Вошла Горелова. Молча положила на стол вчетверо сложенный лист бумаги.
— Садитесь, пожалуйста, — пригласила Светлана.
— Ничего, постою…
Однако села.
«И о. зав Унь-Ягинским промыслом
С. И. Панышко
от оператора Гореловой А. И.
Заявление
Прошу уволить меня по собственному желанию.
А. Горелова ».
Светлана перечла бумагу еще раз и еще раз. Не потому, что до нее не сразу дошел смысл этого заявления. А лишь для того, чтобы выгадать минуту на раздумье. Собраться с мыслями.
— Так… — сказала она, разглаживая ладонью острые бумажные сгибы. — А в чем причина?
— Я не обязана объяснять, какая причина… — Тон Гореловой запальчив, раздражен. Надо полагать, что она заранее пережила, представила в лицах и знала наизусть весь предстоящий разговор. И теперь ей не нужно было обдумывать каждый ответ: они, эти ответы, уже готовые, уже накаленные докрасна, торопились сами слететь с губ.
— Я не обязана. По закону могу просто не выходить на работу через две недели… И все.
— Можете. Ваше право, — согласилась Светлана. — Но ведь и меня никто не лишал права спросить: почему вы решили увольняться?
Она старалась говорить вразумительно, как можно спокойней и мягче. Да и с чего бы ей действительно волноваться? Вопросы найма и увольнения — щекотливая, но непременная обязанность руководителя предприятия.
На совещаниях в тресте все это носит характер отвлеченный. Там говорят: «сокращение штатов», «подбор и расстановка», «текучесть». Там дело сводится к безыменным и молчаливым штатным единицам, не имеющим ни лица, ни имени.
А на практике, в повседневности, то же самое сокращение штатов и та же текучесть, та же штатная единица обретают вполне определенные имя и фамилию, человеческое лицо и человеческий нрав. Оборачивается неприятным разговором и липовой справкой с предыдущего места работы, слезами притворными и непритворными, телефонным звонком сверху и кляузой снизу, параграфом КЗОТа и повесткой из народного суда…
И все же без этого никак не обойтись.
Светлану покуда бог миловал: она была только наслышана о всяких подобных делах. А сейчас перед ней лежит листок бумаги: «Прошу… по собственному желанию…» И рядом сидит человек. Горелова Анна Ильинична. Темноволосая женщина с хмурым взглядом. Лучший оператор Унь-Ягинского промысла. Брошенная жена… А не штатная единица.
— Так почему вы решили уйти с работы?
Горелова смотрит в окно, похрустывая пальцами. Ответ у нее все же заранее готов:
— Из-за детей. Не на кого старшего оставить. Пять лет мальчику. Приходится с собой в лес таскать, как собачонку…
«Ты врешь. Причина другая. Ты просто решила мне отомстить за девяносто девятую — славу твою, гордость. И даже это — неправда. Ты решила отомстить мне за другое — за мужа, который уже не твой. Ты решила отомстить так, как мстят слабые: наказать себя. Уповая на то, что я же буду мучиться твоей казнью. А я мучиться не буду! Мы правильно решили распорядиться девяносто девятой скважиной. Это поняли все, кроме тебя. И я ничуть не виновата в том, что от тебя ушел муж… Поняла?»
— Из-за детей… — повторила Горелова.
— Значит, из-за детей… Но на какие средства вы будете жить с детьми?
«А это уже не твое дело!» — ответил хмурый взгляд. И вдруг он — этот взгляд — сверкнул задорно, с вызовом:
— Как-нибудь проживем. На алименты.
«Неужели ты хочешь напугать меня этим? Тем, что…»
И тут же Светлана опомнилась. Да как она вообще смеет вести с этой женщиной подобный разговор — хотя бы и безмолвный! Сидя в этом кабинете. За этим служебным столом. Перечитывая в сотый раз: «И. о. зав. Унь-Ягинским промыслом… Заявление… Прошу…»
— Анна Ильинична, — сказала Светлана. — Я очень хорошо представляю себе ваше положение. Согласна, вам очень трудно. Сама видела мальчика на буровой… Но, помнится, я обещала устроить вашего сына в детский сад. Мы постараемся найти новое помещение.
— Навряд, — поджала губы Горелова. — Третий год ищут…
— Найдем. И через месяц откроем новый детский сад. («Что ты говоришь! Через месяц… Откуда? Третий год ищут и не могут найти…») Я обещаю.
Светлана припечатала ладонью холодную поверхность настольного стекла.
— А покамест… — продолжала она, — покамест предоставим вам отпуск. Когда он у вас по графику?
— В сентябре.
— Значит, дадим отпуск вне графика. Пойдете сейчас.
Голос Светланы едва заметно дрогнул. Понимает ли эта женщина, что гораздо легче, гораздо проще уволить ее и взять другого человека, чем предоставить этот внеочередной отпуск? Именно сейчас, когда так остра нужда в рабочей силе. Когда половина операторов находится в отпуске. Когда формируется новая, не предусмотренная штатным расписанием бригада вторичных методов. Когда июньский план нефтедобычи трещит по швам. Когда… Разве поймет она это? Она могла бы понять. Но она не хочет понять. Не за тем пришла.
— Переждете месяц… — уговаривала, почти умоляла Светлана. — А потом устроим мальчика в детский сад. И все будет хорошо. И увольняться незачем… Договорились?
Тихо. Только в открытую форточку долетает отрывистое брюзжание электросварки.
И вдруг, в этой тишине, обе — как по уговору — вздохнули. Вздохнули и смутились обе.
— Подожду, — сказала Горелова, вставая.
Сама взяла со стола свое заявление, скатала в трубочку, сунула в карман телогрейки.
— Подожду. Один месяц…
Повернулась — идти.
— Можно?..
Дверь широко распахнулась, и в кабинет стремительно вошел Глеб Горелов. Вид у него озабоченный, деловитый…
Глеб Горелов замер на пороге. В растерянности поглядел на одну, на другую… Раз пять на дню доводилось ему, как механику промысла, заходить в кабинет Светланы. И, уж конечно, он каждый день встречал то в конторе, то в поселке Анну. Но ему еще ни разу не случалось встретить обеих сразу, увидеть их вместе — Светлану и Анну.
Светлана тоже никогда не видела их вместе: Анну и Глеба.
И Анна Горелова до сих пор их вместе не видела: Глеба и Светлану.
Брюзжала и фыркала, сердясь на неподатливый металл, электросварка за окном. А здесь молчали. Потом:
— Здравствуй… — глухо и отрывисто, будто походя, бросил Анне Глеб Горелов. И отер ладонью пот с шеи. Запарился бедняга среди служебных забот.
— Здравствуй, Глеб, — ответила та.
Ответила с добродушным безразличием, с каким обычно приветствуют друг друга жители маленьких поселков, не связанные тесным знакомством. Что поделаешь? Тут, в маленьких поселках, всякий человек на виду, тут знаешь любого и каждого и тебя каждый знает. Хотя бы по встречам у водоразборной колонки… И, повстречавшись, обязательно здороваются. Жители маленьких поселков всегда отличаются большой вежливостью. Тут даже заезжему человеку, которого сроду в глаза не видели, непременно скажут на улице: «Здравствуйте…» Ну, а на шею кидаться, конечно, не станут. Это уж ни к чему.
— Здравствуй, Глеб, — ответила Анна Горелова.
Светлана с удивлением обнаружила, что не она, эта женщина, выглядит сейчас растерянной и удрученной, а он, Глеб стоял посреди комнаты ссутулившись и скользил взглядом по полу, по углам, избегая смотреть на обеих. Его тяготила эта встреча. Ему эта встреча действовала на нервы. И мешала начать деловой разговор, из-за которого он и зашел сюда.
Что же касается Анны Гореловой, то ее, кажется, непредвиденная встреча нисколько не обескуражила. Никакого смущения она не обнаруживала. И уходить не торопилась. Скрестив руки на rpуди, смотрела она на Глеба дружелюбно и безразлично… Нет, даже не безразлично, а — будто жалеючи. Свысока: с доступной при ее небольшом росте высоты…
«Что же все-таки произошло между ними?» — снова подумала Светлана.
Да, он рассказывал ей. Рассказывал путано, расплывчато, нехотя: «Тяжелый характер… Не сошлись характерами…»
А житейская мудрость гласила: «О таких делах всего не рассказывают. Всё — только они двое знают. И больше никто».
— Как там… дети? — небрежно осведомился Глеб.
— Ничего. Живут. Вот Светлана Ивановна обещает Генку в детский сад пристроить… Спасибо ей.
«Это она всерьез? Или — издевка?»
Впрочем, так или иначе, а Светлане надоело это представление. Она не обязана ни участвовать в нем, ни наблюдать. Здесь в конце концов служебный кабинет руководителя промысла. И сейчас — рабочее время.
Светлана нетерпеливо взглянула на часы.
Глеб Горелов заметил это движение и тоже с видом озабоченным посмотрел на часы.
— Я к вам насчет дожимной станции…
«К вам…» — одобрила Светлана.
Только Анна Горелова на часы смотреть не стала. Она вдруг шагнула к Глебу и подняла руку…
Голова его инстинктивно откинулась, отпрянула.
А Горелова отогнула замызганный, смятый и потный воротник его рубашки, поморщилась:
— Занеси, что ли… Постираю.
Усмехнулась:
— Все равно — делать нечего. В отпуск иду.
Когда она выходила из кабинета, Светлана ждала напряженно: не хлопнет ли дверью так, что окна — вдребезги? Но дверь притворила плотно и мягко.
— Я к вам насчет дожимной станции… — повторил Глеб.
«К вам?» — удивилась Светлана.
— С дожимной станцией дела плохи, — сухо сообщила она. — Трест отказал в деньгах. Будем, как говорится, изыскивать внутренние резервы — выворачивать карманы. Только много ли в них найдем? Инихов уже злорадствует…
— Найдем! — перебил ее Глеб. — У такого жмота, как товарищ Брызгалов, всегда что-нибудь в карманах заваляется. Или — за подкладкой.
Он понемногу оправлялся от только что пережитой встречи. В глазах уже появились веселые искорки. Судя по всему, Глеб Горелов пришел не с пустыми руками.
— Я сейчас был на техскладе. Смотрю, в углу — две железины. Из-под пыли не разберешь — то ли трубы, то ли еще что… Спрашиваю завскладом, а он говорит: «Это центробежные электропогружные насосы. Новые. Только никому про них говорить не велено — товарищ Николай Филиппович Брызгалов категорически не велел…» — А привезли их откуда? — «Не знаю, говорит. Может быть, с центрального склада выписали, а может быть, и так… без выписки».
Светлана недоуменно пожала плечами:
— Зачем же понадобились эти насосы, если они до сих пор валяются в пыли?
— В том-то и дело, что незачем! — еще больше развеселился Глеб. — Ведь электропогружные насосы для нашей Унь-Яги не годятся. Их применяют только для самых богатых, высокодебитных скважин. Это же не насосы, а страшная сила!.. Джегорцы за них все бы отдали, штаны бы с себя сняли: третий год не могут добиться — остродефицитное оборудование. А у Брызгалова они в заначке валяются — для коллекции.
Глеб, расхохотавшись, повалился на диван.
— Не вижу ничего смешного, — нахмурилась Светлана. — Если нам эти насосы не нужны, то их следует отдать джегорцам. И мы их отдадим.
— Что-о? — тотчас же вскочил с дивана Глеб. — Как отдадим?
— Очень просто: позвоню Уляшеву, скажу: забирайте. И все. Меня больше интересует вопрос о строительстве дожимной станции…
— Да не нужно нам теперь никакой станции! Ничего нам не нужно строить! Будем закачивать воду в скважины этими самыми центробежными насосами — прямо из речки…
Он только сейчас сообразил, что Светлана еще не понимает его идеи. Его гениальной идеи!
— Погоди, я тебе сейчас все объясню… — сказал Глеб.
«Тебе…» — оттаяла Светлана.