— Ну, пожалуйста, Светлана Ивановна! Очень вас просим… Шурочка будет так рада.

Впервые бухгалтер Бородай явился в кабинет заведующего промыслом без сатиновых нарукавников. Наверное, специально снял их. Чтобы подчеркнуть таким образом неофициальность своего визита. А именно — он явился приглашать Светлану в гости. У его жены сегодня день рождения. Она сегодня именинница — Шурочка.

— Будут только свои. Люди очень приличные, — все настаивал, убеждал Бородай. Улыбался искательно и чуть фамильярно. А потом в его голосе послышалась даже угроза. — Вы нас очень обидите отказом, Светлана Ивановна. Кровно обидите…

Бородай наседал, не давая и слова ответить. Зачем? Ведь она не возражает, не отказывается.

— Спасибо. Я приду, — сказала Светлана.

— Придете? Вот замечательно. Шурочка будет так рада. Сейчас я объясню, как нас найти. Ведь вы у нас еще ни разу не были!

«Но ведь вы меня раньше и не приглашали…» — промолчала Светлана.

Однако она и на самом деле не видела причин отказываться от этого приглашения. Оно даже польстило ей, как всегда льстит одинокому человеку внимание семейных людей.

После работы Светлана отправилась в поселковый магазин «Смешторг» («смешная торговля» — в расшифровке унь-ягинских остряков).

Ничего смешного в этом магазине, конечно, не было. Наоборот, здесь отлично знали, что имеют дело с покупателем солидным и денежным. Вот почему в этой торговой точке витрины слева были заставлены шампанским и ананасами (консервированными), а витрины справа завалены черно-бурыми лисицами, коврами ручной выделки и палехскими шкатулками.

Все это с течением времени раскупалось. И тогда в «Смешторг» опять привозили горжетки из чернобурок, ковры ручной выделки и федоскинские шкатулки.

Кроме того, здесь можно было купить колонковую шубу пятьдесят шестого размера, алюминиевую складную байдарку и полный оркестр духовых инструментов. Но эти товары пользовались меньшим спросом.

Светлана долго раздумывала, что бы ей выбрать в подарок Бородаевой жене. И после долгих колебаний купила китайский термос с цветами и птицами.

— Какая прелесть! — сказала Шурочка, когда гостья, еще в передней, вручила ей этот термос. — Спасибо, большое спасибо…

Шурочка была тоща и задумчива, стрижена под девочку — с челкой. Глазастая такая. Голос у нее низкий, грудной, со вздохом. Она расцеловала Светлану в обе щеки.

— Какая прелесть!.. — нарадоваться не могла на Светланин подарок Шурочка. И унесла китайский термос в спальню, где уже стояли три таких дареных термоса — с цветами, птицами и запасными колбами.

— Милости прошу к нашему шалашу! — расшаркивался Бородай.

— Знакомьтесь, пожалуйста… Вы знакомы? — снова появилась Шурочка.

Да, кое с кем Светлана уже была знакома. Например, с Глебом Гореловым, который сидел в углу и смотрел семейный альбом: голую Шурочку в шестимесячном возрасте и самого товарища Бородая в кругу однокашников по бухгалтерским курсам (третий ряд, четверый слева). Так уж принято, чтобы гость, явившийся в дом впервые, смотрел семейные фотокарточки.

Еще здесь были завмаг «Смешторга», завгар, жена Кузьминского, находящегося на излечении после операции, и какие-то незнакомые Светлане люди, которым Шурочка «тыкала» — родственники, должно быть.

Все они встретили Светлану хорошо. Улыбаясь. Улыбнулся ей и Глеб — исподлобья.

Комната, в которой собрались гости, была розовая. Розовые обои. Мягкая тахта с розовыми подушками. Картинка: розы на фоне моря. Именинница Шурочка — в розовом.

Так хорошо, и тепло, и покойно сделалось на душе Светланы, когда она вошла в эту комнату. И она пожалела даже, что не бывала здесь раньше.

— К столу, к столу! — бросил клич Бородай.

Светлана уже собралась было, как и все остальные, последовать этому призыву и уже за спинку стула взялась, но тут к ней подошла Шурочка, мягко обвила талию и повела во главу стола, к тому почетному месту, где обычно сажают новобрачных и юбиляров.

А с другой стороны Бородай, решительно обхватив за плечи Глеба Горелова, вел его к тому же почетному месту.

«Зачем это? — смутилась Светлана. — Зачем?»

Но спорить было неудобно. И она, очутившись рядом с Глебом, сказала — будто ему в отместку, будто он виноват:

— Тем лучше. Пить не позволю.

— А есть позволишь? — съязвил Глеб.

— Да. Только не жадничай.

Но как тут было не жадничать? Именинный стол Шурочки Бородай ошеломил всех. Даже смешторговского завмага. Ну, ладно, ветчину, сардины, копченого окуня и дефицитную столичную водку он вчера собственноручно вынес Бородаю с заднего крыльца магазина. Но откуда взялась кетовая икра? Каким чудом оказались на столе крабы? Как могли появиться в Унь-Яге в середине августа спелые помидоры?

Даже завмаг этого не знал. Зато знал завгар. Это он помог Шурочке Бородай подстеречь на дальнем полустанке московский поезд. А когда на следующем полустанке Шурочка, с корзинами и свертками, выпрыгнула из вагона-ресторана — там уже ее ждала другая машина.

— За новорожденную!.. За Шурочку!.. За именинницу!

Все подняли рюмки. Один только Глеб Горелов не поднял: он смотрел на свою рюмку растерянно и скучно.

— Глеб Владимирович, что же вы?.. — всполошились за столом. — За здоровье хозяйки!

— Одну, — разрешила Светлана.

Все дружно выпили.

И тогда с места встал Бородай. Он сказал:

— Дорогие друзья! Я предлагаю тост за здоровье Светланы Ивановны Панышко. За ее успехи в работе и личное счастье…

Тут все перестали закусывать, зашумели, захлопали в ладоши.

«Зачем это? — смутилась Светлана. — Зачем?…»

— Минуточку, я еще не кончил… — стучал по тарелке ножом хозяин. — За минувшие два месяца мы смогли по-новому узнать нашу Светлану Ивановну, оценить ее настойчивость, техническую смелость. На наших глазах, друзья…

«Зачем это… Зачем?» — ежилась Светлана.

Может быть, это просто насмешка? Одна из комедий, которые привык разыгрывать Бородай? Не похоже. Впервые ей кажется, что этот человек говорит искренне, от души и даже взволнованно.

И слова, сказанные Бородаем, ей приятны. Разве он сказал неправду? Разве уж так ничего-ничегошеньки не сделала она для Унь-Яги?.. И потом: как давно никто не пил за ее здоровье, за ее успехи, за ее личное счастье. Пялить на нее глаза — исподтишка, влюбленно или ревниво — это умели многие. А вот проявить внимание, настоящее человеческое внимание, — это никому не приходило в голову. Даже Глебу…

Она благодарно улыбнулась Шурочке Бородай, самому Бородаю, остальные гостям. И кивнула Глебу, когда он протянул рюмку — чокнуться с ней:

«За тебя, Ланочка».

Ей было очень хорошо в этой комнате, за этим столом, среди этих улыбающихся людей. Потеплело в груди. И так легко кружилась голова.

А дотом Бородай включил радиолу, подскочил к Светлане и пригласил ее танцевать. Глеб Горелов пригласил Шурочку. Завмаг — завгарову жену, а завгар — жену Кузьминского. И все стали танцевать фокстрот: резво так носились вокруг стола, толкали друг друга, извинялись, хохотали и толкались опять.

— Очень тесно у нас, — пожаловалась Шурочка Светлане через Глебово плечо. — Извините, но у нас так тесно.

Да, у Бородаев, конечно, не было простора для танцев. В этом Светлана убедилась, когда Шурочка увела ее в другую комнату, в спальню: отдышаться, поправить прически, пошушукаться. Половину спальни занимала громадная кровать, другую половину — громадный шкаф.

— Тесно у нас, — опять пожаловалась Шурочка, глядя на Светлану задумчиво и нежно из-под челочки. — Повернуться негде.

— Да, — согласилась Светлана. — У вас маленькая квартира. Но такая уютная.

— Тесно очень… — плаксиво надула губки Шурочка. Надула губки, обвела их помадой. И тут плаксивое выражение исчезло с ее лица — на лице появилось озабоченное, деловое выражение: — Светлана Ивановна, дорогая… Я хочу с вами серьезно поговорить. Можно сейчас?

— Ну, конечно.

— Светлана Ивановна, милая… Брызгаловы переезжают на Джегор: ему там уже дали квартиру, и он забирает семью.

— Когда?

— Завтра… Остается домик. Вы знаете брызгаловский домик?

Светлана знала этот домик. Он стоял в самом центре поселка: светлого кирпича, крытый огненной черепицей, с застекленной верандой, сплошь увитой плющом, воротца — дугой, домик с водяным отоплением и газом, с телефоном и ванной. Этот домик был выстроен персонально для Брызгалова еще в ту пору, когда Унь-Ягинский промысел давал восемьдесят процентов всей трестовской добычи, а Джегора в помине не было.

— Да, хороший домик, — ответила Светлана. — Значит, Брызгаловы завтра уезжают?

Шурочка придвинулась к ней, зашептала:

— Милая, отдайте нам этот домик. Ну, пожалуйста! Ведь все равно кого-то в нем поселят. Отдайте! Мы сделаем из этого домика конфетку. Лучше, чем здесь. А другие — только загадят. Ну что вам стоит? Вам стоит только сказать: ведь это в вашей власти…

Домик под огненной черепицей. Вьюнок на веранде. Воротца — дугой

— Господи… — облегченно вздохнула Светлана. — Как хорошо, что вы мне об этом сказали. А мы головы ломаем: где найти помещение для детского сада? Оказывается, брызгаловский домик освобождается. Лучше и не придумать!.. Как хорошо… Вы знаете, наши работницы из-за этого вынуждены…

Из-под челочки, как сверла, впились в нее два кошачьих глаза. Зеленые, мерцающие. И, как у кошки, они вдруг погасли. Отворился алый мазок губ, меж губ сверкнули мелкие, острые кошачьи зубки — улыбка.

— Извините, меня зовут, — прошептала Шурочка и выскользнула за дверь.

А когда Светлана вышла вслед за ней, Шурочка уже вальсировала с Бородаем, торопливо рассказывая ему. О чем? Догадаться нетрудно.

Теперь завгар кружил в вальсе завмаговскую жену, а завмаг — жену Кузьминского. Кружились родственники. Кружилась в радиоле пластинка. Кружился абажур, задетый чьей-то головой…

А за столом один-одинешенек сидел Глеб Горелов и сосредоточенно смотрел в свою рюмку. Волосы его уже взмокли и прилипли ко лбу. Плечи обвисли. Пьян.

Вот к нему подсел Бородай. Дружески возложил руку на обвисшие эти плечи. Налил коньяку. Спросил о чем-то. Глеб с трудом поднял подбородок и обвел комнату осоловелым взглядом. Взгляд его секунду задержался на Светлане. Но подбородок снова качнулся вниз.

Бородай опять спросил. Глеб ответил. Тогда Бородай еще ближе, еще плотнее придвинулся к Глебу. Налил ему еще. И еще спросил… Глеб самодовольно ухмыльнулся, молодецки откинулся к спинке стула и… что такое изобразили его руки?

«О чем они говорят?»

вдохновенно и неистово рычало теперь чрево радиолы.

Под эту новую пластинку пошли танцевать завмаг с завгарам: ухватившись друг за друга, они по-медвежачьи топтались на месте, и это им обоим очень нравилось, и они оба тряслись от смеха.

На тахте завмаговская жена шепталась с завгаровской женой, а чуть подальше — Шурочка с женой Кузьминского. Бородай и Глеб пили коньяк.

А Светлана все стояла у стены, прислонясь к стене, и не знала, куда же спрятать ноги, которые норовили ей оттоптать завмаг с завгаром.

Было накурено. Был уже час ночи.

«Может быть, уйти домой?»

Светлана вышла в переднюю. Вышла на крыльцо. Услышала шаги сзади: кто-то догонял ее. Сейчас будут силой тащить обратно, уговаривать, не пускать…

Но сзади только захлопнулась дверь. И лязгнул засов.