Эволюція есть безконечное движеніе всего существующаго, непрерывное измѣненіе міра какъ въ цѣломъ, такъ и въ его частяхъ, отъ начала вѣковъ до безконечности. Млечные пути, видимые въ неизмѣримомъ пространствѣ, образуются и исчезаютъ въ теченіе милліоновъ и милліардовъ вѣковъ; звѣзды, свѣтила рождаются, скопляются, умираютъ; движеніе нашей солнечной системы съ его центральнымъ свѣтиломъ, его планетами и лунами, все, что находится въ узкихъ предѣлахъ нашего земного шара, вновь возникающія и исчезающія горы, океаны, образующіеся съ тѣмъ, чтобы потомъ высохнуть, ярко блестящія въ долинахъ рѣки, которыя высыхаютъ подобно утренней росѣ, поколѣнія растеній, животныхъ и людей, слѣдующихъ одно за другимъ, милліоны незамѣтныхъ маленькихъ существъ отъ человѣка до насѣкомаго — все это явленія всеобщей великой эволюціи, увлекающей все въ своемъ безконечномъ движеніи.

Въ сравненіи съ этимъ основнымъ фактомъ міровой эволюціи, что значатъ эти маленькія явленія, называемыя революціями астрономическими, геологическими или политическими! — Едва замѣтныя движенія, почти призрачныя.

Милліарды милліардовъ революцій смѣняютъ другъ друга въ міровой эволюціи. Но какъ бы малы онѣ ни были, онѣ являются частью безконечнаго движенія.

Такимъ образомъ, наука не видитъ никакого противорѣчія между этими двумя словами: эволюція и революція, которыя очень сходны между собою, но которыя въ обыденной рѣчи употребляются совершенно въ иномъ смыслѣ, различномъ отъ ихъ первоначальнаго значенія. Не видя въ нихъ явленій одного и того же порядка, различающихся только по степени, трусливые люди, боящіеся всякихъ перемѣнъ, придаютъ этимъ двумъ словамъ совершенно противоположный смыслъ. Эволюція — синонимъ постепеннаго развитія, совершающагося въ области идей и нравовъ, — понимается ими, какъ нѣчто противоположное этой страшной вещи — революціи, представляющей собой болѣе или менѣе рѣзкія перемѣны въ міровой жизни. Съ кажущимся или даже искреннимъ энтузіазмомъ говорятъ они объ эволюціи — медленномъ развитіи, совершающемся въ мозговыхъ клѣткахъ, въ головахъ и сердцахъ; но имъ нельзя говорить о страшной революціи, которая возникаетъ внезапно въ умахъ, выливается на улицы, сопровождаясь иногда неистовыми криками толпы и громомъ оружія. Прежде всего скажемъ, что эти люди обнаруживаютъ только свое невѣжество, воображая, что между эволюціей и революціей существуетъ такая же разница, какъ между миромъ и войной, между мирной жизнью и насиліемъ. Иногда революціи могутъ совершаться мирно, вслѣдствіе внезапнаго измѣненія среды и перемѣщенія интересовъ; точно также и эволюціи въ обществѣ могутъ быть чрезвычайно затруднены, сопровождаясь войнами и преслѣдованіями. И, если слово эволюція охотно употребляется тѣми, которые съ ужасомъ смотрятъ на революціонеровъ, то это происходитъ оттого, что они не понимаютъ всего значенія этого слова, такъ какъ отъ него то они открещиваются всѣми способами. Они говорятъ о прогрессѣ въ общихъ выраженіяхъ, но сущности его самого не хотятъ. Они находятъ, что современный строй, какъ бы плохъ ни былъ, въ чемъ они сами сознаются, все таки долженъ быть сохраненъ, — такъ какъ имъ достаточно, чтобы онъ дѣлалъ возможнымъ достиженіе для нихъ ихъ идеала: богатства, власти, значенія и комфорта.

Такъ какъ существуютъ богатые и бѣдные, власть имущіе и подчиненные, господа и рабы, властелины, дающіе знакъ къ борьбѣ, и гладіаторы, идущіе по ихъ знаку на смерть, то этимъ благоразумнымъ людямъ остается только стать на сторону богатыхъ и власть имущихъ или сдѣлаться куртизанами и льстецами сильныхъ міра. Это общество даетъ хлѣбъ, деньги, мѣста, почести; и отлично: пусть умные люди устраиваются такимъ образомъ, чтобы получить наибольшую часть всѣхъ этихъ благъ. Если они родились подъ счастливымъ созвѣздіемъ, которое, избавляя ихъ отъ всякой борьбы, дало имъ все необходимое въ изобиліи, то зачѣмъ же имъ жаловаться? Они стараются убѣдить себя, что всѣ такъ же довольны, какъ они сами; сытому кажется, что весь міръ хорошо пообѣдалъ. А если какой-нибудь эгоистъ съ дѣтства обиженъ судьбою и недоволенъ ею, то у него по крайней мѣрѣ остается надежда добиться своего интригами, лестью, благодаря счастливой случайности или даже упорнымъ трудомъ въ пользу власть имущихъ. Что для него общественная эволюція? Его собственная эволюція къ богатству, вотъ его единственное стремленіе. Не заботясь о правахъ всѣхъ, онъ ищетъ лишь исключительныхъ правъ для себя самого.

Существуютъ однако рабскіе умы, которые искренно вѣрятъ въ эволюцію идей и питаютъ неопредѣленныя надежды на соотвѣтствующее измѣненіе обстоятельствъ, но которые, тѣмъ не менѣе, съ инстинктивнымъ почти физическимъ страхомъ думаютъ о всякой революціи. Они желаютъ ее и боятся ея одновременно: они критикуютъ существующій строй и мечтаютъ о новомъ, какъ будто бы онъ долженъ появиться внезапно, вызванный какимъ то чудомъ безъ малѣйшей ломки и борьбы между грядущимъ и отжившимъ. Слабые, безвольные люди мечтаютъ, не имѣя ни силъ, ни желанія, достигнуть своей цѣли. Принадлежа къ обоимъ мірамъ, они фатально осуждены не служить ни тому ни другому: среди консерваторовъ они являются разобщающимъ элементомъ, благодаря своему образу мыслей; среди революціонеровъ они становятся крайними реакціонерами, измѣняя обѣтамъ своей юности и какъ собака, о которой говоритъ евангеліе, возвращаются къ тому, что они нѣкогда изрыгли. Такимъ образомъ во время революціи наиболѣе ярыми защитниками стараго порядка становятся тѣ, которые когда то зло насмѣхались надъ нимъ: изъ сторонниковъ они обращаются въ ренегатовъ. Они замѣчаютъ слишкомъ поздно, какъ неловкіе волшебники легенды, что они вызвали слишкомъ страшныя, темныя силы, съ которыми они уже не могутъ справиться.

Къ другому классу эволюціонистовъ принадлежатъ тѣ, которые въ общей необходимости перемѣнъ преслѣдуютъ только одну сторону ихъ, которой и посвящаютъ себя всецѣло, забывая все другое. Они напередъ ограничили свое поле дѣйствія. Нѣкоторые изъ нихъ, люди ловкіе, пожелали такимъ образомъ войти въ сдѣлку со своею совѣстью и работать въ пользу будущей революціи безъ риска для самихъ себя. Подъ предлогомъ посвященія своихъ силъ какой-нибудь необходимой ближайшей реформѣ, они теряютъ совершенно изъ вида общій высшій идеалъ будущаго и даже откровенно отрекаются отъ него. Другіе болѣе честные и порядочные какъ будто и способствуютъ общему дѣлу, но вслѣдствіе узости своего ума, видятъ и понимаютъ его односторонне. Искренность ихъ убѣжденій и поведенія ставитъ ихъ внѣ всякаго подозрѣнія: мы ихъ считаемъ нашими товарищами по дѣлу, хотя съ горечью сознаемся, что ограничившись узкимъ полемъ дѣйствія, борясь противъ одного какого-нибудь частнаго зла, они какъ-будто санкціонируютъ всѣ другія злоупотребленія.

Я не говорю о тѣхъ, которые стремятся, напримѣръ, къ реформѣ орфографіи, толкуютъ объ измѣненіи мѣста прохожденія меридіана, какъ о чемъ то чрезвычайно важномъ, ополчаются противъ употребленія корсетовъ и мѣховыхъ шапокъ; есть болѣе возвышенныя цѣли, которыя требуютъ отъ преслѣдующихъ ихъ и смѣлости, и упорства, и преданности дѣлу; и если они проявляютъ эти качества, то мы, революціонеры, не можемъ относиться къ нимъ иначе, какъ съ уваженіемъ и симпатіей. Такъ, если мы встрѣчаемъ благородную женщину, преисполненную состраданія къ своимъ падшимъ сестрамъ, которая, не боясь общественнаго мнѣнія, подходитъ къ проституткѣ со словами любви, протягивая ей руку для борьбы съ попирающимъ человѣческое достоинство агентомъ полиціи нравовъ или противъ участковаго врача, принуждающаго ее являться къ себѣ для освидѣтельствованія и насилующаго ее, или противъ всего общества, съ презрѣніемъ толкающаго ее въ грязь, никто изъ насъ не остановится передъ соображеніями общаго характера, чтобы отказать смѣлому борцу противъ официальнаго разврата въ своемъ уваженіи. Безъ сомнѣнія, мы можемъ сказать такой женщинѣ, что всякая революція въ одной области должна соотвѣтствовать революціи въ другой, что возмущеніе личности противъ порабощающаго его правительства заключается не только въ защитѣ человѣческаго достоинства падшей женщины, но и въ защитѣ клейменаго каторжника и всякой другой подчиненной или подавленной личности, но мы не можемъ не восторгаться тѣми, кто искренно и всецѣло преданъ борьбѣ даже на такомъ узкомъ поприщѣ. Точно также мы называемъ героями людей, которые въ какой бы то ни было странѣ и когда бы то ни было отдавались всецѣло дѣлу, жертвуя собой ради общаго блага. Какъ бы ни было ограничено ихъ поле дѣйствія, пусть всякій изъ насъ преклонится передъ ними и скажетъ: «мы должны подражать имъ на нашемъ поприщѣ, гораздо болѣе обширномъ, въ нашей борьбѣ, которая ведется за все человѣчество».

Итакъ, эволюція касается совокупности всѣхъ сторонъ жизни человѣчества и революція должна тоже касаться всего, хотя не всегда замѣтенъ параллелизмъ въ событіяхъ разныхъ областей жизни, изъ которыхъ слагается жизнь обществъ. Всякій прогрессъ въ одной области соотвѣтствуетъ прогрессу въ другой, и мы стремимся ко всѣмъ имъ по мѣрѣ нашихъ силъ и знаній: къ прогрессу въ областяхъ соціальной и политической жизни, въ морали и наукѣ, искусствахъ, индустріи, — эволюціонисты во всемъ, мы одновременно являемся революціонерами во всемъ, зная, что вся исторія есть ничто иное, какъ послѣдовательное завершеніе явленій жизни народовъ, безпрестанно и постепенно подготовляющихся къ этому. Прямымъ послѣдствіемъ великой интеллектуальной эволюціи, которая освободитъ нашъ умъ отъ всякихъ предразсудковъ, является освобожденіе личности въ ея отношеніяхъ ко всему окружающему.

Такимъ образомъ, можно сказать, что эволюція и революція — являются смѣняющими другъ друга актами одного и того же явленія: эволюція предшествуетъ революціи, которая въ свою очередь эволюціонируетъ до новой революціи и т. д. Можетъ ли происходить измѣненіе безъ перемѣщенія центра тяжести въ жизни? Развѣ революція не должна по необходимости быть слѣдствіемъ эволюціи, какъ дѣйствіе является непосредственнымъ послѣдствіемъ нашего волевого импульса къ дѣйствію? То и другое различаются только по времени ихъ появленія. Когда переграждается рѣка, воды ея собираются и разливаются вокругъ встрѣтившагося препятствія и мало по малу образуютъ озеро, пока онѣ вдругъ не найдутъ выхода, — паденіе камешка рѣшаетъ дѣло, происходитъ катаклизмъ: мощными напорами воды сносится насыпь, озеро исчезаетъ и рѣка течетъ по старому руслу. Такъ происходитъ маленькая революція въ природѣ.

Если революція слѣдуетъ за эволюціей всегда запаздывая, то причиной этого является сопротивленіе среды: вода ручья шумитъ въ своихъ берегахъ, такъ какъ они задерживаютъ его теченіе; громъ гремитъ въ облакахъ, такъ какъ атмосфера препятствуетъ проникновенію искры изъ облака. Всякое превращеніе матеріи, всякое осуществленіе идеи встрѣчаетъ препятствіе въ собственной инертной средѣ и новое явленіе не можетъ проявиться иначе, какъ вслѣдствіе усилія, которое будетъ тѣмъ сильнѣе, чѣмъ сильнѣе препятствіе. Гердеръ, говоря о французской революціи сказалъ: когда сѣмя попадаетъ въ землю, оно долго кажется мертвымъ, потомъ вдругъ пускаетъ ростокъ, преодолѣваетъ покрывающую его твердую землю и превращается въ растеніе, которое зрѣетъ и приноситъ свой плодъ. А какъ рождается ребенокъ? Девять мѣсяцевъ онъ лежитъ во мракѣ материнскаго чрева, и, наконецъ, вырывается на волю, разрывая свертывающую его пелену, иногда даже убивая свою мать. Таковы революціи, являющіяся естественными послѣдствіями предшествующихъ имъ эволюцій.

Существуютъ изрѣченія, сдѣлавшіяся пословицами, которыя люди употребляютъ машинально, какъ бы избавляя себя отъ необходимости вдуматься въ ихъ содержаніе. Такова, напримѣръ формула Линнея: «Non facit saltus naturae».

Конечно, природа не дѣлаетъ скачковъ, но каждая ея эволюція совершается перемѣщеніемъ силъ, устремленныхъ къ новой цѣли.

Общее развитіе жизни каждаго существа въ отдѣльности или цѣломъ рядѣ существъ нигдѣ не являетъ намъ прямой безпрерывности, а наоборотъ, одни явленія ея происходятъ послѣ другихъ какъ бы насильственно и революціонно. — Вѣтка не прибавляется къ вѣткѣ, цвѣтокъ не есть продолженіе листка, ни пестикъ — тычинки, яйцо различно отъ органовъ, породившихъ его, сынъ не является продолженіемъ отца или матери, а становится въ дѣйствительности новымъ, различнымъ отъ родителей, существомъ. Прогрессъ совершается постоянно измѣненіемъ явленія, исходя отъ своей точки отправленія для каждаго отдѣльнаго индивида. Генеалогическое дерево существъ, какъ и настоящее дерево, есть собраніе вѣтвей, изъ которыхъ каждая питается не собственнымъ сокомъ, а сокомъ всего дерева. И для великихъ историческихъ революцій тотъ же законъ. Когда старыя формы жизни не удовлетворяютъ больше, жизнь требуетъ новыхъ, происходитъ революція.