ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ: СЖАТИЕ
Иномарка последнего поколения из семьи «Мерседесов», незаметно для собеседников, мягко шурша покрышками колёс на поворотах, быстро сокращала расстояние от стольного града Киева до летней резиденции президента Украины. Впереди и сзади бронированную машину парламентариев сопровождали «БМВ» охраны.
Водитель разговора не слышал: заднее сиденье от водительского кресла отделялось пуленепробиваемым и звуконепроницаемым стеклом.
Собеседников было двое. Оба мужчины в возрасте. Один шестидесяти пяти — семидесяти лет. Возраст второго перевалил за восемьдесят. Тот что помоложе, с седыми волосами, аккуратно заведёнными на затылок, явно скрывающий свои года, постоянно посматривал на дисплей мобильного телефона новейшей марки. Его сосед иногда бросал взгляд, через тонкое стекло «хамелеонов», в платиновой оправе, на своего собеседника и открыто усмехался. Сотовую связь он, практически, не признавал, пользовался ею только в крайних случаях, предпочитая все дела вести через личного секретаря. А уж, чтобы гоняться, словно дитя малое, за какими-то новинками, о том и речи быть не могло.
Второго депутата родители, восемьдесят три года назад, окрестили Пётром Степановичем. И фамилию он носил чисто украинскую: Цибуля Пётр Степанович был в украинском политическом мире человеком немаленьким. Он являлся Головой национал — патриотической партии Украины, которая стояла у самых истоков «открытого» национального движения, «Украинского сопротивления», с начала девяностых годов прошлого столетия. Хозяина новейшей «Nokia» именовали Виталием Сергеевичем Онопенко. Некогда Виталий Сергеевич руководил коммунистической партией Украины, был её основным идеологом, что не помешало ему, после августовских событий 1991 года, принять активное участие в запрете КПУ. А ещё через некоторое время, занять пост спикера украинского парламента, и, как это ни странно, быть всенародно избранным Первым президентом независимой Украины.
Пётр Степанович усмехался из-под своих шикарных, казацких усов: видел бы кто-нибудь сейчас некогда первого человека страны, балующегося с мобильной игрушкой?
Разговор, который они вели, начал Виталий Сергеевич:
— Интересно, как Леонидович поведёт себя в той обстановке, которая сложится через месяц?
— Трудно сказать. Мы можем только предполагать. На его месте, я бы ушёл в сторону.
— Может, следует сделать какой-нибудь намёк?
— Ни в коем случае. Вы знакомы с нынешним положением дел? Вот, то-то и оно. Мы сейчас не знаем полного положения дел. А посему, будем всеми силами показывать нейтралитет.
Пётр Степанович раздражённо кивнул на телефон:
— Да оставьте вы его в покое. Что мы имеем?
Виталий Сергеевич спрятал «мобильник» в карман:
— Информации немного. Предвыборная компания только началась. Пока, на данный момент, лидируем вы, то есть оппозиция.
— Да бросьте… — раздражённо проговорил Пётр Степанович. — будто вам неизвестно, как мы делаем общее дело? Я помог вам, вы помогли мне. Все довольны, у всех интерес учтён.
— Естественно. Но вы не знаете последних новостей. Поступила информация о том, что, в вашей оппозиции поделили портфели.
— То есть? — на лице Пётра Степановича проявилось недоумение.
— Да, да. — Виталий Сергеевич спрятал «игрушку» в карман. — Странно, что вам не сообщили. Подписано совместное соглашение между тремя партиями. Кроме вашего блока. Со всеми вытекающими последствиями.
— Когда?
— Два дня назад. Во время поездки в Крым.
— Так, — протянул депутат Цибулько. — Весело, ничего не скажешь.
— На мой взгляд, всё довольно логично. — Виталий Сергеевич расстегнул полы костюма: несмотря на работающий кондиционер, в салоне было довольно жарко. Нужно будет сделать проверку авто. — Ваша сила проиграла последние парламентские выборы. И никто не даст гарантий, что вы сможете на будущих выборах взять хотя бы те пять мандатов, которые имеете сегодня. Загнанных лошадей пристреливают. Прописная истина. Только не обижайтесь. — Онопенко похлопал собеседника по колену. — В нашей ситуации следует не расплескивать эмоции, а здраво просчитывать наши дальнейшие действия.
— Ну, с президентом понятно. — протянул паузу Цибулько. — А кто претендует на пост премьера?
— Литовченко.
— Шутите? — Пётр Степанович резким движением поправил очки на переносице.
— Если бы. — Онопенко усмехнулся, — Более того, будущий кабинет министров тоже известен. И, заметьте, ваших людей в нём нет.
«Гаишник» на выезде из Киева на обуховскую трассу пропустил кортеж, отдав честь. Пётр Степанович задумчиво побарабанил кончиками пальцев по дверной обивке автомобиля:
— Оно и понятно. — продолжил свою мысль Виталий Сергеевич. — На кой вы ему нужны… Впрочем, как и мы. Они нас считают отработанным материалом. — Онопенко немного рассмеялся. Так, для проформы. — Но ведь не всё так просто, Стёпа. Не всё так просто. Если ваш Козаченко выиграет, Москва подобного шага не поймёт. Точнее, не примет. А если и примет, то на таких кабальных условиях, что весь наш бизнес рухнет в одночасье. Внутри страны делай что хочешь. На то ты и победитель. Но внешнюю политику не тронь. Мы до сих пор оставались на плаву только благодаря тому, что лавировали между Западом и Москвой. Худо — бедно, но удавалось. И стабильность сохранили. И дело.
— Вот и долавировались. Хотя, я теперь тоже в некоторой задумчивости. — Пётр Степанович достал курительную трубку, «люльку», и сунул её в уголок рта. — Москва много чего не поймёт, если и Яценко выиграет. По крайней мере, на начальном этапе. Донецкий мужичок тоже, себе на уме. Думаю, Леонидович не раз пожалел о его назначении на должность премьера. Но вернёмся к нашим баранам. Андрей ориентирован строго на Запад. Это верно. Москву он видит только, как вынужденного партнёра. Да и то, временного. В данном случае, лучшей кандидатуры, нежели Литовченко, ему для поддержки не сыскать. Опять же, несмотря на арест и подмоченную репутацию, у Литовченко имеется неплохой авторитет. Особенно в среде студенчества. Но назначать его премьером… Смахивает на самоубийство.
— Студенчество, говоришь. — Онопенко скептически покачал головой. — Опять с молодняком заигрываете?
— А с кем же ещё? Не с вами же.
— Не нравится мне всё это. — У Виталия Сергеевича были собственные воспоминания о непокорности молодёжи. В конце восьмидесятых, когда он был первым секретарём ЦК КПУ, на площади Октябрьской Революции, в Киеве, летом, несколько сот студентов устроили пикеты, с голодовкой. Тогда Онопенко достаточно получил на «орехи» из Златоглавой. Но студенты своё вытребовали. Москва сдалась. — Молодёжь хороша только на начальном этапе прихода к власти, а вот как с ней после общаться? Тем более, при таком премьере?
— Ай — ай. — Пётр Степанович покачал головой, — Уже заняли определённую позицию? Неужели стали симпатизировать Козаченко?
Первый президент усмехнулся.
— Я — славянин, точнее — азиат. А потому, всё, что, как говорят, из-за бугра, мне чуждо. А вот внучке моей нет. И если она проголосует за Козаченко, а тот победит, хотим мы того, или нет, а приспосабливаться нам всем придётся… Хотя и наш, с его наполеоновскими замашками, честно говоря, тоже не по нутру.
— Перестаньте. — отмахнулся Пётр Степанович, — Приспосабливаться… Тоже мне скажете. Все мы от власти. Даже юридически. Один от исполнительной, а второй от законодательной. Так что, никакого приспособления не намечается. Узду найдём для обоих. Да и комплекс Бонапарта не такая уж плохая вещь. — Цибулько с трудом повернулся к собеседнику. — Вы когда вернулись из Германии?
— Два дня назад.
— И что говорят о нас за рубежом?
— Смеются.
— От чего?
— От наших демократических потуг. Двадцать восемь кандидатов на пост президента: прямой путь в книгу рекордов Гинесса. И самое смешное: разглагольствования идут не о двух возможных кандидатах, а, как минимум о четырёх.
— Предположим, четырёх мы им сделали. Зачем раньше времени открывать карты. Если бы было надо, мы бы им и восемь нарисовали. Кого они поддержат? Яценко, или Козаченко?
— Политики, по данному поводу молчат. Вот бизнесмены, с которыми мне удалось пообщаться, в некоторой степени уверены в победе вашего кандидата. Хотя, как я понял, они поддержат кого угодно. Лишь бы можно было с уверенностью вложить деньги. Куда они денутся…
Пётр Степанович посмотрел в окно. Мимо пролетали пожелтевшие фруктовые деревья и кустарники. — Вот и лето к концу…
— Что? Ах, да… — протянул задумчиво Онопенко.
— Кстати, как отдыхалось? — поинтересовался Пётр Степанович.
— В целом, не плохо. Только печень побаливает.
Лидер национал-демократического движения рассмеялся:
— А я предупреждал, чтобы не пили тёмное пиво.
— Согласен, только что я мог сделать, если они, сволочи, только его и хлещут. — Онопенко поморщился. — Приехали. Так что, пока будем молчать?
— Да. Время терпит.
— Как бы потом не было поздно. — Виталий Сергеевич самостоятельно открыл дверь, вынул своё грузное тело из авто, и нарисовав на лице улыбку, направился к аппартоментам президента Украины.
* * *
Девушка из обслуживающего персонала, в строгом костюме, с трудом скрывающем достоинства её фигуры, поставила перед беседующими бокалы с напитками и неслышно покинула помещение.
— Новенькая? — поинтересовался один двоих из гостей, человек крупного телосложения, с акцентом жителя северных штатов Америки.
— Да. Всего две недели.
— А что с Клэр?
— Вышла замуж. Ждёт ребёнка.
— Надеюсь, не от вас? — толстый американец заколыхался в кресле, — Успокойтесь, Гюнтер. Шутка.
Второй гость поморщился: видимо ему, как и хозяину, юмор заокеанского гостя не понравился.
— Оставим мой персонал в покое. — Гюнтер Шлоссер, взял в руки стакан с апельсиновым соком, и обратился к гостям, — Господа, я пригласил вас для беседы по вопросу, который в ближайшее время интересует всех нас.
— Вы имеете в виду выборы в Украине? — подал голос европеец.
— Совершенно верно.
— Но ведь мы обсуждали данный вопрос. Весной. — американец отпил из своего стакана и поморщился. — Можно мне виски. Терпеть не могу оранж.
Хозяин выполнил просьбу гостя.
— С весны многое что произошло.
Американец попробовал напиток и удовлетворительно кивнул:
— Мы в курсе. Ситуация в Киеве несколько изменилась, но не настолько радикально, чтобы немедленно предпринимать определённые действия. Вы решили поменять лошадку? Не вижу препятствий. Но в таком случае вам придётся поменять и наездника.
Шлоссер достал сигарету и закурил:
— В некотором смысле.
— Что значит «в некотором»?
Второй гость вынул из кармана коробку с тонкими сигарами:
— В целом ситуация в Украине нас устраивает. — едва внятно произнёс он, раскуривая коричневый цилиндр, — Точнее, устраивала до недавнего времени. Мы Кучеруку пообещали долгосрочный кредит, выставили маячок, в виде Евросоюза…
— Что-то вроде морковки для осла. — у американца было явно весёлое настроение.
Второй гость не отреагировал на реплику янки и продолжил:
— Предложив сотрудничество. Так сказать, добрососедские отношения. Но этим летом ситуация в корне изменилась.
Американец перебил:
— Мы в курсе. Они, такие нехорошие, кинулись в ноги к матушке — России.
Шлоссер поморщился. Его коробила бесцеремонность заокеанского гостя. Впрочем, эмоции следовало сдерживать.
— Да. Подобный шаг мы ожидали, — хозяин отпил сок, — Неожиданностью оказалось не то, что они, как вы выразились, кинулись в ноги. А то, как быстро отреагировала Москва. То, что между Украиной и Россией завязались тесные партнёрские отношения — их личное дело. Но, и мы, и вы должны иметь прямой доступ к Киеву. А в украинской столице, как результат, приступили к активной деятельности некоторые московские «службы», которые принялись настойчиво вытеснять наши структуры. Сами понимаете, в такой обстановке наши инвесторы нормально работать не в состоянии. Мы можем лишиться столь необходимого нам рынка.
— Причём, эти «службы», по нашим данным, пытаются вмешиваться в избирательную компанию. — вставил реплику второй гость.
Стивен Хайт, а именно так звали американского гостя, окинул взглядом обоих собеседников.
— А вы, как обычно, думали, что Москва будет долго запрягать. — американец причмокнул толстыми губами. — Отличный напиток. — и продолжил, — Русские — талантливые ученики. Этого у них не отнять. А молниеносно реагировать на ситуацию их научили мы сами. Так что, лично я, ничего странного не вижу в том, что эти ребята основательно взялись за Киев. Тем более, это их исконная вотчина.
— Вы согласны им, то есть, русским отдать Украину? — Шлоссер покачал головой. — Не поверю.
— И правильно сделаете. — согласился американец. — Тем более, наши специалисты действительно сейчас «сидят» в Киеве. Впрочем, как и ваши. Только, более продуктивно. — Стивен Хайт бросил взгляд на дверь. Но девочка более не появлялась. — Игра, господа. Всё в этом мире игра, и не более. — Хайт резко развернулся в сторону Шлоссера. — Что вы конкретно хотите от нас?
— Установить контакты с украинской оппозицией. С вашей помощью.
Американец недоумённо взглянул на собеседников:
— Неужели у вас нет самостоятельного выхода на господина Козаченко?
— Есть. — Шлоссер утвердительно кивнул головой, — Но нам нужен не просто выход на него, а убедительная сила, противопоставить которой тот ничего не сможет.
Янки, потянулся было за второй порцией спиртного, но, усмехнувшись, передумал:
— Как говорят русские, вам нужна «крыша». - второй гость Шлоссера почувствовал, как взгляд американца буквально буравит его. — Приятно находиться в Европе. Но неприятно, когда тебя считают за дурака. Давайте всё называть своими именами. Вы хотите получить согласие на использование наших людей в украинской оппозиции в своих целях. — Хайт вскинул указательный палец, как бы ставя точку. — Или я не прав? Но прошу учесть, мы, то есть правительство Соединённых Штатов, никакого влияния ни на украинскую оппозицию, ни, тем более, на господина Козаченко не оказываем. У нас иная задача — наблюдение за демократическими изменениями в постсоветской стране. И не более.
— Естественно. — опередил хозяина второй гость, вскочив на ноги, — Никто и не сомневается в ваших открытых отношениях к Киеву. Мы тоже за демократические изменения в Украине. Естественно, в нашу пользу. Господин Хайт, вот только не нужно морщиться, будто я произнёс непристойность. Вы же сами предложили всё называть своими именами. И не станете отрицать, что некогда супруга Козаченко работала на ваше бывшее управление. Мало кто из нас не поверит, что именно оно «подложило» девочку под украинца. Поэтому, когда вы говорите, будто не имеете влияния на Козаченко, то в нашем кругу данное сообщение может показаться довольно неуместным, если не сказать смешным.
— Будете удивлены, но так оно и есть.
— Лично я вам верю. — Шлоссер решил несколько смягчить ситуацию. — Господин Козаченко и Катерина Богун соединились узами Гименея по любви. Никто данного факта и не собирается оспаривать. Тем более, у них имеется результат брачного процесса: двое очаровательных детишек. Но, факт их любви никак не исключает прошлого Катерины Богун, то есть, работа на госдепартамент вашей, — Шлоссер кивнул в сторону Хайта, — страны.
— Она никакого отношения не имела к спецслужбам. — моментально отреагировал Хайт.
— Никто в этом и не сомневается. Сейчас действительно нельзя выставлять её. Или, как выражаются любимые вами русские, «подставлять». Тем более, после Ирака, — продолжил хозяин, — думаю, вашей стране нечего бояться каких-либо обвинений. — Намёк шёл на то, что после Иракских событий в кругу союзников Европы и США наметился некоторый раскол. Хайт напрягся: только что ему намекнули, что данный раскол может получить продолжение. И тогда в его карьере наступит то состояние, которое называют во всём цивилизованном мире пенсией. Второй гость затушил сигарету, взял бутылку и налил в три стакана на палец напитка.
— Прошу отметить, нас не интересует оппозиция самостоятельно, без вас. Вы имеете рычаги давления на них. Какие то рычаги, нас не интересует. Нашему кругу необходимо, чтобы Украина либо была на нашей, стороне, я имею ввиду, нас с вами, либо, в крайнем случае, сохранила статус-кво во внешней политике. Сами понимаете, новая российская империя никому не нужна.
— Кроме русских. — вставил свои «пять копеек» Шлоссер. — И тех, кто под ними.
— А потому, — продолжил свою мысль второй гость, — Мы предлагаем вам сотрудничество. Понимаем: посреднические функции всегда дорого оплачивались. Моё руководство согласно взять на себя расходы. И, наконец, в-третьих: давайте будем откровенны. Вам Украина нужна так же, как и нам. Весь мир — сфера нашего влияния, и вряд ли данный лозунг для вашей страны стал неактуален. По расчётам наших специалистов, вас интересует в первую очередь Крым. Точнее, Севастополь. Мекка ваших желаний. Мне просили вам передать, что данный населённый пункт, и не только он, будут переданы вам, как только мы одержим убедительную победу.
Американец закурил:
— Не надо говорить об всём так откровенно. — а ребята не из глупых. — Ирак стал прекрасным шансом для нашей, как впрочем, и для вашей экономики. Вы же не будете отрицать факт использования нынешнего нестабильного положения в ближневосточном регионе для ваших амбициозных целей? Хотя, в чём-то я с вами согласен. Ирак одновременно стал большой политико — стратегической ошибкой. Впрочем, речь не о нём. Украина — не Ирак. Мы здесь не видим ни экономических, ни политических интересов. Только военные. Но они стоят значительно меньше чем то, на что рассчитываете вы. — завершил свою мысль заокеанский гость.
— Для страны, которая имеет разносторонние интересы в любом регионе земного шара, нет интересов, кроме чисто военных, в центре Европы? — второй гость усмехнулся. — Если бы я вас не знал многие годы, то подумал бы, что беседую с офицером низшего звена.
Американец отреагировал мгновенно, будто был готов к вопросу:
— Если вы рассчитывали ударить по моему самолюбию, то ошиблись. Я вышел из того возраста, когда на уколы противника слишком болезненно реагируют. К тому же, я вот уже как пять лет не имею никакого отношения к какой бы то ни было военной структуре. Но это так, к слову. Вы правильно заметили: речь идёт о центре Европы. Именно потому Украина нас мало интересует. Для моей страны стало серьёзной ошибкой вмешательство в конфликт в бывшей Югославии. Тоже, кстати, в центре Европы.
— Стивен, — вновь взял инициативу в свои руки хозяин дома, — Мы понимаем: вы уполномочены вести переговоры с нами в определённом русле. Задача нашей встречи убедить вас, а за вами — ваше руководство в том, что Украина — наше стратегическое будущее. Я подчёркиваю: НАШЕ, то есть общее. Ваши люди сидят в украинском парламенте. И выполняют поставленную им вами задачу. — при последних словах американец поморщился. Слишком грубо и откровенно. — Имеются, ваши люди и в прессе. И они очень близки к кандидату от оппозиции. Встаёт вопрос: зачем поднимать излишнюю активность там, где почва подготовлена? С нашей стороны — гарантированное финансирование компании и поддержка в день голосования. К вам одна просьба: сообщить о нашей беседе тем, кому считаете необходимым, и, в случае положительного ответа, организовать встречу в верхах. Всё, как обычно, просто. И за это вы получаете то, на что претендуете.
— Любопытно. — американец с сожалением посмотрел на пустой стакан. Можно было бы и выпить за успех начала нового дела. Приблизительно на такой ход беседы он и рассчитывал. Чёртова печень. Украина, в первую очередь, как его инструктировали, должна интересовать Штаты только в качестве территории для размещения баз. М интересами бизнеса будут разбираться позже. Россия стала слишком откровенно, в последнее время, заигрывать с Китаем. Пекин, в свою очередь, наводит мосты с Южной и Северной Кореей. А подобный союз в Дальневосточном регионе никак не устраивал последнего хозяина Белого Дома. И потому союзник, в лице европейского бизнеса и политикума очень даже устраивал Стивена Хайта. — Кое с чем можно согласиться. В чём-то вы заблуждаетесь. Но, в целом…. — Хайт, сделав вид, будто принял трудное, но окончательное решение, хлопнул себя по большому колену. — Хорошо, согласен. Передам ваше предложение наверх. Думаю, встреча, на которую вы возлагаете надежды, состоится. Второе. У нас действительно, как вы выразились, имеются свои люди среди оппозиции. Но они имеются и среди сторонников ныне действующей власти.
— Вы хотите сказать…
— Я только хочу сказать свою точку зрения, — перебил американец, — мы вряд ли выйдем за рамки финансовой или информационной поддержки кандидата от оппозиции. И то, только в том случае, если убедимся, что кампания того стоит. Военное противостояние, подобное Югославии нам не нужно. И вы должны дать донести мои слова своему руководству.
Второй гость поднял свой стакан:
— Что ж. Новая война и нам тоже не нужна. Мы передадим ваши слова. Можно считать, что вы приняли наше предложение?
— Можно считать. — американец всё — таки налил и себе, — И как у вас говорят, прозит?
«Совершенно секретно.
Код доступа: 5539627
Экземпляр: один.
Входящий номер: 342/ 207
От кого: консульство Российской Федерации в Мюнхене, Федеративная Республика Германии.
Кому: руководителю службы внешней разведки Российской Федерации
Проклову В. В.
По сведениям, полученным из достоверного источника, в загородном доме депутата Бундестага, члена Европарламента, Гюнтера Шлоссера прошла встреча немецкого политика с представителем сталелитейной компании «Z & Lod. Com.» Генрихом Бедекером, и бывшим сотрудником Института стратегических исследований (ИСИ), штат Вирджиния, США Стивеном Хайтом. Обсуждался вопрос о предстоящих выборах президента Украины. Всеми лицами проявлена крайняя заинтересованность в кандидате от оппозиции. Отношение самой оппозиции по данному вопросу неизвестно.
«Михайлов»
Передано руководителю VII отдела Щетинину В. И.
Дата Подпись о принятии шифрограммы».
— Мишка! Мишка, твою мать! — Рогов, увидев выходящего из терминала аэропорта старого друга, принялся ожесточённо размахивать руками. — Да здесь я, здесь. Ну ты заматерел… Гляди, брюхо отъел.
— Иди к чёрту. — Михаил Самойлов смущённо бросил взглядом по сторонам, — Чего орёшь? Кругом женщин полно, а ты в краску вгоняешь.
— Ты погляди, — не унимался Рогов, похлопывая друга по плечам. — И лысина появилась. И всего то в каких то тридцать пять… или семь?
— Восемь. — рассмеялся Самойлов.
— Точно. Восемь лет назад мы на твой тридцатник приезжали. А почему один, без Нины?
— В разводе мы.
— Да иди ты…
— Вот и иди!
— Постой, я серьёзно. Вы что, действительно разошлись?
— Да как тебе сказать. Живём порознь. Документы в суд ещё не подавали, но… Да ладно, ты то как? Небось, всё по старому, гуляешь потихоньку?
— Представь себе, остепенился.
— Женился что ли?
— Почти.
— Так может, я не во время?
— Перестань. Надолго к нам?
— Месяца на два. Освещать выборы.
— Ой, бля, нашли что освещать.
Друзья вышли на улицу. Рогов донёс сумку Михаила до своего «жигулёнка», бросил её на заднее сиденье:
— Садись. Едем домой. Жить будешь у меня. Нечего по гостиницам шастать. Тем более, наши, «пятизвёздочные», от прежних сараев с тараканами отличаются только ценами. На Оксану внимания не обращай. Мы пожениться решили после Нового года. Денег подсобираю, ремонт сделаю и за свадебку. Шафером будешь?
— За любки.
— Ты смотри, не забыл украинской мовы.
— Только Серёжа, я не один. Со мной мальчик.
Рогов рассмеялся:
— Пацан шустрый?
— Почти. Да вот и он. — к машине приблизился мужчина, с двумя сумками, футляром для видеокамеры и со съёмным штативом. — Познакомься, Володя. Это Рогов Сергей. Мой киевский друг, тоже журналист.
— В прошлом. — Рогов протянул руку.
— Журналистов, как и шпионов, в прошлом не бывает. — незнакомец, крепкий мужчина, лет сорока — сорока пяти, под метр восемьдесят ростом, брюнет с плешью на голове, и слегка искривлённым носом протянул руку, — Дмитриев, Владимир. Оператор. По совместительству, Санчо Панса нашего Дон Кихота.
Рогов ответил на крепкое пожатие: москвич слегка картавил, чего, судя по всему, немного стеснялся.
— Слава богу, не Расенанта. — Самойлов ещё раз крепко обнял Рогова. — Ну, двигаем в столицу Малоросии.
Михаил смотрел в окно, узнавая и не узнавая Киева. Друзья, работающие с ним на одном телеканале и побывавшие недавно в командировке в столице Украины, удивляли его своими рассказами. Действительно, в сравнении с Москвой, Киев выигрывал. И чистотой улиц. И попыткой совместить архитектуру ХІХ столетия с современными постройками. Да и жители южной столицы были более спокойны и размеренны в своих движениях.
— Что, нравится? — с некоторой долей гордости в голосе произнёс Рогов.
— Не то слово. — признался Михаил. — Честно говоря, некоторых улиц даже не узнаю.
— Я сам не узнаю. Всё время в грёбаном бизнесе провожу.
— Ты ведь, кажется, исподним занимался?
— Не исподним, — Рогов выразил голосом обиду за профессию. — А белизной, то есть, в переводе с украинского, нижним женским бельём. Женским, понимаешь, а не мужским. А сейчас и не только им. Есть одна точка, что продолжает торговать женскими причиндалами, но в основном переключился на компьютеры.
Самойлов усмехнулся:
— Всё, как у нас. Начинаем с трусов, заканчиваем танками. В журналистику назад не тянет?
— Нет, спасибо. Нахлебался в своё время во как. — Рогов провёл ребром руки по горлу, — Да и какой из меня журналист, по правде говоря. Вот у тебя словоблудство от бога. У Лизки Шинкорук тоже. Кстати, где она сейчас?
— В Дании. Уехала на заработки, вышла замуж, родила двоих детей. Домохозяйка. Вот такая журналистика. А Севу Крутого помнишь? Говорят где-то здесь, в Киеве.
— Да? Не встречал. Впрочем, он ко мне на точку вряд ли заходил.
Самойлов подхватил шутку смехом.
— Слушай, Лёш, что у вас народ о выборах говорит?
— Ты что, уже работу начал? — рассмеялся Рогов.
— Да нет, просто любопытно.
Рогов вывернул на проспект Победы и прибавил скорость.
— Разное говорят. Кандидатов, как собак нерезаных, что-то около тридцати. Да только все из «бывших». Особо ставить не из кого. Все один в один, — Сергей правой рукой показал объём щеки. — вот с такими мордами, какие нужно лет десять откармливать. В каждом кармане по несколько «лимонов». В обязательном порядке. И каждый, сука, за демократию пуп родной надорвёт. Любому бомжу жопу вылижет, лишь бы за него проголосовал. — в районе станции метро «Шулявская» Рогов вывернул вправо и сбавил скорость. — Да сам в скором времени всё увидишь. А победит у нас, как всегда, народ. И демократия.
Дмитриев, сидящий на заднем сиденье, при последних словах усмехнулся и снова уткнулся в книгу, которую держал на коленях.
* * *
«Если, несмотря на закон и право, на выбор людей, и на все наши усилия, подобно тому, как это было раньше, победителем на выборах всё-таки будет оглашён представитель от власти, мы не просто организуем, мы возглавим настоящее восстание. Нами накоплен немалый опыт по части того, как поднимать людей на акции неповиновения. И данный опыт даёт нам право надеяться на то, что в этот раз народ не проиграет.
Александр Литовченко, специально для журнала «Новое время», N 9, 200… год»
* * *
Вилен Иванович Щетинин, руководитель так называемой «семёрки», то есть седьмого отдела внешней разведки, который, в СВР, занимался анализом и разработкой внешней и внутренне — политической жизни стран бывшего СССР, поудобнее устроился в глубоком кожаном кресле в кабинете генерал — лейтенанта Проклова. «Разгона» сегодня не предвиделось. Виктор Васильевич, глава службы внешней разведки России, лично заваривал китайский, крупнолистовой чай. А то был первый и главный признак спокойной, деловой беседы.
Обычно, подчинённые самостоятельно приспосабливаются к руководству. Так сказать, через личный опыт. Для того, чтобы, через несколько минут общения с ним, с точностью до ста процентов, знать, в каком состоянии сегодня находится их верхнее начальство. Проклов, в отличии от своих предшественников, сам приучил подчинённых правильно реагировать на его действия. Если он во время разговора стоял лицом к окну, то дело дрянь. Раздражен. Если же сидел в своём кресле с начала беседы, то готов был выслушать доводы оппонента, однако своё мнение по данному поводу уже имел. Когда из приёмной чай приносил помощник, значит Виктор Васильевич, опять же, имел своё мнение, но желал выслушать и критику. Ну, а в данном случае, Проклов находился в тупике, и не знал, как ему правильно отреагировать. А потому, прежде чем прийти к какому-то решению, имел желание выслушать подчинённого, в данном случае генерал — майора Щетинина.
Вилен Иванович долго смотрел, как перед ним располагались на столе чашки, ложки, сахарница, плетёнка с печеньем, а голову не покидала одна мысль: а что сказать?
Сообщение от «Михайлова» Щетинин получил вчера вечером. Практически два дня оно пролежало на столе у руководства. После, видимо не придя к общему знаменателю, решили передать ему. Как говорится, на тебе Боже, что мне не гоже…
В том, что в предвыборной гонке в Киеве примут участие американцы, естественно не официально, а, так сказать, из-под тишка, не сомневался никто. Взять, к примеру, стремительно созданные американскими конгрессменами и бизнесменами различные Фонды в поддержку демократических выборов в Украине. Или, обсуждение в Сенате некоторых законов, связанных с экономическими санкциями против Киева. Щетинин снова посмотрел на стол: к такому бы чаю не сахар, а брусничное варенье. А мысли тут же вернулись к проблеме. Да Бог с ними, с американцами. Там всё понятно. А вот какую роль захотели принять в данном действии германские парламентарии и представители европейских деловых кругов? И это после летней поездки российского президента в Бонн, где, казалось, были состыкованы все узловые вопросы как во внешней политике, так и в экономике. Вот загадка!
— Ну, как… — Проклов разлил душистый напиток по чашкам, и кивнул Вилену Ивановичу, мол, угощайся. — Что-нибудь на ум пришло?
— Не думаю, что больше, чем вам.
— Честно говоря, — Виктор Васильевич поднёс чашку к губам и маленьким глотком пригубил напиток. — Сообщение «Михайлова» поставило меня в тупик.
Ещё бы… — мысленно отреагировал Щетинин. — Президент только из Бонна вернулся, а тут такой ляпсус. Наверняка, «первый», так, по устоявшейся традиции, в узких кругах службы безопасности называли главу государства, понятия не имеет о шифровке. А потому, Проклов начнёт «протягивать» меня. Чтобы я, вместо него, сделал всю черновую работу.
На словах же Вилен Иванович произнёс следующее:
— Во-первых, думаю, следует разделить понятия «Шлоссер» и «Бундестаг». Я сегодня ночью просмотрел все материалы по внешней и внутренней политике ФРГ. Никаких перемен за последние полгода не заметил. А потому, есть предположение: Шлоссер работает по собственной инициативе.
— Рискованно.
— Согласен. Но деньги, есть деньги.
— Тогда, почему не работает в одиночку? Или со своими бизнес — партнёрами? Почему сделал ставку на американцев? — Проклов поставил чашку на стол. — Не слишком ли мудрёно?
Щетинин молчал. Проклов прав. Шлоссер был фигурой самостоятельной. Это Стивен Хайт, в отличии от немца, никогда бы не решился на самостоятельные действия. Они, то есть сотрудники ЦРУ, люди подневольные, дисциплинированные. Будут выполнять только то, на что им дадут разрешение. Как ни крути, как ни верти, а подобная встреча могла состояться только после тщательной, детальной подготовки: слишком большие деньги введены в актив. Подобной суммой рядовой служащий из Ленгли, каковым считался Хайт, не обладал. Хотя, с другой стороны, он мог «войти в сделку» с немцами. Но, это было маловероятно. Слишком большой риск. Можно потерять всё. К тому же: если бы эти задействованные финансы крутились в Штатах — один момент. А в Европе… Нет, судя по всему, санкцию на беседу с немцами Хайт должен был получить от своего руководства. И он её получил.
— Вот то-то и оно. — проговорил Проклов, и Вилен Иванович понял, что последнюю фразу произнёс вслух. — И ещё. Судя по всему, договорённость со Штатами Шлоссер и его компаньон проработали заранее. Почему? Не доверяют своим? Опять же: каков их общий интерес?
Щетинин сделал глоток.
— Бедекер по весне проводил зондаж по поводу продажи Никопольского ферросплавного завода.
— Помню. — отмахнулся Виктор Васильевич. — Сделка сорвалась. Завод оборонного значения, продаже не подлежит.
— А если будет подлежать? — высказал мысль Щетинин.
— Для этого нужно изменить Конституцию.
— А для её изменения нужно с чего-то начинать.
Проклов отрицательно покачал головой:
— Логично Хотя… — протянул Виктор Васильевич, — Слишком серьёзная комбинация для столь небольшой сделки. Нет, Вилен Иванович, тут собака в другом месте зарыта. И нам эту собаку нужно найти.
— А если, предположить, что Бедекер решил вложить средства в оборону?
— Украины?
— Зачем? — Щетинин ощутил шутку начальства и позволил себе правильно на неё отреагировать. — Янки хотят установить свои базы на территории Крыма…
— Это только наши предположения!
— А если предположить? И Бедекер вносит инвестиции в данный проект?
— И для того изменить политический строй?
— Как помните, у нас и не такое бывало.
— Только один раз. — Проклов не любил, когда ему напоминали о проигрыше. И тут Щетинин попал в цель. Виктор Васильевич сделал неуклюжую попытку замять тему. — Хотя, вполне возможный вариант. — Проклов почувствовал слабину и тут же сделал ответный выпад. — Однако, тогда, в чём роль Шлоссера? Что он выигрывает? Встреча то прошла в его доме. То есть выходит, по личной инициативе. Кстати, я проверил на него кое-какие материалы. Ничего и близ лежащего с подобного рода сделками.
— А может ему сам Леонид Данилыч не по душе. — Щетинин и не заметил, как выпил душистый напиток. Эх, ещё бы чашечку, да не можно.
— Он многим не по душе. — Проклов отставил свой прибор. — Вот что, Вилен Иванович, ты своих людей в Киев направил?
— Не всех.
— Сколько?
— Пока пять человек.
— Какую определил задачу?
— Аналитика. Смотреть, делать выводы. Сообщать.
— Ничего более?
— Ничего.
— Вот и добренько. — видимо, Проклов пришёл к какому-то выводу, понял Щетинин. — Дай ребяткам дополнительное задание. Пусть присмотрятся к окружению Козаченко. И Онойко. Социалист долгое время поддерживал оппозицию, так что, вполне возможно, могут последовать совместные акции. Согласен?
* * *
Густав Велер внимательно осмотрел на каждого из сидящих напротив него людей. С данной минуты, в течении месяца, они будут подчиняться только ему. Трое мужчин и двое женщин. Задача, поставленная перед ними, была довольно необычной. И своей новизной, она, несомненно, притянет внимание тех специалистов, которых сумел собрать Велер. Все пятеро, в отличии от него, никогда не имели дела с военными организациями. И сейчас они, профессиональные врач, психолог, политолог, журналист, экономист, пока понятия не имели, на кого будут работать. Главное, им обещаны приличные деньги за, добавил про себя Велер, неприличную работу.
— Добрый день, господа. — Густав оседлал стул, поставив его перед всеми присутствующими, таким образом, чтобы, сидя, видеть каждого из них, не поворачивая головы. — Именно со мной вы будете тесно контактировать в ближайшее время, и именно я стану на этот час вашим прямым руководителем.
— У вас не немецкая фамилия. — заметил молодой, коротко стриженный человек, сидящий справа. Психолог, тут же отметил Густав. Неплохо для начала. Наблюдательный парнишка.
— Вас что-то смущает.
Тот пожал плечами: в общем-то, нет.
— Итак, господа — Велер ещё раз окинул цепким взглядом присутствующих, и начал говорить. — Задача, возложенная на вас, непроста. Но выполнима. Вам даётся шесть суток, я подчёркиваю: не дней, а суток, чтобы каждый из вас, в отдельности, со своей профессиональной точки зрения, внёс предложение о том, как помочь одному лицу в одной из стран Европы, находясь далеко не в лидирующем положении, победить на выборах в президенты. Итак, с кого начнём обсуждение? Может с вас, господин политолог?
Крепкий мужчина в дорогом костюме, поправил очки, и, слегка прищурившись, поинтересовался:
— Из какой страны данный господин?
— Скажем так: азиатская страна, но находящаяся недалеко от Европы.
— Она связана с бывшим СССР?
— Да.
— Её корни уходят в славянскую культуру?
— Во всех странах бывшего СССР корни уходят в славянскую культуру. — вмешался худой журналист.
— Не скажите. — мгновенно отреагировал политолог. — Некоторые республики, издавна исповедующие мусульманство, с большой неохотой поддерживали контакт с культурой, ненавистной и навязанной им силой. Яркий пример: Узбекистан, Казахстан. Да взять ту же Чечню. С распадом Советского Союза, прежний, примитивный уклад жизни вновь возобладал над основной части населения, причём в несколько извращённом виде. Пример? Азербайджан. Что значит статус «пожизненного президента»? Вы можете мне объяснить? Что значит, передача полномочий президента членам семьи? Президент должность демократическая. Выборная. Как она может передаваться по роду?
— Господи, азиаты они и есть азиаты. — рассмеялся журналист. — Захотели, и выбрали, на всю жизнь. А точнее, не захотели, а выполнили рекомендации свыше. Так ведь проще.
Велер сделал маленькую пометку в блокноте, и перешёл к следующему собеседнику, женщине лет сорока, довольно привлекательной внешности.
— Госпожа Крамер, а вы, как экономист, что думаете, по поводу моей загадки?
— Страна имеет рыночную экономику? — женщина сделала ударение на слове «рыночную».
— Мы считаем, нет. Они, то есть, азиаты, считают да.
— Природные ресурсы…
— В наличии. Также имеются промышленные технологии и научный потенциал. Разработанный ещё при Советском Союзе. А потому, находящийся в упадочном состоянии.
— Извините, — вмешался журналист, — А как у них со свободой слова?
— А как в нашей стране со свободой слова? — если бы кто-то решился взглянуть в блокнот Велера, то обнаружил бы, что тот рисует на чистых листах небольших черепашек. — Свобода — понятие относительное, так что лучше за него не цепляться. Оттолкнитесь от того, что в стране имеются издания и телеканалы, которые прямо противоположны друг другу, и некоторые из них не поддерживают позицию администрации президента.
— В таком случае, это точно не Азербайджан. — сделал вывод журналист.
— Власть в стране имеет парламентское начало, или президентское? — задал вопрос политолог.
— Ни одна страна бывшего Советского Союза ещё не смогла обойтись без пастуха. — бросил реплику психолог, и тут же кротко улыбнулся. Простите, не сдержался.
— Вы, кажется, ещё что-то хотите добавить? — полюбопытствовал Велер.
— Ну, зачем пригласили меня, я, кажется, понимаю. Но вот зачем здесь находится наша очаровательная госпожа доктор? — психолог улыбнулся второй женщине, до сих пор молчаливо присутствующей на обсуждении будущей задачи. — Насколько я знаю, все кандидаты в президенты Украины здоровы, молоды и энергичны. Или я ошибаюсь?
Велер похлопал в ладоши:
— Браво! Высший балл. Честно говоря, я ожидал, что мою загадку первым отгадают либо господин журналист, либо наш, известный, политолог. А вы сумели всех обойти. Ещё раз браво! Итак, господа, теперь вы знаете, наша цель — Украина. — Велер сложил блокнот и засунул его в карман. — И через шесть суток, вы должны, исходя из своей узкой специальности, вынести вердикт, кто и как поведёт себя во время предвыборной кампании. Причём, меня интересует ваше мнение о каждом, подчёркиваю, о каждом из кандидатов в президенты Украины. Все документы, вплоть до копий личных медицинских карточек кандидатов, — Велер сделал кивок в сторону госпожи доктора, — Вам предоставят. Итак, господа, за работу.
* * *
Лев Николаевич Луговой прилетел в Киев тем же рейсом, что и Самойлов. Михаил заметил ведущего российского политолога в аэропорту Домодедово, и отметил для себя данный факт. Впрочем, фигуру такого ранга, в самом прямом смысле слова, не заметить было просто невозможно. Высокого, под два метра роста, крепкого телосложения, с великолепной седой гривой волос на голове, завязанных сзади в хвост, в дорогом, стоимостью в несколько тысяч долларов, костюме, он выделялся из разнополой и разноцветной толпы вылетающих пассажиров, и внешним видом и манерой поведения. Лев Николаевич не суетился, вёл себя степенно, и с высоты своего роста надменно наблюдал за снующими вокруг него людьми Лёгкая улыбка не покидала широкое, морщинистое лицо ведущего российского политолога.
Тёзку великого писателя в Киеве встретили прямо возле трапа лайнера. Но, в отличии от Самойлова, его повезли не в центр столицы, а в пригород Киева, Пуще-Водицу, где московского гостя ждал Леонид Сергеевич Пупко, далеко не последний человек в администрации первого лица, и первый человек в так называемой ДУСи — Державном (государственном) Управлении Справ (дел) при президенте Украины. К тому же, следует отметить, Леонид Сергеевич состоял в близком родстве с президентом. Он был его зятем.
Стол, к приезду гостя, уже оказался накрыт. В центре его отпотевала любимая Львом Николаевичем «горилка с перцем».
Луговой улыбкой отметил данный факт, и расцеловал Леонида Сергеевича:
— Помнишь, бродяга, помнишь.
— Ну а как же, Лев Николаевич. Мы своих не забываем.
— Прям как с рекламного ролика глаголишь. Ну, давай по «соточке» и за дело.
Выпили, закусили ветчиной и маринованными огурчиками. Лев Николаевич любил, чтобы застолье проходило по простому, без о всяких излишеств. Пупко об этом прекрасно помнил, и потому сделал всё для того, чтобы угодить гостю. Луговой промокнул рот салфеткой, перед тем, как начать беседу.
— Так, зачем, Лёня, ты меня вызвал?
Пупко налил ещё по «соточке», свою опрокинул в рот и, только потом, ответил:
— Честно признаюсь, пригласил по собственной инициативе. Не нравится мне то брожение, которое у нас началось буквально на днях.
— Точнее.
— Козаченко слишком круто стал выступать на митингах. Бросается такими словами, за которыми чувствуется крепкая рука. Не допустим бандитов до власти. Воры должны сидеть в тюрьме. Страна не будет жить по понятиям.
— А ты с ним не согласен и хочешь освободить всех воров? — Луговой нацепил новый огурчик и опустошил свой сосуд.
— Ничего смешного, Лев Николаевич, я не вижу.
— А я и не смеялся. Смеются тогда, когда имеется повод. Или безнадёга. Надеюсь, у тебя такого пока нет?
— Козаченко месяц назад себя вёл совершенно иначе. В середине июля президенту одно место лизал, говорил, что живёт в эпоху великих свершений, которые происходят под его чутким руководством. И вдруг всё резко переменилось. Теперь власть в один момент стала бандитской, и её требуется срочно ликвидировать. Все, кто у руля державы — воры. И их следует посадить в тюрьму.
— А что, разве он не прав? — теперь Луговой рассмеялся искренно. Леонид Сергеевич шутку не принял. Лев Николаевич загасил в себе наигранный энтузиазм. — Шучу.
— Вт наше время это не столь смешная шутка. — глава ДУСи снова налил себе. — Что-то произошло в последнее время. Что-то непонятное для меня, но значительное. Вот только что? Я так думаю, Козаченко сейчас чувствует за собой силу. Серьёзную силу.
Лев Николаевич откинулся на спинку глубокого кресла.
— А с чего ты Лёня, начал бояться? За вами тоже не воздух. Ваши кадры хороши. Люди, которых мы вам прислали, оправдали себя?
— Да, отработали стопроцентно.
— Вот и замечательно. А на всякие разговоры и выкрики с трибун не обращай внимания. Время митингов прошло. Кануло, так сказать, в лету. Сегодня все верят тому, что показывают по телевизору. А на площадях собираются дураки и идиоты. Тем можно кричать всё, что угодно. Им лишь бы потусоваться. Сколько телеканалов находится под вашим контролем?
— Все, кроме двух.
— Имеются в виду столичные?
— Да.
— А региональные?
Пупко повёл плечами.
— Понятия не имею.
— Вот с этого и начни. Вы должны освоить весь телеэфир. И с теми двумя каналами разберись. Ревизионное управление на них науськай. Я ещё не встречал ни одной конторы, в которой бы было всё в порядке в финансовых делах. Под видом проверки бухгалтерии приостановите на время их вещание… Не мне вас учить азам предвыборной компании. В противном случае, ваша команда должна иметь свои контраргументы против оппозиции. Кстати, почему ваш премьер редко появляется на телеэкране? Боится?
— Да чёрта Лысова он боится. Стесняется. Плохо владеет украинской мовой.
— А вот это плохо. — Луговой постучал вилкой по столу. — Государственный деятель, особенно такого масштаба, должен владеть языком своей страны в совершенстве. Иначе, полный провал. Поработайте в данном направлении. — Луговой кивнул на стол. — Спасибо за угощение. А почему нахмурился? Случилось что?
Пупко поддел рыбу вилкой, отправил её в рот, прожевал, и только после ответил:
— У нас появилась неожиданная проблема. Премьер не хочет уходить в отпуск, как того требует закон.
Лев Николаевич с удивлением посмотрел на собеседника.
— Он у вас что, совсем обезбашенный? — салфетка нервно упала на стол. — Только этого геморроя нам не хватало.
Пупко развёл руками:
— Говорит, так ему удобнее контролировать ситуацию на местах.
— Ситуацию на местах должны контролировать мы, а не он. Может ещё потом он и нас захочет контролировать? Тестю сообщили?
— Да. Тот тоже недоволен.
— И что?
Пупко повёл плечами:
— Ничего.
— Что значит ничего? А что нам с его недовольства? — Луговой вскочил на ноги и принялся мерить широкими шагами кабинет. — Сколько раз предупреждали: замени кандидатуру. Поставь другого человека. Нет, упёрто на своём стоял. А теперь что делать?
Лев Николаевич посмотрел на стену, которую украшал бигборд с фотографией премьер-министра на фоне его фамилии: Выбираю будущее! Яценко. Луговой ткнул пальцем в изображение:
— Кто придумал?
— Наши дизайнеры. По-моему ничего.
— Ничего оно и есть ничего. Какой мудак придумал букву «Я» в его фамилии выделить отдельно? Не рановато — ли задницу лизать? Он пока ещё не президент. — Луговой поморщился. — Выбираю будущее! Он своё будущее давно выбрал. Теперь главное, чтобы его самого выбрали. Психологи среди ваших дизайнеров были?
— Не знаю.
— То-то и оно. Не знаю… А тебе, дорогой Леонид Сергеевич, известно, сколько у вашего оппонента работает психологов? Известно? Целый штат, в несколько десятков особей! А у вас, то есть в вашей компании, мудаки рекламой занимаются. — Луговой резко повернулся к собеседнику. — У премьера какая-нибудь официальная аргументация была по поводу того, что он не уходит в отпуск?
— Нет.
— Придётся придумать.
— А что придумать?
Кретин. — Луговой мысленно выматерился.
— Думать надо, что придумать! Наливай. А то у меня аппетит разыгрался. И почему так тихо? Включи музыку какую-нибудь, или, на крайний случай, телевизор.
Пупко включил то, что было ближе, телевизор. Экран загорелся и высветил изображение кандидата в президенты от оппозиции.
— Не выключай. — заметив движение собеседника, приказал Лев Николаевич. — А ничего мужик. Такой бабам нравится.
Пупко чуть не поперхнулся. Но всё-таки поддержал политолога.
— Согласен. Не случайно первый раз развёлся. Да и вторую, довольно смазливую нашёл.
— Предположим не нашёл, а ему подставили. Точнее, подвели. Но в том, что симпатичная, ты прав. А посмотри, как эффектно держится. Жесты уверенные. Посадка головы волевая. Выражение лица прямо таки римское. Вот, интересно, если бы кто-то осмелился такое лицо испортить, и нацепить на него маску зверя, каков бы был результат выборов?
— Не знаю. Вообще-то, убогих у нас любят.
— Ну, тогда бы и у вас, и у нас каждый второй стал бы президентом. Будьмо!
Содержимое стопки перетекло в организм тёзки Толстого.
— Как тесть себя ведёт? — поинтересовался, закусывая, Лев Николаевич.
— А как он должен вести себя? — Пупко пожал плечами. — Как президент он себя ведёт.
— Вот и хорошо. Смотри. Следи в оба. Чтобы он ни с тем, ни с другим заигрывать не стал.. — Луговой ткнул вилкой в экран телевизора.
— Не волнуйся. Не захочет. Да ему и Конституция не позволяет.
— Конституция… — на лице Льва Николаевича промелькнула мелковатая улыбка, наполненная сарказмом. — Да кому нужна ваша Конституция? Плевать все на неё хотели. И ваши, и наши.
— Но не враг же президент сам себе? И потом, мы в его окружении…
— А про вас вообще речь не идёт. Пока. — Луговой задержал дыхание. — Твой зять личность непредсказуемая. А потому, следи за ним. И, чуть — что, немедленно сообщай, если заметишь выкрутасы с его стороны. Знаю я вашего Данилку. И на право, и на лево задом крутит. Всё определиться не может, кто ему слаще постелить. Только теперь вертеться поздно. Всё, время его вышло. А твоё только начинается. Так что, следи.
* * *
«Украину посетил видный российский политолог Лев Луговой. На вопрос нашего корреспондента, кто, по его мнению, станет основным претендентом на пост главы государства, он ответил, что его основная задача заключена не в том, чтобы определять кандидатов на пост президента, а в том, чтобы упрочить контакты Украины и России. В любом случае, сказал Л. Луговой, кто бы не пришёл к власти, российская общественность обязана принять его, как главу дружественной державы.
Политическое обозрение «Новости», N 9, 200… год».
* * *
«Х — 23.
На днях Л.Л. встретился с Л.П. (комментировать не буду, запись беседы прилагается). Необходимо достаточное финансирование для дальнейшей деятельности. Отчёт о потраченных суммах будет изложен в следующем донесении.
Шон».
* * *
— Совещание объявляю закрытым. Все свободны, кроме Игоря Николаевича.
Министр транспорта остался сидеть в своём кресле. Если САМ приказал остаться с ним наедине, разговор предстоит более чем конфиденциальный.
— Садись ближе. — премьер-министр кивнул на кресло, — Как решается мой вопрос с транспортом на двадцать восьмое?
— По мере возможного. Делаю, всё, что в моих силах.
— А ты постарайся сделать и то, что не в твоих силах. Сверх возможного. Мне нужны поезда и автобусы. Введи дополнительные рейсы. Тебя научить, как делать подобные вещи?
Яценко говорил так, будто забивал гвозди в твёрдое дерево.
— А ты у нас специалист и по этим делам? — Игорь Николаевич принялся рассматривать ногти на пальцах. У собеседника тут же появлялось ощущение, будто тот переключился на другую волну, ничего не слышит, углубившись в какие-то свои, одному ему известные вещи. Такая манера поведения министра просто бесила премьера, но приходилось сдерживаться. Министр транспорта фигурой в украинском политикуме был видной и влиятельной. Многие вопросы он решал напрямую через президента, минуя кабинет министров. Что сильно раздражало премьера.
— Так я могу на тебя рассчитывать?
— А что ещё остаётся? — Игорь Николаевич тяжело вздохнул. — Впрочем, будут препятствия. Сезоны отпусков закончились. Люди могут неправильно понять. — задумчиво произнёс министр.
— Это не твоя забота, как они там что поймут. Твоя задача доставить людей во Львов, в Ивано — Франковск, в Черновцы. Всё остальное — мои проблемы.
— Добро.
— Второе. Подыщи себе достойную замену. Что уставился? Когда победим, возьму к себе премьером. Мне на этом посту понадобится свой человек. А здесь, — Яценко постучал пальцем по столу, — должен остаться твой человечек.
Игорь Николаевич удовлетворённо прокашлялся:
— Есть у меня на примете несколько кандидатур.
— Вот и замечательно. Только несколько — многовато. Выбери одного. И последнее. Одесскую трассу, кровь из носу, ты должен закончить к десятому октября.
— Побойся бога, Владимир Николаевич. — министр транспорта даже привстал. — Ты же знаешь, часть «бабла» ушла на сторону. И солидная часть. Не успею свести концы с концами.
— Постарайся. Так сказать, извернись. Когда моё нынешнее место займёшь, тебе и не так придётся вертеться. Всё, свободен.
Когда министр покинул кабинет, Яценко поднялся с кресла, прошёл в комнату отдыха, открыл дверцу холодильника, достал запотевшую бутылку «Nemiroff» и сделал несколько глотков прямо из горлышка. Всё-таки министр транспорта редкая скотина.
* * *
Михаил сбросил халат, и принялся искать в сумке трусы и футболку. Рогов откупорил бутылку пива и, повернувшись в сторону Дмитриева, произнёс:
— Теперь я не удивляюсь, что от него ушла жена.
— Почему? — оператор только что высушил остатки своих редких волос феном, и потому напоминал взъерошенного петуха.
— С таким пузом не то что сексом заниматься, а трудовую повинность нужно отрабатывать. Он же как на стройное, женское тело взгромоздится, так тут и ему и ей кранты придут.
— Чья бы корова мычала… — Самойлов натянул на себя джинсы и майку. — Я со слабым полом, друг мой Рогов, завязал. И надеюсь, окончательно.
— Зарекалась коза в огород не ходить. — хозяин квартиры приложился к запотевшей бутылке, и половину её содержимого переместил в свой желудок.
— Да вот, зареклась. — Самойлов тоже взял пиво.
— Иди ты. — Рогов даже перестал пить. — Неужели, так серьёзно? Ну, развёлся, с кем не бывает. Но чтобы стать отшельником… Прости, на подобные подвиги моя персона не способна.
— При чём здесь подвиги. Нина правильно ушла. — Самойлов сделал маленький глоток, прочувствовал вкус напитка, и только после его проглотил.
— То есть? — не понял Сергей.
— А то, что я во всём виновен.
Рогов посмотрел на Дмитриева. Тот неопределённо пожал плечами: мол, а я откуда знаю.
— И в чём ты виновен?
— Да во всём. — Самойлов выпил первую бутылку, и откупорил вторую. — Начиная с того, что свою карьеру поставил превыше всего. Выше семьи. Выше детей, которых у нас так и не было. Опять же по причине моего карьерного роста. А что в результате? Остались я, и моя сомнительная карьера.
— Но карьера-то неплохая. — Рогов попытался поудобнее устроиться в кресле. — всё-таки стать ведущим журналистом на московском телеканале не каждому дано.
— Каждому дано то, что ему отмеряно. — Самойлов с сожалением отставил пустую бутылку. — А стать ведущим журналистом не проблема. Тёлки, то есть, простите, женщины, в данной сфере человеческого социума передвигаются по лестнице на верх значительно быстрее, нежели мужики. По понятным причинам. И их, то есть слабый пол, ни в коем случае нельзя винить. У нас ведь до сих пор наблюдается дискриминация по отношению к данной половине человечества. И не нужно морщиться, так оно и есть. Вот они и нашли ту нишу, в которой могут делать деньги значительно качественнее и чище, чем в других отраслях. А то, что их домогаются? Так это повсюду.
Рогов посмотрел на Дмитриева. Тот отмахнулся: понесло. И вот так всегда, не в первый раз. Теперь с трудом успокоится.
— К женщинам приставали всегда и везде. — продолжал Самойлов. — Что есть нормально. Путь кричат законники, о нарушении прав человека. Но, всё-таки нормально. И понятно. Мужчина хочет женщину — это природное. Дети. Будущее. Хуже, когда не хочет. Представьте себе, хоть на миг, что у нас все педерасты. Все. Без исключения. Мужики живут с мужиками. Детей клонируют в пробирках. Женщине на работу устроиться невозможно, поскольку на неё никто не обращает внимания. Она, то есть женщина, становится простым материалом. Биологическая масса. И не более. Впрочем, как и мужики. Всё — биомасса. Какую женщину устроит подобного рода перспектива? Да никакую. — Самойлов взял ещё одну бутылку пива и опустошил её. — Вот и мою не устроило. Хотя, до уровня биомассы она не дошла. А, впрочем…
Самойлов махнул рукой, и отвернулся от хозяина квартиры.
— Он что, стал спать с мужиками? — Рогов подмигнул Володе.
— Да нет. — тот подхватил игру. — Правда, как то приставал ко мне. Но я выстоял. Он ко мне, знаешь, так подойдёт, и как пристанет… Ну, думаю, всё, не сдержусь. А потом вспомню о семье, — Дмитриев наигранно всхлипнул, — О жене, детях. О тёще. Очень, знаешь, помогает сохранить девственность. И ему говорю: нет, отстань, противный! И он отстал.
Володя жеманно тряхнул рукой, копируя женские жесты. Рогов чуть не свалился со стула от смеха. Самойлов посмотрел на обоих своих друзей и покачал головой:
— Два придурка. Я им о возможном будущем. А они…
* * *
В дверь кабинета Густава Велера постучали.
— Можно?
— А, господин психолог. — Велер бросил взгляд на блокнот: Александр Брокман, так звали того любопытного, молодого человека, который быстрее всех разобрался в задании. — У вас имеются предположения? Не рановато ли? Назначенный срок ещё не вышел.
— Это не имеет значения. — улыбка психолога обезоруживала. — Кажется, я решил вашу задачу. У вас есть видеомагнитофон?
— Откройте шкаф. Любопытно, чем же вы хотите меня удивить.
Экран вспыхнул, и на нём Велер увидел знакомую фигуру Козаченко, выступающего на одном из Киевских митингов. Несколько минут собеседники смотрели на события двухнедельной давности.
— И что? — Велер с недоумением обернулся к Брокману.
— Посмотрите на него внимательно.
Велер тяжело вздохнул.
— Знаете что, Александр, я смотрел на данную картинку не одну сотню раз.
— Вы смотрели. А нужно было видеть. — психолог вскочил с места и подошёл ближе к телевизору. — Обратите внимание. — и Брокман принялся повторять за Козаченко все жесты. — Постановка руки: вот он её вскинул. Сжал в щепоть, будто ухватился за нечто ценное. Смотрите, люди внимательно следят за щепотью. Следующий кадр. Рука приложена к сердцу. Он за получасовое выступление сделал так семь раз. Смотрите, часть слушающих повторяет вслед за ним данный жест. Занимательно, правда? Но вот самый ценный эпизод. Видите, ему вручают большой хлеб…
— Каравай, — автоматически поправил Велер.
— Не это главное. Смотрите, он становится на колени, отламывает хлеб и раздаёт его в руки страждущих.
— И что? — Велер вскинул глаза на психолога.
— Посчитайте, сколько этих страждущих. Смотрите, сколько человек хочет получить из его рук кусочек, как вы говорите, каравая. Тысячи. Господин Козаченко ведёт себя словно новоявленный мессия. Прямо, пришествие нового Иисуса, честное слово. Последнюю фразу он сопровождает покладанием руки на сердце. Всё.
— Что всё? — Велер снова с недоумением посмотрел на психолога.
— Вот вам решение. Вы должны его использовать как святого. Точнее, мученика. Украина страна набожная. В отличии от нас, прагматиков, у них подобное должно прокатить.
Брокман сел напротив Велера:
— Я посмотрел все досье на каждого из кандидатов. Это — предупреждая ваш вопрос. Из двадцати восьми он единственный, кто сможет выиграть данную партию. Или же ставьте на кандидата от власти.
— А остальные двадцать шесть?
— Отработанный материал. Нет, раскрутить, конечно, можно и обезьяну. Только для этого нужно время. А его у вас, как я полагаю, нет. Иначе бы вы не обратились к нам за помощью. Как и в случае с кандидатом от президента.
— Что ж, — Велер потёр подбородок, — Будем считать, вы меня убедили. Но и мессия создаётся не за одно мгновение. Мы снова таки упираемся во временный аспект.
— Согласен. — улыбка снова заиграла на лице психолога. — Если процессу предоставить вяло текущий ход, то да. А если подстегнуть, ускорить процесс, то результат может стать положительным в кратчайшие сроки. Что сейчас самое главное для кандидата от оппозиции?
— Знаете, Брокман, — Велер выключил видеомагнитофон. — У меня такое ощущение, что не я ваш руководитель, а вы мой куратор.
— Прошу прощение за тон, но несдержанность — моя проблема.
— Плевать на вашу проблему. Мне приятно с вами работать. Итак, вы спрашиваете, какое самое главное препятствие на данный момент у кандидата от оппозиции? Я правильно понял ваш вопрос? — психолог утвердительно кивнул головой. — Отвечаю. Информационная блокада. Козаченко не допускают ни на один телевизионный канал, кроме двух, которые покрывают, в основном, только Западную часть Украины. Центр, Восток и Юг практически не знакомы с его программой.
— А что за каналы?
— Один, так сказать, полностью оппозиционный. Его владелец член команды Козаченко. Второй создан недавно, а потому особым успехом, пока, не пользуется.
— Не проблема. Именно эти два канал сделают стартовую позицию для нашего кандидата. И на основных каналах, вслед за ними, его тоже покажут. По всей стране.
— Любопытно. И каким же образом?
— Очень просто. У вас содовая вода имеется: в горле пересохло.
Велер открыл холодильник, достал бутылочку воды, не открывая бросил её в руки психолога:
— Итак, я весь внимание.
— Всё просто. Ваш Козаченко должен в один момент стать обиженным властью.
— Тоже мне, открыли Америку. Вы мне ответьте на вопрос: как?
Психолог пожал плечами.
— Пока не знаю. Вам виднее. Но он же был когда-то премьер-министром, председателем национального банка. За что-то же его сняли, так сказать, уволили с занимаемой должности. Сыграйте на этих моментах. Или по личным делам пройдитесь. У каждого имеется нечто такое, за что его может полюбить вся страна, хотя бы на одно мгновение. Обиженный святой: неплохое сочетание. Хотя, мы снова идём по кругу: нужно время. В таком случае, нужно сделать нечто такое, чтобы привлекло немедленную реакцию общественности. Точнее, нужна сенсация вокруг нашего оппозиционера. И, сенсация такая, чтобы её не смогли остановить никакие запреты. Чтобы журналисты на любом канале отдали за неё, всё, что угодно, лишь бы рейтинг их программ поднялся на неимоверную высоту. А он, то есть рейтинг, сможет подняться только за счёт сенсации. Найдите её, и о вашем человеке узнает не то, что Украина. Весь мир.
— Интересно, и какая сенсация может потрясти мир?
— Самая обыкновенная, простая и древняя, как весь наш мир, новость. Покушение на жизнь. Точнее, неудавшееся покушение. — психолог поднял бутылочку с водой. — Прозит!
* * *
Кафе оказалось довольно шикарным, каковых сейчас в центре Киева развелось неимоверное множество, и, естественно, дорогим. Лев Николаевич заглянул в меню и присвистнул:
— Это что, чашка простого чая стоит пять гривен? Когда я в магазине видел такой же «Ахмат» за три. Но там в пачке двадцать пакетиков. То есть, двадцать чашек.
— Успокойтесь, Лев Николаевич, — собеседник политолога оглянулся по сторонам, — Не нужно привлекать постороннего внимания: я всё оплачу. Мы вас специально пригласили в данное заведение, по причине отсутствия людей, именно из-за цен.
Однако, Луговой никак не мог успокоиться.
— Грабиловка. Что у вас, что у нас. Дерут три шкуры с трудового народа. Ни стыда, ни совести.
— Идёт наращивание первичного капитала. — сделал новую попытку успокоить московского гостя сидящий напротив мужчина, лет сорока, с довольно непривлекательной внешностью. Политологу он представился как первый заместитель руководителя Службы Безопасности Украины Лосев Михаил Михайлович.
— Да, за наш счёт.
— Ну, в данном случае за мой.
Официантка красивым отрепетированным жестом поставила на стол две чашки:
— Что-нибудь ещё?
— Только пепельницу. — раздражённо ответил политолог.
— Простите, но у нас не курят.
И удалилась. Лев Николаевич посмотрел ей вслед:
— Они скорее всего за её ноги цены взвинтили. — и повернулся к собеседнику, — Я к вашим услугам.
— Для вас не будет секретом, что сегодня в Киеве, перед президентскими выборами работает довольно большое количество представителей государственных и негосударственных учреждений иностранных государств.
— Эка, ввернул. Сказал бы нормальным языком: спецслужб.
— Хорошо, будем считать так.
— Но я то к сим службам никакого отношения не имею.
— Вы близки к президентским кругам России. Ваш приезд в Украину расценивается, как предупредительный ход российского правительства.
— Кем расценивается? Оппозицией? Так у неё основная задача: критиковать и мешать. Для того она и существует. А потому, ваши Козаченко и Литовченко могут об о мне чёрте что говорить. Ближе к цели, молодой человек.
Лосев достал из внутреннего кармана пиджака пачку «Мальборо» и положил её на стол.
— Моё верхнее, — он так и сказал, «верхнее», и это покоробило слух политолога. — руководство очень обеспокоено за вашу неприкосновенность.
— Интересно, и кому понадобился такой старый пердун, как я? Сравнение так, к слову. Вы хотите предоставить мне охрану? Или выслать из страны?
— Зачем же так кардинально. Выслать вас мы не имеем права…
— А в охране я не нуждаюсь. Кстати, в пачке имеется записывающее устройство?
Луговой кивнул на сигареты.
Михаил Михайлович распечатал пачку, повернув открытой стороной в сторону собеседника, вынул из неё сигарету, закурил. Пауза слегка затянулась.
— Понятно. — Лев Николаевич удовлетворённо скрестил руки на груди. — Итак, вы, судя по всему, проявили собственную инициативу.
— В чём, в чём, а в опыте вам не откажешь. Пусть будет так. Поймите, Лев Николаевич, личность вы известная. И много знающая.
— И от того для вас беспокойная. Молодой человек, сколько вы работаете в органах?
— Пятнадцать лет.
— А я связан с ними половину своей никому не нужной жизни. Не будем ходить вокруг и около. Что вы от меня хотите? Выкачать некоторую информацию?
Официантка вновь подошла к столику и попросила прекратить курить. Луговой с удовольствием вновь посмотрел на её длинные ноги. Собеседник с сожалением затушил сигарету.
— Я бы не хотел вести беседу в подобном тоне. — произнёс мужчина, как только девушка удалилась.
— Тон значения не имеет.
— Хорошо. Буду откровенен. На данном этапе политической борьбы на Украине столкнулись две равные силы. Кто из них победит, тот и будет диктовать условия. Я и мои друзья не хотели бы оказаться в стане проигравших. Как, думаю, и вы. Предложение у меня следующее. Вы, в меру своих возможностей саботируете действия своего руководства. Ведёте себя, скажем, малокомпетентно. Взамен, мы вам предоставляем некоторую информацию о наших действиях и, естественно, милость победителя.
— Предложение довольно любопытное.
— Вы ничего не теряете.
— Кроме своего авторитета политолога.
— На начальном этапе событий. В дальнейшем я вам гарантирую успех политической карьеры.
— Вы ничего не можете гарантировать, молодой человек. Вы ещё не в том статусе. Гарантии мне может предоставить только ваше руководство. Когда я смогу с ним встретиться?
Первый заместитель руководителя СБУ усмехнулся:
— А вы твёрдый орешек. Я передам вашу просьбу.
— Вы меня не поняли. — Луговой отрицательно покачал головой. — Лично я ничего не прошу. Вы вышли на меня с некоторыми предложениями. Я согласен с вами их обсудить. Естественно, при закрытых дверях. Так что, в данной встрече больше заинтересованы вы, а не я. Так и передайте своему начальству.
— Рад, что наша встреча не дала отрицательного результата. — мужчина спрятал сигареты. — И ещё одна просьба: Лев Николаевич, вы бы не могли покинуть Украину в ближайшее время? Ваше присутствие в стране, перед таким большим событием, действительно многих волнует.
Луговой допил чай, поморщился:
— Наверняка, из дешёвой упаковки с оптового рынка. Жульё! А из страны, молодой человек, я уеду только тогда, когда посчитаю необходимым. У меня есть обязательства перед некоторыми людьми, которые я просто обязан выполнить. Так что, вам придётся меня потерпеть. Ну, а по поводу вашего предложения… Завтра вечером жду вас, и вашего шефа в своём номере. Приходите, всё обсудим более детально. Поговорим, так сказать, открыто. И без записывающих устройств: одно из моих условий. А то в вашей стране слишком увлекаются подобными игрушками. Кстати, вы обещали рассчитаться.
* * *
— Мы ведём репортаж с митинга кандидата в президенты Украины от партии коммунистов Егора Кузьмичёва. Он является одним из двадцати восьми претендентов на пост главы государства. В прошлых выборах Егор Фёдорович набрал семь процентов голосов от общего количества, заняв четвёртое место. Как последние выборы обернутся для кандидата от КПУ трудно предположить, а потому, предоставим слово самому кандидату…
Егор Фёдорович, активно размахивая руками, пытался втолковать немногочисленной толпе свои идеи:
— …Козаченко критикует власть. Он присвоил себе статус оппозиционера. Но разве он оппозиционер, если девять лет Андрей Николаевич находился у государственной кормушки? Вспомните, кто был Головой национального банка Украины, когда вас ограбили введением гривни? Кто сидел в кресле премьер-министра, когда цена на бензин подскочила на сто процентов, и без всякого объяснения для народа? Он, получавший награды из рук президента — диктатора, и целуя его в щёчку, теперь заявляет, будто находится в оппозиции к власти. Да пан Козаченко даже понятия не имеет, что такое настоящая оппозиция. Наша, коммунистическая партия всегда находилась в оппозиции. И даже тогда, когда у власти находился первый президент — номенклатурщик от КПСС, который продал с потрохами и партию, и весь народ Украины. И когда в президентском кресле вольготно устроился Даниил Леонидович…
— Вы бы вышли замуж за радикала? — пробормотал себе под нос Самойлов. — Ради кала? Вы что, смеётесь?
— Миш. — оператор привлёк внимание Михаила. — Посмотри, «часовщики» приехали.
Журналист повернулся всем телом в указанную сторону:
— Да, похоже, дело пахнет керосином, как говаривал мой дед. Володя, Кузьмичёва давай пока на второй план, и срочно займись этими ребятками.
Камера медленно обвела объективом толпу. Кузьмичёв много народа, в отличии от Козаченко, никогда не собирал. Но несколько сотен человек на митингах в его поддержку присутствовали постоянно.
«Часовщиками» Володя прозвал студентов из недавно образовавшейся организации «Час», о которой Самойлов тоже собирался сделать материал. Появились они в марте. Неожиданно. В одночасье. Со своими офисами в Киеве, личной типографией, атрибутикой. На чьи деньги существуют — молчали, но официально заявляли о своей непричастности к какому-либо политическому течению. Мягко говоря, «мутка».
— Мы были против, — продолжал выкрикивать Кузьмичёв в микрофон. — когда Козаченко, будучи премьер-министром, подписывал меморандум с Международным валютным фондом, чем поставил нас, фактически, на колени перед Западом. И пусть он покается за то, сколько беды принёс для страны за время своего правления, в качестве премьер-министра. Он, как цирковой артист, жонглирует цифрами, а за ними забывает, как его правительство постановлением за номером 14 сократило помощь многодетным семьям. Что стало настоящим геноцидом против нашего народа.
Володя сделал «картинку» крупнее.
— Миш, они приближаются.
— Вижу. Всех снял?
— Да.
— Отлично. Теперь снова переведи камеру на Кузьмичёва.
— А вы послушайте, — голос Егора Фёдоровича пытался проникнуть в сердца присутствующих, — как Козаченко говорит. «Моя нация. Мой народ». И, при этом, забывая, как, будучи премьер-министром Украины, реабилитировал ОУН-УПА, профашистскую организацию, которую поддерживал Гитлер. Такой себе народный новый национальный фюрер. Только при гитлеризме всё было окрашено в коричневый цвет, а теперь в ядовито — лимоновый. Но вы увидите, как желтизна быстро потемнеет. Потому, как сгниёт! И наша задача: не допустить…
Что не допустить, Самойлов не расслышал. «Часовщики», пробравшиеся прямо к трибуне, дружно зааплодировали, засвистели, принялись выкрикивать: «Ганьба!». Двое молодых людей быстро достали из курток «ревелки», приспособления, для выражения чувств футбольных фанатов. Митинг в одночасье превратился в какофонию звуков.
Володю толкнули в спину, извинились, но, при этом, видеокамера, от удара по ней рукой одного из молодых людей, случайно выпала из рук. Подбежавший юноша хотел, было, помочь оператору, но снова неудачно, в результате чего оптика раскололась.
— Ты чего, мужик, это же больших денег стоит. — Володя вырвал сломанную камеру из рук неудачного спасателя, осмотрел её и выматерился. — Всё, отснялись.
— Поехали. — Михаил направился к машине. Володя обогнал его, открыл дверцу, но когда Самойлов приготовился сесть, чья-то рука придержала его за локоть:
— Приношу извинения за поведение моих друзей. — незнакомый молодой человек смотрел в его глаза довольно искренне, — Если не возражаете, мы вам вернём деньгами. Или заменим аналогичной аппаратурой. Согласны?
— А куда нам деваться с подводной лодки? — угрюмо проворчал из чрева машины голос оператора.
Молодой человек протянул визитку:
— Здесь телефон и адрес. Послезавтра, на два часа вас устроит?
— Вполне.
— Можете приезжать вдвоём.
— Как же, — проворчал Володя, — Доверю я ему такое дело. Барахло всучите, а мне работать.
Когда отъехали, Михаил оглянулся, минуты две последил за затухающим митингом, потом спросил у Володи:
— Ну, что скажешь?
— Видали и получше.
— Я тебя не о том спрашиваю.
— Не дурак, понял сразу. Ребята работали непрофессионально, видно в первый раз такую процедуру проводили. Потому, кассету вынуть и не смогли. А ты говорил, на фига нам камера с самоблокировкой. Одного понять не могу: на кой хрен им отснятый материал нужен? На Кузьмичёва ещё раз посмотреть?
— Знаешь что, гони домой. По-моему я знаю ответ.
* * *
«Грач для Алисы.
В молодёжной среде (организация «Час») замечена повышенная активность со стороны гражданина Сербии Михая Павелича. Напоминаю: Павелич работал в Тбилиси во время «цветочных» событий. Возможен прямой контакт.
Грач»
* * *
Густава Велера проводили на второй этаж, в личный кабинет одного из инициаторов проводимой компании, Г.Ф. Крампа. Помимо руководителя отдела, Густава ожидали ещё двое мужчин, одного из которых, советника американского посольства США по культурным вопросам Роджера Сингера, тот знал лично.
Второго представил сам Крамп:
— Тарасюк Степан Григорьевич. Представитель той части украинской интеллигенции, которая активно борется за демократию в Украине.
Понятно, — подумал Велер, — вот проявился «их» человек в команде Козаченко. — Велер тут же припомнил несколько дней назад прочитанные данные на нового гостя. — Родился и вырос в США. В семье эмигрантов. Закончил Калифорнийский юридический колледж. Получил степень магистра. Работал на Госдепартамент с 1987 года. В 1994 переехал на постоянное место жительства в Киев. С 200.. года депутат парламента. Скорее всего, именно он стал, в своё время, связующим звеном между нынешним кандидатом от оппозиции и его будущей супругой. Полных данных нет. Хотя, вполне возможно, что всё произошло наоборот, и это она познакомила Козаченко с Тарасюком.
— Роджера, я думаю, вам представлять смысла нет. — Крамп похлопал по плечу советника американского посольства и предложил всем сесть вокруг овального стола. — Итак, господа, начнём с того, что вначале заслушаем вас, господин Тарасюк.
Степан Григорьевич поправил узел галстука, искоса посмотрел на Велера, и начал доклад:
— Ситуация в Украине, в целом, на нашей стороне. Области западной части страны полностью нас поддерживают. На данный момент мы работаем с центром Украины. Особенно с Киевом и областью. На последних митингах оппозицией, в данном регионе, было собрано более двух миллионов человек. Андрей Николаевич…
— Простите, что перебиваю, — Роджер Сингер достал трубку, принялся набивать её табаком, чем сильно стал напоминать Хемингуэя, с фотографии, стоявшей на столе в его кабинете. — Нам известно, как вы проводите предвыборную агитацию. Нас интересует ваш главный конкурент. И вы постарайтесь больше внимания уделить именно ему. Насколько точна информация, что он противозаконно не уходит в отпуск во время предвыборной компании?
— Сто процентов.
— И вас данный факт не смущает?
Тарасюк всплеснул маленькими, холёными ручками:
— Если бы подобное происходило в Соединённых Штатах Америки, или в какой-либо другой цивилизованной державе, то, естественно, подобное поведение вызвало бы отрицательную реакцию во всех кругах общества. Но мы находимся совсем в иной стране, в которой нарушение закона есть не беззаконие, а правило жизни. Варварство ещё не изжило себя в Украине.
— Исходя из ваших слов, у оппонента господина Козаченко во время предвыборной компании сохраняется в руках вся полнота власти? — вставил реплику Велер.
— Вынужден признать, да.
— А утверждали, будто ситуация целиком на вашей стороне. — Сингер взял мундштук трубки в рот, и табачный дым лёгким ароматом поплыл по воздуху. — Второй момент: вы встречались с президентом Кучеруком? Оговаривали с ним степень его поддержки, как мы вам советовали?
— К сожалению, пока нет. — Тарасюк приготовился к худшему. Как человек, выросший в условиях, где зелёная купюра решала всё, он прекрасно понимал, теперь от его ответов зависит: выиграют они выборы, или нет. Точнее, дадут им на выборы деньги, или предложат искать новых спонсоров. Действительно, две недели назад, представители госдепартамента порекомендовали предложить лидеру оппозиции встретиться с Даниилом Леонидовичем. Предложение было согласовано и с европейскими бизнесменами. Однако, Андрей Николаевич до сих пор никакой инициативы не проявил. Если данный факт станет точкой преткновения, то можно на всём ходе дальнейшей беседы поставить большой, жирный крест.
— Вот и замечательно, что не успели. — у Степана Григорьевича камень с души упал. Он даже не заметил, как Сингер тут же переключился на Велера:
— Мы подумали над тем, что вы нам сообщили. Ваше предложение имеет смысл. Действительно, можно, и даже нужно, от играть партию таким образом, как вы нам подсказали. Мессия, попавший под дамоклов меч государства. Позиция!
— Простите, я, кажется, что-то пропустил. — Тарасюк посмотрел на Крампа.
— Нет, Степан Григорьевич. На сей раз вы ничего не пропустили. Даже наоборот. — Сингер похлопал Тарасюка по руке. — Вам предстоит стать своеобразным подталкивающим фактором. Я бы даже сказал, подстёгивающим фактором. Скажите, насколько хорошо себя чувствует господин Козаченко?
Тарасюк недоумённо посмотрел на собеседников.
— Как говорят на Украине, слава Богу.
— Замечательно. Просто замечательно. Вот потому, Степан Григорьевич, он, то есть Андрей Николаевич, и должен неожиданно заболеть.
— Как заболеть? — не понял Тарасюк. — Чем?
— Наша забота, от чего испытает недуг кандидат от оппозиции. — вмешался Крамп. — Ваша задача заключаться будет в том, чтобы он не только заболел, но и обвинил в своём недомогании ныне действующую власть.
— То есть, вы хотите, чтобы я его… — дошло, наконец, до сознания народного депутата Украины сделанное предложение, и дыхание от подобной мысли перехватило.
— Отравил. Вы ведь это хотели сказать?
Тарасюк кивнул в ответ.
— Вы правильно подумали. Мы именно это вам и предлагаем.
Степан Григорьевич вскочил с места:
— Ну, нет. Такого я никогда не сделаю. Да вы что? Это же уголовное преступление! Вы хоть подумали, чем всё может обернуться?
— Естественно. — Велер даже не смотрел на Тарасюка. Бросал фразы в стену, разглядывая картину незнакомого ему художника. — Закончиться всё должно вашей победой. И никак иначе. И не суетитесь, Тарас Григорьевич. На вас подозрение не падёт. По крайней мере, мы всё для того сделаем. Но если ваш человек хочет получить гарантированную победу на выборах, делайте то, что прикажут.
Тарасюк упал в кресло и уставился в пол: будь оно всё проклято. Глаза Степана Григорьевича нервно забегали: Крамп ухмыляется, Сингер, сволочь, рассматривает ногти, а Велер… Кто привёл этого Велера?
— Что будет, если я откажусь?
Сингер поднял цепкий взгляд на украинского гостя:
— Простите, что вы сказали?
Тарасюк опустил глаза:
— Если я откажусь?
— Причины?
— Это… преступление. Я не могу на такое пойти.
Сингер усмехнулся:
— В политике подобные действия называют «тактикой».
— А в криминальном кодексе преступлением.
В комнате установилась тишина. Присутствующие, кроме представителя украинского бомонда, явно не рассчитывали на подобную реакцию со стороны Степана Григорьевича. Представитель американского посольства повернулся в сторону Крампа:
— Кажется, мы допустили ошибку. Господину Тарасюку надоело находиться в большой политике. Я позабочусь о его дальнейшей судьбе. — американец повернулся к народному депутату. — Можете быть свободны. Вас проводят.
— Но я не сказал «нет». — Тарасюк понял, что с ним не шутят. И никто не собирается угрожать. Перед ним находились деловые, расчётливые люди. Те, кто ни перед чем не остановится, ради достижения своей цели. Моментально пролетели в голове виртуальные картинки того, что произойдёт в ближайшее время. В Штатах, в одной из газет опубликуют беседу с одним из высокопоставленных чинов госдепартамента, в которой тот, якобы случайно, вскользь, сообщит, что некто Тарасюк Т. Г. довольно долгое время является сотрудником Центрального разведывательного управления. Затем последует журналистское расследование, опубликование документов о его связях с учреждением в Ленгли, перепечатка публикаций в Украине…. О дальнейшем даже думать не хотелось.
Крамп сделал паузу, давая возможность Тарасюку осознать реальность.
— Вы не сказали «да». Что для нас главнее.
Тарас Григорьевич проглотил неожиданно набежавшую слюну. У него всегда так было: от страха во рту скапливалась слюна.
— Меня могут поймать.
— А вы никогда не боялись, что вас могут поймать на том, что передаёте информацию нашим спецслужбам? Или в вашей стране подобное преступлением не считается? А может, вы рассчитываете на то, что вас признают персоной «нон грата» и вышлют из страны? Не забывайте, с некоторых пор вы не гражданин США, а стало быть, подчиняетесь законам своей новой родины. Итак?
Чёртова слюна… Господи, как страшно. Нет, страшно — это не то слово. Господи, за что?
— А если он умрёт?
— Не волнуйтесь. Повторяю, вам нечего бояться. С господином Козаченко ничего особенного не произойдёт. Лёгкое недомогание, не более. Мы сами заинтересованы в том, чтобы ваш лидер выиграл. Во время забега, как вам известно, ставки на лошадей не меняют. Главное: пробить информационную блокаду. Везде: в печати, на телевидении, на радио должны звучать только две фамилии. Козаченко и Яценко. Остальных нет. Их просто не существует. На мой взгляд, задача вполне выполнимая. Господин Велер?
Густав прокашлялся. Простуда его не мучила, но необходим был переход к собственному монологу, после столь оригинального пролога. Теперь всё стало на свои места: вот тот человек, который выполнит его проект. Точнее, их проект. План входит в реализацию.
— Мы проанализировали все варианты поведения власти на подобный случай. А потому, господин Крамп, я с вами кое в чём не согласен. Вариант с отравлением и быстрым выздоровлением отпадает. Да, мы понимаем, идёт предвыборная компания, и нужно находиться на людях, проводить митинги, собрания и так далее. Но, быстрое выздоровление даёт возможность задействовать провластные средства массовой информации лишь на короткий период. Поэтому, клиент должен пройти длительное клиническое лечение. Во-вторых, отравление организма должно отразиться внешне. Люди обязаны невооружённым глазом видеть, что власть действительно отравила одного из кандидатов в президенты. Для этого имеется две причины. Обе заключены в словах небезызвестного вам московского политолога Льва Лугового. Разрешите включить запись.
Велер достал из портфеля аудиокассету, вставил её в магнитофон и надавил пальцем на кнопку воспроизведения:
«— Не выключай. — послышался голос Льва Николаевича. — А ничего мужик. Такой бабам нравится.
— Не случайно первый раз развёлся. Да и вторую довольно смазливую нашёл.
— Предположим не он нашёл, а ему подыскали. Точнее, подвели. Но в том, что симпатичная, ты прав. А посмотри, как эффектно держится. Жесты уверенные. Посадка головы волевая. Выражение лица прямо таки римское. Прям, Юлий Цезарь. Вот, интересно, если бы кто-то осмелился это лицо испортить, и нацепить на него маску зверя, каков бы был результат выборов?
— Не знаю. Вообще-то, убогих у нас любят.
— Ну, тогда бы и у вас, и у нас каждый второй стал бы президентом. Будьмо!
Густав выключил магнитофон.
— Итак, первая причина, как высказался собеседник нашего политолога, больных в Украине уважают. Вот вам и своеобразная реклама. По мнению наших экспертов, она может сыграть более убедительную роль, чем несколько многочисленных митингов. Средства массовой информации сами начнут тиражировать новость. Даже финансировать не потребуется. Тем более, официальные. И второе. Данная запись может сыграть в дальнейшем роль своеобразного бумеранга. Я имею в виду, что её можно использовать против российских спецслужб. Луговой, как нам известно, сотрудничает с ФСБ, так что, такой компромат нам пригодится.
Тарасюк несколько пришёл в себя:
— Какой яд вы собираетесь применить?
— На данный момент операции вам таких подробностей лучше не знать. — Сингер выбил трубку и спрятал её в нагрудный карман, — И вообще, чем меньше вы будете проинформированы, тем лучше. Всё должно произойти естественно. Жизненно. Супруга испуганна, власть в недоумении, пресса возле входных дверей с нетерпением ждёт новых сообщений о состоянии больного. И вы, в волнении, тоже среди недоумённой толпы. Просто, банально, эффективно. Согласны?
Тарасюк уже несколько пришёл в себя.
— Когда я получу… вещество?
— Вам его передадут в Украине. Не беспокойтесь. Домой вы прилетите «чистым». Одновременно с передачей, от нашего человека получите дальнейшие инструкции. Связь будете держать через него. Выезжать из страны, после проведения операции не рекомендуем. Вы должны быть вне всяких подозрений. Ну, а господину… сами знаете кому, передайте: необходимую помощь он получит. И ещё. Сразу, как только вернётесь в Киев, перешлите нам через него копию амбулаторной карты господина Козаченко. Да, и порекомендуйте Андрею Николаевичу: пусть свяжется с нашими общими друзьями в Грузии. Они во многом смогут ему помочь. И опытом, и людьми. И последнее. В узком кругу, — Сингер окинул всех взглядом, — я предлагаю называть Козаченко «Апостолом».
— Почему Апостолом? — спросил Велер.
— Ну не мессией же, в конце концов, как предлагал ваш психолог. Ещё вопросы имеются?
* * *
— Герман Иванович, вот те записи, которые вы просили.
Капитан положил три видеокассеты на стол и вышел. Медведев допил кофе, промокнул салфеткой рот, извлёк из коробки верхнюю кассету. С торца прочитал: «Тбилиси, 200… захват парламента. Часть 1».
Герман Иванович вставил кассету в видеомагнитофон и включил его.
События того года он помнил прекрасно. Сам Медведев в столице Грузии находился всего два дня, сразу после начала «бунта», который журналисты окрестили «тюльпановой революции». По экрану телевизора поплыли знакомые кадры. Вот толпа врывается в зал заседаний. Кто-то вскакивает на столы, разбивается техника для подсчёта голосов, рвутся документы, в окна выбрасывают компьютеры. Другая людская толпа сопротивляется, идёт потасовка. Драка. Впрочем, пассивная. Спецназ, который охранял здание парламента, явно не желал показать то, чему его учили в спецшколах. Так. Интересующего Медведева человека, на экране не было. Да его и не должно быть в зале. Сколько тогда работало камер на «революцию»? Пятнадцать? Двадцать? Сколько бы не снимало, всё, что осталось на плёнке — улика. Победителей, как говорится, не судят. Вот если бы проиграли, тогда подобная запись могла сыграть трагическую роль в судьбах многих людей. А потому, все пытались замаскироваться. Кто за марлевые повязки. Кто за спины товарищей. Тактика, как свет старая, но проверенная. Перемотать кадры. Что тут? Улица. Бунтовщики, а иначе их Медведев не называл, выходят из дверей, поднимают флаги, размахивают белыми полотнищами с изображением святого Георгия Победоносца. Георгий Брегвадзе, будущий президент Грузии, выступает перед повстанцами. Его помощники восторженно кричат… Стоп! — Медведев удовлетворённо прищёлкнул пальцами. — А вот и наш клиент. Михай Павелич стоит несколько в стороне от будущего правительства, однако, внутри охранения. Прокольчик, господин Павелич. Ваше место в данный момент должно было быть где угодно, но только не в зоне оцепления. А он выставился. Видимо, не удержался. Всё-таки, тщеславие дерьмовая штука. Так. «Грач» тогда тоже работал в Тбилиси. А если серб его видел? И запомнил?
Медведев вынул кассету, положил её в сейф, нажал кнопку селекторной связи и вызвал дежурного по гаражу:
— Сан Саныч, прикажи дать машину. Поеду, к «деду».
— С ребятами?
— Да нет. Проведать.
— Тогда передай привет. Ждём из отпуска.
* * *
Голова Киевской областной рады Панчук Петро Михайлович очень не любил, когда его тревожили в верхах. При прежних-то премьерах было не очень весело, а теперь вообще, скажи кому, не поверят. Вроде как недавно с ним сидели рядом на совещаниях, водку вместе после выговоров пили, а теперь…
Петр Михайлович прекрасно знал, зачем его вызывает САМ. Выборы, другой причины теперь не просто не имелось. А Киевская область — это порядка пяти миллионов голосов избирателей, вот так то. Интересно, чем он задабривать станет? Вон, министру транспорта пост премьера, по слухам, пообещал. Может, и врут, но больно похоже на правду. А ему что, может министерское кресло? А почему бы и нет? Скажем, в сельском хозяйстве он вполне смог бы навести свой порядок.
Секретарь распахнул дверь, и Петро Михайлович прошёл внутрь знакомого кабинета. Хозяин сидел в кресле, во главе овального стола и внимательно изучал бумаги, лежащие перед ним. Петро Михайлович встал напротив главы кабинета министров, но тот, казалось, присутствия руководителя центральной, столичной, области не замечал.
Кашлянуть, что ли? — подумал Панчук, но тут же оставил эту мысль. Если хочется САМОМУ покуражиться, то пусть его…
— А, это ты. — Яценко поднял взгляд на руководителя Киевщины. — Почему так долго шёл?
— Как вызвали, сразу к вам.
— А приходить надо не только когда вызывают. — Яценко встал напротив Петра Михайловича. — А и тогда, когда есть что сказать своему старому товарищу. — Владимир Николаевич опёрся о край стола. — Ну-ка, друг любезный, доложи, с чего это Козаченко по твоей территории так разбегался?
— Не понял. — Петро Михайлович опешил. Ничего себе, начало встречи…
— Ты бельмами своими на меня не смотри. Вот, что мне сорока на хвосте принесла. — Яценко развернулся, схватил лист, который только что внимательно изучал, и прочитал. — Двадцать четвёртого августа состоялся митинг в Белой Церкви. Присутствовало более пяти тысяч человек. Через два дня митинг запланирован в Василькове. Потом в Борисполе. Намечены митинги в Богуславе, Тетереве, Ирпене. И все на одной неделе. — лист упал на стол. — Ну, что скажешь? Или опять ничего не знаешь? А, может, продался?
— Владимир Николаевич, — в горле Панчука в миг пересохло. — побойся Бога…
— Заткнись! — Яценко говорил тихо, но чётко и внятно. — Бога я не боюсь. А в церкви только для профанации ноги обиваю. И потому, лучше ЕГО не поминай. Не то место. — Яценко наклонился над Петром Михайловичем так, что главе области, человеку почти двухметрового роста, показалось, будто он стал лилипутом. — В общем так, Панчук: не будет у меня кворума по твоему региону, живьём сгною.
Крепкая рука потянулась к Петру Михайловичу, ухватилась ха лацкан пиджака и притянула далеко не тщедушное тело Головы Киевской области к пышущему гневом телу премьера:
— Понял?
— Да. — Панчук едва не задохнулся в «дружеских» объятиях. — Только как я могу помешать?
— Как угодно! — выдохнул премьер. — Концерты на площадках устраивай. Зоопарк ставь на месте митингов! Танцы с припевками организовывай! Но чтобы эти б….ди по твоей земле не топтались! Понял?
Панчук утвердительно тряхнул головой.
— То-то. Работай! — рука ослабла, и Петро Михайлович на слабых ногах направился к выходу. Возле дверей его остановил голос премьера. — Петро, — Панчук обернулся, — а ты думал, я тебе чупа — чупсу сегодня дам? — и Яценко расхохотался.
* * *
Гюнтер Шлоссер внимательно смотрел на Густава Велера. Тот, сидя в глубоком, кожаном кресле, имел вид довольно тусклый и усталый.
— Не нравитесь вы мне. — депутат пристроился на краю стола и более внимательно присмотрелся к собеседнику. — Не здоровится?
— Да нет. Просто устал. В последнее время было слишком много работы.
— В таком случае, возьмите отпуск. — хозяин кабинета сделал пометку в записной книжке, которую всегда носил в нагрудном кармане пиджака. — Когда начнутся события в Киеве, вы мне будете нужны. Здоровым. И отдохнувшим. А потому, поезжайте куда-нибудь с женой и детьми. Недели на две. Больше дать не могу. Все расходы возьмёт на себя фирма.
— Благодарю. — на мрачном лице Велера проснулась лёгкая тень улыбки.
— Так то лучше. Препарат уже в Украине?
— Да. Вчера доставили.
— Осложнения при транспортировке были?
— Нет Всё прошло нормально. Без эксцессов. — Велер выдержал паузу, и продолжил. — Впрочем, у меня имеются некоторые сомнения.
— По поводу? — густые брови Шлоссера взлетели вверх.
— Тарасюк. Справится ли он с поставленной задачей? Не повернёт ли вспять?
Депутат Бундестага долгое время молча смотрел на старинный, чернильный прибор, стоящий на столе только ради украшения. Его и самого терзал тот же самый вопрос. Однако, он его гнал от себя, боясь сомнениями навлечь беду. В крайнем случае, отвечал Шлоссер сам себе, придётся пойти на риск, и «подставить» своего человека, хотя это может привести к непредсказуемым последствиям. Велеру, естественно, он такого сказать не мог, а потому ответил следующее:
— Можете отдыхать спокойно. Тарасюк выполнит задание. И не только это.
* * *
— Проходите.
Молодой человек провёл Самойлова внутрь офиса. Михаил осмотрелся по сторонам: довольно стильно. Всё в бело — бежевых тонах. Вместо обоев декоративная плитка. Двери кабинетов из металла, со стилизацией под дерево. Белые полочки. Белые рамы евроокон, Светлые обои на стенах, приятно ласкающие глаз, такого же оттенка плинтуса, стилизованные горшочки для цветов. Прямо, поликлиника, да и только. Впрочем, сегодня все подобного рода заведения страдали одним недостатком: стерильностью.
— Вторая дверь с правой стороны. — молодой человек указал рукой. — Проходите. Вас ждут.
Михаил, следуя инструкции, прошёл через коридор, толкнул дверь, предварительно постучав:
— Можно?
— Конечно. — на встречу ему поднялся мужчина лет тридцати, спортивной наружности, с короткой стрижкой, улыбчивый. Протянул руку, — Кузьмук Кирилл, один из активистов молодёжной организации «Час». А вы московский журналист? Мне поручили вас встретить. Присаживайтесь. Ещё раз приносим извинения российскому телевидению за ту неувязочку, что произошла на митинге. Вот ваш новый объектив, как мы договаривались. А от чего не пришёл ваш товарищ? Обиделся?
— Температура. — тут же нашёлся журналист. — Приболел.
— Жаль. — с сожалением произнёс активист. — Фактически пострадал он. Нам бы хотелось лично ему принести свои извинения.
— Я передам ему ваше сочувствие.
Михаил положил деталь в кейс и собрался, было, уходить, но молодой человек его задержал.
— Как, вам не интересно познакомиться с тем, чем мы занимаемся?
— К сожалению, это не входит в круг моих заданий.
— Но вы же приехали освещать выборы?
— Совершенно верно. И, насколько мне известно, ваша организация…
— Принимает активное участие в выборах. — продолжил Кузьмук.
— Вот как? — в голосе Самойлова прозвучало удивление. — Может быть, я чего-то ещё не знаю, но, кажется, вы своего кандидата на пост президента не выдвигали.
— Вы не ошиблись. — на лице молодого человека заиграла открытая улыбка. — Но подобный факт вовсе не означает, будто мы стоим в стороне от политики. — молодой, в сравнении с Самойловым, человек кивнул на флаг, висящий над креслом, — Мы назвали себя «Час», то есть в переводе с украинского «время». И не случайно. Считаем настало то время, когда от каждого гражданина Украины зависит выбор будущего страны. То, как мы будем жить в дальнейшем.
— До боли знакомые фразы. — Самойлов скептически улыбнулся. — Вы знаете, везде, где я работал, во всех странах, перед выборами кандидаты произносят подобные слова. Потом дяденьки занимают завоёванные кресла, лозунги прячут в чулан, до следующих выборов. Или продают своим конкурентам.
— Согласен. Так было до сих пор. Теперь у нас будет всё иначе.
Самойлов и не пытался скрывать сарказм.
— Странно. Человечество, всю свою историю стремилось к тому, чтобы всё, как вы говорите, было иначе. И постоянно получалось наоборот. Революцию делали…
— Знаем, знаем. — рассмеялся Кузьмук. — Делали идеалисты, а пользовались проходимцы. Проклятый человеческий фактор. Мы с этим знакомы. Но, человек имеет свойство меняться. Я, надеюсь, с этим вы спорить не станете?
— До пяти лет. — согласился Самойлов. — И сей факт утверждаю не я, а психологи. Далее сформированная личность только то и делает, что развивается. Общество же его слегка корректирует.
— Что вы хотите этим сказать?
— Только то, что и ваш кандидат…
— Как вы помните, мы своего кандидата не выдвигали. — тут же перебил Самойлова Кузьмук.
— Да, но вы поддерживаете кандидата от оппозиции.
— Почему вы сделали такой вывод?
— А разве не так? — вопросом на вопрос ответил Михаил. Кузьмук тихонько рассмеялся.
— Имеем право.
— Не спорю. Только не забывайте, кандидат, которого вы поддерживаете, в своё время был членом КПСС, руководителем самой крупной финансовой структуры в стране, и, даже, премьер-министром. И это тогда, когда простой люд перебивался с хлеба на воду. Возвращаюсь к вышесказанному. Человек меняется до пяти лет. Я не верю тем, кто меняется после пятидесяти. И пусть они своё вскормленное коммунизмом пузо хоть сто раз крестят. Христианами никогда не станут.
— У нас станут. К тому же, в те времена все, кто хотел реализовать себя, были членами КПСС.
— Враньё. — Самойлов поставил кейс на стол. — Булгаков, Мейерхольд, не были членами партии. Однако, как вы выразились, реализовали себя. Нужно только учитывать, какие помыслы вы желаете провести в жизнь. Если жлобско — индивидуальные, то, конечно, стоит некоторое время побыть и в качестве члена.
— С вами тяжело общаться. — Кузьмук бросил взгляд на большое зеркало, что висело на стене. — Однако, мы свои планы менять не будем. И, помяните моё слово, изменим мир к лучшему.
— Сомневаюсь, что у вас получится то, что не вышло у миллионов разновременных революционеров. Разве что, вы придумали некое новое воздействие на людей.
Кузьмук тряхнул головой.
— Так и быть, в следующую нашу встречу я вас кое с чем познакомлю.
— Вам стали известны последние политические «ноу-хау»?
— Можно сказать и так.
— В таком случае, с нетерпением жду следующей встречи.
— Только в том случае, если вы будете всё освещать правдиво, без всякого рода искажений.
Самойлов протянул руку:
— Обещаю.
Как только московский журналист покинул штаб молодёжной организации, Кузьмук прошёл в соседнюю комнату. Там его ожидал тридцатилетний представитель сербской национальности.
— Ну, что, Михай, это он?
— Он. — Серб упал в кресло и вытянул свои длинные ноги, обутые в кроссовки «Nike», тем самым перегородив проход.
— И что теперь будем делать?
— Пока следить за ним. Так, чтобы московский гость не заметил «хвост». - серб, как отметил украинец, великолепно владел русским языком. Интересно, где он ему так выучился? У себя в Сербии, что ли? «Часовщик» присел в соседнее кресло и попытался расслабиться: а, собственно, какая разница, откуда этот «урюк» знает русский? Главное, что он делает. И знает, как это сделать. Следить, так следить. Нам, татарам, всё по барабану.
* * *
— Степан Григорьевич?
— Да. — голос, прозвучавший в телефонной трубке, Тарасюку был не знаком. — Слушаю вас.
— Я по рекомендации наших немецких друзей. Мы можем общаться?
— Да, я вас слушаю.
— Замечательно. Во-первых, мне доставили ваш контейнер. Когда и где я могу его вам передать?
На лбу Степана Григорьевича проступил холодный пот.
— Алло, Степан Григорьевич? Почему молчите? Завтра получится?
— Завтра? — Тарасюк сделал попытку собраться с мыслями. — Да, пожалуй, завтра в восемь тридцать утра можно. — господи, что я делаю? — мелькнула мысль в голове народного депутата. — Только утром. Я буду выезжать из своего дома. Успеете?
— Естественно. Встречу вас в подъезде. Там же передам инструкцию. Во-вторых, необходимо, чтобы вы убедили ТОГО человека о встрече с представителями госбезопасности.
— Нет, нет. — Тарасюк замотал головой, как будто собеседник мог его видеть. — Это никак нельзя. Он откажется. Проще свести его с людьми из кабинета.
— Нет. Нас интересует СБУ. И только СБУ. В ваших интересах делать то, что вам говорят.
Тарасюк вытер пот со лба рукавом пиджака.
— Но какую причину мне назвать?
— Официальную: попытка перехода руководителей СБУ на сторону оппозиции. Согласие с их стороны я беру на себя. Сориентируйте ТОГО человека на четвёртое число.
— Но сегодня тридцатое августа. Осталось всего пять дней.
— Совершенно верно. Потому и следует действовать быстро. До встречи.
Тарасюк выронил мобильный телефон из руки, который со стуком упал на пол, но депутат этого не заметил. Он подошёл к окну и бессмысленно уставился в живую картинку за стеклом. Началось.
* * *
«Из криминальной хроники. Вчера, первого сентября, в шесть тридцать вечера, возле здания национальной оперы, легковым автомобилем, как после показали свидетели, ехавшем на большой скорости, был сбит врач — психолог Александр Брокман. Пострадавший скончался по дороге в больницу. Полиция….
Телеканал «ВTV», Австрия»
* * *
Степан Григорьевич вышел из своей квартиры на четвёртом этаже. Сверху, на пятом, и внизу, на площадке первого этажа, его охраняли парни из «Омона». Мера, как убеждали друзья, абсолютно ненужная, но приносящая народному депутату массу удовлетворения от собственной значимости.
На третьем этаже, как только он спустился на первую лестничную ступеньку, одна из дверей распахнулась, и Тарасюк услышал твёрдый, волевой голос:
— Стойте и не оборачивайтесь.
Степан Григорьевич напрягся:
— Что за детский сад. Я народный депутат…
— Я вам сказал, стойте ко мне спиной. — перебил голос. — Я тот, кто вам звонил.
Волна гнева обрушилась на тщедушное тело народного избранника.
— Насмотрелись фильмов… Что за идиотские выходки!
Степан Григорьевич хотел, было развернуться, но крепкая рука сдавила плечо, не давая возможности выполнить намерение.
— И молчите. Говорить буду я. Протяните руку за спину.
Тарасюк, всё ещё подавляя гнев внутри себя, выполнил указание, и почувствовал, как в ладонь положили небольшую коробочку.
— Ваша посылка. Вы договорились с НИМ?
— Да. — с трудом выдавил из себя Тарасюк. — С председателем СБУ и его замом Козаченко встретится пятого сентября.
— Почему пятого?
— Иначе не получается. — Степан Григорьевич поморщился: а рука у этого незнакомца крепкая. — Все другие дни заняты.
— Пусть будет так. Итак, Степан Григорьевич. Ваша задача заключается в следующем. За четыре часа до начала встречи ввести препарат в организм «Апостола».
— Но к чему такая спешка?
— Приказы не обсуждают, а выполняют.
— А если что-то сорвётся?
— Меня предупреждали, что с вами нелегко работать. — рука отпустилась на плечо депутата. — Я вам позвоню. После. Теперь идите. И не оборачивайтесь.
Тарасюк положил коробку во внутренний карман костюма, медленно спустился на несколько ступенек, и всё-таки оглянулся. На верхней площадке никого не было. Какая из четырёх дверей закрылась за незнакомцем, установить Степан Григорьевич не смог.
* * *
В Москве стояла прекрасная солнечная погода. В такое время года генерал Щетинин предпочитал находиться на даче, в Подмосковье. Собирал грибы, ягоды. Сам готовил консервацию на зиму. И здесь же встречался со «своими» людьми. С теми, кто был ему наиболее близок. Так было и в тот день. Ближе к полудню, после предварительного звонка, к руководителю «семёрки», отдела внешней разведки по странам Восточной Европы и СНГ, приехал первый заместитель, полковник Медведев Герман Иванович. Мужик толковый, грамотный, но, как любил приговаривать генерал, себе на уме. Впрочем, убеждал себя Щетинин, сейчас все себе на уме. Времена такие настали. Хорошие, или плохие, чёрт его знает, но настали. Машину с шофёром Медведев оставил в начале квартала, остаток пути прошёл по просёлочной дороге на своих двоих.
— С чем пожаловал? — Щетинин поздоровался за руку, первым прошёл в беседку, смахнул невидимую пыль со скамейки, на которой только что сидел сам и кивнул подчинённому. — Присядь.
Полковник безропотно выполнил приказ. Он знал, что у Щетинина больные ноги, и долго стоять генералу тяжеловато. А потому, все беседы Вилен Иванович, но опять же, только в кругу «своих», проводил сидя.
— Я вам мазь привёз. Ира передала. — дочь генерала жила в Москве, с мужем и двумя детьми.
— Это хорошо. Диссертацию защитила? Сама приедет, ничего не говорила?
— Приедет. На будущей неделе. Времени нет. Защиту перенесли на десять дней. Нервничает.
— Как всегда. — тяжело вздохнул генерал. — Дети вырастают. И у них на нас, стариков, никогда нет времени. — Щетинин поморщился. Колено правой ноги выкручивало так, будто поставило себе целью извести хозяина до психического истощения. — Ладно, подожду. Выкладывай, что у тебя.
Медведев открыл небольшой портфель и извлёк из него несколько листов и фотографии:
— Я так думаю, вы дочь увидите раньше. — снимки веером расположились на столе. — Поступила любопытная информация. В Киеве начал активную деятельность Михай Павелич.
— Кто сообщил? — тут же заинтересовался генерал.
— «Грач».
— Ну-ка. — Щетинин провёл рукой по волнистым, с сединой волосам, после чего тонкими, музыкальными, пальцами быстро перетасовал снимки. Отложил в сторону. Вслед за ними, но более внимательно, перелистал документы. — И что ты нашёл любопытного? Революция — его работа. Он революциями себе на хлеб зарабатывает. Я бы наоборот, посчитал странным, если бы «серб» не появился в Киеве. — Щетинин снова посмотрел на фотоснимки, — Работает, как обычно, по накатанной схеме: с молодняком?
— Совершенно верно.
Генерал бросил фотографии на стол.
— Естественно, отрабатывает на Козаченко?
— Так точно.
Вилен Иванович протянул руку, открыл стоящий на тумбочке маленький холодильник. Достал холодную рыбу, резанное, сырое мясо, ягоду. Рыбу и ягоду расположил перед гостем.
— Угощайся. — на лице генерала промелькнуло нечто неуловимое. — А я шашлычком займусь. Небось, соскучился по моей кулинарии? — генерал извлёк из холодильника лук и принялся нарезать его кольцами. — Сейчас бы на рыбалку. На Зею.
Медведев спрятал улыбку. Не хватало, чтобы старик обиделся. О рыбалке на реке Зее Щетинин говорил постоянно. В конце шестидесятых, когда на гордой и бурной дальневосточной реке начали возводить дамбу и строить Зейскую ГЭС, Щетинин возглавлял Зейское отделение КГБ. Работа осложнялась не столько шпионами и диверсантами, которых за всё время своей службы в городе Зее Вилен Иванович ловил всего два раза, сколько выпущенными по амнистии «зеками», действительно мешавшим мирным жителям небольшого, но уютного дальневосточного городка. Именно в Зее Щетинин влюбился в рыбалку и охоту. Тайга, сопки, болотная марь, голубика, брусника, и щука: теперь он буквально бредил всем этим. В восемьдесят четвертом Вилена Ивановича перевели в Москву. Неожиданно. По приказу. После, анализируя произошедшие события, Щетинин поймёт, что его, этим переводом, пытались «подставить». В столице, в главном управлении, нужен был на некоторое время «мальчик для битья». Эдакий, сибирский увалень, ничего не смыслящий в закулисных играх московских начальников. По планам некоторых людей из руководящего состава, Щетинин должен был продержаться, максимум, полгода. После чего, Вилена Ивановича собирались отправить в отставку за непригодностью, а на его место определить того человека, на которого они рассчитывали, но которого сразу посадить на полковничью должность не имели права. Однако, тогда ещё подполковник Щетинин, благодаря, совместно с Прокловым, прекрасно проведённому делу «Оборотня», сумел остаться на гребне волны. И мало того, в девяностых смог занять пост руководителя одного из отделов СВР.
— Что улыбаешься? — вопрос застал Медведева в врасплох.
— Да ничего. Представил вас с удочкой. Вот и, так сказать…
— А не надо ничего так сказать. — оборвал Щетинин. — Удочка, брат, это самое настоящее рыбальское искусство. С неё все начинают, и к ней все возвращаются. — генерал принялся нарезать мясо. И неожиданно произнёс. — Учитывая тбилисские события, Павелича следует изолировать.
Медведев отреагировал молниеносно.
— Я тоже об этом думал. Только придётся выходить на наших людей.
— А вот это, ни в коем случае. Будем действовать через МИД. Подготовь все документы по деятельности Павелича. Особенно в Сербии. Сомневаюсь, что Кучерук пожелает иметь дело с уголовным преступником. Да и Козаченко следует подумать, кого они запускают на свою территорию. Пусть и у них зад почешется.
— А, может, не стоит торопить события? — полковник говорил уверенно. Генерал критику всегда воспринимал спокойно и обстоятельно, а потому продуманное слово надолго оставалось в его памяти. — Опыта после Грузии мы набрались. Так что, думаю, наши люди в состоянии спрогнозировать все последующие действия украинской оппозиции. К тому же, революция в Тбилиси прошла без жертв. Это факт.
— Ой ли? А погром парламента?
— Горячая кровь. Но смертей, в отличии от московских событий девяносто третьего, не было.
— Любая, как ты говоришь, горячая кровь должна находиться под контролем. А мы в Тбилиси контроль потеряли.
— Не по нашей вине. Сами помните, пришёл приказ сверху: ни во что не вмешиваться. Другая страна, чужое государство.
— Соседнее государство. — уточнил Щетинин. — Ориентированное на Запад. И не просто на Запад, а на дальний Запад. А значит, в любой момент может возникнуть угроза безопасности. Чужих соседей, Герман, не бывает.
Генерал снова протянул руку к тумбочке, достал переносную электрическую плитку, поставил её на стол, запитал от розетки, после чего водрузил на неё старую, чугунную сковородку, в которую налил подсолнечное масло, и, не дожидаясь, пока та разогреется, кинул поверх масла большую горку резаного лука.
— Себя можно оправдывать сколько угодно. — Вилен Иванович упаковал сковороду мясом, прикрыл крышкой. — Только результат от того не меняется. Да, в Грузии мы выполнили приказ сверху, практически, ни во что не вмешиваясь. А в результате, чуть не потеряли людей. Во второй раз я подобного не позволю. Давай, пройдём в хату, у меня варенье на плите. Бумаги захвати.
Они прошли в старый двухэтажный дом, по которому свободно гулял дух сладких яблок. Щетинин насыпал в маленькую пиалочку изготовленный собственными руками продукт, налил крепкого чаю, и всё это, вместе с печеньем, пододвинул к собеседнику:
— Ешь, такого в магазине не купишь. Перекуси, пока мясо дойдёт. — сам пить не стал. Генерал находился в состоянии ожидания «ленивого шашлыка». — Твои предложения по поводу того, как действовать дальше?
— Пока не знаю. — Медведев подул на кипяток, сделал маленький глоток. — Решил посоветоваться с вами.
— Серб может узнать «Грача». Вот в чём проблема, Герман.
— Думаете, Павелич его помнит?
— Уверен.
— Кстати, «Грач» готов на контакт с Павеличем.
Медведев ждал ответа. И тот незамедлительно последовал.
— Ни в коем случае! Никаких контактов. Кстати, «Грач» под прикрытием? В Тбилиси он, кажется, находился под Эрнстом?
— Так точно. В эту командировку вывеску сменили.
— Вот и хорошо. Пусть работает. А Павелич… Он не должен ему помешать. Если бы серб работал в одиночку, как в Грузии, одно дело. Но к нему, судя по всему, приедут тбилисские друзья. А это помеха для «Грача», и серьёзная помеха. Серба следует изолировать.
Медведев пожал плечами:
— Придётся задействовать «внешние структуры». Может, просто отдать приказ «Грачу» не вмешиваться, уклоняться от встреч?
— А где гарантия, что в Киев не приедет та самая команда, что работала в Тбилиси? Тогда столкновение неизбежно. Нам ещё политического резонанса не хватало.
Генерал, нацепив на нос очки, в третий раз пересмотрел бумаги, несколько минут дал себе на размышления, и сделал окончательный вывод.
— В общем так. Действуем, как наметили ранее. Подготовь все материалы на серба. Постарайся управиться до завтра. До вечера. — тут же уточнил генерал. — Мы их переправим в МИД Украины. В течении двух дней следует провести работу с прессой, в том числе и с киевской: пусть появятся статьи о деятельности Павелича в Сербии. — Щетинин ткнул пальцем в один из листов. — Смотрю, на второй странице, говорится, у Павелича на этих днях намечается поездка в Австрию…
— Так точно, Вилен Иванович. Информация пришла из австрийского посольства.
— Вот и хорошо. — генерал прихлопнул ладонью по столу. — Пусть едет с Богом в свою Австрию. И занимается в Вене чем угодно. Наблюдения за ним не устанавливать. Пусть чувствует себя вольготно. А вот назад, в Киев, его пускать никак нельзя. И ещё. Передай «Грачу», за молодняком следует проследить основательно. В Тбилиси молодёжь стала главной действующей силой. Думаю, в Киеве применят тот же сценарий. Кстати, нужно будет по сербу «слить» информацию и в СБУ. В конце концов, Тимощук должен быть в первую очередь заинтересован в сохранении статус-кво в наших отношениях. — Медведев, соглашаясь, кивнул головой. — Что ещё? По глазам вижу, в загашнике схованку спрятал.
Полковник усмехнулся и протянул новый лист:
— Сообщение от «Михайлова». Конкуренты вместе с «Казачком» собираются сыграть в «криминал».
Генерал взял документ:
— Любопытно. Дорожное происшествие? Или попытка нападения?
— Похлеще. Отравление.
— И кого? — Щетинин прочитал текст, — Ребятки решили идти ва-банк. Собственно не ново, но довольно эффективно: лёгкий яд, недомогание с явными признаками отравления. Экспертиза, суд, и, естественно, информация во всех СМИ. Кто исполнитель?
— «Михайлов» не знает. Его человек в окружении Шлоссера этого субъекта не видел. Но, судя по всему, кто-то из команды Козаченко.
— А если нет? — Щетинин тяжело опустился на стул. — Если наняли исполнителя со стороны? Или кого-то из команды премьера? Кстати, сколько украинцев выезжало в Германию и находилось в Мюнхене в ориентировочное время?
— Более двухсот человек. — выдохнул Медведев. — Треть из них имеет отношение к «Казачку». Более двадцати человек приближены к Яценко. Плюс к тому, шесть человек имеют прямое отношение к криминалу.
Секретный документ лёг на стол.
Вилен Иванович подошёл к плите, деревянной ложкой помешал сладкое варево в большом медном чане.:
— Называется, доработались. Сколько времени уйдёт на обработку информации о каждом из них?
Медведев пожал плечами:
— Трудно сказать. Придётся выходить на второй отдел. Пока они прокачают информацию… Неделя, две. Думаю, не меньше.
— Дата проведения?
— Неизвестна. Думаю, в самое ближайшее время. Тянуть смысла нет.
— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. — выругался генерал. — Каким ядом будут травить, тоже не известно?
Полковник утвердительно кивнул в ответ:
— Но я дал указание, чтобы «Михайлов» покопал в данном направлении.
— Место проведения?
Медведев развёл руками.
— Во время встречи оно не обсуждалось. Но может, «Михайлов» покопает…
— Покопает? И когда же он будет копать? — Щетинин кивнул на документ. — К тому же, где гарантии, что перед нами не дезинформация? Возможно, чтобы Шлоссер решил перестраховаться? Возможно. Или ещё один вариант: они вышли на «Михайлова» и решили его использовать. А мы, своей активностью им поможем.
— Думал я и по данному поводу. — Медведев с сомнением покачал головой. — До сих пор причин для подозрений об утечке информации и о связи человека Шлоссера с «Михайловым» у них не было. Использовать «Михайлова» «в тёмную» они тоже не имели возможности: данный контакт мы задействовали всего дважды, — на этот раз полковник произнёс более уверенно. Чувствовалось, продумал всё, прежде, чем высказать свои мысли. — Сомневаюсь, что «Михайлов» мог «засветиться».
— Мог, не мог: одни гадания. Наверх информацию дали?
— Как же без вас, товарищ генерал…
Щетинин налил чаю себе, долил кипятка гостю, однако, чашка так и осталась стоять на столе. Мысли не давали возможности сосредоточиться на чаепитии.
— Значит, «Казачок» решил сыграть в отравление. И? — Щетинин ждал ответа.
— Обвинить власть в покушении на него. Начать расследование. Суд. Общественный резонанс. Вы же сами сказали…
— Логично, — перебил генерал. — но не совсем. Расследование, а тем более суд, нашему пострадавшему как раз и не нужны. Кто будет вести расследование?
— Прокуратура.
— Которая… — подтолкнул мысль Щетинин.
— Которая находится в подчинении у нынешней власти. — вынужден был признать Медведев.
— Вот то-то и оно. Нет, расследование может раскрыть все их карты. Но, в одном ты прав: прорыв информационной блокады им необходим. Такую сенсацию пропустить никто не захочет.
— Так может сообщить в Киев о предстоящих событиях? — поинтересовался Медведев.
— Сообщить? — Щетинин вскинул свой взгляд на собеседника. — А если, всё-таки, Шлоссер с нами играет?
— А если нет? Если информация правдива?
— Предлагаешь рискнуть?
— Думаю, стоит.
— Можно, конечно, и сообщить. Только, как бы мы не получили эффект бумеранга. Наша задача какова? Не допустить третьего срока ныне действующего президента. Раз! Помочь провести на его место кандидата, который поддерживает нас. Два! Всё! — генерал с трудом поднялся со стула, прошёл к окну и долго смотрел на улицу. Медведев ждал. Комбинация, действительно, создавалась прелюбопытнейшая. Щетинин сунул руки в глубокие карманы брюк, развернулся, присел на подоконник. — А знаешь, Герман, — негромко произнёс он. — Эти игрушки на руку всем. Как это ни парадоксально. И оппозиции. И премьеру. И, даже, нам. В любом случае, Служба Безопасности Украины должна будет провести оперативные мероприятия по данному делу. Выяснить, каким образом пострадал кандидат от оппозиции. После чего, естественно, обнародовать свою информацию. Вот тут то всё и вскроется. Банально, просто. А нам в их внутренние разборки вмешиваться никак нельзя. Словом, так. «На верх» сообщим данную версию. Если там, — Щетинин кивнул в сторону окна, — Решат иначе, не считаясь с нашей точкой зрения, то и ответственность с нас снимается за дальнейший ход событий.
Полковник бросил удивлённый взгляд на генерала: что-то новенькое появилось в речах Вилена Ивановича. Снимается ответственность, как решит, так и будет… Раньше генерал был более смел.
Хозяин дачи снова помешал ложкой варенье, и вдохнул полной грудью воздух.
— Кажется, ты, всё-таки, прав. Придётся прекращать отпуск. — Щетинин повернулся к собеседнику. — В общем, так. После шашлыка, пулей обратно. Пиши докладную, пусти её сегодня же по инстанции. Будем, Герман, подстраховываться. — ещё одно новое слово в лексиконе генерала. Ничего подобного Вилен Иванович ранее не употреблял. — Если что пойдёт не так, пардон — мы вам докладывали. А как наши чинуши работают, мы с тобой знаем. Пока бумажка доберётся куда следует, пока кто надо её проработает, выиграем время. А там поглядим, чем весь этот карнавал закончится.
Щетинин замолчал. Медведев, молча, смотрел в окно.
— Что-то не так, полковник?
— Нет, товарищ генерал. Просто задумался.
— Говоришь, они вместе всё придумали… — хозяин дачи тоже бросил взгляд за стекло, через несколько секунд оторвался от вида на зелёный сад и повернулся в сторону собеседника. — А что если «Казачек» ни о чём не подозревает?
— То есть…
— Что, если его «играют»? — Щетинин развязал фартук, стянул его с себя и бросил на стул. — Работают с ним «в тёмную». А он даже не подозревает о том, что происходит.
— То есть… Козаченко — пешка? — начал догадываться Медведев, куда клонит руководитель. И тут же тряхнул головой. — Сомневаюсь. Они же на него, как на Бога молятся.
— У нас сегодня все молятся. И на кого угодно. Лишь бы к кормушке поближе. — Щетинин кивнул в сторону беседки, и первым направился к двери. — Представляешь, какой в штабе Козаченко будет переполох, если окажется, что он действительно не при делах? Слушай, полковник, — генерал приостановился. — а что, если не сообщение им кинуть, а провести слушок о том, будто у них завелась «крыса»?
— А если Козаченко в игре?
— А если нет?
— Опять таки, можем засветить наших людей.
Щетинин вышел на крыльцо, и несколько минут молча наблюдал за тем, как воробьи с жадностью накинулись на горбушку хлеба, брошенного им на дорожку.
— Вот что, Герман. Докладную составь качественную, с фактажом. Подождём реакцию сверху. В случае, если она последует, отдадим информацию. Не всю. И в таком виде, чтобы Шлоссер не догадался, откуда она исходит.
* * *
«Алиса для Грача.
Запрещаю входить в любой контакт с Павеличем.
Алиса»
* * *
«Совершенно секретно.
Код доступа: 5539627
Экземпляр: один.
Входящий номер: 389/ 207
От кого: консульство Российской Федерации в Мюнхене, Федеративная Республика Германии.
Кому: руководителю службы внешней разведки Российской Федерации
Проклову В. В.
По сведениям, полученным из достоверного источника, операция «Недомогание Апостола» назначена на пятое. Исполнитель и место проведения неизвестны.
«Михайлов»
Передано руководителю VII отдела Щетинину В. И.
Дата Подпись о принятии шифрограммы».
* * *
Михаил решил перекусить в кафе на Подоле, в «Пузатой хате». Расположился журналист на первом, летнем, открытом этаже. Блинчики с творогом оказались просто восхитительными, куда там «Макдональдсам». И вареники с вишней, просто объедение. А вот кофе осело неприятной горечью во рту. Может, печёнка пошаливает? Нужно было, всё-таки, взять вишнёвый компот.
— Мишка, а ты тут каким ветром? — Рогов остановил машину, загнав своего железного коня на тротуар, выскочил из неё, присел рядом с Самойловым, кивнул на еду, — Жрать, что ли, захотел? А почему дома не поел? Кстати, ты ключи от моей фазенды взял? Я сегодня поздно буду, а, может, и совсем не приеду. Так что, хозяйничайте сами.
— Какой был балабол, таким и остался. — рассмеялся Самойлов, раздваивая ножом паромасляный блинчик. — Девок привести можем?
— Без проблем. Только чтобы после убрали. — Рогов заказал маккофе, — А по поводу изменяться… Зачем? Пусть этот мир, как пел Макарон, меняется под нас. Кстати, я тут к одному художнику еду, заказ делать. Прокатиться не желаешь? Всего пять минут езды. Не пожалеешь. Творец, что говорят, от Бога. Конечно, со своими мухами в голове, но пишет — засмотришься. Подлинное искусство. Не мазня.
— Хорошо. — Самойлов неопределённо пожал плечами. Собственно, свободного времени у него сегодня было в достатке. Но понт следовало поддержать. — Только если не надолго. Мы с Володькой договорились встретиться в три часа возле речного вокзала.
— На трамвайчике покататься?
— Угадал. Он хочет сделать снимки Киева с Днепра.
— Тогда давай быстрее поглощай еду. Художник тусуется тут, рядом, на Андреевском спуске.
Михаилу раньше никогда не доводилось бывать в мастерских художников, но, по слухам, он знал, подобные помещения — нечто, состоящее из хаоса, безалаберности и разбросанности. Но то место, куда журналиста привёл Рогов, являло собой вершину вышеперечисленных качеств, в совокупности с грязным полом, зацветшими стенами и отсутствием как такового туалета. Мастерская Лёни, так представили художника, располагалась внутри старого дворика, в начале улицы, в одном из самых старых двухэтажных домов Киева, находящегося в ста метрах от дома Булгакова.
— Лёня у нас не просто художник. Он — портретист! — с гордостью заявил Рогов.
— Простите, а почему портретист не просто художник?
Самойлов чуть не провалился ногой в дыру в полу, и теперь с опаской смотрел по сторонам. Мастерская не просто художника, а портретиста Лёни явно нуждалась в капитальном ремонте, и не менее капитальной уборке.
Сам Лёня, высокий, худой до невозможности мужчина, лет сорока, с видом уставшего святого, пояснил:
— Сегодня портретом мало кто занимается. И не только у нас, но и за рубежом. Все бросаются в самостоятельное искусство, забывая классику.
— Классику уничтожить невозможно. — вставил своё слово Самойлов.
— Можно. — Лёня бросил в рот сигарету и резким движением руки поднёс к ней зажигалку. — Конечно, если постараться.
— Зачем?
— Вопрос поставлен правильно. — ноздри художника выпустили тугую струю дыма. — Но не по адресу. Ренессанс дал возможность художнику говорить. А нынешнее поколение больше молчит в своих полотнах. Что это: боль, или отчаяние?
— Фотография уничтожает руку художника. — восторженно влез в диалог Рогов.
— Да нет, я бы так не сказал. Мне, к примеру, она наоборот, помогает. — Лёня жестом руки пригласил гостей пройти во внутрь помещения.
— Каким же это образом? — поинтересовался Самойлов.
— Вот, посмотрите.
Лёня снял полотно с ближайшего холста. На нём он изобразил прекрасную молодую девушку верхом на коне. Белое платье развевалось вслед волнам несуществующего ветра. Картина дышала весной и молодостью.
— Моя дочь. Юлька. — художник с нежностью смотрел на творение своих рук. — Вроде бы, знаю её с пелёнок, а вот чтобы отобразить, пришлось сделать несколько снимков.
Лёня достал фотоальбом, открыл его в самом начале, и Михаил увидел фотографии знакомого по картине образа.
— То есть, вы сначала фотографируете человека, а после срисовываете по снимку?
— Нет. Я делаю несколько фотографий, и таких, чтобы на них запечатлелись разные эмоции личности. Чем разнообразней, тем лучше. А обстановку, в которую следует поместить клиента, он выбирает сам.
— У вас есть постоянные заказчики?
— Конечно. Но это дело довольно дорогое, потому заказов не столь много, сколько хотелось бы, но тем не менее…
Самойлов взял фотоальбом в руки.
— Известные люди тоже есть?
— А как же. Посмотрите и сами убедитесь.
Самойлов перелистал страницы:
— Ого, у вас даже Козаченко заказал портрет?
— Да, две недели назад. Приехал с друзьями. Я их снимал часа два, в разной обстановке. Так что, целая коллекция образовалась.
— А кто стоит рядом с ним?
Лёня пожал плечами:
— Понятия не имею. Наверное, кто-то из зарубежных друзей.
— Почему решили, что зарубежных? — Самойлов пролистал альбом ещё раз.
— Говорил по-русски, но с акцентом. Причём, зарубежье наше, совдеповское. Украинского языка совсем не знает. Грузин, наверное. Или грек.
— А что, Грузия зарубежная страна?
— Естественно. У нас теперь всё, что вне наших территорий, заграничное. Своё только Шевченко, и Сосюра. Гоголь, Булгаков, кстати, тоже не наши. Творили на москальской мове. А потому, Андреевский спуск скоро продадут с молотка инвесторам. Причина? А зачем и кому нужна историческая память о писателе, что писал на великом и могучем русском? Подумаешь, «Белая гвардия»? А тут «бабло». Зелёное. И что перевесит? Белое или зелёное? То-то и оно. Пушкина и Лермонтова изучаем в разделе «Зарубежная литература». Льва Толстого, «Войну и мир», не читаем. Смотрим. Причём, не фильм Бондарчука, а штатовский суррогат. Рыцари из «Огнём и мечом» стали нам ближе, чем «Тарас Бульба».
— Влияние времени. — вставил реплику Самойлов.
— Может быть. Только у нас теперь всё русское изучается не как литературное наследие, а в виде непонятных огрызков. Лермонтова может и сохранят. А вот Пушкина скоро вовсе забудут. После поэмы «Полтава» стал врагом украинского народа. Неправильно описал Мазепу.
— Мне кажется, вы преувеличиваете. — Михаил окинул взглядом то, что называлось мастерской. Боже, мелькнула мысль в голове журналиста, неужели он здесь и живёт? Полы сгнили, обои отстают от стен, повсюду сырость… И это центр города…
— Нисколько. — художник поставил чайник на газовую плитку, которая разместилась в углу комнаты. — Вы видели то пособие, по которому изучают Достоевского? Не Пушкина, а Фёдора Михайловича, которого чтит вся Европа. «Преступление и наказание» уместилось на пятидесяти страницах своеобразного литературного пересказа. «Тихий Дон» упаковали в восемьдесят листов. Трагедию прошлого столетия изучают в школе за два часа. Это всё равно, что смотреть на фотографию Джоконды через монитор компьютера. А вы говорите о преувеличении.
— Я ничего не говорил о преувеличении. Я говорил о течении времени. Двадцать лет назад никто не мог и подумать о том, что Украина отделится, и станет независимым государством. К тому же, считающим Россию личным врагом. И вы, после того, как позволили своим политикам вести себя так против нас, хотите сохранить былое?
— А что значит былое? — художник взял в руки чашку с чаем и подул на кипяток. — Былое — это то, что ушло в прошлое. А мы существуем в настоящем. Пусть и выдуманном, но настоящем. Вот вы о Мазепе упомянули. Так его личность теперь наши историки совсем иначе трактуют. Патриот. Защитник отечества. А меня интересует вопрос: а кто был к нему, во временных рамках, ближе, я, или Пушкин? Тот самый Пушкин, который не испугался описать Пугачёва? А ведь тогда это был политический криминал. Вот так то. Легко быть патриотом, когда власть заинтересована в тебе. У нас сейчас всё скупают. Совесть. Душу. Честь. А литература, живопись, культура не должны страдать от бездарности наших политиков.
— Много пафоса. — Самойлову начал надоедать скулящий творец от живописи. — Где вы видели одарённых политиков? Особенно, в наши дни? Разве что в ваших картинах. — Михаил перелистал альбом вторично. — Вот они, все. Власть имущие слуги народные радеют только за своё, кровное.
— Не согласен. — тряхнул головой художник. — У нас имеются политики, которые способны повести за собой нацию. И не за свои кровные интересы.
— Понятно. — Самойлов почувствовал, что беседа зашла в тупик и вернулся к фотоальбому. — И на фоне чего Андрей Николаевич хочет себя увековечить?
— Только без скепсиса. — Лёня — художник поморщился. — Наш оппозиционер довольно консервативен: в своём домашнем кабинете. На фоне книжных полок и портретов двух гетманов, которые висят у него. Меня специально возили к нему домой, чтобы сделать снимок.
Самойлов отказался от предложенного чая и собрался, было, попрощаться с хозяином, как его взгляд задержался на портрете до боли знакомого облика:
— Иисус?
— Да. — в голосе Лёни прозвучали нотки гордости. — Моё. Личное.
Самойлов долго смотрел на изображение святого лика.
— Ощущение незаконченности.
— Оно и не должно быть законченным, как осталось незаконченным всё, что он успел сделать. Впрочем, как и каждый из нас, уходит из жизни, не доделав чего-то самого главного. Вам понравилось?
— Да. Позволите к вам ещё как-нибудь заглянуть?
Лёня всплеснул руками:
— Какие проблемы. Особенно, если сделаете заказ.
* * *
— Степан Григорьевич?
— Я вас слушаю.
— Наш договор в силе?
— К сожалению, нет. Он не может пятого, у него изменились обстоятельства.
— Причины?
— Не знаю. Он мне их не называл.
— Постарайтесь повлиять на «Апостола».
— Вы за кого меня принимаете? Я не могу давить на… Поймите меня.
— Что мне передать нашим друзьям? Что вы отказываетесь выполнить работу?
— Я такого не говорил. — Тарасюк промокнул платком лоб. — Хорошо. Я поговорю с ним.
— Когда?
— Постараюсь сегодня вечером.
— Постарайтесь. Жду ответа. Ночью я вам позвоню.
* * *
«Грач для Алисы.
Из неофициальных источников установлено: Козаченко, в конце августа, имел встречу в Киеве с Михаем Павеличем. Встреча носила дружеский характер.
Грач».
* * *
Щетинин доклад второго заместителя практически не слушал. Мысли генерала были заняты другим. Только что пришёл приказ от Проклова: сообщить лидеру оппозиции, неофициально, опосредованно, о том, что на того готовится покушение.
Щетинин ждал подобного приказа. Но не сейчас. Точнее, не так быстро. Слишком стремительно отреагировало руководство на его докладную записку. Причины? Где они? В чём?
Вилен Иванович, заложив руки за спину, медленно, преодолевая боль, ходил по ковровой дорожке, вдоль стола, и в такт шагу и своим мыслям покачивал головой. На верху проявили заинтересованность в том, чтобы Козаченко начал разборки в своей команде. Это правильно. Любой скандал в стане оппозиции на данном этапе принесёт только пользу. Вопрос заключался в другом: а станет ли Андрей Николаевич выносить сор из избы? Нет, решил Щетинин, Козаченко на такой шаг не пойдёт. Ему скандал невыгоден. Он будет всё утрясать тихо, без гласности. Это понятно. Как понятно и другое. «Первый» не исключают возможность проигрыша Яценко.
Щетинин с силой потёр виски. Его беспокоил ещё один момент.
Высшее руководство, кроме самого приказа, никаких иных ценных указаний не сделало. Почему? И ещё. Приказ был передан не лично ему, из рук в руки, а через секретариат. Показана официальная позиция? Или желание прикрыться? Мол, мы вас предупреждали. А может, другое? Оставить старого генерала в дураках?
Щетинин провёл рукой по лицу, пытаясь прогнать сонливость, которая не покидала его вот уже третьи сутки, будь она неладна.
Итак, снова вернулся к своим размышлениям Вилен Иванович, что я имею.
«Первый», через Проклова, отдал распоряжение таким образом, чтобы в будущем, если что пойдёт не так, все видели, какова была официальная позиция и Кремля, и СВР на этот момент. Понятно. Подстраховка. Приказ, который пришёл на его, Вилена Ивановича, отдел, имел чисто информационный характер. Характер прикрытия. Кое кто прикрыл свою жопу. Делаем выводы. Первый: Проклов не смог отстоять его, точнее, их точку зрения. Вышестоящие руководители всё-таки втянули Васильевича в игру. И цель игры: «засветить» тех, кто сейчас работает в Киеве. Проклов же отдал приказ таким способом, что Щетинин исполнить его обязан, но вот как — это его личные проблемы. Отсюда, вывод второй: настало время спасать Васильевича и собственный зад. Отсюда, третий момент. Выполнить приказ — не проблема. Проблема в том, кто его выполнит? Кто и через кого «сольёт» информацию? Нужен человек… Причём, такой человек, которому поверят.
Вилен Иванович резко тряхнул головой: чёрт бы побрал всю эту закулисную жизнь.
Взгляд Щетинина упал на край стола, на котором зам веером разместил фотографии с последней встречи российских и австрийских бизнесменов. С глянцевых снимков на него смотрел политолог Луговой, который принимал участие в том форуме. Вот он в окружении сотрудников российского посольства. На другой о чём-то беседует с премьер — министром России. Луговой с немецким депутатом от Бундестага. Стоп!
Щетинин даже замер, чтобы не спугнуть неожиданно проявившуюся мысль.
Луговой! Вот кто ему нужен. Человек «первого», пользующийся доверием как в бизнес — кругах, так и в правительстве. Ему поверят. И ещё.
Даты… Почему его внимание заинтересовали даты на фото? Нужно будет подумать. Но после. Чуть позже.
— Вячеслав Петрович, — Вилен Иванович остановил пылкую речь заместителя. — К вашему докладу мы вернёмся к несколько позже. А сегодня попрошу вас о следующем: сделайте мне аналитическую записку о том, какие переговоры проходили со стороны России по транзиту газа через Украину. Все переговоры. На разных уровнях. И в какие месяца, и даже, дни. Начиная с конца девяносто девятого года. Мне нужна данная информация — Вилен Иванович вскинул руку с часами. — к 20.00. Успеете?
— Постараюсь.
— Вот и отлично. Петя. — рука легла на аппарат селекторной связи. — Медведева ко мне. Немедленно.
* * *
Станислав Григорьевич Синчук, заместитель руководителя Киевской областной службы безопасности, прошёл в приёмную руководства. Невысокого роста, полный, с двумя залысинами на широком лбу, и это в сорок с небольшим, Синчук никак не походил на образ беспощадного чекиста. Скорее напоминал известного артиста комического жанра Богдана Бенюка, с которым контрразведчика иногда путали в общественном транспорте.
— А, подполковник, — секретарь главы ведомства поздоровался с ним, не вставая с кресла, — тебе тут задание. Шеф приказал организовать охрану на даче Тимощука. Сегодня, после полудня.
— Так у него же свои люди есть. — удивился подполковник. И напрасно. Секретарь, после этих слов, на него так взглянул, будто место первого зама досталось недоумку по фамилии Синчук случайно, и временно.
— А вы чужие? Тут несколько иначе стоит вопрос. Вечером у патрона назначена встреча. И всякого рода провокации ему не нужны. А потому, подполковник, выставите посты по внешнему периметру таким образом, чтобы проследить: кто нему приехал, кто сопровождал машину гостя, может, кто-нибудь следовал за ними. Понятно?
Синчуку хотелось сказать: иди ты в… Но пришлось ответить более деликатно:
— Вроде, да.
— Тогда, действуйте.
Через полчаса подразделение под руководством Синчука пересекало Киев в микроавтобусе в сторону Черниговской трассы.
* * *
Генерал-лейтенанту Проклову второй зам Щетинина сообщил о приказе «патрона» по поводу проверки «газовых соглашений» на следующий день. Прямо с утра. За полчаса до приезда Щетинина в управление.
* * *
— Егор Фёдорович, у вас можно взять интервью?
Михаил протянул Кузьмичёву удостоверение.
— Российское телевидение? — коммунист осклабился. — С удовольствием. Редко, ох как редко вы теперь у нас появляетесь. Но, надеюсь, в скором времени всё кардинально изменится.
Михаил кивнул оператору:
— Рассчитываете стать президентом Украины?
— Я всегда стараюсь быть объективным. Нет. К сожалению. Но выборы смогут показать мой потенциал на будущую избирательную компанию. И, думаю, повлияют на некоторые политические моменты в нашей стране.
— Вы имеете в виду оппозицию? Кстати, как вы к ней относитесь? Мы присутствовали на вашем последнем выступлении, и слышали, как вы, оппозиционер, критиковали оппозиционера Козаченко. В чём причина?
— Видите ли, — несколько растянуто начал Кузьмичёв. — оппозиция — не меньшинство голосов в парламенте, к чему, собственно, и сводят информацию Козаченко и его команда. Оппозиция — это, простите за каламбур, позиция. Ведь в переводе с латинского языка, оппозиция, есть противопоставление. А чему, или, точнее, кому противопоставлена оппозиция Козаченко? В руководстве данной, так называемой, оппозиции два экс — премьер-министра, два вице-премьера, несколько бывших министров, несколько десятков народных депутатов, которые четвёртый срок просиживают парламентские кресла, а депутатство превратили в постоянную работу. Голосуют они, как правило, вместе с большинством. Если сейчас взять и просмотреть стенограммы, то вы бы увидели, настоящая оппозиция заключается именно в нас, в коммунистах. Но, мы, в отличии от них, не любим бросаться громкими словами, а всё претворяем в дело.
— То есть, исходя из ваших слов, нынешняя оппозиция ничего не сможет изменить в Украине?
— Как же не сможет? А своё личное положение, свой статус? Своё благосостояние, в конце концов. Ведь их основная цель — собственное благополучие. А жизнь народа этих людей волнует в последнюю очередь, да и то, только перед выборами. Взять, хотя бы, ближайшего соратника Андрея Николаевича, пана Литовченко. Бывший секретарь комсомольской организации Харькова. Личный бизнес начал с развала комсомола, к которому, наверняка, приложил немало усилий, изъяв из его партийной кассы, которая складывалась из членских взносов, деньги, и на них закупив большую партию бензина. Помните начало девяностых, кризис с горючим? Так вот, его шаловливые ручки в те дни нагрели солидные капиталы на народном бедствии. А теперь он бескорыстный оппозиционер, ратующий за судьбу Украины, которую выдаивал на протяжении десятилетия.
— С оппозицией понятно. — несколько нетактично перебил собеседника Самойлов. — Если можно, без перехода на личности. В любом случае, последние слова я не смогу пустить в эфир. Вернёмся к теме беседы. Какова ваша позиция по отношению к действующему премьер-министру?
— Слишком мало работал. Вас устроит такой ответ? — Кузьмичёв болезненно отреагировал на реплику журналиста.
— Для Украины работать в такой должности два года довольно солидный срок, если учесть, что в Киеве премьеров меняют, как перчатки.
— В России тоже.
— Согласен. — усмехнулся Самойлов. А Кузьмичев, видя его реакцию, несколько оттаял:
— Яценко, я считаю, добротный хозяйственник. Такой, знаете, мужичок. В народе всегда людей подобного склада уважали. Но, недостаточен до подобных структур. Хозяйственники хороши только в небольших хозяйствах. А здесь целая страна. К тому же Владимир Николаевич подвержен диктаторским методам управления.
— То есть?
— Любит, когда все выполняют только его, личные, указания. Под час безграмотные. Потому, и не срабатывает. Взять, хотя бы пример, когда пан Яценко отправил своих министров проверять на местах, как проходит уборочная кампания. Ну, во-первых, какая может быть государственная программа для частного фермера? Сами разогнали колхозы, мощные хозяйства, созданные Советской властью. Разорили их до корня. Убили в людях любовь к земле. А теперь присылают министров с проверкой: а что ты засеял? А чем засеял? А как засеял? Да никак! Пусть датчане, или французы сеют. Наш селянин уже отсеялся. А программа поддержки села? Срам Господень! И где? В Украине! В сельскохозяйственной стране, принимают такую позорнейшую программу. Хоть бы постыдились! И потом. Скажите мне, что может в селе контролировать министр культуры? Сельский клуб, который, благодаря его бездеятельности, давно не существует? Вот вам и стиль пана Яценко. Так что, рановато данному индивидууму занимать место лидера государства. Если, вообще его можно допускать до такого места.
— А кто, по-вашему, достаточен для данной должности?
— Есть два претендента. Из числа кандидатов. А вот кто, не скажу. Познакомьтесь с программами всех двадцати восьми, и сами увидите. А российскому зрителю скажу следующее…»
Дмитриев выключил камеру, и вышел на балкон.
— Что скажешь? — Михаил курил, сбрасывая пепел с сигареты за металлическую изгородь.
— Словоблуд. — оператор сплюнул за металлическую огорожу. — Разве что небольшой фрагмент возьмут. Да и то, без пожеланий для российского зрителя. Только время перевели.
— Поверь моему слову, этот дядька ещё себя покажет.
Самойлов выбросил окурок и вернулся в комнату.
— Показать то покажет. — пробормотал Володя. — Вот только как?
* * *
— Лев Николаевич, я же просил не назначать никаких встреч в открытых местах!
Богдан Васильевич Петренко, народный депутат Украины, и доверенное лицо Козаченко, бросил беглый взгляд по сторонам.
— Ещё не хватало, чтобы нас увидели вместе.
— Перестаньте. Кому вы нужны? — отмахнулся умудрённый жизнью политолог. — Кстати, то что я вас сюда пригласил, вовсе не означает, будто я собираюсь вас угощать. Вам, депутатам, в конце концов, для подобных целей выделяют представительские расходы, а я трачу свои, кровные.
Богдан Васильевич мысленно просчитал свой портмоне. «Зелени» и «капусты» в нём имелось с избытком, но раскошеливаться Потому пришлось словесно унизиться:
— Представьте себе, не выделяют.
— Что за жлобство? — возмутился российский политолог. — Впрочем, у вас зарплата и так приличная. Можете позволить себе такую роскошь: испить кофе в центре Киева. — Богдан Васильевич хмуро посмотрел на собеседника: тоже мне, бедненький, у самого то денег куры не клюют. Наслышаны о его приключениях с Литовченко. А всё прибедняется. — Но я вас позвал не для того, чтобы обсудить ваше финансовое состояние. Мои друзья в Москве обеспокоены некоторыми обстоятельствами. У них появилась информация о том, что на вашего Козаченко собираются организовать покушение. Причём, исполнитель из вашей команды. Каким способом мне не известно, но, информация поступила из надёжных источников.
Собеседник Лугового нервно раскрыл пачку сигарет, закурил:
— Что за чушь? У нас все заинтересованы в победе. Смерть Козаченко означает полный провал кампании. Откуда пришла информация? И почему вы решили, что тот человек из нашей команды?
— Отвечаю на первый вопрос. Насколько я понял, информация пришла от службы внешней разведки.
— Украины?
— Смеётесь?
Петренко с недоумением посмотрел на собеседника, но тот сделал вид, будто не понял собеседника.
— Кстати, благодарите Господа, что меня поставили в известность о происходящем.
— Ну, Бога благодарить — с пустыми карманами остаться. — Петренко слегка поиграл желваками. Так, для приличия. — Я бывший партийный работник, впрочем, как и вы, а потому, имя Господа оставим всуе. А теперь вернёмся к нашим баранам. Лично я ничего не понял, из того, что вы мне рассказали. Ничего! — руки. Они всегда выдавали Богдана Васильевича. При нервных перегрузках ходили ходуном, будто у профессионального алкоголика. И собеседник об этом знал, потому так внимательно наблюдал за его дрожащими пальцами. — Того, о чём вы мне только что говорили, не может быть. Просто, не может быть.
— И тем не менее.
Собеседник Петренко бросил цепкий взгляд на Богдана Васильевича. И тот понял: политолог говорит серьёзно. Очень серьёзно.
— Неужели дошло до этого?
Лев Николаевич снова посмотрел на трясущиеся ладони депутата и еле сдержал себя от переполняющих эмоций брезгливости.
— Не знаю. — Петренко в замешательстве уставился на Лугового. — Мне казалось…
— Когда кажется, крестятся. Впрочем, в наше время, и не крестятся, и не веруют. Итак, Богдан Васильевич, считайте мои слова призывом к действию.
— К какому?
— Э, молодой человек, нехорошо так шутить. Подсказать? Извольте. Перво-наперво, следует узнать, кто в вашей, — политолог попытался найти подходящее слово, но так его и не нашёл. — Тусовке «крыса».
— Как же я узнаю?
— Ну, батенька, это уже ваши проблемы.
Петренко почувствовал нехватку воздуха: галстук превратился в удавку.
— Вы меня ставите в очень неловкое положение.
— Вы себя сами поставили в то положение, в котором сейчас находитесь. Итак?
— Дата покушения известна?
— Нет. Но, по непроверенным, повторяю, непроверенным данным, оно может состояться в самое ближайшее время.
Петренко встрепенулся:
— Завтра? Послезавтра.
— Сие мне неведомо. — отрицательно кивнул головой московский политолог. — Как неизвестны исполнитель, заказчик и тому подобное. Так что, давайте, действуйте. У вас карт — бланш. Чем быстрее найдёте «крысу» тем более укрепите свои позиции перед Козаченко. А это лучше, чем стелиться перед Онопенко.
Две минуты молчания.
— А если не найду «крысу»? — Петренко попытался собраться с мыслями. — И, к примеру, возьму, и расскажу всё Козаченко? Мол, прошёл слух, что на вас готовится покушение. Со стороны лиц вам известных. Предпримите меры. Проверьте свою команду.
— И чем будете аргументировать? Слухами? Не тот материал, на который следует ссылаться. Кстати, по вашим словам, кто станет источником тех самых слухов? Я, как вы понимаете, в ваши разборки лезть не стану. Нет, дорогой мой, этого я вам не позволю. Итак, у вас есть сутки. А не найдёте «крысу», пеняйте на себя.
Петренко тряхнул головой:
— Не смогу. Я не вхож в команду настолько тесно, чтобы заняться поисками. Они меня к себе просто не подпускают. Я у них на вторых ролях. Мне ничего не доверяют. Даже на совещания допускают только в самых крайних случаях. — Богдан Васильевич вскинул почти лысую голову. — Я физически не успею. Мне лучше всё рассказать Козаченко!
Политолог отреагировал довольно резко:
— Что ж, в таком случае приготовьтесь бежать с голой жопой из Киева, как десять лет назад драпали из Москвы, после того, как ваши друзья провели допрос с пристрастием. А через месяцев шесть, в лучшем случае, станете лизать задницы всем своим бывшим друзьям — соратникам. Только помощи уже не получите. Даже не рассчитывайте. — Луговой наклонился над депутатом. — Так что готовься жить на свою пенсию нардепа, и — Лев Николаевич согнул перед лицом народного избранника руку в локте. — Иначе говоря, болт сосать. Понял?
Политолог бросил на стол несколько денежных купюр, и не прощаясь, покинул кафе, вышел на Хрещатик, прошёл в сторону Центрального универсама, где сел в машину с «диповскими», то есть дипломатическими номерами российского посольства.
* * *
Через два часа на стол Медведева легла срочная депеша из Киева следующего содержания:
«Грач для Алисы.
«Тёзка» имел три встречи. Фотографии всех объектов прилагаются.
Грач».
* * *
Козаченко распахнул дверь, и вместе с паром вывалился в предбанник. С ходу, не глядя по сторонам, скинул с себя простыню, бросился в ледяную воду бассейна. Отфыркиваясь, и постанывая, он в несколько размахов покрыл десятиметровое расстояние до противоположной стены, оттолкнулся от кафеля ногами и вернулся к металлической лестнице.
Глава СБУ, Олег Анатольевич Тимощук с сожалением посмотрел на жизнеутверждающие движения гостя, и отхлебнул из большой чашки крепко заваренный чай.
— Что не купаешься, Анатольевич? — Козаченко стремительно поднялся по лестнице, запахнулся в махровое полотенце, откупорил бутылку пива и жадно приложился к ней. — Водичка что надо.
— Да спина, будь она неладна. — Тимощук поморщился. — С нашей сидячей работой в пятьдесят чувствуешь себя столетним стариком.
— А ты тренажёрами займись. А то ведь когда стану президентом, всех вас, военных, заставлю соблюсти форму. А то жирком пообростали. — гость кивнул на третьего парильщика, первого заместителя Тимощука, Лосева Михаила Михайловича. Тот действительно своей многокиллограмовой комплекцией мало напоминал офицера строевой службы.
Тимощук тоже бросил взгляд на подчинённого, усмехнулся, и произнёс:
— А ты, Андрей Николаевич, сначала стань президентом.
Козаченко отставил бутылку, сел напротив главы службы безопасности.
— А я ведь об этом и хотел поговорить с тобой.
Глава СБУ глотнул чайку:
— Так говори.
Кандидат в президенты открыл вторую бутылку хмельного напитка, но пить не стал.
— Мне нужна ваша помощь.
— Личная? Или как?
Андрей Николаевич поморщился:
— Не то говоришь, что думаешь, Анатольевич. Естественно, мне нужна поддержка вашей службы.
Тимощук запахнулся в махровый халат:
— А ты не спеши, Андрей Николаевич. Ещё разок окунись, потом пивка выпей. А вот после разговор, глядишь, и завяжется. — Олег Анатольевич налил себе светлого пива и приложился к бокалу. Опустошив половину глава службы безопасности вытянул ноги.
— Да если уже начали разговор, то нужно его и продолжить. — заметил Козаченко.
— И чем ты можешь нас заинтересовать?
Кандидат от оппозиции покрутил в пальцах запотевший бокал с пивом.
— Предлагаю деньги. Хорошие деньги.
Олег Анатольевич отрицательно покачал головой:
— Лично меня подобное предложение не интересует. — голова шефа СБУ повернулась в сторону зама. — Михаил, а как ты?
Подчинённый только бросил взгляд на начальство и отвернулся.
— Вот видишь, Андрей Николаевич, никому из нас деньги не нужны. Точнее, они нужны, но не те, что предлагаешь ты. Нам несподручно касаться твоих финансов.
Козаченко отпил из бокала, хмуро посмотрел на собеседника.
— Деньги они и есть деньги. Не пахнут. Молчат. Поверь финансисту.
— Верю. — Тимощук сделал глубокий глоток. — Не пахнут, это точно. Они воняют. — глава СБУ поморщился. — Мы, как то проводили спецоперацию по уничтожению старых купюр. Знаешь, Николаевич, видимо, давненько ты не бывал в своих, точнее, в государственных хранилищах. Старые купюры, которые прошли через тысячи, даже через сотни тысяч рук, не просто воняют. Они смердят. Невозможно взять в руки. Затёртые, маслянистые, скользкие. Меня такие деньги не интересуют. Не хочу проколоться.
Козаченко несколько минут пытался привести свои мысли в порядок. Собеседники, сидящие перед ним, были на порядок выше его. Всем. Точнее, тем, во что он сейчас решился играть.
— Неужели вам нравится унижаться перед…
Политик не смог найти подходящей характеристики для ныне действующего президента страны.
— Почему именно унижаться? — Тимощук плотнее запахнулся в халат. — Ты вот с ним сколько лет шёл рука об руку, пока горшки не побили? Восемь? Восемь! И не унижался. Даже наоборот. Отцом родным называл. Разве что отчество себе его не взял. Ну да это присказка. — Тимощук отправил заместителя за новой партией бутылок с пивом. — Ты мне сказку глаголь.
— Что ты хочешь? — поставил вопрос ребром кандидат.
— Вот это другое дело. Что тебе сказать… У нас, вроде бы, как всё имеется. — Тимощук разломал клешню краба, извлёк белое, нежное мясо, и принялся его жевать. — Одного только не хватает.
— Чего? — Козаченко понял, о чём идёт речь. И не ошибся.
— Свобода! Во всех её проявлениях. Свобода — как понятие объёмное и растяжимое. — Интересно, подумал Козаченко, насколько много власти, или свободы, они сейчас запросят?
Молчание Козаченко Тимощук понял по своему.
— И нас интересует только это. Свобода — понятие реальное, и вполне ощутимое. Особенно, когда в тюрьме, — Козаченко вздрогнул при этих словах. — Когда находишься в камере, чётко понимаешь, твоя свобода довольно сильно ограничена. И не только четырьмя стенами, но и отношениями к тебе арестантов и конвоиров. И чем больший срок ты мотаешь в заключении, тем больше тебе нравится свобода.
— На что намекаешь, Олег Анатольевич?
— Ни на что. Пойдём, попаримся. Глядишь, и начнёшь, Андрей Николаевич, абстрактно, но чётко представлять свои желания. И формулировать их.
— Если ты имеешь ввиду свободу на уровне КГБ, то сам понимать должен, подобного я тебе обещать не в состоянии.
Тимощук поднялся с плетёного кресла:
— Не в том направлении мыслишь, Андрей Николаевич. Да и вообще, перестань пока мыслить. Идём париться.
* * *
— Добрый вечер, Степан Григорьевич.
— Послушайте, вы же говорили, что позвоните завтра!
— Обстоятельства изменились. Можно говорить или нет?
— Можно.
— Вы просьбу наших друзей выполнили?
— Да.
— Когда?
— Два часа назад.
— При каких обстоятельствах.
— На ужине.
— Точнее.
— Коз….
— Не называйте имён. — резко перебил голос.
Тарасюк чертыхнулся: идиоты, постоянно перестраховываются. И остолбенел: а что если СБУ, или кто там ещё, прослушивают мобильники? Телефон неожиданно приобрёл больший вес и чуть не выпал из ослабевшей руки.
— Почему замолчали? Говорите. — настойчиво раздавался голос невидимого собеседника.
— Он ужинал со своим окружением. — с трудом договорил Тарасюк. — Или я снова сделал что-то не то?
— Нет, всё в порядке. И перестаньте нервничать. Вы ничего не заметили в поведении шефа?
— Вроде бы нет.
— Почему так неуверенно сказали: вроде бы нет? Или, всё-таки заметили?
Тарасюк мысленно выругался.
— Втянули вы меня…
— Расслабьтесь, всё идёт по плану. Так, да или нет?
— Нет.
— Ждите следующего звонка.
* * *
Синчук нажал кнопку рации..
— Сергей, как там у вас?
— Всё в норме. — голос звучал глухо, словно из под подполья.
— Гости прибыли?
— Так точно. Находятся в сауне, парятся.
— Ничего необычного не заметил?
— Да нет. Гости прибыли на двух машинах. Охрана в «Опеле», осталась стоять за забором.
— Хозяин сам?
— Сам. Но через час приехал Петренко.
— А этого каким ветром принесло?
— Понятия не имею.
— Что он делает?
— Пытался пройти к шефу, но его не пустили. Попросил вызвать гостя. Тоже отказали. Теперь сидит и пьёт водку.
— С кем пьёт?
— Сам.
Подполковник выматерился:
— Если нажрётся, сразу звони мне.
Синчук отключил телефон и ещё раз выругался: очередная ночь псу под хвост. Теперь ещё с этим сраным депутатом разбираться. Развернув полиэтиленовый пакет, подполковник поморщился: бутерброд с колбасой, собранный утром женой, на такой жаре к вечеру «сдох»: стал скользким и противным.
— Что за день… — звонок мобильного телефона приостановил исторжение нового потока эмоций. — Синчук слушает.
— Слушай, подполковник. — голос начальника областного управления СБУ, прямого руководителя, сейчас был явно не к месту. — Ты кого ко мне на дачу послал, а? Эти, твои ханурики продали два поддона кирпича… Представляешь? Силикатного. Кизиловского. Ты знаешь, по чём ныне такой кирпич?
Нет, — Синчук прикрыл мембрану телефона и выматерился. — день сегодня действительно хреновый.
* * *
Богдан Васильевич Петренко напился не случайно. Точнее, напился специально. В надежде заглушить те чувства, которые именуются сомнением.
После встречи с Луговым, он всё время физически ощущал, как привычная, твёрдая поверхность земли уходит у него из под ног. На Козаченко собирались совершить покушение. Такое с трудом укладывалось в голове. Но, Петренко прекрасно понимал: Луговой не из тех людей, чтобы шутить. Это раз. И он не сам проявил инициативу. Льву Николаевичу, как помнил Богдан Васильевич, сантименты были не свойственны. Политологу приказали — он выполнил распоряжение. Чьё? И так понятно. И вот именно с этого места размышлений земля то из под ног и начала убегать.
У Богдана Петровича было два варианта действий. И оба его никак не привлекали. Предположим, говорил сам себе бывший секретарь ЦК ВЛКСМ, я сообщу Козаченко о том, что того собираются отправить к праотцам. И, первый вопрос, какой зададут в ответ, будет звучать так: а откуда, пан Петренко, вам известно об отравлении? Ах, от товарища Лугового… А что вас объединяет со Львом Николаевичем? — последует второй вопрос. А за ним и третий: а почему вы скрывали факт вашего тесного знакомства с российским политологом? И четвёртый: а почему Луговой обратился именно к вам? С этих, и последующих вопросов то и начнётся крах его и без того шаткой карьеры. И тогда всё! Повторного возвращения в «большую политику» не состоится. Факт!
А если промолчать, результат понятен без слов.
Сомнения Богдана Васильевича мучили долго. Пока их не залил алкоголь.
* * *
Андрей Николаевич вскрыл панцирь краба и осторожно выцарапал мясо:
— Божественно. Давненько такого не ел.
— Вот и замечательно. — Тимощук разлил коньяк по бокалам, раздал их гостям. — Итак, Николаевич, выпьем за будущее. Точнее, за то будущее, которое каждый сам для себя рисует. И на которое надеется.
— Я бы выпил за то будущее, которое не рисуют, а создают. — Козаченко слегка пригубил спиртное.
— Создать — не проблема. — вставил реплику зам Тимощука Лосев. — По крайней мере, у нас всё для этого есть. А вот спланировать, задача не из простых.
Козаченко почувствовал, как его бросило в жар. Странно, раньше никогда коньяк так на него не действовал.
— И тем не менее мы с данной задачей справились. — Андрей Николаевич налил себе минеральной воды. — У нас есть не только спонсоры, но и люди, которые могут помочь в осуществлении проекта.
— Вы имеете ввиду Павелича? — Тимощук ел основательно, добротно. Так, будто занимался тяжёлым физическим трудом. — На нём можете поставить крест. И в дальнейшем, Николаевич, я бы не советовал тебе пользоваться отработанным материалом.
Тимощук откинулся на спинку стула и устало положил руки на стол:
— Павелича мы в скором времени объявим персоной «нон-грата». Это, так сказать, к слову. Ну, и чтобы ты был в курсе. А потому, в дальнейшем на его помощь не рассчитывай. Поскандалить поскандаль, вокруг его имени. Когда мы серба не впустим в страну. Но не более. Дальше. Поддержку тебе, так и быть, организуем. При двух условиях. — Тимощук кивнул Лосеву, и тот снова покинул помещение. — Первое. Ты оставляешь нас, то есть меня и его, — глава СБУ кивнул на дверь, — при своих полномочиях. Скрывать не стану, в случае прихода к власти «быка» мы слетим. У него имеются свои варианты на наши места. Именно потому, тебя и поддержим. Но, ты мне должен гарантировать, что я останусь на Владимирской.
Андрей Николаевич перекрестился:
— Дай Бог нам победить.
— А ты не ссы. У меня команда слаженная, проверенная. Поможет. В Киев никого не пропустим. Твоих ребят защитим.
— А второе?
— А о втором поговорим позже.
Тимощук залпом опрокинул спиртное в рот.
— Сколько человек думаешь выставить?
Козаченко неопределённо повёл плечом:
— Двадцать — тридцать тысяч. Не больше.
— Да и этого много. Мне нужно будет знать всю схему ваших действий. — Тимощук вскинул руку, как бы предупреждая ответ кандидата в президенты. — Не сейчас. А непосредственно перед акцией.
Козаченко почувствовал лёгкое головокружение. Да что же это такое? С утра было в норме, а тут всё перед глазами плывёт. Стол куда-то в сторону ушёл. Вилка в руке плохо себя ведёт. Слабость. Неужели от коньяка?
— Да, и ещё, Николаевич, — глава СБУ не заметил изменения в поведении гостя. Говорил тихо, глядя в свою тарелку. — если скурвишься, то, прости за вульгарность, размажу тебя, как блин по сковородке. Сам, лично. И по одной простой причине: терять мне больше будет нечего.
* * *
Охранник офиса телекомпании «СТВ» внимательно изучил удостоверение Самойлова, неуверенно потёр переносицу, после чего поднял к уху рацию и с кем-то связался по внутренней связи:
— Тут к Геннадию Сергеевичу пришли. По документам? Московское телевидение. Канал российских новостей «Москва». Пропустить? Проходите. Второй этаж. Комната 217.
Михаила долго упрашивать не пришлось. Он прошёл мимо охраны, поднялся по лестнице на второй этаж, по коридору прошёл мимо двери с надписью «Операторская» и увидел приоткрытую дверь за выше указанным номером.
— Разрешите?
— Милости просим. — Геннадий Молчуненко, ведущий телеканала, к которому и пришёл Самойлов, выбрался из-за рабочего стола, и поздоровался за руку с Михаилом. — Какими судьбами к нам? Постойте, постойте. А ведь мы с вами знакомы. Если не ошибаюсь, Тбилиси, прошлый год, репортаж из парламента?
— Точно. Но вас я не помню.
— И тем не менее… Круто. По-моему, вы были первый, кто подал в эфир материал о грузинских событиях?
— Не знаю. Может быть.
— Скромность украшает человека. Хотя, журналистов это не касается. — Геннадий Сергеевич приветливо хлопнул Самойлова по плечу и указал на стул. — Я не вас имел ввиду. А после куда пропали? Исчезли. И так неожиданно. По крайней мере, я вас на каналах не видел.
— Сначала ушёл в отпуск, потом болел. У нас, сами знаете, свято место пусто не бывает. Так что, пришлось уйти с «первого», теперь работаю на Московское кабельное.
— Скажу вам, не много потеряли. — Молчуненко опустился в соседнее кресло. — После того, как главным у них, на «первом», стал Григорьев, канал пропал.
— Не знаю, пропал, или нет, но передачи у Сергея сильные. Я с ним три года был в связке. Мужик толковый.
— А я что, спорю? Талант. Умеет разговорить собеседника, подать «дезу» так, что даже спецы принимают её за чистую монету. В чём — чём, а в этом ему не откажешь. К сожалению, терпеть не может, когда вокруг него трутся люди, хоть в чём-то схожие с ним. Вот потому, и пропал канал. Ладно, перемывать кости конкурента — самое гадкое в нашем деле. С чем пожаловали?
— За помощью.
— Странно, — Молчуненко потёр переносицу указательным пальцем. — но меня ваши слова не удивили. А можно более конкретно.
— Да хотелось бы поработать с вами в тандеме. — Самойлов чувствовал себя, как говорят в таких случаях, как на минном поле: а вдруг он ошибся с выбором? Тогда вся командировка псу под хвост. — И к тому же, у вас имеются места, куда нам хода нет.
— Например?
— Хотелось бы взять интервью у Козаченко. Или, хотя бы, у кого-нибудь из его окружения. У спикера вашего парламента, Алексеева. Нас, к сожалению, не пускают в святая святых вашей политики.
Молчуненко усмехнулся.
— Я что-то не то сказал? — спросил Самойлов.
— Вы здесь не причём. Идёмте.
Телеведущий вывел Михаила из своего кабинета, спустился вместе с ним на первый этаж, где располагалась монтажная комната.
— Проходите. Лиза, как у нас дела?
Женщина, сделала пометки в блокноте, и только после ответила на вопрос Молчуненко:
— Тебя интересует процесс? Или результат?
— И то, и другое, лапонька!
— Тогда, взгляни: такие кадры подойдут? Как по мне, слишком яркие. Хотя… Что-то в них есть.
— Может быть. — Молчуненко кивнул в сторону Самойлова. — Наш коллега из Москвы. — Геннадий Сергеевич уткнулся в монитор. — Лизка, ты умница. В них такой колорит! Оставляй, и без всяких разговоров. Впрочем, не отвлекайся, после поговорим. — Молчуненко обернулся к Михаилу, — здесь сейчас происходит рождение моего фильма об Украине. «Незалежна Украина».
— Независимая? — тут же перевёл в украинского на русский Михаил.
— Совершенно верно. Делаю его по заказу вашего посольства, для Российской федерации. Должен был закончить к концу лета, но не сложилось. Впрочем, к пятнадцатому числу сдам.
— Замечательно.
— Да не совсем.
Молчуненко взял в руку видеокассету и потряс ею:
— По ходу фильма я должен был взять интервью у тех кандидатов, которые более других, по всем прогнозам, имеют шансы стать президентом. Их двое. С одним пообщаться получилось. Второй, под разными предлогами, встретиться со мной отказался. Догадайтесь кто.
— Козаченко.
— Ответ правильный.
— Причина? — поинтересовался Самойлов.
— Если бы я знал. Думаю, он сейчас просто дистанцируется от Востока, чтобы Западные спонсоры не лишили его команды кормушки.
— Так открыто об этом говорите…
Молчуненко пожал плечами:
— Я же не на телеэкране. Впрочем, о продажности наших кандидатов у нас говорят все.
— Слухи — одно, а информация с экрана совсем другое.
— Я тоже так думал. Да недавно столкнулся совсем с другой реальностью. Журналисты вовсю пользуются интернет сайтами, вместо того, чтобы лично побывать на месте событий. Одну и ту же информацию на разных каналах освещают по-своему. Чаще всего выдают кастрированную версию событий. А чтобы найти истину, простому, но наблюдательному обывателю следует просмотреть, как минимум, пять телекомпаний, и прочитать десять различных печатных изданий. И то, будьте уверенны, вас обманули процентов на пятьдесят.
— У нас в России то же самое.
— Совок. — вынес вердикт Молчуненко.
— А при чём здесь «Совок»? — возмутился Самойлов. — Свобода слова, как и словоблудие всегда шли рука об руку. Что в царские времена. Что в партийные. Как и сто, и пятьдесят, и двадцать лет назад никто не собирается нести никакой ответственности за слово, высказанное, либо печатное. А ведь сменилось не одно поколение. Представьте, последнее поколение, выросшее на демократической лжи? А чем демократическая ложь хуже коммунистической правды? Коммунизм был диктатурой. Но своеобразной. Диктатурой чиновников, а не военных. Самое интересное, что и ваши, и наши чинуши, крестясь по церквям, стремятся править по прежнему: приказами и подобострастием. При этом, ни за что не отвечая. Как у вас относятся к критике?
Молчуненко расхохотался.
— Да никак. Киев критику отторгает, причём полностью. И самое любопытное: в этом солидарны и власть, и оппозиция. А в таких условиях работа журналиста просто невыносима.
— Вот потому я к вам и обратился. Забыл сказать. Мой шеф платит за вашу помощь. Так что на пиво и сосиску в тесте на Хрещатике хватит.
— Перепечку!
— Точно, — тряхнул головой Самойлов, — Перепечку! Вот ведь, запамятовал…
Молчуненко рассмеялся.
— Главное, помнить вкус продукта.
Приятная физия, — подумал Михаил.
— Ладно, — Геннадий Сергеевич хлопнул Самойлова по плечу, — Что вас интересует в первую очередь? Но, в приделах разумного.
— Ближайшие заседания Верховной Рады.
Мочуненко присвистнул:
— Ни фига себе, разумное.
* * *
Андрею Николаевичу ничего не снилось. Совсем ничего. Потому что он не спал. Всю ночь Козаченко ворочался в постели, комкая простынь, вытирая влажной рукой пот со лба, и той же рукой пытаясь отогнать видения, нахлынувшие на него. Катя, жена, сидела на корточках перед кроватью, и не знала, что в таких случаях следует предпринимать. Она, естественно, думала о скорой помощи, о спец поликлинике, но к кому можно конкретно обратиться не имела никакого понятия. К тому же, Андрей категорично не мог терпеть в своём доме врачей. Только личного детского терапевта.
К четырём часам утра женщина поняла, что если и дальше ничего не предпримет, то может потерять мужа. Андрей Николаевич потерялся в глубоком обмороке. В уголках рта запеклась белая пена. Он метался по мокрой от пота простыни, выкрикивал имена незнакомых ей людей. Левую сторону лица мужа исказила маска боли, оставив печать омертвления. Пальцы на левой руке неестественно сжались, захватив край одеяла. Правая рука постоянно судорожно била по простыне, в надежде найти покой. Наконец, голова мужа сделала слабую попытку приподняться, и обессилено упала на подушку. Рука замерла.
Женщина тихонько, по-бабьи, всхлипнула и кинулась к телефону. Первый из абонентов, чей номер пришёл ей на память, и который услышал о случившемся стал Степан Григорьевич Тарасюк.
Услышав в трубке плач, он нервно перекрестился, и проговорил:
— Катя, не волнуйся. Всё в порядке. Я сейчас приеду. Прямо сейчас. И никому не звони. Особенно в «скорую помощь». Ты же знаешь, как они к нам относятся. Они сделают всё для того, чтобы ему стало хуже. Лучше я позабочусь о том, чтобы приехал кто-то из наших. Всё, жди. И никому не звони. Ты поняла меня? Ни в коем случае не звони. Я вызову наших врачей. Главное, чтобы он их дождался. Сиди рядом с ним, и никому не звони. Ни в коем случае. Я еду к вам.
Как только Катерина Козаченко положила трубку, Степан Григорьевич опустился на колени и завыл, вытирая рукавом халата сопли и слёзы: подставили, суки. На голом месте подставили!
* * *
— Разрешите войти? — Медведев плотно прикрыл за собой дверь и подошёл к столу Щетинина, — Вызывали, Вилен Иванович?
— Садись. — хозяин кабинета с трудом поднялся и, заложив руки за спину, по привычке принялся мерить паркетный пол шаркающими шагами. — Информацию в Киев передал?
— Так точно.
— И что? «Казачок» в курсе?
— Никак нет.
— А вот это уже интересно. Кто и на каком этапе притормозил?
— Информация, скорее всего, ушла к Луговому вчера, днём.
— Что значит: скорее всего?
— Имеются некоторые сомнения.
— А вот с этого места детально. — генерал, присел на стул, принялся доставать из кармана таблетки: в последнее время сердце у Вилена Ивановича стало серьёзно пошаливать.
— Наш политолог встречался с тремя людьми. — приступил к докладу Медведев. — Двумя коллегами из Киева. Но они в расчёт не идут. Ни один, ни второй не связаны с Козаченко. Судя по всему, профессиональные встречи. Третья состоялась с неким Богданом Васильевичем Петренко, в неформальной обстановке, в отличии от первых двух.
— Это какой Петренко? — Щетинин налил в стакан минеральной воды. — Комсомолец, что ли?
— Так точно. — Герман Иванович разложил на столе фотографии с места событий, сделанные сотрудником службы внешней разведки.
— Почему Луговой выбрал Петренко? Судя по тому, как «комсомолец» ведёт себя в окружении «Казачка», особо тот ему не доверяет. — произнёс Щетинин. — О чём они говорили?
— Не известно. Только оба вели себя довольно нервно.
— Петренко посещал Германию в интересующие нас дни?
— Нет. — Герман Иванович отрицательно покачал головой. — Он вообще не выезжал из Украины в последние четыре месяца. Так что, человеком Шлоссера никак быть не может.
— И больше ни с кем Луговой не контактировал?
— Ни с кем. Большую часть времени находился в своём номере. Никому не звонил. Спал. Работал над статьёй в журнал «Время». Мы проверили.
— Значит, политолог передал информацию «комсомольцу». - задумчиво проговорил генерал.
— Не факт. Могла быть простая встреча старых знакомых — в лагере «Казачка» активности не наблюдается. Полная тишина.
— Что ж получается, — Щетинин поставил пустой стакан на стол. — Луговой не исполнил распоряжения президента? Либо выполнил, но тот, с кем он вступал в контакт, то есть, Петренко, дальше его не передал. Неужели, «комсомолец» в игре? Но как?
— А если Луговой и не собирался никому передавать информацию?
— В таком случае, политолог имеет прямое отношение к отравлению «Казачка». Мотивация?
— Не знаю. — развёл руками Медведев. — Хорошо. А если, предположить, что информация была передана Петренко, но тот не успел о ней сообщить «Казачку»? Времени то оставалось всего ничего.
— А мобильная связь на что? Нет, Герман, одного из них, если не обоих сразу, что-то остановило. Знать бы вот только что? Кстати, почему Луговой решил встретиться именно с Петренко? Они что, хорошо знакомы?
Генерал обернулся к подчинённому. Тот раскрыл блокнот:
— В некоторой степени. Если позволите, начну издалека. Пути Петренко и Лугового впервые пересеклись в восемьдесят восьмом. Луговой работал в идеологическом отделе ЦК ВЛКСМ, точнее, негласно курировал его от ЦК КПСС. После Лев Николаевич перешёл в журнал «Огонёк». Думаю, с целью «сливать» информацию о том, что происходит в издательстве. В начале девяностых пути Петренко и Лугового пересеклись вторично. По непроверенным данным, оба занимались одним бизнесом.
— Каким?
— Уточняем.
— Продолжай.
— В девяносто втором Петренко убыл в Украину. Период его адаптации пропускаю. Далее. В девяносто седьмом у Лугового состоялись тесные, открытые контакты со вторым человеком Козаченко. С Литовченко.
— И что? Это имеет отношение к Петренко?
— Самое непосредственное. На самом деле, Лев Николаевич, скрыто, поддерживал отношения с Литовченко не с девяносто седьмого, как это проявилось в СМИ, а на год раньше, когда тот проводил схемы с газом в обход украинского правительства. А вот свёл их вместе, никто иной, как Богдан Васильевич Петренко. Правда, «комсомолец» тут же ушёл в тень, потому его роль и не высветилась в своё время. Хотя, кое что известно… Отношения между компаньонами испортились спустя два года. Когда в их дела вмешались люди Кучерука. Луговой моментально отошёл в сторону. Литовченко чуть не попал под статью. Богдан Васильевич на тот момент занимал роль посредственного политика средней руки в партии социалистов. И вот тут начинается самое интересное. Петренко опосредованно вмешивается в дело Литовченко, когда на того прокуратура начала «шить статью». Возможности у Петренко к тому времени появились: он занял должность первого зама спикера парламента. При его «содействии» расследование буксирует. Но никто тому не придаёт особого внимания. Потому, как Петренко в тот момент «проталкивал» в Верховной Раде предложения президента. А связываться с человеком «папы», ясное дело, никто не хотел. Хотя, Кучерук, как известно, всегда находился в оппозиции к Литовченко.
— Боялся, что может открыться его роль. — высказался генерал.
— Не факт, но скорее всего. Торможение дела Литовченко продолжается до выхода на сцену Козаченко. Убедительная победа оппозиции на парламентских выборах заставила власть прекратить расследование. «Комсомолец», неожиданно для Кучерука, меняет ориентацию. Причины понятны. Хотя того веса, на который рассчитывал в оппозиции, он так и не получил. Комсомольцам, пусть даже и бывшим, первые помощники Козаченко, Цибуля и его люди не очень то доверяют.
— А их отношения с Луговым?
— Более не встречались. По крайней мере, таковых данных у нас нет.
— Непонятно. — Щетинин провёл рукой по волнистым седым волосам на голове. — По идее, Луговому было бы проще встретиться со своим старым товарищем по газовому консорциуму, господином Литовченко, вторым человеком в оппозиции, правой рукой «Козачка», чем с человеком, к которому нет полного доверия в партии. Вопрос. Что скажешь, Герман?
Полковник произнёс, словно бросился в ледяную воду:
— На вопрос, почему политолог не встретился с Литовченко я себе ответил так: они тогда, в девяносто девятом, не просто разошлись, а конкретно разбили горшки. — Медведев спрятал фото. — Я познакомился с материалами по делу консорциума. Луговой, здесь, в Москве, выступил свидетелем на следствии. Хотя, должен был сесть на нары вместе с Литовченко. Что, собственно, последнего и взбесило. С тех пор они не контактировали. Личная вражда. А вот почему «тёзка» выбрал именно Петренко, непонятно.
— Итак, у нас два неизвестных. Первое: так передал Луговой информацию Петренко или нет? И второе: если передал, то почему «комсомолец» протянул время, и позволил отравлению состояться? — генерал вынул из кармана носовой платок, вытер лоб.. — Снова возвращаемся к вопросу по фамилии Петренко. Была ли какая-то своя, личная цель у этого сукиного сына, чтобы промолчать? И ответим так: скорее всего, была. А потому, Герман. — Щетинин принял решение. — делаем следующее. «Михайлову» временно прекратить работу с контактёром. Если Петренко — человек Шлоссера, а мы не смогли этого понять, то первый удар придётся по Мюнхену. Пока не проясним ситуацию, со Шлоссером никаких активных действий. Ну, а если Петренко играет свою, собственную игру, то у нас появляется шанс повлиять на «Казачка» и его окружение изнутри. А это то, на что мы даже и не рассчитывали. — Щетинин тяжело опустил своё тело в кресло. — Вот что, переключись полностью на Украину. Знаю, — отмахнулся генерал. — Молдова и Белоруссия подождут. И ещё. Проверь, с кем встречался политолог перед отъездом на Украину здесь, в столице. Проследи все его контакты. Только поторопись. Чувствую, начинается весёлое время.
* * *
— Камеру установил? — Михаил прикинул расстояние до президиума и трибуны. Нормально.
— Будь спок. — отрывисто отозвался Володя. — Запишу в лучшем виде. Слушай, а чего ты Молчуненко свой репортаж отдаёшь? Давай я сработаю и на тебя, и на него.
— Лучше сработай так, чтобы всё до мельчайших деталей было записано. И аппаратуру в нужный момент не заело.
— Обижаешь, начальник. — Володя ещё раз всё проверил и показал пальцами «о-кей».
Молчуненко, не вслушиваясь их разговора, склонился вниз, с балкона прессы, и внимательно всматривался в метущихся между рядами кресел депутатов.
Зал народных избранников напоминал муравейник, потревоженный чьей-то невидимой злой волей. Бесцветные фигуры безликих народных трибунов суетливо сновали вдоль мягких кресел, по ковровым покрытиям проходов, от президиума к лидерам и обратно. На серых лицах вырисовывалась озабоченность теми глобальными процессами, которые они сами создавали, и сами с великими трудами преодолевали.
— Что вас так заинтересовало? — Михаил тоже взглянул вниз, но ничего примечательного для себя, не обнаружил.
— Что-то произошло.
Самойлов присмотрелся более внимательно.
— Ничего особенного не наблюдаю.
— От того, что вы в первый раз на подобных мероприятиях.
— А что вы увидели?
— Обычно нардепы перед началом заседаний спокойны, уравновешенны. Шутят, обсуждают промеж собой всякую всячину. Читают прессу. В основном, «жёлтую». Пока объективы телекамер на них не наведены. Это после, в свете театральных рамп, они себя подогревают. А так — ни дать, ни взять, светский клуб, со своими правилами, и законами. А сейчас смотрите какое движение. Как в муравейнике. Такое случается крайне редко.
Однако, Самойлов нацелил свой взгляд не вниз, а на коллег, украинских телевизионщиков. Те торопливо монтировали аппаратуру, проверяли, как она закреплена, в спешке вставляли кассеты с плёнкой и, при этом, о чём-то негромко перешёптывались. Да, кажется прав Молчуненко. Что-то произошло.
Заседание началось во время. На повестке дня стояли вопросы, связанные с аграрным сектором. Партия аграриев, естественно, являлась основным докладчиком. Спикер парламента Алексеев Юрий Валентинович, объявил о начале работы, и хотел, было, предоставить слово основному докладчику, но, неожиданно передумал. Внимательно посмотрел на монитор, вмонтированный в стол, напротив него, бросил взгляд на депутатский, оппозиционный, корпус, сидящий по правую руку от места спикера, пожал плечами и сказал в микрофон:
— Уважаемые депутаты! В распорядок рабочего дня Верховной Рады вносятся небольшие изменения. Только что поступила просьба дать слово для выступления Козаченко Андрею Николаевичу, народному депутату, фракция «Незалежна Україна», 115 территориальный округ. А после заслушать представителя от аграрной партии. Нет возражений? — в зале установилась напряжённая тишина. — Прошу вас, Андрей Николаевич. Время для выступления пять минут.
Козаченко покинул своё кресло и направился к трибуне.
Володя впился в глазок, развернул камеру и направил её на идущего депутата.
Михаил присвистнул.
Андрей Николаевич шёл, медленно передвигая ноги, точнее шла у него правая нога, а левая практически не двигалась, приволакивалась. Правой рукой депутат иногда опирался о спинки кресел, в то время, как левая, словно перешибленная твёрдым предметом, свисала плетью вдоль тела. Когда Козаченко поднялся на трибуну, Володя не удержался и сделал жест рукой, подзывая Михаила..
— Что такое? — спросил Самойлов.
— Сам взгляни.
Журналист прильнул к оптической трубке, силой линз приблизившей кандидата в президенты до самых крупных размеров. Всегда волевое, симпатичное лицо кандидата в президенты теперь стало почти неузнаваемым. Веко левого глаза слегка повело, от чего казалось, будто Козаченко постоянно нервно подмигивает. Самойлов всмотрелся более внимательно. И тут же отметил: у Козаченко повело всю левую сторону лица. Полностью. Таким Самойлов видел выражение лица у своего отца, когда у того случился инсульт. Складывалось ощущение, будто уголок рта кандидата привязали невидимой нитью к уху, что не давало губам нормально двигаться.
Козаченко начал говорить. В зале наступила тишина. Все видели, с каким трудом даётся Андрею Николаевичу каждая фраза, каждое слово.
— Меня отравили. — начал Козаченко без о всяких вступлений и предисловий. — Посмотрите на меня. Посмотрите на моё лицо. Вслушайтесь в мою дикцию. Перед вами сотая доля того, что я пережил за последние сутки. То, что произошло — не случайно. А преднамеренно. Меня отравили перед выборами. Отравили в надежде, что кандидат от оппозиции оставит предвыборную борьбу. Но они просчитались! Я — жив! И требую расследования! Открытого, прямого и беспощадного! Потому, что меня отравила власть! — указательный палец Козаченко устремился в сторону пропрезидентского депутатского корпуса. — Та самая коррумпированная власть, которая доживает свой последний срок. Которая почувствовала силу во мне и моём движении. Которая не даёт нам возможность открыто выступать перед народом. И вот теперь, когда эта преступная власть поняла, что её дни сочтены, решила свести со мной счёты. Но они просчитались! Я выжил! Я мы продолжим борьбу! Знайте: мы не сдадимся! Вам — Козаченко всем телом повернулся в сторону кресел депутатов, лоббирующих президента. — не хватит яда! Вам не хватит «Камазов». Вам не хватит пуль, чтобы остановить нас. Сегодня вы хотели убить меня, но у вас ничего не вышло! Как не получится у вас и с другими. — голова оппозиционера повернулась в сторону спикера. — Я требую немедленно созвать парламентскую комиссию по расследованию преступления, совершённого против народного депутата. Я подал заявление в Генеральную прокуратуру, по факту покушения на мою жизнь. И я знаю, сейчас в этом зале сидят те, кто подмешал яд в мой стакан. А потому, хочу им сказать: никакая депутатская неприкосновенность их не спасёт от наказания за совершённое преступление. Бандиты должны сидеть в тюрьмах! И они будут в них сидеть! Нас не победить!
По залу прошёл ропот, переходящий в непонятный гул. Оппозиция повыскакивала с мест и блокировала подступы к трибуне, на которой стоял Козаченко. На выкрики из зала, что бывший премьер клевещет на власть, оппозиция отвечала свистом и выкриками о преступности действующего режима. Алексеев сделал попытку успокоить зал, но это ни к чему не привело. Повестка дня оказалась сорванной.
Зал взорвался многоголосьем. С одних рядов неслись выкрики о преступной власти. С центральных кресел кто-то пытался перекричать оппонентов своими аргументами в пользу президента. Алексеев попытался, было, навести в зале порядок, но видя, как обстановка накаляется с каждой минутой, передумал дальше вести заседание Верховной Рады и объявил о вынужденном перерыве.
Козаченко, с трудом стоявшего на ногах, вывели под руки из зала заседаний, в котором обстановка, к данной минуте, накалилась до предела.
— Как тебе происшедшее? — спросил Самойлова Геннадий Сергеевич Молчуненко, когда они через полчаса покинули здание Верховной Рады.
— Круто. У вас всегда так?
— Как?
— Непредсказуемо и со спецэффектами? — Самойлов притормозил и быстро повернулся в сторону оператора. — Подождите. Володя, камеру. Быстро!
Михаил выхватил микрофон из рук Дмитриева. Навстречу им двигался один из помощников Козаченко, Богдан Петренко. Самойлов с Володей перегородили путь вице-спикеру:
— Разрешите несколько вопросов.
Депутат вскинул глаза и удивлённо посмотрел на Самойлова:
— Ты?
— Насколько тяжело болен Андрей Николаевич? — спросил Самойлов, не отвечая на поставленный вопрос.
— Я не уполномочен отвечать. — Петренко сделал шаг в сторону, но оператор перегородил ему дорогу.
— А чем его отравили?
— Выключите камеру. Я говорить не буду. — депутат бросил взгляд по сторонам, явно кого-то выискивая. Кажется, сейчас будут бить, и, вполне возможно, ногами. — неожиданно Дмитриеву вспомнилась фраза из романа Ильфа и Петрова.
И действительно, через несколько секунд телевизионную группу окружили незнакомые молодцы, в офисном обмундировании, с короткими причёсками, добрыми лицами, и благими намерениями.
— Володя, выключай. — Самойлов усмехнулся, и спрятал микрофон.
Петренко сделал отмашку охране, окинул долгим взглядом журналиста:
— А мне сказали, будто тебя попёрли с телевидения.
— Наша земля всегда была щедра на слухи. К примеру, о тебе до сих пор в Москве болтают.
— Кто? — Петренко сделал удивлённое выражение на лице.
— Многие. Всё-таки в ленинском комсомоле Богдан Петренко был не последней фигурой.
— Дела давно минувших дней.
— Но приведшие тебя в депутатское кресло. По старой памяти.
Петренко прищурился:
— На что намекаешь?
— Какой тут намёк? Прямой текст. Володя, пошли. — Самойлов перекинул сумку через плечо, и помахал депутату, — Привет Пупко.
— Кто это? — спросил оператор, когда они отошли на приличное расстояние.
— Козёл. — Самойлов сплюнул под ноги, — Бывший второй секретарь ЦК ВЛКСМ. У нас с ним в девяностом конфликт вышел.
— Когда ты в «Позиции» начинал работать?
— Тогда. — Самойлов снова сплюнул сквозь зубы. — Как начал, так, благодаря ему, и кончил. Одно радует: после нашей передачи у этого урода контракт сорвался. — Самойлов рассмеялся. — А деньги там были приличные. Представляю, как ему по голове компаньоны настучали. После развала Союза ничего о нём не слышал. А вот видишь, где пригрелся.
— Наш шеф свой стартовый капитал тоже начинал не бабушкиного наследства. — заметил Володя.
Михаил осмотрелся по сторонам:
— Все они одним миром мазаны. Может, пойдём по сто грамм на душу населения примем? Что-то настроение совсем пропало.
— Так я за рулём.
— Значит, возьмём домой бутылку. Или две.
* * *
«Один из представителей окружения Андрея Николаевича Козаченко, фамилию просил не называть, признался, что отравление кандидата в президенты от оппозиции могло произойти на даче руководителя СБУ О. А. Тимощука, где А. Н Козаченко впервые почувствовал недомогание. Именно там, попробовав крабов, креветки и другие рыбные продукты, Андрей Николаевич ощутил недомогание. Так, как до приезда на дачу Тимощука лидер оппозиции нигде пищу не принимал, то вопрос об ответственности руководителя СБУ напрашивается сам собой.
Телеканал «Свобода», 13 сентября, 200…»
* * *
«Решением, принятым Верховной Радой Украины, создана парламентская, следственная комиссия по факту отравления кандидата в президенты Украины, депутата Верховной Рады Козаченко Андрея Николаевича. Председателем комиссии назначен….
Газета «Интересы Украины», 15 сентября, 200…»
* * *
Лосев придвинул стул к ногам Синчука, заставив того присесть, в результате чего, на всеобщее обозрение, проявился круглый живот Станислава Григорьевича, на котором полы пиджака едва сходились, да и то только в том случае, когда хозяин костюма стоял.
— Рассказывай. — Тимощук взял со стола зажигалку в форме бронзовой статуэтки, изображавшую фигуру рыцаря средних веков.
— О чём рассказывать? — подполковник с недоумением смотрел на руководство. Лосев присел на соседний стул, с левой стороны от допрашиваемого. Так, чтобы свет от окна падал в лицо допрашиваемого.
— Ты из себя тут дурочку не строй! — Тимощук едва себя сдерживал. — Кто отвечал за безопасность на моей даче?
— Я. - подтвердил Синчук.
— И где она, твоя безопасность? — Олег Анатольевич кивнул в сторону телевизора, по которому, в записи, шло выступление Козаченко с трибуны парламента. — Где, я тебя спрашиваю?
Станислав Григорьевич сплёл пальцы рук. Всё-таки сидеть перед начальством, да к тому же отчитываться не самое приятное занятие.
— Его могли отравить и до приезда к вам.
— Ты меня за кого, за идиота считаешь? — Тимощук вскочил с места, — Да мне плевать, где и кто отравил Козаченко. Меня интересует, откуда журналисты пронюхали, что он был у меня? Синчук, тебе что было доверено?
— Проследить, чтобы по внешнему периметру от вашей дачи была установлена охрана, и не находилось ни одной машины, которая бы вызвала подозрение.
— И? — глава СБУ склонился над подчинённым.
— Мы всё выполнили в соответствии с инструкцией.
— Да плевать я хотел на твою инструкцию! — с губ Головы СБУ слетела слюна на костюм подчинённого. — Ты должен был проследить, чтобы ни одной машины, ни одного подозрительного лица не было возле моей дачи на расстоянии в пятьсот метров! Ты это выполнил?
— Так точно.
— Тогда откуда в газетах появилось сообщение о том, что Козаченко был у меня, и, как говорят эти писаки, вполне возможно, получил ядовитую дозу в моём доме? Кто мог им сообщить о встрече?
Синчук промолчал, хотя на языке ответ вертелся. И звучал он так: да хрен его знает! Вон, может Лосев им подсказал. Или Петренко, тот тоже в тот вечер крутился на даче. Или кто из охраны. Или повара. Конюх. Тренер, который летом жил на даче генерала. Да мало ли кто? В наше время продать информацию — святое дело. Главное, сделать это подороже. А орать все умеют. На то он и генерал, чтобы кричать на подчинённого. Пусть выговорится. Не в первый раз. А начнёт оскорблять, так можно и рапорт на стол положить. По собственному. И пошло всё оно…
Тимощук, засунув руки в карманы цивильных брюк, мысленно выматерился: не сдержался, таки. А ведь думал. В том, что Синчук не виноват, Олег Анатольевич и не сомневался. Подполковник действительно всё выполнил в соответствии с инструкцией. Даже больше. Как позже проверил Тимощук, все машины проверялись по всему периметру от дачи на расстоянии почти в два километра. А потому, ни одна зараза не могла проникнуть на его дачу. Ответ был один: продали. Но кто? Первое подозрение, после выступления Козаченко, пало на Петренко. Но тот приехал, когда уже всё, практически, было оговорено. Да и к тому же, депутат напился до поросячьего визга, и всё пытался прыгнуть в бассейн в одежде и туфлях. Слава Богу, охрана сдержала, а то пришлось бы воду менять, удовольствие не из самых дешёвых. Сам Козаченко проговориться тоже не мог. Не в его выгоде «светить» встречу. Только что всё обсудили и об о всём договорились. Лосев? Свой человек. Вместе начинали, вместе продолжаем.
— В общем так, полковник. — Тимощук присел на край стола, напротив подчинённого. — Твоя задача выяснить, кто пронюхал про нашу встречу. Ты меня понял? Иначе, пеняй на себя.
Станислав Григорьевич поднялся и оправил полы пиджака:
— Насколько я понял, пан генерал, вас интересует запись вашего разговора с кандидатом от оппозиции, если таковая имеется?
Тимощук на время потерял дар речи. В голове моментально пролетел анализ того, что могло бы с ним произойти, если действительно кто-то делал запись его разговора с Козаченко. Достаточно положить плёнку на стол премьера, и его, Тимощука, песенка в миг будет спета. А этот толстый полковник не дурак — в момент просчитал его.
— Нет. Меня только интересует, кто бы мог видеть… — Тимощук замолчал. Кто мог видеть и сообщить? Да человек двадцать. И на кой чёрт он пригласил Козаченко именно к себе на дачу! Неужели нельзя было его принять где-то в других условиях? И этого подполковника напрасно вызвал на ковёр. Эмоции, всё эмоции.
— Я понял задачу. — Синчук несколько успокоился. До выборов Тимощук будет молчать. А там глядишь, и ситуация сама собой поменяется. — Постараюсь выполнить.
— Постарайся, подполковник. — Тимощук отвернулся к окну. Всё. Попался. Теперь обратной дороги нет. — И прошу прощения за несдержанность. Сами должны понять, не каждый день тебя обвиняют в преступлении.
— Я понимаю. — Синчук попытался застегнуть пуговицу, но так и ушёл, открыв на всеобщее обозрение свой круглый, обтянутый светлой рубашкой, живот.
* * *
— Степан Григорьевич?
Тарасюк, прикрыв трубку мобильного телефона рукой, едва не скулил:
— Вы что наделали? Вы видели, что с ним происходит?
— Видел. Не дёргайтесь: на вас люди оглядываются. И не нужно так смотреть по сторонам. Я недалеко от вас. Спокойно идите дальше, и внимательно слушайте. Отвечайте медленно. Не психуя. Копию какой медицинской карты вы передали нашим друзьям?
— Как какой? Той, что в нашей поликлинике.
— Какой поликлиники?
— Естественно, Верховной Рады.
— Она полная?
— В смысле?
— Карту продублировали, начиная со дня рождения «Апостола»?
— Нет. Точно не помню. Кажется, по-моему, с девяносто пятого года.
— Кажется… По-моему… Да не вертите вы головой! Выясните, чем «Апостол» болел в детстве, юности, в армии и немедленно сообщите мне. Следующее: ни в коем случае нельзя допустить, чтобы врачи из министерства здравоохранения получили его анализы.
— Но ему каждый день становится всё хуже и хуже. Доктор настаивает…
— Понимаю, — перебил Тарасюка невидимый собеседник. — но, сами знаете, что произойдёт, если…
— Знаю. — с трудом выдохнул Степан Григорьевич.
— Найдите причину отказа. Аргументируйте недоверием нашей медицине. Или что-то в подобном роде. Мы сейчас готовим клинику в Австрии. К приезду больного западные врачи должны знать всю информацию о клиенте. Со дня его рождения! Как только её соберёте, немедленно звоните по номеру, который высветился на вашем телефоне.
Тарасюк молчал. Долго молчал.
— Мне страшно.
— Всё будет «о'кей». И помните, что вам сказали на той встрече: коней, во время забега, не меняют.
* * *
«Х — 23.
Амбулаторная карта клиента не имела достаточной информации. В детстве пациент перенёс «болезнь Боткина» в тяжёлой форме, последствия заболевания отразились на его печени. Однако, в связи с тем, что он не обращался к врачам с жалобами на боли, в медицинской карте подобная запись не зафиксирована. Имеется также и другая, непроверенная, информация: «Апостол» не воспринимает действия некоторых медицинских (химических) препаратов (аллергия). Информация уточняется.
Шон».
* * *
«Грач для Алисы.
Болезнь «Казачка» имеет симптомы стремительного развития. Сам больной, после выступления в парламенте, постоянно пребывает дома. В больницу ложиться отказывается. Получить информацию от близких родственников возможности не имеется. В штабе кандидата наблюдается спокойствие. Со стороны штабистов активизировалась работа с «часовщиками». Все средства массовой информации работают теперь только в режиме «два кандидата».
Грач»
* * *
«….также в своём интервью, депутат Бундестага Гюнтер Шлоссер высказал мнение о последних событиях в Украине. «Я не верю в то, что кандидата в президенты от оппозиции отравили. — отметил депутат. — Но даже, если подобное и имело место, то ныне действующая власть к данному факту не имеет никакого отношения. Смерть господина Козаченко выгодна только двум сторонам: его противникам, и его сторонникам. Ну, а кто виновен, если он, конечно, есть, должен решить Закон».
Журнал «Shtern», N 9, 200… год»
* * *
Президент Украины Даниил Леонидович Кучерук встретил Виталия Сергеевича Онопенко в своём кабинете:
— Поговорим откровенно? — глава государства указал на глубокие кресла, стоящие вкруг хрупкого, антикварного столика, на котором разместились бутылочка французского «Наполеона», фрукты и конфеты.
Виталий Сергеевич усмехнулся:
— А подслушивающего устройства, случайно, не имеется?
— Не городи ерунду. — Даниилу Леонидовичу не нравилось, когда ему напоминали о событиях двухлетней давности. В те дни один из его охранников записал часть разговоров президента, и передал их Западным спецслужбам. Судя по всему, запись велась также при посредничестве тех самых спецслужб, хотя они от этого всеми способами открещивались, утверждая, что запись велась только по личной инициативе военного. Скандал вышел приличный, и довольно неприятный для Кучерука. — Что с Козаченко?
— Как что? Отравили. — Онопенко сел в кресло и поправил галстук на животе.
— Отравили или отравился? — уточнил президент.
— Как он сам утверждает…
— Я в курсе, того, что он утверждает. — Даниил Леонидович раздражённо хлопнул ладонью по столику. — Мне нужен фактаж. Точный. Чёткий. И конкретный. А предположения оставим историкам. Им чем-то кормиться тоже нужно.
Виталий Сергеевич поднял бутылку, сорвал винт, и разлил коньяк по бокалам. Сначала хозяину дома. После себе.
— Итак. — Кучерук вложил свой бокал в руку и принялся греть напиток. — Что известно?
— Полным объёмом фактов, пока, не располагаем. — начал Онопенко, — Но лично я склоняюсь к мысли, об отравлении. Единственно не понятно: зачем? Ответим на данный вопрос, узнаем, кто из нас решился на столь рискованный шаг. К тому же, есть идея связаться с клиникой, в которую отвезли Козаченко. Прозондировать, так сказать, почву.
Президент сделал маленький глоток.
— Ты уверен, что отравил кто-то из наших?
Виталий Сергеевич утвердительно кивнул головой, а потом уточнил:
— Точнее, из окружения Козаченко.
Президент поморщился, посмотрел на напиток через стекло бокала, и снова вернулся к бывшему соратнику по коммунистической партии.
— Обоснуй.
Старожил Верховной Рады потянулся, было, за сигаретами, но, вовремя вспомнив, что глава державы не переносит табачного дыма, задержал движение:
— Во первых, я полностью разделяю мнение немцев.
— Имеешь в виду публикацию в «Штерне»? — на всякий случай спросил Даниил Леонидович.
— Совершенно верно. Своих сразу отбрасываю в сторону: без нашего ведома, самостоятельно, никто бы действовать не рискнул. Хотя, не исключаю и такую версию. Как говорится, и на старуху бывает проруха. А вот вариант отравления сторонниками вполне приемлем. Сейчас рейтинг Козаченко «скачет», нет стабильности. Точнее, на данный момент лидирует наш кандидат. А потому, любое ЧП — идеальный вариант для штаба оппозиции. Устранение лидера повлечёт за собой волнения в массах. Особенно в центральном и западном районах страны. Рейтинг оппозиции поднимется до такого уровня, о котором они и не мечтали. К тому же, восток в такой ситуации будет морально уничтожен. Общественное мнение пошатнётся в сторону команды Козаченко, с ним, или без него. Козаченко либерал. Слишком мягок для проведения тех целей, которые наметило его окружение. Смерть — самое идеальное решение проблем для Литовченко. Как престолонаследника.
— Но он конкретно обвинил меня. — вспыхнул президент.
— Не тебя, а власть.
— Это одно и тоже.
— Не совсем, Даниил Леонидович. — как более мягче постарался высказаться Виталий Сергеевич. — Нет, никто не оспаривает твоё руководящее начало. Однако, власть — это не только ты, но и премьер. Министры. СБУ. Прокуратура. МВД. И так далее. А в данном случае, обвинение пало на СБУ.
— Нашли дурачков. — президент пригубил из своего бокала и зажевал ломтиком лимона.
— Либо подставили.
— От СБУ прямая ниточка тянется ко мне. К тому же: в чём их выгода их подставлять? Кстати, как Козаченко себя чувствует? Надеюсь, не умирает?
— Сегодня утром улетел на лечение в Австрию.
— Почему в Австрию? — вскинулся Даниил Леонидович.
— Понятия не имею. — Виталий Сергеевич приложился к дорогому напитку. — Впрочем, какая разница. Пусть лечится и возвращается. В Верховной Раде мы создали следственную комиссию по данному делу. Просмотрим все материалы, после сможем сделать выводы.
Кучерук устало прикрыл глаза.
— Что по этому поводу говорят в Раде?
— Нового ничего.
— Для меня и старое — новое.
— Отравление — вот что волнует всех. Выборы. Грядут выборы. Драка началась.
Президент откинулся на спинку кресла:
— Нужно мне было, всё-таки, пойти на третий срок.
— По Конституции не положено. — аргументировал Виталий Сергеевич.
— Не положено… — с презрением отозвался президент. — Кому, как не тебе знать, как можно перекроить Конституцию? Сам ведь её крошил под себя. — усмехнулся президент.
— Так то когда было. — первый президент отмахнулся. — Если бы ты, в девяносто седьмом, Даня, основной закон под себя не подмял, то и не было бы сейчас этого бардака. А теперь не только бизнес твоей семьи летит ко всем чертям, а и наше, общее, дело. Пожадничал ты тогда. Власти тебе мало показалось. А жадность она всегда наказуема.
— Кто бы рассказывал… — глава государства налил себе снова. — Ничего. Найдём и на их шею ошейник с поводком. Дай только срок.
— Нет уж, спасибо. — как то вяло рассмеялся Виталий Сергеевич. — Лучше обойтись без срока.
* * *
«Вчера, с Бориспольского аэропорта, вылетел на лечение в Австрию кандидат в президенты Украины, народный депутат Андрей Николаевич Козаченко. Напоминаем, политик подозревает ныне действующую власть….
Газета «Время», 17 сентября 200.. года»
* * *
Дверца со стороны водителя автомобиля приоткрылась, и из чрева небольшого «Фольксвагена» вылезло тело полного мужчины, лет шестидесяти — шестидесяти пяти. Тяжело дыша, он закрыл за собой дверь на ключ, поставил машину на сигнализацию и, подхватив портфель под руку, направился к трёхэтажному дому. Правая рука полезла в карман брюк за ключами.
— Простите. — от чего-то по позвоночнику старика прошёл ток страха. — Вы — доктор Эрих Вайс?
— Да. — врач хотел было повернуться в сторону собеседника, но рука, взявшая его за локоть, приостановила движение. — Стойте, как стоите. Я говорю, вы слушаете. Завтра, 19 сентября, вы выступите на пресс — конференции, по поводу лечения господина Козаченко, который прибыл к вам вчера. Там вы должны отметить один момент. Яд в теле господина Козаченко пока не обнаружен. Вы меня хорошо поняли?
— Да. — доктор тряхнул головой. — Но таковое заявление уже было мною сделано сегодня днём. Предварительный анализ…
— Знаю. — перебил незнакомец. — Уточняю. Вы скажите, что не нашли яд не потому, что его нет, а по причине того, что подобная экспертиза не по силам вашей клинике. И что вам требуется время для перепроверки результатов.
— Я вас понял.
— Вот и хорошо. — рука незнакомца приобняла старика и полезла во внутренний карман, засовывая в него конверт. — Это вам за причинённые неудобства. И помните: мы за вами наблюдаем. Сейчас идите домой, и не оглядывайтесь. Всего доброго, господин Вайс.
* * *
«Х — 23.
Пришёл приказ о задержании и депортации из страны «Серба».
Шон»
* * *
Луганская область встретила премьер — министра традиционно: цветами, хлебом с солью, и большим количеством будущих избирателей, согнанных местными органами власти на небольшом пятачке перед горсоветом.
Кандидат в президенты скептически осмотрел поле предстоящей агитации, и тяжело вздохнул: в очередной раз приходится перед этим быдлом комедию ломать. Хоть бы людишек собрали по-более… Прозвучал сигнал, и премьер-министр подошёл вплотную к микрофону.
— Дорогие мои труженики. — Владимир Николаевич, по привычке, откашлялся и бросил взгляд на местное руководство, стоявшее несколько поодаль от премьера, сразу за спинами личной охраны кандидата, — Я не буду перед вами отчитываться о своей работе. Вы её видите и сами. Достаточно сказать о том, что рост внутреннего валового продукта на душу населения вырос за прошлый год на 12,6 %. За последнее время мною и моим кабинетом министров была проделана работа в следующих направлениях….
— Ну, всё, пошёл словесный понос. — Володя выключил камеру и наклонился к Михаилу, — И как им не надоедает болтать об одном и том же.
— Это как вода. Капает, капает, а гранит пробивает.
— Сдуреть можно. — Володя приложился к бутылке с соком. — Слушай, на кой чёрт мы сюда приехали?
— У тебя какое задание? — Самойлов отломил от батона кусок, и принялся его жевать, запивая кефиром. — Снимать предвыборную агитацию всех кандидатов. Вот и снимай.
— Но тут же снимать нечего. — глаза оператора пробежались по окрестности. — Вот у Кузьмичёва милое дело. Припёрся на митинг на БТР-е, речь — заслушаешься, что ни слово — перл. А какая потасовка в конце была…
— Скажи спасибо, что камеру снова не сломали.
— Может, поехали, а?
— Подождём. Этот тоже, иногда, перлы кидает.
Премьер-министр закончил выступление. Ему дружно зааплодировали, вновь поднесли цветы, и под фотовспышки повели к машине.
— А можно кое-что спросить? — к Яценко робко пробрался старик, видимо один из старожилов забытого властью городишки, или из ближайшего запущенного села.
— Ну, отец, спрашивай. — Владимир Николаевич широко, фотогенично улыбнулся.
— Я вот по поводу горючего для тракторов.
— И что?
— Ну, — замялся старик. — так оно то, что не по той цене нам его дают, соляру, то есть. Что вы обещали.
— То есть как не по той? — улыбка продолжала светиться на лице главы кабинета министров. — Дед, ты ошибаешься.
— Никак нет, — застенчиво, но упрямо, гнул свою линию крестьянин, — это вы ошибаетесь, Николаевич. Почём обещали нам дать соляру? По пятнадцать копеек. А мы почём берём? По двадцать.
Яценко продолжал улыбаться в объектив.
— Не могут вам продавать по двадцать.
— Так ведь продают.
— Да быть такого не может.
— Однако, есть.
— Дед, ты что-то путаешь. — интонации в голосе премьера изменились, от фотогеничной улыбки не осталось и следа.
— Да ничего я не путаю. — тоже, в свою очередь повысил голосок дед. — А то, что грабиловка идёт — факт.
— Где председатель? — Яценко принялся смотреть по сторонам. Взгляд задержался на рослом мужике, лет пятидесяти. — А ну, иди сюда. Ты старика слышал? — голова сельской рады тупо смотрел на страшного гостя из столицы. — Чего молчишь? Есть проблемы с горючим, или нет? Отвечай, так, или нет? — председатель утвердительно кивнул головой. А что он мог ответить, когда оно так в действительности и было. Валовый продукт на душу населения, вещь, конечно, хорошая, но его вместо саляры в бак не зальёшь. — В общем так. — рука премьера свернулась в кулак. — Я вам, б….м, устрою. — камеры всех телеканалов тут же переключились на новый монолог кандидата. Яценко еле себя сдержал, чтобы не сорваться. — Чтобы завтра у меня был, на ковре. Понял?
— Сейчас он его возьмёт за грудки. — вставил комментарий Володя, снимая всё на плёнку. — Нет, не взял. Мужику повезло. Но, судя по всему, не надолго.
— Ну вот, — Самойлов хлопнул оператора по плечу, — а ты говорил, на кой мы сюда приехали…
* * *
Лечащий врач Козаченко в австрийской специализированной клинике, украинец по происхождению, Михаил Ропан, после обследования пациента, удовлетворённо вынес вердикт:
— Кризис минул, господин Козаченко. Вы идёте на поправку.
— Что нашли? — Андрей Николаевич с трудом приподнялся на локте..
— Пока ничего. — доктор развёл руками. — Мы — лечебная клиника, а не исследовательский институт.
Врач, естественно, промолчал о том, что буквально час назад он имел встречу с Эрихом Вайсом, главным врачом клиники, во время которой тот в категорической форме запретил доктору обсуждать, с кем бы то ни было, болезнь украинского политика. На вопрос по поводу поведения самого Вайса, когда главврачом было сделано заявление для прессы, что яд в теле больного не обнаружен, в то время, как исследование анализов пациента ещё не было проведено, старый, лысый доктор снял очки, и, протерев их салфеткой, вынес ответ — вердикт:
— Поверьте мне, молодой человек, в нашем деле часто нужно в лучшем случае молчать, в худшем — врать. Для меня девятнадцатого сентября наступил худший случай. И потому, лучше молчите.
Что Михаил Ропан и сделал.
— Но факт моего отравления подтвердился? — продолжал настаивать на своём кандидат в президенты.
— Вы хотите от меня положительного ответа, а я не могу вам его дать.
— И всё-таки… — кандидат в президенты говорил с трудом. А взгляд смотрел твёрдо, уверенно.
— Простите, я не уполномочен делать подобные заявления. — врач поднялся. — С вами хотят увидеться.
— Кто?
— Ваш брат, товарищи по оружию. — последние слова резанули слух Козаченко.
— В словосочетание «товарищи по оружию» вы вставили иронические нотки. Почему?
— Позвольте не отвечать и на этот вопрос. Их пригласить всех, или…
Андрей Николаевич упал на подушку.
— Позовите только брата.
Когда Сергей, младший из рода Козаченко, вошёл в палату, Андрей Николаевич сделал попытку сесть, но тот жестом руки уложил больного обратно:
— Как себя чувствуешь?
— Слабость. Тяжело говорить. Вся левая сторона онемела. — политик провёл рукой по шершавой от щетины щеке. — И видок, судя по всему, у меня непрезентабельный.
— Потерпи. Доктора говорят, худшее позади.
— Врут. Худшее ещё предстоит. Как Кэт? — Козаченко не захотел, чтобы его жена приехала вслед за ним. В основном, из-за последнего ребёнка, который родился весной.
— Нормально. Точнее, уже нормально. Детей мы перевезли на дачу. Подальше от событий, да и с охраной проще. Катя решила остаться в Киеве. Ты не против?
— Согласен. А мать?
— С мамой плохо. Сердце. Сильно переживает.
— Поезжай к ней. Будь рядом. И каждый день мне звони. Понял? Каждый день.
— Да понял я. Ты вот что мне скажи: что это было? Неужели эти сволочи…
— Не горячись. — Андрей Николаевич притянул слабой рукой Сергея к себе, — У меня завелась «крыса».
— Какая крыса?
— Тихо. И никому не говори о том, что сейчас услышишь. В моей команде появился человек, который захотел меня уничтожить.
— То есть… Твой человек? — догадался Сергей.
— Да.
— Не может быть… Но откуда у тебя такие подозрения? К тому же, ты же сам говорил про СБУ!
— Серенький, спецслужбы убивают по другому. И намного эффективнее. И так, что ничего после не докажешь. А здесь такое ощущение, будто сработал дилетант. А я, кроме наших, в последнее время ни с кем в контакт не вступал. Вот так то. Мы с Катей перед отъездом обсуждали произошедшее. Она, конечно, молодец. Терпит. Молится всё время. И оба пришли к одному выводу: яд подсыпал наш человек.
— Так ты же говорил…
— И правильно говорил. Мне то отравление на руку пришлось. Я им и воспользовался. Но кому-то очень не повезло. Потому, как я остался жив.
Сергей вскинулся:
— В таком случае, следует тормошить штаб. Поднять всех на уши! Каждого — под гребёнку!
— А вот этого как раз и нельзя делать! — Андрей Николаевич перешёл чуть ли не на шёпот. — Любой скандал в штабе отразится на рейтинге. Следует совсем обратное. Нужно молчать. Терпеть, сжать зубы и молчать. Данная ситуация мне на пользу. Никаких контактов с прессой, со следователями, с властью. Объявим им полное недоверие. Пусть «папа» почувствует, как под ним кресло качается. Глядишь, сговорчивее станет. Он теперь в полном недоумении, как да что. А мы посмотрим на его телодвижения. Впрочем, по штабу пройдись так, слегка. Так сказать, прозондируй почву. Но осторожно. И даже если что нащупаешь, ничего не предпринимай! Ничего! Понял?
— Хорошо, сделаю. Но всё равно, как то не по себе…
— С «крысой» разберёмся позже. В свой час. — больной обессилено упал на подушки.
— Результаты анализов есть? — поинтересовался Сергей.
— Вроде, да. Только не могут определиться, в наличии яда в организме. Говорят, необходимо более детальное обследование, а значит, придётся выйти на другие клиники, или исследовательские центры.
— А если яда нет? — тихо проговорил младший брат.
— Значит, его нужно найти! — твёрдый взгляд Андрея Николаевича упёрся в переносицу Сергея. — Ты понял меня?
Сергей утвердительно мотнул головой.
— Пока время работает на нас. — продолжил мысль кандидат в президенты. — Мы в эфире. За нами все СМИ. И терять такую позицию нельзя.
— Ясно. — выдохнул младший Козаченко. — Только не нравится мне всё это. Выглядишь ты совсем плохо.
— Сам знаю. — рука больного поднялась и тут же упала на кровать. — Поезжай к маме. И будь постоянно со мной на связи. О нашем разговоре сообщи Круглому. И только ему. Он знает, как сработать.
* * *
«Шону.
Приказ о депортации «Серба» исполнить беспрекословно.
Х — 23»
* * *
«… сегодня, 60 лет спустя, националистические партии и организации, которые считают предателей нашей Родины, бойцов ОУН своими героями и учителями, сплотились вокруг кандидата в президенты Андрея Козаченко. Под руководством иностранных специалистов, только уже не немецких, а американских, создаются организации для уличных погромов и беспорядков. Одной из таких организаций является молодёжная компания «Сила и воля», которая тесно контактирует с организацией «Час». Песенник данной организации составлен человеком под псевдонимом «Линч» (видимо, по аналогии с названием изобретения демократического американского общества — Суд Линча, или самовольная расправа) и мог бы занять достойное место в репертуаре бойцов дивизии «СС — Галичина». Большинство песен посвящено темам насилия и убийства: «Меч поднеси и наотмашь бей! Бей! Бей!» или «В Чёрное море кровь Днепром течёт!». Конечно, не обойдена и тема «москаля»: «Закопали москаля, как собаку. Видно руки, видно ноги, видно сраку». А Украина в речах той же организации представлена, как порабощённая страна: «Чёрными тучами скрыты руины, лишь ветер над пеплом грозно ревёт. Дикой пустыней лежит Украина, в плаче и стоне защитника ждёт». Козаченко, с самого начала президентской гонки, начал пропаганду Украины, будто она представляет из себя горы развалин и сети концлагерей. Вся компания Козаченко с истерией вокруг отравления, имеет одну единственную цель — оправдать то насилие, к которому готово прибегнуть его окружение, состоящее из олигархов и грабителей, которые обесчестили и обескровили украинский народ….
Газета «Коммунист Украины», 22 сентября, 200…»
* * *
«Отравлен или не отравлен? После публичного заявления Андрея Козаченко, в котором кандидат в президенты Украины утверждает, что был отравлен ныне действующей властью, руль его избирательной компании попал в руки австрийских врачей. Действия штаба Козаченко сегодня зависят не от того, какой рейтинг занимает оппозиция на данном этапе, а от того, какой диагноз установят врачи: отравлен или нет?
19 сентября немецкое информационное агентство «Рейтер» распространило заявление представителей клиники, где проходит курс лечения Андрей Козаченко, в котором говорится, что анализ болезни не даёт оснований говорить про отравление. Такого хода событий, судя по всему, соратники Андрея Козаченко не ожидали. Олег Круглый, известный последователь силового решения проблем компании, немедленно вылетел в Вену. Вскоре после его появления в Австрии, начали поступать заявления от лечащего врача А. Козаченко, Михаила Ропана, в которых говорилось о том, будто информация от 19 сентября не соответствует действительности. В последующие дни ситуация с отравлением окончательно запуталась. Единственное, что подлинно известно, А. Козаченко специального обследования на выявление токсичных материалов в организме не проходил. Украинские избиратели негативно отреагировали на тяжкие обвинения с боку Козаченко, особенно после заявления австрийских врачей. Рейтинг Андрея Николаевича сначала остановился, а после начал стремительно падать. Козаченко перестал быть лидером предвыборной гонки…
Журнал «Столица и политика».
N 10, 200… год»
* * *
На этот раз Щетинин встретил Медведева несколько радушнее.
— Присядь, налей себе чай.
Пока полковник занимался собой, Вилен Иванович сделал несколько записей в блокноте, три телефонных звонка, и только после обратился к подчинённому.
— Итак, в Мюнхене всё спокойно.
— Совершенно верно. — Медведев слегка пригубил горячий напиток, настоянный на малине и смородине. — Никаких проверок Шлоссер не предпринимал. Как доложил «Михайлов», информатор цел и невредим.
— Что ж, — генерал присоединился к чаепитию. — Теперь остаётся выяснить одно: так передавал Луговой информацию Петренко, или нет? Кто промолчал?
— А если у «комсомольца» имелись свои, личные мотивы пожелать смерти «Казачку»? — предположил Герман Иванович.
— Какие? Ты же сам проверял всё о нём.
— А если струсил? — сделал новое предположение полковник. — Побоялся, что начнут выяснять, откуда к нему поступила данная информация? Открыться, что встречался с Луговым не захотел. Подобная встреча могла ударить по карьере. Вспомните, Вилен Иванович, — Медведев добавил себе чаю. — На чём «комсомолец» погорел в девяностом? На нерешительности. Человек, конечно, имеет свойство меняться, но не настолько кардинально. Петренко всегда был, и останется карьеристом и трусом.
— Тогда сам собой напрашивается вопрос: почему Луговой выбрал именно Петренко? Уж не для того ли, чтобы тот именно не передал его информацию? А?
— Я тоже об этом думал. — кивнул Медведев. — Фактически, задание президента политолог выполнил. Информацию о покушении передал. Как говорится, придраться не к чему. А вот то, что Петренко не передал информацию дальше, не его забота. До сих пор мы рассматривали «комсомольца», а политолог находился «в тени». Предлагаю встать на позицию Лугового. Лев Николаевич прекрасно понимал: не передать предупреждение он не мог. Потому как знал, все его передвижения контролируются. Но ему, пока по неизвестной нам причине, нужно было, чтобы «Казачка» всё-таки отравили. Дилемма. И он находит выход. Точнее, такую фигуру для передачи, единственную из всего окружения Козаченко, которая бы не передала информацию, а наоборот, испугалась что-либо предпринимать, потому, как могла своими действиями навредить самому себе.
— Любопытно. — Щетинин усмехнулся. Он несколько часов назад, как только получил сообщение из Мюнхена, подумал о том же самом. — Мы рассчитывали на то, что заимеем своего человека в стане «Козачка». А получилось, у себя пригрели «крысу»… Вот что, Герман, давай-ка, подбери материал на Лугового. Всё, что сможешь на него нарыть. И хорошего, и плохого. Глядишь, может ниточку в этом клубке мы и нащупаем.
* * *
Густав Велер «столкнулся» с Тарасюком в коридоре клиники, когда тот покидал апартаменты лидера своей партии. Стерильность помещения совмещалась с домашним уютом, благодаря цветам, размещённым вдоль стен. Велер прикоснулся одного лепестка неизвестного ему растения, и удовлетворённо прищёлкнул пальцами:
— Надо же, не искусственный. — взгляд, устремлённый на украинского политика не предвещал ничего хорошего. — Степан Григорьевич, мы с вами определённо договаривались: никаких приездов. Оговаривали и то, что вы должны постоянно находиться в Киеве.
— Но он настоял, чтобы я был в составе команды. — Тарасюк прекрасно понимал бессмысленность своих оправданий, однако промолчать не смог.
Велер засунул руки в карманы джинсовой куртки.
— Вы выполнили просьбу больного? Приехали? Теперь найдите причину, чтобы вернуться обратно.
Степан Григорьевич прислонился к подоконнику, посмотрел на улицу.
— Он очень плохо себя чувствует.
— Естественно. Если бы вы нам передали полный список заболеваний Козаченко, начиная с детского сада, подобного бы не произошло. Так что, вините не нас, а своё собственное разгильдяйство. Впрочем, как вы убедились, всё прошло очень даже естественно. Мы удовлетворены вашей работой. Пусть «Апостол» отдыхает: свою миссию, на данный момент, он выполнил. Теперь ему следует набираться сил. Передайте ему перед отъездом, что «друзья» очень обеспокоены состоянием его здоровья. И пусть он в ближайшее время познакомится с нашей прессой. Между нами: это будет небольшая компенсация за причиненные неудобства. А вам следует теперь использовать то положение, которое вы получили. Средства массовой информации в ваших руках. Так что, как говорят у вас: в добрый путь.
— То, что для «Апостола», я передам. Но, вы же понимаете, Верховная Рада создала комиссию по данному делу. Боюсь, как бы к ним не попали данные обследования Коз… «Апостола».
— Вот именно поэтому, вам и следует безвыездно находиться в Киеве. Предупредите, когда ваша комиссия соберётся посетить нашу страну. А мы их встретим.
Велер проследил за тем, как Тарасюк покинул здание клиники. Затем он прошёл в ординаторскую:
— Простите. — спросил обладатель дипломатического паспорта миловидную медсестру, — Я могу встретиться с лечащим врачом господина Козаченко?
— Да, он в своём кабинете.
Михаил Ропан просматривал кардиограмму одного из пациентов клиники, когда господин Велер, легко постучав в дверь, слегка приоткрыл её, и, убедившись, что доктор один, прошёл в кабинет. Густав внимательно посмотрел на врача. О том, кто такой Михаил Ропан он прекрасно знал. Именно по его просьбе главный врач клиники назначил лечащим врачом украинца земляка. Из полного досье на лекаря, Велер откапал несколько любопытных деталей, на которые теперь собирался сделать ставку.
— Господин Ропан? — мужчина буквально излучал радушие. — Я — Густав Велер. Вам должны были сообщить о моём приезде.
Доктор привстал с места.
— Приятно познакомиться. Я так понимаю, вас интересует мой украинский пациент?
— Совершенно верно. Как он себя чувствует?
— Общее состояние стабилизировалось. Печень начала нормально функционировать. Однако побаиваюсь за сердце. У господина Козаченко, как я называю, «возраст молодого старика», и такие нагрузки….
— То есть, насколько я понял, господин Козаченко идёт на поправку? — бесцеремонно перебил врача Велер.
— Можно сказать и так.
— Это то, что мне хотелось услышать. Сколько пациенту необходимо пробыть у вас?
— Для полного выздоровления…
— Полностью здорового человека в наше время найти крайне сложно. — вновь остановил речь доктора дипломат.
— В таком случае, минимум неделя, но кожное покрытие на лице и…
Велер остановил слова жестом руки:
— Мы всё прекрасно понимаем. Господин Козаченко не простой больной. А потому он не может долгое время находиться у вас. Итак, неделя?
Ропан сплёл пальцы рук от волнения:
— Вы должны понять и меня. Я отвечаю за здоровье пациента, и если что-то…
Велер вскинул ладонь:
— Если случится что-то, то я вам гарантирую, вы ни за что отвечать не будете.
— Это непонятный для меня разговор. — Михаил Ропан снял очки и сунул их в нагрудный карманчик белоснежного халата. — Мы с вами будто общаемся на разных языках….
— Вы ошибаетесь. — голова Велера качнулась в отрицательном жесте. — Мы с вами не общаемся. Я вам говорю, а вы меня слушаете. И выполняете указания. И вот только в том случае, ни за что не будете отвечать.
Доктор достал из кармана носовой платок, нервно помял его и снова сунул в карман:
— Насколько я понял, вы приехали не только узнать о состоянии больного.
— Совершенно верно. А чтобы наш разговор не носил каких-то недоговорённостей, я вам должен напомнить об одном деле, связанном с адвокатом Вильпертом.
Велер внимательно следил за своим собеседником. Тот даже бровью не повёл. Ай да выдержка. А дело было довольно любопытное. Связанное с наследством одного фабриканта, который неожиданно скончался после посещения доктора Ропана. Юристы потерпевшей стороны ничего доказать не смогли, но ребятки Велера, тряхнув хорошенько адвоката Гюнтера Вильперта, кое-что на доктора откапали. Лет так на двадцать.
Ропан медленно достал и снова нацепил на переносицу очки:
— То, на что вы намекаете, господин дипломат, ещё следует доказать. И подобными действиями должно заниматься не ваше ведомство, если вы действительно, как мне сообщили, из министерства иностранных дел. А вот, чтобы те, кому по долгу службы не пришло в голову искать доказательства, я согласен оказать государству, естественно, через вас, некоторые услуги. Итак?
Велер усмехнулся: вот так ввернул докторишка… Молодец!
— А вы мне определённо нравитесь, господин Ропан. Никаких соплей, всё по-мужски. Поэтому, перейду к делу. Через неделю Козаченко должен стоять на ногах. И не просто стоять, а основательно стоять. Вы будете постоянно контролировать его самочувствие, даже на расстоянии. Если что случится, мы его к вам доставим. За работу получите неплохие деньги. Поверьте, действительно неплохие. Следующее: больше никаких интервью без нашего ведома. Будете говорить журналистам только то, что мы вам скажем. Никакой самостоятельности.
— Но, своё интервью может дать директор клиники, доктор Вайс. Заметил врач. — И оно, судя по всему, не будет совпадать с вашими желаниями.
— Вас это не должно волновать. В конце — концов, вы лечащий врач, а не он. С доктором Вайсом мы разберёмся. Ваша задача: поставить пациента на ноги в установленный срок. И, пока, последнее: для господина Козаченко, как и для всех других, я имею ввиду органы правопорядка, яд пока что не обнаружен. Но факт его наличия сомнению подлежит.
— Но у меня нет сомнений в том, что он есть. — не сдержался Ропан. — Все анализы это подтверждают. И потом: любой яд обнаруживается в течении двух, максимум, трёх суток. Никто не поверит, что мы так долго его не можем найти. Почему сейчас нельзя объявить правду?
— А вы что: специалист по ядам? — едва не вспылил Велер.
— Нет.
— Так в чём проблема? Ваша задача: вылечить больного, а всё остальное, в том числе, и объявление правды — дело рук других, как вы выразились, ведомств. — Велер протянул руку. — Приятно было с вами познакомиться, доктор. А теперь, проводите меня к господину Козаченко и представьте, как представителя «Freedom World». А также проследите, чтобы нам никто не мешал в течении двадцати минут.
* * *
Медведев набрал номер по спецсвязи. После долгого гудка, генерал поднял трубку:
— Щетинин у аппарата.
Полковник, всякий раз слыша эту фразу, про себя улыбался. Так обычно говорили артисты в старых советских фильмах. И откуда у начальника подобное взялось, одному Богу известно.
— Это я. — представился в ответ полковник.
— А, Герман. Чем обрадуешь?
— Есть информация по Луговому.
— Выкладывай.
— Незадолго до поездки в Киев политолог имел несколько встреч в домашней обстановке. Большинство из них интереса не представляют: коллеги по работе, старые друзья, ещё со студенческой скамьи. К нашим делам никакого отношения не имеют, мы проверили. А вот две беседы довольно любопытны.
— Не тяни кота за хвост. — по телефону трудно было понять генеральское настроение.
— За два дня до вылета Луговой встречался со Всеволодом Старовицким.
— Нефтяная компания «Стар — Ойл»?
— Так точно. Первая встреча длилась два с половиной часа. О чём говорили не известно. Общались на природе, специально встретились за городом. Хочу напомнить: Старовицкий летом входил в контакт с Литовченко, правой рукой Козаченко. По поводу газа.
— Помню, помню. — ещё бы тот не помнил, усмехнулся полковник. Тогда они ту встречу, практически, прошляпили. Генерала взгрели «на верху» по первое число. Как ответная реакция, досталось и Медведеву. — Думаешь, нефтяной делец хочет выйти через Лугового на Литовченко, с тем, чтобы пройти на Украинский рынок?
— А почему бы не повторить девяностые? Тогда у них схема очень даже хорошо сложилась. И если бы не вмешательство Кучерука… Украину Старовицкий терять не желает. Факт. При нынешнем премьере занять роль лидера на украинском рынке нефтепродуктов ему не позволили. Не простили те самые девяностые, когда Старовицкий с нынешней оппозицией пытался монополизировать весь топливный рынок. Естественно, в случае победы Яценко, ему ничего не светит. А потому, он заинтересован в победе Козаченко. Но не это главное. Три месяца назад Старовицкий встречался в Бонне со Шлоссером. Тогда он приезжал в составе делегации по созданию совместного российско — германского газово — нефтяного консорциума. Информацию подтвердил «Михайлов».
— А вот это уже нечто! — вскинулся Щетинин. — С этого следовало начинать. Снова Шлоссер. — на том конце проводя образовалась звуковая пустота. — Что ж, твои сведения теперь хоть как-то объясняют поведение Толстовского тёзки. И нашим, и вашим. Медведев, ты вот что: установи наблюдение за политологом. Посмотрим за его дальнейшими телодвижениями. «Михайлову» благодарность и «отпуск». Передай, сами вызовем, если понадобится. Нечего «светиться». Пусть поработают «дублёры». И начинаем «качать» Старовицкого. Интересно, что Всеволод Юрьевич на этот раз задумал?
* * *
— Андрей Николаевич, — Густав Велер встал с кресла, — Теперь, когда мы с вами нашли общий язык, мне бы хотелось передать вам предложения наших ведущих специалистов.
— Медиков? — поинтересовался Козаченко.
— Не совсем. — Велер подошёл к видеоаппаратуре, установленной в углу комнаты, и включил DVD — плеер. — Мы внимательно изучили ваши последние выступления в восточных областях Украины. Западные территории нас не волнуют. Там у вас проблем не наблюдается. А вот юг и восток, действительно, проблемные участки.
— У вас есть видеоматериалы с митингов?
— Естественно. Вы удивлены? Напрасно. Мы вкладываем деньги в ваш проект, и потому должны быть уверенны в победе. Лучше заранее проанализировать все действия вашей предвыборной кампании сейчас, чем проводить анализ проигрыша. Итак, — Велер вставил диск в проигрыватель и включил экран телевизора. — Наши люди сделали следующий вывод. Вам следует изменить тактику ведения предвыборной агитации в тех регионах, где вы явно уступаете своему конкуренту.
На экране телевизора появилось изображение Андрея Николаевича на одной из встреч с избирателями. Козаченко присмотрелся. Да, действительно, Николаевская судоверфь. Июль месяц. Точнее, конец июля.
— Давайте прослушаем часть вашего выступления. — произнёс Велер и включил звук.
«На вашем заводе работают высококвалифицированные рабочие, которые вполне могут составить конкуренцию на любом подобном предприятии Европы. Почему европейский рабочий получает в пять раз больше вас, при этом работая в более квалифицированных условиях? Ответ прост: потому что он защищён. Теми же профсоюзами. Тем же комитетом по защите прав человека. Теми же судебными органами. Западный рабочий может спокойно менять место работы не только в пределах своей страны, но и на территории всей Европы. Ему не нужно стоять в очередях в ОВИР для получения загранпаспорта. Ему не нужно ждать неделями и месяцами визы на выезд на работу. Их чиновники заинтересованы в том, чтобы…».
— Дальше в том же духе. — Велер сделал звук тише и повернулся к Козаченко. — Андрей Николаевич, обратите внимание. После ваших выступлений в Николаеве основная масса населения, по данным социологов, замечу, наших социологов, не поддержала вас. По их данным, большая часть населения данного городка приняла сторону премьера. Вывод: ваши слова, господин Козаченко, не дошли до разума и сердец избирателей. Причины? Как сказали наши специалисты, первое: ваши выступления в «проблемных регионах» были менее эмоциональными, нежели в центре, или на западе страны. Получалось, что вы играли на чужом поле. Следовало вложить побольше души в свой текст. Побольше уверенности. Второе. В следующий раз в этих регионах ни в коем случае не касайтесь темы положения западного рабочего. Так как мы рассчитываем на то, что вы будете занимать пост президента как минимум два срока. К сожалению, Европа не резиновая, и мы не в состоянии официально принять всех ваших сограждан на работу. Так что, обещать невыполнимое не имеет никакого смысла. И к тому же, зачем, как говорит ваша поговорка, разбрасывать бисер перед свиньями? Говорите вещи банально простые и примитивно доходчивые. Толпа проглатывает всё. Но только всё то, что брошено в неё на самой высокой частоте эмоции.
Велер вставил новый диск в проигрыватель.
— Посмотрите, как работал с аудиторией ваш предшественник по подобным проектам в Чехии.
Экран телевизора показал первого президента Чехословакии Вацлава Вечеха. Съёмка, судя по качеству, была сделана довольно приличное количество лет назад.
— Нашим воздухом нельзя дышать! — вещал будущий президент собравшейся перед ним людской массе. — Нашу воду нельзя пить! У нас рождаются больные дети, так как мы дышим серой и выхлопными газами, вместо чистого кислорода! Наши дети не могут рождаться здоровыми, так, как мы, вместо воды, пьём нефть с хлором! Мы разрушили или запустили прекрасные города и сёла! Покрыли страну крольчатниками, в которых нельзя жить, можно только спать и смотреть телевизор! Умирают наши леса! Десятки тысяч людей работают только для того, чтобы жить всё хуже и хуже! Крупнейшие машиностроительные заводы зарабатывают не деньги, а долги. Через несколько десятков лет наша земля перестанет родить! Наша экономика возглавляет таблицы тех, кто зря расходует энергию. Наши деньги — уже не деньги! На них ничего нельзя купить в двух километрах за Шумавой! Большинство больниц не выполняют своей миссии, а тысячи врачей заполняют бумаги, которые, после них, никто не читает. Миллионы людей делают бессмысленную работу. Наши студенты не ездят летом по Европе, не знают языков, не знают, кто такой Шекспир! И всё потому, что они должны изучать, что такое «научный коммунизм» и почему он должен стать вершиной истории мира!».
— Вот, приблизительно, как нужно работать с незнакомой, либо отрицательно настроенной толпой. — Велер нажал на кнопку «пауза». — Обратите внимание: ничего конкретного. Только пустые слова. Но как они воспринимаются! Главное — эмоции. Пафос. Каждое предложение должно влететь в сознание массы, и там взорваться. Вы думаете, в Чехии не знали, кто такой Шекспир? Конечно, знали. Но восприняли информацию с такой эмоцией, будто действительно всю свою сознательную жизнь стремились познакомиться с его творчеством, а им этого не давали сделать. Перенимайте опыт, Андрей Николаевич. Я вам оставлю все записи, просмотрите их. И ещё. Не бойтесь постоянно повторять самые «болевые фразы». Даже наоборот, акцентируйте на них внимание. Недаром, один из родоначальников настоящей политической пропаганды, господин Геббельс, как-то сказал: «Постоянное повторение является основным принципом всей пропаганды!». У вас в парламенте прозвучала фраза: бандитов в тюрьмы. Сделайте её ключевой. Бейте ею по сознанию масс. В вашей стране, где постоянно стоит вопрос: кто виноват, данная фраза пробьёт не одну стену. Может, к вам подвести моих специалистов?
— Нет, не стоит. — Андрей Николаевич медленно встал с постели, накинул халат, — Я просмотрю ваши материалы. И обязательно их проанализирую. Но, хотел бы вам тоже кое-что напомнить, господин Велер. Геббельс, о котором вы только что упомянули, покончил жизнь самоубийством, когда его любимый Берлин топтал сапог вражеского солдата. А после господина Вечеха Чехословакия превратилась из одного цельного большого государства в две маленькие державы. Так что примеры вы привели далеко не идеальные.
* * *
«Буквально недавно прошло сообщение из Австрии о неподтверждённости слухов об отравлении Андрея Козаченко. Однако, 29 сентября один из руководителей избирательного штаба от оппозиции, Богдан Петренко, заявил с трибуны Верховной Рады о том, якобы Андрей Николаевич всё-таки был отравлен биологическим оружием. В средствах массовой информации детально обсуждается данный вопрос, так как, если подтвердится версия Богдана Петренко, то Украина может попасть в список неблагонадёжных стран, из-за наличия и применения биологического оружия. Специалисты своё мнение по выступлению украинского политика не высказывают.
Из Киева, Михаил Самойлов и Владимир Дмитриев
специально для кабельного телевидения «ТВ Москва»
* * *
«Совершенно секретно.
Код доступа: 5539627
Экземпляр: один.
Входящий номер: 722 / 503
От кого: консульство Российской Федерации в Вене, Австрия.
Кому: руководителю службы внешней разведки Российской Федерации
Проклову В. В.
«Козаченко на территории клиники посетил некто Густав Велер /фото прилагается/. Беседа длилась тридцать минут. Использовались видеоматериалы. Передаю данные с дисков, оставленных Г.В. для дальнейшего просмотра больным.
«Семёнов»
Передано руководителю VII отдела Щетинину В. И.
Дата Подпись о принятии шифрограммы».
* * *
Гигантский авиалайнер компании «Боинг» приземлился на взлётную полосу, пробежал положенное количество метров и замер. Пассажиры прошли в терминал, на таможенный досмотр и пограничный контроль.
Михай Павелич достал из внутреннего кармана пиджака паспорт, положил его перед офицером пограничной службы. Тот некоторое время внимательно изучал документ, затем, вместо привычной фразы «Добро пожаловать!», произнёс:
— Извините, прошу вас пройти вон в ту комнату. — и указал на двери помещения, куда приглашали столичного гостя.
— Могу поинтересоваться, какова причина моего задержания? — вопрос прозвучал обыденно легко. Но наигранная весёлость далась Павеличу с большим трудом. Он понял: начались проблемы.
— У вас просрочена виза на въезд в нашу страну.
— Господин офицер. С моей визой всё в полном порядке. — серб старался вести себя, соответственно статусу иностранца. — И вы это прекрасно знаете. А вот у вас, в скором времени, будут большие неприятности.
Павелич подхватил небольшой кейс, и прошёл в указанное помещение. В комнате за журнальным столиком сидел мужчина лет сорока пяти, широкого, точнее, тучного телосложения, в гражданском, и медленно пил кофе.
— Что всё это значит? — не здороваясь, спросил серб на английском языке.
— Присядьте. — мужчина жестом пригласил задержанного присоединиться к нему. Языком Великого острова незнакомец владел превосходно. — Кофе будете? Нет? Как хотите. Разрешите представиться: подполковник Синчук, Станислав Григорьевич.
— Служба безопасности?
— Да, да, естественно, она самая. — хозяин положения пил напиток медленно, явно смакуя. — Мне неприятно произносить подобные вещи, но факт есть факт. К сожалению, вы нарушили визовый режим. А потому, убедительно просим вас покинуть нашу страну.
— Подобную миссию должно проводить министерство иностранных дел, насколько мне помнится.
— А вас что, оскорбляет, что его представляю я?
Павелич достал мобильный телефон:
— Позволите?
— Не вижу препятствий.
В трёх звонках по разным номерам Павелич сообщил о том, что с ним произошло, удовлетворённо спрятал телефон в карман, и показал на кофейник:
— Предложение остаётся в силе?
— Естественно.
— Естественно — это ваше любимое слово? — кофе оказался очень даже недурственным.
— Не всегда. Только при необходимости.
— Мне всегда импонировали люди, вроде вас.
— Военные?
— Нет, уверенные в себе. Спасибо за кофе. Скоро вам придётся встретиться с некоторыми людьми. Влиятельными людьми.
— Я знаю. — подполковник вёл себя через чур расслабленно. Павеличу его манера вести беседу не понравилась. Что-то в ней настораживало.
— Господин подполковник, они станут задавать вам вопросы. Подумайте, что вы им будете отвечать.
Военный пожал плечами:
— Думаю, ничего.
— Конечно. — у службиста действительно в кармане лежит какой-то козырь. — Вы выполняете приказ, как настоящий военный. Но приказы иногда могут привести к нежелательным последствиям. У меня был один знакомый, кстати, тоже из контрразведки…
— Я не говорил, что служу в подобного рода подразделении. — перебил серба Синчук.
— Естественно. — Павелич рассмеялся. — Так вот. Он выполнял приказ своего патрона до самого конца. Честь мундира. Присяга. Однако, кончилось всё довольно плачевно. Для него. А не для патрона.
— Патрон, значит, был холостой.
— То есть… — и Павелич рассмеялся, приняв шутку, — У вас прекрасное чувство юмора. Вы мне глубоко симпатичны. Ваша страна поднимается с колен. И вы, как человек военный, могли бы занять неплохую нишу в её будущем.
— Мне нравится та ниша, в которой я нахожусь сейчас. Простите.
Синчук поднялся, одёрнул костюм и покинул помещение.
— Что у вас? — спросил дежурившего перед дверью лейтенанта.
— Как вы и сказали. Собираются.
Перед выходом из терминала к моменту появления офицера появились телевизионщики и журналисты. Увидев подполковника, они, видимо почувствовав в нём начальство, принялись фотографировать и выкрикивать вопросы по поводу Павелича.
— Так быстро? — удивился Станислав Григорьевич.
Лейтенант смущённо улыбнулся:
— Так ведь этим рейсом прибыла наша сборная по баскетболу. Чемпионат Европы выиграли. Вот их и встречали.
— Чтобы спортивные комментаторы освещали политику? — хмыкнул подполковник. — Точно, в нашей стране нужно что-то менять.
Синюк вернулся к задержанному:
— Господин Павелич, вы не передумали?
— Насчёт? — серб удивлённо вскинул брови.
— Насчёт того, чтобы спокойно, и тактично покинуть нашу страну.
— По-моему, мы не услышали друг друга. Господин подполковник, я не собираюсь делать никаких заявлений, но предупреждаю, не смогу сдержать заинтересованность демократической прессы к произошедшим событиям.
— Пресса частично собралась. Вы будете выступать сейчас?
— Нет. С вашего позволения, я немного подожду.
— Предпочитаете иметь более солидную публику?
— Скорее, защиту. Ваша страна пока находится, если брать эволюцию развития по Дарвину, на уровне питекантропа. Нечто среднее, между обезьяной и человеком разумным. То есть, между рабовладением, и настоящей демократией. То, что вы называете «свободой», никакого отношения к данному слову не имеет. — Павелич поудобнее устроился в кресле, закинув ногу на ногу, так, что подполковник вынужден был любоваться подошвой его ковбойских сапог. — Вы рабы. Но, боитесь это признать. Ваши старики, которыми вы так гордитесь, вместо достойной пенсии и человеческой жизни в старости, вынуждены подрабатывать, чтобы хоть как-то выжить. Я не говорю — жить. Ваши женщины стареют раньше положенного природой срока. Мужчины умирают в возрасте интеллектуального и физического расцвета. У ваших детей нет будущего. Это не есть свобода. Человек должен ощущать себя птицей. Такой же вольной и независимой. И иметь уверенность в будущем.
— У вас на родине все чувствуют себя вольными и независимыми? Имеют уверенность в будущем? — неожиданно произнёс военный.
— Да.
— И потому у вас до сих пор не утихает гражданское сопротивление?
Павелич вздохнул:
— Национальные предрассудки.
— А может чья-то спекуляция на национальных чувствах?
— Что вы хотите этим сказать?
— Только то, что кому-то всегда выгодно, когда в его стране идёт война. Принцип расследования уголовного преступления: установи, кому было выгодно убийство, и ты найдёшь убийцу.
— Вы привели неправильный пример. — Павелич гордо вскинул голову. — Войну за независимость никак нельзя приравнивать к уголовному преступлению.
— От чего? — Синчук посмотрел на часы. Следовало выждать ещё минут двадцать. Как минимум.
— Вы меня удивляете. — Серб вытянул свои длинные ноги перед Синчуком, и у того, непроизвольно, возникло желание пнуть собеседника по голенищам. Да так, чтобы тот взвыл от боли. — Уголовное преступление есть продукт нечистоплотности человека. Он ворует, убивает, насилует по прихоти, по мотивам животной страсти. А потому, такой тип людей следует изолировать.
— А если во время войны за независимость насилуют, убивают, грабят, то это побочный эффект. Так что ли?
Павелич покачал головой:
— Не передёргивайте, господин подполковник. В любом деле к чистым и светлым идеалам прилипает грязь. И, к сожалению, грязь всегда бросается в глаза. И, часто, даже очень часто, замазывает то чистое и светлое, ради чего создавался идеал.
— Идеал придумывают те, кому это выгодно. И используют его, в своих целях и нуждах. А вместе с ним используют и ту толпу, которую смогут собрать, точнее сагитировать вокруг данного идеала. Иногда её, то есть толпу, убивая, насилуя и грабя. Но, то есть побочный эффект. Или, как вы выразились, грязь.
Дверь приоткрылась. Голова лейтенанта мельком взглянула на серба, и кивком подозвала подполковника.
— Кажется, — Станислав Григорьевич поднялся на ноги. — приехали те, кого вы ждали.
Синчук вновь покинул помещение. Пройдя через терминал, он вышел в зал аэропорта. Журналисты, мигом обступили его, засыпая вопросами:
— На каком основании задержали Михая Павелича?
— Правда ли, что он провозил наркотики?
— Почему нарушена неприкосновенность личности?
— Так он провозил наркотики, или нет?
— Нет, не провозил. — Синчук окинул взглядом людей и задержал свой взор на двух мужчинах, которые, всем своим поведением и внешним видом никак не вписывались в журналистскую братию.
— В чём причина его задержания? — донёсся новый вопрос.
— Он вам сам всё объяснит.
— Когда?
— Простите, на данный вопрос я пока ответить не могу.
Синчук сделал несколько шагов вперёд к двум официальным представителям.
— Подполковник Синчук, служба безопасности.
— Простите, служба безопасности чего? — поинтересовался один из «дэнди», как их тут же окрестил про себя подполковник.
— Естественно, аэропорта.
— Второй секретарь посольства США в Украине Брюс Лафленд. — представился тот, который промолчал.
— Джон Маккой, представительство организации «Freedom World» в Украине. — назвал своё имя второй и тут же продолжил. — Михай Павелич является нашим сотрудником, и мы заявляем протест по поводу его ареста.
— Наше посольство высказывает возмущение, по поводу задержания гражданина Сербии Михая Павелича, — второй секретарь снял солнцезащитные очки, отчего моментально перестал быть похожим на киношного супермена, — И мы просим объяснить нам причину подобных действий со стороны Украины.
— Добрый день. — для начала поздоровался Синчук, — Михай Павелич, как вы правильно заметили, гражданин Сербии, не арестован и не задержан. Идёт обыкновенная проверка документов. И не более.
— Когда вы намерены его освободить?
— Как только утрясём все вопросы.
— Организация «Freedom World» в моём лице надеется на быстрое решение данного вопроса.
— Я обещаю, мы приложим все силы, чтобы действительно его решить быстро.
Синчук вернулся назад в терминал.
— Лейтенант, что делает наш гость?
— Смотрит телевизор.
Синчук зашёл в комнату. Павелич сидел в кресле, закинув ноги на столик:
— Господин подполковник, вы пропустили очень интересную передачу. — по телеэкрану транслировался канал новостей «Свобода». — Только что, в прямом эфире, сообщили о моём аресте. Знаете, приятно, чёрт побери, быть значительной фигурой. Честное слово, когда-нибудь я выдвину свою кандидатуру на пост президента.
— Какой страны?
— То есть?
— Я спросил, какой страны. Вы ведь гражданин Сербии? — Синчук раскрыл паспорт, — Нет, никакой ошибки. Странно. Для вашей защиты приехали журналисты, телерепортёры из посольств и консульств других государств, ваше нынешнее руководство из «Freedom World». Даже второй секретарь посла США пожаловал к нам. А вот представитель Сербии почему-то не приехал? Или он задерживается?
Павелич медленно опустил ноги на пол.
— Вот так то лучше, господин Павелич. — Синчук закрыл паспорт и положил его на стол. — Итак, моё предложение, теперь более конкретное, чем час назад. Либо вы подтверждаете нашу версию о том, что нарушили визовый режим, и мы отправляем вас ближайшим рейсом в Цюрих. Либо вызываем представителей Сербского посольства, и они, на глазах у всех, арестовывают вас. За что, следует пояснять?
— Нет. — голос серба моментально сел. Вызови сейчас подполковник представителей посольства, и он, Михай Павелич, может на долгий срок, если не на вечно, забыть слово «свобода».
— Вот и хорошо. Вы кажется говорили что-то о чистоте и грязи. Так вот, если не примите наши условия, то с тюремной грязью познакомитесь не по наслышке. Итак, господин пока что турист, у вас пять минут на размышления. Самолёт на Цюрих вылетает ровно через двадцать минут. Ждать вас он не станет. И ещё. Звонить никому не советую. Вопросы?
— В боксе это называется «запрещённый удар».
— Давайте без сантиментов. Мы с вами работаем в одной структуре, в которой все удары разрешены. Впрочем, не мне вам об этом рассказывать. Ваше решение?
Павелич вскинул голову:
— Я лечу в Цюрих.
— Вот и замечательно. — Синчук протянул паспорт. — Ваши документы. Пройдите на пропускной пункт. И не забудьте сказать журналистам про просроченную визу. — по вызову подполковника в дверях проявился офицер таможенной службы. — Лейтенант, проводите гостя.
Серб поднялся со своего кресла:
— И всё-таки, жаль, господин Синчук, что вы сели не в тот поезд.
— Может быть и так. Только не вам, иностранцам, судить об этом.
* * *
Машина резко развернулась и направилась к столице.
— Что скажешь? — народный депутат Олег Круглый смотрел на дорогу вместе с водителем, тоже народным депутатом Украины Сергеем Лузгиным, и свой вопрос он как бы бросил, но ответа ждал с тревогой.
— Николаевич предупреждал, Михай долго с нами работать не будет. Засветился мужик, судя по всему.
Круглый вскинулся:
— А я ему говорил, чтобы не таскался на митинги. Нет, каждый что хочет, то и творит.
— Михай человек свободный. — парировал Лузгин.
— Да. И теперь вся его свобода заключена в стенах самолёта. Кстати, кто тот мужик, что его задержал?
— Не знаю. Скорее всего, СБУ. Без них не обошлось.
Мобильный телефон прервал беседу. Круглый взглянул на дисплей:
— Михай звонит. Да, слушаю.
Голос звучал зло и растерянно.
— Что со мной произошло, видел? Вот сволочи… Олег, больше мне в Киеве появляться нельзя. По, крайней мере, до нашей победы. — Круглый приспустил в дверце стекло и, высунув голову в образовавшееся отверстие, сплюнул: а после победы ты здесь и на хрен никому не будешь нужен. — Олег, слышишь меня? — чуть ли не кричал в трубку Михай, — свяжись с Георгием Сурхуладзе. Из Тбилиси. Он знает, как поступать дальше. Мы предполагали такой ход событий. И последнее: приглядитесь к московскому журналисту. Как его звать не помню, но мы с ним встречались в Грузии. Более детальную информацию о нём получите у Гии. Он с ним более тесно познакомился. В своё время. Всё. Отбой.
* * *
«Вечером в Киевском аэропорту «Борисполь» при пересечении границы был задержан гражданин Сербии Михай Павелич. Господин Павелич ненадолго выезжал за пределы Украины, однако, по возвращении двери нашей страны оказались для него неожиданно закрытыми. Напоминаем, господин Павелич является сотрудником международной организации «Freedom World», представительство которой в Киеве призвано проследить за прозрачностью и демократичностью выборов в Украине. Официальная версия властей в запрете посещения страны Михаю Павеличу: просроченная виза. Однако, у нас имеются основания предполагать…
Телеканал новостей «Свобода»
* * *
«… Павелич вылетел в Цюрих. Кто же он такой, Михай Павелич? По данным голландского журнала «West», N 8, июль 200… года, Михай Павелич является специалистом по организации так называемых «бархатных» революций. Его карьера началась в 199… году в столице Югославии, Белграде. Именно там международный революционер, как именует себя Павелич, начал карьеру политического деятеля мирового масштаба, с уголовными отклонениями. После свержения правительства Слободана Милошевича, сопровождавшейся партизанской войной и кровавыми разборками финансовых кланов, Михай Павелич, получив солидный гонорар за выполненную работу, проявился в Грузии, во время «тюльпановой революции», где активно сотрудничал с молодёжным движением «Святой Георгий». Правда, в отличии от родной Сербии, где его теперь ждут только в качестве обвиняемого по многим преступлениям, в Тбилиси Павелич не смог навязать свои условия ведения «боевых политических действий». В результате чего, его гонорар оказался значительно меньше, чем за предыдущую работу. В начале 200… года Михай Павелич, в интервью издательству «West», признался, что к нему за консультациями по поводу организации революций обращались не только из стран Средней Азии, Украины, Белоруссии, но и из африканских государств.
Газета «Интересы Украины», 22 сентября 200… года»
* * *
«22 сентября на Вашингтонской конференции «Украина и её путь к стабильной демократии», в которой приняли участие ведущие политики и бизнесмены США, в том числе и госсекретарь, было принято решение о финансовой поддержке украинского политикума для обеспечения свободных и справедливых выборов в Украине. Первые деньги, в сумме 13 миллионов долларов, поступят в Украину через фонд международной благотворительной организации «Freedom World»…
Газета «Washington Post» 23 сентября, 200…года»
* * *
— Алло, Герман?
— Слушаю, Вилен Иванович.
— Довольно любопытная новость пришла только что ко мне из Кремля. Знаешь, кому наш «тёзка» передал информацию о «Казачке» и в чём отчитался «первому»? Пупко, зятю Кучерука.
— Ничего себе финт! — Медведев присвистнул. — Так что, отработка по Петренко отменяется?
— Ни в коем случае! — отрезал Щетинин. — До встречи с «комсомольцем» Луговой с Пупко не встречался. А из этого следует, политолог отдал информацию команде Кучерука с ещё большим опозданием, чем Петренко. Если он, конечно, передавал тому сведения. То есть, чисто для отчётности перед «боссом»: на момент передачи информации Пупко, «Казачок» уже был отравлен. Так что, прими к размышлению. По Старовицкому что-нибудь новое есть?
— Нет.
— Ищи, полковник. Ищи. Пока время терпит. После будет некогда.
* * *
«Мы берём интервью у одного из кандидатов на пост президента Украины от социалистической партии Онойко Кирилла Викторовича. Ваше мнение по поводу заболевания Андрея Николаевича Козаченко, одного из ваших конкурентов.
— Вы правильно заметили, именно конкурента. Однако, сегодня Андрея Николаевича следует называть скорее не конкурентом, а лидером. Обратите внимание: все газеты, радио, телевидение работают только вокруг этой одиозной фигуры.
— А премьер — министр?
— Ну, тому сам Бог велел использовать административный ресурс.
— Это противозаконно.
— А вы можете доказать, что его действия противозаконны? Премьер выехал на новую стройку. Премьер во время обследования животноводческого комплекса встретился с местными жителями. Где вы видите кандидата? Чисто рабочие визиты. А вот у Андрея Николаевича «ноу-хау». Одно для него плохо: люди мало верят в высказанную им версию о преднамеренном отравлении. А может, и правильно.
— Причина недоверия?
— Причин много. Но, я бы остановился на одной. Не столь значительной, но знаковой. Кто у господина Козаченко супруга? Подданная Соединённых Штатов Америки! Можете себе представить, чтобы жена президента Украины являлась подданной другого государства? А? По закону, по всем человеческим нормам и понятиям, она должна иметь наше гражданство. Должна слушаться наших законов. Детишек воспитывать в наших детских садах и школах. А не в Бог весть каких, заокеанских колледжах. Нет, хватит нашему народу царских времён, когда мы приглашали иноземного князя править нами, сивыми да убогими. У нас своя голова на плечах имеется.
— Простите, но мне ваши слова напоминают семнадцатый год.
— А история, молодой человек, имеет тенденцию повторяться. И с каждым разом всё в более извращённой форме. Вот, к примеру…
— Простите, но время нашей передачи заканчивается. Вы были с нами на канале «АНТ».
* * *
Лев Николаевич Луговой в кабинете Владимира Николаевича Яценко имел честь находиться впервые. И потому, с любопытством оглядевшись по сторонам, политолог по-детски причмокнул:
— Скромно, но со вкусом.
— Переделал после Кравца. — Кравец Алексей Михайлович являлся предыдущим премьер-министром. Ныне он возглавлял в парламенте фракцию трудовиков. — Всё в розовые тона любил рядить, а мне по душе зелёный.
— Ну, то, что тебе по душе, то твоё дело. — Луговой без предложения сел в ближайшее кресло. — А я приехал говорить о нашем общем деле. Расскажи-ка, мне, старику, что за скандалы у вас в Верховной Раде по поводу отравления.
— Так, — премьер прищурился, — ты же в курсе.
— Я? — на лице московского гостя можно было спокойно прочитать удивление, — С чего ты взял?
— Как же, а твоё предупреждение по поводу нападения на Козаченко.
— Правильно. Потому я и спрашиваю. Ты знаешь, наш, — Луговой кивнул на фотографию на столе, на которой запечатлелись Владимир Николаевич и президенты Украины и России на фоне Мариинского дворца. — находится в полном недоумении. Я, по его просьбе, вас предупредил. А реакции не последовало. Потому, его интересует: почему после нашего предупреждения Козаченко, всё-таки, отравили? Что молчишь, Владимир Николаевич?
— Скажем так, — произнёс после секундной паузы премьер. — Не успели принять меры.
— Или приняли, но противоположные. — моментально отреагировал гость.
— Хочешь на меня всё свалить? — Яценко расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. — не получится.
— Не говори глупостей, Володя. Я, а тем более наш президент, в тебе сомнения не имеют. Мы в одной упряжке, и если кто-то из нас лямку не так потянет, до цели все вместе не дойдём. Сдохнем. Пока же хочу разобраться в том, что происходит. Скажи откровенно, меры приняли после моего звонка Пупко? Или нет?
— Не успели. Было слишком поздно. Когда мои люди позвонили к нему домой, то там уже во всю действовала «неотложка». — Яценко по хозяйски раскинулся в кресле. — Я этого доморощенного финансиста терпеть не могу, но чтобы травить… Мне в предвыборной кампании подобные фортеля ни к чему.
— Верю.
Премьер поморщился. Он терпеть не мог бесед в духе допросов. Но с Луговым следовало разговаривать в том тоне, который тот задал. Каждое слово беседы в недалёком будущем будет передано в Кремль. И в какой интонации, и на чём будут расставлены акценты, зависело от Лугового.
Лев Николаевич кивнул на портрет президента Украины, висевший над креслом премьер-министра:
— Что он говорит?
— Практически ничего. — хозяин кабинета протянул руку и налил себе минеральной воды в стакан. — Склоняется к пищевому отравлению. Смеётся, мол перед тем как делать заявления, сначала следовало бы Козаченко клизму вставить.
— Заявление оппозиции с трибуны Рады дело слишком серьёзное, чтобы его на смехуёчки перевести. С такими вещами не шутят. Что вещают в СБУ?
— Пока проводят собственное расследование. Недостаёт данных медэкспертов. Всё стопорится на том, что молокосос выехал на лечение в Австрию. И ни с кем не контактирует. Нам нужны его анализы. Без них мы как без рук. Может, сможете помочь?
— Так что, — Луговой тяжело дышал. Вес и жара делали своё дело. — мне теперь вылететь за его мочой? Нет, Николаевич, так дело не пойдёт. Условия договора остаются в силе. Каждый должен с играть свою роль, нравится она ему, или нет. Моя задача — вылепить тебе предвыборную кампанию. Твоя — устранить все препятствия, причём, дипломатичным путём. Так просили тебе передать. И данную проблему ты должен решить сам. И чем быстрее, тем лучше. Второе. Мы не понимаем, почему ты сидишь в Киеве? Сейчас самое время посетить западную Украину. Навести, так сказать, мосты.
Яценко со стуком поставил стакан на стол.
— Ты же знаешь, меня там не воспринимают.
— Ты премьер или кто? Тебе потом быть президентом. Ты что, и тогда будешь бегать кругами? Придумай официальную версию визита во Львов. Или Ивано — Франковск. Пока твой конкурент по больницам прохлаждается. В телевизор давно смотрел? По моим данным, из двадцати минут эфира премьер-министра Украины показывают максимум четыре минуты, а твоего главного конкурента, господина Козаченко двенадцать. Неплохой расклад. Нужна интрига, Володя. Потенциальный избиратель должен понять, что ты стоишь на своём месте. Пусть там тебя не воспринимают. Но ты же не будешь вечно прятаться от них? Рано, или поздно придётся столкнуться с проблемами «западенцев». И на мой взгляд, лучше это сделать сейчас, пока Козаченко транжирит деньги за бугром. Так что, считай мою просьбу толчком к действию. Как супруга?
— А что ей. Сидит дома. Внука вот привезли.
— Внук — это хорошо. На тебя похож?
— Разве, когда я был в детстве.
— Вот и прекрасно. Снимись с ним в рекламном ролике, на руках подержи. Пусть толпа тебя увидит не как лидера, а как человека. Фильм, в конце концов, сделайте. Только поторопись. Время. Сейчас всё решает время. А его у нас чертовски мало.
* * *
«1 октября жена кандидата в президенты Украины Андрея Козаченко заявила о том, что планирует подать заявление на получение украинского гражданства. На все вопросы, касающиеся здоровья мужа, Катерина Богун — Козаченко отвечать отказалась. Однако, внешний вид женщины служил самым полным ответом на поставленные вопросы.
Агенство «Новости Украины», 2 октября, 200…»
* * *
«После развала СССР украинские ультра-правые националисты, до того времени проживавшие на Западе, получили возможность легально действовать в интересах США на территории Украины. И не просто действовать, а создавать свои партии, организации, и, даже, проникать в высшие эшелоны власти. Пример тому народные депутаты Тарасюк Степан и Виктор Стешенко (фракция «Независимая Украина»), которые, став гражданами нашей страны только лишь в 199… году, уже в 200.. стали «народными избранниками». И С. Тарасюк, и В. Стешенко, и жена кандидата в президенты Украины от оппозиции Кэт Богун: все они выкормыши американского империализма…
1 октября Кэт Богун — Козаченко заявила о том, что, якобы, собирается поменять привилегии гражданина США на скромный украинский паспорт. Однако, со сменой гражданства Богун — Козаченко не удастся избавиться от таких сторон её жизни, как членство в ультранационалистических организациях и работе в госдепартаменте США.
Газета «Коммунист Украины», 3 октября, 200… год»
* * *
— Вызывали, Владимир Николаевич?
Руководитель областного управления СБУ генерал Новокшёнов вытянулся перед своим протеже.
Яценко оторвался от бумаг:
— Присядь. Дело есть.
Владимир Николаевич посмотрел на старинные, башенные часы, стоявшие в дальнем углу кабинета:
— С минуты на минуту будет Резниченко. Обговорим всё детально. Имеются кое-какие мыслишки.
— Понял. — отозвался новоиспечённый генерал, пришедший на новый пост вместе с премьером из Донецкой области и перепрыгнувший, по карьерному росту, одну звёздочку тоже благодаря «патрону».
Премьер рассортировал на столе бумаги по уровню срочности и поднял взгляд на собеседника.
— Ладно, пока он добирается, слушай. Имеется одна идея. Довольно любопытная. — премьер явно раздумывал над тем, продолжать мысль, или нет. Несколько минут. Новокшёнов терпеливо ждал. Наконец, Владимир Николаевич продолжил. — А что если и мне стать пострадавшим?
— То есть? — генерал с удивлением вскинул брови. — Как это?
— Как Козаченко.
— Отравиться, что ли?
— Зачем? Как говорил Владимир Ильич: мы пойдём другим путём. Организуем нападение. В толпе. Среди массы людей.
— Покушение на убийство? — Новокшёнов скептично покачал головой. — Конечно, круто, но очень много времени уйдёт на подготовку. Сами понимаете: подготовить снайперов, произвести расчёты. Опять же, спецназ задействовать…
— Да нет, — отмахнулся Яценко, — идея другого плана. — премьер поднялся с кресла и принялся мерить кабинет широкими, упругими шагами. — Я, в скором времени, собираюсь совершить поездку по Львовской и Ивано — Франковской областям. Слышал?
— Естественно. Только не могу понять, зачем? — недоумению подчинённого не было границ. — Вас там не воспринимают. И та, и другая области зона влияния Козаченко и Цибулько. К чему туда соваться?
— В том суть идеи и состоит! Делать мне там действительно нечего. Но, западная Украина поможет отработать мне Восток и Юг.
— Каким образом?
— Неприятием. — Яценко облокотился о подоконник. — Я ведь приеду к «западенцам», можно сказать, с открытой душой. Со всем сердцем. А они в меня плевком. И желательно, чтобы в тот плевок был завёрнут камушек. Теперь дошло?
— Судебный процесс. — начал догадываться Кочергин.
— Ни в коем случае. — усмехнулся премьер. — Наоборот: всё простить. Никаких последствий. Все на свободе.
Кочергин хмыкнул:
— Грамотно. Однако, камень на то он и камень. — Новокшёнов провёл указательным пальцем по переносице. — А если промажет? Или, не дай бог, в голову?
— И что? Забыл, откуда я родом? За мою башку не беспокойся. Она столько пережила, тебе и не снилось. А кровь даже не помешает. Пусть видят, за что пострадал их премьер. Как тебе мой план?
— В целом осуществим. Только встаёт одна проблема. Как быть со службой безопасности? Потом ведь на меня всех собак натравят. Если не будет существенной поддержки, я — против.
— А тебя никто и не спрашивает, «за» ты, или «против». — Яценко встал, тем самым давая понять, что, так и не дождавшись Резниченко, самостоятельно принял решение, а значит, беседа подошла к концу. — Дорасти сначала. Или думаешь, мне просто так давалось твоё продвижение по службе? Всё, решено. Моя задумка тебе понятна, остаётся отработать детали. Вот ими и займись.
* * *
Огонь в камине почему-то не грел, хотя хозяйка дома расположилась в кресле рядом с ним. Или это казалось, что не грел. В последние дни все чувства сместились. Точнее, произошла самооценка. Катерина Викторовна Богун — Козаченко задумчиво смотрела на пламя. И одна мысль не давала ей покоя: а стоило ли то, чем сейчас занимался её супруг, победы? Там, за океаном, всё намного проще. По крайней мере, есть уверенность в будущем. А здесь? Её отец, украинец, после окончания войны, после освобождения из плена, решил остаться на западной территории Германии, оккупированной американскими войсками. Вскоре после войны перебрался в Штаты. Женился на такой же беженке Советов. Скучал по родине. Но чтобы вернуться? Такого у него и в мыслях не было. Говорил, Сталин пленения не простит. Так оно бы и было. Об этом она узнала из университетских программ. И не только из них…
Дома родные говорили только на украинском языке. Катя, или как её называли в колледже, Кэт, посещала вместе с родителями католическую церковь. С детства слышала от отца всё хорошее о её прародине, и всё плохое об её руководителях — коммунистах. Потому, ничего не было удивительного в том, что когда Кэт перешла старший, последний курс, активно начала заниматься в «Спилке молоди Украины». Как смеялся их руководитель, Гарри Доровиц: американский аналог советскому комсомолу. После колледжа университет, работа в госдепартаменте, поездки в Киев, на историческую родину. Отец радовался за неё и завидовал. А она не понимала: почему? По сравнению с родным Чикаго Киев казался большой, недоразвитой деревней. У большинства женщин наблюдалась странная, отличительная от американок черта: при поездках в метро надевать самые дорогие наряды и украшения. Тем самым, привлекая к себе уголовные элементы. Впрочем, и сами женщины не шли ни в какое сравнение с американскими. Какие-то хмурые, злые, старые… Это было в восемьдесят девятом году. С тех пор мало что изменилось. Да оно и не может поменяться, если те же самые «women» хотят выбрать президентом не её мужа, а малообразованного мужика Яценко. Женщина нервно рассмеялась. Вспомнила, как супруг во время ужина, рассказывая о том, как премьер, имея научную степень экономиста, оказался безграмотным человеком, и в анкете кандидата на пост президента, которую обязательно следует заполнить лично, написал «проффесор», допустив две грамматические ошибки. Козаченко показывал в лицах выражение физиономий комиссии, которая принимала анкету, а после заливисто хохотал. А для неё был непонятен его смех. Что может быть смешного в том, что недалёкий, необразованный человек собирается руководить государством? Что может быть смешного в том, что над страной в пятьдесят миллионов человек встанет недоумок, с примитивным воспитанием, и не менее сложным строением головного мозга?
Катерина Викторовна укрыла ноги пледом. Воспоминания сплошным потоком хлынули в её сознание.
В семидесятых, когда она в первый раз прилетела в Киев, первое, что её потрясло, были очереди. Люди стояли в очередях за всем. За колбасой и мясом. За колготками и туалетной бумагой. За мебелью, и за росписью в загсе. Всё, на что только можно было придумать очередь, она была. С тех пор, конечно, кое-что изменилось. Пропали столпотворения в продуктовых магазинах, в автосалонах, и во многом благодаря её мужу. Но этого, почему — то, никто не замечает. Или не хочет замечать. Даже наоборот, все стремятся вернуться в ту глухую, жестокую действительность, которая их унижала и давила.
Вспомнилось, как она познакомилась с Андреем. Кэт возвращалась в Америку, а он летел в Нью-Йорк в командировку. Андрей, к тому времени, занимал пост главы национального банка Украины и летел в составе делегации в Нью-Йорк на обучение, как выразился президент Украины, «настоящим принципам западной финансовой системы». А она наоборот, возвращалась из киевской командировки, где находилась по распоряжению госдепартамента США. Их места, естественно совершенно случайно, оказались рядом. Познакомиться с Андреем было одним из её заданий, поставленных руководством госдепартамента. Молодой политик, склонный более к Западу, чем к Востоку, заинтересовал руководство США. Впрочем, задание оказалось приятным: он ей самой понравился. Андрей проявился человеком видным, красивым, общительным. Разговорились. Выяснилось, у них много общих интересов: театр, книги, живопись… В Вашингтоне стали часто встречаться. Она его водила по своим любимым местам. Особенно главу национального банка поразила выставка художников, работающих с деревом и металлом. Он стоял перед скульптурами, а она наблюдала, как Андрей, забыв о ней, пытался руками незаметно воспроизвести движения рук мастеров, будто сам держал резец и ваял скульптуру. В тот момент она поняла, влюбилась. И всё!
Обоюдное чувство усилилось с рождением Наденьки и Богдана.
И вот теперь пугающая действительность. Непонятная страна с непонятными людьми. Гуманоидами, которые хотят жить, как в Европе, при этом по законам вандализма Советского Союза.
Катерина Викторовна подняла трубку телефона и набрала номер:
— Тарас, я не слишком поздно звоню? Приезжай. Мне очень тяжело. Если тебе не трудно, приезжай.
* * *
Пограничник проверил паспорт, поставил печать.
— Добро пожаловать в столицу Украины. — дежурный жест рукой, и прилетевшие гости из Тбилиси прошли на выход.
— Говорит Синчук. — подполковник прижал трубку к уху плечом и прикурил, — Информация подтвердилась. Грузинские товарищи прилетели. Двое. Сели в джип «Нисан — Пэтрол», номер…….
* * *
«Грач для Алисы.
6 октября в Киев из Тбилиси прибыли Отар Павлоашвили и Гия Сурхуладзе, члены организации «Святого Георгия». Оба работали под прямым наблюдением и непосредственным руководством Михая Павелича при «грузинских событиях».
Грач»
* * *
«9 октября директор и главный врач австрийской клинки, в которой проходит курс лечения Андрей Козаченко, Эрих Вайс подтвердил своё заявление от 19 сентября. Именно в нём шла речь о том, что в истории болезни Андрея Козаченко не заметно признаков специального отравления. Кроме того, Эрих Вайс поведал журналистам о поведении ближайшего соратника Андрея Козаченко, Олега Круглого (а вместе с ним и ещё нескольких человек), которые в агрессивной форме требовали от доктора отказаться от своего заявления, сделанного 19 сентября. Итак, встаёт вопрос: так отравлен кандидат в президенты Украины от оппозиции или нет? Вместе с тем поднимается ряд других вопросов. Почему, если кандидат отравлен, до сих пор ни семья, ни он сам не обратились в специальные органы, пусть и за рубежом, чтобы было произведено детальное обследование? Почему врачи дают разнообразные, подчас противоположные, версии одного и того же заболевания? Почему комиссию Верховной Рады, которая прибыла в Вену, не допускают к больному, а общение происходит как в тюрьме, через адвоката? И что означает фраза главного врача клиники: не заметно признаков СПЕЦИАЛЬНОГО отравления? Выходит, могло быть не специальное отравление? Но мы выводы делать не станем. Подождём приезда главного лица всей этой истории. Может быть, он нам даст ответы?
Газета «Молодёжные новости» 200… год»
* * *
«30 сентября, в американской газете «The International Tribune» вышла статья одного из кандидатов в президенты Украины, Андрея Николаевича Козаченко, под заглавием «Будущее Украины».
В данной статье кандидат в президенты призывает Запад точно определить позицию в соответствии с будущим своей Родины. Далее по тексту: «Мы ожидаем того, что Запад, наконец, определится относительно места Украины в панъевропейском общественном, политическом и экономическом процессах». Выходит, сам кандидат в президенты такой самостоятельной европейской страны, как Украина, не готов к тому, чтобы самостоятельно определить место своего родного государства в международном значении, и призывает это сделать другие страны. Довольно странное заявление. Теперь, по Козаченко, выходит, не украинцы должны решать кто они есть в европейском пространстве, а вместо них этим будут заниматься господа демократы из США, Германии, Франции… Встаёт вопрос: к чему может привести лидер страны с подобного рода размышлениями?
Геннадий Молчуненко, телеканал «СТВ»
* * *
Медведева перехватили возле подъезда дома. Как только его нога ступила на порог родного крыльца, сзади полковника окликнули:
— Герман Иванович?
Медведев обернулся. Перед ним стояли два молодых человека, мало чем похожих на бритоголовых беспредельщиков.
— Слушаю.
— С вами хотят поговорить. — один из интеллигентных малых кивнул в сторону бронированного лимузина, припарковавшегося невдалеке от дома полковника. За тонированными стёклами невозможно было понять, кто так срочно жаждет встречи с представителем разведки. Герман Иванович бросил взгляд по сторонам, и, не заметив ничего подозрительного, прошёл к авто. Как только он приблизился, задняя дверца приоткрылась, приглашая полковника в глубь салона. Медведев решил принять предложение.
— Добрый вечер, Герман Иванович.
Мужчина, протянувший для приветствия руку, Медведеву был очень даже хорошо знаком. Всеволод Юрьевич Старовицкий представлял ту прослойку населения, к которой полковник относился несколько неприязненно.
Начинал свой бизнес господин Старовицкий с кооператива по пошиву верхней одежды. Но, естественно, заработать большой капитал на данном поприще Всеволод Юрьевич был не в состоянии. А денег хотелось. И не просто денег. А больших денег. И потому, как закономерность, в скором времени он связал свою судьбу с рэкетом. Лёгкая промышленность вскоре была им забыта. Зато, никогда не служивший в армии Старовицкий, неожиданно начал очень сильно интересоваться разного вида армейским имуществом. Каким образом заработал свой первый миллион, господин Старовицкий, как и большинство его коллег по цеху, никому и никогда не рассказывал. И только небольшому кругу лиц было известно о том, как, почём и куда ушли партии БМП, боевых машин пехоты, тысячи единиц стрелкового оружия, гранат, и так далее. После Всеволод Юрьевич заинтересовался газовыми и нефтяными проблемами страны. Конечно, в свою пользу. Правда, на данном поприще у него имелись довольно серьёзные конкуренты, которые не слишком радовались тому, что Старовицкий работает на российском рынке. Об о всём этом, и не только этом, Медведеву стало известно из докладной записки, составленной подчинёнными несколько дней назад.
— Добрый вечер, Всеволод Юрьевич. — полковник пожал руку бизнесмена.
— Долго вас приходится ждать. — улыбка слегка тронула тонкие губы олигарха. — Жена привыкла, или пилит?
— Вы приехали поговорить о моей жене?
— Нет, конечно. Это так, чтобы разговор завязать. Моя, лично, не переносит, когда я приезжаю позже десяти вечера. Пятнадцать лет с ней живём, а вот привыкнуть к тому, что у её мужа ненормированный рабочий день, никак не может.
— Я вас слушаю, Всеволод Юрьевич.
— Хорошо. — Старовицкий тронул водителя за плечо. — Лёша, пойди, прогуляйся.
Как только шофёр покинул авто, Старовицкий всем телом повернулся в сторону полковника.
— Герман Иванович, у меня к вам имеется деловое предложение. Буду откровенен. Меня очень интересует украинский рынок. Конечно, имеется ввиду, не вещевой, а топливный. Я имею намерения вложить в него, через инвестиции, довольно солидное состояние. Единственное, что меня беспокоит, так это нестабильное политическое положение в стране.
— Можно уточнить?
— Конечно. К сожалению, с господином Яценко я, пока, контакта не навёл. Не получилось. Причины мне не известны. Опять же, пока. А теперь о моём предложении. Недавно ваша фирма наводила об о мне справки.
Медведев и не думал изображать удивление. У Старовицкого служба безопасности была налажена на очень высоком уровне, про это он знал из той же аналитической записки. И ещё он помнил о том, что на службу к Старовицкому в недавнем прошлом перешло несколько человек из ведомства Медведева. Единственное, о чём подумал полковник в тот момент, следует «перепрошить» всю его структуру по всем диагоналям. Вычистить её.
— Меня это несколько обеспокоило. — между тем продолжал бизнесмен. — Не буду у вас спрашивать о причине заинтересованности к моей личности. Или как у вас подобные вещи называют. Понимаю, присяга, честь мундира, чистота погон. Но, повторюсь, меня обеспокоила ваша активность против меня.
— От чего вы решили, что мы собирали сведения против вас? — подал реплику полковник. — А что, если мы хотим защитить ваш бизнес? Вдруг на него покушаются?
— Не смешите меня, Герман Иванович. Ваше ведомство защитой, конечно, занимается, но не в моём случае. А потому, предложение у меня к вам следующее. Ничего не делать. Только и всего. И за это, Герман Иванович, ничегонеделание вы получите довольно приличный куш.
— Расшифруйте, что вы понимаете под словами «ничего не делать»?
— Не проявлять инициативу. Не лезть туда, куда кроме вас больше никто не полезет. Вот и всё.
— Любопытно. — хмыкнул полковник. — А почему вы решили, что инициативу по сбору информации проявляю именно я? У меня имеется руководство, которое отдаёт мне приказы. Я их выполняю. Всё довольно просто и банально.
— Да нет, Герман Иванович. Я ведь перед тем, как встретиться с вами, тоже не сидел сложа руки. Навёл кое-какие справки. Именно потому и не стал спрашивать о причинах. Знал, вы о них мне ничего не скажите. — Старовицкий сделал секундную паузу, и продолжил. — С вашим руководством мы найдём общий язык. Поверьте мне. Но, я знаю по собственному опыту: иногда, если не часто, многое зависит не от первых лиц, а от маленького человечка. Эдакой шестёрки. Точнее, шестерёнки. Которая может пробуксовать весь механизм. Герман Иванович, не обижайтесь. Это я как пример привёл.
— И не думал. — Медведев бросил взгляд на часы. Чёрт, почти одиннадцать. Хоть бы выспаться.
— Так вот. Зная о вашей страсти к самостоятельности и инициативе, я и решил нанести вам визит. Понимаю, сразу вы мне ответ не дадите. К тому же, я вас не тороплю. — Старовицкий раскрыл портмоне и вынул из него визитку в золотом тиснении. — Здесь все мои телефоны. Как только примите решение, прошу, сообщить. И ещё об одном прошу, сообщить как можно скорее.
Медведев повертел дорогой картон в руке, и вложил его в нагрудный карман пиджака:
— Хорошо. Я подумаю.
Полковник уже, было, занёс ногу над полом машины, чтобы покинуть её, как тут же вновь повернулся к собеседнику:
— А вы не боитесь, что вам могут шею свернуть те, кто сделал ставку на Яценко?
Старовицкий вновь улыбнулся:
— Естественно, боюсь. Только всех бояться, денег не иметь.
* * *
Ивано — Франковск, областной центр Западной Украины, встретил премьера мелким дождём.
— Куда поедем? — без всякого приветствия, спросил Яценко, покинув железнодорожный вокзал, и теперь стоя перед стандартным, маршрутным автобусом, который приготовили для его поездки по городу.
— К центральной площади. Трибуна установлена. Народ собрался. — отчитывался глава областной администрации, которого премьер видел всего два дня назад, и которого лично проинструктировал о предстоящей поездке.
— Собирал то хоть не силой?
— Ну, что вы? — голова облисполкома даже и не подумал обидеться. — Ни в коем случае.
— Смотри, — погрозил премьер пальцем, — в твоих интересах не брехать мне. На чём будем ехать?
— Как вы и приказали: никаких дорогих машин. Автобус.
— Ну, так вези.
* * *
Студент химико-биологического факультета Ивано-Франковского национального университета Степан Ткаченко, перед тем, как идти на площадь, выполнил просьбу матери: купил по дороге два килограмма помидор. Конечно, таскаться с таким грузом на митинг особого желания не было, но после всей политической лабуды, на которую их загнал деканат, возвращаться назад, на рынок, не имелось никакого желания. К тому же, теплилась надежда на то, что долго стоять не придётся, а то, может, и сбежать удастся.
Декан, проходя мимо студента, кивнул овощи:
— Ты бы ещё «онопенку» с собой прихватил. — покачал головой, — Встань во второй ряд, — и пошёл дальше. «Онопенками», в честь первого президента «незалежной Украины», в народе прозвали небольшие ручные тележки, с помощью которых сельское население доставляло свою продукцию на местные рынки.
В студенческой массе прошёл гул: по дороге ехал довольно необычный кортеж. Впереди милицейские машины с сиренами, а за ними… автобус. Обыкновенный рейсовый автобус «Лаз». Среди стоящих студентов пронёсся смех: обнищало правительство. Кто-то с задних рядов свистнул. Передние вызов подхватили и понеслось.
* * *
Яценко посмотрел за окно:
— Долго ещё ехать?
— Да нет. — Резниченко выглянул в окно автобуса. — Через два — три квартала будем на месте.
— Ты посмотри, — Владимир Николаевич удовлетворённо похлопал главу администрации по плечу, — молодец. Сколько народа то. Даже подъём энергии ощущается необыкновенный. Вот в чём я солидарен с Козаченко, так с тем, что нужно с народом общаться, открыто, на площади, а не через телевизор. Экран убивает силу слова. А прямой контакт, наоборот, усиливает.
Премьер встал рядом с водителем и с удовольствием принялся смотреть на небольшие улицы областного центра.
* * *
Однокурсник Степана, Игорь Корнелюк, стоял в первых рядах встречающих. Вчера он получил последние инструкции: бросить завёрнутый в бумагу камень в грудь премьер-министра, и, не обращая внимания на то, что будет происходить дальше, сделать попытку бегства, однако не сопротивляться при задержании. Теперь камень лежал в правом кармане куртки. Руки дрожали: всё-таки, как ни крути, как не верти, а покушение, пусть и не настоящее, но на одного из руководителей государства. Ладони предательски вспотели. Ещё этот мелкий дождь, зонтики… Правда грела мысль о том, что ему пообещал сам глава области, но, как говорится, бабушка на двое сказала. Дай Бог, чтобы выполнил своё обещание.
Дождь усилился. Девчонки вскрикнули и принялись открывать зонты. Корнелюк приподнял ворот куртки: и не такой уж холодный дождь, чтобы так визжать. А может от удовольствия кричат? Или к себе внимание желают привлечь?
Именно зонтики помешали Корнелюку вовремя увидеть подъехавший автобус.
* * *
Степан Ткаченко, в тот момент, решил, что самый час «делать ноги» с этого праздника, но на пути выросла непредвиденная преграда в виде декана:
— Ткаченко, и не вздумайте. — декан угрожающе покачал головой, — Стоять до последнего. Замечу побег — два балла обеспеченно. Как говорил Суворов: тяжело в учении, легко в армии.
Степан с досадой на лице развернулся к дороге. Мимо проскочили легковые автомобили милиции. Одна из них, та, что проехала вдоль бордюра, обрызгала брюки студента грязью.
— Во, б… — выругался Степан.
Декан, услышав маты, показал кулак. Студент еле сдержался, чтобы не выругаться снова.
Напротив Степана остановился автобус. Двери окрылись. Первым вышел какой-то незнакомый мужик в дорогом костюме. За ним ещё один. Третьим по лестнице опустился на землю премьер.
* * *
Корнелюк протиснулся сквозь толпу. Чёртовы зонты, ничего не видно. Сунув руку в карман, Игорь нащупал камень. Главное, чтобы теперь не помешали размахнуться и метнуть орудие пролетариата в премьер-министра Яценко.
* * *
Степан даже не сообразил, как это произошло. Он быстро вынул из пакета помидор и, как студент после рассказывал на допросе, вовсе не думая о последствиях, швырнул большой сочный плод в премьер-министра. Овощ попал в грудь, оставив на лацкане пиджака кроваво — красное пятно. Яценко опустил голову, взглянул на него, и, неожиданно для всех, начал заваливаться на спину. Из груди главы кабинета министров дыхание стало вырываться тяжело и прерывисто. Премьера подхватили под руки, подняли назад в автобус, быстро уложили на заднее сиденье, и под сирену милицейской машины, и увезли в больницу. Толпа отхлынула от края дороги, и бросилась в рассыпную кто куда.
Однако, Степан ничего этого не видел. Трое из охраны премьера моментально заломили ему руки за спину, скрепив их наручниками, и затащили на заднее сиденье милицейской машины. Помидоры, выпавшие из ослабевших рук, раскатились под ноги суетящейся вокруг автобуса милиции..
— Что произошло? — доносилось то тут, то там.
Журналисты среагировали моментально.
— Юрий Сергеевич, — началась осада руководителя предвыборной кампании премьер-министра Резниченко, — Вы нам можете пояснить, что случилось?
Резниченко выдержал паузу, выжидая, чтобы все были готовы принять официальную версию событий, и, лишь убедившись, что все его слышат, произнёс:
— Произошло непредвиденное. На Владимира Николаевича, судя по всему, произошло нападение. Неизвестный, кто, милиция сейчас выясняет, бросил в премьер-министра камень. Удар вышел очень чувствительный. Владимир Николаевич отправлен в больницу.
— Это связано с его предвыборной кампанией? — раздались выкрики.
— Я бы таких скоропалительных выводов не делал. К сожалению, все воспринимают Владимира Николаевича только как премьер-министра. Но все забывают, что он является кандидатом в президенты Украины. Именно по этой, второй, причине он и решил посетить Ивано — Франковск. К сожалению, визит, как вы видите, прерван.
— Продолжит Владимир Николаевич поездку дальше?
— Думаю, да. По крайней мере, я буду на этом настаивать. Извините, мне нужно ехать в больницу. Дальнейшую информацию мы вам предложим в самом ближайшем будущем.
Резниченко покинул журналистов и подозвал к себе Романа Здольника, народного депутата, доверенного лица Яценко, который стоял несколько в стороне и вот уже минуты две как делал тому какие-то знаки пальцами рук.
— Ну, что ещё? — Резниченко нервно вытер пот со лба.
— У нас проблема. — Здольник говорил почти шёпотом.
— Какая?
— Камня нет.
— То есть, как нет?
— Вот так. — депутат показал раскрытую ладонь с разбитым плодом. — Есть помидор. И его бросил не наш человек.
— Как не наш? — чуть не выкрикнул Резниченко.
— Не знаю. — тоже чуть не сорвался Здольник. — Наш не успел. Тот бросил раньше него. И помидором, а не камнем.
— Чёрт. — Резниченко оглянулся по сторонам, — Подложи камень.
— Пытался. Поздно. Репортёры всё засняли.
— Твою мать… — выматерился Резниченко, — А с чего тогда наш «боров» свалился?
Здольнику не понравилось, как Резниченко назвал премьера, но смолчал: время не то, чтобы спорить.
— Не знаю. Врачи сказали, как это ни странно слышать, но у него действительно сердечный приступ. Может, ему показалось, что то кровь?
Резниченко достал трубку, нервными движениями набил её табаком, с трудом раскурил:
— Идиоты! Все идиоты! Говорил же ему, не следует играть в подобные игры. Нет, все всё делают по-своему. — Резниченко повернулся в сторону депутата. — А если он сейчас надолго в больницу сляжет? Тогда что?
— В Киев нужно отвезти. — вместо ответа произнёс Здольник.
— В Киев… С сердечным приступом!
— А что делать? — вспылил в свою очередь Здольник.
— Что делать? Сначала партию перед журналистами доиграть надо, а после будем думать, как из дерьма вылезать. — трубка потухла, и вторично никак не желала раскуриваться. Юрий Сергеевич со всей злости ударил ею по капоту машины. Дерево не выдержало и хрустнуло. — Поехали в больницу, может, наш «хряк» пришёл в себя. — Резниченко отшвырнул в сторону обломки любимой «люльки», и с силой распахнул дверцу авто.
* * *
Кирилл разложил перед гостями разного рода документацию:
— Вот, фактически всё, что мы сделали.
Гия Сурхуладзе пересмотрел бумаги, связанные с оперативной работой. Отар оглядел рекламную деятельность организации «Час».
— Не густо, как говорят русские. — Гия похлопал ладонью по печатной продукции, — Сколько офисов открыли за последнее время?
— Семь, — ответил Кирилл. — Собираемся открыть ещё два.
— Мало.
— Но они охватывают весь Киев.
— Весь Киев нам не нужен. — Отар Павлоашвили принялся осматривать карту столицы Украины, — Нам нужен центр.
— Три находятся почти в самом центре. Старый Киев. Подол, Сырец, Печерский район. Ещё три по окраинам.
— Какое расстояние входит в понятие «по окраинам»?
— Десять — пятнадцать минут хорошей езды до Майдана.
Гия саркастически хмыкнул:
— Если у нас всё получится, ездить не придётся. По всему городу будут пробки. Так что будем пешком ходить. И получается в ваше понятие «по окраинам» входит, как минимум, час — полтора пешего хода.
— Ищите новые помещения. — Отар указал по карте на здание администрации города, — Какие отношения с мэром?
— Пока никаких. Был совет, не вступать с ним в контакт. До голосования.
— Правильно. — Отар ещё раз посмотрел на карту. — Не известно, может и наш приезд не нужен.
— Пообедаем? — предложил Кирилл.
Гия согласился. Отар тоже, но сначала спросил:
— Михай по телефону сказал нам о московском журналисте. Кого он имел в виду?
Кирилл открыл стол и достал из него фотографию.
— Вот. Некто Самойлов. Вам говорит о чём-нибудь эта фамилия?
Гия усмехнулся:
— Говорит. И ещё как говорит.
* * *
«Странные помидоры появились в Ивано — Франковске. Достаточно им прикоснуться к костюму высокопоставленного лица, как, то высокопоставленное лицо тут же без чувств падает на землю и попадает в реанимацию. Именно такое произошло с нашим премьер-министром во время внеочередной деловой поездки на западную Украину. О чём премьер хотел поговорить с жителями Ивано — Франковска, так и осталось загадкой. Но учёные — ботаники же пришли к однозначному выводу: с трудом переносит наша номенклатура наши же отечественные помидоры. Может что-то в сельском хозяйстве поменять? Или, в номенклатуре? С вами был телеканал новостей «Свобода». Удачи вам!»
* * *
— Добрый день, Андрей Николаевич. — Козаченко сделал попытку подняться с кресла, но незнакомец улыбкой его остановил. — Не стоит волноваться. Если не возражаете, присяду напротив вас. Как я понял, господин Круглый сообщил о моём приезде. Разрешите представиться, Стивен Хайт. Институт стратегических исследований, штат Вирджиния, США. Профессия — аналитик. Вам обо мне должен был рассказать господин Шлоссер.
— Спецслужбы? — Андрея Николаевича абсолютно не интересовало, кого представлял гость, но беседу как-то следовало поддержать. С утра лидера украинской оппозиции то морозило, то бросало в жар. Белая футболка, надетая на голый торс, пропотела, и теперь от неё исходил неприятный, как казалось Козаченко, запах.
— Нет. Что вы? — Хайт вскинул руки, — Чисто научная деятельность. Иногда занимаюсь филантропией. И к названным вами структурам никакого отношения не имею.
Андрей Николаевич снова лёг на подушки. Слабость в теле давала о себе знать.
— Да, я помню нашу беседу с господином Шлоссером. И он действительно упоминал ваше имя.
Гость хлопнул ладонью по портфелю, который держал на коленях.
— У нас будет серьёзный разговор, потому мне бы хотелось, чтобы мы, как у вас говорят, расставили всё точки над «і». Вы подумали над предложением нашего немецкого друга?
— Вы хорошо говорите на украинском языке. — так, подумал Андрей Николаевич, теперь мне, когда я дам согласие, судя по всему, станут диктовать условия.
— И не только на нём. Кстати, вам также большой привет от господина Велера. Freedom World. Надеюсь, помните?
— Естественно.
— Как видите, мир тесен. И не без добрых людей. Итак? Что мне передать?
— Да. — Козаченко утвердительно тряхнул головой. — Я принимаю его предложение. Но с некоторыми условиями.
— Никаких условий. — Хайт вскинул свою большую голову. — Абсолютно никаких. Ни сегодня, ни завтра.
Козаченко сжал зубы. Началось.
Американец удовлетворённо кивнул головой и огляделся по сторонам:
— Не устали сидеть в четырёх стенах?
Козаченко окинул взглядом комнату:
— Скучновато, но разве у меня есть выбор.
— Выбор есть всегда. В данный момент желательно, чтобы вы находились в Киеве.
— Простите, у вас со зрением всё в порядке? — рука больного провела по своему лицу. — Вы видите меня? И в таком виде предлагаете вернуться в Украину?
Хайт раскрыл портфель, извлёк из него газету:
— Прессой давно интересовались?
— Постоянно.
— В таком случае, прочитайте ещё раз. Вам на глаза не попадался данный опус?
Козаченко скосил взгляд на название статьи в газете.
— Я с ней знаком.
Печатный лист свернулся в руках гостя и спрятался в портфеле.
— Замечательно. Но, если позволите, напомню содержание. — Американец принялся читать по памяти, слово в слово. — «22 сентября на Вашингтонской конференции «Украина и её путь… — однако, Андрей Николаевич прервал посетителя:
— Я знаком с содержимым статьи. И очень благодарен сенату вашей страны за поддержку.
— Благодарностей мало. — гость улыбнулся, — Теперь от вас ждут действий. И ваш внешний вид — элемент ожидаемого действия, а посему он будет таким до тех пор, пока необходимо.
— То есть… — Андрей Николаевич посмотрел в глаза собеседника.
— Не делайте скоропалительных выводов. Кроме одного: мы в состоянии вас вылечить. И довольно быстро. Но, — указательный палец господина Хайта поднялся к небу. — вы политик. И вы прекрасно знаете, в данной сфере общественного социума есть свои правила игры, которые нарушать не следует. Три года назад, у вас была возможность сменить власть в свою пользу. Однако, в тот момент вы отказались от нашей поддержки. В результате проиграли. Хотите проиграть и сейчас? Лично я очень сомневаюсь. То, что вы прочитали в газете, есть первая, как вы говорите, ласточка наших новых отношений. Вы говорите «да», мы вас поддерживаем до самой победы. Сделаете шаг назад, считайте себя списанным с корабля. На ваше место претенденты найдутся всегда. Взять, хотя бы господина Литовченко.
— Литовченко не та фигура, которая вам нужна.
— Правильно. Но за неимением гербовой…
Козаченко посмотрел за окно. Осень начала входить в свои права. Ему всегда нравилась данная пора года. Почему-то, именно с осенью он ассоциировал свою последнюю любовь:
— То, что произошло, очень жестоко.
— Не спорю.
— Последние события ударили по моей жене, детям. Особенно, по матери.
— Нам известно и про это. — тяжело выдохнул Хайт. — Но повторюсь. Правила игры вам знакомы. Можете отказаться. Вернуться к своей прежней жизни. Что, вполне возможно, продлит жизнь вашей матери. Ей станет спокойней. Сколько ей? Если не ошибаюсь, восемьдесят восемь. В таком возрасте стариков следует жалеть. И потому, лично я вас пойму.
Козаченко спрятал взгляд:
— Она у меня очень слабая.
Гость вскинул руку, посмотрел на часы:
— В любом случае, у вас ровно минута, чтобы сказать «да, я согласен с вами работать на ваших условиях». Или просто сказать «нет».
Козаченко думал ровно тридцать секунд.
— Да. Я согласен.
— На что? — уточнил Хайт.
— Работать на ваших условиях. — процедил сквозь зубы лидер украинской оппозиции.
— В таком случае, — рука американца хлопнула по коже портфеля. — готовьтесь к возвращению на родину. И привыкайте к своему внешнему виду.
Больной взглянул на себя в зеркало:
— Можно вопрос.
— Конечно. — утвердительно кивнул головой представитель ИСИ.
— В Киеве что-то случилось, о чём мои люди не знают, ведь так?
— В некотором смысле. — американец поднялся. — Мы знали, что Москва будет помогать Яценко, но не предполагали, что так откровенно. Ваш конкурент с каждым часом становится сильнее. Он, в нарушение закона, остался на посту главы кабинета министров, в то время, как должен был уйти в отпуск на время предвыборной кампании. У него состоялось несколько открытых встреч с представителями крупного московского бизнеса. По непроверенным данным, Киев собирается посетить президент России, в поддержку вашего визави. Господин Яценко откровенно показывает нам свою позицию. И потому, вам, Андрей Николаевич, просто необходимо сейчас находиться в Украине.
— Ещё вопрос можно?
— Естественно.
— Меня отравили ваши люди? Только не нужно уходить от ответа. Разглагольствовать я сам мастер. Давайте, как вы сказали, поставим точки над «і» до конца.
— Нет, Андрей Николаевич. — Хайт прищурился и добродушная улыбка сошла с его лица. — Не наши, ваши люди. Вы были правы, когда говорили об этом своему брату. Единственная просьба: по данному вопросу: не спешите делать выводы. Когда вернётесь в Киев, всё поймёте сами. И дайте Сергею Николаевичу отбой в его поисках. После победы мы вам сами поможем восстановить истину. А сейчас, как говорят в криминальных кругах постсоветского пространства, разборки никому не нужны.
* * *
«Х-23.
«Апостол» возвращается в Киев.
Шон»
* * *
«Совершенно секретно.
Код доступа: 5539627
Экземпляр: один.
Входящий номер: 688/ 317
От кого: посольство Российской Федерации в Вене, Австрия.
Кому: руководителю службы внешней разведки Российской Федерации
Проклову В. В.
Козаченко возвращается в Киев. Между ним и сотрудником института стратегических исследований С. Хайтом (США) состоялась встреча, на которой были урегулированы все вопросы, связанные с дальнейшим ходом предвыборной президентской кампании в Украине. Попытки узнать, от чьего имени представитель ИСИ вёл переговоры, к положительному результату не привели.
«Семёнов»
Передано руководителю VII отдела Щетинину В. И.
Дата Подпись о принятии шифрограммы».
* * *
Самойлов долго стоял перед кассой, выбирая, какие продукты взять на ужин. Макароны опостылели. Пельмени тоже. Сварить бы настоящего украинского борща, с мясом. И погуще. И побольше марковочки. Свеженькой. Михаил вздохнул. Вот только кто варить станет? Рогов приходит домой часов в одиннадцать. Питается в каких-то ресторанах. В лучшем случае. А то и забегаловках. Володя, так тот вообще готовить не умеет. Взгляд журналиста прошёлся по прилавкам. Так, остаётся колбаса, батон, масло…
— Молодой человек, вы долго будете выбирать? — женский голос вывел Михаила из состояния задумчивости. Привлекательное создание лет двадцати гневно смотрело на него. — Время идёт.
— У вас оно идёт. А у меня стоит. — Самойлов протянул кассиру пакет. — Выбейте вот это.
На улице вечерело. Михаил остановился прямо возле выхода из магазина, проверяя деньги: хватит на банку кофе, или нет.
— Спасения от вас нет. — снова донёсся уже знакомый женский голос. Девушка тоже решила покинуть магазин, и, теперь в дверях, столкнулась со старой проблемой в виде грузной фигуры Самойлова.
— От вас тоже. — отозвался журналист.
— Перестаньте грубить.
— И не думал. Чтобы грубить, нужно желание, а у меня его как раз нет.
— Вы к тому же пошляк.
— Местами. — Михаил вновь пересчитал гривны. — Сколько в вашем Киеве стоит большая банка кофе?
— Смотря какого. — девушка, поняв, что перед ней гость столицы, несколько смягчилась и неопределённо пожала плечами. — Если «Нискафе», гривен пятнадцать. Только брать не советую: палёнка. Потом изжога будет.
— А я и так не возьму. Восемь гривен. Остаётся пиво.
— Ничего себе, компромисс.
— Неустойчивость выбора, ещё не есть показатель неустойчивости характера. Пиво пьёте?
— Пью. Но знакомиться с вами не буду.
— И не надо. Я и так знаю, что вас зовут Юлия.
— Здорово. Пальцем, но в десятку.
— Всё значительно проще. — Самойлов протянул деньги продавцу уличной точки и взамен получил три бутылки хмельного напитка. — Я вас видел на картине и на фотографиях в мастерской вашего отца.
— Ого, — радости в голосе девушки Самойлов не услышал. — Оказывается мир действительно тесен. Надеюсь, вы получили удовольствие от его наглядного творчества.
— Зачем же так? — Михаил уложил пиво в пакет. — Он прекрасно рисует.
— Пишет. — уточнила девушка. — И постоянно только за деньги.
— Не всегда. Я видел и нечто такое, что нельзя нарисовать за валюту.
— Вы имеете в виду триптих «Иисус»? — Юлия тряхнула головой, от чего её короткая причёска слегка видоизменилась. — Он над ним работает пятнадцать лет. Всю мою сознательную жизнь. И никак не может закончить. Неудачник.
— Иногда одна картина меняет жизнь творца.
— Только не в данном случае. Он может рассказывать много о том, будто хочет создать нечто такое, что станет его лебединой песней. Но у раба денег не может быть такой песни. А я вас тоже раньше видела. И могу даже сказать где.
— Любопытно. — тут же отреагировал Самойлов.
— На митинге Кузьмичёва. Мы с ребятами приехали, а вы снимали. Мы тогда ещё вашему оператору объектив угробили.
— Госпожа «часовщик». - догадался журналист.
— Мне не нравится, когда нас так называют.
— А как вам нравится, чтобы вас называли?
— Не знаю. Я не люблю слово «час». Есть в нём что-то ограниченное, быстро проходящее. Хотя сама организация классная. Отличные ребята. Лидеры. А где ваш оператор?
— В машине. Ждёт колбасу и хлеб.
— А техника с ним?
— Конечно.
— Так это же здорово.
— Колбаса с хлебом действительно здорово, если не каждый день.
— Я не об этом. Здорово, что у вас техника при себе. Вы сегодня сможете, такой материал снять: пальчики оближешь.
— Любопытно.
— Мы вечером будем накрывать одну «хазу», где хмыри хранят агитацию против Козаченко.
— Что накрывать? — переспросил Самойлов.
Девушка удивлённо вскинула брови:
— Вы что, не знаете, что такое «хаза»? Полный отстой!
— Слово «хаза» мне знакомо, но из уст такой привлекательной девушки…
— Не хотите, не надо.
Девушка резко развернулась и не прощаясь, направилась к своим друзьям.
— Постойте. — крикнул Самойлов. — Что вы там искать собираетесь?
— Антиагитацию.
— Бред какой-то.
— В том то и дело, что не бред. — Юля остановилась перед машиной друзей, и теперь ей приходилось кричать в ответ, чтобы Самойлов услышал. — Нам сказали, её сам Яценко утвердил. Так вы поедите?
Михаил тряхнул головой:
— Да.
— Где ваша машина? — девушка посмотрела по сторонам.
— Вон, стоит. — журналист махнул рукой в сторону «жигулей».
Девушка о чём-то переговорила с парнями, и подбежала к Самойлову:
— Я с вами поеду. А то ещё заблудитесь.
Володя поначалу новому пассажиру обрадовался, но, узнав цель его появления, расстроился:
— Миш, мы же договорились: на сегодня всё.
— Мало ли что вы договорились. — неожиданно вмешалась Юля. — Такой материал вам в руки плывёт, а вы…
— К нам много что плывёт. — оператор включил замок зажигания. — Только, родная моя, не всё что плавает, следует брать в руки.
— И этот пошляк. — тут же отреагировала девушка.
— Поехали. — Михаилу и самому хотелось отдохнуть, но что-то в речи девчонки заинтриговало. Антиагитация? Любопытно. Все политики в подобные периоды выборов ею пользуются. Хотя… Ну, найдут они на этой, как она сказала, «хазе»… Стоп. Михаил медленно поднёс сигарету к губам, прикурил, слегка приоткрыл окно, чтобы дым не шёл в салон. Главное не спугнуть мысль. А она где-то рядом. «Накрыть хазу». Блатной жаргон в словах девочки звучал смешно. Она никогда раньше его не произносила. Такое чувствуется. Кто-то её научил блатным терминам буквально недавно. И теперь она бравирует ими перед сверстниками, и не только.
Странно. Девочка из приличной семьи, и такие словечки. Думай, Самойлов, думай. «Час» — компания не для блатных. В парламент, в большую политику бывшие «зеки» лезут постоянно, чаще скрывая свои сроки, и не скрывая свои интересы… Но они никогда не позволяют себе на людях «ботать по фене». Держат марку. Тем более в «Часе» большинство отпрысков далеко не бедных людей. Там блатняку делать нечего.
Машину тряхануло, и слегка занесло на повороте. Но, Михаил не обратил на это внимания. Он вспомнил. Тбилиси, год назад. Снова Тбилиси. Не хотелось бы возвращаться к тому времени, но что делать. Именно там он услышал подобного рода слова из уст молодого политика.
Так говорил Отар Павлоашвили. Отарчик, как молодого мужчину называли за спиной. За день до событий в парламенте, грузин сам пришёл к ним, телевизионщикам. Принёс вино. Они тогда пили сухой нектар почти до самого утра. А после Отар просил Люду, репортёра от «ОРТ» чтобы та не шла к парламенту. Боялся, что с ней произойдёт нечто непредвиденное. Выходящее из стройной схемы, созданной в умах революционеров. Именно так он и сказал в тот вечер: завтра мы накроем их «хазу». Имея в виду здание парламента.
Чёрт. Бред какой-то. Мало ли кто может говорить подобные слова при девчонке. А Михай? Тоже бред? А ведь Отар Михая слушался во всём. Буквально во всём. А как серб ответил, на вопрос Павлоашвили, кем он будет после «тюльпановой революции»? Тот минуты две думал, а после ответил, что не будет, а уже есть: профессиональный революционер. Чем и станет зарабатывать на «чёрный день». А если Павелич вызвал в Киев своих соратников из Грузии? Вот тебе, бабушка, и Юрьев день.
— Володя, вези поаккуратнее, что-то у меня опять нога разболелась.
— Какая нога?
— Правая, какая же ещё. Никак после травмы не приду в норму. — последние слова были обращены к девушке.
Та хмыкнула, вроде того, мол, все мужики к старости разваливаются. Михаил усмехнулся: молодость. Вот стукнет тебе лет так сорок, посмотрим, как будешь говорить о развалинах. Наберёшь вес, ноги тебя сами с трудом таскать станут. Хотя, Самойлов прикинул, девочке болезни от ожирения явно не грозят. И слава Богу.
Недалеко от едва освещённого поворота Юля попросила водителя остановить машину возле выставочного комплекса на Окружной трассе.
— Это что, в нём, что ли? — поинтересовался Володя, указывая рукой на складское помещение, в котором раньше располагался выставочный зал.
— Да. Выходите. У нас осталось минут пять. — и первая выскочила из машины. Володя обернулся и рукой придержал товарища:
— Выкладывай, что ещё придумал? Нога у него болит, понимаешь.
— Судя по всему, мне туда нельзя. Кажется, в этом помещении есть один мой очень хороший знакомый, с которым до поры до времени лучше не встречаться. Но побывать в здании надо. Так что, выхода нет. — Самойлов откинулся на спинку сиденья. — Пойдёшь один. Снимай всё, что возможно. Но самое главное — людей.
Дмитриев распаковал кассету, вставил её в камеру:
— Как хоть выглядит твой знакомый?
— Лицо кавказской национальности. Ещё вопросы есть?
— Да пошёл ты…
— Нет, дорогой, это ты иди.
Через двадцать минут Володя кинул на заднее сиденье камеру, сам уселся за руль, включил зажигание и тронул с места.
— Эй, Шумахер, — Самойлов вцепился в спинку кресла. — поосторожнее. И куда торопимся: девушку забыл.
— Девушка едет со своими друзьями. — Володя вывернул на трассу и увеличил скорость. — Которые нам совсем не друзья.
— Точнее.
— Говоришь, у тебя там должен был быть один знакомый кавказской национальности? Представь себе, был. И знаешь кто? Гия Сурхуладзе.
Михаил присвистнул:
— Ты не ошибся?
— А с чего ты решил, что там должны были быть кавказцы? Вот отсюда и пляши.
Машина медленно проехала к повороту на Жуляны, сделав по трассе полукруг, и Володя уже собрался, было, нажать на газ, как неожиданно к лобовому стеклу припечаталась маленькая женская фигурка:
— Кто — кто в теремочке живёт? — Юлька выглядела потрясающе восторженно. — Ну, как вам, Володя, оперативность нашей команды?
Дмитриев в душе выматерился.
— Потрясающе.
— Помяните моё слово. Мы их прижмём. К стенке. А вам, сэр, — девушка впрыгнула в салон авто на заднее сиденье и тут же пристала к Самойлову, — желаю выздороветь, и объективно осветить все события в нашей стране.
— А другого, более душевного пожелания нет?
— Это намёк? — нос девушки сморщился.
— Нет. В моём возрасте не намекают, а действуют напрямую, пока сил хватит.
— Пошло.
— Тем не менее факт. Если что-то подобное произойдёт, надеюсь, вспомните о нас?
— О-кей. Вот мой телефон. — простенькая визитка опустилась на колени оператора. — Звоните.
Самойлов вырвал листок из блокнота и нацарапал на нём несколько цифр.
— А вот мой. Пока.
— До встречи.
Девушка выпрыгнула из машины и устремилась к стоящей на другой стороне трассы иномарке. Михаил посмотрел ей вслед:
— Интересно, Гия с ними в машине, или нет?
— Какая разница? — Володя откинулся на спинку кресла. — Главное то, что он есть. И он помогает. Всё остальное — проза.
С Гией Сурхуладзе, парнем лет двадцати пяти, студентом Тбилисского университета, Самойлов, как и Володя, познакомился во время «тюльпановой революции» в Тбилиси. Собственно, и со своим будущим оператором он тоже встретился впервые там же. Только Дмитриев тогда работал на «первый канал».
Сурхуладзе… Самойлов с трудом перевёл дыхание: вот с кем он действительно не хотел бы встретиться. Ни сегодня, ни завтра, ни в ближайшее — далёкое будущее.
— Кстати, — Володя рванул молнию на куртке, и несколько освободил грудь. — Где ты подобрал девицу, я понял, но как ты с ней познакомился?
— Помнишь, художника, у которого я был на Андреевском спуске?
— У которого фотографии Козаченко?
— Да. Это его дочь.
— Козаченко?
— Художника.
— Мир тесен. — оператор вновь завёл мотор. — И тем он интересен.
Володя вырулил на вторую полосу, и придавил педаль газа.
— Если Гия в Киеве, — произнёс Михаил, — То вместе с ним должен был приехать и Отар.
— Не обязательно. Они что: нитка с иголкой?
— Не скажи. Гия тело, Отар — голова. Павелич страну покинул, но на своё место прислал проверенных в деле людей. Гию одного, без Отара, он бы сюда не пустил. Тот мастер по всякого рода эксцессам. Неприятности за ним следом ходят. Ему намордник нужен. Так что, Отар здесь. Вывод: приближается новая цветочная революция. Володя, какой на Украине самый популярный цветок?
— Чернобрывцы.
— Что? — Самойлов расхохотался.
— Ничего смешного. Классный цветок. Всегда цветёт. Его на могилах чаще всего выращивают.
Самойлов попытался сдержать смех, но тот сам собой прорвался:
— Революция чернобрывцев! Представляешь? Или нет. Лучше так: чернобрывчатая революция. Хрен редьки не слаще.
— Как бы не называли, — Володе было не до смеха. — а дела очень напоминают Грузию. Правда, имеются отличия.
— Какие?
— Дома увидишь.
Поднявшись в свою квартиру, не снимая одежды, Дмитриев быстрыми, отточенными движениями подсоединил камеру к телевизору, и запустил её на просмотр. Михаил увидел в экране, как оперативная бригада, состоящая из представителей оппозиции и компании «Час», вскрывала упаковки, запечатанные в типографии, с антирекламой против Козаченко: на одних листах Украина была изображена в трёх цветах. Первый, жёлтый, окрашивал западную часть страны. Второй, голубой, центр, и третий, зелёный, восток и юг. Соответственно по цветам стояли надписи: первый сорт, второй и третий. Под рисунком виднелась надпись: Так выглядит ИХ Украина! На следующем плакате страна напоминала мустанга, которого оседлал президент США. Третий плакат изображал Козаченко… в нацисткой форме. Количество экземпляров составляло несколько десятков тысяч. Самойлов тут же отметил: пачки лежали по всей площади склада. По ним ходили люди, вскрывали их, потрошили, показывая перед камерами, что содержат картонные упаковки.
Володя, как его и просил Михаил, старался снимать в основном людей, но камера не могла пройти мимо такого материала.
— Ну, как тебе?
— Неплохо. Козаченковских вижу, «часовщиков», людей из органов. А где хозяева?
— В том то и дело. — Володя намазал на хлеб масло и теперь жевал «холостяцкий бутерброд», запивая его пивом. — Хозяева появились через десять минут, после начала данного циркового представления. — рука оператора указала в глубину экрана. — Вот, смотри. Узнаёшь?
Самойлов пригляделся.
— Постой. Так он же из… Как их, господи… Партии «Славянское объединение».
— Точно. Вся продукция принадлежит им. Сами признались.
— Представляю разочарование девочки: Яценко не причём. Прокламации от ещё одного кандидата.
— Причём, и мы знаем, и они знают, что тот парень чисто «технический» кандидат. А на кой ляд такой фигуре наживать себе врагов в стане вполне возможного президента?
— Думаешь, договорились?
— Может быть да. — оператор дожевал хлеб и допил хмельной напиток. — А может, и нет. Тут другой вопрос.
— Какой?
— А ты присмотрись. С самого начала.
Михаил ещё раз прокрутил плёнку. Вот группа людей входит в помещение. Включается свет. Мелькнул Гия. Отошёл в сторону, в тень. Правильно: к чему лишний раз светиться. Так, на первый план выдвинулись журналисты… Им «часовщики» показывают первую вскрытую пачку. Вторую. Вот человек Козаченко, с интересной фамилией: Круглый, рассказывает телевизионщикам о том, что за материалы им обнаружены на складе. Опять промелькнул Гия. Вот Юлька вскрыла пачку. Расстроена. Почему? В пачке лежит реклама «Славянского объединения». Осечка. Бывает. Показался представитель самого объединения. Начинает выяснять отношения с Круглым. «Часовщики» выносят несколько пачек антиагитации. Юлька… Стоп!
Самойлов бросил взгляд на Володю:
— Говоришь, хозяин всего этого барахла появился через десять минут, после вскрытия склада?
— Два балла. Я тебе об этом сказал буквально минуту назад. Реакция, господин журналист, у вас несколько тормознутая. — Володя откинулся на диван и закурил.
Михаил вскочил на ноги, и принялся мерить комнату широкими шагами.
— То есть, склад вскрыли без хозяина? Самостоятельно? С нарушением прав собственности? И кто вскрыл? Милиция?
— Ещё два балла. А где вы, господин Самойлов, увидели милицию?
— Так ведь… Чёрт. — Самойлов перемотал кассету и указал на двоих лиц в штатском. — Какие корочки они показывали?
— Лично мне, никаких. Но думается, ребятки не из внутренних, а из внешних органов. Менты себя так раскованно в присутствии народных депутатов не ведут. А склад вскрыл народный депутат Круглый. Лично.
— Любопытно. — Самойлов нажал на «паузу». — Получается, в одну дуду вместе с оппозицией играет и служба безопасности?
— А если пойти дальше?
— И министерство внутренних дел?
— Не то. Я сказал дальше. — Володя присел. — Что, если с оппозицией заигрывают не только «органы», но и другие «технические» кандидаты, которые, по логике вещей, выдвигаются с одной целью: поддерживать кандидата от власти и оттянуть голоса от оппозиции на себя?
— Тогда они должны были вас ждать возле входа с распростёртыми объятиями.
— Не успели. Или побоялись засветиться. Они же «технические» кандидаты, а техника иногда подводит.
— Любопытно. — Михаил вынул кассету и спрятал её в кейс. — Надо будет пообщаться с тем кандидатом от «Славянского объединения».
— Думаешь, он тебе так и откроется? — усмехнулся Володя.
* * *
Щетинин явно находился не в духе.
— Что-то произошло? — Медведев знал своего шефа не первый год. И раз тот принялся рисовать во время разговора на листе бумаги женские головки, значит, получил «ЦУ» от вышестоящих инстанций.
— В общем, ничего существенного. А в деталях, дело обстоит так. Сам, — генерал кивнул на портрет президента. — взял под контроль «Украинское дело». Думаю, не случайно.
Герман Иванович придвинул стул, присел на него.
— А что странного. Киев ещё два месяца назад просил «босса» об «открытых действиях».
— Открытые действия хороши в военной обстановке. — генерал отбросил карандаш. — А мы службы политические, с военным оттенком. А политика есть дипломатия. Так что, президент правильно делал, что отказывал. Но, исходя, из последних событий, игра стала менять правила. Причём, не в нашу пользу.
Медведев расстегнул китель, который редко одевал для служебных целей.
— Президента тоже нужно понять. За ним, сами знаете, стоит российский бизнес, который внёс в Украину приличные капиталы.
Щетинин усмехнулся:
— Услышал бы кто тебя лет, эдак, двадцать назад. Молчу про Сталинские времена. — Вилен Иванович положил правую руку на левую сторону груди. Опять сердце пошаливало. — Наша задача — помочь капиталистам в сбережении их вкладов. Дожили. Докатились. Срамота. Службу безопасности использовать, как последнюю, дешёвую шлюху.
— Товарищ генерал, — Медведев посмотрел на часы. У него была назначена встреча, и беседа с руководством могла её сорвать. — И вы, и я прекрасно знаем, без данных капиталов, и капиталистов, останемся без работы. В конце концов, все структуры, подобные нам, только тем и занимались, что оберегали чьи-то интересы. В том числе и финансовые.
Вилен Иванович встал, прошёл к сейфу, достал из него бутылку коньяка, два бокала:
— Боишься репутацию потерять? — напиток прикрыл дно обоих бокалов. — Правильно боишься. Это мне терять нечего. Я свою государственную пенсию уже заработал. А тебе, как говорили у нас, в Зее, ещё как медному котелку греться.
Щетинин поднял бокал, посмотрел его содержимое на свет, и слегка пригубил.
— Пей.
— Не хочу. — полковник отставил бокал.
— Обиделся? — генерал отодвинул сосуд в сторону. — А ты на стариков не обижайся. Иногда они говорят толковые вещи.
— И не думал. — взгляд полковника упёрся в полированную поверхность стола. — Вопрос: что нам даст президентский контроль?
— А вот об этом пока ничего не известно. Первое, мне «поставили на вид» за плохую работу в столице Украины.
— За что? — встрепенулся Герман Иванович. — Мы ни йоту не отступили от инструкции. Двенадцать наших людей ведут чисто наблюдательную деятельность. Активность сведена до минимума. Выполняем приказ.
— Вот за тот приказ нас теперь и бьют. — Щетинин снова принялся рисовать женские головки в блокноте. — Любимчик президента, политолог доморощенный…
— Луговой?
— Он самый. Требует, чтобы наша активность, так сказать, активизировалась.
— Вот пусть её сам и активирует. — вспылил Медведев. — Таскается по всему Киеву со своими советами. Засветился уже у всех, начиная от президента, заканчивая общественным сортиром. Он там у нас как бельмо в глазу. К тому же меня до сих пор интересует, передал он тогда информацию Петренко, или нет? А, может, Лев Николаевич уже на Козаченко работает? При таком то патронате.
— Передать твои слова президенту?
— Вилен Иванович, — постарался сдержать свои чувства полковник. — вы же понимаете: повысить активность того же самого «Грача», всё равно, что напечатать во всех газетах о нём, как о российском агенте. Когда мы посылали в Киев наших людей, установка была одна: смотреть и сообщать. Всё. Пусть кто-то меняет правила для себя. Под себя. Но не мы. Иначе начнётся такой кавардак, сами в нём перестанем разбираться.
— С тобой то я согласен. А что рапортовать наверх? Опять «козу» отписывать? — генерал расстегнул китель, отпустил галстук, — Задача, поставленная президентом, такова. Нужно помочь нашему комедианту на востоке и юге. Всё. На западной Украине тот уже показал спектакль. Вся страна рыгочет. И не только страна. Хоть из больницы этот доморощенный вахтанговец выписался?
— Так точно.
— Тоже мне, народный артист. — карандаш со стуком опустился на стол. — И не смотри постоянно на часы. Спешишь: так и скажи.
— Встреча у меня.
Щетинин вздохнул. Честно говоря, он рассчитывал на более длительную встречу: посидеть с Медведевым и, в нормальной, домашней обстановке, обговорить всё детально. В конце — концов, нормально, по мужски, выпить, да, видно, не судьба.
— Что предлагает президенту Луговой? — поинтересовался Медведев.
— Ничего. Общие слова. Ты же знаешь: кинул идею и в кусты. Он, мол, теоретик. А кто выполнять будет? А тем более отвечать? Вот то-то и оно, отвечать из них никто не хочет. Предложения имеются?
— Не знаю. Слишком неожиданно.
— Ну, не так уж и неожиданно. Нечто подобное мы и предполагали.
— Но не так срочно. Я так понимаю, из-за возвращения Козаченко вся эта лабуда разыгралась.
— Вот это верно. Возвращение «Козачка» нам путает все карты. Лично я рассчитывал ещё на недельку. Торопится господин Шлоссер. Ох, как торопится. Ну, да что имеем, то имеем.
— Лугового бы как следует приструнить. — высказался полковник. — Его чрезмерная активность нам будет мешать.
— Неплохо бы. — Щетинин хотел на этой фразе и остановиться, но понял, полковник ждёт продолжения. — Ладно, попробую этим заняться, через Проклова. Твоя задача: найти контакт с ведущими бизнесменами Украины, особенно в восточных регионах, заручиться их поддержкой премьера. Гарантированной поддержкой. Чёрт с ним, с западом, но восток и юг мы не отдадим. Не для того туда столько сил и средств кинули. Работать только через доверенных лиц. Хватит постоянно в дерьмо наступать. «Грача» не трогай. У него неплохая позиция. Кто знает: может, новые контакты, которые он нащупал, ещё пригодятся. Да и в Киеве кто-то должен остаться. Вопросы?
— Какие регионы задействуем в первую очередь?
— Донецк, Луганск, Харьков, Днепропетровск. Традиционно, Севастополь, Симферополь, Одесса, Николаев.
— Центр Украины?
— Не уверен. — протянул генерал. — Вряд ли там следует вести себя так же, как в Донецке. Не примут.
— Я тоже так думаю. Даже за мэра не ручаюсь, хотя он из команды президента.
— Все мы были, когда-то в чьей-то команде. — Вилен Иванович задумчиво постучал карандашом по крышке стола и неожиданно произнёс, — Слушай, Герман, а что, если наш проиграет?
Медведев ждал подобного вопроса с начала разговора.
— Мы окажемся в довольно неловком положении. — сделал паузу полковник, и добавил. — Точнее, в очень неловком положении.
— Вывод…
— Следует наладить контакт с оппозицией. — выдохнул Медведев. Он давно думал над данной темой. И понимал, рано, или поздно, но выходить на людей Козаченко им придётся.
Щетинин задумчиво покачал головой.
— Даже не вздумай! — генерал вскинул указательный палец, как бы делая упор на последней фразе. — Сам знаешь, что будет, если об этом узнают в Кремле. Работать только с Яценко. Точка! И то не со всеми, а некоторыми из них. С людьми из бизнес кругов. Поезжай в Киев. Подбери нужные кандидатуры. Желательно, чтобы люди занимали не самый верхний, но достаточно высокий пост в их иерархии. Имели капитал. Не крупный. У таких желание увеличить банковские счета всегда превалируют над моралью. И, естественно, когда-то сотрудничали с нами.
— По-моему, я понял, кого вы имеете в виду. — полковник прищурился. — В первую очередь, Петренко.
Щетинин утвердительно кивнул головой.
— И иже с ним.
— Но мне, в таком случае, придётся посетить Киев.
— В чём проблема? Небольшая туристическая поездка не помешает.
Полковник поднялся и собрался, было, покинуть кабинет, как голос генерала задержал его:
— И ещё, Герман, очень тебя прошу: никакой самодеятельности. Только в рамках того, о чём мы говорили.
* * *
Володя настроил камеру на выход из терминала.
— Готов? — поинтересовался Михаил.
— Как пионер. — оператор оглянулся по сторонам. — Посмотри, сколько желающих встретить Козаченко. В прошлом году снимал приезд нашего президента. Камер было раза в два меньше.
— Так то в прошлом году. И то был наш президент.
— Это точно. Слушай, давай завтра выходной устроим. Выспимся. В кино сходим.
— Я тебе что, девушка, по киношкам ходить?
— Понятно. Опять поедем к очередному кандидату. Миш, ты прости, но я думаю, мы напрасно тратим время и плёнку. Здесь всем давным-давно понятно, кто будет претендовать на высшие места. На них и нужно ориентироваться. А не мотаться по всему Киеву, в поисках Дяди Васи, кандидата от пивной партии. И главное — никаких сенсаций. Всё обыденно до зубной боли.
Самойлов отмахнулся.
— Не стони. Лучше приготовься. Идут.
Володя сросся с камерой, и вовремя. На выходе из терминала показались фигуры народных избранников, которые своими телами показушно откровенно прикрывали фигуру лидера оппозиции.
— Раньше следовало так охранять. — пробормотал Володя, фиксируя на плёнку каждое движение кандидата в президенты.
Андрей Николаевич выглядел не просто плохо. Страшно плохо. Его, прежде привлекательное лицо, покрывала маска. По-другому то, что проявилось вместо лица, назвать было невозможно. Некогда гладкая кожа, теперь сморщилась, превратившись в пергамент тёмно-коричневого цвета. Глаза слезились, и Андрей Николаевич постоянно к ним прикладывал носовой платок. И ростом он стал вроде как ниже. И в плечах уже.
Среди встречающих пронёсся шум.
Козаченко вошёл в холл для встречающих с двойственным чувством. Широко раскрытые зрачки объективов впервые на него подействовали не возбуждающе, а угнетающе. Как они все смотрят на него! Сенсация: наконец то, мы увидели то, о чём столько говорили. И ЭТО оправдало их ожидания. Даже больше. Судя по всему, они и не рассчитывали увидеть подобное.
Первыми пришли в себя журналисты телеканала «Свобода»:
— Андрей Николаевич, насколько вы в состоянии бороться дальше за пост президента?
Могли бы сначала хотя бы поинтересоваться здоровьем.
— Именно ради этой цели я и вернулся в Украину, не пройдя до конца курс лечения.
И вопросы посыпались со всех сторон:
— Подтвердилась ли версия об отравлении?
— Почему вы лечились в Австрии, а не в нашей больнице?
— Когда мы сможем увидеть вас на ближайшем митинге?
Козаченко поднял руку и, успокаивающим жестом, приостановил поток вопросов:
— Первое, что я хочу сказать: чувствую я себя вполне здоровым человеком. Я имею ввиду, здоровым для того, чтобы продолжить борьбу с тем режимом, который меня отравил. Второе, мне бы очень не хотелось, чтобы моё состояние обсуждалось в средствах массой информации. Поверьте, это далеко не самое приятное чувство, видеть, как по телевизору обсуждают твои анализы.
Среди встречающих раздался смех. Лёд подтаял, хорошо.
— В ближайшее время мы скоординируем действия нашего штаба, для того, чтобы восполнить тот пробел, который образовался в предвыборной кампании в последние недели. И, естественно, обязательно вам сообщим о ходе нашей работы.
— Как отреагировала администрация президента на ваше заявление?
— Никак. Точнее, как политический труп.
Самойлов выставил вперёд микрофон, подумав при этом: не знаю с кем поспорить, но могу сказать, его рейтинг, поднимется с этого момента на несколько десятков пунктов. Если не сотен.
— Интересно, чем его так траванули? — пробормотал Володя снимая всё, что попадало в кадр.. — И, самое любопытное, кто?
— Как вы думаете, — раздался голос где-то из-за спины Самойлова. — парламентская комиссия по расследованию преступления, совершённого против вас, сумеет найти преступника?
— Ловить преступников — дело милиции. А комиссия обязана создать для органов внутренних дел все условия для того, чтобы преступник был найден и осуждён. Иначе, общество не поймёт нашу Верховную Раду.
— Но ведь до выборов осталось совсем немного времени. Успеет ли она сделать соответствующие выводы и помочь милиции?
— Успеет! — уверенно ответил кандидат в президенты. — А не успеет — мы её поторопим. Найдём средства.
Журналисты вновь рассмеялись.
Козаченко попрощался с ними, вышел в сопровождении друзей и охраны из здания аэропорта к кортежу иномарок, из которых он выбрал самую крутую модель, и тут же разместился в ней на заднем сиденье. Круглый отметил, что не ошибся в выборе машины. Рядом с кандидатом в президенты расположился Александр Борисович Литовченко, народный депутат, лидер парламентской фракции «Блок Литовченко». На переднем сиденье с трудом устроился начальник охраны кандидата Степан Рог, также народный избранник. Крупного телосложения. И, несоизмеримо с телом, маленькой головой.
— Теперь детально. — первым начал разговор Андрей Николаевич, — Что в парламенте?
— Ждут твоего возвращения. — Литовченко махнул шофёру: трогай. — Яценко активно мотается по восточным и южным регионам. Надеется набрать там основную массу голосов.
— Как президент в своё время?
— Почти.
— Что Центр? — Козаченко имел ввиду в первую очередь Киев и Киевскую область. Собеседник его понял.
— Здесь мы в лидерах. Слава Богу, Яценко сам нам помог своими кадровыми перестановками.
— Что СМИ?
— На «пять» баллов. Теперь только две кандидатуры в эфире. Остальных как бы и не существует.
— Соцанализ проводили? — задал вопрос лидер оппозиции.
— Да. — ответил второй человек в команде Козаченко. — Всё сходится с нашими прогнозами, за исключением востока.
Козаченко приоткрыл окно. Ветер моментально принялся трепать его вьющиеся, с проседью волосы.
— Неужели премьер совсем на столицу не обращает внимания?
— По Киеву ребята пока не докладывали. Но встреча Яценко с мэром должна состояться в любом случае. В ближайшее время. Зато «бык» встречался с Панчуком. Приказал, кровь из носу, но чтобы область проголосовала за него.
— Пётр Михайлович, естественно, стал в стойку. — Козаченко усмехнулся. — Чего и следовало ожидать. Ничего, Панчуку мы хребет и так сломаем. — Андрей Николаевич повернулся в сторону Литовченко. — Итак, наша первая цель — Киев. Приготовь собственный план дальнейших действий. Вечером посидим, подкорректируем.
— Хорошо.
— А почему Сергей не приехал встретить меня?
— Он в больнице.
— С мамой плохо? — догадался Козаченко.
— Да. Извини, Андрей Николаевич, не хотел тебе сразу говорить. Судя по всему, инфаркт. Вчера вечером отвезли.
Козаченко отвернулся к окну. Долго смотрел на обочину дороги. Чёртова политика.
— Катя с ней?
— Да.
— Скажи водителю, едем в больницу.
— Хорошо. — Литовченко тронул шофёра за плечо.
Козаченко сглотнул ком в горле и больше за всю дальнейшую дорогу не произнёс ни слова.
* * *
Яценко лично прикрыл двери кабинета и сел рядом с министром транспорта.
— Как у нас дела? — первый вопрос не застал Игоря Николаевича в врасплох.
— Практически, всё готово для того, чтобы прокрутить «карусель». В Киев и областные центры прибудут составы с нашими людьми. Думаю, другие регионы задействовать не стоит. Если сломаем обстановку в Киевщине, перевес сил будет на нашей стороне.
— Основные ставки?
— Самые крупные города. Белая Церковь, Богуслав, Обухов, Макаров, Васильков, Ирпень.
Яценко поморщился:
— Не маловато ли? Может, следует задействовать Тетеревское направление?
— Можно и его. — Игорь Николаевич скептически посмотрел на премьера. — Хотя, я бы этого не делал. Может статься «перебор». И так слишком рискуем, вывозя людей по открепительным талонам в малознакомую местность. К тому же, Тетерев — вотчина оппозиции. Работать на территории врага нам спокойно не дадут. А специально создавать конфликтную ситуацию, думаю не стоит.
— А ты не думай. — резко заметил Владимир Николаевич. — Просто выполняй, то, что тебе намечено мной. И, как говорят в таких случаях, будешь в шоколаде.
— Журналисты и наблюдатели, наверняка, заметят факт передвижения внеплановых составов и автотранспорта. — попытался обосновать свои слова министр, но Яценко его даже слушать не захотел.
— Твоя задача доставить «молодняк» до цели. А с журналистами и Козаченковскими прихлебателями, я, как-нибудь, сам разберусь. Мне нужны поезда и автобусы. Любой ценой. И в большом количестве. Всё. Разговор закончен.
* * *
— Алло, Михаил? Молчуненко вас беспокоит. Не помешал?
— Нет, Алексей, всё в порядке.
Самойлов разлил по чашкам чай, придерживая плечом телефонную трубку.
— Ваш оператор недалеко от вас?
— Здесь, рядом. Что-то срочное?
— Думаю, подобное вас должно заинтересовать. Приезжайте на улицу Анри Барбюса, дом номер четырнадцать, жилая девятиэтажка. Печерский район, чуть выше Дворца «Украины». Жду!
Раздались короткие гудки: Молчуненко положил трубку.
— Володя, — Михаил прервал ужин оператора, — Как говорят медики, на выезд.
— Какой выезд? Посмотри на часы: половина одиннадцатого ночи. — Дмитриев намазал на хлеб масло и положил сверху солидный кусок дешёвой варёной колбасы.
— Не ночи, а вечера. Поехали, нас Молчуненко ждёт. И думаю, не просто так, раз хочет, чтобы ты взял камеру.
Володя дожевал на ходу бутерброд, спустился вниз, быстро завёл машину и через сорок минут они поднимались по узкой улочке вверх, со стороны Дворца культуры «Украина».
Молчуненко, как и обещал, встретил их на обочине дороги:
— А помедленнее ехать не могли? — он вскочил на заднее сиденье, захлопнул дверцу. — Чуть не пропустили. Первый поворот налево, метров сто.
Машина рванула с места, вгрызаясь резиной в асфальт.
— Интересно, и что мы могли пропустить? — пробормотал Володя, пока пристраивал авто. Забросив сумку с камерой на плечо, он стремительным шагом направился за журналистами.
— Сейчас из подъезда будут выходить некоторые личности. Снимай всё подряд, а информацию дам чуть позже. — на ходу объяснял Молчуненко.
— Хоть с кем это связано? — поинтересовался Самойлов.
— «Часовщики». Помните, вас интересовала сия организация. Задержали одного из лидеров. Некто, Крючков Роман. Имя ничего не говорит?
— Нет. — отрицательно кивнул головой журналист. — Из этих только с Кузьмуком знакомы.
— Он один из его помощников. Пришли.
Возле подъезда к этому часу уже толпились журналисты из разных телекомпаний. «Свобода», заметил Михаил, «УТН», первый национальный…
— А откуда узнали, что произойдёт задержание?
— А откуда я узнал? — усмехнулся Молчуненко. — Народные избранники позвонили. Милиция подтвердила. Включайтесь в процесс. Ведут.
Из подъезда двое милиционеров вывели молодого человека, заломив тому руки за спину. Лица арестованного Михаил рассмотреть не смог: из-за боли в суставах юноша сломался пополам, и мог смотреть только в землю. Следом за ними вышли ещё несколько сотрудников органов внутренних дел в милицейской форме, с полиэтиленовыми пакетами в руках. За ними, что-то агрессивно выкрикивая, шли люди в штатском. Представители молодёжного движения «Час». Некоторые лица Михаилу были знакомы. Впрочем, на них он не обратил внимание.
Последней выскочила из подъезда Юлька. С красными от слёз глазами. Короткие растрёпанные волосы на маленькой головке превращали её в незащищённого, бессильного цыплёнка. Она всё время пыталась вырвать из руки одного из милиционеров пакет, в котором, судя по всему, хранился найденный на квартире задержанного обвинительный материал.
Дверь милицейской машины распахнули. Юношу заставили сесть на заднее сиденье, зажав его худое тело двумя спецназовцами.
— Ёлка, я не виноват! — услышал Самойлов крик задержанного. — Они мне всё подложили! Скажи всем, Ёлка! Я не виноват!
Дверь захлопнули. Двигатель взревел, машина рванула с места и исчезла за поворотом.
— Только что вы видели задержание Романа Крючкова, активиста организации «Час». - телекамера первого национального проводила машину, и теперь снимала телерепортёра. — По показаниям сотрудников внутренних дел, на квартире у арестованного обнаружены самодельная бомба, запал, два газовых баллончика, а также наркотические вещества.
— Только что мы с вами стали свидетелями того, — в нескольких метрах от «УТН» работала телекомпания «Свобода», — Что преступная власть, как в тридцать седьмом, сталинском, году организовывает аресты ни в чём неповинных людей, подбрасывая им компрометирующий материал состряпанный в местном управлении внутренних дел…
Михаил посмотрел по сторонам. Юлька сидела на корточках, прислонясь к бетонной стене, и плакала.
— Юля. — Самойлов подошёл к девушке, тронул её за плечо, — Вставай. Пошли к нам в машину.
Девчонка вскочила на ноги.
— А вы как здесь оказались? — вскипела она. — Ну да, вам позвонили. Чтобы и в Москве знали, какие мы наркоманы, террористы, убийцы! — Самойлов протянул руку, но девушка с силой откинула её. — Не трогайте меня! Все вы продажные! Как те ментяры, которые его скрутили. Ведь они ему всё подсунули! Понимаете? Подсунули! Вы…
— Понимаю. — Самойлов силой подхватил девушку под руки и, буквально, поволок к «жигулёнку».
Юлька пыталась вырваться, билась в руках, ногами упиралась в землю, но Михаил, всё-таки, заставил её сесть в автомобиль, сунул в руки пластиковую бутылку с «пепси», а сам упал рядом:
— Выпей воды. — девчонка отрицательно замотала головой, но Самойлов заставил сделать несколько глотков. Девушке, вроде, полегчало. — Теперь рассказывай, что произошло.
Дочь портретиста стала отвечать не сразу. Видимо, говорить с Михаилом у неё особого желания не было, однако журналист настаивал:
— Итак, я жду.
— Они пришли два часа назад. Мы с Романом…. Вы не подумайте, между нами ничего нет. Ну, то есть…
— А я ничего и не думаю. — Самойлов достал сигареты, закурил. — Дальше.
— Показали постановление на обыск…
— Кем подписанное?
— Не знаю. Они Роману и его маме показали. Потом нас закрыли на кухне.
— Кого «нас»?
— Меня и Ромину маму. Она сейчас там, на верху. Плачет.
— А Роман?
— Был с ними. Приехали репортёры. Нас выпустили, а после начали обыск. С кинокамерами. Вот тогда в столе менты и нашли бомбу…
— Не менты, а милиция. О том, что это бомба, они сказали?
— Да. А потом из Роминой куртки, точнее, из кармана, достали пакет, с порошком.
— А почему решили, что в пакете наркотик?
— Один из них попробовал порошок на язык.
Самойлов усмехнулся: специалисты сраные. Насмотрелись американских боевиков.
— Так.
— Что так?
— Дрянь дело, вот что. Посиди здесь, пока пообщаюсь с друзьями. И не вздумай убежать. Мне ещё поговорить с тобой нужно.
Журналист вылез из машины, и направился к Володе и Молчуненко, которые курили невдалеке.
— Симпатичная девочка. — кивнул на машину Молчуненко.
— Знакомая.
— А что здесь делала?
— Я же говорю: знакомая задержанного.
— Вот оно что… — протянул Молчуненко. — И как тебе происходящее?
— Никак. Всё как у нас. Политика и криминал рядом идут. А менты их наручниками скрепляют.
— То, что здесь есть криминал, ещё доказать следует. — вставил слово Володя.
— А бомба? — напомнил Самойлов.
— Какая бомба? — отреагировал Молчуненко. — У сопляка восемнадцати лет, который и в армии то не служил, и бомба? Миша, не смешите людей.
— Тогда зачем вы нас вызывали?
— А вот этот вопрос по существу. — Молчуненко сделал паузу для того, чтобы москвичи прочувствовали момент. — Теперь делайте всё осторожно. Посмотрите вправо, в затемнённую сторону. Я ведь, собственно, только из-за этого вас и позвал. Только смотрите ненавязчиво. Может, увидите нечто любопытное.
Михаил ещё раз затянулся дымом от сигареты, и слегка повернул голову в сторону, якобы в поисках места, куда можно было бы выкинуть окурок. Милиция разъехалась. В указанном направлении отсвечивала серым цветом фирменная, дорогая иномарка, в которую в этот момент усаживались «часовщики». Так, повернуть голову ещё чуть правее. «Мерседес». Кто, кто в «Мерседесе» сидит? Окурок полетел в темноту. К машине подошёл молодой человек. О чём-то начал разговаривать с водителем. На несколько секунд зажёгся верхний свет. Самойлов резко отвернулся.
— Мамочки мои родные. Народные депутаты.
— И не просто депутаты. — Молчуненко вытянул сигарету из пачки оператора, и прикурил, закрывая огонёк ладонью руки, — Олег Круглый — парламентская фракция «Незалежна Украина», правая рука пана Козаченко. Виктор Лузгин — «Блок Литовченко». А Николай Зайченко — первый заместитель Литовченко. В задачке с тремя известными встают вопросы: что представители оппозиции делали на месте задержания активиста организации, которая к ним, как они заявляют, не имеет никакого отношения? Почему они приехали раньше милиции? Я приехал вместе с милицией. А они уже стояли здесь.
— Сдали своих? — выдвинул версию Дмитриев.
— Или, с их согласия, мы видели хорошо разыгранный спектакль. — Молчуненко курил жадно, глубоко затягиваясь. — Мальчик ночь переночует в РОВД, утречком, как ни в чём ни бывало, вернётся в дом родной. Они сейчас общаются с «часовщиками»?
Дмитриев щелчком выбросил окурок:
— Да. Сели в машину к ним.
— А вам кто звонил про арест? — поинтересовался Михаил.
— Хрен его знает. Звонили Главному Из пресс-центра МВД. — Молчуненко подёрнул плечами: похолодало. — Мне перезвонили из телекомпании, по мобильному, приказали ехать сюда. Думал, своего оператора вызвать, а как увидел этих ребят, то решил позвонить вам. Уж у вас то, думаю, плёночку никто не посмеет изъять.
— Изъять, может, и не посмеют, а вот выкрасть… — с сомнением покачал головой оператор.
— Типун тебе, Вовка, на язык. — Самойлов посмотрел в сторону машины. Юлька сидела на заднем сиденье, свернувшись в клубок, и нервно вздрагивала. — Ну что, мужики, давай отвезём барышню домой, а сами по соточке? Глядишь, может и мысли достойные наших голов придут. Как думаешь, пан Молчуненко?
* * *
Магазин «Лісова пісня» среди киевлян пользовался особой популярностью: в нём, ещё с далёких советских времён, продавали самые лучшие кондитерские изделия. Подполковник Синчук иногда посещал его, чтобы купить для своей четырёхлетней дочери конфеты. Вот и в тот день он зашёл скупиться. Пока продавщица взвешивала товар, а Станислав Григорьевич пересчитывал деньги, в очередь за ним пристроился Медведев.
— Десять восемьдесят. — продавец с улыбкой положила товар на прилавок.
Станислав Григорьевич протянул гривни, но голос за спиной остановил его жест:
— Позволь расплатиться мне.
Синчук оглянулся и охнул от удивления:
— Герка, ты что ли? Какими судьбами у нас?
Он крепко обнял приятеля. Они забрали покупку и покинули магазин. Станислав Григорьевич на улице ещё раз хлопнул Медведева по плечу:
— На сколько дней к нам? Может, поехали ко мне, я тебя со своими познакомлю.
— Да нет, Стас, сегодня не получится. — Медведев посмотрел по сторонам: нет ли где скамейки. Синчук по своему оценил его взгляд:
— Ждёшь кого-то? Или страхуешься?
— Ни то, ни другое, Стас. Не хочу лгать. Приехал специально к тебе.
— Понятно. — приветливое настроение подполковника моментально улетучилось, как эфир. — Щетинин прислал?
— Не совсем. Точнее, его предложение, моя инициатива.
— Значит, дружеский ужин отменяется.
— Сегодня да. Но в будущем, если договоримся, обязательно.
Синчук достал из пакета конфету, развернул обёртку и бросил сладкий продукт в рот:
— Говори, я весь внимание.
— Может, отойдём куда-нибудь. Или в кафе посидим.
— Извини, Герман, но, к сожалению, у меня мало времени.
— Ясно. Я ещё ничего не успел сказать, а выводы тобой уже сделаны.
Станислав Григорьевич усмехнулся:
— А что ты хотел? Не я разваливал ту систему, и не я виновен, что мы оказались по разные стороны баррикад. Однако, не знаю, как ты, а я помню, что мы говорили друг другу десять лет назад. Тогда ещё живой Рустам сидел в кабинете. А вот ты помнишь?
Медведев кивнул головой:
— Да, помню. Именно потому, к тебе и приехал.
Синчук взял вторую конфету:
— Говори. Только без воды.
— Добре.
Киевлянин усмехнулся:
— И без украинизмов. Иначе всё будет напоминать стёб.
Герман Иванович хлопнул старого сослуживца по плечу:
— Согласен. Ты знаешь, что мы, то есть Москва, стоим на стороне Яценко.
— Вон ты с чем. Только я то здесь при чём?
— Стас, давай без этого, как ты выразился, стёба. Договорились? Да, Москва поставила на Яценко. Так вышло. Но это не значит, будто на него поставили все. В Москве есть и те, кто заинтересован в победе Козаченко.
— В Белом Доме? — брови Синчука в удивлении изогнулись. — Кто? Из оппозиции? С каких это пор наша структура стала поддерживать антиправительственные силы? Или…
— Сейчас сказать не могу. Но поверь, они есть.
— И они тебя прислали? — в голосе подполковника прозвучал ярко выраженный скепсис.
— Повторяю: поездка устроена Щетининым. А вот встреча с тобой, моя личная инициатива. Впрочем, к Козаченко я отношусь негативно. Как и к Яценко.
— Герман, с каких это пор ты стал недооценивать Щетинина? Думаешь, Иванович не мог предположить, что ты захочешь, как выразился, по собственной инициативе, встретиться со мной?
— И да, и нет. — вынужден был сознаться Медведев. — Скорее всего, он предполагает, что с тобой встречаться буду, но только по поводу поддержки Яценко.
— Ловко пляшут ваши девки! — подполковник оглянулся по сторонам. Вроде, ничего примечательного. — Продолжай.
— Тех людей, в Москве, которые заинтересованы в победе оппозиции в Украине волнует вопрос: кто-нибудь из СБУ вёл переговоры с Козаченко, или его людьми?
Новая конфета потерялась во рту подполковника.
— Гера, ты слишком много хочешь.
— Понимаю. Потому к тебе и пришёл.
— «Контора» официально стоит на стороне премьера.
— Это ты хорошо заметил: официально. А неофициально?
— У каждого своя точка зрения.
— Меня интересует твоя. Итак, были переговоры, или нет? Те люди могут рассчитывать на выигрыш?
Синчук тряхнул головой.
— Как будто тебе не известно.
— Известно, Стас. Но меня интересует, до какого уровня они дошли.
Синчук заглянул в пакет. Конфет осталось в половину меньше от купленного:
— Вот же… Придётся снова идти в магазин. — он протянул пакет Медведеву, — Будешь?
Тот отрицательно покачал головой:
— Зубы. Прямо беда. Ничего сладкого есть не могу. Моментально челюсть от боли сводит.
— Зубы — дело серьёзное. — подполковник кивнул на скамейку, — Присядем.
Как только они примостились на деревянной поверхности, Синчук тут же спросил:
— Насколько серьёзна ситуация?
— Очень серьёзна. — Медведев решил приоткрыться. — Незадолго до отравления Козаченко в Мюнхене произошла одна любопытная встреча. Некий Гюнтер Шлоссер принял в своём доме неких Генриха Беддекера и Стивена Хайта.
— Первый, если не ошибаюсь, политик. Второго не знаю. А вот третий мне знаком. ЦРУ.
— Да нет, практически из штата ЦРУ вышел. Готовит кадры для госдепартамента США в институте стратегических исследований. Второй, с кем ты незнаком, Генрих Беддекер, связан с немецким сталелитейным бизнесом.
— И чем любопытна их встреча?
— Они обсуждали ваши выборы. И приняли решение о поддержке Козаченко.
— Нашёл чем удивить. У нас сейчас все контактируют с Западом. Как и у вас.
— Да нет, Стас. В данном случае это не контакт, а прямая продажа родины Западу. С полным отторжением России. Понимаешь? Полным.
— Думай, какими словами бросаешься.
— А мне не нужно думать. — Медведев посмотрел в глаза украинского контрразведчика. — Продают не мою, а твою родину. Как шлюху.
— Замолчи! — голос Синчука прозвучал тихо, но твёрдо.
— Да нет, брат, если я буду молчать, ты будешь молчать, то завтра в твоей стране все будут жить с повязками на глазах, а послезавтра и в моей. Надоело, Стас, глотать то, что нам подсовывают. — Медведев провёл ребром ладони по горлу. — Вот так надоело. Информация проверена. Штаты интересуют базы в Крыму. Ради этого они пообещают Козаченко и его людям всё, что угодно. И за красивыми речами о свободе и независимости спрячутся большие «бабки». А ты, твоя семья, моя родня в Чернигове, да и все они, — Медведев кивнул в сторону прохожих, — станут заложниками внешней политики ваших так называемых демократов. Хватит нам Горбачева. Те люди в Москве, кто поддерживает победу над властью Кучерука, не собираются влиять на внутреннюю и внешнюю политику Украины. Однако, они хотят сохранить и преумножить те связи, которые на данный момент существуют.
— В таком случае, им сам Бог велел всеми силами поддержать Яценко.
— Они поначалу на него и сделали ставку. Но Владимир Николаевич — личность непредсказуемая. Неуправляемая. Его насильственные методы дискуссий с нефтетрейдерами показали всю внутреннюю сущность этого человека. А потому, тем лицам нужны контакты с людьми Козаченко.
— Думаешь, он тот человек, на которого «тем людям» следует делать ставки?
— Я не говорил, что они делают на Козаченко ставку. В наше время ставить на одну, конкретную личность — самоубийство. Но, «те люди» прекрасно отдают себе отчёт: Яценко, если станет президентом, узурпирует власть. А Козаченко, какой — никакой — демократ. А с демократом всегда можно договориться. Или же переубедить. Стас, — Медведев говорил тихо, но чётко и внятно. — нельзя рвать по живому то, что создавалось столетиями. Больно, когда рвут. Неплохо было бы, если бы после, я имею ввиду после выборов, всем было хорошо.
— Всем и хорошо? Такого не бывает.
Медведев опустил глаза. Кажется, встреча не удалась.
Синчук спустя минуту произнёс:
— Сегодня задачи служб безопасности существенно изменились.
— Но не изменилось главное: мы должны защищать своих граждан от любого посягательства на их жизнь, свободу и благосостояние. Независимо от того, есть промеж нас граница, или нет. Я думаю, в поддержке заинтересованы все.
— А Луговой приехал в Киев посмотреть на достопримечательности? — уколол Синчук.
— Ты помогаешь мне с Козаченко, я помогаю с Луговым. Возвращаюсь к началу беседы: не все поддерживают в Москве Яценко.
Синчук прожевал последнюю конфету, глядя, на проезжающие по брусчатке автомобили, и проговорил:
— С Козаченко встречалось всё наше руководство. Результаты переговоров мне не известны. Действительно неизвестны.
— Скажи, Стас, — после некоторой паузы, произнёс Медведев, — как так случилось, что мы вместе служили, дружили, делали одно дело, нередко проливали кровь… Без пафоса, Стас, но так оно и было. И в один момент стали врагами? Хорошо, — тут же отреагировал на косой взгляд собеседника Герман Иванович. — не врагами. Конкурентами. Какая разница… Ответь мне: с каких пор зелень доллара заменила нашу дружбу? Разве ты об этой бумажке думал, когда тащил меня через афганскую границу? Или я думал о ней, вытаскивая тебя из горящей машины?
Подполковник молчал.
Медведев поднялся, одёрнул полу костюма.
— Извини, кажется я ошибся. Судя по всему, заменяет. — полковник протянул руку. — Бывай, Станислав.
Синчук поднялся следом.
— Ты даёшь гарантию, что вся работа будет проведена исключительно в интересах Украины и России? Только без пафоса.
— Да. — Медведев смотрел прямо в глаза собеседника.
— Тогда, так и быть, помогу. Что нужно сделать?
— Первое. Сведи меня с Петренко.
Станислав Григорьевич удивлённо посмотрел на Германа Ивановича:
— Почему именно Петренко? В оппозиции он человек новый, только недавно переметнулся к ним от социалистов.
— Зато его хорошо помнят в Москве. Особенно те люди. Некоторые из них его знают. И помнят о нём. От него они смогут протянуть ниточку ко всему клубку. Сам понимаешь, широкий круг знакомых даёт повод для установления личных интересов.
Пакет от конфет закружился и упал в корзину для мусора.
— Я с ним знаком шапошно. — Синчук усмехнулся. Вспомнилось, как Богдана Васильевича в бесчувственном состоянии его подчинённые беспардонно заталкивали в депутатское авто, на даче Тимощука. — Придётся выходить на личные контакты. Практически, «светиться». Потому, Гера, мне и нужны гарантии.
— Гарантией могу быть только я сам.
— Не обижайся, но мне этого недостаточно. Ты затеваешь собственную игру, насколько я понял. Игру рискованную. Мне нужны железные доказательства того, что меня не подставляют.
Медведев посмотрел вслед немолодой супружеской паре:
— В Украину в скором времени ожидается приезд нашего президента.
— И что?
— Новость заключается в следующем: к тому времени восточная и южная части страны должны быть обработаны против Козаченко. И работа уже началась.
— Ваши люди задействованы или наши?
— Только ваши. Но работают по нашим инструкциям.
— Можешь перечислить, кто?
— Вот список. — Герман Иванович протянул сложенный вчетверо лист, вынутый из кармана пиджака.
Синчук просмотрел фамилии и потёр лоб. Медведев рассмеялся.
— Что смешного? — не понял подполковник.
— Лысеешь.
— Можно подумать, у тебя шевелюра. — слегка обиделся Синчук.
— Да, время. Сколько мы не виделись? Лет восемь.
— Девять. И не ври, что не помнишь. Какая у тебя память, мне хорошо известно. Не боишься, что воспользуюсь твоей информацией? — Синчук тряхнул листом.
— Нет. — отрицательно мотнул головой Медведев. — Эти люди работают по прямому распоряжению вашего руководства. Так что, как только ты сделаешь первое телодвижение, тебя приструнят.
Подполковник спрятал листок в карман. Так, мысленно произнёс Станислав Григорьевич, если Медведев не врёт, а судя по всему, так оно и есть, выходит, наш Тимощук работает и на право, и на лево. Всем подмахивает. Ловко.
— Насколько долго будет наше сотрудничество?
— Зависит от обстоятельств. Но очень прошу, работаем только ты и я. Никого больше.
— С моей стороны понятно. А ты? Неужели ничего не сообщишь Щетинину? — Синчук знал о том, что Медведев вот уже несколько лет является единственным лицом, которому генерал полностью доверял. И подполковник не без оснований предполагал, что это взаимно.
— Всему своё время. — Медведев вздрогнул По спине прошёл холодок. Он сам не заметил, как его что-то насторожило. — ТЕ люди ждут результатов нашей встречи. И он не узнает ничего, пока они не примут решения.
— Люди из политики, или бизнеса?
— И того, и другого. — Медведев бросил взгляд по сторонам. Нет, ничего подозрительного. Тогда откуда ощущение, будто за ним наблюдают?
— Ну, что ж. — Синчук оправил пиджак. — Попытка, как говорится, не пытка. Попробуем, чем чёрт не шутит. Только имеется одно условие.
— Ещё одно?
— А ты думал. Нам ведь как мёд — так ложками. Чем чёрт не шутит, а у меня семья. Я ею рисковать не собираюсь. Мне нужны небольшие финансы на секретном счёте на имя жены. Чтобы в случае чего, они могли исчезнуть и протянуть какой-то час.
Медведев написал сумму на листе блокнота.
— Устроит?
Синчук взглянул и утвердительно кивнул головой. В свою очередь достал ручку, взял из рук Медведева блокнот и сделал свою запись на чистом листе, после чего вернул блокнот полковнику.
— Через два дня деньги будут на её счету.
— Как будем поддерживать связь?
— Через мобильного оператора. — Медведев раскрыл портмоне, достал украинские деньги. — Держи, и не отказывайся. Прямо сейчас купи стартовые пакеты. Я меняю карточки вторник и пятница. Ты в понедельник и среду. В случае крайних обстоятельств меняем чаще, вместе с аппаратами.
Коллеги тут же обменялись номерами телефонов. Станислав Григорьевич сокрушённо посмотрел на магазин. Придётся снова возвращаться за покупкой:
— Ну, вот и договорились.
Возвращаясь в Москву, Медведев спрашивал себя: а правильно ли он сделал, что открылся Синчуку лишь частично? Сыграл его в «тёмную»? И отвечал сам себе: правильно. За годы работы в органах, полковник пришёл к одному неприятному выводу: в последние десять лет, или чуть более того, его структура перестала работать на страну. Точнее, на страну она то, как бы работала, да как-то не так, как раньше. Стала вроде придатка для власть имущих. Сегодня — тиран, завтра — демократ, послезавтра — вождь. Им всем нужны спецслужбы. Скрывать свои финансовые махинации, вскрывать финансовые махинации конкурентов. Обеспечивать нужных людей, не забывая и себя, информацией. Использовать эту информацию в личных целях, а не для «блага народа». Прикрывать задницы от несуществующих киллеров, ликвидировать существующих киллеров. И это было не только в России. С Синчуком полковник давно не контактировал. Да, они были, и оставались друзьями. Но время изменилось. Кардинально изменилось. Что отложило отпечаток на людей. И у Медведева, на момент встречи, не было никакой гарантии, что Стас не изменился.
За стеклом мелькали небольшие русские поселения Подмосковья. Медведев, глядя на них, вдруг почувствовал, что, может быть, видит всё это в последний раз. Жизнь хрупка. И не теоретически. Она просто хрупка. Она ломается от лёгкого дыхания. И всегда в тот момент, когда ты того дыхания не ждёшь. Когда думаешь, будто жизнь только начала налаживаться. Когда появляется ощущение, словно ты получил ещё один шанс. А шанса то, оказывается и не было. А то было последнее, бунинское, лёгкое дыхание.
Дорога домой для Медведева впервые напоминала путь на Голгофу. Мысль о том, что Щетинин может «просчитать» его переговоры с Синчуком, судорогой отзывалась во внутренностях. Плюс неприятный осадок от чувства слежки.
А Станислав Григорьевич, возвращаясь домой, по привычке анализируя проведённую встречу, тоже задавал себе вопросы. Насколько можно положиться на Германа, и не «подставляют» ли его? Нет, отвечал сам себе подполковник, Герман так со мной поступить не мог. Если бы было что-то не так, нашёл бы возможность дать ему понять. А Медведев был открыт. Не полностью, но тем не менее. Ну, а всё-таки, если это провокация? И Германом «играют»? В таком случае, продолжал размышлять Синчук, содержимое беседы следует передать в высшие инстанции. А если нет? Если Медведев действительно на свой страх и риск решил провести личную партию? А он передаст информацию выше? Речь идёт о миллиардах. И не рублей, или гривен. И о людях далеко не средней руки. В таком случае с Германом долго цацкаться не будут. И на одном из московских кладбищ вскоре появится новый обелиск. Задача.
* * *
НЕ ДАДИМ СФАЛЬСИФИЦИРОВАТЬ ВЫБОРЫ!
Первый анализ списков избирателей нашими членами комиссий показал: ВЛАСТЬ ГОТОВИТСЯ ДО СЕРЬЁЗНЫХ ФАЛЬСИФИКАЦИЙ РЕЗУЛЬТАТОВ ВЫБОРОВ! По Киевщине уже долгое время умирает людей больше, чем рождается, однако количество избирателей, почему-то из года в год увеличивается.
ОДНИМ ИЗ СПОСОБОВ ФАЛЬСИФИКАЦИИ ЕСТЬ ФАЛЬШИВЫЕ СПИСКИ НА ВЫБОРАХ!
Каждый из нас может противостоять фальсификациям на выборах!
Для этого необходимо прийти за несколько дней до дня голосования на свой избирательный участок и проверить списки избирателей, по которым будет проводиться голосование.
В соответствии части второй, статьи 34 Закона Украины «Про выборы Президента Украины «Каждый гражданин Украины имеет право ознакомиться со списком избирателей в помещении избирательной комиссии и проверить правильность внесённых к списку ведомостей».
НАИБОЛЕЕ РАСПРОСТРАНЁННЫЕ «НЕТОЧНОСТИ» В СПИСКАХ ИЗБИРАТЕЛЕЙ:
— в списки включены умершие люди;
— одни и те же люди включены в списки по несколько раз;
— прописка (регистрация) людей по чужим адресам;
— в списке могут быть не включены избиратели отдельных квартир, домов, улиц;
— в списки могут быть включены одни и те же дома по несколько раз;
— улицы, которые поменяли название, могут быть включены по несколько раз;
— одни и те же избиратели могут быть включены в списки на нескольких избирательных участках;
при появлении нарушений в списках избирателей, просим немедленно обращаться с соответственными жалобами в письменном виде до сотрудников избирательных комиссий и в суд, а также до нас, чтобы мы могли проконтролировать, что на ваше заявление была соответствующая реакция.
Образец оформления жалобы вы можете получить в штабе А. Н. Козаченко по адресу….
(из листовки, приколотой к рекламному щиту в районе станции метро «Святошин»)
* * *
«По сообщению нашего корреспондента из Центральной избирательной комиссии, сегодня будет решаться вопрос о том, чтобы предоставить гражданам Украины, работающим в России, возможность проголосовать на местах, то есть в тех населённых пунктах, где они в данный момент проживают, а не в консульских пунктах, как то записано в Законе о выборах. Иначе говоря, с согласия руководства Российской Федерации, на территории России будет создано не десять избирательных участков, а двести. У нашего корреспондента возник закономерный вопрос: на каком основании они будут созданы? И ответ не заставил себя ждать: с помощью решения ЦИК. Но правомерно ли это?
Телеканал «Свобода», 2 октября, 200… год»
* * *
На Майдане собралось несколько десятков тысяч людей. Козаченко смотрел на них и чувствовал всем телом сумасшедший прилив бодрости. Вот она, жизнь. Вершина. Пик надежды. Политик постоянно ощущал необходимость находиться на Олимпе, на самой его макушке, чего бы это ему не стоило. Господи, что он только не пережил, чтобы удержаться на ней, на этой самой вершине. Человека, которого он ненавидел всеми фибрами своей души, приходилось называть «батькой». А «батька», маленький, сухенький, внешне подобный карикатурным, кинематографическим римским диктаторам, вёл себя соответственно: стравливал между собой премьеров и министров, парламентариев и законников, журналистов и чиновников. И, при этом, оставался «отцом нации» на протяжении десяти лет, манипулируя людьми в своих эгоистических интересах. Два года назад, когда была первая попытка скинуть президента, «Батька» усидел. И, если бы не депутатская неприкосновенность, не известно, чем бы всё закончилось. И вот теперь появился реальный шанс взобраться на вершину, на ту самую макушку власти, о которой он мечтал не один год.
Толпа всколыхнулась. Андрей Николаевич поначалу не понял в чём дело, но после сообразил. На кандидата в президенты навели камеры телевидения, и на большом экране, находящемся с правой стороны, появилось его изображение. Козаченко с трудом пересилил себя, чтобы не обернуться. Нервной, дрожащей рукой он провёл по вспотевшему лбу. Жест больного человека. Уставшим, старческим взглядом, Андрей Николаевич окинул людскую массу. Реакция толпы: вот что интересовало его в данный момент.
И народ отреагировал. Всплеск возмущения волной пронёсся по рядам. Козаченко поднёс к глазам платок: слёзы подступили неожиданно, по предательски. Андрей Николаевич хотел было отвернуться, но передумал и на глазах многотысячной аудитории промокнул слезинки на щеках. Толпа взорвалась. Контакт состоялся. Можно было начинать.
— Друзья мои! — первая же фраза всколыхнула многотысячное скопление людей. Толпа качнулась, и буквально потянулась к нему. Милиция, стоявшая в оцеплении перед митингующими, нервно вздрогнула, приготовившись к беспорядкам. Козаченко сразу отметил данный факт, и решил начать речь именно с военных. — Друзья! В первую очередь я обращаюсь к вам, люди в форме. Я прекрасно понимаю, как вам сегодня нелегко. Вам, людям с погонами на плечах. Особенно вам нелегко, имея такого министра. — на некоторых лицах милиционеров промелькнули улыбки, — И вам будет нелегко до тех пор, пока вами будут управлять безнравственные люди. Люди без стыда и совести. Люди, которые пошлют вас на баррикады убивать ваших родных, близких, ради своих собственных интересов. Они пошлют вас, а не своих сыновей, не своих детей. Они всегда будут прятаться за вашими спинами. Трусость — спинной мозг вашего министра. И потому я призываю вас: будьте с народом. Радейте за народ! Защищайте народ, а не министра — миллионера, потому что вы есть суть этого народа. И пусть ваши сердца бьются в унисон с миллионом украинских сердец.
Людская масса вновь всколыхнулась, и по площади пронеслось восторженное многоголосье. Андрей Николаевич поднял обе руки, ладонями к народу, и новый всплеск эмоций ответил ему. Основная часть митинга началась.
Самойлов встал перед телекамерой:
— Итак, как мы с вами только что могли видеть, Андрей Николаевич снова в строю. И не просто в строю. Он лидирует. Последние данные социологических опросов показывают: кандидат от оппозиции обогнал своего основного конкурента на полтора процента. И это после того, как премьер-министр страны лидировал на протяжении почти трёх недель. Воистину, политика — вещь непредсказуемая, а спланированная. Специально для кабельного телевидения «Москва» Михаил Самойлов и Владимир Дмитриев.
* * *
Похолодало. Самойлов пожалел, что не захватил куртку из машины. Но было поздно. Володя уехал сразу после выступления Козаченко на Майдане.
— Чем будешь заниматься? — поинтересовался оператор, перед тем, как включить зажигание.
— Прогуляюсь по городу. Вечером пойду к Центризбиркому, посмотрю, что они там примут сегодня.
— Трудоголик. — покачал головой Володя, завёл двигатель и захлопнул дверцу.
— Мог бы и со мной пойти. — крикнул товарищу через стекло Михаил, впрочем без особой надежды — Российский вопрос всё-таки решается.
Дверца приоткрылась.
— Он в Киеве второй десяток лет решается. И всё никак решиться не может. Ты как хочешь, я поехал.
К восьми вечера Михаил, побродив по старому Киеву, поднялся со стороны Бессарбского рынка к площади имени Леси Украинки, где, в многоэтажном здании разместилась, вместе с Киевским областным советом, Центральная избирательная комиссия.
На площади, перед входными дверями, собралось митинговать человек двести, не более. Все имели при себе жёлтую атрибутику: цвет избирательной компании Андрея Козаченко. Михаил сразу отметил настроение людей. Оно явно отличалось от Майдана. Самойлов ожидал, что с площади, где днём выступал Козаченко с пламенной речью против создания в России дополнительных избирательных участков, людская масса, взбодрённая призывами лидера, поднимется по бульвару Леси Украинки наверх, чтобы воинственно поддержать оппозицию перед зданием ЦИК. Однако, никакого массового движения не наблюдалось. Люди, расхаживающие перед парадными дверьми, спокойно общались промеж собой, то тут, то там раздавался смех. Кто-то принёс большой термос с кофе, и теперь разливал горячий напиток всем желающим в пластиковые стаканчики.
— Хай живе Украина! — к Самойлову подошёл молодой человек, лет тридцати, в кожаной куртке. Михаил тут же ему позавидовал. — Телевидение не видел?
— Нет. А должно быть?
Незнакомец неопределённо пожал плечами:
— Не знаю. На Майдане стоял, думал, снимут. Так там столько народа было. А вот тут бы повезло.
— А зачем тебе?
— Да ты что… — незнакомец развёл руками. — Да я своему малому покажу, лет через пять, как его папка президента выбирал. История!
— А сколько сыну?
— Полтора года.
— Так лучше бы шёл домой.
— Дома и без меня справятся. Мне здесь быть надо.
Парень радостно прихлопнул ладонями, подул на них и побежал вставать в очередь за стаканчиком горячего напитка.
Михаил ещё раз посмотрел вокруг себя, и подумал: а у нас, в Москве, вот так бы сейчас вышли? Вряд ли. В девяносто первом выходили, в девяносто третьем, а в результате? Борьба больших денег против очень больших денег. И все используют людскую биомассу в своих целях. Паны дерутся, у холопов чубы трещат. И глупость ситуации состоит в том, что все участники массовки вроде бы грамотные, образованные люди, а на простой клич, будь то с трибуны, или бронемашины, рвутся в драку, в кровь, в сопли, защищая и отстаивая хрен знает что. Точнее, пустое, обещание. За трибунное слово готовы последнюю рубаху в лоскуты. А у нас иначе нельзя. После зализывают раны, в пьяном угаре вспоминают, как грудью защищали демократию, а их предали, о них забыли, ими воспользовались, и теперь они, внизу, а те, наверху…
— О чём задумался?
Михаил обернулся. Перед ним стоял Володя, протягивая куртку.
— Надень. Не дай Бог, простудишься.
— Ты мне прям как жена. — Самойлов улыбнулся и быстро натянул на себя тёплую одежду.
— Слава богу, не служанка. — Дмитриев кивнул в сторону ЦИК. — Уже что-то решили?
— Пока ждём.
Володя посмотрел на окна шестого этажа. Там, где располагалась Центральная избирательная комиссия.
— У них времени осталось четыре часа. Если до двенадцати не примут решение, любое их постановление будет незаконным.
— То-то и оно.
Самойлов тоже вскинул голову. Горели все окна. Решалась судьба двухсот избирательных участков, которые собирались, по инициативе главы Центральной избирательной комиссии, открыть на территории Российской федерации. Оставалось только одно: двенадцать членов ЦИК должны были проголосовать «за» или «против» данного решения. И, может быть, давно бы проголосовали, если бы не оппозиция, которая практически захватила весь этаж и физически не давала возможности провести новое решение в жизнь. Времени на юридическое оформление будущего постановления оставалось крайне мало. После двенадцати часов ночи решение, принятое ЦИК, станет недействительным.
Володя, в свою очередь, окинул взглядом площадь:
— Странно.
— Что странно? — Самолов опустил глаза.
— Людей мало. Обычно оппозиция любит массовку. Тысячу. Пять тысяч. А здесь всего — ничего. Не нравится мне всё это.
— Какая разница, — отмахнулся Самойлов. — много людей, мало людей… Ты камеру с собой взял?
— Нет. Аккумуляторы сели, всю энергию на Майдане израсходовали. Да, кстати, звонили из дома.
— Кто?
— Мне — жена. Тебе Валуев, — Валуев являлся их редактором программ в Москве, — сказал, чтобы сразу после объявления результатов возвращались на родину.
— Нет, останемся здесь за свой счёт! — Михаил выругался. — Жлоб.
— А что ещё в Киеве делать? — Володя посмотрел по сторонам. — Честно говоря, я и сам хочу домой.
— Ты же на выходных ездил.
— Мало. Настя жалуется на Лёшку. На тройки съехал, сигареты у него в куртке нашла.
— Ну, ты, старик, даёшь. Твой Лёшка на втором курсе техникума, а вы всё за ним сопли подтираете.
— Второй курс равноценно одиннадцатому классу. Тот самый возраст, когда формируется человек, как личность. А меня, как отца, в такой ответственный момент нет дома! Торчу здесь, на этой площади, жду результатов, на которые лично мне наплевать.
— Так топай домой. — вскипел Самойлов. — Если тебе на всё наплевать.
— А ты не ори! И не преувеличивай! — в свою очередь повысил голос оператор. — Всё равно ни черта не изменится от того, кто будет сидеть на троне в Киеве. Может даже наоборот, всё будет очень даже хорошо, если их премьер проиграет. У их миллионеров хоть какие-то проблемы появятся. А у таких, как мы с тобой, поверь, всё будет как всегда, то есть, очень хреново.
— Ты посмотри, распетушился. Видно, Настя тебе хорошо хвоста накрутила. — Самойлов достал сигареты, протянул пачку Володе.
— Будешь?
— Нет.
— Ну и чёрт с тобой. Что Валуев говорит?
Володя шморгнул носом. Простыл, видимо.
— Материал, в целом ему понравился. Особенно последний сюжет с «часовщиками».
— И на том спасибо.
Пауза затянулась. Дмитриев оглянулся по сторонам, сунул руки в карманы:
— Ты тут будешь?
— А что?
— Пойду, пиво куплю.
— Какое пиво? — Самойлов выдохнул дымом и паром. — На таком морозе. К тому же, ты простыл.
— Обыкновенное пиво. Светлое.
Володя прошёл к ближайшему киоску, в котором приобрёл пачку сигарет и две бутылки хмельного напитка. Одну бутылку сунул в карман, вторую тут же открыл и сделал несколько глотков.
Самойлов, видя, как тот пьёт ледяную жидкость, содрогнулся: он бы так не смог.
Володя удовлетворённо причмокнул и неожиданно произнёс:
— Ну, вот. Предчувствия меня не обманули.
Самойлов обернулся в ту сторону, куда смотрел оператор.
С краю проспекта притормозило два микроавтобуса, из которых выскочили десятка два молодых парней, все в коже, короткая стрижка, в руках молотки и стальные прутья. Действовали быстро. Рассыпавшись группами по два — три человека, они стремительно накинулись на стоявших митингующих, и принялись их бить. Молча. На отмашь. Не глядя, кто перед ними, мужики, или женщины. Над площадью пронеслись крики. Самойлов бросил взгляд на двери Центризбиркома. Трое или четверо милиционеров охраны, сколько точно Михаил не рассмотрел, заметались, видимо, не понимая, что происходит, и не зная что следует предпринимать в таком случае: то ли продолжать охранять двери, то ли броситься на защиту людей.
Парень, что подходил к Самойлову, кинулся в ноги одному из нападающих, обхватил их руками и повалил бандита на землю. К ним кинулся один из напавших на людей. Второй бандит, вцепившись в куртку, попытался оттащить смельчака от своего подельщика, но тот держался крепко. Тогда рука бандита, сжимавшая молоток, взлетела над парнем и резко ударила того по плечу. Хватка разжалась. Едва не задержанный преступник вывернулся, вскочил на ноги, и принялся избивать лежащего противника ногами. Расстояние до них было метров шесть. Володя в несколько прыжков достиг бритоголового, и ударом полупустой бутылкой по голове снова свалил молодчика на мёрзлую землю. Стекло, как ни странно, не разбилось. Второму из нападающих повезло меньше. Только он размахнулся молотком, оператор ушёл из-под удара, присел и той же самой бутылкой нанёс сильный, резкий удар в пах. Бандит охнул, упал на колени, выронил оружие из рук. Володя вскочил на ноги, и ударом ногой в висок свалил преступника на первый хрупкий лёд. Раздался пронзительный женский крик. Володя оглянулся по сторонам, и, быстро оценив обстановку, кинулся отбивать от молодчиков визжащую женщину.
Двое из милиционеров всё-таки оставили свой пост и бросились на помощь оборонявшимся. Один сумел отбить пацана, судя по всему, студента, с кроваво — жёлтой повязкой на голове, однако сам тут же получил удар прутом по затылку. Фуражка отлетела в сторону. Блюститель порядка упал на колени, обхватив голову руками. Удары прутом посыпались на тело милиционера. Самойлов, видя, как Володя разделался с двумя молодчиками, сам кинулся в драку, но неожиданный удар ногой в живот, и последовавшая за ним боль, заставили его упасть на землю.
Избиение продолжалось не более двух — трёх минут. Никто не успел понять, что, в общем-то, происходит, как бандиты, подобрав своих пострадавших от действий оборонявшихся людей, быстро погрузились в транспорт, и покинули место побоища. На площади остался растерянный народ.
Над площадью стояли ругань, стоны, плач. Тяжело раненых подхватили под руки и внесли в здание ЦИКа. Кто-то из митингующих принялся обвинять милицию в бездеятельности. Те, в свою очередь, осматривали товарища, того, что спас студента. Лицо у паренька окрасилось кровью, милицейский бушлат кусками свисал с худого тела. Милиционер стирал кровь с лица и, непонятно чему, улыбался. Улыбка выходила жуткой, неестественной.
— Ты как? — Володя наклонился над Михаилом.
— Давненько меня так не припечатывали. — Самойлов с трудом поднялся на ноги. Боль в животе слегка притупилась, но стоять прямо журналист не мог.
— А я говорил, не нравится мне всё это. — Володя похлопал себя по карманам и выругался, — Вот, гадство, бутылка пропала! Видно в драке выпала. И мобильный.
Михаил присел, стало немного легче. Голоса несколько отвлекли его. Возле дверей в ЦИК шёл скандал. Оставшийся в одиночестве страж порядка перекрыл собой двери и не пускал во внутрь помещения окровавленных людей. Дурачок, — подумал Самойлов, — вызови по рации медиков. Они же должны дежурить там, в здании.
Через минуту Самойлов услышал отборный классический мат: оператор нашёл свой телефон, но полностью в разбитом состоянии.
— Вот…., карман распанахали,……, мобилу угробили…., Да их порвать мало!
Самойлов попытался вдохнуть глубже. Получилось.
— Может поехали домой? — произнёс Самойлов.
— Никуда я не поеду. — оператор сплюнул на каменную кладку площади. — И тебе не советую. Сейчас будет продолжение.
— Какое продолжение? — не понял Самойлов.
— А такое! — Володя зло рванул купленную вместе с пивом запечатанную пачку сигарет, с трудом зажёг огонёк зажигалки, прикурил, сделал первую, сильную затяжку. — Мишка, ты что, до сих пор не понял? Здесь всё — театр! Всё! Весь Киев — сплошная театральная сцена! А мы одновременно и зрители, и актёры. Не дошло? Да ты посмотри вокруг! Только что перед нами прошла сцена трагическая. Кровавая. По концепции театрального искусства, следом должна последовать сцена патетическая, либо патетически — патриотическая. Сколько на твоём будильнике? Без двадцати восемь? Смотри. Минут через десять должны появиться новые актёры. Они только что получили информацию, о произошедшем внизу. Для видимости, минут пять дадут себе на обсуждение и гневное осуждение. А после выйдут сюда. В массы. О, видишь, — Володя указал на припарковывавшийся микроавтобус с надписью «Телеканал «Свобода» по борту, — Вот и телевидение пожаловало. Теперь жди депутатов. Для привселюдного обсуждения. И телевизионного осуждения. И такого, чтобы те, точнее, в первую очередь те, кто на шестом этаже должен принять решение о злополучных двухстах избирательных участках в России, увидели и услышали. Но, самое главное: сделали соответствующие выводы. Ну, а следующие действия будут происходить в зависимости от того, кто к нам спустится.
— Что ты несёшь? — боль несколько отпустила и Самойлов, наконец, смог выпрямиться.
— Ну, Михайло, ты даёшь! — оператор глубоко затягивался дымом, будто курил в последний раз в своей жизни. — Мы только что участвовали в трагефарсе. Ребятки подготовились заранее, разыграли спектакль, как по нотам. Причём, всё данное сценическое действие выгодно и той, и другой сторонам. Только победит тот, кто схватит инициативу за горло. Я так предполагаю, большинство членов избиркома решили всё-таки проголосовать за открытие участков. Но самого голосования ещё не было. Иначе, мы бы о нём знали. Так что, драка состоялась во время. Просто тютелька в тютельку. Прямо в ладошечку ложится. Нет, Миша, данная ситуация выгодна всем.
— Ладно, согласен. Но в одном моменте. Оппозиции понятно, выгодно. А Яценко зачем?
— А ты подумай. — Володя выхватил из пачки вторую сигарету. — Что сейчас делают люди Козаченко? Блокируют здание ЦИК. И милиция ничего не в состоянии сделать, потому, как против них депутаты, «неприкасаемые». А так, после мочилова, у власти руки развязаны. Вяжи всех подряд, разбираться после будем. А к тому времени решение и примут. Как тебе моя версия?
— Не нравится. Впрочем, имеет под собой подтверждение. — и Михаил кивнул в сторону дороги.
К этому времени к ЦИК подъехал ещё один микроавтобус, из которого выгрузилось с десяток «омоновцев» в полном снаряжении. Они заменили у входа в здание милицию, встав на их место у дверей.
— Оперативно ребятки появились. — Володя кивнул на вновь прибывших. — Интересно, у них всё МВД так шустро работает?
Спецназовцы попросили протестующий народ отойти метра на два от дверей. После долгих пререканий, те послушно отступили.
Дмитриев чертыхнулся:
— И почему так всегда: как что-то интересное, у меня проблемы с камерой. Опачки, а я таки ошибся во времени. — Володя кивнул на двери.
Стильные, тяжёлые створки дверей Центризбиркома распахнулись. Из них вышли все лидеры оппозиции. Легко одетые, видимо, только что из зала заседаний. Пиджаки, рубашки, галстуки, жёлтые повязки на рукавах. Несколько человек отделились от команды и бегом направились к машинам журналистов. Вскоре микроавтобус телевизионщиков и два депутатских «мерседеса» скрылись в том же направлении, что и микроавтобусы с вооружёнными бандитами.
Олег Круглый принялся опрашивать людей. Журналисты стояли метрах в десяти от места событий, и не слышали, о чём говорят с людьми политики, но неожиданно людская масса всколыхнулась и устремилась к дверям. Самойлов с Володей последовали вслед за ними.
Политики к тому моменту вплотную общались с «омоном». Впрочем, общением данные действия депутатов назвать можно было с трудом. Круглый, Самойлов узнал его по крупной фигуре и своеобразной короткой причёске «под братка», хватал за грудки одного за другим милиционеров, вытаскивая их из оборонительного каре, в которое те встали. Козаченко, окружённый охраной, пытался что-то говорить, но его никто не слушал. Слова кандидата в президенты перебивались криками, руганью. Богдан Васильевич Петренко кричал: «Прикройте Андрея Николаевича! Прикройте Андрея Николаевича!» И бестолково метушился перед лидером. Степан Григорьевич Тарасюк прикрывал собой Козаченко от предполагаемого врага. Но откуда тот должен был появиться, он предположить не мог, и потому полный, невысокого роста политик вертелся вокруг своей оси, бестолково размахивая руками. Все его действия отмечались безграмотностью и бестолковостью: явно не хватало опыта для подобного рода деятельности.
«Идеальная ситуация для ликвидации» — промелькнула мысль в голове Самойлова.
Сергей Кривошеенко, кум Козаченко, вытащил одного из бойцов «Омона» к ногам Андрея Николаевича, и принялся срывать с головы милиционера защитный шлем. Солдат не сопротивлялся, только защищал лицо от, по бабьи слабых ударов политика… Круглый, видимо понимая, что бессилен вытащить ещё одного «омоновца» из каре, подобно Кривошеенко, принялся пинать стражей правопорядка ногами. Те, молча, не оказывая никакого сопротивления, сносили позорную ситуацию.
Народ вокруг кричал, захлёбываясь в восторге.
Сергей Александрович Лузгин, народный депутат и бывший гбешник, «чекист», как его втихомолку называли в Верховоной Раде, сразу же определил, кто у спецназовцев командир, схватил за грудки, приступил к допросу:
— Кто вас прислал? Почему не появились раньше? Говори. Кто были те люди? Вы же, суки, против своего народа идёте!
Командир пытался что-то отвечать, но его никто и не собирался слушать. Все в упоении играли свою роль.
Телекамеры снимали происходящее, выбирая наиболее острые моменты. Вот в кадр попал Круглый, бьющий молоденького милиционера. Лузгин съездил по уху капитану «омоновцев». Тот молча снёс физическое оскорбление. Кто-то из толпы закричал: «А их то за что бьёте?» Однако, депутат не расслышал вопля, и продолжил избиение милиционера.
Страсти закипали, и вот-вот могли перерасти в нечто большее и страшное. Петренко, моментально просчитав ситуацию, тут же оттёр Андрея Николаевича к дверям, и завёл того в здание Центризбиркома.
Круглый бросил бесперспективное занятие размахивания ногами перед, казалось, не чувствующими боли солдатами, чтобы присоединиться к допросу капитана. Но Лузгин несколько отрезвел, и, понимая, что на улице подобными делами, да ещё на глазах многих свидетелей и журналистов, заниматься не положено, потащил командира внутрь помещения. Там он милиционера сбил с ног, обыскал, забрал табельное оружие, пистолет «Макаров», и приказал лежать, раскинув ноги, заломив руки на затылок..
Вскоре в коридор втащили ещё двоих военных, но не из «Омона». Их так же уложили на пол, с силой раздвинув ноги в армейских сапогах, и, скрутив руки за спиной, обыскали, забрали документы охранной части и табельное оружие.
Олег Александрович пытался себя успокоить, но не удержался и несколько раз ударил ногой по телу одного из лежавших. Хотел добавить ещё, но когда обернулся, то увидел, как последний момент зафиксировали камеры нескольких телекомпаний, которые вслед за депутатами спустились вниз, с шестого этажа, где освещали заседание ЦИК, однако, задержались в фойе, потому, как выйти на улицу, вслед за оппозицией им не позволила охрана. Круглый тут же быстро отошёл в сторону, одёрнул костюм, поправил причёску, мол, ничего страшного не происходит. Вслед за Круглым от арестованных тут же шарахнулись в стороны и остальные члены оппозиции. Спецназовец, избитый политиком, вместе с неизвестными военными в, странном одиночестве, остались лежать на полу. Под прицелом объективов ведущих телекомпаний никто из депутатов не желал к ним приближаться.
В то же время на шестом этаже, в конференц-зале продолжалось заседание. Представители от Яценко, воспользовавшись ситуацией отсутствия лидеров оппозиции, стали требовать, чтобы комиссия начала голосование. Двое оставшихся представителей от Козаченко тут же покинули зал заседаний.
— Побежали своим докладывать. — выдвинул кто-то версию.
— Продолжайте давить на них, — прошептал на ухо Резниченко Здольник, — А я постараюсь задержать «банкира».
И тоже выскочил из зала.
Олег Круглый к тому времени, в фойе Центризбиркома, начал давать интервью журналистам, выдвигая личную версию событий. О том, как они задержали один из двух микроавтобусов возле гостиницы «Салют», в которой и обнаружили вооружённых людей. Правда, ни молотков, ни других стальных изделий при задержанных обнаружено не было (видимо выбросили по дороге), но зато найдено нечто более важное: огнестрельное оружие, и документы от управления внутренних дел. В тот момент, когда журналисты только начали задавать свои вопросы, Круглый увидел стремительно, в меру своих возможностей, бегущего к лестнице Лузгина.
— Простите. — депутат покинул прессу и догнал товарища. — Что случилось?
— Они хотят протащить вопрос сейчас, пока нас нет.
— Твою… — выматерился Круглый и, забыв о лифте, устремился по лестнице на верх.
Через несколько минут на шестом этаже стало твориться настоящее столпотворение. Сторонники Козаченко давили на кордон, который устроили перед дверьми в зал заседаний Здольник и несколько народных депутатов от партии Яценко. Сам молодой политик стоял в первых рядах, за что первым и получил. Круглый, прорвавшись к нему и схватив Здольника за грудки, оттащил депутата от «товарищей по политической платформе» и отбросил в сторону. Ярый защитник премьера быстро вскочил на ноги и вновь кинулся в толпу. Не вышло. Плотная масса тел не пропустила депутата к цели свих устремлений. Тогда он бросился в другую сторону, и расталкивая оппозицию, всё-таки сумел прорваться к дверям и, выкрикивая нечто-то невразумительное, мёртвой хваткой вцепился в ручки дверей. Несколько человек, несмотря на закон о неприкосновенности народного избранника, безуспешно попытались оторвать депутата от двери. Раздался треск разрываемой материи. Однако, Здольник, несмотря на то, что остался без пиджака, рубашки и майки, что называется, с голым торсом, продолжал крепко держать ручку, выкрикивая за спину нецензурные слова… Лузгин с Круглым схватили политического противника за руки, и с силой рванули на себя. Дверь, не выдержав, слетела с петель, придавив депутатов.
Камеры журналистов со всех сторон окружили происходящее.
— Как видите, — вёл программу репортёр телеканала «Ин ТВ», — наши народные избранники всегда, и в любой обстановке, могут найти соглашение между собой. Такой весомый аргумент, как кулак, Олегу Александровичу Круглому знаком ещё с парламентской трибуны. И вот теперь он решил его использовать в стенах центральной избирательной комиссии против своего коллеги по парламенту.
Здольник выполз из-под тяжёлого, дубового полотна и, тяжело дыша, поднялся на ноги. Сторонники Козаченко, воспользовавшись моментом, быстро заполонили зал. Лузгин, непонятно как, оказавшийся в первых рядах, потребовал, чтобы ему предоставили документы по созданию избирательных пунктов на российской территории. Здольник, вытирая струившийся по лицу и шее пот, смотрел, как бумаги перекочевали со стола перепуганного председателя избирательной комиссии в руки противника. Проиграли, — понял доверенное лицо премьера, достал из кармана платок, медленно вытерся им и со злостью бросил мокрый комок в мусорную корзину. Что ж, первый тайм за ними. Теперь они притормозят бумаги до двенадцати часов. И всё.
Дальнейшие депутат наблюдать не стал. Он поднял с пола остатки одежды, принял из рук коллеги по фракции куртку, которую накинул на себя, и направился к лестнице.
Внизу его ждала машина.
— Будем ждать продолжения спектакля, или как? — Володя посмотрел на Самойлова.
— Где так драться научился? — вместо ответа спросил Михаил.
— В армии. Да и после пришлось руками поработать, прежде чем стать штативом для камеры.
— Вот козлы… — Михаил потрогал грудную клетку: болело.
Дверь распахнулась, на крыльцо выскочил Здольник. Он, не обращая ни на кого внимания, пробежал к своему авто, припаркованному на проезжей части дороги, сам с силой распахнул переднюю дверцу и сел на место пассажира:
— Поехали. — кивнул водителю.
Машина тронулась, и вскоре исчезла из вида.
— Всё, можем ехать. — Володя взял Самойлова под локоть.
— Почему?
— Здольник уехал. Значит, они проиграли. Иначе бы он остался.
Самойлов снова притронулся к груди:
— Так что ты там говорил про трагефарс?
* * *
«Х — 23.
В воскресенье, 17 — го, на даче «зятя» обсуждался вопрос об установке промежуточного сервера, который будет корректировать работу компьютера центральной избирательной комиссии. Проверить достоверность информацию не имею возможности. Жду вашего решения».
Шон»
* * *
«Шону.
Продолжайте следить за ситуацией. Информацию о сервере придержите. Передадите её Козаченко после первого тура голосований.
Х-23»
* * *
— Медведев, — полковник, услышав голос руководства, раскрыл блокнот, придерживая телефонную трубку плечом, — Сегодня жду тебя у себя дома. Давай соберёмся вечерком. Причину хоть, надеюсь, помнишь?
— Конечно.
Ровно три года назад у генерала умерла жена. Герман Иванович с ней познакомился в самом начале работы под патронатом Вилена Ивановича. Именно она посоветовала в своё время приблизить Медведева к их семье. Ей понравился в меру застенчивый и одновременно уверенный в себе молодой специалист. И, неплохая партия для дочери. Однако, из её планов ничего не вышло, да, и, слава Богу. По крайней мере, они с генералом остались друзьями, а смерть хозяйки дома ещё более сблизила шефа с подчинённым.
Однако сейчас, выслушав приглашение генерала, Медведев в первую очередь подумал не о ней.
Два дня назад по всему управлению прошли переустановки телефонных аппаратов. Новые телефоны, с определителем номеров установили в кабинете каждого руководителя. Указание о данных мероприятиях поступили сверху. Выходит, не исключена возможность подключения «прослушки». Хотя и сомнительно, однако, чем чёрт не шутит: вдруг руководству захочется час от часу «послушать» подчинённых. Конечно, техническая служба раз в неделю проверяла кабинеты на наличие «жучков», но, в данной ситуации, она же сама и меняла аппараты. Так что…
Щетинин отреагировал на замену своего старого, проверенного «телефункена» на новейший, навороченный «панасоник» спокойно. Однако, как раньше, в кабинете вести откровенные разговоры перестал. Бережёного Бог бережёт.
— Конечно, помню.
— Вот и славно. Помянем по христиански. Может и дочка с внуком приедет.
Последнюю фразу Щетинин произнёс специально, для тех, кто предположительно мог его слушать. «Прослушка» должны быть убеждена, вечерняя встреча носит неофициальный семейный характер.
Полковник положил трубку, задумался.
Зачем он нужен старику? О своей встрече с Синчуком он, после долгих раздумий, всё-таки доложил генералу. Правда, упустив в докладе один момент: что, на свой страх и риск, вёл переговоры от «имении российской оппозиции». Только высветил, что Стас дал добро на помощь в работе с бизнес — структурами. Сейчас привязаться к Киевской поездке дед, как Медведев про себя называл патрона, не мог. Главная задача, которую генерал поставил перед ним, была выполнена. Медведев провёл зондаж, и на следующую неделю, получив положительный ответ, запланировал три встречи с украинскими бизнесменами среднего звена. Представителями Донецкого, Днепропетровского и Одесского регионов. У всех троих неплохой капитал, и «засвеченное» прошлое.
Полковник пролистнул настольный блокнот. Маловато, конечно, осталось времени, но ничего, прорвёмся. Если только Стас не «сдал» их разговор своему руководству.
Квартира генерала на Горьковском проспекте на жилище холостяка походила с трудом. Чисто прибрано, никакой горы немытой посуды, в отличии от обиталища Германа Ивановича, уютно обставленная. Сразу чувствовалось дело женских рук. Щетинин, через полгода после смерти супруги, нанял служанку, или как он выражался, приходящую женщину. Медведев её никогда не видел, да впрочем, в последнее время он редко здесь появлялся. Вот и сегодня, гостя в дверях встретил сам хозяин квартиры.
— Пойдём на кухню. — Вилен Иванович прикрыл свой поджарый торс фартуком, и, судя по всему, перед тем, как открыть дверь, генерал чистил селёдку. — Возражения есть?
— Никак нет. Может чем помочь?
— Садись. — Щетинин ножом указал на стул. — Я вот с сейчас рыбку лучком посыплю, уксусом окроплю, и по соточке пропустим. За упокой души.
Поминальный стол Вилен Иванович сервировал в зале. Сам. В третий раз они отмечали годовщину, и в третий раз генерал никого не подпускал к подготовке до поминальной трапезы. Всё делал самостоятельно. Даже если дочь была дома, он всё равно оставлял ей роль помощника.
На столе стояли тарелки с холодным мясом, фаршированной рыбой, тушёная капуста, любимое блюдо генерала, овощи. В центре стола возвышалась вспотевшая бутылка «Столичной». Щетинин сорвал винт на горлышке бутылки, разлил по рюмкам водку:
— Ну, что, Герман. Давай помянём мою Татьяну. Прожили мы с ней мало, как я полагаю. Всего тридцать два года. Поверь, тридцать два года очень мало. Мне всё время кажется, что я ей и двух слов сказать не успел. Самых главных слов. Всё о пустяках трепались. А как дошло дело до главного, не успел.
Водка холодом обдала горло, проникла в желудок и уже там разлилась теплом. Закусывал Медведев быстро и много: целый день на ногах, забыл даже пообедать. Да и патрону нравилось, когда на его столе ничего не оставалось. Как генерал в таких случаях выражался: «харч удался».
Когда утолили первый голод, генерал перешёл к основной части встречи:
— Имеется новая работа.
— Точнее.
— В Киеве хотят выпустить ко второму туру голосований фильм о Петренко. Просят помощи.
— Зачем? — Медведев удивлённо посмотрел на генерала. — Он то им каким образом на мозоль наступил?
— Я так думаю, хотят прощупать позиции Козаченко. Заметил, удар рассчитан не на первый, а на второй тур.
— Люди Яценко уверенны, что на первом туре гонка не завершится? — после того, как была произнесена фамилия Петренко, аппетит пропал. Украинская власть решила надавить на педаль по имени Петренко. Почему на него? Почему это желание появилось так скоро, практически сразу после его встречи со Стасом? Неужели, тот доложился?
— Они провели анализ. И не через покупных социологов. Отработка шла через пятый отдел СБУ. Обработали за неделю практически семьдесят процентов территории страны. Максимум, как они сделали вывод, количество голосов победителя первого тура составит тридцать семь процентов. Так что, до положенных пятидесяти никто не дотянет.
— Понятно. Технические кандидаты перетянут проценты на себя.
— Совершенно верно. Теперь следующее. Заказчики хотят сделать из фильма бомбу. Так сказать, внести раздор в штаб Казачка.
— Логически, шаг верный.
— И я так думаю. Ладно, о работе поговорим чуть позже. Ты давай, закусывай, а я сейчас дочке позвоню. Что-то задерживается.
Щетинин вышел. Он и не думал никуда звонить. Ему необходимо было дать Медведеву время на обдумывание ситуации.
Ты посмотри, как быстро смеркается, — генерал прошёл на кухню, посмотрел в окно. Скоро зима. И вернулся к первоначальной мысли. — Думай, Герман, думай. Заказчики просили материал не только на Богдана. Точнее, тот стоял пятым в списке. Щетинин сам, лично, решил, что фильм должен выйти именно о Петренко. И причин тому было несколько. Первая: пусть бывший второй секретарь ЦК ВЛКСМ почувствует, что о нём помнят. И «плотно помнят». Как намёк, на то, чтобы «комсомолец» стал сговорчивее, когда наступит подходящий момент. Они, бывшие партийные чинуши всегда ссут, если им слегка прищемить хвост. А прищемить придётся. После отравления, штаб Козаченко превратился в закрытый клуб. Куда новичкам доступа не было. Да и старичков теперь, судя по всему, начали проверять.
Это была первая причина. А вот вторая… О второй Герман Иванович даже и не подозревал. Зато она, именно вторая причина, вот уже которые сутки не давала покоя Вилену Ивановичу.
Думай, Герман, — еле слышно проговорил генерал, — думай.
Медведев и думал. В данный момент он пытался понять причину столь спокойного отношения Щетинина к идее фильма о Петренко. С любым агентом нужно работать тактично, осторожно, даже бережно. Учитывая психологию объекта. А выход киноплёнки со столь провокационным содержанием мог дать двойственный эффект. Либо Богдан Васильевич тут же сложит лапки и даст согласие на сотрудничество. Либо уйдёт в глухую защиту. А там его вряд ли можно будет достать. К тому же, непонятен источник столь странной идеи. Раз Щетинин о нём молчит, значит он имеет к нему самое прямое отношение. Неужели генерал решил сломать игру? А может, всё-таки работа Стаса?
Щетинин, поставил чайник на плиту, насыпал заварку по чашкам. Он всегда заваривал чай только в чашках. Говорил, так лучше ощущается вкус напитка. После чего вернулся к аналитике происходящего. Точнее, ко второй причине.
Доклад Медведева, по возвращении того из Киева, Вилен Иванович принял спокойно. И не потому, что полностью тому доверял. Причина заключалась в другом. Остальную, недоговорённую часть информации генерал получил от своего человека, который проживал в столице Украины, и которого генерал направил наблюдать за полковником.
«Немой» работал на Щетинина около двадцати лет, ещё до прихода в КГБ Германа Ивановича. А сотрудничество его с органами государственной безопасности началось с банального уголовного дела. С фарцовки. Джинсы, грампластинки, кроссовки, одним словом перепродажа западного барахла морально неокрепшему юному поколению столицы одной из советских республик. Фарцовщика ждал скорый суд, и загремел бы он на пятилетний срок, если бы ни одно уникальное качество, которым «растлитель советской молодёжи» владел с детства. «Немой», несмотря на то, что очень даже хорошо разговаривал на родном литературном и не только литературном языке, вырос в семье глухонемых, и за годы выработал в себе умение не только общаться на их языке, но, и самое главное, что, собственно, и спасло молодого человека от возмездия правосудия, читать по губам. Столь ценным качеством и воспользовался, тогда ещё полковник Щетинин, прибывший полгода назад в московское управлении КГБ из дальневосточного городка Зеи. «Немой», такой псевдоним для начинающего соглядатая придумал сам Щетинин, начал свой «творческий путь» без каких-либо подписей, и клятв. Вилен Иванович чувствовал: ни в коем случае нельзя открывать столь ценного агента высшему руководству. И его угробят, и делу навредят. А потому, полковник использовал ценные качества секретного сотрудника крайне редко, и только в самых сложных случаях. Впрочем, со временем, их отношения приняли дружески — деловой характер. Точнее, со времён «перестройки». Именно Щетинин помог, через старые связи, переехать «Немому» вместе с семьёй в Киев, там обосноваться, открыть собственный бизнес. Особенно сильно генерал оказал помощь своему протеже в начале девяностых, когда тот, чуть было, не попал под разборки рэкета. После, они не встречались, и лишь изредка перезванивались. «Немой» ценил отношения с генералом. И когда Вилен Иванович позвонил ему, и попросил о помощи, то ответ сразу же получил положительный.
Честно признаться, Щетинин сомневался, а стоит ли вообще задействовать в операции «Немого». Но всё таки решился. И оказался прав. Фотографии, сделанные «Немым», отчёт о проведённой поездке, о встрече Медведева и Синчука, детальный пересказ их беседы возле конфетного магазина, ещё более убедили генерала, в том, что он сделал правильный выбор. Теперь командировка полковника избавляла от ненужной детализации. Герман и сам решит за него те проблемы, которые встали перед руководителем разведки. А проблемы были. Они буквально окружали его со всех сторон. И каждая проблема требовала своего разрешения.
Медведев думал. Материала в их отделе на любого из членов украинской оппозиции хоть отбавляй. Кроме Петренко. Да и тот, в основном, пяти и десятилетней давности. Больше всего информации хранилось на наиболее подставляемую фигуру из окружения Козаченко — Литовченко. Махинации на рынке нефтепродуктов им самим и членами его семьи, точнее родным братом. Создание липовых фирм в оффшорных зонах. Скрытие налогов. Материал убойный. Однако, шеф заинтересовался именно Петренко. И снова возвращаемся к вопросу: неужели Стас его «засветил»?
Щетинин вернулся на кухню и вновь налил водку.
— Ну, что, имеются соображения?
Медведев внимательно посмотрел на хозяина квартиры и решился задать вопрос:
— Почему именно Петренко?
— Да вот я тоже задавал себе вопрос: почему он заинтересовал киевлян? Честно говоря, ответа так найти и не смог.
— Внести раздор, как вы выразились, у нас…
— У них. — уточнил Вилен Иванович.
— Пусть будет у них, не получится. На данный момент штаб Козаченко представляет собой довольно монолитную структуру. Яркий показатель, их деятельность в период заболевания «Казачка». Общественное мнение? Может быть, хотя сомнительно. Кто будет работать с материалом?
— СТВ.
— Молчуненко?
— Нет. Кто точно не знаю, но не он.
— Второй тур двадцать первого ноября. Сроки крайне сжаты.
— Вот потому тебе и выделяется всего четыре дня на сбор материала. Там ребята уже начали монтаж записей, сделанных в Киеве. Твоя задача предоставить им московские плёнки.
— Дайте, хотя бы, неделю… За четыре могу не уложиться.
— Максимум — пять. Иначе, сорвём работу. — Щетинин поднял рюмку, — Давай ещё раз помянем. Пусть земля будет пухом.
Медведев на этот раз пил медленнее, да и к закуске только прикоснулся.
— Э, нет, друг, так не пойдёт. — генерал положил на тарелку мясо и картофель. — О Петренко, или о чём-то другом думать станешь после. Ешь, давай. Сам знаешь, не люблю, когда харч переводят.
* * *
— Садись. — Яценко сам придвинул стул голове Киевской областной рады, — ты, Петро Михайлович, на меня зла не держи. Должность собачья, от того так себя и веду.
— Да что вы, Владимир Николаевич… — начал было Панчук, но премьер его остановил.
— Брось выкать. Давай, как в былые времена. Помнишь, как у нынешнего моего конкурента под прицелом сидели, а после сорокоградусной нервы успокаивали?
Панчук усмехнулся:
— Есть что вспомнить.
— Да. Кто мог тогда подумать, что мы с ним вот так, в лоб столкнёмся. — Яценко пристально посмотрел на собеседника, — Как ты думаешь, твоя область мне голоса отдаст?
Панчук задумался. Премьер ждал. Фактически, ответ он знал и так. Голоса по Киевщине разделятся, в лучшем случае, напополам. Но рассчитывать следовало на худший результат. В последние дни приходилось частенько задумываться над тем, что было сделано неправильно в отношении киевского региона. И не мог найти ответа. Козаченко, словно пиявка, впился в столицу и её окрестности. И, как это ни странно, все его действия давали положительный результат. Самые массовые сборища проходили именно здесь, в многомиллионном, столичном городе, где, по идее лидерство должен был получить глава правительства. Все телеканалы премьер, как только зарегистрировался кандидатом в президенты, сразу же прибрал к рукам, вместе с прессой и радиовещанием. Про наглядную агитацию в столице и говорить нечего. Одних бигбордов развесили на два с половиной миллиона «баксов». Однако, именно в Киеве оппозиция, по сведениям СБУ и МВД, получила самую массовую поддержку.
Панчук, задумчиво теребя галстук, никак не мог решиться: стоит или не стоит говорить о том, что киевскую область премьер проиграл? Да и как оно могло быть иначе. До прихода Яценко в премьерское кресло на всех постах сидели свои люди, те, кого Петро Михайлович хорошо знал. И не один год, а лет так с десяток. Машина работала, шестерёнки крутились. Всё чин — чинарём. Да, два года назад, с приходом Яценко в кресло премьера, начались, как их там внук назвал? Пертурбации. Не слово, а срамота одна. И вот, благодаря тем самым пертурбациям, всё сыпаться и начало. Сначала сместили руководство верхнего звена. Киевлян заменили донецкими. Ладно, Бог с ним, как-нибудь пережили бы. Но ведь после ухватились за область и районы. Один из приближённых премьера, став начальником Стугновского отделения милиции, вовсе страх потерял. Сынок его совершил убийство, еле отмазали, так потом сам папаша в пьяном виде бабку на перекрёстке сбил на смерть. Никто раньше себе такого не позволял. Власть крепкой рукой держали. Да, народ гнули, но так, чтобы не перегнуть, не сломать. И закон чтили. А иначе нельзя. Сегодня ты беспредел устроишь, завтра он тебе в десятикратном размере вернётся. А эти, пришельцы, живут, как будто в последний день. И попробуй сидящему напротив мужику хоть слово против его землячков сказать, глотку перегрызёт. А налоговая инспекция? Частных предпринимателей до такой степени выдоила, диву даёшься, как они ещё лямку тянут.
— Я так думаю, — решился, всё-таки, Петро Михайлович сказать половинчатую правду, — Часть области за тебя проголосует. Процентов пятьдесят. Ну, а за вторую извини, поручиться не могу.
— Рад, — Яценко удовлетворённо похлопал главу области по плечу, достал коньяк, разлил в стопки, — рад, что не соврал. Сам знаешь, по мне лучше правда, пусть самая больная, но правда, чем боль от вранья. Давай выпьем, как в былые времена, за наш успех.
Коньяк оказался французский, из элитных сортов. В крепких напитках Петро Михайлович разбирался великолепно.
— С головами районных администраций поработал?
— Как договаривались, Владимир Николаевич. С каждым индивидуально. И «капусты» по своей инициативе им отстегнул.
— Вот за это хвалю. Я имею в виду инициативу. А деньгами особо не сори. Они нам ещё на второй тур понадобятся.
— Думаете, — опять перешёл на «вы» Панчук. Яценко сделал вид, что не заметил. — Всё-таки второй тур будет?
— Да вот, по всем прогнозам выходит, что так. — Яценко потянулся, вытянув вперёд руки с большими кулаками. Панчук невольно напрягся. Доходили слухи, что премьер полюблял точку в назидательном слове ставить кулаком. — Хотелось бы выиграть с первого тура, ну, да как оно будет. Денег вот только государственных жаль. Ведь сколько гривен уходит на какие-то бумажки… Козаченко после возвращения выступал на твоей территории? — неожиданно вернулся к наболевшей теме Яценко.
— Как можно? Вы же приказали. Правда, агитационные пункты его партии имеются. — тут же, на всякий случай, добавил Петро Михайлович, — но не по всей местности.
— Ничего, — премьер добавил в бокалы, — недолго им осталось. Агитировать.
* * *
— Стас, привет! Герман говорит. Мы можем встретиться?
— Вообще-то у меня мало времени. Сейчас за мной приедет машина.
— Я недалеко, стою возле отеля «Салют». Можешь выскочить?
Через пять минут Медведев, заметив приближающегося к нему Синчука, быстро спустился вниз по лестнице в подземный переход, в котором расположился магазин «Квадрат». Синчук последовал за ним.
Через пять минут они стояли возле стенда с исторической литературой, якобы рассматривая книжные полки.
— СТВ заказала фильм о Петренко. — первым начал разговор Медведев.
— Твоя инициатива?
— Нет. Решение приняли наверху.
— Стечение обстоятельств? — Синчук взял в руки мемуары князя Шульгина, покрутил их в руке и вернул на место.
— Надеюсь, да.
— Подозреваешь меня? — подполковник даже не смотрел на собеседника. Со стороны казалось, будто книгами интересуются совершенно незнакомые друг другу люди. — Напрасно. Мне нет никакого смысла налаживать контакты с твоим руководством. Акция у нас разовая. Деньги перевёл?
— Да.
— Тогда поговорим о деталях. Насколько серьёзен материал?
— Ерунда, хотя подпортить репутацию товарищу комсомольцу может.
— Кто на СТВ работает над фильмом?
— Мне не известно. Наши материалы пока не отправлены.
— Через кого они пойдут?
— Пупко Леонида Сергеевича. — начальника штаба Яценко, зятя нынешнего президента, моментально отметил Синчук.
— Ориентировочные сроки доставки?
— Максимум послезавтра.
— Время выхода фильма?
— Непосредственно перед вторым туром голосований.
— Второго тура может и не быть.
— Будет, Стас. Именно потому Козаченко и связывался с твоим руководством, что будет.
— А после Козаченко обвинил их в покушении на его жизнь. Стреножил по полной программе. — Синчук прислонился к стеллажу. — Козаченко встречался с Тимощуком непосредственно перед отравлением. В тот самый день.
— О чём шла речь? — вскинулся Медведев.
— Насколько я понял, Козаченко перетягивал Тимощука на свою сторону. Обещал, в случае победы на выборах, расширение полномочий для руководства службы.
— Что Тимощук?
— Практически, дал согласие.
— Как это практически?
— На словах. Но подписывать бумаги, как того хотел Козаченко, отказался.
— Деньги ему предлагали?
— Кажется, нет. Да Тимощук бы и не стал мараться с таким делом, как взятка. Не того полёта птица.
— Больше встреч не было?
— Нет. По крайней мере, мне не известно.
— Стас. — Медведев отложил две книги из беллетристики про вторую мировую войну. — Мы предупредили ваше руководство о покушении на Козаченко.
— Кого предупредили?
— Пупко. Но тот не отреагировал. Или не успел отреагировать. Предупредили в день отравления.
— Кто отравил, известно?
— По нашим данным, человек из штаба оппозиции.
— Ты отдаёшь себе отчёт в том, что сказал? — Синчук быстро бросил взгляд по сторонам.
— Да. Информация пришла из Европы. Там тоже знали про отравление. И молчали. А может, и сами его спланировали.
— Нелогично. Они «ведут» Козаченко. Его смерть им невыгодна.
— А кто говорил о смерти? — Медведев продолжать не стал. Стас и так всё понял.
— Предположим, так оно и было. А если Пупко не при делах? Просто, ваш человек никого не предупредил? Отчитался липой? — неожиданно спросил Синчук. — Ему верить можно?
— В том-то и дело, что нет. — вынужден был признать Медведев. — Кстати, идея с фильмом принадлежит тоже ему.
Синчук недовольно повёл головой:
— Странное стечение обстоятельств. Не находишь?
* * *
Андрей Николаевич прошёл по коридору вместе с Сергеем, никого не встретив на пути: охрана поработала неплохо.
Палата, в которую положили мать, была рассчитана на двоих, однако, она в ней находилась одна. Женщина лежала в кровати, видимо дремала. Возле неё возвышалась капельница. По прозрачной трубке в вену на руке больной медленно перетекала бесцветная жидкость.
Андрей Николаевич присел на стульчик, стоявший возле кровати. Взял руку матери в свою ладонь. Сейчас, в данную минуту, он не знал, как себя вести. Там, на трибуне, перед многотысячной аудиторией, он спокойно мог найти любые слова, будь какие аргументы. А здесь, всего перед одним человеком, потерялся. А собственно, стоило ли что-то говорить? Там, на площадях, для окружения и толпы он был оратором, революционером. А для неё как был, так и останется на все времена Андрейкой. Которого она однажды, всего один раз в жизни выпорола. Которого, со слезами и с гордостью провожала в армию. С которым не разговаривала полгода, после того, как он развёлся с первой женой.
Нет, мужчина, сидящий перед больничной койкой, не вспоминал сейчас жизнь. Он просто сидел и держал морщинистую руку матери. И ему очень хотелось держать её не в больничной палате, а дома. Домой, господи, как хочется домой. Почему именно здесь пришло желание уехать к себе в село, в свой дом, к своим родным, близким? Завтра, да нет, сегодня, спустя несколько часов, желание забудется. Даже раньше, как только он покинет больницу. А так не хочется, чтобы это неожиданное чувство, покинуло его. Сейчас оно связывало их с матерью. А после, связь пропадёт. Исчезнет.
Сергей за спиной шморгнул носом. Здоровый мужик, а слёз не может сдержать. Козаченко склонил голову ещё ниже. А почему братишка их должен сдерживать? Он имеет право на слёзы. Это он просидел рядом с мамой, также держа её руку, когда той стало плохо, после известия об отравлении старшего сына. Когда мы маленькие, то со всеми болячками бежим к маме. И она делает всё для того, чтобы боль утихла. Мы уезжаем из дома, и уже другая женщина успокаивает наши страдания. Мы отдаляемся от матерей. А они ждут. Молча. Терпеливо. Радуясь каждой весточке. И вот теперь мать узнала о боли сына по телевизору. От совершенно посторонних, незнакомых людей. И сердце не выдержало. И может, было бы всё иначе, если бы как в детстве, упасть маме в колени и плакать, плакать. И тебе бы стало легче, а её сердце обязательно бы успокоилось, оттого, что она рядом, и может прикрыть тебя, спасти.
Поздно. Больница. Капельница. Одна в палате на двоих.
Плачь, Серёжа, плачь.
* * *
«Неделю назад Украину, с официальным визитом, приуроченному к Дню освобождения Киева от немецко — фашистких оккупантов, посетил президент России. Глава Российской державы, за два дня пребывания в столице Украины, успел посетить музей боевой Славы, встретиться с ветеранами ВОВ, провести, вместе с членами правительства торжественную демонстрацию на Хрещатике и выступить по «Первому Каналу» украинского телевидения в прямом эфире. Правда, приезд столь высокого гостя из соседнего государства наводит на ряд вопросов. Первый: почему празднования освобождения Киева провели не в начале ноября, как это было предыдущие шестьдесят лет, а на неделю раньше? Второй: а не связан ли перенос праздника с выборами в президенты Украины? Третий: почему так вышло, что во время прямого эфира, президенту России задавали вопросы в основном жители восточных и южных регионов страны? А, может, вопросы, под чужими именами, задавали сотрудники телекомпании? Как бы то ни было, но тем, кто посоветовал главе Российской Федерации приехать в Украину в столь сложный момент, за работу можно поставить, выражаясь школьной терминологией, заслуженную «двойку». Не смотря на завуалированность главной цели визита, простой украинский обыватель прекрасно во всём разобрался и сделал свои выводы. Чего и вам желаем, уважаемые господа политики.
С вами была аналитическая программа «Итоги недели».
Телеканал «Свобода»»
* * *
Самойлов проснулся в то воскресенье с чувством голода. Он быстро выпрыгнул из кровати, принял холодный душ, вытерся махровым полотенцем и посмотрел на часы. Матерь божья, половина первого.
— Мужики, вы чего меня не разбудили?
— А зачем? — Володя стоял перед плитой и готовил обед.
— То есть как это зачем? Мы же должны были снимать в половину одиннадцатого, как Яценко голосует. Молчуненко звонил?
— Звонил.
— Что ты ему сказал?
Володя попробовал еду на соль и удовлетворённо прищёлкнул языком.
— Сказал всё, как есть: что мы вчера приняли на грудь, а потому, сегодня не в состоянии дышать перегаром в общественном месте.
— Иди к чёрту.
— А я не шучу.
Самойлов посмотрел на хозяина квартиры, открывающего банку с огурцами:
— Он что, действительно так ответил?
— Угу. — раздался хлопок, и огуречный сок потёк на стол. Рогов поморщился, — Неужели прокисли? — вытянул один из банки. Откусил. — Да нет, вроде нормальные.
Самойлов бросил полотенце на стул:
— Вы мне зубы не заговаривайте. Что Молчуненко ответил?
— Да не кипятись ты. — Володя принялся расставлять тарелки. — Всё в порядке. Он даст свой материал, если тот, конечно, нам понадобится. Подумай сам. Кто всех этих кандидатов сегодня только не будет снимать? Я, лично, не вижу смысла тащиться Бог весть куда, где и без меня будет с полсотни камер. А стоять в последних рядах я не привык.
— И поэтому, вы решили отметить данное событие.
Самойлов кивнул на запотевшие бутылки пива.
Дмитриев осуждающе покачал головой:
— И снова не в тему. Вчера наш достопочтенный хозяин подал документы по поводу бракосочетания с красавицей Оксаной, которая вскоре станет достопочтенной хозяйкой сего дома.
— И который, я надеюсь, вы к этому моменту покинете. — добавил Рогов и пригубил из большой кружки.
Самойлов сел на стул, растерянно посмотрел на Володю:
— А вчера мне сказать не мог?
— Тю, батенька, вчера то я вам говорил. Да вы явились в таком, простите, плюмаже, что до вашего сознания достучаться не имелось никакой возможности. Кстати, где ты так надрался? Я ещё удивляюсь, как дорогу домой нащупал.
Самойлов налил в стакан пива и залпом осушил сосуд.
— Холодное. — удовлетворённо вытер пену с губы. — С Петренко имел счастье видеться.
— С тем самым? — Рогов кивнул на телеэкран. По нему показывали запись с избирательного участка, на котором голосовал Козаченко. Среди присутствующих виднелась и лысина Богдана Васильевича.
— С ним.
— И с ним пил?
— Нет, пил после.
Володя принялся насыпать еду:
— И о чём говорили?
— Молодость вспомнили. Как он мне жизнь портил. А я ему «ответку гнал». Да ну его. Так, что Молчуненко всё-таки конкретно обещал?
— Сам узнаешь. Он через полчаса будет.
— Так, — Михаил чуть не поперхнулся пивом, — Что ж вы сейчас то на стол всё ставите? Человека дождаться надо.
Рогов пожал плечами:
— Жрать охота.
— Да ладно, — махнул рукой Дмитриев. — Перекусим слегка.
Яичница пахла божественно.
К приезду Молчуненко компания приговорила три бутылки «Львовского» тёмного, и сидела в добром расположении чувств. Геннадий Сергеевич выставил на стол бренди, несколько банок с икрой и кальмарами:
— Гуляем, мужики.
Пиджак, галстук: всё нашло своё место на диване, на котором спал Михаил. Встреча без галстуков: пошутил Молчуненко, сам налил себе стакан водки и залпом осушил.
— Здоров, ты, Сергеевич. — Рогов восхищённо покачал головой.
— А как же работа? — Михаил хотел налить и себе, но притормозил движение руки.
— Работа будет завтра. — Геннадий Сергеевич нацепил на вилку кусок колбасы. — Точнее, начнётся сегодня поздним вечером. Ну, что, выпьем за то…
И замолчал.
— Так за что будем пить? — Рогов покрутил свою рюмку, — А, давай, просто, ни за что.
— Тогда получится не застолье, а пьянка. — Молчуненко усмехнулся, — Выпьем за будущее. За наше будущее.
И опрокинул стопку.
— А что, появилась какая-то информация? — Самойлов закусил огурцом. Действительно, напрасно волновался Рогов, не прокисли.
— Информация появляется постоянно. Вот ты, Сергей, голосовал? — Молчуненко повернулся к хозяину застолья.
— А как же. — отозвался Рогов. — С самого утра. Пока все дрыхли. Я такие вещи предпочитаю делать утречком, со стариками. Сделал — и забыл.
— Я вот тоже, с утра. И за кого, если не секрет?
— За Козаченко. За кого же ещё?
— То есть, как за кого? В списке двадцать четыре фамилии.
— А на фига они мне все? Да и не знаю я о них ничего.
— А о Козаченко знаешь?
— А кто же о нём не знает? Мужик пострадал от власти. Сам Бог ему велел страной управлять.
— А кто тебе сказал, что его власть отравила?
— То есть, как это кто?
Молчуненко ел медленно, основательно. Самойлову, в данном плане, он очень сильно напоминал отца. Да и речь журналиста была как у папы: такой же спокойной, основательной.
— Вот именно: кто? — снова повторил Молчуненко.
— Так в Раде об этом говорили. Газеты…
— В Раде сам знаешь, и не о таком могут сказать. — перебил Геннадий Сергеевич. — Иногда их бред слушаешь, волосы дыбом встают. А вот на мой вопрос, ты, как журналист…
— В прошлом. — конкретизировал Рогов.
— Ответить не смог. — кальмар из баночки нацепился на вилку и отправился в рот журналиста. — И правильно. Потому, как перед о мной, как и перед тобой, моментально, в таком случае, встают вопросы. Первый: если его отравили, почему до сих пор не могут установить яд? Второй: почему обследование происходит в Европе, а не у нас? Не доверяет врачам? Согласен. Но почему австрийские специалисты не нашли яд? Выходит, отравления не было? Или им не дают возможности сказать правду? Опять вопрос: кто?
— Какая разница: было, не было, — Володя всем налил. — Давай забудем хоть на два часа о политике. Честно говоря, за последнее время, она у меня вот где сидит. — и провёл ребром ладони по горлу.
— Ты можешь уехать и забыть, а нам здесь жить. — Молчуненко кивнул на Рогова. — Вот скажи, Серёга, как, процветает твой бизнес?
— Смотря, какой смысл вкладывается в слово «процветать». — Михаил сразу заметил, как Рогов нахмурился, — Я понимаю под словом «бизнес» — своё, личное дело, за которое отвечаю только я. И больше никто. Дело, которое знаю, и которое хочу делать. А то, чем я занимаюсь сейчас, к бизнесу никакого отношения не имеет. Три точки на рынке — не бизнес. Средство выживания.
— Вот она, сермяжная правда. — Геннадий Сергеевич закурил, — Нет у нас бизнеса в Украине. Да и в России его тоже нет. Мы ведь из Запада, когда рухнул Союз, скопировали всё самое гадкое: рэкет, рейдерство, банковские махинации, спекуляцию недвижимостью, игровые автоматы, право на ношение оружия, но не всем, а избранным, точнее бандитам, киднепинг, отмену смертной казни, продажные суды. А в результате воруют, убивают, насилуют, отбирают квартиры, через суд ликвидируют военные предприятия а после за бесценок продают самим себе. В случае, если попадаются, получают минимальный срок. Подонок убивает человека. Зверски. Ножом. Потом сжигает его тело. А ему срок — восемь лет. А точнее, отпустят года через три, в лучшем случае. А мы удивляемся, и куда подевалось самосознание граждан, культура, любовь к ближнему? А вот туда и подевалось!
Молчуненко опрокинул стопку.
— Всё. Норма. Мне ещё на ТВ ехать нужно.
По телевизору проплыли кадры с изображением пока ещё действующего президента.
— Наш несравненный и незаменимый. Все они думают, что увековечены бессмертием. А если, в крайнем случае, покинут трон, то обязательно посадят на него своего приемника, и, через него продолжат управлять нами. Этот сейчас тоже хочет протолкнуть своего человечка. И протолкнёт. И как минимум, пять лет у нас не будет вот того самого бизнеса, о котором мечтает Серёга. — Молчуненко откинулся на спинку стула, — Двадцать четыре кандидата! А знаем только о двоих, максимум троих. Позор в квадрате. Потому, что двадцать четыре, и потому, что не знаем.
— Сергеевич, ты чего сегодня на взводе? — Рогов выключил телевизор.
— Не надо, пусть будет. — Молчуненко не поленился подняться и включить «ящик». — Просто утром, перед урной… Слово то, какое, похоронное. Так вот, перед ней, той самой штукой, я понял одно: не хочу ставить значок. Ни за кого из них. Просто не хочу. Всем им не верю. Одному, потому, что премьер. Второму, по причине странного отравления. А может, и вовсе не отравления, а съел что-нибудь. Словом, всем не верю.
Геннадий Сергеевич достал из кармана лист и когда развернул его, все увидели бюллетень избирателя.
— Свернул я сей документ, положил в карман, и так спокойно стало, не поверите, братцы. Так хоть соврать им с моим голосом не дам.
— Ну, ты даёшь. — Михаил взял лист и покрутил в руках.
— Я, брат Михайло, из принципа никому не даю!
— Вот и тост. — Рогов поднял стопку, — За принципы.
* * *
— Алло, Гия?
— Слушаю тебя.
— Самойлов сидит дома, никуда не выходит. Оператор с ним вместе.
— Что делают?
— Не знаю. Они же на седьмом этаже.
— Хозяин дома?
— Да. И тот журналист, из «СТВ» тоже.
— Хорошо. Продолжай наблюдать.
— Гия, а когда меня заменят?
— Часа через три. Слушай, потерпи, не маленький.
* * *
Сегодня воскресенье, двадцать восьмое октября, три часа дня. С вами телеканал «Свобода» и мы сообщаем о последних новостях, связанных с первым туром выборов Президента Украины. Информация, поступающая с избирательных участков, говорит о том, что имеются случаи неточного оформления списков избирателей. Так, на участке N 28, Обуховского территориального избирательного округа из тысяча восьмиста тридцати двух избирателей по причине неправильно написанных данных избирателей не смогло проголосовать на данный час триста шестнадцать человек. Часть из них обратились в суд города Обухова. Наша съёмочная группа побывала в городском суде, и убедилась в том, что очередь, не сумевших проголосовать, насчитывает более двухсот человек. И это не единичный случай…
Телеканал новостей «Свобода»
* * *
Молчуненко выключил телевизор.
— Выборы ещё не закончились, а все знают, что будет второй тур. Бред.
— Интересно, — Михаил откинулся на спинку стула, потягивая из бокала пиво, — а каким образом сумели так нахомутать в списках?
Молчуненко повёл плечами.
— Вариантов много. Своих людей посадили, к примеру, в избирательные комиссии. Безграмотных. — Молчуненко закурил. Рогов поморщился, но промолчал. — Вот они и поработали на славу.
— Отпадает, — вклинился в разговор Володя. — Ни на востоке страны, ни на западе ни один кандидат собрать такое количество единомышленников не в состоянии. Если бы было два, три конкурента, ещё куда ни шло. А при двадцати… Можно сделать проще.
— Интересно как? — Молчуненко с любопытством посмотрел на собеседника.
— Каким образом составлялись списки? — спросил оператор, и тут же сам ответил на него, — Спускались сверху, исполнительной властью на местах. То есть набирались на компьютерах в горисполкомах. А набрать можно и на русском языке. После произвести автоматический перевод на украинский, и вот результат: в каждом списке по несколько десятков испорченных фамилий, живые покойники, несуществующие дома. А кто несёт ответственность? Тот, кто в комиссии сидит? Нет. Ведь ему список уже готовый передали. А избиратель должен был, по закону, заранее свериться, правильно он вписан, или нет. Серёга, ты проверял себя перед выборами? Нет. И таких сотни тысяч. Результат на лицо.
— Слишком мудро. — Михаил допил пиво, хотел налить ещё, но передумал. — Во-первых, задействовано много людей. Во-вторых, подобная система может сработать только в городе. По сёлам, где тебя каждая собака знает, такой список в момент исправят.
— А по сёлам другая тактика. — выдвинул новую гипотезу оператор. — Рогов, как в селе проголосуют?
— Как председатель скажет.
— А председатель скажет так, как ему укажут сверху. Вот она, житейская мудрость. — Володя поднялся, — Я в гальюн.
Когда он ушёл, Молчуненко начал собираться.
— Ты куда? — Михаил и забыл, что у кого-то сегодня может быть работа.
— На кудыкину гору. — Геннадий Сергеевич накинул на плечи кожаный плащ, — Своему оратору скажи, чтобы завтра с утра был готов. — журналист щёлкнул себя пальцами по кадыку. — Я не это имею ввиду. Поедем в Центризбирком. Бывайте.
Как только Геннадий Сергеевич покинул тёплую компанию, Рогов налил себе коньяк.
— Как Оксана? — поинтересовался о девушке друга Михаил.
— Нормально. Тебе привет передавала. Поехала к родителям. В то самое село.
— Ты что, обиделся? Чего под это дело, — теперь Самойлов хлопнул себя ладонью по кадыку, — не придумаешь.
— Да в том то и дело, что Вовка в чём-то прав. Не знаю, как и что использовала власть. Но сам был свидетелем. Моя соседка, которая проживает напротив вот уже как восемь лет, не смогла проголосовать, потому, что её фамилия была неправильно написана. Нонсенс. Приходишь в горисполком за справкой, то они знают не только твои данные, но и где ты работаешь, сколько получаешь, с кем живёшь, и так далее, и так далее. А тут та же самая рожа делает вид, будто видит тебя в первый раз, и рассказывает сказки о кем-то неправильно составленных списках. Не вовремя доставленных, и по этой причине не проверенных. И подобное дерьмо каждые выборы. Достало.
Рогов выпил коньяк, закурил сигарету, вышел на балкон.
— Слушай, что народ глаголет. — обратился Самойлов к телевизору, с экрана которого вновь вещала личность президента. — А то привыкли всех быдлом считать. А быдло то иногда, и за топор берётся.
* * *
— Гия, тот мужик, с «СТВ», покинул наших друзей. Проследить за ним?
— Нет. Он едет к себе на работу.
Гия положил трубку на рычаг телефона. Самойлов дома. Странное поведение для такого дня. Кавказец налил в стакан «Барджоми», пацаны из «Часа» привезли, постарались, и подошёл к окну.
События годичной давности он вспоминал редко. А встретиться с Самойловым так скоро никак не ожидал. Была ли у него ненависть к журналисту? Нет. Скорее оставалось бойцовское чувство напряжения. По крайней мере, он так себе говорил.
Что произошло между ними, знали только они, двое, и незнакомка, из-за которой, собственно, всё и произошло.
В тот вечер, год назад, незадолго до парламентских событий в Тбилиси, Гия решил отдохнуть в одном из немногих столичных ночных баров. Присел у стойки, заказал выпивку. Присмотрелся. Публика крутилась, в основном, своя, то есть студенческая молодёжь. Пели, не обращая внимания на игравший музыкальный центр, танцевали, тянули кто пиво, кто коктейль. Середнячок, как их окрестил Гия, отдыхал. Но за одним из столиков уединилась прелюбопытная парочка. Она — женщина лет тридцати, привлекательная. Впрочем, сейчас он её вспоминал с трудом. Но чувствовалось — горных кровей. И рядом с ней Самойлов. Впрочем, тогда он его фамилию ещё не знал. Они тихо разговаривали, почти не пили. Женщина что-то объясняла журналисту, а тот озабоченно кивал головой, видимо соглашаясь, и курил сигареты, одну за другой.
Гия за ними наблюдал долго. После четвёртого аперитива, он поднялся с табурета, медленно подошёл к незнакомке, и, не испросив разрешения у мужчины, видимо запамятовал про вежливость под действием спиртного, пригласил её на танец. Разговор прервался. Женщина долгим взглядом окинула молодого наглеца с ног до макушки. Гие стало не по себе. Он, конечно, понимал, что ведёт себя непристойно, однако, остановиться уже не мог. Его, что называется, понесло. Он терпеливо перенёс взгляд незнакомки, и уже рассчитывал на то, что та поднимется и протянет руку, как неожиданно услышал:
— Такая музыка не для моего возраста, юноша. Вам следует поискать девочку помоложе.
Женщина произнесла фразу медленно, видимо просчитывая каждое слово. И произнесла на русском языке. Её собеседник усмехнулся.
Гие ничего не оставалось, как удалиться к стойке бара. Ему казалось, будто весь зал, все, кто находился в тот момент в баре, слышали разговор, и теперь тихо смеялись над ним. Пусть неслышно, в глубине души, но, тем не менее, потешались над его самолюбием. Гия бросил взгляд по сторонам, однако, ничего крамольного не заметил. Бармен делал вид, будто ничего не произошло. Музыка продолжала звенеть в колонках. Настроение толпы не изменилось, даже наоборот, приподнялось.
Гия рассчитался за выпитое, вышел на улицу, и присел на камень, лежавший невдалеке, в парке. Ждать пришлось недолго. Минут через двадцать парочка, оскорбившая его, покинула заведение. Гия был не из тех парней, которые могли долго выжидать своего часа. Он всегда шёл напролом. Даже если результат получался противоположным от ожидаемого.
Самойлов недоумённо остановился, когда его окликнули. Развернулся и с недоумением посмотрел на молодого человека. Женщина тоже обернулась, но во взгляде у неё теперь сквозило не презрение, а тревога.
Идиот. Зачем? — говорил себе Гия, но ничего менять в своём решении не захотел.
— С вами можно поговорить?
— О чём? — мужчина посмотрел за его спину.
— Не волнуйтесь. Я один. И хочу, чтобы вы тоже остались один. А ваша спутница пусть удалится.
— Странное пожелание.
Гия засунул руки в карманы. В них ничего не было, кроме бумажника и мобильного телефона. Однако жест насторожил парочку.
— Ваша дама оскорбила меня в глазах моих друзей. С ней, конечно, я говорить не стану, а решим этот вопрос с вами.
— Я приношу извинения… — женщина взяла под руку мужчину, но тот и не думал следовать за ней:
— Честно говоря, что-то я не заметил, чтобы в баре сидели ваши друзья.
— Для меня любой кавказец друг и брат. В отличии от русака.
— Вот оно что… Вам нужна была не моя спутница, а я сам.
Что хотел ответить в тот момент Гия, он и сам не помнил. Рука вылетела из кармана и сжалась в кулак, что, собственно, и решило исход той встречи. Женщина, видимо, расценила жест по-своему и, не стала ждать развязки встречи, и, неожиданно как для Гии, так и для незнакомца, острым носком сапога, ударила грузина в пах. Что было дальше, Гия не помнил. Очнулся он лёжа в грязи, на мостовой. Никого рядом с ним не было. Большего унижения в своей жизни он никогда не испытывал.
Вторая встреча с Самойловым, произошла через два дня. Сурхуладзе увидел журналиста, шедшего рука об руку с Отаром Павлоашвили. Его товарищ по движению спокойно передвигался с русским по бульвару Шота Руставели, и, как ни в чём не бывало, весело с ним беседовал. Тот реагировал весёлым смехом на шутки собеседника, а Шота, как понял Гия, между тем, показывал московскому гостю достопримечательности родного города. Вечером Сурхуладзе связался с Павлоашвили по телефону. Тот поначалу не мог сообразить, о ком идёт речь. Но когда всё прояснилось, то рассмеялся:
— Так это ты попал под женский каблук? Прости, под носок.
— Шота, — всипел Гия. — я не понимаю. Ты таскаешь за собой этого московского недоноска, и ещё смеёшься над о мной.
— Хорошо, буду плакать. Над твоей глупостью.
— Шота…
— Ты знаешь, кого ты чуть не оскорбил? Представителя министерства иностранных дел России, в лице той самой женщины, которую пытался затащить на танец. И от которой, после, получил по заслугам. Гия, пора головой думать, а не половыми органами. И москвича не трогай. Он журналист. Михаил Самойлов. Московское телевидение.
— Но я…
— Гия, — перебил Отар, — мне тебе больше нечего сказать Всё.
И бросил трубку.
А, спустя три дня Самойлов был избит неизвестными людьми во время молодёжной демонстрации. Вечером того же дня, изнасиловали и сотрудницу российского министерства иностранных дел, которая, как после выяснилось, находилась в Тбилиси по семейным делам. Ко второму происшествию Гия не имел никакого отношения, однако, Самойлов сделал свои выводы, и на Московском ТВ прозвучала его версия произошедших событий, без упоминания имени жертвы, но с упоминанием фамилии Сурхуладзе. Благодаря чему Гия не получил заслуженного места в парламенте. Никто не захотел иметь дела с насильником. А на все его заявления отвечали стандартной фразой: мол, благодари Бога, что уголовное дело не открыли.
Гия съездил в Москву, хотел расквитаться с журналистом, но Самойлова не застал. Тот уехал в командировку. А после Сурхуладзе позвонил Павелич, и сообщил, что его опыт может пригодиться в новом проекте. Так, Самойлов у Гии отошёл на второй план. И вот, он в Киеве. И на этот раз Гия его упускать никак не собирался.
* * *
Я уверен в своей победе в первом туре. По нашим данным я уже набрал более пятидесяти процентов голосов. Однако, Центральная избирательная комиссия отказывается опубликовать правдивые данные. Что говорит об одном: власть продолжает давить на демократические процессы, которые происходят в Украине». (из выступления кандидата от оппозиционных сил, А. Н. Козаченко, 30 октября, 200…года)
Телеканал новостей «Свобода»
* * *
«Пока окончательных данных первого тура выборов нет, но можно констатировать, что он завершится либо ничьей, либо победой Владимира Яценко. Пусть и с незначительным отрывом, но то будет победа премьер — министра над своим главным соперником.
Из выступления председателя ЦИК Алексея Крылова, 31 октября 200… года
* * *
Во второй раз президент Украины принимал московского советника избирательной компании премьера у себя на правительственной даче в Конче — Заспе, пригороде столицы, в месте тихом и спокойном. Первая встреча в здании Администрации на Банковской была скоротечной, информационной. Сегодня же Даниил Леонидович желал услышать из первых уст более детальную информацию. Потому и пригласил Лугового в своё излюбленное место отдыха. Кончу, как её называли все киевляне, облюбовало ещё прежнее правительство. Имеется в виду, советское. Поставили за деревянным забором несколько двухэтажных домов. Рядом пристроили кабминовский санаторий, в котором лечился в те застойные времена цвет правительственной элиты. Обслуживали лечебное заведение Союзного значения жители близ расположенных посёлков. Теперь же, при новой власти, появились новые порядки. Деревянное заграждение поменяли на металлическое, взяли на работу личный штат охраны, прислуги. Личного конюха. Президент любил лошадей.
Луговой раньше не бывал в приднепровской усадьбе первого лица страны, только слышал о ней. И вот теперь довелось увидеть. Новые трёх и четырёхэтажные хоромы, гордость архитектурной мысли сына главы государства, Алексея. Голубые, карликовые ёлочки вдоль дорожки, ведущей прямо к пристани на берегу Днепра. Изящные пристройки близ двухметрового забора: для обслуживающего персонала.
Даниил Леонидович с удовольствием наблюдал за политологом.
— Ну, как?
— Одобряю. — ни зависти, ни лести в голосе московского гостя слышно не было. Только одобрение.
— Пройдём во внутрь. Вообще-то, я предпочитаю все деловые разговоры проводить на улице, но похолодало.
Луговой снова посмотрел на реку. Знал он причину такой любви к разговорам на лоне природы. Не далее, как два года тому, собственный, взлелеянный, проверенный телохранитель произвёл записи бесед своего шефа, и отвёз их за бугор. По сей день не утихает скандал, повязанный с теми кассетами.
— Ну и пусть, что похолодало. Зато вид то какой.
— Тогда прошу в беседочку. — Даниил Леонидович жестом пригласил Льва Николаевича под навес. Через несколько минут на столе стояли коньяк, тонко нарезанный лимон, фрукты.
— Что ж, Лев Николаевич, первый тур, перепевая одну песню, мы уже отыграли. Честь тебе и хвала. Хорошо помог моему протеже.
Чокнулись. Коньяк освежающе обжёг горло.
— А теперь давай сделаем выводы и прогнозы на будущее.
Луговой, не морщась, закусил лимоном, после начал говорить:
— Считаю Козаченко отработанным материалом. Он слишком большую ставку сделал на западный PR. Опять же, с экзит-полом, как со списанной торбой, таскался. А нашему человеку всё прозападное чуждо.
— А по существу? — президент с удовольствием поглощал крупный, сладкий виноград.
— Прежде всего, следует начать с того, чего он наговорил вчера ночью, в штабе партии. Как объявил о победе. А на следующее утро то выяснилось: пшик. Мало того, что не победил, так и по количеству голосов проиграл.
Даниил Леонидович налил ещё коньячку:
— Хорош напиток?
— Не то слово.
— Шустовский. Фирменный. А к твоим словам о голосах должен добавить: наш то тоже недобрал. И довольно солидно.
— То есть как? — Луговой перестал жевать, — Я же сам видел на табло. У нашего сорок один и две десятых, а у Козаченко сорок один ровно.
— В том то и дело, что ровно, но не сорок один, а сорок два.
— Ясно. — протянул Луговой. — Так вот почему до сих пор не объявлены результаты.
— Объявим. В последний день. Оппозиция из шкуры лезет, заставляет нас плясать под свою дудку, а мы им такой радости не дадим. Ты не думай, что я к тебе имею какие-то претензии. Честно признаться, опасался, что наш человек не наберёт и такого количества голосов. Слишком все против него были настроены. Однако, получилось. Вот почему я тебе говорю: молодец. Продолжай в том же духе.
Лев Николаевич несколько минут посидел в тишине, как бы обдумывая дальнейший ход беседы.
— Имеется мысль, — наконец произнёс он, — Думаю, после первого тура Козаченко часть своего электората потеряет. Я к нашей беседе подсобрал кое-какую информацию…
Луговой раскрыл саквояж, вытянул из него папку и протянул её хозяину встречи. Однако, Даниил Леонидович брать сей материал в руки наотрез отказался.
— Э, нет, Лев Николаевич. Давай ознакомь меня со всем этим сам, а заодно и обсудим.
— Схема прихода к власти у Козаченко стала ломаться ещё с экзит — полов. — начал Лев Николаевич. — Он доверился консорциуму социологических служб вашей страны, в том числе и ведущему аналитику предвыборного штаба Григорию Побеляцкому, который возглавляет Печерский центр социологических исследований. По идее, сей консорциум должен был определить существенный перевес Козаченко над Яценко. Но, произошёл конфуз. Печерский центр действительно сделал перевес в сторону Козаченко. Однако, все остальные участники данной программы дали четыре процента в пользу Яценко. И, тем не менее, в два часа ночи «господин оппозиция» объявил о том, что народ проголосовал за него, и он набрал более пятидесяти процентов голосов, то есть, победил уже в первом туре. К утру данные не подтвердились. Андрей Николаевич, что называется, сел в лужу. Также его ребята делали ставку и на «параллельный» подсчёт голосов. Но и он показал проигрыш пана Козаченко. В итоге, штаб оппозиции оказался в крайне глупой ситуации. Что и даёт нам основание надеяться на ослабление сил в стане оппозиции. Можно перетягивать их силы к себе. Правда, до этого момента я не знал, что Яценко действительно проиграл.
Кучерук отмахнулся:
— Сегодня проиграл, завтра выиграет. А как, интересно, сам Козаченко отнёсся к поражению?
— Трудно сказать. Вплоть до вечера понедельника его команда так и не смогла конкретно сформулировать свою позицию по отношению к результатам голосования. Только и было разговоров, что о «тотальной фальсификации». Болтовня, одним словом.
— Значит, шансов у него во втором туре мало?
— Будем надеяться. В любом случае, следует ориентироваться не на него, а на остальных участников ваших, как вы говорите, «перегонов». Исход выборов решат голоса «левых»: Онойко и Кузьмичёва. У обоих почти по пять процентов.
— С Кузьмичёвым, предположим, договориться ещё можно, но вот с Онойко…
— А здесь происходит очень любопытная штука. Голоса Онойко и Кузьмичёва разделятся во втором туре примерно одинаково. Половина из них либо не придёт на выборы, либо проголосует против обоих кандидатов. А из оставшейся половины три четверти кузьмичёвского, то есть прокоммунистического электората проголосует за Яценко. Если, конечно, вы его обработаете. Впрочем, то же самое может произойти и с голосами Онойко. Хотя, судя по позиции главы социалистов, а он против вас, лично, тот может свои голоса перевести на Козаченко. То есть, произвести взаимопогашение. И мы остаёмся во втором туре с тем же самым результатом, что и на сегодняшний день. То есть минимальный разрыв. Что есть очень опасно.
— Ваши предложения.
— Где выиграл Козаченко? Западная Украина и центр. Населения в данных районах, в количественном составе, меньше, чем в тех регионах, где победил мой кандидат. — слово «мой» резануло слух президента, но он решил не реагировать. — За исключением Киева и области. Так в чём же заключена причина такого небольшого отрыва по голосам? Посмотрите сами. Во Львовской области, где большая часть людей на нелегальных заработках за рубежом, проголосовало восемьдесят восемь процентов! От ста! А родной регион нашего Владимира Николаевича дал восемьдесят шесть процентов. То есть, на два процента меньше. И это при том, что Донецкая область, по количеству населения, больше, чем Львовская. Вывод: второй тур будет зависеть от явки людей по регионам. Вот где следует провести работу. Смотрите, что я вам написал…
Лев Николаевич достал очки, протёр их фланелькой, нацепил на нос, нашёл нужную страницу и прочитал:
— Гораздо большее влияние на итоги выборов окажет ситуация с явкой в регионах. На западе Украины в первом туре зафиксирована феноменальная посещаемость — под восемьдесят процентов и выше. И это при том, что в западных областях до трети всего взрослого населения находится на заработках за кордоном. То есть по хорошему, без фальсификаций, в этих регионах на участки может прийти не более семидесяти процентов населения. А отсюда можно предположить: там проголосовали «и мёртвые, и живые, но отсутствующие, и ещё не рождённые», и вряд ли во втором туре данные показатели возможно увеличить. Зато, что касается восточных регионов — тут резервы огромные. Практически везде явка в районах не превышала семидесяти процентов (в среднем). — Луговой отложил документы и снял очки. — Иначе говоря, если наш штаб приложит максимум усилий по мобилизации избирателей востока Украины, то во втором туре именно за счёт этого восточного и южного регионов, мы сможем одержать победу.
— Убедительно. И что вам мешает?
— Во-первых, все средства массовой информации, особенно на востоке и юге страны, должны работать только на нас. Исключительно на нас. Кордебалет с отравлением Козаченко сыграл плохую шутку. Кстати, там что-то прояснилось?
Президент отрицательно покачал головой:
— К сожалению, все данные в австрийской клинике. А выхода на неё нет.
— В таком случае Козаченко следует просто отлучить от экрана. Один оппозиционный канал особой роли не сыграет.
— Что во-вторых?
— Что-то нужно делать с нашим увальнем. Он же косноязычен. Малоразговорчив. Для политика подобное поведение — самоубийство. Надо заставить его появляться на людях. Хотим мы или нет, но перед вторым туром придётся провести теледебаты. Я же не буду выступать вместо него. И в данном вопросе мне необходима ваша помощь. Поговорите, объясните ему, в конце концов.
— Насчёт данной проблемы не волнуйтесь. Поработаем.
— Ну, и наконец, следует вложить финансы в операцию «Голос».
— Это слишком большая роскошь, то, что вы предлагаете. Заплатить каждому наблюдателю на участке по пятьсот гривен. Вы представляете, в какие деньги выльется кампания?
— Вам нужна стопроцентная гарантия? Вот и ответ. В случае финансовой поддержки люди на избирательных участках будут работать на нас. Тем более, речь идёт только о центральных областях.
— Я подумаю. — отрезал президент, давая тем самым понять гостю, что беседа о финансовой стороне дела окончена.
— Ну, и, наконец, следует подумать над тем, каким образом привлечь к голосованию инвалидов, стариков, ветеранов. То есть, тех, кто своим ходом до избирательного участка не дойдёт. Таковых, мне дали данные, по одной Донецкой области около девяти процентов от общего числа. Вот они, те самые голоса.
— С этим я согласен. — Даниил Леонидович похлопал собеседника по плечу. — А теперь давай пройдёмся. Что-то мы засиделись.
Хозяин и Луговой покинули дом, прошли по небольшой аллее к реке, и вышли на мостик причала.
— А как вам в целом наша команда? — неожиданно спросил Кучерук.
— Вы имеете в виду штаб?
Даниил Леонидович кивнул головой в знак согласия.
— Способные ребята. Главное, знают конечную цель. Думаю, справятся.
Российский аналитик замолчал, глядя на воду. Конечная цель. Если бы они знали, какова его конечная цель… Вспомнился Петренко, через которого он передал запоздавшую информацию об отравлении Козаченко. Богдан, как Лев Николаевич и предполагал, придержал её. Струсил. Луговой мысленно похвалил себя. Умно сработал. Политолог скосил взгляд с сторону президента. И этот тоже сделал вид, будто не поверил, когда он передал запоздавшую информацию через зятя. А после как красиво отыграл недоумение. Актёр. Ещё и ему звонил. Извинялся, что не поверил. Интересно то, усмехнулся про себя Луговой, как каждый в этой игре жаждет получить свои дивиденды. И желательно с процентами. Очень большими процентами.
* * *
«Шону.
Рекомендуем сообщить «Апостолу» о наличии транзитного сервера.
Х-23».
* * *
Мобильный телефон неприятно дал о себе знать виброзвонком. Тарасюк достал небольшую, стильную «Нокию» из кармана. Номер, высвеченный на дисплее ни о чём народному депутату не говорил. Степан Григорьевич нажал кнопку отмены вызова.
На широком, настенном экране в зале совещаний Центральной избирательной комиссии, где Тарасюк в данный момент находился, данные о первом туре голосований вот уже пятые сутки не изменялись. Впереди, с отрывом в две десятых процента голосов, лидировал Яценко. Сорок один и два. Вторым вслед за ним шёл Козаченко. «Бронзовую» позицию занял лидер ТСП, трудовой социалистической партии, Онойко Виктор Гнатович. Четвёртыми шли коммунисты. Пятый день после выборов. То, что второй тур состоится, теперь ни у кого не вызывало сомнений. Непонятно было одно: почему за пять дней никак не могут подсчитать сто процентов бюллетеней? Всего на данный час, как объявил председатель ЦИК, проверено девяносто восемь и семь десятых процентов голосов избирателей. Ни Козаченко, ни Яценко в Центризбиркоме не показывались. От них постоянно дежурили по два — три человека, представители штабов. Сегодня такая доля выпала Степану Григорьевичу. Он, ещё раз взглянув на монитор, поднялся с места, хотел было спуститься вниз, в буфет, как телефон вновь завибрировал. Пришлось лезть в карман пиджака.
Звонил тот же неизвестный номер. Тарасюк хотел, было, снова нажать на кнопку «отбой», но что-то словно подтолкнуло его, и он решил ответить.
— Слушаю.
— Добрый день, Степан Григорьевич.
Казалось, дыхание замерло в груди. Голос, который он не слышал несколько недель, теперь хрипловато дал о себе знать. Рука, сжимающая телефон, предательски вспотела. Тарасюк оглянулся по сторонам. На него никто не обращал внимания. Однако, Степан Григорьевич решил покинуть конференц-зал и выйти в коридор. Там он был в полном одиночестве.
— Я вас слушаю.
— Наконец-то. А то я решил, с вами произошло нечто ужасное. — голос в телефонной трубке звучал весело и раскованно.
— Неужели вы думаете, я буду разговаривать при всех, в зале? — Тарасюк начал злиться.
— Конечно, нет.
— Что вы мне хотите сказать? — Степан Григорьевич нашёл в себе силы бросить фразу сильным, даже несколько грубоватым тоном.
— Для вас имеется информация.
— Я весь внимание. — знаем, какие у вас информации: подумал между тем Тарасюк.
— Подсчёт голосов и вынос их на монитор проходит через транзитный сервер.
Тарасюку понадобилось несколько секунд, чтобы осмыслить услышанное:
— Вы хотите сказать, к компьютеру Центризбиркома кто-то подключился?
— Совершенно верно. И прогоняет всю информацию о выборах на основной сервер через себя.
Депутат задумчиво сжал мочку левого уха:
— Насколько ваше сообщение правдиво?
— Стопроцентно.
Снова небольшая пауза. На том конце беспроволочной связи терпеливо ждали.
— И что вы хотите от меня?
— Сообщите о сервере своему штабу.
— Я с такой, голой, информацией идти не могу. Что я скажу? Мол, услышал, но источник не известен? Кто поверит?
— Другого ответа я от вас и не ждал. Зайдите в интернет. На сайт «Хакер — ньюс». Оттуда всё скачайте, и можете спокойно назвать источник.
— Кто поверит хакеру?
— Не волнуйтесь. Сообщение подано таким образом, что не оставляет никаких сомнений.
— А если штаб не отреагирует?
— Что ж, так тому и быть. Моя задача передать, ваша — выполнить. А проглотит «Апостол» информацию, или нет, то его дело.
* * *
Владимир Николаевич нагрянул в здание на площади Леси Украинки внезапно для всех. Охрана всполошилась. Звонки по телефону понеслись наверх: Яценко поднимается. Куда? На пятый, в помещения Киевской областной администрации? Или на шестой, в Центризбирком? Лифт начал показывать этажи. Третий, четвёртый. Пятый…. Пятый. До Панчука.
Петро Михайлович ждал большого гостя возле дверей. От лифта до кабинета губернатора было метров десять. Владимир Николаевич прошёл их медленно, овевая стены узкого коридора полами дорогого пальто. Дверь в кабинет Владимир Николаевич раскрыл сам, не дожидаясь, когда секретарша придёт в себя от прибытия столь неожиданного высокого гостя, и вскочит с места, чтобы выполнить свои прямые обязанности.
В кабинете Панчука Яценко бывал раза два — три, не больше. В отличии от домашней, богатой, обстановки главы области, о которой ходило много слухов в длинных кабминовских и парламентских коридорах, здесь, на службе, присутствовал деловой, даже слегка прибеднёный, демократический стиль.
Яценко, не раздеваясь, прошёл к столу губернатора, развернул кресло к себе и рухнул в него. Панчук остался стоять перед ним, словно двоечник перед взором грозного учителя.
— Рассказывай. — Владимир Николаевич взял в руки рамочку с фотографией жены Панчука. Симпатичная коза, — подумал про себя премьер.
— О чём рассказывать? — Хозяин кабинета нервно улыбнулся.
— Неужели не о чем? — Яценко редко удавалось съязвить. Обычно он говорил, как и действовал, с грубоватым напором. По мужицки. Но на сей раз желчь буквально проистекла из уст премьера. — Дней семь, или восемь, с тобой не виделись, а тебе и сказать нечего? Что уставился на меня своими бельмами? Сколько голосов ты мне обещал? А? Не слышу.
— Пятьдесят процентов. — выдавил из себя Панчук.
— Да, верно, пятьдесят. — Яценко отшвырнул фотографию. — А сколько дал?
— Двадцать два. — прошептал голова Киевской области.
— Сколько, сколько? Не слышу. Громче говори.
— Двадцать два.
Яценко пододвинул к себе калькулятор, лежавший на столе.
— Пятьдесят минус двадцать два… Сколько будет? Двадцать восемь. Верно? Верно. Итого, ты мне не додал двадцать восемь процентов голосов. То есть, от того, что обещал, большую половину отдал моему конкуренту. Это чем же он тебя прельстил?
— Но, Владимир Николаевич, мы же всё равно впереди, лидируем. — попытался сгладить обстановку Петро Михайлович.
— Это я лидирую, — Яценко резко вскочил на ноги. — Понял? Я! И если бы я заранее не продумал, что делать, то сейчас бы ещё не известно, как бы всё поизвернулось.
Яценко и так не отличался чистотой речи, а когда волновался, то и подавно мог использовать слова не к месту и не к стати. А подчас их и калечить. Данное качество его культуры речи стало буквально золотой жилой для журналисткой братии. Впрочем, в данный момент губернатору киевской области было не до чистоты языка.
— Владимир Николаевич, но ведь ещё второй тур предстоит. В нём то мы своё доберём.
— До второго тура ещё приготовиться надо. И основательно. А ты здесь байдыки бьёшь. ЦИК под боком, а он хлебалом щёлкает. Пригрел местечко под толстой задницей!
Так с Панчуком ещё никто не разговаривал.
— Не орать в моём кабинете! — Петро Михайлович и сам не понял, как из него, хоть и негромко, вырвались столь смелые слова. — Я тебе не пацан! И не тля подзоборная! Я в этом кресле сидел, когда ты ещё автобазу обчищал, под видом перестройки. Если бы не твоя крыша, стал бы ты премьером. Хрена!
Владимир Николаевич сграбастал подчинённого за грудки:
— Ты на кого, бля, голос повысил? Забыл перед кем стоишь?
Петро Михайлович хрипел в крепких руках премьера:
— Ну, давай, ударь меня. Давай! Как Кириенко. Но запомни. Тогда тебе второй срок, вместо кресла президента светит. И не отмоешься. Не надейся. Глазок в правом углу видишь? Видеокамера. Так что снова будешь смотреть в глазок, только из камеры.
Яценко резко развернул голову в том направлении, на которое указал Панчук, и отпустил костюм хозяина кабинета. Ещё раз взглянув на точку в стене, Владимир Николаевич рванул узел галстука, сплюнул на дорогой ковёр на полу.
— Понаставили барахла. — премьер грузно опустился на близстоящий стул. — Что ты там плёл насчёт Кириенко?
Панчук одёрнул полы костюма, отошёл от премьера на безопасное расстояние.
— Весь Киев говорит об этом.
— О чём? — Яценко недоумённо посмотрел на киевского губернатора.
Петро Михайлович почувствовал, сегодня, судя по всему, он будет исполнять роль не только громоотвода, но и носителя неприятных вестей.
— Так о чём болтает Киев? — повторил вопрос Владимир Николаевич.
— Да о том, что ты нашему министру транспорта лицо изрядно попортил.
— Сильно изрядно?
— Несколько зубов выбил.
— Ты посмотри. — Яценко невесело усмехнулся, — Весь Киев говорит. Один я об этом ничего не знаю. Вот ведь досада какая. — Яценко сильно хлопнул ладонью по столу, — Мало того, что бандитом привселюдно называют, так ещё и сплетни разносят.
— А ты, Владимир Николаевич, сам виноват. — Панчук немного перевёл дух. — Сплетни, конечно, вещь гадкая. Но сперва тебе следует разобраться с самим собой и своей командой. — Петро Михайлович решился воспользоваться моментом, и выплеснуть всё, что накопилось за последние полтора года. — Если бы в область за собой не потянул паровозом своё кодло, то выиграл бы столицу. А так пеняй на себя. Они же, твои, решили, тут их ждут с распростёртыми объятиями. Киев — большой Донецк. Только в каждом регионе свои законы и свои порядки работают. Помнишь: в чужой монастырь со своим уставом не лезут. А твои нахомутали. И ой как нахомутали. Так что, Николаевич, во втором туре ставку на них лучше не делай. Снова проиграешь. Восток, вот твоя козырная карта. И Юг. А мы здесь сделаем всё, что сможем. А на запад тебе вообще лучше не соваться.
— Без тебя знаю. — Яценко налил в стакан газированной воды из бутылки и залпом выпил. — Видел львовского губернатора на совещании? Губернатор, мать твою… Как проблемы с племянником встали, так бегом ко мне. А тут сидит, морду в землю…. Восемьдесят восемь процентов за Козаченко! И делает вид, будто всё в норме!
— Подтасовали. — убеждённо произнёс Панчук. — У них там сейчас почти весь молодняк на заработках за рубежом. По сёлам детвора да старики остались. Пачками бросали бюллетени, за всех. Вот тебе и восемьдесят восемь процентов.
— Сам знаю. — Яценко ещё выпил воды. — Но деньги то он у меня на выборы брал!
Петро Михайлович обречено вздохнул:
— Может водки? Или коньяку?
— Нет, мне сегодня нужно быть в форме. Значит, говоришь, мои же меня и подвели?
— Они вели себя в Киеве так, как и дома. Что и сыграло против твоей компании. До второго тура исправить не успеем.
— А чего раньше молчал?
— А с тобой что, можно нормально разговаривать? Взлетел, земли под собой не чувствуя. Сам же про нас забыл.
Яценко тяжело вздохнул.
— Ладно, забудь. Будем считать, ничего не было. — премьер направился к выходу, дошёл до дверей, но тут же повернулся к хозяину кабинета:
— Ты вот что, отдай плёночку.
Панчук рассмеялся:
— Неужели ты думаешь, я позволю снимать в своём кабинете?
Яценко оставалось только выдохнуть и рассмеяться:
— Ну ты и шельма!
* * *
«От 600 до 800 активистов молодёжных организаций приняли участие в акции 3 ноября на Майдане Незалежности, в самом центре Киева. В присутствии не менее ста журналистов, активисты организаций «Час» и «Моя Украина» объявили о своём несогласии с предварительными результатами выборов. Целью акции стало заявление о том, что молодёжь Киева несогласная с объявленными результатами голосования на выборах президента. Организаторами акции был объявлен протест против разного рода провокаций со стороны властей. Присутствующий на митинге народный депутат Украины Александр Литовченко в своём выступлении выразил полное несогласие с теми заявлениями, которые опубликовывает Центральная избирательная комиссия. «Если мы не сможем через суды вернуть настоящие результаты выборов, — сказал политик. — где Андрей Козаченко бесспорно победил в первом туре, мы будем пытаться объединить свои силы с левыми партиями и блоками, и общей командой выйти на выборы, чтобы создать народное сопротивление тому, что они, то есть власть, собираются сделать во втором туре». В то же время, как заявил, по сообщению «Интерфакса» верховный комиссар Евросоюза по вопросам внешней политики и безопасности, Генрих Хольм, сам процесс голосования оценён наблюдателями в целом позитивно, а негативные моменты касаются в основном процесса подготовки выборов.
Из Киева, специально для Московского кабельного телевидения «ТВ Москва»
Михаил Самойлов и Владимир Дмитриев»
* * *
«От депутата Верховной Рады, который пожелал остаться неизвестным, поступило сообщение о том, будто Центральная избирательная комиссия применяет при подсчёте голосов промежуточный сервер, через который, прежде чем попасть на монитор ЦИК, проходят результаты голосования со всех регионов Украины. Если данное сообщение подтвердится, то оно может полностью подорвать доверие к первому туру голосования.
Газета «Киевские новости», 5 ноября, 200…»
* * *
«Завтра, 6 ноября, истекает конечный срок объявления результатов первого тура голосования в президенты Украины. В том, что выборы будут проходить в два тура уже никто не сомневается. Ни один из кандидатов в президенты не преодолел барьер в пятьдесят процентов голосов. И по этой причине, казалось бы, нет смысла затягивать с объявлением результатов голосования первого тура. Однако, ЦИК, по непонятным причинам, именно этим и занимается. Вчера два народных депутата от партии «Незалежна Украина» пытались проверить достоверность информации о наличии промежуточного сервера в здании Центральной избирательной комиссии. Но, ни Олега Круглого, ни Богдана Петренко в помещение, в котором находится компьютерное оснащение избиркома не допустили. Причина, по которой народные депутаты не смогли выполнить свои намерения, оказалась несколько непонятной. Избранников народа не допустили до компьютеров по причине… Засекреченности объекта. Встаёт вопрос: с каких это пор государственный, не военный объект стал засекреченным? От кого? От избирателей? Или от народных избранников? Почему невоенный объект, который существует за счёт налогоплательщиков, стал недоступен представителям законодательной власти? Как сказал Олег Круглый, при попытке проверки промежуточного сервера, их: «разве что не вытолкали в шею». Кто осмелился так поступить с народными депутатами? Кто стоит за этими людьми? Ответ, мы думаем, вы знаете сами.
Телеканал «Свобода», 5 ноября, 200… год»
* * *
Петренко прибыл на встречу с опозданием на двадцать минут. За тем столиком в кафе, о котором шла речь по телефону, сидел мужчина и пил кофе. Рядом с ним, как было условленно, лежала курительная трубка.
Богдан Васильевич сел напротив любителя трубочного табака, и пригляделся к нему:
— А ведь я вас кажется, знаю.
— Да, мы с вами несколько раз встречались. И в Верховной Раде. И в стенах СБУ. И на даче моего шефа. Как некогда говорили, разрешите представиться. Подполковник Синчук, Станислав Григорьевич.
— Любопытно. — Петренко заказал и себе чашечку кофе. Напиток появился перед ним в течении нескольких секунд. Официант, совсем не удивляясь появлению такого известного человека в своём заведении, пожелал приятного аппетита и удалился. — Неплохо вышколены. — кивнул депутат в сторону ушедшего молодого человека.
— Я знал, куда вас приглашать.
— Спасибо. На будущее учту, где мне можно будет организовать достойную встречу. Итак, зачем я вам понадобился? — кофе оказался превосходным.
— Хорошо знакомые мне люди, проживающие в ближнем зарубежье, очень заинтересованы в победе вашего кандидата.
— Причины заинтересованности?
— Бизнес.
— Общие слова.
— Конкретные дела.
— Белоруссия? Россия?
— Второе.
— Итак, Россия. Что хотят от меня?
— Информацию. Конкретную. Чёткую. Достоверную. Из штаба Козаченко.
— И кто, простите за любопытство, конкретно хочет информацию?
— Вы согласны дать положительный ответ прямо сейчас?
— Нет.
— В таком случае, я отвечу на ваш вопрос позже.
Петренко задумчиво покрутил чашку с напитком.
— Почему я должен вам верить?
Синчук сделал маленький глоток остывшего кофе и поморщился: подогреть бы.
— В день отравления вы находились на даче Тимощука. Это совпадение?
Богдан Васильевич напрягся. Ну, вот, началось…
— Совпадение.
— Пусть будет так. — Синчук пожал плечами. — А кто сообщил вашему штабу о транзитном сервере?
— А это здесь причём? — удивился депутат.
— Очень даже причём, Богдан Васильевич. Лично для меня странно, что моё ведомство, как говорится, ни сном, ни духом, а у вас вся информация. И второй момент непонятен: зачем вы передали своим доверенным журналистам с телеканала «Свобода» как информацию от неизвестного лица? А после полезли в ЦИК, в поисках сервера. Где логика? Или то был спектакль? Липа? А если информация не подтвердится? За ложь придётся нести ответ. И не перед о мной.
Синчук, буквально, впился взглядом в собеседника.
А если у него в кармане включен диктофон? — неожиданно прорезала мысль сознание депутата. Петренко, как и все, кто прошёл школу партии и комсомола до ужаса боялся силовых структур. Боялся и ненавидел. Вот и сейчас его сковали ненависть к собеседнику, спокойно, и даже несколько вальяжно рассевшегося перед ним, и ужас, что их разговор вскоре будет обсуждаться на Владимирской.
Если бы в тот момент победила ненависть, то Синчук вряд ли бы смог выполнить слово, данное Медведеву. Но в Богдане Васильевиче верх над всеми остальными эмоциями одержал страх. И Станислав Григорьевич понял, что он смог сломать «комсомольца».
— На счёт липы не знаю. — еле слышно ответил депутат. — Новость мне передал Круглый. Он же мне и сказал, чтобы я «сдал» информацию журналистам. Чтобы после мы могли иметь возможность подтвердить сведения, а для этого проникнуть в серверный центр ЦИКа.
— А вы выполнили его поручение. Похвально.
— Послушайте, на каком основании вы мне устраиваете допрос? Ещё и ёрничаете. Я ведь тоже могу сделать ответный шаг.
— И сделаете глупость. Потому, что у меня имеется ещё одна информация. И снова насчёт вас.
— Господи, как я устал от всего. И от всех. От всех абсолютно. — Петренко отодвинул от себя чашку. Не дай бог, у него ещё начнётся истерика, — промелькнуло в голове подполковника. — Особенно от вас. И таких, как вы. Всезнающих и власть имущих.
Синчук потёр лоб, как бы пытаясь разгладить морщины. Снова посмотрел на собеседника. Тот попытался спрятать взгляд, но у него не получилось. Богдану Васильевичу казалось, будто он находится под прицелом. В бытность своей работы на комсомольских должностях, ему не раз приходилось встречаться с подобным взглядом. И он знал, за таким выражением обычно стоит реальное действие. Конкретное действие.
— Так мне сообщать вам новость?
— Говорите.
— Я так и знал, что вас заинтересует моя информация. Кстати, на будущее, Богдан Васильевич. Во время наших будущих встреч, да, да, вы не ослышались, постарайтесь вести себя более сдержанно. Без лишних эмоций. И не стройте из себя мученика, оскорблённого властями. Мы не в зале заседаний. И я, к тому же, не журналист. А теперь вернёмся к нашим баранам. В одной из киевских телекомпаний готовится фильм. Документальный. Но, с главным героем. И этот герой вы, Богдан Васильевич.
Ворот рубашки сжал горло. Бывшие однопартийцы, суки, — моментально пронеслось в голове.
— О чём фильм?
— О вашем прошлом. Далёком и не очень.
— Кто его готовит?
— Этого сказать не могу.
— Не можете, или не знаете?
— Первое.
— Значит, фильм патронирует сам…
— Вот насчёт этого понятия не имею.
— Смысл вам верить, если вы не говорите мне всего?
— Я вам дал достоверную информацию. Ваше право воспользоваться ею, или нет.
— Хорошо. Предположим, я вам верю. Остановить его выход на экран можно?
Синчук отрицательно покачал головой.
— В этом нет необходимости. Мои люди слегка кастрируют его, до выхода в эфир. Так что, особой опасности он для вас не представит. Кроме неприятных минут. Зато послужит хорошую службу, как дополнительный козырь для Козаченко. По крайней мере, мы на это рассчитываем. И опять же, вы никому ни о чём не должны говорить. Всё должно произойти неожиданно. Для всех. В том числе и для вас.
— А если я дам отрицательный ответ?
— В таком случае, для ваших нынешних соратников вскроются некоторые факты далёкого и не столь далёкого прошлого народного депутата по фамилии Петренко. После которых ни одна фракция в парламенте не захочет иметь вас в своих списках.
Богдан Васильевич задумался. Верить подполковнику, или нет? Сидит, весь из себя собранный, спокойный. Уверенный. Знает, о чём говорит. В конце концов, пришёл к неутешительному выводу депутат, чем чёрт не шутит. Козаченко заигрывает с Тимощуком. Почему бы и ему не наладить связи со средним звеном СБУ? Иногда, как показывал жизненный опыт, именно данная прослойка решала больше, чем вся элитная партийная или чиновничья верхушка. Была, не была. Петренко щёлкнул пальцами. Официант моментально материализовался перед ним.
— Коньяк. — как только молодой человек удалился, Петренко наклонился к Синчуку, — Российские политики тоже задействованы в проекте?
— Вы так и не ответили на мой вопрос.
— А вам нужен прямой ответ?
— Да.
— Я согласен сотрудничать с вами.
Коньяк оказался как раз кстати. Депутат сам разлил спиртное по бокалам, и предложил собеседнику. Тот отказался, при этом роясь в карманах, в поисках сигарет.
— Представляю, — Петренко залпом осушил свой бокал, — сколько дерьма они на меня выльют.
— Не больше того, что было.
Богдан Васильевич резко вскинул взгляд. Подполковник спокойно курил свой «Кэмел», постукивая зажигалкой по столу:
— А что вам не нравится в моих словах? Правда? Напрасно. Даже маленьким говорят: на правду обижаться нельзя. Теперь поговорим о том, что будем менять в фильме. Признание бывшего главы банка «Финансы Украины»? — Петренко утвердительно кивнул головой. — Интервью господина Мерзоева, если вы такого помните? Он о вас очень нелестно высказывается. Причём, весьма доказательно.
Депутат снова кивнул головой.
— И я согласен. Интервью с Ганецким?
— Можно задать два вопроса? — перебил подполковника Богдан Васильевич.
— Спрашивайте.
— Кто столь детально поработал?
— Вы сами. Им оставалось только фиксировать ваши умо и телодвижения.
— Банально, хотя логично. Давайте договоримся так. Согласие вы от меня получили. А потому, я уверен, вы сами решите, что оставить, а что применить. Вопрос. Что вы от меня хотите в ближайшем будущем? — Петренко сокрушённо опустил голову. Это капкан. Нет, даже не капкан, а петля.
— Начнём с того, что вы мне сообщаете об о всём, что будет происходить в лагере оппозиции. Начиная с поездки Андрея Николаевича в Европу.
— С чего вы взяли…
— Перестаньте, Богдан Васильевич. Результаты первого тура пока не объявлены. И вы и я прекрасно понимаем, почему. Ваш кандидат набрал большее количество голосов, чем Яценко. Хотя, и не выиграл. Центризбирком тянет время с объявлением результатов, до последнего дня. Причины меня и тех людей не интересуют. Скорее всего, такое поступило глупое распоряжение сверху. Но, нас интересует другое: что предложат Андрею Николаевичу в ближайшее время люди «оттуда». - рука Синчука показала на запад. — Между первым и вторым турами появилась временная ниша, которую ваш штаб постарается использовать для встреч с нужными людьми. И не в Украине. Здесь у вас, как говорится, всё накатано. А там… Нас интересует всё, что вам будет предложено. Всё абсолютно. С кем встретится Андрей Николаевич? Что будут обсуждать? Какое примут решение? И так далее. Надеюсь, вы меня поняли. И не нужно морщиться, Богдан Васильевич. Те люди, о которых шла речь, будут очень благодарны. Поверьте. И ещё. Вам в скором времени следует встретиться с одним человеком.
— Из Москвы? — нехотя выдвинул гипотезу Петренко.
— Угу. — кивнул головой Синчук. — Через него вы будете устанавливать контакты с заинтересованными лицами.
— В Москве?
— Нет, здесь. В Киеве.
— Исключено! Здесь я ни с кем не буду встречаться!
Синчук сделал паузу и внимательно посмотрел на собеседника.
— Богдан Васильевич, вы не в том положении, чтобы диктовать свои условия.
— В Киеве про эту встречу могут узнать. Тогда мне «крышка».
Именно этого я и хочу, — пронеслась мысль в голове подполковника, но он её, естественно озвучивать не стал.
— Перестаньте трусить. Неужели вы думаете, что за вами кто-то специально организует наблюдение. Не нужно так завышено оценивать себя. И не вынуждайте говорить правду о том, что я в действительности думаю о вас, после того, как меня познакомили с материалами, которые собираются вставить в фильм.
Петренко тяжело дышал.
— Эта встреча может разрушить мою карьеру.
— А фильм может разрушить вашу жизнь. Выбирайте.
— На когда намечена встреча?
— Скоро. Думаю, сразу после того, как Андрей Николаевич поднимет вас на баррикады. Точнее, на государственный переворот.
Петренко снова вскинул глаза, и тут же встретился с холодом в зрачках сотрудника спецслужб.
* * *
— Мы берём интервью у председателя трудовой социалистической партии, народного депутата Украины Онойко Кирилла Викторовича.
Володя дал крупный план, и экран заполнило лицо седовласого интеллигента в неопределённом возрасте, когда практически невозможно угадать, сколько твоему собеседнику лет. Михаил поправил микрофон, придвинул к себе листы с вопросами и махнул рукой. Начали.
— Выборы закончились… — Самойлов не успел зачитать первые слова вступления, как Кирилл Викторович жестом руки остановил его.
— Выборы ещё не закончились. Закончился первый тур голосования. И то, результаты пока ещё не известны. Их Центральная избирательная комиссия так и не объявила. А это значит, что и первый тур выборов пока не закончен. А обсуждать несостоявшийся факт, по меньшей мере, непрофессионально.
Самойлов напряжённо улыбнулся. Володя понял, Михаил попал в довольно сложное положение. Перед ним сидел настоящий памятник отечественной политики. Монолит. Такого голыми руками на арапа не возьмёшь.
— Кирилл Викторович, вы принимали участие в двух президентских гонках. И, если мне не изменяет память, все оба раза занимали третью позицию. Вас удовлетворяет подобный результат?
Онойко несколько секунд помолчал, потом, видимо что-то вспомнив, улыбнулся:
— Мой внук меня назвал дважды бронзовым призёром президентских выборов. По моему звучит неплохо. Главное не победа, как говорят олимпийцы. Наша задача заключается в том, чтобы заставить основных претендентов на высший государственный пост встать, пусть хотя бы частично, на нашу позицию, позицию социалистов, то есть позицию народа. Лидеры первого тура последних выборов, к сожалению, представители крупного капитала. А потому, чтобы они услышали глас народа, им следует составить конкуренцию. В этом я вижу свою задачу, как кандидата на пост президента Украины.
Самойлов бросил взгляд на лист блокнота с вопросами.
— На прошлых выборах вы набрали двенадцать и восемь десятых процента голосов. На данный момент, по информации ЦИК, у вас имеется всего пять и шесть десятых. Это говорит о недоверии к вашей партии в народных массах?
— Нет. Скорее говорит о том, что у некоторых кандидатов в президенты наглым образом украли голоса. Как это делается, думаю, вы и так знаете.
— У вас имеются факты, подтверждающие ваши слова?
— Да.
— Вы можете нам их предоставить?
— Нет. Этим должна и будет заниматься правоохранительная система, а потому все документы будут переданы им.
— Но вы можете, скажем так, намекнуть, с чьей стороны были данные некорректные действия.? И, насколько точны сведения о промежуточном сервере?
— Ещё раз повторяю: преступлениями, связанными с фальсификацией голосования должны заниматься правоохранительные органы. В том числе это касается и промежуточного сервера. Проверить следует всё, тщательно и детально. Но, соответствующим органам.
Самойлов недовольно хмыкнул:
— Как вы думаете, кого поддержат ваши избиратели во втором туре?
— Я не могу отвечать за них. К сожалению.
— Но вы будете проводить съезд по итогам выборов? Как и любая другая политическая партия, вы просто обязаны выработать свою стратегию ко второму туру.
— Съезд обязательно состоится, но какое он примет решение, зависеть будет не от меня, а от делегатов съезда.
— На протяжении последних лет ваша партия поддерживала оппозицию в её действиях против ныне действующего президента. Достаточно вспомнить движение «Украина без Кучерука». Значит ли это, что вы поддержите во втором туре кандидатуру Андрея Козаченко?
— Пан Козаченко есть продукт, как вы выразились, ныне действующей власти. Она его неоднократно выдвигала на руководящие посты. Практически, всю историю независимости нашего государства, пан Козаченко являлся своеобразной президентской тенью. И лишь три года назад он начал заявлять о себе, как о самостоятельном политическом деятеле. На мой взгляд, три года, срок недостаточный для того, чтобы называться политиком высокого ранга. Если вы знакомы с избирательной системой Великобритании, то там политик, прежде, чем стать членом парламента, обязан, как минимум, десять лет посвятить себя активной политической деятельности Это, во-первых. Во-вторых, не мы присоединились к оппозиции в движении «Украина без Кучерука». Именно мы начали данное движение, зародили его, а оппозиция, после того, как мы раскачали лодку, присоединилась к нам. Так что, в данной ситуации, не мы должны протягивать руку Козаченко. А он пусть обращается к нам за помощью и советом. А мы рассмотрим вопрос, как поступить. Как вы правильно заметили, на съезде нашей партии.
* * *
— Алло.
— Слушаю вас, Богдан Васильевич.
— Андрей Николаевич вылетает завтра, утренним рейсом. В Вену. На дополнительное лечение.
— На сколько дней?
— Пока речь шла о пяти. Но, может быть вернётся раньше. Как мои дела?
— Всё в порядке. Не волнуйтесь, я убеждён, ваши позиции в скором времени только усилятся.
* * *
«Последнее сообщение из Центральной избирательной комиссии. На десятый, последний день, отведённый Конституцией Украины срок для объявления результатов выборов, Центризбирком, наконец-то, решил сделать официальное заявление. По итогам первого тура голосований лидером стал Андрей Николаевич Козаченко. 42.2 % голосов. У кандидата в президенты от власти, Владимира Николаевича Яценко 42.1 % голосов. Как мы с вами можем видеть, целых десять дней понадобилось пану Крылову и его команде, чтобы произвести простейшие арифметические действия. А может, в том им помог транзитный сервер, наличие которого пан Крылов категорически отрицает? Или скрывает его наличие? Но, пан Крылов может быть спокоен. Независимо от заявлений председателя Центральной избирательной комиссии, следствие по поиску данного сервера, как нам заявили в пресс — центре Службы Безопасности Украины, началось.
Телеканал «Свобода», 6 ноября, 200… год»
* * *
Появление в палате Гюнтера Шлоссера Андрея Николаевича не удивило. Когда Тарасюк предложил ему снова посетить Вену, тот понял: с ним ждут встречи «большие люди», которые не побоялись вложить в его мероприятие деньги. И в том, что просьбу огласил Степан Григорьевич, тоже ничего удивительного не было. Фактически, Тарасюк коренным украинцем, в территориальном понимании данного слова, никогда не был. Родился и вырос в Соединенных Штатах, в штате Коннектикут. Там же получил образование. Долгое время работал в госдепартаменте, вместе с будущей женой Козаченко. В девяносто третьем, на волне популярности «Украинского сопротивления», Тарасюк принял украинское гражданство, и в 199… году стал народным депутатом. Не без помощи Козаченко. Так что, садясь в самолёт, Андрей Николаевич ждал встречи не с врачами, как официально было заявлено, а с людьми другого полёта. Точнее, лидер украинской оппозиции ждал встречи со Шлоссером. Или с Хайтом. Лучше со вторым. Собственно, только ради встречи с американцем стоило вновь посетить Вену. Деньги на счета оппозиционеров поступили в полном объёме, и начали помогать реализовывать планы политиков. Теперь, судя по всему, настал момент отчитаться, в некотором роде, о проделанной работе.
Разговоры о том, что Андрею Николаевичу следует подлечиться, восстановить свои силы после первой предвыборной гонки, начались буквально сразу, в первых числах ноября. Первым высказал сию мысль, опять же, Степан Григорьевич Тарасюк. В тот момент Козаченко внимательно наблюдал за своим товарищем по партии. И приходил к сомнительному выводу. Мог Степан пойти на отравление? Может, и мог. Но, вряд ли. И тому имелось несколько причин. Мужик он, конечно, волевой, но не до такой степени. У него бы не хватило сил, или мужества, называй как хочешь, подсыпать яд. Трусоват. И потом, зачем ему лидер, который, чуть было, не протянул ноги? Тарасюк не дурак, прекрасно понимает: без Козаченко ему в Украине делать нечего. Сожрут. Со всеми потрохами.
Но ведь кто-то был очень заинтересован в его отравлении. Конечно, первой кандидатурой, кому был выгоден его уход из жизни, является Литовченко.
Сашка метит в премьеры, — размышлял Андрей Николаевич, — Но, я то его амбиции знаю, и прекрасно понимаю: должность второго лица в государстве соратника по борьбе на долгий срок его никак не устроит. Наверняка, сразу после выборов, попытается сделать всё, для того, чтобы либо взять над о мной и моими людьми контроль, стать «серым кардиналом». Либо скинуть меня с президентского кресла раньше срока, отмерянного Конституцией. Например, импичмент. Сейчас свою кандидатуру на пост президента он выдвинуть не мог: силёнок недостаточно. Сашка не дурак, прекрасно понимает: «батьку» легче сбросить «гуртом», без потерь в личном составе, чем бороться в одиночку. А вот как выборы то пройдут, вот тогда и начнётся грызня. Но это будет потом. Но сейчас Сашке невыгодно было меня травить. Если бы я умер, он бы кандидатом не стал. Во-первых, у него в массах ещё нет той поддержки, что у меня. А во-вторых, газовые дела. Выдвини он себя кандидатом, те сразу всплывут. Вернут дело на доследование, и прощай надежды на светлое будущее. Так что, вряд ли он стоял за покушением.
И опять Андрей Николаевич возвращался к мысли о Тарасюке. Непонятным казалось в последнее время, поведение Степана Григорьевича. Тот стал каким-то нервным, дёрганным. К тому же, информация о транзитном сервере. Конечно, она пришла во время. С её помощью смогли прижать Крылова, заставить СБУ начать расследование, на что никто не рассчитывал. Но, откуда сведения подобного рода появились у Тарасюка? Тогда, на его прямой вопрос Степан ответил уклончиво. Мол, позвонили знакомые, рассказали. Поискал на сайте, подтвердилось. Что за знакомые? Почему они вышли на тот сайт? Непонятно. И ещё. Почему Тарасюк не захотел сам, лично передать информацию прессе, а поручил трусу Петренко? И третий непонятный момент: Тимощук, если не врёт, понятия о сервере не имеет. А врать ему смысла нет. Следствие, конечно, идёт. А если ничего не нароют? Как будет выглядеть он, благодаря Тарасюку? Нет, мутит что-то Степан, наводит тень на плетень.
И ещё одно чувство, перед поездкой в Вену, не покидало кандидата в президенты. И оно доминировало над всеми остальными. Если его «траванули» один раз, то могут и повторить, добавив дозу. После выборов. А что? Умер от осложнений. И, если это сделал его ближайший сподвижник, то у него может быть только одна цель: занять место Козаченко. И этот человек очень весом в его команде. Не случайно, ни один из врачей так и не дал никакого вразумительного заключения, чем он отравлен. Специально молчат. Если, конечно, у них, в Австрии врачи не переняли практику врачевания у Советского Союза: не подмажешь, не поедешь. Так, вроде бы, и подмазали, при том, прилично, по их то меркам. Всё равно молчат.
Вена встретила Андрея Николаевича дождём. Мелким, противным. Когда вылетал, в Киеве слепило солнце. Может быть, именно потому Шлоссеру, ожидавшему его в больнице, показалось, будто у собеседника далеко не оптимистическое настроение.
— Андрей Николаевич, примите поздравление в победе.
— Одна сотая процента — не победа. — отмахнулся Козаченко.
— Не скажите. Во втором туре именно одна сотая может решить вашу судьбу.
— До второго тура дожить нужно. Насколько я понимаю, вы пришли не для поздравлений.
— А вы прилетели не только лечиться. — Шлоссер прищурился, — господин Козаченко, наша беседа должна носить только конструктивный характер. Иначе, мы не сможем получить тот результат, на который рассчитываем.
— А почему вы уверены в победе?
— Потому, что в ней уверены вы. И не только морально.
Андрей Николаевич предложил апельсиновый сок собеседнику, однако, тот отказался. Козаченко налил себе, отпил, поставил стакан на небольшой столик, работы неизвестного мастера восемнадцатого столетия.
— Если честно, я не вполне уверен в том, что мы победим. — произнёс украинский политик, зондируя почву перед отчётом. — Во втором туре у нас разрыв, судя по всему, будет минимальный. Яценко задействует весь админресурс. В том числе и силовые структуры. Сможем ли мы их переломить, переубедить, заставить перейти на нашу сторону, вопрос.
Шлоссер посмотрел на часы. Торопится, что ли? — подумал равнодушно Козаченко. — Ну, и пусть. В конце-концов, после всех капиталовложений выборы стали не только его личным делом.
— Мы, Андрей Николаевич, до сих пор доводили до конца всё, что намечали. Думаю, и с Украиной проблем быть не должно. Вы ведь у себя рассматривали вариант силового решения, как советовал наш друг из Тбилиси?
Козаченко насторожился. А ведь Шлоссеру донесли о нашем разговоре с Гией, догадался Андрей Николаевич. Кто же та крыса в моём окружении?
Неожиданно вспомнился вчерашний поздний вечер, когда они, всем штабом сидели возле экрана огромного телевизора с плазменным экраном, настроив его на канал «Свобода» и с нетерпением ждали объявления результатов первого тура, а после все ликовали, с хлопками открывали бутылки шампанского, и пели песни. Лишь только он один узнав, о победе над Яценко, закрылся в своём кабинете, и с тоской, включив маленький телеприёмник, сидел в кресле, тупо уставившись в линзу, постоянно переключая каналы. Первым нарушил его уединение Олег Круглый. Он вошёл с бокалом, весёлый, без галстука. Хотел, было, бросить шутку, но улыбка тут же померкла.
— Зачем пришёл? — поинтересовался в тот момент Козаченко.
Круглый пожал плечами:
— Отметить победу.
— Какую победу?
— Нашу.
— Нет у нас никакой победы. — выдохнул Андрей Николаевич, и долгая пауза повисла в кабинете. — Они нам, Олег Алексеевич, показали, кто есть кто.
Лидер оппозиции поднялся с кресла, подошёл к окну:
— Мы проиграли. В чистую. Десять дней они морочили нам голову, а мы ничего не смогли сделать. Ты пытался разобраться с транзитным сервером. И что?
Круглый поставил бокал на камин. Разговор, судя по всему, предстоял серьёзный.
— Следственная комиссия назначена. Идут поиски.
— А дальше?
— Не знаю. — Круглый не мог понять, куда клонит Козаченко. — Второй тур без массовки нам не одолеть. Но поможет Грузия. Гия и его ребята передают свой опыт. Довольно толковые вещи рассказывают.
— Грузия — хорошо. Но нужны свои варианты. Собственные.
Козаченко прямо смотрел на помощника. Говори, — требовал его взгляд. Ты должен мне предложить нечто подобное тому, что предлагал Гия, с глазу на глаз. Говори. Это должно исходить не от меня, а от тебя. Давай, Олег, предлагай! А я сделаю вид, что удивлён, встревожен, нахожусь в непонимании. Обязательно буду отрицать. А ты приведёшь аргументы. И они убедят меня. Главное, произнеси это вслух. Ну, давай, не трусь!
Однако, Круглый неожиданно выбрал иной путь. Он позвал всех штабистов, у которых, оказывается, в головах уже бродили кое-какие идеи, и заставил их высказаться. Вещи, предлагаемые единомышленниками, оказались достойными внимания. Но ни одна из них даже близко не стыковалась с тем, что было предложено на «тайной вечере». Ни о каком силовом решении конфликта, по мнению штабистов, не могло быть и речи. Сам же Козаченко зацепить данную тему не решился. А точнее, побоялся. Струсил.
Шлоссер молчание Андрея Николаевича расценил по своему.
— Итак, господин Козаченко, насколько я понимаю, вы не обсуждали предложение грузинских коллег?
Андрей Николаевич оправил рукава халата. Вечно задираются.
— От чего же. Подобный вариант нами рассматривался. Однако, он нам подходит только частично. Захват парламента не для нашего менталитета. Тем более, силовое решение проблем. У нас, в отличии от Грузии, нет восьмидесяти процентов коренного населения. На востоке преимущественно проживает русскоязычное население. Переселенцы. Послевоенное поколение. Про юг вообще молчу. Полностью пророссийские настроения. А господина Хайта, насколько я понял, интересует именно тот регион. Так что силовой вариант не пройдёт. Хотя, некоторые его формы решили использовать.
— Например.
— Планируем провести акцию протеста на главной площади Киева. Создать там же палаточный городок. То есть блокировать движение транспорта. Провести прямо на площади, открытое параллельное голосование, как в первом туре. Сделать максимальный контроль над всеми избирательными участками. Особенно в восточном и южном регионах.
Козаченко не нравился ход беседы, в виде отчёта перед вышестоящими органами. Однако, они платили за будущую политическую карьеру, а потому, он должен был доказать, что его фигура не пустышка.
— Имеется также план действий и по отношению к органам власти.
— В чём это заключено? — заинтересованно вскинул голову Шлоссер.
— Блокировка правительственных учреждений.
— Вы же не хотите силового решения проблемы. А подобные действия связаны с криминальной ответственностью.
— Мы это понимаем. Однако, блокировка помещений не есть их захват, как предлагал Гия. Осада государственных учреждений, и не допуск на работу чиновников. Ни одного нашего человека не будет в самом помещении. А потому, инкриминировать нам захват зданий никто не сможет. В таком случае президент и правительство не решатся применить силу против своего народа, который только и сделал, что не дал им работать.
— Любопытно. Впрочем, думаю, подобный вариант в вашем случае, может дать положительный результат. На какую сумму вы рассчитываете?
Вот и добрались до самого главного.
— В пределах семи миллионов евро.
— Вы делали пристрелку, на что они пойдут?
— Вот, можете посмотреть.
Козаченко написал по памяти всё, о чём обсуждалось вчера в штабе на Большой Васильевской. Шлоссер внимательно просмотрел лист:
— Палатки, отопление, автотранспорт, оборудование для митинга, выступление артистов… А это зачем?
— Рассчитываем на то, что люди будут стоять круглосуточно. Необходимо, чтобы они не теряли присутствия духа.
— Любопытно. — иностранец вновь уткнулся в лист, — питание, амуниция, флаги, транспаранты, телевидение. Кстати, в каких отношениях вы с мэром Киева?
Вопрос прозвучал неожиданно.
— Можно сказать, в нормальных.
— Советую вам превратить нормальные отношения в хорошие, если не близкие. — Шлоссер сложил лист пополам и спрятал во внутренний карман костюма. Козаченко наблюдал за его движениями и клял себя, на чём свет стоит. То, что сейчас спрятал немец, было ничем иным, как вещественным доказательством его личного участия в незаконных действиях. По закону о выборах, никто из кандидатов не имел права, во время предвыборной гонки, использовать иноземный капитал. Своей собственной рукой… Шлоссер, казалось, не заметил взгляда Андрея Николаевича:
— Я передам вашу информацию моим коллегам. Думаю, требуемую сумму мы вам предоставим.
Шлоссер поднялся и пожал Козаченко руку:
— Желаю вам окрепнуть и набраться сил.
Андрей Николаевич улыбнулся, посмотрел тому вслед и в сердцах выругался.
* * *
«Совершенно секретно.
Код доступа: 5539627
Экземпляр: один.
Входящий номер: 722 / 562
От кого: консульство Российской Федерации в Вене, Австрия.
Кому: руководителю службы внешней разведки Российской Федерации
Проклову В. В.
«Гюнтер Шлоссер имел беседу с Козаченко на территории клиники. Подробные детали встречи неизвестны. Однако, из частной беседы с лицами, приближёнными в Козаченко, выяснено следующее: поддержка оппозиции не только будет иметь продолжение, но, и перейдёт в новую стадию.
«Семёнов»
Передано руководителю VII отдела Щетинину В. И.
Дата Подпись о принятии шифрограммы».
* * *
«Президент России В. М. Андреев, во время встречи с канцлером Федеративной Республики Германии Генрихом Лассманом, обсудил ряд вопросов, связанных с инвестиционной политикой. В частности, речь шла о топливо — промышленном комплексе.
Газета «Комсомольская правда», 12 ноября, 200… год»
* * *
Виталий Сергеевич Онопенко отпил из стакана сок, поставил его на столик, и скрестил на животе холёные, пухлые ладони рук. Такова была любимая поза первого президента Украины. За неё журналисты окрестили Виталия Сергеевича «святым херувимчиком». Собеседником Виталия Сергеевича по предвыборным дебатам на канале «Свобода», от команды Козаченко, стал Петро Степанович Цибуля. С которым, собственно, они об этой встрече договорились два дня назад. Двадцать минут ведущий программы пытался вытянуть из обоих «динозавров» украинского политикума насколько возможно больше информации, но ему, бедолаге, не было известно, что большинство моментов беседы оба политика оговорили ещё вечером 17 ноября. В домашней обстановке, за коньячком, под лимончик и оливки.
Ведущий пролистал список вопросов. Чёрт бы побрал этих мастодонтов. Что ни спросишь, одни «уходы» от темы. Причём, профессиональные, такие, что и придраться нет возможности. И ведь оба чувствуют, что он слаб перед ними. Улыбаются, расслаблены. Ничего, сделаем удар «ниже пояса». Посмотрим, как завертятся.
— У меня к вам последний вопрос. Вчера, как стало известно сегодня утром, и мы неоднократно передавали данное сообщение, президент США, через посла в Украине, передал президенту нашей страны письмо. В котором предупреждает руководство Украины буквально о следующем. — телеведущий просмотрел записи, лежащие перед ним, и зачитал отрывок из текста, — Если выборы пройдут в несоответствии со стандартами Европейского сообщества, то Соединённые Штаты Америки предпримут санкции против Украины, вплоть до пересмотра экономических и политических взаимоотношений. — камера выхватывала то одного политика, то второго. — Как вы прокомментируете слова президента США. Мы можем гарантировать Евросоюзу и Соединённым Штатам, что второй тур выборов президента Украины пройдёт не столь «грязно», как первый?
— Простите, — вскинул брови первый президент Украины. — А почему мы должны гарантировать прозрачность выборов президента Евросоюзу и США, а не своему собственному народу? На мой взгляд, первым, кто должен требовать от власти соблюдения законов, является народ. Именно он должен высказать своё мнение по поводу того, «грязно» или не «грязно» прошли выборы. А все остальные имеют право только для комментариев. И не более. Лично я заявление президента США рассматриваю, как вмешательство во внутренние дела независимого, европейского государства. Это первое. Второе, если мы оглядываемся на Евросоюз, то почему бы нам не оглянуться и на нашего ближайшего соседа, Россию? Или вы, молодой человек, за весь наш украинский народ уже определили будущий внешнеполитический курс Украины?
Телеведущий мысленно себя похвалил. Удар удался. Единственное, что могло двух старых политиков развести в стороны, так это отношение к соседней державе. Виталий Сергеевич, в силу того, что в своё время являлся вторым секретарём ЦК КПУ, имел впитанное годами, десятилетиями тяготение к Москве. В своё время он мечтал переехать в первопрестольную, и заняться ленинским воспитанием всего Советского народа из стен Кремля. Но, мечты остались мечтами. А вот чувства сохранились. По крайней мере, на это рассчитывал ведущий. Петро Степанович Цибуля, в противовес Онопенко, являлся ярым противником «Московии» ещё с той поры, как в тридцать девятом году впервые столкнулся с органами НКВД на своей родной «львовщине». А потому, удар должен был достать цель. И достал.
— А вот я считаю, — тут же вклинился в беседу до сих пор не проявлявший большой активности Петро Степанович. — Нам абсолютно не следует смотреть в бок, так называемого, «старшего брата». Семьдесят лет диктата показали всю сущность его братской любви. Хватит! Достаточно! Натерпелись! А потому, наш кандидат, как вы слышали в теледебатах, будет стоять на одном: уход от многовекторности во внешней политике Украины, и вхождение в Евросоюз, со всеми вытекающими последствиями.
— И предыдущий, пока что ныне действующий, президент, тоже пытался делать попытки вступления в Евросоюз. Чем они закончились? — Виталий Сергеевич слегка хлопнул ладошкой по столу. — А Россия столетия была рядом с нами. Поддерживала нас. Впрочем, всё это схоластика. Вот выборы закончатся, тогда мы чётко и ясно увидим, чью сторону поддерживает народ. И от этого будем, как говориться, танцевать.
— Хорошо. — журналист тут же поставил новый вопрос. — А если, выборы выиграет кандидат от оппозиции? И от слов перейдёт к делу? Я имею в виду одновекторность внешней политики Украины?
— В таком случае, — Онопенко снова свёл пальцы рук на животе. — Владимир Николаевич Яценко должен, на следующее утро, как и положено, во всех цивилизованных странах, пожать руку Андрея Николаевича и продолжить строить нашу Украину. Как в той же самой Америке. У них проигрыш кандидата в президенты не означает, что страна должна встать перед выбором: война или мир. Но, если победит Яценко, то и Козаченко должен поступить аналогично. В чём, лично я сильно сомневаюсь.
— Козаченко победит, потому что его выбрал народ. — парировал Цибуля.
— Яценко тоже выбрал народ. Или те девять миллионов населения, что проголосовали за него, народом Украины не являются?
— Но, предварительный экзит — пол, проведённый независимыми социологическими центрами, показал, весь, или, если вы так хотите, практически весь украинский народ во втором туре проголосует за Андрея Николаевича Козаченко. — резко кинул реплику Петро Степанович.
— Я, честно говоря. — Онопенко изобразил на своём круглом лице скепсис, — хочу только одного: чтобы выборы прошли честно и прозрачно. А вот, кто станет президентом, объявлять должны не социологи, А ЦИК. Это по основному закону Украины. По Конституции. И не нужно подменять результаты выборов непонятно каким образом, и кем сделанными социологическими исследованиями. Тем более, любое подобное исследование можно сфальсифицировать, подтасовать, а то и просто выдумать.
— Я бы, на вашем месте, — вскинулся в свою очередь Петро Степанович, — уважаемый Виталий Сергеевич, так необдуманно не говорил о солидных, научных учреждениях. Экзит — пол проводился по всем требованиям, выдвигаемым Евросоюзом и ОБСЕ.
— Требования — одно. А реалии жизни совсем иное. И всё-таки, вы ответьте мне, Пётр Степанович, ваш кандидат протянет руку Яценко, если он проиграет?
— Козаченко не проиграет.
— Но, если такое произойдёт? — настаивал Онопенко.
— Такого не может быть. — категорически отверг гипотезу собеседника представитель штаба Козаченко. — Потому что его уже выбрал народ!
— Без объявления результатов ЦИК. - подытожил слова оппонента Виталий Сергеевич. — В этом и заключена изюминка нынешней избирательной кампании. Непонимание и противостояние. С обеих сторон. Меня, как первого президента Украины, который на руках выпестовал независимость нашей державы, волнует одно: а кто будет нести ответственность за то, если, не дай Боже, на Киевском Майдане, или на любом другом майданчике Украины прольётся кровь хотя бы одного человека? Зная наших политиков, мгу сказать одно: никто. — Онопенко обращался к журналисту, хотя тот чувствовал, что его слова более касались оппонента. — Таких, как мы с Петром Степановичем, кто не побоится выйти к народу в нужную минуту, не осталось. А потому, никто из них, молодых, не захочет нести ответственность за свои действия. Или бездействие. И в этом кроется наша беда.
* * *
Владимир Николаевич раскрыл папку, в которой лежала аналитическая записка Романа Здольника. Её следовало просмотреть ещё два дня назад, но премьер всё время откладывал. В общих чертах с содержимым нескольких листов, исписанных крупным разборчивым почерком, премьера уже ознакомили. Но верить в подобное никак не хотелось. Однако, факты имелись, и с ними следовало тщательно ознакомиться.
Здольник начал просто, без какого-либо обращения, видимо осознавая, что кроме «хозяина» его труд никто более не прочтёт.
«Пункт первый. За последние сутки мной были исследованы магазины, товарные базы, склады и так далее, имеющие непосредственное отношение к туристическому снаряжению. Выяснилось следующее. В вышеуказанных структурах в течении пяти дней были полностью (слово полностью жирно выведено и подчёркнуто) распроданы следующие товары: палатки туристические, обогреватели масляные, костюмы спортивные шерстяные, обувь зимняя, утеплённая. При этом лыжи, коньки и другие спортивные атрибуты спросом не пользовались. Товары приобретались только за наличный расчёт.
Пункт второй. Исследования на железнодорожных путях сообщения показали, с западного сообщения Украины в сторону Киева раскуплены практически все билеты на двадцать второе и двадцать третье ноября. То же самое касается и самолётов. Билеты приобретались только за наличный расчёт.
Пункт третий. В Киев прибывают представители всех ведущих телекомпаний мира. На данный момент в нашей столице зарегистрировалось более 30 телекомпаний, что в два раза больше, чем в первый тур голосований.
Пункт четвёртый. Из гостиниц, которые находятся в непосредственной близости от Хрещатика, Майдана и Верховной Рады выселились и переехали жить в другие гостиницы все подданные западных государств. Причину переезда не указали. Одновременно, в освободившиеся номера поселились журналисты из различных изданий европейской и американской прессы и телевидения.
Всё вышеперечисленное даёт право говорить о том, что в Киеве назревает государственный переворот…»
Владимир Николаевич дальше читать не стал. Достаточно было и этого. Итак, тёзка по батюшке, подумал про себя премьер, настал час настоящей борьбы. И здесь теперь тебе никак не получится укрыться за красивыми словами о родине, народе, Конституции. За своими циферками и усмешками. Не знаете, вы ещё, что значит драться, господин Козаченко. Не прошли вы такой путь, думал Владимир Николаевич, который достался мне. А потому ещё посмотрим, у кого кишка тонка.
Премьер поднял трубку телефона:
— Роман? Познакомился с твоей писаниной. Умно написано, молодец. Только фактов маловато. Раздобудь нечто такое, что бы убило моего оппонента. Наповал. И чем быстрее, тем лучше.
Премьер положил трубку на рычаг, после чего долго и пристально смотрел на неё, видимо раздумывая, стоит делать следующий звонок или нет. Однако, придя к определённому выводу, всё-таки решился, вновь поднял трубку и набрал номер министра внутренних дел.
— Слушаю, Владимир Николаевич. — ответили на том конце провода. — Есть проблема?
— Да. И достаточно серьёзная…
* * *
Стивен Хайт на этот раз встретился со Шлоссером на стадионе.
Толпа в восторге ревела на футбольном шоу, мешая политикам беседовать, однако они старались не обращать внимания на крики и гомон, которые неслись со всех сторон.
— Странное место вы выбрали для встречи. — чертыхнулся американец. — Прямо, как в старом, шпионском боевике.
— Чемпионат Европы. — рука немца махнула в сторону поля. — Моя любимая команда.
Хайт покачал головой: и что эти европейцы нашли в футболе? То ли дело бейсбол. Вот где накал страстей и эмоций.
— В Киеве складывается неблагоприятная обстановка. — начал первым германский политик и финансист, как только трибуны немного успокоились. — К столице, по приказу премьер-министра стягиваются войска.
— Десант?
— Нет. Министерство внутренних дел.
— Ничего удивительного. Их передислокация началась ещё неделю назад. — Хайт отвинтил крышечку серебряной плоской фляжки и сделал глоток. — На месте нынешнего руководства и мы, и вы поступили бы так же.
Хайт приподнял воротник пальто. Его вот уже как вторые сутки морозило. Видимо, простыл.
— Я, как вы знаете, тоже общался с «Апостолом» на данную тему. — Шлоссер не обратил внимания на жест собеседника, и с увлечением смотрел на поле. Хайт между тем продолжил мысль. — Признаться, мне его реакция в тот момент не понравилась. И то, что он предложил, тоже. Однако, со временем, особенно после того, как прослушал вашу беседу с ним, пришёл к выводу: он прав. На тбилисский вариант нам не следует рассчитывать. Грузия — страна, завязанная на своём этническом совершенстве. Чистота крови там ценится очень высоко. Сколько русскоязычного населения проживает в Грузии? Не более двадцати процентов, да и этим данным особо верить не следует. А в Украине почти половина населения. При этом этнически страна стала такой, какая она есть сейчас только в тридцать девятом. Ещё живы свидетели тех событий. Много переселенцев из России и других окраин бывшего Советского Союза. Нет, в словах «Апостола» есть смысл: в таких условиях следует работать очень осторожно. Кстати, — американец вновь достал фляжку из внутреннего кармана пальто, — почему он постоянно в своих выступлениях называет власть бандитской? Это крайне опасно.
Хайт сделал глоток. Шлоссер пожал плечами:
— Я ему речи не готовлю. И не просматриваю.
— Напрасно. Мы должны знать всё о том человеке, в которого вложили капитал. Он ещё не начал искать виновника отравления?
— Пока нет, но, видимо, скоро начнёт. Не кретин же он, в конце-концов.
— Согласен. — Хайт неожиданно заложил два пальца в рот и протяжно свистнул. — А игра, нужно сказать, слабоватая.
Шлоссеру неприятно было выслушивать нотации американца, но он ничего не мог поделать: в этой операции главным двигателем являлся именно его собеседник.
— Но вернёмся к основной теме нашего разговора. — проговорил немец, и насторожился: его команда чуть, было, не забила гол. Однако. Мяч, посланный ногой нападающего, не достиг цели и попал в штангу, а потому Шлоссер смог продолжить мысль. — Мы готовы заблокировать все заграничные банковские счета украинского президента и его семьи.
— А вот тут, Гюнтер, вы сделаете гениальный ход. Честно признаюсь, не ожидал от вас подобного. Рассчитываете, в таких условиях Даниил Леонидович не отдаст приказ о применении силы?
— Думаю, да. Становиться в позу президента Белоруссии ему не с руки. Если бы шёл на третий срок, куда ни шло, а так…
— А почему нас не поставили в известность о своих действиях? — Хайт хлопнул собеседника по колену. — Хотите получить главный приз?
— Просто, пока не видели смысла сообщать. — немец посмотрел на американца. — Кто его знает, может вы бы и не поддержали меня?
— Может быть.
— А во-вторых, боялись утечки информации. Не хотелось бы, чтобы кто-то в Бундестаге, а особенно в Европарламенте узнал о наших планах.
— Подозреваете, в вашем окружении есть «крыса»?
Шлоссер посмотрел на поле, и только после ответил:
— А почему вы считаете, что только в моём?
* * *
По телевизору шла политическая реклама. Под песню о гражданской войне, в исполнении известного на всю страну баритона, вперемежку транслировали ролики, связанные с фашисткой Германией и современной Украиной, точнее, драки в парламенте, перед ЦИК, в Донецке.
— Интересно, — Володя открыл бутылку пива и упал на диван. — какой урод посоветовал Яценко смонтировать подобную антирекламу?
— Тебе назвать имя?
— Ты имеешь в виду нашего великого, и непревзойденного Льва Николаевича, но не Толстого?
Самойлов вынул из пакета хлеб и колбасу. Несколько секунд смотрел на них, снова засунул в пакет.
— И когда этот туризм закончится. Ты бы лучше, вместо морального самоуничижения, борщ, или суп сварил. От сухомятки желудок судорогой сводит.
— Ответ неправильный. — оператор сделал большой глоток и вытер рот платком. — Борщ — понятие нужное, но меркантильное. А вот то, что сейчас показывают на всю страну, в цивилизованном мире называется…
— Как? — Михаил остановился в дверях.
— Не знаю. Наверное, для подобного слов ещё не придумали. — Володя вскинул голову. — а как можно одним словом назвать сразу несколько действий. Патологическую ненависть к сопернику, бесстыдную манипуляцию людьми, подтасовку фактов и желание, в любых условиях, захватить место лидера?
Михаил бросил взгляд на экран и сделал вывод:
— Сволочизм.
— Не литературно, но, по сути, верно. Я проиграл, а потому за мной суп. На большее не рассчитывай.
* * *
Петренко лежал на диване, бессмысленно глядя в экран телевизора. Открытая бутылка с пивом стояла перед ним на стеклянном столике, холодная, только что из морозилки, запотевшая, о которой мечтал, перед приездом домой, и о которой теперь забыл напрочь.
В цветном стеклянном квадрате проходила его жизнь. Вся. Точнее, почти вся. С вырезанными, как и обещал службист, кусками ещё одной стороны его биографии.
Куранты старинных часов громко отбили полдень. Богдан Васильевич встряхнулся, сел, сделал несколько глотков прямо из горлышка, взял в руку пульт от видеомагнитафона, нажал на кнопку «перемотка». Через несколько секунд он снова, в четвёртый раз нажал на «пуск». Запись кассеты вновь вернула политика в прошлое.
Вот он стоит на трибуне последнего съезда ВЛКСМ, в Кремлёвском дворце съездов. Только что, за два месяца до этого события, поставленный на должность второго секретаря ЦК комсомола большой страны носившей название СССР.
— Со школьной скамьи Богдан мечтал о работе в Москве, в университете имени Ломоносова. — вещал голос с экрана, — Школу юноша закончил с «отличием», с золотой медалью. Затем львовский политехнический университет, аспирантура, начало преподавательской деятельности. Ему прогнозировали блестящую карьеру учёного. Однако, Богдан Васильевич решил стать комсомольским вожаком. Эдаким, Павкой Корчагиным восьмидесятых годов. В то время быть при комсомольской кормушке было престижно.
Да, тогда это было очень престижно. Пробиться даже в райком комсомола могли только те, у кого имелись хорошие связи, либо те, кто занимался активным «жопооблизыванием». Связей у Богдана не было. Зато второму он научился быстро. Вскоре, через три года сидения на низкой, мало престижной должности в столичном аппарате молодёжной власти, ему предложили место в оргсекторе в ЦК ЛКСМ Украины. Первая половина восьмидесятых. Золотое время комсомола. Но сейчас Богдану Васильевичу вспоминался не Киев, а Москва второй половины тех же восьмидесятых. Он — второй секретарь ЦК ВЛКСМ. Вместе с тремя такими же «секретарями», взяв приличную ссуду, Петренко занялся кооперативным бизнесом. Даже трудно вспомнить, кому тогда пришла в голову мысль, открыть первые видеосалоны. Однако, идея понравилась. Для начала, арендовали три квартиры, установили видеотехнику, слава Богу, таковая имелась при ЦК. Днём показывали мультики для детей, вечером более солидные фильмы для киноманов, ну а по ночам ответственные за моральный облик советской молодёжи комсомольские работники крутили для ограниченного, узкого круга лиц «порнуху». С водкой. Тёлками. И обязательной натуральной групповухой в конце сеанса. Ежедневная выручка составляла половину месячной зарплаты второго секретаря ЦК ВЛКСМ. Так работать стоило.
— В конце восьмидесятых уже было тяжело с горящим взором агитировать молодёжь за светлое коммунистическое будущее, которая начала, к этому времени, сомневаться в советских идеалах. — продолжал историю жизни Богдана Петренко телевизионный гид, — И потому наш герой решил стать не просто идейным лидером, но ещё и, по совместительству, куратором печатного трибуна комсомола, газеты «Комсомольская правда». А также популярной в те годы телевизионной программы «Позиция».
Кадр сменился, и на экране появилось молодое, уверенное в себе лицо журналиста Самойлова, образца девяностого первого года:
— Первым распоряжением Петренко, когда тот прибыл на комсомольскую работу из Украины в Москву, стала фраза: если будут звонить из Киева, ни с кем не соединять. Во второй раз этот приказ лидер советской молодёжи произнёс через полгода, когда его назначили руководителем комитета по ликвидации ВЛКСМ.
За спиной Самойлова виднелся Кремль. Мимо проносились машины. Съёмка велась на Красной Площади. Петренко приложился к бутылке. Пробормотал: сейчас Самойлов повернётся вправо и пойдёт мне на встречу. Богдан Васильевич прекрасно помнил то интервью. «Позиция» решила отомстить бывшему лидеру ВЛКСМ за его критическую деятельность по отношению к ним. И подставили к нему этого паренька. А в тот момент Богдану было не до телевидения. Время наступило нестабильное, а значит следовало срочно прикрыть всю финансовую деятельность комсомола: кто и сколько взял из партийной казны денег, в виде ссуды, кто провернул комсомольские взносы через европейские банки, и так далее… А тут этот Самойлов! Он топал за ним недели две. Преследовал везде, где мог. Приставал со своими дотошными вопросами до тех пор, пока Богдан не обратился к «гбешникам». Свои ребята помогли. Репортажи о комсомоле прикрыли. Самойлова уволили. А вскоре и сама программа «Позиция» исчезла с телеэкранов: новой власти тоже не нужны были правдолюбцы. С КГБ пришлось поделиться частью бизнеса. На тот момент Петренко, помимо видео, уже занимался и импортным товаром: джинсовые «варёнки», куртки, блайзера, бытовая радиотехника, обувь. Одним словом, всё, что к рукам липло. А к середине девяностых прогорел. Свои же подставили. Выставили на «счётчик». Пришлось бежать в Киев. Тут то его Пупко, нынешний зять президента, по старой комсомольской памяти, и спас. Отмазал от кредиторов. Вывел на один из телеканалов, редактором, а после и в свой бизнес провёл. Помог со связями. Большие люди, боясь ссориться с зятем Кучерука, приняли Богдана Петренко в социал — демократическую партию. И не просто приняли, а провели в президиум.
По рекомендации старого друга Богдан Васильевич взял приличную ссуду в банке, на открытие собственного дела. Повязанного с криминалом. Вот этот материал не показали, сдержал своё слово сбушник. Правда, пришлось выложить всю информацию о предстоящей поездке Козаченко в Австрию, да что поделаешь.
Физиономия Самойлова пропала. На её месте высветился видеоматериал из зала Верховной Рады:
— После того, как наш герой обанкротился, он решил подыскать себе место в политической жизни Киева. И в этом ему помог старый друг.
И фамилию Лёни Пупко не назвали. Побоялись президента тронуть? Или «чекист» вырезал? Нужно будет спросить.
— Богдан Петренко в среде социал-демократов, как и в годы комсомольской молодости, смог быстро освоиться и стать не просто своим человеком. Вторым лицом. Прямо, как в дни бурной комсомольской молодости. Именно в то время, время вхождения Богдана Васильевича Петренко в круги высокой политической элиты Украины, Андрей Николаевич Козаченко становится премьер-министром. Против его кабинета новоявленный демократ боролся со всей отдачей. Вот одна из цитат, сделанных Петренко для газеты «Новый век»: «Правительству Козаченко были предоставлены все льготные условия, для осуществления его программы. Таких условий не было ни у одного предыдущего кабинета министров. Но правительство Козаченко не торопилось выполнять постановления Верховной Рады о ежеквартальных отчётах Кабинета министров по выполнению программы своих действий. Что уже негативно сказалось на взаимоотношениях кабмина и Верховной Рады. Не проведены были правительством Козаченко и реформы в экономике, налоговая реформа. Обострились социальные параметры, определяющие жизненный уровень наших граждан. Всем была очевидна проволочка в осуществлении административной реформы. Козаченко допустил ряд серьёзных ошибок, которые повлияли на кадровую политику страны. Так, например, назначение Литовченко вице-премьер министром негативно отразилось на инвестиционном рынке страны»….
Богдан Васильевич выключил телевизор. Он знал, о чём пойдёт речь дальше. Его бывшие одно партийцы припомнят ему и его собственное высказывание об оппозиции в журнале «Час политики»: мол, какая же она оппозиция, если сплошь состоит из олигархов и президентских назначенцев? Припомнят и слова о личных качествах Козаченко, как политика, так и мужика.
Интересно, как отреагирует сам Николаевич на этот фильм?
А может, подполковник действительно был прав, и фильм наоборот, только упрочит его позиции в стане Козаченко?
Богдан Васильевич сделал себе кофе, вновь включил телевизор.
— Социал-демократия есть единственная европейская форма правления. — опять в фильме цитировали его слова. Господи, неужели он всё это говорил? — И мы никогда, ради должностей, не будем жертвовать своей позицией по отношению к принципам создания конструктивного большинства. — Посмотри, как тогда завернул. Даже самому разобраться тяжело. — А если для достижения цели нашей партии потребуется отставка, то я в этом никакой трагедии не вижу.
Богдан Васильевич не сдержался, выругался.
А социалисты, эти жирные свиньи, тогда поняли прямолинейно. И не выдвинули на съезде его кандидатуру на пост президента. С чего, собственно говоря, всё и началось. Интересно, Лёня сам понял, или ему подсказали, что Богдан заигрывает с противником? Как он ему тогда высказался? Помнится, они стояли на лестнице, в Верховной Раде. Шёл перерыв в заседании. Богдан пил сок. А Леонид смотрел вниз, туда, где общались оппозиционеры. Он тогда произнёс слова Талейрана: нет более тяжёлой разлуки, чем разлука с властью. Грамотей, чёртов. И показал на Козаченко. А через несколько секунд добавил: ради возвращения во власть нужно немного. Только вовремя предать.
Нет, сказал сам себе Богдан Васильевич, не предать. В политике нет слова «предательство». Есть слово «целесообразность». А потому политик должен не прозевать момент, и вовремя перейти на другую сторону. По экрану вновь показывали его, но Богдан Васильевич уже себя расстроенным не чувствовал. Ай да подполковник, спасибо, что предупредил. Ослабил удар. Бывшие однопартийцы подождут, их время ещё настанет. А вот с Самойловым поговорить стоит. Не зря его ввели в этот фильм. Ох не зря…
* * *
Двадцатого ноября, в девять двадцать семь утра, по Киевскому времени, из входных дверей железнодорожного вокзала вышел мужчина, лет тридцати пяти — сорока, отлично одетый, по последней моде: джинсы, поверх — кожаная куртка, с меховым воротником. На ногах тёплые, альпийские ботинки. В правой руке гость украинской столицы нёс небольшой кейс из натуральной кожи.
— Квартира не нужна? — остановила мужчину женщина неопределённого возраста, но вполне привлекательная и, как говорят, довольно интересная.
Мужчина притормозил, присмотрелся к ней и только потом задал вопрос:
— Сколько?
— Сутки — пятьдесят долларов. Квартира двухкомнатная, с телефоном. Полностью экипированная.
Видимо, последнее слово женщине очень нравилось. Она его даже выделила придыханием, словно с ним, то есть словом, у неё имелись интимные ассоциации.
— Где находится жильё?
— Массив «Новобеличи». Но недалеко, буквально в двух шагах, от станции метро «Академгородок». Десять минут ходьбы. — тут же, на всякий случай, уточнила женщина.
Мужчина ещё раз внимательно окинул взором хозяйку будущего места обитания и согласно кивнул головой:
— Поехали. Арендую на десять дней.
— Деньги вперёд, полную сумму. — спешно уточнила женщина.
— Не волнуйтесь. — мужчина усмехнулся и ещё раз бросил заинтересованный взгляд на крепкую фигуру бабёнки. — Деньги имеются.
Мужчина проигнорировал таксомоторы, стоящие у края бордюра, сам остановил проезжавшее такси, открыл переднюю дверцу:
— Садитесь. Кстати, как вас звать? Меня Игорь Юрьевич.
— Ксения Ивановна.
— Вот и познакомились.
Мужчина сел на заднее сиденье. Водитель нажал на газ, и вскоре они вплыли в скопление автомобилей разных форм и разного назначения.
— Куда на Академгородке везти? — поинтересовался водитель, когда машина вырвалась на проспект Победы и пристроилась во второй ряд.
— Улица Подлесная.
— Это где? — поинтересовался Игорь Юрьевич.
— Почти окраина Киева. — вместо женщины ответил водитель. — Хотя, от центра намного ближе, чем, хотя бы, та же Троещина.
Из первого ряда выскочил «Фольксваген», и, на скорости, подрезав такси, рванул вперёд. Водитель вдавил педаль тормоза. Сзади раздался нервный сигнал клаксона: идущие за ними «Жигули» чуть, было, не произвели нежелательное соприкосновение. Шофёр такси выматерился:
— Догнать бы тебя, падла.
— Молодой человек, попридержите язычок. — спокойно произнёс мужчина. — И следите за дорогой.
Больше за весь недолгий путь никто не произнёс ни слова.
— Простите, Ксения Ивановна, — спросил Игорь Юрьевич, когда такси привезло их на место, и он рассчитался с водителем. — Может это прозвучит бестактно, но почему вы занимаетесь данным бизнесом?
Женщина тяжело вздохнула и улыбнулась.
— Муж умер. Дочка уехала на работу в Чехию. Своё жильё оставила на меня. А за обеими квартирами нужен уход. Да и платить за них тоже нужно. Вот одна и разрываюсь.
— Неужели некому помочь? Дочка что, денег не присылает?
— Высылает, когда может. Но сами понимаете, какие у нелегала заработки. — на этом беседа и закончилась.
Квартира вполне удовлетворила мужчину, и он тут же расплатился с хозяйкой, как только она ему всё показала.
— Горячая вода есть постоянно. Холодильник. Пустой. Продукты купите себе сами. Телевизор. Телефон. Всё в рабочем состоянии. Можете сами убедиться.
— Спасибо. Я вам верю.
— Вот ключи. Второй комплект у меня. Извините, но я через два дня наведаюсь. Проверить. Всё-таки мы с вами люди незнакомые… Да и уборочку произвести нужно.
В голосе женщины просквозила нотка неуверенности или нежелания обидеть нового жильца. На что тот улыбнулся:
— Всё в порядке. Извинения принимаются.
На том и расстались.
Игорь Юрьевич, захлопнув за женщиной дверь, ещё раз прошёлся по новому обиталищу, после чего положил кейс на стол, открыл его, пересмотрел содержимое, закрыл, положил чемоданчик на кровать, накинул на себя куртку и отправился в город. До вечера он побывал на Хрещатике, Майдане. Поднялся на Банковскую, прошёл мимо Администрации президента. Так же прогулялся и мимо Верховной Рады. В магазины почти не заходил, только в продуктовые. После навестил автосервисное предприятие, в котором взял напрокат «ауди». На нём то киевский гость и вернулся домой. Где его ждало неприятное событие.
Дверной замок, который новый жилец спокойно закрыл перед уходом, как ни странно, не пожелал поддаться родному ключу. Игорь Юрьевич несколько раз попытался вставить металлическое изделие в гнездо, но то никак не желало туда даже входить. Мужчина наклонился и присмотрелся к дверному полотну и винтам на замке. Через несколько секунд он удовлетворённо усмехнулся, придя к умозаключению: во время его отсутствия замок поменяли.
* * *
Требовательный звонок в дверь заставил Самойлова подняться из-за письменного стола, пройти в коридор и открыть её. На пороге стоял незнакомый человек, в дорогом костюме.
— Господин Самойлов?
— Да. А вы кто?
— Не имеет значения. Меня просили вас пригласить на беседу с Богданом Васильевичем.
Фамилию незнакомец не назвал, предполагая, по-видимому, что господин Самойлов и так должен её знать.
— И когда? — поинтересовался Михаил.
— Сейчас.
— Простите, но я не готов.
— Ничего страшного. Богдан Васильевич очень просил, чтобы вы спустились вниз. Он вас ждёт в машине.
Незнакомец отошёл на три шага внутрь лестничной площадки. Самойлов не захлопывая дверь, прошёл на кухню, выглянул в окно. Да, действительно, внизу стоял навороченный «лексус», любимая автомодель народных избранников. Дверь машины открылась, и из неё показался Петренко.
— Что б тебя… — выругался Самойлов и начал переодеваться. Богдан Васильевич не был тем человеком, с кем Михаил желал бы сегодня встретиться.
Петренко спокойно ответил на приветствие журналиста кивком головы, и показал, что хочет пообщаться с ним на улице. Наедине.
Они отошли от машины и охраны метров на пять. Петренко первым начал разговор:
— Вчера меня потряс один документальный фильм. Вы понимаете, о чём я веду речь?
— Да. И честно признаюсь, я от него потрясения не испытал.
— От того, что фильм был не про вас.
— Но с моим участием.
Депутат быстро взглянул на собеседника:
— Именно об этом я и хотел с вами поговорить.
— Если вы имеете в виду, был ли я режиссёром данного проекта, или его идейным вдохновителем, то могу вас огорчить. Всё произошло без моего ведома.
— Но ведь вы работаете на Москву.
— И что? Почему вы решили, что заказчик — Кремль? По моим данным, ваша личность северную столицу мало интересуете. По крайней мере, на данный момент.
— Исходя из ваших слов, я могу судить, вам никто не давал задание собирать об о мне компромат?
— А я в своей программе могу сослаться на нашу встречу? — тут же отреагировал Самойлов.
Петренко усмехнулся:
— А вы не изменились.
— Мы не изменились. — поправил политика Михаил.
— Странно, — Петренко дышал тяжело, ртом. Как дышат астматики, отметил Михаил. — Вы единственный человек, с которым я сегодня могу поговорить откровенно. От одних я ушёл. Другие меня ещё не приняли. По крайней мере, постоянно ощущаю их недоверие. И тут вы. Человек, который оказывается в центре всех происходящих событий. Глупо?
— Скорее тоскливо. Только не думайте, что я стану выслушивать вашу исповедь.
— Скажите, Михаил, кто тогда, в Москве, надоумил вас взяться за передачу обо мне?
— Неужели, для того, чтобы рассказать людям правду, должен был быть заказчик?
— Бросьте. — отмахнулся Петренко. — Вы ничем не отличаетесь от меня. Мы живём за счёт вас, вы за счёт нас. Мы друг другу делаем рекламу. Правда, на тот момент ваша передача была очень не к месту. Мне. Итак, может, назовёте фамилию?
Самойлов повёл плечами. В конце концов, столько воды с тех пор утекло.
— Ларионов. Сергей Леонидович.
— Ларик. Так я и думал. Захотел отыграться из-за того, что мы ему за год до развала не дали «бабок» на партию импортной техники. — Петренко всё-таки потянуло на воспоминания. — Вот дурень. Хотел от нас невозможного. Да нас самих до подобных сделок не подпускали. Такими делами, в то время, только «папы» занимались. Урод.
Богдан Васильевич сплюнул.
— Так значит, господин Самойлов, вы утверждаете, фильм сделали по протекции украинских политиков?
— А я ничего не утверждаю. Я только наблюдаю, как вы возитесь в своём политическом дерьме. И освещаю его.
— Кого? — не понял Петренко.
— Дерьмо, естественно.
Морозный воздух клубами вился над головами собеседников.
— Как поётся в той песне: какой ты был, такой ты и остался…
— Не знаю. Не мне судить. — Самойлов поёжился: интересно, долго ещё это словоблудие будет продолжаться. Петренко то в дублёночке, а он то выбежал в курточке, думал разговор в машине состоится.
— Если вы не против, Самойлов, я бы хотел, с вами встретиться ещё раз, после выборов.
— Зачем?
Богдан Васильевич пожал плечами:
— Хочу через вас передать Москве пламенный привет. Самое странное заключается в том, что я вам верю. И приношу извинения за тот случай. А чтобы вы убедились в искренности моих слов, после выборов я дам интервью только вам одному. И более никому. Ну, так как?
* * *
— Любопытно. — Игорь Юрьевич оглянулся по сторонам. Ни на площадке, ни снизу, ни сверху никого не было.
Мужчина достал из кармана портмоне, извлёк из него тонкую металлическую пластинку. Через несколько мгновений язычок замка щёлкнул, и киевский гость оказался в своём временном жилище. Не раздеваясь, Игорь Юрьевич прошёл в комнаты.
Кейс лежал не на том месте, где он его оставил. И содержимое внутри небольшого чемодана тоже лежало не так, как он его упаковал. В квартире без него явно кто-то похозяйничал.
Игорь Юрьевич вернулся к двери, заперся изнутри.
Спустя несколько минут, он скинул с себя всю одежду, принял душ, накинул на мокрое тело махровый халат, достал из пакета, который принёс собой, еду и принялся за ужин. По телевизору показывали какой-то боевик, фильм из нелюбимой им категории. Но так, как делать было нечего, то он досмотрел его до конца. Когда сон его окончательно сморил, табло электронных часов показывало 00.34. Тридцать четыре минуты нового дня, двадцать первого ноября 200… года.
