Как-то утром Иоффе задержался у меня в мастерской дольше обычного. Говорили сперва о приборах, об институтских делах, потом он стал меня расспрашивать о семье…

— Вам надо учиться, получить систематическое образование, — вдруг решительно сказал Абрам Федорович.

Учиться? А как? Ведь мне уже тридцать два года, у меня двое детей, а все образование — три класса. Что знаний мне не хватает, я чувствовал постоянно, но считал, что теперь этого уже не поправишь, — время ушло.

— Не ушло, — возразил Иоффе. — Жизнь стала другой, и то, что было раньше невозможно, теперь возможно и необходимо.

Сорок пять лет прошло с тех пор, и я затрудняюсь передать слово в слово то, что он мне сказал, но суть разговора помню. Иоффе говорил об индустриализации страны, о том, что быстрое развитие промышленности обязательно вызовет и небывалый подъем науки, предъявит, да уже и предъявляет, новые требования к ученым, особенно к физикам. Понадобится очень много научных работников нового типа, и обычными путями удовлетворить эту потребность нельзя.

Директор похвалил меня за мою работу, но тут же сказал, что я мог бы делать гораздо больше, если бы имел нужное образование. Конечно, учиться в моем возрасте труднее, но, утверждал он, у меня есть не только минусы, а и большие преимущества — я всетаки в курсе многого из того, что делают физики, доказал на деле свою способность участвовать в их исследованиях.

Тут же он стал развивать идею (не знаю, вынашивал ли он ее раньше или она возникла неожиданно во время нашего разговора) создать при Физтехе рабочую аспирантуру.

— Таких людей, как вы, есть ведь немало, — говорил он. — Мы должны собрать здесь наиболее одаренных рабочих-изобретателей и растить из них научных сотрудников. Сил для этого в институте хватит, и он сможет таким образом получить ценное пополнение.

Рабочая аспирантура вскоре была действительно создана, хотя осуществить идею Иоффе до конца не удалось, главным образом из-за материальных затруднений. Зачисленные в аспирантуру изобретатели были высококвалифицированными рабочими, привыкли к относительно большим заработкам, и сесть с семьями на тощую стипендию для большинства оказалось нелегко. Значительная часть наших аспирантов вернулась на производство, но самые упорные учились до конца и остались работать в науке — кто в институтах, кто в заводских лабораториях.

В то утро, когда директор заговорил со мной об учебе, он не требовал окончательного ответа, но я стал думать об этом серьезно. Сам факт, что учиться предложил мне академик Иоффе, что он в меня верит, уже многое значил. Все же я колебался, но об идее директора института уже знали и стали ее поддерживать мои друзья-ученые. Все убеждали меня, что надо учиться. Правда, лет мне уже порядочно, но из этого следует лишь то, что я должен спешить и не тянуть с решением. Они не просто уговаривали, но и обещали главное — свою помощь в занятиях.

Слово «невозможно» стало как-то выходить из нашего употребления. Первая пятилетка! Величайшие преобразования свершались на глазах. Народ встречался с огромными трудностями и не пасовал перед ними, а преодолевал их. И я набрался смелости — решился.

Учеба моя была продолжительной, над учебниками я просидел семь лет, но все это время работал в институте, сперва по-прежнему в своей мастерской, потом непосредственно в лаборатории. Вгрызаться в науку при таких условиях оказалось нелегко, но отступитья не мог, да этого не дали бы сделать и товарищи, взявшие шефство надо мной. С их помощью я ускоренным темпом прошел подготовительный курс и поступил на физико-механический факультет Политехнического института.