1

Причалили мы у Дакара.

По мнению капитана корабля, учитывая общий тоннаж, рядовой состав потерял чуть ли не двадцать два процента живого веса.

При этом в последние дни харч несколько улучшился, поскольку Хопкинс исхитрился где-то раздобыть поваренную книгу. Он как раз изучал ее, когда я наведался к нему в камбуз. Кроме меня, никто с ним не разговаривал.

– Ну, вот что, Чурбан, – начал я. – Дальше так не пойдет. Что суп пригорел сегодня, это еще полбеды. Но каким образом в кофе попала соль?

– Хороший вопрос. Я аккурат солил редиску для салата, когда какой-то черномазый уронил свою трубку в чан с кофе. Пришлось ее вылавливать, вот я и нырнул рукой. А рука была облеплена солью. Что, по-твоему, лучше для кофе – трубка или соль?

Крыть было нечем, Хопкинс оказался прав.

– Потей, трудись – благодарности от вас не дождешься. А ведь я даже жалованья не получаю. Почетный легионер, не гнушаюсь стряпать для вас, и каждый еще норовит облаять. А теперь позволь и мне поужинать! – с сердцем произнес он. На плите дымился суп, но Хопкинс вытащил из кармана кусок колбасы и принялся ее жевать.

Меж тем вопрос о смене повара в Дакаре был решен. Сутки мы проторчали у причала, пока приготовления к высадке не были закончены.

– Пойду вызволять нашего капитана, – шепотом сообщил Хопкинс. – Наверняка услуги кузнеца понадобятся, и он может влипнуть…

Вдали от нас рассекал воду «Женераль де Негрье». Стальная обшивка бортов ослепительно сверкала под палящими лучами солнца.

Мы находились уже в экваториальной зоне. Жара сухая, удушливая. До города было рукой подать, сквозь густую пыльную завесу доносились городской шум и отзвуки портовой жизни.

Началась выгрузка. Едва мы успели высадиться на берег, как объявили перекличку.

Техники тотчас приступили к работе, и взмыленный капрал метался среди массы легионеров в поисках неведомо куда запропастившегося кузнечных дел мастера. И правда, куда он мог подеваться?

– А ну, шагать поживее! – заходился в ярости Потрэн. – Шаркают ногами, как дряхлые пенсионеры… А ты, канцелярская крыса, совсем закопался с бумагами… Нечего тут без конца считать да пересчитывать, все уже сто раз проверено!

Пеший марш по ночному городу. Стук башмаков, позвякивание котелков, ржание обозных лошадей…

Дорога хорошая, широкая, ночь относительно прохладная, так что, несмотря на быстрый темп, шагали мы довольно бодро.

Вдоль колонны не спеша двигался автомобиль. Сразу видно, прибыл издалека, зеленый цвет кузова с трудом угадывается под толстым слоем пыли. А за рулем…

Гром и молния! Фуражка надвинута на лоб, глаза скрыты огромными шоферскими очками, один только кончик носа торчит, но и этого достаточно.

– Эй, Султан! – кричу я и делаю шаг к нему. Он в страхе ударяет по газам, автомобиль подскакивает, как живой, и, протиснувшись в узкий промежуток между марширующей колонной и обочиной дороги, уносится вдаль.

М-да, у этого плута рыльце в пуху. Стоит только ему появиться, и жди беды… Вот и сейчас – спрашивается, куда он несется, какую пакость опять задумал?

«Поживей… поживей!..» – подгоняют капралы окриками солдат.

 

2

Мы прибыли в Гамбию. Аэродром и ничего больше. Ангар, несколько самолетов, слева море, справа пустыня.

Западный берег Африки, высокий, однообразно унылый, – самое суровое, тоскливое место на свете. Нигде ни залива, ни бухточки, мангровые деревья своими голыми корнями цепляются за ушедшую под воду прибрежную полоску земли.

Привал в этих краях не в радость. От муравьев спасу нет, они проникают повсюду, объедают все что ни попадя. Чтобы сохранить припасы, приходится разбрызгивать керосин. Хлеб, сигареты, спиртное, – все постепенно пропитывается керосиновой вонью, отчего и воздух становится удушливее.

Все мы бродим как оглушенные – в голове непрестанно гудит от двойных доз хинина. Но даже хинин не помогает, приступы лихорадки накатывают один за другим, сотрясая тело. Санитарные повозки завалены больными – и впервой подцепившими малярию, и хрониками.

Жара – сорок градусов в тени, а у нас ломит суставы, болят мышцы, налитые тяжестью веки не поднимаются…

На пару с Альфонсом Ничейным мы сидим на каменном парапете, которым обнесено летное поле. Здесь хотя бы не кишат черви, пиявки и прочая мелкая нечисть. На цементной площадке аэродрома установлена палатка, а вокруг лежат, сидят, ходят все, кому удается урвать для себя место.

Толстый темнокожий капрал, явно из туземцев, разносит в пух и прах техников, которые вот уже полчаса возятся с радиопередатчиком, пытаясь привести его в действие. Затем распекает какого-то денщика, требуя немедленно отнести горячую воду командиру, после чего направляется к нам.

– А вы что тут расселись, как на пляже?

Я чуть было не сверзился с парапета, да и Альфонс вынужден был ухватиться обеими руками, чтобы не упасть.

Черномазый капрал – не кто иной, как Чурбан Хопкинс! Намазался какой-то дрянью, от негра не отличишь.

– Что вы на меня вылупились? Оглохли, что ли? А ну, шагом марш на берег, надо вбить столб, чтобы было куда привязать лодку. Пошевеливайтесь, черт побери!

Мы отправились за ним. Едва ступили на тропу, ведущую в джунгли, как чернокожий «капрал», осклабясь, обернулся к нам.

– Выше голову, парни! Все идет, как надо!

– Ну, ты даешь, Хопкинс! Чем это ты извозюкался? Тебя не узнать!

– Уметь надо. Спалишь на медленном огне с десяток пробок, обмажешь пеплом руки до запястий, физиономию со лба до шеи – и превратишься в обитателя джунглей… Постойте!

Порывшись у корней дерева, он извлек узел, обернутый непромокаемой тканью.

– Маскировку надо менять как можно чаще, – бормотал он себе под нос. – И смешиваться с толпой. Спохватятся, станут искать черномазого капрала, а я уже давно в санитарах хожу.

В свертке оказалась форма легионера нашей роты, с номером семьдесят семь.

– Тебя ведь могут узнать… ты же был коком…

– Не болтай ерунды! Разве упомнишь, кто там кашеварил?

– Кто твоей стряпни отведал, тот не забудет, – тихонько буркнул я.

А Хопкинс достал что-то из кармана, намазал лицо, руки и снова стал белым человеком. Налил из фляжки воды в котелок, умылся. Мы следили за его действиями, затаив дыхание. Ай да Хопкинс!

– Где Ламетр? – поинтересовался Альфонс Ничейный.

– Сейчас принесут, – равнодушно ответил Чурбан.

– Что принесут?

– Не что, а кого… Говорю же, сейчас его принесут.

Тем временем мы вышли на берег, где под кронами деревьев стояла одинокая повозка с брезентовым верхом.

– Что значит – принесут? – нетерпеливо прикрикнул на него я.

– Вон, смотри… – Чурбан Хопкинс указал влево.

К нам приближались двое санитаров с носилками. Хопкинс, черт его знает откуда, извлек нарукавную повязку с красным крестом и молниеносным движением нацепил ее.

Подойдя к нам, санитары опустили носилки на землю. Там лежал человек, сплошь обмотанный бинтами, так что даже глаз не было видно.

– Капрал, который из сенегальцев, велел доставить раненого сюда, – доложил один из санитаров. – Бедняга свалился с повозки и попал под колесо. В себя не приходит, похоже, при смерти.

– Ладно… Можете идти!

Как только санитары удалились, умирающий сел на носилках.

– Послушайте, приятель! Не надоело вам откалывать со мной эти головокружительные номера?

– Выше голову, господин капитан, пока что все в порядке. Уложим вас в санитарную повозку, вы, ребята, тоже сядете, и поедем…

– Ты что, спятил?

– Не все вопросы сразу. Вперед! Быстренько все обсудите по дороге, а как подойдем к повозке – молчок, потому как там другие пассажиры дожидаются.

Капитан со вздохом нацепил гипсовую повязку, которая используется при повреждении конечностей, мы подхватили носилки и, подойдя к повозке, затолкали их туда.

К моему величайшему удивлению, там, под навесом, уже было двое больных. Одного трясла лихорадка так, что у бедняги зуб на зуб не попадал, другого, должно быть, укусил ядовитый паук, потому как лицо у него посинело и время от времени он стонал.

– Не беда, ребята! – ласково подбадривал их Хопкинс. – До свадьбы заживет.

Одному из страдальцев он дал напиться, другого угостил хинином и ощупал ему левый бок, чисто заправский доктор. Затем вытащил из-за пазухи сигару, откусил кончик, закурил и сделал мне знак.

– Ты садись на козлы, а Ничейный пусть остается при господине капитане.

Я уселся рядом с Хопкинсом, он стегнул лошадей и, сдвинув сигару в уголок рта, принялся что-то напевать себе под нос. Повозка затряслась по ухабистой дорожке…

– Сейчас заберемся в укромное местечко и потолкуем. Капитан останется в повозке. Да он и без того уже рассказал все, что вам нужно знать.

– А если врач захочет осмотреть больных, и тогда спохватятся, что повозка пропала?

– Эта, что ли? С чего ты взял, будто во время врачебного обхода кому-либо взбредет на ум разыскивать хлебный фургон некоего булочника из Дакара?

– Значит, эту повозку ты…

– Ага. Украл, – кивнул Хопкинс с добродушной ухмылкой.

Неслыханное дело! Теперь у почетных легионеров есть собственный парадный выезд.

– Видишь ли, какие дела, – повел свой рассказ Хопкинс. – В Дакаре явно запахло жареным. Стали разыскивать капитана… вернее, не капитана, а кузнечных дел мастера. И тут я углядел на Главной площади бесхозную повозку, взобрался на козлы, стегнул лошадей и… поминай как звали! Капитан спрятался внутри.

– А раненые-то откуда взялись?

– Раненых я тоже спер. Этого добра там было навалом, знай подхватывай носилки да грузи в повозку!

Ай да ловкач! Я вынужден был отдать ему должное.

Подскакивая на рытвинах и ухабах, повозка неслась вперед. Невдалеке от берега виднелся одинокий крейсер.

Я заметил впереди небольшую возвышенность, очищенную от тропических зарослей. У подножия холма Хопкинс попридержал лошадей. Повозка остановилась.

– Здесь можно будет поговорить без помех. Ежели появится патруль – никакой паники. Плевать им на санитарную повозку!

Шагах в пятидесяти от повозки мы расстелили кусок брезента и расположились с удобствами. К нам присоединился Альфонс, а капитан остался в повозке.

– В общем, мы с капитаном все обмозговали, – начал Хопкинс. – Сегодня ночью он даст деру.

– Один?

– Да. Таково его желание, и капитан не намерен от него отступаться. Если нас схватят вместе с ним, говорит он, прихлопнут на месте.

– Эка важность! – возмутился Альфонс Ничейный. – Он что, воображает, будто мы сюда в бирюльки играть явились?

– Я ему талдычил то же самое, но его не переупрямишь. Нас он обозвал романтическими рыцарями. Бывают, значит, обыкновенные рыцари, а это, видать, какая-то особая порода. Помешался он на этих рыцарях.

– Не суди о том, в чем не смыслишь ни бельмеса, – тактично одернул его я. – Будь ты малым начитанным, сразу бы смекнул, что к чему. На свете каких только рыцарей не бывало!.. Один даже взял да в лебедя превратился, потому как дамочка, евойная знакомая, все пела, пела и вконец беднягу достала.

– Дал бы ей по губам, чтоб заткнулась, и все дела! – решительно высказался Хопкинс. – Ну, да ладно, не об этом речь. Капитан своего намерения не изменит.

– Чего он, собственно, добивается? – поинтересовался Альфонс.

– Велел нам сделать три копии с дневника и карты, что от капитана Мандлера остались. Тогда, если потеряем друг друга, по крайности каждому из нас будет известно, куда идти.

– Хорошая идея, – одобрил Альфонс.

– Дай их сюда. Капитан сделает копии, а я раздам каждому.

– Держи!

Хопкинс разложил карту перед собой и стал разглядывать.

– Путь от реки Сенегал обозначен красной линией.

– А до реки?

– Отсюда нелегко добраться. Но Ламетр хорошо знает дорогу и укажет нам верное направление. А я сегодня же стащу компас и все остальное, что может понадобиться.

Я тоже взглянул на карту, где путь экспедиции был обозначен красной линией и вел к «главному городу» фонги, то бишь к Тамарагде.

– Ничего не понимаю, – озадачился я. – Ведь получается, что туземцы фонги должны были знать об экспедиции.

– По-моему, тоже, – пробормотал Хопкинс.

– А что, если капитан ошибается, и темнокожие действительно сотворили какую-то пакость?

Послышался конский топот.

Не успели мы опомниться, как в полусотне метров от нас появился всадник. Маркиз де Сюрьен, правительственный посланник!

 

3

Альфонс проворно сунул бумаги в карман, но его торопливость не укрылась от глаз маркиза. Спешившись, он направился к нам, и, когда приблизился, мы уже вытянулись по стойке «смирно».

Де Сюрьен плотно запахнул плащ, так что лишь при движении изредка мелькали золотым проблеском позумент или нашивки его адмиральского мундира.

– Приветствую вас, господа легионеры! – с ледяной издевкой проговорил он. – Какому антиправительственному заговору я помешал столь некстати? Уж если здесь собралась троица людей настолько неординарных, жди великих потрясений! Молчите?

Он выдержал внушительную паузу, затем кончиком хлыста поочередно ткнул в грудь каждому из нас.

– Чурбан Хопкинс, Альфонс Ничейный, Оковалок… Я специально сошел на берег, чтобы приглядывать за вами. Однако в лагере вас не оказалось. Что вы здесь делаете? – голос его прозвучал резко.

– Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, – вступил в объяснения Альфонс Ничейный. – Мы только подбирали пострадавших, кто не мог самостоятельно продолжить путь.

– Вот как! И отчего же вы не доставили их в лагерь? Почему сидите здесь и шушукаетесь?

– Решили малость передохнуть…

– Конспирацию разводите? Неужто вы всерьез верите, бестолочи, будто бы вам удастся обвести вокруг пальца начальство и преступить закон?! Вздумали вступить в сговор с Ламетром, который спит и видит поднять племена фонги против французов!

Мы знай себе помалкивали.

– Я все понимаю, – продолжил он уже более примирительным тоном. – Парни вы храбрые, отчаянные. Те дела, на какие вы прежде отваживались, по плечу разве что одному из тысячи, а ведь можете пропасть ни за грош. Зато многого достигнете, сохранив верность мне. Выбор за вами.

Он выдерживал паузу, но мы не стремились вступать в переговоры.

– Что скажете? Вас поймал на крючок предатель, изменник родины, но еще не поздно дать отступного. Ведь наверняка вы замыслили какое-то очередное безумство, которое приведет вас к смерти. Скажите же что-нибудь наконец! – обратился он к Альфонсу. – Насколько я могу судить, вы из всех самый умный.

Тут он, конечно, промашку дал. А ведь ему довелось однажды беседовать со мной.

– Счастливы служить вашему превосходительству! Для этого нам нет нужды менять свои убеждения.

– Что вы имеете в виду?

– Мы и сейчас готовы в любой момент отдать жизнь за Францию.

– Вы только что изучали какие-то документы…

– Я читал послание своей возлюбленной.

– А если я попрошу вас показать мне это послание?

– Вы ждете от меня, ваше превосходительство, что я вручу вам конфиденциальное письмо дамы сердца? – Тонкая, учтивая улыбка мелькнула на губах Альфонса.

– Не стройте из себя романтического героя, вы всего лишь легионер.

– Что отнюдь не мешает мне оставаться джентльменом.

– Значит, если бы я приказал вам предъявить мне эти бумаги…

– Вы приказываете, ваше превосходительство? – негромко уточнил Альфонс с почтительной улыбкой и отведя взгляд в сторону.

У меня по спине пробежал холодок.

Правительственный посланник прекрасно разбирался в людях. Он бросил быстрый взгляд через плечо, словно жалея, что явился без сопровождения. Что, если он прикажет Альфонсу отдать бумаги? Я был уверен, что Альфонс не подчинится приказу, да и мы с Хопкинсом тоже.

Маркиз испытующе вглядывался в глаза каждого из нас. Что уж он там высмотрел, не знаю.

– Не стану я отдавать вам подобных распоряжений. Храните уж при себе свои дурацкие тайны! Но отныне держитесь с оглядкой! В особенности, вы, джентльмен! – он ткнул пальцем в Альфонса, затем вскочил в седло и ускакал прочь.

Нам стало не по себе.

– Первым делом надо спрятать карту и дневник…

– И поскорей уносить отсюда ноги, – добавил Хопкинс.

Однако наши опасения оказались напрасными: правительственный посланник не унизился до мелочной мести всякой шушере.

Послышался отдаленный треск мотора, и мы увидели, как от берега отчалила моторная лодка и, сделав разворот, направилась к крейсеру. Даже издали нетрудно было узнать высокую фигуру маркиза.

Ламетр понятия не имел о разыгравшейся сцене: он находился довольно далеко от нас, в повозке. Но даже если бы и услышал какие-то обрывки разговора, все равно вынужден был бы молчать, чтобы не выдать себя перед больными.

Обратный путь в лагерь оказался менее приятным. Наступил вечер, и в зарослях по обеим сторонам тропы то тут, то там поблескивали зеленовато-желтые глаза хищников.

– Наш Альфонс – молодец, каких поискать! – восхищенно заметил Чурбан Хопкинс.

– А я?

– Что с дурака взять! – отмахнулся Хопкинс.

Хотел я ему достойно ответить, да передумал. Серость она и есть серость.

Хопкинс поставил повозку в укромном месте и отправился на поиски диетического питания для больных – короче говоря, прихватить что плохо лежит.

С Альфонсом Ничейным мы разбежались в разные стороны, чтобы нас не видели вместе.

Я околачивался возле ангара и вдруг, смотрю, ко мне направляется женщина – судя по одежде, из простых. Ну, думаю, какая-то маркитантка. Лавка тоже прибыла вместе с нами, а при ней завсегда женщины состояли.

– Джон… – прошептала она. Графиня Ла Рошель собственной персоной!

– Дорогая! – растроганно пролепетал я, обретя наконец дар речи, и нежно сжал ее руку.

– Тс-с! Из-за вас я ввязалась в опасную игру… Если дело всплывет, обвинения в шпионаже мне не избежать…

– Как же вы решились пойти на такое?…

– Из любви к тебе…

Я рванулся было заключить ее в свои объятия, мужественные и нежные одновременно…

– Осторожнее! – шепнула она и выскользнула у меня из рук. – Нам следует вести себя осмотрительно… Будь через час у буфета артиллерийской части… Там, где танки стоят…

– Буду как штык!

Не успел я опомниться, как она исчезла. Я огляделся по сторонам: короткая сцена не привлекла ничьего внимания.

Господи, что за женщина! К тому же любит меня!

С облаков меня спустил на землю тычок в бок.

– Бумажка какая-то… Не вы потеряли часом?

«Рядовому сорок пятому из первой роты»

– Спасибо, это мое…

Кто накатал мне послание, было ясно, как божий день. Но как оно здесь очутилось?

Я глянул вокруг – никого подозрительного, а уж Турецкого Султана и подавно нет в помине.

В записке было следующее:

«Скотина ты бизмозглая, Акавалок, вот хто ты такой! Писал же вить тибе, што ета баба как есть ведьма, змиюка паткалодная и акрамя таво шпиёнка миждунороднава класа. Тибе велено было am ние за вирсту диржацца, а тибе фее нипачом. Патаму как ты – асел тоже миждунороднава класа, дурной и упертый.

Хто писал, ни рат сам!»

Знать бы, где он затаился, Султан этот! Тоже мне умник нашелся, лезет со своими советами непрошеными! Почем ему знать, как с женщинами обращаться? Да ежели ты задуришь ей голову, она и тайны твои выпытывать не станет, а не то чтобы требовать от тебя в лебедя превратиться! Но откуда Турецкому Султану дотумкать до таких тонкостей? Эх, попался бы он мне, я бы ему живо башку задом наперед переставил!

– Чего по сторонам зеваешь? – отвлек меня от интересных мыслей Альфонс Ничейный, позади которого стоял Матеас со своей лимонной рожей. Эти, похоже, стакнулись, я еще вчера обратил внимание, как они за едой рядышком уселись. Видать, помогла моя проговорка, и они промеж себя объяснились. Поверил испанец, что Альфонс не убивал его брата.

Желторожий бороду отращивает – сразу видно, дня три подбородок не брил, только усы. Какое отношение имеет щетина на лице к кровной мести, поди разбери!

Новоявленные дружки попрощались, и Альфонс сделал мне знак идти с ним.

– Никак вы с ним помирились? – поинтересовался я.

– Да. Ты проговорился, а вышло к лучшему. Но прежде всего о главном: надо бы потолковать с Ламетром и Хопкинсом и распределить копии.

– А где наши парни?

– О том и речь.

Повозка пуста, рядом – никого. Отправляемся к суданским стрелкам, заглядываем в пяток буфетов: оба как сквозь землю провалились.

– Пошли туда, где танки стоят, – ненавязчиво предлагаю я. Близится час свидания, а я вынужден соблюдать конспирацию перед Альфонсом.

– Там их быть не может. При каждой машине несколько человек технического персонала, и все друг дружку знают, как облупленные. Но заглянуть туда, конечно, можно.

Поодаль от лагеря, на невозделанной прибрежной полосе, простаивали без дела боевые машины. Солдаты в комбинезонах, сбившись группками, ужинали.

– Здесь их тоже нет, – установили мы без труда.

– Хэлло!

Мы вскинули головы. Люк пушечной башни стоящего рядом танка откинулся, и оттуда высунулась перепачканная машинным маслом знакомая рожа.

– Чего вы тут без дела ошиваетесь?! – обрушился на нас капрал в замасленном комбинезоне. Чурбан Хопкинс собственной персоной!

– Торчу здесь битый час, жду, когда меня сменят, а они знай себе прохлаждаются! Это вам не променад на курорте, чтоб вам пусто было!

Хопкинс поносил нас почем зря, зато мы по крайней мере поняли, что должны выдавать себя за бригаду технарей, которым надлежит сменить заждавшегося капрала.

Механики у костра, горланившие песни, не обращали на нас внимания.

– Честь имею доложить, наряд в составе двух человек прибыл! – отрапортовал Альфонс Ничейный.

Взобравшись по стальной лесенке, мы нырнули вглубь танка и захлопнули за собой крышку люка.

Щелчок, и внутри зажегся свет.

Превосходный танк новейшей конструкции, снабженный 75-миллиметровой скорострельной пушкой. Здесь без труда смогли разместиться четверо – поскольку капитан Ламетр, естественно, был среди нас.

– Дельце провернуто на славу! – довольным тоном сообщил Хопкинс. – Четверку механиков я спровадил, капрала они не посмели ослушаться. Послал их вперед, километров этак на двадцать, велел оборудовать наблюдательный пункт и освещать рефлекторами джунгли. Припасы они с собой взяли, так что раньше чем через трое суток не вернутся обратно.

– А если заявится командир?

– Не заявится. Он в лазарете.

– Тогда кто же здесь командует?

– Я! – ответил Хопкинс, удивленный самой постановкой вопроса.

– Ловко же ты продвигаешься по карьерной лестнице!

– Друзья мои! – обратился к нам капитан. – После полуночи тронемся в путь.

– Прошу вас! – Альфонс Ничейный вручил ему копии дневника и карты.

– Вы сами сняли копии?

– Да. Нельзя терять ни минуты.

Капитан долго изучал бумаги, затем перевел взгляд на Альфонса.

– Вы человек образованный, не так ли?

– Окончил несколько классов… Полагаю, сейчас не время для долгих бесед. Не исключено, что нас уже разыскивают. Итак, мы последуем за вами завтра. Где встретимся?

– Нигде. Идите по карте в Тамарагду, главное поселение фонги. До тех пор или я докопаюсь до разгадки тайны и тогда мы сможем без опаски вернуться все вместе, или же не встретимся вообще. Явлюсь в трибунал с повинной – может, это смягчит участь Квасича, приговоренного к десяти годам заключения. Если вас схватят одних, без меня, то обвинят в дезертирстве. Если же вместе со мной – запишут в изменники родины. На этом наше совещание заканчивается.

Капитан снова пожал руку каждому из нас.

– Знаю, – сказал он, – что вы идете на риск не только из-за алмазных рудников, но – в какой-то мере – ради меня и в интересах правого дела… Благодарю!

Растроганные, мы стали выбираться наружу, а Хопкинс заорал нам вслед:

– Не хватайтесь за перила, кретины! Я их чуть ли не целый час надраивал!