Порция парила в облаке наслаждения. Пощады! Никогда она даже и мечтать не смела о таких восхитительных ощущениях. И конечно, не потому, что джентльмен прильнул губами к развилке между ее ногами.

В этом было нечто греховное и одновременно прекрасное, порочное, но сладостное.

Самым удивительным было то, что она не испытывала страха перед тем, что ее жизнь способна рухнуть и погрузиться в какой-то чудовищный кошмар, ниспосланный ей за ее грехи.

Вместо этого в сильных объятиях Фредерика она испытывала светлое чувство удовлетворения и почти немыслимой теплоты. В это мгновение она была совершенно уверена в том, что готова лежать в его объятиях целую вечность.

Прошли долгие минуты, пока Фредерик нежно не провел пальцем по ее щеке.

– Порция…

– Ммм?

– Не взглянете на меня?

Его палец скользнул под подбородок Порции и приподнял ее лицо.

Она с необычайной живостью отреагировала на его обнаженное тело. Халат с него свалился, открыв для обозрения достаточно широкое пространство бледно-золотистой кожи, и Порция с изумлением осознала, что ее уже насытившееся тело снова охватило возбуждение. Она не могла понять, что такого в этом человеке, что воспламеняло ее чувства, но, по-видимому, их короткая встреча не была концом отношений.

Наконец она позволила себе встретиться с ним глазами, и сердце ее сжалось, потому что она заметила подлинное волнение в глубине его горящих страстью серебристых глаз.

– Вы в порядке? – спросил он тихо. Ее губы тронула робкая улыбка.

– Не вполне уверена. Никогда не испытывала ничего подобного.

Он успокоился и провел пальцем по ее губам, будто изучая их форму.

– Вы довольны?

Румянец окрасил ее щеки, когда она вспомнила, насколько забылась и какие крики наслаждения он исторг из ее груди.

– Вам должно быть известно. Я не предполагала, что женщина может испытать наслаждение… таким… таким образом.

Она услышала его тихий смех, ладонь скользнула вниз по ее спине, и Фредерик прижал ее к себе так крепко, что она смогла ощутить меру его возбуждения.

– Вам предстоит открыть множество наслаждений, дорогая. Все, что требуется – довериться мне.

По телу Порции прошла дрожь. Не от страха. К этому она была готова. Вместо страха Порция испытала удивительное и ошеломляющее желание прижаться к нему еще теснее, чтобы острее почувствовать твердость его восставшей плоти. Ей хотелось сорвать с него тяжелый халат и провести языком по его гладкой груди, хотелось, чтобы он уложил ее на спину и глубоко вошел в ее тело.

Порция подавила вздох, потому что эти греховные образы, представшие в воображении, смутили ее, но сердце забилось сильнее, а тело испытало отчаянное томление.

– Нет, – тихо выдохнула она, отталкивая его и выбираясь из постели.

В мгновение ока он оказался стоящим рядом с ней. Он смотрел, как она, хмурясь, с озабоченным видом пытается натянуть через голову платье.

– В чем дело, Порция?

Опустив голову, она попыталась скрыть выражение своего лица под упавшими волосами и торопливо натягивала чулки и домашние туфли.

– Неужели после всего, что мы испытали вместе, вы спешите убежать и снова воздвигнуть между нами преграды? – хрипло пробормотал он.

Порция покачала головой, пытаясь нащупать пуговицы на спине.

– Я не знаю, что собираюсь делать, – пробормотала она, понимая, что в его присутствии утратила способность мыслить ясно. О Боже! С самого начала она чувствовала, что Фредерик не такой, как известные ей мужчины, но до сих пор и понятия не имела, насколько он отличается от других. Ведь в последний раз, когда она была близка с мужчиной она не испытала ничего, кроме облегчения, что все наконец закончилось.

Могла ли она подозревать, что существует нечто похожее на этот рай? Могла ли она предвидеть, что будет испытывать столь всепоглощающее желание снова забраться в постель и забыть весь мир в тумане чувственного наслаждения?

Все еще неуверенно сражаясь с неуступчивыми пуговицами, Порция почувствовала, как за спиной у нее оказался Фредерик.

– Позвольте мне, – пробормотал он, ловко справляясь с застежкой платья.

Когда последняя пуговица скользнула в петлю, его руки оказались на ее плечах, и он с нежной лаской провел по ним ладонями. Прикосновение его губ к шее исторгло у Порции слабый стон.

– Порция…

Ее веки затрепетали и опустились, а тело ощутило приятное покалывание, свидетельство предвкушения. Так легко было откинуться ему на грудь, уютно угнездиться головой во впадине под его плечом и позволить ему снова соблазнить себя.

Слишком легко, шептал ей предостерегающий голосок рассудка.

Она поспешно отступила на шаг, неохотно встретив его все еще пылающий взгляд.

– Пожалуйста, Фредерик, мне в самом деле пора идти.

Он покорно поднял руки, а лицо его выразило горькое разочарование.

– Я ведь сказал вам, что никогда ничего не сделаю против вашей воли, Порция. Вы не моя пленница.

Порция сглотнула, чтобы скрыть почти истерический смех, и шагнула к двери, хотя все ее тело еще вибрировало от его волшебных прикосновений.

– Вам и не надо ничего делать против моей воли, чтобы я стала вашей пленницей Фредерик, – прошептала она, открывая дверь. – Потому-то я и ухожу.

Крошечная деревушка, угнездившаяся в долине возле Оук-Мэнора, осталась такой, как запомнилось Фредерику.

Маленькая каменная церквушка, которую семья Грейстонов посещала в течение последних трехсот лет, дремала под лучами бледного солнца, погруженная в древний покой. Зеленая лужайка могла еще похвалиться крошащимся от древности колодцем желаний. С обеих сторон Хай-стрит к услугам местных жителей по-прежнему стояли лавчонки.

Позади лавок размещалось с дюжину окруженных маленькими садиками, выбеленных домиков под соломенными крышами, эти домишки служили пристанищем для сельчан столько лет, что и сосчитать было невозможно.

Довольно хорошенькая деревенька, признал Фредерик, проезжая мимо любопытствующих зевак, глазевших на него из окон, Фредерику казалось, будто он вернулся назад, в прошлое.

Вне всякого сомнения, горожане наслаждались ощущением отдаленности и независимости от быстро меняющегося мира, но Фредерик был обращен лицом к будущему.

Даже ребенком он чувствовал удушье, когда ему удавалось улизнуть из отцовского поместья и побродить по улицам, вымощенным булыжником. У него возникало ощущение, что в воздухе стоит затхлость и запах плесени.

Конечно, положа руку на сердце, следовало признаться, что это ощущение неудобства возникало не только от замкнутости и монотонности здешней жизни.

Мальчиком и юношей его привлекали в деревне звуки детского смеха и шум игр с лужайки. Часами Фредерик мог наблюдать, как ребятишки носятся по траве, и всегда в нем теплилась надежда, что однажды они пригласят его поучаствовать, в играх.

Теперь, задним числом, он понимал, почему деревенские дети его избегали. С точки зрения сельчан, он был барчуком, потому что в его жилах струилась кровь Грейстонов, деревенские жители считали его существом, стоящим намного выше на социальной лестнице, а местные дворяне не позволяли своим драгоценным отпрыскам быть запятнанными дружбой с незаконнорожденным.

В то время ему было ясно только то, что его сторонились, и это сознание ранило больнее любого кинжала.

Однако он углядел одно дружеское лицо в толпе незнакомцев.

Заставив свою лошадь остановиться, Фредерик сделал знак мальчишке, слонявшемуся на углу. Мальчуган поспешил к нему с улыбкой до ушей, готовый подержать поводья, которые Фредерик ему бросил.

Фредерик спешился и положил монетку в заскорузлую ладонь паренька, а сам направился в ближайший паб. На губах появилась кривая ухмылка при воспоминании о почтении, проявленном к нему пареньком. Странно, что могли сделать приличная одежда и безошибочно узнаваемый лоск, сообщаемый богатством.

Впервые он приехал в эту деревню в качестве состоятельного человека, а не бастарда местного лорда.

Войдя в узкое помещение паба, Фредерик был вынужден остановиться, пока его глаза не приспособились к плохому освещению. Постепенно он начал различать открытые балки потолка в общей комнате и небольшие столики, рассеянные там и тут по потертому полу. Осторожно ступая, Фредерик нащупывал путь в полумраке, вдыхая запах эля и застоявшегося табачного дыма.

Остановившись у тяжелой стойки орехового дерева, обегавшей всю заднюю стену комнаты, он понял, что эти запахи были ему, как ни странно, знакомы и человек с бочкообразной грудью в белом переднике, ставивший стаканы на зазубренную подставку над стойкой, тоже.

Конечно, в густой гриве трактирщика теперь было больше седых прядей, чем темных, а на помятом лице обозначилось больше морщин, но Фредерик узнал бы Макая где угодно.

У трактирщика всегда было в запасе веселое словцо, и для одинокого мальчугана всегда находилось местечко в конце стойки. Макай выточил для Фредерика целый полк солдат из дерева, чтобы тот, посещая паб, мог играть с ними.

И Фредерик никогда не забывал его доброты.

Усевшись на одну из высоких табуреток, Фредерик ждал, когда трактирщик покончит со своим делом. Для большинства завсегдатаев еще не наступило время промочить горло, и Фредерик специально выбрал такой момент.

Макай протягивал руку дружбы Фредерику, когда тот был ребенком, но его верность семье Грейстонов не подлежала сомнению, особенно же он чтил нынешнего лорда Грейстона. Трактирщик не был склонен распространять сплетни.

Чтобы вытянуть от него что-нибудь полезное, нужно было долго его умасливать, А такое невозможно, когда Макай занят обслуживанием дюжины посетителей.

К тому же внутренний голос нашептывал Фредерику, что останься он в гостинице, то непременно попытался бы уступить навязчивой идее быть поближе к Порций.

Было бы ошибкой слишком давить на разочарованную женщину, когда она изо всех сил обороняется и пытается противостоять возникшему между ними взаимному влечению, однако часть его существа, не поддающаяся логике, испытывала яростное желание быть рядом с ней. Хотя бы для того, чтобы бросить взгляд на ее лицо.

Черт возьми!

Усилием воли Фредерик отогнал мысли о миссис Порции Уокер. Плохо было уже то, что он целую ночь промаялся на постели, пропитанной ее ароматом, не в силах бороться с возбуждением, и желанием. И сны были полны воспоминаниями о ее тихих стонах. Сегодняшний день Фредерик решил посвятить розыскам темных пятен в отцовском прошлом.

Наконец Макай повернулся к Фредерику и посмотрел на него, хмурясь и силясь что-то вспомнить. Его паб нечасто посещали чужаки и, уж конечно, того реже те, чей сюртук сшит у Уэстона.

Вытирая мясистые руки полотенцем, Макай направился к Фредерику и остановился прямо напротив него.

– Что вам угодно?

Фредерик усмехнулся, отметив подозрительность в его тоне.

– Пинту твоего лучшего эля, Макай.

Трактирщик смущенно заморгал:

– Я вас знаю?

– Фредерик Смит.

Макай издал придушенный звук, оглядывая изящную одежду Фредерика и булавку с рубином, сверкавшую в с кладках до хруста накрахмаленного шейного платка.

– Маленький Фредди? – Он тряхнул головой, и на лице его расплылась широкая улыбка: – Ад и все черти! Как приятно увидеть тебя снова, паренек!

Фредерик хмыкнул:

– Пожалуй, больше не паренек.

– Нет, конечно, нет. – С легкостью опытного трактирщика Макай нацедил кружку эля для Фредерика и поставил перед ним. – Вы навестили родных?

Фредерик отхлебнул глоток темного эля, размышляя, как лучше приступить к разговору.

– По правде говоря, я здесь по делу, но не мог проехать, не навестив отца и, конечно, старых друзей.

– Самое время, паренек. Давненько вас здесь не было.

Фредерик ощутил слабый укол в сердце. Ему трудно давались воспоминания о детстве. И тяжело было встречаться даже с теми, кто скрашивал его безрадостные дни.

– Думаю, ты прав, – сказал он, и в тоне его послышался намек на извинение. – Но, видишь ли, у меня было много дел.

Всегда неохотно приоткрывавший свое отзывчивое сердце перед посторонними, Макай издал лающий смех:

– О да, вы занимались в городе тем, что сколачивали состояние. Я всегда знал, что вы сумеете пробиться.

Фредерик пожал плечами:

– Не уверен, что мне удалось добиться многого, но признаю, что мои капиталовложения были удачными.

Макай прищелкнул языком:

– В делах не бывает везения. Только тяжелый труд.

– Пожалуй.

Наступило короткое молчание, потом Макай откашлялся.

– А знаете, барон по-настоящему гордится вами!

– Гордится? – Улыбка Фредерика померкла. Как мог отец гордиться сыном, на которого взирал со стыдом? – Думаю, ты спутал меня с Саймоном, старина. Отцы не гордятся своими незаконнорожденными отпрысками.

– Тут вы ошибаетесь, Фредди. Лорд Грейстон давным-давно знает, что вы стали уважаемым человеком, Саймон – всего-навсего бездельник, никчемный малый. – Он поджал губы и покачал головой. – Черт возьми! Вам стоило бы поглядеть на этого парня, когда, разодетый как пугало, он носится по деревне, обнюхивая всех, кто носит юбки. А жаль.

До вчерашнего дня Фредерик был уверен, что отец не может припомнить его имя, не говоря уже о гордости. Но теперь…

Кто, черт возьми, мог знать, что таится за этим деланным спокойствием и непроницаемой маской?

Фредерик с мрачной решимостью предпочел не задумываться об этом. Давным-давно он оставил всякие попытки умилостивить отца.

– Ну, Саймон молод, а Грейстоны известны своими выходками и нескромностью, – непринужденно возразил он.

Макай удивился такому высказыванию.

– Возможно, ваши дедушка и дядя и были игроками и волокитами, но отец больше походит на своих далеких предков. Они создали поместье, которым мог бы гордиться любой. И более того, никогда не забывали тех, кто зависит от их милости.

– Мой отец и в самом деле доказал свою способность управлять имением, но свои юные годы он посвятил бесшабашной погоне за наслаждениями. – Фредерик улыбнулся одним углом рта: – И я тому свидетельство.

– Да бросьте, Фредди. Не надо так говорить. Ваш отец – не негодяй.

Наступила новая пауза, пока Макай, по-видимому, совещался с самим собой. Наконец он издал вздох.

– Он любил вашу мать.

Фредерик замер, потрясенный этими словами. Никто никогда за все эти годы ни словом не упомянул о его матери. Ни его приемная мать, злобное дьявольское отродье, ни отец и, уж конечно, никто из тех, кто зависел от семьи Грейстонов.

– А ты знал мою мать?

Макай поморщился.

– Думаю, по прошествии всех этих лет можно поговорить о ней.

– Ну же, Макай, – поторопил Фредерик, и сердце его забилось неровно.

– Да, я ее знал. – Макай поднял руку, будто почувствовав смятение Фредерика и все те вопросы, которые тот был готов задать. – Не очень хорошо, уверяю вас. Но иногда она приходила в деревню и всегда была со всеми вежлива.

Фредерика снова потрясло сказанное. Он всегда воображал, что его мать была служанкой, которую отец встретил в Винчестере или в Лондоне. В конце концов, если ее семья жила где-то поблизости, то ведь кто-нибудь из ее родственников должен был бы взять его к себе?

– Моя мать жила здесь?

Макай снова поднял руки:

– Она приехала в Оук-Мэнор в качестве компаньонки вашей бабушки после того, как леди Грейстон слегла с параличом.

– Компаньонки? – Фредерик нахмурился. Его руки сжали медный бортик стойки бара. – Это означает, что она была из приличной семьи. Моя бабушка не приняла бы ее, будь это иначе.

– Она была дочерью шотландского доктора, хотя имени ее я не помню. Она умела ухаживать за больными, а леди Грейстон нуждалась в этом.

– Господи! – Потрясение Фредерика начало перерастать в яростный гнев. – Мой отец под своим кровом соблазнил девицу благородного происхождения?

– Не соблазнил, – поспешил возразить Макай, и его смущенное с тяжелыми чертами лицо выразило беспокойство. Он предпочел бы утопиться в собственном эле, чем отозваться плохо о своем могущественном патроне. – Они полюбили друг друга.

Фредерик издал возглас отвращения.

– Влюбленный джентльмен не бросает женщину, забеременевшую от него.

– Остерегитесь недостойных мыслей, Фредди, – предостерег Макай, и лицо его вспыхнуло. – Ваш отец не бросил ее. Хотя ваша бабушка была готова выкинуть бедняжку из дома без единого шиллинга, ваш отец сумел постоять за нее. Он сказал, что, если ее выгонят из дома, он тоже уйдет. И несколькими днями позже они оба уехали в Винчестер.

Фредерику показалось, что ему нанесли удар в живот.

Слова отца эхом отдавались у него в мозгу.

«По правде говоря, я испытал облегчение, когда меня вынудили покинуть дом…»

Боже милостивый! Значит, причиной того, что его отец покинул Оук-Мэнор, был не таинственный скандал, о котором Фредерик надеялся разузнать. Это произошло из-за него.

Нет, все было гораздо хуже: он вынужден признать, что отец не был бесчувственным животным с холодным сердцем, каким он всегда его представлял.

Лорд Грейстон не бросил его мать. Вместо этого он допустил, чтобы его самого выгнали из дома из-за нее.

Черт побери…

Усилием воли Фредерик заставил себя на время забыть о своих открытиях. Он обдумает все это позже. Когда сможет проанализировать все это с присущей ему рассудительностью и логикой.

Опорожнив стакан с элем, Фредерик попытался мыслить ясно. По крайней мере настолько ясно, чтобы заметить воинственный блеск в глазах Макая.

Он позволил отвлечь себя от цели разговорами о матери и достаточно ясно понял, что у Макая не было охоты открывать ему глаза на скандальное прошлое лорда Грейстона.

– Благодарю за то, что рассказал мне правду, Макай, – сказал Фредерик, кладя монету на стойку и поднимаясь на ноги. – Ты первый это сделал.

При этих добрых словах лицо старого трактирщика смягчилось:

– Возможно, это не мое дело, но я не мог допустить, чтобы вы плохо думали о своем отце. Он хороший человек.

Хороший человек? Ну, это вопрос спорный, мысленно возразил старику Фредерик. В конце концов, лорд Грейстон пристроил своего бастарда в приемную семью и за сохранность какой-то тайны готов был заплатить целое состояние.

И все же оказалось, что он был не таким монстром, каким Фредерику рисовало его детское воображение.

– Вне всякого сомнения, ты прав, старый друг.

Уже собираясь выйти из паба, Фредерик остановился, внезапно пораженный новой мыслью.

– О, я хотел тебя спросить, не слышал ли ты о джентльмене по имени Даннингтон.

На лбу Макая обозначились морщины.

– Даннингтон?

– Думаю, он когда-то служил домашним учителем.

Трактирщик пожал плечами:

– По-моему, не слышал. Конечно, мне не приходилось общаться со многими домашними учителями.

Фредерик усмехнулся:

– Да, конечно, не приходилось.

– А почему вас интересует этот Даннингтон?

– В связи с делами.

– А жаль. – Макай оперся локтями о стойку бара. – Вы уже достаточно взрослый, чтобы искать учителей для собственных сыновей.

Фредерику следовало бы рассмеяться, услышав столь мягкий упрек.

Макай, должно быть, полагал, что если джентльмен скопил достаточно денег, то пора разделить свое состояние с женой и целой ордой детишек.

Забавно, что при этом намеке сердце Фредерика болезненно сжалось от внезапного томления.

И перед глазами возник образ ангела с черными, как вороново крыло, волосами и фигурой, округлившейся, оттого что внутри у нее находился его младенец.

На мгновение сердце перестало биться. Почему, черт возьми, такая мысль пришла в голову? Ведь никогда ничего подобного не случалось при виде другой женщины.

Неужели Порция и была той самой? Женщиной, которую Фредерик ждал всю жизнь?

Ответ, казалось, был очевиден и, дразня и искушая, таился где-то на краю сознания но, заметив, что Макай смотрит на него со странно-вопросительным выражением, Фредерик заставил себя непринужденно улыбнуться.

– Возможно, ты и прав, Макай, – пробормотал он, направляясь к двери. – Это вопрос, который мне придется изучить, пока я здесь, поблизости.