Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.

Оригинальное название: C. D. Reiss «Break» (Songs of Perdition #3), 2015

К. Д. Рейсс «Разрушение» (Песни вечных мук #3), 2019

Переводчик: Ирина

Редактор: Елена Теплоухова

Обложка: Врединка Тм

Перевод группы: http://vk.com/fashionable_library

Любое копирование и распространение ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд! 

 

ГЛАВА 1

Фиона

Три слова, чтобы описать поездку с Диконом, пока я пытаюсь усидеть на только что разорванной заднице. Ранимость. Незащищенность. Вина.

Папарацци ждут за воротами, как сраные выродки. Пиявки. Жестокие сосущие твари, которые ебут тебе мозг, когда ты говоришь «нет». Кто-то скажет, что они делают тебе одолжение, или, по крайней мере, считают, что не причиняют тебе боли, когда на самом деле именно этим и занимаются. Причиняют боль.

Дикон не сказал ни слова. Он повернулся лицом — с мертвенным взглядом голубых гла и скулами бога — в сторону пассажирского сиденья и уставился на мужчину через окно, пока тот не попятился от машины.

Им было известно, кто он такой. Фотожурналист. Ни больше ни меньше. Поэтому не знали ни черта, но, когда он смотрел на людей вот так, они понимали, что Дикон воплощал собой силу природы.

Я прижала пальцы к щеке, скользнула ими по коже, прикрыв рот. Как долго меня трясет? Я даже не почувствовала этого. Какая часть моего тела дрожит? Я зажала руку между ног в надежде, что он не заметит.

— Я переехал с Манди Стрит, — произнес он. — В Лорел Каньон.

— Что ты сделал с моими вещами?

— Твои вещи в твоей комнате.

Кем я была?

Что должна была делать?

Это не в новинку.

Чувствую боль ниже спины.

Я доберусь до Уоррена за это.

Я сказала «нет».

Один слог, одно слово на десятке языков.

Н.Е.Т.

Дикон посмотрел на меня. Он был опасен. Если бы я рассказала ему о Уоррене, что бы случилось?

Наипростейшее в мире. Словно взорвать здание, чтобы уничтожить все.

Но ведь никто никогда не говорит о мусоре, который после взрыва приходится убирать месяцами.

Я сказала «нет». Четко и ясно. И вот она я, с поврежденным задом, пока Уоррен сидит за оградой под высоким напряжением в роскошном учреждении.

Солнце отразилось в глазах Дикона, когда он посмотрел на меня.

Никогда не видела подобного оттенка голубого на его лице до этого, и никогда не увижу после. Никогда не видела носа, который ломали столько раз, что он потерял свою форму. Ничего подобного. И взгляд на этом идеальном лице? Его тоже нахрен. Он не смог вынести ложь, и мне нужно было решить прямо тогда, собиралась ли я сделать невозможное.

Только Эллиот делал со мной то, что прежде не делал ни один мужчина. Он разрешал мне выбрать нечто другое. Он открывал меня так, как это делал взгляд Дикона, а Уоррен залез прямо в эту рану и вынул внутренности.

Дикон припарковался у частного въезда в Лорел Каньон. Я хотела поехать домой, но у меня его больше не было.

Почему я позволила всем этим мужчинам сделать это с собой? Я была в середине и нигде, и я даже не могла выйти из машины и добраться домой. Дверь, сиденья, потолок, панель управления обтянуты кожей.

Я рассмеялась про себя.

О, Боги иронии, вы на высоте. 

 

ГЛАВА 2

Фиона

Как только мы проехали через ворота дома в Лорел Каньон, Дикон обхватил мое лицо ладонями и притянул к себе. Он поцеловал меня так, как мог целовать только Дикон, владея мной, посылая сообщение о том, что мой рот принадлежал ему. Я сдалась перед этим напором, позволяя его языку ударять по моему, позволяя его губам направлять мои в танце владения. Даже его рука была частью поцелуя, надавливая на мою челюсть. Я вдыхала его.

— С возвращением, — сказал он.

Секс никогда не был на первом месте, когда дело касалось Дикона. Секс был выбором. Кончить — не всегда означало опустошить его яйца на меня, хоть, когда он и желал этого, я была в экстазе. Кончить — означало доминировать надо мной. И когда я встретила его, мне понадобилось немало времени, чтобы понять это. Потому что я возбуждена и горяча, а он — мужчина. А мужчины хотят многого.

Но в Вестонвуде я забыла множество вещей. И когда я ступила на усыпанную листьями дорожку, я знала, что не была прежней.

Внутри все болело.

Я не знала, что чувствовать.

Я была растеряна. Та гусеница. Как она вгрызалась в лист. И боль. Та самая боль, которую я чувствовала сотни раз, но в этот я сказала «нет». Я не просила об этом. Это сбивало меня с толку и злило, потому что я не могла показать этого Дикону, ведь его реакция была чем-то, что я не могла контролировать.

Дом в классическом стиле, часть еще одной небольшой постройки в горах. Если здесь появятся койоты, он их пристрелит. Если появятся хиппи или наркоманы, он с ними разберется.

Отчего-то мне стало грустно. Я должна ощущать облегчение и безопасность, но все, что чувствовала, была долбаная грусть. Не пассивная тоска, нет. А такая, когда хочешь что-то разрушить.

Дом был меблирован коваными стульями ручной работы, на полу шерстяные ковры. Я видела это место, когда он купил его, но не проводила здесь время.

— Куда ты меня поселишь? — спросила я, чтобы не закричать.

— Сначала скажи мне, что не так.

Мы на пути к конфликту. Ранее мы решали их с помощью разговоров или шибари. Когда я передавала ему власть. В Вестонвуде он вырвал из меня мое воспоминание, не сказав, что делает. Полминуты трахал меня без рассудка. И сделал бы это снова, а я не знаю, смогу ли это выдержать. Если он раскроет меня, не уверена, что успею подумать до того, как он начнет планировать уничтожить Уоррена.

— Я устала, — ответила я. Мои внутренности закипали, словно смола, вонючая и бурлящая. Безудержно. Я хотела разрушить Уоррена. Хотела сделать это сама, и хотела, чтобы Дикон нахер отошел от меня.

— Можешь рассказать мне в постели, — Дикон взял меня за плечи. — Выговориться.

— Это просто стресс. Все это. То, что я с тобой сделала. Теперь я вышла и чувствую себя в заднице из-за этого.

И теперь ты лгунья.

Используй другие слова, чтобы описать себя.

Он не поверил мне.

Мы прошли в дом, и Дикон помог мне снять пиджак. Я не знала, что говорить. В доме были окна там, где у обычных домов были бы стены. Он оперся о стул и скрестил руки. На запястье красовалась кожаная повязка и серебряный браслет с гравировкой пера на нем. Волосы идеально уложены гелем, а руки строили заборы и копали канавы. Они спускали курок и вязали веревки.

— Дикон, я… — слова меня подводили. Жили сами по себе.

Он поднял меня и двинулся в сторону спальни, а я опустила голову на его плечо.

— Мне жаль, — прошептала я.

— Я знаю.

Дикон положил меня на кровать. Еще не стемнело, но я чертовски устала, потерявшись в одеяле, как в море белой пены.

— Думаешь, наши пределы сдвинулись? Ты думал когда-нибудь, что позволишь кому-либо причинить тебе подобную боль? — Слова сорвались, словно беженцы. Я и секунду о них не думала, и вот где оказалась — смотрела, как они убегают в поле без оглядки.

— Почему ты спрашиваешь? — без упрека спросил Дикон.

Он как будто сошёл со страницы журнала. Яркий, словно ангел, с румянцем на коже, со светлой бородкой, с волосами, спадавшими по бокам и слегка вьющимися. Безупречен и надежен. Как желание, которое загадываешь, подув на одуванчик.

Он поднял руку и провел большим пальцем по моим губам. Мне внезапно захотелось раскрыть их для него. Хотелось быть вновь сломленной сейчас, прямо сейчас. Я не хотела ждать, пока поймаю Уоррена или ждать, пока заживет мой зад. Я хотела разбиться для него, словно яичная скорлупа.

И в то же время, я не хотела ничего из этого. Мои намерения толкали друг друга в спину.

— Я не знаю. — Попытка не заплакать была самым очевидным знаком, что что-то было не так, и я не хотела, чтобы он знал. Пока. Так что я не заплакала. Я просто знала, что мои пределы сместились от туманной линии на мили и мили вдаль от бетонной стены, о которую я только что разбилась вдребезги. 

 

ГЛАВА 3

Фиона

Двумя годами ранее

Я наклонилась через Аманду и выкрикнула в маленький микрофон с водительской стороны:

— Фиона Дрейзен!

Ворота Манди Стрит щелкнули и медленно отворились, поле чего зажглись огни на подъездной дорожке. Мы с Амандой были трезвы. Красивый зрелый мужик в кожаной куртке сделал ударение на том, что мы должны были приехать трезвыми и не только. Нам нельзя было приносить что-либо с собой.

— Лучше этому месту оказаться классным, — произнесла Аманда, поворачивая «Мерседес» к воротам. — Или я уеду к Фиби.

— Там сотни мягкотелых. Остальные всегда тычут пальцами и выглядят так, словно им плевать. Мне это порядком надоело.

—Ты любишь это.

— Захочешь свалить — вызови машину, — ответила я, проверяя свой макияж в зеркале.

— Так ты остаешься на ночь? Господи. Ты даже член его не видела.

— Он невероятно сексуальный. Я не могу справиться с тем, насколько влажной сейчас становлюсь.

Она припарковалась рядом с «Бентли», чуть ли не самой дорогой из шести-семи машин, припаркованных вдоль частной улицы.

— Это номер два? — Я указала на стальную цифру «2» на двери одного из домов и открыла дверь машины. — Не слышу музыки.

— Может, это какая-то вечеринка для старых пердунов.

Мы прошли к двери и позвонили в звонок. Женщина открыла почти сразу. Ей было за двадцать, на ней было шелковое длинное платье, которое выглядело так, словно сшито из моторного масла. Ее фигура напоминала идеальные песочные часы, а осанка делала ее выше, чем она на самом деле была. Черные как смоль волосы спадали на плечи, глаза были чище ночного неба, которое только что покинули звезды.

— Вы мисс Дрейзен? — у нее был нежный голос, и он оказался ниже, чем я думала.

— Да, — мы пожали руки.

— А это, должно быть, мисс Уестин.

— Привет, — ответила Аманда, пожимая руку женщины.

— Я — Тиффани. Входите.

Я бросила взгляд на Аманду. Она засуетилась, прикасаясь к своим кудрям. Она, скорее всего, уйдет, потому что волосы у Тиффани выглядели лучше.

Мы прошли за Тиффани по длинному, застеленному ковром, коридору. У нее были чертовски высокие шпильки, что объясняло ее рост, но не осанку, потому что они выглядели так, словно их больно носить.

— Мастер Дикон объяснил вам, какого рода это вечеринка?

— Это изощренная БДСМ-вечеринка, — вскрикнула Аманда. — Что круто. Я бывала на таких прежде. Не велика беда.

Лучше бы она заткнулась.

— Для нас — велика, — ответила Тиффани, останавливаясь перед деревянным столиком возле внутренней двери. — Поэтому мы попросим вас подписать соглашение о неразглашении информации и отказе от претензий прежде, чем вы войдете.

Она подняла две кожаные папки со столика и передала по одной нам. Я открыла свою и просмотрела текст. Аманда стояла с закрытой папкой.

— Выглядит стандартно, — сказала я.

Моя подруга казалась слегка ошарашенной.

— Подождите, а если что-то случится? Мы не сможем никому рассказать?

Аманда до глубины души была паникером. Вес каждой божьей вещи, которая могла бы случиться с ней, заставлял ее от многого отказываться, но только не когда она пила или что-то нюхала. Тогда она не переживала, и в такие моменты ей нравился любой расклад. Так что взять ее в новое место трезвой было тем еще подвохом.

— Вам не обязательно участвовать в ваш первый раз, — произнесла Тиффани. — По факту, мы бы настояли не делать этого.

— Тогда вам не нужно, чтобы я это подписывала, — она передала папку назад.

— Аманда, прекрати вести себя странно.

Тиффани забрала папку.

— Важно, чтобы вы оставались честной, когда дело касается ваших пределов.

Пределы. Я знала свои. У меня их не было.

— Я честна со своими пределами. — Я подписала бумагу и захлопнула папку. Передала ее Тиффани и повернулась к Аманде.

— Домой я доеду сама.

 

ГЛАВА 4

Фиона

Комната была залита солнечным светом, а я все еще спала. Дикон уходил и приходил несколько раз. Залезал ко мне в постель и держал, гладил по волосам, пока меня мучила головная боль. Он принес мне воды, покормил. Сделал несколько звонков, и я слышала, как он разговаривал на африканском в другой комнате, используя тон голоса, которым ставил меня на колени сотни раз. Я не понимала, насколько испорченной была, насколько истощенной после Вестонвуда, даже невзирая на события последнего дня. Иначе я не проспала бы двадцать четыре часа подряд.

В тумане сна, когда все мои фильтры были опущены, я слышала мягкий, как крем, голос Эллиота.

Считаю в обратном порядке.

Используй другие слова, чтобы описать себя.

Фиона, послушай.

В моем состоянии полусна я проигрывала сцену перед входными дверьми Вестонвуда по-другому. Я остановилась. Послушала его. Он говорил что-то новое каждый раз, когда я прокручивала разговор в голове и начинала сначала, но всегда заканчивалось тем, что он просил меня поехать домой с ним.

Фиона, послушай.

Когда фантазия заканчивалась на хорошей ноте, я на самом деле поехала домой с ним и послушала, и спала, пока не проснулась, сдерживая крик, туман исчез, я была слишком сонная, мысли напоминали дробленое стекло.

Я была одна в своей новой комнате, пялилась в окно на небольшую конюшню. Чувствовала себя словно в Вестонвуде, в комнате, которую кто-то сделал для меня. В коробке. В дыре. Окно было открыто, и через него доносились звуки дикой природы, но она все равно ощущалась как тюрьма. Шелест листьев, шуршание маленьких ночных зверьков, сверчки. Грязь под ногтями. Скручивающее ощущение в кишках. Вторжение в меня, как в шлюху, словно я делала это миллион раз, кроме того одного, когда сказала «нет».

Я не могла спать.

Не чувствовала себя в безопасности.

Уоррен был заперт, и я не думала о нем. Или о случившемся. Или о чем-либо. Я, блядь, пыталась попросту заснуть в гребаные два часа ночи.

Я встала и вышла в коридор. Свет за дверью Виллема был включен. Я прошла мимо его комнаты и тихо постучала в дверь Дебби.

Она не ответила. Я вошла и закрыла дверь со щелчком.

Она повернулась в постели.

— Фиона?

— Да. — Я забралась в постель и обняла ее.

— Ты пахнешь мылом.

Я терла себя докрасна, отчего ягодицы начинали кровоточить, и поворачивалась, чтобы оттереть места на спине, где он прижимался рукой, удерживая меня внизу. Но я не сказала об этом, потому что уже уснула прежде, чем попыталась объяснить.

* * * 

Я проснулась в постели к ужину.

Проснулась означало «села ровно».

В постели означало «постель Дебби в странной комнате, принадлежащей Дикону».

К ужину означало «я была голодна, было темно, а у меня не было часов».

Снаружи я увидела конюшни. Их размер достигал площади школьного спортзала. Запах лошадей не был слышен из-за запаха белой краски, которой была выкрашена студия. Фонари снаружи горели, а Дикон стоял на стремянке, тянясь своим величественным телом, чтобы сделать что-то на потолке. На нем не было рубашки, и через двор его ребра казались упругими достаточно, чтобы их поцеловать.

Я услышала голоса в соседней комнате.

Для меня оставили халат и тапочки. Я надела их и последовала на звук голосов в кухню. Надеялась увидеть Дебби, но на полпути по коридору поняла, что Марджи читала какой-то файл на столешнице.

— С возвращением, — она не оторвала взгляда от текста.

— С кем ты разговаривала? — спросила я.

— Я не совсем уверена, — она закрыла папку и повернулась ко мне.

Я не понимала, что мои руки были скрещены на груди, пока она не посмотрела на них, и словно ее глаза были ладонями, она заставила меня их разжать.

— Иди сюда, — сказала она.

Выполняя свою же просьбу, она подошла ко мне, сделав всего три шага — один, два, три — и обняла меня. Снова пришлось побороть порыв заплакать.

— Мы все хотим увидеть тебя, — сказала она мне на ухо.

— Пока нет. — Я отстранилась немного. — Просто… это может подождать?

— Я говорила с Джонатаном. Он сказал, ты странно вела себя при отъезде. И выглядела побитой. Есть что-то, что ты хочешь мне рассказать?

— Да.

Не плачь.

Ты хотела этого, шлюха.

Используй другие слова.

— Ладно? — произнесла Марджи.

Слова застыли у меня на губах. Он толкнул меня вниз и изнасиловал. Он причинил мне боль. Мне все еще было там больно. Я могла доказать это. Они могли бы сделать фото и анализы. Хоть я и смыла большую часть улик, я могла рассказать об этом. Затем все бы узнали и пустили бы слухи, и все это попало бы в газеты, и сенсация, которую эта новость создала, была бы забыта, и…

— Что ты хочешь мне рассказать?

— Джонатану стоит волноваться о его собственной извращенной заднице.

Она отпустила меня.

— Разве это правда. — Она с рывком открыла свой кейс. — Хочешь поговорить о деле? Или о том, насколько взвинчена мама?

— О деле, пожалуйста.

— Я рада, что ты вернулась.

— Это не дело.

— Дело. Как и следующее. Ты амбулаторный пациент и должна находиться под присмотром. Пять сеансов, дабы просто убедиться, что ты идешь на поправку. Я наняла для тебя терапевта, который тебе понравился.

Я почти выдохнула его имя, но остановилась от покалывающего желания и сожаления.

— Доктора Чепмэна?

Кажется, мой голос был похож на писк. Я не хотела с ним видеться, потому что из-за отчаянного желания увидеть его ребра ощущались как желе.

— Ага. Его. — Она вернула файл обратно в кейс.

Я почувствовала себя так, словно вознеслась к небу от радости и упала на землю от страха, пока живот сжался, словно ириска, растянутая так тонко, что рвется.

— И твоя подруга? — добавила Марджи. — По-моему, ее имя Карен Хиннли?

— Да?

— С ней все в порядке. Ее выписали сегодня утром. Ее адвокат звонил мне и сказал, что она спрашивала о тебе. Ты в порядке? — спросила Марджи, захлопывая кейс.

— Голодная. Спала, по ощущениям, тридцать часов.

Она стянула кейс со стола и нежно поцеловала меня в щеку.

— С тобой здесь все в порядке? Хочешь вернуться со мной?

— Я в порядке.

— Ты позвонишь мне, если что-нибудь понадобится?

— Нет.

— Скажи «да».

— Да. Обещаю. Я позвоню тебе, если что-нибудь понадобится. Например, латте или пемза для пяток.

— Умничка. — Она пошла к двери, но повернулась: — Ты можешь измениться, сестренка. Не позволяй никому говорить тебе, что не можешь.

— Что, если я скажу тебе, что не хочу этого делать?

— Врешь ты паршиво.

Она вышла прежде, чем я могла доказать ей, какой отменной лгуньей я была. 

 

ГЛАВА 5

Фиона

Дикон оставил мой пейджер на тумбочке. Это был его способ связаться со мной в случае чего. Мой якорь спасения. Мой жизненно важный орган. Я обхватила его пальцами и проверила.

«Я в конюшне».

За дверь, налево, в конюшню. Мне потребуются всего секунды, чтобы пересечь двор. И что потом?

Я впервые пожалела, что села в машину к нему, а не к Марджи. Мне нужно было почувствовать его защиту — от меня самой и от мира, но я не собиралась ехать с ним. Я не планировала ничего, кроме как покинуть Вестонвуд, отправиться к себе домой в Малибу и не думать ни о чем день или год. Я не обманывала себя, думая, что это был хороший план, но это было хоть что-то. В этом странном белом доме я чувствовала себя разрушенной, с мужчиной, которого я пыталась убить, и без какой-либо цели, кроме как скрыть то, что произошло за несколько часов до того, как он меня забрал. И Эллиот. Мне нужно было скрыть Эллиота. Он был моим. Память о его пальцах, когда он выравнивал ручку на краю своего блокнота, губы, которые формировали его голос — они были моими. Если бы я отдала им жизнь, мои воспоминания были бы отпущены на свободу, как влюбленность школьницы в мужчину, который помог мне.

Теперь Марджи с ее лучшими намерениями запросила его в качестве моего амбулаторного терапевта. Я удивилась, что он согласился. Я знала, что он хочет меня, и знала, что лучшая часть его захочет держаться от меня подальше.

Он что, хотел поставить крест на своей карьере? Знал ли он, как я хотела его увидеть? Как я ожидала этого первого сеанса?

Я сделала глубокий вдох. Не могла допустить, чтобы Дикон увидел, насколько рада я была другому мужчине. Он стерпел много дерьма, но что-то в Эллиоте не устраивало его. И наших с Эллиотом отношений быть не могло. Он был слишком хорош, чтобы быть со мной. Он не позволит своему члену вести его. Не так долго.

И мне нужен был Дикон. Без него я сошла бы с ума.

Дерьмо.

Я не знала, чего хочу. На сколько же испорченной я была. Испорченная к чертям собачьим и безвозвратно.

— Используй другие слова, чтобы описать себя.

— Что, прости?

Я не понимала, что говорила вслух, пока Дикон не ответил с порога.

— О, ничего. Привет, — сказала я.

— Пойдем со мной, — он протянул руку.

Я сделала то, что и всегда, когда он говорил мне что-то делать. Я последовала указаниям. Взяла его за руку, и он вывел меня на улицу. Сверчки тянули свою ночную песню, а листья и иглы шелестели в тени.

Дикон положил руку мне на затылок и направил меня к свету бо льших конюшен.

— На Манди осталось слишком много воспоминаний, поэтому я подумал, что мы должны начать заново.

Он открыл боковую дверь, из которой полился свет.

Здание было переоборудовано в комнату для вечеринок — маленькое дополнение к частной студии Дикона. Оно выглядело пустым, ни стола, ни полки, но я четко увидела белые шкафы, встроенные в две стены, и знала, что в них.

— Ты уже использовал помещение? — спросила я, глядя на толстые крюки, прикрепленные к перекладинам.

— Я ждал тебя.

— Я здесь.

— Ты другая, — ответил он.

— Это хорошо или плохо?

Дикон выглянул в окно: лунный свет упал на его лицо, восхитительные золотые руки потянулись к его груди. Обычно он был немногословен, а говорил движением губ и рук.

— Втань в позу, — сказал он. — Я не так сильно изменился.

Слава Богу. По крайней мере, я знала, что это. Знала, как это вписывается в схему наших отношений. Я отвернулась от него и сложила руки, прижав предплечья друг к другу.

Позади меня открылся шкафчик, и он начал. 

 

ГЛАВА 6

Дикон

Я не думал об этом, пока не вышел из Вестонвуда в первый раз, когда ты вспомнила, что ударила меня ножом. До этого все, о чем я беспокоился — больна ли ты. Одинока ли. Тебе не нравится находиться в одиночестве, и я знал, что они поместили тебя в отдельную палату, по крайней мере, на некоторое время.

Мне должно было стать легче от того, что ты вспомнила.

Но я не почувствовал облегчения.

Есть вещи, которые я знаю о тебе с того момента, как мы встретились. И я попытался прорваться. Я сожалею об этом. Есть лошади, которых можно тренировать. Дикие лошади. Жеребцы, у которых, ты думаешь, никогда не будет наездника. У меня было двое таких, и они позволяют мне кататься на них, но они не сломлены. Они не покорны. Не на самом деле. Каждый может воспротивиться мне, если захочет. Однажды одичав, становишься диким навсегда.

Ты и понятия не имеешь, почему ударила меня, но я скажу тебе.

Ты ненавидишь меня. Меня легко ненавидеть. Ты не одна такая. Я кончаю от твоей боли. Я кончаю от доминирования над тобой. Ты маленькая, а у меня власть. Твоя цель — удовлетворять меня, и это заставляет меня чувствовать себя хорошо. Я любил тебя, потому что ты причиняешь боль хуже, чем кто-либо другой. И теперь я знаю, почему.

Не сопротивляйся веревкам. Они становятся туже, когда ты это делаешь. Ты знаешь это. И не спорь, когда позируешь. Я говорю тебе это, когда ты связана, не без причины. Посмотри на себя — пытаешься покачать головой. Ты вырвешь себе волосы, отрицая это. Прекрати и слушай.

Все, что я делал с тобой, идет вразрез с твоей природой. Ты не сопротивляешься, потому что действительно ненавидишь себя. Я не могу это исцелить. Ни любовью, ни доминированием. Поэтому, когда ты сломалась, ты сломалась не на самом деле. Не так, как настоящие сабы. У тебя есть подтверждение твоей правоты. А у меня нет. Я не играю с замешательством. Но я сделал это один раз, и сейчас это закончится. Появились новые правила. Я возьму тебя и сделаю с тобой то, что захочу, потому что тебе это нравится, но у нас новое понимание — ты и я.

Ты не сабмиссив, Фиона.

 

ГЛАВА 7

Фиона

Я такая и есть.

О чем, черт возьми, ты говоришь? Как долго мы это делаем? Ты жестко избивал меня, смотрел, как твои друзья трахают меня, связывают меня в неудобных позициях и выставляют меня напоказ. Как это, блядь, назвать, если не подчинением сабмиссива?

Но я не могла спорить за пределами своей головы. Не могла говорить, потому что он закрепил маленький кляп у меня во рту, и я смотрела вниз под таким углом, чтобы моя слюна могла стекать в аккуратную маленькую лужицу.

Что это за хрень?

Дикон, ты становишься передо мной там, где я могу тебя увидеть.

Ты позволяешь мне поговорить.

Сукин сын.

Я ненавижу тебя.

Он толкнул меня, и я начала раскачиваться, как Питер Пен. Я была рада, что он связал меня в одежде, потому что я могла хоть как-то скрыть то, что сделал со мной Уоррен, но сейчас я абсолютно не хотела быть связанной. Я хотела убежать. Куда угодно.

— Я люблю тебя, котенок, — произнес он. — И мне жаль, что пришлось связать тебя, чтобы сказать это. Но мне нужно, чтобы ты это услышала, и мне нужно, чтобы ты опустила свой щит.

Крик был уже в горле, но я не могла пошевельнуться. Это было так дерьмово. Худшее из худшего. И снова, во всех отношениях, я согласилась на это. Попросила об этом дерьме. Умоляла даже. Я не могла сердиться на него, хоть и была зла. Он действительно думал, что то, что он делает, будет лучшим для меня. И нахрен его.

Он встал передо мной на колени, чтобы я могла видеть его.

Я сказала что-то через кляп, что, я надеялась, звучало как:

— Пошел ты.

Дикон оттянул его.

— Это твой дерьмовый способ бросить меня? — выплюнула я.

— Видишь? Не сабмиссив, — он поднял палец вверх. — Тебе нравится, когда над тобой сексуально доминируют. Ты всего лишь требуешь чужой контроль за пределами игры, в мире. И я это упустил, потому что хотел тебя.

Он не выглядел таким расстроенным, какой я себя чувствовала. Он выглядел так, как и всегда, словно понял все это, и всего лишь выложил очевидный факт.

— Убирайся от меня, — произнесла я сквозь зубы.

— Ты по-прежнему моя. — Дикон был достаточно нежен, чтобы успокоить, и достаточно жесток, чтобы убедить меня.

— Прямо сейчас я не знаю, что это значит.

— Это не мой дерьмовый способ бросить тебя. Это способ перераспределить то, кем мы являемся.

— Тебе нужна саба.

Он прищелкнул языком и слегка покачал головой.

— Мне нужно доминировать, и мне нужна ты. Но тебе не нужно подчиняться сексуально. Ты понимаешь разницу?

— Понимаю, — начала я, словно соглашаясь, а потом передумала: — Что в мире полно людей, которые говорят мне, что мне нужно, а что нет. Ты знаешь, что мне нужно? Мне нужен кто-то другой, кто снимет меня. Мне нужно в туалет.

В туалет не хотелось, но я жаждала спуститься, убраться вон из этой комнаты и подальше от него и его гребаных определений. Лорел Каньон уже казался угнетающим, а веревки вокруг моего тела только напомнили мне о смирительных рубашках Вестонвуда.

— Дебби сможет тебя опустить, — сказал Дикон, вставая. Он поцеловал меня в губы и вышел за дверь, его задница напомнила идеальный овал, сквозь мой гнев и замешательство вернув к жизни желание.

Он закрыл за собой дверь. Десять секунд спустя она открылась, и вошла Дебби. На ней были черные джинсы и красная рубашка с тремя расстегнутыми пуговицами. Она была моложе меня, но мудрее на десятилетия.

Должно быть, я плакала, потому что она вытащила из кармана красный шелковый платок и вытерла мои щеки.

— Он был сам не свой, — сказала она.

Девушка обняла меня и держала, пока веревки не ослабли, и я не упала. Дебби была моим другом и больше. Она была скалой, советником. Рассматривала перспективы, даже если я никогда ее не слушала. Поэтому я позволила ей держать меня, и она делала это с любовью и искренностью.

— Я не знаю, что делать, — сказала я.

— Я абсолютно уверена, что ты разберешься. Будь терпелива сама с собой.

— У твоих волос приятный запах.

— Здесь Виллем, — ответила Дебби.

— Фу.

— Он очень помогал, пока Дикон не мог встать.

Прежде, чем я смогла сформулировать ответ, почему мне приходилось бурчать от его имени, появился Виллем. Младший брат Дикона напоминал твердую мышечную массу, которую отец назвал бы нездоровой. А я просто называла его эксцентричным придурком.

И пока он стоял в дверном проеме, сложив руки на груди и нацепив кислую мину на лицо отсюда и до реки Лос-Анджелес, мое мнение не изменилось. Его волосы были короче, чем должны были быть, будто он пытался отрубить их в знак протеста. Его глаза были такими же голубыми, как у Дикона, но взгляд холоднее, острее, страшнее для всех, кроме тех, кто считал, что ему стоит поработать над поведением.

— Привет, Виллем.

Он расставил ноги в изношенных ковбойских сапогах далеко друг от друга, джинсы были измазаны грязью южноафриканской фермы. Он много трахался благодаря своей внешности, но это никогда не длилось долго.

— Он, может, и простил тебя, но я нет, — сказал Виллем.

— Спасибо, что просветил. Теперь можешь идти домой.

Вместо того, чтобы пойти домой, он вошел в комнату, стуча каблуками по деревянному полу. Его волосы были светлее, чем у Дикона, а короткая бородка была тронута медным оттенком.

— Ты несешь позор этой семье. Ты опасна и не можешь себя контролировать. Ты ребенок. Проклятый ребенок.

Даже если бы я не была связана десять минут назад, и даже если бы Дикон не сказал мне тех ужасных слов и не вышел за дверь, его слова все равно причинили бы мне боль. Я могла стерпеть, когда меня называют шлюхой и тварью с вечеринок. Не возражала, если кто-то называл меня глупой, но он думал обо мне как о ребенке. Это было очень больно.

— Ты зануда, Виллем. Неудивительно, что ты не можешь удержать женщину.

— Достаточно, — сказала Дебби своим доминирующим голосом. Виллем не узнал тон, но я узнала. — Вилл, Мэри сделала для тебя обед. Тебе стоит поесть.

Я видела его противоречивые эмоции. Он был вынужден повиноваться, но у него было что сказать. Виллем наполовину повернулся к двери и посмотрел на меня, словно не хотел проигрывать окончательно.

— Я не заслуживаю его прощения, — произнесла я. — Я буду здесь позже, если захочешь еще покричать на меня.

Он вздохнул и вышел. Мы смотрели, как он уходит. Как только он покинул комнату, я вместе с Дебби убрала веревки.

Я поймала себя на том, что делаю нечто странное. Нечто, что связывает две части несвязанной истории. Я шла по территории Лорел Каньон, пытаясь делать это ровно, чтобы не выглядеть как жертва изнасилования, и когда закручивала веревки в плотные спирали, у меня появилась фантазия.

В фантазии я рассказала Эллиоту, что сделал Уоррен.

Рассказывала ему прямо и уверенно. Рассказывала о своей боли, физической и эмоциональной. О том, как отказ дать согласие повлиял на меня. Рассказывала ему от том, что не чувствую своей вины в случившемся. Что я была честна. Что не обманывала себя. Фиона не винила Фиону. Я винила Уоррена и хотела сунуть свой кулак ему в задницу.

Я представляла, что он понимал. Что не рассердился. Что не пытался отомстить. Он не действовал как терапевт, и не действовал как человек на задании. Эллиот взял меня на руки и сказал, что все в порядке. Что моя реакция была нормальной. Что мое тело вскоре заживет, но это займет время, и я могла с этим справиться.

Он поцеловал меня в этой фантазии так, как целовал меня во многих других. Но я только что была связана, и мои эмоции были открытыми и неукротимыми, а эффект оказался резким и сильным для моего воображения. Волосы на затылке встали дыбом, и я застыла, потому что могла ощутить его вкус. Мои губы изогнулись напротив его, его желание было реальным и глубоким, желание мужчины иметь женщину.

— Фиона? — позвала Дебби.

Идея закреплялась в моих мыслях, медленно, с каждой фантазией о том, что это могло произойти. Что он позволил бы этому случиться. Что я бы приняла это. Что могла быть взрослой, в кого Эллиот бы верил, а не испорченной девочкой, которую Дикон принимал.

Дебби поймала веревки, когда они выпали из моих рук.

— Что с тобой случилось?

Я стряхнула корку под названием «Эллиот», но ядро осталось.

— Я в порядке, — ответила я, убеждая себя, что с горем пополам смогу довести дело до конца. — В порядке. У меня завтра сьемка с Ирвингом Виттенштейном. Можешь себе представить? Она была запланирована шесть месяцев назад, и я вернулась как раз вовремя. Это безумие, как все возвращается к нормальной жизни. Механизм продолжает вращаться, несмотря ни на что.

Я улыбнулась. Дебби долго и пристально смотрела на меня. Она не поверила мне, и, поскольку я не должна была переживать о том, что она думала, я поняла, что меня это очень сильно заботило. 

 

ГЛАВА 8

Фиона

Двумя годами ранее

Дом номер два на Манди вонял сексом, и хоть звучала приглушенная атмосферная музыка, я слышала крики и стоны удовольствия и боли. Шлепки. Удары.

Свист хлыста в воздухе и шипение при встречи его с плотью. Я делала все это раньше, но в ту ночь это было чем-то новым. Я скрестила ноги под столом и поболтала своей содовой, звеня кубиками льда в стакане, пока их углы не исчезли.

С моим другом Ахмед мы несколько раз ходили в «Купол» в Нью-Йорке. Мы арендовали кушетку, и Хозяйка привела девушку ко мне на поводке. Она преклонила колени передо мной, и я развела перед ней ноги. Я называла ее хорошей маленькой сучкой, когда она вылизывала мое лоно, и я кончала жестко и приятно. Но я чувствовала себя гостем даже после того, как Хозяйка поцеловала меня в губы.

На Манди я не чувствовала себя наблюдателем. Я не смотрела в окно. Я была не почетным гостем, а кусочком головоломки. Меня всего лишь нужно было поставить на место.

Передо мной, через узкую мраморную дорожку, на четвереньках стояла обнаженная женщина. Ее волосы были завязаны в аккуратный хвост, а спина была ровной под весом ног человека, в то время, как тот откинулся на сером диване. Она не пошевельнулась, даже когда подошва одного ботинка толкнула ее, двигая, словно она была журнальным столиком.

Он поставил свой холодный напиток между ее лопатками. Без держателя. Она поморщилась от холода, но даже не посмотрела, как он повернулся ко второй женщине, стоявшей на коленях перед ним. На ней были подвязки, волосы были розовыми, и кожа в татуировках.

Мужчина сунул палец в горло девушки с розовыми волосами. Она приняла его. Всего. Он повторно сунул в нее палец, трахая ее рот своей рукой. На нем был костюм, но это был не Дикон.

Мастер Дикон, как называла его Тиффани. Ему шло. Я не была удивлена.

Я сидела одна, мой взгляд был прикован к женщине-кофейному столику. Тиффани, проводив меня и усадив, ушла несколько секунд назад. Я видела все атрибуты раньше: ремни в стенах, крюки на потолках, деревянные кресты в форме Х между окнами, вид которых выходил на Лос-Анджелес.

— Что ты видишь?

Я развернулась, чтобы увидеть Дикона, стоявшего рядом со мной. Я видела его лишь на переднем сиденье его машины. Он был великолепным, когда стоял. Высокий. С прямой осанкой. Плечи под темным костюмом сужались до тонкой талии. Несколько пуговиц на рубашке были расстегнуты. Виднелся искусный кожаный ремень с пряжкой в форме двух сомкнутых перьев.

— Многое.

— Мне можно сесть?

— Это твоя вечеринка.

Он сел. Слева от меня раздался ворчливый крик. Я даже не могла посмотреть — он был таким великолепным. Таким уверенным в себе. Он использовал уверенность там, где большинство мужчин использовали только свои члены.

— Обычно я не спускаюсь вниз, но Тиффани сказала, что ты здесь. Сказала, что ты пришла с подругой.

— Она ушла.

Дикон кивнул. Свет от маленькой настольной лампы открывал отчетливое очертание его лица. Короткая бородка, шрам на щеке, и еще один на красивой верхней губе. Его язык показался на секунду, быстро облизав губу, и я едва поняла, что это произошло.

— Чем занимаетесь, мисс Дрейзен?

— Типа, в жизни?

— Если хочешь это так назвать.

Я пожала плечами.

— Меня видят. Мне платят за то, чтобы я носила вещи, которые люди хотят, чтобы я носила. Или фотографируют. В любом случае, у меня много, за счет чего можно жить.

— Кто тебя фотографирует?

— У меня кое-что намечается с Ирвингом Виттенштейном в среду.

— Впечатляет.

— Не очень. Я просто иду и улыбаюсь. Выгляжу вызывающе. Крутизна-гламур.

— Ты зарабатываешь тем, что заставляешь людей думать о тебе. Напоминаешь им, что ты существуешь.

Я не думала об этом в таком свете, но что-то в этом заставило меня ощетиниться.

— Мне все равно, что они думают.

— Уверен, что это не так.

Дикон не поверил мне. Я смогла понять это по его превосходной усмешке. Весьма скоро он поверит.

— А что ты делаешь? — спросила я. — Только клуб?

— Я фотограф, — он солгал совсем немного. Он не знал меня достаточно хорошо, чтобы рассказать, чем на самом деле занимался.

Тогда мы улыбнулись друг другу. Тупая штука. Искать связь между его работой и моей. Я встречалась с людьми из Голливуда все время и с ними у меня было больше общего, чем с ним, но тем не менее, я почувствовала, что что-то щелкнуло.

— Ты смотришь, как разворачивается эта сцена, — сказал он, указывая на мраморную дорожку.

К сцене присоединился еще один мужчина, становясь на колени перед женщиной-кофейным столиком и расстегивая штаны. Ему было на вид лет двадцать, красивый, татуированный — если хипстеры и предпочитали какое-то качество, то это грубость.

— Да, — больше слов у меня не было, потому что грубый мужчина вставил свой член в рот и начал вбиваться, глядя в сторону, а она не могла раскачиваться с ним. Не могла разлить холодный напиток. Я превратилась во влажный, пульсирующий беспорядок, пытаясь разглядеть его лицо. Мой клитор стал твердым узелком, и я сжала бедра, потому что чувство было приятным.

— Что в этом пугает тебя? Или вызывает отвращение? Что тебя интригует?

— Это личный вопрос.

— Личный, но ты не без причины скрестила ноги. Бьюсь об заклад, если я суну руки между ними, вот так, — он скользнул рукой по моему колену, раздвигая ноги, и повел ладонью ко внутренней части моего бедра, — ты раздвинешь ноги.

Под столом мои колени раздвинулись для него. Дикон забрался мне под юбку. Я горела, и в основном была шлюхой, так что позволять постороннему человеку прикасаться ко мне было обычным делом.

Вот только что-то было не так, потому что никто никогда не прикасался ко мне так, будто владел мной. Откинув страх. Вопросы. Неловкость. Всего лишь его большой палец вдоль линии моего нижнего белья.

— Эта сцена, — сказал он. — Он трахает ее лицо, и это делает что-то с тобой. Когда я прикоснусь к тебе, ты станешь влажной, а твой клитор — твердым. Твои губы набухнут, и ты кончишь спустя всего несколько моих движений.

В его словах был смысл. Для стеснения причины не было. Так или иначе, нахер это. Я была выше осуждения людей.

Я оторвала глаза от сцены и поставила локти на стол. Мне было не стыдно за то, что чувствовала себя так, и я хотела быть предельно честной с ним.

— Значит, заставь меня кончить.

— Что тебя заводит, котенок? Как насчет журнального столика?

— Он использует ее. Я вижу сцену, и возбуждаюсь. Она даже не шлюха. Она не важна. Ничто. Недостойна даже чьего-то взгляда. Не стоит даже унижения… и я хочу этого. Я хочу этого сейчас.

— Для этого нужно время, мисс Дрейзен, — он говорил так, словно его руки не дразнили мою кожу.

— Время — единственное, чего у меня в излишке, — сказала я. — И деньги.

Он сжал губы и посмотрел на меня сверху вниз.

— Мне не нужны деньги. — Дикон казался искренне заинтересованным и отстраненным в одно и то же время.

Его большой палец коснулся моего клитора.

— О...

— Шшш. Посмотри на меня. Веди себя так, словно ничего не происходит под столом. — Он прижался пальцами к моему входу. — Ты представляешь себя на ее месте, или на месте мужчины с членом у нее во рту?

Я повиновалась ему, пытаясь выглядеть так, словно это был разговор за ужином, но скатерти не было. Любой, кто посмотрел бы, мог увидеть его руку под моей юбкой.

— На ее.

Его палец скользнул по моему клитору.

— Наблюдай за ней.

Я отвернулась от Дикона, когда он мягко провел по моей влаге. Грубый мужчина вколачивался в рот обнаженной женщины, словно она была дырой в стене.

— Она даже не двигается, — произнес Дикон. — Даже не сосет его член. Она — сосуд. У нее нет собственной воли, кроме как угодить ему.

Парень вытащил член и кончил на нее. Она держала рот открытым, но было очевидно, что он не заинтересован в том, чтобы оставить его чистым. Он кончал ей в рот, на щеки, на глаза. Оставил ее с открытым ртом, спермой, стекающей с ее лица, не вытер ее и не смотрел на нее, когда заправлял себя. Это было так грязно и унизительно, особенно когда он стоял и застегивал свою ширинку, а ее даже не было там. Она не могла стереть его сперму. С нее просто капало как с предмета мебели.

Мужчина в костюме бросил на спину плотную салфетку. Именно этот поступок и пальцы Мастера на моем клиторе подвели меня к оргазму.

— Посмотри на меня, — прорычал Дикон.

Мое лицо исказилось, мышцы сжались, но я осталась неподвижной, пока его пальцы гладили мой клитор, а я кончала и кончала. Глаза в глаза. Он был таким сильным, и я была под ним. Я знала его несколько минут, но уже была слугой в его королевстве. 

 

ГЛАВА 9

Фиона

Я проверила часы. Могла бы успеть на сеанс с Эллиотом до встречи с Ирвингом. Просто покончить с этим. Он находился на другом конце города от студии фотографа, но я могла это сделать. Просто свернуть на Десятую, а затем по Робертсон. Направиться на север.

Дикон убедился, что мой Бентли ждал меня в Лорел Каньон. Абсолютно обновленный. Полностью заправлен газом, с новыми стеклоочистителями.

На север к Уилширу.

Мимо Вествуда.

Подождите. Направо или налево?

Вы бы подумали, что я не жила здесь всю свою жизнь.

У меня был водитель. Я не функционировала нормально. Была дезориентирована в своей собственной голове, не говоря уже о западной стороне города.

Нашла офис Эллиота к северу от Санта-Моники. Милое, непримечательное здание с промышленными коврами и неприхотливыми растениями в горшках. Во всем здании гудели терапевты и клинические социальные работники в маленьких группках, словно улей поддержки.

Я проверила часы, стоя перед его дверью. У меня было много времени, чтобы добраться до Ирвинга, но я хотела пропустить свой сеанс так же, как хотела попасть на него, и сьемка с Ирвингом была идеальным оправданием.

Эллиот, одетый в белый халат, открыл дверь.

Какой красивый мелкий ублюдок. Он осмотрел меня с головы до ног, и я превратилась в жидкость. Не пламя. Просто в расплавленную массу из слез и эмоций. Какой-то вид капитуляции, которой я не испытывала прежде.

Мне хотелось бежать к нему и от него одновременно. 

 

ГЛАВА 10

Эллиот

Раз в неделю в своем офисе в городе Сенчери я принимал амбулаторных пациентов. Маленькое, чистое, безликое помещение. В своем офисе в Вестонвуде мое присутствие ощущалось больше, но там я бывал два раза в неделю, и от пациентов меня отделяла стандартная стерильная комната для терапии.

Я переставил свой стол, вытер пыль на полке, которая уже была чистой, и подумал встретить ее во внутреннем дворике. У меня не было желания становиться ее амбулаторным наблюдающим терапевтом, но как только этот запрос пришел от ее сестры — адвоката, отказаться было бы хуже, чем согласиться. Я все еще надеялся, что все это исчезнет. Но она войдет сюда, а увидеть ее в реальном мире — убить мои чувства.

— Мне кажется, больничные карты здесь ни при чем, — сказал я медному кресту на внутренней стороне двери.

Моя мать дала его мне, когда я принял свое Первое Причастие. Умирающий Иисус был символически окутан простым традиционным саваном. Не то замученное трехмерное тело, как на католическом распятии. Обычный символ смерти и воскрешения. Я молился ему сотни раз. Он никогда не отвечал, но и не должен был. Разговор я вел с самим собой.

— Мне кажется, я должен просто отказаться от нее. Сказать, что она в порядке и отпустить ее. Я не... не понимаю, что со мной происходит. Я люблю Джану. Она подходит для меня. В сотый раз повторяю себе, что в отношениях с ней есть смысл. И я благодарю тебя. Благодарю за нее. Но я бросаю ее тебе обратно в лицо. Ты подставил меня, и я отвергаю тебя. А может, и нет.

Скажи мне что-нибудь.

Скажи, как мне понять, что делать?

Через несколько минут она войдет сюда, и что я сделаю? Скажу о своих чувствах? Ли права. Это огромное предательство доверия. Не знаю, смогу ли я провести с ней даже пять сеансов. Пять сеансов. Всего лишь нужно продержаться. Столько длится ее испытательный срок амбулаторной терапии. Затем я вырежу ее из сердца. Я должен это сделать. Должен вывести ее в нормальную жизнь и двинуться дальше. Мне нужна твоя помощь, Боже. Иисус, Святой Дух, послушайте. Просто дайте мне силы. Поддержите меня здесь. Сделайте то, что вы должны делать.

Я не имел права молить Бога о том, чтобы он выполнил свою работу, потому что облегчать мне жизнь не входит в его обязанности. Но мне нужна была помощь, и когда маленький огонек подсказал мне, что в зале ожидания находится пациент, мое сердце подпрыгнуло.

Может быть, я открою дверь, и мне станет все равно.

Возможно, мне просто нужно было бросить Джану, чтобы измениться.

Может, она станет всего лишь очередным пациентом.

Я открыл дверь.

Ее колени были сведены, и сумка болталась перед ней. Я покойник. Она не выглядела особенно красивой. Не нарядилась. Не оделась с иголочки, но что-то в цвете ее кожи и в том, как солнце, пробившись через окно, танцевало в кончиках ее волос, просто ударило по моим желаниям.

— Заходи. — Посторонившись, я впустил ее.

— Дивана нет, — сказала она, осмотрев комнату. — Как вы собираетесь гипнотизировать меня?

— Я найду его, если понадобится.

Она села. Я последовал ее примеру. Мой стол был повернут к стене, поэтому я развернул и стул. Между нами ничего не было, так что я почувствовал запах ее духов.

Фиона согнула и выпрямила ногу. Тонкая лодыжка была обнажена. Я с силой сжал губы, после чего облизнул их, позволив языку задержаться на нижней губе.

— Как у тебя дела? — спросил я. Она стиснула зубы, словно не позволяя себе произнести то, что было у нее на уме. — Ты можешь мне сказать.

Это прорыв. Моя роль терапевта для того, чтобы она могла рассказать мне, что случилось, и я использую сказанное, чтобы приблизить ее ко мне.

Но Фиона посмотрела вниз.

Ее непоколебимость напрягла меня, превратив в оголенную катушку нервов. Когда она потерла переносицу, мне пришлось схватиться за подлокотники стула, чтобы не опуститься перед ней на колени.

— Ничего, — сказала она.

Излишне говорить, что мое горло горело. «Ничего» всегда что-то означало. «Ничего» означало «я не стану говорить тебе». Знание того, что было что-то не так, а она не хотела этим поделиться, и потому я не мог помочь ей или защитить ее, заставляло мою кожу покалывать от гнева.

— Фиона, — я зарычал самым непрофессиональным способом.

Дерьмо. Я пересек грань.

— Я не могу этого сделать, — произнесла она, вставая.

— Подожди….

Она направилась к двери, и я поспешил преградить ей путь. Ее грудь вздымалась, глаза выдавали панику.

— Ты должна знать, — сказал я, подняв руки, — я никогда не сделаю ничего, что причинит тебе боль.

— Я знаю.

Не упусти ее, думая своим членом. Она нужна тебе.

— Я здесь для тебя. Не наоборот. Если ты захочешь поговорить, здесь можно это сделать.

Она скрестила руки на груди и помедлила секунду, после чего расслабила челюсть. Какой бы сильной она ни старалась выглядеть, она распадалась на части.

— Вы хотите поговорить о чем-то? — сказала она.

— Да.

— О чем-то очень болезненном и тяжелом?

Мои руки опустились на ее плечи, как будто у них была своя воля. Бог проклял мои границы.

— Поговори со мной.

— Я хочу рассказать вам то, что не скажу никому, но не могу. Вы просто заставите меня пережить это, захотите рассказать другим, что только ухудшит ситуацию. Но вы каким-то образом… открываете меня. Вы взломали меня и заставили излиться, и все, что вам нужно сделать, это посмотреть на меня. Поэтому вам нужно перестать делать это, потому что ваш взгляд заставляет меня любить вас еще больше.

Ее глаза широко распахнулись от шока, как будто ее только что ударили, или она удивилась тому, что сказала. Я убрал руки с ее плеч, потому что не хотел, чтобы она чувствовала давление, но она приняла это за знак, чтобы уйти.

Я отпустил ее, потому что так бы сделал профессионал, и пока я стоял там, глядя на зазор между дверью и косяком, голос моего отца рассеял туман моего неверия.

Иди за ней, глупый засранец. 

 

ГЛАВА 11

Фиона

 Эллиот выбежал из здания, когда я открыла дверь машины.

— Подожди! — позвал он.

Я не стала этого делать. Потому что нахер всех. И мой мозг в том числе. Нахер мой мозг и мой глупый рот. Должно быть, я выжила из своего гребаного ума.

Я не любила его. Я любила Дикона, который был идеален для меня, даже если я не подчинялась его словам, как он считал, и в любви или нелюбви которого я до сих пор не была уверена. Все эти люди. Все они могут пойти и трахнуть себя.

Я выехала со стоянки, оставив этого ублюдка позади. Он почти добрался до меня. Почти заставил рассказать ему об Уоррене. Что ж, я не была готова. Этого дерьма у ручья не происходило, и я не стану пересказывать это ему, я не любила его, так что нахер мой глупый мозг.

Используй другие слова.

Сбитый с толку мозг.

Говорящий правду мозг.

Лживый, глупый мозг, до дыр трахающий мой рассудок.

Конечно, на 10-й улице произошла авария. 10-я же была фабрикой для аварий.

— Опоздала! — сказала я приборной панели. — Вот то слово, которое я бы использовала, чтобы описать себя. Опоздала.

Я не опоздала. Еще нет. Но мне нужно было называть себя ужасными словами.

— Опоздала, — сказала я, проезжая через бульвар Санта-Моника. — Конечно, здесь пробки, и я опаздываю.

Я сосредоточилась на том, чтобы добраться до центра города, не убив себя или кого-либо еще. Мои руки ослабли, дыхание замедлилось, и я приехала цела и невредима. Проверила себя в зеркало заднего вида. У меня даже не получилось рассмотреть себя. Я выглядела как маска Фионы Дрейзен.

К черту. Я сделала глубокий вдох и вышла из машины.

Ирвинг Виттенштейн был лучшим фотографом знаменитостей в Голливуде. Был им, когда мы встретились, — в среду после того, как Дикон запустил пальцы под мою юбку, когда я вышла из Вестонвуда, — и он остается лучшим. Достоин того, чтобы не отменять назначенную полгода назад встречу в самый худший период моей жизни.

У него была студия в самом центре города между швейной фабрикой и складом мексиканской еды.

— Привет, — сказала я, когда он открыл дверь.

Он поцеловал меня в обе щеки.

— Добро пожаловать.

Ирвинг был парнем с чисто выбритым лицом, чья рука проиграла битву с полиомиелитом в детстве. Но он сумел преподнести себя как красивого и компетентного человека, и когда впервые сделал мою фотографию, я посмотрела на результаты и почувствовала, словно камера увидела меня изнутри.

В то время это казалось мне хорошей работой. Тогда я была молода и глупа, ну или просто глупа. Это было до Вестонвуда и за несколько дней до того, как Дикон взял меня под контроль.

Это было до Уоррена.

Я поняла, что стараюсь не думать об этом. Сказала себе, что со мной все в порядке, но если со мной все в порядке, я бы не думала об этом все проклятое время.

— Выглядишь отдохнувшей, — сказал Ирвинг у двери. — Твоя команда здесь.

Моя команда. Точно. У меня был стилист. Специалист по макияжу. Специалист по корректировке макияжа. Стилист по одежде. Нейл-мастер. И у каждого из них был свой помощник.

Все как обычно.

С улыбкой опустила ладонь на его изувеченную руку.

— Хочешь сделать что-то реальное?

— Для «Вэнити Фэйр»? Скорее всего, нет.

Я не думала, что стану саботировать съемку. Были мысли вознести ее на новый уровень. Больше ничего старого, ничего знакомого. Я вошла в зеленую комнату и была тут же атакована смехом и поцелуями. Кто-то вручил мне бокал с выпивкой. Я слышала слова «порошок» и «кокаин» в вопросах.

— Прекратите! — приказала я, поднимая руки. Напиток пришлось поставить.

У них были огромные, подведенные черным карандашом глаза, и распахнутые красные губы.

— Я снимусь по-другому. Вам заплатят, но выметайтесь отсюда. — Я указала на дверь. — Будьте здесь для следующей сьемки.

Они выскочили, оставив меня одну с Ирвингом и Пайпер Ландгрен, редактором «Вэнити Фэйр». С короткими платиново-белыми волосами и в мягком синем пиджаке от японского дизайнера она выглядела, как реклама для Нью-Йорка.

Как только последняя девушка из моей команды вышла, Пайпер медленно захлопала.

— Потрясающее представление.

Я поцеловала ее в одну щеку, затем в другую.

— Значит, позже наложить макияж в фотошопе? — спросила она.

— О, заткнись. — Я припудрила нос. Нанесла тональный крем, тушь на ресницы, помаду. Не более. — Давайте еще раз войдем в историю.

— Ты снова обнажишься? — спросила она, подняв брови.

Я не знала, чего хотела от первого кадра, но в мыслях не было ничего, что могло вызвать фурор.

Последняя обложка «Вэнити Фэйр», для которой я снялась, возбуждала меня и пугала до чертиков. Я обнажилась, оставив лишь туфли и издание «Первого прикосновения», прикрывая им то, что нельзя печатать в журнале. Сама книга была о женщине, понимающей, что ей нужно унижение и доминирование над ней — путешествие, которое я собиралась начать с первым кадром и закончить со вторым.

В русло первой сьемки я влилась автоматически, и когда надела шелковую ткань, которая, словно воздух, коснулась моей кожи, я вздрогнула.

Дикон присутствовал на первой сьемке.

Человек, которого я едва знала.

Он появился, потому что знал Ирвинга, и я попросила его остаться. Ирвинг держал все под контролем, но Дикон отвлекал меня огнем в своем взгляде.

— Если собираешься раздевать меня взглядом, — сказала я ему в комнате, полной людей, — почему бы просто не попросить меня снять одежду?

Комната погрузилась в тишину. Кто-то отключил музыку. Пайпер прикусила конец карандаша и посмотрела на Дикона, словно хотела оседлать его, но он сосредоточился на мне.

С полуулыбкой он ответил:

— Сними одежду.

Это было неприлично, но сказано не с подтекстом «Покажи мне свои сиськи», что я делала сотни раз даже будучи трезвой. Это было произнесено обычным тоном, и это был приказ.

Я расстегнула рубашку, стилисты и друзья завыли и засвистели, хлопая со всех сторон. Пайпер выглядела неуверенной. Глаза Дикона не отрывались от моих.

— Выйти! — крикнул Ирвинг, размахивая здоровой рукой, удерживающей камеру.

Я продолжала расстегивать пуговицы, потому что кроме меня и Дикона в комнате никого не осталось. Ирвинг, чертовски невероятно выполняя свою работу, сделал те фотографии. Я была вскрыта, возбуждена, под кайфом от тех маленьких черных таблеток и мужчины с голубыми глазами.

Дикон был тем, кто поднял «Первое прикосновение» с лавки и протянул мне, чтобы я прикрыла себя. Я опустилась на колени и открыла рот. Раздвинула колени в сторону и поставила книгу между ног. Прикрыла руками свою маленькую грудь.

Книга была отражением того, как я себя чувствовала, как хотела себя почувствовать. Как я выглядела. Словно униженная шлюха, имеющая тону денег.

Обложка стала известной, и если до этого папарацци не могли насытиться мною, то после этого их голод стал сильнее.

Я не собиралась сниматься без макияжа, когда получила заказ на вторую съемку. Пайпер открыла свой телефон, но Ирвинг забрал его у нее. Он был великолепен. После Вестонвуда он был единственным, кому я могла доверить свою сьемку.

Никому нельзя было доверять.

Нужно было остаться дома, где бы он ни был. Залезть в свой пыльный домик на Венис Бич и вытянуться посередине на полу. Позволить солнцу пропитать меня лучами и удержать все мое дерьмо во мраке. Потому что мрак жил там, где были они все. Дикон. Уоррен. Эллиот. Дебби. Даже Виллем, который раздражал меня до охренения.

Но софиты, жара, взгляды всех этих людей на мне…

— Ты в порядке, Фиона? — спросил Ирвинг, опуская камеру. Он поменял пленку. — Я собирался снять кое-что для большого формата, но если у тебя не получается…

— Мы не можем перенести, — сказала Пайпер.

— У меня получится, — сказала я. — Я в порядке.

Потому что нахер Пайпер Ландгрен из «Вэнити Фэйр». Я могла переключиться в мгновение ока. Это была моя работа, мать вашу. Это все, что я должна была сделать. Ходить на вечеринки, позволять видеть себя на вечеринках, фотографироваться между вечеринками.

— Со стробоскопом я начну снимать медленнее, — сказал он, со щелчком вставляя крупноформатный картридж в камеру. — Так что никаких быстрых движений. — Он поставил камеру на штатив.

— Хорошо. — Я кивнула больше себе, чем ему.

— Фиона?

— Ирвинг?

— С тобой все в порядке?

— Ты хочешь, чтобы я повторила свое безопасное слово? Или просто поверишь мне?

Вечеринка.

Люди на вечеринках.

Фотографии между вечеринками.

Я посмотрела в камеру и развернула свое бедро вправо.

— Откройся, Фиона, — сказал Ирвинг.

Вспышка, и я раскрылась. Обнажая душу. Срывая кожу и маску. Сжигая всю оборону дотла. Дело не во вспышке. Время тоже имело значение. Линза обнаружила трещины. Он сказал мне открыться за миллисекунду до того, как я решила не сдерживаться. Вспышка, и Пайпер, прикусившая карандаш, и платье за четыре тысячи долларов, и голос Дикона, говорящего, что он не собирается разрушать меня, и та чертова гусеница перед моим лицом, пока я была мелкой, готовой на все шлюхой с поврежденной кожей между ягодицами — от всего этого я начала задыхаться.

Буквально задыхаться.

Задыхаться от слюны и желчи, которые вырвались из меня рыданием. Часть меня погрязла в мыслях, пока я смотрела на себя, наблюдала за разрушением с кристальной ясностью и говорила себе: «Что ж, я думаю, мы делаем это сейчас, не так ли?»

И я сделала это. Опустилась на колени и зарыдала. Каждая унция боли проскальзывала у меня на лице. Мой нарциссизм и отвращение к себе. Моя моральная опустошенность и эмоциональная наполненность. Я не была готова к боли. Меня не растили для нее. И это было больно. Болело все. Я чувствовала себя такой одинокой, такой брошенной, такой бесполезной и в то же время такой лелеемой и ценной, обремененной обязанностью перед незнакомцами, от которых не могла избавиться. Не из-за того, что я сделала. Не из-за того, что причинила боль Дикону. Не из-за этой грязной ненависти, которую была не в силах игнорировать.

Я не знала, что говорила, пока выкручивала свое тело и плакала. Крупный формат был забыт, камера щелкала, даже когда я стояла на коленях и смотрела на свои сложенные чашечкой ладони, на которых заметила ниточку слюны. Я думала о том, как сильно они напоминают мне листья, и как полоса размазанной туши на моей ладони напоминала гусеницу. И я разозлилась.

В моей жизни было все. Я разбивала машины, тратила деньги, принимала больше наркотиков, чем мое тело было способно выдержать. И Уоррен принадлежал к моему окружению. Его не станет. Я знала это. Единственный, кто мог наказать его за то, что он сделал, это я.

Я посмотрела на потолок и закричала, радуясь своему гневу. Черная тушь и красная помада размазались по моим щекам. Платье сползло, обнажив грудь.

Позже они спросят меня, понимала ли я, что меня снимали. Понимала. Конечно, понимала. Я была рождена для камеры. Но я также была рождена, чтобы быть перед ней честной.

Я была рождена для вечеринок.

Рождена быть увиденной на вечеринках.

Для сьемок между вечеринками.

И в этом была моя сила.

Эта жизнь была моей. Нахер всех, кто пытался отнять ее у меня. 

 

ГЛАВА 12

Фиона

Я покинула студию истощенной. Опустошенной в приятном смысле. Я собиралась провести ночь, окружив себя чем-то забавным, чем-то позитивным ради перемен. Я покончила с этим безрассудным дерьмом. Моя жизнь. Мой выбор. Мой контроль.

Словно услышав мою решимость, Дикон оперся на мою машину, когда я вышла от Ирвинга.

Увидев меня, он открыл пассажирскую дверь. Даже взял на себя смелость поставить чертового Вагнера в стерео.

Я подошла к машине, не сводя с него глаз, его лицо было умиротворенным и сильным, как будто я была обычным музыкантом в оркестре, которым он дирижировал.

— Я не жалую подобное дерьмо старого мира, — сказала я.

— Ты все время трахаешься под него.

Я сглотнула. Я многое делала под классическую музыку, в основном оставаясь неподвижной, пока мной занимались, и все это мелькало у меня в голове.

— А кто сказал хоть что-нибудь о сексе?

Видите, это было отрицание. Я говорила ему, что не хочу трахаться с ним, даже если хотела. И это означало, что я хотела, чтобы меня ударили или связали, или сделали что-то еще. Но я не искала ничего, что искала бы прежде. Я не знала, чего хотела, кроме быстрых, резких изменений.

Он это увидел. По тому, как он опустил глаза, и тому, как его красивая рука убрала локон с моих глаз, я поняла, что он видел все.

— Что с тобой происходит, котенок?

— Это ты залез ко мне в машину.

— Тогда садись. — Дикон отошел в сторону, и я села на пассажирское сиденье. Он захлопнул дверь и обошел машину спереди. Джинсы. Сапоги. Куртка. Сто девяносто сантиметров под образом плохого парня.

— Куда мы едем? — спросила я.

— Куда ты направлялась?

Туда, куда он не захотел бы ехать. Туда, где ему не будут рады, увидь он вещи, которые не хотел видеть.

— Это то, что ты подразумеваешь под «ты не сабмиссив»? Теперь ты мой шофер?

— Я все, что бы тебе ни понадобилось.

— Давай ударим по 405-ой магистрали. — Я застегнула ремень безопасности. — Давай по-настоящему рассечем эту суку.

— Мне нельзя под арест.

— Помню.

Дикона внесли в список особого внимания. Он мог въезжать и выезжать из страны, но если его арестуют, эффект домино от расследования посадит его за решетку, или, что еще хуже, его ждет экстрадиция в Судан. Он никогда не объяснял, почему все было настолько плохо или почему его поймали в Судане, но у меня было достаточно воображения, чтобы не спрашивать.

— Я переезжаю, — сказала я. — Возвращаюсь к себе в Малибу.

Мне было видно лишь его силуэт на фоне заката и геометрии серого города. Он выглядел так, будто не собирался отвечать, но я знала лучше. Он не отвечал не от того, что хотел помолчать, а потому что я задала вопрос. Он был доминантом, Мастером, и он знал, что его слова имеют силу.

— Мне нужно знать, что с тобой все в порядке, и когда ты не живешь под моей крышей, случиться может что угодно. Мне это очень неудобно.

О том, что ему некомфортно сейчас, я знала. Ему не нравилось выражать свои чувства так же, как и идти у них на поводу.

— Прости, — сказала я. — Я не знаю, смогу ли остаться для тебя прежней. Ты сам так сказал.

— Ты всегда будешь моей, сабмиссив ты или нет. Ты можешь только облегчить это, или усложнить.

— Я не хочу, чтобы это было обузой для тебя, но что-то изменилось. Не знаю, что. Поверь мне, я бы хотела, чтобы все оставалось так, как было. Я никогда не чувствовала себя так уверенно, как с тобой на Манди Стрит. Но все по-другому. И я не имею в виду другое место. Я имею в виду... что-то случилось в Вестонвуде.

Я замерла. Я говорила о психологии. Изменении в моей собственной химии. Но для моих ушей это звучало так, как будто я ссылалась непосредственно на Уоррена.

— Терапевт имеет к этому отношение?

— Нет! — отрицание вырвалось слишком тяжелым и резким. — Да, но нет.

Мы достигли 405-ой, и я впервые подумала, что, возможно, ему не стоит рассекать эту суку. Может быть, ему стоит ехать прямо и спокойно в пределах допустимой скорости.

— Да, но нет? Что это значит?

— Ты ревнуешь? — это был смешной вопрос. Дикон не ревновал. У него попросту не было этого гена.

— Просто ответь мне, — прорычал он. — Я хочу знать.

Но он избегал моего вопроса.

— Да, он изменил меня, потому что задавал вопросы, рассказывал мне и видел меня такой, какой я сама себя никогда не видела. Но, отвечая на вопрос, который тебя терзает, нет, я не трахалась с ним.

Ускорение машины было настолько гладким и мощным, что напомнило мне, как лошадь переходит от кентера к галопу. И Дикон, чья благородность всегда напоминала мне жеребца, напрягся как пружина.

— Мне было бы все равно, если бы ты его трахнула!

Я никогда не слышала, чтобы он повышал голос. Никогда. Я не знала, выглядела ли я как олень, застигнутый в свете фар, но я, как пить дать, чувствовала себя именно так.

Машина ускорилась до ста тридцати восьми километров в час. Автострада была пуста, так что можно было сменить полосу. Шум шин подо мной успокаивал. Я выравнивала дыхание в такт с проносящимися мимо полосами на дороге.

— Дикон. Я пошутила. Помедленнее!

— Ты впустила его! — Его волосы упали ему на лоб, а мои закручивались у меня перед лицом.

— Он был моим терапевтом.

— Он любит тебя. В минуту, когда увидел его лицо, я это знал. Но ты... я не думал, что ты позволишь этому случиться.

— Ничего не случилось! Прекрати!

Я даже не знала, что именно отрицаю и почему. Я лишь защищала свою позицию, что было глупо. Я прекрасно понимала, что чувствовала что-то к Эллиоту. Мой рот предал меня на том сеансе — он не солгал.

— Ты моя, — сказал Дикон, указывая пальцем в мою сторону. — Что бы ты ни сделала, ничего не изменит этого. Ничего из того, что он сделает или что чувствует, никогда не изменит этого. Он временный. Он гребаный листок, падающий с дерева, чтобы сгнить. Но мы — ты и я — мы целый лес.

Он брал контроль над ситуацией и, по-видимому, над законами физики, потому что машины спешили убраться с его полосы. Что еще более важно, он взял под контроль меня, заманив в машину.

— Замедлись, иначе мне придется вносить залог!

Он вел себя так, будто даже не слышал меня.

— Нет. Ты возвращаешься. Я прикую тебя к стене, пока ты не поймешь, что это не игра. Мы не подростки. Нет щенячьей любви, Фиона. Не для сломленных.

— Знаешь, что? Пошел ты! — Спидометр показывал больше ста сорока пяти километров в час, когда я открыла дверь.

Он вильнул, заставив дверь захлопнуться по инерции.

— Больше не смей делать этого!

Я отстегнула ремень безопасности, закинув ногу на его сторону. Он попытался оттолкнуть меня, но я опустила ее на тормоз. Автомобиль не знал, стоит ли остановиться или двигаться дальше.

Клаксон. Дым. Виляние по дороге. Крутящий момент.

Дикон убрал ногу с газа и съехал на обочину, ударившись плечом о дверь. После повернулся ко мне.

Он был в ярости. В такой, что, вероятно, мог сделать больше, чем просто приковать меня. Он никогда не бил меня, когда злился.

Все было возможно. Потому что я никогда раньше не видела его злым.

Я не была готова узнать, что он собирается делать.

Я подняла сумку и вывалилась через дверь на асфальт.

— Фиона!

Я едва расслышала его, когда выбежала на дорогу. Все казалось громким. Визг шин. Клаксоны. Рэп-музыка из белой Хонды, едва не зацепившей меня. Даже движение воздуха вокруг меня давило на уши. Голос Дикона казался нечетким посреди всего прочего. Только мое дыхание было достаточно низким, чтобы обратить на него внимание.

Потому что нахер это.

Я нашла прерывистые белые линии между полосами. Они были единственным, что я четко видела в неопределенной размытости автомобилей.

Картинки перед глазами даже не задерживались у меня в голове. Я даже не думала о них. Стояла, настолько застигнутая моментом, что перестала хотеть чего-либо, кроме как начать жить. Перейти дорогу, убраться отсюда.

Машины останавливались, как могли, и воздух стал густым от дыма и запаха резины.

— Фиона! — Дикон приближался, выставляя руку перед собой, останавливая машины на гребаной 405-ой своей долбаной силой воли, а затем бросился ко мне, словно со скоростью света пересекал пространство.

В этом был весь Дикон. Его власть над людьми, его тело были самой большой причиной, по которой я вручила ему контроль над своей жизнью. Он возбуждал меня.

В прошлом.

Желтая Мазда остановилась прямо передо мной. Такси. Водитель выглядел испуганным, его карие глаза были распахнуты до размеров дверных ручек.

— Фиона! 

 

ГЛАВА 13

Фиона

Дейзи попросила меня расписаться на оборотной стороне рецепта, который она нашла на дне сумки. Я сделала это, оставив ей небольшую заметку о том, как круто было разделить с ней такси.

— На что это похоже? Быть тобой? — спросила она, складывая свою драгоценную бумажку.

— Это довольно круто. Кажется. Мне не с чем сравнивать. Знаешь, у меня тоже есть проблемы. Просто деньги — не одна из них.

— Да, ты только что вышла из… — она запнулась и, что бы там ни думала, выбрала другое слово, — …того учреждения. Там было плохо?

— Когда тебя запирают в изоляции, это плохо. Но в любом случае, я думаю, все в порядке.

Я могла бы рассказать ей многое о наркотиках и дерьмовом психиатре, чье имя я забыла. Могла бы рассказать о том, что тебя привязывают к кровати или о камерах повсюду. Но я не знала ее, и все это казалось слишком личным.

От Карен пришло голосовое сообщение. Я прослушивала его, а Дейзи рассказывала мне о своей жизни.

Мы с Эрроу едем к Малышке, если хочешь присоединиться. Тебе стоит. Мы слишком долго были взаперти.

— Мне нравится быть собой, — сказала Дейзи. Позади нее невысокие здания магазинов превратились в городской пейзаж, пока мы ехали по 405-ой. — Моя мама всегда пилит меня, чтобы я нашла другую работу. У нее диабет, она не может работать, и мне приходится три раза в неделю возить ее в клинику на диализ. — Я, должно быть, скривилась или сделала такое выражение лица, которое выдало мой немой вопрос, потому что она закатила глаза: — Ладно, я сижу на заднем сиденье такси, потому что просрочила платеж, и так далее, и тому подобное. Я ненавижу банки.

Она издает слегка нервный смешок, которого я не слышала до сих пор, но как только я его заметила, то поняла, что она болтала без умолку.

— Поэтому я езжу на автобусе, но если получается заработать достаточно чаевых, я ловлю такси домой, потому что автобус ночью — не очень круто.

Я почти проговорилась, что никогда не ездила на автобусе, но удержала слова прежде, чем они покинули мой рот.

— Значит, ты направлялась домой? — спросила я.

— Да. Картай Сьокл. Думаю, если тебе куда-то поближе, то тебя можно высадить первую…

— Сегодня суббота. — Я сказала это так, будто любое дальнейшее предположение должно быть очевидным. По субботам мир чаще гуляет на вечеринках. Каждый день был в предельной степени одинаковым для меня, но она, должно быть, придерживалась правил нормальных людей.

— Да? — уточнила она.

— Разве ты не ходишь гулять?

— Нет. — Она не выглядела счастливой, говоря об этом. В ней можно было увидеть одиночество.

— У меня есть идея. — Я наклонилась к переднему сидению. Водитель посмотрел на меня в зеркало заднего вида. — Как тебя зовут?

— Башам.

— Башам, ты можешь свернуть на Сансет? Мы поедем в Холмби Хиллз. 

 

ГЛАВА 14

Фиона

Некоторые вещи никогда не меняются. На вечеринках всегда свои постоянные. Люди. Бассейн. Музыка. Напитки. Наркотики. Может быть, какая-то еда. Несколько десятков человек в белых рубашках собирают пустые бутылки. Большие самоанские парни хмурятся, стоя по углам. Вы можете сходить с ума на вечеринке, но вы не можете разрушить саму вечеринку. Это стоит денег.

Я потеряла Дейзи где-то после своего четвертого «Мохито Хай», который выглядел как обычный мохито, но имел в составе листья марихуаны вместо мяты. Я видела ее у бассейна с напитком, она разговаривала с Иваном.

Мой пейджер завибрировал.

— Где ты? —

Дикон. Снова. Это было седьмое подобное сообщение. Простой вопрос, задавать который, он чувствовал, что имел право.

Нахер его право. Нахер его правила и контроль.

— Фиона! — позвал Джек. — Ты должна попробовать это. — Он все еще был ботаником, но полезным, поэтому бывшие ученики школы «Карлтон Преп» позволили ему зависать на их вечеринках.

Он присел на корточках возле небольшого средневекового стола, заваленного палочками и цветами. Рядом стояло блюдце с чем-то, похожим на грязь. Онна Майклз сидела напротив него, пощипывая нижнюю губу.

— Подбородок покалывает, — произнесла она после того, как мы с Джеком обнялись.

— Дай ему минутку, пусть спустится в пищевой тракт, — сказал он, дергая коленом как отбойным молотком.

— Что это? — спросила я.

— Гибрид ката съедобного с клещевиной, над которым я работал, прежде чем попал в дурку. Концентрировал его на медицинском спирте. Метод применения требует небольшой доработки. Засовываешь его между щекой и десной. Называй его «смоляное чучелко». — Он отщипнул кусочек от «грязи» и пальцами убрал черные волоскоподобные волокна. Он протянул этот кусочек мне.

— Чувак, — сказала я, — я тебе не морская свинка. Сначала я посмотрю, что оно делает.

— Обдалбывает тебя по полной программе. — Джек сунул кусочек между нижней губой и десной.

— Мужиииик, — сказала Онна. Ее глаза закатились вверх, пока она моргала и дрожала, открывая нашему взору лишь белки глаз. — Ааа, это хорошо.

Джеральд, еще один ботаник «Карлтона», выросший мускулистым и вызывавший желание трахнуться с ним, приложил палец к своей нижней десне и, удерживая его, произнес:

— Ты нашел ключ от королевства, Джек.

— Да, — простонала Онна.

— Когда ты вышел? — спросила я.

— Отбыл семь из десяти дней, — ответил Джек. — Или около того. Я подумываю вернуться. В том бункере настоящий рынок для этого дерьма.

— Правда?

— Да. Чилтон занимается этим, но с применением всегда проблемы. Он заплатил почти всем, кто важен, но сама правящая верхушка непреклонна. Он обещает наличку. Позволяет пациентам платить ему натурой. Девочки, мальчики — ему все равно.

— Больной он на голову.

Джек поднял бровь.

— Ты типа гомофоб?

— Ты изобретаешь новый препарат для продажи психбольным, которые платят сексом, и обижаешься на то, что я гомофоб? Серьезно? Уоррен — больной уебок. И точка.

Но спор закончен. Губы Джека слабеют, а глаза наполовину закатываются, открывая только белки. Он почесал подбородок. Онна ударяла себя по лицу и была близка к тому, чтобы разбить его до крови.

Все в Вестонвуде будут ходить с таким видом, словно сунули лицо в шредер.

Да. Система применения нуждалась в доработке.

Я вышла к бассейну и чуть не врезалась в Карен.

До сих пор не видела ее. Либо она была слишком худой, либо пряталась в одной из спален. Но я так сильно сжала ее, что смогла практически коснуться своих плеч.

— Как дела? — спросила я, слишком взволнованная ответом. — Отлично выглядишь!

Это не было правдой. Она выглядела как вилка. Я проецировала на нее свою радость.

— Остаюсь у них. — Она закатила глаза. Я знала, что она имела в виду своих родителей. — Они с папой не могут решить, куда меня деть. Папа думает о юге Франции, типа я начну есть, потому что это же «французская кухня». Мама говорит об Аспене, потому что хочет покататься на лыжах с ее маленькими пьяными подружайками. Они даже не спрашивают меня, куда я хочу поехать.

— А куда ты хочешь поехать?

— Я не знаю.

— Выясняй, и поедем вместе.

Она улыбнулась.

— Да. Это мне нравится.

Я поцеловала ее в щеку, и мы отправились внутрь дома.

Малышка и Эрроу сидели в логове кушеток с кучей других актеров и промышленных лохов. Я нашла местечко и вклинилась, присоединившись к разговору о том, какой длины должна была козлиная бородка у парня.

Я сделала глоток из хрустального бонга, который передавался по кругу (прим. перев.: приспособление для курения. Представляет собой стеклянную высокую емкость. Подходит для жидкостей, напоминает ровную вазу с расширением у основания). Он был наполнен неразбавленным самогоном из Теннесси, приобретенным у помощника официанта в ресторане папы Виктории. У того, предположительно, был дистиллятор на подъездной дорожке. Это дерьмо имело вкус томатного сока и медицинского спирта, поэтому мы вливали его в бонг, и курили смешанную с экстази анашу. Кайф напоминал нож изо льда. Ударил меня в позвоночник и растекся по моим внутренностям как холодная вода.

От дивана у бассейна я перенеслась в другой самолет.

Там была я.

Я и Всё.

И это Всё прижалось ко мне, обнимая.

Я была в безопасности во Всём. Привязана к нему. Когда я переместила свое тело, Всё последовало за ним, формируя мои движения, мой танец, смех, поглощая звуки, словно вакуум — прозрачная желейная масса, через которую ничего не может проникнуть. Ни Эрроу, целующий меня губами, ради которых готовы были умереть миллионы женщин. Ни Дерек, чьи руки прижимали мой живот к нему, пока мы танцевали.

Всё сказало, что это нормально — впустить их внутрь. Я не была возбуждена. Не физически. Меня просто окружали радость, благополучие и секс, который вот-вот должен был случиться. Эрроу, курящий тот же бонг, отнес меня на диван, обернув моими ногами свои бедра. Я только начала чувствовать свои стопы. Всё отпустило их первыми.

— Где бонг? — спросила я.

Дерек взболтал самогон цвета древесной смолы. Эрроу вытащил из кармана мешочек и бросил его Дереку. Музыка начала прорезать гель моего сознания. Я ненавидела эту песню.

— Что в нем? — спросил Дерек.

— Ваниль. Все, что у меня есть. — Он посмотрел на меня сверху вниз. Его член еще не показался, но уже был в пути. — Ты с нами, Фи-Фьо-Фо-Фай?

— Дай мне сделать еще одну затяжку.

— Эта хрень воняет как задница, — сказал Дерек, нагревая чашу.

Его голос пронзил меня, и свет от его зажигалки оказался слишком высоким и ярким.

— Посмотри, что есть у Малышки, — сказал Эрроу.

Малышка Чилтон обернулась на своем месте. Ее бирюзовые волосы были всклокочены, а солнцезащитные очки все еще красовались на ее голове, хотя было уже за полночь. На ней не было рубашки, а ее сиськи висели как силиконовые волейбольные мячи в полиэтиленовых пакетах. Она сделала столько операций, что ребята сказали, что могли кусать ее соски так сильно, как хотели. Она больше не чувствовала их.

— Я не участвую, — сказала она, поворачиваясь к нам лицом. — Святое дерьмо! Фиона! Когда ты здесь появилась?

Она наклонилась ко мне с объятьем и приземлилась на меня, прежде чем я смогла встать. Она полезла ко мне с поцелуями, поэтому я немного применила язык, отчего послышались смешки. Девушка слезла с меня, и мы сели.

Дейзи стояла рядом.

— Ты в порядке здесь, Дейзи? — спросила я, сдергивая свои трусики с лодыжки. Я думала, что должна была трахнуться с кем-то, но перехотела.

— Да! — ответила она с энтузиазмом. Хорошо. У нее был наполненный стакан с напитком, и она улыбалась. Это все, что мне нужно было увидеть.

— Дайте новенькой сделать тягу, — сказала я после того, как сделала свою.

Дерек протянул Дейзи бонг.

— Зола в чаше. Делай тягу или передавай дальше.

— Заткнись, Дерек. Сам тяни. — Нахер его. — У нее ни черта нет. Твои родители продюсируют оскароносные картины каждые два года.

— У меня иссякли идеи, Фи-Фи. — Он опустил руку мне на колени. — Есть сплетни из дурдома, которыми ты хочешь поделиться?

— Я не могу курить то, что у меня есть.

— Боже мой! — воскликнула Малышка. — Забыла спросить. Ты видела там моего брата?

Уоррена.

Ее брата.

Затяжка, которую я только что сделала, заставила поперхнуться. Вкус во рту напомнил вкус пятки. Я хотела пойти домой.

— Да, — ответила я.

— Как он?

— Кретин, как и всегда.

Она фыркнула и закурила сигарету. Хлопья пепла упали на ее левую сиську. Она увидела их и стряхнула.

— Поговаривают о том, чтобы выпустить его. Наконец-то.

Я вынула телефон, пока она говорила об освобождении Уоррена и грандиозной вечеринке, которую устроят. Я не знала, что с собой делать. Конечно, будет вечеринка, и меня пригласят, но это не главное. Мне не нужно было идти. Я могла бы избегать его. Это было не так сложно.

Особенно, если бы я жила с Диконом.

Мои руки дрожали. Я чувствовала себя в ловушке в спичечном коробке. Держала телефон перед лицом, но даже не знала, кому позвонить и попросить спасения. Мой мозг напоминал суп из камней. Я знала, что существует алгоритм использования телефона. Одно, второе, третье, но я чувствовала отчаяние и не могла найти правильные маленькие серые кнопочки.

Дыши, дыши.

Домашняя страница>зеленая кнопка вызова>номер> контакт> Эллиот Чепмэн

Что теперь?

Я не могла просто так позвонить ему и спросить об освобождении Уоррена, не вызывая подозрений. И разве я не сказала Эллиоту, что люблю его? Где этот долбаный бонг?

Уставилась на телефон. Было утро. Он еще спит. Я не знала его адрес. Повезло ему.

Перешла к его номеру и нажала «вызвать».

Мне даже не было жаль того, о чем я должна была жалеть. Я жалела сама себя.

Красная кнопка. Звонок завершен.

— Делай тягу или передавай дальше, — сказал Дерек справа от меня, когда Дейзи все еще держала бонг. Этот парень был таким красивым, и его личность в реальной жизни была точно такой же, как и его личность на ТВ. Высокомерная голливудская заноза в заднице. Его личный бренд.

Я забыла, что собиралась трахнуться с Эрроу. Взглянула на него, болтающего с Винни Санчес. Его рука была на полпути под ее юбкой. Мы оба забыли. Вот как много это для нас значило.

Эллиот перезвонил. Его имя появилось на экране с двумя вариантами кнопок.

Ответить.

Отклонить.

Он ответил. Встал с постели или перевернулся, или ответил, но пропустил звонок и перезвонил, или что-то еще. Вероятно, у него были красные глаза и волосы находились в беспорядке. Я хотела пригладить их.

Песня изменилась на понравившуюся мне, и я ответила на звонок.

— Ты звонила? — спросил он. — Все в порядке?

— Что на вас надето? — я промурлыкала или промычала. Возможно, и то, и другое.

Он не ответил сразу. Мне не нравилось молчание. Оно создавало ощущение, будто он наблюдал за тем, что я делаю, и неодобрительно покачивал головой.

— Нам нужно поговорить, — его голос стал яснее.

— Мы разговариваем.

— Лично и в приличное время.

Нахер его и его правоту. Нахер его нравственность и то, что он заставляет меня почувствовать стыд за свое желание знать, за мой кайф, за мои трусики за сто долларов, брошенные где-то на полу, за вкус рта Малышки на моем. Что я делала? Где была? Почему я была здесь? И вдруг меня охватил страх.

— Не отдавай меня другому терапевту.

— Что?

Я взглянула на свое окружение. Иисус. Где я находилась? В чистилище. Дерек выжидающе посмотрел на Дейзи. Она покручивала трубку бонга на анаше с экстази.

— Не кури это, Дейзи, — сказала я. — Выплюнешь собственные кишки.

— Но ты будешь под таким чертовым кайфом, что тебе будет все равно, — сказала Карен.

— Фиона? Где ты? — Эллиот до сих пор был на телефоне? Он услышал меня?

Он спросил меня об этом в третий раз. Дикон, который принадлежал к типу людей «раньше ляжешь, раньше встанешь», если не устраивал вечеринок, то либо не спал, либо закатывал вечеринку, либо придерживался своего графика, потому что его сообщение появилось сразу после вопроса Эллиота.

— Где ты? —

— Я на вечеринке в Холмби Хиллз, — ответила я. — Не могу найти свое нижнее белье и я под чертовым кайфом. Под. Таким. Чертовым. Кайфом. Хотите приехать? Я дам вам адрес, и вы сможете...

— Возьми такси, если тебе это нужно. Позвони мне, когда протрезвеешь.

Он повесил трубку.

— Где ты? —

—Трахаюсь, сосу и нюхаю наркотики. Спасибо, что спросил —

— Нахер вас обоих, — сказала я пейджеру, и запустила его в бассейн. Он упал с характерным бульк, конус воды появился на поверхности в замедленном темпе.

Дейзи все еще стояла по другую сторону стола, наклоняя бонг к лицу.

— Дай мне это, — сказала я, протягивая руку.

— Позволь ей закончить. — Карен закурила сигарету.

Может, потому что ее защищала знаменитая анорексичка Карен Хиннли, но Дейзи улыбнулась широко и мгновенно, как будто хотела сделать это, не подумав, и глотнула дым из бонга с насыщенного смолистого цвета жидкостью. Все застонали.

Бонг на воде был ужасен. Бонг на самогоне был еще хуже. Но бонг на самогоне с чистым «химическим счастьем», от которого хотелось скакать, был более омерзительным, чем я могла себе представить, и я, вероятно, никогда не пробовала его раньше. Малышка дала Дейзи бутылку воды, когда та закашлялась. Все смеялись. Даже Дейзи. Даже я.

— Тебя сейчас так накроет, — сказал Дерек, отбирая у нее бонг и передавая его мне. — Отдаю тебе должное.

Я поставила стеклянную колбу на стол.

— У кого есть кокс?

Ответила Малышка:

— У меня есть пара стоящих дорожек.

Я протянула руку. Малышка положила мне в ладонь сложенную стодолларовую купюру. Я раскрыла ее, открыв прекрасный белый порошок.

— Что ты делаешь? — спросила Малышка.

— Можешь вынуть свой член, дорогой? — обратилась я к Дереку.

Последовал дружный смех.

— Конечно. — Дерек достал свой член. — Но если он нужен тебе твердым, придется очень постараться.

Я закатила глаза.

— Вставай, огрызок.

Я взяла его в рот. Вкус кожи и пота лишился своей кислотности на моем языке, и я обрабатывала его, пока мне казалось, что он выдержит. Некоторые из моих друзей смотрели. Большинство из них уже видели и делали все это раньше, и это было скучно.

— Черт, а ты хороша, — сказал он, когда я погладила его член рукой.

Дейзи стояла и смотрела, немного покачиваясь.

— Жаль, что я с тобой не закончу.

— Обломщица.

— Стой ровно. — Я взяла порошок и посыпала по его эрекции.

— Эй! — закричала Малышка.

Я просто вывалила все содержимое купюры на член Дерека, и собиралась втянуть это все назло. Потому что в последний раз, когда я делала это, познакомилась с Диконом. Когда я посмотрела на порошок на члене этого придурка, то подумала... я снова молила о Диконе? Пыталась воссоздать обстоятельства до того, как он завладел моей жизнью?

Во рту уже ощущался вкус злобы. Нахер это.

— Он весь твой, — сказала я Малышке.

— А что получу я? — воскликнул Дерек.

— Если будешь милым, она позволит тебе кончить ей в рот.

Малышка наклонилась и втянула в нос порошок с члена Дерека, облизывая все до последнего кристаллика.

Я хотела назад свой пейджер. Кровь в венах ощущалась гравием. Я могла бы позвонить ему. Им. Обоим. Малышка оставила член Дерека висящим, и все подумали, что это было довольно забавно. Я натянула трусики на бедра и поправила их под юбкой.

Дейзи засмеялась, затем ее вырвало. Карен как раз вовремя убрала свои туфли от «Прада» с траектории полета содержимого желудка моей новой знакомой. Мне нужно было отвезти Дейзи домой. Ей будет что рассказать, но я думаю, что ей не стоит этого делать. Она казалась хорошей девушкой. Человеком, который не вываливает свои сиськи из лифчика. Человеком, который не сосет члены на глазах у всех ради удовольствия.

Я посмотрела на свой телефон. Мои сообщения Дикону и мой звонок Эллиоту дадут им обоим правильное впечатление, и они почувствуют праведное отвращение ко мне. Они не узнают, чего я не делала в Холмби Хиллз.

Я чувствовала это прежде.

Это ненавистное отсутствие достоинства. Моя реакция на это настолько укоренилась, что я могла предсказать ее. Стыд заставлял меня злиться. Стыд привлекал меня и заставлял гордиться тем, что я делала. Я бы стояла на своем и отрицала, что он даже существует. Я покидала свое тело и видела себя так, как видели другие, что было не ново. Но на этот раз я не заметила презрения и поклонения. Я также не уловила нить зависти. Я видела себя глазами Дикона и Эллиота, словно они воплощали одного человека.

Окруженная музыкой и наркотиками, вонью самогона, прекрасной ночью и бесполезными людьми, я погрузилась в стыд. Не бежала. Не прятала его. Дикон придет за мной. Эллиот нет.

— Нахер это, — прошептала я, пряча телефон в карман.

Рядом со мной Дейзи стояла на коленях перед звездой реалити-шоу и победителем генетической лотереи, кретином Дереком, и его член был у нее во рту. Она была настолько под кайфом, что не могла даже открыть широко рот, а всем это казалось забавным.

— Дерек, ради Бога, — позвала я.

— Что?

— У тебя десять девочек и несколько парней, в которых ты можешь это засунуть. Оставь ее в покое.

— Если я не смогу вставить его в тебя, просто заткнись, Фи-Фи из Дурдома.

Я с силой толкнула его.

Он схватил меня за запястье и выгнул его назад.

— Не смей, нахрен, судить меня, ты, шлюха.

Кальян стоял как двенадцатидюймовый прозрачный фаллос на столе, и я ничего не могла поделать, кроме как схватить его и качнуться. Он приземлился на голову Дерека с характерным бум, разбившись в месиво из крови и самогона смолянистого цвета. Он закричал и отпустил меня, член внезапно вяло обвис. Все отскочили назад, кроме Дейзи, которая, похоже, не знала, что произошло.

— Ты ебанутая сумасшедшая сука! — закричал Дерек. — Ты, Дрейзен, тварь! Все вы твари! Сумасшедшие гребаные уроды!

Боже, Дейзи вырвало на собственную рубашку.

Я повернулась к Малышке.

— Мне жаль.

— Ага. Самоанцы тебя выведут. Напиши мне на следующей неделе, если захочешь позависать.

Я взяла Дейзи под руки. Она вообще не помогала, но я сама находилась на полпути в ад. Дерек все еще кричал. Эрроу дал ему рубашку, чтобы впитать кровь.

Двое гигантских мужчин подняли меня и Дейзи, забросили нас на свои плечи и посадили в одно из нанятых в честь вечеринки такси.

Каким-то образом мне удалось пересечь три полосы движения, пока Дикон шел по второй.

Я ткнула пальцем в парня за рулем такси.

— Вы можете отвезти меня в Холмби Хиллз?

Он не ответил. Я потянулась к задней двери, и она оказалась не заперта.

— Сто долларов сверху, если вытащите меня отсюда.

Он сорвался с места. Я выпрямилась, пока узел машин, причиной которому стала я, рассеялся. Из окна я увидела леди, поднимающую камеру, чтобы сделать мое фото. А рядом со мной сидела девушка лет двадцати, с макияжем и в сверкающем платье, чьи губы, накрашенные помадой, открылись в изумлении.

— Извините, — произнесла я, — он может отвезти вас первой. Я оплачу проезд.

Она подняла камеру и сделала мой снимок.

 

ГЛАВА 15

Фиона

Номер в пентхаузе «Маркхам» был пыльным и давно никем не использовался. Пустая трата вида и бассейна. Средневековые датские мастера с любовью ковали стулья, которые не ощущали на себе человеческого веса в течение нескольких месяцев. Все они стояли напрасно.

Папарацци снаружи не было. Я не жила здесь месяцами. Вероятно, они были на Манди. И, конечно же, еще не пронюхали про ночную драму, но это редкость. Это же не настоящее дерьмо. Настоящее дерьмо напоминало мафию. Никто о нем не говорил.

Это не меняло фактов.

Виновата была я.

Не случилось ничего того, что я не могла бы предсказать.

От злости на Дикона и Эллиота до валяния дурака до такой степени, чтобы разбить лицо Дереку... даже до Дейзи, которая не была готова к вечеринке без границ.

Я хотела пасть на самое дно.

Таков был план.

Пасть ниже некуда и смотреть, как я буду делать это.

Но Дейзи бросила меня. И Дерек Дачерсон, который просто делал то, что делал Дерек Дачерсон. Мне не стоило бить по его лицу.

— Ты же не сама пала на самое дно, не так ли? — спросила я у дверей лифта, но сама себе сделала заявление. В одиночку этого не сделаешь.

Я владела целым этажом, и лифт открылся в фойе, предоставив моему взору одну дверь. Перед ней стояла Дебби в черном костюме. Стояла так прямо, что ее можно было принять за манекен.

— Эй, — сказала я.

— Привет, Фиона.

Я набрала код на двери, и она щелкнула.

— Тебя прислал Дикон? — Я была слишком трезвой для подобного разговора.

— И да, и нет.

Ее лицо мне ни о чем не говорило. Она была невозмутима. Ей приходилось быть такой. Дебби выросла в концлагере в Северной Корее, где позволить неправильным людям понять твои мысли — может означать чье-то убийство.

— Ты знаешь, у кого еще есть то, что у есть у тебя? — спросила я, открывая дверь.

— О чем конкретно ты говоришь?

Дебби вошла в комнату, и я закрыла за нами дверь, позволив лунному свету разбить пространство на искаженные прямоугольники.

— То, как ты делаешь так, что никто не знает, о чем ты думаешь.

— А. И у кого?

— У моей сестры. Терезы. Это словно разговаривать с маской.

Она шагнула в темную комнату, пока ее лица не коснулся свет снаружи. В этом свете она выглядела по-другому. Грустная, сломленная, склеенная слюной и жвачкой, открывая каждую трещину, ведущую к центру.

— Так лучше?

— Нет. Да, но нет.

— Ты знаешь, что тебя любят?

Я включила свет.

— Конечно.

Я знала это. Знала, как и то, как нужно держать запястья, когда меня связывают. Но это был факт, а не чувство. Не то, что делало меня лучше. На самом деле это заставляло меня чувствовать себя хуже, потому что все тратили на меня свою любовь.

— Хочешь что-нибудь выпить? — спросила я.

— Воды, пожалуйста.

Кухней я пользовалась всего четыре раза, поэтому мне пришлось просмотреть все шкафы в поисках стаканов. «Адвил» искать не пришлось. Я налила нам фильтрованной воды из емкости, которую я, забыв, оставила, и пододвинула ей стакан через всю барную стойку кухни. Дебби села на табурет. Я выпила всю свою воду вместе с четырьмя таблетками «Адвила».

Я не думала наперед. Плыла вслед за любым количеством наркотиков. Мой разум ощущался так, словно сделан из кусочков головоломки, которые были в правильных местах, но еще не совсем сложились вместе. Я могла понять свои мысли, но не пространство между ними.

Часть меня хотела еще одну дорожку или еще одну нагретую чашу. Я всегда была нетерпелива между временем под кайфом и без него. Я не могу спать. Не могу есть. Не чувствую. Не способна думать. Могла бы также сделать еще одну тягу, еще раз снюхать дорожку или сделать глоток чего бы там ни было.

— Почему он не пришел лично? — спросила я.

— Там кризис. Полагаю, в Эритрее. Одного из его фотографов накачали наркотиком и увезли с группой солдат Эфиопской национальной армии.

— Господи. Это настоящие проблемы. — Я поставила свой стакан в раковину. — Позволь спросить у тебя кое-что. Как ты относишься к кому-то вроде меня? Ты так много пережила и такая собранная. В моей жизни никогда не было настоящей проблемы.

Она кивнула, глядя на меня.

— Если ты стреляешь в грудь человека, а на нем пуленепробиваемый жилет, он уходит целым и невредимым. Если ты ударишь его ножом, он сможет защититься. Но если ты пробиваешь обнаженную грудь, особенно если этот человек слаб и уязвим, сердце может остановиться. Если ты ударишь или выстрелишь в эту грудь, он умрет.

— Голая грудь — это я?

— Все, что я могу сказать, это то, что на мне жилет. Проявление тобой жалости к моему детству защищает меня. Тебе ничего не дали. Ты не знала нужды. Даже малейшего беспокойства. Теперь тебе нечего защищать. Каждая пощечина кажется раной от пули. Прямо сейчас ты терпишь в своей жизни больше боли, чем я.

Я смотрела лишь на ее губы, пока она говорила, потому что не могла смотреть ей в глаза. Она делала мою боль реальной. Давала мне разрешение причинять боль. Из всех людей она, вероятно, была той, в ком я нуждалась больше всего.

Я потянулась за двумя стаканами, чтобы мне не пришлось смотреть ей в лицо. Позади меня она продолжала:

— В лагере мою человечность отняли в тот же день, когда я туда попала. Меня сделали животным. Поэтому, повзрослев, мне каждый день приходится выбирать быть человеком.

Я открыла еще один шкафчик и схватила первую бутылку, которую увидела, со стуком поставила ее рядом со своим стаканом, вытащила пробку. Я даже не знала, что это за жидкость, кроме того, что она коричневая.

Дебби положила руку на бокал.

— Это было легко для меня. Выбор не был на самом деле выбором. Это было из области «или жизнь, или смерть». Ты, имея привилегии, не можешь поверить, что когда-либо делала что-то, чтобы заслужить место в этом мире. Тебе говорят, что ты королева, но ты этого не чувствуешь. Не можешь. Потому что ты не выбирала быть человеком.

Она убрала руку, и я налила в стакан треть чего-то.

— Сегодня вечером со мной была девушка. Простая, обычная девушка. — Я принялась крутить жидкость в стакане, но не выпила ее. — Я думала, что покажу ей немного удовольствия. Отведу ее на вечеринку и угощу бесплатной выпивкой, а после отправлю домой на такси. Я думала, что оказываю ей услугу.

Я позволила своим глазам подольше задержаться на темной жидкости. Дебби не сказала ни слова, просто дала мне время и пространство, чтобы подумать.

— Думаю, что если бы я не вытащила ее оттуда, она бы умерла от передозировки с кинозвездой, которая трахалась прямо над ней. — Я постучала краем стакана по мраморной стойке.

— Ты отвезла ее в свой «Лагерь-22», — сказала Дебби. (прим. перев.: ссылка на тюремный лагерь в Северной Корее, который был закрыт в 2012 году. Официальное название «Куаллисо № 22» (япон. «Kwalliso No.22»). Лагерь имел максимальный уровень защиты и был полностью изолирован от внешнего мира).

— Я не буду принижать то, через что ты прошла.

— Не надо. Я сделала сравнение.

— Я не знаю, что случилось со мной сегодня вечером. Это было не весело.

— Тебе не обязательно возвращаться к этому.

— Одна я остановиться не смогу. Не тогда, когда мне нравится... — Черт, я плакала. Мысль о том, чтобы сдаться перед всем этим в одиночку, несла боль. — Все болит, и меня ничего не беспокоит. Я все чувствую с опозданием. Мне скучно в течение пяти минут, и мне уже хочется трахаться или ловить кайф. — Я вытерла слезы тыльной стороной ладоней. — Затем я возвращаюсь к Дикону, потому что он все контролирует.

— Ты говоришь, что не можешь сделать это в одиночку.

Я вздохнула и посмотрела на виски. Мне он даже не нравился.

— В последний день перед моим выходом я почувствовала себя хорошо благодаря всей той работе, которую проделал мой терапевт.

— Человек, которому я передавала обувь?

— Да.

— Он влюблен в тебя.

Я издала едва слышный хнык.

— Да. Он сказал, чтобы я взяла такси. Это было... вау.

— Держу пари, это было непросто для него, — сказала она.

Я опрокинула виски в горло и съежилась. С трудом выдохнула. Закрутила крышку на бутылке.

— Я хочу быть достойной Эллиота, потому что он верит в меня. И хочу быть достойной Дикона за всю ту работу, которую он проделал со мной... — Я остановилась, потому что несколько минут назад у меня не было слов. В эту ночь все встало на место. — Все время он пытался заставить меня выбрать быть человеком.

— Станет легче.

— Да. — Я поставила виски обратно в шкаф. Этот маленький шот ничего не сделал для меня с моей-то выдержкой заядлого алкоголика.

— Я пришла не ради твоего спасения, — сказала она.

— Нет?

— Нет. — Дебби сделала быстрый и гладкий глоток. На губной помаде не осталось ни капли. — Дикон послал меня показать тебе кое-что конкретное, но я пришла показать тебе, как сделать выбор.

Она встала и двинулась в центр комнаты. Я находилась с другой стороны стойки, не имея понятия, чего она хочет. Дебби посмотрела вниз и расстегнула петли своей туники. Разрешила ткани скользнуть на руки, придерживая ее кончиками пальцев в течение секунды, прежде чем позволить ей упасть на пол.

Ее руки повисли по бокам. Глаза уставились в пол. Я сразу поняла, что ей нужно. Мы знали доминантную Дебби, и она была абсолютным доминантом, занималась сексом с мужчинами, находясь исключительно сверху.

Я почувствовала это. Все, о чем мне рассказывал Дикон. Силу возбуждения. Ожидание кусочка мира, который будет находиться под моим контролем. Пульсацию от необходимости привести человека к краю ради моего удовольствия.

— Дебби, я не могу.

— Думаю, можешь.

Могу ли я? Никогда не думала об этом.

Раньше я занималась сексом с женщинами, но единственный раз, когда я доминировала над ней — и не просто находилась сверху, а доминировала — был в «Куполе». На глазах у Дикона, когда мое дерьмо было мне не подвластно, потому что не было никого, кто мог бы остановить меня, и даже тогда я не контролировала ситуацию.

Я коснулась соска Дебби. Светло-коричневый на смуглой азиатской коже, он сразу же затвердел, и я перекатила его под большим пальцем. Почувствовала, как она дышит, наблюдала, как ее грудь слегка вздымается.

Развязала ее свободные шелковые штаны. Они опустились ниже ее пупка. Под этими шелковыми тканями она прятала красивое тело, женственное и сильное, с длинной талией и узкими бедрами. По щелчку моих пальцев ее штаны упали на пол.

Подумывала спросить ее, была ли она уверена, но это разрушит цель ее просьбы. Я сжала рукой ее челюсть и повернула лицо, чтобы она посмотрела на меня. Она была такой прекрасной, и внезапно мысль о том, чтобы взять ее, показалась чем-то большим, чем просто забавой. Это все, о чем я могла думать. Я поцеловала ее, и это ощущалось прекрасно. Как она реагировала на мои движения, пока я прижималась к ней губами, сминая ее, как она позволила моему языку вторгнуться в ее рот. У нее был вкус апельсина. Раньше я целовала женщин, но не так. Это всегда было бесцельно.

Я оторвалась от нее и взяла ее руки в свои.

— Дикон сказал, что не считает меня сабмиссивом.

Она удивила меня, опустив взгляд, и я сразу поняла, что понятия не имела, кто она.

— Он сказал тебе это потому, что я ему сказала.

— Я не знаю, что делаю.

— Нет, знаешь, и он тебе не нужен.

Я сделала шаг назад. Ее слова казались такими тяжелыми, такими четкими и правильными.

Могу ли я это сделать? Могу ли доминировать над этой женщиной? Я не хотела причинять ей боль. Я дорожила ею.

Возможно, от этого был бы толк. По крайней мере, в течение следующего часа. До тех пор, пока мне не нужно было думать об этом, я могла бы сыграть в эту игру.

— Сними с меня одежду, — приказала я.

Глядя вниз, она расстегивала мою блузку. Ее пальцы на застежке юбки проявляли изящество и красоту, и я не знала, была ли я когда-либо более возбуждена.

— Мы не установили границ, — сказала я.

— Знаю.

Мне стоило говорить уверенно.

— Тебе нужно стоп-слово?

— Мое стоп-слово «Пхеньян».

— Хорошо. — Я надеялась, что запомню. По крайней мере, на следующий час.

Дебби сняла с меня рубашку, и я позволила ей обслужить меня. Не помогая, не мешая, когда она встала на колени и осторожно спустила с меня юбку, потом трусики. Я погладила ее волосы, когда она провела руками по моим ногам. В тот момент мне нужно было утешение, но я колебалась. Это не сработает.

— Встань.

Она подчинилась. Мы стояли напротив друг друга, голые, но в обуви.

Потянувшись к ее груди, я провела по ней руками. Такая упругая. Может быть, такая же, как и моя. Я ущипнула один сосок, покрутив его. Ее губы открылись, но она промолчала.

Я обошла ее и прошлась руками по ее телу. Она была прекрасна. Мне просто хотелось наслаждаться ею без ответственности, но она была здесь не для этого. Дебби пришла сюда, чтобы подчиниться мне. У меня было задание.

— Вернись на колени, красавица, — сказала я, снова оказавшись перед ней.

Она сделала и это. Я запустила пальцы в ее волосы, и она поцеловала меня в живот. Блядь. Я практически ощутила ее губы на своем клиторе, хотя она не была рядом с ним.

Затем я поняла, как близко она к тому, чтобы увидеть мои ссадины. Нельзя было позволить ей обнаружить это. Она бы поняла. Любой, кто провел годы в роли доминанта, понял бы. Я быстро осмотрела комнату. Ее одежда лежала в куче, включая красный шарф. Я потянулась, схватила его за край и вытащила его из куртки.

— Посмотри на меня. — Мне пришлось подавить порыв сказать «пожалуйста». Я не знала, откуда у меня появилось желание обязательно казаться вежливой.

Дебби посмотрела на меня своими миндалевидными глазами, и я накрыла их шарфом, завязывая его у нее на затылке.

Я отошла через половину комнаты и села на пол. Согнула колени и раздвинула ноги.

— Ползи ко мне.

Она послушалась, опустив голову, позволив своей груди раскачиваться. Боже, что я хотела сделать с этими сиськами.

— Попробуй мою киску. Только ртом. Вылижи ее.

Никакого колебания. Она лишь повернула голову и поцеловала мой набухший клитор, затем провела по нему языком.

— Соси его.

Щелчок ее языка пришелся на клитор, затем она взяла его между губ и начала посасывать. Я откинула голову назад. Она снова лизнула меня, и снова втянула его. Моя задница оторвалась от пола. Я была полна и готова для большего. Мне хотелось большего. Больше контроля.

Я оттолкнула ее лицо.

— На спину.

Дебби перекатилась, и я опустилась на колени по обе стороны от ее головы. Ее губы раскрылись, и я почувствовала себя на своем месте.

— Возьми мое лицо, — сказала она. — Оно твое.

Она открыла рот, и я опустилась на него.

— Возьми ее.

Я потиралась об ее лицо, когда она попыталась взять контроль, чтобы заставить меня кончить, посасывая и облизывая все, что я позволила ей, отталкиваясь, а затем заставляя ее углубиться в меня, пока я не откинулась назад и не опустилась клитором на ее рот.

— Соси его жестче.

Мне пришлось опуститься на руки, когда она потянула на себя мой клитор ртом, вытаскивая из меня мощный оргазм. Я напряглась, сжалась, потерлась об ее лицо и отпустила себя.

Присела над ней, тяжело дыша.

Боже, как Дикон делал это?

Он, блядь, вставал и убеждался, что я получила то, что мне было нужно.

Я встала на шатких ногах, и сняла шарф с глаз Дебби.

— Спальня там. Залезь и встань на кровати. Ты получишь вознаграждение за это. Потому что это было потрясающе.

Она улыбнулась, лицо было гладким и блестящим от моей влаги. Повернулась на четвереньках и поползла к спальне, покачиваясь, опустив голову, так и не сняв с ног туфель на высоких каблуках. Я шла за ней, чувствуя спокойствие, которое едва осознавала. Она знала, как это сделать. Намеревалась сделать то, о чем я попросила. Все было под моим контролем.

Когда она залезла на кровать, то опустилась на руки и колени, и я подняла ее выше и поцеловала.

— С тобой все в порядке? — спросила я.

— Да.

— У меня нет никакого оборудования или чего-то еще. — Из меня вырывалась неуверенность, и в середине предложения я поняла, что это полностью убьет ее настрой. — Так что откинься назад и держись за спинку кровати, — исправилась я. — Не отпускай.

Я подтолкнула ее ноги выше и раздвинула их, позволив пальцам скользнуть с живота в ее влажность.

— Мне всегда нравилась твоя киска, — сказала я, входя в нее двумя пальцами. — У нее всегда был вкус апельсина. — Я взяла два пальца себе в рот и пососала их. — И он не изменился.

Я вернула их в нее, а затем с легкостью вытащила и провела круг на клиторе. Ее веки опустились, а рот раскрылся.

— Вот. Попробуй. — Я вложила влажные пальцы в ее рот.

Она сосала их. Я доставала ими до ее горла. Три пальца. Я хотела ввести в нее всю руку. Владеть ею внутри и снаружи.

Я знала, что она чувствовала все это время, и знала, почему так нужно, чтобы этот маленький мирок побыл моим.

Я переместила ее и приложила бедро выше колена к ее влагалищу, пока не почувствовала ее влажность. Она обернулась вокруг моей ноги, и мы начали двигаться вместе. Она сосала мои пальцы, а я толкалась в нее, прибавляя ритм. Она посмотрела на меня, кривя лицо, ожидая.

Мои движения стали сильнее и быстрее. Сколько еще я могу заставлять ее ждать? Она не кончит без моего разрешения.

Мне хотелось дать ей лучший оргазм в ее жизни, поэтому я заставляла ее ждать столько, сколько могу.

— Кончай, — сказала я.

И она это сделала, кончиками пальцев вцепившись в изголовье, выгнув тело вверх, затем упав на кровать. Я никогда не слышала, чтобы Дебби кричала от удовольствия, а я видела ее много раз. Но она закричала для меня.

Я чувствовала себя королевой вселенной, и на мгновение, не более, я почувствовала себя достойной.

Я поцеловала ее рот, когда закончила, и крепко сжала.

— Дикон послал тебя показать мне, каково это — доминировать над кем-то, — заключила я.

— Да.

— Это должно ощущаться игрой?

Она вздохнула.

— Нет.

— Ты знала, что я не была доминантом, когда ты попала сюда?

— Да. Но ты знаешь Дикона. С ним нельзя спорить.

— Значит, я просто возбужденная извращенка?

Она засмеялась.

— Да. И ты можешь делать что угодно, и идти куда угодно. Это говорю я, а не Мастер.

Я перевернулась на спину и посмотрела в потолок.

— Разве это не смешно... технически я всегда могла делать все, что захочу, но думаю, что только теперь я действительно могу. И это страшно.

— Свобода может быть пугающей, — прошептала она, полусонная. — Ты можешь свободно выбирать, как распоряжаться своей свободой.

Разве я все время боюсь? Разве я сдерживала себя в чем-то из-за страха? Я попыталась поставить себя на место меня молодой. Тогда, в Карлтон Преп, когда меня попытались записать в колледж и предложили заниматься бизнесом, я подумала, что они говорят что-то, лишь бы просто говорить, и почувствовала, как стены сжимаются надо мной. Как только я выберу что-то одно, оно поймает меня в ловушку.

Была ли я в ловушке с Диконом? Была ли предоставленная им свобода ложью?

Я могла выжить без него. В уязвимом месте между бодрствованием и сном, между моментами подчинения и мыслями, в которых я была доминантом, и только что попыталась им стать, я увидела правду. Он мне не нужен. Но хотела ли я его?

Я почти уснула, когда пришла голосовая почта.

Эллиот.

Это сделка. Ты появляешься в моем офисе в восемь ровно, иначе я передаю тебя другому терапевту. Не обсуждается.

Облегчение заполнило место, где осталось последнее напряжение, как будто внизу открылся дренаж, и уродство выпало. Мне осталось подождать всего три часа, чтобы извиниться. 

 

ГЛАВА 16

Эллиот

— Это сделка. Ты появляешься в моем офисе в восемь ровно, иначе я передаю тебя другому терапевту. Не обсуждается. — Я повесил трубку, прежде чем смог смягчиться или отступить.

Это было рискованно. Скорее всего, она в одинаковой мере предпримет попытку не видеть меня никогда больше в своей жизни, и постараться сделать так, чтобы я в ней остался. Но у меня не было других козырей. Угроза вернуть ее в Вестонвуд может дать ей именно то, что она пыталась получить, пусть даже подсознательно.

Часы показывали 7:58. Она звонила семь часов назад.

Я постарался назначить сеанс на практически невозможное для нее время как ради себя, так и ради нее. Я не смогу жить с ее проблемами и пристрастиями. Она погубит меня. Сеанс, назначенный на восемь часов, был самым лучшим шагом для самосохранения. Она пропустит встречу, я откажусь от нее, и на этом конец. Я обрету жизнь где-нибудь в трущобах.

Маленькая лампочка на моем столе загорелась.

Кто-то ожидал в приемной.

У меня назначена другая встреча?

Я открыл дверь. Она стояла там, в солнцезащитных очках, пахла мылом, ее пальцы дергались.

— Фиона, — мне больше нечего было сказать. Меня охватило облегчение от того, что она не позволила мне оттолкнуть ее. Никогда в своей жизни я не желал так сильно, чтобы план провалился.

— Раскаявшаяся. Пристыженная. Испуганная. Чертовски уставшая, — произнесла она.

— Что, прости?

— Я использую другие слова, чтобы описать себя. 

 

ГЛАВА 17

Фиона

Я рассказала все о вечеринке, о всем ее унижении и разврате. Не приукрашивала ничего. Была честна. Я никогда не была так честна в своей жизни. Я ничего не сдерживала.

— Мой звонок, — начала я. — Это было... Мне очень жаль. Я хотела причинить вам боль, и, да, я была под кайфом и очень сглупила, потеряла интерес ко всему. Думаю, это потому, что вы не приехали за мной. Это разозлило меня, но заставило взглянуть на себя. И я обрадовалась, что вы не приехали.

— Значит, ты вернулась домой?

— Да.

— Что предпринял Дикон?

— Что он предпринял? Ну, давайте посмотрим. Видимо, он был на пути в Эритрею, поэтому послал подругу трахнуть меня?

Эллиот вскинул бровь.

— И я расскажу вам, что произошло, но сначала я должна поговорить о той глупости, которую сказала вам вчера, и это было... это же было глупо?

— Что ты сказала?

— Что люблю вас. Кажется, я имела это в виду. — Я не была школьницей, заводившей интрижки. Я была чертовой Фионой Дрейзен. — На самом деле, я знаю, что я имела это в виду.

Он немного наклонился вперед, и я почувствовала, что пространство между нами сократилось и тянуло к нему, будто я могла наклониться вперед на один дюйм и уничтожить этот промежуток.

— Перенос, — сказал он, — это когда терапевт заполняет пробел в твоей жизни, которую ты признаешь, благодаря терапии.

Я сжала губы и отвела взгляд прежде, чем он сломал меня.

— Может быть. Конечно. В моей жизни не хватало терапевта, и вот появились вы.

Я шмыгнула носом. В моих пазухах собиралась глупая слизь, и мне приходилось шмыгать носом, чтобы избавиться от нее. Я прочистила горло. Посмотрела на свои руки, потом на него. Чувствовала себя кретинкой.

— Мне не стоило так шутить, — осеклась я.

Он улыбнулся.

— Контрперенос — это когда пациент заполняет пробел для терапевта.

Дыши. Дыши. Ты не должна отключиться. Дыши.

— Это звучит нормально, — сказала я. — Знаете, у людей есть потребности. Они встречаются друг с другом и заполняют потребности.

— Когда ты уезжала из Вестонвуда, я видел тебя у двери. Попросил тебя подождать.

— Да.

— Ты этого не сделала.

— Нет.

— Почему? — спросил он, как будто уже знал ответ.

— Я сказала вам прямо там. Я уничтожу вас. Такие люди, как вы... вы милый. Я бы съела вас и выплюнула. Трахнула бы вас и бросила, и... слушайте, это говорит не мое эго. Хорошие парни не задерживаются в моем мире. Хорошие парни с границами и здравым смыслом? Я не стану платить вам за терапию.

Он рассмеялся. Я тоже.

Затем он потер глаза.

— Ты знала, что я чувствовал. Поэтому ты можешь чувствовать вину за то, что сказала мне вчера, но я открыл эту дверь. И профессионал во мне сожалеет об этом.

— А не профессионал?

Ему потребовалось много времени, чтобы ответить. Два часа. Две минуты. Время текло само по себе. Могло вообще не пройти ни минуты. Но я видела каждую мысль, пришедшую ему в голову. В его взгляде вспыхнула борьба.

— Я пообещал себе, прежде чем ты сюда попала, что не сделаю этого.

Я наклонилась вперед, подняв руку.

— Не надо. Вы правы. Не делайте этого. Я этого не стою.

Он строго посмотрел мне в лицо, его волосы были немного взъерошены, выражение на лице настолько уверенное, что он мог сказать мне, что черный — это белый, и я бы поверила ему.

— Но ты стоишь. Ты стоишь всего этого.

Я откинулась на спинку стула.

— Чего вы хотите?

— Этот сеанс должен касаться тебя.

— Это самая глупая вещь, которую вы когда-либо говорили.

— Значит, мы равны. Оба говорим глупости, которые являются правдой.

— Нет. Не равны.

Прошло еще два часа, пока он смотрел на меня, и я влюблялась в него. Может быть, мои чувства были переносом, как он это назвал, и, может быть, я заполнила пробел в его жизни, но это не было ложью.

Может, и было, но мне просто было все равно.

Словно нас тянули за одну и ту же струну, он встал в секунду, когда встала я. Он положил руку мне на шею. Я не понимала, что мне холодно, пока не почувствовала его тепло. Наклонилась к нему, потому что он был таким нежным, таким уверенным, и я позволила ему притянуть нас ближе.

— Это неправильно, — произнес он мягко, словно давая происходящему имя, принимая это имя и продолжая.

Я знала, что он делает, и позволила ему. Позволила его губам коснуться моих. Попробовала лимонную воду в его дыхании. Двинулась навстречу мягкости его рта, влажности его языка, когда он проник им в меня. Его стон вибрацией прошелся по моему горлу. Я позволила ему соединить наши тела, потому что жаждала его с того момента, как увидела. Он понимал меня и все еще хотел именно благодаря моим падениям.

Я прижалась бедрами к нему. Он был твердым. Очень твердым. Готовым, а Фиона Дрейзен никогда не отказывалась от твердого члена. Он толкнул меня к стене, двигаясь губами по моей шее, поджигая ими мою кожу.

Я оттолкнула его, и мы встали в дюймах друг от друга, задыхаясь, как будто пробежали мили. Я не была готова. Мне хотелось большего от него, но я ничего не могла ожидать. Нет, если я не хочу его разрушить.

— Я не могу, — произнесла я.

Он улыбнулся.

— Нет. Не можешь. — Эллиот поцеловал меня в щеку, задержавшись на ней, и я знала, стоит ему возбудить меня еще больше, я окажусь на спине. Вместо этого он прошептал мне на ухо: — Не сегодня. — Он провел пальцем по моей челюсти и горлу, оставив кожу покалывать на месте прикосновения. — Для меня нет пути назад. Поэтому, когда я, наконец, сделаю то, что хотел с момента встречи с тобой, это будет конец. Больше никаких похождений.

Кивок, и я снова поцеловала его. Я не чувствовала себя цельной, не благодаря ему, а потому что выбрала его. 

 

ГЛАВА 18

Фиона

В детстве у меня было одно место, где я чувствовала себя как дома. Где не ощущала на себе взглядов и подавляющего желания других превратить меня в кого-то. Я должна была быть совершенной, но для идеального наездника имелся свой свод правил, которым я могла с легкостью следовать и справляться с ними, когда слезала с лошади.

Я добралась до 110-ой, вниз по Ранчо Палос Вердес, где остался Снежок. Запах сена и лошадей напоминал мне о доме, и весь мир ускользал.

— Эй! — позвала я, увидев, как Линди вбивает колышек в землю перед конюшней.

— Фиона! — Она приблизилась и обняла меня. — Рада тебя видеть. Ты отлично выглядишь. — Линди была девушкой с кожей цвета слоновой кости и прямыми коричневыми волосами, длину которых не отпускала ниже плеч. Ей было только тридцать пять.

— Спасибо.

— Все последние вещи Снежка у меня здесь, собраны. — Она зашла внутрь, сапоги увязли в куче лошадиного навоза горчичного цвета. Будучи настоящим наездником, она даже не заметила этого.

— Что, прости? — спросила я.

— Я люблю эту лошадь, но она твоя, и то, что ты забираешь ее…

— Забираю?

— Вы, ребята, вообще общаетесь? Твой парень приехал и забрал ее час назад. Вчера я ездила в Лорел Каньон, и там все прекрасно.

— Да, — сказала я. — Да, конечно, прекрасно. Спасибо, Линди. Спасибо тебе за все. 

 

ГЛАВА 19

Фиона

Мне нужно было напомнить себе, почему Дикон меня раздражал, потому что я уже простила его за Снежка. Мне нечего было предложить моей лошади, кроме пренебрежения.

Но дело было не в этом. Какого черта Дикон делал в Лос-Анджелесе? Он не мог оставить меня в покое ни на минуту. Кто вообще знал, каким проблемам вселенского масштаба он подвергал себя, оставшись присматривать за мной? По всей видимости, двадцать журналистов держали под арестом, и его команда должна была их спасти, но нет. Фиона была в беде. Поэтому он остался, чтобы привезти ее лошадь в его конюшни.

Дикон водил Снежка по кругу в небольшом загоне. Он был одет в сапоги и удобные джинсы с плотной рубашкой, застегнутой на все пуговицы. Его предплечья были напряжены и подтянуты, а джинсы облегали бедра, как будто были сшиты для него. И он, и Снежок напоминали машины с хорошей мышечной массой, и я вздохнула.

— Эй, — обратилась я, присоединяясь к их прогулке. — Я думала, что тебе нужно быть там. — Я дернула головой в сторону, как и всегда делала, имея в виду Африку.

— Она может подождать. — Какой же чертов лжец.

— Ты не мог съездить туда и вернуться обратно.

— Я не ездил. Сошел с самолета до взлета.

Боже, нахер его.

— Я зла на тебя.

— За что?

— Я не разрешала увозить Снежка сюда. Это меня разозлило.

— В твоих словах злость отсутствует, — сказал он.

— Но я зла.

— Нет. Ты чувствуешь облегчение. У тебя есть повод остаться.

Дикон был так уверен в себе. Так сдержан. В мире не было женщины, которая не трахнулась бы с ним, так почему со мной должно быть иначе?

— Все и всегда имеет для тебя смысл? Например, ты хочешь оставить меня здесь, так что найдешь способ сделать это, и что это будет? Я имею в виду, даже я не знаю, чего хочу, поэтому ты просто думаешь: «О, а давайте я буду хотеть за нее?» Это то, что ты думаешь? В этом твоя сила?

— Прекрати притворяться, что не хочешь остаться со мной.

— Я не знаю, чего хочу.

Он остановился, дергая Снежка за уздечку.

— Ты хочешь быть здесь, и тебе нужно быть здесь. Когда ты уезжаешь, ты идешь на вечеринки. А когда ты идешь на вечеринки...

— Я ударила тебя, чтобы уйти от тебя!

— Ты не ударяла меня. Это сделали наркотики.

Я толкнула его. Дикон не сдвинулся с места, и я снова это сделала. Хотела разбудить его, чтобы показать ему то, чего он не видел.

— Ты поймал меня в ловушку. Заманиваешь меня таким вот дерьмом. — Я указала на свою лошадь.

— Тем, что становлюсь идеальным для тебя?

— Тем, что позволяешь мне вести себя, как шлюха.

— Это не так, и ты это знаешь.

— Ты становишься идеальным для всех моих самых худших порывов.

— Они — часть тебя. Как думаешь, что ты собираешься делать теперь? Устроиться в домике в Долине с разжалованным терапевтом? Родить двоих детей, принимать «Валиум» и трахать чистильщика бассейнов за его спиной? — Он приблизился ко мне с отведенной назад рукой, указывая на воображаемый дом в пригороде. — Ты лучше этого.

— Не лучше. Я даже недостаточно хороша для него. — Я сглотнула, потому что не собиралась этого говорить. Не «ради него», но эмоции роились настолько, что остановить слова не вышло.

— Правда? — сказал он. — Ты уже трахнулась с ним?

— Это не твое дело.

— Ты права. — В мгновение ока Дикон схватил меня за волосы. Он дернул их, пока я не посмотрела в его пронзительные голубые глаза. — Это не имеет значения. Не. Имеет. Ты — моя. Твой дом со мной. И ты можешь ударить меня еще сто раз, и я верну тебя. Потому что на этой земле нет другого мужчины, который поймет тебя так, как я, и ни одной женщины, которая поймет меня.

— Отпусти меня.

— Никогда. — Он скрутил мое тело под себя. Его зубы были стиснуты, отчего его челюсть казалась более сильной, более плотной, более квадратной. Он был красив, когда его охватывала власть или гнев.

— Я забыла...

Он опустил меня на колени.

— Забыла что? Это? Как сильно тебе это нужно?

— Мое стоп-слово, — сказала я. — Я забыла его.

Его реакция была немедленной, и он отпустил меня. Я все еще стояла на коленях, руки погрузились в высушенные листья и иглы.

— Что он собирается делать, когда тебя нужно будет сломить?

— Ничего, — Я встала, дрожа от нервов. — Он не ты. Никто не будет тобой.

— Ты его любишь?

Я ответила не сразу. Просто посмотрела в лицо человеку, которого полюбила первым, и всегда любила бы. Я причинила ему боль. Каждый день оставалась с ним, пробивала его броню, и, если я уйду, то оторву эту броню совсем. Это было несправедливо. Он был слишком силен, слишком уверен, чтобы позволить мне сделать это с ним. Я не хотела отвечать. Не была готова принять то, как это повлияет на него.

— Ты. Его. Любишь?

— Нет, — прошептала я.

Он удивил меня, улыбнувшись.

— Нет, конечно, нет. Ты не можешь.

Он положил ладони на мои скрещенные руки. Прикоснувшись кожей и костяшками, прижав подушечку большого пальца. Ладони мужчины. Руки, ушибленные и завязанные, с пальцами, которые исчезли в моем теле. Я не могла отрицать их. Мои руки упали по бокам. Я практически застонала, когда проснулась моя пульсирующая киска. Эллиот оставил меня неудовлетворенной, и вот Дикон, готовый взять меня.

— Я не хочу, чтобы меня спасали, — сказала я. — Больше не хочу.

— Тебя никогда не нужно было спасать. Тебе лишь нужно было быть сломленной. — Он коснулся моих губ подушечкой указательного пальца. — Помни это. Помни, что ты не обычная женщина. У тебя нет обычных потребностей.

Он наклонился, пока я не почувствовала его резкий запах, его доминирование, и я расплавилась.

— Открой рот, — прошептал он.

Я приоткрыла губы. Он положил два пальца, подталкивая их к горлу. Я размякла. Словно овсяная каша. Мысль о его уходе лишала меня сил.

— Любой может трахнуть тебя, — сказал он, трахая мой рот пальцами. — Я единственный, кто может сломать тебя.

Я застонала от его пальцев.

— Сними свои штаны, — приказал он.

Я расстегнула их и дернула до середины бедра. Холодный воздух ударил по заднице, и меня охватил момент беспокойства, который спугнул голос Дикона, когда он снова заговорил:

— Потяни рубашку вверх. — Он засунул пальцы мне в горло, и я взяла их, задыхаясь, когда потянула рубашку поверх моих сисек.

Он схватил мой проколотый сосок и ущипнул, потянул и одновременно перекрутил, используя серебряное кольцо в качестве рычага. Боль направилась прямо между моих ног. Дикон вытащил мокрые пальцы из моего рта и приложил их между моих ног, грубо пробегая мимо клитора и входя в мою киску. Я взвизгнула. Удовольствие напомнило выстрел.

— Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя, котенок?

— Нет, — я ахнула, каждое выдох воплощал ложь.

— Чего хочет твоя мокрая киска?

— Моего разрушения.

Он скрутил клитор, и я снова закричала от удовольствия и боли. Я была близко. Так близко, что когда он снова потер клитор, я кончила, стоя посреди двора.

— Встань на колени, — приказал он.

Я встала, будто меня толкнули невидимыми руками, приземлившись на мягкую землю.

— Ползи к конюшням.

Со штанами на середине бедра и рубашкой, задранной до плеч, я поползла, глядя на усеянную листьями землю, задрав задницу вверх, чувствуя человека позади меня.

В последний раз, когда я была в таком положении…

Я сказала «нет».

В последний раз, когда я стояла на руках и коленях в небольшом лесу, меня изнасиловал психопат. Но мне не нужно было об этом думать. Это будет иначе, потому что я с Диконом. Я почувствовала давление на спину. Он толкнул меня ногой. Это было унизительно, но я была в безопасности и возбуждена тяжелым покалыванием ниже талии.

В каком-то смысле мне было скучно. Я хотела уйти, потому что это было более эффективно, и хотела поговорить с ним, невзирая на свое раздражение. Хотела просто трахаться. Просто покончить с этим.

Обжигающая боль на моей заднице оказалась неожиданностью.

— Ползи, котенок, — он снова ударил по моему заду ремнем. — К двери.

Я была потеряна в этом действии. Моя киска ощущалась тяжелой от влажности и похоти. Отказавшись от всех претензий на контроль, я взорвалась от желания.

Когда достигла конюшни, листья и грязь сменились деревянными досками.

— Остановись, — сказал Дикон.

Я послушалась. Он обошел вокруг меня, и я видела его грязные сапоги и отвороты джинсов. Он позволил концу ремня свисать перед моими глазами.

Затем присел.

— Посмотри на меня. — Его лицо было совершенно спокойным и властным. Голос звучал ровно и уверенно. — Ни один мужчина не сможет стать для меня угрозой. Не тогда, когда дело касается тебя.

— Да, Мастер.

Он нежно завязал ремень вокруг моей шеи, продев конец через пряжку. Он напомнил мне знак безопасности, который мы всегда использовали, когда мне чем-то закрывали рот.

— Щелкни пальцами, чтобы прекратить это.

И одним движением, столь быстрым и уверенным, он дернул его, пока не перекрыл мне воздух. Он поднял меня на колени, расстегнул джинсы и достал свой красивый член.

Только тогда позволил мне вдохнуть.

— Твое лицо — мое, для того, чтобы я мог его трахнуть. Открой рот.

Он крепче сжал застежку на затылке и сунул член мне в горло. На вкус он был как пот и кожа. Я держала рот открытым, пока он входил, используя ремень в качестве рычага, тяня мою голову туда, где он ее хотел. Удерживая ее на месте, когда погружал член глубже в мое горло повторными толчками. Мир потемнел, и он ослабил ремень, позволив мне вдохнуть, и начал снова.

В тот момент я отсутствовала. Боже, мне и правда было это нужно. Нужно было лишиться воли, не существовать без его удовольствия.

Он кончил мне в горло, липкая и горячая сперма коснулась языка. Я дышала через нос и принимала все, потому что это принадлежало мне.

Когда он закончил, то отпустил ремень, и я упала на четвереньки. Мои штаны все еще были вокруг бедер.

— Я думала, что я не сабмиссив. — В моих словах звучало смущение, я пыталась быть нежной. Это было отвратительное время, чтобы попытаться доказать, что доминант ошибается, но я не могла ничего с этим поделать.

— Я чувствую на тебе наркотики. И знаю только один способ передать сообщение.

Мой скальп закололо, когда он взял меня за волосы и потащил вперед, роняя меня на ковер возле деревянного креста в форме Х, встроенного в стену. На каждом конце свисали регулируемые манжеты, и я расплавилась, когда он подтянул мое запястье к манжете и закрепил его. Он стоял надо мной, по-прежнему держа ремень в одной руке, и глядя на свое имущество. Я ненавидела себя за то, что разочаровала его, и в то же время чувствовала себя в безопасности.

— Не сдвигай ноги и не кончай, — сказал он. — Ты будешь сидеть с раздвинутыми ногами, и я позволю тебе кончить, когда разрушу тебя.

Он оставил меня и закрыл за собой дверь. 

 

ГЛАВА 20

Дикон

Была причина, по которой я не трахал тебя в течение нескольких месяцев, когда мы встречались. Мне нужно было, чтобы ты контролировала себя, прежде чем я взял бы этот контроль. В противном случае много усилий было бы потрачено впустую. И ты не казалась мне сабмиссивом. Ты представляла собой идеальное тело для связывания узлов и, благодаря верховой езде знала, как контролировать свои ноги и руки, но ты не казалась по-настоящему покорной.

Поэтому я наблюдал. Контролировал тебя в течение этого времени.

То, как ты настроилась. Как встала на колени для меня. Фиона Дрейзен. Мы содрали с тебя скромную сексуальность, и ты оголилась передо мной. Из-за твоей публичной персоны ты была более обнаженной, чем все, кого я видел раньше.

Ты ослепила меня, как яркий свет ночью.

Я сказал, что собирался разрушить тебя, и в ночь, когда я это сделал, я совершил самую большую ошибку в своей жизни. 

 

ГЛАВА 21

Фиона

Два года назад

— Разрушение покорности — это не действие. Не результат. Разрушение — это процесс.

Мой взгляд был направлен в пол. Я стояла на коленях перед ним с руками за спиной. Я только что видела своего друга Эрла на вечеринке по случаю дня рождения, которая казалась мне невинной. Он предложил мне кокс и член. Мне пришлось выбежать, как школьнице, чтобы сдержаться и не снюхать дорожку с его члена, но я не могла перестать думать об этом. Не могла дышать из-за желания сделать это. Повсюду витало искушение сделать то, что может сломать построенное между мною и Диконом. Я слишком сильно хотела этого. Хотела, чтобы меня столкнули с воображаемого края в контролируемое свободное падение.

— Я все еще хочу этого, — сказала я.

— Это не то, чего ты хочешь. Это то, что происходит, когда ты готова.

Я ничего не ответила. Он взял пальцами мой подбородок и заставил меня взглянуть на него.

— Что у тебя на уме, котенок?

— Сделай меня готовой. Пожалуйста.

По его лицу я поняла, что он сделает это. Я выиграю. Что бы это ни значило. 

 

ГЛАВА 22

Фиона

Я прижалась спиной к стене, и мои штаны сползли окончательно. Дикон закрыл манжету на ключ и оставил меня одну. Он не закончил со мной, но все равно оставил. Меня охватила печаль. Земля ушла из-под ног, черное чувство становилось хуже из-за допамина, покидающего мой мозг.

Ему нужно было уйти. Я не могла мириться с этим все время. Это был последний трах. Дикона не было. Он ушел. Исчез.

Я хотела его, и он дал мне то, чего никто не мог, но он должен был убраться из моей жизни.

Проклятье. После всего я все еще хотела, чтобы он вернулся и трахнул меня.

Мой телефон завибрировал. Я пошевелилась и достала его из кармана свободной рукой.

Эллиот.

— Что случилось в день, когда ты покинула Вестонвуд? — Его слова звучали резко, но тон стал бальзамом для моих ран. Всякая настойчивость со стороны Дикона уходила благодаря гладкости его голоса.

— Вы остановили меня у двери и струсили.

— У меня были сеансы после того, как я увидел тебя вчера. Уоррен Чилтон косвенно выразил кое-что на своем групповом сеансе, что мне нужно было подтвердить ранее…

Кровь во мне свернулась, и я прервала его, пока она не стала булыжниками в моих венах.

— Что именно?

Я услышал тэп тэп в трубке. Стук ручки по столу? Пальца по столешнице?

— О том, что он взял что-то, что ты не хотела отдавать.

Из-за шока я не смогла ответить. Он взял то, что я не хотела отдавать. Какой хороший способ назвать изнасилование.

Эллиот продолжил, прежде чем я смогла ответить.

— И он улыбается как кот при воспоминании о тебе. И упоминает тебя слишком часто.

У меня возникло желание сломаться и просто рассказать ему, что Уоррен доставал для меня снотворное, и покончить с этим, но я не хотела открывать этот мешок с дерьмом, пока не смогу справиться с результатом.

— Может быть, он хочет трахнуть меня. — Я вытянулась, запястье по-прежнему было привязано к нижней части креста. Я говорила об Уоррене, но блокирование его мыслями о моем терапевте заставило меня мурлыкать.

— Я не сомневаюсь в этом, но есть что-то еще.

Он не понял, и это меня разозлило.

— Разве нет какого-то правила, запрещающего говорить о ваших пациентах?

— С тобой я нарушаю правила. Нарушил бы и больше. И нарушу их все.

— Доктор, — сказала я, — вы сам не свой.

— Он асоциальный психопат, сконцентрировавшийся на ком-то, о ком я забочусь.

— На ком-то, кого вы хотите. Это другое. Вы хотите меня.

Я слышала его дыхание. Я принизила все наши отношения после изящных унижений Дикона, что было неправильно. В конце дня свет над Лос-Анджелесом становился ровным и серым. Возможно, мы с Эллиотом были единственными не спавшими в этом мире душами.

Я подождала его ответа. Подождала, пока он придумает ложь о своей любви ко мне или какое-то дерьмо.

— Я хочу тебя, — сказал он. — И я беспокоюсь.

— Вы хотите меня?

— Ты знаешь, что хочу.

— Чего вы хотите? — спросила я.

— Тебя. Ту тебя, которая прячется от всех. Ты забралась мне под кожу. Я не могу жить с собой, пока не сделаю твой мир правильным и не разделю его с тобой.

Я понизила голос, чтобы он понял.

— Это не то, что я имела ввиду. Что вы хотите сделать со мной?

Еще одна пауза. На этот раз короткая.

— Ты хочешь это сделать? — бросил он мне.

— Да.

— Я хочу трахнуть тебя, — взревел он. Как король лев, который может стать королем джунглей.

— Как? — Я нажала на громкую связь и положила трубку. — Расскажите мне. Я здесь одна.

— Как? — Его голос изменился, как будто он принял решение участвовать в этой игре. — Нагнув тебя на кухонном столе. Держа тебя за горло и снимая нижнее белье. Раздвигая твои ноги так далеко друг от друга. Затем съедая твою киску. На вкус она как мед.

Я вздрогнула. Его язык на мне — как сладкая мягкость на моих складках. Я запустила пальцы под нижнее белье. Мокрая насквозь. Скользкая.

— Боже, да. Я хочу этого.

Смех облегчения вырвался из его горла. Он рисковал, ведя этот разговор, я знала это.

— Я не позволяю тебе кончить. Но ты близка. Я чувствую, как ты сжимаешься на моем языке.

— Трахни меня, — сказала я.

— Ты прикасаешься к себе?

— Да. Не останавливайся.

— Я потяну твои колени к столу. Увижу твою киску. Она прекрасна. Я скользну своим членом по ней. Ты такая влажная для него.

Я слышала, как он сглотнул.

— Трахни меня, Эллиот. Просто трахни меня.

— Ты такая тугая. И ты смотришь на меня. Ты чувствуешься настолько хорошо.

— Я собираюсь кончить.

— Да.

Я сжалась вокруг пальцев, натягивая манжет, держащий мое запястье. Это было хорошо. Теплая волна прошлась по моему телу. Как только я услышал его стон, телефон упал с ноги, когда моя стопа потеряла опору и выскользнула из-под меня.

Я оставалась на месте, тяжело дыша и глядя в потолок, пока он становился темно-серым.

— Фиона? — позвал Эллиот из телефона.

Я вывернулась, но не смогла дотянуться.

— Да.

— Где ты?

— У Дикона. Не могу дотянуться до телефона.

— Что значит не можешь дотянуться до телефона? — спросил он.

— Он приковал меня к стене.

— Что?

— Не принимайте это близко к сердцу. Это неважно, — ответила я.

— Что значит «неважно»?!

— Это изощренность, доктор Э. Как секс по телефону. Прекратите быть ханжой.

— Я приеду за тобой. — Где-то в этом мире захлопнулась дверь. Зазвенели ключи.

— Вы даже не знаете, где я, — возразила я.

— Ты недооцениваешь меня и то, что я хочу для тебя сделать.

— Я даже не знаю, что это значит.

— Он не мог просто взять и провести тебя за ворота, не сказав, куда тебя ведет. Ты остаешься амбулаторным пациентом.

— Пожалуйста, не приезжайте сюда, — сказала я. — Это не приведет к добру.

— Все будет хорошо. Это будет лучше, чем хорошо. Я даю тебе разрешение сделать все хорошо. И не могу больше так жить. Больше не могу соглашаться. Я всю жизнь сдерживался. Вот почему я почти принял сан. И я люблю Бога. Правда. Моя вера реальна, чего не скажешь о моем призвании. Я использовал его, чтобы иметь правила и следовать им, так как они могут держать меня в узде.

— Ты видишь, что происходит, когда нет правил, Эллиот? Ты закончишь как я. Ты не захочешь стать мной.

— Я не хочу вчерашнюю Фиону. Я хочу сегодняшнюю Фиону. Завтрашнюю Фиону. Мы можем разрушить правильные правила вместе. Я пережил этот сеанс вчера с тобой, и я мастурбировал как подросток. И когда я отправился в Вестонвуд и услышал, что они говорят, я захотел убить его.

— Ты сумасшедший.

— Да.

Я не ответила, но закрыла глаза. Я привыкла к тому, что меня разыскивают друзья и незнакомцы. Дикон защитил меня от тех, кто хотел меня, позволив моему миру вращаться вокруг него, отклоняя их желания и беря их под свой контроль.

Но Эллиот был другим. Мы встретились, когда защиты Дикона не было. Он говорил со мной так, как никто другой. Я поверила ему. Возможно, он не так понимал или ошибался, но он имел в виду то, что говорил.

— Я не знаю, как и что я чувствую, — наконец сказала я. Взяла на себя обязательство убрать Уоррена, и эта цель мешала мне приблизиться к Эллиоту, несмотря на секс по телефону.

— Я буду через пятнадцать минут.

Голос Дикона прорезал воздух в комнате.

— У вас будет отличное зрелище, доктор.

Он вошел в брюках и рубашке на пуговицах, неся деревянный паддл на плече.

Не медля ни секунды, Эллиот произнес:

— Отпусти ее.

— Увидимся позже. — Дикон подхватил телефон и нажал «отбой», затем сунул его в карман. — Что ж, котенок. Как провела здесь полдень?

Дикон был в прекрасной форме, свесил паддл вниз, постукивая им по колену. В паддле было три больших отверстия, чтобы уменьшить сопротивление воздуха.

— Прекрасно, Мастер.

Дикон зажал паддл под мышкой и открепил манжету. Я почувствовала запах его мыла. Он принял душ для меня.

— Ты прикасалась к себе, — сказал он, поворачивая ключ. Он не сказал, как он узнал, просто констатировал факт.

— Прости. Я не должна была.

— Ты никогда не прикасалась к себе прежде. То место принесло тебе больше пользы, чем я ожидал.

Я сидела на полу, а он возвышался надо мной. Я боялась, это был страх и ожидание боли, которая меня возбудила. Снова сделала влажной. Тем не менее, для паддла казалось слишком рано. Паддл был для меня концом, а для него началом.

— Повернись ко мне спиной. Руки над головой.

Я сделала это, одновременно держа в голове две мысли: что я достойна Эллиота, и что воплощала кусок мяса для Дикона.

— Мастер? — Странное чувство — сменить свою роль. Часть меня хотела проклясть его и сказать, чтобы он отвалил, что означало мое понимание его правоты. В его глазах мне снова нужно было стать разрушенной.

— Да? — Он потянул мои штаны чуть ниже задницы.

Я собиралась спросить у него о его намерениях, но это вышло бы за рамки. Я забыла об этом в полдень.

— Где ты хочешь меня?

Паддлом он указал на белую скамейку.

— Колени прямо. Руки на сиденье.

Я сделала, как он сказал, подняв задницу вверх, и подумала, несмотря на все свое согласие, могла ли я просто встать и уйти? Пока мой рот был свободен, и я могла бы назвать свое стоп-слово, он все равно сделает это?

— Чего хотел доктор? — спросил Дикон.

Он прижал дерево к моей заднице, слегка постукивая по мне, согревая меня.

— Трахнуть меня.

— Ты позволила ему?

— По телефону.

Паддл приземлился на заднюю часть моих бедер, и я не дала крику вырваться.

— Я мог бы сказать, что ты кончила, как только я вошел. Спасибо за честность. Но ты не спросила меня.

Дикон снова ударил меня. Очень быстро после предыдущего удара, без перерыва между ними, не дав возможности сделать вдох, отчего моя кожа загорелась. Я сомкнула челюсть и захрипела.

— Ты вышла из-под контроля, — сказал он после третьего удара.

Мои колени подогнулись, по щекам хлынули слезы.

— Да, сэр, — прохрипела я.

— Мы вернем его обратно. Ты и я. Считай до двадцати.

— Слишком много!

— Тогда до двадцати пяти. И делай это тихо. Здесь Виллем.

Паддл приземлился со взрывом боли. Мои колени подогнулись, и я начала считать.

 

ГЛАВА 23

Фиона

Два года назад

Когда я решила позволить ему разрушить меня, легче не стало. Я не понимала этой концепции. Не усваивала ее, потому что хотела ее.

Дом номер два на Манди был набит битком. Был тот знаменательный день перед несчастным случаем с Амандой. День, когда ушел Дикон, по-прежнему настроенный держать меня под контролем, которого мне хотелось.

Я висела голой, лицом вниз, раскачиваясь в трех футах над полом, ноги раздвинуты подо мной, руки связаны сзади. Задница вздернута вверх, конский хвост привязан узлом на затылке, из-за чего голову тянуло вверх. Я видела себя в зеркале, веревка в форме опоясывала маленькие сиськи. Одни гости смотрели, а другие — нет. Некоторые получали собственные унижения. Но я была в центре комнаты, пускала слюни вокруг шарика-кляпа, принимая удары паддлом, и плакала. Моя задница блестела от влаги и слюны, а Дикон закатывал рукава на своей рубашке.

— Последний удар, котенок.

Я почти не слышала его. Последний удар — это все, что я разобрала, когда мое зрение затуманилось вспышками боли. Очнувшись, я увидела его. Мистер Раггед, знакомый по моей первой поездке в Манди, взболтал остатки виски на дне своего стакана.

Дикон встал рядом и развернул меня. Я находилась на уровне его паха, и он наклонился, чтобы посмотреть мне в глаза.

— Не разрушена, — сказал он. — Что мне сделать?

Вопрос был риторическим. Он в точности сказал мне, что собирался сделать, и я согласилась. Сказал, что я в безопасности, что он будет рядом. У меня не было даже страха.

Он вытащил шарик.

— Разрушь меня, — умоляла я. — Пожалуйста.

— Кажется, я не могу. Для этого нужно слишком многое.

Он дважды хлопнул в ладоши. Меня забрали. Всегда забирали. Я посмотрела на Дикона, который отступил и скрестил руки на груди. Он стоял там, наблюдал.

Мистер Раггед поднялся первым. Пожал руку Дикону, и они произнесли несколько слов на языке, который не был мне знаком. Затем он посмотрел на меня.

Сзади кто-то схватился за мою горящую и истерзанную задницу.

— Непокорная до мозга костей, — сказал Раггед.

Он ударил меня одной ладонью. Я была ошеломлена, даже несмотря на обжигающую боль в заднице. Выкручивалась в своих путах, но меня связывал Дикон, и чем больше я двигалась, тем больше чувствовала свои волосы, как будто их срывали с головы.

— О, это? — Он снова ударил меня. — Это тебя беспокоит?

Да. Он просунул свои пальцы мне в горло и ударил по щеке другой рукой. Нет, мне это не нравилось. Член, скользящий в мою увлажненную лубрикантом задницу? Я могла принять это в любое время, но, когда Раггед ударил меня по левой щеке, от моего сердца откололся кусок.

— Он слишком мил с тобой, — сказал мужчина, кивнув в сторону Дикона, который, должно быть, встал позади меня. — Ты просто маленькая игрушка для траха, а он относится к тебе как к женщине.

Он вынул руку из моего рта. Я задохнулась и громко сплюнула слюну. Он бил по обеим щекам. Ладонью. Тыльной ее стороной. Словно это ничего не значило.

Хотелось произнести свое стоп-слово. Я не думала, что смогу выдержать это снова. Я была унижена, но не как сексуальный объект. Я могла принять сексуальное унижение и съесть его на обед. Но сейчас меня унижали как человека. Личность. Его пощечины не были сексуальными или личными. Они были отстраненными, публичными, постыдными. В своей наготе и положении я была лишена возможности соблазнять. И именно в тот момент я потеряла себя. Я сломалась как пучок спагетти, прямо посередине, и осколки разлетелись в стороны.

Он сунул свой член мне в рот, и я приняла его в горло, пока кто-то, кого я не видела, трахал мою задницу, как будто меня там даже не было.

В некотором смысле меня и не было.

Я слишком глубоко погрязла в Манди. Просила, чтобы меня разрушили. Умоляла. Возможно, это была новизна идеи, или, может, настоящее извращение. Но с тех веревок меня сняли другой — измененной.

Я устала до предела. Мне было холодно. Болело все. Я была липкой от семени полдюжины мужчин. Когда Дикон попытался прикоснуться ко мне, я думала, что меня стошнит.

— Отвали от меня.

Кто-то подхватил меня и отвел в смотровой кабинет. Находиться там не хотелось. Помещение было слишком публичным. Как гостиничный номер для тех, кто застрял в подпространстве. Внезапно я возненавидела его и захотела оказаться в личном месте, которое не было доступно никому из тех, кому требовался уход после случившегося ранее.

Но я была слишком разбита, чтобы возражать. Меня уложили на чистые белые простыни в комнате без окон. Я вздрогнула. Не знала, что мне может быть настолько холодно. Горели свечи.

Включили успокаивающую музыку, и прекрасный женский голос произнес:

— Добро пожаловать в мир разрушенных, — Дебби накрыла меня пуховым одеялом. — Ты всегда была милой. Но прямо сейчас ты самая красивая.

Она села рядом и погладила меня по волосам. Я чувствовала себя отчужденной, одинокой, плавающей в звездах, в милях над жизнью человеческой расы. 

 

ГЛАВА 24

Фиона

До избиения паддлом в Лорел Каньон я не была разрушена. У меня болела задница, и меня это раздражало. Я ждала, пока появится Эллиот и закатит сцену. Затем мне придется действовать быстро, чтобы разрулить ее.

— Двадцать пять! — выдавила я сквозь стиснутые зубы с большим облегчением от того, что мы можем сделать что-то еще, кроме того, что я дойду до болевого порога.

Дикон отбросил паддл в сторону и толкнул меня вниз, из-за чего мое лицо впечаталось в скамейку.

— Помнишь, как я в последний раз разрушил тебя?

Из-за давления на челюсть ответить не получилось.

— Лишил тебя личности. — Он положил другую руку на проявившиеся ссадины на моей заднице, впившись пальцами в кожу. — Молния не бьет дважды в одно и то же место.

Он отступил назад, опустив обе руки на мою задницу и развел ягодицы. Я не предвидела, что он это сделает. Потому что он увидел все, и жестокость исчезла из его движений.

— Что за…

— Подожди, я...

— Кто сделал это с тобой? Ебаный доктор?

— Нет!

Он дернул вверх мои трусы. Злой. Нежный. Все сразу.

— Это, — он указал на мое тело, словно оно было полностью изувечено. — Я все видел. Это было не по согласию. Фиона, котенок, что случилось? Что он сделал с тобой, и почему ты его защищаешь?

Дикон всегда все держал под контролем, но в тот момент, когда он стоял надо мной, пока я поправляла штаны, от него исходили замешательство и боль, которых я никогда раньше не видела. Как будто земля ушла из-под ног. Если он не знал, что делать, то, должно быть, все мои замыслы ошибочны.

Прямо у меня на глазах замешательство превратилось в ярость, и я испугалась за своего друга, за свой план и своего Мастера.

— Оставь его в покое. — Я могла бы и дальше отрицать. Могла бы сказать ему, что это Уоррен, но я просчитала быстрее, чем когда-либо, и решила построить барьер вокруг Эллиота. — Это разверзнет ад на тебя, Дикон. Я люблю тебя, и я же тебя разрушу.

— Ты мне угрожаешь?

Снова замешательство. Узнав его во второй раз, я поняла, во что оно превратилось, в уверенную эмоцию.

И ничего не сказала. Я опустила руки по бокам, избитая паддлом задница требовала ухода, которого не будет. Желала позволить ему держать меня и позаботиться обо мне, хотела встать на колени перед ним, потому что после этого все будет хорошо. Мне не пришлось бы брать на себя ответственность. Все вышло бы само по себе в виде насилия.

Послышался стук в дверь и голос за ней. Виллем.

— У ворот какой-то парень.

Не успел он закончить предложение, как я уже промчалась мимо Дикона, открыла дверь и пробежала мимо Виллема и мимо Дебби, собирающей созревшие апельсины во дворе, и дальше, через парадную дверь к подъездной дорожке. Я пересекла ее огромными скачками босиком по острой гальке и открыла калитку.

Эллиот ждал в своей машине.

Я дернула ручку двери.

— Разблокируй!

Клик.

Я бросилась на пассажирское сидение.

— Увези меня отсюда.

— Что?..

— Езжай!

Он сдал назад по подъездной дорожке — из-под колес небольшой машины полетела галька — и взял курс на Малхоллэнд. Я повернулась всем корпусом, чтобы посмотреть, не преследует ли нас кто-нибудь.

— Ты в порядке? — спросил он.

— В порядке. — На данный момент побережье выглядело чистым.

— Что случилось?

— Дикон думает, что ты меня изнасиловал.

— Что? — Машина Эллиота вильнула в сторону обочины.

— Да поезжай!

Он снова выехал на дорогу. Я еще раз повернулась, выискивая на трассе черный «Рендж Ровер».

— Ты сказала ему, что я тебя изнасиловал?

— Конечно нет. Он увидел... — Я вжалась в свое сиденье.

— Что происходит?

— Просто езжай. Пожалуйста.

— Куда мы едем?

— Сам мне скажи.

— Хорошо, — ответил он, словно принять решение было скорее облегчением, чем бременем.

Он свернул влево, затем вправо, затем проехал ряд поворотов, количество которых я бы никогда не запомнила, и направился к бассейну реки. Мы не разговаривали. У меня было слишком много того, с чего нужно было начать, чем закончить, что ему сказать и что скрыть.

 

ГЛАВА 25

Фиона

Эллиот остановился возле указателя на Уилшир, выровнял руль и переключил рычаг на режим парковки. Постучал пальцами по рычагу и сказал:

— Ты ерзаешь.

— Меня двадцать пять раз ударили паддлом.

Он посмотрел на меня.

— Тебя это возбуждает, — сказала я, и это не было вопросом.

— Мой член — последнее, о чем я думаю.

— Но он отреагировал.

Эллиот покинул машину, не сказав ни слова, и подошел к моей стороне. Открыл дверь. После того, как я вышла, закрыл ее и повел меня в небольшую кофейню.

Он прошептал, когда я проходила рядом:

— Все, что касается тебя, заставляет мое тело реагировать.

Я улыбнулась ему.

— Мне органический кофе. Без сахара.

Я села за один из столиков из тикового дерева с лакированной поверхностью, над которым с потолка свисали ведерки из хозяйственного магазина. Деревья бонсай стояли в центре каждого столика и вдоль бара, а корейские баллады о любви распевались достаточно громко, чтобы в них затерялись наши слова.

Эллиот поставил передо мной чашку и сел. Я вмешала витки пенки с рисунком, похожим на мрамор поверх черной жидкости.

— Спасибо, — поблагодарила я.

— Ты хочешь рассказать мне об Уоррене?

Я кивнула, прикусив верхнюю губу. Глаза наполнились слезами. Я не рассказывала об этом ни единой душе, поняв, что в ином случае все стало бы реальностью. Я не смотрела на Эллиота. Мои слова были обращены к закручивающемуся кусочку пенки в моем эспрессо.

— У ручья. Он причинил такую боль, что два дня спустя Дикон увидел ее последствия. Я сказала «нет». Сказала «смажь меня» чем-нибудь… понимаешь? Просто... было очень больно сидеть. Приходилось, потому что никто не поверил бы в изнасилование. Но это было больно. То, как он называл меня шлюхой, которой это нравилось. Потому что мне нравилось. Мне весьма часто нравилось именно так. Все было так плохо. Болело внутри. В душе. Я чувствовала, что меня разрывают. И он просто... было похоже, словно ему просто захотелось анала, а я оказалась там. Не скажу, что ему понравилось, что мне было больно. Ему просто было все равно. Я была невидимкой. Я умерла. Чувствовала себя мертвой.

Эллиот положил руки мне на предплечья и сжал их. Он не сказал ни слова.

Бремя было слишком велико. Плоская серая масса печали снова поглотила меня. Я должна была сломаться в тот день за забором. Должна была уйти в подпространство, подготовиться к выходу из больницы и выйти блестящей сильной новой женщиной. Но я сдержалась, и в этом кафе в корейском райончике я разваливалась, выпуская весь мусор и гниющие токсины, которые носила в себе. Мое унижение и боль пролились на старый асфальт к остальному мусору, который никто не убирал.

Но это еще не все. Может, клапан в ковше моей печали ослаб. Может, давление было достаточно слабым, чтобы заставить меня держать голову прямо.

Я немного отстранилась.

— Ты должна знать, что это не твоя вина, — сказал Эллиот.

Я кивнула, но не поверила ему. Часть меня всегда задавалась вопросом, как сильно моя история сыграла в решении Уоррена и сколько мне стоило ожидать от парня, который продавал амфетамины больной анорексией девушке. Я всегда говорила, что я умнее этого. У меня сноровка лучше, чем у девушек, проснувшихся на пляже без трусиков и с кровью под ногтями. Я грубее, чем те, кому пришлось делать аборт от незнакомых парней.

А может и нет.

— Что ты хочешь сделать? — спросил он.

Его пальцы, поглаживающие мою ладонь, казались сексуальными, но успокаивали. Он хотел меня. Не нужно было быть ученым ракетостроителем, чтобы понять это. Но он не попытался меня трахнуть. Не тогда, пока я говорила об изнасиловании. И не в то время, пока над нами нависла неприемлемость.

— Ничего, — сказала я.

— Ничего? Ты позволишь ему уйти?

— Я не сказала этого.

— Тебе нужно рассказать кому-то.

— Кому? Его отец владеет мэрией. Его мать? В Карлтоне он загнал Робби Санчеса в угол ванной и трахнул его кулаком перед всей командой по лакроссу. Буквально. Мать Уоррена решила, что его заставили сделать это, и угадай, что случилось?

— Робби отстранили от учебы.

Я провела пальцем по кончику носа.

— Ты не Санчес, — сказал он, ведя большим пальцем по моей руке. — Ты Дрейзен.

— Я бы лучше позаботилась об этом сама.

— Как?

— До сих пор решаю. Но уверена, что переступлю через голову любого, кто встанет у меня на пути.

Эллиот кивнул, как бы принимая не только то, что я произнесла не пустую угрозу, а то, что эта угроза коснется и его.

— Я не стану мешать тебе.

— Ты мог бы.

Он приблизился к моему лицу.

— Нет. Не думаю, что вмешаюсь. Я знаю, что для тебя означало сказать ему «нет».

В нем было что-то надежное и уверенное. То, что я явно недооценила. Может, я могла бы его полюбить. Но ненадолго. Я погубила бы его, приняв вызов, даже если это разбило бы мне сердце.

Он взял меня за руку и сжал. Его ладонь была сухой и сильной, не причиняла мне никакого вреда. Прикосновение было нежным, не неся в себе соблазнения.

— Опять же, это не твоя вина, — сказал он.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что в тебе нет стыда. Если бы ты хотела это сделать, ты бы так и сказала и послала всех остальных.

Меня разорвало от смеха, который превратился в быстрый вдох и всхлип. Я отдернула руку и закрыла лицо. Не хотела, чтобы он или кто-нибудь еще видел мои слезы. Мне хотелось быть той, кто контролирует свое гребаное изменение.

— Я хочу умереть, — сказала в свои ладони. — По-настоящему умереть.

— Я этого не допущу.

Убрала руки от лица.

— Эллиот, да ладно.

— Что?

— Ты не тот, кто в силах остановить то, что со мной происходит.

— Не тот? — Он постукивал кончиком своей ложки по салфетке, выдавливая на ней несколько хмурых линий.

— Ты милый парень. Чувственный. Уравновешенный.

Он улыбнулся мне.

— Конечно. Я понимаю. Хороший уравновешенный парень не может тебя защитить.

— Набожный, следующий правилам. И, возможно, в этом-то и дело. Если бы я хотела, чтобы кто-то меня защитил, это сделал бы Дикон.

— Но ты не сказала ему.

— Я не могу защитить его. Видишь ли, он многое знает о мире и о том, как он устроен. Он видел много страшного дерьма и... знаешь... также совершал страшное. Но он не понимает мой мир. Ни капли.

— Ты не должна справляться с этим самостоятельно.

— Справляться не с чем, — солгала я. Я подвела его слишком близко к моему центру и хотела его бросить. — Мне просто нужно разобраться и двигаться дальше.

— Минуту назад ты хотела умереть.

— Я известна своим непостоянством.

Эллиот прислонился к стене, закинул лодыжку на колено и постучал по столу.

— Когда мы встретились, я хотел сделать тебя лучше. По-прежнему хочу делать всех лучше, но с тобой? Мне хотелось проникнуть в тебя и исцелить все, что случилось. Теперь я думаю, что все перевернулось. Я хочу стереть зло с лица земли, чтобы она стала безопасной для тебя. Но я не тот парень, кто обезглавит Уоррена Чилтона. Потому что я знаю, как устроен его мир. — Он ткнул в стол так, словно там была его точка зрения, и повернулся ко мне. — Я знаю его диагноз и что он снова это сделает. Так что он не уйдет безнаказанным. Я обещаю тебе, потому что у тебя такое лицо, словно все в порядке, но минуту назад из тебя выливалась вся твоя боль. Этот хрен не выйдет сухим из воды. Его жизнь превратится в сущий ад в том месте. Изоляция станет для него отдыхом.

— Я не хочу, чтобы ты ввязывался.

Его телефон зазвонил, и он вытащил его. Посмотрел на экран, улыбнулся и показал мне, чтобы я прочитала:

ФИОНА.

— Слишком поздно, принцесса.

Дерьмо, мой телефон остался у Дикона. Я потянулась за телефоном Эллиота, но он убрал его.

— Алло? — сказал он, как будто не знал, кто это. — Да, это доктор Чепмэн. Мы встречались.

— Господи, Эллиот, брось .

Я ринулась выхватить телефон, но он отвернулся. Он наслаждался этим?

— Она здесь. Между прочим, выглядит прекрасно.

— Не бросай ему наживку!

Он взглянул на меня и прикрыл телефон ладонью.

— Почему нет? Ты его боишься?

— За тебя боюсь, да.

Он покачал головой и поднес телефон к уху.

— Она в порядке. Вам не нужно волноваться. — Пауза. — Что это значит? — Он снова откинулся на спинку стула.

Гребаные мужики. Можно подумать, я помеченный ими обоими гидрант.

— Я бы никогда не взял то, что не было преподнесено свободно. Кажется, вы это знаете. — Эллиот лишь улыбнулся, как будто Дикон сказал что-то особенно забавное. — Я подумаю об этом. — Он протянул мне телефон. — Он хочет поговорить с тобой.

Я взяла телефон.

— Дикон.

— Вернись. Возвращайся сейчас же. — Он использовал свой холодный, доминирующий голос, который устремился прямо в мою душу.

— Я не могу.

— Котенок, ты не в том месте, чтобы контролировать свою жизнь, и этот человек, с которым ты работаешь, не знает, как удержать тебя в безопасности.

— Безопасности от чего?

— От себя самой.

К чертям его. К чертям его. К чертям его. К чертям его.

Я нажала красную кнопку, чтобы отключиться и швырнула телефон Эллиоту

— Ты в порядке? — спросил он.

— Моя машина осталась в Лорел Каньон.

— Могу забрать ее для тебя.

— Нет. Я хочу поехать в свой кондо в Малибу. Можешь отвезти меня?

— Конечно. 

 

ГЛАВА 26

Фиона

Он выбрал сто первое шоссе и направился мимо гор, через Лас-Вирдженс, потому что на Пасифик Коуст Хайвей часто случаются аварии. Он даже не сказал мне, что поехал в объезд. Он просто знал лучший способ добраться до моего дома, впрочем, как и до меня.

За живыми изгородями скрывались усадьбы, а «Бентли» остановился на светофоре рядом с «Шевроле» примерно 1977 года. Эллиот вел машину одной рукой, энергично крутя руль на поворотах.

Я не знала, чего хочу от этого человека. Возможно, уничтожить его. Но раз так, я уже на правильном пути.

— Мне не хочется тебя пугать, — произнес Эллиот, — но я должен кое-что сказать тебе, прежде чем отвезу тебя домой. И это нечто весомое.

— Я — пленный слушатель. Но, доктор Чепмэн?

— Эллиот. Пожалуйста.

— Как скажешь, это ничего не меняет.

Не утратив запала, он продолжил:

— Во-первых, я смущен именно так, как ты себе представляешь. Я не должен этого делать. Ты считаешься моим пациентом в течение как минимум двух лет после нашего последнего сеанса. Я даже не должен был садить тебя к себе в машину, а тем более ехать за тобой в Лорел Каньон. Даже не говоря о том, чтобы тебе звонить. Я рискую всем. Своей лицензией. Репутацией. Работой. И я знаю, что могу остаться ни с чем. Я полностью осознаю, что либо ты причинишь мне боль, либо мне придется начинать свою жизнь с нуля поваром или кем-то в этом роде. Другого выхода нет. Я принимаю это. В данный момент ради тебя я готов стать мучеником.

Большой член, завернутый в подарочную упаковку с бантиком. Увесистый. Не издает ни звука. Мое имя красиво выведено на прикрепленной карточке. Вот какой была его жизнь, а он передал ее мне. А сегодня даже не мой день рождения, не Рождество или еще что-то.

Я не знала, хочу ли я этого. Это была всего лишь тяжелая коробка. Но я не могла вернуть ее, не могла поблагодарить его за нее и не была готова открыть ее. Еще нет. Его присутствие в моей жизни было слишком подавляющим.

— Ты задумывался, почему? — спросила я. — Видишь ли, нет причин, по которым ты должен чувствовать себя подобным образом. Я не должна добавлять тебе проблем.

Эллиот остановился на светофоре и посмотрел на меня.

— Ты играешь в шахматы?

— Играла с сестрой. Она обыгрывала меня.

Сигнал светофора сменился, и машина двинулась вперед.

— Самый крутой поворот в игре в шахматы — это начало. Первые ходы. Твой первоначальный выбор определяет игру. С каждым шагом, казалось бы, бесконечное количество вариантов урезается, пока ты не оказываешься в углу. Или в угол загнан твой противник. Ты переходишь от бесконечных возможностей к отчаянию за пятьдесят ходов, которые определяют первые пять из них. Жизнь не похожа на игру. Конечно, ты переходишь с доски на доску все свое существование. Начинаешь заново, делаешь ходы, варианты ограничиваются, и так далее. Я не хочу проводить большие аналогии, которые не имеют места быть. Но хочу сказать, что я чувствовал, что моей игре конец, пока ты не вошла в мой кабинет.

Эллиот остановился. Я смотрела в окно.

— Я слишком много говорю? — спросил он.

Так ли это? Я потерялась в звучании его голоса. Слышала слова, слушала, но что-то в том, как он составлял слоги, воздействовало на меня. Я могла бы слушать его весь день.

— Наше время не ограничено, — ответила я. — Твоя очередь говорить.

Он сделал паузу, словно обдумывая следующую часть своей речи.

— Я был загнан в угол. Мне некуда было идти. И когда ты вошла, я не понял этого, но ты показалась мне выходом. Открытым окном. Когда ты вошла, поток машин иссяк и передо мной появилась открытая дорога. Почему? Я не знаю. Может, потому что ты оказалась путем к спасению или, может, потому что такова наша судьба. Но ты кажешься головоломкой, и когда ты говоришь или двигаешься, есть что-то в этом, что ставит меня на место. Я могу это почувствовать, и ни один документ, или ученая степень, или работа, или что угодно не вернет меня обратно. Игра изменилась, когда я встретил тебя. Помоги мне, Боже, но я не вернусь к патовой ситуации. Я сыграю на этой доске. Сделаю свои первые ходы. Я никогда не чувствовал себя таким проснувшимся, таким живым, и да, я собираюсь называть все своими именами. Я не даю тебе никаких обещаний. Не притворяюсь, что это имеет смысл. Но я чувствую себя ближе к Богу, когда я рядом с тобой, и это имеет значение для меня.

В звучании его голоса, в дыхании, несущем утешение, я почувствовала тяжесть своей ответственности перед ним.

Я ждала, пока он остановится перед светофором, а потом ответила:

— Меня очень тяжело любить, Эллиот. Я не хочу причинять тебе боль.

Он взял мою руку и сжал ее.

— Я позволю тебе сделать это, но не стану облегчать твою участь.

— Я не уверена, что у меня с Диконом.

Эллиот посмотрел мне в глаза и крепче стиснул руку.

— Он — твое прошлое. У тебя тоже новая доска.

Новая ли? Смогу ли когда-нибудь начать сначала? Я не думала, что вообще заслужила новую жизнь, но вот где я была — перед зеленым сигналом светофора на простирающейся передо мной дороге.

 

ГЛАВА 27

Фиона

Уже спустилась ночь, когда Эллиот подъехал к Маркхэму.

— Спасибо, — поблагодарила я.

— Что будем делать с Уорреном? — спросил Эллиот. — Он выходит на следующей неделе.

— Как только он это сделает, я потеряю контроль над ситуацией, да?

Он постучал по рулю.

— Нет. Я потеряю.

— Я не стану втягивать тебя в это. — Я повернулась на пассажирском сиденье, чтобы посмотреть на него. — Причина, по которой я не сказала Дикону, заключалась в том, что он навредил бы себе, пытаясь убить Уоррена. Я не хочу такого же для тебя.

— А я не хочу, чтобы ты шла за ним.

Его глаза потеряли свой оттенок в полумраке, но линия челюсти стала четче выраженной. Более ровной, сильной. Я коснулась его, провела вниз по шее, поправила ему воротник. Эллиот взял меня за шею и потянул к себе. Наши губы соприкоснулись, языки сплелись, мы застонали, наши тела нашли друг друга. Он положил руку между моих ног и сжал мою киску через джинсы. Сквозь ткань ощущалась влага. Он провел пальцами по шву, и я откинула голову, застонав.

— Фиона, — сказал он хрипло, — я хочу увидеть, как ты кончаешь. — Он ущипнул меня через джинсы под ширинкой, нажав на клитор.

Я хотела, чтобы он заставил меня кончить. Хотела, чтобы он оказался внутри меня. Он подтащил меня к себе, пока его губы не оказались на моем ухе.

— Брось его, — прошептал он.

Я знала, что если соглашусь это сделать, он возьмет меня прямо в машине, а я отведу его наверх, и мы будем трахаться всю ночь.

Но брошу ли я Дикона?

Может быть. А может, нет.

— Еще рано, — ответила я, отстраняясь.

— Когда?

Я крепко поцеловала его в губы и вышла из машины. 

 

ГЛАВА 28

Фиона

Ты сказала, что видишь связь между людьми. Вроде как наблюдения. Время, проведенное после ухода. Помнишь, Дебби?

Да. Помню.

Ты видела связь между Диконом и мной?

* * *

Я вошла в спальню и направилась прямо к гардеробной. В двух комнатах с окнами стояли вешалки с одеждой. Ароматизаторы с камфорой были выставлены в ряд, потому резкий запах ударил мне в нос. Я открыла самый нижний ящик тумбочки и ввела код сейфа. Вжик. И он открылся, являя взору несколько украшений, черную карту и конверты с наличными. Также у меня там имелись таблетки, в основном транквилизаторы, и несколько пакетиков с коксом для чрезвычайных ситуаций. Я куда-то собиралась?

Мне нужны были деньги и моя машина. Точно. Черная карта лежала прямо передо мной, ключи от машины были у камердинера внизу. А какую именно машину взять? Это имело значение?

Имело. Я не хотела возвращаться в Лорел Каньон. Мне нужна была моя свобода. Я хотела взять под контроль свою жизнь, исключив из нее требования и правила Дикона. Они были подделкой. Все это было подделкой. Он сунул меня в смирительную рубашку, а потом похвалил себя за то, что смог удержать. Теперь мне самой приходилось ползти в этой рубашке. Приходилось выкручиваться по-своему, преследуя собственную цель. Мне нужно было стать лучше, сильнее, послушнее, чем я могла бы быть с Диконом.

Я взяла карту, захлопнула сейф, затем ящик тумбочки, и направилась в комнату, где взглянула на себя в одно из зеркал.

Кого, черт возьми, я обманывала?

Я сняла с себя одежду, будто она мне жгла, отбросила ее в сторону, чтобы посмотреть на себя обнаженную.

Владел ли он этим?

Он клеймил меня сотни раз, и я наслаждалась. Теперь вдруг мне стало это не нужно? Только если он оказался прав, и я не была настоящей сабмиссив. И если это правда, кто эта женщина в отражении?

Мои сиськи первого размера съежились от холода. Я потерла их, и розовые соски затвердели.

Была ли я уродом?

Учитывая все, что происходит в моей жизни, я могу думать лишь о сексе.

Поцелуй Эллиота согрел меня, мой ему отказ завел меня, а разочарование превратило мое либидо в ярость. Паддл Дикона оставил следы на моей заднице, которые я увидела, усевшись на ковер и раздвинув ноги перед зеркалом. Я увидела свежую красноту сзади на бедрах, когда согнула колени и провела руками по отметинам, чтобы причинить себе боль.

Я медленно погладила себя, затем быстро, наблюдая за собой в зеркале в дымке удовольствия. Хотелось увидеть, как долго я смогу сдерживаться. Как долго смогу откладывать свое удовлетворение.

И я представляла себе самое безопасное место. Дикон, связывающий меня до тех пор, пока я не осталась обездвижена, и Эллиот, поднимающий меня на руки и проникающий в меня членом.

— Не кончай…. Не…

Нажимая сильнее, я ускорила движения, собирая соки из своего влагалища, чтобы сделать клитор более скользким.

Я почувствовала, как открылась дверь, и резко распахнула глаза. Позади меня, в отражении, стоял Дикон.

Я отбросила шок и страх. Отбросила раздражение.

Он не сказал ни слова, когда мы смотрели друг на друга в зеркале. Я не отдернула руку между ног. Он не разрывал зрительный контакт, когда начал расстегивать ремень и вынул член. Я все еще чувствовала его вкус на языке.

— Кто это с тобой сделал? — спросил он.

— Сделал что?

— Кто тебя изнасиловал?

Сказать ему было равносильно убийству Уоррена. Неплохая идея в целом, но это не то, что я хотела для Дикона. Я любила его. Я хотела, чтобы он был в безопасности от своей собственной импульсивности, потому что спасал меня от моей.

— Это было не изнасилование.

— Положи руки на зеркало, — сказал он, опустившись на колени позади меня.

Я сглотнула.

— Не надо.

— Не надо что? Брать то, что принадлежит мне? — Он поднял мою руку и положил ее на зеркало.

— Не задница. Тебе не нужно снова клеймить ее. Пожалуйста. Это был не Эллиот.

Линия его рта побелела.

— Я пришел не за этим. — Дикон надавил мне рукой между лопаток и приподнял мою задницу, пробегая пальцами по следам, которые нанес. — Но твой тон говорит мне больше, чем слова.

Дикон достал из кармана бутылку лосьона, и я чуть не заплакала. Он избил меня паддлом, но мы не позаботились о ранах. Не обнимались. Не дали выход слезам высвобождения. Забыли о бальзаме для моих физических или эмоциональных ран.

Он снял крышечку и выжал на ладонь каплю лосьона. Мой любимый. С запахом ванили. Я уронила голову и расслабилась, пока прохладная влага успокаивала мой зад.

— Ты не сабмиссив, — произнес Дикон.

Я подняла голову и наблюдала за ним в зеркале, пока он осторожно ухаживал за моей кожей.

— Я по-прежнему говорю серьезно. Когда ты сильная и в безопасности, в целом ты можешь быть тем, кем хочешь. Ты очень сложная. Сильная и ловкая. Я знаю, что таких, как ты, нет, но ты постоянно напоминаешь мне об этом. Ты не сабмиссив, разве что в случае, когда слаба от наркотиков или потребностей, или боли, о которой ты мне не говоришь. Тогда тебе это нужно.

Дикон осторожно подтянул меня и взял на руки.

Это было неправильно. Я не должна была принимать помощь от Дикона после поцелуя с Эллиотом. Я никогда не была настолько нечестной в своей жизни, когда прижалась к его груди и позволила гладить себя по волосам.

— Тебе нужна саба, — сказала я.

— Нужна.

— А я не знаю, что мне нужно.

— Тебе нужно подчиняться, когда чувствуешь себя слабой, а не сильной.

Был ли она прав? Неужели в худшие дни моей жизни мне просто нужно избиение паддлом? Был ли он каким-то лекарством от того, что меня беспокоило? Если Дикон был прав, я не могла его бросить. С меня хватит. Воткните в меня вилку. Я всегда буду больна.

Между выбором быть настоящей сабмиссив и кем-то, кто использовал подчинение в целях исправить себя, я желала для него или чего-то настоящего, или ничего.

— Ты так много сделал для меня, — начала я. — Я хочу, чтобы ты знал, что я благодарна. Но сейчас я запуталась.

— Нет. — Он вновь стал непоколебим и превратился в Доминанта, как будто я нажала переключатель. — Кое-кто беспокоит тебя. Я видел тебя в машине. Он притронулся к тому, что принадлежит мне. — Дикон повернул меня лицом к зеркалу. — Посмотри на себя. Это мое. Никто не возьмет твою задницу, если меня нет рядом.

Он раздвинул мои ноги, и сам акт открытия перед ним моей киски заставил меня увлажниться для него. Моя спина изогнулась для него. Я до боли хотела быть порабощенной. Он был прав? Это желание было ключом к моей слабости, когда должно было быть ключом к моей силе?

— Ты моя собственность, пока я не освобожу тебя.

— Да. — Я согласилась несмотря на все свои вопросы. Привычка. Потребность. Желание. Наркотик по имени Дикон Брюс.

Он коснулся членом моих складок, двинувшись от клитора до поврежденного места. Каскад ощущений прошел через мое тело, от электрического удовольствия до резкой боли. Он скользнул в меня. Первым толчком вошел до основания, вжав меня спиной в пол. Я вытянула руки над головой. Подготовка все же была хорошей.

Дикон положил руку между моих ног.

— Никто не причинит тебе боль, пока я не скажу. — Он провел вокруг моего клитора. — Никто. Ты моя собственность. Причинив боль тебе, они оскорбили меня. А когда ты лжешь мне, котенок... — он врезался в меня, — это оскорбляет меня.

Меня настолько окутало удовольствием, что я не смогла даже говорить. Я кончила на его член, втянув в себя. Дикон непрерывно кружил пальцами, оргазм продолжался вечно, разрывая меня наслаждением. Он кончил в меня, насадив меня на свой член.

Дикон перевернул меня на живот и опустился всем своим весом между лопаток. Я оказалась прижата.

— Кто тебя взял? — Он скользнул свободной рукой между моими ягодицами.

— Никто.

Он нашел мой анус, и пальцем, влажным от моих соков, скользнул в него.

Я любила игры с анусом, но это принесло боль, которой я ранее не испытывала. Рана была скорее эмоциональной, чем физической. Я почувствовала запах влажных листьев и почвы. Слышала, как журчит ручей за восторженным голосом Уоррена.

О, а ты слишком узкая как для шлюхи.

Мне нравится на сухую.

Я доберусь до тебя за это.

Дикон дышал так близко возле меня, наблюдал за моим лицом, когда скользнул вторым пальцем.

— Это причиняет тебе боль, — прорычал он, вынимая пальцы. — А не должно. Кто это сделал?

— Возьми меня, Мастер, — проговорила я, прижатая лицом к ковру. — Трахни меня в задницу.

Я бросила ему вызов, когда он знал, что это не то, чего я хотела, потому что таковы были наши роли. Он делал с моим телом, что хотел, лишь бы показать свое доминирование. Обычно для меня это было хорошо, потому что испытывало мои пределы. Но в моей гардеробной в этот день именно я подталкивала себя к пределам, а Дикон был Доминантом, на которого нельзя давить.

Он встал на колени. Я приподнялась на локтях, рыдая, лицо скривилось красной напряженной гримасой. Я проглотила комок слез и слюны, вытирая щеки запястьем.

Дикон выглядел беспомощным, на коленях и с выставленным напоказ членом. Он лишился самого ценного своего умения — способности получать то, что он хотел.

— Кого ты защищаешь? — спросил он.

— Тебя.

Его лицо сникло прежде, чем последняя буква слетела с моих губ. Я просто перевернула весь его мир легкомысленным и честным словом. Я могла бы поступить мягче, если бы поняла, что оно с ним сделает, но после оргазма и эмоционального насилия у меня не хватило ума солгать.

— Меня? — Он спросил это так, словно я до такой степени потрясла его, что ему пришлось повторить, чтобы понять это.

— Тебя.

Я не знала, как заставить его поверить. Не знала, как заставить себя поверить. Но слова повисли между нами, и оставить их недосказанными приравнивалось к тому, что мы бы солгали о том, кем мы были.

— Мне больше не кажется это правильным, — закончила я. — Я использую тебя, а ни одному из нас это не подходит.

У меня не было сил смотреть на него, пока мир ускользал сквозь его пальцы. Я встала и ринулась в ванную, заперла дверь и включила душ.

Господи Боже. Что я наделала? Я слишком долго смотрела на кран в душевой, задаваясь вопросом, что будет дальше. Куда мне идти? Кто полюбит меня так, как меня нужно было любить? Провела бы я всю оставшуюся жизнь в состоянии свободного падения, делая все возможное, чтобы узнать, как далеко дно?

— Я слышу тебя по ту сторону двери, — вслух сказала я. — Мне нужно, чтобы ты просто ушел. Это не игра.

Я залезла под душ. К тому моменту, когда я помылась он ушел. Моя квартира стала такой же большой и одинокой, какими могли быть пять тысяч квадратных футов, а я жаждала компании подальше от Дикона, подальше от Эллиота, подальше от вечеринок и наркотиков. Я жаждала простой компании.

Пролистав список контактов в телефоне, я нашла номер Карен.

 

ГЛАВА 29

Фиона

Бассейн находился внутри застекленного здания, крышу которого можно было открывать весной и осенью, но летом использовался бассейн во дворе с другой стороны дома. Родители Карен отсутствовали. Братья были в школе. Дом, как всегда, пустовал. Ее бикини держалось на тазовых косточках, а сверху была надета огромная футболка, прикрывающая мнимую полноту. Карен разгладила ее, чтобы ткань не касалась кожи. На мне же был лифчик от бикини и шорты, скрывающие розовые следы от паддла.

— Я хотела стать дизайнером одежды, — сказала девушка. — Думала, будет круто, знаешь. Показы мод. Постоянное одевание девочек. Вечеринки.

— Ты все еще можешь этим заняться.

— Слишком устала. Слышала, что они на самом деле очень тяжело работают, — Карен прикусила губу. — Чем ты хочешь заниматься, когда вырастешь?

Мне было двадцать три, и я всю жизнь хотела именно то, что сейчас имела. Всегда восхищалась тем, что была Фионой Дрейзен.

Я говорила то, что и всегда, будто механически. Слова казались холодными и тяжелыми на языке.

— Девушкой, чье фото хотят заполучить все папарацци. Той, которую парни хотят трахнуть. Кто делает, что хочет. Всем хочется стать таким человеком.

И в сказанных у бассейна словах было не больше правды, чем несколько недель тому назад, когда Дикон показал мне, что то, чего я жаждала и в чем нуждалась — одно и то же. Границы. Контроль. Правила. Я так радовалась, отдавая себя ему, что не подумала о том, что мне делать без него.

— Ты всегда испытывала радость от того, кем была, — сказала Карен. — Я ненавидела тебя.

Я не смогла сдержать свой смех.

— Прости.

— Неее. Это была обычная зависть. Сейчас же я слишком устала, чтобы пытаться стать тобой.

— Разве капельница в этом не помогает? — Я сдвинула солнцезащитные очки на макушку.

— Нет, — ответила Карен, — и это отвратительно. Даже жидкость в капельнице заставляет меня чувствовать себя толстой, словно в меня закачивают жир.

Без толку было говорить, что ее телу он бы не помешал. Я пыталась. В глубине души она в это не верила.

Карен откинулась назад.

— Вчера медсестра заставила меня съесть кусок банана. Я чувствовала, как он движется по моей глотке. Падает в желудок. Он ощущался куском грязи. Словно в меня вторглись. Никто не понимает. Мне хорошо, когда я голодная. Тогда я чувствую себя... не знаю, чистой. Очищенной. Это самое лучшее чувство на свете. Я не продам его за кусок банана.

— Думаю, мне не стоит спрашивать тебя, проглотила ты его или выплюнула, — пошутила я.

— Даже не начинай. Вестонвуд навечно отвадил меня от мужчин.

Я застыла, миллион вопросов замер на моих губах, но было понятно, что, задай я хоть один, остальные останутся без ответа.

Спустя несколько секунд после того, как она откинула голову назад, подставив лицо холодному солнцу, проникнуть которому не давало стекло, Карен снова заговорила:

— Конченный Уоррен. Я сказала ему, что не стану брать его член в рот. Конкретно сказала — не в рот, чтобы он остался чистым. И что он сделал? Ублюдок. Ненавижу его.

— Надо было откусить его, — сказала я, словно это был пустяк, но мое сердце понеслось вскачь, а по коже побежали мурашки.

— Он попросил своего дружка… как же его звали… того, с татуировками и пирсингом? Санитара?

— Марк.

— Чтобы тот подержал меня и закрыл мне нос. Уоррен сунул свою штуковину полностью в меня. Боже, это было мерзко. Меня бы вырвало, но было нечем. Он просто продолжал совать его в меня. Его яйца касались моей губы. У него натурально большие яйца. Фу. А затем, когда он прекратил… Я вдохнула и сказала: «Кончи мне на лицо», потому что я не хотела его дерьма в себе. Но он снова сунул его в меня и кончил в горло. Удержал мой рот закрытым и заставил проглотить. А когда настала очередь Марка позабавиться, он заставил его уложить меня на спину, чтобы меня не вырвало.

Девушка тряхнула головой, и слеза скатилась из-под очков по ее виску.

— Карен, это ужасно.

— Пофиг.

— Ты рассказала кому-нибудь?

— Зачем? Чтобы он мог выдать, что привозил мне диетические таблетки? Ну серьезно. Он же трахал меня по согласию, как в Оджае… Сколько раз? А наши отцы типа давние лучшие друзья. Что он сделает? Прекратит снимать фильмы Чилтона? Не думаю. Да и какая разница. Прополоскала рот спиртом. Меня это не убило. Я просто туда не вернусь.

Мне не хотелось показывать ей, насколько я была расстроена, но мое сердце бешено билось. Карен не весила и сорока килограмм. У нее был мягкий с хрипотцой голос. Я сама могла бы изнасиловать ее, если бы захотела. Это было бы похоже на пытку ребенка.

— Схожу в туалет, — сказала я, вставая. — Принести тебе что-нибудь из дома? Салфетку или еще что?

— Конечно.

Я уселась на унитаз в домике у бассейна и накрыла голову ладонями, потому что наверняка знала две вещи: Карен вернется в Вестонвуд, а Уоррен каждый день кого-то насиловал.

Вопрос был в том, что я собиралась с этим делать?

Мыслить трезво не получалось. Мое тело жаждало секса. Я хотела кайфа, хотя бы немного, чтобы суметь собраться с мыслями. Дорожка кокаина подошла бы. Хотя бы одна. Я же не могла облажаться настолько, чтобы быть не в состоянии думать.

Но понимала: где одна дорожка кокаина, там и две. Я в заднице. Но не дура.

Если я вернусь к Дикону, меня возьмут под контроль. Поэтому я окажусь в ловушке.

Дебби. Она неразрывно связана с Диконом, а это значит, что ей угрожала опасность. Девушка пойдет на что угодно, если посчитает это наилучшим, но мне не хотелось делать то, что хорошо по ее мнению. Мне самой нужно было выяснить, что для меня лучше.

Эллиот.

Конечно. Он проводит меня в соответствующие инстанции. Такая стратегия казалась проигрышной с самого начала. И он бы не трахнул меня, что никоим образом меня не раскроет.

Это должно быть не так уж и сложно. Я обязана была разобраться. Может, если прочищу голову, проснусь с планом, в котором заставлю Эллиота… не знаю. Или заставить Дикона отправиться в Вестонвуд и убрать Уоррена?

Даже вырывая салфетки из диспенсера, я знала, что лгала сама себе. Знала, что старые методы по очистке разума не работали. Знала, что проснусь ненужной. Вернусь к старым способам. Эллиот заметит, и тогда…

И что тогда? Непонятно.

Карен уже не плакала, но взяла у меня салфетки, чем оставила на моей душе тяжкий груз. Я почувствовала, словно отдавала мир Уоррену Чилтону, и на меня навалилась тоска. Что-то нужно было сделать. Но я не знала, что. Не знала, как. Но Фиона в моей голове лишенным эмоций голосом сказала, что так продолжаться не может. Удивила меня своей серьезностью и властностью в вопросах, которые постоянно крутились у меня мыслях.

Ты положишь этому конец.

И вот тогда то, что имело значение, принесло умиротворение моей душе.

— Я проголодалась, — сказала я. — Думаю, все позже отправятся в «Аспект». Хочешь поехать? Там подают воду.

Карен пожала плечами, не оценив мою шутку.

— Конечно.

— Сейчас мне нужно встретиться с одним человеком. Увидимся там позже. 

 

ГЛАВА 30

Фиона

За пределами территории Вестонвуда, на обочине бетонной площадки с двумя дорожками с электрическим забором, в пятнадцати метрах от деревьев и кустов я решила все отпустить. Мои руки крепко обхватили руль, а челюсти болели от того, с какой силой я их сжимала, но я могла все отпустить.

Я вышла из машины.

Не знаю, что ожидала увидеть, или чего хотела, но я прошла между деревьев к ограде. Мимо желто-черных знаков, предупреждающих о запрете прикасаться, вдоль длинной цепи, по опавшим иголкам и потрескавшейся сухой земле к ручью и дереву — месту, где он меня изнасиловал.

Если я собиралась отпустить случившееся, мне придется отказаться от того, чтобы это исправить. Никто мне не поверит. Я была шлюхой. Раздвигала ноги перед всеми, кто мог позаботиться обо мне.

Пальцы опустились на цепь.

Болевой шок был слабым. Едва ощутимым.

Правда? Я-то думала, меня откинет на три метра.

Сжала пальцы на плотно переплетенных проводах и заглянула внутрь. Ладони вибрировали и зудели. Локти покалывало. Отняла руку. Пришла боль.

Под тем деревом, где Дикон вернул мне воспоминание, а Уоррен отнял что хотел, журчал ручей, и на легком ветру шелестели листья. Дереву было плевать. Оно и дальше будет существовать как ни в чем не бывало.

Машина Марджи показалась на петляющей лесной дороге, она чуть не превысила скорость. Я уже стояла, оперевшись на свое авто. Рано приехала. А вот сестра вовремя.

Задница уже зажила. Эго уже не болело. Я снова вернулась в безопасный мир.

Получится ли у меня отпустить?

Возможно, Уоррен и не будет проблемой, если не придавать ему значения.

Я отвернулась от забора.

— Сука, — произнесла я, указывая на место. — Я не буду деревом.

Марджи узнала от меня о случившемся с Уорреном. Рассказывая ей, я чувствовала облегчение от того, что слушателю не хотелось меня трахнуть, и чувство было приятным. Конечно, она хотела «что-то сделать», поэтому я сказала ей, что поеду на место случившегося, если она захочет присоединиться.

Марджи остановилась прямо позади моей машины. Казалось, ей понадобилась вечность, чтобы выбраться из авто. А я? Просто выключила зажигание и вышла, когда приехала. Казалось, у нее был целый список заданий. Опустить окна. Выключить радио. Покопаться в каких-то настройках, которых я не видела. Включить визор. Спрятать папку под сидение. Положить ключи в сумку. Взять сумку. Выйти.

— Где тело? — она попыталась обнять меня, но я увернулась.

— Он не мертв, — сказала я. — Но все еще за теми стенами.

— Сестренка, — обратилась ко мне Марджи, — я думала, ты убила его или что-то в этом роде, когда попросила меня встретиться с тобой здесь. После того, что рассказала.

— Я не знаю, чего именно от тебя хочу. Хотела показать тебе место, потому что… не знаю почему. Ты бы поняла, что я говорю правду, если бы оказалась здесь, но это смешно. Это место — всего лишь пустой участок земли.

— Была уверена, что я тебе не поверю?

— Ты бы не поверила в то, что я сказала «нет».

Она прислонилась спиной к машине рядом со мной, скрестила руки на груди, сумка от «Гермес»просто повисла на них.

— Я верю тебе. Более того, чувствую злость и твою боль. У меня есть план, как выдвинуть обвинения…

— Нет!

— Что значит «нет»? Я могу выступить в твою защиту.

— Боже, ты такая же, как Эллиот. Подумай об этом. Чарли Чилтон — старший ребенок. У него больше денег, чем у правительства, то же относится и к его власти. Думаешь, его отправят в Соледад? (прим. перев.: имеется в виду исправительная колония в городе Соледад, штат Калифорния). Нет. Они признают вину с целью смягчить приговор и остаться в психлечебнице и выиграют.

— Это можно сделать лишь, если признание предложит обвинительная сторона. Если мы не сделаем этого, его будут судить.

— И?

— И мы прижмем его.

— Какая же ты оптимистка, — пробурчала я.

Марджи покачала головой и уставилась на огражденную забором площадь за учреждением.

— Ты рассказала доктору?

— Да, — я даже не колебалась с ответом.

— Он должен доложить об этом.

— Есть какая-нибудь привилегия?

— Не в случае нарушения закона. — Сестра оттолкнулась от машины и посмотрела на меня. — Я не могу пустить ситуацию на самотек. Она выгрызает меня. С тех пор, как ты мне рассказала, все, о чем я могу думать, это как тебе помочь. Один из клиентов достает меня письмами о том, что не может получить доступ к счету в Брунее из-за судебной повестки, а мне плевать. Все, что имеет значение для меня сейчас — это ты.

— Ладно, подожди…

— Может, у нас и разное понимание о правильном…

— Нет, нет, нет. Остановись, — я подняла руки, и она закрыла рот. — Только я могу сделать все правильно для себя.

— Ты не изолирована.

— Нет, изолирована. Мы все изолированы. Нам самим приходится разгребать собственное дерьмо. Нельзя перекладывать его на других.

— Тогда ладно. Ты изолированный остров в архипелаге. А я остров прямо рядом с тобой, и я здесь для тебя. Я буду настаивать, чтобы ты прошла через все доступное для тебя законное дерьмо.

Я покачала головой.

— Мне нужна была эта встреча с тобой для того, чтобы ты уговорила меня на это. Не вышло, знаешь? По-прежнему считаю, что это бессмысленно.

— Я — твоя связь с реальностью. Не держись за это вечно.

— Я подумаю об этом, ладно?

Сестра кивнула и прижала меня к себе, как это делала мама. Если бы она не уговорила меня в тот день, то сделала бы это вскоре после. Вот только на тот момент Эллиоту это уже удалось. 

 

ГЛАВА 31

Фиона

— Нам нельзя возвращаться к этому, — сказал Эллиот, откинувшись в своем кресле.

Его офис в Алондре воплощал собой полную противоположность кабинету в Вестонвуде. Здесь у него имелся пластиковый офисный стул с серой, потертой на спинке обивкой, письменный стол с таким количеством папок, что хватило бы остановить цунами, и белые горизонтальные жалюзи с черным налетом пыли. Окно выходило на стоянку.

— Возвращаться? — переспросила я со своего места напротив него. — Я не хочу этого. Я хочу двигаться вперед. У меня больше никого нет. И я тебе доверяю.

Эллиот перестал вращать ручку в пальцах в миллиметрах над поверхностью стола, а затем крутанул ее на девяносто градусов.

— Я не могу снова усесться по эту сторону стола ради кого-то другого. Мне придется слушать и быть объективным, а я больше не в состоянии сделать это. — Он снова принялся возиться с ручкой.

— Я очень стараюсь сдерживаться, — сказала я осипшим голосом.

— Как и я, — доктор качнулся назад в кресле, перевернул ручку, затем щелкнул ею и бросил в чашку. — Я хочу это услышать. Хочу, чтобы ты рассказала мне. Но со мной больше не безопасно. Хотел сказал тебе это откровенно и заранее. У меня не выйдет наблюдать за тобой со стороны.

— Я попросту снова переживу тот день и либо ничего не почувствую, либо захочу что-нибудь сломать. И, честно говоря, предпочту второе. Так что, безопасно или нет — разницы никакой.

На его лице появилось столько нежности, столько сострадания и настоящего чувства, что мне захотелось прильнуть к его теплу. Эллиот посмотрел на часы:

— Давай прогуляемся.

* * *

Цена моих туфель составляла примерно двенадцать тысяч долларов. Я могла выбросить их в мусорный бак и забыть, как они выглядели, когда приеду домой. Пара через две лавки от нас, кажется, не имела ничего против разбросанных вокруг оберток от фастфуда, или граффити, или клочков коричневой травы. Если запах мочи и беспокоил их, я бы не узнала. Я перестала ощущать его, когда Эллиот прикоснулся пальцами к моему затылку.

— Как только всё станет известно, все будут говорить о моем прошлом. И мне хочется, чтобы ты знал — я никогда не стану извиняться за это. Никогда. Я жила как хотела. Возможно, я изменю это, а может, и нет. Это мой выбор. — Эллиот улыбнулся и уставился себе под ноги, пытаясь спрятать улыбку. Я проигнорировала ее. У меня еще было что сказать. — Ты тоже услышишь об этом. Узнаешь. Упоминания о мужчинах и женщинах полезут изо всех щелей, и угадай что? Я не стану отрицать ни единой оргии.

Эллиот прыснул со смеху, словно не смог сдержаться.

— Что?

— Мне по душе то, какая ты, — он накрыл мою руку своей. — И это не сарказм. Мне нравится то, что ты не стыдишься своего выбора.

— Ну, да, мне есть за что испытывать стыд. За свою ложь, за боль, которую я причинила другим. Я не испытываю радости от этого. Но, короче, проехали.

— Проехали, — шепнул доктор возле моей щеки. — Что ты хочешь сделать?

Эллиот прижался губами к моей коже, я наклонилась к нему.

— Хочу, чтобы ты сделал то, что полагается, если бы твоя пациентка рассказала о том, что ее изнасиловали у ручья.

— Поставил бы в известность администрацию, затем правоохранительные органы.

— Моя сестра Марджи пойдет к копам. Она адвокат.

— Думаю, это правильно. А ты сама готова?

— Нет. Но давай это сделаем. То есть, это в любом случае напрасно. Но поскольку он выходит, думаю, мир должен узнать. Мне кажется, в Вестонвуде он осмелел, и если я не расскажу, он выйдет и использует Лос-Анжелес в качестве бо льшей игровой площадки.

— Тюрьма — та еще игровая площадка.

— Он не сядет. Максимум, что случится — я стану наименее популярной девушкой на вечеринках, но, к счастью, удержу людей подальше от него.

— Думаю, все пройдет лучше, чем тебе кажется.

Мне тяжело было почувствовать надежду на это.

— Я бросила Дикона.

— Я понял.

— И как же это? — Возможно, я защищалась. У меня было на это право. С каких пор я стала такой предсказуемой?

Или Эллиот предполагал, что я бросила Дикона из-за него? Потому что это не так, и только я собралась высказаться в свою защиту, как он отклонился, раздвинул ноги и раскинул руки на лавке, окинув взглядом Комптонский парк, затем притопнул пару раз.

— Мы порываем с кем-то и перестраиваем себя каждые семь-десять лет. Дикон построил последнюю Фиону. Но теперь ты перестраиваешь себя сама, а он лишь пытается тебя остановить. — Эллиот повернулся ко мне, его ухмылка пробудила во мне два желания одновременно — ударить его и поцеловать, и именно в таком порядке. — Тебе это не показалось.

— Почему ты сидишь здесь со мной, если я настолько предсказуема?

— Ты пришла ко мне в офис и потребовала встречи.

— Ладно. Мой косяк. — Я встала и пошла. Не знаю, куда, но скоро выясню.

Конечно, доктор последовал за мной.

И конечно, схватил меня за руку и притянул к себе.

Ему это тоже не показалось.

— Если бы ты не пришла, я бы нашел тебя.

— И что тогда? Я не твой проект. Я — девушка, которую ты хочешь трахнуть. Так что вместо того, чтобы признаться самому себе в этом, ты придумал всю ту чушь о спасении меня от Дикона, от меня самой, от всего. Что ты теряешь, оправдывая свой член? А? Ты уже лишился девушки. Вот-вот потеряешь работу. И все это ради траха? Да, я понимаю, почему ты наводишь такие серьезные причины для моего изменения. Правда, понимаю. Но давай сделаем это вместо того, чтобы болтать. — Я подступила к нему, пока моя грудь не оказалась практически вжатой в его, и мне пришлось откинуть голову назад, чтобы посмотреть на Эллиота. — Давай просто трахнемся. Тебе не нужно спасать меня. Не нужно притворяться, что ты меня любишь. Ты. Просто. Меня. Трахнешь.

— Фиона… — его голос звучал низко и нежно.

— Испугался?

— Идем.

— Боишься, что просчитался?

Эллиот улыбнулся.

— Я не просчитался.

— Тогда чего ты боишься?

— Ничего, только…

— Кво, кво, кво.

— Бросаешь мне вызов?

— Сомневаюсь в твоей способности позволить мне взорвать твой мозг. И ни больше, ни меньше. Сомневаюсь, что ты перестанешь спасать меня. Просто возьми то, что хочешь, и отбрось ненужный багаж.

— Какая тебе от этого выгода? — спросил Эллиот.

— Ты перестанешь ходить за мной по пятам.

— Серьезно?

— Серьезно.

Доктор сделал шаг назад и всмотрелся в затянутый туманом горизонт, слабая улыбка поигрывала на его лице. У меня были свои причины желать секса с ним, и тот факт, что он мне нравился — сильно нравился — значил многое. Мне импонировала манера его речи и его желания. Притягивала его искренность и ранимость. У Эллиота были красивые руки, и глубоко в нем жила сексуальность. Я хотела испытать ее.

Да, причины.

— Давай сделаем это, — сказала я. — Это будет весело.

— Весело?

— Да. Не многие могут сопротивляться ночи со мной.

— Я — не многие. Я — один. И когда ты будешь моей, Фиона, я пожертвую своей карьерой. Так что, когда я наконец-то уложу тебя в постель, мне не придется менять свою жизнь на тугую киску. Я поменяю ее на женщину.

— Если решишься ждать, доктор, меня может и не быть, когда ты будешь готов.

— Ты сама подождешь.

Он был прав. Я бы подождала. Вестонвуд меня изменил. Частично заслуга в этом принадлежала Эллиоту. Частично — Уоррену. А частично, ну, кто знает? Но я буду ждать, потому что у меня такое чувство, что ожидание будет того стоить. 

 

ГЛАВА 32

Фиона

«Аспект» существовал именно для таких людей, как я, и был под запретом для зевак и тусовщиков. Резервирование не требовалось, но попасть сюда на ужин казалось самым сложным в Лос-Анжелесе, если вы не были мной.

В обеденный зал на втором этаже можно было попасть лишь через кухню ресторана по узкому пролету ступенек, где ожидал мужчина. Его звали Диего, и он был знаменит. Если он знал вас в лицо, вы могли войти. Если нет — можете поужинать внизу или отправляться домой. Это не его проблема.

Как только входите в дверь, пространство открывается перед вами, как раскинувшаяся шлюха. Два этажа и четыре с половиной тысячи квадратных метров. Окна находились на такой высоте, что не позволяли людям на улице понять, что внутри что-то происходит.

Прямоугольные столы выставлены «елочкой» в обе стороны на огромном пространстве, и все подсвечено белым в кромешной темноте. Буквально. Свет выключался на десять минут каждый час и столы, тарелки и дизайн на стенах, который становился видимым, начинали светиться зеленоватым.

Перед каждым клиентом стояла лишь одна тарелка. Изюминка «Аспекта» заключалась не в еде.

Я помахала Малышке и Минди в дальней части помещения и пересекла этаж. Карен опиралась на меня. Эрроу тоже помахал нам. С этого конца комнаты я могла сказать, что он под кайфом.

— Эй! — выкрикнула Малышка, целуя меня в щеку. Я ощутила запах ее средств для макияжа. — Мы как раз говорили о твоем брате.

— Джонатане?

Перед нами с Карен появились тарелки с едой, но от своей она отмахнулась.

— Единственном и неповторимом, — подтвердила Малышка, двигая кусочек говядины по тарелке. — Он сводит с ума моего брата. Не хочет брать таблетки. Хочет выпивку — то единственное, чего Уоррен достать не может.

— Ребята! — рассмеялась Минди. — Вы все такие сумасшедшие! — Ее зрачки напоминали виниловые пластинки с голубой каемочкой.

— Джонатан ебет ему мозг, — сказала я. — Он не употребляет.

— О, да неужели, — ответила Малышка. — Но берет его член. Он популярен.

— И руки, — добавила Минди. — У меня синяки неделями сходили, — она прикусила нижнюю губу.

Глядя на лицо девушки, мне пришлось избавляться от мыслей, о которых я не хотела вспоминать. Ей было двадцать шесть, а мой брат даже не входил в возрастную группу людей, с которыми она трахалась. Но это не имело значения. Ни капли. Возможно, в другой вселенной комментарий Минди пробудил бы во мне хоть какую-то эмоцию, но в этой мне стоило засмеяться и отмахнуться. Разговор перетекал в не имеющие значения темы, и во мне все закипало. Я была трезвой. В этом заключалась проблема. Бокал вина, из которого я отпивала, не сделал ничего, чтобы приблизить меня к уровню сверхверной тупости, которую эти люди воспринимали с такой серьезностью. Я превратилась в аутсайдера.

— Это мой брат, сучка, — сказала я слишком поздно и не в меру громко. — Ему, блядь, шестнадцать.

Над столом повисло гробовое молчание.

— Забей дорожку, Фиона, — сказала Малышка. — Ты тормозишь.

Она трахалась с моим братом? И почему мне есть дело? Джонатан — взрослый мальчик. Я знала, что их с Рейчел сексуально притягивало друг к другу. Он сам мог решить, что делать со своим членом, хоть мне и не хотелось представлять это. Никогда. И точка. Но по какой-то причине мысль о том, что Малышка трахалась с ним, вот-вот толкнет меня к грани, даже если я не стану представлять сам процесс. Дело было в том, что это Малышка Чилтон.

Свет погас, и комната взорвалась свечением зеленых форм. Приглушенное эхо разговора продолжало доноситься до меня, и я прикусила губу, чтобы не возразить.

Почему ты не допускаешь мысль об очевидном?

Из-за любви к брату?

Почему тебе от этого некомфортно?

Голос Эллиота предупреждал меня. Успокаивал. Пока свет был выключен, я представляла себя в его кабинете под гипнозом.

Используй другие слова, чтобы описать себя.

Верная.

Защищающая.

Способная любить.

Мне было неловко. Настроение испортилось. Дорожка кокаина прекрасно это исправила бы, но мне хотелось посидеть среди дискомфорта и попытаться понять его. Очередное доказательство моего сумасшествия. Но десять минут темноты как раз хватило для того, чтобы заглянуть внутрь себя и рассмотреть конфликт. Смеющиеся голоса моих друзей превратились в идеальный фон. Я стала одним из мазков на большом холсте, и даже мой дискомфорт из-за посвящения моего брата в мою извращенную жизнь казался правильным оттенком краски.

Но это не означало, что я позволю Джонатану повторить мои ошибки. Как только он выйдет…

Свет включили, и для всех остальных все осталось по-прежнему, а я поняла два существенных факта.

Первый: произошло маленькое изменение в восприятии самой себя и способности изменить жизни людей, которых я любила.

Вторая: Дикон стоял напротив меня.

Малышка смотрела на него, словно хотела съесть живьем.

— Фиона, — констатировал он.

Мне удалось скрестить руки на груди. Я не сделала ничего, из-за чего мне должно было быть стыдно, и не потому что он не давал мне разрешения нюхать что-либо или тому подобное, а потому что я не хотела. Потому что пришла в «Аспект» ради еды и компании.

— Дикон, — я встала.

— О, привет, — промурлыкала Минди. — Я помню тебя! А…

— Я отвезу тебя назад в Лорел Каньон. — Его взгляд ни на секунду не покидал мой.

На мгновение я подумала о том, чего хотела. Потеряться в остром спокойствии его мира, где все можно предсказать, а у незапланированного действия должно быть последствие.

Я открыла рот, чтобы сказать ему, что не делаю ничего плохого. Я была чиста. Пришла сюда только поужинать и выпить вина. В мои планы не входило садиться за руль. Но я молчала.

Ты — взросла женщина.

А он просто очередной наркотик. 

 

ГЛАВА 33

Фиона

Зачем тебе знать?

Я была с Диконом долгое время, а ты ничего не сказала об этом. Это потому, что между нами была связь? Между тобой и мной?

Я не вижу своих связей.

И что?

И то.

Дебби, ты ответишь на мой вопрос?

Нам пришлось пересечь узкую дорожку из искусственного камня, чтобы добраться до парковки. Я приехала на такси. А Дикон — на своей машине. Поэтому нам пришлось выйти и переходить, а я даже не знала, хотела ли идти с ним.

Толпа папарацци ждала снаружи. Обо мне с Диконом, удерживающем руку на моей талии, расскажут в новостях. Им не удастся расстроить его, что бы они ни сказали. Однажды, когда наши отношения только начинались, один из папарацци попытался продвинуться по службе, назвав меня Известной Игрушкой для Траха Дикона.

Мне казалось, он слетит с катушек, но этого не случилось. Мастер уставился на него, и парня больше никто не видел. После обо мне не говорили много, когда он был рядом, разве что новички. Еще один взгляд — и все, конец.

Мы вышли на стоянку.

Камердинер приблизился, но Дикон отмахнулся от него.

— Я сам возьму.

Мы спустились по ступенькам, как и всегда. Никакого лифта. Никто не прикасается к машине, кроме него.

Так много мелких деталей.

Например, его манера идти немного позади меня. Медленно открывать дверь и не сразу входить в нее, или проверять, все ли в порядке прежде, чем позволить войти мне. Постоянное место стоянки его машины. Манера разблокировать ее издалека, затем снова заблокировать, так что, в случае ее возможного взрыва, мы будет на расстоянии в полгаража от нее.

Я остановилась и прижала пальцы к векам.

— Я не могу этого сделать, — мой голос эхом прозвучал в пустом бетонном пространстве.

— Тогда что? — прокричал он.

Дикон никогда не кричал.

— Я просто использую тебя. Разве ты этого не видишь?

— Чего ты хочешь? — его челюсти напряглись. Он указал ключом на меня, словно собирался разблокировать меня сигналом с мигающей лампочкой.

— Быть нормальной.

— Господи Боже. С таким же успехом ты можешь пожелать стать выше ростом. Нормальность — не то, с чем ты можешь справиться. Ты и я, мы не нормальны. Это не то, что мы можем выбирать.

— Знаю. Но…

Я замолчала. Хотелось ли мне делать это? Здесь, на стоянке, под скрип шин откуда-то из глубины? Я не расставила все точки на «i» в своем пентхаузе.

— Ты должен был быть далеко, — сказала я. — На другом континенте. Почему остался?

— В Африке один сраный кризис за другим. А вот ты? Ты — разрушена, а меня нет здесь, чтобы исправить это, а я несу ответственность за происходящее.

— Ладно, послушай меня. Ты не отвечаешь за мое дерьмо. Знаешь, кто ответственен? Я. И только. Я сама ставила себя в глупые ситуации. Была чертовой психопаткой. И это моя вина. Не твоя. Все происходит по моей вине. — Я сделала глубокий вдох. — Неправда. Не во всем я виновата, но вот мой выбор? Это — мое. Да, я окунула себя в тонну дерьма на этой неделе и да, выбралась из него. Думаю, это испытание для меня самой. Но также… — я сглотнула, отчего слюна напомнила вкус метала.

— Что также?

Дикон коснулся моего предплечья, его пальцы спустились к изгибу моей ладони. Было так легко податься к нему и просто подчиниться. Но я отняла руку.

— Не надо. Я не могу больше использовать тебя. И не вправе относиться к тебе как к барометру. Неважно. Понятия не имею, для чего он нужен. Но если это то, на что взрослая женщина смотрит, чтобы решить, что она делает правильно, а что — нет, значит, я не смею использовать тебя для этого.

— Вот оно что. А если это сработает? В чем проблема?

— Это не работает. Я не сказала тебе, кто надругался надо мной в Вестонвуде, потому что ты сорвешься и убьешь кого-нибудь.

Он указал на меня пальцем.

— Я знал это…

— Ты ничего не знаешь.

— Я видел, что он сделал.

— Только я могу разобраться в этом правильно. Только я могу не позволить другим столкнуться с подобным. Я просто… — Решение проблемы осенило меня так, словно по стоянке пошла трещина, впустив солнечный свет. — Я испугалась. Думала, что если расскажу об этом, то попрошу вселенную о том, чтобы это снова случилось.

Дикон опустил руки на мою челюсть и приблизился лицом к моему. Я не чувствовала себя в безопасности или заключенной, но и угрозы также не было. Я чувствовала ответственность за него, как за мужчину, за любовника, за друга, которому я была не безразлична

— Что случилось? — спросил он низким голосом, не тоном доминанта, но примерно с такой же серьезностью.

— Перед самым отъездом из Вестонвуда я пошла к ручью с ним, чтобы поговорить о снотворном, которое он мне доставал. Он изнасиловал меня. Мне было больно. Я говорила ему остановиться. Но мне нужно было выйти из лечебницы, поэтому я никому не рассказала.

— Ты сидела рядом со мной в машине сразу после этого?

Я кивнула, потупив взгляд.

— Я не пыталась закрыться от тебя.

— Кто это был?

— Не важно. — Я взглянула Дикону в глаза. — Я позабочусь об этом.

— Не могу передать тебе, что со мной делает твоя боль, причиненная другими. Ты — моя. Я выбрал тебя. Не пойти туда и не убить его… Там, откуда я родом, я бы привязал его к заднему бамперу моего джипа и волок по улицам, пока в его теле не сталось бы ни одной целой кости.

— Чтобы передать послание.

— Чтобы уберечь тебя. Здесь у меня связаны руки. Любой может взять мое, а я ничего не могу сделать.

— У меня есть выход, но я не могу волочить его по улице. Это не Африка.

— Тогда позволь мне помочь тебе.

Я сжала губы.

— Это будет донесено до общественности. Ты можешь помочь мне тем, что не станешь сходить с ума. Тебе лучше вернуться в Йоханнесбург, потому что твоя личная жизнь, скорее всего, станет достоянием всех.

Дикон опирался на одну ногу — картина мужской безупречности. Его присутствие на мерзкой стоянке делало ее еще прекрасней, но вместе с тем казалось сильным изъяном.

— Я не знаю, что меня еще волнует, кроме тебя.

Пришлось сделать глубокий вдох, потому что нужно было расширить грудную клетку, дабы в ней поместилась любовь, которую я испытывала к нему. Я никогда не понимала, зачем была ему нужна, но после этих слов почувствовала все. Покровительствуя тому, что нельзя защитить, контролируя неконтролируемое, он ставил перед собой задание настолько невыполнимое, что у него всегда хватало дерьма, которое могло удержать Дикона от собственных проблем.

Я любила его больше, чем когда-либо.

Ладонями прикоснулась к его щекам.

— Я возвращаюсь домой, Мастер. 

 

ГЛАВА 34

Фиона

Мне снилась узкая стена высотой до неба. Я шла по самому ее верху, шаг за шагом ставя пятку сразу перед большим пальцем. Затем шаги увеличились, становясь шире и шире, пока я не пустилась в бег, бесстрашно, необдуманно, оставляя Лос-Анжелес под собой на головокружительном расстоянии. Стена закончилась, и я ступила по небу. Затем испугалась, упала и проснулась.

Когда вышла из душа, меня ожидало голосовое сообщение от Эллиота.

Хочу, чтобы ты знала. Я рассказал администрации. Они начнут расследование. С тобой все будет хорошо, что бы ни случилось. И я буду рядом, несмотря ни на что.

Я делала крохотные вдохи, чуть не подавившись собственной слюной. Люди узнают. Будут судачить о том, как я сказала «нет». Придут спрашивать меня об этом. Я уселась на полу в ванной, мокрая и голая, и уставилась на сообщение.

Телефон зазвонил.

— Фиона? — начал Эллиот. — Ты в порядке?

— Да.

— Твоя сестра уже довела информацию до правоохранительных органов. Они тут же выехали. Хотят провести осмотр.

Ответа не последовало.

— Фиона?

— Я не жертва.

— Тебе не обязательно использовать это слово.

— Они сами это сделают.

— Ты не одна. Я рядом. Если не можешь положиться на меня, я поговорил с твоей сестрой — она будет рядом на каждом этапе…

Я повесила трубку. Спустя полсекунды экран засветился именем Марджи.

Это был конец. 

 

ГЛАВА 35

Фиона

Набор для обследования жертвы изнасилования оказался столь неприятен, как я и полагала, и, скорее всего, это была пустая трата времени, потому что после надругательства прошло несколько дней. Но женщина из департамента полиции ЛА настояла на том, что это может помочь. Спустя два часа, гинекологическое зеркало, несколько мазков, снимки моей задницы, мы еще даже не начали.

— В этом нет смысла, — сказала Марджи у меня за спиной. Я лежала в кресле для гинекологического обследования, а молодой помощник подошел ко мне с клейкой лентой для забора волосков с одежды. — Эту процедуру можно пропустить. Она принимала душ.

— Можем пропустить все, что захотите.

— Нет, — сказала я. — Если уж делать, то по максимуму.

Марджи сжимала мою ладонь на протяжении всего осмотра.

После мы уселись за письменный стол, и я рассказала обо всем, не упустив ни одной брутальной болезненной детали женщине-детективу в рубашке, застегнутой на все пуговицы. Казалось, ее охватила бо льшая ярость, чем меня, и я оценила это. Марджи ситуация раздражала сильнее всех. Я чувствовала ее злость во время процесса. Она просачивалась через ее коричневый костюм размеренным убивающим жаром.

— Все хорошо, — сказала я в кафетерии, когда детектива отозвали в сторону. Марджи нужно было успокаивать больше, чем меня.

Мой телефон зазвонил. Опять Эллиот. Я выключила его. Ему хотелось быть там, а я не желала, чтобы он находился рядом. Не так.

— Папочка узнает, — сказала сестра.

— Он мне не поверит.

Над нами нависла тень, и я подняла взгляд, чтобы увидеть, кто заслонил свет.

— Вспомни дурака, — сказала Марджи.

— Он и явится, Маргарет.

Наш отец был одет в безупречный костюм, держал руки перед собой, словно не хотел выглядеть слишком угрожающим. Не сработало. Голова с густыми песочно-рыжими волосами находилась прямо передо мной, напоминая о том, что, возможно, он не будет появляться, если я не буду о нем думать.

— Где мама? — спросила я.

— На Ибице. Сказал ей остаться. Здесь я сам разберусь. — Он обратил свой острый взгляд на Марджи. — Ты нас не оставишь?

— Она мне все равно все расскажет, так что нет.

Из всех нас Марджи меньше всего боялась Деклана Дрейзена.

Он резко подтянул стул и сел с нами. Уставился на меня, словно на моей щеке отпечаталась страница из книги.

— Что? — спросила я в свою очередь.

— Ты говоришь мне правду?

— Папа, — возразила Марджи.

Ее проигнорировали.

— Конечно, правду.

— Могу я побыть откровенным и менее политкорректным? — спросил он.

— Нет, — ответила Марджи, но он снова не заметил.

— Валяй, мать твою. Мне плевать.

— Твоя репутация тебя опережает. Мерзко говорить о подобном, но твое поведение влияет на отношение людей к тебе. Такое не должно нравиться. Так устроен мир.

— Серьезно? — Марджи выглядела готовой сорваться с места. — Ты пудришь ей мозги?

Указав на него пальцем, я твердо произнесла:

— Я сказала «нет». «Нет» — значит нет, независимо от того, сколько парней трахнуло меня за этот год или неделю, — выплюнула я, надеясь зацепить его. Бесполезно.

— Знаю. И за это я уничтожу его и семью, что его создала. Этот парень всегда приносил только неприятности, а они потакали этому. Я не стану терпеть кого-либо, кто взял не принадлежащее ему. Они взяли наше. Вот для этого мне нужно убедиться, что ты говоришь правду и это не какая-нибудь игра.

— Ты болен, если считаешь, что я стану играть в подобные игры.

— Возможно. Я много в чем виноват. Как и твоя мать. Наша первая ошибка — это то, что мы вырастили тебя такой, каким вырастили Уоррена его родители, и мы все сделаем правильно.

— Собираешься перевоспитать ее, пап? — руки Марджи были скрещены так плотно, что казалось, будто она сунула их в один рукав.

— Пора тебе узнать, что такое ответственность, — он уселся прямо. — Я предупреждал тебя, что подобное может случиться, если ты снова оступишься, и ты оступилась. В Холмби Хиллз. Мы наслышаны об этом. Ты можешь оставить себе имущество, но доверие легко утратить. Мы приводим в исполнение наше право отправить тебя на принудительное лечение до дальнейшего расследования. Мне жаль, Фиона, но так будет лучше.

— Мисс Дрейзен? — детектив вернулась и наклонилась над столом. — Вы хотите закончить?

Я встала.

— Да. Хочу, — я повернулась к отцу. — Можешь забрать деньги. Я понимаю ход твоих мыслей. Они глупые и запоздалые, но я понимаю. А теперь отъебись. И передай маме «спасибо» за то, что приехала.

Я показала ему средний палец и последовала за детективом в заднюю комнату, не оглянувшись, чтобы увидеть реакцию отца. 

 

ГЛАВА 36

Фиона

— Как все прошло? — спросил Эллиот из дверного проема. В пижамных штанах. Без рубашки. Красивый. Его загар был лучше, чем я представляла — для психолога, который собирался принять сан. Со спутанными волосами после постели и щетиной на подбородке. Я поймала себя на том, что меня тянет к нему, как никогда прежде. Меня и раньше тянуло, но не как к человеку. Я хотела трахнуть его, потому что он просто был, но, стоя сейчас в дверном проеме, я хотела его, потому что Эллиот был физически привлекательным в своем замешательстве.

— Ужасно. Вчера был наихудший день в моей жизни. Мне просто стоило нанять кого-то, чтобы убить его.

Эллиот не был жестоким в своих фантазиях мести. Он мечтал о правосудии и добре. Мне хотелось бы быть похожей на него. Я восхищалась его до скрипа чистой душей. Его пониманием правильного. И явилась к нему в пять утра, словно дьявол.

— Но, кажется, стало легче. Словно бремя спало.

— Входи, — сказал Эллиот, сделав шаг назад. — Можешь подробно рассказать мне о том, как хочешь его убить.

В доме царил сумрак. Эллиот подошел к двери, даже не включив свет, а я хотела увидеть помещение. Все. Будет ли дом таким же теплым, как и его офис? Покажутся ли коврик и кресло приглашающими? Задаст ли свет нежные вопросы?

— Тебе сделать чаю или еще что-то? — спросили меня.

— У тебя есть кофе?

— Нет.

— Тогда чай подойдет. — Мне было видно кухню с того места, где я стояла. — Могу сама сделать.

— Присядь. Я разберусь. Дай мне минутку убрать бардак.

Эллиот прошлепал босыми ногами по коридору в ванную, откуда полился мягкий свет. Мне хотелось увидеть ее изнутри.

Какого черта со мной было не так?

Я нервничала? Мне неизвестно, что такое нервы. Не рядом с мужчинами. Ни с кем из тех, с кем я хотела бы трахнуться. Контроль был у меня.

Я щелкнула выключателем над тостером. Холодный свет открыл взору все поверхности: гранитные столешницы, кафель, крошки в деревянных шкафчиках. Взяла чайник с плиты и наполнила его водой. Мне даже не нравился чай. Нахрен его.

Поставила чайник на конфорку. Клик, клик, клик. Плита не зажигалась.

И ее нахрен. Я ждала всю ночь, пялилась в потолок, задавала себе вопрос, поехать к нему или нет, а теперь стою здесь, неспособная зажечь долбаную плиту.

Свет в комнате сменился с холодного флуоресцентного синего на теплый и потух со щелчком. С характерным звуком загорелась конфорка.

Эллиот оперся о дверной косяк, его волосы теперь были приглажены, на нем была футболка, которой я лишь восторгалась.

— Спасибо, — сказала я, отрывая от него взгляд. Мне стоило просто схватить его за член. Ничего проще быть не может. Но я не знала, что может произойти между мной и этим мужчиной. Если вообще что-то может. Мне, скорее всего, придется преследовать его по всему ЛА и поднимать его стояк домкратом. — Мне тоже нравится теплый свет.

— У нас есть кое-что общее. Стоит записать.

Мне хотелось, чтобы вода закипела, чего никак не происходило. Чайник стоял на месте, а Эллиот просто ждал. Будь проклят он и его терпение.

— У меня появилась фантазия, — сказала я.

— Я бы хотел ее послушать.

— Как мой терапевт? Или друг?

— Как твой… я не знаю, кто мы. — Он улыбнулся словно это было смешно. Будто его здесь ничего не заботило. Я напоминала результат кораблекрушения, а его, казалось, устраивала неопределенность.

Мои маленькие мечты о мести так и не сорвались с моих губ, остались на кончике языка, каждая из них по-своему сбивала с толку, вызывала стыд, причиняла боль, чтобы, по всей видимости, заставить меня ненавидеть его.

— Я представляю, что у меня есть древко от метлы, — произнесла, наблюдая за дурацким чайником, неспособным сделать хоть что-то, — и я забиваю в него гвоздь. Загибаю головку к себе, чтобы она вошла в его задницу и разорвала его, когда я буду вытаскивать древко.

Эллиот не показал, что чувствует шок или питает отвращение. Поэтому я продолжила:

— Остальное касается его яиц. И одна сцена того, как я вызываю у него стояк и привязываю его член, чтобы он стал фиолетовым. Затем… ну, знаешь… оставляю его так на несколько дней.

— Чтобы воплотить твои фантазии в жизнь, понадобится целый набор серийного убийцы.

Я рассмеялась, а Эллиот улыбнулся, глядя на меня серо-зелеными глазами. Я была ниже ростом, более ранима и каким-то образом в большей безопасности от этой шутки, потому что она была озвучена без вспышки гнева или осуждения.

— Мне казалось, ты посчитаешь меня больной, — сказала я.

Чайник начал шипеть, но не закипел.

Эллиот сделал шаг в кухню и наклонился над столешницей.

— Существует один препарат под названием «Нортил» (прим. перев.: антидепрессант, назначаемый для лечения депрессии или ночного недержания мочи). Его прописывают биполярным пациентам для борьбы с маниакальными кризами, и лишь в строгой дозировке. Он возвращает их назад на землю. Помогает. На самом деле помогает. Но если дозировка будет выше необходимой, появится чувство абсолютного отчаяния. Душевная боль может быть невыносима. Пациент будет охвачен ужасом, а не простым страхом. Никакой объективности. Только чувство. Передозировка не несет летального исхода, но пациент совершит самоубийство, если его вовремя не снять с препарата. У меня была одна девушка, добравшаяся до горсти таблеток и попытавшаяся довести себя им до передозировки. Нам пришлось ее привязать. Она билась затылком о спинку стула, поэтому пришлось поступить также и с головой. Пациентка сравнивала это чувство с разодранной в клочья душой. Она использовала такие слова, как опустошение. Мучение. Горе настолько глубокое, словно она достигла ада. Только чувство, без причины. — Эллиот взял две чашки и два чайных пакетика из шкафчика, словно ему необходимо было не стоять на месте. — Когда ты рассказала мне, что он с тобой сделал, я очень серьезно задался вопросом… смог бы я достать шестьдесят миллиграмм? Хватило бы даже пятьдесят, а семьдесят вообще идеально. Боже, сто миллиграмм эмоционально разорвали бы человека. А он и так уже в психиатрической лечебнице, так что его привяжут. Это даже не принесет ему физической боли. — Он повернул обе чашки под таким углом, что ручки указывали на него, и уставился в пустые емкости, словно там на дне скрывались ответы. — В последние несколько дней сделать это казалось не только возможно, но еще и разумно.

Чайник засвистел.

— Я не тот мужчина, которым себя считал. — Эллиот повернулся и выключил конфорку. — Вижу, как он разговаривает с твоим братом, и понимаю, что он в порядке. Парень даже не вспоминает о содеянном. Я начинаю подумывать о «Нортиле», — он налил воду в чашки.

— У меня было ощущение, что ты попросишь меня простить его, — сказала я.

Эллиот передал мне чай. Теплая чашка в моей ладони.

— Я не Иисус, а обычный человек.

— Вся ситуация вышла из-под моего контроля вчера.

— Теперь это касается системы, а не только тебя.

Я прижала чашку к подбородку и посмотрела на доктора поверх края.

— До вчерашнего дня я даже понятия не имела, когда рассказывала историю в сотый раз. Уоррен считает себя Богом, обменивая и меняя правила.

— Бог не обменивает. Он дает и отнимает. Точка.

Кивнула. Конечно. Я же ни черта не смыслила в теологии. Эллиот забрал у меня чашку и оставил рядом со своей на столешнице.

Затем он поцеловал меня.

Мы и прежде это делали. Но в этот раз прикосновение его губ ощущалось по-другому. Напоминало вторжение. Его рот, язык, вкус зубной пасты и чая. Я прижалась к нему бедрами, толкнувшись в его эрекцию, сжав его. Эллиот отстранился, и наши губы разомкнулись с характерным звуком.

— Да, — произнесла я, — да.

Доктор втянул воздух через стиснутые зубы.

— Я не стану обычным трахом.

— Как и я. Не с тобой.

Он опустил руку между моих ног, вжимая в меня четыре пальца и потирая сквозь одежду. Я ахнула.

— Ты влажная?

— Да.

Был момент, когда Эллиот выглядел, словно у него появились сомнения. Их можно было прочесть на его лице. Мораль и нравственность. Нарушение приличий. Риск для его души. Я видела, как все это появилось, и наблюдала, как рушилось.

— Покажи мне, — потребовал доктор.

Сунула руку в штаны и прикоснулась к себе. Клитор набух от возможности заполучить мужчину передо мной. Наконец-то. Я откинула голову назад от чувствительности.

— Сейчас, Фиона. Сейчас.

Вынула руку и прикоснулась пальцем к его губам. Эллиот взял его в рот и слизал мои соки.

— Да простит меня Бог, — сказал он, падая на колени, — твой вкус напоминает рай.

Эллиот спустил мои штаны и прикоснулся губами между моих ног. Раздвинул их и закинул одну себе на плечо, простонав, поцеловал мой клитор.

Вот оно. Спустя все эти недели разговоров, пока мы сидели по разные стороны столов, сейчас я смотрела, как двигаются его руки, сминаются губы, светятся глаза — серовато-зеленый океан полностью их поглотил, и не так, как я представляла. Его голос, ранее звучащий у меня за спиной в глубинах гипноза, сейчас вместе с языком ударял по влажной плоти между моих ног. Руки не просто двигались, они поднимались по моему телу и хватали соски, не боясь причинить боль и скрутить их.

— Да. Поверни их. Да.

Его щетина колола чувствительную кожу на внутренней стороне бедра, когда Эллиот открыл рот и проник языком в меня. Я потянула его за волосы, а он замедлил движения рта, затем остановился, оставив лишь болезненное ощущение в моих сосках.

— Ты хочешь кончить?

— Да.

— Умоляй об этом. — Эллиот провел самым кончиком языка по моему клитору. Он вот-вот сведет меня с ума.

— Пожалуйста, Эллиот.

Мужчина отстранился. Замер. Сжал челюсти.

— Повернись. Руки на столешницу. — Он вздернул бровь, слабая улыбка заиграла на его губах.

Настала моя очередь замереть. Эллиот не был Диконом. В его словах звучала серьезность, но намек игры никуда не делся. Я прижалась грудью к столешнице.

Понятия не имела, чего ожидать, когда доктор провел рукой вниз по моей спине и заднице. Затем рука пропала, а потом внезапно обрушилась шлепком. Эффект неожиданности заставил меня ахнуть. Эллиота не было видно, но я слышала его вдох.

— Это за то, что дразнила меня. — Он шлепнул меня еще дважды. Достаточно сильно, чтобы начало жечь. С такой силой, чтобы моя кожа почувствовала себя живой. — Нет. Не за это. Потому что мне этого захотелось.

Он снова ударил, обрушивая удары на каждую мою ягодицу, затем скользнул пальцами между ними, ощущая мою влажность. Из меня вырывался какой-то резкий продолжительный звук, а вот у него со связной речью дела обстояли лучше.

— Вау.

Не могла не прыснуть со смеху, как и Эллиот.

— В первый раз? — спросила я через плечо.

— Не в последний.

Я втянула воздух через стиснутые зубы, дыша данным обещанием, а доктор наклонился и посмотрел мне в глаза, затем снова ударил.

Мой стон, затем шепот:

— Сильнее.

Эллиот схватил меня за волосы на затылке и сжал кулак, вжимая меня в поверхность столешницы, пока я не смогла двигаться. Град шлепков обрушился с покалыванием, я попыталась вывернуться, но он крепко удерживал меня, неожиданно придвинувшись к моим бедрам.

Два пальца тут же оказались во мне, вплоть до перепонки между ними.

Мне не нужно было молчать. Облегчение наступало лишь от одной мысли об этом.

— Трахни меня, — прорычала я. — Пожалуйста. Господи. Просто трахни меня.

— Еще нет.

Мужчина прикоснулся языком к болезненной части моей попки, закручивая боль в спираль, затем сжимая плоть и прикусывая ее.

— Сначала ты кончишь для меня.

Его укус пришелся на самое восприимчивое к ощущениям место, где задница переходила в бедро — новый вид боли, пробудивший меня. Эллиот раздвинул мои бедра, раскрыв мою плоть для своего языка. Его пальцы грубо двигались во мне, а язык воплощал собой нежность, пока доктор посасывал мой клитор.

— Эллиот, — пропищала я. — Пожалуйста. Позволь мне. Я дико хочу кончить для тебя.

Давление ослабло, превратившись лишь в прикосновение, но Эллиот не перестал двигаться, так что, когда я содрогнулась, сжав мышцы вокруг его пальцев и взорвалась в его рот, оргазм длился до тех пор, пока я не перестала чувствовать кости в своем теле. Мое освобождение стало открытым неповиновением и капитуляцией. Нахер его. Нахер мир, говорящий о невозможности остаться с ним. Он владел мной своей грубостью и нежностью. Нахрен этот секс. Я принадлежала Эллиоту.

Мужчина уложил меня на пол и навис сверху, размещаясь между моих ног. Я потянулась к его штанам, но он ударил меня по руке и сам достал свой член.

— За всю свою жизнь я не трахал никогда так жестко, как сейчас собираюсь трахнуть тебя.

— Мне нравится, когда ты…

Мне так и не удалось закончить предложение, потому что он вошел в меня, скользнув по моим же сокам и его слюне, превратив мои слова в стон.

Эллиот трахал меня так жестко, как и обещал, но медленнее, чем ожидала я, позволяя каждому толчку взрываться блаженством, таять, а затем снова возрастать. Я взяла в руки его лицо, потому что не могла поверить в его красоту, но он отнял их от себя и прижал над моей головой. Его движения набрали темп, став более глубокими, его тело прижималось ко мне с каждым ударом.

— Я… Боже… — ахала я. — Еще раз. Я снова кончу.

— Да. Кончишь. Со мной.

— Скажи, когда. Скажи…

— Сейчас, Фиона. Сейчас.

Я поймала первые секунды его оргазма. Его лицо покраснело, одновременно напрягшись и расслабившись. Это моя заслуга. Я привела его к этому. И с этой мыслью я произнесла его имя и взорвалась вокруг него.

Мы замедлили ритм, забирая поцелуями остатки нашего удовольствия. 

 

ГЛАВА 37

Эллиот

Фрейд определял три уровня подсознания. Они находятся в постоянной борьбе. Животный инстинкт, который хочет причинять боль, совокупляться, есть и испражняться. Высшее естество, желающее любить, поддерживать умиротворение, поступать правильно и жить в обществе. И главный режиссер, присматривающий за двумя актерами и позволяющий животному искать еду, когда она нужна, а сознанию — взаимодействовать.

В большинстве случаев режиссер — судья и заглушает распри между двумя первыми, чтобы субъективность имела право на жизнь.

Но битва продолжается там, где ее не видели, и когда эго слабело, победитель выступал из-за занавеса и тянул за рычаги и выключатели.

Я принес Фиону в спальню и брал ее снова и снова. Она стала чувствительной раньше, чем я, открывшись и впустив меня, пока мне оставалось лишь теряться и превращаться в животное.

Без своей брони девушка была еще красивей, чем я представлял. Во сне ее веки подрагивали, ресницы светились медным цветом в утреннем свете — я любил ее. Просто любил. Когда она поморщилась во сне и прошептала:

— Нет, перестань. Мне больно, нет, — и зажмурила глаза от вспомнившейся боли, необходимость сорваться с кровати и предпринять что-то вновь стала терзать меня.

Война бушевала за кулисами слишком долго. Война между физической потребностью в ней и пониманием необходимости оставить ее. После нашего секса занавес пал, разорванный в клочья и сожженный на виду у зрителей.

Главный режиссер был повешен.

Посреди бедлама стояло животное. Мне хотелось делать все, что угодно, лишь бы уберечь ее от былой боли. Он пометил Фиону ею, а мне хотелось забрать ее себе.

Когда она перекатилась на живот, я провел рукой по ее спине, вниз к попке, пока не почувствовал углубление между ягодицами.

Фиона вдохнула и открыла глаза:

— И снова доброе утро.

Я залез на нее сверху, снова ощутив эрекцию, целуя ее плечи и затылок.

— Доброе утро, — запустил руку ей под талию и приподнял бедра. — На колени, пожалуйста.

Девушка выставила попку вверх. Я надавил ей между лопаток, прижав Фиону к кровати. Ее способ передать мне весь контроль и позволить делать все, что мне вздумается, взывал к моему животному инстинкту. Я одновременно хотел поглотить ее и уберечь.

Я проник в нее пальцами.

— Как часто ты просыпаешься влажной?

— Как только ты говоришь мне встать на колени.

Раздвинул ее ноги, проведя пальцами по плоти. Фиона простонала, и я прижался к ней эрекцией.

— Откройся для меня.

Девушка потянулась назад и раздвинула ягодицы, вдавливая мизинцы в кожу.

Я прижался членом к ее входу и скользнул внутрь. Знал, насколько узкой она была. Насколько влажной. Какой идеальной была ее плоть. Но у меня имелись другие планы.

— Прикоснись к себе. Заставь себя кончить.

Фиона просунула руку между своих ног и провела пальцем по клитору. Я почувствовал, как она согрелась и напряглась. Никогда прежде не встречал столь податливую женщину. Я мог бы трахать ее вечно. Мог трахать и воплощать все развратные мечты, которые не мог озвучить никому другому. Она была свободной. Необузданной. Открытой дверью.

Фиона начала ахать, сжимаясь и отпуская меня, пока я ее трахал.

— Кончи. Покажи мне, как ты кончаешь.

Я раздвинул ее ягодицы и смотрел, как сжимаются мышцы ее попки, пока она кончала, как я ей и велел.

— Фиона, — произнес я, теряя контроль, — я забираю тебя. Я оставлю метку на тебе там, где тебе больно. Это — мое. — Мои яйца болели, а давления стало слишком много.

Я вышел из нее. Одна рука осталась на ягодице, раскрывая ее, а вторая покоилась на члене, пока я кончал на то ее место, которому причинили боль. Я не входил, девушка не была готова для этого, но кончил на ее попку, пока она не стала полностью покрыта мной.

Опустошив себя, я оставил поцелуй внизу ее спины и прижался большим пальцем к ее анусу, входя так медленно, как позволило мне мое же семя.

— О, Эллиот, — Фиона ахнула от наслаждения.

— Это принадлежит мне, — сказал я. — Больше никто не посмеет сделать тебе больно. 

 

ГЛАВА 38

Фиона

Его комнату я увидела лишь поздним утром. Заметила вещи, которые он не выбрал бы сам: картину с цветами в раме, занавески с современным узором, слишком много тюбиков с пометкой «Q» в ванной (прим. перев.: имеется в виду средства по уходу за кожей лица) и тампоны за стопкой полотенец. У него была девушка. Наверное, уехала или отправилась в отпуск. Кто она? Любил ли он ее? Была ли я простой интрижкой?

Поверить не могла, что мне было до этого дело. Ревность буквально кипела во мне.

Это чувство было в новинку. Липкой, вонючей охрой бурлило внутри меня, но казалось обоснованным и важным. Оно выпячивало свою грудь цвета желтых экскрементов и било в нее, требуя, чтобы его услышали, потому что у него было свое мнение.

Он принадлежит мне.

Он оставил на мне метку.

Больше не может никого быть.

Эллиот находился в маленьком дворике, говорил по телефону. Две чашки стояли перед ним. Он заварил мне чай. Делал ли он чай ей?

Возможно, если бы у меня было больше опыта в ревности, я бы не воспринимала ту девушку с такой серьезностью. У меня не было ни мозолей, ни шрамов, ни образца. Просто спросить у него, что случилось с женщиной, жившей здесь, даже не было вариантом.

Я собиралась отправиться на улицу и вытряхнуть эти мысли на него, когда зазвонил мой телефон, пробудив меня от эмоционального удушья.

Звонили с неизвестного номера. Ранее это оказывался репортер или какой-то фанат, откопавший мою личную информацию. Обычно я отправляла их на голосовую почту, но мне нужно было остановить себя от того, чтобы пойти к Эллиоту.

— Алло? — мой голос прозвучал нетерпеливо, и я знала это.

Эллиот сидел снаружи, все еще говорил, откинувшись на спинку стула. Теперь, когда мои руки познакомились с его телом под одеждой, оно меня дико возбуждало.

— Фи!

— Джонатан?

— Я скучаю здесь по тебе. — Гласные в его словах казались низкими и произносимыми с затруднением.

— Откуда у тебя телефон?

— Ты можешь получишь все, что хочешь, пока Чилтон говорит продолжать платить ему так же, как заплатила ты, а я не знаю сколько это...

В предложении не было ни пауз, ни интонации.

— Ты пьян.

Это само по себе странно. Джонатан мог притвориться трезвым, не моргнув и глазом. Если на то пошло, виски делало его резче и благоразумнее. Мне пришлось два раза выбросить его ключи в бассейн, прежде чем он убедил меня, что трезв достаточно, чтобы садиться за руль.

— Выпил немного. Думаю, у меня простуда, поэтому мне хуже.

— Ты позволил Уоррену достать для тебя виски? Какого черта с тобой не так? Все, что тебе нужно было, это продержаться месяц.

— Дурь в выпивке с чем-то… чем-то… ты можешь привезти мне денег, чтобы заплатить ему?

— Нет. Джонатан. Держись от него подальше. Не оставайся с ним наедине. Ты понимаешь? И выплюнь это дерьмо. Не пей больше. Ни капли.

— Пошла ты нахер. Не твое дело…

На том конце трубки послышалась возня. Шелест одежды и какой-то смех.

Послышался ещё один голос.

— Кто это?

— Уоррен, ты дебил…

— Фиона! Приятно…

— Оставь его в покое, ты слышишь меня? — Я отвернулась от Эллиота и уперлась взглядом в угол. Мне нельзя отвлекаться. Еще хоть одна капля информации, и моя паника и ярость что-нибудь воспламенят.

— Ааа, ну почему все должно быть именно так? — сказал мелкий ублюдок.

— Сколько? Сколько ты хочешь за свое бухло или что там? Наличкой, сколько?

— Деньги — для бедных, Фиона. Приезжай. Это не так сложно. Ты же здорова, так ведь? Ходят слухи, ты там с каждым по несколько раз за день.

Подтекст в его голосе вызвал у меня тошноту.

— Держись. От. Него. Подальше.

— Он ничего не вспомнит.

— Ты уебок! Я убью тебя.

— Лучше бы ты сосала член, солнышко, а не трепалась. Видишь ли, меня теперь заперли и держат подальше от девочек.

— Уоррен!

Но его уже не было. Осталась только я и мои дрожащие руки. Дыхание выходило рваными рывками, хрипя и шипя.

— Твой чай остыл, — сказал Эллиот у двери.

Когда я посмотрела на него, мое лицо, скорее всего, выдало весь спектр эмоций. Он вошел и взял мои запястья в ладони, притянув их к себе, чтобы увидеть мои руки. Когда увидел телефон, отпустил.

— Кто звонил?

— Мой брат. Ты должен убрать Уоррена.

— Убрать? Не после вчерашнего.

— Сейчас, — сказал я.

— Почему?

— Уоррен подсыпал какое-то дерьмо Джону, и если не сегодня, то завтра брат заплатит за него так же, как и я.

— За ним наблюдают санитары.

— Он приплачивает половине санитаров! — прокричала я. — То место ебанутое!

Мужчина глубоко дышал и вглядывался в мое лицо, выискивая правду за эмоциями.

— Джонатан пьян?

— Настолько, что ему и море по колено.

Эллиот поднял палец вверх.

— Хорошо. Не переживай. Я с тобой.

— Как?

— Ты мне доверяешь?

— Я верю, что ты сделаешь все правильно, но, возможно, нам нужно не это.

— Именно это.

— Что ты собираешься сделать?

Эллиот схватил ключи со столешницы.

— Превысить полномочия. 

 

ГЛАВА 39

Фиона

Я гнала на север, концентрируясь исключительно на возвращении в Малибу пока не зазвонил телефон, и вся моя броня не рухнула. Пришлось остановиться на выезде с заправки и ответить. Мне перезванивала Марджи.

— Джонатан, — сказала я, — ты должна убрать Уоррена подальше от Джонатана.

Последовал мой рассказ о телефонном звонке брата. Закончив, я услышала лишь ее дыхание.

— Что? — спросила я. — Просто скажи.

— Он все отрицает, — ответила Марджи. — Говорит, что это было…

— По согласию. Мы знали, что он это скажет. Поэтому согласились на процедуру с набором для подтверждения изнасилования.

Снова молчание.

— Что?

— Слушание только что закончилось. Вестонвуд проиграл. У них куча адвокатов. Эти ребята зарабатывают полторы тысячи баксов в час.

Сердце ушло в пятки. В центре ее мертвого молчания крылись мои самые большие страхи.

— Мы можем обратиться к папиным адвокатам?

На другом конце трубки я услышала шмыганье. Господи Боже, она плачет? Из-за этого?

— Прекрати реветь, Марджи. Это еще не конец.

— Нет. Конец. Система — конченная. В этом мире не победить, если играть честно. Нет. Не существует правильного и неправильного. Есть то, от чего ты можешь уйти, и от чего — нет.

— Ладно, знаешь, что? Спасибо за напутствие. Удостоверюсь, что после ужина мои запястья будут вскрыты, но прямо сейчас Джонатан Дрейзен и Уоррен Чилтон заперты в маленькой коробчонке вместе, и один из них — хищник.

Еще одно шмыганье. Я подождала. Утренний туман застелил горизонт, и я принялась считать машины, проезжающие по шоссе.

— Я разберусь, — сказала сестра.

— И я. Не забывай звонить.

— Я люблю тебя, — услышала я. — И прости меня.

Мой телефон завибрировал от еще одного звонка. Я посмотрела на экран. Эллиот.

— И я тебя люблю. — Переключила линию.— Эллиот?

— Я перевел Джонатана в дисциплинарный изолятор, — тихо сказал он.

— Он в безопасности?

— Я рядом, дабы убедиться. Чилтон в комнате отдыха. Не похоже, что собирается создавать проблемы.

— Он сумасшедший.

— У нас есть определённое название для его состояния. Но «сумасшедший» тоже подойдет. Твой брат не выйдет отсюда в ближайшее время. Так что единственный способ разделить их — это одобрить выход Уоррена на следующей неделе. Ты этого хочешь?

Напротив меня находилась парковка магазина аппаратного оборудования, на которой в ожидании работы сидели мужчины, магазин полуфабрикатов быстрого приготовления, тротуар, забросанный мусором. Ничего из этого не имело ко мне никакого отношения. Ничего из этого не имело ответа. Чего я хотела? Хотела бросить Уоррена этим мужчинам и рассказать им, что он сделал.

Но я не могла.

Уоррен мог выйти на свободу и пойти к Карен поразвлечься. Затем, когда Джонатана выпустят, Уоррен примкнет к нему и вотрется в доверие, пока мой брат не поймет, что с ним.

— Да, — говорю я. — Это то, чего я хочу.

— Есть шанс, что его попросят остаться, если присяжные, решающие опрос о предании дела суду, вовремя доберутся до дела.

— Не доберутся. Ты сможешь продержать Джонатана в изоляции всю неделю?

— Нет. От сорока восьми до семидесяти двух часов максимум.

Я сползла ниже по сидению, выдохнув.

— Где ты будешь позже? — спросил он.

Я хотела Эллиота. Почувствовать его руки вокруг себя, услышать голос над ухом. С учетом всего того, что происходит, его внимание успокоило бы воспоминание о полицейском участке. Он мог заставить забыть обо всем на несколько часов.

Как наркотик.

— Не против, если я немного побуду одна? — спросила я. — Мне нужно время, чтобы все осознать. Чувствую, как меня накрывает с головой.

Эллиот не сразу ответил.

— Конечно, не против.

Я нажала отбой. Он помедлил с ответом. Не долго, но достаточно, чтобы заставить меня задуматься о причине. Может, его мучал вопрос, можно ли мне доверять? Или он хотел упомянуть, что ожидал от меня верности, даже когда меня не было рядом? Или мне это только показалось?

Весь день был в моем распоряжении. Я решила поехать домой. Мне нужно было устроить Снежка в конюшне, продать машину, позаботиться о жизненно важных делах. Эллиот мог мне доверять. И мне нужно было доказать это. 

 

ГЛАВА 40

Фиона

Я не сразу распаковала вещи в Лорел Каньон. Самой большой проблемой было найти, куда Дикон все разложил.

— Что ищешь? — спросила Дебби.

— Не знаю. Такое ощущение, что у меня было больше, чем здесь, — я указала на две маленькие сумки на кровати.

— Не было.

— Как такое возможно?

Дебби пожала плечами.

— На Манди ты носила то, что тебе говорилось, а если надевала что-либо другое, то брала это из твоего дома.

Дома. Места настолько большого, что в гардеробной не помешали бы окна. Места, в котором имелась отдельная комната для обуви. Точно.

— По поводу той ночи, — обратилась я, и девушка выпрямилась. — Спасибо. Я знаю, что ты пыталась сделать. Отдать мне контроль, о котором я уже давно забыла.

Дебби взяла в ладони мое лицо и прижалась своим носом к моему. Она пахла чаем и цитрусом, мне пришлось бороться с порывом поцеловать ее.

— Это сработало? — спросила Дебби.

— Ага. По большей части. Так ведь? — пожала плечами я и поискала более правдивый ответ. — Не могу сказать точно. Оказаться в одну ночь на тебе было потрясающе, но это все еще не в силах изменить жизнь.

Она быстро поцеловала меня и отпустила. Я испытала благодарность. Тяжело было мыслить, когда она находилась так близко.

— Ты слишком долго была ребенком, — сказала Дебби.

— Я не знаю, кем хочу быть, когда вырасту.

— Тогда просто повзрослей.

Ага. Это не так-то и легко, но почему должно быть по другому?

Я схватила одну сумку и потянулась за второй, когда Дебби тоже взяла ее.

— Ты так и не ответила, — сказала я. — На вопрос о связи между Диконом и мной. Видела ты ее или нет.

Она передала мне сумку.

— С вами двумя я не смогла разобраться. Есть некая связь, но не полная. Не на сто процентов. Ты всегда будешь связана с ним. Может, не так, как бы хотела или понимала бы, но есть маленькая часть, которую вы восполняете друг в друге.

— Я и тебя чувствую такой частью.

— Между мной и тобой лишь человеческие чувства. Ты дала мне кое-что, в чем я нуждалась. Спасибо тебе.

Я поставила сумки и обняла ее. Она ответила на мое объятье.

— Мы еще увидимся? — спросила я.

— Да. Обещаю. Да.

Я прошла к двери. Не думала, что уйду отсюда с легкой душой. Ничего не должно было даваться легко, особенно трудные решения. Дикон стоял возле моей машины с таким видом, словно собирался сесть в нее и уехать вместе со мной. Для него это был идеальный расклад. Мужчина с пропорциональными широкими плечами и искривленным носом. Он открыл багажник.

— Ты отпускаешь меня? — спросила я.

— Ты вернешься.

Я почти сказала «нет». Никогда. Вернуться к нему будет означать шаг назад, но какой смысл озвучивать это? Причинять ему боль? Он выглядел как всегда. Словно ничего его не коснулось, но это была игра. Его внешняя бравада была твердой и крепкой, как камень, но я хорошо его знала.

Бросила сумки в багажник и поцеловала его в щеку, позволив его аромату земли и кожи наполнить мои легкие в последний раз. Дикон дал мне обнять его, но был начеку.

Когда я проехала ворота и посмотрела на него в зеркало заднего вида, то знала, что вижу его в последний раз. Эллиот звонил, но я не брала трубку. Это стало бы неуважением к тому, что сейчас произошло. Что я только что сделала.

Я проехала по 405-ой к 101-ой, затем к 110-ой и 105-ой, а потом назад к 405-ой — Петля Медитации в Лос-Анжелесе.

Съехала с шоссе, когда зазвонил телефон. Снова Эллиот.

— Джонатана почти выпустили из изоляции, — сказал он.

— Как? Какого черта нужно сделать в том месте, чтобы застрять там?

— Напасть на терапевта.

Я опустила голову на руль и закрыла глаза.

— А что, если я только что подписала себе приговор?

— Я не стану тебя винить. Тебе не нужно делать то, что должен делать я.

— У нас нет времени на ожидание, пока ты что-то сделаешь.

— Я проверял его комнату и комнату Уоррена на наличие алкоголя, ничего не нашел.

— Чушь собачья. Ты проверил его на «Рогипнол»?

— Мы бы нашли его.

Я посмотрела в окно, но не смогла ничего увидеть через стекло. Были различимы цвета и формы, движение и неподвижность, но ничего не имело значения.

— Он знает, — произнесла я. — И, если ты сконцентрируешь на нем слишком много внимания, ты себя раскроешь. Тебя дискредитируют как врача.

Я использовала слова Дикона, потому что в них была правда. Эллиот потеряет работу и вынесет больше позора, чем должен, а все из-за меня и манипуляции системой Вестонвуда. И вина за это будет лежать на мне. Я втянула его в это, и он готов сделать немало, уже рассказал мне слишком много, нарушил хрен знает сколько кодексов и правил этики.

— Тебе нравится твоя работа? — спросила я.

— Да. Но ты мне нравишься больше.

— Ты веришь в ответственность? Типа в высшую справедливость. Не в закон или правила. А в того Бога, или кто там на месте твоей совести, который говорит тебе, что ты делаешь правильно, а что нет? Даже если что-то случилось бы не лично из-за тебя, но ты стал бы причиной глупых решений и позволил плохому случиться, когда мог остановить это? Типа такой ответственности.

— Думаю, ты говоришь о хомяке в клетке.

— Я хочу начать все сначала. Хочу чистый лист. И это невыносимо. Все, что делает счастливой меня, причиняет боль кому-то.

Последовало длинное молчание. Мимо так быстро проехал грузовик, что мою машину слегка качнуло, словно она хотела убраться отсюда, но оказалась слишком тяжелой.

— Это не твоя вина, Фиона.

— Пока нет.

Я услышала звуковой сигнал у Эллиота.

— Мне нужно идти. Когда я увижу тебя сегодня?

— Я позвоню, — ответила я. 

 

ГЛАВА 41

Фиона

Сумасшедшая Фиона. Я всегда такой была. Просто делала то, что хотела и когда хотела. Любила свою жизнь, даже те эпизоды, которые ненавидела. Я видела себя глазами других людей и знала только их потребность в развлечении.

У меня была работа и я ее выполняла.

Я до сих пор хотела кокаина. Хотела секса. Все еще хотела жить в объективе.

Но не хотела хотеть.

Мне не терпелось ощутить высокий кайф и почувствовать свободу от зависимости от нового члена, но голос в голове говорил мне обойтись еще один день без них. Я проделала хорошую работу. Не нужно выбрасывать все на ветер.

А другой голос вторил: «Это к лучшему. Ты еще раз можешь сделать то, что хочешь. Всего один разок… чтобы спасти Джонатана».

Долбаный голос.

* * *

Я не знала, как пройти по этому лезвию ножа, и как только кокаин потек по моим венам, мне никоим образом не удалось удержать равновесие. Будет так, как должно быть.

Эллиот приехал ко мне домой после рабочего дня в Алондре. Я раздела его, и он наблюдал, как я снимаю одежду с себя. Каждый раз, когда мы трахались, он становился немного более властным, более доминирующим, более грубым. Он никогда не заменит Дикона. Но если бы я хотела Дикона, то была бы с ним.

Солнце полностью скрылось за горизонтом, когда Эллиот сгреб меня в объятья.

— Мне нужно вернуться, — сказала я. — Прежде, чем Уоррен поймет, как добраться до Джонатана.

— Мы наблюдаем за ним. Ты мне не доверяешь?

— Доверяю, но миру веры нет. Ты можешь поместить меня туда? Поставить на учет? Просто сказать, что терапия дает плохой результат?

— Тебе нужно будет представлять опасность для себя самой либо же для окружающих.

— Скажи им, что я представляю опасность для себя.

— Но это не так. Опасность ты представляешь лишь для меня.

Я перекатилась на него.

— Я восхищаюсь твоей верой. Восхищаюсь тем, как ты хочешь сделать все правильно.

— Ты говоришь это так, словно не можешь сделать то же самое.

Я не считала, что не смогу, думала лишь, что правила на меня не распространяются. К лучшему или нет, но то, что сковывало других, никогда не влияло на меня.

— Я знаю, что ты не спасешь меня от себя самой, — сказала я. — Если я натворю что-то глупое, мне придется просто сделать это и посмотреть последствиям в лицо. Но сейчас все иначе. Джонатан — мой брат, и ты, как и я, знаешь, что я делаю это, потому что он не в том положении, чтобы справиться сам. И у меня ничего нет на Уоррена. Нет доказательств, что он собирается сделать что-то, да и что вообще можно сделать с намерениями психопата? Так что мы можем ходить кругами с правилами, сколько он пожелает, а то, что случилось со мной, случится и с моим братом. Я не стану парить себе мозг подобным. Его вырастили так же, как и меня, а я знаю, каково это. Ему нужно время, чтобы повзрослеть, а Уоррен отнимет это у него.

Эллиот поцеловал меня.

— Я восхищаюсь твоим благородством и твоей верностью. В них твоя красота. Это сводит меня с ума. И заставляет бояться за тебя. Если ты вернешься, нас разделят. Я ни за что на свете этого не хочу. Мне хочется двигаться вперед, а не назад.

Я поцеловала его. Эллиот прикусил мою нижнюю губу, нежно удерживая меня, чтобы я не отстранилась от него.

Он был прав. Мои мысли были слишком буквальными и ограниченными. Может, существовал другой выход. 

 

ГЛАВА 42

Фиона

Я совершала немыслимое. Говорила с аутсайдерами о том, что происходило между привилегированными. Мы были мафией. Представляли собой закон. Молчали о том, что делали друг с другом.

— Малышка здесь? — спросила я Джека.

На его подбородке под губой были свежие царапины, а на голове виднелась небольшая проплешина. Он теребил локоны вокруг нее.

— Я не знаю, где она.

— А Карен?

— Нее, блин.

— Что с тобой такое? — я шлепнула его по руке, чтобы он убрал ее от лысины возле уха. Волосы остались у него между пальцев.

— Если ты их найдешь, они не станут даже говорить с тобой.

Мы были на двенадцатом этаже «Голливуда» с бассейном и фанерными стульями. Крыша была огорожена метровыми каменными стенами, которые могли заставить тебя почувствовать, словно ты утопаешь в закате.

На мне было бикини, как и на других девушках. Под нами прожекторы кинопремьеры направляли световые столбы в небо. Негромко звучала музыка, толпа папарацци в ожидании околачивалась на тротуаре, а лимузины выстроились вдоль квартала.

— Джеки! — Малышка прошла между нами, обвив руками Джека. Ее розовая сумочка была расстегнута, словно рот, выплевывающий стодолларовые купюры. Подбородок усеивали светло-розовые царапины. — У тебя есть еще «смоляное чучелко»?

— Немного.

— Эй, — обратилась я. — Я тебя искала.

Она проигнорировала меня и прошептала что-то на ухо Джеку. Он сглотнул. Девушка двинулась рукой между его ног, отчего его веки затрепетали. Дерек потащил меня на танцпол прежде, чем я стала бы свидетелем того, чему бы обрадовалась Малышка, увидь она то, как подобное делала я.

Я повернулась.

— Не уходи, пока я не поговорю с тобой, — сказала я Малышке.

Она даже не посмотрела на меня, когда показала средний палец.

Я спросила о Карен, пока терлась о Дерека. Никакого ответа.

Дерек поднял верх от моего бикини, пробегая большими пальцами по соскам. Я стянула топ обратно на грудь. Прикосновение рук Дерека ко мне словно щелчок пальцами вернуло мне ясность, в которой Эллиот видел меня с другим. Я почувствовала то, что почувствовал бы он. Подумала то, что подумал бы он. Боль была осязаема.

Я приехала сюда не для того, чтобы причинить Эллиоту боль. Мне нужно было поговорить с Малышкой. Мне нужно было посвятить ее, понять ее мысли по поводу того, расторгнет ли папочка Чилтон сделку до того, как его сын превратится в ночной кошмар пиара.

— Ты видел Карен? — спросила я Дерека.

Он обнял меня руками, раскачивая бедрами.

— Неее-а. — Парень развязал мой купальник.

— Господи, — я отстранилась, не чувствуя бретелек лифчика. — Прекращай, — сказала, завязывая топ.

— Так вот как теперь будет? — пробормотал он мне в ухо. — Ты и недотрога, и крыса?

Смешно, как странно оказалось не принимать наркотики пачками вместе со всеми и не трахаться с каждым, кто попросит. Или как рассказ копам о твоем изнасиловании сделал тебя аутсайдером. Но кто мог его винить? В нашем мире имеются определенные алгоритмы, а я им не следовала.

— Я и первое, и второе, и больше, придурок, — мне стала видна небольшая отметина у него на подбородке, и я ткнула в нее. — Что это такое? Хрень Джека?

— Тебе стоит попробовать. Может, сделает тебя снова нормальной.

Я кивнула. Дерьмо, скорее всего, было фантастическим. Неподражаемый кайф. Я повернулась к бассейну и бросила телефон на свою маленькую красную рубашку. Дерек схватил меня сзади, и я ударила его. Моя нога приземлилась возле телефона, случайно столкнув его в бассейн.

Дерьмо.

Телефон нырнул вертикально, набирая скорость и беззвучно падая на дно. Я нырнула за ним. Температура воды напомнила ванную, а подводное освещение сделало черный, а теперь бесполезный девайс, видимым. Я схватила его и вынырнула на поверхность.

Когда голова оказалась над водой, и я ощутила холодный воздух на лице, увидела звезды над собой, услышала крики фанатов и людей внизу, в этот момент я почувствовала благодарность и счастье за простое существование на земле. Это напоминало нахождение под кайфом, но абсолютно по-другому.

— Ты слышала о Карен? — спросил кто-то рядом со мной.

Слова вырвали меня из забытья. Это был Эрроу.

— Что слышала? — переспросила я, открывая телефон. Ага. Без толку.

— Ее родители нашли кокаин у нее в простынях и вернули в больницу.

— Она в Вестонвуде? — я проплыла к краю и бросила телефон на кафель.

— Думаю, да.

— Ха. — Я выбралась из воды и повернулась, усеашись на бортик. Карен в больнице. Она нуждалась в этом, и я была рада, что ей помогут, но лучше бы это было что угодно, только не Вестонвуд.

— Эй, Фи, — помахал Эрроу из бассейна. — Хорошо выглядишь.

— Правда?

Парень застиг меня врасплох, изобразив искренность на лице.

— Ага. Типа, ну знаешь, собранной. — Он кивнул, сузив глаза, словно увидел кого-то впервые. — Это типа круто.

— Спасибо, Эрроу. И ты неплох.

Он подмигнул мне и лег спиной на воду, уплывая от моей правильности.

Я выбралась из бассейна и набросила рубашку, оставляя след из капель воды и мокрые отпечатки ног по дороге к бару.

Раздевалки были с отделкой из темного дерева, а пол в них был выполнен из матового мрамора. Между раковинами стояли орхидеи, а шкафчики даже не закрывались на время частной вечеринки. Я распахнула свой.

Мне нужно было сказать Эллиоту, что Уоррен придет за Карен, но мой телефон сдох. Похлопала его по батарее сзади, нажала зеленую клавишу, потрясла, лишь бы добиться какого-то результата. Черный экран только насмехался надо мной.

Я услышала смех из одной из душевых кабинок и узнала его. Снаружи на полу стояла розовая сумочка от Прада.

— Малышка! — сказала я. — Можно взять твой телефон?

Мне нужно сказать терапевту, что твой брат собирается изнасиловать Карен в качестве уплаты за амфетамины.

Дверь душевой открылась. Малышка была голой, стояла у стены, вставив палец себе между ног. Второй рукой она чесала нижнюю губу. Джек стоял у противоположной стены и наблюдал за ней.

— Если найдешь его в моей сумочке, — сказала она, и почти неслышно добавила: — Сучка.

Джек схватил сумочку и вытянул ее вне зоны моей досягаемости.

— Джек, — сказала я, протягивая руку, — минуту. Это не займет больше минуты.

— Ты называла меня ботаном, когда мы были в психушке. И кто теперь ботан?

— Ты по-прежнему задрот, Джек. Смирись с этим. А теперь давай мне сумку.

— Если я задрот, то кто ты?

— Я и недотрога, и крыса. — Я потянулась за сумочкой, но он вырвал ее. Малышка все ещё пританцевывала в душе с пальцами между ног.

— Поцелуй Малышку, и я дам тебе телефон.

— Нет.

— Нет? — спросила Малышка. Выражение на ее лице было таким, словно я только что сунула Санта Клауса обратно в дымоход.

— Просто не в настроении.

Я могла бы объяснить ей, что был некто в моей жизни, кому я не хотела причинять боль. Что поцелуй с другим поставит под угрозу отношения, которых и так не должно быть. Но у меня не было сил и мне нужен был телефон.

— Не обращайте внимания, — ответила я вместо этого им. Снаружи можно было найти сотню телефонов. — Малышка, когда закончишь здесь, я хочу поговорить.

— О чем?

— О твоем брате.

Чилтон издала краткий смешок через толстый туман своего кайфа.

— Ты достаточно высказалась.

Я стрельнула взглядом в Джека, который поставил сумочку и соскабливал пальцем смолянистую хрень со стенок маленькой стеклянной баночки.

— Ему будет сложно. Я могу все отмотать назад. Сказать, что солгала. Но мне нужно встретиться с твоим отцом.

Она улыбнулась.

— У вас, Дрейзенов, всегда проблемы с папочками.

— Открывай, — сказал Джек. Девушка открыла рот, и он всунул кусочек смолянистой субстанции между ее десной и нижней губой.

Малышка продолжила:

— Каждый раз, когда Уоррен трахает кого-то, то на один раз меньше трахает меня.

Я впитала сказанное, но у меня не было времени среагировать прежде, чем мне скормили вид того, как Джек вставляет покрытый субстанцией палец между ее ног. Она ахнула. Застонала. Ее глаза расширились, и она выкрикнула, затем кончила с визгом.

— Святое дерьмо! — сказала она, затем дернула бедрами вперед и кончила повторно.

— Вот что я тебе скажу, — обратился ко мне Джек, — ради истинного научного интереса. Я не видел, чтобы ты до сих пор что-либо выпила. Мне очень хочется увидеть, как это повлияет на чистую кровь. — Он соскреб с баночки последний кусочек. — Ты берешь это, а я убеждаюсь, что мой дядя устроит тебе встречу с папочкой Чилтон. Он в городе до утра вторника, кажется. Затем уедет снимать фильм, какой-то «Зулуленд» или типа того.

Малышка все еще корчилась от экстаза.

— Это было безопасно? Прикасаться этим к ее клитору?

— Без понятия. Оно работает на мембранах. Я экспериментирую, добавляя немного калия прежде, чем дать другим. Попробуй.

Джек на самом деле мог устроить мне встречу через дядю, который был главой студии и большой шишкой среди стариков Голливуда. И мог устроить ее быстро.

— Тебе лучше быть тем счастливчиком, которому это удастся, или же станешь одним из самых жалких ботанов в Калифорнии, — сказала я.

Малышка простонала и сползла вниз по стене.

— Открывай.

— Ты положишь его туда, куда кладешь всем остальным, — сказала я, — только под губу.

Я открыла рот. Он приложил палец и провел.

— Ты всегда мне нравилась, Фиона, — он вытащил палец.

— А ты мне, Джек. Но я начинаю менять свое мнение.

У меня еще было что сказать, но мысли отягощались двумя аспектами: Малышка кричала и все повторяла «Пускай это прекратится!», затем сжималась, билась, толкалась в стену, а мой мозг затапливало эндорфинами. У меня появлялось самое немотивированное приятное чувство блаженства, которое я когда-либо испытывала. Это было больше, чем оргазм. Больше, чем эмоциональное счастье. Больше, чем чувство безопасности и радости. Это напоминало кокаин, где я была сродни богини, или ЛСД, где, мне казалось, видела Бога.

Становилась единой с Господом в ослепляющем выражении любви.

Даже не могла почувствовать собственное тело.

Рьяно пыталась выбраться из собственной кожи, чтобы что-то услышать или почувствовать. Потерять сознание, но не уснуть. Быть поглощенной светом, таким ярким, что меня не было видно.

Тихий голос в свете говорил:

— Никогда, никогда больше не делай этого.

Под конец этой мысли я стала понимать, что над моим подбородком, над местом, куда мне втерли субстанцию, есть лицо. Оно немного чесалось, затем внутри мышц распалялось неимоверное покалывание.

Когда я начала чесать его, то споткнулась, и что-то внутри сказало мне, что нельзя упасть, чтобы я ни делала. Я поняла, что на один мой локоть давит вес, и осознала, что стою на руках и коленях. Подними я руку и почеши, это лишит меня равновесия.

Я уперлась коленями и вцепилась в подбородок.

— Фиона! Спускайся!

Голос звучал как приглушенная стереоустановка, где максимальный звук резко убавили, а затем тут же добавили вновь.

Голубой свет прорезал черноту ночи.

Затем красный.

И снова голубой.

Появился звук лопастей геликоптера.

Дикон, которого и в помине не должно было быть поблизости от этой крыши, обладал голосом, внушающим мне чувство безопасности и правильности, когда я была наиболее уязвима. Я открыла глаза. Или, может, они уже были открыты, а я просто решила использовать их, чтобы посмотреть перед собой.

Справа, как раз подо мной, Дикон поднял руки вверх.

— Спускайся. Просто сойди вниз.

Слева двенадцатью этажами ниже был Бульвар Сансет.

— Малышка, — сказала я, — с ней все нормально?

— Она в порядке.

Музыка прекратилась. Снаружи припарковалась скорая, мигали огни, папарацци толпились через улицу со своими циклопьими глазами, вытаращившимися на меня.

— Ты лжешь, — сказала я. Чесотка на подбородке выходила за пределы разумного.

— Спустись, и мы поговорим об этом.

— Мне страшно.

— Тебе не стоит бояться, — сказал он.

— Я не могу встать.

— Прыгай. Я поймаю тебя.

Я немного склонилась вправо, затем еще, и упала в белые простыни на тонком матрасе с белым светом надо мной. 

 

ГЛАВА 43

Фиона

В деснах было ощущение, словно их прижигали, позвоночник между лопатками болел вплоть до затылка. Я почувствовала, словно что-то колет в верхней части моего предплечья, но, когда открыла глаза, увидела капельницу над собой и поняла, где находилась.

Сделала глубокий вдох.

Что-то зашелестело. Справа у изножья кровати. Чувства ко мне вернулись, и я ощутила его запах. Раньше такого не случалось.

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты пахнешь как воздух перед дождем?

Ответа не последовало.

— Мне жаль.

— Мне тоже.

— Я могу объяснить.

Подвигала рукой. Меня не привязали. Прикоснулась к подбородку и прижала к участку кожи, где он переходил в нижнюю губу, успокаивая оставшийся после субстанции зуд.

— Уверен, что сможешь.

Я приподнялась на локтях. На меня надели синий халат Вестонвуда. На нем был костюм бронзового цвета с синим галстуком, локти, сжатые ладонями, поставлены на колени, словно он увлечен размышлением над чем-то, чего не понимает.

Я почувствовала себя клоуном.

— О чем ты думала? — спросил Эллиот.

— О том, как вызвать такси домой.

Он улыбнулся и посмотрел в пол.

— Я ездила не с Диконом, — начала. — Он сам там нарисовался.

— Знаю.

— Откуда?

— Он сказал мне, что не привозил тебя. Его можно назвать многими словами, но не лжецом. А еще я следил за тобой.

— Эллиот!

Он приложил палец к губам, напоминая, что никто не должен нас услышать.

— Это делает меня кретином. Ладно. Но я думал, ты выкинешь какой-нибудь финт, чтобы вернуться сюда. И вот ты здесь. Молодчина.

Я плюхнулась назад.

— У меня был запланирован совершенно другой финт.

Я прикрыла глаза рукой, полностью закрывая свет. Увидела ночь во плоти. Бассейн. Крышу. Раздевалку.

— Малыш… — начала я.

— Что?

— Нет, — я убрала руку и уставилась на свет. — Малышка Чилтон. С ней все в порядке?

— Думаю, да. Ты единственная пострадавшая. Все новости о тебе.

— Мне насрать на них.

Но это было вранье. Малышка была в порядке, по крайней мере, физически. Это было важно для меня. Не имело ничего общего с эпизодом в душе, но почему-то я чувствовала ответственность. Я была уверена, что Джек намазал «чучелко» на ее киску, чтобы показать мне, что оно могло сделать.

Эллиот встал надо мной, заблокировав свет. Как бы мне хотелось, чтобы он прикоснулся ко мне руками, но в нем жила некая отрешенность, и я чувствовала стыд за то, что сделала.

— Так какова сделка? Меня снова будут удерживать здесь против моей воли?

— Ты сама подписалась на это.

— Я?

— Парамедики дали тебе выбор: неотложная скорая помощь или учреждение для психически нестабильных. И вот ты здесь. Испытательный срок амбулаторного пациента прерван. — Он опустил руки по обеим сторонам от меня и наклонился, закрывая свет, комнату, все. — И как мне теперь удержать тебя подальше от Уоррена?

— Никак.

— Я передаю тебя другому терапевту.

— Очевидно. Ты же трахаешь меня.

— Я хочу, чтобы ты оставила Уоррена в покое. Пускай сам удавится.

— Разочарован во мне?

— Я знал, во что ввязывался с тобой.

Я приложила ладонь к его щеке. Он не побрился, и колючесть щетины под моими пальцами было приятно ощутить.

— Вопрос был в том, разочарован ли ты во мне?

— Лгать не стану. Мне бы сказать «спасибо» и уйти прямо сейчас. Сам себе удивляюсь. Я ранимый человек. Обдумываю все, и все, что слишком рискованно — не делаю. Но ты пробудила что-то во мне. Я был мертв. Моя жизнь была мертва. Затем появилась ты, и я почувствовал в тебе Бога. Услышал его в твоем голосе. Это дерьмо, что ты творишь… взывает ко мне. Не знаю, как долго продержусь на таких американских горках. Но все, чего мне хочется прямо сейчас для тебя, это твой выход отсюда, чтобы я мог поэкспериментировать с твоим телом.

— Бог продолжит говорить с тобой, если я прекращу делать подобное?

— Надеюсь скоро это выяснить.

Мне не хотелось обещать ему что-либо. Обещания были для детей и людей, не стоящих доверия. Так что я не сказала ему ни слова, но заговорила с собой.

Пообещала себе, что он выяснит, как это — быть со здравомыслящей Фионой. Не нормальной Фионой. Не уравновешенной, не консервативной. Не той, которая все время выбирала тот риск и не нарушала никаких правил. Той Фионы не существовало, и попытка создать ее не сделает ни черта, кроме как заставит меня чувствовать себя жалкой.

Но он мог узнать трезвую Фиону. Прямолинейную. Стоящую доверия. Я могла приложить максимум усилий, оставаться моногамной и все еще быть силой природы, в которой он увидел Бога.

В его глазах цвета океана я увидела свой собственный потенциал. Немного усилий — и я могла бы стать всем этим для него, и, что более важно, для себя. 

 

ГЛАВА 44

Эллиот

Очевидно, я не питал интерес к эмоциональному самосохранению. Я даже не мог заставить себя оставить ее.

Я был более сумасшедшим, чем она.

Видел, как подобное сворачивает на кривую дорожку, читал дела, говорил с десятками пар о кошмарах от наркотиков, алкоголя и непредсказуемом поведении. Я не понимал, почему люди проводят себя через это, но все равно утешал их. Был идеальным примером неведения. Не знал, что заставляет их любить друг друга, потому что не понимал, что есть любовь.

И поэтому я не чувствовал угрозу от нахождения Дикона Брюса в моем офисе в Вестонвуде. Он любил ее. Это я понял. Я сочувствовал ему так же, как и себе.

— Мистер Брюс, — поприветствовал я, закрывая дверь за собой.

Он сидел в кожаном кресле у окна, словно офис принадлежал ему, а не мне. На нем был темный костюм с белой рубашкой с двумя расстегнутыми пуговицами, открывавшими кожаный чокер вокруг шеи с подвеской цвета кости в форме рога изобилия.

— Вы должны отпустить ее.

— Не могу. — Я уставился на свой стол, но остановился. Мне не хотелось садиться возле преграды. Поэтому положил бумаги и сел напротив него. Из-за света из окна позади на его лице оставались тени, а ему, скорее всего, была видна каждая моя эмоция.

— Это же вы вели ее на испытательном сроке.

— Больше не веду.

Мужчина не сдвинулся. Он воплощал собой контроль, и я впервые задался вопросом, зачем ему нужно было управлять Фионой. Сейчас я увидел его трещины и узнал секреты. Его жизнь ускользала из-под контроля и без нее просто оставит его.

— Вы нашли ее в уязвимом состоянии и воспользовались ситуацией. — Он говорил так, словно вел новости. Одними лишь фактами. — Она приехала сюда, сбитая с толку, желая получить помощь от кого-либо. Она идеализировала вас, затем вы подобрались к ней. Использовали свои штучки вроде гипноза. Манипулировали ее уязвимостью. Ради чего? Что за игру вы ведете? Вы ее терапевт или ее любовник? Потому что вы, как и я, знаете, что на двух стульях не усидишь.

От этих слов моя защитная броня поднялась.

— Вам нужно отпустить ее, — сказал я, уводя тему от грани, которую я пересек.

— У вас нет того, что нужно, чтобы обеспечить ей ее потребности. Вы слабы. Если бы вы любили ее, то позаботились бы о ней. Сделали бы то, что ей было нужно, — в его голосе не было ревности или яда. Он говорил, словно мы были двумя мужчинами, разделявшими общий интерес, но он был главным.

— Так не пойдет. Ей нужно жить своей собственной жизнью.

— Вы позволите Уоррену Чилтону снова ее изнасиловать?

Это «снова» много в себе несло. Прозвучало так, словно я допустил это в первый раз. Мне пришлось приглушить свое желание защититься. Мне не нужно было. Я не сделал ничего плохого. Не допустил ошибку, даже если пал до этого уровня.

— Вы думали, я не знаб, кто это сделал или где это случилось, — продолжил он. — Она рассказала мне вчера, прежде чем скорая увезла ее. Ее изнасиловали под вашим контролем, а теперь я вынужден забыть это и позволить вам забрать ее? Вы меня недооцениваете.

— Что, по-вашему, я должен сделать? Организовать ее выписку? Какой социальный работник в здравом рассудке отпустит ее назад домой в полицейской машине после того, как нашел ее на лестнице двенадцатого этажа, обдолбаной каким-то гламурным наркотиком? Или мне стоит найти способ, как выпустить Чилтона, чтобы он мог продолжить свои психотический кутеж в обществе?

— Она — ваш приоритет. Не общество.

— Это все моя ответственность. Все они. Не в моем праве выбирать.

Дикон подорвался на ноги и встал надо мной.

— В этом и проблема.

Меня не выйдет запугать. Не каждое принятое мною решение было идеальным, но будь я проклят, если мне станут говорить, что я неправильно ее люблю.

Я встал. Он был сантиметров на шесть выше меня, при том, что мой рост был около ста восьмидесяти сантиметров.

— Проблема, мистер Брюс, в том, что вы не делали ничего, кроме как нянчились с ней. Вы продолжали наносить урон, начало которому положили ее родители. Ваши границы — образны. Они не дают ей силу принять правильное решение. Вы не даете ей ошибиться, потому что организовываете ее ошибки, которые не значат ничего, и тренируете ее поведение, чтобы оно соответствовало вашему миру, а не реальному. Вы облажались. Абсолютно во всем. Взяли женщину, которая могла разобраться со своей жизнью, и превратили ее в питомца, который не мог дождаться, пока сбежит, как только вы оставите ворота открытыми.

Я думал, он узнал правду в сказанном мною. Или, может, мне нужно было в это поверить. Но он, кажется, смягчился немного, достаточно, чтобы я мог продолжить.

— Вам нужно оставить ее в покое, — сказал я.

— Чтобы вы позаботились о ней?

И в этом во всей красе прозвучала причина, по которой терапевты не должны влюбляться в своих пациентов. Это сгущает краски. Я потерял возможность следить и за Фионой, и за тем, кто влиял на нее, лишая контроля. Никто из них не мог доверять мне.

— Вы знаете, что это правильно. Просто сделайте это, — я открыл дверь. — Позвольте мне решить, что сделать с Уорреном.

Дикон сделал шаг к двери, но остановился, чтобы сказать:

— Я сам решу, что с ним сделать. А вот, что сделаете вы. Вы поймете, что она — моя. Поймете, что то, что вы сделали — неправильно, вернетесь к своему Богу и будете просить о прощении. Вы не станете на пути ее потребностей ни сейчас, ни когда-либо, потому что я разоблачу вас. Мне даже пальцем не придется к вам прикасаться, чтобы уничтожить вас.

И с этим он вышел, словно позаботиться о Чилтоне было его ответственностью.

Это полный пиздец.

Френсис проходила по коридору мимо него. Оглядела его с ног до головы, затем кивнула, улыбнувшись, и повернула голову, когда он миновал ее.

— Чепмэн, — сказала она, прежде чем я смог закрыть дверь, — мне нужно с тобой поговорить.

Она проскользнула в кабинет, и я закрыл за ней дверь.

— Кто это был? — спросила Френсис, присаживаясь на место, которое только что занимал Дикон.

— Хочешь его номер?

— Ревнуешь? Ты тоже симпатичный. Но к тебе я просто привыкла.

— Он хочет, чтобы Фиону Дрейзен выпустили под его опеку.

— И? Ты приготовил рекомендацию?

— Несколько дней наблюдения.

Она подняла файл.

— Очевидно, под чьим-то другим началом.

— Я не смог помочь ей прежде…

— Так ты отказываешься? Это не похоже на тебя. По факту…

— У меня ничего не вышло, — сказал я.

— Мы все еще говорим о терапии?

— Что это значит?

— Я долгое время этим занимаюсь. Видела около тысячи детей, что приходили и уходили из этого учреждения, и курировала сотни докторов. Видела, как они взаимодействуют друг с другом, как общаются. Я видела тебя и Дрейзен в одной комнате, и то, что я увидела, это твоя чрезмерная красота…

— Френсис, ты серьезно?

— Скажи мне, что происходит.

— Нет.

— Мы можем влипнуть в большие неприятности, — сказала она.

— Ты — нет.

— Давай без излишней сентиментальности.

Я скрестил ноги.

— Ты обвиняешь меня?

— Я смотрю прямо в ту точку, где твои дела пересекаются с моими.

— Нет такого места.

— Я чувствую, как ты увиливаешь. — Она скрестила ноги под стать мне и подняла ставки, скрестив еще и запястья на колене.

— Ты, наверное, потрясающая на сеансе.

— Была. А ты все также увиливаешь.

— Я пришел к тебе с серьезной проблемой, — начал я. — Фиону изнасиловал Уоррен Чилтон на территории этого учреждения. Что сделала ты? Сняла меня с его дела, и он расхаживает здесь, словно ему все здесь принадлежит. Давай назовем это ключевой этической сентиментальностью.

— Он отрицал это.

— Добро пожаловать в пятидесятые.

— Пожалуйста, — она отмахнулась, словно в этом ничего не было, — не нагнетай.

— Скажи мне, что люди Роба Чилтона рассказали о привычках Уоррена. И я имею в виду привычки. Фиона не первая и не последняя. Ты это знаешь. И они тоже знают. «Чилтон Фаундейшин» строят здесь новое крыло? Платят в два раза больше?

— Хватит, — она выпрямила ноги и наклонилась вперед. — Причину расследуют. — Френсис встала. — Пока власти не вернутся с чем-то, что сможет прижать его, например, вещественным доказательством, я ничего не могу сделать.

Я встал и прошел к двери.

— Весело поболтали. Есть еще что-нибудь, что ты хотела?

— Я чертовски очарована тобой, . Мне было бы ненавистно увидеть, как твоя карьера пойдет по наклонной из-за какой-то там излишней сентиментальности.

А ей все равно рано или поздно суждено закончиться. По причине старости. Истощения. Смерти. Может, даже из-за любви. 

 

ГЛАВА 45

Фиона

— Словно очередное дежавю, — начала я.

Френсис улыбнулась слегка надменно, затем подвинула мне какие-то документы через стол.

— Держу пари, такое происходит постоянно.

— У каждого своя история, — уклончиво ответила она. — Некоторым мало одного раза. Иногда нам приходится менять методы. Пробовать что-то новое.

Я царапнула свою подпись на уже знакомом бланке.

— Например? — попыталась завести разговор я.

— Мы направляем тебя на групповую терапию.

— Ладно.

Пофиг. Групповая так групповая. Не велика потеря. Кажется, я не нуждаюсь в присутствии Эллиота. Мы с ним могли подождать. У нас прочная связь.

— Мы сделаем все возможное, чтобы держать тебя подальше от Уоррена Чилтона.

Кровь во мне замерзла, и я перестала писать.

— Но так или иначе вы все равно встретитесь, — сказала она. — Оставайся там, где должна. Мы закрыли дыры в заборе, но вы, ребята, умные. Уверена, есть и другие лазейки. Держись от них подальше. Я выстроила твое расписание так, что прием пищи у тебя будет в другое время, но вам следует избегать друг друга в коридоре или где-либо еще.

— Вы перекладываете на меня обязанность держаться подальше от моего насильника?

— Я прошу тебя принять участие в предотвращении подобного. Ты попросилась сюда. С радостью переведу тебя в другое учреждение.

Я не понимала, как могла попросить о нахождении в Вестонвуде. Кажется, тогда это казалось наилучшим выходом, или хорошим способом, чтобы добраться до Уоррена. Под кайфом я смелее, чем трезвая. А время покажет, умнее ли.

У варианта отключиться была своя положительная сторона. Начни я все заново и посодействуй, это могло принести свои результаты, но все равно ощущалось, словно я сбегаю. Здесь у меня была задача.

— Джонатан до сих здесь? Мне ведь не нужно избегать его? — я попыталась выбросить угрозу из голоса, но каким-то образом задела Френсис, так как она улыбнулась.

— Нет. Он спрашивал о тебе.

Я поставила последнюю подпись на бланке и подтолкнула к ней.

— Отлично. Спасибо.

— Доктор осмотрит тебя в течение часа, чтобы мы могли скорректировать твои лекарства.

— Приготовлюсь, — ответила я.

Я вышла из кабинета абсолютно спокойная. Ни на секунду не забывала об Уоррене, как и о потребности брата во мне, но чувствовала, что если я в Венстонвуде ради своего блага, то могла бы извлечь из этого пользу. 

 

ГЛАВА 46

Фиона

Вестонвуд остался прежним. А я — нет. Через призму моей жизни снаружи, большую часть которой я провела на наркотиках или в оргиях, Вестонвуд казался местом более обнадеживающим, более солнечным, более ярким. Я прошла по коридорам в поисках Джонатана и поговорила с несколькими людьми, которых видела прежде, но не помнила их имен. Где он может проводить свое свободное время?

Я увидела его лишь когда настало время обеда. Села на лавке возле баскетбольной площадки — он бежал вприпрыжку за скачущим мячом. Брат заметил меня, взял в руки мяч и засеменил в мою сторону. Он стал выше? Выглядел так, словно стал выше ста восьмидесяти сантиметров за время нахождения в Вестонвуде, и хоть был грациозным, как и всегда, управлял своими конечностями, как будто они были новыми для него. Меня затопила потребность его защитить.

— Так и знал, что сломаешься, — начал он, падая на место рядом со мной, словно сам был несокрушимым.

— Так мило, что ты в меня веришь.

— Ты не выглядела готовой, когда уходила. — Джон крутанул мяч на пальце, пока черные линии не смазались в одну размытую.

— Как твое похмелье?

Он подбросил мяч и поймал его.

— Как ты узнала?

— Ты звонил мне. Полагаю, с телефона Уоррена?

Брат не подтвердил и не опроверг сказанное. Он ударил по поверхности мяча, и звук, подобный слабому звону, поплыл эхом.

— Что я говорил?

— Ты просил денег.

Джон покачал головой и снова крутанул мяч на пальце. Мой брат был гениален, но избегал того, что могло принести ему дискомфорт. В итоге, меня он тоже станет избегать. Может, даже смирится с этим.

— Знаешь, кого я видела на прошлой неделе? — спросила я. — Минди и Малышку.

Мяч продолжили вертеть, никак не среагировав.

— Они спрашивали о тебе.

— Передай привет, если выберешься.

— Джон?

— А? — Он не остановил мяч.

Мне хотелось засунуть мяч ему в глотку. Вместо этого я просто зажала его между ладонями.

— Они много чего говорят о тебе.

Джонатан впервые посмотрел на меня.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не знаю, что за отношения у тебя были с Рейчел, и трахался ли ты с другими в то время. Изменял ли ты. Я не знаю. Но ничего из того, что ты делаешь, не остается личным.

— Я не изменяю.

— Хорошо. Так и продолжай. Я слышала, как они говорили о херне, в которую даже я вмешиваться не горю желанием.

Брат пожал плечами. Он не стал отрицать, что перетрахал половину Голливуда, но и не признал. Меня это устраивало.

— Нелегко быть теми, кто мы есть, — начала я. — И мы зависаем в своих кругах, так что не обязаны объясняться. Например, почему не летаем коммерческими рейсами… что угодно… или, например, не готовим еду, потому что зачем нам это? Но посмотри на Марджи. Она почти нормальная. Думаю, она все делает правильно. Она, типа, в этом мире, знаешь?

— Ага, ну, аристократы трахаются с аристократами. Иногда с новыми деньгами. Вот и причина для всего этого дерьма.

Рейчел не имела особого отношения к деньгам, и в его подростковом мировоззрении оставаться подальше от ей подобных приравнивалось к тому, чтобы держаться подальше от среднего класса.

— Уоррен трахает Малышку. Это достаточно весомая причина держаться от них подальше?

Джон скривил лицо так, словно в него вставили блендер.

— Я знаю, — продолжила я. — Это просто вынос мозга. Именно это она мне сказала. Понятия не имею, насколько по согласию это было, но она проговорилась. И у них есть младший брат, так что я даже не хочу знать.

— Меня сейчас вырвет.

— Ты трахался с ней, не так ли?

Брат положил мяч на колени и прижался к нему лбом.

— А я думал, это у нас проблемы.

— Они у нас есть. Но думаю, что тебе стоит избегать его. Я не хочу, чтобы этот ярлык сумасшедшего стерся.

— Не могу поверить, что ты вообще предположила подобную чушь.

— Уоррен больной на голову. Больше никакого алкоголя. Не бери у него ничего. Когда ты позвонил мне… я знаю, как звучит человек, принявший «Рогипнол».

— Блядь… — Джонатан отклонился назад, — я даже не помню ничего. Проснулся в обитой войлоком комнате.

— Что-нибудь болело?

Джонатан посмотрел на меня изумрудным взглядом, нас окружали только звуки от отскакивающих от покрытия баскетбольной площадки мячей позади нас. Мне стоило сделать паузу перед вопросом или подтолкнуть его.

— Например? — спросил он меня.

— Что-нибудь неожиданное.

— Руки — от того, что пытался выбраться из ремней.

Мы пялились друг на друга в течение секунды. Затем второй.

— А что? — ласково спросил он.

— Потому что Уоррен сделал тот звонок. У меня была возможность найти кого-то здесь, кто бы поместил тебя в одиночку. Так что скажи спасибо. И держись от него подальше.

— Что он с тобой сделал?

Он узнает весьма скоро, когда выберется отсюда, потому что эти новости повсюду. Но в Вестонвуде всё молчит, и мне стоит продолжать защищать Джонатана так же, как я защищала Дикона. Но промолчать в ответ я не могла.

Прозвенел звонок. Пора было заняться делами.

— Не важно, — я встала, — он не подходящий друг. На этом все.

— Спасибо, мамуля.

Я вырвала у него мяч.

— Оставь фразочку для Марджи.

Бросила его в корзину, промазала капитально и ринулась в сторону главного здания. 

 

ГЛАВА 47

Эллиот

Я смотрел, как она разговаривает со своим братом рядом с баскетбольной площадкой и чувствовал связь между нами. Веревка уже затягивалась на шее, словно была такой же реальной, как я сам. С меня хватит отрицания.

Так что мне делать с моей работой?

Френсис не особо ошиблась в своих подозрениях. Разговор с ней был практически предупреждением о том, что мне нужно сделать выбор, и у него будут последствия.

Как долго я мог топтаться на одном месте и гнаться за двумя зайцами одновременно? Правила были просты. Терапевт мог наблюдать пациента в течение двух лет после окончания терапии. У меня не было шанса ждать так долго. И с известностью Фионы у меня даже меньше шансов держать наши отношения в секрете на протяжении двух лет.

Прозвенел звонок. Мой сеанс начнется через пару секунд. Молодая женщина с глубоким желанием изолировать себя будет сидеть напротив меня и требовать всего моего внимания. А на баскетбольной площадке Фиона бросила мяч с корзину и промазала, прежде чем помчаться в здание, из которого я за ней наблюдал.

— Прости, что прошу что-то снова, — мягко сказал я в никуда, обращаясь к одному человеку, который имел значение. — Я люблю мою работу. И не хочу потерять ее. Я не пытаюсь осуществить контрперенос. Мне нужна помощь, чтобы разобраться с этим.

Ответа не последовало. По крайней мере, тучи не разошлись, и парень с бородой не сказал мне собрать свое дерьмо и разобраться с последствиями, поверить ему.

— Я верю тебе, — сказал я, имея это в виду.

Сделал вдох и позволил тревоге отойти на задний план, чтобы я мог заняться работой, которую любил. 

 

ГЛАВА 48

Фиона

Я снова надела голубой цвет Вестонвуда. Доктор быстро сделал анализы, фокусируясь на крови и не стал повторно ощупывать живот. Его голова была лысой, если не считать несколько прядей, торчащих из макушки, а руки были накаченные и морщинистые. Он попросил краткий перечень того, что нашел в крови, и я, не стесняясь, перечислила. Не дерзила и не наглела. И не раскаивалась. Я не обязана перед ним извиняться. Всего лишь должна ему список наркотиков, которые принимала за последнюю неделю. Когда рассказала ему то, что помнила о «смоляном чучелке» Джека, он посмотрел на меня поверх очков.

— «Рицин»?

Я пожала плечами.

— Там было шумно. Было похоже на клещевину или что-то в этом роде. С таким же успехом он мог говорить на другом языке.

— Он и говорил, — док сделал пометку и ушел, оставив медсестру заканчивать.

Девушка взяла кровь на анализ, измерила температуру, проверила рефлексы. Манжета тонометра сжалась, когда измеряли давление, и мне показалось, что кровь в мои пальцы больше не вернется. Доктор зашел, чтобы прослушать мое сердцебиение и оставил меня одеваться.

Мне казалось, я достучалась до Джонатана. Ничего не отворачивает от человека лучше, чем гадость о нем. Надо запомнить. Конечно, Уоррен все еще будет точить зуб на моего брата и попытается заставить его заплатить.

Я не знала, что с этим делать.

Медсестра направила меня в кабинет доктора. В помещении преобладали оттенки зеленого и клюквенного, словно рождественская тема. Я плюхнулась на мягкий стул, оставив деревянный сиротливо стоять перед столом.

— Хорошо, ну что же… — доктор прочистил горло. — Для получения большинства результатов понадобится время, но мы сделали несколько быстрых тестов. В последнее время вы вели половую жизнь?

— Да.

Он шутит?

Доктор посмотрел на меня через очки.

— Вы беременны.

Больше он шокировать меня не мог. Это словно сказать, что у меня вырос пушистый хвост или пенис. Или сказать, что я внебрачный ребенок Вупи Голдберг и Брюса Ли.

— У меня внутриматочный контрацептив. Они на сто процентов эффективны.

— Нет, — ответил он. — Его у вас нет.

— Что?

Он поднял бумагу с подписью внизу. Моей подписью.

— Мы проверяли вас, когда вы попали сюда в первый раз. Несколько недель назад. У контрацептива вышел срок годности, и мы его убрали.

— Что? — Как я могла этого не почувствовать?

— Вам ввели успокоительное. Но в любом случае, изъятие проходит безболезненно.

— Я была под кайфом, когда подписывала это? — вырвала бумагу из его руки.

— Нет. Подпись была поставлена на следующий день.

Я подписала согласие о том, что понимаю последствия, когда меня выпускали в первый раз — за час до того, как села в машину Дикона. Вот дерьмо. Вашу ж мать, блядь! Я всегда была осторожна. Никогда не прибегала к средствам экстренной контрацепции. Никогда не пила противозачаточных. Всегда следила за менструальным циклом.

— Подождите. Разве для определения беременности не нужны пара недель?

— Анализ крови может определить беременность в течение пары дней после зачатия.

Какого хера мне теперь делать?

И что я творила со своим телом за последние несколько недель?

— Отклонения есть? — спросила я. — Я курила. И принимала кое-что вчера…

— Позавчера.

— Я даже не знаю, что это было. Оно навредило?

А было ли это важно?

И чей это ребенок?

— Мы не узнаем, пока вы не сделаете компьютерное УЗИ через двенадцать недель. Предписанные вам медикаменты не противопоказаны, но я уменьшу дозу.

Господи Боже. Я не знала, кто отец.

Еще один пункт в списке того, что может и не может иметь значение.

— Вы хотите обсудить свои варианты выбора? — спросил доктор.

Как долго я пялилась на бумагу?

— Нет, — ответила я ему. — Не сейчас. — Не думаю, что смогу обсуждать какие-либо варианты, пока не впитаю в себя услышанное.

— Хорошо. Если хотите воспользоваться телефоном, чтобы рассказать семье, я уверен, это позволят.

Я вышла в коридор, пересекла кафетерий. Увидела Уоррена рядом со столиком для пинг-понга, а затем Джонатана, который отбивал ракеткой мяч тому, кого я даже не знала. Уоррен поймал мой взгляд — его лицо было беспристрастным и безразличным, словно ничего из случившегося его вообще не касалось. Затем он улыбнулся, и я поняла, что увидела его настоящего секунду назад. Эмоциональную опустошенность, которую ему приходится наполнять каждый божий день.

Джонатан стоял спиной ко мне. Он опустил ракетку и пожал руку противнику. Мы с Уорреном все так же удерживали зрительный контакт: его пустая улыбка — стремительный водоворот вины и позора на малюсенький комок, который теперь рос во мне. Интересно, мог ли он видеть сквозь меня, но я знала, что нет. У меня были чувства, горячие и холодные, возвышенные и придушенные, нарушенный поток мыслей, полных злости, радости, смятения, беспомощности. А у него никогда не было ни одной эмоции. Абсолютно. Он не мог увидеть мои. Он жаждал моих чувств, питался, интересовался ими и изнасиловал, чтобы получить их.

Я не решила, что делать с ребенком, но из кафетерия я ушла не потому, что испугалась. У меня появился еще один человек, которого мне нужно защитить. 

 

ГЛАВА 49

Фиона

Обед я пропустила. Как и время отдыха. Не стала болтать. Или думать. Пошла на групповой сеанс днем, потому что мое отсутствие заметили бы, а от стояния у окна у меня попросту заболели ноги.

Я не могла нормально усидеть на одном из стульев от Германа Миллера, так что села рядом с девушкой, сложившей руки на колени. Ее колени подпрыгивали, словно сами по себе были поршнями. Мне не хотелось говорить ни с ней, ни с теми четырьмя, что сидели напротив нас. На их лицах читалась опустошенность, депрессия — случай жизненной хандры. Слишком много раздражения, и ни одного фактора, чтобы вернуть мысли в сознание.

И вела этот сеанс мисс «Бразильский карнавал». Доктор Деанна.

— Вчера мы говорили о последнем вечере Квентина перед тем, как он попал сюда, и его чувствах…

Хорошие времена.

Мне можно было есть органические, произведенные в этой местности крекеры? Вреден ли крахмал? Не слишком ли много в них соли? Оставлю ли я вообще ребенка? Не важно, кто был отцом, но как я могу быть матерью?

— У нас получилась очень продуктивная беседа, поэтому…

Стоит ли рассказать отцу? Скажу ли я им обоим? Или никому? А может, мне избавиться от него и радостно улыбаться Эллиоту, притвориться, что у меня нет больше причин видеть Дикона?

— Но сначала я хочу убедиться, что все знают…

А что потом?

И зачем?

— Вы бы хотели представиться…

Был ли у меня выбор лучше?

Была ли я разрушена? Брошена? Больна?

Было ли у меня хоть что-нибудь, что я могу предложить ребенку?

— У меня есть что предложить, — сказала я себе вслух достаточно громко, так что Деанна подумала, что я обращаюсь к ней.

— Продолжай, — сказала она.

Шесть пар привилегированных глаз уставились на меня с различной степенью заинтересованности и недоверия. Мне не хотелось говорить. Я собиралась попросту сказать «привет», вернуться в свою комнату и подумать. Но они ожидали чего-то от меня, и дело было не в том, что я обязана была подпитать их эго или развлечь. Я должна была помочь им.

— Я…

Сглатываю.

— У меня есть много чего. Я хороший друг. И хорошая сестра. Я защищаю людей, которые для меня важны. Могу показать кому-то мир, рассказать, чего от него ожидать. Могу помочь избежать ошибок. Я честна с людьми, даже если это причиняет мне боль. И иногда я веселая. И смелая. — Я села ровнее, потому что почувствовала правду в своих словах. До мозга костей я знала, что это правда, так что я повторила: — Я смелая. 

 

ГЛАВА 50

Фиона

Я спала. Не знаю, виной тому таблетки или долбаная хрень Джека. Но я ушла с сеанса, более не взаимодействуя и не разговаривая ни с кем, отправилась в свою комнату и уснула.

Когда проснулась, во мне появилась определенная уверенность.

Мне нужно сказать Эллиоту и Дикону.

Я оставляю ребенка, и они должны знать. Если я была смелой, а я была, то это то, что стоит сделать. Другие варианты — признак трусости, а я не трусиха. Больше нет.

Решение принято.

Я впитывала ощущение простыней на коже с облегчением, тая в постели, пропитывая подушку немыми слезами. Скорбела по прежней себе. По своему королевству под названием «нахер всех вас». По разрушенной памяти о взлётах и падениях. Я плакала о молодости, которая должна была убить меня, о поиске существования в боли. Всё закончилось, и я была рада попрощаться с этим. Я собиралась оставить все в прошлом и была напугана до жути, что у меня не выйдет.

Но смелые сучки делают то, что должны.

Я встала, приняла душ, лекарства и прошла по коридорам, не глядя ни на кого. Направила свой зад прямиком к офису Эллиота, пока не начался его первый сеанс.

Дверь была заперта. Было еще рано, а я сходила с ума от желания поговорить с Эллиотом. Собиралась ли я разрушить его жизнь? Придя сюда с новостями о своей беременности, чего я ожидала? Он или бросится меня обнимать, или не прикоснется вообще, и это уничтожит нас обоих.

Соберись.

Я не хотела рушить его жизнь. Мне придется справляться в одиночку. Нужно разобраться со своей тревогой и непонятной радостью. С одним чувством нужно покончить, но вот со вторым сделать это тяжело.

Но как же Дикон? Он также имеет право знать. За годы, что мы были вместе, мы ни разу не обсуждали возможность иметь ребенка. Попросил бы он меня избавиться от него? Я бы не сделала этого, если бы не захотела. Мне не нужно было ничего от него.

Конечно, обратной стороной была возможность того, что он мог попросить то, чего я наименее от него ожидаю — жизнь с ним. Я стояла на каменной дорожке позади главного здания и задавалась вопросом, на что это было бы похоже. Я подумала о жизни с Эллиотом, которую представляла себе, и поставила на его место Дикона. Вот Дикон делает яичницу. Дикон забирает детей. Дикон встречает приглашенных на обед гостей.

Господи Боже. Нет. Ничего не выйдет.

Он мог остаться на ранчо в Монтане. Мог научить детей заботиться о лошадях и руководить людьми. Мог научить возмездию. Мести. Хулиганы исчезли бы ночью и были бы найдены повешенными на городской мачте утром.

Я потерла глаза.

Мне не нужен был никто из них. Но к одному я была привязана до конца своей жизни.

Хорошая длинная дорожка кокса очень помогла бы мне взять все это под контроль. Я прыснула от самой мысли. Я сошла с ума. Последнее, о чем мне нужно думать, — это наркотики. Я, скорее всего, навечно покалечила ребенка тем проклятым дерьмом Джека.

Нахрен все. Я не могла поговорить ни с одним из мужчин. Мой мозг сдвинется по фазе. Что мне говорить? Бла, бла, бла, беременна. Бла, бла, бла, может, ребенок твой, а может, и нет? Вестонвуд — самое лучшее место для меня.

Я так глубоко погрузилась в свои мысли, что не смотрела, куда иду и наткнулась прямо на Уоррена. В солнечном свете я по-настоящему могла рассмотреть его. Его светлые кудряшки спутались и отросли, кожа посерела, потеряв розовый цвет. Скорее всего, он видел, как я подхожу и перекрыл дорогу, пока я не врезалась в него, чтобы увидеть мою реакцию, когда я узнаю его.

— Уберись от меня к чертям собачьим, — бросила я.

— Что с тобой? Чешешь людям всякую чушь? Они разделили всех. Наняли вполовину больше нового персонала. Ты превратила это место в ад для всех остальных.

— Нет, я превратила его в ад для тебя. Ты — ёбнутый психопат.

— А хочешь знать, что самое лучшее в том, чтобы им быть?

— Пошел нахрен.

— Можно плевать на то, что другие думают о тебе.

— Эй, — с начала дорожки позвал голос. Один из парней охраны. — Вы двое.

Мы с Уорреном сделали шаг назад.

— С тобой все в порядке? — спросил меня охранник.

— Ага.

Он уставился на Уоррена, пока тот пятился. Мое возмездие, скорее всего, проиграет войну общественного мнения в стране Дурдомии. Уоррен всматривался в лица других, чтобы узнать, что он чувствовал в себе, и, если он видел что-либо, кроме восхищения, я могла лишь представить, как он реагировал.

— Идемте, мисс Дрейзен, — обратился ко мне охранник, указав на дверь позади себя. — Приехала ваша сестра. 

 

ГЛАВА 51

Фиона

Марджи выглядела шокированной до глубины души.

Но не по-настоящему. На ней был традиционный серый костюм и шпильки, которые казались весьма уместными. Рыжие волосы заплетены в низкую косу, а на ресницах красовался обильный слой туши. Но ее мир пошатнулся. Я поняла это в тот момент, когда дверь за мной закрылась, и сестра заговорила.

— Привет, — обняла она меня.

Я очень крепко сжала ее в объятиях в ответ, но ощущение было такое, словно это она тянулась ко мне за поддержкой. Сестра провела меня к стулу, стоявшему рядом с ее, тому самому, на котором я сидела в день выхода отсюда.

— Что не так? — спросила я.

— Я здесь, чтобы узнать о тебе. Что, мать твою, случилось?

— Я сглупила. Вот и все. Пыталась добраться до Уоррена через его семью.

Она наклонила голову вправо и влево, словно разминала шею.

— Это не важно.

— Правда?

— Уже ничего не имеет значения. Вообще. Нет ничего, что мы могли бы сделать ему или любому из них. Проверка следов изнасилования существенно не помогла. Он выйдет.

— Что сказал прокурор?

— Подкуплен. Он замял дело. Мне жаль. У нас ничего нет. — Она со щелчком открыла кейс. — Наш отец катится по наклонной. Денег нет. Счета заморожены. Даже обсуждать это не могу. А Чилтоны разворачивают пиар-войну, чтобы защитить режиссерскую карьеру Уоррена. Они поместили его в эту же лечебницу рядом с тобой и выступают против любого разделения, потому что это делает его виновным, кем он и является. — Она хлопнула ладонью по столу. — Нам нечем бороться. Выше головы не прыгнуть. По крайней мере, головы тех, кто играет по правилам. А это…

Она положила папку передо мной. Боже, как же ужасно выглядела Марджи.

— Я не знаю, как сделать это правильно для тебя, — сказала сестра. — Пока что…

Она запнулась, придушив злой всхлип, и указала на папку.

Я открыла ее.

— О.

На меня смотрели фото Ирвинга. Они походили на предметы искусства. Изображения женщины в глубочайшей боли.

— Я пообещала себе, — начала Марджи, — что не стану полагаться на закон, чтобы защитить эту семью.

— Ты адвокат. — Я просмотрела фото. Пять. Я была в различных стадиях боли и обнаженности. Сердце разрывалось за саму себя.

— Уоррен встретится с последствиями, — сказала Марджи. — Любыми нужными для этого средствами, Фиона.

Я оторвала взгляд от фото и посмотрела на сестру. У нее под глазами остались разводы туши, губы были сжаты в строгую линию.

— Мы сделаем себе новое имя. Никто не перейдет нам дорогу. Когда они услышат «Дрейзен», они будут чувствовать только страх. Никто больше не причинит тебе боли. — Она захлопнула папку. — Первое, что нужно сделать, это не дать этому попасть в печать. Я посбиваю колени в кровь, но проберусь в Кондé-Наст, если нужно.

Я водила пальцем по внешнему краю папки, придвинув ее к краю стола.

— Думаю, это стоит напечатать.

— Они протащат тебя через грязь.

— Мне плевать. Ты делаешь то, что должна. Я… тебе уже сказали?

— Полагаю, что нет.

— Я беременна.

Однажды в мультфильме я видела, как заледенело лицо героя, потрескалось и осыпалось маленькими кубиками льда. Лицо Марджи напоминало подобное, и я ждала кубиков.

— Ребенок не Уоррена, — быстро добавила я.

— Откуда ты знаешь?

Разве ее не было рядом, когда я проходила процедуру с набором для определения изнасилования? Разве она не слышала моих показаний? Может, и нет. Она не смотрела на повреждения, и ее не было в комнате, когда я разговаривала с женщиной-полицейским. Боже мой. Я правда должна это сказать? Была ли я настолько смелой?

Пришлось заставить себя выглядеть обыденно.

— Это было только анальное изнасилование.

Вот они, кубики.

— Я убью его.

— Все в порядке. Просто…

— Буквально. Убью. А затем уничтожу его семью.

— Я просто хочу сконцентрироваться на этом прямо сейчас, ладно? — объяснила я. — Я не могу волноваться о том, как вынуть его кишки, потому что да, я до сих пор хочу это сделать. Мне нужно сказать двоим мужчинам, что кто-то из них может оказаться отцом. Мне кровь из носу нужно убить в себе желание принять наркотики. Мне нужны новые друзья, которые не шляются по вечеринкам. Мне нужно взять жизнь под контроль. У меня ни на что другое нет сил.

Марджи взяла мои ладони в свои.

— Я не могу просто так это оставить.

— А я и не говорю, что могу это сделать. Но этого слишком много. Подумай, как можно отомстить и дай мне знать.

— Так ты оставишь его? Ребенка?

— Да.

— Папочка обделается.

— Нахрен его. Он в любом случае обделается.

— Вот это моя девочка.

— Мне нужно, чтобы ты провела Дикона сюда. Не хочу сообщать ему новость по телефону.

Сестра кивнула.

— Ты его получишь, сестренка. 

 

ГЛАВА 52

Эллиот

Я видел Фиону во вторник и в четверг в коридорах и в общей зоне. Наблюдал, как она разговаривает со своим братом и несколькими друзьями, которых здесь завела. Мы обменялись теплыми словами. Я следил за Уорреном. В выходные без предупреждения заехал оформить документы, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Поговорил с персоналом о том, чтобы они не подпускали ее к Уоррену, потому что даже если пациенты были не в курсе обвинений Фионы, мир за пределами больницы знал.

Вечное состояние стресса и пустоты преследовали меня повсюду. Я отменил сеанс с Ли, потому что не мог вынести ее осуждения. Она была права. Я не имел права прикасаться к пациентке, и мне было все равно. Мое право не обосновывается на этике. Оно пришло от Бога.

В коридоре прямо перед встречей с персоналом я увидел ее одну. Она стояла в дверном проеме обеденного зала, который терялся на ее фоне. В тридцати футах от места, где я остановился, Фиона повернулась ко мне, и, как бы далеко она ни находилась, я знал, что в ней что-то изменилось. Она не суетилась, а сосуществовала со вселенной в безмолвной гармонии.

Я позволил своим губам сформировать одно беззвучное слово.

— Скоро.

Улыбка тронула один уголок ее прекрасных губ. Она продолжила завтракать, а я пошел на встречу с персоналом.

— Доброе утро, — поздоровался я, войдя последним. Как долго я смотрел на Фиону? Стоило быть более осторожным.

— Чепмэн, — поприветствовала Френсис, отмечая мое имя в списке.

Здесь собрались все. Трое лицензированных терапевтов, двое докторов медицины и трое администраторов.

— Два инцидента на этой неделе, — начала Френсис.

Я вытащил отчеты. В одном инциденте участвовал Чилтон. В другом его подозревали как зачинщика. Он действительно использовал длинную веревку, чтобы повеситься.

— Он играет на публику, — сказала Деанна. Она проводила его сеансы. — Дело с девушкой Дрейзен его расстраивает.

— Он не способен расстраиваться, — отреагировал я.

— Ему нужно знать, что его голос услышан, — сказала Деанна. — Ему не дают ничего делать из-за обвинения. Это плохо сказывается на нем.

— Что он принимает? — Френсис заглянула в свой файл.

Последовала дискуссия, где говорили о нем, как будто парень был нормальным человеком с чувствами, с которыми ему нужно было справиться, и ничем не отличался от других.

— А как же «Паксил»? — перебил я. — Возьмет контроль над вспышками.

— Противопоказан из-за побочных эффектов в виде суицидального поведения, — перебил один из терапевтов.

— У пациентов с депрессией, — сказал я.

— Гнев — форма депрессии, — вмешалась Деанна.

— Не в его случае. Он расстроен. Это не одно и то же.

— Я думаю, что все в порядке, — не отрываясь от своей повестки дня, добавил один из докторов медицины.

— Решено, — сказала Френсис, проверяя свой список. — И мы отделяем его от Фионы. Извини, Деанна. Мы позволим им пообщаться через неделю, но Дрейзен однозначно будет эмоционально нестабильной.

— Почему? — спросил я слишком быстро и прочистил горло. Похоже, никто не заметил.

— Она беременна и дозы ее препаратов снижены.

Каждый нерв в моем теле послал воспламененный сигнал в мозг, чтобы остановить его реакцию. Не реагировать. Оставаться на месте. Смотреть вниз. Моргать. Вырабатывать слюну. Вдыхать. Сглатывать. Дышать, мать его.

Они перешли к другим темам. Я смотрел на движение карандаша между пальцами. Пристроил грифель под углом 45 градусов к бумаге, которая лежала точно под углом 90 градусов к краю стола.

Моргать.

Убрать туман перед глазами.

Не думать об этом.

Беременна.

Она сохранит ребенка?

Заткнись.

Ребенок мой?

Забудь об этом, пока не выйдешь из этой комнаты.

А есть ли разница?

Я хочу его. Я его хочу.

Мы перевернули страницу, и, положив карандаш точно под тем углом, который давал мне некоторую степень эстетического удовольствия, я увидел, где оказался грифель. На списке посетителей.

Дикон Брюс. Среда. 9 утра.

Я сломал карандаш пальцами.

— Мне нужно прийти в среду, — сказал я.

— У нас пока нет графика, — ответила Френсис, тыча пальцем в повестку дня. Она обратилась к доктору медицины. — Теперь, ребенок Робертсов. Мы видим улучшение...

Я держался до конца встречи. Ушел после стандартного обсуждения в финале и направился в свой кабинет. Через пятнадцать минут у меня был сеанс, но сердце колотилось. Меня бросало в пот. Лицо горело.

Господи, блядь, Боже.

Я хочу поблагодарить Тебя.

Но не знаю, смогу ли.

Я хочу его. Хочу его. Хочу его. Хочу его. Хочу его.

— Боже, я ненавижу это, — обратился я к небесам. — Я хочу поговорить с ней.

И не могу. Нельзя.

Или все же можно?

Если бы я мог и потерял свою лицензию, все хорошее, что я делал для кого-либо, было бы уничтожено. Люди, которые нуждались во мне в Алондре, были бы оставлены. Пациенты в Вестонвуде, с которыми я добивался прогресса, остались бы с гребаной Деанной, у которой отсутствовал талант и имелось слишком много амбиций.

— Не могу. Нужно потерпеть. Господи, я хочу поговорить с ней пять минут.

Потребность была осязаема на физическом и химическом уровне. Каждая клетка моего тела тянулась к Фионе. Я хотел сказать ей, что нуждался в ней. Хотел ребенка. Хотел во всех отношениях. Мои внутренности казались слишком большими для моего тела. Еще немного — и они разорвут мое тело, оставив от меня лишь желание.

Руки лежали на подлокотниках кресла, и я смотрел в пустое пространство перед собой.

— Переживи сегодняшний день. Люди рассчитывают на тебя. Она в порядке. Ты в порядке.

Я вздохнул и встал. Окно выходило в сад. Уоррен направлялся на восток вместе с парнем помладше. Фиона уходила в противоположную сторону одна. Я сжал кулаки, когда они прошли. Ничего не случилось. Они даже не посмотрели друг на друга. Я расслабил кулаки. С облегчением начал отворачиваться, но увидел, как Уоррен обернулся и указал одной рукой на спину Фионы, а другой схватился за свою промежность. Она обернулась, словно что-то чувствуя, и он послал ей поцелуй, все еще держа руку на своем члене. Она ушла.

Держи ее подальше от этого животного.

Приказ был дан голосом моего отца, а я ни разу его не ослушался.

 

ГЛАВА 53

Фиона

Я начала ненавидеть слово «беременна». Его важность. То, как оно застревало в горле. Вес стыда, который я должна была чувствовать и не чувствовала. Тишина, которую, я знала, услышу после того, как произнесу его.

Мне не удавалось уснуть во вторник вечером. Я слышала каждый шорох и стук. Моя комната находилась на верхнем этаже, и в какой-то момент ночью показалось, будто кто-то танцевал танго на крыше. Сверчки снаружи казались очень громкими, их песня беспрепятственно лилась густым жидким стеклом. Около полуночи из зала донесся писк и всплеск, словно в ведре всколыхнули воду.

Затем наступила тишина.

Я прислушалась к своему сердцебиению. Затем дыханию. Чувствовала каждый дюйм своего тела на простынях и под одеждой. Воздух имел вес. Пахло отбеливателем и апельсинами. Вкус ужина заглушал привкус мяты во рту.

Мне не было жаль себя. Я чувствовала, что должна сделать что-то, чего не успевала из-за спешки, напичкать чем-то свое тело. Я позволила этой цели заполнить меня в пустом пространстве ночи. Вдохнула ее. Позволила засесть в себе. Выдохнула дрянь.

Я потеряла счет часам бодрствования, или вдохам, которые делала. Время на часах не имело значения. Важным было только изменение цвета потолка, пока всходило солнце.

Наступила среда. Это был день, когда я все взяла в свои руки.

* * *

Френсис открыла дверь в конференц-зал, и я затаила дыхание. Вошел Дикон. Он все еще занимал слишком много пространства. Все еще командовал и требовал, не говоря ни слова. Все еще смотрел на меня, как будто я принадлежала только ему одному.

— У вас есть полчаса до сеанса, — сказала Френсис, глядя на Дикона, затем на меня. — Не покидай эту комнату.

Я кивнула. Он улыбнулся ей. Ее глаза сузились. Конечно, она находила его привлекательным. Френсис же человек. Она вышла и закрыла дверь.

— Привет, — пискнула я. Не знала, что у меня бывает такой голос. Дерьмо. Не стоит затягивать.

Дикон сел рядом со мной и подтянул стул так, чтобы наши колени соприкасались.

— Котенок, — он взял меня за руки.

— Не называй меня так. — Я не могла смотреть на него, но его взгляд был прикован ко мне. Я знала это по тому, как реагировала моя кожа.

— Ты хотела меня видеть?

— Ты был прав. Я не сабмиссив. Не так, как мне казалось. Не так, как я думала, должна была быть.

— Думаю, что именно отсюда берет начало твое притворство. Ты можешь переключиться. Я могу научить тебя.

— Да уж. Мог бы. Я знаю. Все это. Но не думаю, что мне пойдет это во благо. Наверное. У меня нет ответов. Я хочу начать все сначала. Даже нуждаюсь в этом. И мне нужно было сказать это, прежде чем рассказать причину, по которой я хотела тебя видеть. Потому что я не собираюсь ничего делать. Это моя жизнь.

Дикон не ответил. Просто позволил моим словам повиснуть между нами, пока я смотрела на наши руки. Я была слишком ничтожной для него. Слишком незначительной. И пусть это пугало меня раньше, теперь казалось таким правильным, что несло освобождение.

Я посмотрела на него. Он ждал. Дикон использовал лосьон после бритья и надел чистый костюм, чтобы я могла сказать ему это. Лучше сделать это по-хорошему.

— В последний раз, когда я была здесь, они удалили мой внутриматочный контрацептив, а я была под слишком большим количеством лекарств и не поняла этого.

Осознание сказалось на его лице, и я бросилась заполнять недосказанное.

— Ты спросишь, твой ли он…

— Стоп.

Он все еще был доминантом, поэтому, когда сказал «Стоп», я остановилась.

— Я не буду такое спрашивать.

— Мне нужно, чтобы ты отпустил меня.

Дикон разомкнул наши руки и откинулся назад, поставив локоть на стол, пальцем постукивая по губе.

— Нет.

— Дикон, серьезно? Что за хрень с тобой?

— Никогда. — Он постучал пальцем, чтобы донести до меня свою мысль. — Я никогда. Не. Позволю. Тебе. Уйти.

Я выдохнула полной грудью, закипая от раздражения.

— И позволь мне сказать тебе кое-что, — он ткнул в мою сторону. — Я взял на себя ответственность за тебя давным-давно. Сейчас, может быть, ты пошла дальше. Но я все там же. Это не мой путь. Ты всегда будешь моей, и любой, кто причинит тебе боль, будет иметь дело со мной.

— Боже, Дикон. Пожалуйста. Пожалуйста, не делай этого.

— Я сделал с тобой много плохого. Я толкал тебя...

— Я просила об этом.

— Нет, — он рубанул воздух рукой и твердо произнес, излагая факты: — тебя поместили сюда, в это место, из-за меня. Я исправлю это. Сделаю все правильно для тебя и моего ребенка. Затем уеду. Не ради себя, а ради тебя. После такого для меня здесь ничего не будет.

— После чего именно?

Он встал. Я встала следом.

— Дикон, после чего?

Он схватил меня так быстро, что у меня не было возможности даже моргнуть, и удержал мое лицо, обрушивая губы на мои, толкаясь языком в мой рот. Я позволила ему сделать это. Позволила поцеловать меня и воздала ему за те годы, которые у нас были, за то, чему он меня научил, за то, что оставался рядом со мной после всего того, что я делала неправильно.

Я полностью отдалась ему в этом поцелуе, потому что он был последним.

Дверь открылась.

— Фиона, — позвала Френсис, — этого достаточно.

Я отстранилась, с мольбой глядя на Френсис. Позади нее Эллиот уходил по коридору в противоположном направлении. 

 

ГЛАВА 54

Эллиот

Я узнал его черный «Рендж Ровер». Машина за восемьдесят тысяч долларов. Чиста как блестящая монета. Она сияла как лакированная кожа, и в то же время притягивала свет.

Дикон вышел из здания, щурясь от утреннего солнца. Он увидел меня и не торопился. Не замедлился и не признал меня, пока не оказался достаточно близко, чтобы заговорить, не повышая голос.

— Доктор. — Он разблокировал машину. Замки щелкнули.

— Мистер Брюс.

— Вы мне не угроза. Абсолютно. — Он открыл дверь, чтобы сесть в авто.

— Я не ожидаю, что вы воспримете меня как угрозу. Но мне нужно кое-что прояснить. Она не вернется к вам.

Дикон захлопнул дверь и подошел ко мне. Я поборол желание отступить.

— Вы позволили ему разгуливать с ней в одном здании.

— Это не я.

— Вы позволили ему продолжать существовать на земле. Дышать. И не для того, чтобы лучше защитить ее. Не в ее интересах, а в своих. Вы должны держать это в секрете. Вы должны следовать инструкциям вашего босса. Вы должны ходить по этому лезвию, и вы же подвергаете ее опасности. Если она вредит вашей карьере, то вам придется выбирать что-то одно. Только трусы хотят и одно, и другое.

Он не ждал моего ответа. Сел в машину и захлопнул дверь. Чтобы он мог проехать, не сбив меня, я отошел с дороги и, сунув руки в карманы, смотрел, как он уезжает.

Брюс был прав.

Черт меня подери, если это не так. 

 

ГЛАВА 55

Фиона

Сначала я хотела поговорить с Эллиотом, чтобы объяснить. Что он видел или не видел — я понятия не имела, а затем, когда добралась до конца зала, задумалась о том, что имел в виду Дикон под «сделать все правильно для меня». Кому конкретно он угрожал?

Эллиоту?

Я ускорила темп. Его не должно было быть в среду, потому что у него не было сеансов.

Дверь его кабинета была приоткрыта. Я была хорошо осведомлена о том, что значила для него, пока находилась здесь. Я была концом его карьеры. Так что не врывалась, словно имела на это право. Негромко постучалась и слегка толкнула дверь. Я не доставила бы ему неприятностей. Мы бы оставили дверь открытой, чтобы нас видели на разных концах комнаты друг от друга или сидящими за разделяющим нас столом.

Дверь в темную комнату легко распахнулась. Жалюзи были закрыты, пропуская лишь тонкие линии света. На столе все еще сохранился порядок. Стул был придвинут к столу. Книжные шкафы заполнены обычными толстыми томами с аббревиатурами названий.

Я открыла дверь нараспашку.

Диван, на котором Эллиот вводил меня в гипноз, стоял там, где и всегда, низкий и довольный своей славой.

Взятые в рамку дипломы в шахматном порядке украшали стену. Калифорнийский Совет психологии… точка, точка, точка… завиток, завиток. Кем я была тогда? Той же девушкой? Ощущения были иными. Тогда, миллион лет назад, я перепрыгнула через этот стол, чтобы задушить его за предположение, что это я ударила Дикона ножом.

Может быть, он ушел на день. Возможно, увидел меня с Диконом и сломался. Может, только что уехал в Алондру. А возможно, Дикон придет за ним сегодня вечером. Или завтра. Может быть, Дикон подразумевал, что собирается порвать Уоррена на части, и Эллиот был в безопасности.

Я прокручивала это в голове на пути в общий зал с его успокаивающим видео о цветах и полях. Через пятнадцать минут мне нужно на групповой сеанс, а я не могла говорить ни о чем, что было у меня на уме. Снова. Я увидела знакомого в кафетерии, и встала в очередь за едой. Оповещение на обед прозвенело несколько минут назад, и мой желудок был готов.

— Эй, секси, — раздался голос так близко от меня, что я услышала его одновременно с тем, как мое тело его почувствовало. Чертов Уоррен.

— Отойди от меня, — прошипела я и пошла к столу.

Через его плечо я увидела Эллиота, смотрящего на нас. Он не выглядел нормально. У меня была секунда, чтобы подумать, видел ли он меня с Диконом, прежде чем Уоррен снова открыл свой сраный рот.

— Мы с твоим братом устраиваем вечеринку на крыше сегодня вечером. — Он уселся на стул через два места от меня. Достаточно далеко, чтобы заявить, что не прикасался ко мне. — Хочешь с нами?

«Хочешь» прозвучало с подтекстом.

Джонатан похлопал Уоррена по спине.

— То дерьмо, о котором ты говорил? Малышка лгунья.

— Всегда была, — подмигнув, добавил Уоррен, и Джонатан сел между нами, ставя свои тарелки. — Итак, вечеринка сегодня вечером?

— Ни за что, чувак, — сказал Джонатан. — Больше я в ту тюрягу не пойду.

Они рассмеялись вместе, и я знала, что через все отрицания Джонатана Уоррен заставил моего брата чувствовать себя хорошо, как будто он был частью чего-то. Какого-то клуба для мальчиков, созданного специально для сына-подростка с семью сестрами. Станет ли этот ребенок когда-нибудь мужчиной?

Я смотрела на своего брата и моего насильника и знала, что все было прощено. Снова друзья. Осталось лишь немного шотландского виски на крыше позже.

— Не делай этого, — сказала я Уоррену.

Он только улыбнулся. Позади него к нам спешил санитар. Он собирался оттащить Уоррена от меня. Я этого хотела. Хотела, чтобы он был как можно дальше, но также хотела, чтобы они ограничили его дееспособность ради моего брата.

У меня не было времени слишком глубоко задуматься о том, что я делаю, но и бездумная ярость меня не охватила. Меня не ослепляли воспламенившиеся гормоны или порыв эмоций.

— Джонатан, я когда-нибудь говорила тебе, что сделал Уоррен в тот день, когда я уехала? Почему я выглядела как-то не так?

— Что? — переспросил он, тыкая вилкой в ​​мясо.

Уоррен наклонил голову, словно задаваясь вопросом, куда я клоню. Прищурив один глаз.

— Что я сделал? Ты имеешь в виду, что мы сделали?

Конечно, это была его тактика. У меня не было времени на его дерьмо. Я не могла позволить Уоррену встретиться с Джонатаном, пока не скажу моему брату, с чем он имеет дело.

Я очень спокойно встала и повернулась к своему стулу. Переместилась, чувствуя его вес. Санитар позади Уоррена замедлился, подумав, что я ухожу.

Я вздохнула и подняла стул, быстро просчитав, как им замахнуться так, чтобы не задеть Джонатана. Раздался крик, грохот подноса. Я вдохнула и ударила Уоррена стулом по голове. Он качнулся и вылетел из кресла, распластавшись на полу.

Я схватила вилку и запрыгнула на него.

От порыва к насилию пространство сжалось до туннеля перед глазами, и я увидела, что у меня было достаточно времени, чтобы выколоть ему глаза. Я могла увидеть движение своих рук и почувствовать запах его крови, которая брызнула бы мне на лицо. Было бы так хорошо. Невероятно хорошо. Последний наркотик, который мне когда-либо понадобится.

Я замахнулась, чтобы воплотить свое видение в реальность. Буквально чувствовала запах крови этого чертового психа. Агрессия захватила большую часть моего мозга, не оставив места для логики.

Меня оторвали, прежде чем я даже прикоснулась к нему. Мебель загремела, заскрипела.

Я сделала вид, что сопротивляюсь, но не собиралась никуда вырываться. Я выкрикивала его имя. Пнула кого-то. Вырвалась. Была поймана. Кровь наполнили эндорфины и адреналин, я видела, как Уоррену помогают, словно жертве. Грустная, жалкая жертва, которая не причинила бы вреда и мухе, но на его лице было достаточно крови, чтобы обеспечить поездку в лазарет. Может быть, на ночь.

Я почувствовала укол в руку, когда они вкололи мне успокоительное, и моя последняя мысль была о том... если все прошло успешно, то это не так уж и плохо. 

 

ГЛАВА 56

Эллиот

Я не обманывал сам себя мыслями о том, что я Дикон Брюс. Сущность этого человека была в ​скрытом насилии, чего я никогда бы не стал развивать. К каким бы мыслям он ни пришел, чтобы удержать Уоррена от Фионы, этого было, вероятно, больше, чем я мог сделать и что бы мне сошло с рук.

Но то, что я делал, не работало.

Когда Фиону усмирили, а Уоррена доставили в лазарет, я отправился в кабинет босса и закрыл дверь.

— Доктор, — сухо сказала она.

— Вам нужно сделать больше для разделения Фионы Дрейзен и Уоррена Чилтона.

— Я слышала. Она настоящий мешок с сюрпизами.

— Он стоял рядом с ней, шептал что-то ей на ухо. У нее ПТСР после случившегося. Ее реакция была полностью нормальной после того, что он сделал.

— Якобы сделал.

Я наклонился над столом, опершись костяшками пальцев.

— Он должен находиться в заведении строгого режима. У Вестонвуда есть подобное в Сэлтон Си.

— Есть. Но этого не случится. — Она отодвинула стул и сплела пальцы на груди. Френсис казалась слишком самодовольной, слишком расслабленной для разговора. — Ему не предъявлены обвинения в уголовном деле, так что никакого Сэлтон Си.

— Если ты ничего не сделаешь, сделаю я. Это место станет по-настоящему сочной историей для «Таймс». Психиатрический курорт для богатых? Они с радостью сожрут вас.

— Тебе совершенно наплевать на свою работу, не так ли?

— Нет. Не наплевать.

— Все это ради пациента? Одной пациентки? — Она подняла бровь, постучав пальцем по тыльной стороне ладони.

— Каждый пациент имеет значение.

— Молчал бы. Всех остальных устраивает то, как мы справляемся. Почему же ты бросаешься в это с головой?

— Я единственный, кто заботится?

— Каким образом? — Она скрестила ноги. Ждала, что я признаю все это. Френсис тратила время на администрацию. При правильных обстоятельствах она могла расколоть мужчину своей позой с расстояния в три метра.

— Не думаю, что это имеет значение, — сказал я.

Но это имело. Предательство имело значение. Я трижды отрицал Фиону, прежде чем ее захотел мой член. Френсис будет задавать мне вопросы, пока я позволю ей, а я продолжу повторять, что девушка была просто пациенткой, пока самые края моей души не притупятся в форме отречения.

— Скажи это, Чепмэн. Мне становится скучно.

— Я влюблен в нее. И не трать время на речь о контрпереносе.

Она наклонилась вперед.

— Я бы и не стала.

Френсис развернула экран своего компьютера. На веб-сайте журнала «Вы» была размещена фотография меня и Фионы, когда мы разговаривали за чашкой кофе в кофейне в корейском райончике. На фото я держал ее за руки и говорил, что все будет хорошо.

— Я просто хотела услышать, как ты признаешься, — сказала она. — Но того, что у нас здесь происходит, достаточно, чтобы лишить тебя лицензии. Я вижу, что ты хотел этого все время. Так что поздравляю.

— Ты должна разделить их.

— Или что? Ты собираешься рассказать всем? Пустить под откос доверие к тебе? Теперь ты просто недовольный бывший сотрудник. Я позволю тебе пойти в свой кабинет и собрать вещи, пока я проинформирую совет.

Она снова повернула экран компьютера и начала печатать. Я отступил к двери. Мне было что сказать, но терпения не хватало.

— Знаешь, — заговорила она, — когда я была в Лойоле, была определенная проблема изнасилования на свидании, о которой они не говорили. — Френсис смотрела на меня достаточно долго, а потом добавила: — Иезуиты, — а затем вернулась к экрану. — Большая игра в тайны. Как Опус Деи (прим. перев. — организация, персональная Прелатура Католической Церкви. Цель — помогать верующим обрести святость в повседневной жизни, занимаясь обычными делами, а частности — профессиональной деятельностью). Я о них. И мне даже не пришло в голову, что кто-то, с кем я ходила на свидание, не примет ответ «нет», если ему сопротивляться или укусить его. То есть, парень ведь мне нравился, правильно? Мы были в подвале моих родителей, и я пытаюсь объяснить две вещи. С одной стороны, мне нравился этот парень. С другой, он причинял мне боль. Даже в самом процессе я искала оправдания, например, «Он душит меня, поэтому я не могу сказать нет» или «Возможно, мне следовало говорить громче, когда он начинал, но я боялась, что родители услышат, потому что он не…» — Френсис перестала печатать, шмыгнула носом, прочистила горло. — Просто сделай это. Хорошо? Как-то я ошиблась. А когда на следующий день пошла в школьную клинику, знаешь, что мне сказали? — Она посмотрела в глаза, как будто ожидала ответа, но продолжила, прежде чем я смог произнести хоть слово. — Они сказали: «Ты справишься, Френсис. Но он восходящая звезда. Было бы несправедливо разрушать его жизнь из-за этого. Одного. Инцидента.»

Я позволил истории повиснуть на мгновение, побродить в тяжелом воздухе между нами.

— Мне жаль. — У меня был арсенал правильных слов, которые можно было бы озвучить в этой ситуации. Меня этому обучали. Но она знала мое оружие сострадания лучше меня самого.

Френсис снова прочистила горло и открыла ящик.

— Я всегда оставляю их на столе. — Она бросила связку ключей передо мной. — Любой может их забрать. Мне говорили, что однажды у меня будут из-за этого проблемы.

Она вернулась к своей работе. Это была ловушка? История, ключи, пантомима отводящих взглядов?

— Я рада, что ты любишь ее, — произнесла она. — Вам обоим это нужно. А теперь иди отсюда.

Должно быть, Френсис нажала кнопку или что-то, потому что дверь открылась позади меня. Берни, санитар, положил руку мне на плечо. Я тихо взял ключи и позволил себя увести, не поблагодарив ее.

* * *

У меня была всего пара коробок с вещами, которые мне удалось взять под надзором службы безопасности. Среди них ни одной папки с делами моих пациентов. Книги, дипломы, несколько безделушек.

Я остановился за пару километров от здания, еще находясь в тихом пустынном Палос Вердес, и глубоко вздохнул.

Что ж, было весело.

Потеря Фионы ассоциировалась у меня с громким шумом и какой-то физической болью. Я принимал ее. Осознание не помогло выкинуть из головы образ удара молота, сбрасывающего со скалы, ломающего кости, и позора — настолько всеобъемлющего, что его видно любому в радиусе квартала. Левое полушарие моего мозга знало, что если я потеряю все, то не перестану существовать. Но я ничего не мог себе представить после, и страх пришел из черной дыры, в которую меня бы затянуло.

Эллиот Чепмэн был здесь минуту назад. Теперь его нет нигде.

Но я дышал. Сидел в своей машине с нормальным сердечным ритмом. Пели птицы, шелестели листья, и мир вращался так, как и всегда.

Я совсем не боялся за свое существование.

Я боялся за Фиону. Она застряла в психушке с мстительным психопатом, и никто за ним не присматривал. Мне нужно было что-то сделать. Я обязан был об этом позаботиться, а не пытаться балансировать на лезвии ножа.

Ну, меня бы сбросили с него в черную дыру, которой я так боялся.

Я взвесил ключи на ладони. Их было около тридцати, и все выглядели одинаково.

Как далеко я готов зайти?

Разумней было бы покинуть Калифорнию, попытаться получить лицензию в другом штате. Не привязываться. Больше не влюбляться в пациентку. Не высовывать голову из-под брони. Любой нормальный человек зализал бы свои раны и ушел.

Любовь не стоила того. Все журналы по психологии так и говорили.

А журналы по теологии твердили, что любовь всегда достойна. И мой опыт в выслушивании рассказов людей об их отношениях говорил об обратном.

Он увел девушку своего брата, потому что не мог жить без нее.

Она предала своего мужа, потому что влюбилась в другого мужчину.

Они нарушили закон, чтобы бросить вызов родителям, которые стояли между ними.

Он остался с ней, несмотря на ее маниакальность.

Нищета.

Боль.

Болезнь.

Смерть.

Я слышал, как любовь преодолевает все, и никогда не верил в это. Пока не появилась она. Фиона поставила для меня все на свои места. Она придала всем историям смысл. Все безрассудные, бессмысленные, смелые, красивые, рискованные, безответственные, жестокие и бескорыстные поступки, о которых я слышал, но никогда не понимал, оказались в центре внимания через призму любви.

Я уже не просто хотел ее. Не просто желал обладать ею. Не просто трахать или защищать.

Как далеко я был готов зайти?

Я был готов разрушить сам себя, стать беспечным, смелым, дерзким и сильнее, чем я когда-либо мог себе представить.

Но я не хотел становиться глупцом. Преднамеренной ошибки допустить было нельзя, поэтому возник вопрос посерьезней.

Как далеко у меня хватит сил зайти?

Я позволил руке опуститься под весом ключей и сжал их в кулаке.

На самом деле терять было нечего. Кроме ее безумной задницы.

Я вытащил телефон из кармана и нашел нужные мне номера, глубоко вздохнул и набрал первый. 

 

ГЛАВА 57

Фиона

Меня разбудила тишина. Изоляция. Я открыла глаза. Не было ни темно, ни светло. Все углы и складки были одинаково освещены ровным, бездушным белым светом. Это означало, что была ночь. Днем было светлее, поэтому циркадные ритмы не сходили с ума. (прим. перев.: циркадный ритм — циклические колебания интенсивности различных биологических процессов, связанные со сменой дня и ночи).

На меня надели смирительную рубашку, хотя я не сопротивлялась.

— Ублюдки, — прошептала я, но на самом деле не злилась.

Меня не должно было это удивить. Это их работа. И это хорошая новость. Не знаю, почему я не подумала об этом раньше. Теперь они разделили нас, как и должны были.

Я просто лежала там, глядя на маленький глазок камеры в центре потолка.

Никто не пришел. Я не могла пробыть здесь слишком долго. Руки не болели, есть не хотелось. В туалет или что-то в этом роде не требовалось, но у меня в голове счет времени шел на часы. Я слушала голос Эллиота в мозговых клетках, ровный, который он использовал для гипноза. Тот, в котором звучали ноты уверенности. Полная противоположность доминирующему голосу Дикона, командующего так, как будто ему уже повиновались. Две стороны одной монеты — два голоса и два человека, которым они принадлежали.

Я закрыла глаза и коснулась тела Эллиота, проведя кончиками пальцев по каждой кости от ступней до головы. У него было лицо Дикона с его суровыми голубыми глазами и неумолимой челюстью. И они слились воедино, в одного человека, которого я безвозвратно ранила своим эгоизмом и незрелостью.

 — Боже, — прошептала я, — я знаю, что ты там. Я больше не хочу все портить. Не хочу быть шлюхой. Это тяжело. Слишком. И от этого всем больно. Я не могу так жить. Я устала от одиночества. Устала быть одна и думать, что никто не понимает. Эллиот говорит, что ты не заключаешь сделки, поэтому я не стану предлагать подобное. Просто скажу, что вижу тебя там, и когда снова ошибусь с выбором, я подумаю о тебе и сделаю лучше.

Я повторяла эту молитву снова и снова, слегка меняя ее, повторяя слова, пока они не потекли и не стали моим дыханием.

Изменение. Моего образа мышления, способа говорить, ходить, дышать. Я собиралась поверить, что могу измениться, пока все остальные — нет. В душе я знала, что существует высшая сила, с которой я разговаривала, и она верила в меня. 

 

ГЛАВА 58

Фиона

Они перевели меня в другую изоляционную комнату с кроватью и туалетом. Я пробыла там три дня. Френсис пришла поговорить со мной об Уоррене, и я четко и разумно рассказала ей, почему ударила его стулом. Она кивала, но говорила мало. Новый терапевт по имени Сол зашел поздороваться. Я вернулась на индивидуальные сеансы, когда вышла, но не с Эллиотом.

Наверное, к лучшему.

У меня было ощущение, что за дверью что-то происходит, но я не задавала вопросов. Только спрашивала себя, что собираюсь делать со своей жизнью, когда выйду отсюда.

Мне нравились вечеринки, нравилось, когда меня видят и хотят быть мной. Я не знала, стоит ли мне заниматься этим всю оставшуюся жизнь. Не с появление ребенка. Меня никогда не заботило то, была ли я ужасной во всем, что пробовала, но вариант быть плохой матерью я отбрасывала на корню. Я не могла потерпеть неудачу. Не в этом.

Когда они открыли дверь и провели меня в кабинет Сола, я не приблизилась к решению этой проблемы.

Сол указал на стул напротив своего стола, и я села. Мужчина был полным, с очками в толстой оправе и почти полностью лысым. Обручальное кольцо сжимало его палец, и мне стало интересно, сможет ли он снять его, если попробует.

— Мисс Дрейзен, — сказал он с легким нью-йоркским акцентом, — рад снова вас видеть.

— Приятно выйти на свободу.

— Точно-точно. Хотите рассказать мне, как себя чувствуете?

— Конечно. Я… ух. У меня голова болит из-за того, что я очень долго не выходила на улицу, и суставы кажутся онемевшими. Хотелось бы пробежаться или что-то в этом роде.

— Хотите что-нибудь от головной боли?

— Нет, все нормально.

Он откинулся назад и сплел пальцы на животе.

— Я прочитал ваш файл. Вы очень интересная молодая леди.

— Спасибо. Не чувствую себя по-настоящему интересной сейчас.

— Вы — то, что я называю «рассказчиком правды». Увлекательный тип личности.

— Я слишком долго лгала сама себе.

Терапевт ухмыльнулся и кивнул, затем поднял палец.

— В этом корень ваших страданий, я полагаю. Но сначала должен рассказать вам о том, что произошло, пока вы были в изоляции.

— Мой брат в порядке?

Слова вырвались еще до того, как я о них подумала. Он — то единственное, что меня заботило в этом бардаке, и я даже не осознавала этого, пока не спросила о нем первой.

— В порядке. — Сол разгладил брюки, стряхнув пылинку с колена. — Здесь произошел инцидент.

— С кем? — вопрос был потрачен впустую. Я точно знала, кто это был.

— С Уорреном Чилтоном. Его нашли за садом, где огорожен ручей.

Я знала, что он внимательно следил за моей реакцией, поэтому старалась не ликовать внутренне.

— Нашли?

— Подробности немного мрачноваты.

— Все равно расскажите.

— Он висел на дереве. Сейчас парализован от шеи.

Я поморгала в ответ и не смога скрыть свой шок. Он был жив? Что я чувствовала от этого — облегчение или разочарование? Или и то, и другое? Что-то третье, что только что распутало узел, в который свернулись мои внутренности, и о чем я забыла?

— Это очень плохо. Я просто хотела ударить его стулом.

— На самом деле?

— Нет. Я хотела разбить ему голову стулом. Или что угодно. Я не особо разбиралась в том, что разобью. Вау, — сказала я, осознав, что он жив, и его член не встанет. Я почти рассмеялась, чуть не расплакавшись одновременно, но в итоге ничего не сделала.

Он кивнул.

— «Вау» — правильное слово. Я знаю, что у вас с ним прошлое. Вас ждет множество слухов в комнате отдыха. Полиция отнеслась к этому очень серьезно.

— У меня не получится рассказать много, — пожала плечами я. — Я рада, что пробыла в изоляции, потому что хотела сделать с ним нечто гораздо худшее.

— Я тоже рад, что вы пробыли в изоляции. Таким образом, мы можем использовать эту ложь в ваших целях и вытащить отсюда без помех. Вы готовы к этому?

— Да. Да, я готова.

— Хорошо. Я дам разрешение на то, чтобы вас забрали представители полиции Лос-Анжелеса, а завтра мы приступим к работе. У вас все еще будут групповые сеансы, начиная с сегодняшнего дня.

Я встала, готовая столкнуться со всем этим. 

 

ГЛАВА 59

Фиона

Полицейские спрашивали меня, как сильно я ненавидела Уоррена, и я не сдерживалась. Они не могли задержать меня за то, что я ненавидела ублюдка, и, видимо, я была не одна такая. Спрашивали о Диконе. Я сказала им, что он в Эритрее, насколько мне известно. Спрашивали об Эллиоте. Я сказала им, чтобы они спросили его самого. Я не разговаривала с ним с тех пор, как вернулась в Вестонвуд. Спрашивали, был ли Уоррен самоубийцей и не увлекался ли играми с дыханием или удушением со мной, словно у нас могли быть общие интересы.

Они отпустили меня, предупредив, что позже могут продолжить допрос. Был обеденный перерыв, и все, что я хотела сделать, это побежать к Джонатану. Когда увидела его в коридоре, то сорвалась галопом и влетела в его объятья.

— Я слышала, — сказала я ему в плечо.

— Ты не знаешь и половины, — ответил он мне на ухо, затем отпустил. — Рад тебя видеть. Действительно рад. — Он покачал головой.

— С тобой все в порядке?

Джон обнял меня и повел через очередь за едой, затем к маленькому столику, где в одиночестве сидела Карен. Я поцеловала ее в щеку и села. Перед ней стояла тарелка с кусочками дыни. Джонатан рухнул на стул напротив меня.

— Обязательно есть это здесь? — спросила она Джонатана, указывая вилкой на его тарелку с дымящейся протеиновой едой. — Она воняет.

В ответ он наколол кусочек мяса с картошкой и сунул в рот. Карен вздохнула и опустила глаза на тарелку. Она отрезала крошечный кусочек дыни ножом для стейка и сунула его в рот, не позволяя зубчикам коснуться губ.

— И как? — спросила я.

— Неплохо.

Я посмотрела на Джонатана, затем снова на нее.

— Ты ешь, — сказала я.

— Не придавай этому большого значения, иначе она остановится, — сказал Джонатан с полным ртом еды.

— Хорошо, — я поковыряла еду в своей тарелке. — Приятно видеть вас, ребята. Приятно выйти на свободу.

— Теперь, когда его нет, — тихо сказала Карен, — здесь стало лучше. Как будто я могу дышать и думать одновременно.

Я кивнула. Мы ели в тишине, воздух казался тяжелым от всего, что я хотела узнать. Я продолжала смотреть на моего брата и подругу.

— Вчера ночью я впервые заметила трещины в потолке, потому что спала, не свернувшись в клубок. — Карен проглотила тонкую, как бумага, полосочку дыни, словно глотала целый бифштекс. — Думала, разве не круто будет смотреться шарф из жоржета с узором подобных трещин по нему? Весьма интересный принт. А потом прошлой ночью я подумала о том, как висел Уоррен. Весь скрученный и изогнутый, словно боролся с собой. Так они сказали. Было так запутанно, и я подумала… о веревках. Принт веревок на шарфе, когда его повязываешь, неизогнутый, но когда его разровнять, он словно Уоррен. Искривлённый.

— Звучит как план, — похвалила я.

— Он три часа висел с веревкой на шее и не умер. Просто сломал позвоночник, — сказала она, словно продолжая разговор, глядя на меня сбоку. — Из-за того, как он был оплетен.

Я с трудом проглотила кусок.

— Что-то еще?

Карен и Джонатан посмотрели друг на друга. Джонатан ухмыльнулся.

— Вся система камер вышла из строя, — сказал брат. — Они думают, что Уоррен сделал это, потому что мы встречались на крыше.

— Нет.

Три буквы в одном слоге.

Скажи, что ты этого не делал. Скажи мне, что он ничего с тобой не сделал. Скажи мне, что ты не был вовлечен.

— Он отключился, — кивнула Карен на Джонатана.

— Да пошла ты, — ответил тот, потом повернулся ко мне. — Мы выпили всего ничего.

— Я сказала тебе не делать этого, — прорычала я в ответ.

— У меня были свои причины.

Прошло три дня, и в зеленых глазах моего брата прибавилось еще несколько лет зрелости. Несколько десятилетий опыта за семьдесят два часа.

— Что ты сделал? — Я практически выплюнула вопрос наполовину шепотом, наполовину рыком.

— Я просто глупый ребенок, — ровно ответил он. — Уоррен опоил меня, — легкая ухмылка коснулась его губ, но он не отвел взгляд.

— И «Нортил» сам по себе подействовал довольно хорошо, — добавила Карен. — Без этого, я не думаю, что он попытался бы покончить с собой. У Вестонвуда большие проблемы из-за того, что этот препарат оставили там, где пациент смог его достать.

Мой взгляд не покидал Джонатана.

— Он не пытался покончить с собой, — сказала я.

— «Нортил» стер ему память обо всем, что произошло той ночью, кроме необходимости умереть, — прошептал Джонатан, и «умереть» получилось у него с паузой и ударением, словно само слово было спусковым крючком.

Он обманул меня, а может, и остальных. Он никогда не был другом Уоррена. Никогда не верил ему, по крайней мере, во время моего второго пребывания в Вестонвуде. Он узнал, что Уоррен сделал со мной — возможно, от Марджи, может быть, из слухов — и держал это при себе, пока был не в силах сделать с этим что-либо. Лицо, которое я увидела за столиком кафетерия, принадлежало не шестнадцатилетнему парню. Брату можно было дать все сто шестнадцать.

— Ты меня пугаешь, — сказала я.

— Я отключился.

— И тем не менее, это алиби, придурок.

— Знаете, что было странно? — спросила Карен, все еще намереваясь разобраться с дыней. Она и правда съела уже добрую часть. — Они заделали дыры в заборе после того, как мы вышли. Новых не было. Парамедики потратили десять минут на поиски ключей, а затем просто прорезали дыру. Никто не может понять, как он туда выбрался. — Она поморщилась, словно ее замутило. — Ой. Мне надо лечь.

— Тебя же не стошнит, нет?

— Нет. Это пройдет. Я просто… — Карен не закончила, встала и пошла на кушетку, оставив меня наедине с братом.

Я подняла руку.

— Клятва открыта.

Он сделал тот же жест.

— Отвечу на вопросы только «да» или «нет».

— Ты не можешь диктовать правила ответов.

— Я отключился. Пошел выпить, потому что злился на тебя и не верил тебе. Он дал мне мою выпивку. Взял свою. Мы поржали. Остальное я не помню. Позже камеры отказали на час, а я все еще был там. В отключке. Спроси у копов. Клятва закрыта.

— Нет! Ты не договариваешь.

Он встал, забирая поднос.

— Я люблю тебя, сестра.

Прозвенело оповещение на сеансы во второй половине дня.

Я схватила его за руку, прежде чем Джонатан смог уйти.

— Джонатан. Кто с тобой связался?

— Ты, глупышка. — Он поцеловал меня в щеку и вышел.

Я должна была отправиться на групповой сеанс через пять минут, но все, что я могла сделать, это связать «Нортил» и непонятные составляющие с Джонатаном, который выводит Уоррена из его комнаты, пока камеры выходят из строя. Смешайте это все в бонге и сделайте тягу, и даже с сотней дыр в истории, в сумме это составит одно.

Меня любило несколько умных, проницательных, склонных к преступлению линчевателей.

Но меня любили.

Если бы я и дальше стала это отрицать, я бы назвала их всех лжецами. И если и дальше стала бы отрицать, что достойна этого, то уверила бы себя, что они — бред и глупости.

Но я больше не стану себе лгать. Не в этом. 

 

ГЛАВА 60

Фиона

Слухи об Уоррене ходили от ужасных и ужасающих. Я могла отличить правду от лжи, потому что каждая деталь прослеживалась к тому, кто меня любил.

ЛОЖЬ: Уоррен практиковал аутоэротическое удушье.

ПРАВДА: Узлы были настолько тугими, что стерли кожу.

ЛОЖЬ: Уоррену дали «Нортил» от биполярного расстройства

ПРАВДА: Веревка, которой он был связан, не имела отношения к учреждению.

Итог: Уоррен находился в состоянии душераздирающей, тупой боли, когда сломал себе шею и проснулся с неработающим членом. Мне не нужно было знать больше.

Я не пыталась выбраться. Не продумывала правильные слова или действия. Никаких хитростей. Или игр. Без Уоррена на сумасшедший город опустилось спокойствие. Никто не принимал таблетки не по рецепту и не платил за услуги минетами. Марка отпустили через неделю после того, как Уоррена увезли, пару охранников спокойно выпустили. Личный помощник признался, что доставал ему таблетки, но поклялся, что никогда не приносил «Нортил». Никто ему не поверил.

Сола не уволили. Деанну также. Ходили слухи, что Френсис пришлось побороться за свое место. Эллиот исчез.

Я знала, что он ждет. Я сказала Солу, что у меня кое-кто есть. Он был за пределами моего мира. Ему были свойственны верность и порядочность. Он показал правильный путь примером, а не силой, и он любил меня. Как бы безумно это ни было, он любил меня. Из всех даров мира этот было величайшим, и я не собиралась думать о том, что не заслуживаю этого. Решение было только за ним, и, если бы он сказал, что я достаточно хороша для него, я бы не стала спорить.

Вот только я спорила. Старые привычки умирали в муках, но все же умерли.

— Твой брат выходит через неделю, — сказал Сол из-за своего стола.

— Я хочу подождать его.

— Это можно устроить. Но почему?

— Хочу вывести его. И мы сможем поехать домой вместе.

— Не знал, что совместная поездка так важна для вас.

— Нас десять. Подумайте об этом. Автомобильная компания Дрейзен могла бы стать новым доходом США вместо нефти.

Он наклонился вперед.

— Помимо управления крупнейшей автомобильной организацией в стране, какие у вас планы, когда вы уедете отсюда?

— Пообедать?

Терапевт прочистил горло, что было кодом: «Я уже понял, что это шутка, а теперь ответь на вопрос».

Я посмотрела в окно. Небо было кристально синим. Черное пятнышко в виде птицы промчалось по нему и исчезло.

— Думаю, что мне нужна помощь. Деанна говорит о встречах. Я знаю о таких в Голливуде. Большие знаменитости уходят, и к ним не относятся по-другому. Никто не замечает. — Я провела пальцем по бархату на кресле, пока все ворсинки, поравнявшись в одном направлении, не стали светлыми. — Мне все равно нужны новые друзья. Те, что у меня есть, сумасшедшие.

— Вам может понадобиться работа.

Я рассмеялась. Правильно. Меня вырезали из наследства Дрейзен, словно опухоль.

— Да уж. Не знаю. Я могу продать квартиру и машину и вложить деньги во что-нибудь.

— Например?

— Я знаю парня, который делает отличные дизайнерские наркотики.

— Фиона, — укорил он.

— Шучу. — Я пошутила, потому что у меня не было ответа. Я не знала, чем хотела заниматься, но мне хотелось, чтобы Сол знал, что я об этом думаю. Я серьезно относилась к своей жизни, даже если у меня не было ответов. Так что я зацепилась за упоминание Карен, которое она оставила для меня. «Может быть, что-то с шарфами и умными принтами». Я крутила руками, словно наматывала нитку идеи на шпульку.

— Не думаю, что делать вещи — это мое, но я хорошо разбираюсь в людях. Людях, которые делают вещи. Любят их. И я смогу носить шарфы не только на вечеринки. На спокойные вечеринки. Такие, на которые ходят люди с детьми. Меня могут увидеть. Фотографировать. Знаете, делать то, что и я.

— Это начало, — сказал он. — Рискованно, но думаю, ваша семья не даст вам умереть с голоду.

Я рассмеялась. Подумала о Карен, как бы она не умерла с голоду, если бы полюбила в себе что-нибудь.

Может быть, это было неплохой идеей. 

 

ГЛАВА 61

Эллиот

Я добрался до парковки Вестонвуда раньше Марджи Дрейзен. Мы поспорили на чашку чая о том, у кого получится первым добраться — у нее из Беверли-Хиллз, или у меня из Торранса. Я сжульничал и выехал на двадцать минут раньше, чем сказал. Она остановилась прямо позади меня.

— Во сколько ты выехал? — спросила она, идя от своего «Мерседеса» к моей дерьмовой «Хонде». В каждой руке по бумажному стаканчику.

— В семь десять. — Признание сделало меня паршивым жуликом.

— Ты честно и справедливо меня победил, — она протянула мне чашку.

— Мы должны были начать в семь тридцать.

— Я выехала в семь.

— Увидимся в аду, — сделал я глоток чая.

У меня только что закончилась ночная смена в государственной тюрьме Чино, где я обычно ждал какой-нибудь неожиданности, и был благодарен, когда ничего не происходило. Работа психолога по вызову в кризисных ситуациях была единственной, которую я мог получить, пока моя лицензия находилась на рассмотрении. Прошло три месяца, и может пройти еще три года, прежде чем у меня закончится испытательный срок. Комиссия не приняла мои отношения с Фионой, мне было ясно, что она стала первой и последней, но я не сдавался. Они назвали это «любовной болезнью», что вызвало у меня приступ смеха. Я был болен, и они были, и каждый, кто когда-либо имел дело с любовью, наверняка был неизлечимо болен. Мы все умирали от этой болезни.

— Какой цвет ты выбрала для своего офиса? — спросил я.

— Зеленый, как деньги.

Марджи бросила свою работу и основала собственную фирму. Сказала, что ей нужна свобода ради собственных интересов. Типа посадить Дикона Брюса в самолет посреди ночи. Типа надавить на комиссию по пересмотру моей лицензии. Типа незаметно вернуть ключи директору психиатрической лечебницы. Или помочь Деклану Дрейзену в затратном разрушении бизнеса Чилтонов. Постепенно, фильм за фильмом, отношения за отношениями, Марджи и Деклан двигали фигуры на шахматной доске так, чтобы заблокировать, саботировать и разрушить эту семью. У меня не было деталей, только информация о том, что это происходило, и новости. Чарли Чилтон упустил огромную режиссерскую сделку на прошлой неделе, и все разрешения на их наполовину построенный дом были отклонены.

Мне было их жаль. Их сын никогда не выздоровеет. Но я был просто мужчиной. Они отрицали опасность, которую их ребенок представлял для других, и он напал на того, кого я любил. У моего сострадания были пределы.

— Они идут, — сказала Марджи, поставив свой стакан на капот моей машины.

Джонатан вышел первым и открыл дверь своей сестре.

От нее, как никогда, захватывало дух.

Ее рыжие волосы подпрыгивали, пока она шла, подбородок вздёрнут вверх, когда она увидела нас, и ее тело было воплощением всей сексуальности, которую я когда-либо видел на земле. Когда она улыбнулась мне и ускорила шаг, я ничего не мог с собой поделать. Я побежал к ней. Фиона того стоила. Стоила каждой потери в моей жизни. Стоила нарушения закона. Стоила жизни, возможности умереть за нее и за все, что между нами было.

Она упала в мои объятья, и мы превратились в клубок рук и губ. Дыхание и движение. Я пробовал ее, чувствовал, понимал, как она двигалась, что мы с ней были связаны, и ничего не изменилось для нее за те месяцы, что мы были разделены. Даже когда она прижалась ко мне, и я почувствовал выпуклость ее живота, ничего не изменилось.

— Тебя никогда не трахали так, как я собираюсь это сделать, — прошептал я.

Я почувствовал, как она вздрогнула в моих руках. Теплая и бойкая, податливая, когда выгибает спину — трахнуть ее было наименьшим, что я мог сделать. Я собирался любить ее жестко и безоговорочно.

Во веки веков, аминь. 

 

ГЛАВА 62

Фиона

Мы попрощались и поспешили в машину Эллиота. Он помчался по извилистой дороге мимо ранчо, почти превышая скоростное ограничение. Было тепло, поэтому он надел рубашку на пуговицах и брюки без пиджака. Я видела, как его тело двигалось, как пальцы сжимали руль, как ветер играл в его волосах.

Он ничего не говорил. Никакой пустой болтовни. Никаких грязных разговоров. Его глаза цвета океана неотрывно следили за дорогой.

— Ты тренировался? — прозвучал мой вопрос.

— Это помогает перенаправить энергию.

Я положила руку ему на колено. Он снял ладонь с переключателя передач и сжал мою.

— Нам есть, о чем поговорить, — сказала я.

— Ага.

Я готовила следующую часть в мыслях миллиард раз. Не знала, смогу ли поднять тему сразу, но не ожидала, что автомобильная поездка станет лучшим шансом. Тот факт, что он не смотрел на меня, только облегчал дело.

— У меня будет ребенок.

— Если тебе станет легче, то я знал.

— Станет, — сказала я. — Мне не придется иметь дело с твоим шоком.

— Как ты себя чувствуешь, кстати? — Он повернулся ко мне на секунду. — Они ничего не сказали бы мне, а Марджи отделывалась обычным «хорошо».

— Никакой утренней тошноты или чего-то такого. Просто голодная, — я прочистила горло. — Я сделала тест пару недель назад.

— Да? — спросил он ровно.

— Я волновалась, потому что была на вечеринке, но она, кажется, в порядке.

— Она?

— Это девочка.

Он сжал мою руку и улыбнулся. Боже, это будет трудно.

— Им нужно было вставить иглу, и они также проверили ДНК, и вот в чем дело… Я была с тобой, но также, Боже, я ненавижу это…

— Фиона…

— Заткнись. Это был переходный период. Никакого смешения крови. Когда это был ты, это был ты, и для меня это не имеет большого значения, но… — остальное я выпалила без пауз. — Но в то время, когда был зачат ребенок, я была с вами обоими, и, если бы ты позволил им сделать анализ твоей ДНК, мы бы знали, твоя ли она. Извини, но я не думаю, что будет справедливо, если ты не будешь знать…

Он рассмеялся.

— Что тут смешного?

— Ты.

— Почему?

— Потому что думаешь, что мне не наплевать. — Эллиот взглянул на меня, чтобы проверить мою реакцию, затем повернулся к дороге. — Я никогда, никогда не сдам анализ ДНК или что-нибудь еще, чтобы доказать, мой это ребенок или не мой. Ты можешь бросить меня хоть завтра, но я признаю эту девочку.

Я скрестила руки.

— Не знаю, что чувствовать — облегчение или раздражение.

— Ни первое, ни второе.

Затем осторожно, словно въезжая на свою подъездную дорожку, Эллиот свернул на грунтовую дорогу, доехал до поворота влево и остановился.

— Где мы? — спросила я.

— Наедине.

Он набросился на меня, его губы и язык оказались на моих губах. Руки ринулись вверх под мою рубашку, сминая кожу, которая слишком долго не чувствовала человеческого прикосновения. Он обхватил мою грудь и скрутил сосок, которому так было это нужно, я застонала и закричала одновременно.

— Прямо здесь, — сказал он. — Я вез тебя прямо сюда.

Я не знала, как мы это сделали. В «Хонде» не хватало места для двух взрослых людей, которые превратились в одну извивающуюся, изогнутую, полуголую массу. Но вопреки всем странностям, законам физики и логики мы это сделали.  

 

ЭПИЛОГ

Фиона

Тереза, несмотря на весь свой жемчуг и манеру цивилизованной благородности, связалась с дьяволом. Он был так же красив и очарователен, как и Сатана. Темные глаза и волосы. Полные губы. Нос немного римский. Ресницы, пушистость которых более свойственна женщинам, на самом деле излучали мужественность настолько интенсивную, что она могла выливаться из бутылки вина, которую он держал в руке, даже разбей он ее о чью-то голову.

— Хорошо, — сказал он с итальянским акцентом. — Тогда красное. Кьянти.

— У меня все есть, — сказала я. — Благодарю.

Он моргнул, явно не веря. Позади него двери открылись в заполненный гостями внутренний дворик и цветущий оливковый сад в глубине Темекулы.

— Ты ешь, — сказал он. — Ты должна…

— Антонио! — вмешалась моя сестра Тереза, шлейф свадебного платья которой тянулся за ней по кафельному полу. Хорошо, что это была огромная кухня. — Она не пьет. Отвали от нее.

Он развел руками, держа бутылку в одной, а бокал в другой, как будто был невинной жертвой чужой культуры.

— Perche, no? (прим. перев. — Почему нет?)

Тереза ​​вырвала у него бокал и вино и поцеловала его.

— Дай ей воды, хорошо?

— Come vuoi tu, Capo. — Он поцеловал ее в ответ. (прим. перев. – Как пожелаешь, ты главная).

Позади меня раздался гортанный звук отвращения. Я ткнула Аманду в грудь. В ней проявлялась каждая раздражающая черта подросткового возраста, но по-хамски высказаться по поводу поцелуев или секса? Не надо бесить.

Я не хотела, чтобы моя дочь была бесполым чудом. Мне хотелось, чтобы она была свободна и наслаждалась своим телом, но чем меньше волнений будет, тем легче станет.

— У меня есть вода, спасибо. — Я постучала по стакану ложкой, и люди в кухне присоединились.

Я поняла эту старую итальянскую традицию в течение часа после прибытия. Если гости постукивали по бокалам, парочке приходилось целоваться. Я подмигнула Аманде, и она закатила глаза. Они были голубыми. Шокирующе голубыми. Такой цвет я встречала только один раз. Она была высокой, с чернильно-черными волосами без капли рыжего оттенка. Я задавалась вопросом, была ли она моей дочерью хоть наполовину, особенно когда табель ее успеваемости выглядел так, словно на компьютере преподавателя заело клавишу с «А». (прим. перев.: — бал «А» в Америке это самый высший бал).

В ответ на звон бокалов Антонио и Тереза ​​поцеловались, как и полагается молодоженам. Он что-то прошептал ей на ухо, и ее колени слегка дрогнули. Сексуальное раскрепощение пришло к Терезе поздно, но когда это случилось, было трудно.

— Противно, — пробормотала Аманда, чье лицо окрасилось в глубокий красный оттенок. — Ты позволишь Алексу увидеть это?

Моему второму ребенку Алексу было десять. Чистейший случай синдрома дефицита внимания с гиперактивностью, с радостным смехом и энтузиазмом практически ко всему. У него были зеленые глаза и ярко-рыжие волосы. Совершенно не осознавая социальных норм, он протолкнулся между Антонио и Терезой, чтобы добраться до меня. Они отпустили друг друга со смехом.

— Мама!

— Извинись, пожалуйста, перед тётей Терезой и дядей Антонио за то, что их толкнул.

Он крутанулся на месте.

— Извините!

Затем повернулся ко мне.

Я присела, чтобы оказаться на уровне его глаз. Его рубашка уже выбилась из-за пояса штанов, а пиджак, скорее всего, валялся где-то под камнем. Судя по количеству пятен от закусок на его галстуке, его можно неделю не кормить.

— Дядя Джонатан говорит, что может научить меня играть, а я левша, поэтому он сказал, что я могу попасть в любую университетскую бейсбольную команду в мире, если смогу забить, и он научит меня!

— Отлично. Можешь начать после каникул на День Благодарения.

— Нет! Сегодня! Он говорит, что сегодняшний день ничем не хуже любого другого, и в саду мы пробудем всего час или около того, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

— На тебе праздничные туфли.

У него не было времени ответить, прежде чем Джонатан появился надо мной с мешком апельсинов. Он вырос высоким и сильным и спас империю Дрейзен от падения прямо после аспирантуры. Банкротство пресса объяснила проблемой с алкоголем у папы, которой не было на самом деле. Просто легче было сказать, что Деклан Дрейзен был алкоголиком, чем то, что он потратил почти каждую копейку на уничтожение Чарли Чилтона. Папочке было плевать на то, что весь мир считал его пьяницей, пока они не знали, чем на самом деле он занимался.

— И что? — спросил Джонатан. — Мы просто потренируемся передавать мяч. Он не испортит обувь.

Дэвид, двенадцатилетний сын моей сестры Шейлы, протянул Алексу перчатку для левши с мячом в нем.

— Нашел это в машине.

Алекс скривил личико в стиле «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста». Я до чертиков любила этого ребенка. Он любил заниматься чем-то. Будь то спорт. Или искусство. Или письмо. Или наклейки. Или «Подземелья и Драконы». Или даже люди. В целом, он любил людей, и я знала, что он просто больше хотел провести время со своим дядей и двоюродным братом, чем побросать крученый мяч.

— С твоей женой все будет в порядке без тебя? — спросила я Джонатана.

Его жена, потрясающий музыкант с подвешенным языком, вот-вот родит, и он носился вокруг нее, как курица-наседка.

— Она окружена половиной Неаполя. Я даже не могу приблизиться к ней. — Он поправил мешок с апельсинами за плечом. — Мы пройдем туда, — он указал в сторону заходящего солнца на какое-то туманное место подальше, позади столов и танцующих пар.

Все трое промчались мимо меня без единого слова.

Во дворе начался итальянский танец, и Тереза ​​выделялась из толпы, словно лилия на воде.

Аманда сидела в стороне, вся в черном, от выражения на ее лице могли бы замерзнуть океаны.

— Она все еще дуется? — голос Эллиота раздался позади меня.

— Ага.

Он коснулся моей шеи и провел пальцем по плечу. Он знал с какой силой надавить, чтобы заставить меня забыть обо всем.

— Тебе нужно отпустить ее, — сказал он.

— Я больше не буду это обсуждать.

— Но мы с ней будем. — Он развернул меня в сторону кухни. Комната опустела, поэтому ничего не могло отвлечь меня от его глаз оттенка зеленого океана. За годы в уголках появились морщинки. Возраст сделал его еще красивее. — Так что мы с ней выиграем.

— Нет, не выиграете. — Я разгладила переднюю планку его рубашки цвета электрик. Он наконец-то принял свое Епископальное духовенство и вернулся к духовной практике. Это был длинный тяжелый путь. Восемь лет. Но в конце концов, он стал новым человеком.

— Как насчет такого варианта? — спросил он. — Если ты признаешь истинную причину, по которой не хочешь, чтобы она поехала в Намибию, мы договоримся о следующем лете. — Я собиралась сказать, что она не будет в безопасности, когда он поднял палец. — Настоящая причина. Ты знаешь, что она в безопасности с Диконом. Он скорее сожжет весь континент, чем позволит, чтобы с ней что-то случилось.

Я покусала губы и рассказала ему настоящую причину, о которой он, черт побери, прекрасно знал.

— Он увидит ее и узнает. И она узнает.

— Узнает — что?

— Что она его дочь.

— Она моя. И всегда была моей.

— Давай перестанем обманывать самих себя? Пожалуйста?

— Мне нет дела до ее ДНК. И это правда. Я был ее отцом в течение пятнадцати лет, а он был другом по переписке. Когда она хотела продать печенье с группой девочек-скаутов, кто сидел перед продуктовым магазином все выходные? Когда она хотела поиграть в баскетбол, кто тренировал команду? Когда у нее начались первые месячные, кто бегал за необходимым? Я. Она моя. И она поедет туда, влюбится в приключения и будет боготворить своего дядю Дикона, как и все остальные, но она знает, что она моя.

— Что насчет него?

— Я не буду о нем беспокоиться. — Эллиот всегда был настолько уверен в своем заслуженном отцовстве, как будто понятия, безупречно правильные в его мире, становились таковыми везде. Он был сторонником истины, и его единственной всеобъемлющей истиной всегда было то, что в круг его семьи входили те, кого он признал.

— Как это?

— Я могу одолеть его в поединке, — он обнял меня и приложился губами ко лбу. — За мою семью я сделаю его и сотню таких же, как он.

— Мужчины, — проворчала я, опустив голову ему на грудь. — Подожди. Я выиграла пари. Теперь, когда я признала истинную причину, она поедет в Монтерей следующим летом.

— Ты не хочешь, чтобы она это делала теперь, когда ты сказала правду вслух.

Он был прав, как обычно. Озвучив свой страх, я уменьшила его. Аманда жаждала приключений и путешествий. Я не могла сдерживать ее дольше.

— Что я сделала, чтобы заслужить тебя? — спросила я.

— Ты позволила мне любить тебя.

— И все?

— Да.

Я повернулась к нему спиной, и он обнял меня, уткнувшись губами в мою шею.

— Это того стоит, — произнесла я.

Антонио и Тереза ​​танцевали на каменной плитке во дворе. Он держал ее и когда поднял глаза, наши взгляды встретились. Он что-то сказал Терезе, и она запротестовала, но он оттолкнул ее и пробежал по ступеням через толпу к раздвижным дверям кухни.

— Ты не пьешь вино? — спросил он через дверь, как будто быть трезвой на свадьбе было из рода фантастики.

— Шестнадцать лет не употребляю алкоголь, Антонио. Ты не заметил? Я знаю тебя уже полгода.

— Тебе вообще весело?

— Да, — ответил Эллиот. — Это работа моей жены.

Антонио мотнул головой.

— Я повидала веселье, — сказала я. — Тереза ​​тебе ничего не говорила?

— Признаюсь, я ничего не понял.

Эллиот отпустил меня, оставив руку на моей шее.

— Я нахожу дизайнеров. Вкладываю в них. Вывожу их в люди. Народ болтает. Мы строим бизнес.

Сложно было сказать, впечатлился ли он или засомневался, что кто-то мог бы зарабатывать деньги, делая нечто настолько глупое.

— Ты танцуешь? — спросил он.

Пришлось подумать минуту. Давно это было.

— Да, вообще-то, танцую.

Антонио полностью открыл дверь и обратился к Эллиоту:

— Никогда не свыкнусь с тем, что у священника есть жена. Но ты не возражаешь, если твоя потанцует со мной?

— Совсем нет. — Он убрал руку с моей шеи. — Будь осторожен с ней. Она самое ценное, что у меня есть.

— Буду относиться к ней как к драгоценному цветку, — сказал Антонио, когда я взяла его за руку. — Но ей, возможно, придется поддерживать меня. Кажется, я переборщил с вином.

Антонио вывел меня на полянку, где под заходящим солнцем танцевала толпа. На краю сада я увидела Джонатана, стоящего на коленях рядом с моим сыном и показывающего, как держать бейсбольный мяч, пока мой племянник подбрасывал апельсины возле дерева. Справа от меня надулась дочка, потому что я не сказала ей, что да, она может поехать в Африку следующим летом, а позади меня Эллиот наблюдал, как я танцую со своим свояком. Моя сестра танцевала в свадебном платье. Марджи вела серьезный разговор с моими родителями. Жена моего брата вразвалочку ковыляла в ванную.

Мы были связаны. Все мы. Жестами рук и тонами голосов. Нашими намерениями, действиями, верностью, готовностью приносить жертвы друг за друга, мы были связаны веревками нашей любви и крепко держались за узлы наших сердец.

Вокруг меня были люди, которых я была достойна.

* * * Конец * * *