Ресторан Зии не был похож на итальянский. Он выглядел приемлемо, но не имел национальных традиций. Если бы вы поехали в Италию, то естественно, ожидали бы увидеть там в каждом кафе или ресторане красные клетчатые скатерти, мисочки с пармезаном, корзинки с хлебом и тарелки со сливочным маслом. Сырный декор являлся все-таки главной составляющей, учитывая благосостояние города и изысканность жителей.

Я припарковалась на маленькой парковке и направилась ко входу, перед которым прямо на тротуаре стояли два столика. За одним сидело двое мужчин лет шестидесяти, сгорбившихся и занятых игрой в домино. Один из них, с белыми усами и огромным животом, взглянул на меня, кивнув, и бросил кубик. Другой, в фетровой шляпе и открытым воротом рубашки, никак не отреагировал на мое появление. Чувство опасности подкралось ко мне. Я ступала на территорию Антонио. Не было ли это именно тем, чего он не хотел?

Внутри ресторана с одной стороны вытянулась деревянная барная стойка, остальное пространство было занято кабинками и маленькими круглыми столиками, украшенными клетчатой скатертью, а также небольшими тележками, заставленными графинчиками с оливковым маслом и уксусом. Все свободное пространство стен было расписано видами горы Везувий.

В двух кабинках на столиках стояли таблички «Зарезервировано», в других сидели мужчины. Один из них, коротышка в коричневой рубашке и с козлиной бородкой, стоял между двумя столиками, рассказывая по-итальянски какую-то историю, пытаясь позабавить остальных. Когда я вошла, он окинул меня быстрым взглядом, потом вернулся к собеседникам, продолжая размахивать руками и вызывая дружный хохот.

— Я могу вам помочь?

Я обернулась и увидела Зию, ее толстые пальцы были сцеплены на груди.

— Здравствуйте, — сказала я. — Как поживаете?

Она указала на меня.

— Я узнала вас.

— Эм, я тоже вас запомнила.

Выражение ее лица сменилось от теплого к настороженному, словно пытаясь прочитать мои мысли.

— Вы здесь, чтобы поесть?

В кабинке смолкли шутки и смех. Я почувствовала, как все глаза устремились на меня.

— Нет.

— Что вы хотите?

Чтобы найти его, нужно озвучить мой ответ.

— Я ищу Антонио.

— Его здесь нет.

— Я..

Что я хочу сказать? Что это была моя последняя оставшаяся возможность, не так ли? Мне некуда было больше идти, я не знала, где еще его искать.

— Я имею в виду, что я не причиню ему никакого вреда. Я здесь сама по себе.

Она улыбнулась. В ее улыбке не было восторга или доброты, эмоций, которые вдохновляли меня много раз прежде. Жаль.

Я стояла, выпрямившись, расправив плечи.

— Я все равно его найду сейчас или позже, Зия. Но лучше сейчас.

Мужской голос раздался позади меня.

— Хотите, чтобы я вывел ее отсюда?

Я повернулась и увидела толстопузого игрока в домино. Но не двинулась с места и не дрогнула.

— Это женские разговоры! — сказала Зия, махнув рукой, будто мое появление было простым неудобством. Она указала на двери в кухню. — Пойдемте.

Мой телефон завибрировал в кармане. Я знала, что мне нужно вернуться на съемки. Но я должна была пойти на кухню, сказать Антонио, что я хотела и что не приму «нет» за ответ, а потом вернуться обратно к предстоящей суматохе. Зия вела меня через крошечную ресторанную кухню, мимо кипящих сковородок на плите, и мужчины в белой бейсболке, чистящего кастрюлю. Я думала, она вела меня к Антонио, но она открыла дверь на стоянку.

— Зия, — сказала я, — я не понимаю.

— Его здесь нет.

— Я могу оставить ему сообщение? — спросила я, когда вышла на парковку.

— Если вы думаете, что я передам его.

— Почему нет?

Она посмотрела на яркое солнце, а затем перевела взгляд обратно в затемненную кухню.

— Я должна идти.

Она попыталась закрыть дверь, но я удержала ее.

— Почему? — потребовала я ответа. — Просто скажите мне почему. Это вопрос доверия? Вы все думаете, что я побегу докладывать своему бывшему?

Зия крепко взялась за дверную ручку, и у меня не было сил удерживать ее. Если она решит закрыть дверь раз и навсегда, то так и будет.

— Пожалуйста, — сказала я, убирая свои руки от двери, — я не причиню ему никакого вреда. Клянусь.

— Я верю вам, — сказала она. — Я знаю, о чем вы говорите. Но желать не причинить вреда и не сделать — разные вещи.

— Он в порядке?

— Он в порядке? Да. Пока я не убила его. Пока я кормлю его из своих рук, — она показала ладони, и я сразу же обратила внимание на ее пальцы-сосиски, блестящие от стольких лет, проведенных на кухне. — Этот сукин сын просил меня доставить еду на съемочную площадку. Не говорите мне, что он вас соблазняет. — Она очертила рукой в воздухе линии моего тела, словно я являлась памятником каждой его девушке, которая следовала за ним. — Засранец. Вот кто он.

Ее оскорбления были ласковыми, но она выглядела очень рассерженной. Я могла притвориться, что не поняла ее ответ, что это касалось меня и мне совсем не обидно, но я чертовски хорошо понимала, что это были мои отношения с ним, моя культура, и в этом была вся я.

— Вы можете просто сообщить ему, что я была здесь?

Она покачала головой, как если бы я была полной идиоткой.

— Нет. Если вы преследуете его в нашем мире, мы будем преследовать вас в вашем, — она закрыла дверь.

* * *

По пути на съемочную площадку в моей голове прокручивались худшие варианты развития событий. Антонио был мертв, в беде, депортирован обратно в Неаполь. Имел ли он какое-нибудь отношение к насилию, о котором передавали все каналы новостей, или он был их еще неопознанной жертвой.

Мне некуда было больше ехать. У меня не было доказательств, что с ним что-то случилось, и если я буду продолжать преследовать его, его мир будет преследовать меня.

В тот вечер на съемочной площадке, когда я размышляла над самым худшим, что могло случиться, я не была настроена более оптимистично, чем Катрина. Видимо, она почувствовала мой внутренний дискомфорт и пыталась сохранить побольше свободного пространства вокруг меня. Я следила глазами за процессом, кто где был, все ли нормально с одеждой, на каких местах находились руки и ноги актеров, как падал на них свет. Это был последний съемочный день в кафе. Они начали демонтировать декорации. Все требовало внимания, ничто не могло быть упущено.

Потом происходила сама съемка в этих стесненных обстоятельствах, словно в лихорадке. Катрина практически прошептала: «Снято!», и все зааплодировали. Это означало конец. Мы начали собирать уже в сотый раз весь реквизит, укладывать его обратно в грузовики. Собирали и укладывали все, кто присутствовал с самого начала съемочного процесса. Именно на этом и проверялась дружба. От следующих нескольких недель зависело попадет ли фильм в кинотеатры, и никто кроме меня, Катрины, Майкла и голливудских «инсайдеров» не знал, как маловероятно это было.

Я села в машину, думая как бы побыстрее добраться до Аламеда и заползти в кровать. Я написала смс Антонио, хотя все больше и больше мне хотелось закричать в пустую аллею.

«Я знаю, что раздражаю тебя, но меня это не волнует. Если у тебя все хорошо, просто напиши мне „Убирайся к черту!“. Этого будет достаточно».

Подождав минут десять и наблюдая за последними работами по демонтажу, я была полностью подавлена молчанием моего телефона. Я устала ждать чего-то, что, видимо, никогда не произойдет, так что я завела мотор и двинулась с места.