Пустой номер был полон запаха заплесневевшей от сырости штукатурки. Феликс быстро прошел в ванную и повернул кран. Полилась теплая вода. Однако даже чудесное ощущение, что сейчас он будет купаться, не прогнало горьковатый привкус во рту и чувство недомогания… Что-то с ним неладно. Даже цыпленок не доставил удовольствия, хотя он давно уже не ел. Добрую половину Феликс выкинул за окно. Потом выложил все из карманов на стул. Ключ, мыло и бритву с надписью «Сидни Крик». Выкупавшись, он, не вылезая из ванны, поставил перед собой зеркало и начал бриться. Как раз когда он покончил с одной щекой, раздался скрип поворачиваемого в замке ключа… Кто-то идет!… Феликс, не выпуская из рук мыло и крем, бесшумно скользнул к окну. Ключ со стула он захватил, но одежда была далеко, на тремпеле у двери…
— Вот так!… Давайте сюда ковер, этот номер все равно пустует, — послышался голос Вольфганга. — И не надо болтать о нем, пока его как следует не почистят.
— А чем это его так испоганили?
— Опрокинули бутылку наливки. А тебе должно быть стыдно. Всего и надо было прямо спросить у Брунса. Он сразу сказал, что сунул ковер в комод…
У Феликса стало легче на душе. В ванную они не зайдут,
— А вообще-то лучше положить его в ванной. Гоп!
У Феликса времени хватило только на то, чтобы молниеносно выскользнуть в окно и, вцепившись в пожарную лестницу, прижаться совершенно голому к стене на высоте третьего этажа. Хорошо еще, что окно выходило в глухой внутренний дворик.
— Неслыханная наглость! — послышался голос Вольфганга. — Какой-то сукин сын забрался сюда, чтобы переодеться!… И выкупаться к тому же!… Заберите это тряпье в канцелярию! Если я узнаю, какой подлец это сделал, я ему это так не спущу! Банда какая-то! Ну, пошли! Пошли!
…Они унесли его одежду. Он стоял в комнате с выбритым до половины лицом, бритвой и ключом в руках, но без одежды.
Он завернул ключ, бритву и мыло в полотенце и привязал узелок к руке. После этого он снова выбрался на лестницу.
Снова начиналась волнующая охота за одеждой.
В полной темноте вовсю хлестал дождь. Одно утешение, что, будь он одет, все равно сразу же промок бы до нитки. Темных окон виднелось всего-навсего три. Первое, справа от него, было тоже окном ванной. Он влез в него.
Плохо. Сквозь неплотно прикрытую дверь пробивался свет и слышались голоса.
Вдова! Он сразу узнал глубокий голос синьоры Релли.
— …У меня в жизни было не так уж много радости, но временами я была счастлива и поэтому мне не больно думать, что я старею…
— Он был добрым человеком? — спросил грубоватый мужской голос.
— Думаю, что да… Отчасти поэтому у меня сейчас и нелегко на душе. Я хотела попросить совета у вашего коллеги, но, странное дело, после двух коротких встреч он больше не попадался мне на глаза.
— Я не знал, что здесь, кроме меня, живет еще кто-то из миссионеров.
— А он даже из того же самого ордена, что и вы: такие же самые пуговицы, такая же бархатная куртка с серым пятном.
— Очень странно…Серое пятно просто-напросто выела на бархате моль…
— Любопытно…
— Гм… Я потом поищу этого странного коллегу… Одним словом, что же беспокоит синьору?
— Очень неприятное дело, и я скорее прошу у вас совета, чем утешения, потому что я, видите ли, обманула полицию. Я сказала, что не знаю Артура Коклина, а я ведь часто встречала его в Сингапуре.
— Почему же вы умолчали об этом?
— Потому что… я знала, что они расспрашивают меня из-за его жены… Она живет здесь в «Гранд-отеле» под чужим именем… а ее муж считает, что она гостит у меня… Ужасно, но у меня такой романтический характер… Эта женщина влюбилась в одного молодого человека… и они хотели бежать… Еще в Сингапуре она попросила меня написать мужу письмо о том, что я приглашаю ее погостить несколько дней у меня. Тогда ей несложно будет уехать… Я написала…
— Вы поступили дурно…
— Я — итальянка… Речь шла о любви, о романтике, о несчастной женщине… Потом я пожалела о сделанном, потому что здесь же оказалась и другая женщина… которая тоже любила этого молодого человека — уже много лет… и пошла ради него на большую жертву… эта женщина тоже была артисткой и танцевала вместе с этим молодым человеком, а потом вышла замуж за старого, безобразного редактора газеты только для того, чтобы у Додди было много-много денег. Речь идет о миссис Вилльерс, той самой, которая исчезла… Перед этим она была у меня, плакала, падала в обморок. Тот молодой человек еще в Сингапуре бросил ее ради другой, и у нее не осталось ничего, кроме старого, нелюбимого мужа и… Она сказала, что напишет мужу той другой, потому что она не может без Додди…
— Грешники, заслуживающие адского огня…
— Si, si… теперь и я это понимаю… но в Сингапуре я все это видела в романтическом свете. И миссис Вилльерс все равно бежала бы так или иначе… Я не сказала полиции то, что я знаю… потому что эта грешная женщина живет здесь под псевдонимом, сказала, что ее фамилия Гулд. Она хочет убежать с этим молодым человеком, а ведь у нее такой чудесный малыш… Вот это я и хотела вам рассказать и попросить помочь советом: как я должна поступить?…
Феликс, позабыв о своем собственном положении, тихонько стоял в темной ванной, откуда было слышно каждое слово.
Советы миссионера не интересовали молодого человека, и он вновь выбрался на пожарную лестницу, чтобы продолжить отчаянную охоту за одеждой. Еще одно темное окошко ванной. Он, крадучись, пробрался к нему… Прислушался… Спрыгнул в комнату и испуганно застыл на холодных плитках паркета…
Комната была отделена от маленького салона одной лишь портьерой. В салоне кто-то как раз включил граммофон…
Miss Otis regrets she is
Inable to lunch to day
— Выключи ты эту проклятую музыку, — сказала белокурая, полная женщина в вечернем платье.
В этом номере жил фабрикант мороженого Хиллер со своею женой. Один из некоронованных королей Америки.
— Не указывай, что мне делать, Мей… — ответил он, продолжая повязывать галстук.
— Постыдился бы лучше! Что обо мне будет думать прислуга! Ты же флиртуешь с горничной. А еще американский миллиардер!
Хиллер, насвистывая, надел смокинг и поправил узел галстука. Его жена сорвала с головы украшенную алмазами заколку ценой в верных десять тысяч и швырнула ее в граммофон.
— Отвечай мне!… — закричала она тоном базарной торговки. — Я тебе не комнатная собачка! Ясно?!
Хиллер с равнодушным видом закурил сигарету.
— Не кричи, пожалуйста, — ответил он скучающе, — ты не за стойкой бара.
— Подлец! Если тебе не нравится, что я была кассиршей, надо было жениться на какой-нибудь аристократке. Да только кто пошел бы за такого базарного зазывалу? Из тех, что кривляются перед ларьками… Ты и сейчас остался тем же, что и был: мелким лавочником! Несмотря на все твои миллионы.
Хиллер, насвистывая, посмотрел на часы. Граммофон продолжал свое:
Miss Otis regrets she is
Inable to lunch to day
Его жена швырнула на пол вазу, и ее пухлое, начавшее уже увядать, кукольное личико исказилось от ярости.
— Мерзавец! Зазывала! Тебе бы в тюрьме сидеть!
— Пожалуйста, без скандалов, — негромко сказал Хиллер, — потому что…
— Ударишь меня?!… Ты на это способен! Фу!… Рыцарь для горничных.
— Слушай, Мей, прекрати-ка это… Горничная ничем не хуже, чем шофер… Мой собственный шофер. Ты думаешь, что я совсем уж идиот?…
— Мерзавец! Я тебя засажу в тюрьму за клевету… — И она рванула с себя великолепное парижское платье, разодрав его чуть не напополам…
…Феликс поспешно сбежал.
Снова по нему хлестал дождь, а издалека глухо доносилось сквозь ливень, что:
Miss Otis regrets she is
Inable to lunch to day.