Марджи поймала меня в фойе по дороге к комнате для посещений.

— Ты уже видела маму? — спросила я.

— Даже не знала, что она здесь. Я советовала ей остаться дома. Джонатан разбит из-за своей девушки, да и Терезе не лучше. Они разозлились на отца, но не могут сказать почему, из-за этой грёбаной типичной дрейзеновской херни. Уверена, что не хочешь здесь остаться?

— Уверена.

— Пресса готова жрать дерьмо, разрываясь между тобой и Джонатаном.

— К чёрту их.

— Лучше бы меня здесь заперли, — у неё запищал телефон, и она нажала на дисплей. — Погоди минуту, это окружной прокурор, — она вчиталась в электронное сообщение. — С тебя снимут обвинения при условии, что ты останешься здесь, согласишься не оспаривать решение и не пропускать предварительные слушания. Но мы не соглашаемся на обвинение о нападении с отягощающими последствиями. Общественные работы. Хочется послать их на хер. Дикон отрицает всё, поэтому думаю, что они объявят залог и заседание с судом присяжных.

— Чего хочет пресса?

— Она хочет размазать тебя как плевок.

— Подай иск.

— Как твой адвокат, я бы этого не советовала.

Я пожала плечами:

— Я бы не ввязывалась, не имея информации. Или попросила бы Дикона изменить своё решение после того, как увидела бы его и извинилась. Просто возьму и сделаю это. Немного общественных работ меня не убьёт.

— Как твоя сестра, я это одобряю.

Я игриво улыбнулась ей, и она вернула мне такую же улыбку.

* * *

Рождественские гирлянды и лампочки убрали из комнаты для посещений, потому что Рождество осталось позади. Мама расхаживала перед окном. Тонкие волосы были завязаны в пучок, а она постукивала пальцами по подбородку.

— Привет, мам.

Она повернулась лицом ко мне, и я поняла, что её присутствие здесь было не для того, чтобы поддержать меня на оглашении вердикта Эллиота. В её глазах полыхал огонь, а челюсть был плотно сжата. Она села на стул, словно выполняла работу.

— Что происходит? — спросила я.

— Как ты?

— Я в пор…

— Отец к тебе прикасался?

— Мам!

— Отвечай мне!! — она ударила ладонями по столу. Я подняла руки вверх и отступила назад. Это было слишком. Мне нужно было время для раздумий и разговора с кем-нибудь. Ради Бога, мне нужно было вдохнуть. — Фиона, расскажи мне. Я защищу тебя. Встану на твою защиту от чего бы то ни было, только расскажи мне. Он когда-либо прикасался к тебе таким образом, что тебе было некомфортно?

— Нет, мам. Он никогда не прикасался ко мне неподобающим образом.

— А к твоим сёстрам?

— Почему ты спрашиваешь об этом сейчас? Мне двадцать три. Что случилось?

Мама вздохнула, а потом поджала губы: такая последовательность её жестов означала, что она сдерживала эмоции. Какую-то конкретную эмоцию. Я ничего не сказала. Моё сердце и так билось слишком быстро.

— Ходят слухи, что у него были отношения с девушкой, которая умерла.

— Девушкой Джонатана?

— Раньше, когда она была немного моложе, но да. Твой брат недавно узнал об этом, и это расстроило его, — она выровнялась на стуле. — Он когда-нибудь прикасался хоть к одной их твоих сестёр?

Впервые в жизни я хотела, чтобы мои желания не учитывались. Часы всё ещё тикали. Мы с сёстрами делали это. Поднимали наши руки и давали клятвы, и я пока не нарушила ни одну из них. Никто из нас не нарушил. У нас был кодекс молчания, и внутри него сидело отрицание, позор и долг.

— Я не могу сказать, — произнесла я. — Не прямо.

Лицо мамы смягчилось, а потом снова напряглось, словно от слёз оно сморщилось. Я достала коробку с салфетками и поставила перед ней.

— Так это правда, — выплюнула она прежде, чем разрыдаться.

— Это сложно, мам. Это не то, что ты думаешь, но я не могу сказать. Не имею права.

— Ты думаешь, что защищаешь кого-то, но думали ли вы о том, что… Что вы вредите друг другу своим молчанием?

— Да, я думала об этом.

— Чего ты боишься?

Боюсь? Я не боялась того, что у меня заберут деньги. У меня было больше, чем нужно, и их никто не тронул бы. Я не боялась, что мне запретят общаться со своими сёстрами и братом, потому что, когда мы были вместе, нас объединяла сильная связь.

Я боялась отца.

Всё происходило из-за него. Он использовал свои деньги и связи для того, чтобы создать хаос или порядок по своему усмотрению.

Но мама была разбита, да и насколько хуже всё может стать? Я уже плыла против течения. Какая разница, если я брошу своё весло в стремительную реку дерьма?

— Тебе лучше поговорить с Кэрри, — произнесла я, моментально пожалев о сказанном, но в то же время почувствовав освобождение от чего-то, подкравшегося слишком близко.

— Это была Кэрри? — пропищала она.

— Поговори с ней.

Она вытерла глаза, но слёзы тут же появились снова.

— Будь проклят этот большой дом, — она сложила и развернула салфетку. — Будь проклят каждый угол. Ты не видишь, что происходит. Ничего не слышишь. Мы избегали друг друга. Как это произошло? Как мы дошли до такого?

— Нас было восемь, мам. Тебе нужен был большой дом. Что тебе оставалось делать?

— Уделять внимание! Мне нужно было уделять внимание!

Мама подняла голову и посмотрела сквозь меня.

Марджи стояла в дверном проёме, и я проследила за её взглядом.

— Что происходит?

— Ничего, — ответила я. — Мама думает, что я являюсь сплошным разочарованием и ошибкой, — я, может, и была готова нарушить клятву, но не была готова признаться в этом. — Давай покончим с этим. Ты оплатишь мне обед «У Роберто». Я проголодалась, мне нужно выпить.

— Ты слишком молода для выпивки, — ответила Марджи, отступив, чтобы дать мне пройти.

— Ну, мне кое-что нужно.

— Как насчёт работы? — ответила она, обняв маму.

Я показала ей язык.