Профессор вызывает всеобщее изумление. Ему удается разжиться свежевыстиранным шлафроком. Фрак вспоминается как идеальная экипировка для дальних путешествий, но с ним пришлось расстаться. Эвелин виртуозно ведет машину. Путники встречают трех коров. Прав лорда укрощен пребыванием на полу автомобиля, однако несессер вновь ожесточает его. В Лионе путешественники облачаются в костюмы в народном стиле, прощаются и продолжают путь вместе. Газетная статья едва не лишает лорда Баннистера жизни.

1

Путешественники миновали одно за другим несколько небольших селений. Профессор уже готов был примириться с фраком, если бы не пуговица манишки у воротничка, которая всякий раз, как он наклонялся вперед, впивалась ему в шею.

— Как вы думаете, скоро ли нам попадется гараж?.. — робко спросила девушка. — Где я могла бы взять напрокат машину…

Лорд несколько секунд раздумывал, стоит ли отвечать. Наконец решил, что стоит. Но кратко и сухо.

— Думаю, что в Ла-Рошели, это довольно большой город. Надеюсь, и мне там найдется сносное пристанище на ночь.

На этом разговор оборвался. Вдоль дороги мелькали деревья с широкой белой опояской, подобно фантастическим одноногим солдатам, вышагивающим гуськом. Девственно живописный пейзаж был в угоду автомобилистам испорчен этой безобразной белой полоской.

В связи с упомянутым ночлегом профессору пришла на ум возможная катастрофа, которой, к счастью, удалось избежать, и он пробормотал вслух, вроде бы ни к кому не обращаясь:

— Хорошо еще, что несессер у меня всегда при себе, в машине…

Рядом с ним на сиденье лежала черная лаковая сумка.

— Что же хорошего? — несколько раздраженно спросила Эвелин.

— Иначе я не смог бы утром побриться. А я ненавижу ходить небритым.

«Жалкий сноб», — подумала девушка и чуть не расплакалась, посмотрев на себя: оборванная, грязная, исцарапанная, смертельно загнанная — в самом центре Европы. А этот пижон беспокоится о своей бритве!

Вероятно, она пыталась найти хоть какие-то недостатки в характере профессора, чтобы тем самым уравновесить стремительно растущую симпатию к нему.

Свою лаковую сумочку — тоже черного цвета — она даже в машине судорожно стискивала в руках. Ведь там хранится оранжевый пакет — цена «Созерцающего Будды».

А кроме того, от сохранности пакета зависит честь несчастного лейтенанта Брэндса. Под какой, бишь, фамилией он служит в Иностранном легионе?

Мюнстер… Мюнстер… Мюнстер…

Эвелин твердила эту фамилию, словно заучивала урок.

Наконец они прибыли в Ла-Рошель.

Профессор остановил машину перед единственной гостиницей городка. Среди сидящих в распивочной крестьян аристократ-водитель, облаченный во фрак, вызвал всеобщее оживление. Баннистер покраснел до корней волос, когда маленький, кривоногий бретонец с головой, похожей на репу, воззрился на лорда, словно на афишную тумбу, и опасливо обошел его со всех сторон. А некий виноградарь полушепотом предложил хозяину позвать врача, пока он не остался наедине со странным постояльцем.

Фрачные брюки в нескольких местах были выпачканы машинным маслом. Промокший и смявшийся гармошкой воротничок докрасна натер шею, а верхняя пуговица оставила у горла глубокий след.

— Не скажете ли, где здесь находится гараж, сдающий машины напрокат? — спросила Эвелин хозяина гостиницы.

— Да рядом, шагах в десяти отсюда! Как выйдете, сразу увидите: перед ним еще бочка такая большая…

— Благодарю. Упакуйте мне в дорогу бутерброды и фрукты, я зайду за пакетом, как только найму машину.

— Слушаюсь.

— А я бы хотел снять номер, — сказал Баннистер.

Ночной сторож, заглянув ненароком в окно гостиницы, в ужасе отпрянул и перекрестился.

— На втором этаже есть хорошая комната — тихая, с окном в сад, — предложил хозяин и нерешительно спросил: — Месье один, без спутников?

— Мне пришлось спешно доставить даму, и не было времени переодеться… Скажите им, пожалуйста, чтобы они на меня не пялились. По крайней мере пусть не трогают руками!

В конце тирады Баннистер возвысил голос, и крестьяне испуганно отшатнулись от него. А тут еще виноградарь подлил масла в огонь, рассказав присутствующим, как в прошлом году в корбельском оркестре спятил контрабасист и, вообразив себя вдовствующей королевой, разгуливал среди ночи по селу с серебряной короной на голове.

— Не угодно ли отужинать?

— Нет, не угодно! Я спать хочу! — заявил лорд таким вызывающим тоном, словно ему категорически отказывали в ночлеге.

Эвелин лишь сейчас протянула лорду руку на прощание.

— Благослови вас Господь за все, что вы для меня сделали, сэр!

— Пожалуйста… Не стоит благодарности. — Он пожал протянутую руку.

Когда за девушкой закрылась дверь, он долго смотрел ей вслед. Как она печальна, потерянна!

Почувствовав горечь во рту, Баннистер невольно сглотнул. Ему было жаль Эвелин.

Во всяком случае, сам он счел жалостью то неопределенное чувство, которое не давало ему покоя; его так и подмывало сказать девушке на прощание несколько ободряющих слов и проводить ее хоть немного.

Баннистер поднялся к себе в номер. Хозяин предложил ему свой свежевыстиранный шлафрок.

Каждой клеточкой тела профессор чувствовал тяжесть проделанного путешествия. Несессер остался в машине… Не беда, побриться можно и утром, а сейчас главное лечь. В постель, скорее в постель! Свежевыстиранный шлафрок хозяина отдавал затхлостью. Ничего… Главное лечь. И спать, спать…

Его донельзя утомили эти малоприятные приключения. Пережитые волнения сказывались на нервах, к тому же профессор терпеть не мог беспорядка, осложнений и неудобств.

Баннистер с наслаждением вытянулся в постели, затем погасил свет. Счастливый тем, что наконец-то эта чудовищная, нелепая история позади, он провалился в глубокий сон.

Проспал он, должно быть, минут десять, когда его разбудили.

У постели стояла Эвелин.

— Немедленно вылезайте в окно, я приставила к подоконнику лестницу, — шепнула она ему на ухо.

2

Эвелин условилась с владельцем гаража о плате за прокат автомашины и поспешила обратно. Она была уже в нескольких шагах от гостиницы, когда в темноте вдруг вспыхнули фары и у входа резко затормозил автомобиль. Оттуда выскочили шестеро, и Эвелин едва успела укрыться за ближайшим деревом, прежде чем ее заметили. Она тотчас же узнала Адамса и Гордона. Кричаще одетый тип тоже был в этой компании. Выходит, они преследовали «альфа-ромео» от самого Парижа и попросту отстали дорогой. Гангстеры совещались между собой, и Эвелин было слышно каждое их слово.

— Похоже, они по глупости решили здесь заночевать, — сказал Адамс. — Надо кончать обоих.

— Придется обождать, — возразил Гордон, заглянув в окно распивочной. — Там еще трое, уйдут все посетители, тогда и приступим. Отсюда нашим пташкам не упорхнуть, они у нас в руках. А пока что можем спокойно посидеть и промочить горло.

Тем временем начался дождь. Зловещая шестерка отправилась в распивочную. Эвелин не бросило в дрожь от страха: похоже, со временем даже к смертельной опасности можно привыкнуть. Единственное, что внушало ей ужас: бандиты собирались убить милого, доброго человека, которого она успела полюбить, несмотря на всю его кажущуюся неприветливость. Девушка заглянула в окно. Бандиты сидели за столиком в углу, не сводя глаз с двери. Эвелин торопливо подкралась к большому красному автомобилю, на котором приехали преследователи.

Эвелин разбиралась в машинах. Когда отец был жив, у них был свой «форд» и Эвелин сама водила машину. Теперь это умение ей пригодилось. На всех четырех колесах она сняла колпачки вентилей и расшатывала их до тех пор, пока из камер не вышел воздух. Затем открыла капот, оборвала проводку у свечей зажигания и слила воду и масло. Обогнув гостиницу, Эвелин увидела, что во двор выходит одно-единственное окно, а значит, ошибки быть не может: там комната профессора. По счастью, она обнаружила и лестницу, приставленную к дверце на чердак. Эвелин перетащила ее и с большим трудом приладила так, чтобы можно было подобраться к раскрытому окну второго этажа. У нее подкашивались ноги, когда она впервые в жизни карабкалась по приставной лестнице наверх. Ночью. В комнату к мужчине!

3

Профессор сел в постели и готов был выругаться, однако поперхнулся словами, взглянув в лицо девушки.

— Заклинаю вас ради всего святого, — торопливо прошептала Эвелин, — не спрашивайте ни о чем и немедля следуйте за мной, иначе вас убьют. В питейной сидят убийцы, в любой момент они могут ворваться сюда. Умоляю вас не терять ни секунды! Бандиты считают, будто вы тоже сведущи в деле. Я своими ушами слышала, как они уговаривались прикончить вас…

У профессора по спине побежали мурашки. Чувствовалось, что девушка говорит правду. Профессор сунул нога в ботинки.

— Не время сейчас заниматься туалетом, секунда промедления может стоить нам жизни. Одежду мы купим где-нибудь по дороге. Идемте, идемте же, умоляю вас!..

Баннистер успел прихватить с собою лишь портмоне и, обернув шею полотенцем, в лаковых ботинках и чужом шлафроке послушно двинулся за девушкой к окну и по приставной лестнице вниз. Дождь лил как из ведра…

Беглецы благополучно добрались до профессорской машины.

Прошло несколько секунд, прежде чем ожил мотор. Эти томительные секунды показались часами.

Но вот машина тронулась. Бандиты спохватились, лишь когда снаружи заработал мотор, и выскочили из пивной.

Однако «альфа-ромео» уже набрал скорость и, разбрызгивая лужи, мчался по дороге.

Фюить, фюить! — пуля угодила в заднее стекло машины и, чудесным образом пройдя между профессором и Эвелин, пробила ветровое стекло. Оба слышали короткий, резкий свист пули в сантиметрах от головы, и лорд Баннистер вынужден был признать, что, обрисовывая ситуацию, девушка отнюдь не прибегала к поэтическим гиперболам.

Мчась со скоростью в сто километров, беглецы оставили позади Ла-Рошель и подстерегавшую там опасность. Бандиты, по всей вероятности, зашлись от злобы, увидев, что их автомобиль выведен из строя. Впрочем, у их допотопного «паккарда» против новехонького профессорского «альфа-ромео» было примерно столько же шансов, сколько у престарелой дойной коровы супротив молодого горного орла.

Профессор странновато выглядел ночью на автостраде, сидя за рулем шикарной машины в промокшем шлафроке, с полотенцем вокруг шеи и торчащими в разные стороны волосами. В этот момент он поистине был бы рад продолжить путешествие в своем парадном фраке.

Эвелин в грязном, мятом, порванном в нескольких местах платье тоже имела жалкий вид.

— Не кажется ли вам, мисс Вестон, — шепотом поинтересовался профессор, поскольку голос у него окончательно сел, — что вы оказываете мне чрезмерное доверие, до такой степени используя меня в критических ситуациях? И не сочтите за назойливость мою попытку узнать наконец, чего ради вы подвергаете риску мою жизнь?

— В этой сумке — честь человека!

— Неужели фамильная драгоценность подверглась за короткое время столь удивительной метаморфозе? Помнится, на пароходе, когда вы впервые нарушили мой ночной покой, — говорю это не в упрек, поскольку я уже притерпелся к этой вашей манере, — вы прибегли к моей помощи во имя некоей фамильной драгоценности. А теперь я, в чужом шлафроке, несусь как сумасшедший со скоростью в сто километров ради спасения чести какого-то незнакомого господина. Я не трус, мисс Вестон, но, по-моему, имею полное право протестовать против того, чтобы мне навязывали роль киногероя или профессионального пожарника-верхолаза. Не говоря уже о риске для моей столь малозначащей жизни…

Эвелин вдруг уткнулась в плечо профессора и горестно разрыдалась. Баннистер пробурчал что-то себе под нос и умолк. Машина мчалась все с той же головокружительной скоростью, оставляя позади города и деревни. Лорд решил не снижать скорости до тех пор, пока не наткнется на магазин готового платья.

Занимался рассвет.

— Сэр… я не могу открыть вам всей правды, — сквозь слезы вымолвила Эвелин, — но я честная женщина, поверьте мне! И простите, что подвергла вас такому риску, но это от меня не зависело…

— Если бы можно было хотя бы побриться, — пробормотал профессор, испытывая почти физическую боль из-за своего непрезентабельного вида.

Да и вообще он пребывал в некотором смущении. Дело в том, что Эвелин перестала плакать, и теперь ее голове вроде бы нечего было делать на плече у Баннистера. «Нет, было бы попросту смешно, — подумал Баннистер, — если после всего случившегося я еще погладил бы ее по головке», — и сам удивился, как это подобная нелепость могла взбрести ему на ум. Эвелин же, тая от удовольствия, в свою очередь думала, что в данных обстоятельствах ее рассеянность окажется незамеченной. Чтобы насладиться этим приятным ощущением, она закрыла глаза и… уснула на плече лорда Баннистера. Профессор время от времени косился на нее и что-то бормотал себе под нос. «На редкость странное существо! — думал он. — Ее можно видеть только в одном из трех состояний: либо она от кого-то спасается бегством, либо плачет, либо засыпает».

4

Наутро ситуация изменилась к худшему. Встречные автомобилисты от удивления только что не падали в придорожную канаву, завидя на переднем сиденье эту странную пару: атлета, повредившегося в уме от тренировок, и какую-то побирушку. Движение становилось все оживленнее, соответственно возрастал и интерес к пассажирам «альфа-ромео». Профессор в отчаянии думал о неизбежном скандале, если кто-то опознает в чудаковатом путешественнике знаменитого лорда Баннистера, научному докладу которого утренние газеты отвели центральное место.

— Сэр, — проговорила Эвелин, которую мучила та же самая мысль, — я когда-то умела водить машину. Позвольте мне сесть за руль.

— А как же я?.. — недоверчиво спросил лорд.

— По-моему, вам лучше разместиться сзади, на полу… Если пригнуться, то вас почти не будет видно…

— Вы действительно желаете, чтобы я участвовал в очередном аттракционе? Вынужден снова отметить, что на медицинском факультете университета очень слабо поставлена акробатическая подготовка. Но если вам так угодно… Я не в силах противиться вашей воле.

— Господи, ну почему вы надо мной издеваетесь? Ведь я о вашей же репутации забочусь!

— Да, мне тоже кажется, что у моих почитателей стожилось несколько иное представление об облике ученого… Хорошо, хорошо!.. Только не плакать, женских слез я совершенно не выношу! Согласен сесть сзади и свернуться калачиком. Надеюсь, до упражнений на трапеции дело не дойдет…

Профессор передал руль Эвелин, а сам перебрался в глубь машины и, согнувшись в три погибели, уселся на пол.

Между тем в баке иссякло горючее. Теперь все хлопоты взяла на себя Эвелин. К сожалению, паренек на заправочной станции заметил, что в машине прячется солидная дама с короткой стрижкой, и тотчас кликнул мать, сестру, трех младших братьев и дедушку. Они обступили машину и через стекло уставились на Баннистера, как на акулу в аквариуме. Один из мальчишек помчался в деревню сзывать приятелей, но, к счастью, бак наполнился раньше и можно было продолжить путь.

Лорд больше не делал упреков. Он вообще ничего не говорил. Обхватив руками колени и тупо уставясь на свои торчащие из лаковых ботинок грязные щиколотки, он молча курил с видом человека, утратившего всякие надежды на перемену к лучшему.

Чуть позже он, подобно укрощенному хищнику, покорно снес кормежку: сжевал бутерброды, принесенные Эвелин из придорожного буфета, выпил чаю и смирно ждал, пока мисс Вестон возвращала посуду. Проходивший мимо сельский священник ненароком заглянул в машину и сочувственно предложил Эвелин за несколько франков нанять дюжего крестьянского парня в качестве сопровождающего, чтобы ей не оставаться одной с больным. Ошеломленный Баннистер услышал, как Эвелин благодарит за совет и заверяет пастора, что в посторонней помощи не нуждается, так как ее несчастный брат ведет себя спокойно.

Эвелин проинформировала добросердечного пастора, не отклоняясь от правды. Лорд Баннистер действительно вел себя спокойно для человека, который достиг поразительных успехов в лечении сонной болезни и являлся серьезным претендентом на Нобелевскую премию текущего года. С учетом этих обстоятельств он вел себя даже на редкость спокойно, сидя на полу собственной машины, в шлафроке с чужого плеча и с полотенцем на шее, взлохмаченный и небритый, на оживленной автостраде Париж — Лион.

Как только за рулем оказалось существо с темпераментом циклона, машина начала постепенно приноравливаться к водителю.

Передние крылья получили вмятины, а бампер погнулся от столкновения со шлагбаумом. Позднее, когда они проезжали под виадуком, случайно распахнулась дверца машины; Эвелин затормозила, и дверца, ударившись с размаху о выступ стены, со страшным визгом и скрежетом съежилась в гармошку.

— Я еще не втянулась, — в свое оправдание бросила девушка через плечо профессору.

— Я это заметил, — печально отозвался тот и вытряхнул из волос осколки стекла.

В этот момент последовал мощный толчок сзади и кто-то выругался в идущей следом машине. Эвелин поспешила убраться с места происшествия.

— Рано или поздно вам придется включать сигнал поворота, — не выдержал профессор. — Другие водители думают, будто вы собираетесь держаться правой стороны, и пытаются обогнать вас слева, так что столкновение становится неизбежным. Ну, и обычно принято, после того как вы подали сигнал поворота, сразу же выключить его.

— А если он не выключается! — воскликнула Эвелин, отчаянно терзая рычажок переключателя.

— Потому что вы запускаете дворники. А нужная вам кнопка находится рядом. Нет, нет, это задние фары… Ну слава тебе господи, разобрались!

Девушка расплакалась.

— Умоляю, — воззвал профессор хриплым шепотом, но кротко, словно и вправду молил, — не плачьте. Я этого не выношу. Лучше уж спите или бросайтесь в бега, только не плачьте! Я не расстроюсь, даже если в конце пути нас останется всего лишь трое: вы, я и руль от машины… Гопля!.. Ничего страшного, еще одна шишка на голове… Да позволено мне будет просить вас при переключении скорости не давить так на газ… Да не плачьте вы ради бога! Постепенно втянетесь. Кстати, нет ли здесь где-нибудь йода?

Эвелин с готовностью бросилась выполнять его просьбу, начав с того, что стремительно рванула ручной тормоз, в результате чего профессор по инерции протаранил головой дверцу. А дабы утвердить Баннистера в иллюзии, будто голова его и вправду взорвалась, в тот же самый момент гулко выстрелило левое заднее колесо. Машина, слегка вихляя на ходу, двинулась влево, а затем с театральным грохотом, но, к счастью, на пониженной скорости врезалась в ствол дерева. Радиатор, получивший изрядную вмятину, являл собой жалкое зрелище.

5

Пришлось менять колесо.

Какой-то мальчонка, гнавший трех коров, остановился возле машины, и все четверо с неподдельным изумлением уставились на сумасшедшего водителя в шлафроке, ползавшего в дорожной ныли под машиной. Эвелин, судя по всему, еще не очень «втянулась» и имела несчастье сдвинуть домкрат, в результате чего машина осела, а державшаяся на честном слове дверца окончательно распрощалась с «альфа-ромео» и вывалилась на дорогу. Днищем защемило скособоченный домкрат, так что профессор вынужден был ползти по-пластунски между колесами, чтобы высвободить его.

Так обстояли дела к одиннадцати часам утра.

К половине первого с монтажными работами было покончено.

— Ну что ж, можно ехать, — сказала Эвелин.

— Дай нам бог удачи! — воскликнул профессор подобно суеверному горняку и занял свое место на полу машины.

С помощью пастушонка дверцу засунули внутрь автомобиля, пристроив ее боком, а поскольку она не была закреплена, то время от времени обрушивалась профессору на голову, но на такие пустяки он уже перестал обращать внимание.

Эвелин села за руль, чтобы, дав задний ход, сдвинуть с места машину, упершуюся в дерево.

Пастушонок мигом отогнал своих коров подальше от машины. Мотор уподобился старому тенору, певшему свою лебединую песнь; временами он издавал странный писк и тотчас же глох. Эвелин выбивалась из сил: включала зажигание, давала газ, — мотор, всхрипнув, тотчас замолкал. Наконец профессор не выдержал и выглянул из-за дверцы, покоившейся в его объятиях.

— Попробуете все же дать задний ход. Не думаю, чтобы нам удалось свалить это мощное дерево и таким образом выехать на дорогу.

Ну конечно, ведь она-то посылала машину вперед!

После нескольких безуспешных попыток Эвелин наконец отыскала рычаг заднего хода.

Машина медленно попятилась от дерева, и что-то металлическое, звякнув, упало на землю. Оказалось, что это был бампер. Его тоже уложили на сиденье рядом с дверцей. Теперь профессор был наполовину погребен под частями собственного автомобиля.

Несмотря на это, машина бодро мчалась по шоссе.

— Вы просили йод, — напомнила Эвелин, и профессор, ожидая, что машина сбавит ход, руками и ногами уперся в пол.

— Стоит ли рисковать?

— Пожалуйста, вот ваш несессер, — девушка протянула назад черную сумочку.

Профессор открыл ее и увидел внутри большой оранжевый конверт.

— Простите, это моя сумочка, — смущенно пробормотала Эвелин и быстро захлопнула ее.

— Что касается йода, то я мог бы и потерпеть, но вот побриться мне совершенно необходимо, — решительно заявил профессор.

— Но ведь за нами гонятся! — с отчаянием воскликнула Эвелин. — Будь их машина хоть чуть получше…

— Мисс Вестон, в ряде случаев вам удавалось убедить меня в правоте своих несколько странных взглядов. На сей раз этот номер не пройдет. Прошу мне не перечить. Возможно, за нами гонятся, более того, возможно, нас убьют, и все же я должен побриться. Если так суждено, пусть я паду жертвой любви к гигиене!

— Мы где-то оставили ваш несессер! — не без злорадства воскликнула девушка.

Впервые за все время путешествия профессор по-настоящему испугался.

— Не может быть! Поищите как следует. Мое мыло, мой зубной эликсир, мой любимый бритвенный прибор!

— Ох! — Эвелин готова была его убить.

Нашел время думать о мыле и воде для полоскания рта! Речь идет о жизни и смерти, а этот педант расстраивается из-за какого-то бритвенного прибора!

— Немедленно поворачивайте обратно!

— Но, сэр!..

— Мисс Вестон, не стоит понапрасну препираться!

— Ведь позади нас подстерегает смертельная опасность!

— И до сих пор наше путешествие мало походило на детскую забаву. Если мы все еще живы, это означает, что само Провидение вело нашу машину вопреки всем вашим манипуляциям за рулем. Положимся на судьбу! Мисс Вестон, поворачивайте, мы едем за несессером!

Эвелин покорилась. Какой смысл упрямиться без толку?

Но с этой минуты она возненавидела несессер лютой ненавистью, потому что любила профессора, а несессер чинил препоны чувству.

Такие мысли одолевали Эвелин, пока сама она одолевала обратный разворот.

Вначале она дала задний ход, чтобы увеличить площадь разворота, и налетела на дерево. Затем направила машину вперед, не забывая следить за тем, что творится сзади, и радиатором врезалась в фонарный столб. Профессор не проронил ни слова. Подперев рукой голову, он тоскливо съежился на полу машины, напоминая известную картину: Марий, горюющий над руинами Карфагена. От судьбы не уйдешь!

Автомобиль, как видно, отличался неистребимой живучестью, ибо путникам все же удалось повернуть назад. К счастью, проехав всего лишь несколько километров, они встретили знакомых коров и пастушонка. Мальчик держал в руках черную сумку и за умеренное вознаграждение с радостью вернул ее владельцу. У паренька вообще выдался счастливый день: только что он подобрал на дороге новехонький автомобильный гудок, однако счел за благо не сообщать об этом двум странным оборванцам, путешествующим в шикарной машине.

— А теперь нам следует поторопиться! — взволнованно проговорила девушка и наугад повернула первую попавшуюся рукоятку, в результате чего в утробе машины что-то взревело и заскрежетало.

Желая исправить ошибку, Эвелин для начала включила сирену, затем быстро щелкнула включателем фар, и шум — бог весть отчего — смолк Лорд постепенно проникся уважением к столь своеобразному способу вождения автомобиля: Эвелин всякий раз нажимала не на ту педаль или хваталась не за ту рукоятку, за какую полагалось бы, и все же машина двигалась в нужном направлении.

— Нет уж, теперь мы должны остановиться! — не терпящим возражений тоном заявил профессор. — Я намерен побриться и причесаться. Дайте, пожалуйста, мой несессер.

— Пожалуйста! — Она не глядя кинула несессер на заднее сиденье и угодила в фару, которая лежала там же; сама Эвелин в сердцах выскочила из машины.

Баннистер пристроил на сиденье автомобильное крыло, чтобы зеркало и мисочка с мыльным раствором стояли на твердом, и педантично принялся за бритье.

Эвелин тем временем, чуть поодаль от машины, в нетерпении вышагивала взад-вперед по шоссе, хотя не мешало бы ей с большим интересом отнестись к мании профессора. Тогда у нее была бы возможность увидеть, как Баннистер достает из несессера эмалевую шкатулку, крышка которой украшена керамической фигуркой Будды, и выкладывает оттуда бритвенные принадлежности.

Да-да, в шкатулке с «Созерцающим Буддой» его лордство хранил свою безопасную бритву и поэтому возил с собой шкатулку в несессере! И разумеется, он и понятия не имел, что является обладателем самого дорогого бритвенного прибора в мире — стоимостью ровно в миллион фунтов стерлингов.

6

Бесшумно накрапывал дождь. Дворники с тихим шорохом ритмично двигались из стороны в сторону по треснутому ветровому стеклу.

Навстречу попались несколько тележек, груженных фруктами и дровами.

Вдали показался Лион. Встречное движение стало оживленнее, и взамен потерянного автомобильного гудка Эвелин, дабы избежать дальнейших осложнений, запустила оглушительно ревущую сирену, а точнее сказать, попробовала поочередно включатели сирены, выдвижной пепельницы и задних фар. Кто их тут разберет, все эти кнопки и рычажки: все они одинаковые и все одинаково подчиняются простому нажатию пальца. На сей раз обошлось без особых неприятностей; лишь однажды, на повороте, «альфа-ромео» опрокинул тележку с дровами, но инцидент был улажен с помощью нескольких франков. Дальнейший отрезок пути они миновали также благополучно: ценою трех цыплят, пастушьей собаки и двух велосипедов.

— Машина тает прямо на глазах, — подавленно заметил лорд.

Эвелин, стиснув зубы, вела автомобиль.

Впереди Лион! Можно будет купить одежду и помыться. Вот только бы движение не было таким оживленным! До сих пор Эвелин то и дело приходилось сигналить сиреной. А в городе не погудишь — незачем привлекать к себе излишнее внимание… Что там опять такое? Вода в радиаторе закипела! Мучительные десять минут в окружении толпы зевак, но наконец все улажено, и машина движется дальше. Правда, крышка от радиатора осталась на дороге, но не беда. Впереди Лион, и значит, все неприятности позади!

Однако радость оказалась преждевременной.

Путешественники достигли окраины города. Теперь бы только незаметно добраться до первого магазина готового платья. И тут заело сирену! Эвелин в отчаянии хваталась то за рычажок сирены, то за руль, отчего машина пошатывалась, как пьяная. Проклятая сирена ревела не умолкая. Профессор пытался помочь Эвелин, однако у него была свободной лишь одна рука: другая застряла между снятым крылом и остовом разодранного сиденья. Навстречу летел грузовик, но пассажиры «альфа-ромео» были заняты лишь тем, что пытались выключить сирену. Злополучный рычажок не поддавался. Раздался отчаянный визг тормозов: огромный грузовик выписывал невероятные зигзаги, пытаясь избежать столкновения в лоб. Эвелин тоже всей тяжестью тела налегла на тормоз и вывернула руль влево, опрокинув попутно тележку с фруктами, и буквально физически ощутила близость пронесшегося совсем рядом громоздкого камиона.

Ура, уцелели, можно ехать дальше!

Но с сиреной надо что-то делать: ревет и ревет не переставая, с ума можно сойти!

— Разбейте ее! — прорыдала Эвелин.

Автомобиль въехал в город под неумолкаемые трубные звуки, словно пожарная машина. Испуганные жители выглядывали из окон, прохожие удивленно останавливались на улице, а мясник, кидая на весы кусок мяса, говорил покупателю:

— Последнее время что ни день, то где-нибудь горит…

Эвелин, бросив руль, в отчаянии схватилась за голову.

— Оборвите провод! — истошно крикнул профессор.

Эвелин тотчас же выполнила этот совет, в результате перестали работать дворники.

— Оставьте! Ни к чему не прикасайтесь! — горячо взмолился профессор.

Наклонившись вперед, он сам оборвал нужный провод. К счастью, в этот момент они находились в безлюдном переулке, — к счастью, потому как машина какое-то время ехала по тротуару, и Эвелин лишь в последнюю секунду резко крутанула руль, после чего автомобиль, объехав столб, снова вернулся на мостовую.

— Ну конечно, — обиженно сказала Эвелин, — стоит мне проявить ловкость, так вы этого вроде бы и не замечаете. Похвалы от вас не дождешься.

Наконец в одной из боковых улочек обнаружили вожделенный магазин женского готового платья.

— Я смогу купить вам костюм, сэр, лишь после того, как приведу себя в божеский вид, — обернувшись назад, пояснила Эвелин. — Так что не сочтите меня эгоисткой…

— О нет, ваши главные качества — ловкость и альтруизм, — сухо парировал профессор, которого очень раздражали зеваки, бесцеремонно разглядывавшие автомобиль.

А там было на что посмотреть. Некогда шикарный «альфа-ромео» напоминал выброшенный на свалку фургон захудалого бродячего цирка. Останки побитого кузова имели весьма отдаленное отношение к остову машины, а отсутствие одной дверцы, одной подножки и одного крыла делали автомобиль прямо-таки уникальным.

Когда Эвелин с присущей ей решительностью нажала на ручной тормоз, машина вздыбилась и встала у дверей магазина с грохотом, с каким падает на землю большущий железный ящик с камнями.

Девушка вошла в магазин и наскоро купила себе кое-что из платья, чтобы привести себя в приличный вид: иначе как бы она могла купить одежду для профессора. Она и умылась здесь же, в магазине, сославшись на автомобильную аварию. Одетая на скорую руку во все готовое, Эвелин стала похожа на консьержку, принарядившуюся к воскресному визиту в гости.

К тому моменту, как она вышла из магазина, толпа человек в сто обступила машину, разглядывая профессора.

Отъехав подальше, Эвелин наконец-то купила наугад несколько предметов мужского гардероба, а затем минут двадцать колесила по улицам, в то время как профессор, демонстрируя очередной и поистине редкостный аттракцион, в тесном пространстве автомобильного салона облачался в свой новый костюм. Даже для человека-змеи эта задача была бы не из легких. Неизвестно почему выбранная Эвелин охотничья шляпа с необычайно кокетливым перышком, заткнутым за ленту, не очень раздражала лорда. Гораздо труднее было примириться с прочими несуразностями туалета: клетчатые брюки едва доходили до щиколоток, а полы ядовито-зеленого бархатного пиджака болтались на уровне коленей. Конечно, и в таком виде на люди не очень-то покажешься, однако уже сама возможность подняться с пола машины и сесть по-человечески значительно облегчила его участь. Когда машина остановилась у гостиницы, портье мигом смекнул, что этот чудак — конечно же, торговец скотом из глухого захолустья, прибывший в город со своей супругой.

— Милорд, — промолвила девушка в холле гостиницы, — я злоупотребила вашей добротою в последний раз!

— Не зарекайтесь, мисс Вестон, все мы под Богом ходим. Единственная просьба: если я вам снова понадоблюсь, не ждите, пока я засну. В свою очередь обещаю, что с сегодняшнего дня начну всерьез тренироваться. — Он увидел, что глаза девушки наполнились слезами. — Вам не кажется, что лучше было бы рассказать обо всем откровенно? Вам наверняка необходима мужская помощь.

— Нет! Я только навлекла бы на вас опасность. Благослови вас Бог за все, что вы для меня сделали! В этой сумке я увожу с собой честь одного несчастного человека. В какой-то мере от него зависит и мое благополучие. На мою долю выпало богатое наследство, но я должна его отыскать. Мне удалось напасть на след, и этот след ведет в Марокко. Вот и все, что я пока могу открыть вам, сэр. Вы были правы, когда за время нашего знакомства тысячу раз кляли меня.

— Ну, это преувеличение… Просто в вашем обществе мне иной раз недоставало привычного комфорта — только и всего. Кстати, если вы направляетесь в Марокко, завтра мы могли бы поехать вместе. Я не стану возвращаться в Париж, распоряжусь переслать мой багаж…

— Избави бог! Из-за меня вы уже столько раз рисковали жизнью; я счастлива, что не дошло до беды. Благодарю вас и… прощайте.

Профессор слышал, как она справляется у портье, когда улетает в Марокко транзитный самолет из Парижа. Оказалось, что через двадцать пять минут, и девушка поспешила в аэропорт.

Профессор, как и прежде, когда они расставались, на сей раз тоже смотрел ей вслед.

Что за чертовщина? Похоже, он чем-то расстроен. А между тем надо бы радоваться, что он освободился от обременительного общества Эвелин Вестон.

Девушка говорила о спасении фамильной чести; гм… что бы это значило? Во всяком случае ясно одно: после всего происшедшего смелый мужчина должен быть рядом с бедной, слабой женщиной, преследуемой преступниками. Теперь эта девушка с полным правом может считать его трусом. Эвелин Вестон судьба гонит в Марокко, а он умывает руки.

Снова ее преследуют, значит, она будет лить слезы, а после заснет.

Милее всего она, когда спит.

Баннистер поднялся к себе в номер. Что бы там ни было, но после этой невероятно утомительной поездки он имеет право выспаться всласть.

Да, ну и путешествие выдалось — кошмарный сон наяву! Зевая, лорд упал в кресло, затем вызвал коридорного и велел принести из машины свой несессер. Каждой клеточкой тела он заранее ощущал благотворное воздействие горячей ванны.

В окно ему было видно, как парень достает из некогда роскошного автомобиля черную сумку. Слуге не понадобилось даже открывать дверцу машины: дверца вкупе с передним крылом, бампером и фарой лежала на заднем сиденье.

Толпа в добрую сотню человек разглядывала груду железного лома, еще недавно бывшую элегантным «альфа-ромео».

Горячая вода с веселым журчанием струилась из крана. Баннистер раскрыл черную сумку, чтобы достать все необходимое: мыло, губку, полотенце… Однако ничего похожего там не обнаружил.

В сумке лежал лишь большущий оранжевый конверт, скрепленный пятью печатями.

7

Выходит, они поменялись сумками и теперь Эвелин, полагая, что летит в Африку ради спасения поруганной чести некоего господина, везет с собой простой несессер. Сущее безумие!

Как же быть? Ведь девушка подвергает себя смертельной опасности ради конверта, который находится в его руках. Дальнейший ход действий для лорда был предрешен: надо ехать. Как видно, циклон вновь захватил его, затронув самое уязвимое место его натуры — убежденность в собственной порядочности, что оттесняет на задний план себялюбивую тягу к комфорту.

Боже правый, четыре часа! Самолет вот-вот улетит… Остается лишь распорядиться, чтобы багаж по прибытии его из Парижа в Лион отослали в Марокко ну и убрали куда-нибудь останки автомобиля.

Баннистер бросил прощальный взгляд на льющуюся из крана горячую воду, на чистую постель и… поспешно удалился.

Шоферу такси он посулил такие чаевые, что лишь Провидение оберегало жизнь лионских граждан, пока профессор добирался до аэродрома… Пропеллер уже вихрил воздух. Едва успел профессор подняться на борт самолета, как откатили трап и воздушный корабль взлетел.

— Приветствую вас, сэр! — послышался за спиной профессора чей-то бодрый голос. — Леди наверняка беспокоилась, как бы вы не опоздали… Черт побери, где вы раздобыли эту восхитительную шляпу?

Разумеется, то был газетчик Холлер. Утром он вылетел из Парижа этим же самолетом, а сейчас, хотя и не с первого взгляда, все же признал в этом комическом исполнителе тирольских песен ученого с мировым именем. Странные костюмы выбирают эти лорды, отправляясь в путешествие!

8

Грустное лицо Эвелин при виде профессора засветилось дивной, сияющей улыбкой, озарившей салон самолета.

— Мы нечаянно обменялись сумками! — Лорд, тяжело дыша, опустился на сиденье рядом с ней. — Не могу же я присвоить чужое добро.

Эвелин лишь теперь обнаружила подмену. Она испуганно схватила протянутую ей сумку и с облегчением вздохнула, убедившись, что заветный пакет цел и невредим.

— Никогда вам этого не забуду, сэр! — вырвалось у нее чуть ли не со слезами, и в обмен на сумку она вручила лорду несессер, который до этой самой минуты берегла как зеницу ока.

— Будьте осторожны, не проговоритесь. И зовите меня просто Генри. Этот назойливый газетчик тоже летит с нами. А вот и он!

Действительно, к ним шел редактор Холлер, неся термос с кофе и дорожные стаканчики.

— Должно быть, вы стремительнейшим темпом мчались из Парижа, сэр, если так быстро добрались до Лиона, — начал беседу Холлер, разливая кофе по стаканам.

— О да! Это был недурной автопробег.

— Угощайтесь свежим кофе!

Компания пила кофе.

— Вид у вас несколько утомленный, — заметил Холлер, внимательно разглядывая профессора. — А ведь автомобиль ваш, по-моему, достаточно комфортабелен.

— Когда как, — грустно проронил ученый и, чтобы увести разговор от этой щекотливой темы, быстро спросил: — Какие новости в Париже?

— Там всегда новостей хватает. Взять, к примеру, хотя бы сегодняшние утренние газеты. Всю страну лихорадит: совершенно случайно удалось раскрыть глубоко законспирированную шпионскую сеть, действовавшую против Англии, но, как вы и сами прекрасно понимаете, в таких случаях оказываются затронуты и интересы Франции. Двое убиты, пятеро тяжело ранены, восемьдесят человек арестовано, и объявлено вознаграждение в сто тысяч франков тому, кто сдаст в руки правосудия резидента шпионской организации. Кстати, это женщина, и притом наша соотечественница, — некая Эвелин Вестон… Вы поперхнулись, сэр? Ничего страшного, вот бумажная салфетка.

Профессор откашливался, а предупредительный Холлер вытирал его забрызганный кофе отворот пиджака.

Эвелин сидела ни жива ни мертва.

Баннистер помрачнел и загробным голосом промолвил:

— Любопытно… А не найдется ли у вас какой-нибудь утренней газеты?

— Извольте, — Холлер протянул ему газету.

На первой странице, набранное необычно крупным шрифтом, каким печатают разве что театральные афиши, бросалось в глаза объявление:

СТО ТЫСЯЧ ФРАНКОВ

ВОЗНАГРАЖДЕНИЯ ТОМУ,

КТО ЖИВОЙ ИЛИ МЕРТВОЙ

ДОСТАВИТ ЭВЕЛИН ВЕСТОН

Ниже следовали набранные более скромным шрифтом заголовки, перечисляющие подробности кровавой драмы: облавы, убийства, шпионаж, кражи со взломом. Все до одного эти преступления были тесно связаны с личностью международной шпионки Эвелин Вестон. Сия особа — враг номер один для Франции и Англии — замышляет совершить еще целый ряд преступных деяний, поскольку в результате кражи со взломом и — предположительно — нескольких убийств ей удалось завладеть важной военной тайной. Тот, кому посчастливится напасть на след этой объявленной вне закона преступницы, должен остерегаться: предполагают, что шпионка вооружена.

Такую информацию можно было получить из заголовков.

Затем на целых двух разворотах тягчайшие преступления последних десятилетий трактовались исключительно во взаимосвязи с личностью Эвелин Вестон. Парижская полиция вот уже в течение нескольких месяцев следила за группой лиц, подозреваемых в шпионаже, но не торопилась брать их под арест, надеясь напасть на след некоего ценного документа, оказавшегося в руках преступников. Было установлено наблюдение за одним подозрительным домом. (Более подробные сведения не могут быть разглашены в интересах следствия, обнародовано лишь имя объявленной в розыск преступницы Эвелин Вестон.) Этот дом и его окрестности стали поистине средоточием преступных действий агентов всевозможных иностранных разведок. Наступил момент, когда шпионка, по всей видимости, решила обратить документ в деньги, и все пташки слетелись в одно гнездо. Полиция захлопнула дверцу западни. В ходе широкомасштабной облавы много людей было ранено. Конечной целью облавы являлся захват квартиры директора некоей фирмы. Квартиру в буквальном смысле слова пришлось брать штурмом; в ходе акции по захвату были убиты субъекты, известные под именами Флёри и Дональд. Возможно, в этот момент пустила в ход оружие и сама Эвелин Вестон. Ворвавшаяся в квартиру полиция обнаружила упомянутого директора тяжело раненным. Позднее, перед смертью, он сделал чистосердечное признание, занесенное в протокол, и таким образом был пролит свет на всю эту таинственную историю.

Как выяснилось, ранил его сообщник, с которым они пытались сторговаться. Поначалу они вдвоем напали на какого-то неизвестного человека — тот прятался в квартире, однако внезапно захлопнувшееся окно выдало его присутствие. Незнакомцу, а также сообщнику директора — крупному международному шпиону Адамсу — удалось бежать, но, как следует из показаний умирающего, в квартире находилась также и некая дама. Во время потасовки хозяин квартиры успел заметить, как из соседней комнаты выбежала эта дама, схватила с письменного стола конверт и исчезла. В этот момент его и настигла пуля, так что о дальнейшем он ничего не знает. Но женщина эта с утра явилась к нему в контору, назвалась Эвелин Вестон и поинтересовалась судьбою некой статуэтки. Следствием установлено, что Эвелин Вестон пересекла Ла-Манш на пароходе «Кингсбей». Во второй половине дня (это выяснилось из показаний женщины, убиравшей квартиру) Эвелин Вестон под видом служащей гастрономического магазина проникла в квартиру и, вероятно, тогда же спряталась там.

Эвелин Вестон среднего роста, блондинка, на редкость хороша собой… и так далее.