогнутый кинжал, и отбрасывало их в сторону, словно мусор. Рядом с чудовищем уже высилась целая гора мертвых и умирающих, а к нему несли новые десятки жертв…

Тьма клубилась вокруг этого существа, словно живое порождение бешеной ненависти, излучаемой им. Анара, испытывая ужасное отвращение, с трудом подавила желание бежать подальше от него.

Она всмотрелась глубже, сквозь стену лютой злобы, хотя это причиняло ей боль.

Она увидела, что это существо испытывало отвращение к себе и страх, но было и еще что-то, что составляло истинную суть могущества этого создания: чувство предательства, покинутости, и мучительная, всепоглощающая потребность отомстить.

Анара ощутила жалость к этому существу, осознав, что месть — это все, ради чего оно живет. Месть тому, кто так поступил с ним.

Было и еще кое-что: жажда освобождения. Оно хотело освободиться.

Внезапно существо подняло взгляд, и Анара потрясенно отшатнулась, поняв, что оно увидело ее. Глаза чудовища блеснули синим колдовским огнем, и оно потянулось к ней своей волей — извивающейся массой черных щупальцев, видимых лишь тем, кто смотрел глазами духа.

Одно из черных маслянистых щупальцев коснулось ее призрачной руки, и эфирная конечность онемела. Чудовище схватило ее с невероятной силой, и Анара, охваченная внезапным ужасом, закричала. Масса черных щупальцев метнулась к ней.

В отчаянии Анара нанесла удар вслепую, сверкнула вспышка белого света. Щупальце отпустило ее руку, и Анара бросилась прочь, пролетев над полем боя обратно к своему физическому телу, чувствуя, как черная воля ужасного существа преследует ее.

Когда ее душа вернулась в тело, Анара вдохнула полную грудь воздуха, едва не упав со своей величественной белой лошади.

— Госпожа Анара, вы в порядке? — обеспокоенно спросил барон Монкадас.

Она не ответила и подняла рукав своего платья. На ее безупречной белоснежной коже распухал страшный красный рубец. Анара зашипела от боли. Казалось, будто кожу обожгли раскаленным железом.

Словно во сне она слышала, как барон приказывает слугам принести воды и позвать лекаря.

Она знала, что чудовище не успокоится, пока не свершит свою месть, и настолько могущественна была воля этого существа, что оно было способно подчинять себе иных, более слабых лесных тварей, и повелевать ими. Пока оно живет, зверолюды не перестанут терзать Бретонию своими нападениями.

Чудовище могло даже повелевать самим лесом, подчиняя его своей злой воле. Но оно повелевало лесом совсем не так, как феи, обитавшие в священном лесу Лорена. Их магия была чистой и существовала в гармонии с природой. Колдовская сила же этого существа была страшной и жестокой, наполненной яростью и злобой.

Видение пришло к ней внезапно. Она вдруг увидела земли, захваченные оскверненным колдовским лесом. Они были преисполнены скверны, словно пузыри, наполненные гноем, гниющие мертвецы, распростертые на земле, служили пищей корчившимся в мучениях корням. Она увидела замки и огромные города, разрушенные и дымящиеся, заросшие терниями, и черепа в шлемах ухмылялись ей. Страна была мертва, и Владычица исчезла в небытие…

Наконец видение начало меркнуть, и Анара открыла глаза. Все, что она увидела, станет реальностью, если Зверь не свершит свою месть.

Или…

— Зверь должен умереть, — прошептала она.

* * *

Донегар облизал губы, заметив тот самый красно-синий табард и щит с драконом, означавший его цель.

— Случайная стрела, попавшая не туда в пылу боя, — говорил рыцарь, вручив Донегару монету. — Трагическая случайность, но такое бывает.

Никто не будет обвинять тебя, даю слово. Никто даже не узнает, из чьего лука выпущена эта стрела.

Лица рыцаря не было видно под шлемом, а табард на нем был из простой некрашеной ткани. Ничто в этом рыцаре не могло указать на то, откуда он и кому служит — кроме голоса, который, хоть и был приглушен, но имел заметный бастонский акцент.

— Красный и синий с белым драконом, — повторил рыцарь, указав на Донегара пальцем в латной перчатке. — Когда дело будет сделано, получишь еще монету. Какая трагедия, — насмешливо добавил он, — молодой рыцарь убит случайной стрелой.

Рыцарь ушел, а Донегар в молчании уставился на монету. На такие деньги он мог кормить своих голодающих детей целый год.

Он все-таки надеялся, что тот рыцарь в красно-синем табарде погибнет в бою. Конечно, тогда Донегар не получит вторую обещанную монету, но тогда ему и не придется становиться убийцей.

Однако молодой рыцарь до сих пор не погиб. Может быть, его защищает сама Владычица? Лучника охватили сомнения. Он не хотел, чтобы богиня бретонской знати прокляла его.

Но мысль о второй монете не уходила из головы. С ней он сможет заплатить знахарке, чтобы вылечить его жену, умирающую от чахотки.

Виллан, командовавший лучниками, прокричал приказ, и отряд снова поднял луки, полсотни стрел было наложено на тетивы. Последние стрелы подходили к концу. Еще пара залпов, и стрелять будет нечем.

Донегар натянул тетиву к щеке, готовясь выстрелить.

Он прицелился ниже, наводя в группу рыцарей, вырвавшихся из боя и скакавших обратно к холму. Он снова облизал губы, чувствуя тошноту, но думая только о своей семье.

* * *

Тяжело дыша, Калар прорвался сквозь массу врагов и выехал на открытое пространство. Его доспехи были помяты и пробиты в десятке мест, а после удара по голове, деформировавшего шлем так, что сквозь прорези почти невозможно стало видеть и шлем пришлось сбросить.

Кольчуга свисала рваными лохмотьями, звенья были расколоты ударами клинков и топоров, а красно-синий щит с его личным гербом весь избит и изрублен. Гренголэ получил десятки ран, но ни одна не была глубокой, пластинчатая и кольчужная броня скакуна приняла большую часть повреждений, хотя богатый красно-синий чепрак был весь изорван.

Бертелису досталось не меньше, кровь текла из раны в предплечье — удар пробил пластинчатую броню. Сражение бушевало уже несколько часов, и Калар видел, как десятки молодых дворян погибли, так и не успев стать полноправными рыцарями.

В их отряде из рыцарей, вместе с которыми Калар начинал бой, сейчас оставалось не более полудюжины. К ним присоединились уцелевшие из других таких же обескровленных отрядов. Многих этих рыцарей Калар не знал, и у одного из них — странно — даже не было герба. Его щит был окрашен в простой белый цвет, и он не снимал с головы закрытый шлем, даже в короткие мгновения отдыха. Другого рыцаря Калар, однако, узнал, со злостью посмотрев на Малорика из Сангасса, присоединившегося к их отряду.

Стройный молодой рыцарь явно тоже был недоволен, но никто из них не хотел спорить с начальниками. К еще большему раздражению Калара, Малорик хорошо держался в бою, убивая врагов с хладнокровной быстрой эффективностью. Присутствие наследника Сангасса заставило Калара сражаться с новым рвением, чтобы не позволить сопернику затмить его.

— Как я рад, что ты еще жив, Гарамон, — сказал Малорик, откинув забрало, когда они вырвались из боя. Его голос сочился сарказмом.

— Слава Владычице, тебя все-таки не выбили из седла, дорогой Сангасс, — в том же тоне ответил Калар. Натянув поводья Гренголэ, он направил коня в арьергард отряда. Его мысли были мрачны.

Бертелис, ехавший рядом, хотел повернуть за ним, но Калар остановил его.

Ему ужасно хотелось зарубить сангассовского ублюдка, и Калар сомневался, что сможет удержаться, если будет ехать поблизости от него. Барон Монкадас отдал строгий приказ, и молодой рыцарь не хотел, чтобы его горячность заставила его нарушить слово и навлечь бесчестье на свой род.

Он не заметил стрелу, просвистевшую в воздухе. Стрела попала ему в плечо, как раз над щитом, и выбила Калара из седла.

Он ударился о землю с такой силой, что воздух вышибло из легких.

Древко стрелы, пробившей латы, торчало из плеча, и Калар застонал от боли.

Рыцари впереди ехали дальше, не заметив его падения.

* * *

Рыцарь без герба повернулся в седле и увидел Калара, неподвижно лежавшего на земле. Серый конь тыкался мордой в его тело. Рыцарь усмехнулся.

Она будет довольна. Он почувствовал воодушевление от этой мысли.

Как давно он желал ее, а она лишь дразнила его, держа на расстоянии. Теперь он выполнил ее желание, и она будет принадлежать ему. Таково было обещание.

Его улыбка померкла, когда он увидел, как Калар сумел подняться на колени, обхватив одной рукой древко стрелы, торчавшей из плеча.

Рыцарь выругался. Выстрел не был смертельным.

Дернув поводья, он отделился от отряда и поскакал к упавшему.

Подумав, что рыцарь едет ему на помощь, Калар махнул рукой и попытался подняться на ноги.

Рыцарь зарычал и, пришпорив коня, перевел его в галоп, крепко сжав рукоять меча.

* * *

Калар увидел, что рыцарь скачет к нему, и поднялся на ноги.

Рана от стрелы дьявольски болела, и он поморщился от боли.

Посмотрев на рыцаря, Калар заметил, что тот взмахнул мечом и перевел коня в галоп.

Решив, что сзади приближается враг, Калар обернулся, но зверолюдов поблизости не было. Повернувшись обратно, молодой рыцарь застыл на мгновение, не понимая, что происходит.

Рыцарь без герба, не замедляя коня, скакал прямо на него, и Калар почувствовал, как по спине побежали мурашки. Он бросил взгляд налево и направо в поисках укрытия, но никаких укрытий поблизости не было. Он чувствовал себя беспомощным — меч он выронил, когда стрела попала в плечо. От грохота копыт содрогалась земля под ногами.

Занесенный меч сверкнул над ним, и Калар в отчаянии бросился в сторону, сморщившись от боли в плече, когда наконечник стрелы царапнул кость. Меч просвистел в воздухе, лишь в дюйме от него.

Резко развернув коня, рыцарь дал шпоры и помчался в новую атаку.

Калар знал, что ему должно очень повезти, чтобы избежать следующего удара.

Пошатнувшись, Калар шагнул назад, не отводя взгляда от рыцаря-предателя. «Не иначе, какой-нибудь сангассовский вассал», с бессильной злобой подумал он.

Вдруг мимо него проскакали двое рыцарей. Калар узнал их гербы и цвета: Бертелис и… Гюнтер!

Рыцарь без герба осадил коня, повернув голову в закрытом шлеме в поисках пути к спасению. В это время орда зверолюдов снова рванулась вперед, бросившись к рыцарям по взрытой копытами земле. Бежать было некуда.

Бертелис и Гюнтер скакали прямо на предателя, и тот пришпорил коня, чтобы встретить атаку атакой.

Удар его меча был нацелен в голову Гюнтера, и Калар успел лишь увидеть, как сверкнул клинок рыцаря-ветерана. Рыцарь без герба рухнул с коня, а Гюнтер проскакал мимо. Калар даже не увидел удара, так быстро он был выполнен.

Гренголэ ткнулся мокрым носом в руку Калара.

— Молодец, дружок, — сказал молодой рыцарь.

Гюнтер подъехал к Калару и откинул забрало. Лицо рыцаря-ветерана было бледным, глаза полны тревоги. Зверолюды были уже не более чем в сотне шагов и быстро приближались.

— Можешь ехать верхом? — спросил Гюнтер, и Калар кивнул.

Преодолевая боль, молодой рыцарь забрался в седло.

— Бертелис! — крикнул Гюнтер. — Брось его! Пора убираться отсюда!

Бертелис не обратил внимания и, охваченный яростью, спрыгнул с седла. Он подошел к упавшему рыцарю, который пытался отползти назад, оставляя на земле кровавый след. Рана, которую Гюнтер нанес предателю, была смертельной, но рыцарь еще не умер.

— Предательское отродье шлюхи! — прорычал Бертелис. Ударом ноги он отбросил подальше меч рыцаря и приставил острие своего клинка к его шее.

— Покажи хотя бы свое лицо перед смертью, трусливый пес! — потребовал брат Калара.

Рыцарь не двинулся. Тогда Бертелис, перехватив рукоять меча, вонзил его в бедро предателя. Рыцарь закричал от боли, и Бертелис улыбнулся.

Когда крик затих, Бертелис услышал, как Гюнтер снова зовет его.

Оглянувшись, он увидел, что зверолюды быстро приближались.

Опустившись на колени, он вцепился в шлем рыцаря без герба. Если удастся доказать, что это один из вассалов Сангасса, барон Монкадас, несомненно, накажет Малорика.

Бертелис сорвал шлем и изумленно воззрился на знакомое лицо.

— Танбурк… — потрясенно выдохнул он. Пошатнувшись, Бертелис шагнул назад, на его лице отразился ужас и смятение.

— Убей меня! — в отчаянии взмолился Танбурк. — Не оставляй меня зверолюдам!

Бертелис не обратил внимания на его мольбы и сел в седло.

— Убей меня! — взвыл Танбурк.

Орда зверолюдов была уже совсем близко, и, оглянувшись в последний раз, Бертелис поскакал прочь от Танбурка. Он слышал вопли рыцаря-изменника, когда волна тварей Хаоса нахлынула на него. Бертелис лишь сильнее погонял коня, догоняя Калара и Гюнтера.

Отряд рыцарей промчался мимо него по склону холма, направляясь в контратаку, но Бертелис едва заметил их.

Танбурк был фаворитом его матери, это не было секретом ни для кого. Бертелис знал, что Танбурк готов ради нее на все. И если бы он убил Калара, то Бертелис, как единственный сын леди Кэлисс, стал бы наследником Гарамона.

Его разум был охвачен смятением. Неужели его мать могла пасть так низко? Она могла быть упрямой и язвительной, но не была убийцей.

Или…?

— Кто это был? — спросил его Гюнтер немного позже.

— Я не узнал его, — солгал Бертелис.

 

ГЛАВА 17

Барон Монкадас был весь в крови и невероятно устал. Уже три часа бретонцы отражали непрерывные атаки врага, и барон даже не знал, сколько в точности его рыцарей было убито. Несомненно, больше половины, а потери среди крестьян были еще выше.

Час назад у лучников закончились последние стрелы, и теперь им пришлось сражаться ножами и дубинками вместе с обескровленными отрядами ратников.

Южная половина Трона Адалинды уже пала, и было лишь вопросом времени, когда враг захватит весь холм. Продержаться удастся еще в лучшем случае час.

Руки, казалось, налились свинцом, а шипастый моргенштерн был весь покрыт запекшейся кровью.

— Его воля гонит зверолюдов в бой, — говорила Анара, ее голос был тихим и отрешенным, взгляд устремлен куда-то вдаль. — Убейте его, и враги дрогнут.

— Тогда мы убьем его, — устало сказал барон.

Он отдал приказ, и все рыцари, еще остававшиеся боеспособными, были собраны в один отряд для последнего отчаянного удара. Они пробьются к тому чудовищному созданию, что возглавляет зверолюдов, и убьют его — или погибнут все до последнего.

— Поднять знамя выше, — приказал Монкадас. Его знаменосец, тоже крайне уставший, мрачно кивнул. Все уцелевшие рыцари были предельно измучены. Лишь Реол, силуэт которого сиял во тьме, казалось, не был подвержен слабостям смертных. Даже Анара выглядела усталой и истощенной, вокруг ее глаза появились темные круги.

«Вот как, значит», подумал он, «последняя отчаянная атака, чтобы убить чудовище, возглавляющее зверолюдов». Монкадас фыркнул. С ними рыцарь Грааля и фрейлина Владычицы, и эта героическая атака может войти в легенды, барды будут воспевать ее поколениями — если, конечно, они победят. Если же нет, их никто и не вспомнит.

Вражеский вождь был там, во тьме, на краю изуродованного колдовством леса, к северо-востоку — так сказала фрейлина Владычицы. В этом направлении рыцари и готовились атаковать.

Лишь минимальные силы будут оставлены для обороны холма от атак зверолюдов, продолжавшихся непрерывно.

Это будет славная атака. Более двух сотен рыцарей построились плотным клином, на острие которого были сам барон и Реол.

Ветер развевал тяжелую ткань высоко поднятого знамени.

— Трубите атаку! — приказал барон Монкадас.

Звук труб, чистый и острый, словно только что выкованный меч, вонзился в ночной воздух.

— Да поможет нам Владычица прикончить его, — прошептал Монкадас.

* * *

Сердце Калара бешено забилось, когда прозвучал сигнал к атаке. Он занимал место в строю на северном фланге клина и, хотя жалел, что не оказался ближе к острию атаки, сам факт того, что он оказался в такой благородной компании, наполнял его сердце гордостью.

— Соберись с силами, — прошептал Калар своему усталому коню Гренголэ. — Только одна последняя атака.

Если бы ночь не окутала поле боя тьмой, эта атака являла бы собой величественное зрелище. Все уцелевшие рыцари собрались, чтобы нанести врагу последний отчаянный удар.

Калар помолился Владычице, чтобы Она позволила ему хорошо проявить себя в этом бою, и чтобы об этом услышал его отец.

Молодой рыцарь пришпорил Гренголэ, и большой серый конь мгновенно повиновался.

Вся усталость и боль от ран были забыты, когда Калар поскакал на врага. Хотя он знал, что, скорее всего, погибнет в этом бою, но все равно ощутил себя неожиданно сильным и непобедимым, словно один из спутников Жиля Ле Бретона, подвиги коего были воспеты в балладах.

Стрелу извлекли из его плеча, и рану плотно забинтовали, из-за чего Калару стало еще труднее двигаться. К счастью, стрела попала в левое плечо, потому что если бы ранено было правое, он не смог бы держать копье или биться мечом. Ее древко вонзилось в мышцы как раз под плечевым суставом, пробив толстые доспехи, и Калар благодарил Владычицу, что не получил более серьезной раны.

Конечно, нельзя было определить, кто выпустил стрелу. Возможно, это был лишь несчастный случай, но Калар в этом сомневался. Его уже пытались убить, и, если уж тогда не получилось, Малорик мог попытаться еще раз.

То, что Гюнтер ехал в атаку рядом с ним, наполняло сердце Калара гордостью и чувством облегчения. Он был изумлен, увидев своего учителя в доспехах, скачущего ему на помощь, потому что когда Калар видел Гюнтера в палатке, тот выглядел просто умирающим, а его раны сильно гноились. Но Гюнтер сказал, что раны заживают, и Калар не заметил лжи.

Тот факт, что неизвестный рыцарь пытался убить его прямо посреди боя, приводил Калара в ярость. Это был один из людей Сангасса — в этом Калар был уверен. Но однажды он рассчитается с этой коварной гадюкой.

Грохот копыт был оглушительным. Калар положил копье на руку, пока Гренголэ мчался по взрытому полю. Земля была усыпана трупами.

Перед атакой он на прощание пожал руку Бертелису. Братья не говорили; уже не было необходимости что-то говорить. Оба понимали, что едва ли переживут эту ночь.

«Как он изменился», подумал Калар, глядя на усталое лицо своего единокровного брата. Бертелис выглядел старше, в его глазах остался неизгладимый след всех жестокостей, коим он был свидетелем. Исчезли последние следы мальчишества. Калар теперь видел перед собой молодого рыцаря, сурового и закаленного в бою.

Мелькнула мысль, что он, наверное, и сам изменился.

Они оба видели столько смертей в эти последние месяцы. Реальность войны сильно отличалась от того, что они себе представляли. Калар почувствовал себя глупым. Хоть он в действительности и не ожидал, что война будет похожа на те легенды и истории, которые они слушали в детстве, он понял, что на самом деле даже не знал, чего ожидать. И уж точно он не ожидал того страшного зловония, поднимавшегося над полем боя.

Бертелис радостно гикнул, и Калар усмехнулся, крепче сжав копье.

Все-таки его брат не совсем изменился. Если они каким-то чудом переживут эту ночь, то потом устроят невероятную попойку, и Бертелис, несомненно, затащит в постель столько девок, сколько сможет, прежде чем напиться до бесчувствия. На мгновение мысли Калара вернулись к Элизабет, ее образ снова всплыл в его мыслях.

Он увидел ее прекрасные игривые темные глаза. Запах ее духов уже почти выветрился из шелкового шарфа, повязанного вокруг его руки, но одного присутствие дара Элизабет придавало Калару сил.

Калар опустил копье, и рыцари железной стеной снова врезались в массу врагов.

* * *

Следующую жертву подтащили к нему, и Дар, схватив несчастного за табард, подтянул его ближе, принюхиваясь и внимательно вглядываясь в человека. И снова, несмотря на цвет одеяния, это был не тот, кого он искал. С растущим чувством злости и разочарования, Дар вонзил свой зубчатый нож в шею жертвы, и отшвырнул тело в сторону, к десяткам других окровавленных трупов, валявшихся вокруг.

На поле боя зазвучал сигнал одинокой трубы, и Дар, поднявшись во весь свой огромный рост, увидел, что прямо на него мчится большой отряд врага. Вождь зверолюдов зашипел, оскалив зубы. Инстинктивно реагируя на его призыв, сотни и сотни подчиненных ему тварей прекратили свой бег к холму и бросились по взрытой копытами земле навстречу атакующим рыцарям. Бретонцы косили их как траву. Дару было все равно.

Отвечая на угрозу своему повелителю, тяжело бронированные бестигоры, до того не участвовавшие в бою, направились вперед, чтобы встать на пути врага, сжимая в руках огромные топоры и алебарды. Тогда как остальные стада зверолюдов были почти неуправляемы и мчались в бой беспорядочными толпами, бестигоры маршировали стройными глубокими рядами, неся иконы Хаоса из черного железа, и земля содрогалась от топота их окованных железом копыт. Они ловко перестроились под гром барабанов, расширив ряды и сформировав защитный барьер вокруг Дара.

Громовое рычание раздалось из тьмы, из чащи деревьев позади Дара.

Вибрация от этого звука проникла в тело вождя зверолюдов, и его губы растянулись в жестокой улыбке.

Два гигантских темных силуэта, возвышавшихся над лесом, отбрасывали деревья со своего пути, вырывая их с корнями. Жестом Дар приказал им идти вперед.

* * *

Глаза Реола сияли священной яростью, когда он прорубал путь сквозь гущу врагов на острие бретонского клина. Его клинок рассекал тяжелую броню бестигоров, словно она была из бумаги, а рядом с ним барон Монкадас разил врага страшными ударами своего моргенштерна. С другой стороны от Реола Рыцарь-в-Поиске Гундехар косил зверолюдов могучими взмахами двуручного меча, страсть и вера придавали ему сил.

До края леса оставалось не больше сотни ярдов, и рыцарь Грааля чувствовал гнилостное зловоние изуродованных колдовством деревьев. Погоняя коня, чувствуя поблизости зловещее присутствие вражеского вождя, Реол скакал дальше, прорубая путь сквозь плотные ряды бронированных зверолюдов.

Раздался страшный треск и грохот, и Реол обратил взгляд во тьму леса. Он увидел, как вырванные с корнем деревья отлетают в стороны, и земля содрогается под невероятно тяжелыми шагами.

Два гигантских чудовища возвышались над лесом, древние существа, выросшие до громадных размеров из-за искажающего влияния Хаоса.

Как человек идет по высокой траве, так они шли сквозь лес, топча искривленные дубы и вязы, их рев был столь оглушительным, что, казалось, это рушатся горы.

Каждое чудовище достигало пятидесяти футов в высоту, каждый их шаг покрывал почти двадцать футов. Это были изуродованные, искаженные создания Хаоса, их массивные плечи покрывала шерсть и костяные шипы, а безобразная походка была неровной и неуклюжей.

Земля содрогалась под их шагами, и Реол почувствовал, как паника охватывает рыцарей, увидевших двух чудовищных гигантов, приближавшихся к ним. Однако рыцарь Грааля убивал таких тварей раньше, и сумеет убить их сейчас.

Казалось, будто одно ужасное существо было разрезано пополам точно посередине, и из него получилось два монстра. Они были искаженными зеркальными отражениями друг друга, гиганты Хаоса, чудовищные близнецы, разделенные злой магией.

У каждого из них одна рука была огромной, а вторая — маленькой, высохшей и почти бесполезной. Одна из ног каждого гиганта была толстой, как древесный ствол, и покрытой густой шерстью, свисавшей до земли, а другая нога была тонкой и искривленной.

На голове каждого чудовища был единственный истекающий сукровицей глаз, но в одной глазнице было два зрачка, и у каждого гиганта было одно отвисшее ухо, украшенное воткнутыми человеческими бедренными костями и ребрами. Другая стороны каждой головы являла собой отвратительную массу красных шрамов, словно две головы были когда-то одним целым, но потом оказались разорваны. На голове каждого рос один изогнутый книзу рог, начинавшийся от виска. За безобразно шлепавшими губами виднелись огромные зубы и клыки, и оба чудовища ревели в один голос.

Каждый гигант держал в руках большое дерево, и размахивал им так, словно оно ничего не весило.

Они пробивались сквозь плотную толпу зверолюдов, ростом едва достававших им до колен, топча и отбрасывая меньших тварей.

Чудовищные глаза циклопов были устремлены на рыцарей, и от каждого их шага содрогалась земля.

Первый гигант ударил по строю рыцарей, размахнувшись стволом дерева, словно дубинкой. Импровизированное оружие врезалось в первый ряд бретонцев, и сразу полдюжины рыцарей с их конями, кувыркаясь, отлетели назад, их кости и броня были переломаны страшным ударом. Обратный взмах гигантской дубины выбил из седел еще полдюжины рыцарей.

Другой гигант набросился на Реола, и рыцарь Грааля направил своего напуганного коня прямо на чудовище, не пытаясь убраться с его пути.

Гигант размахнулся своей огромной дубиной, собираясь одним ударом размазать Реола по земле.

Тяжелый ствол дерева обрушился на паладина, и лишь в последний момент Реол заставил коня уйти в сторону. Дерево врезалось в Гундехара, вбив его в землю вместе с конем, превратив их обоих в ужасное месиво из крови и обломков брони.

С боевым кличем Реол всадил копье глубоко в бедро чудовища. Копье вонзилось на три фута в плоть, твердую, словно древесина, и гигант и его близнец оглушительно взревели, будто оба чувствовали боль от раны.

Выпустив дубину, гигант ударил Реола тыльной стороной руки, которая была размером с повозку. От удара рыцарь Грааля вместе с конем взлетели в воздух. Конь рухнул на землю, крича от боли. Реол соскочил с седла бившегося в агонии животного.

Завывая в свирепой ярости, бронированные зверолюды снова бросились вперед.

Оглушенный ударом Реол поднялся на ноги и зарубил первых бестигоров, набросившихся на него.

Десятки копий вонзились в ноги обоих гигантов, и чудовища взвыли от боли и ярости. Громадная рука подхватила коня и подняла высоко в воздух. Конь успел лишь заржать в ужасе, прежде чем его голова была откушена. Безголовый труп животного гигант швырнул в рыцарей, сбив на землю еще двоих. Горячая кровь лилась на землю из пасти чудовища.

Рыцари атаковали ноги гигантов, кололи копьями и рубили мечами, но атака рыцарского клина остановилась. Защищенные доспехами зверолюды набрасывались на тех бретонцев, которые проскакали мимо гигантов, выбивали их из седел и стаскивали на землю.

С криком Реол разрубил мечом голову зверолюда и бросился к ближайшему из гигантов. Уклонившись по пути от удара топора, он отрубил ногу другому зверолюду. Гигант снова размахнулся, зашвырнув в воздух четырех рыцарей вместе с конями. Реол бросился на землю, когда один конь полетел прямо в него.

Рыцарь, все еще сидевший в седле, пролетел вместе с конем и ударился о землю, его позвоночник сломался, когда сверху на него навалилась огромная тяжесть его скакуна. Реол вскочил с земли и изо всех сил метнул меч в голову гиганта.

Клинок, вращаясь, закувыркался в воздухе, и по самую рукоять вонзился в единственный глаз чудовища. Гигант и его близнец издали оглушительный рев боли и ярости, раненый монстр начал слепо крушить все вокруг. Из его глазницы потоком лилась черная кровь, и не один выпавший из седла рыцарь был растоптан его тяжкими шагами. Новые копья вонзались в ноги чудовища, гигант кружился, вслепую размахивая руками, убивая и рыцарей и зверолюдов.

Барон Монкадас, каким-то чудом до сих пор оставшийся живым и в седле, с силой ударил моргенштерном по колену хромой ноги гиганта, разбив ему коленный сустав. Нога подогнулась, и громадная тварь зашаталась и стала падать.

Гигант отчаянно размахивал руками, пытаясь удержать равновесие, но падение было неизбежным. Чудовище с грохотом рухнуло на землю, раздавив десяток человек своей тяжестью. Остальные пошатнулись, и некоторые не удержались на ногах, когда земля содрогнулась от удара. Спешенные рыцари набросились на гиганта, вонзая мечи, словно кинжалы, в его шею и тело, в то время как другие рубились со зверолюдами.

Близнец упавшего гиганта, свирепо взревев, бросился на его защиту.

От мощного удара его ноги три рыцаря вместе с визжащими в ужасе конями взлетели в воздух и упали позади бретонских рядов, их кости были переломаны, а доспехи искорежены до неузнаваемости.

Реол выругался. Он лишился коня, и с тем побоищем, какое учинили гиганты, у него оставалось совсем немного шансов добраться до вражеского вождя. Воодушевленные появлением на поле боя двух громадных чудовищ, зверолюды бросились вперед с новой силой и сейчас, когда атака рыцарского клина была остановлена, бретонцы снова стали нести большой урон, погибая сотнями. Реол надеялся, что рыцари на фланге клина продолжили атаку, ибо лишь у них остался шанс убить предводителя зверолюдов.

С яростным рычанием Реол схватил за руки зверолюда, пытавшегося нанести ему сильный удар топором. Напрягая мышцы, чтобы остановить удар, рыцарь Грааля шагнул вперед и ударил коленом в пах зверолюда. Еще раз он двинул бронированным коленом по тому же месту, и сила зверолюда стала ослабевать. После третьего удара зверолюд не выдержал и выпустил из рук топор, и Реол, перехватив его, снес голову твари с плеч.

Гигант, все еще стоявший на ногах, размахивал кулаками с разрушительной яростью, с каждым мгновением убивая десятки людей. Мечи и копья торчали из его ног, словно иглы, его кожа была скользкой от крови, вытекавшей из множества ран, но чудовище, подгоняемое болью, продолжало свирепо бушевать. Устремив взор на громадного монстра, Реол бросился сквозь ураган битвы, сжимая в руках топор зверолюда.

* * *

Калар рубил мечом, разя одного врага за другим. Орды зверолюдов нахлынули на строй рыцарей, врезавшись в бретонцев плотной массой. Для искусного фехтования здесь не было места, надо было просто убивать быстро и наверняка.

Громовой рев заглушил шум боя. Клин рыцарей начал разворачиваться, смещаясь к востоку, потому что его острие под предводительством Реола остановилось. Как такое могло случиться — Калар не понимал, ибо верил, что никакой враг в мире не сможет противостоять рыцарю Грааля, но все же их атака была остановлена.

На фланге Калар и рыцари вокруг него продолжали наступать, встречая меньшее сопротивление, чем остальные силы отряда, и теперь они стали острием атаки, врезаясь все глубже в ряды врага.

Деревья были уже близко, но бретонцев со всех сторон окружал враг, и они оказались в отчаянном положении. Калар инстинктивно понимал, что они долго не продержатся, но понимал он и то, что они сейчас совсем близко к вождю зверолюдов, и надо лишь продолжать пробиваться вперед.

Он лихорадочно отбил выпад, нацеленный в грудь, и ответным ударом прорубил кровавую борозду в морде зверолюда, отбросив врага назад. Его место мгновенно занял другой монстр, с ревом попытавшийся пронзить рыцаря копьем. Калар уклонился от удара, и копье вонзилось в лицо другого рыцаря, пробив череп и мозг.

Гренголэ ударил зверолюда копытами, ломая врагу кости.

Зверолюды бились с бешеной яростью, все большие их толпы давили на едва державшийся строй бретонцев, все больше рыцарей они стаскивали с седел. Калар рубанул зверолюда по макушке, расколов череп, и тварь рухнула на землю.

Всякое подобие порядка было утрачено, атака рыцарей увязла в массе врага. Чувство строя было потеряно, и в диком хаосе боя теперь каждый человек сражался сам за себя.

Увидев открывшийся разрыв в рядах врага, Калар закричал, погоняя Гренголэ. Могучий серый конь отреагировал мгновенно, поскакав вперед.

Калар не увидел, как его брат Бертелис позади выпал из седла.

* * *

Враг снова сомкнул ряды, сражаясь с неистовой свирепостью.

Гюнтер выругался, заметив, что Калар исчез из вида. Конь рыцаря-ветерана был убит, рухнув с размозженным черепом, и Гюнтер стоял на месте, защищая неподвижное тело Бертелиса. Хотя он уже не мог помочь Калару, Гюнтер решил, что лучше умрет, чем позволит врагу снова причинить вред младшему сыну кастеляна Лютьера.

Гюнтер присел и поднял щит, отбив им удар топора. Сделав быстрый выпад, рыцарь-ветеран всадил клинок глубоко в брюхо огромного зверолюда, и снова шагнул назад.

Зашипев от боли в раненой ноге, угрожавшей в любой момент подогнуться, Гюнтер рассек мечом звериную морду другого врага, искаженную ненавистью.

Повсюду вокруг рыцарские кони били зверолюдов копытами и кусались, как они были обучены. Гюнтер, стоя над упавшим Бертелисом, боялся, что сына Лютьера затопчут бретонские же кони.

Повсюду слышались крики и вопли, рыцарей стаскивали с седел и убивали. Но те, что еще держались в седле, продолжали сражаться, их мечи сверкали, отгоняя толпы врагов, поражая всякого зверолюда, осмелившегося приблизиться.

Мелькнул вражеский клинок, его удар был нацелен в Бертелиса, пытавшегося подняться на ноги. Гюнтер вскинул свой меч, отбив удар.

Молниеносным ответным выпадом рыцарь-ветеран разрубил горло врага. Зверолюд упал, захлебываясь кровью, а Гюнтер отразил удар другого врага, направленный в шею рыцаря. Ответный удар его клинка пронзил глазницу зверолюда, и тварь, взревев, рухнула. Новые зверолюды бросились на место убитых, и Гюнтер оглянулся назад.

Бертелис сорвал с себя шлем, его голова была в крови. Вдруг он снова упал на землю, и Гюнтер выругался. Зверолюды толпились несколько поодаль от него, научившись бояться его искусного владения клинком, и рычали на рыцаря, сжимая древки и рукояти своего оружия.

Вот упал еще один рыцарь, его конь закричал от боли, и зверолюды бросились на Гюнтера.

Он разрубил копье одного врага и отбил щитом удар меча другого. Его клинок мелькнул, прорубив глубокую рану в груди одного из зверолюдов, искусным обратным ударом Гюнтер перебил шею другой твари. Мгновенно рыцарь-ветеран повернулся, вырвав меч, и в том месте, где он стоял секундой ранее, в воздухе просвистел топор.

Гюнтер тем временем всадил меч в шею следующего зверолюда.

Он неловко шагнул в сторону, чтобы лучше защитить Бертелиса, и почувствовал, как содрогается от боли раненая нога. Гюнтер тяжело дышал, руки словно налились свинцом. Он так устал.

Снова зверолюды набросились на него, и он едва успел уклониться от яростного удара изогнутого клинка, просвистевшего на расстоянии волоса от его головы. Меч Гюнтера ударил по руке зверолюда, рассекая связки и сухожилия, заставив тварь выронить оружие.

Зверолюдский клинок ударил его по боку, и Гюнтер, пошатнувшись, отсек руку врага у запястья, и всадил меч в грудь зверолюда. Тяжелый удар топора обрушился на его щит, сломав руку и заставив Гюнтера вскрикнуть. Меч рыцаря-ветерана разрубил ногу зверолюда, и тварь свалилась, взревев от боли.

Левая рука Гюнтера бессильно повисла, страшная боль в сломанных костях, трущихся одна о другую, заставила его сморщиться. Гюнтер стоял над телом Бертелиса, его сердце бешено колотилось. Дыхание вырывалось из груди короткими резкими вздохами, казалось, будто легкие объяты огнем. Шум битвы вокруг звучал теперь странно приглушенно, словно уши были забиты тканью. Старый рыцарь понимал, что его конец близок.

— Гюнтер… — выдохнул Бертелис, лежавший на земле.

— Я не позволю им причинить тебе вред, — прохрипел Гюнтер, глядя, как зверолюды снова окружают их.

Один из монстров бросился в атаку, его топор мелькнул смертоносной дугой. Шагнув в сторону, Гюнтер уклонился от удара, и разрубил мечом спину зверолюда, по инерции проскочившего мимо. Обратным ударом рыцарь всадил меч в брюхо другой твари, бросившейся вперед.

Копыта рыцарского коня едва не ударили его, и Гюнтер шагнул назад.

Изогнутый клинок зверолюда зацепил его плечо, и он пошатнулся.

Раненая нога, охваченная гангреной, наконец, подогнулась, и Гюнтер упал на одно колено. Но он продолжал сражаться, отчаянно пытаясь защитить Бертелиса. Его клинок отсек ногу зверолюда, и тот, зарычав, рухнул.

Следующим ударом меч рыцаря-ветерана разрубил череп другой твари до самых челюстей, из страшной раны хлынула кровь.

От усталости и потери крови зрение Гюнтера начало затуманиваться.

Он с трудом подполз ближе к Бертелису, в любое мгновение ожидая, что удар врага прервет его жизнь. Опираясь на меч, словно на костыль, старый рыцарь все же сумел снова встать на ноги.

— Гюнтер… — прошептал Бертелис.

— Простите, мой лорд, — произнес Гюнтер, в его голосе звучало отчаяние. — Я не смог вас защитить.

— Нет… — сказал Бертелис, пытаясь подняться на ноги, но снова падая на землю.

Двое зверолюдов бросились на Гюнтера. Он убил первого, перерубив ему сонную артерию. Тварь рухнула, заливая землю кровью. Гюнтер направил клинок на второго зверолюда, но монстр врезался в рыцаря, опрокинув его на землю. Напоровшись на меч Гюнтера, зверолюд при падении своим весом загнал клинок еще глубже в тело, и умер, рыча и глядя в лицо рыцарю желтыми глазами, полными ненависти.

Тяжесть зверолюда придавила Гюнтера к земле, массивная мускулистая туша навалилась на него, и на мгновение он ощутил панику, почувствовав свою уязвимость. Собрав все силы, рыцарь сбросил с себя зловонный труп твари и перекатился на бок.

Он едва мог дышать и болезненно закашлялся, на губах выступила кровь. Он так устал… Невыносимо хотелось спать. Стоит только закрыть глаза, и боль уйдет. Его веки начали смыкаться…

Нет! Он не может позволить себе погрузиться в манящий сон вечности. Пока еще нет.

* * *

Калар прорвался сквозь ряды врага, но не знал, сколько рыцарей смогли прорваться вместе с ним. Прищурив глаза, молодой рыцарь смотрел на чудовищного зверя, который был вождем вражеских орд.

Вокруг этого существа были навалены груды трупов. Калар был потрясен, увидев, что все мертвецы одеты в цвета Гарамона. Они были похожи на сломанные игрушки, отброшенные капризным ребенком, изуродованные и окровавленные. Зверолюды тащили своему повелителю еще десятки пленных, одетых в красно-желтые цвета — новые жертвы темным богам.

Страшное существо повернуло голову, его гниющее лицо было покрыто массой швов, глаза устремили пронзительный взор на рыцаря. Калар пошатнулся в седле, ощутив глубину ненависти в глазах чудовища.

Это было крупное существо, вероятно, около семи футов ростом, и хотя его тело не было таким массивным, как у быкоголовых зверолюдов, его длинные конечности были мощными и мускулистыми.

Оно не было настолько большим и физически деформированным, как мутировавшие твари Хаоса, но что-то в нем было страшно неправильным, как будто такое создание никогда не должно было рождаться в этом мире. Сопротивляясь нахлынувшему вдруг на него необъяснимому ужасу, Калар пришпорил коня, устремившись в атаку на чудовище.

Оно ударило посохом в землю, и черные птицы наполнили воздух хлопаньем крыльев и хриплым карканьем.

Зверолюды, облаченные в тяжелую броню и вооруженные огромными топорами, с рычанием бросились вперед. Калар смутно услышал, как закричал Бертелис, но взгляд молодого рыцаря был устремлен в полные ненависти глаза чудовища. И — словно оберегающие руки самой Владычицы укрыли его — Калар пробился невредимым сквозь ряды врага и атаковал вождя зверолюдов.

Монстр присел к земле, по-звериному оскалившись, мышцы на его длинных конечностях напряглись. В это мгновение он напоминал некоего ужасного паука, готового прыгнуть.

Черные птицы — у каждой был лишь один пульсирующий демонический глаз — набросились на Калара, хлестая его крыльями и пытаясь выклевать глаза своими длинными загнутыми клювами. Рыцарь отчаянно замахал руками, отбиваясь от них, ломая крылья и хрупкие кости рукоятью меча и латными перчатками.

Сквозь вихрь перьев и яростно хлопавших крыльями птиц Калар увидел, как предводитель зверолюдов прыгнув, протянув к рыцарю когтистые пальцы. Гренголэ заржал, встав на дыбы, и монстр врезался в Калара, сбросив его с седла. Тяжесть страшного существа обрушила на землю и коня, бешено бившего копытами. Калар тяжело упал, от удара из его легких выбило воздух, он лежал на спине, пытаясь вздохнуть.

Оглушенный падением рыцарь смутно услышал, как Гренголэ кричит от боли, и понял, что его верный скакун, должно быть, сломал ногу, когда свалился.

Ощутив прилив ярости, Калар попытался встать. В глазах все начало расплываться, но он видел ужасное существо, нависшее над ним.

Глаза чудовища горели ненавистью, хотя его тело было лишь темным силуэтом. Удивительно, но Калар не выронил при падении меч, и, вздохнув, собрал силы, чтобы нанести удар.

Вдруг тяжелое копыто наступило на его руку, прижав ее к земле.

Гренголэ снова закричал, и Калар увидел, что раненый конь пытается подняться. Но сломанная нога не могла выдержать его веса, и снова подогнулась. Конь опять упал на землю с мучительным криком, терзавшим сердце Калара.

Охваченный яростью Калар ударил щитом по ноге зверолюда, и тот, зарычав, отскочил в сторону, перестав прижимать к земле руку рыцаря. Встав на ноги, молодой рыцарь шагнул к предводителю зверолюдов и взмахнул мечом, направив смертоносный удар в шею врага.

Мелькнула когтистая рука, схватившая клинок, остановив удар. По клинку потекла кровь, заливая латную перчатку Калара, но молодой рыцарь, как ни пытался, не мог вырвать оружие из железной хватки когтей чудовища. Со злобным рычанием оно подняло свою могучую ногу и с силой пнуло Калара в грудь, заставив его отлететь назад.

Лежа на земле, рыцарь увидел, что вождь зверолюдов по-прежнему держит его меч за клинок, и принюхивается, наклонив голову, словно кровь, текущая по лезвию, заинтересовала его.

Гренголэ еще раз попытался подняться, и снова рухнул на землю.

Будто очнувшись от оцепенения, вождь зверолюдов вдруг бросился к коню и вогнал клинок в шею Гренголэ. Калар закричал, увидев, как его меч по самую рукоять вонзился в тело коня. Из смертельной раны хлынул поток крови. Конь, которого Калар выращивал с возраста жеребенка, забился в агонии, из его рта полилась кровавая пена.

Калар заплакал, ему было невыносимо видеть, что его верный скакун так страдает. Потом Гренголэ затих, лежа в луже горячей крови.

Оскалившись в жуткой усмешке, повелитель зверолюдов повернулся к Калару. Когда рыцарь попытался подняться, новый удар швырнул его на землю. С жутким шипением чудовище склонилось над Каларом, наступив копытом ему на грудь, и откинув голову рыцаря назад, чтобы открыть горло. В руке вождя зверолюдов сверкнул кинжал из почерневшего металла, покрытый колдовскими рунами и символами.

Вдруг шипение, исходившее из пасти чудовища прекратилось, и оно склонило свою морду к лицу Калара. Дыхание ужасного существа было горячим и зловонным. Оно обнюхивало Калара, словно пробуя на вкус его запах. Калар, испытывая тошноту, пытался вырваться, но не мог освободиться из железной хватки отвратительной твари.

Чудовище придвинулось еще ближе. Калар тщетно пытался вырваться, отвращение и ужас охватили его. Монстр начал облизывать его лицо от виска до подбородка. Кожа горела там, где горячий мокрый язык коснулся его лица, и Калар закричал. Он увидел, как глаза чудовища расширились.

Калар снова закричал, когда внезапная боль вонзилась в его разум, подобно раскаленному ножу — словно извивающиеся щупальца искали что-то в его голове. Казалось, будто черви вгрызаются в его мозг, и Калар завопил от мучительной боли, содрогаясь в конвульсиях, но не в силах освободиться.

Образы, воспоминания и эмоции замелькали в его разуме: прекрасное лицо Элизабет, прикосновение ее губ, и чувство любви, которое он испытывал к ней; внезапное возвращение Анары в его жизнь, и потрясение от тех перемен, которые произошли с его сестрой за эти годы, пока они были разлучены. Он снова увидел поединок между Гюнтером и Ганелоном, и снова ощутил стыд и чувство вины от того, что Гюнтер был ранен из-за него. Снова увидел, как вместе с Бертелисом подъезжает к лагерю беглых крестьян на опушке леса в Бастони, казалось, вечность назад…

Миллионы образов безумным вихрем проносились в его разуме — все, что он когда-либо ощущал и испытывал. Калар кричал от страшной мучительной боли.

Он снова увидел сражение с зеленокожими, и ощутил прилив адреналина от своего первого боя. Он увидел Анару ребенком, и те испуганные взгляды, которые бросали на нее слуги. Увидел он и себя в детстве, после того, как умерла его мать, и как он плакал, потому что думал, что отец ненавидит его. Отец…

Терзающие щупальца вонзились глубже, и Калар ощутил, как ярость и возбуждение чудовища растет. Образы умирающего лорда Гарамона всплыли в разуме ошеломляющей чередой: воспоминания об их родовом замке в Бастони смешались с обрывками еще более старых — счастливых — воспоминаний, как его отец смеялся, держась за руки с его матерью, и качая маленького Калара на колене.

Калар ощутил торжество предводителя зверолюдов, и на долю секунды увидел воспоминания, которые принадлежали не ему.

Он увидел кровь… так много крови… и лица, искаженные ужасом. Он чувствовал боль, и страх, и отчаяние… и ненависть. Он чувствовал такую ненависть, которой никогда не испытывал раньше, и всепоглощающую жажду мести, жажду крови, смерти… и освобождения. Он увидел оскаленные морды демонов, вцеплявшихся в его душу огненными когтями, их глаза, наполненные обещаниями могущества… и вечного проклятия.

Он смотрел глазами Дара, яростно сражавшегося с другими зверолюдами в бескрайних чащах темных лесов. Он чувствовал его упоение победой, когда Дар стоял над окровавленными трупами соперников, которых он разорвал голыми руками, чувствовал сладкий, горячий вкус крови на губах. Он видел страх других зверолюдов, с рычанием пятившихся от Дара. Он наслаждался чувством господства над ними, заставляя их подчиняться его воле.

Он слышал пронзительный животный крик боли. Он надеялся, что умрет, молился о смерти, чтобы эта пытка прекратилась. Вдруг щупальца, терзавшие его разум, исчезли с ошеломляющей внезапностью, оставив его измученным, из его носа и ушей текла кровь, и Калар понял, что крик страдающего животного исходил из его собственных уст.

Чудовище, стоявшее над ним, запрокинуло свою страшную голову к небесам и издало торжествующий рев. Калар погрузился во тьму…

* * *

Реол всадил топор в шею гиганта, пытавшегося подняться с земли, и поток крови хлынул из смертельной раны. Рыцарь Грааля шагнул назад, оставив оружие вонзившимся глубоко в плоть чудовищной твари, и истекая кровью из десятка ран. В это мгновение Реол услышал оглушительный рев вождя зверолюдов, разнесшийся по полю боя. Это был торжествующий крик победы, и сердце Реола замерло.

 

ГЛАВА 18

Когда Калар очнулся, было светло. В голове стучало, и он сморщился от боли. Где-то рядом слышались встревоженные голоса.

Калар перевернулся на бок, и его стошнило. От этого боль в голове, казалось, стала лишь сильнее, словно между глаз его кололи раскаленные иглы. Его снова стошнило, все тело Калара содрогнулось в конвульсиях мучительной рвоты.

Когда наконец тошнота прекратилась, Калар, совершенно измученный, лег на спину, все его тело было охвачено болью. Он увидел над головой холщовую ткань палатки, и почувствовал чью-то руку на своем плече.

Воспоминания о вожде зверолюдов вдруг снова вернулись, и Калар вскрикнул, попытавшись вскочить, но чьи-то руки толкнули его обратно на койку. Перед глазами замелькали яркие точки, и на него нахлынул приступ головокружения.

— … все. Это все… — услышал он, узнав голос Бертелиса.

— … черные щупальца в голове… рвут, ищут… Гренголэ… — простонал Калар, содрогнувшись от ужасных воспоминаний.

— … бредит, — сказал другой голос, которого Калар не узнал.

После этого все снова начало меркнуть, и Калар провалился в мучительное забытье. Он видел оскаленные лица демонов, кровь и темный лес над головой. Он увидел спину рыцаря, уезжавшего прочь, покидавшего его, и почувствовал укол страха, когда из тьмы леса вокруг начали появляться… существа.

Он закричал во сне, конвульсивно содрогаясь под мокрыми от пота простынями.

* * *

— Он выздоровеет? — прошептал Бертелис, с тревогой глядя на брата.

Пожилой лекарь устало вздохнул.

— Я не знаю. Его телесные раны не тяжелы, и хорошо заживают. Но, похоже, колдовство врага повредило его разум, — лекарь пожал плечами. — Такие вещи непредсказуемы. Сожалею, но я в точности не могу сказать, что случилось с вашим братом. Может быть, после отдыха он придет в себя. А сейчас, простите, я должен заняться другими ранеными.

Бертелис тупо кивнул, и лекарь, устало шаркая, ушел. Повсюду слышались крики раненых и умирающих. Сотни людей лежали под навесами на соломе и на одеялах, и с каждой минутой раненых приносили все больше. Лекарь, наверное, не знал отдыха с тех пор, как начался бой.

Он слышал, как люди вокруг стонут от боли, и морщился от воплей, которые издавали жертвы страшных ампутаций. Подняв мех с вином, Бертелис сделал еще один большой глоток.

Потери были высоки. Едва ли сотня рыцарей пережила эту кровавую ночь. Из них еще, наверное, двадцать умрут от ран до конца следующего дня. И еще дюжина рыцарей останется калеками до конца жизни.

Голова Бертелиса была забинтована, правая рука неподвижно замотана в лубок. Лекарь сказал, что Бертелис не сможет владеть мечом или копьем несколько месяцев. Бертелис отчаянно сражался, чтобы пробиться на помощь брату, и сломал руку при падении, когда конь под ним был убит. Когда он пытался подняться, удар топора смял его шлем и нанес глубокую рану в голову. Бертелису повезло, что удар получился скользящим, иначе топор раскроил бы его череп.

Потом ему сказали, что у него трещина черепа, и Бертелис ощутил, что любое напряжение — даже просто пройти больше десяти шагов — вызывает головокружению и тошноту.

Он смог снять искореженный шлем с головы, его лицо было залито кровью. Он не мог даже сосредоточить взгляд на чем-то, не говоря уже о том, чтобы стоять и сражаться. Он смутно помнил, как силуэты зверолюдов нависли над ним, и подумал, что сейчас Морр заберет его.

Но кто-то убил тварей, и встал над Бертелисом, защищая его: Гюнтер!

Помутившимися от боли глазами Бертелис смотрел, как учитель фехтования сразил более дюжины зверолюдов. С потрясающей скоростью, проявляя все свое мастерство, Гюнтер яростно сражался, защищая его. Наконец старый рыцарь пал, пронзенный клинками и копьями, его доспехи были залиты кровью и пробиты в десятке мест.

Бертелис закричал, когда доблестный учитель фехтования рухнул на землю, топор зверолюда со страшной силой разрубил его шею.

Гюнтер упал лицом к Бертелису, и младший брат Калара видел, как последний свет погас в глазах старого рыцаря.

Он умер, чтобы Бертелис мог жить — ибо несколько мгновений спустя орда врагов была отброшена. Молодой рыцарь выругался и сделал еще один большой глоток вина. Смерть Гюнтера мучительно и неотступно преследовала его.

Конец боя был странным и непонятным. Раздался ужасный вопль, крик дикого торжества, разнесшийся по всему полю боя. И сражение закончилось.

Услышав этот крик, зверолюды начали отступать обратно к деревьям, покидая поле боя. Те из них, кто слишком увлекся битвой, продолжали сражаться, и понадобилось еще больше часа, прежде чем последние схватки закончились, но неостановимый напор врага прекратился, как только прозвучал крик вождя зверолюдов.

Тысячи крестьян были убиты, и зловоние от их общих могил было ужасным. Бертелис подумал, что даже после смерти этот мужицкий сброд вызывает отвращение.

Он посмотрел на посеревшее лицо Калара. Последние двенадцать часов Бертелис не отходил от постели брата, видя, как Калар судорожно мечется, стонет и кричит во сне. Но все-таки он был жив — чего нельзя сказать о большинстве рыцарей, сражавшихся в ту ночь.

Крестьяне Гарамона нашли Калара лежавшим без сознания среди груды трупов, и сначала решили, что он мертв. Они принесли безжизненное тело молодого рыцаря в лагерь, убежденные, что Морр забрал его. Лишь когда один из лекарей герцога осмотрел его, то обнаружил слабое биение сердца.

Победных празднеств не было, потому что не было победы. Они не смогли убить вождя зверолюдов. Не смогли они обратить в бегство и орды его тварей. Зверолюды ушли сами.

Для чего все это было? Бертелису казалось, что зверолюдам не было смысла атаковать лагерь бретонцев, и, тем более, не было смысла прекращать атаку, уже близкую к победе. Но, в конце концов, эти твари были всего лишь животными, которыми двигала бессмысленная жажда убийства, словно лисой, попавшей в курятник. Было бы безумием даже пытаться понять их мотивы.

Горе и черное отчаяние охватили его, и он крикнул крестьянам, чтобы принесли еще вина. Он снова вспомнил охваченное ужасом лицо Танбурка, умолявшего о смерти.

Одно время Бертелис думал, что Танбурк спит с его матерью, хотя не делился своими подозрениями ни с кем, даже с Каларом. Однажды ночью, разгоряченный выпитым вином, он обвинил ее в этом. Она дала ему пощечину, ее бледное лицо вспыхнуло от гнева.

— Как ты посмел! — прошипела она, морщины избороздили ее лицо под толстым слоем косметики.

Тогда он поверил ей, когда она отвергла его обвинения, но Бертелис знал, что Танбурк желал ее, даже если это желание никогда не было удовлетворено. И еще Бертелис знал, что его мать умела манипулировать людьми. Он был уверен, что она могла заставить Танбурка сделать все что угодно.

Она действительно пыталась организовать убийство первого сына ее мужа? Бертелис, как бы ни было ему это отвратительно, вынужден был признать, что его мать вполне на это способна. И участие Танбурка — явно доказательство, что за покушениями на Калара стоит именно она. Но это знал только Бертелис, и никто кроме него.

Ему принесли полный мех вина, и Бертелис выхватил его из рук крестьянина. Сорвав крышку, он большими глотками стал жадно пить изысканное вино, пытаясь забыться.

* * *

Калар пролежал на койке четыре дня, метаясь и корчась, терзаемый кошмарами и демонами. Несколько раз он приходил в себя, и тогда крестьяне, ухаживавшие за ним, пытались заставить его проглотить немного воды и пищи, но чаще он бредил в горячке, и в моменты пробуждения пребывал в спутанном сознании. Бертелис в пьяном отупении ругался на крестьян, разражаясь злобной бранью, крича и спотыкаясь, пока не упал мертвецки пьяный в лужу собственной блевотины, и его унесли в его палатку.

Когда лихорадка, наконец, перестала терзать Калара, он ощутил сильный голод и жажду, и ел с большим аппетитом. Он чувствовал боль во всем теле, словно его топтало целое стадо скота, и голова до сих пор болела, хотя, к счастью, эта боль уменьшилась, пока он ел и пил.

К нему пришел Бертелис, заметно похудевший и пахнущий винным перегаром. Калар был очень рад увидеть Бертелиса живым, хотя душевное состояние брата встревожило его. Молодой светловолосый рыцарь был небрит и очевидно, боролся с собственными демонами, хотя и он явно был рад видеть Калара выздоравливающим и в ясном уме.

Калар был сильно опечален, узнав о судьбе Гюнтера, глубокая скорбь охватила его. На глаза навернулись слезы, но Калар поспешно сморгнул их, и с гордостью и почтением выслушал рассказ о последних минутах учителя фехтования. Гюнтер погиб, до конца исполнив свой долг, и Калар жалел, что не проводил больше времени со своим старым учителем. Он еще так многому должен был научиться у Гюнтера. Калар ругал себя, что не относился более внимательно и уважительно к рыцарю-ветерану. А теперь было поздно, и Калар раскаивался в этом. Он не мог представить себе, что однажды рядом не будет Гюнтера, и со смертью учителя в его жизни образовалась пустота, которую ничем не заполнить.

Скорбел он и о Гренголэ. Невозможно будет заменить такого верного и благородного коня.

С потрясением и ужасом Калар узнал о том, какие потери понесли бретонцы. Погибло столько рыцарей, с многими из которых он успел познакомиться в ходе кампании.

Барон Монкадас, к счастью, выжил, хотя и потерял левый глаз, когда челюсти зверолюда вцепились в его голову. Барон удостоил Калара рассказом о том, как убил монстра, выломав ему челюсть и забив до смерти кулаками. Калар не был уверен, не преувеличивает ли барон, но потом решил, что нет. Казалось, ничто не может убить этого силача.

Барон преследовал зверолюдов до края леса, но потом отозвал погоню, опасаясь засады. Зверолюды быстро исчезли в чаще, оставив за собой опустошение.

С их отступлением колдовской лес, окруживший Трон Адалинды, начал быстро гнить и разлагаться. Деревья сгнивали за несколько дней и рушились под собственной тяжестью, наполняя воздух гнилостным зловонием. В вонючей жиже, растекшейся по земле, копошились насекомые и черви, птицы кружились тысячами, выхватывая добычу из гнилой трясины. Через месяц от страшного леса останутся лишь воспоминания, хотя поля еще несколько поколений не очистятся от скверны.

Движимый нетерпеливостью, Калар, не обращая внимания на протесты лекаря, вскоре встал на ноги. Сначала он двигался напряженно, сгибая затекшие конечности и разминая отвыкшие от движения мышцы. Его раны хорошо заживали, и хотя должно было пройти еще много недель, чтобы полностью исцелилось его плечо, в которое попала стрела, он уже мог двигаться.

Когда он приступил к упражнениям с мечом, к нему пришла Анара с Реолом.

Калару еще не приходилось говорить лично с прославленным рыцарем Грааля, и его охватило потрясенное благоговение, когда он удостоился этой чести. Анара была сдержанной и отрешенной, даже не спросив о здоровье Калара, к большому его разочарованию, но Реол с искренним беспокойством спросил, как он себя чувствует.

Даже вблизи было невозможно угадать возраст рыцаря Грааля. Его лицо было гладким, лишенным морщин и шрамов, которые неминуемо должны были остаться, если он сражался хотя бы в половине тех битв, в которых, как говорили, он участвовал. Если верить тому, что о нем рассказывали, когда-то его лицо рассекал ужасный шрам от уха до губ, но этот шрам затянулся, когда Реол испил из Грааля Владычицы. Не был он и красивым, в его чертах было заметно куда больше силы и мощи, чем красоты. Его челюсть была массивной, с квадратным подбородком, брови тяжелым, нос — широким и плоским.

Не возникало сомнений, что это лицо воина. Волосы его были коротко подстрижены, на висках виднелись проблески седины.

В действительности он не был похож на того романтического героя, как его воспевали в балладах. Не было золотых кудрей или той красоты, что заставляла млеть девушек и замужних женщин. Но несомненно, было в нем что-то, внушающее благоговение и почитание. Было что-то в Реоле, что Калар не мог бы назвать точно, но именно это делало рыцаря Грааля немного более сильным, энергичным, внушительным, чем другие. Что-то более… жизненное.

Было в нем и нечто пугающее — его глаза сияли светом волшебного могущества, потусторонним и опасным. Калар заметил, что не может выдержать взгляд рыцаря Грааля.

— Я сражался вместе с твоим отцом, — сказал Реол, и Калар изумленно уставился на него. — Хороший воин, сильный. В Болоте Утопленника он возглавил контратаку, которая отбросила неупокоенных мертвецов и решила исход боя.

— Этот бой был больше сорока лет назад, — прошептал Калар, большими глазами глядя на Реола. Рыцарь Грааля улыбнулся в ответ.

Калару не терпелось задать миллион вопросов, но не хотел он и показаться глупым подростком.

— Ты сражался со Зверем, — произнес Реол, улыбка сошла с его лица.

— Я… я хотел заслужить славу, сразив его, — признался Калар. — Я думал, что смогу победить, но… не смог, — он опустил голову.

— Это была смелая попытка.

— Гюнтер назвал бы ее глупой.

— Дерзкая, я бы сказал.

— Но почему он ушел? — спросил Калар. Этот вопрос не давал ему покоя. — Почему он не… закончил то, что начал? Ведь зверолюды могли победить?

— Могли, — сказал Реол. Глаза рыцаря Грааля горели колдовским огнем. — Если бы бой продлился еще час, в живых не осталось бы ни одного бретонца — ни рыцарей, ни простолюдинов. На самом деле, я не знаю, почему зверолюды ушли, Калар. Мы надеемся, что ты поможешь пролить свет на этот вопрос.

— Я? — потрясенно спросил Калар.

— Он что-то узнал у тебя, — сказала Анара, оглядываясь вокруг.

Казалось, ее глаза следят за какими-то невидимыми движениями в воздухе. Это было пугающе — подобно тому, как кошка вдруг поворачивается и внимательно смотрит на пустую стену, словно видит нечто, недоступное человеческому зрению. Калар содрогнулся. Что она увидела? На самом деле он не хотел знать. Ее взгляд снова сосредоточился, и она пристально посмотрела на Калара.

— Он коснулся твоего разума. Что он увидел?

Калар побледнел, вспомнив вспышку боли в голове, когда черные щупальца проникли в его разум, листая его воспоминания, словно открытую книгу, копаясь в его самых потаенных желаниях, надеждах, устремлениях. Он чувствовал себя оскверненным, и содрогнулся, вспомнив ужасное прикосновение чудовища.

— Он увидел все, — хрипло произнес Калар, в его глазах мелькнул страх. — Все мои воспоминания, все, что я когда-либо чувствовал.

Он не рассказал, что на несколько мгновений его разум оказался связан с разумом Зверя, и Калар увидел воспоминания чудовища, словно они были его собственными. За эти мгновения он ощутил все, что чувствовал Зверь, и наслаждался силой, могуществом, разрушением, вкусом крови на губах. Он чувствовал свирепую радость, воскрешая в памяти все убийства и разрушения, что совершил Зверь. Чувствовал ненависть Зверя ко всему мирному и прекрасному, словно сотворенному в насмешку над ним, и чувствовал желание увидеть, как весь мир горит.

Это были просто воспоминания вождя зверолюдов, наложившиеся на его собственные? Или они отражали темные желания самого Калара, которые он скрывал даже от самого себя?

Неужели Зверь настолько осквернил его за те несколько мгновений, что их души были связаны? И теперь Калар проклят?

— Он нашел то, что искал в тебе, — сказала Анара, ее глаза словно прожигали его душу. Она видела ту скверну, которая осталась внутри него? — Что это было? Что он нашел?

— Я не знаю! Он видел все, все, что было в моей жизни, он увидел за эти несколько секунд.

Воздух в палатке стал ледяным, и свет, казалось, померк. Боль в его голове вернулась. Словно извивающиеся личинки прогрызались сквозь его мозг, и Калар зажмурил глаза. Образы замелькали в его разуме, те образы, что видел и чувствовал Зверь, так же как сам Калар видел воспоминания чудовища. Он не хотел видеть и чувствовать это снова, и его разум отчаянно сопротивлялся.

— Что он видел? — снова спросила Анара, ее голос был холодным и настойчивым.

Это была она! Это она заставляла его снова переживать те ужасные мгновения, когда он лежал беспомощный перед Зверем.

— Хватит, — простонал Калар, сопротивляясь.

— Что он видел? — ледяным голосом спросила она.

Не в силах сдержать поток образов, Калар перестал сопротивляться, и, казалось, словно прорвало плотину. Он затерялся в море образов, чувств и воспоминаний. Они закружились в его мыслях безумным парадом, одно за другим.

Снова он ощутил горячий прилив свирепого торжества Зверя, когда тот нашел что искал.

— Отец… — прошептал Калар, его голова закружилась, когда сознание вернулось к нему. Он увидел, что лежит на земле, хотя не помнил, как упал, и вытер пену, выступившую на губах.

— Что? Что он увидел? — спросила Анара, глядя на него, ее лицо было холодным и напряженным, почти жестоким. Калар с яростью посмотрел на нее. Это была она. Это она заставила его снова пережить те мучительные мгновения. Боль в его голове ослабела, и он поднялся, тяжело дыша.

— Он видел замок Гарамон. Он видел нашего отца.

На лице Анары мелькнула тень осознания.

Реол помог Калару встать на ноги, лицо рыцаря Грааля было холодным и суровым, глаза сияли тем же бесстрастным светом, что у Анары.

— Что это значит? — спросил Калар, глядя на сестру. Никогда не казалась она ему более далекой, чем сейчас, даже все эти годы, что они были разлучены. Она казалась ему кем-то, кого он совсем не знал, и смотрела на него так, словно он был чужим.

— Я знаю, что это значит, — сказала она наконец. — И я знаю, куда направился Зверь.

* * *

Клод отвел глаза от разреза, который проделал в ткани, и отошел от палатки. Тяжело хромая, он шел по лагерю, морщась от боли в ранах. Собственно говоря, он был удивлен тем, что вообще выжил. Сражение пережила лишь горстка пилигримов, и Клод был одним из этих немногих счастливчиков.

Он выбрил макушку и неуклюже нацепил помятый нагрудник. С его пояса свисал сломанный меч и разнообразные священные реликвии, которые он подобрал с мертвых тел других пилигримов. Всем своим обликом он казался просто еще одним усталым пилигримом, и был уверен, что эта маскировка спасет его от виселицы.

Хромая, он вернулся к костру, где сидели пилигримы, и они сразу окружили Клода. В его руки сунули колбасу, и Клод начал жадно есть, с его подбородка капал жир, а пилигримы, затаив дыхание, ждали его слова. Завоевать авторитет у уцелевших пилигримов было нетрудно, и Клод объявил себя их аббатом. Таким образом, он получал лучшую еду, которую им удавалось найти, а еще ему досталось наименее вшивое одеяло. «Так жить можно», подумал он.

— Вы знаете, куда мы пойдем? — спросил один из фанатичных крестьян-пилигримов с воспаленной открытой раной на лице. Рана уже начала гноиться, вокруг нее вились мухи.

— Наш прославленный покровитель готовится к путешествию! — объявил Клод, жуя колбасу. — Значит, мы должны отправиться с ним!

* * *

Анара говорила на чужом языке, ее голос был тихим и певучим.

От его мелодичного завораживающего звука волосы вставали дыбом.

Калар никогда в жизни не слышал ничего более прекрасного, хотя было в этом голосе что-то пугающее, даже страшное. В памяти всплыл заговор, отпугивающий духов леса, который Калар знал с детства.

Его конь испуганно заржал, и Калар погладил морду животного, чтобы успокоить его. Это был хороший конь, крупный гнедой, смелый и сильный, но не Гренголэ. По требованию Анары глаза каждого коня завязали полоской ткани.

Для этого дела было выбрано только двадцать пять рыцарей, хотя Калар еще толком не понимал, что им предстоит делать. Но едва ли им стоит тратить время на этот ритуал, чем бы он ни был. Зверь опередил их почти на неделю, и теперь Калар не представлял, как они найдут его или догонят. Все это было слишком непонятно. Он не понимал, что происходит, и из-за того, что его держат в неведении, ярость Калара лишь росла.

Он был удивлен и польщен, когда в отряд Реола в числе немногих рыцарей выбрали и его, хотя не знал, почему его удостоили такой чести.

— Это будет лишь справедливо. Все прояснится, — загадочно сказала Анара. Эта загадочность и недосказанность выводила Калара из себя, но он не стал спорить. Однако он не удержался, выразив свое недовольство, когда в их отряд выбрали еще и Малорика. Возражения Калара были впустую. Реол сам выбрал молодого лорда Сангасса, узрев, что ему судьбой уготовано совершать великие дела, как он сказал. Хотя Калару в такое верилось с трудом. Он был убежден, что Малорик как-то схитрил, но как именно — не представлял.

Калару хотелось бы, чтобы его брат присоединился к ним, но ранения Бертелиса не позволяли ему участвовать в бою. От того, что в эту битву ему придется ехать без Гюнтера, Бертелиса и Гренголэ, Калара охватили тяжелые предчувствия. Его брату придется остаться в лагере с остальными рыцарями и бароном Монкадасом. Калар надеялся, что сможет увидеться с ними снова.

Его сестра подняла перед собой шелковый шарф, и осторожно развернула его. В нем оказался дубовый лист, сияющий золотом.

Анара продолжала говорить на прекрасном магическом языке, и лист начал светиться золотистым внутренним светом.

Из тихого пруда, перед которым они стояли, стал подниматься туман, словно призванный заклинанием Анары. Он струился над зеркальной поверхностью пруда, обвиваясь вокруг ног людей и коней. Туман поднимался выше и выше, и Калар, изумленно ахнув, увидел, как в клубах тумана вырисовывается призрачный силуэт. Он скользил, словно бесплотный дух, и Калар разглядел, что это женщина невероятной красоты.

— Владычица… — восхищенно выдохнул рыцарь.

Ее волосы струились вокруг тела, словно она была под водой, а пышное платье вздымалось волнами, как поверхность озера. Ее руки были протянуты вперед, и она парила в тумане, словно призрак.

Казалось, она светится изнутри, но Калар мог видеть сквозь ее полупрозрачный силуэт деревья на другой стороне священного пруда.

Ее губы двигались, но Калар не слышал ни звука. Анара отвечала ей на том же чудесном потустороннем языке, и призрачная прекрасная Владычица сделала жест своей безупречной тонкой рукой. Она кивнула Реолу, который почтительно поклонился. Взор прекрасных миндалевидных глаз Владычицы обратился на собравшихся рыцарей.

Калар ощутил, как во рту у него пересохло, и почувствовал колдовское могущество этого взгляда, обратившееся на него. Молодой рыцарь опустил глаза и сжал поводья в руке, не в силах выдержать взгляд богини.

После нескольких мгновений, показавшихся вечностью, Калар почувствовал, как ее взгляд оставил его, и вздохнул, ощутив себя опустошенным.

Клубящийся туман окутал ноги его коня, словно подхваченный ветром, хотя в священной роще не было ни дуновения ветерка. Калар снова поднял глаза, удивленно оглядываясь вокруг. В тумане кружили сияющие шары света, похожие на призрачные огоньки из детских сказок, и Калар увидел, что деревья вокруг словно тают. Ему показалось, что он слышит звенящий смех от шаров света, круживших над его головой, и попытался сосредоточить взгляд, чтобы разглядеть что-то за их ослепительным сиянием. Он почувствовал, что его плащ и волосы будто кто-то тянет крошечными шаловливыми ручками, и едва не рассмеялся от удивления.

Туман начал виться еще быстрее, клубясь вокруг призрачной божественно прекрасной женщины, и Калар открыл рот от изумления.

Он услышал странную нечеловеческую музыку, и тысячи мучительно красивых шепчущих голосов слились в волшебном пении. По щекам рыцаря потекли слезы. Он изумленно оглянулся на Реола и заметил — но, что удивительно, не испугался — что может видеть сквозь рыцаря Грааля, словно его тело стало таким же призрачным, что и клубившийся вокруг туман.

Анара тоже казалась бесплотной, словно дым. Поднеся свои руки к лицу, Калар потрясенно заметил, что и они стали полупрозрачными, как клубы этого тумана, уносимые ветром. Его сердце бешено колотилось в груди и внезапно стало трудно дышать. Его гнедой конь тоже стал призрачным, словно бесплотный дух, как и поводья в руках Калара.

Повернув голову, он увидел, что другие рыцари со страхом и изумлением смотрят на свои призрачные руки, и заметил ужас в призрачных глазах Малорика.

Монкадас поднял руку, прощаясь. Он один из собравшихся рыцарей не стал призрачным, его тело было таким же плотным, как всегда.

— Будьте спокойны, — голос Анары звучал словно далекий шепот. — Вам не будет причинено вреда. Ступайте в туман.

Калар увидел, как призрак Владычицы тает, и закричал, не желая расставаться с ее благословенной красотой. На ее губах мелькнуло подобие улыбки, и она исчезла. Теперь Калар не видел вокруг ничего — туман поглотил все. Другие рыцари с Анарой исчезли, и Калар оказался блуждающим в тумане один.

— Иди вперед, — прошептал голос Анары, казалось, издалека. Калар закрыл глаза и пошел, ведя за собой коня.

* * *

Барон Монкадас стоял неподвижно, глядя, как рыцари и Анара окончательно исчезли из вида. Призрачный туман рассеялся, и барон остался один в священной роще.

Прошептав последнее благословение, он вышел из рощи на солнечный свет. Перед часовней Грааля собралась разношерстная компания пилигримов, сидевших вокруг костра, над которым жарился на вертеле тощий заяц. Едва дюжина пилигримов пережила битву.

Они повернулись к барону, но увидев, что это не их почитаемый лорд Реол, уныло сгорбились и снова повернулись к огню.

Монкадас, направившийся обратно в лагерь, задержался, глядя на эту жалкую шайку оборванцев. Так как они простолюдины, их могут повесить, если они войдут в священную рощу у часовни Грааля, и, конечно же, они будут ждать здесь за ее пределами, пока не вернется Реол. Барон усмехнулся, подумав, что им придется ждать долго.

Сколько времени пройдет, пока они поймут, что Реол к ним не вернется? Месяц? Год? Или они будут сидеть тут, пока не подохнут?

«Скорее всего последнее», подумал он. Как верные псы, брошенные хозяином, они будут ждать возвращения своего обожаемого повелителя, который сейчас уже в сотнях миль отсюда.

Вдруг он почувствовал жалость к ним. Они проливали кровь, чтобы защитить Бретонию от зверолюдов, как и все воины его армии, и Монкадас подумал, что должен хотя бы сказать им, что их повелитель ушел и не вернется.

Повернувшись, барон зашагал к пилигримам. Увидев, что знатный рыцарь подходит к ним, они вскочили на ноги, опустив глаза и испуганно сжав руки. Дворяне нечасто говорили с ними, и когда говорили, обычно лишь для того, чтобы прогнать их или просто обругать.

Монкадас прочистил горло.

— Лорд Реол ушел, — сказал он. — Вам нет смысла ждать его здесь.

Сюда он уже не вернется.

Пилигримы растерянно переглянулись, ошеломленные его словами.

Барон, успокоив свою совесть, кивнул и повернулся, чтобы уйти.

— Мой лорд? — вдруг обратился к нему один из пилигримов.

Барон обернулся, вопросительно подняв брови. Говоривший оказался уродливым горбуном с перекошенным лицом. Он поклонился несколько раз, из-за пазухи его куртки высунула голову крыса.

Пилигрим прикусил свою толстую губу, но не сказал больше ничего.

— Ну что еще? Говори, — нетерпеливо приказал Монкадас.

— Мы… мы его пилигримы, мой лорд, и должны следовать за ним, куда бы он ни повел нас.

— И?

— Мы видели, что он ушел в рощу, мой лорд, но обратно не вышел, — пилигрим осторожно подбирал слова, чтобы не показаться слишком дерзким. — Разве он… еще не там?

— Я сказал, что он не вернется, значит, он не вернется. Его здесь нет, — Монкадас повернулся и пошел, устав от этого разговора.

— Пожалуйста, мой лорд! — воскликнул горбун, хромой походкой заковыляв за ним. — Куда он ушел? Где его искать?

Монкадас вздохнул, задержавшись.

— В Бастони, — сказал он через плечо и пошел дальше.

* * *

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем туман начал рассеиваться, и Калар снова смог разглядеть, что находится вокруг.

Над ним нависали тени деревьев, между их ветвями в небе он увидел звезды. Он узнал эти леса, и удивленно наморщил лоб.

Он увидел и других рыцарей ведших коней на поводу, которые словно призраки появлялись из тумана вокруг. Анара шагала впереди, держа поводья своей белоснежной лошади. Холодный ветер шуршал листьями, и туман стал рассеиваться, словно его и не было. Калар увидел, что его тело перестало быть призрачным, и вздохнул с облегчением.

Была ночь, высоко в небе сиял диск Маннслиба, хотя уже скоро должна была наступить заря. Анара сняла шарф, которым были завязаны глаза ее лошади, и другие рыцари сделали то же самое. В безмолвии они следовали по лесу за фрейлиной Владычицы, удивленно оглядываясь вокруг. Наконец они подошли к краю леса, и Калар снова открыл рот от изумления.

В отдалении, за просторами темных полей, виднелся замок Гарамон, его дом. И он горел.

 

ГЛАВА 19

Пока отряд рыцарей мчался во тьме к охваченному огнем замку, в голове Калара вихрем кружились бесчисленные вопросы. Как они смогли так быстро пройти столь огромное расстояние? Почему замок Гарамон осажден? Какой враг его атакует? Что с отцом?

Ему не терпелось задать эти вопросы, но лицо Анары было холодным и сосредоточенным, и она тихо шептала заклинания. Калар не осмелился прервать ее. Лица других рыцарей были мрачными и суровыми.

Когда они подъехали ближе к замку, он услышал крики людей, и свирепый рев, слишком хорошо знакомый. Зверолюды пришли в Гарамон.

Главная цитадель и две башни горели, пламя с ревом вырывалось из окон, адским заревом освещая ночь. Рыцари проскакали мимо крестьянских хижин, чьи обитатели, стоя в темноте, плакали, с ужасом глядя на горящий замок.

Голос Анары, напевающей заклинания, стал громче, и Калар услышал в небесах раскаты грома. Начали падать первые капли дождя, сначала немного, затем все больше и больше, и наконец, с неба хлынул настоящий ливень.

Из-за дождя было трудно разглядеть что-либо вокруг, потоки воды заливались под доспехи Калара, пропитывая поддоспешник, но он не обращал на это внимания. Рыцари мчались вперед, погоняя своих усталых коней. В душе Калара росли отчаяние и паника.

Сверкнула молния, и они увидели поток темных силуэтов, устремившихся к замку и врывавшихся в разбитые ворота. Калар с криком отчаяния пришпорил коня с новой силой. Во вспышке молнии он успел увидеть бессчетные сотни зверолюдов, появлявшихся из леса и бежавших к замку.

Они врезались в стадо зверолюдов, которые повернулись и бросились наперерез рыцарям. Копье Калара вонзилось в грудь первого из них, подняв монстра с земли. Реол насадил одного зверолюда на копье, а другого зарубил мечом. Один рыцарь упал, но остальные, врезавшись в ряды врага, беспощадно давили и рубили зверолюдов. Анара ехала в центре рыцарского клина, словно не замечая боя и продолжая читать заклинание. Дождь полил еще сильнее.

Снова сверкнула молния, и Калар издал крик отчаяния, увидев, насколько многочислен враг. Рыцарей была лишь горстка, и Калар не представлял, как они смогут остановить бесконечный поток зверолюдов, особенно когда враг уже ворвался в замок. Однако несмотря на это, молодой рыцарь продолжал скакать вперед, исполненный решимости погибнуть, защищая свой дом, если на то будет воля Владычицы.

Сражая по пути десятки зверолюдов, рыцари приближались к замку.

Калар, потеряв копье, обрушил смертельный удар меча на голову очередного врага, силу рыцарю придавала ярость и отчаяние.

Они мчались по мощеной дороге, ведущей к замку. Еще два рыцаря упали. У одного из шеи торчало зазубренное копье, конь другого получил мощный удар топором в грудь. Реол пришпорил своего огромного скакуна, прорубая дорогу в гуще врагов, разя зверолюдов налево и направо.

Они проскакали по опущенному мосту.

Опускная решетка была расколота вдребезги, ее железные прутья скручены и искорежены какой-то страшной силой. Тяжелые деревянные ворота замка Гарамона разбиты и выломаны — проросшие прямо из древних досок извивающиеся ветви и истекавшие соком корни просто разорвали створки.

Рыцари проезжали мимо десятков трупов верных ратников, которые погибли, защищая замок. Тела людей были рассечены свирепыми ударами, отрубленные конечности разбросаны по камням мостовой.

Скача за Реолом, рыцари въехали в кордегардию. Зверолюд, бросившись с балкона, выбил одного рыцаря из седла. На упавшего немедленно набросилась толпа врагов, топорами и мечам отрубая конечность за конечностью.

Выехав из кордегардии, Калар увидел, что внутренний двор замка полон врагов. Зверолюды бесновались, убивая, круша и поджигая.

Сквозь пелену дождя он увидел, что ратники за бойницами отчаянно отбиваются от толп тварей, заполнивших каменные лестницы.

Лучники с башен стреляли в массу зверолюдов во внутреннем дворе, но это было все равно, что плевать в ветер. Пламя охватило еще одну башню, и Калар увидел, как люди прыгают с нее, предпочитая разбиться, чем сгореть заживо.

Посреди всей этой бойни стоял сам Зверь — Дар — наслаждаясь учиняемым разрушением. Зарычав, он взмахнул посохом и направил своих слуг в атаку на рыцарей. Пролаяв приказ на языке зверолюдов, Дар зашагал по ступеням к главной башне замка. Калар пришпорил коня, стремясь скорее догнать чудовище.

Анара, отпустив шею своей белой лошади, простерла руки ладонями к небесам. Подняв голову, она закричала что-то на непонятном мелодичном языке, и Калар почувствовал, как волосы на его руках встают дыбом.

В черных тучах раздался зловещий грохот, и, повинуясь силе заклинания, с темных небес обрушилась молния, ударив в плотную толпу врага, словно зазубренный клинок.

Десятки тварей мгновенно погибли, когда смертоносная энергия с неба ударила по их оружию и шлемам. Разряды энергии вспыхивали на их телах, перескакивая с одного зверолюда на другого и убивая их десятками. Твари корчились в агонии, когда их плоть моментально зажаривалась, а кровь вскипала в венах, вспышки искр разлетались в стороны.

Еще одна молния, более мощная, ударила прямо в центр двора, гром был оглушительный. Еще несколько десятков зверолюдов погибли в одно мгновение, их плоть почернела и обуглилась. Остальные в пределах двадцати ярдов были сбиты с ног, их шерсть и кожа обгорела.

Конь Калара, охваченный ужасом, встал на дыбы, и рыцарь с трудом удержался в седле, схватившись за шею скакуна. Несколько других рыцарей все же упали, тяжело ударившись о землю. Калар дернул поводья, заставив коня повиноваться, и, пришпорив его, поскакал к разбитым воротам главной башни, проезжая мимо обгоревших и дымящихся трупов зверолюдов.

На месте удара молнии поднимался едкий металлический запах, смешиваясь с отвратительным зловонием горелого мяса и жженых волос.

Калар разрубил мечом обожженную голову зверолюда, пытавшегося подняться, и проскакал по дымящемуся внутреннему двору. Его конь своим могучим телом разбрасывал зверолюдов, копытами ломая им кости. Реол, продолжая сражать врагов, скакал рядом, за ним Малорик, Анара и последние рыцари, оставшиеся в седле.

Они проехали по огромным каменным ступеням, ведущим к главной башне. Предводитель зверолюдов уже поднялся на ноги, одна сторона его тела была обожжена и дымилась, кожа вздулась пузырями и почернела после удара молнии.

Калар и его спутники проскакали мимо, направляясь к сводчатому входу в главную башню, копыта их коней громко стучали по каменным плитам.

Резные тяжелые двери были разбиты, изнутри доносились крики и вопли.

Огромный вестибюль был широким и просторным, вдоль его стен были выстроены ряды старинных доспехов. Орды зверолюдов наполняли зал, упиваясь резней и разрушением. Пламя пожирало старинные гобелены, висевшие на стенах. Бесценные картины, изображавшие знаменитые Двенадцать битв Жиля Ле Бретона, выткать которые на гобеленах заняло целое поколение, погибли в считанные секунды. Жар внутри башни был почти невыносимым.

Огромная люстра с множеством свечей рухнула с высокого потолка, громко гремя цепями, и врезалась в пол, раздавив нескольких зверолюдов.

Слышался грохот, когда старинные доспехи, которые носили древние владетели Гарамона, сбрасывали с пьедесталов. Калар увидел, как из боковой двери зверолюды вытащили одного слугу, и стали рубить его на куски. Другого слугу ударили головой о стену, размозжив ему череп.

Из боковых коридоров доносились звуки боя, Калар слышал вопли людей и рев зверолюдов, неистовствовавших в замке. Тела ратников и рыцарей валялись на каменных плитах пола.

Рыцари промчались по залу, очищая путь от врага, истребляя зверолюдов мечом и копьем. В дальнем конце широкого коридора зверолюды примитивным тараном выбивали двери в зал для аудиенций, прилагая всю свою грубую силу.

— За Гарамон и короля! — воскликнул Калар.

* * *

Кастелян Лютьер сидел на своем высоком троне, держа на коленях фамильный меч, вынутый из ножен. Правая рука его слабо сжимала рукоять легендарного оружия, левая держала сам клинок.

Кастелян не отрывал взгляд от двойных дверей главного входа в зал для аудиенций.

Ратники подперли тяжелые двери толстыми деревянными балками, но с каждым ударом тарана створки все больше вдавливались. Таран бил в двери снова и снова, заставляя деревянные балки мучительно скрипеть.

Для Лютьера эти удары были погребальным звоном. Словно сам Морр стучался в его двери, явившись, наконец, чтобы забрать его.

Несколько последних верных рыцарей стояли у подножия трона, на котором сидел Лютьер, держа в руках мечи, готовые закрыть собой сюзерена, как только двери будут выбиты. Ждать осталось уже недолго.

Двери боковых коридоров тоже были заперты, и в них тоже ломились зверолюды, но Лютьер был уверен, что главные двери будут выбиты раньше.

Десятки пожилых придворных, советников, дам и слуг собрались в зале. Некоторые из них тихо плакали, другие молились Владычице о спасении. С каждым ударом тарана они испуганно вздрагивали.

Немногие неуклюже держали оружие в руках, более привычных к перьям или изысканным хрустальным бокалам.

Леди Кэлисс сидела рядом с кастеляном. Ее лицо было бледным и похудевшим, хотя она не проявляла страха и сидела с гордо поднятой головой. Леди Элизабет из Карлемона стояла поблизости, было видно, что она дрожит, а в ее больших прекрасных глазах блестели слезы.

— Пожалуйста, мой лорд, — умолял старый гофмейстер Фолькар. — Тайный ход хорошо замаскирован, и зверолюды никогда не найдут его. Туннель проходит глубоко под фундаментом замка. Вы сможете переждать в безопасном месте, пока осада не будет снята.

Лютьер повернул слезящиеся глаза к старому придворному.

— Однажды ты все-таки должен будешь показать мне все тайные ходы, которыми изрыто это место, — прохрипел кастелян.

— Даю слово, мой лорд, но чтобы дожить до этого дня, вам нужно уйти отсюда, скорее!

— Я не уйду, — тихо сказал Лютьер.

— Мой лорд, вы должны!

— Я не буду прятаться от врагов, словно напуганный крестьянин, — с трудом произнес кастелян. — Это дом моих предков. Врагам не изгнать меня отсюда, и если Владычица решила, что мое время в мире живых подошло к концу, я умру, защищаясь до последнего.

— Тогда я останусь с вами, мой лорд, — сказал гофмейстер.

— Не будь дураком, Фолькар, — прохрипел Лютьер. — Ты никогда в жизни меч в руках не держал. Уходи.

— Я останусь, — твердо заявил Фолькар, его глаза яростно блеснули.

Лютьер рассмеялся, и смех перешел в мучительный хриплый кашель.

Взяв кубок с маленького столика, он отпил глоток пахучего лекарственного отвара. Вкус был воистину ужасным. Хотя здоровье кастеляна в последние месяцы продолжало неуклонно ухудшаться, несмотря на заботы лекаря, Лютьер продолжал пить этот отвар, чтобы не огорчать свою жену.

— Мы одинаково упрямы, — сказал он, откашлявшись и вытерев брызги крови с бледных губ. — Пара упрямых старых дураков.

— Воистину так, мой лорд.

Лютьер обратил взгляд на свою жену, но она заговорила прежде чем он успел произнести хоть слово.

— Мое место рядом с тобой, — заявила она, и по ее глазам было видно, что спорить бесполезно. — Я не оставлю тебя.

Лютьер никогда не спорил с женой, и не хотел начинать сейчас.

Вздохнув, он повернулся к гофмейстеру.

— Выведи остальных, — велел он.

Фолькар поклонился и подошел к стене за троном. Двигаясь с напряженностью охотящегося журавля, гофмейстер нажал пальцем на маленький неприметный камень в стене, и камень со щелчком вдавился в стену. Подойдя к другому месту, Фолькар нажал на другой камень, раздался еще один щелчок, сопровождаемый скрежетом камня по камню. Панель в стене отодвинулась в сторону, за ней оказался темный туннель. Чтобы войти в него, человеку пришлось бы встать на четвереньки. Подозвав придворных, гофмейстер приказал первому из них лезть в туннель.

— Ползи внутрь, — велел Фолькар. — После десяти шагов можно будет выпрямиться. Прощупывайте путь и продолжайте следовать по туннелю. Скорее!

— Ты тоже, — сказал Лютьер, обращаясь к Элизабет.

Она послушно кивнула, по ее прекрасному лицу текли слезы.

Со страшным треском балки, подпирающие двери, не выдержали, и зверолюды ворвались в зал.

Рыцари, защищавшие кастеляна, с криком бросились вперед, убивая первых тварей, прорвавшихся внутрь.

— Вот и конец, — произнес Лютьер.

* * *

Элизабет присела, придерживая руками свое длинное платье, и приготовилась вползти в туннель. Темнота в нем была непроглядной, полностью поглотив тех, кто уже был внутри. Элизабет предстояло лезть в туннель последней, и вход за ней будет закрыт наглухо. Эта мысль пугала ее.

— Скорее, девушка, — приказал гофмейстер.

Собравшись с духом и прикусив губу, Элизабет полезла во тьму.

Туфля придворного, который полз впереди, ударила ее по лицу, и девушка вскрикнула, в туннеле раздалось громкое эхо. Она слышала, как придворные, ползущие впереди, плачут в темноте, некоторые закричали в страхе.

— За Гарамон и короля! — вдруг раздался боевой клич, и Элизабет остановилась.

— Калар! — воскликнула она, ее голос резким эхо разнесся в закрытом пространстве. Элизабет поползла назад. Несмотря на возражения гофмейстера, она вылезла из туннеля обратно в зал для аудиенций.

— Калар! — закричала она снова, вскочив на ноги и не обращая внимания на пыль и грязь, которыми перепачкалась в туннеле.

Выругавшись, гофмейстер снова нажал на камень, и вход в туннель закрылся.

* * *

Реол возглавил атаку, его сияющий меч Дюрендиаль обрушился на череп зверолюда, разрубив его на кровавые осколки. Уцелевшие рыцари вслед за ним ворвались в зал.

Калар увидел полдюжины рыцарей Гарамона, отбивавшихся от орды зверолюдов, их мечи были окровавлены. Молодой рыцарь ощутил моментальную вспышку ярости, увидев, что на троне отца сидит какой-то полумертвый старик, тощий, как скелет. Лишь спустя мгновение Калар потрясенно осознал, что этот старик и есть его отец.

Чувство глубокого горя охватило Калара. Мышцы его отца почти полностью высохли, кожа его была болезненно-серой, глаза ввалились в глазницы. Лютьер не надел броню — у него явно не осталось сил носить доспехи, даже если бы они были подогнаны под его истощенное тело. Это, должно быть, тяжко ранило гордость кастеляна. Сердце Калара преисполнилось скорби.

Леди Кэлисс сидела рядом с Лютьером, а за ними стоял похожий на стервятника гофмейстер Фолькар.

— Калар! — вдруг раздался знакомый голос, и он увидел Элизабет, лицо ее было в слезах.

Он выругался. Однако надежда и любовь, которую он увидел в ее глазах, наполнила его новой решимостью.

С внезапной силой он вогнал клинок в спину зверолюда, только убившего одного из рыцарей. Меч вонзился между лопаток твари, и, подыхая, зверолюд издал мучительно человеческий крик боли.

— Закрыть двери! — приказал Реол, спрыгнув с седла и ударом ноги отшвырнув зверолюда, бросившегося на него. Все больше рычащих монстров, топая копытами, бежали по коридору к залу, и Калар развернул коня к входу, прежде чем соскочить с седла. Мелькнуло нацеленное в него копье, но Калар даже не успел поднять щит. Клинок другого рыцаря отбил копье и ловким ударом перерубил глотку зверолюда. Тварь упала, захлебываясь кровавыми пузырями. Калар хотел поблагодарить рыцаря, но прикусил язык, когда увидел, кто спас его.

— Не стоит благодарностей, — сказал Малорик, когда стало ясно, что Калар и не собирается благодарить.

Несколько рыцарей подхватили поводья коней и отвели их в сторону.

Реол стоял в дверях, в одиночку своим сияющим клинком сдерживая поток врага. Рыцарь Грааля отбивал атаки с мастерской легкостью, а ответными ударами убивал быстрее, чем глаз успевал моргнуть. За бесчисленной ордой тварей по коридору шел Дар, глаза повелителя зверолюдов сверкали яростью.

Малорик и Калар бросились к дверям.

— Закрывайте! — приказал Реол, почувствовав секундный перерыв в атаке врага. Он быстро шагнул назад, и два молодых рыцаря захлопнули двери зала.

Толстые балки, которые подпирали их раньше, были расколоты в щепки и бесполезны, и Калар стал лихорадочно оглядываться в поисках чего-то, чем можно забаррикадировать вход. Зверолюды бросались на двери с другой стороны, пытаясь выбить их, и Калар навалился на тяжелые створки своим весом, его ноги в сабатонах заскользили по залитым кровью плитам пола.

— Помогите! — закричал он, и еще несколько рыцарей навалились на двери. Другие срывали со стен зала длинные пики и алебарды, и вставляли их в тяжелые железные скобы вместо засовов, но они казались слишком хрупкими против той силы, что била в двери снаружи. Раздался страшный удар, и рыцарей отбросило от дверей.

Зверолюды явно снова решили применить таран.

— Отойти от дверей и приготовиться, — приказал Реол, его голос был спокойным и властным. — Владычица с нами.

И будто его слова обладали волшебной силой, удары в двери вдруг прекратились. Рыцари с удивлением посмотрели друг на друга и отошли на несколько шагов, сжимая рукояти своего оружия.

Напряжение в зале было мучительным, Калар воспользовался секундной передышкой, чтобы вытереть пот со лба. В зале наступила пугающая тишина, и Калар ожидал, что двери в любой момент будут разнесены в щепки.

Рискнув оглянуться на возвышение у трона, он встретился взглядом с Элизабет.

— Я люблю тебя, — произнесла Элизабет.

Калар перевел взгляд на отца, который сейчас хмуро смотрел на Анару, медленно поднимавшуюся к нему по ступеням трона. С большим трудом кастелян поднялся, используя древний меч рода Гарамон вместо костыля.

* * *

Анара, поднявшись по ступеням, встала на возвышении перед кастеляном. Он был похож на оживший скелет, одеяния висели на его истощенном теле, все неровности черепа были видны под кожей.

Анара скорее почувствовала, чем увидела, что Калар смотрит на нее.

— Кто это? — спросила леди Кэлисс, встав со своего кресла и, очевидно, почувствовав, что происходит что-то, чего она не понимает.

Анара взглянула на нее, и леди Кэлисс вдруг села обратно в кресло.

— Это леди Анара, — объявил гофмейстер Фолькар, в его голосе явно звучало презрение.

— Твоя… твоя дочь? — спросила Кэлисс супруга.

— У меня нет дочери, — прохрипел кастелян Лютьер.

Анара холодным взглядом смотрела на них, на ее лице не отражалось никаких эмоций. Все ее связи с родом давно были разорваны. Таков был путь фрейлины Владычицы.

Лютьер вдруг покачнулся, одна его нога подогнулась. Меч рода Гарамон, выпав из его рук, с лязгом свалился на пол. Гофмейстер и леди Кэлисс бросились поддержать лорда Гарамона, но они не успевали.

Анара быстро шагнула вперед и поддержала кастеляна, прежде чем он упал. Хотя Лютьер был гораздо выше ее, он очень исхудал, и Анара легко удержала его от падения.

Оказавшись так близко, она увидела, насколько бледной и прозрачной стала его кожа. Увидела разорвавшиеся кровяные сосуды на его лице, и усыпавшие кожу темные точки. Посмотрев в его пожелтевшие глаза, Анара увидела, насколько он близок к смерти.

Было в его лице и что-то еще… некая скверна. Странная черная хворь, пожиравшая его изнутри, причину которой не мог узнать ни один лекарь. Лишь такие как Анара могли распознать истинную сущность болезни, ибо она была колдовской по природе, вызванной дьявольским искусством того, кто был обучен черной магии.

Как только Анара пришла к этому выводу, ее взгляд остановился на маленьком столике рядом с троном кастеляна и на кубке с лекарством, который стоял на нем. Гофмейстер и леди Кэлисс осторожно помогли Лютьеру сесть обратно на трон, Элизабет с испуганным видом стояла поблизости.

Анара подняла кубок к носу и принюхалась. С отвращением отпрянув от запаха яда, который содержала жидкость, она отшвырнула кубок.

Посуда с лязгом ударилась о пол, ее зловонное содержимое разлилось по каменным плитам.

— Кто дал ему это? — спросила Анара. Никто не обратил внимания на ее вопрос, все были слишком обеспокоены состоянием лорда Гарамона.

— Что происходит? — спросил Калар, подойдя к ней. Странная тишина за дверями зала все еще продолжалась, будто враги внезапно растворились в воздухе. Но Анара знала, что это не так. Она чувствовала злую сущность Дара за дверями, чувствовала, что враг собирается с силами.

— Кто дал ему это питье? — снова спросила Анара, на этот раз вложив в слова часть своей магической силы.

Леди Кэлисс, заикаясь, словно через силу, ответила:

— Это… лекарство моего мужа… Он болен… его лекарь…

— Это яд, — ледяным голосом произнесла Анара.

Ее слова были встречены могильной тишиной. Леди Элизабет побледнела. На лице гофмейстера отразилась тревога. Холодный взгляд Калара вонзился в леди Кэлисс.

— Сука! — прорычал он, с яростью глядя на мачеху. Она ошеломленно уставилась на него. — Подсылала убийц ко мне… Отравляешь моего отца… Ради чего? Чтобы Бертелис стал правителем Гарамона?

Кэлисс лишь беззвучно открывала и закрывала рот. Анара, используя силу, данную ей Владычицей, проверила разум супруги кастеляна, пытаясь найти признаки вины.

— Зарублю тебя сейчас же, проклятая гадюка! — произнес Калар, его глаза горели яростью. Покрытый кровью, с мечом в руках, он шагнул к мачехе. Леди Кэлисс сжалась в ужасе.

— Нет, — вдруг сказала Анара. — Это не она.

* * *

Эти слова прорвались сквозь ярость Калара, и он в изумлении посмотрел на сестру. О чем она говорит? Ведь все сходится!

Она снова посмотрел на мачеху. Леди Кэлисс бросала на него убийственные взгляды. Конечно, за всем этим стоит она? Или…?

— Тогда кто? — спросил он. Ему очень хотелось убить кого-нибудь, и он искал цель для своей ярости. — Кто отравлял моего отца? — спросил он более настойчиво.

Взгляд Анары скользнул по Элизабет. Сердце Калара замерло.

— Нет… — прошептал он.

Побледневшая Элизабет подошла и встала рядом с Каларом, цепляясь за него, как ребенок.

— Любимый, почему она так смотрит на меня? — спросила она, в ее голосе звучал страх.

Калар лишь покачал головой.

— Это она, — сказала Анара, обвиняюще глядя на Элизабет.

Это безумие. Почему, во имя Владычицы, его возлюбленная могла желать смерти его отцу? Нет, Анара ошибается.

— Ты ошибаешься, сестра, — в отчаянии произнес Калар.

— Нет, — сказала Анара, ее глаза сияли неземным светом. — Спроси ее сам, если хочешь.

Элизабет плакала, слезы лились по ее лицу, она прижалась к Калару, не обращая внимания, что его доспехи заляпаны кровью.

— Не верь ей! — неистово заклинала его Элизабет, глядя умоляющими глазами, полными отчаяния. — Не верь ей!

Калар посмотрел в глаза женщины, которую любил, и за ее красотой увидел страшную правду.

— Почему? — прошептал он в ужасе.

— Не верь ей! — рыдала Элизабет, но Калар отстранился от нее, и по его лицу потекли слезы.

— Почему? — спросил он снова.

— Я сделала это ради нас! — воскликнула наконец Элизабет, заливаясь слезами, и попыталась подойти к нему. Он отшатнулся от нее, словно она была больна чумой, хотя у Калара разрывалось сердце от того, что он видел боль в ее глазах.

— Она бы заставила его лишить тебя наследства! — закричала Элизабет, указывая на леди Кэлисс. Запах ее духов был опьяняющим, вызывал смятение чувств, и Калар отошел еще дальше от нее. — Она убедила бы твоего отца, чтобы он отказался от тебя и лишил тебя наследства! Ты же знаешь, что я говорю правду! Он благосклонен только к Бертелису! А тебя он оставил бы нищим, без гроша! Мы остались бы ни с чем!

Калар потрясенно покачал головой в ужасе от того, что услышал.

— Это ради нас! — умоляла Элизабет.

Калар отвернулся от нее, по его щекам текли слезы.

— Калар! — закричал Элизабет, устремившись к нему, но Фолькар схватил ее за руку.

— Ты и так натворила достаточно, девка! — в ярости прошипел гофмейстер.

— Калар! — рыдала Элизабет. — Я люблю тебя, Калар! Пожалуйста, прости меня! Я делала лишь то, что было лучше ради нашего общего будущего! Калар!

Весь его мир рушился. Калар, шатаясь, спустился к подножию возвышения и упал на колени, меч выпал из его руки. Он сорвал с руки шелковый шарф Элизабет и бросил его на пол. Он едва услышал резкий звук пощечины — леди Кэлисс, шипя, как разъяренная кошка, бросилась на Элизабет.

— Прекратите! — приказала Анара, ее голос звенел силой. — Зверь идет.

* * *

Из коридора за дверями все еще не слышалось ни звука, но сразу же после слов Анары стал слышен новый шум. Это был протяжный стонущий скрип, похожий на то, как скрипит дом холодным вечером, или корпус корабля, качающегося на волнах. Волосы Калара встали дыбом, словно сам воздух был заряжен энергией, на языке он ощутил едкий вкус.

— Двери… — прошептал Малорик, и Калар, охваченный горем, оглянулся.

Большие деревянные двери набухали и выгибались, из их поверхности вырастали древесные отростки, колыхавшиеся, словно слепые щупальца. Прорастали шипы, истекавшие древесным соком, и набухшие шишки на поверхности дверей начали сочиться липкой жидкостью, подобно крови, текущей на пол.

Из дверей, словно оживших внезапной колдовской жизнью, стали расти ветви. Они тянулись вверх, упираясь в перемычки над дверным проемом, и кроша камень. На ветвях распускались черные, дурно пахнущие почки, выпуская множество жирных мух, заполнивших воздух. Вырастали листья цвета гниющей растительности, но едва успев появиться, сразу опадали на пол. Из нижней части дверей вырывались корни, ползущие по каменным плитам пола, проникавшие в трещины и прораставшие глубже в каменную кладку. Проникнув под камень, корни стали расшатывать плиты, поднимая их вверх, по полу, словно паутина, во всех направлениях побежали трещины.

С треском двери разошлись. На пороге стоял Дар, его глаза сияли магическим светом. Остатки дверей были окончательно разломаны, и вслед за своим повелителем в зал хлынул поток зверолюдов.

Рыцари бросились навстречу врагу. Калар увидел, что Малорик и Реол устремились в бой, их мечи зазвенели в воздухе. «Какая ирония судьбы: наследник Сангасса защищает лорда Гарамона», подумал Калар.

Увидев, наконец, врага, на которого можно излить свою ярость и горе, Калар подхватил упавший клинок и бросился в битву.

Размахивая мечом, он издавал бессвязный рев, даже не думая о своей защите, дикая ярость охватила его. Он сражался, словно один из берсерков с ледяного севера, изливая свой гнев на врага. Первому попавшемуся зверолюду он отрубил руку, не обратив внимания на удар молота по своей кирасе, ударил мечом по голове другого зверолюда, отсек один рог и размозжил череп.

Красный туман застилал глаза Калара, он рубил одного врага за другим в яростном безумии, не заботясь о своей безопасности. Он бросился в самую гущу боя, удары сыпались на него, но броня еще выдерживала, защищая рыцаря, и он продолжал убивать.

— Защитить лорда Гарамона! Назад! — вдруг закричал кто-то, и Калар пришел в себя. Его отец был еще жив, и молодой рыцарь считал своим долгом защищать его до конца. Погибнуть бессмысленно было бы бесчестьем, и Калар вдруг преисполнился решимости добиться того, чтобы отец мог гордиться им, хотя бы после того, как его сын погибнет.

Тяжелый кулак врезался ему в висок, и Калар рухнул на пол.

Оглушенный, он все же увидел, как Дар шагает сквозь хаос боя, скакательные суставы на ногах придавали его походке странный вид.

Вождь зверолюдов отбросил с дороги двух рыцарей ударом своего посоха, а еще одному всадил в горло кинжал для жертвоприношений.

Калар закричал, увидев, как чудовище сделало первый шаг по ступеням на помост к Лютьеру.

Реол врезался в гущу врагов, прорубая путь обратно к дверям, чтобы задержать зверолюдов, пока остальные рыцари отступали к трону, чтобы защитить кастеляна. Рыцарь Грааля двигался с удивительным изяществом, тратя на каждый удар не больше энергии, чем было необходимо, чтобы убить врага. Подобрав с пола еще один меч, Реол стал биться двумя клинками, образовавшими вокруг него дугу смерти.

Калар встал на ноги и, шатаясь, пошел к Дару. На пути рыцаря встал зверолюд, лицо твари являло собой ужасную маску в виде козлиной морды с человеческими чертами. Калар попытался убить его быстро, направив удар в шею, но зверолюд увернулся и взмахнул топором.

Топор скользнул по щиту, заставив Калара отступить на шаг назад, еще дальше от чудовища, которое подбиралось по ступеням к его отцу.

Двое рыцарей, защищавших кастеляна, шагнули навстречу Дару.

Предводитель зверолюдов проигнорировал их, не сводя яростного взгляда с лорда Гарамона, который смотрел на чудовище глазами, полными ужаса и отвращения. С трудом Лютьер еще раз встал на ноги, поддерживаемый гофмейстером, и поднял меч Гарамона. Было видно, что клинок дрожит в слабых руках. Леди Кэлисс спряталась за троном, куда ее затолкал гофмейстер.

Два рыцаря бросились на Дара одновременно. С нечеловеческой скоростью вождь зверолюдов шагнул навстречу рыцарю справа, выпустив из рук свой посох, который остался стоять прямо, вцепившись корнями в ступени.

Свободной рукой Дар перехватил руку рыцаря, державшую меч, смяв наручь и заставив его потерять равновесие. Молниеносно развернувшись, повелитель зверолюдов вонзил ритуальный кинжал в шею рыцаря, пробив латы и звенья кольчуги, из раны хлынула кровь.

Все еще разворачиваясь, Дар швырнул убитого рыцаря в другого, оба бретонца рухнули на ступени.

Калар едва избежал следующего удара топора зверолюда, но монстр, вложив в удар слишком много силы, потерял равновесие, и молодой рыцарь быстрым выпадом убил его.

Анара, все еще стоявшая рядом с кастеляном, казалась маленькой и хрупкой по сравнению с вождем зверолюдов, нависшим над ней. Она тихо шептала заклинание, и Дар зарычал на нее, оскалив зубы. Вдруг он взревел, и сила и ярость этого оглушительного рева заставили Анару отшатнуться. Дар простер к ней руку, вытянув длинные пальцы.

Воздух помутнел перед его протянутой рукой, словно дымка на горизонте в жаркий день. Анара, будто пораженная мощным ударом, отлетела назад. Ударившись головой о тяжелый подлокотник трона, она без чувств упала на пол.

Еще один рыцарь бросился на Дара, держа меч двуручной хваткой.

Повелитель зверолюдов поднял свой посох и метнул его в бретонца.

Посох ударил рыцаря в грудь, корни сразу же начали оплетать его тело. Поскользнувшись на гладких плитах, рыцарь тяжело рухнул, посох, словно пиявка прилепился к его телу. Корни, жутко извиваясь, стали прорастать сквозь щели в доспехах рыцаря, пробиваясь сквозь звенья кольчуги и врастая в плоть.

Рыцарь страшно вопил, его тело высыхало по мере того, как колдовской посох выпивал из него жизнь. Темные вены начали пульсировать на посохе, наполняясь кровью, высосанной из тела рыцаря.

Все происходило слишком быстро. Калар бросился по ступеням к Дару, крича в ярости. Вождь зверолюдов со сверхъестественной скоростью метнулся к рыцарю и тыльной стороной руки ударил по голове. Калар, тяжело рухнув, скатился по ступеням.

Меч вонзился в спину Дара, нанеся кровавую рану. Взревев от боли и ярости, чудовище ударило в ответ. Ритуальный кинжал вонзился в шлем атаковавшего рыцаря с такой силой, что пробил его, всадив шесть дюймов металла в мозг.

Малорик, сморщившись в гримасе отвращения, атаковал Дара сбоку, но предводитель зверолюдов нанес ему мощный удар копытом в живот, так что на доспехах осталась вмятина, и наследник Сангасса отлетел в сторону, хватая ртом воздух.

Сверкнул меч, нацеленный в Дара, и тот быстро шагнул назад, успев поймать оружие рукой. Кровь брызнула из-под длинных пальцев, похожих на паучьи лапы, когда Дар вывернул клинок, и державший оружие рыцарь, потеряв равновесие, споткнулся.

Отпустив меч, Зверь схватился обеими руками за шлем рыцаря, и выкрутил его. Раздался тошнотворный треск, и рыцарь рухнул на пол, его голова была почти полностью свернута назад.

Между Даром и кастеляном не осталось никого.

Калар приподнялся на колено, в глазах все расплывалось. Шатаясь, молодой рыцарь встал и побрел назад, к трону.

* * *

Элизабет вырвалась из рук гофмейстера и отступила назад, наполовину ослепленная слезами. За спиной она ощутила холодный камень. Бежать было некуда.

Слезы продолжали литься по ее лицу, она рыдала от страха и стыда.

Ужас и отвращение, с которым смотрел на нее Калар, навсегда остались в ее памяти. Она ненавидела себя за то, что она сделала, но почему Калар не понял, что она сделала это ради них?

Это была нетрудно. Она отдала свою служанку Аннабель в штат слуг замка Гарамон, и крестьянская девчонка быстро включилась в ежедневные рутинные работы по замку. Элизабет понадобилось несколько месяцев, чтобы собраться с духом и найти ведьму, но наконец она решилась, и именно от ведьмы она получила этот яд.

— Он действует медленно, — говорила ей старуха, — и вызовет смерть, которая не возбудит подозрений.

Она ошибалась.

Каждый день Аннабель добавляла яд в лекарство кастеляна, хотя, конечно, служанка не знала, что именно она туда добавляет. Элизабет щедро платила ей, чтобы девчонка держала язык за зубами и не задавала лишних вопросов.

Осознание того, что она совершила, тяжким гнетом легло на душу Элизабет. Хотя стыд и сомнения терзали ее, она преодолела их, сосредоточившись на том прекрасном будущем, которое ожидает их с Каларом. Она научится жить с чувством вины. Лишь бы они были вместе и счастливы, и тогда все, что ей пришлось совершить, как бы ни было оно отвратительно, со временем забудется.

Она так любила его.

Едва осознавая, что она делает, Элизабет стала ощупывать каменную стену за троном, пытаясь найти тот камень, на который нажимал гофмейстер. Наконец один из камней щелкнул, вдавившись в стену.

Элизабет быстро нашла второй такой камень, и зияющий темный вход в тайный туннель снова открылся.

Какой проклятый каприз судьбы заставил появиться здесь сестру Калара и разбить все мечты и надежды? И почему Калар не может понять, что все, что она сделала, было ради него?

Оплакивая все то, что могло бы быть в ее жизни, а теперь навсегда потеряно для нее, Элизабет вползла в тесный туннель, спустившись во тьму.

«Будь они все прокляты», думала она, проливая слезы гнева, горя и разочарования.

* * *

Пожилой гофмейстер лорда Гарамона встал впереди, защищая своего господина, и в его лице с ястребиными чертами не было страха. Безоружный, стоял Фолькар перед Зверем. Повелитель зверолюдов слегка присел, двигаясь, словно крадущийся волк, но даже так он возвышался над Фолькаром.

— Шагните вправо, мой лорд, — произнес гофмейстер, не отрывая взгляда от Зверя.

Лютьер, сгорбленный и иссохший, шаркающей походкой шагнул вправо, как было сказано. Дар тоже шагнул вбок, отрезая возможный путь к отступлению.

— Еще шаг… — прошептал гофмейстер. И снова Зверь повторил движение кастеляна. Теперь вождь зверолюдов оказался спиной к Калару, как, несомненно, и рассчитывал Фолькар. Калар старался подойти ближе настолько бесшумно, насколько позволяли ступени.

Словно устав ждать, Зверь бросился вперед и, схватив гофмейстера за плечо, отбросил старика в сторону. Фолькар ударился о колонну и рухнул на пол у ее основания.

Калар с криком бросился вверх по ступеням, подняв меч, но Зверь оказался быстрее. Повелитель зверолюдов шагнул вперед, его могучие ноги быстро преодолели оставшееся расстояние. С презрительной легкостью Зверь ударом руки отбросил клинок Лютьера. Древний меч Гарамона со звоном упал на каменный пол.

Сжав одной рукой тощую шею Лютьера, Зверь поднял его в воздух.

Отшвырнув со своего пути трон и едва не раздавив при этом леди Кэлисс, повелитель зверолюдов прижал кастеляна к каменной стене.

Калар закричал. Ноги старого лорда болтались в футе над полом, Лютьер слабо пытался отбиваться. Дар склонился к нему и зарычал, ужасная морда чудовища оказалась в дюйме от лица кастеляна.

Вероятно, услышав или почувствовав, что сзади приближается Калар, вождь зверолюдов повернул голову и, свирепо рыча, поднял свободной рукой кинжал. Но Калар не остановился. Тогда Зверь приставил острие кинжала к шее лорда Гарамона. В глазах Лютьера был виден страх, он с трудом глотнул, капля крови потекла по его шее.

Калар застыл, пылая ненавистью.

Леди Кэлисс плакала, лежа на полу там, где упала, и слезы лились по ее лицу.

— Мой муж! — кричала она.

Калар осторожно шагнул к Зверю. Тот предупреждающе зашипел, сильнее надавив кинжалом на горло Лютьера, и Калар замер. Он все же рискнул оглянуться на Анару с напухающим на виске фиолетовым синяком, которая пыталась встать на ноги.

Малорик тоже поднялся на ноги и пытался обойти Зверя, крадучись, будто охотился за дичью.

— Малорик, — прошипел Калар. — Нет!

Не обратив внимания, Малорик поднялся по ступеням, не отрывая взгляда от вождя зверолюдов. Зверь зашипел на него, еще сильнее прижав кинжал к горлу кастеляна. Калар увидел, что кровь потекла еще больше.

— Малорик! — закричал Калар. Зверь, отвлеченный криком, на мгновение повернулся к нему. Этого только и ждал Малорик.

Наследник Сангасса прыгнул вперед, его клинок вонзился глубоко в бок чудовища. Взревев от ярости и боли, Зверь бросил Лютьера.

Кастелян упал на пол, и Калар с криком бросился на Зверя.

Мощным ударом руки чудовище сломало меч Малорика, чье острие так и осталось торчать из тела Зверя. Малорик отшатнулся, с ужасом глядя на свое сломанное оружие.

Дар вырвал обломок меча из своего бока и с силой метнул его в Калара. Обломок попал рыцарю в правое плечо, пробив броню и вонзившись глубоко в плоть. От силы удара Калар упал, выронив меч.

Зверь снова повернулся к Лютьеру, пытавшемуся отползти, и, яростно топая копытами, подошел к нему. Лорд Гарамон закричал, когда Зверь схватил его за ногу и подтащил к себе.

Из раны в плече Калара лилась кровь, пальцы правой руки онемели.

Оглянувшись вокруг в поисках оружия, молодой рыцарь увидел древний меч Гарамона, лежавший на полу. Сбросив щит с левой руки, Калар поднял старинный клинок, держа его двуручной хваткой, заставив непослушные пальцы правой руки сомкнуться на рукояти.

Зверь стоял над его отцом, наслаждаясь тем ужасом, который испытывал старый кастелян. Вдруг повелитель зверолюдов обеими руками взялся за свою огромную голову, не выпуская из пальцев окровавленный кинжал. Калар услышал звук рвущейся кожи, и на мгновение растерялся, не понимая, что делает чудовище.

С растущим ужасом Калар увидел, что Зверь снял с себя лицо.

Словно змея, меняющая кожу, вождь зверолюдов сорвал с себя массу покрытой швами гниющей плоти. Даже рога упали с его головы, и лишь когда эта груда сшитой кожи свалилась на пол, Калар, увидев кожаные завязки, понял, что Зверь носил маску.

Вождь зверолюдов моргнув, открыв свое настоящее лицо.

Разум Калара содрогнулся, когда молодой рыцарь увидел пугающе человеческое лицо. Это было лицо дикаря, вымазанное грязью и засохшей кровью, лоб и щеки иссечены множеством шрамов, но это, несомненно, было лицо человека. И почему-то это казалось еще более ужасным. Синие человеческие глаза Зверя, оглядевшись, снова обратили свой взгляд на Лютьера.

Густые спутанные волосы Дара свисали до пояса, на подбородке росла длинная борода. Если бы не звериные ноги с копытами и покрытое шерстью тело, это существо можно было бы принять за человека. Дар ощерился, обнажив сотни мелких и острых зубов, и образ был разрушен.

— Чудовище… — с ужасом и отвращением выдохнул Лютьер.

— Что это? — спросил Калар, ни к кому не обращаясь, а его голос был преисполнен отвращения.

— Это наш брат, — ответила Анара, прикоснувшись рукой к ушибленному виску.

Калару показалось, что он сейчас сойдет с ума.

— Наша мать родила его, а потом выбросилась из окна от позора, — продолжала Анара. — Это существо следовало убить сразу после рождения.

Вглядевшись в грязь и засохшую кровь, покрывавшую лицо Зверя, в изрезавшие его страшные шрамы, Калар увидел, что на него смотрит его собственное лицо. Это было все равно что смотреть в колдовское зеркало, и видеть извращенное и искаженное отражение себя самого.

Все стояли неподвижно, пораженные ужасом, услышав об истинной природе этого существа. Никто не мог отрицать семейное сходство.

Зверь был потомком рода Гарамон.

— Ваш род проклят, — прошипел Малорик.

Калар хотел убить его, но возразить на эти слова было нечего.

Зверь зарычал на Лютьера и движением, преисполненным ненависти, всадил кинжал в шею кастеляна. Калар закричал, но не мог ничего сделать, когда зазубренный клинок по самую рукоять вошел в шею отца. Зверь вырвал кинжал и, выпустив его из своих длинных пальцев, уронил на пол.

Артериальная кровь фонтаном била из смертельной раны в шее Лютьера. Калар с криком ярости и ужаса бросился вперед. Зверь поднял тело Лютьера к своей груди, держа умирающего почти так же, как мать держит больного ребенка. Из глотки чудовища вырвался вопль страдания.

Калар, ослепленный скорбью и яростью, размахнулся фамильным мечом Гарамона, держа его двуручной хваткой. Зверь не пытался избежать удара, а лишь откинул голову назад, подставляя шею. В это мгновение с лица Дара исчезла вся ненависть, отвращение и ярость.

Калар ударил мечом по шее Дара, клинок глубоко вонзился в плоть и кости. Из страшной раны хлынули потоки крови, голова откинулась в сторону, держась только на коже и сухожилиях. Зверь рухнул на пол, в лужу своей крови, смешивавшейся с кровью его отца.

Калар опустился на колени, держа в руках голову отца. Жизнь быстро исчезала из глаз Лютьера, но, слабо шевеля губами, кастелян еще пытался говорить.

— Мой сын… — прошептал он, в его горле булькала кровь.

— Я здесь, отец, — ответил Калар, слезы текли по его лицу.

Глаза умирающего смотрели мимо Калара.

— Бертелис… — произнес он, захлебываясь кровью.

Боль пронзила сердце Калара, когда он понял, что отец звал не его.

Даже умирая, отец отвергал его.

Мучительные рыдания сотрясли тело Калара. Леди Кэлисс с плачем бросилась к телу мужа.

Бой еще продолжался — Реол, стоя в дверях, сдерживал поток зверолюдов, но Калар не обращал на них внимания.

Молодой рыцарь не отрывал взгляда от мертвого лика отца.

 

ЭПИЛОГ

В свете потрескивавших факелов тени на грубо обтесанных каменных стенах двигались подобно пляшущим демоническим силуэтам.

Это помещение было вырублено в скале под замком Гарамон столетия назад, еще до того, как была заложена сама крепость. В древности вожди бретонских племен собирались здесь для обсуждения вопросов особой важности, хотя сейчас лишь очень немногие помнили об этом. Столетиями это место пребывало безлюдным, заброшенным и забытым, о самом его существовании знали лишь наследственные гофмейстеры замка Гарамон, и попасть туда можно было лишь по тайным коридорам, о которых было известно немногим.

Более пяти поколений никто не пользовался этим местом.

А теперь здесь собрались семь человек в плащах с капюшонами, вздрагивая от ледяной сырости древних камней, окружавших их. Эти семеро сидели на грубо вытесанных каменных тронах, врезанных в стены.

— Род Гарамона осквернен, — сказал один из них, из-под капюшона виднелся лишь его подбородок. — И сейчас здесь правит тот, чья кровь проклята.

Среди собравших послышался шепот согласия.

— Танбурк потерпел неудачу. Время хитростей прошло. Мы должны стереть пятно скверны с имени Гарамона.

— Ты хочешь, чтобы мы действовали против лорда, которому присягнули на верность? — сказал другой человек в капюшоне, его голос был низким и сильным; голос рыцаря. — И нарушили нашу присягу?

— Мы поклялись защищать род Гарамона! — возразил первый говоривший. — Я видел проклятого Зверя. И это чудовище, которое не должно было существовать, являлось родным братом нашего нового лорда! — яростно произнес он. — Наш долг очевиден. Во имя Владычицы, мы обязаны уничтожить эту скверну ради чести рода Гарамона.

— Оно должно было умереть сразу после рождения… — добавил он, говоря уже больше для себя самого и вспоминая. Если бы у Лютьера тогда хватило твердости прикончить чудовище. Кто мог предугадать, что оно выживет? Он мысленно выругал себя за то, что не убедился тогда в смерти ужасной твари.

— А что потом? — спросил еще один из собравшихся. — Разве младший сын лорда Лютьера не несет это проклятье в своей крови?

— Осквернена не кровь Лютьера! — возразил первый. — Его первая жена принесла это проклятье в род Гарамона. Бертелис не запятнан ее… нечистотой.

Несколько человек поднялись со своих мест, яростно заспорив.

Другие стали им возражать, и безумное эхо гневных голосов пугающе разносилось в закрытом пространстве.

Первый говоривший поднял руку, требуя тишины.

— Хватит! — приказал он яростным голосом, исполненным власти. Шум спора умолк, и люди в капюшонах снова заняли свои места.

Он откинул капюшон, и сурово оглядел собравшихся, заставив умолкнуть последний ропот.

— Это наш долг, — заявил Фолькар, гофмейстер замка Гарамон. — Как бы ни было это тяжко, мы знаем, что должны сделать. Ради чести Гарамона и во имя Владычицы, мы должны уничтожить скверну.

Гофмейстер яростным взором обвел каждого из собравшихся.

— Лорд Калар должен умереть.