1

Я рассказал приятелям о нашей встрече. Растянувшийся на койке Альфонс Ничейный, по своему обыкновению, промолчал, зато Чурбан Хопкинс отозвался сразу.

– Рано или поздно я так измордую этого Султана, что будет весь в синяках с головы до пяток!

– На сей раз он не виноват, – вступился я за нашего двуличного дружка. – Ему действительно важно соблюдать видимость. И если бы у него действительно было рыльце в пушку, он бы точно не стал сопровождать сюда Ивонну.

– Он и не сопровождал ее, – негромко заговорил Альфонс Ничейный. – Ивонна сама сюда добиралась. И предупредила меня: Турецкому Султану нельзя доверять, ведь именно из-за него Ивонну взяли под стражу. Он сразу же выдал ее, как только увидел.

– Сволочь!

Ну, что вы скажете? Тогда чего, спрашивается, он лупцевал меня, какую такую видимость соблюдал?

– Франсуа Барре под арестом, – продолжал Альфонс. – Стоит только Ивонне попасть под подозрение, брата прикончат, да и ее тоже, скорей всего. Поэтому она и старается избегать нас.

– А как ей удалось проникнуть сюда?

– Судя по всему, у нее действительно влиятельные связи. Она раздобыла приказ, который предполагалось послать с курьером. Приказом предписывалось собрать информацию о Франсуа Барре. Вот она и явилась под видом курьера с этой полуофициальной бумажкой. Может, и обошлось бы, но она неожиданно столкнулась с Турецким Султаном, который и выдал ее без зазрения совести. Теперь у Ивонны руки связаны: вздумай она что-либо предпринять, Франсуа поплатится за это жизнью. Я пообещал ей изыскать способ выбраться из форта и по возможности поговорить с ее братом.

– Придушу я этого Султана! – скрипнул зубами Чурбан Хопкинс и достал из футляра для бинокля сигару, которыми он разжился в буфете. – Забрал у нее копию письма Франсуа и сбежал, чтобы половить здесь рыбку в мутной воде.

– Поговорю я с этим Султаном, – заявил Альфонс Ничейный. – Не верится, что он способен на такую подлость. Темная личность, конечно, но вряд ли законченный подлец.

В барак неожиданно заявился патруль и капитан со своей обычной свитой – одноглазым бандитом и кучкой инженеров.

– Вот она, эта троица! – возгласил один тип из свиты, указывая на нас.

Турецкий Султан!

– Вы кто такие? – спросил капитан.

– Вынюхивать явились! – опередил нас Султан. – Прочтите письмо, которое написал мадемуазель вот этот тип! – Он ткнул пальцем в Альфонса.

– Больше вам не удастся меня дурачить! Этого мерзавца, – тычок в мою сторону, – я повыспрашивал вчера. Он сам признался, что им насчет Франсуа Барре выведать желательно.

Альфонс Ничейный в упор смотрел на предателя.

– Кто же они? – допытывался капитан. Письмо он прочел и сразу помрачнел.

– Про этого я вам уже говорил, – Султан снова указал на меня. – Шотландец. Хитрый, но недалекий. Пописывает дурацкие романы и воображает себе Бог весть что.

Надо же наплести такого вранья!

– А это – Чурбан. Ворюга знаменитый, но кликуху свою оправдывает.

– Башка у Чурбана, может, и слабо работает, но руки в порядке! – не стерпел Хопкинс и одной левой навесил Султану классный хук… Годы спустя меня охватывает восторг, стоит только вспомнить ту сцену!

Турецкий Султан сбил с ног двух инженеров, опрокинул стул, а головой вышиб дверь, после чего наконец рухнул наземь.

Восемь человек повисли на Хопкинсе, и ему тоже перепало десятка два затрещин. Но, конечно, они ни в какое сравнение не шли с его единственным, зато виртуозным хуком.

– Ну, погоди у меня! – пригрозил капитан. – Я тебя отучу от этих замашек.

– Эти трое опаснее полсотни полицейских будут! – скулил Турецкий Султан.

– Тогда на стройку их! Пусть исправляются трудом!

– Может, шлепнуть, да и дело с концом? – предложил Одноглазый.

– Нет, – жестко отрезал капитан. – В Игори не существует смертных приговоров, сколько раз повторять! Да и вы зарубите себе на носу, – повернулся он к нам. – В Игори никого не лишают жизни. Но в некоторых случаях это оборачивается большей жестокостью, чем расстрел на месте. Впрочем, скоро убедитесь на собственной шкуре. Я обеспечил здесь райскую жизнь для каждого легионера. Кому не нравится, получай такие условия, какие соответствуют страшной репутации исправительного лагеря. Но казней у нас нет. Разве что в таких случаях, как ваш, мы всего лишь приближаем естественный конец.

Как есть программная речь!

– Сбежать отсюда нельзя, – злорадно вставил Одноглазый; видать, он у них кровожаднее всех. – К северу, западу и востоку простираются джунгли, с юга подстерегают крокодилы в водах Конго…

– Да и я буду настороже! – с готовностью откликнулся Турецкий Султан.

– Ты хуже всяких крокодилов, – заметил Хопкинс и припечатал плевком изменника.

Султан наградил его затрещиной, тоже высшего класса, – наблюдательный писатель вроде меня способен оценить подобные вещи. Как вспомнишь, хочется языком прищелкнуть от удовольствия.

 

2

Строительство железной дороги велось довольно далеко от форта, на скалистом берегу реки Конго. Заключенные привилегированного положения выполняли здесь, естественно, только роль надсмотрщиков, расхаживая с плетьми и дубинками.

Среди работяг белые попадались редко, их ссылали сюда за неуемное буйство, кражи, попытку бегства или за самый страшный грех – любопытство, интерес к какой-либо другой теме, помимо обеденного меню. В этом грехе – с подачи гнусного мерзавца Турецкого Султана – заподозрили и нас троих.

Кто же тогда трудится на строительстве? Один из наших конвоиров, добродушный на вид, ответил на этот вопрос.

– Все работы выполняют туземцы. Вождь одного из племен, обитающих в джунглях, продал своих отборных соплеменников за спиртное и прочие удовольствия.

Судя по «отборным» людям, племя должно быть беднее некуда.

Нашу группу принял жирный сержант-сенегалец. Лицо его выражало неприкрытую жестокость.

– Добро пожаловать, – с издевкой ухмыльнулся он. – У нас в лазарете аккурат европейцы требуются. Носатый субъект побывал здесь, сказал, что подкрепление ожидается и что вы – соглядатаи. Посоветовал прикомандировать вас к бараку смертников.

Мы зашагали к лазарету. Ну разве не мерзавец этот Турецкий Султан? Ведь «носатый субъект», который заложил нас сержанту, был, конечно же, он. Упомянутый барак стоял несколько на отшибе. Такая же безобразная, грязная дощатая развалюха, как и остальные, вблизи, однако, поражала нестерпимым зловонием. Из окна, лишенного москитной сетки, доносились оханья и стоны.

– Сержант велел их сюда доставить, – доложил капралу наш конвоир. – И определить на санитарную службу.

– Белых – в санитары?! Черт побери! – Капрал был явно недоволен. – Подрывают наш авторитет! Что у нас, других наказаний мало?

– Носатый велел их проучить. Чтобы шпионить неповадно было.

– Эка важность – шпионы! По мне, хоть палачи… Ну ладно, мое дело маленькое.

Мы прошли за ним в барак. Вот уж где был сущий ад!

На циновке вповалку лежали больные туземцы – покрытые язвами и ранами, тифозные и малярийные, все вместе. Мухам здесь было раздолье, вот они и вились тучами.

А кто же это в белом халате?… Квасич, Господин Профессор, музыкант из бара, он же по совместительству врач!

Квасич чешет в затылке, беспомощным взглядом обводя чудовищную картину вокруг. Рядом с ним топчется коротышка с ослепительно белой бородой, высоким лбом, в очках с проволочной оправой. Мутный взгляд беспокойно перебегает с места на место.

– Поверьте, коллега, это типичный случай ulcus pepticum, пептической язвы… Думаю, придется оперировать, – говорит он Квасичу.

– Прошу вас, не делайте этого! – Побледневший Квасич умоляюще сложил свои пухлые, покрытые веснушками руки.

– Кто здесь главный врач – вы или я? – заносчиво возразил коротышка и взглянул на нас. – Вы тоже больные?

– Нет! – поспешно ответил Ничейный.

– Неважно, – кротким, успокаивающим тоном продолжил хирург. – Сейчас не больные, скоро заболеете и тогда ляжете ко мне под нож. Я – профессор Винтер.

Этот псих – профессор? Мы вопрошающе взглянули на Квасича, он со вздохом кивнул в ответ. Затем торопливо шепнул нам:

– Сегодня я тут первый день. Кошмар!

А профессор Винтер направился с обходом дальше.

– Ну-с, на что вы жалуетесь? – поинтересовался он у громко стонущего негра. Обращаться на «вы» к туземцу… Неслыханное дело!

– Нет жалуетесь! – в ужасе вскричал больной. – Симбу здоровый, Симбу ничего не болеть! Не надо резать!

По глазам Симбу было видно, что у него высокая температура.

– Я удалю вам зубы, – с улыбкой утешил его профессор. – У вас где-то гнойный очаг, и воспаление идет от зубов.

– Послушайте, коллега, – вмешался Квасич, – у него же типичная малярия. Пощупайте печень.

Профессор Винтер все с той же добродушной улыбкой покачал головой.

– О нет! Это воспаление надкостницы. Безотлагательное удаление может предотвратить сепсис… – И направился дальше. В сонных, с красными прожилками глазах Квасича появляется беспокойство.

– Больница называется… Что я могу поделать? – говорит он, будто его призвали к ответу, хотя мы и слова не проронили.

– Пойдемте со мной…

Мы проследовали за ним в заброшенный двор позади барака.

– Долго мне здесь не выдержать! Этот Винтер сумасшедший и рвется оперировать всех подряд! На кухонном столе, грязными инструментами!.. Убивает этих несчастных без зазрения совести… О Господи!..

Прислоняясь к двери, он отер пот со лба.

– Разве не знают, что он… ненормальный? – спросил Альфонс Ничейный.

– Знают. Но здесь намеренно устраивают какой-то сумасшедший дом. Каждый волен потакать своим маниям… У Винтера мания – оперировать… Ну, ладно, хватит об этом… Султан просил передать вам…

– Этот мерзавец, из-за которого мы сюда попали?! – не стерпел я.

– Разве не вы сказали Турецкому Султану, что вам надо выбраться из форта? – удивился он.

– Да, я говорил…

– И добавили, что желаете поговорить с Франсуа Барре, так ведь?

– Ты говорил об этом Султану? – припер меня к стенке Ничейный.

– Да, но…

– Из форта вы выбрались, а вон там лежит больной Франсуа Барре, – сказал Квасич и указал на дощатую будку напротив.

 

3

Мы недоуменно переглянулись. Черт его разбери, этого Турецкого Султана, с ним никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.

– Будьте начеку, а я вас подстрахую. Если кто появится на горизонте, дам вам знать, – напутствовал нас Квасич, прежде чем уйти.

Мы заглянули в окошко. На койке лежал Франсуа Барре.

Все-таки мы отыскали его! Взялись за дело и довели его до конца. Возможно, нам придется поплатиться жизнью, но мы добились своего.

Осторожно приоткрыв дверь, мы проскользнули внутрь. Здесь было относительно чисто. Приличная постель, палата на одного – все это свидетельствовало о привилегированном положении Франсуа Барре.

Бедняга, должно быть, настрадался. Лицо ссохлось в кулачок, руки тонюсенькие, как палочки, костлявые локти выпирают, в темных провалах глазниц поблескивает влага – глаза воспалены.

Альфонс Ничейный приблизился к койке.

– Барре!..

Желтоватое, покрытое испариной крохотное лицо устало дернулось.

– Кто… вы? – чуть слышно спросил он.

– Легионеры. Ваша сестра просила разыскать вас.

– Если обождете… немного… сможете известить ее… о моей смерти, – ответил он с мудрой, горькой усмешкой, свидетельствовавшей о том, что страдалец примирился с мыслью о неизбежном конце.

– Не факт, что нам удастся выбраться отсюда, – сказал Альфонс Ничейный. – Но если мы все-таки окажемся на свободе, я должен разоблачить гнусные махинации, которые здесь творятся.

– Пусть Ивонна… сведет вас… с моим отцом… и вы расскажете ему обо всем… Отец очень влиятельный человек…

Судя по всему, он даже не догадывался, что сестра его тоже находится здесь.

– Кто ваш отец?

– Моя фамилия не Барре… Ивонна вам все… объяснит…

– Старайтесь говорить поменьше. Разговор вас утомляет.

– Пустяки… все равно скоро конец… Спрашивайте, сударь.

– Кто этот капитан? Вам что-нибудь известно о нем?

– Никакой он не капитан. Мы вместе вступали в Легион. Пять лет отслужили в Ракмаре… Фамилия этого типа – Питмен… Он шотландец… Мы сообща устроили… побег… из Ракмара… Он, Тор и я…

– А где сейчас Тор? – нетерпеливо поинтересовался Хопкинс.

– Не знаю… Мы бежали порознь… в разных направлениях, чтобы хоть на одного из нас… не хватило преследователей. Тора схватили… Меня тоже… Обо всем прочем мне известно от Питмена… Он был со мной довольно откровенен… надеясь завербовать… в свои сообщники…

– Как же Питмен, этот шотландец, ухитрился стать комендантом форта и получить капитанский чин?

– Он вступил в сговор с каким-то шейхом… и заманивал легионеров в западню… Шейх помог ему… организовать побег… Питмен добрался до оазиса… Благодаря шейху местные жители оказали ему поддержку… Как раз в то время… мимо проезжал военный инженер… командированный к месту строительства железной дороги… старший лейтенант Флерье… Он опознал в Питмене… – Больной задыхался от напряжения, но сделал над собой усилие и продолжил, – беглеца… объявленного в розыск… и хотел его арестовать… Питмен попытался бежать… Флерье ранил его выстрелом… Сторонники шейха… освободили Питмена, а лейтенанта убили… В Игори тогда разрабатывался проект строительства… и от доклада специалиста зависело очень многое… Питмен явился в Игори… с документами старшего лейтенанта Флерье… и так здесь и остался… Теперь он капитан, а… все вокруг… его сообщники… Легионерам он устроил… сказочную жизнь…

– На какие средства? И что он вообще здесь делает?

– Понятия… не имею… Два года составлялись проекты… людьми, переведенными сюда в наказание… Питмену легко было найти сообщников…

– Вы даже не догадываетесь, какова цель его аферы?

– Весьма туманно… Строительство железной дороги… требует огромных вложений…

Ясно, что здесь расхищают, занимаются подлогами… но строительство идет… Этого я не понимаю…

Барре окончательно выдохся.

– Есть у вас какие-нибудь пожелания?

– Теперь… уже… никаких.

В палату ворвался Квасич.

– Сматывайтесь отсюда поживее, – нервно заговорил он. – Идет капитан со своим одноглазым подручным.

Мы поспешили назад, в больничный барак.

– Напрасно мы сюда просились, – дорогой сказал Квасичу Альфонс Ничейный.

– А куда надо было?

– Надо бы на строительство. Иначе не докопаться до истины.

– Я передам Турецкому Султану.

До прихода капитана мы успели сделать вид, будто поглощены работой в кошмарном больничном бараке.

 

4

С капитаном была его постоянная свита: одноглазый бандит, Турецкий Султан и еще несколько человек – то ли инженеров, то ли прикидывающихся инженерами.

Капитан – теперь-то мы знали, что на самом деле это беглый легионер по фамилии Питмен, – производил впечатление добродушного, улыбчивого человека с приятным лицом.

– Как дела, господин профессор? – шутливым тоном полюбопытствовал он у Винтера.

– Сегодня у меня было много операций… А вечером предстоит провести удаление зубов.

– Желаю успеха. А вы что скажете?

– Прошу прощения, господин капитан… – Квасич покосился в сторону профессора, отошедшего в дальний угол палаты. – Я не в силах мириться с деятельностью профессора Винтера.

– Да полно вам! Он такой же врач, как вы – пианист.

– Возможно, мне и случается взять неверную ноту, но ведь от этого никто не умирает.

– Неважно. Каждый развлекается, как умеет, и не следует портить удовольствие другим…

– Не нравится, ступайте к чертям в преисподнюю! – заорал Одноглазый. – Никто вас сюда не приглашал!

– Радовался бы, что позволено жить за мой счет! – перехватил инициативу Турецкий Султан. – В Оране, небось, краденым перебивался, а тут возомнил о себе невесть что. Допрыгаешься, как эти трое молодчиков! – И пнул меня очень даже чувствительно. Но теперь-то мы знали, что это лишь одна видимость.

– Пока эта троица не уберется отсюда, приставить к палате Барре вооруженную стражу, – распорядился капитан. – А на ночь поместить их в барак к рабочим.

– И чуть что – пулю им! – не унимался Султан. – В особенности этому мерзавцу! – На сей раз пинок достался Хопкинсу. Тот аж позеленел от злости.

Капитан со своей свитой убрались из больничного барака.

– Нет у меня доверия к этому Султану, – сказал Хопкинс, когда мы остались одни.

Альфонс Ничейный с мрачным видом уставился в пустоту.

– Надо выбираться отсюда, – повторил он. – Попасть бы на строительство!.. Разгадка тайны – там.

Мимо нас торопливо прошел Квасич и украдкой сунул Альфонсу записку.

«Рибяты!

Ca фсем маим к вам пачтениим».

Грити, вам здесь болыпы аставацца ни ризон; коль скора с Франсуа вы уже славцом пирикинулис. Куда вам жылательна? Пиридайти чирис Квасича. Ежыли я пну вас разок-другой, ни сирчайти. Ета толька для видимости.

– Надоел со своими записками хуже горькой редьки! – сплюнул Хопкинс.

Меня, кстати, тоже эта его дурацкая привычка бесит.

Мы по очереди дали больным попить. Жара, духота, карболкой воняет, человек восемьдесят туземцев вповалку и полчища мух…

– Этому надо бы позагорать, – указал Винтер на одного несчастного. – Вынесите его на солнышко, – распорядился он.

– Господин профессор! – не выдержал Альфонс Ничейный. – На солнце сейчас минимум семьдесят градусов!

– Какая разница, друг мой! Вы в медицине ничего не смыслите, а говорите. Больше градусов – больше ультрафиолета, больному полезно. Несите его, несите! – улыбнулся он, а у меня от этой улыбочки мурашки побежали.

– Не станем мы его выносить! – уперся Альфонс. – Это чистой воды убийство!

– Тогда придется мне вас прооперировать, – ласково проворковал профессор.

– Оперируй свою бабушку и прочих предков до седьмого колена! – парировал Хопкинс.

Тут опять заявился со своей свитой капитан, то бишь беглый легионер Питмен.

– Санитары отказываются выполнять мои приказы! – тотчас сердито доложил Винтер.

– Господин капитан! – стал оправдываться Альфонс Ничейный. – Я сказал лишь, что нельзя выставлять больного на семидесятиградусную жару. Это равносильно убийству.

Капитан закурил сигарету и улыбнулся.

– Я смотрю, профессор, – обратился он к Винтеру, – персонал не разделяет ваших взглядов на методы лечения. Как мне поступить?

Надо признать, была в капитане, даже когда он злился, этакая снисходительная широта души. Из мухи слона он не делал.

Размеренный ход событий нарушил ворвавшийся в палату Турецкий Султан. Подскочил сразу ко мне и лягнул что было мочи. Почему он всегда норовит «соблюсти видимость» за мой счет?

– Чтоб вы сдохли, мерзавцы окаянные!.. Господин капитан! Эти трое пробрались к Франсуа Барре и разговаривали с ним!

– Что-о?!

Я готов был наброситься на подлого двурушника, но Одноглазый и другой инженер выхватили револьверы.

– Отставить! – одернул их капитан. – Повторите, что вы сказали!

– Только что я узнал от Квасича, что эти трое наведывались к Барре!

Ну и подлюга! Хопкинс сделался весь лилово-багровый. Дай ему волю, он перегрыз бы глотку Турецкому Султану.

– Это правда? Вы говорили с Франсуа Барре?

– Да, – кивнул Альфонс Ничейный.

– Вздернуть их! – завопил Одноглазый.

– За такие дела и повесить мало! – вторил ему Турецкий Султан.

Капитан мерил нас скучающим взглядом.

– У нас смертной казни не существует, – изрек он наконец. – Придется отправить их на стройку. В «Лохань». Вы знаете, что такое «Лохань»? – поинтересовался он чуть ли не любезным тоном. – Высохший мертвый рукав реки в скалистой впадине. Ил, уйма дохлой рыбы, змеи, пиявки, черви кишмя кишат. Ну и, естественно, это рассадник мух и москитов. Тени – ни клочка. Каждую неделю отправляем туда сотню рабочих на смену. Только оказывается, что им некого сменять. Вот что такое «Лохань». Уведите их!

Нас окружили три конвоира, а Винтер заметил на прощание:

– Не лучше ли было выставить больного на солнышко?

– Нет! – отрезал Ничейный, в ответ на что Винтер с улыбкой махнул рукой.

– Вы безумец, сударь. Никакая операция вам не поможет.