Следующим утром мы направились из горной местности в открытые равнины Кару. Мы преодолели множество препятствий, прорвались через множество стоявших на нашем пути преград, и, хотя нам предстояло еще много приключений, стало ясно, что англичане не смогли нас остановить. Теперь мы продолжали свой рейд на юг. В поселке Марэсбург нас ждали войска, но генерал Смэтс умело провел нас мимо них ночью, и мы продолжили маршрут без единого выстрела.

В это время «Пятерка Денди» стала пользоваться особым вниманием с его стороны. Наши действия во время сражения с 17-м уланским укрепили нашу репутацию, а в равнинной местности служба разведчиков была особенно нужной, поэтому мы двигались далеко впереди колонны, и нас гостеприимно встречали голландские фермеры и философски терпели английские, к которыми мы встречались.

В прекрасных гимнастерках цвета хаки, и на отличных лошадях мы так преобразились, что, когда в английских домах нас спрашивали, кто мы такие, мы в шутку говорили, что являемся «драконами, истребляющими англичан». После пережитых трудностей мы наслаждались жизнью.

Погода улучшилась, долгая зима закончилась, и безоблачные солнечные дни согревали наши сердца. Скоро нам еще раз повезло, потому что к нам присоединился фельдкорнет Бота с отрядом в двадцать пять человек, остатком отряда добровольцев, которые бродили по стране, пока их силы не истощились настолько, что они были вынуждены скрываться в горах. Услышав о нашем появлении, они поспешили найти нас и тем самым возместили наши потери, понесенные со дня перехода на территорию Капской колонии.

Но мы вынуждены были оставить Раубенхеймера, бедро которого было раздроблено во время последнего сражения, а еще через день или два — Коэна, у которого началась гангрена.

Помимо того, что он был храбрецом, Коэн обладал и своеобразным чувством юмора. Впоследствии в английской газете я прочитал, что, когда он был взят в плен и его допрашивал английский офицер, то на вопрос, почему он, еврей и уитлендер, сражался за буров, он ответил, что боролся за свое избирательное право.

Следующая потеря была для меня намного более тяжела. Мой друг Якоб Бусман, который оставался со мной, когда остальные в Свободном Государстве отказались с нами идти, подхватил где-то злокачественную лихорадку. Он держался из последних сил, но все же мы были вынуждены оставить его на ферме, года у него начался горячечный бред. Я оставил его с тяжелым сердцем, потому что знал, что он находится в двойной опасности — от болезней и от англичан. Если бы болезнь пощадила его, то его ждал суд англичан по обвинению в государственной измене. Мои опасения оправдались, потому что примерно через три недели я узнал, что в Грааф Ренье он был приговорен к повешению как мятежник.

Он был первым из нашей «Пятерки Денди», принявшим позорную смерть, но не последним — еще трое были впоследствии расстреляны, как, впрочем, и другие коммандос.

Спустя два дня после того, как мы оставили Бусмана, мы достигли подножия высокой горной цепи, название которой я забыл. Там была дорога, уходившая в узкое дефиле — ущелье, которое называлось Лили Клооф (Ущелье Лили), куда и послали на разведку наш отряд. Мы проехали по ущелью некоторое расстояние, когда увидели, что от нас удаляется партия английских фуражиров, у каждого из которых на лошади было по мешку овса. Бен Котце убил одного из них, местного фермера по имени Браун, который присоединился к войскам, а остальные умчались прочь. Из дома выбежала женщина, чтобы предупредить нас о том, что недалеко находится сильный отряд англичан, и мы вернулись, чтобы сообщить это генералу Смэтсу. В нескольких милях к западу было еще одно ущелье, через которое мы попытались пройти, но там нас тоже предупредили, что дорога перекрыта. Тогда генерал Смэтс сказал, что есть и другие пути, поэтому мы вернулись обратно и ночью, в сопровождении местного проводника, перешли горы по вьючной тропе. Это был длинный переход, мы всю ночь не сомкнули глаз, но утром мы были уже на дальнем склоне гор, в районе Бедфорд, населенном в основном англичанами. Отсюда открывался прекрасный вид на глубокие долины и зеленые нагорья одного из самых плодородных районов Южной Африки. Преследователи остались так далеко позади, что следующие несколько дней мы ехали совершенно спокойно, заходя в дома местных жителей.

Жители относились к нам вполне доброжелательно, никаких признаков неприязни с их стороны я не заметил, хотя они надеялись, что нас в конце концов окружат, о чем постоянно нам говорили.

Мы видели случайный патруль местного ополчения, от которого, однако, никакого беспокойства не было, потому что они ограничивались наблюдением, и вообще не было никаких неприятностей о того дня, когда на холме появилась английская кавалерийская колонна и не открыла по нам огонь с дальней дистанции. Не желая вступать в бой против собственного желания, мы отошли в узкое дефиле, рассекавшее находившийся перед нами горный массив. Это был хребет большого Винтербергена, и мы остановились на закате в прекрасном месте, окруженном великолепными деревьями, где развели большой костер и провели замечательную ночь, радуясь тому, в какую прекрасную страну мы попали.

На следующий день наша дорога проходила по еще более красивым местам. Вокруг нас был первобытный лес, и через случайную прогалину среди деревьев мы бросали взгляд на зеленые поля и белые фермы в долинах, лежавших далеко под нами.

Следующим утром, когда мы остановились на живописной поляне, лесник, живший в бревенчатой хижине, рассказал нам о таверне и торговой станции у подножия перевала, который находился рядом с нами и вел вниз. Все живо этим заинтересовались и решили посмотреть, что там находится, поэтому уже к закату мы достигли подножия гор, где стояла большая гостиница, и тут же было несколько полных разным добром складов.

В этой отдаленной местности нашего появления никто не ожидал, и никаких попыток увезти товары со складов под охрану ближайшего военного поста предпринято не было. Владелец складов очень сильно пострадал в результате нашего посещения, потому что в искусстве изъятия английской собственности мы были уже мастерами. Я и не стал бы упоминать об этом эпизоде, если бы в результате этого мы не лишились бы еще одного из «Пятерки денди».

В гостинице оказалось большое количество пива и спиртного, и, хотя многие из нас не пили спиртного больше года, почти никто пьяным не был, кроме Пье де Рю, нашего товарища, который перебрал и уснул, и, когда коммандо покидало гостиницу, про него забыли и он остался там.

Некоторое время спустя мы узнали, что он был обнаружен в номере гостиницы, и поскольку, как и большинство из нас, он был одет в британскую униформу. бедняга был казнен, во всей вероятности прежде, чем его одурманенный мозг смог понять, что с ним происходит.

Ни тогда, ни недели спустя, мы не знали, что всем одетым в хаки полагалась смертная казнь, и, хотя через некоторое время через местных жителей до нас стали доходить слухи о том, что англичане расстреливают наших людей, мы этому не верили. Мы и думать не могли о том, что англичане расстреливают пленных. И только много позже мы узнали о прокламации Китченера, которая предписывала расстреливать всех буров, одетых в хаки. Насколько мне известно, никем из англичан не принимались какие-либо меры, чтобы ознакомить нас с этой прокламацией.

От подножия Винтерсбергена мы продолжили путь в течение следующих нескольких часов в темноте, по извилистой пешеходной тропе, пересекающей покрытые кустарником равнины, и разбили лагерь на открытом месте. На рассвет мы разглядели вдали небольшой поселок Аделаида, но, в нем оказался сильный гарнизон, мы оставили его в покое, и продолжили свой путь на юг по долине, покрытой холмами и оврагами.

Здешние жители тоже были в основном англичанами, которые со всей любезностью демонстрировали нам свои хорошие манеры: в то время, когда мы их грабили, они резали для нас баранов и помогали обчищать свои сады и кладовые. К вечеру к нам подошла колонна из Аделаиды, они стояли, когда стояли мы, и двигались вместе с нами. Когда в темноте мы разбили свой лагерь, огни их костров были от нас на расстоянии в пять-шесть миль. После полудня к нам прискакал вооруженный колонист с соседней фермы, который сказал, что хочет бороться с англичанами. У него была хорошая лошадь и он хорошо говорил по-голландски, поэтому мы приняли его к себе, но теперь, когда мы расседлали коней, он вдруг вскочил на своего коня и умчался прочь. Никто не смог его преследовать, и, поскольку он наверняка был шпионом, который должен был выведать наши планы, мы снова оседлали лошадей и проехали еще час или два, прежде чем встать на ночевку.

На следующий день мы уклонились к западу и на закате достигли Биг Фиш Ривер. Ее мы перешли вброд., а затем, в миле или двух дальше, на станции Коммадага, перешли железную дорогу, которая шла от Порт-Элизабет вглубь страны. Никаких блокпостов там не было, поэтому не составило никаких проблем до темноты оказаться на другой стороне, а потом, поскольку наши лошади устали, генерал Смэтс приказал расположиться лагерем в сельском доме в пятистах или шестистах ярдах оттуда. Как только мы отпустили животных пастись, прибыл бронепоезд, прожектора которого ощупывали вельд, но, поскольку мы лежали в низине, видеть нас не могли, хотя команда все же подозревала о нашем присутствии, потому что послали наугад несколько снарядов, только один из которых упал в относительной близости от нас. Разрыв не причинил нам вреда, но мы решили, что нас обнаружили, и побежали седлать лошадей. Возник большой беспорядок, прежде чем мы поняли, что англичане стреляли наугад. Тогда мы посмеялись над своими страхами, и, завернувшись в одеяла, спокойно проспали до рассвета.

Отсюда мы пошли на юго-запад, спокойно пройдя через район Сомерсета, и перед закатом мы были у подножия Зуурбергена, последнего хребта перед тем, как страна начинает плавно снижаться к морю

К настоящему времени мы находились в пределах пятидесяти миль от залива Алгоа. Я никогда во время нашего рейда не знал, какими были намерения генерала Смэтса, потому что он был очень скрытен, но, думаю, в тот момент он планировал совершить внезапное нападение на Порт-Элизабет следующим утром. Когда мы увидели английский отряд численностью около трех тысяч человек, он приказал нам оставаться у подножия гор, хотя мы спокойно могли уйти на восток или на запад. Эти войска прибыли по железной дороге и высадились на станции Коммандага, там, где мы за две ночи до этого пересекли железную дорогу, и, судя по их передвижению, они хотели прижать нас к склонам хребта.

Мы наблюдали за их медленным приближением в течение большей части дня, пока их разведчики не приблизились к нам почти на расстояние выстрела, а потом генерал Смэтс повел нас прямо на склон. Ночь мы провели на первом из параллельных хребтов, которые составляют Зуурберген.

От того места, где мы достигли вершины, мы видели горы — несколько линий горных хребтов, идущих параллельно друг другу, разделенных глубокими лесистыми ущельями, и перспектива попасть в эту местность нас не устраивала. Но войска, приближавшиеся к нам с тыла, не оставляли нам выбора, и мы развели костры и устроились на ночь. По пути Джек Борриус и я встретили местного пастуха, который сообщил нам, что в соседнем ущелье был большой отряд лошадей. Во время нашего пребывания в Капской колонии ни на одной из ферм мы не могли найти ни одной лошади, потому что англичане забирали их, чтобы лишить нас возможности сменить коней. Пастух сказал, что около пяти сотен лошадей были собраны военными в течение нескольких последних дней при слухах о нашем приближении. Поэтому мы с Джеком перед рассветом оставили коммандо и прошли по хребту несколько миль, пока не нашли место, где можно было спуститься в указанное нам ущелье. Наконец мы нашли ферму, земля вокруг которой была истоптана множеством копыт, но кафр, который появился из леса, сказал нам, что накануне патруль отогнал всех лошадей к побережью, так что нам пришлось оставить затею найти свежих лошадей и мы, заведя лошадей в загон, растянулись под тенистым деревом и уснули.

Несколько часов спустя мы были разбужены несколькими людьми, которые оказались здесь в поисках еды. Они разбудили нас и велели прислушаться. слушать. Вскочив на ноги, мы услышали звук отдаленного винтовочного огня, который доносился с той стороны, где мы утром оставили коммандо. Ясно было, что коммандо вступило в бой, и скоро мы увидели нескольких наших людей на противоположном склоне ущелья, которые, как муравьи, ползли по крутому склону. До них было около мили, но можно было понять, что дела их плохи — они были сильно растянуты и по ним стреляли с той стороны, где должен был находиться враг.

Мы поймали лошадей и повели их на склон, на который поднимались коммандос, и, оказавшись наверху, мы увидели, что наши по вершине хребта бегут к нам. Чтобы добраться до нас, им потребовалось больше часа, и они сказали, что, пока они расположились на отдых, большой отряд англичан неожиданно открыл по ним огонь.

После обмена выстрелами коммандо отступило вглубь гор, только с одним раненным и несколькими убитыми лошадьми. Раненный получил пулю в лицо, но двигался самостоятельно. Теперь мы занимали следующий гребень. Отсюда было видно, что первый гребень занят множеством английских всадников. Они были прямо перед нами, и нас разделяло только ущелье. Подтянувшись, они открыли по нам огонь из пулеметов и легких пушек. Я не знаю, как им удалось втащить их на гору, но теперь возможность прорваться была для нас потеряна, и оставалось только отступать, а за спиной у нас лежали тянувшиеся на несколько миль горы, покрытые лесом и изрезанные ущельями.

Непосредственная опасность нам пока не угрожала, потому что у нас было хорошее укрытие, но обстановка все же осложнилась.

До сих пор у нас не было никаких трудностей с пополнением запасов с ферм, расположенных на нашем пути, поэтому о том, чтобы запастись впрок, никто не думал, так что в результате, оказавшись в безлюдной местности, мы почти сразу начали голодать. Вокруг росли странные дикие плоды, которые называли «хлеб готтентота», похожие на большие ананасы. Они съедобны только в определенное время года, но мы, прибывшие с севера, этого не знали. Один ин людей попробовал эти плоды и нашел их вкусными, что имело очень неприятные последствия.

Я их есть не стал, а вернулся к огневому рубежу, чтобы стреножить лошадей, которые оказались свободными, и, вернувшись, с удивлением обнаружил, что половина наших людей корчится на земле в судорогах рвоты, многие из них были при последнем издыхании. Смэтсу было хуже всех, так что половина нашего отряда, которая была в порядке, осталась без командующего, который лежал без сознания.

Сильный отряд английской кавалерии уже спускался с противоположного склона ущелья, готовясь атаковать нас. Сзади нас, насколько хватало взгляда, были горы. У нас не было еды и мы не могли уйти, оставив больных. Положение было критическим.

Основная опасность в данный момент исходила от солдат, которые приближались к нам. Некоторые из них уже достигли дна ущелья и, спешившись, открыли по нам огонь.

Коммандант ван Девентер был слишком плох, чтобы командовать, но Бен Боувер, хоть и чувствовал себя неважно, все же оказался в состоянии приказать всем, кто мог держать в руках винтовку, рассредоточиться по вершине хребта. До заката оставалось недолго, и уже стало темнеть, поэтому я не думаю, что наша стрельба нанесла англичанам большой урон, но все же они развернулись и отошли к своим лошадям, а затем поднялись на противоположный склон, и скоро там загорелись их костры, что означало, что ночью они никуда не двинутся.

Те из нас, кто занял гребень, теперь получили возможность проведать остальных, и то, что мы увидели, нас не порадовало. Больным стало еще хуже. Генерал Смэтс был совсем плох, и ван Девентер, его заместитель, немногим лучше. Стоны и крики больных показывали, что ехать они не могут, и оставалось только ждать, но при этом нельзя было допустить, чтобы дневной свет позволил англичанам окружить нас. Ту ночь я забуду нескоро. Было темно, костров мы не разводили, а со стороны моря дул холодный ветер. Те, кто не был болен из-за ядовитых плодов, голодали. Мы знали, что, если больные не оправятся вовремя, чтобы смочь уйти от преследования, наша экспедиция на этом бы и закончилась, и сидели около больных, ожидая, когда они оправятся от последствий отравления. Однако ближе к концу ночи люди стали приходить в себя, и к рассвету тех, кто не мог стоять, было не более двадцати. Смэтс тоже не мог стоять, но распоряжаться мог, и приказал, чтобы тех, кто не мог стоять, привязали к седлам, и коммандо должно было уходить дальше в горы. Сам он мог держаться на лошади, и мы в тусклых предрассветных сумерках стали спускаться в следующее ущелье. Дойдя до его дна, мы оставили больных там, а сами стали подниматься на противоположный склон, который был так же крут, как тот, который мы преодолели во время нашего отступления из Стормбергена.

Подъем больных был очень трудной задачей, которая осложнялась тем, что англичане подняли орудия на верх второго хребта, где мы провели предыдущую ночь, и стали стрелять по нам, пока мы понимались. Расстояние было очень велико, и среди нас упало только несколько снарядов, и главное их действие было в том, что они побудили здоровых действовать активнее, а больных придти в себя. Многие из них попросили отвязать их от лошадей и спустить на землю, потому что в таких обстоятельствах не хотели оставаться связанными.

Я поднялся на вершину хребта одним из последних, потому что вел свою лошадь и мула очень медленно, чтобы сберечь их ноги. Когда я добрался до вершины и оглянулся назад, то с удивлением увидел, что генерал Смэтс все еще находится ниже меня, с тремя или четырьмя людьми, которые были с ним, а по тропе спускается отряд английских разведчиков, которые шли по оставленному коммандо следу. Судя по тому, как они спускались, скоро они должны были наткнуться на Смэтса и его людей, и было ясно, что времени терять нельзя. Я привязал животных к ближайшему дереву и стал где бегом, где ползком спускаться вниз. Пули разведчиков меня не задели. Когда бывшие со Смэтсом люди услышали стрельбу наверху, они подняли его на лошадь и поддерживали его по двое с каждой стороны, чтобы он не упал, начали продвигаться мне навстречу.

Мы не стали следовать за коммандо, потому что представляли бы собой очень хорошую мишень, но вместо этого отклонились вправо, где был овраг, по которому можно было пройти незамеченными. Когда мы поднялись наверх, я сходил за своими животными, и мы пошли на поиски коммандо, которое ожидало нас на поляне.

Мы были теперь в самом сердце гор, так далеко от ферм, что здесь встречались буйволы, мы часто видели их следы и места, где они валялись в грязи. Из больных никто не умер, и большинству из них было намного лучше, возможно, потому что им пришлось двигаться. Генерал Смэтс и еще несколько человек все же были пока в опасности, поэтому было решено остановиться на день, чтобы больные пришли в себя перед длинным переходом, поскольку наши разведчики сообщили, что враг отошел назад. Теперь самое главное было найти еду. Несколько отрядов были разосланы в разные стороны, чтобы найти краали местных кафров, дым от которых мы иногда замечали в разных местах. После того как в течение нескольких часов мы продирались через густой подлесок, мы нашли несколько хижин, покинутых обитателями — красными кафрами, и нашли там запасы проса, которого было достаточно для коммандо.

Днем мы продвинулись глубже в горы, и, когда мы поднялись на высокое покрытое травой плато, нам открылась перспектива на расстоянии в тридцать пять миль — белые дюны, и серый туман, который был Индийским океаном. Мы ликовали, поскольку знали, что теперь мы проникли на юг дальше, чем любое другое коммандо за все время войны, и были первыми, кто смог увидеть берег.

После наступления темноты, встав лагерем на высоком плато, мы могли видеть огни Порт-Элизабет, мерцающие вдали, и это усиливало нашу веру в то, что генерал Смэтс, несмотря на его болезнь, все еще намеревается пойти туда. Следующим утром мы спустились в красивую долину, заросшую столетними деревьями, и здесь разбили лагерь и отдыхали оставшуюся часть дня, все еще питаясь вареным просом.

Один из наших людей знал эту местность, потому что в прежние времена охотился здесь на слонов и буйволов, и он сказал что помнит о том, что здесь должна быть тропа, ведущая на юг, по которой можно выйти в долину Сандэй-ривер, где можно было бы захватить маленькую деревню Байвилль.

Когда это стало известно, маленький отряд, включавший в себя и «Пятерку денди», был отправлен на разведку и фуражировку. К несчастью, мои животные ушли вглубь леса, и я отстал от остальных. Я шел за ними, пока не попал из горной местности в широкую долину, по которой Садэй-ривер стекала к океану. Долина заросла густым кустарником высотой десять-двенадцать футов, из которого я должен был с большим трудом выбираться, и вернулся к коммандо уже в темноте, усталый и расстроенный.

Джек Борриус и его пираты еще не возвратились, но той ночью мы все же пошли вперед, потому что наши запасы зерна подошли к концу.

Мы вели наших лошадей в темноте между высокими склонами; по хорошо утоптанной дороге, которая, извиваясь, уходила вниз в долину, и к рассвету мы достигли Сандэй-ривер, в месте, где горы расступались и в просвете между ними была видна большая ферма.

Генерал Смэтс оставался бледным и слабым, но все же послал за мной и поблагодарил меня за то, что два дня назад я предупредил его о приближении англичан.

Некоторое время после восхода солнца Корнелиусу Вемлаасу, Генри Риттенбергу и мне приказали разведать маршрут вдоль течения реки, и мы отправились в путь, который оказался последним для моих товарищей. Пройдя вдоль реки и расспросив местных, мы узнали, что недалеко находится отряд пеших белых, и, подъехав ближе, обнаружили там Джека Борриуса с его отрядом. которые сидели под деревьями. Сам Джек страдал от полученных им ужасных ран. В Байвилль они вступили, не встретив сопротивления, но на обратном пути столкнулись с английским патрулем, и в этой стычке пуля выбила ему левый глаз, оставив только заполненную засохшей кровью впадину. Кроме этого, его правая рука была раздроблена, но он отказался остаться, и мы нашли его лежащим и страдающим, но полным решимости оставаться с коммандо. Пока мы были заняты с ним, подъехал генерал Смэтс. Он приказал Бену Котце принять командование над пятеркой денди и приказал разведать путь в боковую долину, чтобы посмотреть, выходит ли она из гор, потому что собирался войти в долину Сандей- ривер ниже по течению.

Бен Котце взял с собой Риттенберга и меня вместе с Вермаасом и одним из людей ван Девентера по имени ван Онселен, который присоединился к нам добровольно. Мы впятером пошли вперед, тщательно выбирая дорогу, и уже в конце дня обнаружили, что долина заканчивается тупиком, упираясь в один из последних хребтов Зуурбергена. Котце оставил с собой ван Онселена и приказал нам троим из «Пятерки денди» подняться на возвышавшийся перед нами склон и посмотреть, что находится дальше. Уже ведя лошадей вверх по склону, мы услышали крик, и ван Онселен догнал нас., чтобы сказать, что я должен вернуться, потому что Котце решил, что моя лошадь слишком бросается в глаза, и вместо меня должен пойти он, ван Онселен. То обстоятельство, что моя серая пони оказалась слишком яркой, спас мне жизнь. Трое поднявшихся на вершину угодили прямо в руки английского патруля, который сидел там в засаде, и. поскольку на них была английская униформа цвета хаки, их расстреляли на месте. Их похоронили там же, и их могилы — самые южные из всех могил погибших республиканцев.

Об их судьбе мы узнали намного позже. В тот момент все, что мы видели и слышали, была стрельба и много солдат на фоне неба, поэтому мы поехали назад.

В сумраке мы встретили коммандо, двигавшееся в нашем направлении, и когда мы сказали генералу Смэтсу, что в том направлении прохода нет, он дал команду остановиться на ночь.

На рассвете следующим утром, пока мы седлали лошадей, англичане открыли огонь, снаряды летели над нашими головами. Никто не пострадал, но нам пришлось отойти в вглубь гор, вместо того, чтобы выйти на открытую местность. Во время отхода мы потеряли еще трех человек. Они искали своих лошадей, когда начался обстрел, и, поскольку их отсутствия никто не заметил, остались сзади. По сообщению английской газеты, которую мы потом прочитали, один из них был повешен как мятежник, потому что был британским подданным — шестой из нашего отряда, кто был казнен, не считая троих, убитых басуто.

Как я сказал прежде, мы не слышали о прокламации лорда Китченера против ношения британской военной формы, и я продолжал носить гимнастерку лорда Вивьена со всеми значками и знаками различия, и знаком отличия 17-го уланского полка — черепом с костями — на шляпе, не особо гордясь своими трофеями и не думая о том, что подвергаю себя смертельной опасности. Пройдя немного по этому дикому ущелью, после полудня мы нашли проход, который давно не использовался, сделанный, как говорили, сэром Гарри Смитом во время войн с местными племенами в пятидесятых годах.

Этот проход шел через темное ущелье, с обеих сторон был густой лес из толстых деревьев, сам он зарос кустарником, но все же был еще в неплохом состоянии. Главный его недостаток был в том, что он вел на север, в равнины Кару, откуда мы прибыли, а наше намерение было в том, чтобы выйти к морю, но под давлением англичан мы были вынуждены двигаться туда, куда было можно. Мы начали подъем, не зная, есть ли наверху англичане. Если бы это было так, мы попали бы в ловушку, но, к счастью, этот проход был открыт и верхняя его часть была свободна. Мы с Эдгаром Данкером шли впереди как разведчики и нашли около дороги человеческий скелет, оставшийся здесь с давних пор, и повесили ухмыляющийся череп на кол, как предупреждение нашим преследователям.

Недалеко от верхней части прохода было плоское место с руинами старого здания и остатками окруженной стеной садов и огородов, и, поскольку мы видели, что английские войска остались далеко внизу, генерал Смэтс приказал нам остановиться здесь, потому что он и многие другие все еще плохо себя чувствовали. Больные и раненые вместе с бедным Джеком Борриусом расположились отдельно, остальные пустили лошадей пастись и отдыхали, любуясь окружавшей нас прекрасной природой.

В это время из леса вышло стадо одичавших быков, нескольких мы застрелили, и это дало нам достаточный запас свежего мяса, которое мы зажарили на кострах. Затем большинство растянулось под деревьями, чтобы отдохнуть.

К пяти часам пополудни мы стали подниматься. Бен Котци, Николас Сварт и я сидели, греясь на солнце, на стене недалеко от того места, где проход заканчивался. Внезапно, пока мы разговаривали, мы увидели, что в ущелье, примерно в ста ярдах от нас, появился отряд всадников. Криком дав сигнал тревоги, мы схватили винтовки и залегли вместе с теми, кто был рядом с нами. Англичане, наверное, думали что мы пошли прямо по хребту, поскольку двигались группой примерно в тридцать человек, без авангарда, и, очевидно, наше присутствие здесь для них было не меньшим сюрпризом, чем для нас их появление, но мы первыми опомнились и открыли огонь.

Англичане не могли развернуться на узкой дороге, поэтому они повернули лошадей и поскакали назад со всей возможной скоростью. Они не могли сойти с тропы, потому что склоны ущелья были слишком круты, и в беспорядке поскакали вниз по тропе.

Они столпились и отчаянно толкали друг друга, стремясь уйти от нашего огня, и в результате падали и врезались в деревья по краям дороги. Дорога стала еще более неудобной из-за убитых и раненых лошадей, и мы слышали ругань англичан, которые не могли через них перебраться. Только несколько человек смогли достичь основания перевала, и я в просвет мог видеть, как они нахлестывают лошадей. Остальные бросили лошадей и спрятались в лесу, начав обстреливать нас, так что мы не решились спуститься, чтобы забрать оружие и боеприпасы, находившиеся в седельных сумках лошадей. Основная английская колонна, бывшая первоначально в начале прохода, теперь переместилась ближе, и, когда она добавила свой огонь, мы ушли наверх, чтобы избежать жертв.

После наступления темноты мы спустились по дальнему сторону гор, все еще по дороге сэра Гарри Смита, и дневной свет нашел нас снова в Сомерсетском дистрикте. Мы теперь были на той же стороне гор, что и пять дней назад, и, хотя оказались не в состоянии пройти дальше на юг, все же были рады выбраться из гор и оказаться на открытом месте.

Как только рассвело, мы остановились на ферме на несколько часов, и здесь генерал Смэтс собрал нас вместе. Он сказал, что мы достигли поворотного пункта в экспедиции, и сказал нам, что теперь он собирается идти в сторону Атлантического побережья, в населенные районы Юго-Западного Кейпа. Поблагодарив всех за перенесенные трудности, он сказал, что принял решение разделить наши силы — частью для того, чтобы ввести в заблуждение англичан, частью для того, чтобы облегчить задачу обеспечения, потому что жители районов, через которые мы проходили, жаловались на то, что такой большой отряд им очень трудно снабдить всем необходимым. Поэтому он предложил отделить половину отряда и поставить над ним комманданта ван Девентера, сам он возьмет под свое начало остальных. Оба отряда должны двигаться самостоятельно и соединиться в конце пути далеко на западе.

Он все еще выглядел бледным и нездоровым, но его дух был неустрашим, и в полдень он приказал тем из нас, кто оставался с ним, седлать лошадей, и мы отправились в дальний путь, сопровождаемые приветствиями и прощаниями людей, оставшихся с ван Девентером, которые должны были отправиться в путь позже. Мы двигались до заката, затем остановились на ночь на заросшей терновником равнине. Следующим утром мы пересекли широкую равнину, на которой чередовались участки, заросшие кустарником, с открытыми местами, по которой двигались до полудня, когда решили сделать привал в обширной поросшей лесом низине.

Перси Виндола и Фрица Балога из «Пятерки денди» послали на соседнюю возвышенность часовыми, и с того места, где мы сидели, хорошо было их видно — они сидели под деревом, разговаривая друг с другом, а их лошади позади них щипали траву. Внезапно дюжина английских солдат появилась из леса в тылу и окружила их на наших глазах.

Расстояние между нами было около половины мили, и когда мы поняли, что случилось, «Пятерка денди» (состоявшая теперь из шести человек) помчалась к лошадям и, сопровождаемая немногими, у кого лошадь оказалась под рукой, помчалась по склону. Солдаты были настолько увлечены своими пленниками, что не замечали нас, пока мы не приблизились к ним, тогда они дали беспорядочный залп, вскочили на лошадей и ускакали, оставив пленников. Крича спасенным следовать за нами, мы погнались за патрулем и приблизились к солдатам на тридцать-сорок ярдов, выбив троих из седла. Еще двое, лошади которых были убиты, сдались, а остальные скрылись в кустарнике.

Мой друг, Джек Бакстер, один из людей Боувера, ехал рядом со мной, и мы выбрали одного из убегающих солдат. Мы приблизились к нему на расстояние, достаточное, чтобы приказать ему остановиться, но он продолжал скакать, не обращая на нас внимания. Мы стреляли в него, но промахнулись, потому что стрельба с седла требует опыта, и он, возможно, убежал бы, если бы на его пути не оказалось ограды из проволоки. Он соскочил с лошади, перепрыгнул через ограду и исчез в зарослях кустарника. Почти сразу мимо наших ушей просвистели его пули. К счастью, его меткость уступала его храбрости, и мы с Бакстером смогли уйти в лес, где он нас не видел. Мы спешились, привязали лошадей и стали искать его. Пробравшись под забором, мы стали ползти от дерева к дереву, пока не определили его местонахождения. Мы не хотели рисковать вступать в поединок с таким находчивым противником, поэтому опустошили магазины в том направлении, где заметили движение. Дальше было тихо, и мы, сделав на всякий случай еще несколько выстрелов, пошли туда и нашли его, лежавшим лицом вниз, прошитого пулями, но все еще сжимавшим винтовку. Мы разбили винтовку, забрали боеприпасы и вернулись, забрав и его лошадь, и вернулись к своим, чувствуя себя почти расстроенными из-за того, что лишили жизни такого храброго человека.

Остальная часть принимавших участие в стычке собралась вокруг убитых солдат. Там же были раненые и пленные, и, сняв со всех из них обувь (задача неприятная, но необходимая, потому что с обувью у нас были проблемы), мы поехали назад к коммандо.

Во время этого возвращения Бен Котце и Эдгар Данкер уклонились далеко в сторону, и вскоре мы услышали несколько выстрелов и поскакали туда. Подъехав к ним, мы нашли их сидящими на лошадях, сильно возбужденными, а рядом лежали двое убитых англичан — офицер и рядовой. Оказалось, отойдя от нас, они объезжали заросли колючих кустов, когда неожиданно столкнулись с небольшим английским патрулем. Столкновение было столь неожиданным, что они не смогли ничего предпринять, и Данкер крикнул: «Не стреляйте, мы из 17-го уланского!», на что командир патруля капитан Уотсон сказал: «Я вам не верю, все люди Смэтса одеты в хаки. Руки вверх!» Тогда Котце и Данкер, у которых были револьверы «Уэбли», одновременно выстрелили, убив капитана Уотсона и одного из солдат и серьезно ранив еще одного, который смог ускакать вместе с остальными.

Это было очень неприятным инцидентом, поскольку ношение нами британской униформы, без сомнения, стало причиной смерти этих двух людей, и хотя мы не знали ничего пока еще о прокламации лорда Китченера, лицо генерала Смэтса вытянулось, когда он об этом услышал. Действительно, много позже, когда мы встречались с лордом Китченером, он привел этот самый случай в обоснование казни многих наших людей, носивших хаки.

Как бы там не было, я только могу сказать, что никто из нас не носил английскую униформу с целью ввести врага в заблуждение, а только по необходимости.

Мы не встретили больше солдат в тот день, и после полудня коммандо прошло еще примерно десять миль и встало там на отдых. Следующим утром, пойдя на разведку, я встретил санитарный фургон с доктором и несколькими санитарами, которые принесли раненых накануне. Врач уже знал обстоятельства смерти капитана Уотсона, поскольку с возмущением говорил об убийстве с помощью английской формы, хотя не упомянул о прокламации, очевидно, считая, что мы и так об этом знаем. После этого мы несколько дней спокойно двигались на запад, за это время не произошло ничего интересного, за исключением того, что однажды вечером мы оказались ввиду крошечного поселка Хобсонвилль, где был гарнизон в дюжину человек, с которым «Пятерка денди» имела столкновение, во время которого один из людей Боувера был ранен в бедро. Чтобы избежать дальнейших жертв, мы проскакали мимо домов и видели, как англичане бросились к лошадям и ускакали, поскольку увидели приближающееся коммандо.

Там было два хороших магазина, и несколько военных складов, так что мы пополнили свои запасы, и провели ночь, наслаждаясь консервами и прочими деликатесами.

Так мы неторопливо путешествовали, пока не достигли железнодорожной линии Порт-Элизабет — Грааф-Рейне, которую пересекли ночью. Бронепоезд послал вслед нам несколько снарядов, чтобы ускорить наше движение. На следующий день мы увидели город Абердин, лежавший от нас на расстоянии в семь-восемь миль, и, поскольку в его предместьях был большой лагерь, мы не нуждались в местных фермерах, чтобы узнать о том, что ожидает нас впереди.

Мы оценили численность войск приблизительно в полторы тысячи человек, поэтому добрались до большой фермы, чтобы держать их под наблюдением. Они не были готовы, но мы знали, что скоро они выступят против нас, тем более что их патрули продолжали объезжать местность в течение всего дня.

Тем днем мы шли дальше, пройдя немного севернее гор Камдебо, в десяти или пятнадцати милях от них. На следующий день мы достигли их подножия, все это время английская колонна шла по нашим следам, а более мелкие отряды кружили вокруг, стараясь нас окружить. Генерал Смэтс не хотел вступать в бой, имея столь малые шансы на победу, поэтому прошли по ущелью и на закате поднялись на перевал, по которому и прошли.

К сожалению, прекрасная погода, которой мы наслаждались в последнее время, теперь изменилась. Стало холодно, начались дожди, и когда темнота настигла нас, мы должны были остановиться на склоне из страха сорваться в пропасть. Ледяной ливень продолжался всю ночь, возможности развести огонь не было, поэтому мы до рассвета сидели рядом с лошадьми, замерзшие и промокшие. Коммадант Боувер и еще двое так закоченели, что, когда рассвело, их пришлось нести в одеялах в долину, где стало возможным развести костер, пока генерал Смэтс, Джек Борриус и остальные больные и раненые продолжали страдать.

Все еще шел дождь, когда мы прошли по холодному нагорью, очевидно необитаемому. На севере лежал мир бесплодно-выглядящих пиков и вершин, затянутых тяжелыми облаками, вид, от которого сжимались наши сердца, поскольку, с английской колонной в тылу, нам предстояло стать голодными и замерзшими альпинистами.

К полудню дождь прекратился, выглянуло солнце, и после долгого пути по раскисшей грязи мы наткнулись на ферму, где было топливо, чтобы высушить одежду, и стадо овец для пропитания.

Пикет, который был отправлен к перевалу, который мы перешли накануне, через некоторое время вернулся с известием, что английская колонна приближается к вершине.

Генерал Смэтс послал пятерку денди и другие группы найти спуск с южного склона горы, поскольку он всегда хотел иметь путь для отхода.

Мы поехали к тому месту, где вроде бы начиналось ущелье, но, добравшись до края плато и посмотрев вниз, мы увидели, что там нас ожидают англичане. Другие разведчики принесли такие же сообщения. Все выходы с плато охранялись, что неприятно напоминало нам ситуацию на Стормбергене. Однако здесь ситуация складывалась получше — владелец фермы, на которой мы остановились (и овец которого съели), предложил нам провести нас по известной ему тропинке, и, пройдя пять-шесть миль до другого перевала, он привел нас к козьей тропе, которая вела к основанию плато. Когда стемнело, мы взяли лошадей под уздцы и через два часа безо всяких приключений были у подножия плато. Чтобы окончательно оторваться от преследователей и выехать из заросшего кактусами участка вокруг плато, мы продолжили свой путь до рассвета. Этот кактус (колючая груша) был привезен из Центральной Америки приблизительно пятьдесят лет назад, и нашел в Кару такие благоприятные условия. Что теперь целые области заросли этим бесполезным растением. Наш путь проходил через целый лес этих противных растений, достигавших иногда ста двадцати футов высоты.

Вскоре после восхода солнца мы достигли реки Каррига, которая берет начало в горах, которые мы только что оставили, и течет на юг, пересекая равнину.

Мы разбили лагерь в течение дня на ее лесистых берегах, не видя никакого признака присутствия англичан. Утром «Пятерка денди», за исключением меня и моего дяди (и Джека Борриуса) отправилась за фуражом. Я не пошел с ними, потому что Смэтс приказал мне переправиться через реку и поехать на холм на другом берегу, чтобы осмотреть страну в сторону Абердина. Перед тем, как отправиться, я попросил дядю присмотреть за моим мулом, и это был последний раз, когда я видел кого-то из них. Было хорошо, что я отправился на своем быстром арабском скакуне, потому что в тот день его быстрые ноги спасли меня. Я провел на холме много часов, не замечая ничего примечательного, но, когда генерал Смэтс послал днем посыльного с распоряжением покинуть это место за полчаса до заката, я послал с ним предупреждение, что не могу видеть того, что происходит на реке, потому что заросшие густым лесом берега мешают наблюдению.

Когда я по положению солнца решил, что мое время вышло, то отправился вниз по реке, туда, где на другом берегу расположилось коммандо. Около брода в просвете стоял сельский дом, и, чувствуя жажду после моего долгого пребывания на горячем солнце, я заехал туда, чтобы попросить чашку кофе. Старая леди в доме хотела удовлетворить мое желание, но, поскольку чайник не кипел, она предложила мне посидеть, пока она не растопит очаг. Я знал, что на закате коммандо снимется, поэтому решил не ждать, а. попрощавшись, уехал прочь.

Я не прошел и тридцати ярдов, когда услышал топот многих лошадей, и, оглянувшись, увидел отряд английских солдат, которые рассыпались по поляне и стали окружать дом.

Если бы я все еще был там, то должен был быть пойман в полной форме хаки, и это было бы моим концом, но здесь в открытом моя английская форма спасла меня, поскольку солдаты приняли меня за одного из своих, и позволили мне ускакать. Видя это, я пошел медленно, пока не скрылся среди деревьев, и затем пришпорил коня, чтобы поднять коммандо.

Я пересек брод, и, перейдя на другой берег, оглянулся назад, чтобы увидеть, что англичане обнаружили свою ошибку и преследовали меня как собаки на свежему следу. Мой серый пони меня не подвел, и я был в состоянии держать дистанцию между моими преследователями, стреляя на ходу, чтобы дать сигнал коммандо, поскольку понимал, что, если этот отряд застанет коммандо врасплох, это будет большой неприятностью.

Мне оставалось проскакать приблизительно шестьсот ярдов, и когда я оказался среди наших людей, я увидел, что они бежали в заросли, где были привязаны их лошади.

Времени не было ни секунды, потому что при той скорости, с которой англичане приближались, они должны были быть здесь прежде, чем лошади будут выведены и оседланы. Пятнадцать или шестнадцать человек были уже готовы, и Смэтс приказал им выдвинуться вперед и задержать приближающихся англичан, пока остальные не будут готовы.

Во главе с коммандантом Боувером мы поскакали назад, но прежде, чем успели отъехать на небольшое расстояние, появилось около ста английских всадников, которые стали стрелять в нас. Мы соскочили на землю и тоже стали стрелять, англичане тоже спешились и открыли сильный огонь, заставив нас отступить за небольшую насыпь, которая стала для нас хорошим укрытием.

Здесь наше положение для стрельбы было очень удобным, и наш огонь был столь эффективен, что англичане отошли в густой кустарник, откуда снова открыли плотный огонь, но мы пригнулись и никого не задело.

К этому времени мы хорошо выполнили приказ задержать врага, пока коммандо не соберется, но мы видели группы английских всадников, которые просачивались через кустарник вокруг нас, их число все время увеличивалось, и, что было намного хуже, на возвышенности слева от нас они устанавливали полевое орудие. И через несколько минут над нами стали рваться снаряды, от которых насыпь не защищала. Боувер, смело встав на край насыпи, осмотрел наш тыл, и, увидел, что коммандо отходит, и таким образом наша задача выполнена. Когда он видел коммандо, оно отходило на юг, вниз по течению реки, и мы отступили туда же. Когда англичане это увидели, они стали преследовать нас.

Солнце заходило и начинались короткие сумерки, уступающие темноте, иначе для нас все было бы еще хуже. Войска преследовали нас по пятам, крича и стреляя, и, если бы это было днем, то, я думаю, они бы нас всех захватили.

Моя униформа хаки спасла меня в второй раз в тот день, поскольку группа солдат приняла меня за своего, крикнув, чтобы я поторопился, но больше ничего не заметив.

В кустарнике и англичане и буры разделились на меньшие группы, от одного до трех человек, и все перемешались. Скоро совсем стемнело, и я, чтобы избежать случайностей, остановился в роще, чтобы пропустить солдат вперед. Я долго ждал, пока шум не стих, и потом увидел, что впереди загорелись костры — это англичане остановились на ночь.

Я не мог сказать, что было с моими товарищами, но мое собственное положение было достаточно затруднительным, поскольку на моем пути был враг, а коммандо уходило.

Когда я думал, что солдаты успокоились, я осторожно поехал, с трудом выбирая путь через кустарник, поскольку была темная ночь. Через час или два я обошел вокруг их лагеря и снова вышел к реке и пошел по течению.

Наконец я увидел свет из окна и, подкравшись ближе, увидел пятерых из нашего арьергарда, разговаривавших с жителями дома.

Я сразу присоединился к ним, желая услышать новости об остальной части нашего отряда, но они ничего не знали, и тем более не знали того, что случилось с коммандо. Поскольку искать следы темной ночью было бесполезно, а наши лошади устали, мы перекусили и прошли некоторое расстояние, чтобы заночевать среди деревьев, твердо надеясь на следующий день встретить наших людей. Незадолго до рассвета мы оседлали лошадей, пересекли реку и поднялись на конический холм на другом берегу, с которого открывался обзор всей равнины.

По дороге мы встретили еще двух наших, отставших прошлой ночью, и оставшихся в зарослях на берегу. Теперь нас было восемь, и, добравшись до подножия холма, мы оставили лошадей и поднялись наверх. Когда мы достигли вершины, солнце поднялось, и, как моряки на корабле, мы с тревогой осмотрели горизонт в поисках признаков коммандо, но страна на юге была совершенно пуста, мы не видели ни одного всадника.

Очевидно, генерал Смэтс шел всю ночь, потому что, хотя равнина была видна на расстояние в полдня пути, он и его люди исчезли, и прошло несколько недель, пока мы не смогли снова увидеть их.