«Освобожденіе рабочихъ должно быть дѣломъ самихъ рабочихъ», говоритъ одно изъ положеній Интернаціонала. И это положеніе вѣрно въ самомъ широкомъ смыслѣ слова. Если вѣрно, что «избранники» всегда воображали, что они призваны осчастливить народы, не менѣе вѣрно и то, что всякій человѣческій прогрессъ могъ совершиться только благодаря собственной иниціативѣ возставшихъ или даже только свободными гражданами. И такъ наша свобода должна быть собственнымъ дѣломъ всѣхъ насъ, чувствующихъ себя угнетенными чѣмъ бы то ни было и солидарными со всѣми оскорбленными и униженными. Но для того, чтобы бороться, нужны знанія. Недостаточно, подобно кимврамъ или тевтонамъ бѣшено броситься въ борьбу съ дикими криками, подъ звуки боевыхъ роговъ. Настало время предвидѣть и рассчитать всѣ перипетіи борьбы, чтобы научно подготовиться къ побѣдѣ, которая должна принести соціальный миръ. И первымъ условіемъ тріумфа должно быть освобожденіе отъ нашего невѣдѣнія. Намъ нужно умѣть разрушить всѣ предразсудки, устранить всѣ враждебные элементы, всѣ препятствія, а съ другой стороны не забывать ни одного изъ тѣхъ ресурсовъ, которыми можно воспользоваться, ни одного союзника, доставляемаго исторической эволюціей. Мы хотимъ знать. Мы не признаемъ, чтобы наука была привиллегіей немногихъ и чтобы люди, находящіеся на вершинѣ горы, какъ Моисей, или на тронѣ, какъ стоикъ Маркъ Аврелій, на Олимпѣ или картонномъ Парнасѣ и просто даже въ академическомъ креслѣ, предписывали намъ поведеніе, хвастаясь знаніемъ вѣчныхъ законовъ. Конечно, между этими людьми, священнодѣйствующими на своихъ высотахъ, находятся такіе, которые могутъ переводить довольно сносно съ китайскаго, разбирать письмена временъ каролинговъ, изучать пищеварительные аппараты клоповъ, но и между нашими друзьями находятся люди, знающіе это, которые однако не претендуютъ поэтому на управленіе нами. Кромѣ того, уваженіе, которое мы питаетъ къ этимъ людямъ не должно нисколько мѣшать намъ свободно обсуждать рѣчи, съ которыми тѣ благоволятъ обращаться къ намъ со своихъ высотъ. Мы не подчиняемся декретированной истинѣ, мы пріобщаемся къ ней только посредствомъ изученія и критики и научаемся устранять всякое заблужденіе, хотя бы оно и было признано оффиціальной наукой.

И сколько разъ темному народу приходилось признаваться, что его ученые воспитатели могли научить его только покорно и радостно идти на бойню, подобно праздничному быку, рога котораго украшали гирляндами изъ золоченой бумаги.

Дипломированные профессора пытаются описать намъ всѣ прелести и выгоды, которыя представляетъ правительство, состоящее изъ такихъ высокопоставленныхъ личностей, какъ и они сами. Философы, какъ напримѣръ Платонъ, Гегель, Огюстъ, Контъ гордо требовали права на управленіе міромъ. Писатели и ученые, какъ Гонорэ Бальзакъ и Густавъ Флоберъ, если стоитъ только упоминать о покойникахъ, также требовали этого права для всякаго генія, т. е., другими, словами для самихъ себя. Совершенно не стѣсняясь говорили о «правительствѣ мандариновъ». Да избавитъ насъ судьба отъ такихъ правителей, влюбленныхъ въ самихъ себя и полныхъ презрѣнія ко всѣмъ представителямъ «презрѣннаго большинства», или «гнусной буржуазіи». Внѣ ихъ славной персоны не было ничего, достойнаго ихъ вниманія и, не считая приближенныхъ къ нимъ, все остальное казалось имъ только мимолетной тѣнью. А между тѣмъ ихъ книги, не смотря на весь ихъ талантъ, намъ доказываютъ, что эти геніи были весьма посредственными пророками: никто изъ нихъ не понималъ будущаго лучше, чѣмъ послѣдній изъ пролетаріевъ, и не въ ихъ школѣ намъ придется учиться бороться за наше право. Въ этомъ отношеніи самый послѣдній и мало извѣстньій изъ рядовыхъ борцовъ можетъ намъ быть гораздо полезнѣе.

Тѣ крупинки знанія, которыя мы имѣемъ изъ исторіи, указываютъ уже намъ, что настоящее полно безконечныхъ злоупотреблений, которыхъ возможно было бы избѣжать. Тѣ безпрестанныя и повторяющіеся опустошенія, которыя производитъ современный соціальный режимъ, значительно превосходитъ все то, что могутъ произвести непредвидѣнныя явленія въ природѣ: наводненія, циклоны, землетрясенія и изверженія пепла и лавы. Трудно понять, какъ неизлѣчимые оптимисты, которые вопреки всему утверждаютъ, что все идетъ къ лучшему въ этомъ лучшемъ изъ міровъ, могутъ закрывать глаза на ужасное, невыносимое положеніе милліоновъ людей, нашихъ братьевъ. Различныя стихійныя несчастья экономическаго, политическаго, административнаго, или военнаго порядка, которыя поражаютъ такъ называемыя цивилизованныя общества, не говоря уже о племенахъ дикарей, имѣютъ безконечное число жертвъ, а тѣ счастливцы, которыхъ эти бѣдствія не затрогиваютъ, какъ будто не замѣчая эти безчисленныя гекатомбы, стараются устроиться какъ можно лучше и спокойнѣе, какъ будто бы всѣ эти бѣдствія не являются осязательной дѣйствительностью!

Развѣ не правда, что милліоны людей въ Европѣ, носящіе военный мундиръ, должны цѣлыми годами забывать о своемъ правѣ говорить и мыслить вслухъ, принять рабскія привычки и подчинить свою волю начальству и дойти до такого состоянія, чтобы безпрекословно стрѣлять въ своего отца или мать, если того потребуетъ какой-нибудь слабоумный деспотъ?

Не правда ли также, что другіе милліоны людей, принадлежащіе болѣе или менѣе къ правительственному механизму, также подчинены и принуждены гнуть шею передъ однимъ, подчинить себѣ другихъ и вести какое то условное искуственное существованіе, совершенно безполезное для прогресса? Не видимъ ли мы также, какъ ежегодно милліоны такъ называемыхъ преступниковъ, нищихъ, бродягъ и безработныхъ запираютъ въ тюрьмы, подвергая ихъ всѣмъ ужасамъ одиночнаго заключенія. И, какъ слѣдствіе этихъ прекрасныхъ политическихъ (соціальныхъ) учрежденій, не поддерживается ли ненависть людей другъ къ другу, народа къ народу, касты къ кастѣ? Не находится ли общество въ такомъ положеніи, что не смотря на усилія и самопожертвованія многихъ истинныхъ друзей человѣчества, голодный можетъ легко умереть съ голода на улицѣ въ виду булочной, а чужестранецъ можетъ очутиться одинокимъ и покинутымъ всѣми, безъ друга, среди сутолоки громаднаго города, населеннаго милліонами людей братьевъ? Мы живемъ не на вулканѣ, а въ самомъ вулканѣ, въ какомъ то мрачномъ аду, и если бы у насъ не было вѣры въ лучшее будущее, не было бы непоколебимаго желанія жить и бороться за него, что оставалось бы дѣлать намъ, какъ не умереть, какъ это и совѣтуютъ намъ, впрочемъ не рѣшаясь на это, сами столько жалкихъ писакъ и какъ это дѣлаютъ увеличивающееся съ каждымъ годомъ число, цѣлые легіоны, отчаявшихся въ жизни? И такъ, съ самаго начала для насъ открываются новые элементы истиннаго познанія: нашъ соціальный строй со всѣми его ужасами. «Познать страданія» таковъ первый параграфъ закона Будды. И мы познали страданія. Мы его познали на столько хорошо, что въ мануфактурныхъ округахъ Англіи болѣзнь называютъ отдыхомъ: чувствовать себя изнуреннымъ болѣзнью является чуть ли не удовольствіемъ для раба, принужденнаго къ насильственному труду на фабрикѣ. Но какъ «избѣгнуть страданія», что составляетъ вторую стадію познанія, по ученію Будды? Мы начинаемъ узнавать и это, благодаря изученію прошлаго. Исторія, какъ бы далеко мы не заходили въ глубь вѣковъ, какъ бы тщательно мы ни изучали общество и народы цивилизованные или варварскіе, живущіе подъ полицейской ферулой, или примитивные — исторія насъ учитъ, что всякое повиновеніе есть отреченіе отъ самого себя, что всякое рабство есть преждевременная смерть, она насъ также учитъ, что всякій совершающійся прогрессъ прежде всего осуществляется во все большемъ и большемъ освобожденіи личности, въ равенствѣ и все большемъ согласіи между собой гражданъ; что всякій вѣкъ новыхъ открытий былъ вмѣстѣ съ тѣмъ и вѣкомъ, во время котораго политическая и религіозная власть слабѣли и когда человѣческая мысль, пробивалась впередъ изъ замыкающихъ ее оковъ, какъ пробивается изъ разщелины скалы нѣжный пучекъ зелени. Великія эпохи творческой мысли и искусства, которыя наступаютъ послѣ продолжительныхъ перерывовъ, эпоха афинская, эпоха Возрожденія и наша современная развились благодаря той безконечной борьбѣ и «безпрестанной анархіи», которыя дали хотя только энергичнымъ людямъ возможность бороться за ихъ свободу.

Въ какомъ бы зачаточномъ состояніи не находилось наше знаніе исторіи — одинъ фактъ рѣзко выдѣляется на фонѣ современной жизни, и является характернымъ признакомъ нашей эпохи: это всемогущество денегъ. Нѣтъ такого мужика въ отдаленнѣйшемъ углу нашей родины, которому не было бы извѣстно имя короля биржи, который повелѣваетъ королямъ и принцамъ; нѣтъ ни одного, которому онъ не рисовался бы въ образѣ бога, предписывающаго свою волю всему міру. И конечно, наивный мужичекъ едва ли ошибается. Развѣ не правда, что только кучка еврейскихъ и христіанскихъ банкировъ, управляетъ шестью великими державами, заставляетъ бѣгать за собой королей и ихъ посланниковъ, и предписываетъ въ своихъ конторахъ свою волю, съ которой долженъ считаться правитель? Сидя въ своихъ дворцахъ, они являются зрителями великой драмы, которая разыгрывается по ихъ волѣ, гдѣ сами народы являются главными актерами, и которыя сопровождаются пушечнымъ громомъ и шумомъ битвъ, гдѣ кровь льется рѣкою. Теперь они самодовольно могутъ устраивать свои филліальныя отдѣленія въ кабинетахъ министровъ, во внутреннихъ покояхъ королевскихъ дворцовъ и руководить, по своему усмотрѣнію, политикой государствъ, согласно съ интересами ихъ лавки.

Въ согласіи съ новымъ государственнымъ правомъ Европы, они подчинили себѣ Грецію, Турцію, Персію — протянули руки къ Китаю и готовятся взять на откупъ всѣ другія большія и малыя государства міра. «Не будучи принцами и не желая быть царями», они держатъ въ рукахъ символическій денежный значекъ, передъ которымъ міръ падаетъ ницъ.

Другой историческій и столь же яркій фактъ бросается въ глаза всякому наблюдателю, фактъ, который доводитъ людей, у которыхъ чувство преобладаетъ надъ разумомъ, до отчаянія — это то, что всѣ человѣческія учрежденія, всѣ соціальные организмы, которыя стараются сохраниться безъ измѣненія, должны, уже въ силу своей инертности, породить консерваторовъ и злоупотребленія, паразитовъ и эксплуататоровъ всевозможныхъ родовъ и видовъ и сдѣлаться центромъ всеобщей реакціи. При этомъ безразлично, самаго древняго ли происхожденія, эти учрежденія, начало котораго теряется въ глубинѣ вѣковъ античнаго міра, и въ древнихъ легендахъ и мифахъ, или они появились вслѣдствіе народныхъ возстаній и революцій, они, во всякомъ случаѣ, осуждены ограничивать творческую мысль и свободу личности и личной иниціативы въ соотвѣтствіи съ неизмѣнностью своего устава; для этого достаточно самого факта ихъ существованія. Еще болѣе странно противорѣчіе, создаваемое даже революціонными актами, положившими начало новому идеальному учрежденію — между замысломъ его и его практикой. При его основаніи отовсюду раздавались клики: Свобода! Свобода! и гимнъ: «смерть тиранамъ» разносился по всѣмъ улицамъ; но «тираны» появились снова и появились лишь вслѣдствіе рутины вновь образовавшейся іерархіи и реакціоннаго духа, который постепенно овладѣваетъ всякимъ учрежденіемъ. И чѣмъ дольше таковое существуетъ, тѣмъ оно опаснѣе, такъ какъ оно наконецъ пропитываетъ гнилью всю почву, на которой создалось и заражаетъ даже окружающую его атмосферу: тѣ заблужденія, которыя оно поддерживаетъ и освящаетъ, тѣ извращенныя мысли и чувства, которыя оно оправдываетъ и навязываетъ, пріобрѣтаютъ въ концѣ концовъ тотъ характеръ древности и даже святости, что лишь немногіе осмѣливаются нападать на нихъ, каждый новый вѣкъ его существованія только увеличиваетъ его авторитетъ и хотя, въ концѣ концовъ, оно все-таки должно пасть и исчезнуть, какъ все на свѣтѣ, однако это происходитъ лишь вслѣдствіе постоянно увеличивающагося противорѣчія со всѣми новыми окружающими его фактами жизни. Возьмемъ въ примѣръ самое старое изъ всѣхъ учрежденій, царскую власть, которая предшествовала даже религіознымъ учрежденіямъ, такъ какъ существовала еще до появленія человѣка, среди многихъ видовъ животныхъ. И какъ огромно было во всѣ времена вліяніе на умы этой мнимой необходимости — имѣть надъ собою властелина! Сколько было во Франціи лицъ, которыя считали себя созданными лишь для того, чтобы ползать у ногъ своего короля, въ эпоху, когда Ля-Боэти писалъ свою книгу «Противъ одного», сочиненіе столь яркое по своей удивительной логичности, соединенной съ простотою изложенія? Въ моей памяти живо еще то глубокое недоумѣніе, которое вызывало въ крестьянахъ въ 48 году провозглашеніе «Республики»; «а все таки нужно короля!» повторяли они на перерывъ другъ за другомъ. И они скоро нашли другого господина, безъ котораго существованіе казалось имъ немыслимо: повидимому въ ихъ воображеніи политическій строй міра долженъ былъ соотвѣтствовать ихъ представленію о семьѣ, въ которой господствовало безпрекословное повиновеніе, грубая сила и насиліе. Имѣя эту грубую власть въ безконечныхъ видоизмѣненіяхъ постоянно передъ своими глазами, они были безсильны представить себѣ возможность иного существованія, а съ другой стороны наслѣдственныя привычки рабства, такъ глубоко проникли въ клѣтки ихъ крови, нервовъ и мозга, что несмотря на всю очевидность совершившагося политическаго переворота, они не хотѣли понять этой городской революціи, которой вмѣстѣ съ тѣмъ не соотвѣтствовала эволюція умовъ въ деревнѣ.

Къ счастью сами цари стараются о томъ, чтобы разрушить мифы ихъ божественнаго происхожденія, они уже не прячутся въ невѣдомыхъ и скрытыхъ отъ глазъ простого смертнаго высотахъ, спустившись съ нихъ они являются теперь глазамъ всего міра, вопреки, быть можетъ, своей собственной волѣ, такими, каковы они на самомъ дѣлѣ, со всѣми ихъ недостатками капризами и смѣшными сторонами; ихъ лорнируютъ и разсматриваютъ со всѣхъ сторонъ. Они отражаются на пластинкахъ моментальной фотографіи и воспроизводятся подъ катодными лучами, позволяющими видѣть ихъ насквозь. Они перестаютъ быть недоступными властелинами, и превращаются въ простыхъ смертныхъ, окруженныхъ низкою лестью однихъ, ненавистью, насмѣшкой и презрѣніемъ другихъ. Поэтому то и стараются реставрировать «монархическій принципъ» и вдохнуть въ него по возможности новую жизнь. Теперь королевская власть становится отвѣтственной, короли дѣлаются «гражданами», олицетворяя въ своей особѣ «лучшую изъ республикъ», и хотя эти жалкія заплаты и не особенно остроумны, все таки въ нѣкоторыхъ странахъ они пользуются продолжительнымъ успѣхомъ: столь медленна эволюція идеи, которая должна раньше породить частичную революцію, чтобы могла наконецъ совершиться полная логически послѣдовательная революція всего.

Подъ какими бы безчисленными формами не являлось государство, будь оно хотя самое популярное, все же, основанное въ сущности на принципѣ подчиненія капризамъ одного лица, она имѣетъ своимъ неизбѣжнымъ послѣдствіемъ ограниченіе или даже совершенное устраненіе частной иниціативы подданнаго, такъ какъ по необходимости только единичныя лица являются его представителями, а эти лица, уже въ силу того, что облечены властью и даже по самому смыслу слова «правительство» менѣе ограничены въ удовлетвореніи своихъ личныхъ потребностей и желаній, чѣмъ вся масса управляемыхъ ими индивидовъ.

Другія учрежденія, именно учрежденія съ религіозными цѣлями, на столько подчинили себѣ умы людей, что многіе даже изъ свободомыслящихъ историковъ вѣрили въ абсолютную невозможность для людей освободиться отъ ихъ вліянія. Дѣйствительно образъ Бога, который въ воображеніи народовъ царитъ въ небесахъ надъ всѣмъ міромъ, не такъ-то легко разрушить. И хотя религіозныя учрежденія въ послѣдовательномъ развитіи человѣчества появились послѣ политическихъ учрежденій и священники послѣ начальниковъ, и хотя дѣйствительность всегда предшествуетъ вымышленнымъ образамъ, однако то исключительное значеніе, которое придали этому обману, сдѣлало его родоначальникомъ всякой земной власти, и придали ему исключительный священный характеръ: люди обращаются къ верховной и таинственной силѣ «невѣдомаго Бога» со страхомъ и трепетомъ, который подавляетъ всякую самостоятельную мысль, всякую попытку критическаго отношенія къ ней.

Только обожаніе — вотъ единственное чувство, которое допускается священниками для вѣрующихъ.

Чтобы овладѣть самимъ собой, чтобы завоевать свое право на свободное мышленіе, человѣкъ независимый, будь онъ атеистомъ или еретикомъ — долженъ былъ напречь всю свою энергію, всѣ свои силы, и исторія разсказываетъ намъ, сколькихъ усилій стоило это ему въ мрачныя эпохи духовнаго владычества среднихъ вѣковъ. Теперь «богохульство» не считается уже тягчайшимъ изъ преступленій, но въ умахъ безчисленныхъ массъ народа еще далеко не разсѣяны суевѣрія, вкоренявшіеся вѣками.

И они продолжаютъ существовать, измѣняясь и приноравливаясь ежедневно къ измѣнившимся условіямъ и уступая все болѣе и болѣе выводамъ науки, къ которой тѣмъ не менѣе имѣютъ смѣлость относиться съ видимымъ презрѣніемъ и отвращеніемъ. И эти измѣненія, представляющія хитрую смѣсь старой лжи съ новыми истинами, лишь помогаютъ Церкви и вообще всѣмъ религіознымъ учрежденіямъ удерживать свою власть надъ умами и управлять совѣстью вѣрующихъ. Пусть мыслящіе люди никогда не забываютъ, что враги ихъ являются одновременно, въ силу уже своего существованія и положенія, также врагами всякихъ свободъ. Всѣ автократы сошлись на необходимости сдѣлать религію краеугольнымъ камнемъ своего храма. И лишь народный Самсонъ будетъ въ состояніи потрясти колонны его!

А что сказать о нашихъ юридическихъ учрежденіяхъ? Ихъ представители подобно священникамъ любятъ считать себя непогрѣшимыми, и даже единодушному общественному мнѣнію не всегда удается вырвать изъ ихъ рукъ и оправдать несправедливо осужденнаго человѣка. Представители власти ненавидятъ и боятся выпущеннаго изъ тюрьмы человѣка, который можетъ бросить справедливо въ лицо ихъ обвиненія въ своей разбитой, благодаря ихъ жестокости, жизни, за тотъ гнетъ общественнаго презрѣнія, который они наложили на него. Безъ сомнѣнія, они не претендуютъ быть представителями божества, но развѣ судъ — абстрактное понятіе справедливости, — не символизируется изображеніемъ богини, статуи которой возвышаются во всѣхъ дворцахъ? Но подобно прежнимъ абсолютнымъ властелинамъ и магистратъ въ наше время не представляется уже такой недостижимой особой. Теперь они произносятъ свои приговоры отъ имени народа, но подъ предлогомъ защиты общественной нравственности, они тѣмъ не менѣе обладаютъ возможностью быть жестокими, приговаривать невинныхъ къ каторгѣ и оправдывать преступника, если онъ занимаетъ высокое положеніе въ обществѣ. Въ его рукахъ мечъ закона и ключи тюрьмы: онъ можетъ и любитъ мучить еще не осужденнаго морально и физически предварительнымъ заключеніемъ, угрозами и предательскими обѣщаніями обвинителя, такъ называемаго судебнаго «слѣдователя»: онъ воздвигаетъ гильотины и изобрѣтаетъ орудія пытки; онъ воспитываетъ цѣлый штатъ полицейскихъ и шпіоновъ, агентовъ нравовъ — и изъ ихъ представителей во имя «защиты общества» образуется тотъ отвратительный міръ низкой, грубой мести и насилія, который представляютъ собой эти учрежденія.

Другимъ подобнымъ учрежденіемъ является армія, понятіе о которой смѣшивается съ представленіемъ о «вооруженной націи» у тѣхъ народовъ, гдѣ требованія свободы на столько сильны, что правители ихъ принуждены обманомъ отстаивать это учрежденіе. Но мы горькимъ опытомъ убѣдились, что если личность солдата и обновилась, то рамки, въ которыхъ онъ долженъ двигаться, остались тѣ же и принципы учрежденія не измѣнились. Людей теперь не покупаютъ въ Швейцаріи или въ Германіи, это уже не страшные «ландскнехты» и «рейтеры», но развѣ отъ этого солдаты болѣе свободны? 500.000 «интеллигентныхъ штыковъ», изъ которыхъ состоитъ армія Французской Республики имѣютъ ли право проявлять эту интеллигентность, когда капралъ, сержантъ или всѣ другіе высшіе представители военной іерархіи приказываютъ: «молчаніе въ рядахъ»! Такова военная формула — молчать должна даже сама мысль, и найдется ли хоть одинъ офицеръ, вышедшій изъ школы или же обучавшійся въ полку, который позволитъ, чтобы всѣ эти вытянувшіяся въ струнку передъ нимъ головы, осмѣлились мыслить иначе, чѣмъ онъ самъ. Его воля руководитъ всей этой коллективной массой, которая двигается взадъ и впередъ по мановенію его руки или по одному только взгляду. Онъ командуетъ: они должны повиноваться «На прицѣлъ! Пли»! и они должны стрѣлять въ тонкинца, негра, бедуина или въ парижанина, будь то другъ, или недругъ! «Молчаніе въ рядахъ»! И если каждый годъ армія пожираетъ все новыя толпы людей, которые превращаются въ манекеновъ, какъ того требуетъ принципъ дисциплины, не тщетная ли надежда ждать реформъ, улучшенія въ этомъ ужасномъ режимѣ, въ которомъ подавляются всѣ безправные?

«Моя армія, мой флотъ» говоритъ императоръ Вильгельмъ, и пользуется всякимъ случаемъ, чтобы повторять своимъ солдатамъ и морякамъ, что они его вещь, что они принадлежатъ ему и физически и морально, и что они не должны смущаться ни на минуту стрѣлять въ отца или мать, если ихъ властелинъ укажетъ имъ эту живую цѣль. Вотъ что значитъ говорить ясно. По крайней мѣрѣ эти чудовищныя слова имѣютъ то достоинство, что они ясно выражаютъ ту автократическую мысль, что наше общество таковое, какъ оно есть, есть божественное учрежденіе. И если въ Соединенныхъ Штатахъ, или въ свободной Гельвеціи главнокомандующій не осмѣливается произносить подобныхъ рѣчей, онъ тѣмъ не менѣе, руководится ихъ смысломъ и когда приходитъ время, онъ примѣняетъ ихъ дословно. Въ «великой» Американской Республикѣ президентъ Макъ Кинлей наградилъ чиномъ генерала — героя, который примѣнялъ къ своимъ филипинскимъ плѣнникамъ «пытку водой» и отдалъ приказъ на островѣ Самаро разстрѣлять всѣхъ дѣтей старше десяти лѣтъ.

Въ маленькомъ кантонѣ Ури другіе солдаты, которые не имѣютъ счастья проявлять свою дѣятельность въ такомъ же большомъ масштабѣ, какъ ихъ собратья въ Соединенныхъ Штатахъ, «возстанавливаютъ порядокъ», разстрѣливая своихъ братьевъ рабочихъ. Итакъ, не теряя своего нравственнаго и человѣческаго достоинства и понятія о своей независимости, люди принуждены въ продолженіи многихъ лѣтъ вести такой образъ жизни, который пріучаетъ ихъ къ преступленію, пріучаетъ переносить безъ возмущенія грубости и оскорбленія или, что всего хуже, заставляетъ ихъ отказаться отъ собственной мысли и воли, подчиниться чужой и совершать поступки, которые они никогда не совершали бы по собственной иниціативѣ. Солдатъ не безнаказанно молчалъ въ продолженіи двухъ или трехъ лѣтъ: будучи лишена возможности свободно высказываться, мысль его атрофируется. А во всѣхъ другихъ государственныхъ учрежденіяхъ, называйся они «либеральными», «благотворительными» или «чиновническими» развѣ происходитъ не то же самое, что въ судѣ и арміи. Не должны ли они фатально быть автократическими, злоупотребляющими властью и по этому вредными. Писатели—сатирики уже давно высмѣиваютъ бюрократическіе недостатки правительственныхъ учрежденій; но, какъ бы ни были смѣшны всѣ эти канцеляристы, вредъ причиняемый ими тѣмъ ужаснѣе, что они дѣйствуютъ можетъ быть, вопреки желанію и ихъ самихъ едва ли можно упрекнуть въ немъ, этихъ безсознательныхъ жертвъ политическаго организма, застывшаго въ опредѣленныхъ формахъ и находящегося въ вѣчномъ противорѣчіи съ жизнью. Независимо отъ другихъ развращающихъ элементовъ, фаворитизма, бумажнаго дѣлопроизводства, отсутствія полезной дѣятельности у цѣлой массы чиновничьяго люда, самый фактъ существованія регламентированнаго механизма съ его сводомъ законовъ, принужденіями и штрафами, жандармами и тюремщиками, вся эта путаница политическихъ, религіозныхъ, моральныхъ и соціальныхъ понятій, передаваемыхъ изъ поколѣнія въ поколѣніе — фактъ абсурдный самъ по себе, можетъ имѣть только противорѣчивыя послѣдствія. Жизнь полная неожиданностей, вѣчно возобновлящаяся, не можетъ быть втиснута въ рамки уже отжившихъ условій. Сложный и запутанный административный механизмъ не только дѣлаетъ часто невозможнымъ разрѣшеніе самыхъ простыхъ вопросовъ, но даже совсѣмъ останавливается въ самый необходимый и важный моментъ, и тогда только какой-нибудь «государственный переворот» можетъ облегчить положеніе. Правители и сильные міра жалуются въ такомъ случаѣ, «что законность убиваетъ ихъ», смѣло выходятъ изъ ея рамокъ, чтобы «возстановить порядокъ». Удача легализируетъ ихъ поведеніе въ глазахъ историка, а неудача ставитъ въ ряды преступниковъ. Тоже самое постигаетъ и толпу подданныхъ или гражданъ, которые нарушаютъ правила и законы революціоннымъ путемъ: признательное потомство чтитъ ихъ, какъ героевъ; пораженіе обращаетъ ихъ въ разбойниковъ.

Формирующіеся учрежденія принадлежатъ къ самымъ опаснымъ; еще за долго до того, какъ они становятся оффиціальными, государственными учрежденіями, еще до полученія хартій изъ рукъ какого-нибудь государя, или представителей народа, они стремятся жить на счетъ общества и создать изъ своихъ интересовъ особую монополію. Такъ корпоративный духъ людей, получившихъ дипломъ изъ одной и той же высшей школы обращаетъ всѣхъ «коллегъ», какъ бы они хороши ни были, въ безсовѣстныхъ заговорщиковъ противъ общества, заключившихъ союзъ въ интересахъ собственнаго благополучія; этотъ духъ обращаетъ ихъ въ хищниковъ, которые станутъ обирать прохожихъ и дѣлить между собою добычу... Посмотрите на этихъ будущихъ чиновниковъ, еще въ коледжѣ въ своихъ нумерованныхъ кэпи или въ университетѣ въ бѣлыхъ или зеленыхъ шапочкахъ! облекаясь въ форму, они, можетъ быть, не давали никакой присяги, но отъ этого они ничуть не менѣе подчиняются духу касты и настойчиво стремятся избирать для себя благую часть. Попробуйте затронуть спесь старыхъ политехниковъ: попытайтесь устроить такъ, чтобы какой-нибудь человѣкъ съ заслугами занялъ мѣсто въ ихъ рядахъ и раздѣлилъ бы съ ними обязанности и почести. Самый могущественный министръ не могъ бы добиться этого. Ни за что не примутъ — «выскочку». Что до того, что инженеръ, дѣлая видъ, будто онъ не позабылъ изученнаго съ такимъ трудомъ ремесла, строитъ непрочные мосты, слишкомъ низкіе туннели, непрочныя стѣны резервуаровъ, — нужно чтобы онъ прежде всего окончилъ высшую школу, и чтобы онъ имѣлъ честь принадлежать къ числу «pipos».

Соціальная психологія учитъ насъ относиться съ недовѣріемъ не только къ сложившейся власти, но и къ той, которая находится еще въ зародышѣ. Необходимо также тщательно разъяснить себѣ, что значитъ на практикѣ, имѣющія, повидимому, невинный или даже соблазнительный смыслъ слова: «патріотизмъ», «порядокъ» и «соціальный миръ». Безъ сомнѣнія — любовь къ отечеству — очень естественное и почтенное чувство: для изгнанника въ высшей степени отрадно слышать звуки родной рѣчи и увидѣть снова мѣста, которыя напоминаютъ родину. Любовь человѣка простирается не только на вскормившую его почву, на звуки рѣчи, которые усыпляли его въ колыбели, она относится также къ сынамъ его родной страны, съ которыми у него одинаковыя представленія, чувства и привычки, и наконецъ, если онъ человѣкъ съ возвышенной душой, онъ отдается всецѣло чувству солидарности съ тѣми, нужды и желанія которыхъ ему близки. Если патріотизмъ заключается въ этомъ — какой человѣкъ съ сердцемъ не патріотъ. Но почти всегда это слово скрываетъ въ себѣ смыслъ не имѣющій никакого отношенія къ «общности чувствъ» (Сенъ Жюстъ) или «любви къ странѣ своихъ отцовъ».

По странному противорѣчію никогда не говорили объ отечествѣ съ такой шумной аффектаціей, какъ съ того времени, когда оно готово раствориться въ великомъ отечествѣ всего человѣчества. Повсюду развѣваются національныя знамена, особенно у воротъ кабаковъ и на увеселительныхъ домахъ. «Правящіе классы» повсюду трубятъ о своемъ патріотизмѣ, благоразумно помѣщая свои фонды заграницей и вступая въ торговыя сдѣлки съ Вѣной или Берлиномъ, торгуя всѣмъ, что имъ обѣщаетъ доходъ, вплоть до государственныхъ тайнъ. Даже ученые, забывъ время, когда они составляли всемірную интернаціональную республику, говорятъ теперь о наукѣ французской, нѣмецкой, итальянской, какъ будто можно подъ присмотромъ жандармовъ заключить въ границы познаніе фактовъ и пропаганду идей. Превозносится протекціонизмъ для произведеній ума, какъ для рѣпы или для хлопчато-бумажныхъ издѣлій. Но пропорціонально этому суженію мозговъ крупныхъ ученыхъ расширяется мысль малыхъ. Люди, стоящіе на верху, поневолѣ сокращаютъ свои владѣнія и утрачиваютъ свои надежды по мѣрѣ того, какъ мы — бунтовщики овладѣваемъ вселенной и расширяемъ свои сердца. Мы находимъ себѣ товарищей по всему земному шару, отъ Америки до Европы, и отъ Европы до Австраліи. Мы употребляемъ одинъ и тотъ же языкъ — языкъ борьбы за однѣ и тѣ же интересы, и близокъ моментъ, когда мы вдругъ окажемся объединенными на общей тактикѣ и на общемъ лозунгѣ. Наши союзы возникаютъ во всѣхъ уголкахъ міра.

Въ сравненіи съ этимъ всемірнымъ движеніемъ — то, что привыкли называть патріотизмомъ есть явленіе регрессивное со всѣхъ точекъ зрѣнія. Нужно быть наивнымъ среди наивныхъ, чтобы не знать, что «катехизисъ гражданина» проповѣдуетъ любовь къ отечеству въ цѣляхъ служенія интересамъ и привиллегіямъ правящаго класса и что онъ стремится поддержать въ выгодахъ того же класса ненависть между слабыми и обездоленными, живущими по одну и другую сторону границы. Словомъ патріотизмъ, по новѣйшимъ комментаріямъ къ нему, прикрывается старая практика рабскаго подчиненія волѣ одного начальника, полное отреченіе отъ индивидуальности передъ людьми, обладающими властью, и стремящимися эксплоатировать цѣлую націю, какъ слѣпую силу въ своихъ интересахъ. Точно также слова «порядокъ», «соціальный міръ» — красиво звучатъ для нашего слуха: но мы хотимъ знать, что именно понимаютъ подъ этими словами — эти добрые апостолы — наши правители. Да, миръ и порядокъ — это великій идеалъ, котораго нужно достигнуть, — при одномъ условіи однако: этотъ миръ не долженъ быть миромъ могилы, а порядокъ не долженъ имѣть ничего общаго съ порядкомъ, который водворенъ былъ въ Варшавѣ. Нашъ будущій миръ не долженъ имѣть своимъ источникомъ бесусловное господство однихъ и безнадежное порабощеніе другихъ: — нѣтъ, онъ долженъ покоиться на открытомъ и полномъ равенствѣ всѣхъ товарищей.