Так наступил август. Явился август.

Он окатил все вокруг дождями. Омыл листву и хвою. На деревьях к тому времени так густо и плотно лежала пыль, что сначала дождевые капли пробили в той пыли яминки. Потом по листьям пошли грязные потеки. И уж только потом листва берез и осин задышала свежестью.

Так же и трава: запорошенная пылью, чахлая, сухая, она сперва предстала забрызганной грязью, но затем в щедрых струях ливня очистилась, посвежела и буйно пошла в рост.

Да и дожди августовские, к счастью, лились не беспрестанно, а в строгом порядке, будто на заказ. Ночью блеснет неяркая молния, рокотнет дальний гром, первые капли тронут окошко — и вот уже вода весело играет в желобах.

Спишь и даже сквозь сон слышишь: хороший, добрый дождь.

А поутру небо сине и чисто. Солнце ярится. Капелью и птичьим щебетом сверкает лес.

Благодать. Теплынь. Наконец-то дождались его — настоящего лета — и на Севере.

Именно в эту пору по окрестной тайге уродилось неслыханное количество грибов и ягод.

Все население Унь-Яги, стар и млад, повадилось ходить в лес по грибы и по ягоды. Индивидуально ходили, а также коллективно — по линии месткома. И если малину, голубику таскали из лесу ведрами, то уж грибы оттуда вывозили даже на грузовых автомашинах — полные кузова.

Для несеверных жителей такие масштабы, конечно, диковинны и могут вызвать недоверие. Но для нас, северян, это в порядке вещей. Если случится в году настоящее лето — то очень даже запросто можно вдвоем либо втроем нагрузить за день полный самосвал грибов.

Воскресным утром Светлана и Глеб тоже отправились в лес по грибы.

Они шли по лесной дороге. Солнце еще не поднялось над тайгой, а только слепяще сквозило в переплетениях узловатых веток.

Глинистая поверхность дороги, не просохшая после ночного дождя, сверкала отлакированной гладкой корочкой. И вся эта поверхность — вдоль и поперек — была расчерчена тонкими линиями. Линии прихотливо извивались, пересекали одна другую, прерывались, будто уходя в землю, и возникали опять.

Светлана уже не первый раз видела поутру, после дождя, эти нежные линии на земле и все не могла понять, откуда они берутся.

— Это что, Глеб? — спросила она.

— Где? — остановился Глеб и глянул себе под ноги.

— Ну вот… Видишь?

— А-а, — наконец увидел Глеб. — Это от дождевых червей. Ползали они тут ночью.

Светлана возмущенно фыркнула.

Потом они свернули на просеку, а с просеки в лес.

В лесу еще было прохладно и сыро после дождя. Но уже от земли, от палой листвы и хвои, от стволов и сучьев струился пар. Маленькие стоцветные радуги перекинулись над влажными ложбинами. Тонкие нити лесной паутины унизаны каплями воды, испаряющимися на глазах.

— Ну, теперь, Ланочка, смотри в оба! — скомандовал Глеб и нагнулся. Нагнулся, выпрямился и показал Светлане подосиновик: белая толстая ножка, бархатная шляпка с плотно прижатыми к ножке полями. Вокруг мокро, а гриб cyx. Они, подосиновики, всегда сухие. В отличие с скользких маслят.

— Какой… важный, — сказала Светлана, повертев гриб. И положила его в свою корзину.

Теперь она старалась идти впереди Глеба, чтобы не ему, а ей первой замечать грибы. Она шла впереди Глеба и и осторожно всматривалась в лежалый хлам под ногами — не мелькнет ли где бархатная головка. Раздвигала пышные перья папоротника…

А Глеб Горелов шел за ней по пятам, то и дело нагибаясь: гриб, еще гриб.

— Но ведь это мои! — сердилась Светлана. — Пpocто я не заметила. И вообще… ты иди где-нибудь в стороне.

— Ладно, — усмехнулся Глеб. — Мне все равно.

И он пошел стороной, нагибаясь время от времени с перочинным ножом.

А Светлана шла другой стороной, заглядывала под каждый куст и хмурилась, если там ничего не обнаруживала. Но ее самостоятельность была вскоре вознаграждена. У старого пня торчал гигантский гриб, какого, конечно, Глебу ни за что не найти. Поля его шляпы не были трусливо прижаты к ножке, а по-ковбойски лихо заламывались кверху. Светлана насилу выдернула из земли это чудо природы.

Потом ей попались еще несколько грибов самой разнообразной расцветки и формы, попалась грибная ножка, срезанная кем-то слишком высоко, и маленький гриб, к шляпке которого приклеилась сосновая иголка.

Словом, когда у крутого склона оврага Светлана и Глеб повстречались, она с торжествующим видом поставила перед ним корзину.

— Та-ак… — сказал Глеб, присаживаясь на корточки у корзины. — Так…

Первым делом он извлек оттуда гриб-великан в ковбойской шляпе, разломил шляпу пополам, брезгливо наморщил нос, потом надломил ножку и швырнул чудо природы подальше — так, что оно разлетелось вдребезги.

Следом полетели ярко-красные, бледно-желтые, фиолетовые и серые грибы — тонконогие, решетчатые и, по мнению Светланы, очень съедобные.

— А этот хорош, — смилостивился наконец Глеб, отыскав маленький гриб с приклеенной к нему иголкой. И положил его обратно в корзину. — Это белый!

У самого Глеба ведро уже было почти полно. Но он не хвастался своей добычей. Потому что грибы — это вообще не занятие для мужчины. Это не охота и не рыбная ловля. Так, забава.

— Белый гриб? — воспрянула духом Светлана. — Моя мама очень любит суп из белых грибов.

— А ты?

— Я равнодушна. Но мама любит… Вот и чудесно: насушу мешок грибов и повезу маме.

Она решительно зашагала по лесу, больше не оглядываясь на Глеба.

Здесь, в лесу, порядок времени иной. Часы идут медленнее. Потому что каждая минута наполнена вниманием, обогащена впечатлениями. Но все-таки часы идут.

И на смену утренней, дождевой и росной свежести пришли духота, жара. Солнечные лучи уже отвесно пронизывали кроны деревьев. Земля испещрена золотистой рябыо. И на сосновых стволах опять сделались прозрачными, потекли длинные слезы живицы…

Идти и дышать было уже не так легко и не так свободно. Вымокшие в росе туфли теперь ссохлись, покоробились и давили ноги. Накалилась и жгла тело прорезиненная ткань плаща. Резала плечо тяжелая сумка с хлебом, сыром и — всякой иной снедью, захваченной из дому.

Светлана сняла плащ, плотно завернула в него сумку (чтобы не наползли букашки) и сложила все это у подножия высокого кедра. Приметила место: рядом с кедром, сильно наклонившись набок, почти падая, росла береза, и ее ствол резкой белой линией перечеркнул темную чащу.

Теперь идти было веселей, дышать легче. А веселому человеку всегда улыбается счастье.

И Светлане улыбнулось счастье.

На шелковистой полянке, огороженной четко по кругу колоннадой берез, она едва не наступила на замшевую шляпку гриба, спрятавшегося в траве. А когда Светлана наклонилась сорвать его, она увидела рядом еще одну шляпку и еще одну. Отсюда же — руку протянуть — маячили еще три аккуратные шляпки. За ними обнаружилось целое семейство грибов. А потом — сплошная россыпь. И все как на подбор: коренастые, плотные, молодцеватые… Это была не лужайка, а золотое дно!

Светлана уже не нагибалась и не вставала, а ползала па коленях, переставляя корзину, которая делалась все тяжелей и тяжелей.

Когда выяснилось, что лесная полянка обобрана начисто, Светлана отправилась дальше — искать другую полянку. И вскоре нашла неподалеку. Там тоже — оказалась пропасть грибов. Отличных белых грибов. Там тоже трава была так шелковиста и густа, что не хотелось подниматься с колен, а наоборот — тянуло опрокинуться навзничь, раскинуть руки и, позабыв обо всем на свете, жмуриться на солнце.

Но уже корзина была полна. И охотничий азарт иссяк. К тому же Светлана вдруг почувствовала, что очень голодна: ведь не успела даже позавтракать.

Она не торопясь пошла обратно. Прямиком — туда, где оставила плащ и сумку у подножия старого кедра. По дороге ей то и дело попадались теперь грибы, будто выскакивали прямо из земли, лезли в руки, но Светлана уже не обращала на них внимания и равнодушно проходила мимо. Хватит.

Она шла очень долго. Вероятно, не меньше получаса шла она по лесу, а накренившаяся береза, по которой она приметила место, почему-то не появлялась. Наконец она увидела эту березу — белый косой росчерк на темном фоне. Но, подойдя, Светлана обнаружила, что береза эта совсем не та — другая береза, тоже падающая. Рядом с ней не было кедра, не было ее вещей.

Значит, она шла не в ту сторону. Заблудилась… Какая досада.

Нет, Светлану не особенно напугало то, что она заблудилась. Не так уж глухи леса окрест Унь-Яги. С минуты на минуту она обязательно выйдет к какой-нибудь буровой и там сразу сориентируется. Но так можно слишком далеко забраться в лес, а потом — идти домой до самого вечера.

Кроме того, не очень это умно — потерять в лесу новый плащ и сумку. А в сумке — хлеб, сыр, бутылка с кофе. Как хочется есть!

— Гле-еб! — закричала погромче Светлана.

«Хле-еб…» передразнило эхо.

Эхо прокатилось по лесу — дальше, дальше и рассыпалось, затерялось.

«Известная история… — усмехнулась Светлана. — Заблудившийся человек и безжалостное эхо. Вот уж будет для Глеба повод поиздеваться…»

— Гле-еб! — снова крикнула она, сложив ладони рупором. — Э-э-э!

Никто не отвечал. Но ведь не могла же она уйти так далеко, что ее даже не слышно! И со стороны Глеба это просто свинство — забыть о ней… Все-таки пошли за грибами вместе, вместе нужно и возвращаться домой.

— Гле-еб!..

Что ж, делать нечего. Светлана пошла по лесу. Прямо — куда глаза глядят. Теперь уж ей сделалось по-настоящему досадно и грустно. Заблудилась. Потеряла вещи: ну, вещи — бог с ними. Потеряла Глеба. И оказалась в лесу одна. Вот так ей и придется брести по лесу, может быть, дотемна. И так вот по-дурацки складывается вся ее жизнь: всегда оставаться одной.

Ветер-верховик пронесся плотной волной по-над лесом, качнув деревья. Светлана вдруг решила, что нужно крикнуть по ветру — тогда ее голос долетит дальше.

— Гле-е-еб! — изо всей мочи закричала она.

— Что?

Она порывисто обернулась.

Глеб подходил к ней — неторопливым, усталым, но уверенным шагом. В одной руке он нес ведро с грибами, а под мышкой — ее плащ, туго спеленатую сумку.

— Глеб! — вырвалось уже тихо и благодарно.

Светлана бросилась к нему навстречу: Глеб, уронив на землю ведро и сверток, подхватил ее и крепко прижал к груди, обнял за плечи.

— Заблудилась?

— Да… Чуть не заблудилась.

И Светлана рассмеялась, не отводя его рук, не отстраняясь от него.

Глеб тоже весело смеялся и, перемежая смех, целовал ее. Целовал, наклоняясь к ее губам. И опять смеялся…

Смеялась и Светлана. И она слишком поздно заметила, что Глеб уже не смеется, а тяжело и прерывисто дышит. Что губы его становятся шершавы, а руки жестоки.

— Глеб… — пожаловалась она ему на эти руки. На эти губы пожаловалась ему: — Глеб…

И, когда Светлана очнулась, возле самого ее лица, возле самой щеки, влажной от слез, у самых ее глаз, наполненных маревом, курчавились тонкие стебли, покрытые округлыми листками с кожаным глянцем. А меж листьев, на еще более тонких стеблях клонились к земле бусинки ягод. Рдела брусника.