— Выпьем за моих сыновей! Пусть Владычица направит их копья, и пусть они вернутся ко мне с победой и славой!

Пирующие одобрительно зашумели, и Калар с Бертелисом со звоном сдвинули полные кубки. Каждый из братьев выпил по большому глотку вина. Их щеки уже и так были красны от выпитого, а животы полны еды.

Остатки пира простирались перед собравшимися дворянами на широких столах в пиршественном зале. Кости бросали прямо на покрытый соломой пол, где за них грызлись охотничьи собаки Лютьера и — когда никто не видел — слуги-крестьяне. Скелеты целиком зажаренных кабанов и оленей лежали на огромных блюдах, очищенные от мяса. Кости куропаток и зайцев валялись на свинцовых и серебряных тарелках, плавая в лужах густого соуса из грибов и сыра. Изысканные тарелки, на которых подавали жареных больших хищных рыб, выловленных в реке Грисмери к северу отсюда, были отброшены в сторону. От рыб оставались только блестящие белые кости и огромные челюсти в остатках белого винного соуса.

Вино лилось рекой, ибо лорд кастелян открыл свои погреба, желая проводить сыновей на войну с подобающей помпой. Собравшиеся дворяне наслаждались лучшими винами Бордело и Аквитании, расхваливая их достоинства, вращая вина в кубках и принюхиваясь к их аромату. Калар и его брат пока не слишком много знали о достоинствах вина, и глотали дорогие столетние вина словно воду.

Бертелис широко ухмылялся, чувствуя себя счастливым, очень сытым и уже основательно пьяным. Он поглядел на своего отца, который, улыбаясь, с гордостью смотрел на него. Бертелис улыбнулся в ответ и поднял кубок. За спиной лорда Лютьера стоял гофмейстер Фолькар, похожий на хищную птицу. Его худые плечи были слегка сгорблены, на угрюмом костлявом лице резко выделялся крючковатый нос. Словно почувствовав взгляд Бертелиса, гофмейстер повернул свои холодные темные глаза к младшему сыну лорда. Даже спустя все эти годы взгляд гофмейстера заставлял Бертелиса чувствовать себя нашкодившим мальчишкой, и молодой рыцарь быстро отвернулся.

Его взгляд обратился к матери, которая была погружена в беседу с Танбурком, высоким рыжеволосым рыцарем, одним из ее фаворитов.

Увидев, как леди Кэлисс нежно прикоснулась к руке Танбурка, Бертелис нахмурился, но быстро отвлекся от этого, когда по знаку гофмейстера в зал вошла целая армия слуг. Бертелис вежливо подвинулся, когда симпатичная служанка подошла, чтобы забрать его тарелку и склонилась над столом, демонстрируя при этом глубокий вырез своего платья.

— Сэр Бертелис, у вас сейчас слюна потечет, — поддразнил его кто-то, и, обернувшись, Бертелис увидел леди Элизабет Карлемон. Красивая молодая дворянка с очаровательным блеском в глазах сидела рядом с Каларом, который любил ее до обожания. Она была одета в великолепное платье из темно-пурпурного бархата, а на бледные плечи накинула сверкающую прозрачную шаль. Большая подвеска в форме звезды, висевшая на ее шее у самого декольте, приковывала взгляды. Калар просто сиял, сидя рядом с ней, несомненно, по крайней мере, частично, из-за этого декольте. «Она хорошая пара», подумал Бертелис. Он был уверен, что однажды они вступят в брак — об их любви было уже всем известно. Его брат был удивительно верен своей возлюбленной и даже отказывался развлекаться со служанками, заявляя, что Элизабет для него единственная.

Несомненно, она была прекрасной женщиной, но иногда Бертелис просто не понимал своего брата.

— Боюсь, вы правы, миледи, — ответил он, демонстративно вытирая подбородок. — Мои моральные устои не столь высоки, как у моего брата, меня легко соблазнить милым личиком и пышным бюстом. Не то что наш благородный Калар, он настоящий образец высокой нравственности.

— Надеюсь, что это так, — сказала Элизабет, обратив свои чарующие темные глаза к Калару и игриво улыбнувшись ему. Калар покраснел, отчего Элизабет и Бертелис рассмеялись.

— Брат, — обратился к нему Бертелис, жестом веля слуге налить еще вина. — Выпьем!

Оба брата подняли полные кубки.

— За славу и честь! — произнес Бертелис.

— За славу и честь! — поддержал тост Калар, и они снова чокнулись кубками.

— И за победы в постели и на поле боя! — добавил Бертелис, когда Калар начал пить. Старший брат, не удержавшись от смеха, фыркнул и поперхнулся, облившись красным вином.

Элизабет разразилась смехом, совершенно не подобающим леди.

Жена одного из рыцарей Лютьера с суровым выражением лица шикнула на нее, заметив, что лорд кастелян поднял кубок. Калар поднял руку, чтобы закрыть рот Элизабет, ибо казалось, что ее сейчас снова охватит приступ неудержимого смеха.

— За Бертелиса, — провозгласил тост кастелян. — Я убежден, что однажды он станет одним из лучших рыцарей Бастони.

Тост был встречен аплодисментами, и мелодичный смех Элизабет заставил Бертелиса улыбнуться. Лицо Лютьера оставалось серьезным.

— Бертелис, — сказал он. — Ты лучший сын, какого только может пожелать рыцарь. Возвращайся живым.

Гости не поняли, тост это или уже нет, и все еще держали свои кубки в руках.

— Честь и слава! — воскликнул Бертелис, подняв кубок. Эти слова повторили все присутствующие и, выпив, гости вернулись к своим разговорам. Краем глаза Бертелис заметил, что Элизабет больше не смеется, и что лицо его брата помрачнело.

Не обратив на это особого внимания, Бертелис снова чокнулся кубками с братом, и они снова вместе выпили, возникшее напряжение исчезало. Для развлечения гостей в зал пришли шуты, высокие жонглеры и скачущие карлики. Бертелис громко смеялся, глядя на их кувыркания и гримасы.

Кастелян Лютьер, попрощавшись с гостями, направился обратно в свои спальные покои в сопровождении супруги. Когда на этом официальная часть пира закончилась, началась настоящая попойка.

* * *

Гофмейстер Фолькар стоял неподвижно в полумраке арочного проема, его глаза сверкали злобой. Он отступил еще глубже в темноту, увидев, как в коридор свернула фигура в плаще с капюшоном и слабо светившим фонарем в руке. Эта фигура бесшумно двигалась по холодному коридору, время от времени настороженно оглядываясь. В этот момент свет фонаря упал на лицо под капюшоном, и Фолькар узнал царственные черты лица леди Кэлисс.

Леди проскользнула в дверь напротив арки, где прятался гофмейстер, и тихо закрыла дверь за собой. Фолькар старался не обращать внимания на болевшие от холода суставы. Ему недолго оставалось ждать.

Менее чем две минуты спустя после того, как по коридору прошла леди Кэлисс, появилась вторая фигура, с самоуверенной смелостью шагая по коридору. Пришелец даже не пытался скрываться, и Фолькар почувствовал, как его гнев вскипает при виде такой наглости.

Танбурк улыбнулся, остановившись перед дверью, в которую прошла леди Кэлисс, и тихо постучал. Через секунду он осторожно открыл дверь и проскользнул внутрь.

Фолькар переступил с ноги на ногу, кипя от ярости.

Он был бесконечно предан лорду Гарамону, и ему невыносимо было видеть, какой позор здесь навлекается на его господина.

Фолькар знал замок лучше, чем кто-либо еще, и глаза и уши гофмейстера видели и слышали все, что происходило в этих стенах.

Он один знал все тайные коридоры, лазы и проходы, пронизывавшие крепость, даже те, о которых не знал сам лорд кастелян и его сыновья.

Пришлось ждать не больше пяти минут, прежде чем дверь снова открылась, и леди Кэлисс выскользнула в коридор, натянув на голову капюшон. По крайней мере, ей хватило стыда прятать лицо. Спустя несколько минут после того, как она ушла, дверь опять открылась, и вышел Танбурк. Его лицо было покрасневшим и выражало разочарование и нетерпение. «Это хорошо», подумал Фолькар.

Значит, негодяю не удалось удовлетворить свою похоть. Тем лучше.

— Танбурк, — произнес гофмейстер, появившись из темноты. Со злорадным удовольствием Фолькар увидел, как рыцарь побледнел.

— Владычица милостивая! — выдохнул Танбурк, его глаза расширились от страха. — Я думал, ты призрак!

— Леди Кэлисс велела передать тебе кое-что, — сказал гофмейстер голосом мрачным, словно из могилы.

Танбурк невольно бросил взгляд в коридор, по которому ушла леди Кэлисс.

— Да? — протянул он с притворным равнодушием.

— Она хочет, чтобы ты знал: ей будет очень приятно, если мальчишка не вернется в Гарамон из этого похода. Ты знаешь, о ком я говорю.

Танбурк выпучил глаза, поняв, о чем говорит гофмейстер.

— Что? Она никогда не…

— Леди будет весьма признательна тому, кто выполнит эту задачу, и охотно подарит ему желаемое. Нужно всего лишь сделать эту мелочь, — заявил Фолькар, пристально глядя на рыжеволосого рыцаря.

— Это не мелочь… — начал Танбурк, но Фолькар прервал его:

— Таковы условия леди, — сказал гофмейстер. Он видел вожделение в глазах Танбурка, и знал, что рыцарь у него на крючке.

— Подумай об этом, — добавил Фолькар, прежде чем уйти.

* * *

Калар проснулся и застонал. Стук в дверь его комнаты не прекращался, и Калар повернулся, пытаясь не обращать на шум внимания. Казалось, будто кто-то снова и снова колотит молотком по его голове, а ощущение во рту было такое, словно какая-то мерзкая тварь заползла туда и сдохла, пока он спал. В дверь продолжали стучать, не давая покоя.

— Я проснулся! — закричал Калар. — Проваливайте!

Он облегченно закрыл глаза, услышав, как кто-то, кто бы он ни был, удаляется. Но вскоре стук возобновился дальше в коридоре. Калар догадался, что теперь стучат в дверь Бертелиса.

Со стоном он повернулся и сел на постели. Опустив ноги на пол, он увидел, что так и не снял свои высокие кожаные сапоги. Вся остальная одежда, которую он носил прошлым вечером, тоже была на нем. Он не помнил, как лег спать, хотя смутно припоминал, что ему помогали подняться по ступенькам в восточном крыле замка, где находились его покои. Снова застонав, Калар, пошатываясь, встал на ноги и подошел к окну. Налив холодной воды из кувшина в каменную чашу, стоявшую там, он умылся и с жадностью напился.

Выглянув из окна и моргая от яркого света, он увидел, что солнце уже высоко в небе. Калар красочно выругался, в выражениях, более подобающих грубому простолюдину, чем сыну лорда-кастеляна.

Сорвав рубашку со своего мускулистого тела, он натянул чистую выстиранную тунику.

Поклявшись больше никогда не напиваться, он открыл дверь и вышел в коридор. Там он увидел взволнованного слугу, стучавшего в дверь комнаты Бертелиса. Тяжело вздохнув, Калар нетвердым шагом подошел к двери. Слуга пытался что-то сказать, но Калар раздраженно отмахнулся, словно тот был надоедливым насекомым.

Без церемоний Калар толкнул дверь Бертелиса. Дверь застряла, наткнувшись на что-то на полу, и Калар посмотрел вниз. Это было женское платье из простой ткани с минимумом украшений. Толкнув дверь сильнее, Калар вошел в комнату. Душный воздух в полумраке комнаты был наполнен запахом пота, вина и секса.

Бертелис лежал голый на постели, держа в своих объятиях молодую женщину. Когда дверь открылась, женщина поспешно натянула на себя простыни, ее глаза были полны страха, как у кролика, застигнутого хищником.

— Вставай, — сказал Калар. — Уже поздно.

Бертелис моргнул, открыв и закрыв рот, словно туда попала какая-то гадость, и откинул голову на подушку, набитую гусиным пухом.

— Вставай, — повторил Калар более настойчиво. Бертелис вздохнул, встал и потянулся, и не думая прикрывать наготу.

— Убирайся, — сказал он девушке. Она непонимающе посмотрела на него, и он повторил: — Проваливай, говорю.

Девушка, завернувшись в простыню, собрала свою одежду, разбросанную по всей комнате, стараясь не встречаться взглядом с Каларом. Она выскользнула из комнаты и убежала по коридору.

— Кто это? — спросил Калар.

— Кто? — не понял Бертелис, делая большой глоток из кувшина с водой.

— Эта девушка?

— А… не знаю. Просто… — Бертелис махнул рукой. — Просто какая-то девчонка.

Калар фыркнул и покачал головой, сразу же пожалев об этом, когда перед глазами все поплыло.

— Ну и ночка была, — сказал Бертелис, быстро одеваясь.

— А я ничего и не помню, — ответил Калар.

Бертелис фыркнул.

— После речей, ужина и танцев, после того, как отец ушел, ты в основном хвастался, что изрубишь не меньше сотни орков, и пускал слюни на декольте леди Элизабет Карлемон.

Калар охнул и хлопнул себя по лбу. Воспоминания начали постепенно возвращаться к нему.

— О, Владычица… пожалуйста, скажи мне, что я не сделал ничего такого, от чего мне было бы стыдно перед ней.

— Ну, последнее, что я видел — как она и эта служанка Аннабель помогали тебе подняться в твою комнату. А что было потом, я не знаю, — Бертелис лукаво улыбнулся. Окунув голову в чашу с водой, он встряхнул волосами, рассыпая брызги по комнате. Его золотистые волосы, намокнув, казались темнее, и длинными прядями свисали на спину.

— Пойдем, нам лучше поспешить, — жизнерадостно сказал Бертелис, выходя в коридор. Калар был готов задушить брата. Почему-то Бертелису всегда удавалось избегать последствий чрезмерного употребления вина — возможно, поэтому он злоупотреблял вином так часто.

В солнечном свете, лившемся сквозь арочные окна, Бертелис посмотрел на брата с каким-то жалостливым выражением.

— Ты выглядишь вдвое хуже того, насколько я себя чувствую, — сказал он, Калар в ответ на это только снова вздохнул. — Пошли скорее надевать доспехи, отец с нас шкуру спустит, если мы заставим его ждать.

* * *

Рыцари Бастони верхом на своих боевых конях выстроились на поле перед величественными стенами замка Гарамон, их идеально начищенные доспехи сверкали, разноцветные знамена развевались на прохладном ветру. Каждый с гордостью демонстрировал свои геральдические цвета и герб, каждый держал шлем на сгибе левой руки, подняв копье вертикально вверх, а щит забросив за спину. Число рыцарей было выбрано так, чтобы их было больше, чем рыцарей лорда Сангасса, отправленных в помощь герцогу, и для защиты замка Гарамон оставалась лишь горстка рыцарей.

Позади рыцарей стояли сотни пеших ратников с большими щитами, одетых в красно-желтые табарды цветов лорда-кастеляна, и сжимавших алебарды в грязных кулаках. Рядом с ратниками стоял еще один отряд крестьян — лучники, тоже набранные на службу из простонародья, каждый из них был вооружен большим тисовым луком.

Полностью облаченные в доспехи, в длинных плащах геральдических цветов, сыновья Лютьера преклонили колени перед своим отцом и сеньором. Калар, все еще чувствуя тонкий аромат духов Элизабет, глубоко вздохнул. Несколько минут назад он очень нежно попрощался с ней, и был ошеломлен тем чувством любви, которое нахлынуло на него, когда он увидел слезы в ее печальных глазах.

— Я вернусь со славой, и тогда мы поженимся, — он понял, что говорил, даже не задумавшись, и его лицо покраснело. — Если, конечно, ты согласна, — добавил он.

Несмотря на слезы, Элизабет рассмеялась, ее бледные щеки расцветились нежно-розовым цветом. Сняв фиолетовый шелковый шарф, повязанный вокруг ее головы, она обвязала его вокруг стального наруча, защищавшего левую руку Калара. Калар молчал, наслаждаясь ощущением ее близости и ароматом ее духов.

— Береги себя, Калар, — сказала она.

Влюбленные обнялись. Потом — слишком скоро — Элизабет отстранилась. Отвернувшись, чтобы скрыть слезы, она бросилась в объятия своего отца, который стоял, широко улыбаясь Калару.

Калар смотрел, как она уходит, чувствуя себя удивительно счастливым, и в то же время ощущая мучительную грусть. Усилием воли он заставил свой разум вернуться к реальности.

Его сердце стучало от едва сдерживаемого радостного волнения, когда он преклонил колено перед своим отцом, хотя Калар чувствовал и некую смутную тревогу. С одной стороны, наконец-то ему представился шанс проявить себя на поле боя, и Калар был полностью уверен в своем воинском мастерстве — как уверен и в том, что его брат был не худшим бойцом. Но он не мог отрицать, что здоровье его отца ухудшалось с каждым днем, несмотря на то, что лорд Лютьер старался держаться перед своими придворными и вассалами. Калар знал, что даже просто стоять здесь в полных доспехах, провожая своих рыцарей, стоит его отцу много сил, и остаток дня лорд Лютьер проведет в постели, совершенно обессиленный. Мысленно Калар вознес молитву Владычице, надеясь по возвращении лицезреть отца живым, но его не покидало мучительное чувство, что они больше не увидятся.

Он отбросил эти мрачные мысли, склонив голову, чтобы принять благословение отца.

— Владычица, да сохранит твоя мудрость и забота этих благородных рыцарей. Даруй им силу и храбрость, дабы вернулись они с победой.

Осияй их твоим божественным светом, и, во имя твое, да очистят они земли Бордело от оскверняющего их зла, и да принесут славу Гарамону и Бастони. Владычица, благослови их, дабы они восславили имя твое с доблестью и достоинством. Честь — это всё. Отвага — это всё.

Двое коленопреклоненных рыцарей тихо повторили последние слова.

— Встаньте, сыны мои, — произнес Лютьер, и оба молодых рыцаря поднялись в полный рост, глядя на своего отца и лорда. Леди Кэлисс в вихре развевающихся шелков и аромата духов бросилась еще раз обнять своего сына. Калар смущенно остался стоять перед отцом.

Выражение лица лорда Лютьера было отстраненным.

— Ты будешь гордиться мной, — негромко сказал Калар.

— Твоя мать была из Бордело… — тихо произнес кастелян, словно не заметив слов сына.

Глаза Калара расширились от изумления. За долгие годы, прошедшие после смерти его матери, отец упоминал о ней, может быть, раза два, не больше. Словно осознав, что он говорил вслух, кастелян нахмурился, на его лице появилось обычное холодное выражение.

— Береги брата, — холодно сказал Лютьер.

Калар промолчал, склонив голову.

Лютьер обнял Бертелиса, а Калар вежливо поклонился мачехе, хотя леди Кэлисс, как всегда, проигнорировала его, отвернувшись и разговаривая со служанкой.

Оба молодых рыцаря, не скрывая радости, сели на своих могучих коней. Оруженосцы подали им копья и щиты. Калар чувствовал, как его охватывает радостное волнение в предвкушении войны. Они встали в ряды рыцарей, остановив коней рядом с суровым мастером фехтования Гюнтером, который собирался сопровождать братьев в их первом бою.

— Как ты себя чувствуешь? — тихо спросил Бертелис, покосившись в сторону брата.

— Как будто лошадь бьет меня копытом по голове, — ответил Калар, стойко продолжая улыбаться.

Бертелис понимающе усмехнулся.

Гофмейстер вынес на подушке древний меч лорда-кастеляна, и Лютьер дрожащими руками поднял оружие. Этот меч передавался по наследству каждому из правителей Гарамона и являлся бесценной фамильной реликвией — говорили, что его благословила поцелуем сама Владычица. Его ножны были инкрустированы золотыми спиральными узорами, а рукоять, сияющая голубой сталью, выполнена в виде геральдической лилии, символа Владычицы. Лорд-кастелян вынул меч из ножен, лязг извлекаемого клинка зазвенел над собравшимися рыцарями.

Высоко подняв сияющий словно волшебным светом меч, Лютьер на мгновение будто стал прежним могучим рыцарем, которым был когда-то, бесстрашным, полным силы и отваги.

— К победе! — воскликнул он, его голос был громким и сильным, как прежде.

Собравшиеся ответили ликующими возгласами. Воинство Гарамона высоко воздело копья в салюте своему лорду. Калар заметил взгляд Элизабет, ее глаза, полные слез, и поцеловал шелковый шарф, повязанный вокруг наручи. Она, заливаясь слезами, послала ему воздушный поцелуй. Потом взгляд Калара снова упал на отца, властного, холодного человека, которого он совсем не знал.

— Ты будешь гордиться мной, отец, — пообещал Калар. Повернув коня, он присоединился к колонне рыцарей, начавших свой поход на запад, к далекому морю и землям Бордело. Краснеющие от смущения дамы усыпали цветами путь рыцарей, великолепных в сияющих доспехах, крестьянские ребятишки и собаки бежали за ними. Вслед уезжающим рыцарям со стен замка Гарамон взревели трубы, и Калар, прежде чем пришпорить коня, бросил прощальный взгляд на замок, который был его домом эти два десятилетия. Бертелис радостно гикнул, и Калар рассмеялся, видя энтузиазм брата и чувствуя, как в груди растет восторг.

* * *

Клод, моргая, посмотрел на замок вдалеке и выезжающий оттуда отряд рыцарей, и почувствовал, как крыса, сидевшая на его грязной, покрытой бородавками шее, ерзает и дергается.

— Видишь их, красавица моя? — спросил он облезлую крысу. Та дернула носом, явно не слишком впечатленная.

Последние несколько дней Клод прятался в лесу, стараясь не попадаться никому на глаза. Издалека он видел безжизненные тела своих бывших товарищей, болтавшиеся на виселицах, поставленных вдоль дороги к замку — свидетельство правосудия бастонского лорда.

В животе Клода громко заурчало, и крестьянин с тоской подумал о жареной оленине, которой наслаждался четыре дня назад. Оленина была такой вкусной и нежной, что прямо таяла во рту. От одной только мысли о ней рот наполнился слюной, и Клод тыльной стороной руки вытер потекшую слюну с подбородка.

Он знал, что в лесу вокруг полно еды, но он не был охотником, и не обладал ни знаниями, ни средствами, чтобы поймать одного из тех прытких зайцев, которых он иногда замечал поблизости в сумерках и на рассвете. Днем он собрал под деревьями несколько грибов, молясь, чтобы они не оказались ядовитыми, но так и не набрался смелости съесть их.

Нет, искать пищу в лесу не для него. Он родился в семье пастухов, но мать выгнала его из дома за леность, и ему пришлось добывать пропитание воровством на окраинах деревень и городков, воруя все что получится, и когда получится. За эти годы он получил бессчетное число побоев от разозленных крестьян, но не жаловался. Лучше быть побитым, чем повешенным.

Его маленькие свиные глазки внимательно следили за уходящим войском. Клод знал, что к армии в походе пристанет множество прихлебателей, и там будет много еды для рыцарей и их ратников-крестьян. В животе снова заурчало, и Клод принял решение.

— Скоро у нас будет много еды, моя прелесть, — сказал он крысе, и, хромая, заковылял за уходящим войском.