Воскресенье, 21-е 05.33, по Киевскому времени

Телефонный звонок заставил приподняться с кровати и сонными глазами посмотреть на часы. Твою мать, пробормотал Самойлов, поднимая трубку.

— Кому не спится в ночь глухую?

— Вам ответить в рифму, или как?

— Или как… — Михаил потянулся за сигаретами. — Слушай, Юлия батьковна, у тебя совесть есть? Ты знаешь, который час? Если нет, то позволь сообщить — половина шестого. Утра. У вас что, в Киеве, появилась новая традиция: поднимать гостей города ни свет, ни заря радостными телефонными звонками?

— Да ладно вам. Потом выспитесь. Просто так я бы не звонила. Вставайте. И будите своего оператора. Сделаете одуренный репортаж. Срочно приезжайте к станции метро «Харьковская». Мы там будем держать оцепление.

— Что вы там собираетесь держать? — не разобрал последние слова Самойлов, но телефон уже издавал короткие гудки.

Журналист выполз из нагретой постели и поплёлся на кухню, делать кофе. Пока кофеварка гудела, Михаил пытался сообразить, что делать. Послушать девчонку, или плюнуть на всё и вернуться досматривать сон. Однако, всё решилось само собой.

Видимо и Володю разбудил этот же звонок, потому что в комнате послышался шум и щёлканье замков от чехлов с аппаратурой.

Михаил налил кофе в две чашки. Заспанный Дмитриев прошёл в кухню, поднял свою, отпил и кивнул на ещё тёмное, с редкими отражениями света в соседних домах, окно:

— Хреновые у меня предчувствия.

Самойлов подошёл к нему, тоже посмотрел на улицу. За стеклом сыпал снег. Крупно сыпал, по зимнему. Михаил зевнул и пробормотал:

— Ну, девка… Всыплю ей по первое число, если напрасно нас подняла.

* * *

07. 00, по Киевскому времени

В семь утра Игорь Юрьевич покинул свою квартиру, спустился вниз по лестнице, пешком прошёл два квартала до торгового, круглосуточно работающего центра, задержался у таксофона, набрал телефонный номер по памяти:

— Слушаю. — ответил мужской, довольно бодрый, для такого времени, голос.

— Я в Киеве.

— Замечательно. Сбросьте мне «непринятый» вызов с мобильного телефона и ждите звонка.

Столичный гость повесил трубку, зашёл в супермаркет, купил два стартовых пакета для мобильной связи, и через десять минут вернулся домой.

* * *

07.30, по Киевскому времени

— Семь тридцать утра. Станция метро «Харьковская». Четыре автобуса с так называемыми туристами, собираются в день повторных выборов президента, отправиться за город в сторону Чернигова. — молодой репортёр телеканала «Свобода» рукой указал в сторону «ЛАЗов». Оператор послушно последовал камерой за его жестом.

Автобусы припарковались с краю трассы. Старые. Заиндевевшие. Водители и пассажиры, находящиеся внутри, видя оживление вокруг их транспорта, пытались не реагировать на выкрики молодёжи с жёлтыми повязками на рукавах и отказывались выходить. Лишь некоторые смельчаки, в основном мужчины, становились на ступеньки, чтобы покурить. На них тут же набрасывались журналисты. Как только камера наводила на лица курильщиков объективы, те отворачивались, стыдливо пряча лица. Давать интервью никто не хотел.

Самойлов кивнул Володе:

— Сделаем общую картинку и вид спереди. Потом более детально. Крупным планом возьмёшь первые два автобуса. Особенно молодняк под колёсами.

Дмитриев кивнул головой и принялся фиксировать место происшествия.

Путь автобусам перегородили несколько десятков студентов с плакатами в руках, взывающими к совести избирателей, а под передние колёса транспорта легли молодые люди, не давая автобусам возможности тронуться с места.

— Фальсификациям — нет! Фальсификациям — нет! — раздавались выкрики из рядов пикетирующих.

Михаил подошёл к одному из курящих из заблокированного автобуса:

— Сигареты не будет?

Тот, молча, протянул пачку.

— Спасибо. На природу собрались?

— На пикник. — мужчина смотрел поверх Самойлова, словно слепой.

— Молодцы. — Михаил запахнул ворот куртки, пряча тело от пронизывающего снежного ветра. — Погодка подходящая. Особенно поплавать.

— Под водочку и шашлычок любая погода сойдёт. — мужик сплюнул на ледяной асфальт.

— Это точно. Давно мёрзнем?

— А тебе то что?

— Так, любопытно.

— С семи часов.

— И что, эти, — Самойлов кивнул на передок автобуса, — давно лежат под колёсами?

— Да нет. Легли, как только телекамеры появились.

— Логично.

Самойлов сунул руки в карманы, но теплее не стало.

Володя ещё раз сделал съёмку передка одного из автобусов и, поскользнувшись, чуть не упал.

— Осторожно. — Юлька подхватила оператора под руку. — Здорово, что приехали. Видели, нет, вы видели это? Вот, гады, что делают.

— А что они делают? — разыгрывая непонимание, спросил Михаил.

— Вертушку.

— Что? — теперь действительно не понял Самойлов.

— Карусель. — новое название тоже ничего не подсказало журналисту. — Вывозят избирателей голосовать по открепительным талонам в другие города. — наконец пояснила девушка нормальным языком. — Эти два автобуса едут в Чернигов. — Юлька махнула рукой в сторону транспорта. — А те в Кагарлык.

— А вы их не пускаете? — догадался Самойлов.

— Ну да. А что здесь смешного? — Юлька с недоумением посмотрела на улыбающегося Михаила.

— Зайка моя, оглянись. — Самойлов положил руку на плечо девчонки. — Сколько видишь автобусов?

— Четыре.

— А сколько посадочных мест?

— Откуда я знаю. — вскинулась Юлька.

— Я за тебя отвечу…

— Тридцать. — пояснил вместо товарища Володя, пряча камеру в чехол. — Умножаем на четыре. Сто двадцать. Даже если эти ребята будут кататься целый день, притом, что, как показал первый тур голосований, на одного избирателя нужно уделить, в среднем, час, то есть шестьдесят минут, плюс дорога, то они смогут кинуть максимум тысячу открепительных талонов. Тысяча против двадцати миллионов: как тебе такое сравнение.

— Но ведь они не одни такие. — вскипела девчонка.

— А ты можешь представить себе десять тысяч автобусов разъезжающих по одним и тем же городам? Я, лично, нет. При Сталине, наверное, смог бы. Но не сейчас. Для подобных действий необходима крепкая централизованная власть. Диктатура. А у вас ни то, ни сё. Ни рыба, как говорят, ни мясо.

— На что вы намекаете? — Юлька прищурилась.

— Да какой тут намёк. — Самойлов усмехнулся. — Ты мне звонишь в половину шестого утра с сенсационным сообщением. Откуда ты узнала в половину шестого о том, что здесь будет происходить в семь утра? Молчишь? Тогда отвечу я. От своих друзей. Откуда они узнали? Отвечаю. Либо в стане ваших врагов есть ваши друзья. Либо…

— Что, либо?

— Либо твои друзья сами разыграли всю эту комедию.

— О чём вы говорите? — девушка захлебнулась от негодования. — Как вы можете? Вы…

— Не кричи. И включи свой интеллект. Ты же не глупая девочка.

Юлька затрясла головой.

— Вы не смеете так говорить! Потому, что вы… Мои друзья не могли так поступить.

Самойлов хотел, было, добавить, что в политике друзей нет, есть только временные партнёры, но Юлька отвернулась и побежала прочь. Михаил с горечью плюнул.

Володя толкнул его в бок:

— Зря девочку обидели. Лучше бы промолчали.

— Кому лучше? Ей лучше? Или нам лучше? — не сдержался Самойлов.

— Ты чего кипятишься? — взорвался в свою очередь Володя. — Нас прислали делать репортаж, вот мы и делаем. А со своими сантиментами, вон, иди на девятый этаж, и в стенку сопи.

— Так ты сам начал: девочку обидели… Лучше бы промолчали…

— Да пошёл ты… — Дмитриев подхватил сумку и направился в сторону «жигулей». Михаил выругался и бросился догонять друга.

— Ладно. Хватит ерепениться. Поехали домой. Здесь больше делать нечего. У нас и так сегодня денёк будет, что называется…

* * *

08.34, по Киевскому времени

«Сообщают из Черкасской области. В селе Миргородском, Милославского района, на избирательном участке N 166 ночью было совершено убийство милиционера, охранявшего находящиеся в Доме культуры, где находится избирательный участок, документы по второму туру выборов в президенты Украины. Прокурор Черкасской области отдал приказ о расследовании преступления.

Первый национальный канал Украины,

21 ноября 200…года»

* * *

09.46, по Киевскому времени

Молчуненко смотрел на себя в зеркало. Правая рука сжимала электробритву, но освобождаться от двухдневной растительности не было никакого желания.

В одиннадцать часов начнётся прямой эфир. Сутки он будет «в картинке». Один. Без помощников.

Два дня назад почти весь коллектив телеведущих компании объявил ему бойкот. У каждого имелись свои причины для единодушного молчания, но открыто, в глаза, высказалась только Жанка. Как же она тогда выкрикнула? Рука крепче сжала бритву. Мол, он поддерживает кандидата от ныне действующей власти, и не даёт возможности на реализацию своих планов другому кандидату. Вон как загнула. Интересно, и какими действиями простой телеведущий смог не дать возможности реализоваться кандидату от оппозиции, состоятельному человеку, с миллионным достатком, главе партии, в которой насчитывается сотни тысяч членов.

Четыре года назад, когда Молчуненко придумал, и с трудом вывел в эфир аналитическую информационную программу «Политринг», у него моментально появилась масса завистников. Ещё бы. Передача получилась острой, ко времени. В ней могли выступить все, кто не боялся высказать личную жизненную и политическую позицию. На тот момент Геннадий Сергеевич считался самым бескомпромиссным телеведущим, имеющим собственную, нередко резко отличающуюся от официальной, точку зрения. Через телепередачу прошло множество политиков, начиная с президента и заканчивая представителями неформальных объединений. Несколько раз Молчуненко вызывали «на ковёр» среднего и высшего начальства. Пару раз серьёзно угрожали. И тем не менее, он оставался таким, как есть. Принципиальным, целеустремлённым.

Как вышло, что теперь он остался в одиночестве, Геннадий Сергеевич так и не понял. Все последние годы Молчуненко стремительно поднимался по лестнице журналисткой славы, под час сметая препятствия на своём пути, в виде соперников — всё той же журналисткой братии. Чем и заработал нелестную славу. Одни им восхищались. Другие «по чёрному» завидовали. Но и те и другие соглашались в одном: всё-таки репортёром Молчуненко был от Бога. Мог всегда прочувствовать материал и сделать, даже из банального события, бомбу. Чем и устраивал руководство компании.

И вот, два дня назад, завистники и сторонники в лоб заявили, о своём не желании видеть господина Молчуненко в стенах студии. Генеральный продюсер, самое интересное, на импровизированном собрании так и не появился. Но позже, когда на совещании поставили вопрос, кто будет вести телемарафон вместе с Геннадием Сергеевичем, и все промолчали, тут же подошёл к нему и молча кивнул головой. Мол, сам понимаешь. Рад бы тебе помочь в твоей проблеме, но не могу. И добавил вслух:

— Если не поменяете отношения с коллективом, нам придётся расстаться.

Молчуненко вскипел. Что значит, поменять отношения? Изменить своим убеждениям, и принять чужие? Геннадий Сергеевич много лет анализировал политическую обстановку в стране, и видел, что, по большому счёту, в стране идёт борьба между двумя финансовыми группировками, которые слились с политикой, чтобы со всех сторон защищать свой бизнес. Поддерживал ли Молчуненко премьера? Нет. Но он опасался, что смена лидера приведёт к переделу финансовой карты страны, перераспределению богатства, которое разными путями, чаще всего незаконными, приобрели за годы независимости страны нынешние политические дельцы. А конечным результатом подобных действий могла стать гражданская война. Геннадий Сергеевич, в своё время защитился по данной теме, и прекрасно знал: подобные войны организовывают крупные денежные «мешки», и их основная цель — личное обогащение. И начинаются подобные «разборки», как правило, с подавления проигравшего А судя по всему, пан Козаченко собирался провести в жизнь именно это.

После совещания Геннадий Сергеевич пытался поговорить с Жанной, убедить её встать рядом с ним за стойку политической трибуны. Но та отмахнулась от него. Зло. С ненавистью. За что? За убеждения? Чьи убеждения: свои, или его?

Молчуненко покрутил бритву в руке, и положил назад, в футляр. Он тоже сегодня выразит «детский» протест: выйдет в прямой эфир небритым. И будет говорить то, что считает необходимым. И плевать на бойкот. Пусть сначала научатся работать, как он, а не сплетничать по углам.

* * *

10.32, по Киевскому времени

«В десять часов утра, на избирательном участке N 32 проголосовал президент Украины Даниил Леонидович Кучерук. В интервью, сделанном прессе, президент страны, на вопрос журналиста нашего телеканала по поводу акции протеста, против сфальсифицированных выборов, ответил следующее: «Революцию делают фанатики. А её плодами пользуются проходимцы. Банальная истина, известная всем. Но, в нашей ситуации, революции не будет. По одной простой причине: в тех силах, которые разглагольствуют про революцию одни проходимцы». На наш взгляд высказывание президента достаточно точно выразило, за кого бросил свой бюллетень глава Украинской державы.

Телеканал «Свобода»,

21 ноября 200…года»

* * *

10.57, по Киевскому времени

Володя протянул Самойлову пакет.

— Что здесь? — Михаил с недоумением принялся разворачивать полиэтилен.

— Бутерброды.

Пока друг жевал хлеб с сыром, Дмитриев сделал съёмку Майдана Незалежности, площади, которая расположилась между Хрещатиком и Европейской площадью. По всему периметру Майдана, от здания Почтамта и до памятника Независимой Украине, сотни две человек устанавливали туристические двухместные палатки, в основном жёлтого и оранжевого цветов. Володя подошёл ближе. Парень, лет двадцати, заметив объектив профессиональной видеокамеры, широко улыбнулся и показал большой палец: мол, всё ОК. На правой руке активиста, как и всех остальных находящихся на площади людей, желтела полоска материи, отличительный знак причастности к оппозиции.

Михаил, наблюдая эту сцену, решил взять интервью:

— Представьтесь, пожалуйста.

— Виктор Смешко. Завод «Арсенал».

— Кузница кадров?

— И не только. Вся точная оптика изготовляется на нашем заводе.

— А что здесь делаете?

— Как что? Революцию против ныне действующей власти.

Дмитриев детально зафиксировал экипировку небольшого палаточного городка. Спальники, газовые плитки, теплообогреватели, продукты в ящиках, воду в пластиковых бутылках.

— Классно подготовились, ребята. — негромко произнёс оператор, но молодой человек его услышал.

— А как же? Не всё чиновничьим крысам держать за собой пальму первенства. Когда-то и нам нужно её перехватить.

Майдан напоминал муравейник. Постоянно подъезжали машины. Активисты сгружали вещи, аппаратуру. По центру площади принялись возводить эстрадную площадку с навесом от холодного, пронизывающего ветра со снегом. Всюду сновали операторы с камерами. То тут, то там проявлялись репортёры, выхватывающие «картинку» и передающие информацию с места событий. С каждой минутой людей на Майдане становилось всё больше и больше.

По площади суетливо сновали несколько десятков крепышей с цепким взором, которые расспрашивали вновь прибывших, откуда они, и, получив ответ, разводили людей по разным местам импровизированной площадки для митинга. Их, как услышал Самойлов, почему-то называли «бригадирами».

— А где здесь есть кафе? — поинтересовался Володя, дуя на замёрзшие руки.

— Внизу, в переходе. Но, думаю, сейчас оно вряд ли работает.

— Москвичи. — послышался окрик со стороны Географического знака и, оглянувшись, Дмитриев с Самойловым увидели журналистов с телеканала «Свобода», с которыми познакомились во время работы в парламенте. — С нами проехаться не желаете?

— Далеко? — поинтересовался на всякий случай Володя.

— У нас тут всё рядом. — «свободненский» оператор махнул рукой. — В сторону Пущи — Водицы. Там замечены автобусы с бритоголовыми. Видимо, едут в Коростень с открепительными талонами. Интервью взять не желаете?

— С превеликим удовольствием. — Михаил пошёл в сторону микроавтобуса с надписью «Телеканал «Свобода». Володя поспешил за ним.

* * *

11.03, по Киевскому времени

«На избирательном участке N 186, Сумская область, неизвестные личности бросили в урны с бюллетенями избирателей полиэтиленовые пакеты с чёрной жидкостью. Работа участка временно приостановлена. Милиция приступила к розыску преступников.

Телеканал «Свобода», бегущая строка

21 ноября 200…год».

* * *

11.11, по Киевскому времени

Игорь Юрьевич приготовил яичницу, поставил её прямо в сковородке на поднос, и устроился с холостяцким, импровизированным завтраком возле телевизора. Из всех каналов он решил выбрать оппозиционный. И не потому, что был приверженцем Козаченко. На «Свободе» не показывали всяких кухонь, квартирных вопросов, самых умных детей, придурковатых компьютерных мультиков — только хроника дня с разных городов и сёл. Без комментариев. Даже из такой мелочи умный человек мог высосать информацию. Чем Игорь Юрьевич и занялся, пережёвывая омлет с хлебом и колбасой, и запивая столь калорийную смесь минеральной водой.

* * *

11.27, по Киевскому времени

Микроавтобус притормозил возле будки ГАИ, на перекрёстке дорог, ведущих из Киева на Пущу — Водицу и в сторону Коростеня. Николай Дёмин, журналист «Свободы» выскочил из авто, подбежал к милиционеру, стоявшему на обочине и разговаривающему с водителем «жигулей».

— Добрый день. Николай Демин, телекомпания «Свобода». - быстро представился репортёр, показав удостоверение. — К нам поступила информация, что в сторону Коростеня направляется колонна из пяти автобусов с людьми, которые едут голосовать по открепительным талонам. Вы их не видели?

— Кого, людей, или талоны? — закосил под дурачка гаишник, и захохотал. Из будки тут же выскочил его напарник с погонами лейтенанта.

— В чём дело, сержант?

— Да вот, шукают автобусы с открепительными талонами.

— Покажите документы. — тут же потребовал старший по званию милиционер.

Дёмин вторично вынул удостоверение журналиста.

— Что вы мне показываете? — спросил офицер.

— Удостоверение личности. Вы же это просили?

— Шутить в морге будешь, — лейтенант бросил взгляд на корочку, — товарищ Дёмин.

— Может быть и так. — моментально отреагировал журналист. — А всё-таки, автобусы с бритоголовыми парнями проезжали через ваш КПП?

— А как же, — неожиданно встрял водитель «жигулей». — Минут пять назад проехали. В сторону Ирпеня.

— Так, глазастый, — лейтенант кивнул подчинённому, — проверь его по полной программе. А я этими займусь.

Лейтенант подошёл со стороны водителя:

— Права, техпаспорт, и всё прочее. Как полагается.

— Простите. — Дёмин подошёл к офицеру. — Мы сами остановились. Узнать информацию. На каком основании вы нас проверяете?

— На основании закона. — отрезал милиционер. — Выйдите из машины и начнём осмотр.

Дёмин кивнул в салон. Первым понял его жест Володя. Он тут же включил камеру, выпрыгнул из машины, отошёл на пару шагов и навёл объектив на сотрудника ГАИ.

— Это ещё что за хрень? — лицо лейтенанта моментально пошло пятнами. — Немедленно убрать!

— Офицер, — Дёмин встал между милиционером и оператором, но так, чтобы Володя мог продолжать съёмку. — Вы выполняете свою работу, мы свою.

— Сейчас я тебе выполню твою работу… — лейтенант оттолкнул худого до безобразия Дёмина в сторону и устремился к Дмитриеву. Тот спокойно отвёл голову от резинового ободка глазка камеры и еле слышно, но так, чтобы мог услышать гаишник, произнёс:

— Сделаешь ещё шаг, и будешь в своей ментовке полы драить. А унитазы зубной щёткой полировать.

Лейтенант оторопело остановился. За те несколько секунд, что он смотрел в глаза оператора, для него вся жизнь пронеслась немыслимым галопом. Неожиданно он понял, мужик с камерой не шутит. И если так сказал, то все годы прогибания в академии пойдут к чёртовой матери. И надежда на скорое повышение исчезнет в бутылке с водкой.

Он медленно повернулся к водителю и вернул документы.

— Можете ехать.

Сержант, наблюдая за этой сценой, даже забыл про своего водителя «жигулей». Как только лейтенант направился в сторону КПП, он тут же бросил водительские права на землю и побежал за офицером.

Когда все вернулись в микроавтобус, Дёмин с уважением произнёс:

— Ну, ты мужик, даёшь! Что ты ему сказал? Он с таким видом вернул права, будто ему только что сообщили, будто у него кто-то умер.

— Вот если бы не отдал, то точно, у него бы что-то умерло. — пробормотал Дмитриев, и повернулся в сторону водителя. — Куда едем?

Тот пожал плечами.

— За автобусами смысла ехать нет. Начиная с Ирпеня, они могут повернуть в три стороны. А там ищи ветра в поле. Если бы здесь не проторчали, то ещё бы смогли догнать. А так…

— Тогда возвращаемся на Майдан. — решил за всех Дёмин. — В полевой штаб. Если что, получим информацию из первых рук.

* * *

11.44, по Киевскому времени

Хозяйка квартиры появилась в половине двенадцатого. Игорь Юрьевич услышав, как она возится с замком, встал за дверью в зальную комнату.

Ключи долго скрежетали в замке. После упорных трудов, дверь наконец-то распахнулась, и хозяйка квартиры смогла проникнуть в свои двухкомнатные хоромы. Ксения Ивановна видимо спешила. Ключи из замка вынимать не стала, быстро пробежала в спальную комнату, судя по всему, забрать кое-какие вещи, но, увидев разобранную постель, замерла.

— Доброе утро, хозяюшка. — Игорь Юрьевич вышел из своего укрытия, полностью обнажённый, лишь только узкие плавки скрывали срам квартиросъёмщика. Он неторопливо прошёл к входной двери, вынул ключи хозяйки из замка, и захлопнув дверное полотно, поставил замок на блокиратор. Развернувшись, гость Киева прошёл мимо хозяйки квартиры к своим брюкам и вынул из кармана связку ключей, которую вчера ему вручила Ксения Ивановна. — Так, сравним. Ах, ты ж боже мой, вы мне по ошибке дали не те ключи.

Женщина чувствовала, что с ней играют, над ней насмехаются, но ничего поделать не могла. В тот момент она, скорее всего, проклинала вчерашний день, и то, что ей попался этот самоуверенный, спортивного телосложения мужик, который смог, непонятно как, проникнуть в квартиру, и теперь, кажется, собирается отвезти её в милицию.

— Что с вами, Ксения Ивановна? — в голосе Игоря Юрьевича слышались нотки участия. — Вы расстроены? — подбородок женщины мелко затрясся. — Не стоит. Всё же образумилось? Или нет? Ваш сообщник внизу? На площадке я его не видел.

Ксения Ивановна не заметила, как ноги у неё подкосились, и рухнула на стул.

— А вот соплей и истерик не надо. Так, где сообщник?

— У меня нет никакого сообщника.

Постоялец скептически покачал головой.

— Врёте. Замок кто менял?

— Слесарь. Я сказала, что он сломался. Так наш сосед снизу мне быстро замену и сделал. — женщина вскинулась. — Вы теперь милицию вызовете?

Ну и дура, подумал Игорь Юрьевич, находится в своём собственном доме и боится, что я вызову ментов. Страна напуганных идиотов.

— А сие зависит от вас, дорогуша. Точнее от того, будете вы говорить правду, или будете лгать. У вас есть мужчина? Да? Нет?

— Что вы себе позволяете? — Ксения Ивановна хотела было ещё добавить по поводу хамского поведения нового жильца, но Игорь Юрьевич тут же осадил её:

— Я спрашиваю, вы отвечаете. Иначе звоню ноль два. Есть мужчина?

— Да, есть.

— Где он?

— В больнице.

— Врач? Болеет?

— У него язва желудка.

— Сколько ещё будет лечиться?

— Две недели.

— Дочь: правда или выдумка?

— Правда. Она действительно в Чехии.

— Давно занимаетесь подобного рода деятельностью?

— Вы третий.

— Первые двое в милицию, естественно, не заявляли?

— Пробовали. Только я ведь перед тем, как сдать квартиру, говорю соседям, что уезжаю к дочери. Старика — профессора убедили, будто он, скорее всего, ошибся дверью.

— Так вы и на этот раз сказали соседям, что уезжаете?

— Да, в Россию, к матери.

Игорь Юрьевич быстро оделся, ключи спрятал в карман. Женщина всхлипнула.

— Да успокойтесь вы, Ксения Ивановна. Всякое в нашей жизни случается. — рука мужчины опустилась на плечо испуганной женщины. — Поедем, лучше, прогуляемся.

— Нет. — Ксения Ивановна сжалась в комок, явно боясь покинуть убежище. — Я в милицию не поеду!

— Да бросьте. — рука нежно прошлась вдоль плеча, к шее. — Не собираюсь я вас везти ни в какую милицию. Поедем в ресторан.

— Куда? — недоумению неудачной аферистки не было границ.

— В ресторан. Угощаю. Я ведь давненько в ваших краях не бывал. Но вот одно заведение помню прекрасно. Недалеко от Гостомеля, под Киевом, стоит харчевня. Место, должен вам сказать, преотменное. Лес. Озеро. Воздух — объедение. Если, конечно, не испаскудили за те три года, что я не был. А нашу поездку будем считать, как знак перемирия. Одновременно, у меня к вам имеется любопытное предложение. Возражения имеются?

— Вы не обманываете? — в голосе звучала тревога. Господи, подумала Ксения Ивановна, откуда эта тревога?

— Нет.

— Не знаю почему, но я вам верю. — Но ведь ты не веришь, кричал голос где-то внутри испуганного слабого человечка. Однако, женщина его приглушила.

— Вот и прекрасно. — Игорь Юрьевич удовлетворённо потёр руки. — И поверьте, то, что я собираюсь вам предложить, значительно выгоднее и безопаснее, чем ваши нынешние занятия.

* * *

12.08, по Киевскому времени

Синчук поднял трубку внутреннего телефона.

— Подполковник…

— Что нового, Синчук? — оборвал его голос руководителя областного управления СБУ Новокшенова Артёма Фёдоровича. Опять сейчас начнёт ныть по поводу недостроенной дачи. Синчук мысленно выматерился. И почему именно на него повесили протеже Яценко? Дача в Козине, пригороде Киева, на берегу Днепра, уже поперёк горла стояла у подполковника. Однако, на этот раз руководство смогло удивить Синчука. — Доложи начальству обстановку в Киеве.

— Выборы проходят нормально. По столице эксцессов пока не было.

— Пока нам и не надо. Нам нужно, чтобы их вообще не было. Что на Майдане?

— Оппозиция собрала двадцать семь палаток, как и обещали. Установили площадку для ведущего. Готовятся к параллельному подсчёту голосов.

— К чему они готовятся, мне и без тебя известно. — голос звучал лениво, и, как показалось Синчуку, пьяно. — Людей собрали много?

— По непроверенным данным, порядка десяти тысяч.

— Прилично. Что ещё интересного? Наши люди там есть?

— Естественно. Послали пятьдесят человек.

— Вот это молодцы. Какая ещё есть информация?

— Да всё как обычно.

— А теперь, подполковник, свяжись с Князевым, пусть доставит мне наиболее, на его взгляд, любопытные телефонные разговоры. Надеюсь, анализ сделан?

Капитан Князев работал в аналитическом информационном отделе, «прослушке», и отвечал за анализ телефонных разговоров, которые проходили через руки, или точнее, уши его подразделения.

— Так точно. — Станислав Григорьевич вскинул руку к пустой голове. Чтоб тебя…

— Вот пусть их ко мне и доставят. Передай Князеву, жду от него информацию каждые полчаса. Понял?

— Так точно. — рука продолжала оставаться у виска.

— Молодца!. И ещё. Слушай, Станислав, понимаю, не время, но жизнь, есть жизнь. Ты мне, помнится, обещал прислать толкового столяра. Так, пожалуйста, не забудь. А то мне лестницу, хотелось бы, до Нового года сделать. Всё, бывай.

* * *

12.28, по Киевскому времени

Петренко смотрел на Козаченко, стараясь заглушить в себе всё более растущее раздражение. Все, абсолютно все в команде кандидата были задействованы в предвыборном марафоне. Олег Круглый вплотную занялся Майданом. Тарасюк принимал на втором этаже штаба журналистов, которые в ожидании первых результатов голосования пили чай и кофе, безрезультатно пытаясь «пробить броню» опытного политика, и заставить того ответить на прямые вопросы, связанные с выборами. Литовченко несколько раз закрывался в кабинете кандидата в президенты и минут по двадцать оставался с ним с глазу на глаз. Один Богдан Васильевич неприкаянно слонялся из угла в угол, изредка посматривая на монитор телеэкрана, выставленный в холле штаба.

Нет, не такое место прогнозировал себе бывший комсомольский лидер союзного масштаба, бывший социал-демократ и бывший друг зятя президента. Не ради такой вялотекущей карьеры он порвал с Пупко и его правящей в парламенте партией. Хотя, и другого выхода у Богдана Васильевича не было.

В тот вечер, когда он узнал о том, что его кандидатура, как претендента на пост президента, отвергнута советом старейшин партии, Петренко решил встретиться со старым товарищем. Пожаловавшись на решение политрады, бывший комсомольский лидер думал услышать из уст Пупко хотя бы слова сочувствия, но тот только рассмеялся в лицо неудачнику.

— А ты на что рассчитывал, Богданчик? — произнёс бизнесмен, поглядывая на улицу из окна заднего сиденья машины. — На то, что перед тобой распахнут все двери? Нет, Богдан. Времена, когда тебе всё делали за глаза, канули в лету. — Пупко резко повернулся к собеседнику. — А чем тебе не нравится пост вице — спикера? На мой взгляд, довольно неплохая должность.

— Только временная. — обиженно ответил Петренко.

— А что в нашем мире есть вечного? — зять главы государства закурил, и сам ответил на собственный вопрос. — Ничего. Кстати, должность президента тоже не вечна. Два срока — потолок. А потом пиши мемуары. Моего, к примеру, возьми. — намекнул Пупко на отца жены, — Десять лет у руля, и что?

— Зато успел многое сделать для себя. — Богдан Васильевич не хотел продолжать, но вырвалось, как-то само собой. — И для тебя.

— Вон ты как запел. — протянул бизнесмен. — Правильно, оказывается, говорили о тебе.

— Что говорили? — насторожился вице-спикер.

— А то, что ты не наш человек. — сквозь зубы процедил хозяин автомобиля. — И что напрасно тебе позволили стать во главе парламента.

— То есть, как это, не ваш человек? — в тот момент Богдан Васильевич буквально оторопел.

— А так. — Пупко снова посмотрел на собеседника. — Не сумел ты войти в доверие партии. Не пришёлся, как говорят, ко двору. Отстаивал я тебя, да после того, что ты мне тут нагородил, вижу, напрасно.

Пупко откинулся на спинку сиденья, замолчал.

— И что будет дальше? — голос, как-то сам собой сел, а потому фразу пришлось повторить. — Что будет, а? — Колени вице-спикера задрожали от нервной перегрузки.

— Ничего. — Пупко в тот момент усмехнулся. Гадко так, едко. — Досидишь отведённый срок с левой стороны от спикера ещё год, и гуд бай.

— Ты хочешь сказать, меня выгонят из партии?

— Не выгонят, а выкинут. — уточнил зять президента. — Как ненужную вещь. Да ты, Богдан, не расстраивайся. С таким житейским опытом, как у тебя, не пропадёшь. Словоблуды, вроде тебя, любой начинающей партии нужны. Так что, пристроишься.

На том разговор и закончился.

А через два дня Петренко официально заявил, что не поддерживает политику социал-демократов, как политиков крупного капитала, которые совсем не пекутся о судьбе народа Украины, а только гребут в свой карман, и, с помощью политической власти, обворовывают государство. И привёл с трибуны парламента конкретные примеры. В том числе и на Пупко. Его выступление имело эффект разорвавшейся бомбы. Лагерь Козаченко моментально принял в свои ряды «новорождённого оппозиционера». Теперь старейшины кусали себе локти: рано они открылись перед молокососом. Ох как рано. И их карты предвыборной борьбы он всем раскрыл. И пост вице — спикера в одночасье потеряли.

Петренко, задумавшись, не заметил, как Козаченко вышел из кабинета и подозвал Богдана Васильевича к себе. Вице-спикер встрепенулся и подбежал к лидеру оппозиции.

— Дело есть. Спустись вниз, вместе с охраной. Там должна быть милиция. В то, что будет происходить перед штабом, не вмешивайся. Только проследи за тем, чтобы милиция всё оформила чин по чину. С протоколом, и так далее. И при журналистах, понял? Обязательно при телекамерах!

— Что-то случилось, Андрей Николаевич?

— Пока не знаю, Богдан. Пять минут назад позвонили Круглому и сообщили о том, будто рядом со штабом находятся подозрительные личности. Он вызвал милицию. Конечно, может быть и ошибка, но бережёного, как говорится…

Козаченко не договорил и вернулся к Литовченко, который ждал его в кабинете.

* * *

12.30, по Киевскому времени

«На данный момент проголосовало 32 % избирателей. Особых нарушений, как сообщают наблюдатели, ни со стороны комиссий, ни со стороны голосующих, не замечено.

«Новости Украины», телеканал «Украина»

21 ноября, 200 год»

* * *

12.32, по Киевскому времени

«Х-23.

Началась активная фаза со стороны российских спецслужб. Передаю текст телефонного сообщения переданного из Киева в Москву посредством мобильной связи (звуковая копия прилагается). Установить источник информации, или место его нахождения не удалось. Постарайтесь определить, кому принадлежат голоса.

«— … по моим прогнозам, к вечеру на Майдане соберётся, по меньшей мере, до двадцати тысяч человек. Люди прибывают централизованно. Из них на месте создают «бригады». Организацией и руководством «бригад» занимаются Круглый и Литовченко. Связь со СМИ контролирует Тарасюк. Он находится в штабе оппозиции. Усиленного контроля ситуации со стороны властей не наблюдаю. К вечеру на Майдане ожидается появление Козаченко.

— Сообщай об о всём, что тебе покажется заслуживающим внимания. Как ведёт себя СБУ?

— Пока никак. По их поведению, на данный момент не имею возможности определить, чью сторону они поддерживают. Но, на площади замечены их сотрудники, по крайней мере те, кто был на фото N 16 и N 7.

— В следующий раз выходи на связь по третьему варианту. Жду детального сообщения.

(записано 21.11.200.. год. 10.21 по Киевскому времени. Мобильная связь UMS. После передачи сообщения абонент отключил /уничтожил/ телефон.

Шон».

* * *

12.46, по Киевскому времени

Еда действительно оказалась неплохой. Игорь Юрьевич заказал себе бефстроганов, с гарниром, курицу гриль, апельсиновый сок, фрукты. Ксении Ивановне он ничего не заказал. Два часа назад её жизнь оборвалась от удара ладони правой руки по горлу. В десяти километрах от харчевни. Тело женщины несколько раз дёрнулось, и, вытянув ноги, откинулось на спинку сиденья. Игорю Юрьевичу пришлось остановить машину, выйти, посадить труп в более-менее естественную позу. А ещё через пять минут «ауди» свернула в сторону заброшенного пионерского лагеря, который медленно умирал в ожидании инвесторов. Рядом с некогда весёлым заведением находилось небольшое по размеру, однако довольно глубокое озерцо. В нём то и утопил Игорь Юрьевич тело несчастной женщины, привязав к ногам кусок бетона от разрушенного на берегу строения.

В кармане пальто убитой лежали записная книжка, ключи от собственной квартиры и квартиры дочери, адрес коей она назвала убийце перед смертью, когда тот, в автомобиле, ей врал о будущем сотрудничестве. Мобильный телефон Игорь Иванович уничтожил отдельно, по дороге в Гостомель. Вечером он ликвидирует и записную книжку. Перед тем внимательно её изучив.

* * *

12.48, по Киевскому времени

Самойлов вскрыл банку с консервами столовым ножом, и принялся намазывать печёночный паштет на хлеб. Дмитриев заварил в двух больших чашках чай в пакетиках, нарезал колбасу, и включил телевизор.

— Тебе ещё не надоело? — поинтересовался с набитым ртом Михаил.

— Нет. — Володя откусил приличный кусок, и, запивая пищу кипятком, принялся щёлкать каналами.

Самойлов с недовольством покачал головой, поднёс бутерброд ко рту, но тут же кинул его на стол и резким движением остановил руку оператора:

— Ну-ка, верни назад. Быстро!

Палец послушно нажал кнопку. По каналу «Свобода» показывали какой-то избирательный участок. Бабушки бросали бюллетени в урны с гербом Украины, кто-то давал интервью об активности голосующих, оператор телеканала захватывал крупным планом улыбающихся людей.

— И что? — Володя с недоумением взглянул на друга.

— Ты не смотри, а читай.

Дмитриев опустил глаза на бегущую строку.

«На избирательном участке N 166, Николаевская область. Двумя неизвестными избит милиционер. Возбуждено уголовное дело. 13.56. По трассе Днепропетровск — Киев замечено передвижение 8 автобусов с неизвестными людьми. По предварительным данным — участниками «Карусели». 13.56….

— Не вижу ничего интересного. — Володя оглянулся на Самойлова.

— Подожди. Сейчас.

Через минуту взор оператора прикипел к экрану телевизора.

«… 13.58. Возле здания предвыборного штаба кандидата в президенты от оппозиции милицией задержаны двое неизвестных лиц, в машине которых обнаружены два огнестрельных, автоматических оружия и 10 килограммов взрывчатого вещества. На данный момент производится арест предполагаемых террористов».

— Ничего себе. — присвистнул Дмитриев. — Собирались взорвать Козаченко?

— Не знаю. — Самойлов вскочил на ноги. — Едем.

— Куда? — Володя кивнул на монитор. — Туда, что ли?

— Туда, туда. — согласно кивнул головой Самойлов, натягивая куртку. — Нам до них ходу всего десять минут. Может, успеем.

— Да мы не проедем. Знаешь, какие пробки на дорогах? И к тому же, нас к штабу оппозиции и на пушечный выстрел не подпустят.

— Но их то подпустили. — резонно аргументировал Михаил, и Володя, тяжело вздохнув, принялся натягивать ботинки.

* * *

13.02, по Киевскому времени

Петренко занял несколько неудобную позицию, с которой переулок, внутри которого разместился штаб оппозиции, просматривался просто отвратительно. Правда, имелся один плюс: ветер не задувал в лицо, а снежная крошка, что сыпалась с неба, не секла нос и щёки. Впрочем, видеть весь переулок Богдану Васильевичу необходимости не было. То, для чего ему приказали спуститься вниз, происходило перед глазами, непосредственно напротив центрального входа.

Четверо милиционеров, вызванные лидером оппозиции окружили белеющую среди чёрных, стильных иномарок, «Таврию», с российскими номерами, и вот уже более получаса, как тщательно обыскивали её. Водитель злосчастного автомобиля и его спутник, стояли с заломленными за голову руками, раздвинув на первом снегу ноги, и уперев головы в кузов милицейского «воронка».

Старший по званию, капитан, ещё раз перепроверил работу своих коллег, и вынес вердикт:

— Забираем.

— Подождите. — Богдан Васильевич выскочил к нему, на ветер, от чего дыхание моментально перехватило, и сжало где-то внутри лёгких. — Мне нужно, чтобы вы оформили их арест по полной программе.

Да где же эти чёртовы телевизионщики? — чуть не сдержался депутат. — Ну, быстрее приезжайте, чтоб вас….

— Что значит, по полной программе? — капитан недоумённо посмотрел на незнакомца. — Оружие и взрывчатка налицо. Номера чужого государства. Паспорта российские. Сейчас задержим на сутки. Свяжемся с посольством России. С Интерполом. Что ещё вы хотите?

— Оформите протокол об их задержании. — Петренко стучал туфельками друг о дружку, чтобы хоть как-то привести ноги в чувство, и где-то внутри понимал, что начинает злиться на недалёкого, скорее даже, тупого капитана. — И копию протокола дайте мне.

— А кто вы такой? — неожиданно поинтересовался милиционер.

— Давайте не будем накалять обстановку. — повысил тон Петренко. — Мне нужна копия протокола о задержании лиц, подозреваемых в террористической акции против членов оппозиции.

Капитан почесал подбородок.

— А больше ничего не надо?

— Как вы смеете? — ветер кинул горсть снега в рот политика. — Я представитель штаба Андрея Николаевича Козаченко! Я народный депутат Верховной Рады! И вы обязаны помогать…

— Ничего я вам не обязан! — отрезал капитан и кивнул в сторону охраны штаба оппозиции, которая расположилась невдалеке и молча наблюдала за происходящим. — А эти пусть идут домой. Нечего стоять на морозе.

Капитан дал отмашку подчинённым. Те быстро, профессионально упаковали задержанных в «бобик», и, с трудом преодолевая лысыми покрышками наледь дороги, медленно удалились с места происшествия, забрав с собой вещественные доказательства, и оставив до прибытия эвакуатора «Таврию».

Телевизионщики так и не появились. Петренко зло выругался и вернулся в штаб, хлопнув с силой дверью.

Дёмин, с телеканала «Свобода» появится только через пять минут Пробки, будь они неладны…

* * *

13. 10, по Киевскому времени

«Сообщение из Центральной избирательной комиссии. Территориальный избирательный участок N 101, Кировоградская область, начал работу только в 11.30. На 8.00 на участок не явились председатель и секретарь избирательного участка. Решением ЦИК были выбраны новые председатель и секретарь в 11.00. По данному факту возбуждено уголовное дело.

«Новости Украины», телеканал «Украина»

21 ноября, 200… год»

* * *

13. 27, по Киевскому времени

Самойлов кивнул на переулок:

— Как тебе картина?

Володя быстро оценил обстановку.

— Во-первых, перед нами не переулок, как указано на табличке, а тупик. Причём, переулок превратился в тупик буквально недавно. — оператор кивнул головой на бетонные блоки, перегородившие дорогу с одного конца. — Во-вторых, — Дмитриев указал на камеры наблюдения, выведенные из штаба оппозиции на улицу, — без разрешения охраны, или, по крайней мере, без её немого согласия на данный объект попасть просто не реально.

— Я вами восхищаюсь, мой дорогой Ватсон.

— Какое, к дьяволу, восхищение. — Володя хотел, было, закурить, но передумал. Для этого бы пришлось открыть окно в дверце автомобиля, и впустить ветер со снегом. — У них под носом, среди кучи импортных тачек стояла вшивая «Таврия», с русскими номерами, и, судя по тому, сколько на неё намело снега, довольно долго. В ней находились оружие и взрывчатка. И два исполнителя. А охрана, вместо того, чтобы выскочить и уложить придурков, привезших всё это, на землю, тихо и мирно вызывают милицию, и ждёт её приезда. Ты в это поверишь?

— Я? — переспросил Самойлов. — Нет. А вот кое-кто поверит.

Володя снова посмотрел за стекло и увидел знакомое лицо Дёмина. Тот брал интервью у Петренко, который показывал рукой то на пустое пространство, промеж иномарок, где несколько минут тому стояла «Таврия», то на улицу, то на штаб оппозиции.

— Думаешь, заказ? — Володя спрятал пачку сигарет в карман.

— Не знаю. Может быть. Но, придурков то, судя по всему, арестовали за дело.

— А почему милиция, а не «контора»?

— Откуда я знаю… Ерунда какая-то.

* * *

14.03, по Киевскому времени

Козаченко молча выслушал доклад Богдана Васильевича и нахмурился. Не нравилось ему всё происходящее. Не состыковывалось оно с тем, о чём высказывал свои мысли помощник. По словам Петренко выходило, что хозяева «Таврии» либо дилетанты, которых наняли, в лучшем случае, за бутылку водки, либо кретины.

— Сколько по времени машина простояла под нашими окнами? — неожиданно прервал доклад Богдана Васильевича Козаченко.

Тот пожал плечами.

— Так выясните.

Через пять минут Петренко сообщил ещё более неожиданную новость. Как передала служба наблюдения за внешним периметром, «Таврия» с русскими номерами стояла между авто Литовченко и Тарасюка полтора часа! И приказ не трогать её отдал… руководитель службы безопасности кандидата, и его кум, Сергей Кривошеенко.

— Что будем делать, Андрей Николаевич?

Политик поднял голову и тяжело её опустил:

— Позови ко мне Сергея.

— Так его нет. Он на Майдане. Сказал, будет к трём часам.

— Значит пусть зайдёт, как появится. — Козаченко принялся массировать левую сторону груди. Господи, только бы сердце выдержало всё это.

* * *

15.12, по Киевскому времени

Владимир Николаевич Яценко разместил штаб предвыборной кампании в помещении кинотеатра «Дніпро», в Печерском районе столицы, в двух кварталах от Верховной Рады. В холле помещения поставили двадцать семь столов, с компьютерным оборудованием, посредством которых кандидат от «бело — зелёной» партии, как, за цвет знамени, окрестили движение премьера киевляне, собирался провести собственный параллельный подсчёт голосов. Зал кинотеатра превратили в помещение для прессы. И повсюду стояла охрана.

Роман Здольник, заметив входящего премьера, встал с пуфа, направился на встречу «хозяину».

— Как у нас дела? — Яценко кивнул в сторону работающих с компьютерами молодых людей в шарфах партии «Единства».

— Данные только начали поступать. Пока большой активности в центре и на западе не наблюдается.

— А у нас?

— По Донецкой и Луганской областям без проблем. Николаевская, Одесская области и Крым пока в «сонном» состоянии.

Владимир Николаевич задумчиво кивнул головой.

— Плохо. — премьер сунул руки в карманы костюма, от чего тут же стал напоминать простого рабочего мужика. — Передай, пусть повысят активность на участках.

— Каким образом? — Здольник смотрел на премьера заворожённым взглядом.

Идиот. Но, преданный. — подумал премьер и высказал собственное предложение решения задачи:

— Пусть наши люди возьмут автомобили и ездят по пенсионерам и инвалидам. Одним словом, по всем домам, откуда не явились на выборы избиратели. В каждый дом. К каждому старику. К каждому инвалиду. Мать их в душу…

* * *

15.38, по Киевскому времени

Сергей Александрович Кривошеенко вошёл в кабинет кума лёгкой, танцующей походкой.

— Вызывал, Николаевич?

Козаченко кивнул головой в сторону кресла.

— Садись. Как дела на Майдане?

— Всё о-кей. — указательный и большой палец начальника личной охраны кандидата в президенты образовали кольцо. — Сцену установили. Через час на ней будут работать артисты. Люди съезжаются. Размещаем их, распределяем по «бригадам». Палатки стоят. Большой монитор установили. Повозиться, правда, пришлось. Но ничего, справились. Николаевич, что ты на меня так смотришь? — Сергей Александрович сразу отметил, что-то странное в настроении кума.

— Причина на то имеется. — Козаченко встал, подошёл к старому другу, и наклонился над кумом. — Ты «Таврию» возле нашего входа видел?

— Конечно. Прикольно, да, — Кривошеенко весело рассмеялся, пока ещё не понимая, что происходит. — В центре Киева, с московскими номерами, и со взрывчаткой.

— А тебе откуда про взрывчатку известно? — тут же зацепился за последние слова начальника охраны Козаченко. Андрей Николаевич ожидал, что кум начнёт прятать глаза, изворачиваться но тот отреагировал вполне спокойно и безмятежно.

— Так ведь, Николаевич, я сам их туда поставил.

— Как сам? — Козаченко непонимающим взором уставился на собеседника. Тот выдержал паузу и добавил:

— Мои люди нашли двух «лохов» в Москве. Один из них месяц, как покинул места не столь отдаленные. Второй — его дружок. Предложили им, якобы, перегнать тачку из России в Украину. Груз в багажник положили сегодня утром, пока они спали в Чернигове. Вот такие дела. Как тебе мой рекламный трюк?

— Какой, к чёртовой матери, рекламный трюк? — голос Козаченко сорвался на крик. — Ты понимаешь, что натворил? Теперь вся милиция на ногах.

— Правильно. — согласился Кривошеенко. — И не только милиция. Вторичное покушение на кандидата в президенты, да ещё в день выборов! Такого никто и предположить не мог. Милиция тех идиотов арестовала? — поинтересовался Кривошеенко.

— Нет, ты ничего не понимаешь. — указательный палец Андрея Николаевича упёрся в грудь начальника охраны. — Небольшое детальное расследование, и вся твоя афёра раскроется, как блеф при карточной игре.

— Перестань. — отмахнулся Сергей Александрович. — Сегодня никто этим делом заниматься не станет. Посадят в «обезьянник». Закроют до конца голосования. Вспомни, чем сейчас занимается весь оперативный состав? А? Правильно. Выборами. Поддержанием порядка. Так что, никому и в голову не взбредёт допрашивать тех дебилов, хотя бы до завтрашнего дня. А мы используем факт их ареста в рекламной цели. По «Свободе» уже показали материал об аресте?

— Только бегущей строкой.

Теперь с места вскочил Кривошеенко:

— Уроды, интересно, за что я им «бабки» плачу? — он выхватил из внутреннего кармана пиджака мобильный телефон и быстро набрал номер.

— Где журналист, который должен был находиться перед штабом ещё час назад?

Что ответили Кривошеенко с другого конца провода, Козаченко не расслышал, но, судя по ответу Сергея Александровича, оправдание телевизионщиков начальника охраны не удовлетворило.

— Вот что, дорогуша, — когда кум начинал так говорить, Козаченко всегда ощущал в себе волну неприязни к старому товарищу. Ещё со студенческих лет. Тот имел такую способность, одной фразой с определённой интонацией унизить человека настолько, что тот чувствовал себя оплёванным с ног до головы. — Или вы начинаете нормально работать, или я проведу некую аудиторскую проверку в вашем ведомстве. Через сколько твой репортёришка смонтирует материал? Через два часа? Через час! Понял? И не более.

Кривошеенко отключил телефон, но в карман не положил. Сжал в кулаке.

— Во как, Николаевич. Совсем оборзели! Оказывается, мало купить телеканал и частоту. Нужно ещё купить каждого журналюгу, по отдельности, чтобы работали, как следует. И ведь деньги на моём детище гребут неплохие. Нет, всё мало.

— Что ты намерен делать? — устало поинтересовался Козаченко. Чёрт его знает, может кум и прав в своих действиях.

— Сделаем телерепортаж с места событий. Запустим в эфир, — Кривошеенко вскинул руку, приоткрыв часы на запястье, — Сейчас три… В пять часов. И прогоним раз пять, через каждые полчаса. Поверь мне, эффект будет.

— Не успеют. — тяжело выдохнул кандидат в президенты. — До пяти не успеют.

— За те деньги, что они могут лишиться, поверь мне, сделают. — уверенно тряхнул головой Кривошеенко и снова приложил к уху мобильный телефон.

* * *

16.13, по Киевскому времени

Геннадий Сергеевич прошёл в центр собранной ещё вчера сцены, с которой он будет вести на всю страну телемарафон о результатах второго тура выборов президента. Художники — оформители, как отметил Молчуненко, особую изобретательность не проявили. Всю заднюю часть стены украшали большие предвыборные плакаты обоих кандидатов в президенты. С левой стороны от камер, оформители изобразили украинский девичий венок, на фоне пшеничного поля, ленты которого имели цвета национального флага Украины: жёлтый и голубой. Внутри венка виднелась надпись: КОЗАЧЕНКО — ТАК! Плакат предвыборной кампании премьер-министра, разместившийся с правой стороны тоже особой оригинальностью не отличался. На зелёном фоне белели огромные печатные буквы: ЯЦЕНКО — СТАБИЛЬНОСТЬ, УВЕРЕННОСТЬ, БУДУЩЕЕ! И портрет кандидата. Никаких дополнительных рисунков, излишеств. Между плакатами, по центру подиума, установили тумбу для ведущего, в результате чего Молчуненко, как бы, оказался меж двух враждующих лагерей. Геннадий Сергеевич усмехнулся: а ведь так оно и есть. Как говорится, из двух зол выбирают меньшее. Но в данном случае и выбирать было не из чего. Одно другого стоило. Однако, как, какими словами дать понять людям, что их снова использовали? И те, и другие. Дилемма.

— Геннадий Сергеевич, вы готовы?

Молчуненко тряхнул головой:

— Да.

— В таком случае, — редактор телемарафона подошёл к нему, протянул листы с текстом, — начни с обзора дня, после дашь «мостик» к выступлению Тараса Коновалюка.

— Из штаба Яценко?

— Совершенно верно.

— Что-то экстраординарное?

Редактор повёл плечами:

— Пока неизвестно. Но они настаивают на выходе в прямом эфире. Так что будь готов ко всему.

* * *

16. 25, по Киевскому времени

Редактор вскинул руку сведя большой и указательный пальцы в кольцо. Всё «о'кей». Данный жест у него обозначал одно: закругляйся. Заканчивай мысль двумя — тремя предложениями. Пора делать «мостик».

— Итак, — Молчуненко слегка кивнул головой. Понял. — По последним сводкам, как бы сказали в военное время, пока на избирательные участки пришло 43 % населения Украины. По сравнению с первым туром, это на четыре процента меньше, чем пришло людей на избирательные участки на данное время двадцать восьмого октября. Но, день впереди, и будем надеяться, избирательная активность населения нашей страны увеличится. А у нас сейчас состоится прямой эфир со штабом Владимира Николаевича Яценко.

На мониторе высветился зал кинотеатра «Дніпро».

Интересно, подумал Молчуненко, что любопытного нам собираются передать.

Объектив вывел на передний план Тараса Коновалюка. Небольшого роста, с глубокими залысинами, круглым лицом, тонкой полоской усов и большими, грустными глазами, Тарас Гнатович Коновалюк мало походил на своего отца, основателя национального движения «Украинское сопротивление», погибшего восемь лет назад, при довольно загадочных обстоятельствах в автомобильной катастрофе. После его смерти «Сопротивление» разделилось на несколько течений и партий, а сын покойного Гната Петровича, после активного участия в маршах протестов против ныне действующего президента, неожиданно для всех оказался в стане премьер-министра.

Молчуненко несколько раз встречался с Коновалюком, и пришёл для себя к выводу, что более трагической фигуры в украинском политикуме, чем Тарас Гнатович найти было невозможно. В стане оппозиции к нему относились как к предателю дела отца, причём доходило до того, что сына погибшего политика в прошлом году, в годовщину дня рождения Гната Петровича, не допустили не только до могилы, но даже до ворот кладбища. В команде же премьер-министра многие депутаты не могли простить Тарасу Гнатовичу его активную позицию против президента, с которым большинство из них поддерживали самые тёплые отношения.

Коновалюк вскинул в объектив камеры чёрные, уставшие глаза, и, подняв перед собой несколько напечатанных листов, начал говорить:

— Мы только что получили довольно любопытную информацию, связанную с деятельностью штаба Андрея Николаевича Козаченко. Вот о чём в ней говорится. — Тарас Гнатович поднёс листы ближе к глазам. — Читаю по тексту распоряжение, подписанное самим кандидатом в президенты от оппозиции: с 21.00 и до объявления результатов голосования, необходимо провести несколько акций, разных по содержанию, но имеющих одну цель. Первая: контроль за подсчётом результатов голосования, и параллельный подсчёт голосов на Майдане, посредством привезённых протоколов с мокрыми печатями с избирательных участков. Для этого использовать все транспортные средства, которые находятся в распоряжении штаба. Всеприлюдно, и неоднократно объявлять результаты экзит — полов, проведённые независимыми экспертными компаниями. Данные действия производить до объявления победы Андрея Николаевича Козаченко. Задача данной акции: не допустить со стороны ЦИК зафиксировать, — Коновалюк вскинул голову, — как они написали, незаконную победу премьер-министра во втором туре голосований. Способы организации проведения акций: массовка на Майданах в Киеве и областных центрах, молодёжная организация «Час», молодёжное движение «Молода Украина», первичные партийные организации «Незалежной Украины». Задача вторая: расширить палаточный городок на Майдане Незалежности. 22 числа, в случае, если результаты голосования окажутся сфальсифицированными и будут не в пользу кандидата от оппозиции, провести акции протеста на Майдане, перед Верховной Радой Украины, резиденцией президента на Банковской и перед ЦИК. Акция третья: в случае, если Центральная избирательная комиссия всё-таки, независимо от желания народа, примет антиконституционное решение и объявит президентом Украины В.Н. Яценко, провести блокирование административных зданий в столице Украины, особенно обратить внимание на ЦИК. Задача четвёртая: превратить Верховную Раду Украины в единственный легитимный орган государственной власти, сорвать официальное объявление результатов выборов второго тура, не дать возможность противнику узурпировать власть. — Тарас Гнатович опустил листы. — Как вы видите, выборы ещё идут, а наши конкуренты уже точно знают, кто должен одержать победу. Кто станет истинно народным президентом, а кто узурпирует власть. По моему, никаких комментариев, по данному поводу, больше дать и не возможно.

Изображение политика пропало. Молчуненко нашёл сигнальный огонёк камеры, и посмотрел в объектив:

— Мы тоже воздержимся от комментариев. И попросим показать нам карту Украины с изображением активности избирателей по областям.

* * *

16.27, по Киевскому времени

Игорь Юрьевич, покинул станцию метро «Хрещатик», вышел на улицу, вдохнул полной грудью морозный воздух, натянул на руки перчатки и направился в сторону Майдана. Повсюду сновали люди с жёлтыми повязками на рукавах, сделанные у кого из материи, у кого из полиэтиленовой плёнки. Гость Киева огляделся.

Проезжая часть была закрыта для транспорта, и потому по ней спокойно прохаживались люди, размахивая флагами, флажками, надувными шарами, просто шарфами, но всё с символикой оппозиции. Игорь Юрьевич удовлетворённо покачал головой: неплохо подготовились ребятки. Очень даже неплохо.

С лотков бойко шла торговля всем, что только может заинтересовать прохожего: от продуктов питания, до «пиратских» аудио и видео дисков. Москвич протолкнулся к лотку с дисками, и, просмотрев стенды, обратился к замёрзшему продавцу:

— Из немцев что-нибудь есть?

— А как же. — моментально среагировал пацан. — «Scorpions», «Helloween», «Tiamat».

— «Tiamat» не немцы, а шведы. — буркнул Игорь Юрьевич. Берут же на работу бестолочей. — Из старого что-нибудь имеется?

— Например.

— «Pubis», «Stern-Combo Meissen»?

Мальчишка с недоумением посмотрел на покупателя. Он не то что исполнителей, даже таких названий никогда не слышал.

— Понятно. — Игорь Юрьевич оставил продавца в покое и направился в сторону площади, на которой с каждой минутой всё прибывал и прибывал столичный люд.

* * *

16.31, по Киевскому времени

Тарасюк влетел в кабинет Козаченко.

— Только что по «СТВ» Коновалюк прочитал практически весь план наших действий. Почти слово в слово.

Андрей Николаевич приподнял голову от бумаг на письменном столе.

— И что?

— Но, тогда выходит, кто-то из штаба передал информацию в стан врага.

— Вполне может быть. — политик откинулся на спинку кресла. — Только в данный момент, это ничего не решает. Предатели были всегда и везде. Мы, к сожалению, не исключение. Ты вот что, Степан Григорьевич, ещё раз просмотри списки «бригад». Особенно «бригадиров». Нам нужны верные и проверенные люди. Сам понимаешь, кое-что в наших действиях будет противозаконным. Власть, судя по всему, будет ждать от нас не просто решительных действий, а прямого неповиновения органам правопорядка. Потому, мне нужны командиры с твёрдым характером и умением управлять людьми.

— Андрей Николаевич, — развёл руки Тарасюк, — всё давным-давно расписано. Вы же сами проверяли списки.

— А ты перепроверь. Так сказать, подстрахуй меня. Сам же говоришь, Коновалюк слово в слово прочитал наш план. А вдруг кто-то из «бригадиров» неблагонадёжен? И ещё. Как ты думаешь, сколько человек мы сможем собрать завтра?

— По моим данным утром прибывают четыре состава из Львовской и Тернопольской областей. Плюс Киевская национальная академия, студенты пяти вузов, в общем количестве тысяч двенадцать будет. Вместе — от пятнадцати до двадцати тысяч.

— «Бригадиры» справятся?

— Должны. Нет, просто обязаны.

— Хорошо. Если что, докладывай немедленно.

Тарасюк покинул кабинет. Андрей Николаевич проводил его сутулую спину взглядом до двери. Если бы только Степан Григорьевич знал, что план действий оппозиции передал в штаб Яценко сам Козаченко, через Петренко, а точнее, тот, якобы, проговорился своим старым сотоварищам по партии. А, после их «шантажа», вынужден был передать полный текст резолюции штаба. Опять же, по подсказке Велера.

Тот дал знать о себе посредством электронной почты. Сообщил, что вечером 21-го должен прибыть в Киев. Встречать не нужно. Приезжает с официальным, так сказать, визитом, а посему, не следует засвечивать факт их знакомства. Именно тогда немец высказал мысль: власть следует предупредить, через посредников, о том, что наметила оппозиция. Действия штаба Козаченко не должны стать полной неожиданностью для органов внутренних дел. Таким образом, они, ненавязчиво превратятся из исполнителей воли президента в наблюдателей. Как показал опыт прошлых проектов, полиция, войска, служба безопасности ни за что не пойдут против манифестантов, если заранее предупреждены об их намерениях. Козаченко долго думал над словами представителя спонсоров, пока не пришёл к выводу, что тот прав. И ещё один момент был положительным в данной ситуации. До сих пор вся информация о сборах на Майдане проходила полулегально: звонки, листовки, призывы, «электронка». А тут, официально, по телевидению, на всю страну, объявили, что должны делать сторонники Козаченко. И захотел бы, так не смог использовать правительственные каналы.

Андрей Николаевич рассмеялся. Как говаривал герой Жюля Верна? Используй то, что под рукою, и не ищи себе другое. Вот мы вас, господин Яценко, простите, но использовали.

* * *

17.14, по Киевскому времени

Литовченко удовлетворённо окинул взором площадь, которая довольно органично вклинилась в центральную улицу столицы Украины, Хрещатик, и которая, в прошлом, носила имя Октябрьской революции, а теперь стала известной всем, как Майдан Незалежности, Майдан Независимости.

Майдан состоял из двух половин, разделённых проезжей частью. Если стоять со стороны почтамта, лицом к площади, то с левой стороны от наблюдателя находились фонтаны, заканчивавшиеся реконструкцией старинных Лядских ворот. С правой стороны размещалась тридцатиметровая мраморная стела, заканчивающаяся скульптурой украинки, державшей над головой ветвь дерева, непонятной породы..

В любые другие дни Майдан являлся для киевлян и гостей столицы центром отдыха и развлечений. Именно здесь проходили все концертные выступления на самые крупные праздники. Площадь, в дни подобных событий, собирала до двадцати — тридцати тысяч фанатов современной музыки. Именно по данной причине оппозиция выбрала столичный центр.

Теперь вдоль всего периметра Майдана расположились палатки, перед которыми установили таблички с надписями: Одесская область, Харьковская, Львовская, Сумская…. Всего двадцать семь. Двадцать семь областей — двадцать семь палаток. Над каждым лёгким, туристическим сооружением трепыхал на холодном ноябрьском ветру флаг с надписью той территории, которую он представлял. Проезжую часть Майдана перекрыли легковыми автомобилями, чтобы транспорт не мешал санкционированному митингу оппозиции и их сторонников. Перед фонтанами, на левой стороне площади, установили эстрадную площадку, на которой теперь выступала какая-то незнакомая Литовченко поп — группа. Люди стояли группами, видимо, держась друг друга более территориально, нежели по интересам.

— Неплохо. — глава собственной политической организации «Блок Литовченко» натянул на руки перчатки и повернулся к Гие Сурхуладзе, наслаждавшемуся кофе в двух шагах от него. — У вас в Тбилиси год назад такая же погода стояла?

— Нет. — Гия поёжился. — У нас теплее. — грузин кивнул на топтавшуюся под звуки попсового ритма молодёжь. — И активнее.

— Не торопись. Увидишь, что будет завтра.

Александр Борисович и сам бы хотел заглянуть в завтра. В то, что Козаченко выиграет второй тур выборов, он не верил. Все данные соцопросов утверждали единодушно: восточный, южный и часть центрального регионов Украины практически стопроцентно отдадут голоса за ныне действующего премьер-министра. Главная ставка против Яценко состояла в Киеве и Киевской области, самой густонаселённой территории Украины. Плюс Черниговская область, родина Козаченко. В том, что западная Украина проголосует за Андрея Николаевича, Литовченко не сомневался. Но там проживало почти на треть меньше населения, нежели в других регионах страны. К тому же, часть жителей, и довольно существенная, находилась на нелегальных заработках за рубежом.

Вся предыдущая политика независимой Украины состояла в следующем. Гражданин новообразованного государства должен был сам вытаскивать себя за шиворот из нищеты и бедствия, в котором он неожиданно и одномоментно оказался. Наверх, к кормушке, его, естественно, никто допускать не собирался. Взять на себя роль «заботливой коммунистической партии СССР», которая бы защищала всех нищих и убогих, тоже никто не желал. В том числе, и новые коммунисты. Единственное, что разрешили обнищавшему населению: сбегать на заработки за рубеж. Впрочем, на деле и это сделать оказалось сложно. В Россию ещё куда ни шло. Можно было отправиться и по своему, отечественному, паспорту. Но в Европу пускали только по заграндокументам. И по визе. А таковую разрешалось получить лишь в том случае, если у тебя «за бугром» проживали родственники. Которые бы могли «сделать вызов». Естественно, таковые, в большинстве случаев, находились у украинцев, проживающих в западных регионах. Именно на это и сделал ставку Андрей Николаевич, по подсказке Литовченко. Как только мы придём к власти, — провозглашал кандидат в президенты на одном из митингов во Львовской области, — первое, что проведём в жизнь: вступим в Евросоюз. И тогда вашим братьям, сёстрам, отцам, матерям, не придётся жить нелегально, на рабских условиях. Они станут гражданами целой Европы. И вы сможете сопровождать своих отцов, матерей, братьев и сестёр в их нелёгком трудовом пути.

В восточных регионах подобные прокламации не проходили. Слишком малое количество населения находило себе место под Варшавским, Мадридским, или Римским солнцем. В центре Украины, где люди жили более-менее достойно, Козаченко обещал другие поездки в Европу: не в качестве работника, а в роли бизнесмена. Мелкому и среднему бизнесу — прямая дорога в Европу! Литовченко усмехнулся, вспомнив, как Андрей Николаевич высказал данную фразу на телевидении. Он тогда ещё подумал: конечно, в Европу, только после того, как вся команда кандидата проложит её для себя. Нужно быть полным кретином, чтобы подпустить к кормушке посторонних и ненадёжных людей.

— Завтра может быть поздно. — прервал размышления украинского политика Сурхуладзе. — Сегодня нужно начинать выступление.

— Нет. — отрицательно мотнул головой Литовченко. — Рано. Результаты ещё не известны. К тому же, ребята не успевают обработать данные экзит-пола.

— Какие данные, Саша? — усмехнулся грузин. — Вы же не хуже меня знаете, они уже давным-давно готовы.

— Вот и молчи об этом. — отрезал Литовченко. — Здесь не Тбилиси. Захват парламента, как у вас, адреналина в кровь не прибавит. Зато, если проиграем, увеличит срок.

— Волков бояться… — начал было Сурхуладзе, но украинец перебил.

— Помню. Можешь не продолжать. Но у наших спонсоров было одно условие: соблюдение законности. По максимуму. Вот так-то, Гия. Твой вариант нам не подходит. Он быстр, но ненадёжен. А через нас наши друзья желают прыгнуть в глубь СНГ. Так что, терпение и ещё раз терпение. А пока займись «бригадирами». Пусть они сведут людей вместе, в одну монолитную толпу. А то складывается ощущение, будто мы всех сюда силой согнали.

* * *

17.48, по Киевскому времени

Геннадий Сергеевич окинул взглядом гостей студии. Ими оказались представитель штаба Козаченко Олег Петрович Круглый, представитель штаба Яценко Тарас Гнатович Коновалюк, и два украинских политолога: Тимофеев Игорь Владимирович и Николай Фёдорович Ясюк.

Эфир шёл почти два часа. Обычно, подобного рода мероприятия капитально нашпиговывают рекламой. Тогда у телеведущего появляется хоть небольшой шанс передохнуть и сделать глоток горячего чая. В этот раз работа проходила, практически, без пауз. Всего две рекламы в час. Что довольно сильно утомляло.

— И у меня к гостям новый вопрос. — Геннадий Сергеевич улыбнулся, поправил на переносице очки, в металлической оправе, и продолжил. — Вы удовлетворены результатами экзит-полов?

Первым слово взял представитель оппозиции, Олег Круглый.

— Признаюсь, мне, пока, известен только один результат: центра социальных исследований имени Шарги. И тем результатом я вполне удовлетворён.

— Напоминаю. — тут же перехватил инициативу Молчуненко, — по данным экзит-пола, проведённого центром Шарги, лидирует Андрей Николаевич Козаченко. 52 % голосов. Владимир Николаевич Яценко набрал по исследованиям вышеозначенного центра 44 % голосов. Верно, Олег Петрович?

— Да. — согласно кивнул головой политик.

— Но то были результаты одного центра. Я попрошу вывести на монитор результаты ещё двух экзит-полов. Социологического центра «Столичная инициатива» и центра «Гражданская позиция». По их данным картина несколько видоизменена. Центр «Столичная инициатива» определил места в следующем порядке. У них, судя по тому, что нам показывают из операторской, лидирует Владимир Николаевич Яценко. 48,3 % голосов. Андрей Николаевич Козаченко отстаёт от своего конкурента на 2 % — 46,1 % голосов. Как мы с вами видим, данные с центром Шарги совершенно противоположны. Центр «Гражданская позиция». Владимир Николаевич Яценко — 44,6 %, Андрей Николаевич Козаченко — 43,4 % голосов. Как мы можем наблюдать…

— Извините, — неожиданно перебил ведущего телепрограммы Олег Круглый, — насколько мне известно, заявки на проведение экзит-пола в ЦИК подали только два центра: центр Шарги, и центр «Столичная инициатива». Ни о каком центре «Гражданская позиция» нашему штабу не известно!

— Центр «Гражданская позиция», — вклинился в беседу политолог Игорь Владимирович Тимофеев, — существует в Киеве вот уже как три года. В вашем штабе об этом должны были знать. А то, что вам не известно о его участии в экзит-поле, простите, ничего не означает. Заявка данным центром была сделана за три дня до второго тура. За два дня до дня выборов он получил разрешение на проведение экзит-пола. Я, лично, никакой катастрофы не вижу.

— Катастрофы, я с вами согласен, нет. Есть манипуляция сознанием людей подставной организацией, которая незнакома широкой массе людей. — высказал мнение оппозиционер.

— А как можно назвать действия того же самого центра Шарги, когда за неделю до второго тура, по предварительному экзит-полу, проведённому этим же центром, выходило, что победу получит ныне действующий премьер-министр, а семь дней спустя — полностью противоположный результат? — ответил на реплику Тимофеев.

— Только одно. — Круглый утвердительно вскинул указательный палец. — В предыдущем экзит-поле был неправильно поставлен вопрос. Вот и всё.

— Какой вопрос? — моментально отреагировал Тимофеев.

— Честно признаюсь, я не помню точной постановки вопроса в том экзит-поле. Но не это главное. Суть состоит в том, что наши люди привыкли доверять тем социологическим опросам, которые проводят известные им организации. Центр Шарги — весомая и авторитетная фирма. По которой можно спокойно судить об объективности и правдивости выборов в стране.

Молчуненко повернулся в сторону второго политолога.

— Чтобы наш телемарафон не превратился в диалог двух людей, не скажете ли вы нам своё видение данной проблемы.

Николай Федорович Ясюк тяжело вздохнул:

— Может вы не поверите, но я, лично, совершенно не понимаю смысла экзит-полов. Окончательные результаты выборов объявляет только Центральная избирательная комиссия. Только ей предоставлена возможность определить, кто победил, а кто проиграл. Вот я сейчас слушал обоих оппонентов. И знаете, о чём думал? Я пытался вспомнить, когда впервые появился экзит-пол. И с чем его появление было связано.

— Извините, но сейчас не тот момент, чтобы вспоминать историю возникновения каких-то социологических исследований. — перебил политолога Круглый. — Меня больше волнует, что происходит на избирательных участках. Вы знаете, сколько в Донецкой области проголосовало по открепительным талонам? Нет? Цифра измеряется тысячами людей. Можете себе такое представить. Тысячи! Тарас Гнатович, а ведь это ваша, так сказать, родная вотчина.

— Любой факт нарушения должен быть зафиксирован вашими наблюдателями. — начал было отвечать Коновалюк, но Олег Петрович не дал ему договорить.

— А вы знаете, в каких условиях работают наши наблюдатели? Сначала их не пускали на избирательные участки. Потом им угрожали. Начиная с того, что уволят с работы, и заканчивая физическими методами воздействия. Как вы считаете, подобное явление в нашей стране нормально: издеваться над людьми за их убеждения?

— Ненормально.

— В таком случае, — Круглый самодовольно откинулся на лёгкую спинку высокого стула, на котором сидел, — Наберитесь совести, найдите хоть частичку её, чтобы сказать самому себе: мы проиграли. И тогда не придётся стыдливо опускать глаза перед молчаливым народным взором. Наш кандидат пришёл с конкретной программой улучшения благосостояния народа Украины. И народ ему поверил. И пошёл за ним. А вы мешаете народу сделать правильный выбор.

— Простите. — резко остановил Олега Петровича Молчуненко. — Ваши слова можно отнести к агитации за вашего кандидата в президенты. А так, как в день выборов любая агитация запрещена, то я прошу прервать эфир, и объявляю рекламу.

Когда первый рекламный ролик пошёл по экрану, Геннадий Сергеевич подошёл к Ясюку, и, хитровато прищурившись, спросил:

— И как, Николай Фёдорович, вспомнили, когда появились экзит-полы?

— А я и не забывал. — политолог достал из кармана конфету, и, развернув обёртку, кинул леденец в рот.

— И когда же?

— Когда появилась вся эта лобуда, под названием «бархатная революция». Точнее, когда незаконный, никого и ни к чему не обязывающий экзит-пол стал подменять результаты официальной, законной Центральной избирательной комиссии. Опасная, знаете ли, игрушка. Те, кто ею пользуются, забывают об одном. После них, а вполне возможно, что и против них, такой штукой могут воспользоваться в любой момент другие, не разделяющие их точку зрения, политики. Либо люди, жаждущие подвинуть власть, точнее, спихнуть. Но самое смешное, в данной ситуации, заключается в следующем: если они не признают тот экзит-пол, который выдвинут против них, то под сомнение попадут их собственные результаты выборов. Палка о двух концах. И какой конец не держи, а всё равно бьёт в лоб.

* * *

18.09, по Киевскому времени

Синчук сразу определил, где находятся его люди. Сотрудники областного управления службы безопасности одевшись только в цивильное, окружили площадь по периметру, выставив усиленные группы людей, по два — три человека, в центр, непосредственно перед площадкой. Также выставили посты и за сценой, откуда, по предположению руководства, должны были появиться лидеры оппозиции.

Резко похолодало. Снег, который начал сыпать ещё с утра мелким порошком, теперь валил крупной, режущей кожу, крупой.

Станислав Григорьевич, убедившись, что всё под контролем, хотел, было, спуститься в подземный переход, где, наверняка, ещё работали мини — кафе, как вдруг увидел знакомую фигуру, стоящую у перехода.

— Богдан Васильевич?

Петренко от неожиданности вздрогнул, и обернулся на зов.

— Вы? — голова политика завертелась на триста шестьдесят градусов. — Зачем вы подошли? Вы отдаёте себе отчёт, что нам нельзя общаться в этом месте?

— Отчего? Да перестаньте вертеть головой. Вы своим поведением больше привлекаете внимания, чем я вопросом. Майдан, господин Петренко, на то и устроен, чтобы на нём встречались незнакомые люди. А мы с вами знакомы. Вы ведь были на даче моего шефа вместе со своим босом? Вот и алиби, если оно, конечно, вам нужно. Кстати, Богдан Васильевич, спасибо за информацию о подготовке к данному мероприятию. — Синчук кивнул головой в сторону палаток. — Вы насколько долго собираетесь топтаться на Майдане?

— В смысле? — не понял Петренко. Депутату был неприятен и разговор, и сам подполковник.

— В том плане, если проиграете выборы, будете сворачиваться, или как?

— Вы что, смеётесь над о мной? — обиделся политик.

— Простите. Долго здесь стоять тошно, вот и хочется хоть как-то подбодрить себя. Кстати, Богдан Васильевич, передача плана действий вашего штаба в стан премьера, случайно, не ваших рук дело?

— С чего вам подобное взбрело в голову?

— Хотя бы потому, что вы в последнее время попали в большое доверие у Козаченко. Да и во вражеском лагере у вас сохранились связи. Как ни крути, а вы, Богдан Васильевич, самая идеальная фигура.

— Для передачи информации?

— Нет. Для того, чтобы вас подставили. — Синчук шмыгнул носом. — Кофе не желаете? Я бы, честно говоря, чем-нибудь сейчас согрелся.

— Нет. — отрицательно мотнул головой Петренко. — Не хочу, чтобы меня после расспрашивали: куда и зачем я ходил с сотрудником СБУ?

— Ваше дело. Что-нибудь заслуживающее внимание ещё имеется?

— Нет.

— Тогда до будущей встречи.

* * *

18.18, по Киевскому времени

— Алло, Андрей Николаевич? — голос, глухо звучавший в телефонной трубке, был незнаком Козаченко.

— Да, я вас слушаю. — Андрей Николаевич, сам не осознавая, что делает, быстро оглянулся по сторонам. — Кто вы? Откуда у вас мой номер телефона?

Незнакомец не ответил ни на один вопрос кандидата в президенты.

— Час назад ваши люди, точнее ваш кум, совершили небольшую, но, довольно серьёзную ошибку. Передайте своему начальнику охраны, чтобы тот материал, который сделали журналисты со «Свободы» ни в коем случае не вышел в эфир. В противном случае, ваш приход на пост президента может оказаться под угрозой.

— Не понимаю… — начал было говорить Козаченко, но тихий голос его перебил.

— Пока те люди из «Таврии» находятся в милиции, никакого репортажа об их аресте не должно появиться в эфире. Ни в коем случае! Мой вам совет: ждите. Сейчас мои люди работают над вашей проблемой. Нам необходимо время, чтобы перевезти задержанных в СБУ.

— Вы выполняете приказ Тимощука? — тут же спросил Козаченко, но на том конце связи нажали на кнопку отбоя.

18.32, по Киевскому времени

Игорь Юрьевич купил у продавца лотка на Майдане шерстяной шарф лимонного цвета, с надписью с обоих концов «ТАК!», повязал его себе на шею, поверх воротника купленного в универсаме длиннополого пальто, и в таком виде вернулся в толпу.

К этому времени на эстрадной площадке, посредством новейшей компьютерной техники и широкого, метров двадцати в длину и ширину квадратного экрана, транслировали прямой эфир из Центральной избирательной комиссии. Председатель ЦИК объявлял о том, какой процент избирателей проголосовал на данный момент. Перед импровизированной сценой стояло, по меньшей мере, тысяч десять — пятнадцать человек. То тут, то там слышался смех, песни, кто-то выкрикивал лозунги штаба Козаченко. К словам председателя, как понял Игорь Юрьевич, особо никто не прислушивался.

Гость столицы Украины медленно обошёл площадь, дважды выпил кофе, закусил бутербродом, купленным в гастрономе, находящемся рядом с Майданом, и ещё раз сделав обход площади, вернулся к своему автомобилю, припаркованному возле Дома художников, в двухстах метрах от Лядских ворот.

* * *

18.51, по Киевскому времени

Густав Велер в последний раз посещал столицу Украины пять лет назад, когда новорождённая оппозиция только поднималась на ноги, и его, как специалиста по так называемым «переходным вариантам», прислали в страну исследовать, насколько можно рассчитывать на победу только что появившейся на свет партии «Незалежна Україна». В те дни он подал «наверх» негативный отчёт о деятельности украинской оппозиции. Во-первых, Велер так и не смог для себя понять, чего же хотят добиться господа украинские демократы, социалисты и националисты? Естественно, кроме того, что хотят захватить власть. Складывалось такое ощущение, будто кроме власти, как таковой, их более ничто не интересует. Деньги и власть — чуть ли не у каждого ведущего политика можно было написать на лбу. Но, партия с такими интересами долго просуществовать не в состоянии. Это аксиома. К тому же, всех политиков, независимо от партийной принадлежности, объединяло ещё одно желание, которое Велеру и вовсе было непонятно. Новые украинские демократы, да и не только они, хотели, точнее, жаждали, чтобы в стране абсолютно не работали законы. То есть, чтобы они принимались, но не выполнялись. Чтобы правосудие было купленным. Конституция размыта. А все финансовые потоки находились под контролем небольшой группы людей. В кулуарах парламента, со всех сторон только и слышались негромкие словечки, брошенные в мобильные телефоны, типа: «подмазать», «забить стрелку», «откат». В такой обстановке работать, к тому же делать ставки на какую либо конкретную политическую силу, не имело никакого смысла. А раз он, специалист с многолетним опытом, не смог свести концы с концами, то куда уж это сделать простому украинскому обывателю. А значит, как сделал тогда вывод Густав Велер, на поддержку населения нечего рассчитывать. Во-вторых, ни одна из данных сил толком не гарантировала тесных связей с западными партнёрами. Говорить с будущими инвесторами о вкладах в экономику Украины при таких раскладах не могло быть и речи. Весь вывод из отчёта Густава Велера укладывался в одно слово: нестабильность. При любой власти. Эксперты сделали свои выводы, и на время оставили оппозицию в покое. Что и отразилось на её проигрыше в парламенте.

Но Велер продолжал наблюдать за Киевом. Видел, как с Кучеруком начали заигрывать американцы. Как отреагировали на их действия русские. Как янки, в начале года, моментально наладили связи с объединившейся, как это ни удивительно, оппозицией. Как президент дал понять, что может пойти на соглашение с Москвой. И решил: пора и ему проявить инициативу. Новый доклад пошёл наверх, получил поддержку, и вот результат. Он в Киеве.

Велер оставил авто с посольскими номерами возле оперного театра, а сам спустился вниз, на Хрещатик. Обстановка, которую он увидел, его взбодрила. Нечто подобное Густав Велер ощущал год назад, когда консультировал «революцию тюльпанов» в Тбилиси. Тогда он, помнится, познакомился с довольно любопытной и колоритной личностью: журналистом с российского телеканала. Как же его звали? Кажется, Михаил. Помнится, они поспорили по поводу того, что несёт НАТО в недоразвитые страны третьего мира: зёрна демократии, или зёрна раздора. Велер, в виде примера, приводил страны Прибалтики. Михаил — бывшую Югославию. Тогда немец посмеялся про себя: знал бы собеседник, что и к этому он тоже приложил свою руку. И НАТО тут абсолютно не причём. Большие деньги, только они. А альянс — инструмент в умелых руках деловых людей. И когда нужно, козёл отпущения.

Вечерело. На Майдан потихоньку стекалось всё больше и больше людей. Велер глубоко вдохнул в себя свежий, морозный воздух и направился к эстрадной площадке, на которой, под акустическую гитару, не жалела свои голосовые связки местная поп дива.

* * *

20.38, по Киевскому времени

«По последним данным Центральной избирательной комиссии, во втором туре голосований приняло участие 92 % населения Украины. Ровно в 20.00 все избирательные комиссии прекратили проведение голосования, и приступили к подсчёту голосов.

«Новости Украины», телеканал «Украина»

21 ноября, 200 год»

* * *

23.29, по Киевскому времени

К половине двенадцатого ночи Молчуненко почувствовал, как спину, от постоянного полусидения на неудобном высоком табурете, стало нестерпимо ломить. Боль проползла снизу, от копчика, по позвоночнику вверх и основательно поселилась в голове. В студии в столь поздний час, находились, помимо съёмочной группы, он сам и Тарас Гнатович Коновалюк от штаба Яценко. А также пустой стул, на котором должен был страдать Кривошеенко, однако такого удовольствия Геннадию Сергеевичу тот не доставил. Полчаса назад народный депутат, который должен был выступать на телемарафоне от штаба Козаченко, неожиданно связался со студией по телефону, и сообщил, что вместо него приедет Тарасюк. Однако, прошло более часа, а вместо представителя оппозиции стоял пустой табурет. Молчунеко сделал очередной анализ дня, после чего перешёл в беседе с Коновалюком.

— Перед рекламой, Тарас Гнатович, мы с вами говорили про национальное самоопределение Украины. И выделили два аспекта. Не могли бы вы, пока в студии нет нашего второго гостя, несколько прояснить свою позицию?

— По поводу того, что представитель от оппозиции, опаздывает, для меня нет ничего удивительного. — бросил словесную шпильку Тарас Гнатович. — Они все берут пример со своего лидера.

Молчуненко не сдержал улыбки. Действительно, за Козаченко наблюдалась такая черта характера. Тот опаздывал постоянно. На любое мероприятие.

— По поводу опоздавших, давайте договоримся, ни слова.

— Как о покойниках? — выбросил вторую шпильку Коновалюк.

Режиссёр программы прикрыл глаза рукой. Молчуненко понял: тему разговора следует увести в сторону.

— Итак, нас, в том числе и меня, интересует ваша позиция в самоопределении Украины на Евразийском пространстве. Особенно, в национальном контексте.

— Да, собственно, позиция нашей политической силы довольно проста. — улыбка исчезла с уст депутата. — Есть информация, которую следует изучить, переработать, обсудить с народом Украины и после применить. Вот и всё. Банально просто. — Тарас Гнатович сделал паузу, после чего продолжил мысль. — Наша беда заключается в том, что мы повсечасно подменяем одни понятия другими.

— Вы имеете в виду… — теперь Молчуненко протянул паузу. Итак, Тарас Гнатович…

Коновалюк снова рассмеялся:

— Нет, нет. Я говорю совсем о других понятиях. К тому же, мне не нравится, когда наши оппоненты постоянно твердят о том, будто в случае, если президентом станет Владимир Николаевич, то вся страна станет жить «по понятиям», при этом, естественно, намекая на места не столь отдалённые. На мой взгляд, так как мы стремимся жить по европейским стандартам, по европейским законам, то и права человека мы тоже должны чтить, как европейцы. А не как недоразвитые варвары и дикари, которые, на вроде шаманов, выкрикивают заклинания и призывают своих идолопоклонников к самым примитивным чувствам. Но, вернёмся к вашему вопросу. В Европе существует три определения национализма. Евронационализм, или как его ещё называют, классический национализм, который возник в период становления Европы. Период становления колоний, унижение одних народов, за счёт других, и, как вытекающий фактор, становление, я бы так сказал, «супернаций». Это классический национализм. Второй вытек из тех же самых причин. Национально — освободительное движение за независимость привело к рождению полной противоположности классическому национализму — этническому национализму. То есть, нация, в данном течении представляется, как нечто вечное, этническое, существующее тысячелетиями. Незыблемое, на которое покусился, со своими «суперпланами» национализм классический. Вот наши оппоненты и варьируют этими двумя понятиями. Найдя естественного врага, в лице России…

— Как я вас понял, Россия представляет национализм классический, то есть Евронационализм? — вставил реплику Молчуненко.

— Совершенно верно, хотя Россия и Евронационализм как-то не сочетаются, вы не находите?

— Вы в смысле «Евро»?

— Да. Но вернёмся к нашему вопросу. Украина, соответственно, по словам оппонентов, является ярким представителем этнического национализма. Который борется понятно с кем. Или с чем.

— И что же плохого в том, что коренные украинцы борются за свою независимость?

— А вот здесь мы с вами подходим к третьей разновидности национализма. Гетеронационализм. Прошу не привязывать к слову «гетера».

Молчуненко едва сдержал улыбку.

— Да, иначе бы звучало, как «продажный национализм».

— И снова неверно. В древней Греции гетерами называли образованных, богатых, незамужних женщин, ведущих свободный, независимый образ жизни. И к проституции, в современном понимании, они не имеют абсолютно никакого отношения. А вот гетеронационализм произошёл от, опять же, греческого слова «гетерос» — другой, или иной. То есть, отличающийся от прежнего.

— И чем же Гетеронационализм отличается от первых двух?

— Он есть их симбиоз. Как сказал один американский философ, постараюсь процитировать по памяти: «Гетеронационализм — это попытка вместить этнонациональную политику самосознания в рамки евронациональной концепции политической общности». То есть, говоря простым языком, появляется новая, самоутверждающаяся структура, нация, которая будет вмещать в себя и этнически коренное население Украины, и переселенцев, заселивших нашу страну после войны, особенно восток и юг. Я бы сказал, появляется новый украинский народ. И его не следует бояться. Это нормальный процесс, через который, в своё время прошли все цивилизованные страны: Великобритания, Испания, США, в особенности. Германия, в послевоенный период. Но, в данной ситуации, чтобы не было конфликтной ситуации, ни одна из сторон, которые принимают участие в сотворении нового сообщества, не имеет права претендовать на доминирующую роль в данном процессе. Что, к сожалению, мы сейчас наблюдаем.

— Позвольте мне с вами не согласиться. — Молчуненко поправил очки. — В любом процессе должен быть лидер. Это аксиома. И в процессе, как вы выразились, создания нового общества тоже должен быть лидер. И я, как украинец, чей род корнями уходит в глубь украинской истории, только поддерживаю то, что главенствующее место в данном созидательном процессе возьмёт этнос. То есть то, с чего и зародилась Украина.

— Я вас поддерживаю. Как украинец, который родился на западной Украине, и чьи предки вспахивали украинскую землю не одно поколение. Но, как человек с европейским, надеюсь, сознанием, а ведь мы стремимся в Европу, я очень боюсь того, что национальными, этническими чувствами простого, коренного населения в скором времени начнут спекулировать, в результате чего мы можем скатиться в простой, безобразный нацизм. Яркий пример — наш сосед. Страна, родившая Гёте и Шиллера, ставшая колыбелью Европейской культуры, в начале двадцатого, прогрессивного столетия углубилась в детальное изучение своих корней, после чего последовали этнические чистки и концлагеря.

— Именно это вы имели ввиду, когда производили рекламные видеоролики, типа: «Лишь бы не было гражданской войны»? — поддел собеседника Молчуненко. — Знаете, меня очень покоробили кадры сравнивающие Козаченко с Гитлером. На мой взгляд, вы поступили неэтично, и, как сами говорите, не в соответствии с европейскими традициями, показывая по телеэкрану подобные сравнения.

Коновалюк промолчал. В самом деле, не оправдываться же сейчас, в прямом эфире. Да и кому интересно, что Тарас Гнатович был категорически против подобных сюжетов, но Резниченко настоял на них, а Владимир Николаевич, когда он обратился к нему со своим протестом, только отмахнулся: мол, Резниченко доверили работать со СМИ, вот пусть он этим и занимается.

На камере, которая нацелила свой объектив на Коновалюка, загорелся огонёк. Тарас Гнатович понял: его показывают по всей стране, а значит, всё-таки, следует отвечать.

— Пока ещё не пришло время для анализа всех наших действий. Но, думаю, мы, как и всё общество в целом, дадим оценку всем минусам, как в предвыборной агитации, так и в предвыборной гонке.

— Надеюсь, мы когда-нибудь узнаем о результатах вашего оценивания. — Геннадий Сергеевич приподнялся со стула, — А к нам в студию, как и было обещано, приехал представитель штаба предвыборной кампании и доверенное лицо Андрея Николаевича Козаченко, Степан Григорьевич Тарасюк. — Молчуненко повернулся в сторону нового гостя. — Степан Григорьевич, мы рады видеть вас в нашей студии, и хотели бы вам задать несколько вопросов…

Однако, представитель от штаба оппозиции отказался сесть на предложенный стул. Вместо этого, стоя, не спеша, депутат достал из внутреннего кармана пиджака несколько листов бумаги, развернул их и обратился к ведущему:

— Простите, пан Молчуненко, но я приехал в вашу студию не для того, чтобы отвечать на вопросы. Я здесь нахожусь с конкретным поручением, которое намерен незамедлительно выполнить.

Степан Григорьевич, по причине близорукости, поднёс листы с текстом ближе к глазам.

— Вы правильно заметили тот факт, что я представляю здесь, на вашем канале, который позволил себе, мягко говоря, неэтичное поведение по отношению к народному кандидату в президенты Андрею Николаевичу Козаченко, показывая его в образе врага народа Украины, его доверенную особу. А потому, от имени нашего народного кандидата в президенты, хочу сделать следующее заявление. Оно состоит из трёх пунктов. — листы зашуршали в руках депутата. — Шановна громада! Я обращаюсь ко всему народу, выбравшему Андрея Николаевича Козаченко народным президентом. Он благодарит вас за ваше мужество. За то, что вы, несмотря на административное давление, страх, террор, устроенный наёмными бандитами на избирательных участках, всё таки сделали свой правильный выбор и избрали, как показал независимый экзит — пол, Андрея Николаевича Козаченко истинно народным президентом Украины. Это первое. Во-вторых. Мы уже слышали от ныне действующего премьера, что второй тур выборов будет происходить на его территории. Сегодня мы поняли, что он имел в виду. По всей стране разъезжали автобусы, наполненные бритоголовыми бандитами с открепительными талонами. На избирательских участках Запорожья и Херсонщины милиция, со зверскими лицами, нападала на людей, требуя чтобы те голосовали за кандидата от власти. В Ивано — Франковской области патриоты Украины задержали автобус, в котором бандиты везли оружие, для того, чтобы применить его на одном из избирательных участков областного центра, и, тем самым, сорвать выборы. В один день наша свободная, вольнолюбивая страна превратилась в «зону». Именно такой видит кандидат от власти и нынешний премьер будущее Украины. Отсюда вытекает третий пункт заявления Андрея Николаевича Козаченко. Все уже знают, по результатам экзит — пола, о победе народного избранника Андрея Николаевича Козаченко. Об этом известно каждому избирателю Украины. Но власть пытается подтасовать результаты второго тура голосования. Последний бюллетень бросили избиратели в 20.00. Сейчас без пяти двенадцать, а на сайте Центральной избирательной комиссии, за прошедшие четыре часа ничего не изменилось. Это может говорить только об одном. Мы наблюдаем циничное и бессовестное повторение первого тура голосования, когда нам десять дней морочили голову, боясь объявить народу о победе Андрея Николаевича Козаченко. И после всего этого, вы, пан Молчуненко, ваш телеканал заставляете нас вести цивилизованный диалог с преступниками, которые нарушили самый главный закон нашей страны: Конституцию. От имени народного президента Украины Андрея Николаевича Козаченко, в знак протеста, по поводу противозаконного поведения команды премьер-министра в этой предвыборной кампании, в знак протеста того, как вёл себя ваш телеканал, пан Молчуненко, который на протяжении всей предвыборной гонки обливал грязью народного кандидата в президенты Украины Андрея Николаевича Козаченко, я отказываюсь вести дальнейший диалог и покидаю студию.

Степан Григорьевич резко, даже несколько театрально развернулся, и направился к выходу. Коновалюк задумчиво проводил оппозиционера взглядом. Режиссёр потянулся во внутренний карман куртки, за валидолом. Геннадий Сергеевич бросил взгляд на часы на руке. Вот и наступил новый день. Интересно, что он принесёт, после такого окончания дня предыдущего?

* * *

Понедельник, 22-е, 01.32 по Киевскому времени

Самойлов упал на диван. Володя проверил камеру, приготовил две новых кассеты, и только после растянулся в кресле, с неизменной бутылкой пива в правой руке.

— Во сколько завтра встаём? — Михаил повернулся к оператору.

— Судя по всему, ни во сколько. — Дмитриев сделал глубокий, освежающий глоток.

— То есть?

— Тебе нужно придумать текст и срочно передать информацию в Москву.

— Молчуненко поможет.

— Не получится. Он мне звонил полчаса назад. Предлагает сделать запись из ЦИК. Говорит, там сегодня будет весело.

— Так давай и я с вами поеду.

— Чтобы завтра обоим с ног валиться?

Володя включил телевизор. Как раз по телеэкрану показывали в записи выступление Тарасюка. Самойлов просмотрел выступление до конца, после сделал звук тише и повернулся к оператору:

— Знаешь, что только что перед нами было?

— Знаю. — пустая бутылка опустилась на пол. — Начало политической конфронтации в конфронтацию физическую.

— Нет, Володя, нам показали чистой воды «пиар», в лучших кинематографических традициях Запада. Наверняка, идея подобного хода принадлежит самому Тарасюку. И, вполне возможно, Козаченко даже понятия не имеет о выходке своего помощника. Заметил: тот выдал текст почти экспромтом. С ненавистью и презрением глядя на объектив камеры. Как в кино. Положительный герой недоволен поведением своего врага, и бросает ему перчатку.

Володя откинулся на спинку кресла, одну руку заложив за голову, второй прикрыв глаза:

— Лучше бы было, чтобы Генка ушёл, а этот твой Тарасюк бросил гранату. И сам не успел выскочить в двери.

* * *

03.48, по Киевскому времени

Яценко молча спускался по лестнице, в сопровождении телохранителей и нескольких человек из своей команды. Недовольство явственно читалось на его крупном, круглом лице. Жутко хотелось выматериться. Чёртовы законы и инструкции.

Владимир Николаевич рассчитывал на то, что утром, пока тот вышмыргыш, Козаченко, ещё не успеет собрать более солидную толпу на площади, ЦИК объявит результаты выборов и к вечеру сделает официальное заявление о его победе. А тут, видите ли, не известна судьба двух процентов голосов из западных регионов. Каких-то двух процентов голосов. И это при том, что уже и так понятно, кто победил. Сам на мониторе видел: за него 49.36 % голосов, за Козаченко — 46.5 %. Так что, даже если те два процента проголосуют за «банкира», всё равно президентом будет премьер. Тянут, суки. — сделал вывод Владимир Николаевич. — Специально не высылают результатов, чтобы днём поднять не только Киев, но и центральные и западные области. Найти бы сейчас стол, да грохнуть по нему кулаком.

Он, конечно, наорал на председателя ЦИК, да что толку с того крику. Не будет же Крылов за тех «козлов» протоколы писать.

— Роман. — премьер обернулся и нашёл взглядом первого заместителя руководителя штаба своей избирательной кампании Романа Здольника. — Останься. Сообщай мне об о всём, что будет происходить. Детально.

Яценко спустился ещё на несколько ступенек и снова притормозил. На встречу ему поднималась группа людей, во главе с Козаченко. Телерепортеры, окружавшие и того и другого претендента на абсолютную власть в Украине, тут же заработали фотоаппаратами. Вспышки осветили площадку ярким, бьющим в глаза, светом.

Андрей Николаевич приподнял голову, тоже прекратил движение.

Все замерли в ожидании. Кто же из них произнесёт слово? Или первым сделает жест, движение?

Яценко растерялся. Такого поворота событий он не ожидал. И действительно, какого лешего Козаченко решил не пользоваться лифтом? Недовольство начало переполнять премьера.

Впрочем, Козаченко тоже был не в восторге от встречи. Послушал, на свою голову, Круглого. Тот минуту назад созвонился с Кривошеенко, который находился в конференц-зале ЦИК, и получил сообщение, о том, будто премьер покинул зал. Он то и посоветовал подниматься по лестнице. Мол, премьер ленивый бугай, обязательно воспользуется лифтом. Вот тебе и лентяй.

Яценко поморщился. Ему было противно лицезреть конкурента, и вот, не сдержался. Как не сумел сдержаться и в минуты теледебатов. В последнее время Козаченко спал мало, постоянно находился на ногах, в результате чего кандидата можно было принять за очень больного человека. Владимир Николаевич никакого сочувствия к противнику не испытывал. На войне, как на войне. Есть победители, есть проигравшие, есть жертвы. Подчас, проигравшая сторона и становится жертвой.

Премьер сумел скрыть ухмылку: интересно, кто тебя так наказал? Бог? А, впрочем, какая разница. Нечего было всё лето орать на митингах, будто во власть лезут бандиты и криминал. Ничего, через несколько дней, максимум, через месяц, всех, кто на него глотку раскрыл, определим, куда следует.

А у Козаченко в голове билась только одна мысль: а ведь он нам не простит, что мы на него вылили. Мстить будет по чёрному. Как пить дать… И из «Freedom World» звонили час назад. Спрашивали, как обстоят дела. Беспокоятся за свои «бабки». А посему, — подумал Козаченко, — выхода у нас нет, кроме, как идти до конца. Хвала Богу, толпа на Майдане всё-таки, несмотря на некоторый пессимизм в команде, собралась. Что ж, первый вариант плана, прошёл. Теперь осталось разогреть массу и довести её настроение до стадии кипения.

Андрей Николаевич сделал шаг вперёд. Яценко не выдержал его прямого взгляда, и отошёл в сторону. Команда Козаченко молча проследовала наверх. Яценко, постояв несколько секунд, начал спускаться вниз.

Молчуненко ткнул в бок Володю, снимавшего всю происшедшую сцену.:

— Несколько символично. Не находишь?

* * *

04.12, по Киевскому времени

«Шону.

Принято решение о ликвидации «второго». Приступайте к подготовке акции.

Х -23»

* * *

04.26, по Киевскому времени

Литовченко пробрался между заполненными журналистами и политиками стульями в правое крыло конференц-зала, где расположилась команда Козаченко, и упал на стул рядом с кандидатом в президенты, буквально за секунду до объявления последних данных.

— Итак, на данный момент у нас сложилась следующая картина, — председатель Центризбиркома, Алексей Крылов, поправил на переносице очки в позолоченной оправе, и, уставившись в монитор компьютера, встроенного в панель стола главы комиссии, принялся читать, — Проверено 98.76 % проголосовавших бюллетеней. Против всех проголосовало 1.6 % голосов. Испорченных бюллетеней — 2,64 %. За Владимира Николаевича Яценко проголосовало 49,36 % голосов. За Андрея Николаевича Козаченко проголосовало 46,5 % голосов. Пока не поступили результаты голосования из следующих областей….

Дальше Андрей Николаевич слушать не стал. Он поднялся со своего стула и направился к выходу. Литовченко и вся команда последовали за лидером. За их спинами послышались хлопки и свист ликующих, от ощущения близкой победы, политиков, во главе со Здольником.

— Едем на Майдан? — поинтересовался Литовченко, как только все вышли в коридор.

— Нет. Сначала меня интересует беседа с Крыловым.

Претендент на пост премьер-министра отошёл несколько в сторону. Придётся подождать, хотя, будь он на его месте, то ни за что бы сейчас не стал встречаться с председателем Центризбиркома. Пустое занятие. Ничего тот вразумительного не скажет. К тому же, дальнейшие действия и так уже расписаны. Смысл тратить время.

Однако Андрей Николаевич был иного мнения. Он понимал: если они сейчас «проглотят» информацию, и никак не отреагируют на неё, то у оппонентов возникнут обоснованные подозрения в том, что вся дальнейшая акция на Майдане была тщательно заранее спланирована. И могут утром, или днём пройти с данной информацией на телевидении и сорвать всё мероприятие. А им, то есть оппозиции, необходимо, чтобы на начальном этапе всё выглядело, как народное возмущение. Как бунт масс против деспотичного правительства. После провала двухлетней давности, когда и Козаченко, и Литовченко недооценили нынешнего главу государства, и, фактически, выиграв выборы в парламент, снова ушли в оппозицию, Андрей Николаевич стал более тщательно просчитывать все шаги, не разделяя их на первостепенные, и вторичные. Теперь любой, пусть даже самый маленький, шажок мог стать главным. А потому он встретится с Крыловым.

Однако, встреча не состоялась. Через двадцать минут кандидат от оппозиции выступал перед телекамерами, и рассказывал, как его не пустили в комнату для совещаний, где он хотел встретиться с Головой ЦИК, и высказать ему своё недоверие по поводу голосования в Донецкой и Луганской областях. Усталый, больной вид кандидата, его утомлённый голос буквально взорвали журналистскую братию. Вскоре в редакции газет, телеканалов, радиоголосов понеслась информация о том, что в ЦИК нарушены права одного из кандидатов в президенты. Произошло не только нарушение Конституционных прав, но и простое унижение личности.

Литовченко, глядя на происходящее, мысленно аплодировал «патрону»: нет, всё-таки они свернут им шеи!

* * *

07.55, по Киевскому времени

«Шону.

Тщательно изучив присланную вами запись, мы смогли установить голос объекта N 2. Он принадлежит сотруднику СВР России полковнику Медведеву. Голос объекта N 1 в нашей базе аудиоданных отсутствует. Вполне возможно, Медведев завербовал «младенца», возможно, гражданина Украины. Эксперты сделали следующее заключение: по тону и тембру голоса, объект N 1 человек, уверенный в себе, чётко оценивающий ситуацию, судя по всему, прошедший специальную подготовку. Вывод наших специалистов: объект N 1 следует искать, ориентировочно, в трёх направлениях: украинский политикум, пресса, спецслужбы. На ваш счёт переведена та сумма, о которой мы условились. Желаем удачи.

Х-23»

* * *

05.44 утра, по Киевскому времени

Владимир Николаевич покинул авто и прошёл в холл кинотеатра «Дніпро», штаб избирательной кампании его партии. Едва он открыл двери, как до него донеслись песни, хлопки вылетающих пробок из бутылок с шампанским, смех.

Яценко широкими шагами пересёк холл, открыл дверь в отведённую ему под кабинет комнату, и, через охрану, позвал к себе Резниченко с Коновалюком.

— Что здесь происходит? — премьер посмотрел вначале на одного, потом на другого политика.

— Празднуем победу. — первым ответил Тарас Гнатович.

— Рано праздновать. Результаты ещё не объявили.

— А какая разница? Мы уже всё просчитали. — руки Резничеко потянулись к пальто шефа. — Даже если те голоса и уйдут в полном количестве за «банкира», мы всё равно идём с опережением почти в полтора процента.

— Полтора процента есть почти ничто. — в голосе кандидата слышалось раздражение. В движениях наблюдалось тоже самое. Премьер сам, без посторонней помощи, скинул долгополое пальто и бросил его на диван. — Видел, что они утворили на Хрещатике?

— И что? Тем не менее, победили мы. — Яценко бросил хмурый взгляд на подчинённого. Резниченко осёкся. — Простите, то есть, вы.

— То-то. Что ещё сделали?

— Сообщили президенту….

— А вот это напрасно. Кучеруку должен был позвонить я.

— Так он сам… — начал, было, оправдываться Резниченко, но понял, его всё равно никто не услышит.

— Рано. Всё рано. Как говорится, не говори гоп, пока не перепрыгнешь. А ты как, Тарас, думаешь?

Коновалюк устало опустился на стул:

— Ноги гудят. И хорошо. Значит, день прошёл не зря. — Тарас Гнатович поднял взор на премьера. — Напрасно вы, Владимир Николаевич, беспокоитесь. По закону, даже если бы у вас было всего на полпроцента опережение, то и в данном случае вы бы стали президентом. Такова норма Конституции. Конечно, у них есть ещё шанс подать жалобу в Верховный Суд, но для этого они сначала должны собрать факты, после созвать внеочередное заседание Верховной Рады. Опять же, найти 226 голосов, которые бы поддержали их претензии, и объявили выборы несостоявшимися. А такого количества депутатов у них нет. Разве что…

— Коммунисты. — догадался Яценко. — Эти проститутки могут продаться.

— Могут А потому, нужно провести с ними переговоры. — дополнил мысль патрона Тарас Гнатович.

— Поедешь?

— Да нет, Владимир Николаевич. Тут вам самим следует с ними пообщаться, пообещать чего-нибудь. С парламентёрами Кузьмичёв разговаривать не станет. И встретиться нужно в самое ближайшее время. Я так думаю, Козаченко тоже им назначит рандеву. А потому, следует поторопиться.

* * *

05.50 утра, по Киевскому времени

Козаченко окинул присутствующих взглядом. Все свои. По правую руку Литовченко. За ним Круглый, Петренко, Тарасюк, Лузгин. Замыкал круг, по левую сторону от него, кум, Кривошеенко. Все в костюмах лимонового цвета, сшитых специально для этого дня у известного киевского кутюрье.

Андрей Николаевич прокашлялся и начал говорить первым, по старшинству.

— Результаты второго тура всем известны? Подведём итог. Премьер и его команда всё-таки смогли нас обставить.

— Они количеством населения задавили. — вставил реплику Круглый, но дальнейшую его речь остановил взгляд патрона.

— Мы сейчас не будем обсуждать, кто и как действовал. — Козаченко поднялся с места и принялся прохаживаться перед штабистами. Прям, как Сталин в кино, — промелькнула мысль в голове Богдана Васильевича и тут же забылась. — Первый пункт плана выполнен. Экзит — пол мы подготовили, и провели через СМИ. На Майдане палатки выставили, людей собрали. Одной прессы на Хрещатике столько, сколько на Олимпийских играх. Теперь переходим ко второму пункту плана. Нам нужно заставить Верховную Раду проголосовать за непризнание результатов второго тура голосования.

— Тогда мы, автоматически, выходим на новые выборы. — заметил Лузгин. — По Конституции, в таком случае, назначаются новые выборы. Через шесть месяцев.

— Совершенно верно. — подтвердил Козаченко. — Нас и это не устраивает. Кучерук остаётся президентом на полгода. За полгода они с премьером всякого наделать могут. Нас устраивает только один вариант: чтобы Верховная Рада приняла решение за пересчёт голосов. Тут мы премьера и поймаем. Думаю, Яценко смухлевал на уровне ЦИК. На местах картина должна получиться совсем другая.

— А если не примет? — вставил реплику Кривошеенко.

— Тогда имеется ещё один, самый последний шанс. — Козаченко обвёл взглядом присутствующих. — Переголосование.

— То есть? — переспросил Олег Круглый.

— Переголосование второго тура.

— Но в Конституции такой нормы нет.

— Значит, должна появиться. И внести подобный законопроект следует в самое ближайшее время. И этим, Олег, займёшься ты, как юрист. Нам нужно затянуть время: созвать сессию, подать жалобу в Верховный Суд, начать работу с Конституционным и Верховным Судом, как можно больше общаться с прессой.

— А если Верховный Суд не примет жалобу? — заметил Кривошеенко.

— Не сможет не принять.

— А если вынесет отрицательное решение? — добавил Лузгин.

— А для чего Майдан? — Козаченко упёрся руками в стол. — Запомните. Нам нужно держать на Майдане людей в таком напряжении, чтобы они каждую минуту, каждую секунду ощущали за спиной врага. А для этого всю людскую массу следует поставить в такое положение, чтобы у них не было пути к отступлению. Какие будут предложения?

Политики задумались.

— Следует учесть, все акции должны быть мирными и законными. Я правильно понял? — Круглый повернулся в сторону Козаченко. Тот утвердительно кивнул головой. — В таком случае, можно блокировать Банковскую, администрацию президента, Верховную Раду, Кабинет министров…

— Ворваться в здания? — поинтересовался Литовченко.

— Ни в коем случае. — Круглый принялся рисовать на листе бумаги схему. — Только площадки перед ним. Все наши действия должны носить в общем, и в деталях законный характер. Хотя, в целом, всё будет выглядеть иначе. Никакого захвата зданий. Блокируем только подступы к ним.

— Этим займёшься ты. — Козаченко указал на кума. Кривошеенко утвердительно кивнул в ответ.

— Четвёртый — Центральная Избирательная Комиссия. — закончил мысль Круглый.

— Лузгин, отдаю под твой контроль здание ЦИК. Олег, — Андрей Николаевич повернулся в сторону Круглого. — Помимо того, что тебе поручено, продумай действия на Майдане таким образом, чтобы у людей и свободной минуты не было на отдых. К тому же круглосуточно. Сам понимаешь: оставим площадь хоть на час, всё, больше туда не вернёмся. А я займусь Верховным Судом и переговорами с коммунистами. К сожалению, без их поддержки в парламенте нам задуманное не провести.

— Кузьмичев редкий жлоб. — заметил Кривошеенко. — Я с ним сталкивался по своим интересам в Николаеве. Так он за копейку глотку готов порвать.

— А мы ему не копейку, а доллар предложим. — Литовченко отключил мобильный телефон, по которому только что с кем-то тихонько разговаривал. — Меня сейчас больше интересует Онойко. Андрей Николаевич, как у нас дела с социалистами?

— С Майданом они нас поддержали, но детального разговора о сотрудничестве ещё не было.

— Вот. — Литовченко постучал указательным пальцем правой руки по столу. — А нам с ними не просто следует провести беседу, а и подписать соглашение о совместных действиях. Протокол, об обоюдных интересах. Мы всё беседуем, разговариваем, планируем, а дело стоит. К тому же, считаю, нам следует использовать опыт Гии Сурхуладзе. Всё-таки, у них, в Тбилиси, прошёл вариант захвата парламента. И ничего, мировая общественность проглотила данный факт, даже назвала его демократическим ростом сознания народных масс в странах бывшего Советского Союза. У нас есть такой опытный человек, причём не один, а с целой командой, который бесцельно сидит и ждёт: вспомнят о нём, или нет.

— Вот и пусть пока посидит. Отдохнёт.

Козаченко с раздражением посмотрел на свою «правую руку» в избирательной кампании, и в который раз подумал: сколько же мне ещё тебя терпеть, а?

* * *

07. 46 утра, по Киевскому времени

— Алло, Игорь Юрьевич?

— Да.

— Вам пришла посылка. Не могли бы её забрать сегодня?

— Во сколько и где?

— Станция метро «Академгородок». Выход в сторону Троицкого рынка. Она будет у продавца хот-догами. В 16.00.

— Спасибо.

* * *

09. 48 утра, по Киевскому времени

Велер сам назначил встречу Тарасюку в номере отеля «Столица», который был забронирован за одним из сотрудников немецкого консульства в Киеве.

Степан Григорьевич опоздал на полчаса. Потом ещё минут пять пытался объяснить причину задержки. Велер молча наблюдал за суетящимся, не находящим своим нервным рукам места, человеком, и в который раз приходил к мысли: господи, почему чаще всего приходится работать вот с таким, или подобным ему материалом?

— Степан Григорьевич, — перебил собеседника Велер, — Меня мало волнует, почему вы не смогли найти такси. Ещё меньше меня волнуют проблемы вашего водителя и вашего авто. Сообщите подробно и конкретно, что было командой Козаченко, и лично вами сделано за прошедшие сутки?

— Лично мной? — переспросил Тарасюк, зачем-то глубоко спрятав руки в карманы пиджака.

— И вами тоже. — Велер откинул штору, так, чтобы из окна открылся вид на Мариинский парк. — Результаты голосования мне известны. Каковы будут дальнейшие действия вашего штаба?

— Вчера мы провели экстренное совещание. — начал доклад Степан Григорьевич, что-то нервно перебирая в карманах. — Выбрали тактику ведения борьбы в ближайшие дни.

— И как? Выбрали?

— Ну, в общих чертах…

— У меня мало времени. Подробно изложите позже в письменном виде. В двух словах: что решили?

Только этого не хватало, оставить письменную улику. — мелькнула мысль в голове украинского политика, но вслух он её не произнёс.

— С кем в ближайшие дни «Апостол» собирается устанавливать контакт? — Велер опустился в кресло напротив собеседника. — Ведь он не собирается действовать в одиночку?

Тарасюк отрицательно кивнул головой:

— Естественно, нет. Первый, с кем он на сегодня назначил встречу, в двенадцать часов, Егор Кузьмичёв.

— Коммунисты? — впрочем, Густав Велер ничему не удивился. Политика — вещь такая: возьмёшь к себе в союзники хоть чёрта, если приспичит.

— Да.

— Что ж… Логично. Коммунисты в вашем парламенте имеют треть голосов. Может сработать. А спикер? У него есть влияние на Раду. Такой вариант решения обсуждался?

— Нет.

— Но в планах у «Апостола» он есть?

— Может быть, но нам он о нём не говорил. Вы же знаете, какие натянутые отношения у них сложились после «скандала с записями».

Так журналисты окрестили два года назад чрезвычайное происшествие, с трагическим концом. Поздней весной того года, в пригороде Киева зверски убили политического обозревателя интернет-издания «Голос свободы» Андрея Глушко. В причастности к совершенному преступлению обвинили президента Украины и спикера парламента. Обвинили социалисты, при активной поддержке Козаченко. А обвинителем стал бывший сотрудник спецслужб, в прошлом личный телохранитель первого лица государства, полковник Константин Бойко. По заявлению, сделанному офицером в Соединённых Штатах Америки, у кого тот попросил политического убежища, бывший сотрудник СБУ сообщил следующее: во время выполнения своих обязанностей, он, тайно, сделал несколько магнитофонных записей бесед президента Украины с несколькими влиятельными лицами, в том числе и с Головой Верховной Рады, в которых речь шла о судьбе погибшего журналиста. Скандал набрал серьёзные обороты. Он же стал одной из причин проигрыша проправительственного блока «За Украину!» в последних парламентских выборах. Президент, в тот момент сумел воспользоваться разобщённостью настроенных против него политических сил, и превратить большинство в оппозицию. Однако, всплески скандала постоянно задевали имена то Даниила Леонидовича Кучерука, то спикера украинского парламента Юрия Валентиновича Алексеева.

— И тем не менее, — продолжил свою мысль Велер, — Хотите вы того, или нет, но с господином Алексеевым вам придётся наладить контакт. Хотя бы временный. И это необходимо сделать как можно быстрее. Что ещё обсуждалось на совещании?

— Литовченко высказал предложение подписать с социалистами, иначе говоря с Онойко, договор о совместных действиях.

— А вот тут с Александром Михайловичем соглашусь и я. На данный момент все партии средней руки находятся в состоянии наблюдения за вами. А они должны стать вашими сторонниками. Взять, хотя бы, партию «Зелёных».

Степан Григорьевич чертыхнулся:

— Детский сад. Бегают со своими деревьями и цветочками, словно, дебилы из клиники для душевнобольных.

— И тем не менее, свою функцию выполняют. — парировал немец. — Так что, соглашение с Онойко тоже в долгий ящик не откладывайте.

Тарасюк в который раз удивился, насколько хорошо Велер владел русским языком. Вот если бы ещё и украинский освоил, — мелькнула новая мысль, и тут же пропала, забылась.

— Кстати, — как бы, между прочим, спросил Велер, — Андрей Николаевич более не интересовался, кто же его на самом деле отравил?

Степан Григорьевич отвернулся к окну. Плюнуть бы этому засранцу в рожу.

* * *

12.16, по Киевскому времени

«По предварительным, непроверенным данным 22 ноября, на Майдане Незалежности, в Киеве, на 12.00 собралось более восьмидесяти тысяч человек. Люди съезжаются со всех областей Украины. К этому моменту по периметру площади, и на Хрещатике установили более ста палаток, в которых активисты оппозиционного движения собираются остаться на эту, и последующие ночи. Люди, сутками стоящие на площади, на морозе, требуют одного: чтобы итоги голосования во втором туре были пересмотрены, а все протоколы перепроверены, так, как они считают, что, по инициативе правительства, при подсчёте голосов, была произведена массовая фальсификация.

Самойлов и Дмитриев специально для кабельного телевидения «ТВ Москва».

* * *

12 46, по Киевскому времени

«Генеральная прокуратура Украины выступила с заявлением о том, что: «…решительно готова положить конец любому беззаконию, творимому на территории Киева и всей Украины. Ген. Прокурор Украины С. Т. Лысенко».

телеканал новостей «Свобода», 22 ноября, 200…»

* * *

12.46, по Киевскому времени

Владимир Николаевич Яценко на встречу с Егором Фёдоровичем Кузьмичевым прибыл за десять минут до начала беседы. В штабе у коммунистов царил относительный покой и стерильный порядок. Здание нынешнего Центрального Комитета КПУ находилось на улице Бахматовской, в двух кварталах от цирка, что давало основание юмористам постоянно говорить о том, что вышестоящее заведение, то есть ЦК коммунистической партии Украины, готовит кадры для нижестоящего культурного центра.

Премьер-министр поднялся на второй этаж, и его тут же пропустили в кабинет лидера стойких последователей ленинского наследия. Кузьмичев поднялся на встречу гостю. Как только коммунист сделал первый шаг, его тройной подбородок заколыхался, а глаза весело заискрились. Тот ещё жучара. — усмехнулся своей мысли Владимир Николаевич и протянул руку для приветствия.

— Какими судьбами к нам? — не слишком весело произнёс хозяин кабинета.

Вот если бы добавил: сирым и убогим. — Яценко огляделся по сторонам. Довольно неплохо. Не броско, и, одновременно, стильно. Премьер сам поднял стул, и поставил его поближе к хозяину кабинета, который обосновался на краю стола.

— Дело у меня к тебе имеется, Егор Фёдорович. Точнее, помощь.

Ну, вот и мой черёд пришёл. — Кузьмичёв скрыл усмешку, оттолкнулся от столешницы, и опустился в кресло. Он знал, рано или поздно, Яценко мимо него не пройдёт. Впрочем, как и Козаченко. У обоих просто другого выхода не было. Либо идти на поклон к социалистам, которые вот уже как второй год баламутят воду в ступе украинской политики, ставя палки в колёса и премьеру, и президенту. Но у которых голосов в Раде «с гулькин нос». Либо поклониться ему, коммунисту и бизнесмену. С его третью мандатов в парламенте.

— Слушаю тебя, Владимир Николаевич.

— Что в Киеве творится, видишь?

— Естественно. Зрением Бог не обидел. Мозгами, кстати, тоже. — тут же опередил остроту премьера Егор Фёдорович. — Молодец Козаченко. Такую массу народа собрать нужно умение. Всё-таки, кое-чему мы его научили.

— Кто это «мы»? — премьер расстегнул полы пальто, и теперь те, словно крылья большой, чёрной птицы, лежали с обеих сторон крупного тела политика.

— Коммунисты.

— Эка, ты махнул, Егор Фёдорович. — усмехнулся Владимир Николаевич. — И тут свою выгоду найти хочешь.

— А мне её искать и не нужно. Кто воспитал нашего баррикадного героя? Комсомол. Кто его направил работать в высшие финансовые структуры? Как и тебя на автобазу? Забыли. — сам же и дал ответ хозяин кабинета. — Забыли партию. А не рановато? Ты, Владимир Николаевич, без помощи КПСС так бы и прожигал, а то, может, и пропивал жизнь забойщиком в шахте, или, на худой конец, слесарем перед станком. А спас тебя партийный билет.

— Я всего в жизни своими головой и руками заработал. И твоя партия тут ни при чём.

— Ой ли… — глаза коммуниста превратились в маленькие щёлочки. — А вторую судимость тебе по чьей просьбе ликвидировали? Забыл письмо обкома партии? — премьер вскинул голову. — А оно сохранилось. Представь себе, звоню недавно нашим друзьям в Москву, а они мне и сообщают: лежит письмо то в архиве. В особой папочке. Со всеми подписями. И печатями.

— То давно было.

— Согласен, давно. Только есть такое слово: благодарность. За всё следует благодарить.

— Тебя, что ли?

— Зачем меня? Хотя бы тех, кто слово молвил за тебя в семьдесят втором. Они тоже, как оказалось, живы. Не так, чтобы здоровы, но помнят всё. До мелочей.

Кузьмичёв замолчал. К чему он мне всю эту лабуду травит? — не понял премьер-министр. Ну, благодарность понятно, а к чему старые дела вспоминать?

— Ладно. О прошлом поговорим после. — решил брать быка за рога Владимир Николаевич. — Мне нужно, чтобы ты со своими людьми принял мою сторону.

Кузьмичёв промолчал.

— Так какой будет твой ответ? — Яценко вскинул руку с часами: дел не впроворот, а этот побасенки травить вздумал.

Кузьмичёв по своему оценил жест гостя.

— Это всё, что ты хотел мне сказать?

— После договоримся, что и почём. Ты же знаешь, моё слово кремень.

— Знаю. Только Козаченко, а он мне назначил встречу на пять вечера, скорее всего, придёт с детальными, конкретными предложениями. Конечно его слово, в отличии от твоего, далеко не кремень, но я, вникая в то безвыходное положение, в какое он попал, могу выцыганить у него значительно больше, чем ты мне сейчас обещаешь. А, если учесть, что ты мне на данный момент ничего не гарантируешь, то выходит, я с них получу значительно больше.

— Много слов. — Яценко стянул с шеи шарф. — Говори конкретно, что хочешь взамен на свои голоса?

Кузьмичёв достал из нагрудного кармана шариковую ручку, притянул к себе лист бумаги и вывел на нём крупными буквами: ПОЛИТРЕФОРМУ.

Владимир Николаевич прочитал, несколько секунд дал себе времени подумать.

— В первой или во второй трактовке? — произнёс, наконец, премьер.

Первая трактовка принадлежала социалистам, и она превращала президентско — парламентскую республику в парламентско-президентскую, то есть, президент терял часть своих полномочий в руководстве внутренней политикой страны. Ему отводилась роль главы внешнеполитической деятельности, как, например, в Штатах. В таких условиях президент страны не мог влиять на бизнес — структуры, как было до сих пор. Чем никого из высших структур власти и не устраивал. Вторая трактовка принадлежала, как это ни странно, ныне действующему президенту Кучеруку. По ней, президент сохранял свои полномочия, однако, с некоторой корректировкой. К примеру, президент, своей личной росписью, как было до сих пор, по трактовке Кучерука, не имел, возможности влиять на фонд государственного имущества. Скептики и наиболее проницательные аналитики во втором варианте политреформы видели только одно: Кучерук побаивался, что любая пришедшая, новая власть попытается перераспределить уже распределённое по членам различных «семей» бывшее народное хозяйство.

Егор Федорович постучал пальцем по надписи:

— В первой трактовке.

— А если во второй?

— Это при том, что премьер-министр твой человек? — Яценко утвердительно кивнул головой. Кузьмичёв дал себе время подумать. — Согласен. Но, в таком случае, моей партии выделяются места в правительстве, и место спикера в парламенте.

— А не многовато ли?

Кузьмичёв порвал лист на мелкие кусочки и выбросил их в корзину для мусора.

— Я сейчас могу тебе, Владимир Николаевич, пообещать одно. Мне, честно признаться, с тобой будет работать намного спокойнее, нежели с Козаченко. Опять же, потому, что если ты даёшь слово, то его держишь. Но, если ты не пойдёшь на мои условия, не обессудь. Ты человек дела, и должен понимать: всё имеет свою цену. И я тебе её назвал. Подумай. До завтрашнего утра. Взвесь, прикинь. Как говорится, утро вечера мудренее.

* * *

16.00, по Киевскому времени

В назначенное время, к объекту «Продавец», в двадцати метрах от входа в станцию метро «Академгородок» подошли сразу два человека. Мужчина, лет тридцати, в демисезонном пальто, с кепкой на голове. И девчушка пятнадцати лет, в джинсах и куртке — «дутыше». В 17.38 наружное наблюдение, доведя мужчину в демисезонном пальто до квартиры, и убедившись, что тот там действительно проживает, доложило по городской телефонной связи руководителю Киевского областного управления Службы Безопасности Украины, Артёму Фёдоровичу Новокшенову, что: «… объект проявился, посылку забрал. Фотографии объекта сделаны, место его проживания установлено».

* * *

16.32, по Киевскому времени

«Руководство, подчиняясь указаниям вышестоящих органов, заставляет нас выполнять преступные приказы, направленные против народа. Мы, милицейское подразделение Киево-святошинского районного управления внутренних дел отказываемся исполнять незаконные инструкции, выданные нам на случай так называемой «кризисной ситуации». Мы заявляем о том, что вся милиция, весь офицерский и сержантский состав РУВД Киево — святошинского района города Киева поддерживает законные требования народа, и обязуется оказывать посильную помощь в поддержании правопорядка на Хрещатике, Майдане Незалежности, и в других точках скопления патриотов Украины.

подполковник МВД Украины, Суровцев С. К.,

специально для канала «Свобода», понедельник, 22-е, 200…»

* * *

17.00, по Киевскому времени

Ровно в 17.00 апартаменты ЦК КПУ посетил Андрей Николаевич Козаченко. Егор Федорович принял кандидата от оппозиции в том же кабинете, что и Яценко.

— С чем пожаловали? — хозяин коммунистического особняка излучал радость при появлении столь редкого гостя.

— Да вот, Егор Федорович, хочу с вами, как говорят в таких случаях, навести мосты.

— Внимательно слушаю.

Козаченко, в отличии от Яценко, сел не на стул, а разместился на кожаном диване, отчего и Кузьмичёву пришлось сесть рядом, тем самым, как бы устанавливая более тесные отношения с оппозицией, нежели с провластным кандидатом.

— Мы с вами, то есть и вы и я, вот уже как несколько лет являемся единственной оппозицией к нынешней власти. — начал монолог Андрей Николаевич. — Каждый в соответствии своего политического мировоззрения. Но цель у нас всегда была одна: не дать президентской власти скатиться до примитивной диктатуры.

— Согласен. — Кузьмичев повернулся в сторону небольшого, антикварного столика, на котором разместился чайный прибор, налил из фарфорового китайского чайничка в две сервизные чашечки чай, и одну из них протянул гостю. — Даниил Леонидович сконцентрировал в своих руках чрезвычайно широкие полномочия. Это недопустимо для демократического государства.

Если он сейчас положительно отреагирует на последнюю фразу, — решил Егор Федорович, — То, в конце — концов, можно наладить отношения и с ним.

Однако, Козаченко сделал вид, будто не обратил внимания на слова главного коммуниста Украины.

— На данный момент Украине нужна настоящая, народная власть. — продолжил лидер оппозиции свою мысль, которую перебил Кузьмичёв. — В некоторой степени, аналогичная той, что была при Советской власти. Когда народ выдвигает своих лидеров, и может с них потребовать отчёт о проделанной работе. Народ настаивает на этом. Он требует, чтобы оппозиция приняла на себя бразды власти. А потому, вы, Егор Фёдорович, как представитель оппозиции должны встать на сторону народа. Поддержать его надежды и чаянья.

Да, — подумал Кузьмичёв, рассматривая нарисованную, на чайничке миниатюрную китаянку. — Болтать мы тебя точно научили. Прямо Горбачев. Ни дать, ни взять.

— Хорошо, — как бы раздумывая, высказался коммунист, отставив чашку, — Предположим, встану я на вашу сторону. Подержу лично. Но я не один. За мной стоит часть, и довольно солидная часть населения, в основном пенсионеры, бывшие военные, ветераны войны. Что вы можете гарантировать им, как представитель будущей власти?

Козаченко тоже отставил чашку. Вот, кажется, начался торг.

Егор Фёдорович, естественно, в самой конструкции вопроса, имел в виду себя, и вопрос должен был прозвучать приблизительно так: что вы гарантируете лично мне, если я прикажу своей фракции в парламенте проголосовать за решение о непризнании результатов второго тура голосований?

Андрей Николаевич понял подтекст вопроса и решил ответить на него специально заготовленной фразой.

— Я считаю, ваша партия достойна того, чтобы иметь своего представителя в руководстве парламента после новых выборов в народные депутаты, которые состоятся в будущем году. Хотя, по моим данным, вы не наберёте того процента голосов, на который рассчитываете.

— Вы знаете, на что мы рассчитываем? — поинтересовался Кузьмичёв.

— Предполагаем. А наши прогнозы исходят из результатов первого тура. Так что, Егор Федорович, нам лучше всего идти одним фронтом. А лично вам я гарантирую президентскую поддержку в будущем парламенте.

— Что ж, место спикера нас бы вполне устроило.

— Нет, вы меня несколько не так поняли. — Козаченко тяжело вздохнул. К сожалению, придётся конкретизировать своё предложение. — Я, естественно, ничего не имею против того, чтобы вы, или кто-то из вашей команды встал у руля парламента. Но, сами понимаете, что для этого нужно набрать необходимое количество голосов. Если, чего я вам искренне желаю, вашими депутатами будет заполнено хотя бы одна четверть сессионного зала, то, в таком случае, я буду полностью на вашей стороне. И, пожалуй, можно будет подумать по поводу места в кабинете министров.

Ну, и какое кресло ты мне предложишь? Министра здравоохранения? — мысленно сделал вывод Кузьмичёв. — Министерство культуры? Либо семьи и спорта? Лакомые места, вроде МВД, министерства финансов, или, хотя бы, сельского хозяйства, ведь не отдашь. Конечно, можно польститься и на здравоохранение. Но, опять же, какие гарантии? Где они? Почему молчишь, Андрей Николаевич? Нет, брат, что-то ты крутишь. Всё норовишь кругами ходить. Судя по всему, есть у тебя ещё один ход. И не один. А я страховочный вариант.

Егор Федорович спокойно улыбнулся.

— Я подумаю над вашим предложением. До завтра. Мне нужно посоветоваться с товарищами. Обещаю, мы всё детально и полновесно взвесим.

Козаченко вышел от Кузьмичёва неудовлетворённым. Андрей Николаевич понимал, коммунист ждал от него более конкретных и весомых предложений. Но что он мог сейчас обещать? К тому же, и место спикера, и места обоих вице — спикеров распределены ещё с лета, когда было подписано соглашение с Литовченко. И места в кабмине давно закрыты. И даже места председателей депутатских комиссий давно расписаны. А голоса этих хреновых коммунистов нужны завтра просто кровь из носу… И это ещё не конец дня.

Охрана открыла дверцу авто, пропуская Козаченко на заднее сиденье. Предстояла встреча с Онойко. Старик неожиданно сам дал знать о себе. Лидер социал-демократической партии, как обещал, выделил людей на Майдан, прислал несколько сот человек, но на этом дело и застопорилось. Теперь, судя по всему, он хотел более детально знать, за что будет бороться в одной команде с Козаченко против ныне действующей власти. Хотя, как считал Андрей Николаевич, тут всё обстояло значительно проще. Пообещаем место председателя Совета по национальной безопасности, да и хватит со старика.

* * *

18.55, по Киевскому времени

К Кириллу Викторовичу Онойко, лидеру социалистического движения, Андрей Николаевич выбрался к семи вечера. Сразу, как только политики пожали друг другу руки, кандидат в президенты произнёс:

— Кирилл Викторович, к сожалению, у меня мало времени. Через час должен быть на Майдане. Приглашаю и вас, как представителя постоянной оппозиции к власти, поехать со мной и выступить перед народом.

Онойко неторопливым жестом руки пригласил гостя присесть.

— Угощайтесь, Андрей Николаевич. По простому: чай, конфеты. Лимончик.

Козаченко и на этот раз не отказался от чая.

— Я бы с вами поехал, — между тем продолжал говорить Онойко, — Да, к сожалению, на сегодня у меня запланировано одно мероприятие, которое пропустить никак не могу. Буду откровенен. Собираем политический совет партии, на котором будет решаться вопрос о дальнейшей поддержке Майдана.

Рука с чаем дрогнула. Козаченко приподнял голову:

— Неужели вы, тот, кто развенчивал действия власти перед всем украинским народом на протяжении стольких лет, если не сказать, десятилетия, сейчас, когда мы стоим у порога нашей мечты, откажитесь от неё?

Мечта. — усмехнулся про себя Кирилл Викторович, однако внешне великолепно скрывал свои мысли. — Мечта у меня такая же, как и у тебя, молокосос Президентское кресло. Вот только подходы к его получению разные.

На словах же Кирилл Викторович произнёс следующее.

— Да нет, Андрей Николаевич. Я то, как раз, с вами, всей душой. Но вот мои товарищи по партии, те, с кем я её основывал, ставил на ноги, хотят всё-таки определиться более чётко. Не у всех ваше движение, особенно в последнее время, вызывает позитивные эмоции. Вот по данной причине мы и хотим обсудить нынешнее политическое положение в стране. Кстати, как там мои ребятки у вас? Жалоб нет?

— Нет. — позволил себе улыбнуться Козаченко. — Молодцы. С ходу вошли в наше движение.

— Ну, вот, видите, есть и первый позитив.

Теперь следует сделать «брачное предложение», понял Андрей Николаевич, однако, язык не смог повернуться и сообщить одному из патриархов украинской политики, что тому предлагают почётную, но невзрачную и полностью подконтрольную роль председателя Совета по национальной безопасности. Данное место для политика его уровня было явно мелковато. Три, всего три должности в государстве могли устроить Кирилла Викторовича Онойко: президента, премьер-министра и спикера. Правда, имелась в наличии и ещё одно решение проблемы, на которое бы согласился социалист, но о котором Козаченко даже не хотел думать. Политическая реформа. Изменения в Конституции, которые бы привели к «обрезанию» власти президента. Онойко пытался протолкнуть свою идею ещё два года назад, но тогда все, и президент, и оппозиция, поднялись против данного предложения.

Кирилл Викторович достал из коробки конфету:

— Молодец твой кум, всё-таки сумел сохранить качество сладостей на фабрике.

— Да, в том, что он молодец, я согласен. — рассеяно ответил Козаченко, и тут же встрепенулся: никак нельзя забываться, где и с кем ты находишься. А с Онойко ухо вообще следует держать востро. — На завтра мы будем собирать внеочередное заседание парламента. Как вы относитесь к тому, чтобы нас поддержать?

— В данной ситуации народ просто не поймёт, если Рада проигнорирует происходящее. А потому, мы будем в парламенте. Но, я не гарантирую, что наша фракция проголосует за ваше предложение. Всё будет решаться сегодня ночью.

Кирилл Викторович дал понять: если Козаченко нечего более сказать, то он его не задерживает. А Андрей Николаевич не знал, как поступить дальше. Он ещё некоторое время пытался сформулировать мысли, и облечь их в слова, но толком у него ничего не получилось. Онойко, терпеливо выслушав получасовой трёп о свободе и демократии, так и не дождался «брачного предложения».

Когда Андрей Николаевич покинул дом лидера партии социалистов, хозяин открыл бутылку португальского портвейна, налил полбокала, и, устроившись в глубоком кресле перед камином, приложился к напитку: затравка сделана. Козаченко всё прекрасно понял. То, что у того все места расписаны, вплоть до губернаторов областей, Кирилл Викторович знал от своих людей в штабе кандидата от оппозиции. И потому особо не рассчитывал на какое — либо определённое предложение. Его интересовало другое: в ближайшее время парламент получит в свои руки огромное влияние на всю политику государства. Такое влияние, которое будет в силе сместить всю вертикальную, а может, и горизонтальную власть в Украине. Главное теперь ничего не пропустить, а может даже и встать во главе этого процесса. Онойко прекрасно осозновал: с его гуманитарным образованием, и таким же складом ума, он никогда бы не стал хорошим премьер-министром. К тому же, Кириллу Викторовичу не нравился тот уровень ответственности, который ложился мёртвым грузом на плечи главы кабинета министров. Да и место президента, в последнее время, стало малопривлекательным. А вот должность Головы Верховной Рады после принятой политреформы, его политреформы, парламента, который будет иметь широкие полномочия, и тем самым влиять как на внутреннюю, так и внешнюю политику, его вполне устраивала. Оставалось дождаться нужного момента, и когда пик противостояния достигнет критической точки, снова предложить свою концепцию решения проблемы. Ту самую, ранее не досягаемую, а теперь вполне реальную, политреформу.

Пробка вторично покинула горловину бутылки. Так за что мы будем пить? — Кирилл Викторович поднял бокал, и через свет лампы посмотрел на цвет вина. — За ожидание!

* * *

20.22, по Киевскому времени

Андрей Николаевич окинул взором Майдан. Сколько же человек собралось по его зову? И не сосчитать. Круглый сказал, более ста тысяч. Наверняка, приврал. А как же иначе. Олег всегда имел страсть к преувеличениям. Но и не двадцать тысяч. Значительно больше. Козаченко глубоко и удовлетворённо вздохнул свежего, морозного воздуха: получилось. То, чего он более всего опасался, не произошло. Люди пришли. А значит, можно надеяться на победу.

Майдан колыхался. Повсюду всплескивали самодельные и «фирменные» знамёна то одной, то другой политической силы, которые организовали акцию протеста. Большинство людей имели на одежде революционную символику: ленточки лимонового цвета. Над площадью неожиданно поднялось облако из жёлтых шаров. Телекамеры отечественных и иностранных компаний расположились по всей территории действия, и теперь фиксировали всё, что происходило на площади. За первым всплеском эмоций наступила тишина. Народ смотрел на них, вышедших к ним лидеров оппозиции, людей, которые их призвали выйти на Майдан, и ждал. Молча. С надеждой.

Козаченко снял с головы шапку, сунул её в чьи-то руки, подошёл к микрофону. В горле запершило. На глаза навернулись слёзы. От мороза, что ли? Кто-то в людской массе выкрикнул: Козаченко! Людская волна колыхнулась, и тысячи крепких, слитых в единое целое голосов подхватили клич. КОЗАЧЕНКО! — неслось по всей площади, эхом отражаясь в районе Бессарабки, и поднимаясь вверх, по Банковской, к молчаливо стоящему зданию Администрации президента.

— Друзья! — голос чуть не сорвался, но Андрей Николаевич сумел овладеть собой, — Спасибо вам, что вы собрались здесь, на Киевском Майдане, в знак протеста против произвола власти. Вчера мы с вами стали свидетелями бесприцендентного произвола власти, когда президент, и его кандидат сделали всё для того, чтобы сфальсифицировать второй тур голосования. По всей стране разъезжали автобусы с бритоголовыми бандитами. В Донецкой и Луганской областях проголосовало по сто три процента населения! Милиция в Запорожской области, в день выборов избила наблюдателей от оппозиции. Ночью, с 20.00 до половины второго, пять с половиной часов совершенно не изменялась информация на сайте Центризбиркома. А уже в четыре часа, буквально в течении получаса, ЦИК на своём сайте показал информацию, что кандидат от преступной власти практически одержал победу. О чём это может говорить, как не о подтасовке и фальсификации голосами избирателей!

Народ с негодованием воспринял поданную информацию. «Ганьба!» — пронеслось по площади, и несколько минут крик народа летал над взволнованным Майданом. Козаченко терпеливо ждал, когда ему дадут возможность продолжить. Наконец народ успокоился.

— Сегодня наступил самый чёрный день демократии в нашей стране. Когда власть действительно наступила на голос народа. Но мы не допустим, чтобы нашими голосами, голосами наших отцов, матерей спекулировали и торговали. Мы не допустим голосования по Донецки! Мы не допустим голосования по Лугански! Мы требуем внеочередного заседания Верховной Рады! — голос Козаченко окреп, и теперь призывно врывался в сердца сторонников смены власти. — Мы требуем, чтобы Верховная Рада приняла постановление о непризнании результатов второго тура голосования! Чтобы Верховная Рада приняла постановление о создании специальной следственной комиссии по результатам фальсификации выборов президента! Чтобы была создана комиссия по перепроверке всех бюллетеней, которые бросили наши избиратели в урны! И мы своего добьёмся! Слава вам, друзья мои! Слава Украине! Слава Господу нашему!

Майдан снова взорвался криком: КОЗАЧЕНКО!

Андрей Николаевич отошёл в сторону, давая слово Литовченко.

Александр Борисович подошёл к микрофону, также, как и лидер, снял шапку, и, сжав её в руке, на манер большевистского агитатора, прокричал:

— Майдан, я обращаюсь к тебе! Сегодня власть, противная народу, пытается в очередной раз его обмануть и присвоить себе то, на что они не имеют никаких прав! Вчера мы стали свидетелями выборов по Донецки, когда на дому проголосовало 10 % населения восточных и южных регионов страны. Неужели у нас 10 % немощного населения? Нет, это ложь! Четыре процента голосов было по открепительным талонам. А всего выпустили 4,5 % таких талонов. И теперь они говорят, что вчера состоялось честное голосование? Ложь! Наблюдатели от ОБСЕ в один голос заявили: выборы в Украине проходили с многочисленными нарушениями, и замечаниями. О чём это говорит? О том, что выборы не состоялись! Народный экзит — пол уже на восемь вечера точно определил, кто стал истинно народным президентом Украины. КОЗАЧЕНКО! — масса тут же поддержала Литовченко. — Друзья, нам следует сконцентрировать свои силы. Первое, завтра, в десять утра состоится внеочередное заседание согласительной комиссии Верховной Рады. Оно будет решать о созыве парламента на среду. Мы добьёмся, чтобы заседание Верховной Рады состоялось. И на нём мы будем настаивать на том, чтобы Верховная Рада объявила результаты выборов нелегитимными! А для того, чтобы ни у одного депутата не возникло сомнений, я прошу вас в среду утром, на девять часов утра собраться возле здания парламента, и возле Центральной избирательной комиссии. Мы не допустим того, чтобы без нашей воли и нашего согласия ЦИК объявил президентом человека, которого народ не уважает, и не принимает. В случае, если они пойдут против нас, то есть народа, мы будем вынуждены блокировать дороги, административные здания, ЦИК, администрацию президента и кабинет министров, вокзал, почту, телеграф, и силой добиваться правды! Ты с нами, Майдан?

ДА! — пронеслось слитое в единое, монолитное эхо звучание.

Козаченко, который собирался спускаться по ступенькам небольшой лестницы с помоста на землю, замер. Что он делает? — холод проник в сердце кандидата. — Это же призыв к неповиновению. Срок! Статья! Сурхуладзе, чтоб его… Наверняка, опять общались…

Александр Борисович под бурные аплодисменты покинул площадку, спустился к Козаченко.

— Ты чем-то недоволен, Андрей?

— Тобой. — гневно выдохнул «патрон». — Кто тебя надоумил говорить про дороги и телеграф? Революционер, хренов!

— А ты хочешь всё сделать только дипломатическим путём? — Литовченко чуть не взорвался, но вовремя спохватился и понизил тон. — Если будем сюсюкать, или молчать, они, — политик кивнул в сторону площади, — нас не поймут. Сейчас нужны активность и действие. Действие и активность!

— Они нас не поймут, если завтра сюда нагрянет «ОМОН», а нас, рядом с ними не будет. Или ты останешься, когда пойдут аресты?

— Арестов не будет!

— Не будет, если ты все свои мысли перестанешь выкрикивать в микрофон. Придержи язык и эмоции. Они ещё понадобятся.

Козаченко резко развернулся и направился к автомобилю.

Александр Борисович посмотрел вслед кандидату.

— Мы то, как раз будем рядом с ними. — еле слышно проговорил Литовченко, глядя в спину удаляющегося кандидата. — И ты будешь с нами, и никуда не денешься. Трус!

Александр Борисович опустился на ступеньку. Несколько часов назад он действительно имел долгую беседу с Сурхуладзе. Гия восхищался Майданом, и вынужден был признать, у них, в Тбилиси такого скопления людей во время «революции тюльпанов» не наблюдалось. Однако, грузинский политик высказал и несколько неожиданную мысль: Козаченко может пойти на попятную. Литовченко поначалу не понял мысли Сурхуладзе, но после, обдумав всё более детально, пришёл к выводу: в чём-то грузин прав. От Кузьмичёва Козаченко приехал, мягко говоря, неудовлетворённым. С Онойко диалог тоже не состоялся. Сурхуладзе попытался поговорить с кандидатом, но тот закрылся в своём кабинете, и не выходил из него, пока не настал час выезжать на Майдан на запланированную заранее встречу с народом.

Литовченко подозвал Круглого:

— Олег, на завтра нужно выставить перед Верховной Радой тысяч пять человек.

— Без проблем. Сам видишь, люди рвутся в бой.

— Это хорошо. Объяви «бригадирам», чтобы не уходили с Майдана. И все свои действия согласовывали с ними. Ночью ожидается нападение на палаточный лагерь.

— Да ты что… — Круглый оторопел. Неужели «папа» решился на силовые действия? — Яценко? Кучерук? Откуда пришла информация?

Литовченко постучал пальцем по своему лбу:

— Вот отсюда. — Александр Борисович кивнул в сторону гомонящей площади. — Нужно, чтобы на Майдане постоянно стояли люди. Если уйдут, утром нас сюда просто не подпустят.

Круглый восхищённо ударил рукой по перилам и кивнул на толпу на площади:

— Ну, ты голова! Думаешь, поверят?

— Ты же поверил, и они проглотят. К тому же, романтика.

* * *

20.38, по Киевскому времени

«Мы передаём телефонное сообщение нашего специального корреспондента Натальи Глушко: На Одесской трассе, на сорок восьмом километре, в самом узком месте дороги усиленный наряд ГАИ останавливает все автобусы, которые направляются в Киев, в поддержку митинга оппозиции. После попытки одного из водителей не выполнить приказ милициантов, автобус был остановлен тем, что ему перекрыли движение два «Камаза» с песком. Документы у водителя отобрали, самого шофёра посадили в спецпомещение, как нам сказали: «… до выяснения личности нарушителя».

Телеканал новостей «Свобода», 22 ноября, 200…»

* * *

21.02, по Киевскому времени

«Х-23.

Посылка адресату доставлена. Прошу определиться в сроках исполнения.

Шон»

* * *

21.24, по Киевскому времени

Игорь Юрьевич остановил «ауди» в Михайловском переулке, в двухстах метрах, если пройти через дворы, от здания издательства «Мрія», в переулке Тараса Шевченко, возле которого, как успел отметить киевский гость, часто припарковывали свои автомобили лидеры команды Козаченко.

Игорь Юрьевич покинул машину, снял с себя пальто, кинул его на заднее сиденье, вместо него натянул на себя кожаную куртку, с повязкой лимонового цвета на рукаве. На голову мужчина натянул спортивную шапку «адидас». Шею и часть подбородка гость столицы обвязал длинным шарфом лимонового цвета, купленным вчера на Майдане. Чуть позже экипировку дополнили стильные очки в металлической оправе.

Мужчина захлопнул дверцы машины, включил сигнализацию, после чего направился к Малой Житомирской улице, по которой спустился вниз, к Майдану. Не торопясь, Игорь Юрьевич прошёл мимо дорогих иномарок слуг народа из штаба оппозиции, автоматически фиксируя по памяти номера и места расположения автомобилей. Отметил: на площади находятся Кривошеенко и Круглый. Ну, второму сам Бог, в образе Козаченко, велел постоянно торчать на морозе. А вот Круглый зачем пожаловал? Ведь основная часть спектакля закончилась. Сейчас на Майдане шла «черновая работа», не для его чистых ручек. Сидел бы себе дома, попивая коньячок, с лимончиком и икоркой. Однако, зачем-то приехал морозить свои причиндалы во славу демократии. Хотя для этого, по должности, есть Круглый.

Игорь Юрьевич спустился вниз, принял левую сторону, и, спустя несколько минут, стоял у входа в Дом профсоюзов. Именно здесь находилась великолепная смотровая площадка, с которой можно было увидеть всё, что происходило с тыльной стороны сцены. Если, вы, хотели увидеть не лицевую сторону происходящего, а его изнанку. Гость столицы поднял воротник: порывистый ветер пронизывал, как говорится, до костей. Перед массовкой выступал кто-то из среднего звена партии среднего уровня, или как их называли в народе, «непроходной», но в данный момент поддержавшей оппозицию, и тем самым зарабатывающей себе очки на будущие выборы.

Повсюду трепыхались знамёна и транспаранты. Казалось, будто ветру захотелось поиграть с красивыми игрушками. Игорь Юрьевич ещё раз прикинул расстояние от площадки до авто. На этот раз, беря в расчёт то, что сегодня выпал снег. Итак, сколько «мишени» необходимо времени, чтобы пройти от импровизированной сцены до машины? По прямой, а это метров четыреста, минут десять — пятнадцать. Учитывая, гололёд. И то, что её, то есть «цель» могут остановить, задержать. Итого, минут двадцать — двадцать пять. Времени вполне достаточно для того, чтобы проскочить дворами, сесть в машину и выскочить на Поторжинскую, с которой можно отследить выезд «цели» из переулка Шевченко. От издательства, в нынешней ситуации, когда Майдан и Хрещатик полностью перекрыты, есть только два пути проехать на Владимирскую. Либо через Ирининскую, либо через Малоподвальную улицу. Вот промеж этих двух улиц новоявленный революционер и должен поставить свою «ауди». Дальше Игорь Юрьевич собирался поступить, в зависимости от обстоятельств. Конечно, наиболее идеальный, и неоднократно проверенный вариант, дорожный. Но его «специалист» решил использовать на самый крайний случай. Слишком банально, к тому же, подобное в Украине было. Восемь лет назад. Может, не сработать. Хотя, по гололёду, автокатастрофа наиболее правдоподобный вариант. Но, Игроь Юрьевич, всё-таки, рассматривал иные варианты устранения. Сплошная импровизация, в зависимости от того, куда поедет «мишень». Если к себе, в Пуще-Водицу, где «цель» имела собственный трёхэтажный дом, то будет работа с газом. Если к друзьям, или в ресторан, пищевое отравление. Ещё один идеальный вариант, сердечный приступ. Но, только в том случае, если ему, для выполнения задачи, дадут информацию о передвижении объекта хотя бы сутки. Хорошо, что «посылка» была упакована всем необходимым, для проведения множества вариантов устранения.

Игорь Юрьевич вынул руки из карманов, посмотрел на часы, и направился в сторону митингующих, принять бесплатную чашку кофе, и, если повезёт, пирожок.

* * *

22.31, по Киевскому времени

Главный редактор встретил Молчуненко в коридоре студии, когда тот вышел на перекур. Шеф тоже достал пачку сигарет, прикурил от зажигалки Геннадия Сергеевича.

— Спасибо, что согласился приехать.

— А что произошло? — Молчуненко курил жадно, в глубокую затяжку. Последний раз он глотал табачный дым семь часов назад, что для него было непривычно. — Ты мне так толком вразумительно ничего не объяснил. Почему я выхожу в эфир, когда сегодня должен работать Колобок?

Главред посмотрел в след проходящей молоденькой сотрудницы из отдела международной информации, и тихо произнёс:

— Колобок, после вчерашнего заявления Тарасюка, отказался выходить в эфир. И Лена тоже. И Степан, и Сергей, И Никита… — рука махнула в сторону техников, — слава Богу, что хоть эти согласились выйти.

— Дела. — протянул Геннадий Сергеевич. — Сначала они отказались работать со мной. Теперь вовсе не желают появляться в эфире. Это что же получается? Бунт?

— И не только. Полчаса назад они, всем скопом, выступили на «Свободе», с заявлением, что их прессуют на нашем канале, и не дают возможности высказывать своё мнение о происходящем. Вот такие у нас дела.

Окурок руководства полетел в металлическую пепельницу.

— Кстати, они и по тебе прошлись. Снова припомнили, как пан Молчуненко не давал им самостоятельно работать.

— Ладно, — окурок Геннадия Сергеевича повторил полёт предыдущего предмета. — Сегодня подменю Колобка. А кто меня подменит завтра? А что будет послезавтра? Ведь не сутками же мне торчать в мониторе?

— Может быть и придётся. — главред развёл руками. — Гена, нет никого сейчас, кроме нас с тобой. Вот просто нет. Студия есть, канал есть, а людей нет. Что тебе нужно, чтобы ты проработал ещё, хотя бы, четыре часа?

Геннадий Сергеевич выругался. Начальство спокойно слушало маты, давая возможность репортёру снять таким образом эмоциональное напряжение. Выговорившись, и несколько успокоившись, Молчуненко устало облокотился о подоконник.

— Поесть бы чего-нибудь. И коньяка, грамм сто.

— Будет тебе сто грамм. — главред хлопнул товарища по плечу. — Только не сразу. Свалишься.

Молчуненко прошёл в туалет, открыл кран с холодной водой, ополоснул лицо. Немного полегчало. Посмотрел на себя в зеркало. Двухдневная щетина, глаза запали, под ними тени, как будто беспробудно пил сутки напролёт. До эфира осталось пятнадцать минут. Это хорошо. Нужно пойти к девчонкам, в гримёрную. Пусть приведут в божеский вид. Лишь бы только и там не объявили бойкот.

* * *

Вторник 23-е 08.33 утра, по Киевскому времени

Козаченко прошёл в кабинет спикера, предварительно слегка постучав в дверь.

— А, Андрей Николаевич, — Юрий Валентинович вышел из-за стола, направился навстречу кандидату. — Ждал, не скрою. Пришли поговорить по поводу экстренного заседания Рады?

— Да. Точнее, не только по данному поводу. — Козаченко не заметил жеста руки Головы парламента, и продолжал стоять, по причине чего, и спикер не позволил себе присесть. — Мне необходимо, чтобы на заседании парламента вы вынесли на голосование предложение нашей партии о непризнании результатов второго тура.

— Нечто подобное я и думал услышать. Хотя, честно признаюсь, не нравится мне вся ваша затея. Во-первых, результаты голосования официально не объявлены. А потому, не вижу смысла рассмотрения вопроса о недоверии ЦИК. И во-вторых. Реакция масс может стать неуправляемой. Возбудить народ, «запустить петуха», дело нехитрое. И, практически, всем доступное. А вот успокоить толпу, тут необходимы гибкость и дипломатичность. Коими чертами в вашей команде владеют не все. Теперь более детально по поводу вашего предложения. Опять же, повторюсь, несмотря на то, что официального решения избиркома ещё нет, тем не менее, согласительная комиссия приняла положительное решение. Заседание состоится. Завтра, в десять утра. Процедуру вы знаете. Подаёте свой проект закона, я его ставлю на голосование. Но, для того, чтобы объявить выборы несостоявшимися, требуется наличие в зале, как минимум 226 голосов, и чтобы все они проголосовали за ваше предложение. Сможете обеспечить такое количество депутатов?

Козаченко прекрасно понимал, в нынешней ситуации 226 голосов ему никак не собрать. Два года назад собрал бы. А сейчас, когда часть депутатов из его фракции перекочевала в стан врага, он не сможет получить положительного результата. Ему нужна поддержка. Либо коммунистов, либо социалистов. Опять возвращаемся к Онойко и Кузьмичёву.

Козаченко попытался заглянуть в глаза спикера.

— Неужели вы не можете своим авторитетом повлиять на некоторую часть депутатского корпуса? — в голосе кандидата прозвучала усталость в вперемешку с болью. — Вы же понимаете, насколько критичной стала ситуация.

— Понимаю, Андрей Николаевич. — Юрий Валентинович специально спрятал взор от собеседника. Припекло. — без тени злорадства подумал спикер, — Помощь теперь ему понадобилась. А как меня в дерьмо, вместе с Онойко макал записями, забыл? Или делает вид, будто запамятовал. Правильно молвят: не плюй в колодец… Козаченко терпеливо стоял в ожидании, а потому Алексеев продолжил мысль. — Но давайте будем откровенны. И вы, и премьер набрали практически одинаковое количество голосов. И он, так же, как и вы, в случае, если я приму вашу сторону, и начну давление на него, может пойти на столь же беспрецедентный шаг. Тоже может выставить людей на улице, и здесь, и в Донецке, и в Одессе, и в Чернигове. А после? Стенка на стенку? Страну в кровь и под расстрельную статью? И только потому, что кое-кто власть не поделил? Андрей Николаевич, я не бизнесмен. Я учёный. Историк. И всю свою жизнь, кроме последних пяти лет, только тем и занимался, что изучал историю развития человеческого общества. И перед моими глазами, в строках книг, проходили тысячи примеров, захватов власти и борьбы за неё. А потому, я не позволю, пусть это звучит патетично, силового надругательства над Украиной. Единственное, что могу обещать: буду действовать в рамках закона. По Конституции. Строго сверяясь со всеми её статьями. Если вас устроил мой ответ, буду рад видеть вас завтра, в десять часов. Если нет, не обессудьте. И не нужно будоражить народ и приводить его к стенам Верховной Рады. Мой вам совет.

Да пошёл ты со своим советом. — в сердцах на лестнице, выругался про себя Козаченко. — Мне сейчас не советы нужны, а люди. И не просто люди, а с депутатскими мандатами. И реальные голоса. Советы он даёт. Да таких советчиков у меня самого пруд пруди. Что ж, опять придётся ехать к Кузьмичёву. А может, сперва к Онойко? Нет, сначала, всё-таки, к Кузьмичёву. У того во фракции больше людишек. Если даст согласие, то и социалисты не понадобятся.

* * *

09.12 утра, по Киевскому времени

— Стас.

Синчук обернулся на зов. Капитан Князев, из аналитического отдела, попросил сигарет.

— Представляешь, нет времени спуститься вниз, за куревом.

— Работёнки у нас у всех прибавилось. — подполковник устало потёр рукой небритый подбородок. Двухдневная щетина неприятно оцарапала ладонь.

Коллеги отошли в сторону приоткрытого окна. Князев прикурил и с наслаждением втянул в себя сигаретный дым:

— Ты с Майдана?

— Да. Холод собачий. Как они выдерживают, не понимаю.

— Ты кого имеешь в виду?

— Да всех. — Синчук присмотрелся к собеседнику и отметил, что тот тоже не брит. — Ещё за несвежесть на лице на вид не ставили?

— Не до того. — капитан глубоко затянулся и тугой струёй выпустил дым через ноздри.

— Смотри, Лёха, опять язва откроется. — посочувствовал Синчук, но Князев только махнул рукой:

— Тут скорее зрения лишишься. Круглосуточно пялимся в мониторы. До ряби в глазах.

— А що робыть, куму? — вяло пошутил подполковник. — Есть любопытные материалы?

— Сколько угодно. — Князев в областном управлении отвечал за аналитический отдел, а в последние дни и за видеонаблюдением, и, как следствие, за идентификацию личностей, которые постоянно находились на Майдане, а также на Банковской улице, у президентского дворца и Кабмина и возле здания Верховной Рады. Съёмки велись круглосуточно, с разных точек. Плюс ко всему использовались материалы, которые транслировались посредством телевизионных компаний, буквально заполонивших центр Киева в последние дни.

— Взглянуть можно?

Князев выбросил окурок в урну, кивнул:

— Нет проблем.

Пока они шли до кабинета, Князев жаловался:

— Не успели Киев освободить от бомжей, как те опять повалили в столицу.

— Что ж ты хочешь. По телевизору, по «Свободе», официально объявили, что на Майдан сносят бесплатную еду и тёплые вещи для митингующих. Украинский Дом превратили в лежбище. Лафа для любого бездомного.

Князев притормозил в дверях и хитро улыбнулся:

— А ты за кого голосовал?

— Лёха, иди ты на хрен. Меня уже достал этот вопрос за последние сутки.

У аналитиков Синчук присел на свободный стул возле дублирующего сервера, который в виде страховки, копировал информацию с основного компьютера. Станислав Григорьевич вооружился «мышкой», вошёл в базу данных по митингующим и начал листать фотографии людей. Сплошь напряжённые лица, смотрящие в одну точку и ждущие, что им скажет тот или иной политик. Синчук, сам проведший на Майдане двое суток, прекрасно понимал этих людей. В последние дни он отчётливо для себя осознал, что действительно хочет изменений в жизни, и не только в своей. В душе где-то даже родилась гордость за принадлежность к стоящим на морозе, верящим в победу и не сдающимся людям.

Слайды молча менялись один за другим. Мужчины и женщины. Девчонки и пенсионеры. Студенты и дети. Лица, которые постоянно попадали в поле деятельности объектива, выделялись красным кружком, чтобы можно было их сразу отличить от окружающих. Мелькнули среди них и сотрудники отдела Синчука. Вот и сам Станислав Григорьевич «засветился». Где же это он стоял? Майдан, на возвышенности возле стелы. Там хороший обзор. Поэтому подполковник постоянно возвращался к памятнику. Гриша Сорокин, Лебедев Вадим, Борис Ступка… Чёрт, обещал ему лекарство, да так и забыл передать. Студенты. Какой-то небритый мужик, в очках, с жёлтым шарфом на шее. Так, дальше… Старик, видимо ветеран… Разносчик кофе. А здорово придумали с горячими напитками. Если бы… Стоп! Назад. Небритый мужик.

Синчук весь напрягся, всмотрелся в экран монитора. Первой прошла сквозь сознание мысль: а ведь я его уже видел. И не на Майдане. Все последние встречи подполковник помнил отчётливо. Особенно, тех людей, с кем сталкивался и кто был хоть как то был связан с площадью. Но этого человека среди окружения митингующих раньше не было. Однако, небритые черты лица Станиславу Григорьевичу показались очень даже знакомыми. Рука потянулась к «мышке». Так, выделить снимок в отдельный файл. Ну-ка, покрутим картинку, приговаривал сам себе Синчук. Побреем, снимем шапочку, прицепим какую-нибудь причёсочку… «Мышка» в руке лихорадочно бегала по коврику. Ещё пару деталей…

Пальцы сами потянулись за сигаретами. Подполковник даже не заметил, как вынул пачку из кармана, и лишь когда потянулся за зажигалкой, осознал, где находится, и что в кабинете курить строго запрещено. Пачка вновь исчезла в кармане. Изображение на мониторе продолжало смотреть на него знакомым, холодным взглядом.

Станислав Григорьевич почувствовал, как противный холодный пот выступает на лбу. Он быстро кинул взгляд по сторонам, вынул из другого кармана носовой платок, вытер лицо и шею. Необходимо сделать копию, и уничтожить работу. Цветной принтер моментально выполнил первую команду, а вслед за ним компьютер исполнил второе желание сотрудника СБУ, перед тем перекачав информацию на «флешку».

Листок с изображением небритого мужика исчез в нагрудном кармане. Теперь следовало всё хорошенько обдумать.

— Ну что. Нашёл что-нибудь? — Князев появился в дверях с двумя чашками кофе.

Слава Богу, капитан не заметил перемен в поведении подполковника. А, может, скинул всё на усталость.

— Ничего особенного. Лёха, а ты правильно заметил. Бомжей в Киеве прибавилось.

— Я об этом Новокшенову все уши прожужжал.

— И что наш благовестный Артем Фёдорович? — Синчука ответ особо и не интересовал.

— Да пошёл он. — Князев протянул чашку подполковнику, отпил из своей. — Совсем свихнулся на своей даче. Я ему информацию по «прослушке» приношу, а он мне про лестницу долдонит и про Новый Год.

— Наша песня хороша, начинай сначала. — усмехнулся Синчук.

— Вот и я о том же. Главное, информация то какая лезет. Разговор с Москвой смогли зафиксировать, а этому всё до одного места. Честно говоря, я только бы из-за него проголосовал против «Быка».

— Против кого? — не понял подполковник.

— Ну, ты, Стас, даёшь. — капитан чуть не поперхнулся. — Да так у нас все Яценко называют. Ты посмотри на него. Ведь он на трибуну, как на родео выходит. Или на площадку для штангистов.

Синчук усмехнулся.

— Похоже. А как Козаченко называете? — поинтересовался Станислав Григорьевич.

— Эстетом. Видел, как он руками жестикулирует?

— Видел. — Синчук допил кофе и поставил чашку на стол. — Как фокусник. Вот деньги в левой руке. Вот в правой. А вот раз, и нет денег. Как в девяносто третьем.

Уже в машине, включив двигатель для обогрева, Станислав Григорьевич развернул лист и ещё раз, но теперь более внимательно изучил снимок. Сомнений не оставалось: с бумаги на него смотрел тот самый человек, которого он бы и хотел забыть, но так никогда и не сможет этого сделать.

Сразу вспомнилась ТА НОЧЬ. Синчук, после произошедших событий, её только так и называл: ТА НОЧЬ. Бориспольская трасса. КАМАЗ, разбитая «ауди», два трупа, стонущий мужик на заднем сиденье. Старик — водитель грузовика, лежащий без сознания рядом с машиной. События многолетней давности нахлынули на подполковника и сжали виски обжигающей болью.

В стекло дверцы постучали:

— Стас, ты что, заснул? — Синчук с трудом отреагировал на голос. Поднял глаза. Перед стеклом стоял Леонид Бурлак, из второго отдела. — Пропусти.

— Куда? — сразу не сообразил Станислав Григорьевич.

— Проехать надо. Машину в сторону убери.

Голова начала медленно соображать.

— Сейчас. Извини, видимо переутомился.

— Бывает. — Бурлак вернулся к своему «опелю».

Подполковник завёл двигатель и выехал на проезжую часть дороги.

Поначалу Синчук направил машину в сторону станции метро «Печерская», как и намечал ранее. На встречу, назначенную ещё два дня назад. Но, выехав на улицу Январского восстания подполковник передумал, и развернул автомобиль в сторону проспекта Дружбы Народов. Через сорок минут Станислав Григорьевич покупал с рук на радиорынке Караваевых дач три недорогих, судя по всему, ворованных, мобильных телефона и три стартовых пакета к ним.

* * *

10.34 утра, по Киевскому времени

— Егор Фёдорович, — секретарь, юное, очаровательное создание женского пола, с длинными, светлыми волосами, и большими, зелёными глазами, которое первый коммунист страны, иногда похлопывал своей большой, волосатой рукой по голой попке, положила на стол пакет. — Пришло по почте.

Кузьмичев вскинул глаза на помощницу:

— От кого?

— Не знаю. — та повела плечами. — Там не написано.

Егор Федорович вскрыл конверт. В нём, кроме простой аудиокассеты, ничего более не обнаружилось.

— Странно. — Кузьмичев вставил присланный предмет в магнитофон, и услышал беседу двух человек, мужчин, одного из которых он хорошо знал.

— Зачем нам связываться с коммуняками? — голос говорившего был с кавказским акцентом. — Я бы не хотел, чтобы наше дело замаралось связями с ними. Сам понимаешь, потом не отмоемся.

— А кто тебе сказал, что мы собираемся афишировать наши с ними отношения? — последнюю фразу произнёс Литовченко. Его высокий, слегка бабий голос узнавался моментально. — В данной ситуации «банкир» прав. Нам не хватает 226 голосов. Пообещает им с три короба, как обычно. И кинет. Уж что-что, а подобные штучки наш Андрейка откалывать мастер.

— А если они начнут качать права?

— Да ради Бога. Нам главное сейчас голосование. Всё. Завтра, как такового, нет. Его просто не существует. Есть сегодня. И сегодня нужно найти 226 голосов в парламенте. Найдём: мы на коне. А вот в том самом завтра, если победим, то и условия новой игры станем диктовать мы. И никуда коммуняки не денутся. Будут сопеть в тряпочку, с обиженным видом. И то не долго. Кузьмичёву пришёл политический конец. Всё. За него, как кандидата в президенты, проголосовало чуть более двух процентов. Так что на следующих парламентских выборах хрен он наберёт положенный проходной балл. А мы ему ещё и свинью подложим: повысим, через законопроект, проходной барьер с трёх процентов до пяти. С Козаченко уже об этом говорили. Он согласен….»

Дальше Егор Федорович слушать не стал. Выключил технику, задумчиво потёр свой тройной подбородок. Интересно, кто это захотел ему услужить?

Впрочем, кто — дело второе. Главное то, что плёнка подлинная. Голос Литовченко он бы отличил из сотен, если не тысяч аудиофайлов. А значит, такой разговор состоялся.

Кузьмичёв откинулся на спинку дивана. В любые предложения оппозиции он и сам не верил. И так было понятно: они хотят его использовать «в тёмную». Но то, что Козаченко и его люди так дальновидно продумали дальнейшую политику по отношении к нему, настораживало. Теперь следовало менять тактику. Причём, кардинально. Раньше коммунисты крыли всех олигархов, на чём свет стоит, ну, разве что не матами. Но именно они, те самые «проклятые капиталисты» на данный момент составляли большинство в парламенте. И будут его основой ещё год, до следующих выборов. Предположим, Козаченко пройдёт в президенты. — анализировал Егор Федорович. — И решит провести подобный закон. Но, без согласия Рады, ему этого сделать не удастся. Точнее, без её большинства. Пока его, то есть большинство, составляют люди премьера и президента. А где гарантия, что люди Яценко и Кучерука после выигрыша не переметнутся в стан победителя и не создадут новое большинство? Нет такой гарантии. А раз так, Андрей Николаевич, наши пути — дорожки на данном этапе расходятся. Так что, не обессудьте. И всё-таки, кто же нашёлся в штабе «банкира», что решился сдать Козаченко?

* * *

11.23, по Киевскому времени

Машина свернула с окружной трассы на просёлочную дорогу, проехала метров пятьсот, притормозила возле лесопосадки, рядом с водохранилищем. Синчук покинул авто, отошёл от него на приличное расстояние, достал купленный полчаса назад мобильный телефон, вставил в него карточку и набрал по памяти номер:

— Медведев? Это я. Мне перезвонить?

— Нет, можешь говорить.

— Нужна ваша помощь. Кое-кому грозит опасность. Его собираются «убрать».

— Кто?

— Подлинного имени исполнителя не знаю. Но однажды мы с ним работали. Я у него был в подчинении. — Станиславу Григорьевичу стало противно за своё оправдание, но сейчас Герману нужна более — менее объёмная и достоверная информация, а все сантименты после. — Он профи. Конкретный профи.

— Где вы с ним работали?

— Этого сказать не могу. Поверь на слово: он своё дело знает.

— Фотография есть?

— Да. Могу отправить через интернет. И ещё, может тебе пригодится. У нас его окрестили «немцем». Он предпочитает всё немецкое.

— Ладушки. Через минуту прими СМС. В нём будет адрес «почтового ящика». Напиши о нём более подробно. И будь постоянно на связи: в случае необходимости перезвоню. Всё. Отбой.

Через две минуты Синчук разобрал телефон, вынул чип. Старенькая «Моторола» упала на дно водоканала. Чип через полчаса сгорел в бочке на Хрещатике, вокруг которой грелись жители палаточного городка.

* * *

12 46, по Киевскому времени

«Служба безопасности Украины сделала ответное заявление на вчерашнее выступление Генерального прокурора Украины С. Т. Лисенко, в котором говорится следующее: «Мы не согласны с прокурором в том, что он назвал происходящее в Киеве беззаконием. Граждане Украины имеют права на политические свободы, а возникшие проблемы следует решать исключительно мирными способами. Что мы сейчас и наблюдаем на Майдане, и в других городах страны»

телеканал новостей «Свобода», 23 ноября, 200…

* * *

13.00, по Киевскому времени

«… Первое, что хочется отметить в «лимоновой революции», так это прекрасно, на высшем уровне, поставленная на поток организация. Я не оговорился. Именно организация, поставленная на прибыльный поток. На Майдане, в продаже, вы можете приобрести шарфы лимонового цвета, значки, косынки, дождевики, футболки с революционной символикой. Один «революционный» шарф стоит 20 гривен, или, 5 долларов. В комплекте с шапочкой — сорок гривен. В ассортименте у продавцов также имеются куртки, воздушные шарики, маленькие флажки и флаги. Самой оригинальной покупкой является пустая, запечатанная, консервная банка за 10 гривен, с надписью на боку: «Воздух свободы с Майдана». Единственное, что вы можете получить бесплатно — жёлтую полиэтиленовую ленточку. В миг расходятся наклейки с различными надписями в адрес соперника кандидата от оппозиции, такими, как, на пример: «Не мочись в лифте — ты же не Донецкий».

Вообще, лимоновый цвет сегодня в моде в Киеве. Молодые девушки вплетают в косы жёлтые ленточки. Бабушки носят такого же цвета платки. Деловые дамочки на сумочки цепляют «революционные» бантики. В витринах магазинов все манекены оделись в жёлтое. Что, в общем и целом, создаёт впечатление своеобразного карнавала. В метро люди уступают друг другу места. На улицах столицы Украины, несмотря на гололёд, значительно сократилось количество дорожно-транспортных происшествий. Перефразируя группу «Чай-Ф», в городе царит «Лимоновое настроение».

Из цикла репортажей о событиях в Киеве,

специально для Московского кабельного канала «ТВ Москва»,

Михаил Самойлов и Владимир Дмитриев»

* * *

14.56, по Киевскому времени

Лев Николаевич Луговой принимал генерала Щетинина в своей старой, московской квартире. Как он сам выражался, на запасном аэродроме. Обстановка семидесятых годов, наводила на чувства ностальгии по прошедшим, потерянным временам. И застолье политолог решил организовать по старой традиции: на кухне. Правда, закусочка на столе стояла соответствующая нынешнему статусу хозяина. Коньяк «Шустов», коллекционный, двести долларов за бутылочку. Сёмга, осетрина, балык. Корейские приправы.

Генерал повесил пальто на вешалку и прошёл к месту будущего застолья. Лев Николаевич разлил по бокалам на палец коньяка, взял в руки свой, немного погрел напиток руками и только после произнёс:

— Редко, к сожалению, мы вот так встречаемся, Вилен Иванович.

— В первый раз. — уточнил генерал.

— Ну, как же. — политолог сделал небольшой глоток. — Мы же неоднократно сидели вместе на президентской даче.

— А вот вдвоём, без свидетелей, не приходилось.

— Верно. Так, может, выпьем за начало наших новых отношений?

Генерал поднял свой бокал:

— Почему бы и нет.

Гость и хозяин чокнулись. Коньяк, действительно, соответствовал своему коллекционному статусу.

— Давай, Лев Николаевич, начинай. — произнёс Щетинин, отправляя в рот ломтик балыка.

— Что начинать? — хозяин пиршества особого аппетита не проявлял. Так, кусочек того, кусочек сего. Для проформы.

— Вербуй меня. — довёл мысль до конца Вилен Иванович.

— То есть… — продолжал «Ваньку валять» политолог.

— Перестань, Лев Николаевич. — генерал пригубил из бокала дорогой напиток, как будто то было простая минеральная вода. — Ты же меня не для того пригласил, что тебе не с кем коньячок употребить.

Лев Николаевич ждал подобного начала разговора. Но, предполагал, что они, сначала, хорошо посидят, выпьют, расслабятся. А там, глядишь, и беседа пойдёт в нужном русле. Однако, генерал решил пустить ход событий по-своему. Луговой пригубил горячительной жидкости и только после ответил.

— Слышал я, будто ты своему боссу рассказывал небылицы, про якобы готовящееся покушение в Киеве?

— От чего же «якобы»? — Щетинин окинул взглядом стол: нет, не так бы он его сервировал. — Информация пришла от моих людей. А я привык верить им. Ведь ты же, Лев Николаевич, веришь тем людишкам, которые тебе нашептали о нашем разговоре с Прокловым? Вот и я привык верить.

— Со вторым согласен. А вот по поводу убийства…Слушай, Вилен Иванович, вот скажи: даже если всё сказанное и правда, какая тебе разница, убьют кого-то из хохлов, или нет? Какое нам теперь до них дело? Они теперь «самостийные», «незалежные». С какого рожна ты лезешь в их внутренние дела? Твой то босс самому позвонил, после беседы с тобой. А тот меня на ковёр вызывал. Требовал информации. А что я ему мог сказать? Что можно сказать о нынешней обстановке в Украине? А? Сам же знаешь: там если вскоре не начнётся гражданская война, то по чистой случайности. На улицах в Киеве такое творится… Да что тебе рассказывать… И потом, зачем эта самодеятельность: наш российский генерал хочет навести в чужом, независимом государстве свои порядки? Ты хоть, понимаешь, как может отразиться твоё рвение спасти демократию в Украине на внешней политике России? Представляю заголовки в западной прессе: Россия снова вмешивается во внутренние дела Украины! Москва не может простить Киеву Крыма! И понесло, и поехало… Слава Богу, президент имеет свою голову на плечах, и дал отбой твоим начинаниям.

— Но ведь и ты тоже, Лев Николаевич, пару слов добавил к его решению.

— А как иначе? — Луговой ножом разрезал на блюде биток. — И это хорошо, что он прислушивается к чужому мнению.

— Но, отчего-то, чаще всего, к твоему. Как, например, когда мы его отговаривали от поездки в Киев, перед первым туром, а ты настоял.

— И правильно сделал. — кусок сочного мяса исчез во рту политолога. — Благодаря тому визиту, южный регион почти стопроцентно проголосовал за Яценко.

— Крым и без того проголосовал бы точно так же. А вот в Центре мы голоса потеряли. Особенно, после того, как годовщину освобождения Киева, по причине визита, сместили на целых десять дней. Даже Союз ветеранов смеялся над нами. Впрочем, то дела минувших дней. Я вот сижу, и думаю: а зачем меня пригласил к себе Лев Николаевич Луговой? В Кремле моё предложение не прошло. Лев Николаевич сумел, как всегда, настоять на своём, и убедить президента в обратном. Зачем Льву Николаевичу после встречаться с почти опальным генералом?

— И как же генерал Щетинин отвечает на данные вопросы? — Луговой «освежил» бокалы новой порцией коньяка.

— А отвечает себе генерал Щетинин следующим образом: очень заинтересован Лев Николаевич Луговой в том, что сейчас происходит в Украине.

— Интересно, каким же образом? — мясо медленно и аккуратно исчезало с блюда, стоявшего перед хозяином дома. Аппетит, судя по всему, проснулся.

— А Льву Николаевичу ни о чём не говорит название такой небольшой организации, как «СтарОйл»?

Казалось, политолога нисколько не смутил вопрос генерала. Он прожевал кусочек осетрины, и ответил:

— Прекрасно знаю и данную компанию, и её президента. И что? Можешь мне что-то инкриминировать?

— Я и инкриминировать? Ни в коем случае. Так, некоторые соображения. Причём такие, которые ты сможешь тут же опровергнуть. Ну, к примеру, встреча некоего господина Шлоссера с руководителем вышеуказанной компании.

Политолог перестал жевать. Фамилия Шлоссера, по его плану беседы, не должна была всплыть. Если Щетинин её бросил, значит, он владеет значительно большей информацией, чем предполагал хозяин квартиры.

— Насколько мне известно, — продолжил Щетинин, — данные товарищи вели речь о неких инвестициях, как в Россию, так и в Украину.

— Честно признаюсь, понятия не имею, кто такой Шлоссер. И тем более не имею ни малейшего понятия о чём он там с кем-то договаривался. — выдавил сквозь зубы Луговой. Просто нужно было хоть что-то ответить. Почти опальный генерал начал крутить круги, и, видимо, в скором времени собирался прижать политолога.

— Но о Старовицком ты промолчал.

— Смысл скрывать наши дружеские отношения. — отмахнулся Луговой. — Ведь вам, как обычно, всё известно. Но, к его бизнесу я не имею никакого отношения.

— А вот у меня имеются несколько иные сведения. — Вилен Иванович прекрасно понимал внутреннее состояние собеседника. Но, загонять того в тупик не собирался. Как говорится, загнанный волк способен на многое. — Впрочем, не о тебе речь. А о Старовицком. И построенном в советские времена, и так нуждающемся в инвестициях, транзитном газопроводе через Украину. Этой трубой, которая без каких-либо капиталовложений сможет просуществовать ещё лет эдак пятьдесят, интересуются с два десятка бизнесменов. И это только у нас, в Москве. Люди согласны вкладывать деньги. Естественно, не в трубу, а в тех, кто даст им доступ к ней. И тут встаёт вопрос: так кого же, по моей небылице, хотят ликвидировать в стане «лимоновых»? Кто встанет на пути подобного консорциума?

Лев Николаевич посмотрел на стол, и понял: вот теперь аппетит действительно пропал безвозвратно. Играть дальше в вопросы и ответы не хотелось, да и не имело смысла. Разведка, практически, знала всё. И, наверняка, у них имеются записи разговоров, документальные подтверждения, фото и видеосъёмка. Ворот рубашки сдавил горло. Говорил ведь Старовицкому ещё тогда, летом, что нельзя подобное мероприятие провести втихаря. Нет, не послушал. У него, видите ли, связи на самом верху, и свои люди в ФСБ, и в СВР. Чуть что, информацию скачают. Вот тебе и скачали. Единственное, что радовало, так это то, что Щетинин промолчал о его, Льва Николаевича, участии во всей этой канители. И на том спасибо.

— Что ж, Вилен Иванович, — Луговой нашёл в себе силы улыбнуться. — Твои ребята, как вижу, неплохо поработали.

— Да уж напрасно хлеб не едим.

— Согласен. Только есть ещё один момент. А ты не думал, к примеру, что такой приказ мог дать сам…?

Щетинин вскинул голову. Луговой смотрел гостю прямо в глаза, слегка прищурившись, и поигрывая желваками. Вилен Иванович выдержал взгляд.

— Смешно, Лев Николаевич.

— Отчего? «Первый», как ты любишь выражаться, тоже недавно ездил в Германию. И, как это ни странно, тоже обсуждал тот самый вопрос, связанный с трубой.

— До результатов президентской гонки в Украине. — Щетинин налил себе минеральной воды. — Тем более, он не заинтересован в дестабилизации в Киеве. А то, о чём я ему говорил, именно к этому и приведёт.

— А вот тут, как говорят украинцы, ты, Вилен Иванович «не маешь рацию». То есть, делаешь ложные выводы. — Луговой удовлетворённо добавил себе коньячка. — Все ждут результатов выборов. И президенту действительно не выгодна смерть никого из их политиков. А не прав ты в том, что ничего в Украине не произойдёт. Абсолютно. Кучерук всё держит под контролем. О чём и сообщил «первому». Будь уверен: победит Яценко.

Щетинин принялся гонять вилкой по тарелке оливку. Ай, да Лев Николаевич, специально «скачал» информацию, или проболтался? Имелись слухи, будто основной целью осенней поездки российского президента в Германию была договорённость о создании нового газового консорциума, во главе с лидерами двух держав: России и ФРГ. С дальнейшим строительством газопровода через Балтику. Так оно было на самом деле, или нет, Щетинин не знал. По крайней мере, до последнего времени. Встреча российского президента и канцлера Германии проходила в «закрытом режиме». А потому всё ограничилось только домыслами политиков и журналистов. Хотя, как говорится, дыма без огня не бывает. А вот другая, точная информация по поводу газопровода у генерала имелась. И она сообщала о том, что некий депутат Бундестага Шлоссер являлся ярым противником политики нынешнего канцлера Германии. Со всеми вытекающими последствиями.

— Убедил, Лев Николаевич, можно сказать, я поверил. — оливка нацепилась на вилку и отправилась в долгое путешествие по пищеводу генерала. — Будем считать вступительную часть нашей встречи законченной. Итак, я слушаю твоё предложение.

Лев Николаевич потёр руки. По привычке. Он всегда так делал, когда ему приходилось принимать серьёзное и ответственное решение. Конечно, Щетинин, в некотором смысле, «шестёрка», но, как показывал весь жизненный опыт Льва Николаевича, чаще всего именно из-за таких «шестёрок» и тормозилась основная работа. Исполнять то всю «чернуху» всё равно приходилось им. Нет, правильно он сделал, что позвал генерала. Пусть, хоть и временно, но тот будет на его стороне. А там посмотрим.

— Есть к тебе предложение. — хозяин дома в очередной раз освежил бокалы коньяком. И подумал: нет, скорее всего завтра придётся взять выходной. Кажется, надрался. — Предлагаю союз. Ты, Вилен Иванович, не мешаешь нам, за что получаешь хорошие деньги.

— От Старовицкого? — перебил Щетинин.

— Какая разница, от кого? Тебе ведь ничего и делать то не надо. Всё уже сделали, за тебя. Президент дал приказ не вмешиваться? Дал. Ты его только выполняешь. Если где-то произойдёт сбой, твоей вины нет: исполнял приказ.

— Плата за молчание?

— И не только. — Луговой залпом осушил бокал. — Ты мне по окончании мероприятия, естественно, никаких материалов не предоставишь. Решишь их сохранить для себя. Вот за хранение мы и будем платить. У тебя то они понадёжней будут спрятаны. Да и мне так будет спокойней. Старовицкий, конечно, хороший парень, но, сам понимаешь, бизнес есть бизнес. А мне удар в спину ни с его, ни с твоей стороны не нужны. Вот ты, имея силу, и станешь моим гарантом. Как тебе моё предложение?

Щетинин сам налил себе в бокал спиртное, и залпом выпил.

— Поговорим о деталях.

— Вот и ладушки. — Луговой снова взялся за бутылку, но Вилен Иванович придержал его руку.

— У тебя свободный график работы, а мне ещё на службу ехать. Так что, притормозим. Но, перед тем, как состыкуем наши новые отношения, ответь на один вопрос: ты действительно не знаешь, на кого готовится покушение?

Луговой со стуком поставил бутылку на стол.

— Ты, Вилен Иванович, думай, что говоришь. Хочешь сказать, будто я готовлю убийство? Нет, родной. Не знаю, и знать не желаю, что, как и кого. Понял? Мне пока моя шея дорога. И плевать я хотел на всё, что творится в Киеве! Так что, криминал мне не шей!

— Ладно, успокойся. — Щетинин не поверил в эмоциональное выступление политолога. В нужные моменты тот мог убедительно доказать, что чёрное есть белое, и наоборот. Особенно, когда его ловили на лжи. Факты. Фактов катастрофически не хватало. — Как думаешь, а Старовицкий может?

— Он что, похож на идиота? Нет, Вилен Иванович, если кого-то из «лимоновых» и хотят убрать, то следы нужно искать только в Украине. Нам подобные делишки ни к чему. Кстати, а откуда пришла информация? Тому лицу доверять можно?

Щетинин всё-таки взял бокал в руку, покрутил его и осушил. Вот ты, Лев Николаевич, и прокололся, — Щетинин с удовлетворением проглотил спиртное. — Ведь я никому, даже Проклову не говорил о том, что готовится покушение на одного из людей «Казачка». Информацию дал только в общих тонах, как мне передал Медведев. Только то, что в Киеве объявился киллер — профессионал. Всё. А ты, Лев Николаевич, вместо вопросительного знака поставил восклицательный. Так что, не обессудь. Сам себе яму выкопал.

— Сообщение пришло к нам из штаба Козаченко. — спокойно солгал Вилен Иванович. — Через посредника. Причём, человек, отдавший эту новость, лицо влиятельное, и вполне серьёзное. Не доверять ему у меня оснований нет.

— Что ж, может и стоит поволноваться. — Луговой откинулся на спинку стула. — Ну, так как, будем говорить о деталях?

* * *

15.12, по Киевскому времени

Козаченко поднял окно, разделяющее заднюю часть салона от водителя. Хотелось побыть в одиночестве. Всё складывалось не так, как он предполагал. Кузьмичёв дал ему, что называется, пинка под зад. Сразу, как только он приехал к тому в офис. Интересно, какая сволочь успела наступить на хвост коммуняке?

Андрей Николаевич готовился обсудить с коммунистом любые предложения, которые бы тот внёс на рассмотрение. Потому, как другого выхода у него, после недавнего сообщения, не было. Два часа назад ему позвонил сам Онойко и сообщил про результат ночных посиделок. Политрада социалистической партии вынесла решение: активного участия в революционном процессе не принимать. Однако, если некоторые члены партии посчитают за необходимое выйти на Майдан, они ничего против иметь не будут. Козаченко бросил трубку на аппарат. Он знал, что обозначает подобная фраза: некоторые члены партии. Это, считай, никто. Старик решил перестраховаться. Трус. Нет, с такими лидерами революции не совершают. С ними революции только хоронят. Выход оставался один: Кузьмичёв.

Да вот теперь сорвался и он. «Коммуняка» даже не удосужился пояснить причину отказа. Сразу, в лоб, бросил: мы с вами сотрудничать не будем. И захлопнул перед его носом дверь.

Андрей Николаевич сжал виски пальцами рук. В последнее время голова стала нестерпимо болеть, будто по утрам на неё надевали металлический обруч, как те, что натягивают на бочки.

Сейчас бы напиться, да нельзя. Он по-прежнему находился под постоянным медицинским контролем, и употреблял лекарства. Что делать? Что делать? Глаза опустились на дверную панель, и нашли телефонную трубку. Если бы ему вчера кто-нибудь сказал, чей номер телефона он сегодня решится набрать, он бы просто рассмеялся ему в глаза. Но сегодня рука потянулась к аппарату, медленно набрала семь цифр памятного номера. Андрей Николаевич долго находился в ожидании: поднимут трубку или нет? И когда её наконец-то взяли, едва не сорвавшимся голосом произнёс:

— Даниил Леонидович? Добрый день. Это Козаченко. Мне необходимо с вами встретиться.

На том конце провода возник некоторый вакуум, после чего хорошо знакомый миллионам украинцев голос проговорил:

— Приезжай в резиденцию зятя. Часикам к восьми. У него и пообщаемся.

* * *

16.33, по Киевскому времени

Генерал указал рукой на стул:

— Садись, полковник. Разговор будет недолгим, но тяжёлым. Сообщил я «на верху» о твоих подозрениях.

Щетинин замолчал. Медведев скрестил перед собой ладони, и пальцами правой руки принялся выводить рисунок на полированной поверхности стола.

— Догадался, что мне ответили?

— Предполагаю.

— И что скажешь?

— Как обычно. Если партия скажет: надо, пионер ответит — есть!

Генерал поднялся со своего кресла.

— Ты мне тут брось шутить. Нашёл место для сатиры и юмора.

— А что мне ещё сказать, товарищ генерал? — Медведев не отрывал взгляда от невидимого рисунка. — Достаточно пролиться небольшой капле крови, и вся Украина захлебнётся в гражданской войне.

— Ты особо то не преувеличивай. Крови, судя по всему, не будет. Специалиста неизвестные нам личности наняли уникального.

Вилен Иванович открыл сейф, достал из него папку и бросил её на стол:

— Читай.

Медведев раскрыл досье на некоего Молохова Сергея Анатольевича, 1960 года рождения, в прошлом военного, ныне пенсионера, работающего в охранном бюро «Столетов».

— Читай внимательно, что об этом типе у нас нашлось.

Медведев уже и так понял: перед ним лежит информация о далеко не простом человеке. Закончил Рязанское высшее воздушно — десантное училище в 1983 году. Практически, весь их выпуск отправился для дальнейшего прохождения службы в Афганистан. Но не Молохов. Его направили в спецотдел 110-й моторизованной дивизии, на Сахалин, где он прослужил два года, выявляя нерадивых сослуживцев и осваивая дальневосточные сопки. В 1985 Сергея Анатольевича переводят в Подмосковье, где он проходит специализированное обучение при Академии военно-воздушных сил. Два года.

— Какое направление? — поинтересовался Медведев.

— То самое. — кивнул головой генерал. — Замаскированная диверсионная деятельность в тылу противника.

— То есть, грубо говоря, киллер, на государственном обеспечении.

— Можно сказать, и так. — Щетинин подошёл к окну, посмотрел на проезжую часть московской улицы. — Поинтересовался я тут кое у кого. Как он вёл себя во время работы. Результат, скажу тебе, неутешительный. Холодный расчёт, твёрдая воля, моментальная реакция в любой критической ситуации. Спокойно может вывести противника из себя, и воспользоваться положением в свою пользу. При этом, всё, что он делал, всегда, слышишь Герман, всегда списывали на несчастный случай. Будь то автомобильная катастрофа, или инфаркт у совершенно здорового человека.

— Как же такой спец оказался за бортом?

— Данный вопрос не ко мне. Могу сказать одно. Ему предлагали вернуться в нашу структуру. Отказался. Видимо, неплохо зарабатывает на вольных хлебах. Так что, если акция против Козаченко, или кого там выбрали господа заказчики, будет совершена, то в любом случае всё будет списано на несчастный случай.

— Вы же знаете, несчастных случаев в предвыборных гонках не бывает.

— Бывает. И ещё как бывает. Словом, Герман, никому из наших, находящихся в Киеве, информацию не сбрасывать. Пусть ребята работают в прежнем режиме.

— А если ситуация выйдет из под контроля? — вскинул, наконец, голову Медведев.

— На этот случай имеется ныне действующая власть.

— Вилен Иванович, — полковник поднялся. — Но…

— Никаких но. — отрезал генерал. — Это приказ. Президента. Точка.

Медведев упал на стул.

— Можно задать два вопроса?

Щетинин взглядом окинул подчинённого с ног до головы.

— Рискни.

— Идея уйти нам в сторону «первому» подкинул Луговой?

— Не знаю. Вполне может быть. Второй вопрос.

— Когда будем отзывать наших людей?

— Ишь ты какой торопливый. — Щетинин расстегнул китель и помассировал грудь в области сердца. — Ещё ничего не произошло, а он перестраховывается. Успеешь ещё отозвать. Пока не время. Давай, докладывай, что сообщает «Грач».

* * *

16.58, по Киевскому времени

Владимир Николаевич прошёл в сквер, в ожидании президента Украины, сел на скамью, стоящую напротив пристани, и задумчиво посмотрел на реку. Молодцы, строители, неплохо поработали. Намыли песку, сделали своеобразную бухту. Теперь к пристани можно было пришвартоваться не то что на лодке, а даже на яхте, которую президент приобрёл через доверенное лицо в Италии. Летом тут просто замечательно. Правда, «Данилка» в последнее время постоянно намекает на то, чтобы оставить себе Конче — Заспу на пожизненное пользование, ну, да это мы ещё поглядим. Впрочем, пообещать можно.

Даниил Леонидович вышел из двухэтажного особняка, в спортивной куртке, застёгнутой по самое горло, руки в карманах, на голове вязаная, тоже спортивная шапочка.

— Можно поздравить? — в голосе Кучерука слышались уверенность и твёрдость. Вот только радости в нём Владимир Николаевич не распознал. — Тебя уже и президент России поздравил. И Казахстана. Так что, в скором времени ожидай официальные визиты.

Яценко пожал протянутую руку.

— Рановато радоваться.

— От чего? Всё складывается, как нельзя лучше. Завтра вечером объявят результаты голосования. Ты выступи по телевидению, с проникновенной речью. Обязательно на украинском языке. И обязательно с обращением к избирателям Козаченко. Через три дня официально объявят тебя президентом. Затем подготовим инаугурацию, и через три недели займёшь мой кабинет, на Банковой. Так что, не вижу оснований для волнений.

— А Майдан?

— А что Майдан? — отмахнулся президент. — Тоже мне, повелись на выходку простаков. Два года назад пытались скинуть меня? И что? — парок выходил изо рта Даниила Леонидовича вместе со словами. — Так и сейчас будет. Постоят, сопли поморозят и разойдутся. На противозаконные действия никто из них не решится. А попытаются устроить побоище на Хрещатике, так камер у нас на всех хватит.

Конечно, с одной стороны «папа» был прав. Но с другой, тяжеловато согласиться с любыми убедительными доводами, когда цель, казалось бы, вот-вот достигнута, но в самый последний, ответственный момент находится кто-то более удачливый, более наглый, проворный, и заветный приз, по непонятной причине, достаётся именно ему, а не тебе.

— И всё-таки, — твёрдо произнёс Владимир Николаевич. — Ради спокойствия, хочу, чтобы официальное объявление результатов провели завтра. А послезавтра решение ЦИК вышло в печати.

— Ишь ты, какой прыткий. — рассмеялся Кучерук, — Не терпится в мои пенаты? Шучу. — президент достал из кармана куртки телефон. Как заметил Яценко, набрал номер Головы Центризбиркома. — Алло, Алексей? Как у нас дела?

Владимир Николаевич отошёл на некоторое расстояние, чтобы не мешать «папе» вести беседу с Алексеем Васильевичем Крыловым. Впрочем, прислушивался он к каждому слову. Кучерук был слегка глуховат, а потому звук на «мобилке» устанавливал почти на максимум.

— Подвели итоги? Молодцы. Кто бы сомневался… — Кучерук рассмеялся. Видимо собеседник отпустил некую остроту. — Я вот что тебе, Алёша, предлагаю. Давай-ка, поступим так. Сделай сегодня вечером официальное заявление для прессы об итогах голосования. И, заодно, о том, что на завтра, часиков на три, назначено официальное объявление результатов второго тура. И чтобы в четверг утром в «Голосе Украины» вышло официальное заявление ЦИК. Понял? Вот и хорошо.

Яценко снова посмотрел на Днепр. Бог с ним, подумал премьер-министр, пусть забирает себе дачу. Не клином же свет на ней сошёлся.

* * *

17.34, по Киевскому времени

Медведев толкнул калитку. Та, сопровождаемая старческим скрипом, с трудом распахнулась, пропуская редкого гостя во владения своего не менее древнего хозяина. Тот находился в доме, и, если бы не собака, то вряд ли бы услышал приход гостя. Полуслепой пёс неизвестной породы, не вставая со своей лежанки, хрипло облаял двери, тем самым заставив хозяина дома подняться от телевизора и пройти к дверям.

— Добрый день, Евдоким Семёнович. — Медведев снял шапку, и густые, с проседью волосы тут же упали ему на лоб.

— Герман? — удивлённо вскинул руки старик, и тут же засуетился. — Не ждал, признаться, никак не ждал. Порадовал старика. А я вот тут «ящик» смотрю. Что в свете творится.

— Что смотрите? — Герман Иванович решил, что ослышался.

— Телевизор теперь так в нашем селе прозвали. Да оно так и есть: ящик с картинками. Ты давай проходи, я сейчас быстренько на стол накрою.

— Да не нужно, товарищ генерал. — начал было сопротивляться Медведев, но Евдоким Семёнович остановил его словоизлияния жестом руки.

— Ты не брыкайся, словно строптивая лошадь. У нас гости редко бывают, а потому мне самому хочется встретить их по человечески, как обычай требует. А что требует обычай?

Старик хитро прищурился: помнит ли молодёжь ещё его наставления, или выкинули из памяти своей, компьютерами перезагруженной?

Медведев хлопнул ладонью по столешнице:

— Первую в себя молча налей. От второй не окосей. Примешь третью следом — поболтай с соседом.

Старик рассмеялся.

— Верно.

Через несколько минут на столе стояли тарелочки с квашеной капустой, огурцами, в сковородке шкварчала поджаренная на сале яичница из шести яиц, а в центре стола возвышалась бутылка «Пшеничной».

Когда первый голод был утолён, и вторая стопочка нашла себе укромное место в желудке собеседников, Евдоким Семёнович начал допрос.

— Рассказывай, Герман Иванович, с какими проблемами ко мне пожаловал.

— Отчего, товарищ генерал, вы решили, что я к вам по делу явился? — сначала поинтересовался Медведев.

— А ты сам прикинь. — старик нацепил на вилку колечко огурца, однако есть не стал. — Я теперь генерал в отставке. Это раз. В нашем департаменте дел, как всегда, по горло, однако ты нашёл время, чтобы навестить старика на пенсии. Это два. В Киеве сейчас творится черте что. Это три. Там находятся твои люди. Это четыре. И, судя по всему, планируется диверсия. Это пять. — хозяин посмотрел на полковника. — Могу продолжить.

— Не стоит. Достаточно. — Медведев хотел, было, достать пачку сигарет, но вовремя вспомнил, что первый его руководитель не курит. Старик в момент понял желание гостя и махнул рукой:

— Доставай, дыми. Как-нибудь, перетерплю.

Лёгкий сигаретный дымок полетел к потолку. В нескольких словах полковник описал отставнику обстановку, как в Киеве, так и в первопрестольной.

— Если, в ближайшие дни, на Крещатике произведут акцию, для нас могут начаться непоправимые последствия. — в заключении сделал вывод Герман Иванович.

— В том случае, — тут же поправил старик, — Если инициатором ликвидации выступаем мы. Если же нет, всё произошедшее внутреннее дело суверенного, соседнего государства.

— Нас в любом случае макнут в дерьмо. — Медведев сложил перед собой руки домиком, и положил на них подбородок. — Евдоким Семенович, вы же долгое время были в Украине, знаете внутреннюю обстановку лучше всех нас, вместе взятых.

— Эка, ты махнул. Я в Киеве лет двадцать не был. — генерал в отставке посмотрел за покрытое льдом стекло окна. — Время идёт, время меняется.

— Но люди то остаются прежними. Мне нужен ваш совет. И ваша поддержка.

— Совет, предположим, дам, а вот по поводу второго…

— Выслушайте меня. — Медведев наклонился к собеседнику. — Я всего не знаю. Только предчувствую: нельзя сидеть, сложа руки, как то советует Щетинин. А как действовать, пока, не знаю.

— Ты же полковник. Со стажем. — старик принялся убирать грязную посуду. — Должен такие вещи ощущать физически. — Евдоким Семёнович задумчиво остановился перед раковиной, медленно повернулся к собеседнику и тихо спросил. — А ты точно уверен, что пойдёшь до конца?

Взгляд генерала буквально сверлил офицера, но тот не отвёл глаз.

— Да. Даже если это будет стоить мне должности.

— Должности. — усмехнулся генерал. — Не теми категориями мыслишь, полковник. На кон поставлена жизнь миллионов людей, а ты говоришь о должности.

— Вы хотите услышать от меня громкие слова о клятве Родине, в широком понимании этого слова?

— Ничего я от тебя услышать не хочу. А вот определить позицию следует. Сколько человек у тебя в Киеве?

— Наших?

— Нет. Лично твоих, на кого ты можешь положиться.

— Один.

— Не густо.

— Зато десятерых стоит.

— А вот хвалить его не нужно. Похвала — вещь пагубная, особенно в нашем деле.

Медведев спрятал глаза, чтобы дед не увидел в них доброй усмешки. Догадался старик, о ком шла речь или нет? Скорее всего догадался.

— Ещё кто-нибудь имеется? Из местных?

— Да. Человек из СБУ. Думаю, поддержит.

— Кто? Я его знаю? — голос генерала звучал молодо, без всякого старческого пришепётывания.

— Если помните, Синчука…

— Станислава? — полковник в удивлении вскинул брови. Вот тебе и на: Синчук в подчинении «деда» служил всего полгода, да и то почти двадцать лет назад. Отставник же продолжал убирать со стола, и как ни в чём не бывало продолжать монолог. — Ты, полковник, не смотри, что я хожу на трёх ногах. — рука хозяина указала на трость, стоявшую в углу. — С памятью у меня всё в порядке. Стас хороший исполнитель. Звёзд с неба не хватал, но бульдожью хватку имел. Если он твой человек, считай, полдела в кармане. А кто имеется в виде подсобного материала?

— В лагере Козаченко мы смогли завербовать Петренко. Бывшего…

— Можешь не продолжать. На комсомольца полагаться не станем. Кто единожды продал Родину, тот её продаст и во второй, и в третий раз, и в десятый. Среди яценковских кто-нибудь есть?

Полковник отрицательно мотнул головой.

— Это плохо. Ну, да ладно. По крайней мере, теперь понятно, от чего будем плясать. Вопросов у нас три.

— Кто? Где? Когда? — закончил мысль отставного генерала полковник.

— Совершенно верно. И решать их нужно не здесь, в Москве. А в Киеве. Так что, Герман, приготовь-ка ты мне квартирку, на завтра, в которой я буду не только ждать твоего приезда, но и работать.

— Но, Евдоким Семёнович….

— И без пререканий! Тебе нужна помощь? Вот и получай. Сколько времени? — Евдоким Семёнович посмотрел на будильник, стоявший на старом комоде. — 17.40. Отлично. Ближайший поезд в 20.20. - выложил по памяти информацию старик. — Жду тебя завтра, вечером. Для Щетинина причину поездки обоснуй более-менее правдоподобно. Хотя, он и так ни во что не поверит. Воробей ещё тот, стреляный.

* * *

18 45, по Киевскому времени

«Алиса для Грача.

По имеющимся у нас данным в ближайшее время может быть произведена ликвидация «Козачка» или кого-то из его окружения. В ваше задание вносится корректива: установить ликвидатора. Его постоянное место пребывания — Майдан. Фотографию получите по прежнему каналу связи, файл «Семейный фотоальбом», третий снимок. Своих действий, в случае обнаружения ликвидатора, не проявлять. Только наблюдение. Постоянно находиться на связи.

Алиса».

* * *

20.38, по Киевскому времени

В доме зятя президента, по совместительству, главы Администрации тестя, а также руководителя штаба избирательной компании Яценко, Леонида Сергеевича Пупко, Андрей Николаевич ранее бывать не приходилось. А потому он с некоторым любопытством смотрел на дизайн помещения, интерьер, обстановку, и пришёл к неожиданному выводу: а в доме то пресловутого олигарха не так уж и шикарно. Точнее не так. Не броско, не вычурно. У кума и то более помпезно. Денег, что ли, жалко? Или сила привычки, жить в спартанских условиях?

— Приехал? — Даниил Леонидович вошёл в кабинет мягкой, кошачьей походкой, так, что гость его и не услышал. — Присаживайся. Рассказывай, с чем пожаловал.

— Да вот, хочу обсудить обстановку в стране.

— А что её обсуждать? — Кучерук достал бутылку минеральной воды, два стакана. «Ему докладывают о моём состоянии здоровья. — догадался Андрей Николаевич. — Есть, есть крысы в моём штабе». Президент налил в оба сосуда. — Нечего, Андрюша обсуждать то, что ты натворил. Его нужно просто прекратить, и забыть о нём.

— Если бы это было так просто сделать.

— А нужно было сначала думать, перед тем, как поднимать народ. Так что его успокоение лежит полностью на тебе. Ну, да ты у нас мастер по части митингов. Так что, как-нибудь да прикроешь своё мероприятие. — президент первым сделал глоток. — Можно не сразу. Скажем так: после официального объявления результатов.

Козаченко вскинул голову:

— И когда вы их собираетесь объявить?

— Завтра. А зачем откладывать в долгий ящик то, что можно сделать сегодня?

Козаченко нервно рванул узел галстука. И тут же скрестил руки на груди. Спокойствие. Никаких эмоций. «Папа» специально хочет вывести собеседника из себя.

— Даниил Леонидович, мы с вами работали вместе не один год. — с трудом произнёс первую фразу Козаченко. Дальше говорить стало легче, проще. — И всякое промеж нас случалось. Но мы всегда находили альтернативу, выход из любого создавшегося положения. Скажите мне, зачем вам нужен этот донецкий «крези»?

— Только без театра, Андрюша. Мне ваш спектакль, который вы разыграли с Литовченко, вот уже где сидит. — президент провёл ребром ладони по горлу. — Не волнуйся. Всё, что было раньше, я помню. В отличии от некоторых. И тебя хорошо знаю. Знаю также и то, что идея с Майданом не тебе принадлежит. И не тобой развивается. Верни всё назад, Андрюша, и тогда наша беседа будет иметь продолжение. А по поводу Яценко, скажу одно. Если бы ты не стал выкобениваться два года назад, когда меня своим отцом родным называл, а после выпендрёж устроил в парламенте, то сейчас бы ты сидел на его месте. Нет, захотелось решать по-своему, по-молодецки. Или то захотелось не тебе? А, Андрюша?

Козаченко промолчал.

— Мне лично наш донецкий, как ты его там дальше назвал…

— «Крези».

— Это дебил, что ли? Впрочем, не важно. Так вот, он мне не по душе. Да и премьером то я его ставил, как проходящую фигуру. Рассчитывал на то, что потрётся с полгодика, и слетит. Не выдержит того напряжения, что творится у нас в верхах. А мужичёк то оказался твёрдый. Лобастый. Смотри, как взял всех нас в оборот. Так что сейчас копья ломать не станем. Поговорим о другом.

— Он не сможет управлять Украиной. — настойчиво проговорил Козаченко. — Над страной весь мир смеяться будет. Он же два слова связать не в состоянии. Вы же сами видели.

— Ну и что? Никита Сергеевич матом слова связывал. И ничего, признавали. Андрей, ты тёрся там, куда теперь так стремишься, и знаешь: такие люди, как Яценко, для них экзотика. Когда сладенькое надоедает, тянет на солёненькое. Так что, он там вскоре будет, словно рыба в воде. А на твоём месте, я бы наладил с ним отношения. Не сейчас. Пусть эмоции схлынут. Осадочек упадёт. А он тебя примет. Чуть — что поможем. Я ведь буду рядом находиться. Недалеко. И ещё. Не вздумай выкинуть какого-нибудь фортеля. Я не насчёт завтрашнего заседания. Там тебе ничего не светит. Двести двадцать шесть голосов вы не наберёте. Ни коммунисты, ни социалисты не придут. А остальным и вовсе будет не до этого. Я имею в виду, конфронтацию с властями. Андрюша, мой тебе совет: накинь на Литовченко удавку, иначе он тебя до добра не доведёт. Ему терять нечего. Почти. А тебе есть. И ещё. Отправь своего грузина назад в Тбилиси. Хватит ему воду баламутить. У нас его вариант не пройдёт. — президент поднял стакан с водой и со стуком поставил его на стол. — Ступай, Андрюша. Думать ступай. И очень хорошо думать.

* * *

21. 45, по Киевскому времени

«Центральная избирательная комиссия назначила официальное объявление результатов второго тура выборов президента Украины на 23 ноября 200… года, на 15.00.

телеканал новостей «Свобода», 22 ноября, 200…»

* * *

22.12, по Киевскому времен

Щетинин принял горячую ванну, накинул на голое тело махровый халат, поставил на столик бутылку коньяка, стакан и чайное блюдечко с нарезанным ломтиками лимоном. Винт слетел с горлышка бутылки. Генерал сначала налил на палец, но, немного подумав, наполнил стакан до половины. Спустя несколько секунд, генерал закусывал спиртное лимоном, искоса бросая взгляд на пламя в камине.

Вилен Иванович принял решение.

Два часа назад позвонил Медведев. Хитрить полковник перед начальством не умел, да, видимо, особенно и не старался. Просто предупредил, что плохо себя чувствует, и попросил отпуск за свой счёт на неделю. Заявление написал, оставил у секретаря.

Вилен Иванович наполнил стакан вторично. Парень решил сделать свою партию. Щетинин закрыл глаза. Подобный ход событий он и предполагал. Ещё тогда, в последней беседе, генерал отметил, как полковник выделил интонацией своё отношение к происходящему в Киеве.

Коньяк медленно наполнил голову различными мыслями.

Вилен Иванович ещё несколько минут смотрел на огонь, потом взял в руку телефон.

— Саша? Здравствуй. — на том конце провода находился «Немой». — К тебе наш товарищ должен вылететь завтра утром. Да, да, тот самый. Ты его встреть, как обычно. — генерал слегка помедлил, видимо ещё раздумывая, стоит говорить, или нет, но, решившись на ранее принятое решение, закончил свою мысль. — И вот ещё что. Помоги ему, насколько сможешь. Объяснять ничего не буду. Думаю, в скором времени сам всё поймёшь. Звонить мне не надо. Сам наберу. Удачи тебе.

* * *

23.44, по Киевскому времени

«Х-23.

Сегодня «Апостол» встречался с президентом. Тема беседы неизвестна, однако имеются обоснованные подозрения в том, что была попытка «Апостола» наладить прежние контакты с ныне действующей властью. Нужно немедленное вмешательство в начавшийся переговорный процесс.

Шон»

* * *

Среда, 23-е 09.34 утра, по Киевскому времени

Перед зданием парламента в ту среду люди собрались ещё с шести утра, хотя оппозиция призывала всех прийти к девяти, а заседание Верховной Рады должно было начать свою работу в десять утра. Телекамеры фиксировали плакаты с надписями: «Бандитов в тюрьмы!», «Есть предел беспределу!», «Козаченко — ТАК!». Ночью температура воздуха слегка повысилась, и к утру прошёл дождь. Но к семи утра градусник снова показал минус, и теперь под ногами протестующих находилась корка льда, не дающая возможность нормально передвигаться, и тем самым хоть как-то согреваться в движении. Володя дважды попробовал прочность природного катка. В первый раз завалился на бок, во второй упал на спину. При этом, прижимая камеру к груди, будто младенца. Самойлов скривился:

— Эдак, вместо репортажа из Рады, будем снимать больницу.

Дмитриев отряхнул полы пальто и выругался.

— Надо было куртку надеть. Всё пальто изгадил. Не ной. Справлюсь. С чего начинать?

— Со всего.

— Говори конкретно. — Володя явно находился не в духе. — Всё — понятие абстрактное. А объектив — понятие материальное. Всё сразу фиксировать не может.

— Водку будешь?

Вопрос явно застал оператора врасплох.

— А что, есть?

Самойлов достал из внутреннего кармана пальто небольшой термос. Налил в пробку — стаканчик.

— Согревайся.

— А ты? — Володя пригубил, и закусил бутербродом с сыром.

— Обойдусь. Ну, как веселее?

Володя поднял камеру, зафиксировал общий, панорамный вид. После чего сделал вывод:

— Жизнь налаживается! — и окинув оживлённую площадь перед Верховной Радой более оптимистическим взглядом, добавил. — Пожалуй, тысяч пятнадцать — двадцать собралось. Смотри в глубь Мариинского парка.

Самойлов вскочил на каменный постамент фигуры, изображавшей колхозницу.

— Ты прав. Попробуй сделать запись.

Володя поднял камеру, принялся запечатлевать на плёнку все детали происходящего исторического события. Вот старик — священник собрал возле себя человек пятьдесят. Молитву, что ли читает? Нет, объясняет, в чём различаются в религии течения различных концессий. Причём внятно, толково, грамотно. Следующий кадр захватил женщину, неопределённого возраста. Оператор, хотел было, сдвинуть камеру в сторону, но задержался. Неопределённый возраст, как однажды заметил Володя, у женщины имеет два состояния. Первая причина невозможности определить возраст у представительниц слабого пола, когда они красивы и счастливы. Радость жизни наводит на их лица свою косметику. Второе состояние, когда горе убивает женщину изнутри. И тогда невозможно определить её возраст, потому что сорокалетние выглядят, как восьмидесятилетние. И только глаза у них живут своей, обособленной жизнью. Объектив слегка опустился. Старуха держала в руках фотографию сына. Молодого парня, лет двадцати. Со светлой, задорной улыбкой. Под снимком виднелась надпись, сделанная чёрным фломастером на тетрадном листе: «Саша Черняк. Аэродром «Сквира».

— Сквировская трагедия. — Самойлов помнил её. В тот чёрный день для украинской авиации, летом, в свой профессиональный праздник, на Сквировском аэродроме, под Львовом, при показательных полётах, упал на землю военный истребитель КБ Сухова. Погибло более ста человек. Прошло два года, но до сих пор никто так и не понёс ответственности за произошедшее. У Михаила там погиб друг. Дмитриев об этом знал.

— Давай дальше.

Камера поползла в направлении входных дверей. Вот перед ними прошли депутаты от оппозиции. Они театрально вскидывали руки, призывно махали ими. Некоторые подходили к людям, приветствовали сторонников своих блоков и партий рукопожатием. Раздавали автографы. Неожиданно площадь перед зданием Верховной Рады взорвалась криками и аплодисментами. От своего авто к ступенькам, ведущим к дверям, медленной, усталой походкой шёл Андрей Николаевич Козаченко. Полы длинного, расстегнутого пальто колыхались в такт широкому шагу. Ветер трепал волнистые, русые, с проседью, волосы. Правая рука кандидата в президенты делала отмашку, и призывно вскидывалась вверх только тогда, когда над площадью проносилось, протяжно и восторженно: КОЗАЧЕНКО! Володя проводил объективом камеры депутата — оппозиционера до дверей и снова переместил фокус на массовку. Там уже развернули «лимоновые» знамёна, надетые на пластиковые удилища, и теперь те призывно развевались над вторым киевским Майданом.

Самойлов бросил взгляд на часы.

— Дальше не снимай. — журналист тронул Володю за рукав. — Побереги плёнку.

— Думаешь, что-то намечается?

— Обязательно. Не приехало более половины депутатского корпуса. В зале только оппозиция. Кворума нет. Однако, депутаты собрались. Значит, намечается нечто любопытное. Кстати, у кого наши пропуска?

* * *

09.48 утра, по Киевскому времени

Евдоким Семёнович покинул киевский метрополитен, как посоветовал Медведев, на станции «Святошин». Дальше, следуя инструкции, старик проследовал к автобусной остановке.

— Какой автобус следует до Белич? — спросил генерал у молодой женщины, стоявшей, в ожидании транспорта, на площадке для пассажиров.

— Вам Новобеличи, или Старые Беличи?

— А что, есть отличие?

— И огромное. Они находятся километрах в десяти друг от друга.

— Прилично. — старик порылся в кармане, и достал, исписанный понятными только ему иероглифами, клочок бумаги. — Сказано, просто Беличи.

— А номер маршрутки сообщили?

— Да. — Евдоким Семёнович снова взглянул на лист. — Номер 745.

— Тогда вам нужно… — женщина оглянулась по сторонам и кивнула на автобус, стоявший в ожидании пассажиров. — Вон та маршрутка.

Генерал бросил взгляд на лобовое стекло.

— Простите, но на ней номер 393, и написано до Коцюбинского.

— Это одно и тоже.

Женщина, забыв о собеседнике, махнула рукой, остановила такси, впрыгнула в него и исчезла. Генерал в отставке в растерянности оглянулся по сторонам. Двигатель вышеуказанного автобуса завёлся, явно собираясь отправить транспорт в путешествие… Старик поспешил к дверям:

— Простите, вы на Беличи едите?

— Да. — ответил водитель транспорта.

— Но у вас написано…

— Я и без вас знаю, что у меня написано. Ехать будем?

— А семьсот сорок пятый когда будет?

— Откуда я знаю. Ехать будем?

— Но мне нужно на улицу Вокзальную.

— Дед, да довезу я тебя до Вокзальной. — вскипел водитель. — Ехать будем?

Евдоким Семёнович с трудом взобрался в салон, присел на боковое место и автобус тронулся с места. Как после выяснилось, Коцюбинское и Беличи оказалось одним и тем же. Только первое название было официальным, а второе — народным, по названию железнодорожной станции, расположенной на территории населённого пункта. А потому, Евдоким Семёнович уже через пятнадцать минут стоял возле искомого дома.

Медведев не зря из пяти вариантов, выбрал именно этот. Генерал сразу отметил данный факт, как только увидел будущее жилище, в котором ему предстояло провести некоторое время.

Вокзальная 27, адрес, который указал Герман, оказался частным, одноэтажным строением, с двумя выходами, и проходами в соседний частный сектор. Практически, дом можно было покинуть через параллельную улицу, и «наружка» не смогла бы ничего заметить. Улица, на которой располагался постройка, просматривалась со всех сторон. Напротив входной калитки располагалась привокзальная площадь, скорее не площадь, а небольшая площадка, сразу за которой находился перрон, с которого люди могли добраться электричками, как в сторону Киева, так и на Тетеревское, противоположное направление… Впрочем, как впоследствии сделал вывод генерал, Беличи, будучи посёлком городского типа, практически являлись Киевом. Особенно, если учесть тот факт, что маршрутка от ближайшей станции метро до нового места жительства генерала добиралась всего десять — пятнадцать минут, в зависимости от заторов на дороге… А в скором времени, Евдоким Семёнович выяснил ещё один плюс нового местожительства. В ближайшем продуктовом магазине, при покупке генералом колбасы, кефира и пельменей, продавщица сообщила, что совсем не обязательно пользоваться железной дорогой, или маршрутками. Покинуть посёлок и добраться до столицы, как оказалось, можно было ещё одним путём. Пешим ходом, через лес. Тропинка, что вела через небольшой лесной массив, через двадцать минут спокойного хода, приводила путника к массиву Новобеличи, точнее к автобусной остановке, от которой автотранспорт шёл в центр столицы.

Евдоким Семенович, скупившись, вернулся домой, открыл калитку, подошёл к двери, достал ключ.

Жильё, в котором ему предстояло, как он рассчитывал, провести несколько дней, оказалось небольшой, но вполне удобной, двухкомнатной квартирой на земле, и, как сказал Медведев, для жилья вполне приспособленной. Правда, в его понимании данного слова. Две маленькие комнатки. Спальная ничем особенным не отличалась: диван, тумбочка с телевизором. Книжная полка. А вот вторая комнатушка была нашпигована различного рода аппаратурой. Старик прикрыл дверь: всё понятно, для Медведева. Кухня представляла собой не что иное, как кухню. Туалет. Ванная комната. Всё.

Старик бросил взгляд за окно: в таком доме обязательно должны сохраняться удобства и во дворе. Присмотрелся. Точно, есть. И решил для себя: вот там то мы и будем оправляться. И к природе поближе, и проверить улицу на наличие наблюдения в любой момент можно.

Генерал поставил на газовую плиту чайник, присел на стул. Сколько же он не был в Киеве? Давненько. С середины восьмидесятых. И знакомых то, скорее всего, в живых не осталось. Старик усмехнулся. Хотя нет, один то точно есть. Тот, ради которого он и решил посетить столицу Украины. Тот, кому сейчас было столько же, сколько и ему. Тот, кто в данный момент являлся доверенным лицом Андрея Николаевича Козаченко. Кого он спас в семьдесят втором от тюрьмы. И кто спас ему жизнь, в конце сорок четвёртого. Тот, кто сегодня был известен украинскому народу, как депутат Верховной Рады всех четырёх созывов, один из организаторов национального движения «Украинское сопротивление», Пётр Степанович Цибуля.

* * *

09.56 утра, по Киевскому времени

Андрей Николаевич окинул взором зал. Кворума не состоялось. Из 450 депутатских мест занято было, как сообщил Кривошеенко, всего 186. Даже не минимальное меньшинство. В сессионный зал, на экстренное заседание парламента прибыли только оппозиционеры. Теперь любое голосование не будет иметь никакого значения. Козаченко устало опустился на свой стул и прикрыл лицо руками. Вот и всё.

Литовченко сверху смотрел на согнутую спину кандидата, и нервно покусывал нижнюю губу. Вчера, поздно ночью, к нему нагрянул Тарасюк. Он был встревожен и взвинчен. Информацию, которую депутат передал, моментально прогнала сон: Козаченко встречался с Кучеруком. О чём говорили промеж собой президент и кандидат Степан Григорьевич ничего не знал. О встрече дознался случайно, от водителя Андрея Николаевича.

Поначалу Александр Борисович воспринял сообщение положительно. Мол, власть решила сама наладить отношения с оппозицией. Принять её условия. Однако, после детального анализа, впал в сомнение. Если встреча состоялась по инициативе «папы», почему Андрей молчит, не говорит о ней? Полночи Литовченко не спал. Вариантов ответа имелось два. Либо президент действительно хочет наладить отношения с оппозицией. Но, по каким-то своим соображениям, не желает огласки. Либо, он надавил на «банкира», прижал того информацией, которой владел ещё со времён работы Козаченко Главой национального банка. А прижать было чем. И, к тому же, «папа», наверняка, знал, что сегодняшнее заседание сорвётся неявкой депутатского корпуса. Ближе к утру Александр Борисович пришёл к выводу: более верна и правдоподобна вторая гипотеза. В половину шестого он созвонился с лидером национал — патриотического движения Григорием Лысенко, немногочисленная партия которого поддержала на выборах Козаченко. После Литовченко сделал звонок Пётру Степановичу Цибуле. И, только переговорив с самым старым, по возрасту, депутатом Верховной Рады, он, в пять утра, лёг спать. Теперь, от недосыпания, несносно раскалывалась голова, и постоянно хотелось выпить чашку крепкого, густого кофе.

Самойлов настроил камеру, кивнул вниз:

— Посмотри на Козаченко. Впечатление, будто всю ночь не спал.

— Будь я на его месте, тоже глаз бы не сомкнул. — Володя прильнул к камере. — Начинается.

Небольшая дверца в стене, чуть в стороне от кресла первого вице-спикера, приоткрылась, и в дверном проёме появился председатель украинского парламента Юрий Валентинович Алексеев. Он, не торопясь, прошёл к своему месту Главы Верховной Рады, сел, после чего произнёс в микрофон:

— Мы собрались по просьбе и заявлению ста семидесяти пяти народных депутатов, для проведения внеочередного, экстренного заседания Верховной Рады Украины. Напоминаю нашим уважаемым депутатам, а также радиослушателям и телезрителям, что решения парламента могут считаться легитимными только в том случае, если за них проголосует 226 народных избранников. К сожалению, в данный момент, в зале присутствует только 186 народных депутатов Украины. А потому, сегодня мы имеем право только обсудить проблему, проявившуюся в результате второго тура голосований на выборах президента Украины. Я повторяю. По регламенту работы Верховной Рады Украины, мы сегодня имеем право исключительно на обсуждение сложившегося положения в стране. Принимать какие-либо решения, парламент, к сожалению, не имеет полномочий.

В зале раздались выкрики негодования по поводу того, что депутаты от власти не выполняют своих прямых обязанностей и игнорируют заседания Верховной Рады. Некоторые народные избранники повыскакивали с мест, как будто их резвое поведение могло изменить Конституцию страны.

Алексеев просмотрел список, желающих принять участие в обсуждении проблемы, и вызвал к микрофону на трибуне депутата от блока «Незалежна Україна» Богдана Мосийчука.

Самойлов включил, на всякий случай, диктофон. Володя снимал всё, что происходило в сессионном зале. Вот Литовченко подошёл к Цибуле, о чём-то с ним поговорил. Козаченко продолжал сидеть, опустив голову на руки, будто его совершенно не касалось то, что сейчас происходило в стенах парламента. Литовченко сделал несколько звонков по мобильному телефону. В сессионном зале явно ощущалась напряжённая обстановка. Все чего-то ждали. К Александру Борисовичу вновь подошёл Цибуля. В силу своего высокого роста склонился над депутатом, что-то прошептал тому на ухо. Литовченко согласно кивнул головой. Взял в руки свой портфель. Раскрыл его, и извлёк большую, и, судя по внешнему виду, старую книгу.

Самойлов в этот момент внимательно следил за местом спикера. Вот к Алексееву подошёл Григорий Лысенко. О чём-то того долго просил. Спикер отрицательно качал головой, всё время кивая на монитор. Судя по всему, как догадался Самойлов, депутат настаивал на том, чтобы поменять очерёдность в списке выступающих. Но у него ничего не выходило. Алексеев упорно не желал его слушать.

Виброзвонок мобильного телефона заставил журналиста отвлечься и отойти в сторону.

Дмитриев зафиксировал, как Литовченко передал книгу Цибуле, сделал ещё несколько звонков и присел, но не на своё место, во втором ряду, а недалеко от Козаченко.

— Володя, — оператор немного отвлёкся на зов Михаила. — Только что звонили из Москвы. Им нужно сегодня срочно дать информацию через «живой эфир». Так что готовься, после едем к Генке.

— Окей. — Дмитриев снова прижался к прицелу камеры.

— По согласованию с депутатами из блока «Незалежна Україна», — в это время произнёс Голова парламента. — я предоставляю слово народному депутату Украины Пётру Степановичу Цибуле, избирательный округ N 122.

Петр Степанович, прижимая к груди старинный фолиант, медленно спустился к кафедре, и под бурные аплодисменты аудитории взошёл на кафедральный постамент.

— Дорогие мои друзья! — начал выступление депутат. — Впервые с этой трибуны я могу позволить себе сказать такие слова: дорогие мои друзья. Потому, как впервые в зале Верховной Рады Украины собрались только истинные патриоты нашей державы. Настоящие герои нации. Люди, которые не только на словах, но и на деле желают нашей стране процветания и благополучия. — зал взорвался овациями. — Впервые Украина, после многолетней спячки, решила снова сказать своё красноречивое «нет» диктаторской власти президента и его прихлебателей. На Майдане Киева, и на майданах других городов Украины сегодня стоят люди, которые решили самостоятельно взять власть в свои руки, и доверить управление державой тем, кто в самые тяжёлые, трудные для народа дни, всегда стоял с ним плеч о плеч, разделяя все горести и беды. Мы, народные депутаты, здесь, в этом зале, слышим голос народа: Козаченко народный президент Украины!

Избранники вскочили с мест и аплодисменты, оборвавшие выступление оратора, не смокали несколько минут.

— Как в хорошие застойные времена. — пробубнил про себя Володя, не отрываясь от камеры ни на секунду.

— И потому, — дождавшись, когда зал смолкнет, продолжил Пётр Степанович. — Мы, сегодня, сейчас, должны… Нет, обязаны выполнить волю народа. И объявить о том, что демократия и воля народная победила в нашей державе! Я прошу Андрея Николаевича Козаченко подойти ко мне. — Цибуля сделал приглашающий жест рукой. Козаченко, пока ещё не понимая, что происходит, поднялся с места. Вместе с ним со своих кресел поднялись и другие народные депутаты, которые, не жалея рук, аплодировали Андрею Николаевичу. Лидер оппозиции огляделся. И натолкнулся на сухой, жёсткий взгляд Литовченко. Холод прошёл вниз, по позвоночнику кандидата в президенты. Он знает о моей встрече с «папой». - догадался Андрей Николаевич. — Они меня решили связать по рукам и ногам. Что они придумали? Зачем я им нужен на трибуне?

Петр Степанович сделал успокаивающий жест рукой.

— Андрей Николаевич, спуститесь ко мне. — Козаченко посмотрел на двери выхода, но Александр Борисович, просчитав его действия, встал в проходе, закрывая собой путь к отступлению, и яростно захлопал в ладоши. Андрей Николаевич с трудом сдерживая тошноту, сделал шаг к президиуму парламента. — Друзья, — между тем, как бы ничего не замечая, продолжал Пётр Степанович, — Мы, приветствуем народного президента Украины Андрея Николаевича Козаченко! — ноги кандидата с трудом преодолевали десятиметровое расстояние. — И просим его принять присягу президента на верность Украинскому народу!

Козаченко опешил. Такого хода событий он никак не ожидал.

Юрий Валентинович Алексеев тут же моментально отреагировал на происходящее. Быстро, пока Козаченко не дошёл до трибуны, он наклонился над микрофоном и произнёс:

— В связи с тем, что в зале происходит грубейшее нарушение регламента, я объявляю заседание Верховной Рады закрытым!

С последними словами Юрий Валентинович покинул место спикера и скрылся за створками двери.

В голове Андрея Николаевича пронёсся целый каскад мыслей, но центральной оставалась одна: всё, теперь обратной дороги нет. Не важно, кто его подставил. Литовченко, или Цибуля. Важно другое: если сейчас он откажется от принятия присяги, то на его политическом будущем можно поставить большой и жирный крест. Если примет присягу, то ни о каком соглашении с «папой» речь больше идти не может. Присягой они его спеленали.

Андрей Николаевич встал на место Петра Степановича, положил дрожащую правую рук на Библию, которую Цибуле передал Литовченко. Прошла секунда замешательства. Козаченко прекрасно отдавал себе отчёт в том, что после произнесённых слов он тут же станет вне закона. И к нему могут применить уголовную статью. В тот момент Андрей Николаевич даже забыл, что он народный депутат, а потому личность неприкосновенная. И может творить, всё, что в голову взбредёт. Чем, собственно, и воспользовались Литовченко с Цибулей. Липкий страх сковал все части тела кандидата, отдавая свои примитивные команды: молчи, спрячься, убеги.

А Александр Борисович Литовченко с силой сжал кулаки: не дай Бог, «банкир» сейчас сломается. Тогда рухнет всё, на что он сделал ставку. Ну, что же он ждёт? Струсил? А Цибуля что молчит? Да помоги же ты ему! Подтолкни! — хотелось выкрикнуть депутату, но вместо этого он снова принялся хлопать в ладоши. Его тут же поддержали. Что и решило дальнейший ход событий.

Козаченко, видя всю безвыходность своего положения, набрал в лёгкие поглубже воздуха, и, как в ледяную воду, бросился в новые и страшные дали:

— Я, как президент Украины, приношу присягу на верность….

Самойлов потянулся, было, к телефону, но рука остановилась сама собой. О чём сообщать? Какая тут к чёрту, сенсация. Катастрофа.

* * *

10 42 утра, по Киевскому времени

Станислав Григорьевич встретился с Медведевым на массиве Троещина, в небольшом сквере на улице Сабурова. По засаженной тополями аллее прохаживались мамы с колясками. Приятная и довольно располагающая обстановка. Для разного рода встреч. Герман Иванович, пожав Синчуку руку, проговорил, вместо приветствия:

— Благодаря конспирации, скоро буду знать Киев не хуже коренного киевлянина.

— Нет. Нужно знать лучше. — Синчук явно не был настроен на весёлый лад.

— Рассказывай, что у вас тут происходит?

— Да нет, — подполковник повернулся всем телом в сторону собеседника. — Это ты мне расскажи, как дальше всё будет происходить? Что сказал Щетинин, после передачи моей информации?

— Тебя интересует, что сказал Щетинин, или президент?

— И тот, и другой.

Медведев закурил:

— Президент приказал не вмешиваться в происходящее. Просто наблюдать. Щетинин его поддержал.

— А если то была инициатива самого Ивановича?

— Сомнительно.

— И зачем, в таком случае, ты приехал? — Синчук тоже закурил. — Чтобы поставить меня в известность о том, что мы заварили кашу, а теперь ты уходишь в сторону? Так мог бы и по телефону сообщить.

— А в глаза лучше. Чтобы потом не обвинял, что, мол, скурвился. — Медведев глубоко затянулся. — К тому же неправильно поставлен вопрос. Следовало спросить, в каком качестве я приехал? И вот тогда бы услышал ответ, что в качестве больного, который находится не на службе, а на больничном.

— Турист. — усмехнулся Синчук.

— В некотором роде. К тому же, Стас, я не один приехал. А со Стариком.

— Семёнович с тобой? — на лице Синчука проявилась удивлённая улыбка. — Увидеть Старика — это здорово. Как он? Странно, буквально, на днях о нём вспоминал.

— А теперь и поговоришь с ним.

— Где он остановился?

— Беличи.

— Академгородок? Отличное место.

— Ну, так кто выбирал! И лес, и озерцо неподалёку. Рыбку половить, грибы пособирать…

— Грибы пособирать… Это в ноябре то месяце? Герман, не темни. С чем приехали?

— Работать. — теперь в голосе полковника не прозвучало ни одной нотки веселья. — На тебя работать. А больничный я действительно взял, на неделю. Впрочем, Щетинин, наверняка, сообразил, для чего.

— Почему ты так решил?

— Да вот потому… — Медведев слегка повёл спиной. Будто его морозило. — Наблюдают за мной. И, судя по всему, не ваши, а наши. Слишком открыто.

— В наглую?

— Да в том то и дело, что, вроде бы, нет. Хотя и открыто. Ну, да Бог с ними. Прокачал я твоего человечка.

— И как, не напрасно я волну поднял?

— Не то слово.

Медведев лёгким движением огляделся по сторонам. С момента прибытия в аэропорт, он действительно чувствовал, что за ним ведётся наблюдение. Хотя час назад Герман Иванович сделал несколько пересадок с помощью различных видов транспорта, однако, убеждение, что за ним следят, никак не хотело покидать.

— Не то слово. — снова повторил Медведев и тряхнул головой. Сначала дело, сантименты после. — Ты с ним познакомился при ликвидации Коновалюка?

— С чего ты взял? — Синчук встрепенулся. Такого резкого перехода в беседе он не ожидал.

— Скажу более того. Ты и понятия не имел, кого ликвидируют.

Станислав Григорьевич провёл рукой по лицу, как бы пытаясь стереть воспоминания о той ночи. Рассказать, или нет? Впрочем, смысл что-то скрывать, когда в общих деталях Герману и так всё известно.

— В день, перед той ночью, — всё-таки нехотя, начал рассказ Синчук, — Нам отдали распоряжение, выполнять приказы человека в «бимере». Имени его никто не называл. А он сам себя окрестил «немцем», когда нам его представили. Кто-то поинтересовался, почему именно «немец»? Так он отмахнулся: мол, первое, что пришло в голову. От того, мол, что буду ехать в немецкой тачке.

— Врал. — вставил реплику Медведев. — Он любитель немецкой музыки. Это я вычитал в его личном деле.

— Вот оно что… — Синчук продолжил. — Я его видел дважды, перед операцией. Однако, запомнил на всю жизнь. Говорил «немец» мало, в основном отдавал распоряжения. Конечной цели операции никто из нас не знал. Работали «в тёмную». В мою задачу входило на «ауди» остановить «Камаз» с прицепом, и развернуть его. В самом узком месте трассы. После, когда узнал, кого завалили, думал свалить из «конторы». Да только никому из нас, тех, кто принимал участие в ликвидации, уволиться не позволили. Всех повысили в звании, пристроили. Одних при центральном офисе. Других при областном, но всех оставили в Киеве. Так сказать, под наблюдением. — подполковник прокашлялся. — Выходит, в той операции и твои принимали участие?

— Вот только не надо, с больной головы да на здоровую. — Медведев погрозил указательным пальцем. — «Немец» покинул «фирму» ещё в девяносто шестом. Официальная версия: ушёл на пенсию. Так, что наше участие в том деле никак не просматривается. К тому же, в смерти Коновалюка мы то как раз и не были заинтересованы. Он, со своей идеей федерализации Украины как раз нам был кстати. Ищите заказчиков среди своих. Причём, из тех, кто был связан с органами. Ведь не случайно они пригласили именно «немца». Выходит, знали его прошлое, и то, что он работает на индивидуальные заказы. И давление на ваших руководителей тоже должны были иметь. На такое были способны только ваш «папа», или кто-то из крутых нардепов. Мы тогда, помню, у себя тоже анализировали ту ситуацию. И вот к какому пришли выводу. Если вспомнишь последнюю поездку Коновалюка, то задай себе вопрос: почему покойный мотался на личном авто из одного города в другой, по ночам, практически без сна и отдыха? Может, и получишь довольно любопытный ответ.

— Думал я и над этим. — Синчук откинулся на спинку скамейки. — В тот год «Украинское сопротивление» развалилось на три, практически враждующих, блока. Коновалюк беспомощно пытался реанимировать движение.

— Почти в десятку. Как говорят следователи в детективных романах: вычислите, кому выгодно убийство, и найдёте убийцу. Так что его смерть была выгодна очень широкому кругу политиков. И сын покойного, Тарас, я так думаю, не случайно покинул движение отца. Скорее всего, кое о чём догадывался. К тому же, кому понравится видеть, как спекулируют именем родного тебе человека, и на твоей фамилии зарабатывают солидный капитал? Но, это эмоции. Вернёмся к нашим баранам. — Медведев хлопнул себя по колену. — Два союзника у тебя уже есть. Сегодня буду разговаривать со своим человеком. Пока он работает на нас, но, как ты выразился, «в тёмную». Может, смогу убедить перейти на нашу сторону. Итого, в лучшем случае, нас будет четверо. Немного. Но и не мало.

— Следует организовать дежурство на Майдане. Вычислить «немца». У него должно быть своё, определённое место, с которого он может вести постоянное наблюдение за происходящим на площади. Узнаем место, проследим, кто его более всего интересует из команды Козаченко.

— Такую установку тому человеку, которого буду агитировать, уже дал. Может, он её к данному моменту успел выполнить. Подождём результата разговора.

— Он у тебя что, всё время находится на Майдане? — поинтересовался Станислав Григорьевич.

— С самого начала.

— Среди оппозиции?

— Почти. И ещё, Стас, проведай нашего комсомольца. Что-то он не к добру замолчал. Не нравится мне это. Ещё не дай Бог, если выяснится, что Петренко таки причастен к нашему профессионалу, то сам понимаешь, какую бурю мы пожмём.

* * *

11.38, по Киевскому времени

Козаченко нервно улыбаясь, принял поздравления от коллег по депутатскому корпусу, и, быстро оглянувшись по сторонам, выцепил взглядом фигуру Литовченко. Одного кивка головы новоизбранного народного президента стало достаточно, для того, чтобы Александр Борисович понял: Козаченко хочет с ним поговорить с глазу на глаз.

Литовченко извинился перед двумя журналистами, которые ждали его, для получения интервью, и проследовал за Андреем Николаевичем.

— Твоя работа? — с ходу набросился на депутата Козаченко, едва за ними закрылась дверь в зал совещательной комиссии. Александр Борисович окинул помещение взглядом: никого.

— Андрей, не находишь знаковым тот факт, что ты собираешься выяснять со мной отношения в совещательной комнате?

— Хватит придуриваться! — моментально вскипел Козаченко. — Зачем ты это сделал? Мы же договаривались, прежде чем начать какие-либо активные действия, следует дождаться объявления результатов.

— Их объявят через четыре часа. И результат тебе известен. — Литовченко присел на ближайший стул. — Кстати, почему ты мне не сообщил о том, что вчера встречался с «Рыжим»? — так Александр Борисович постоянно называл в круге близких людей президента Украины. За цвет волос.

— Откуда тебе известно, что я с ним встречался? — насторожился Андрей Николаевич. — Ты что, следил за мной?

— «Папа» мне лично передал. — съязвил Александр Борисович. — Никто за тобой и не думал следить. Успокойся. Журналисты вынюхали. Проныры! Так о чём вы беседовали, тет — а — тет?

— Вот и спроси у него. Тоже лично. — злость клокотала в груди лидера оппозиции.

— Да можешь не говорить: и так понятно. Струсил? — в голосе Литовченко не звучало никаких эмоций. Только констатация факта. Александр Борисович упал на стул, и кивнул Козаченко на соседствующее кресло, но тот остался стоять. — Струсил. Не оправдывайся. Тебе не идёт, когда ты оправдываешься. Знаешь, а я ведь тебя понимаю. Коммунисты дали от ворот поворот. Онойко, сволочь, «кинул». Как говорится, везде тупик. Только, Андрей, — Литовченко переходил с Козаченко на «ты» редко, только в тех случаях, когда они были с глазу на глаз, и когда он чувствовал, что может себе такое позволить. — Ты не один. С тобой команда. Которая послушала тебя. Которая поверила в тебя. Которая вложила в тебя всё. И негоже её бросать.

— Я никого не собирался бросать. — Козаченко умостился на уголке стола.

— Знаю. Но страх проигрыша был, и остался. Потому то, мы и решили тебе помочь.

— Медвежья услуга. К тому же, сопряжённая с уголовным кодексом. Ты представляешь, что они с нами сделают, по выходе из Рады?

— Ничего. — Литовченко говорил тихо, но довольно убедительно. — Во-первых, мы лица неприкосновенные. Ты просто забыл про это. Во-вторых, если бы они хотели нас арестовать, или раздавить, то сделали бы это давным-давно. Нет, Андрей, правы были твои австрийские друзья: пока Администрация президента играет в демократию, никто нас не тронет. Их инструкция верх совершенства. И отработана до мелочей.

— После моего выступления, Майдан разгонят.

— Кто? — Литовченко вскочил с места и встал напротив оппонента. — У нас на Хрещатике стоят люди, с мирной акцией протеста. Кто разгонит мирную манифестацию? Кто захочет наложить на себя клеймо диктатора? «Папа»? Да ни за что! Тем более, митинг стоит на законном основании. А даже если и захотят разогнать, то нам это только на руку. Представляешь, какая поднимется волна? И «Рыжий» тоже представляет.

Козаченко посмотрел на руки. Они мелко тряслись, словно в приступе лихорадки.

— Ещё один момент, Андрей. — Литовченко сделал вид, будто не заметил поведения кандидата. — Мы поставили ЦИК в такое положение, что можем из них верёвки вить. Они хотят сегодня официально объявить результаты? Нет проблем. Только следует учесть, законным президентом Украины Яценко сможет стать только в том случае, если его фамилию, в нужном варианте статьи опубликуют в «Голосе Украины». Центральном печатном органе. А вот этого то мы им и не позволим. Наши ребята, под руководством Сурхуладзе, утром установили наблюдение за издательством. Так что, хрен «бык» получит, а не президентское кресло. Тарасюк приготовил иск в Верховный Суд. Так что, мы их ещё заставим поплясать под нашу дудку.

Александр Борисович подошёл к двери, выглянул в коридор, и снова вернулся к собеседнику.

— Тебе обязательно нужно выступить на Майдане. Сегодня! Приготовь речь. Такую, чтобы достучался не только до мозгов, но и до сердец стоящих там. Обязательно следует объявить о создании коалиции «Воля народа». Для наших людей на западной Украине это станет сигналом о начале активной фазы. И сказать об этом следует тебе. И никому другому.

— Мне нужно быть в ЦИК, в три часа.

— Плюнь на них. Там сегодня тебе не место. Мне тоже. Пошлём Тарасюка. Ещё кого-нибудь с ним, пару человек. Не больше. Только для того, чтобы навели шорох. Так, что, готовь речь. И позвони Кривошеенко. Пусть свозит на Майдан полевые кухни. Валенки. Тулупы. Ночью обещают мороз до минус десяти. Нельзя допустить, чтобы люди начали мёрзнуть. А я поехал в Украинский Дом. Проведу совещание с «бригадирами». Спланируем ночную акцию.

Литовченко мелко перекрестился:

— Вот, кажется, и началось.

* * *

12.49, по Киевскому времени

— Привет. Я в Киеве. Ничего не говори. Необходимо встретиться. Слушай внимательно. Через три часа жду тебя на набережной в Украинке. Есть такой маленький городок на берегу Днепра. Теперь слушай, как до него добраться. Выйдешь на станции метро «Выдубичи». Сядешь в маршрутку до Украинки. Водителя попроси остановить возле Дома культуры. Он находится вблизи набережной. Маршрутка идёт полчаса. Рассчитай время так, чтобы там не бродить. Отбой.

«Грач» отключил мобильный телефон и спрятал его в карман. Если сам Медведев в Киеве, значит, события начинают набирать обороты.

* * *

15.00, по Киевскому времени

Тарас Гнатович Коновалюк занял место во втором ряду, за спинами лидеров движения «За Яценко!». Теперь перед его глазами маячили знакомые затылки Резниченко, Пупко и Онопенко. Ещё один стул оставался пустым. Для премьера — догадался политик. — Интересно, он ТВ включал, или нет?

Два часа назад Тарас Гнатович несколько раз подряд пересмотрел видеозапись утреннего, экстренного заседания Верховной Рады. Теперь, глядя на место Головы Центризбиркома, и пустой стул для премьера, политик думал не о предстоящем объявлении голосов, а том, как поведёт себя Яценко, после того, как станет президентом. По законодательной базе Украины, действия оппозиции иначе, как государственным переворотом, назвать иначе было никак нельзя. И, слава богу, что никому не пришла в голову мысль применить силовые методы давления, против инакомыслия. Однако, зная характер Владимира Николаевича, и исходя из того, как грязно прошла предвыборная кампания, Тарас Гнатович пришёл к неутешительному выводу: рассчитывать на снисхождение премьера не приходилось. Как только тот станет президентом, посыпятся головы, как горох посыпятся.

Зал начал заполняться людьми. Коновалюк обернулся. По традиции, конференц — зал должен был быть разделён, перед объявлением результатов президентских выборов на равные доли мест, пропорционально количеству кандидатов на высший пост в государстве. В данный момент, организаторы были обязаны поделить места на две равные половины. Должен был, но не сделал этого. Все, абсолютно все места в зале заполнили только представители штаба премьера. Для оппозиции не осталось ни одного стула. Тарасюк, пришедший на объявление результатов минут пять назад, помыкался между рядами, пока не нашёл себе стоячее место возле мраморной колонны. Опираясь о неё правым плечом, он достал блокнот, и принялся в нём что-то записывать. Тарас Гнатович опустил голову: вот и началось горохопадение.

Председатель ЦИК, вместе с секретарём и десятью членами комиссии, прошли к своим рабочим местам, и через несколько минут присутствующие в зале депутаты и пресса услышали бодрый голос Головы Центризбиркома:

— Как и было объявлено заранее, мы, с минутным запозданием, начинаем официальное объявление результатов второго тура выборов президента Украины. У кого-то имеются возражения?

— Да. — выкрикнул Степан Григорьевич Тарасюк, и протянул руку, так, чтобы её все увидели. — Я, как официальный представитель кандидата в президенты Андрея Николаевича Козаченко, протестую против того, в каких условиях собирается проводиться ваше объявление результатов. Представители от премьер-министра заполонили весь зал. Даже те места, которые отведены официальным представителям второго кандидата. Это есть нарушение элементарных норм демократии.

Голова ЦИК строго посмотрел на секретаря. Тот повёл плечами: мол, а что я могу сделать? Не сгонять же мне лиц, имеющих статус неприкосновенности? Да и что такого, в конце концов? Не могут постоять пять минут, что ли?

Председатель обернулся в сторону представителя оппозиции.

— Вы хотите, чтобы мы вам принесли стул?

По залу прошла волна смеха.

— Я хочу, — выкрикнул Степан Григорьевич, — Чтобы в нашей стране соблюдались элементарные правила демократии. Места в зале должны быть распределены для представителей обоих кандидатов.

— То есть, вы отказываетесь от предложенного вам стула? — сделал свою трактовку выступлению Тарасюка, председатель. — Замечательно. В таком случае, разрешите продолжить…

В этот миг последние слова Головы ЦИК потухли в водопаде аплодисментов. В зал вошёл Яценко. Политики и приближённые лица повыскакивали с мест, одни в искреннем, другие в наигранном восторге выражая своё подобострастие премьеру. Тот, широко улыбаясь, прошёл сквозь присутствующих, словно ледокол сквозь льды, в первый ряд и тяжело упал на пустой стул. Кивок головы, и председатель продолжает:

— Итак, во втором туре в целом по Украине проголосовало 72 % населения. Голоса разделились следующим образом… — начал, было речь Голова Центральной избирательной комиссии, но его снова перебили.

— Я протестую! — раздался выкрик со стороны колонны.

Яценко слегка повернулся вправо: у кого там, интересно, голос прорезался?

Степан Григорьевич попытался высказать своё недовольство без помощи усилителя звука, однако, раздражённые крики, раздавшиеся с мест представителей премьера, заглушили его речь.

— Я настаиваю на том, чтобы мне дали слово. — продолжал надрываться оппозиционер, пытаясь перекричать оппонентов. — В конце концов, в какой стране мы находимся?

Пупко наклонился к уху Яценко:

— Здесь не только наши, есть и телекомпании из-за рубежа. Думаю, нужно дать ему слово. Иначе, не поймут.

Владимир Николаевич согласно кивнул головой.

Пупко приподнялся, и бросил в сторону Тарасюка взятый со стола микрофон:

— Лови, оппозиция.

Бросок оказался сильным и метким. Микрофон пролетел над тремя рядами и угодил в лоб настойчивому крикуну. Зал разразился хохотом.

— Вы видели это? — с дрожащих губ Степана Григорьевича слетали брызги слюны. — Он специально бросил в меня… Он так сделал, чтобы оскорбить и унизить меня.

С третьего ряда громкий голос подал реплику, сделав в нужном месте паузу, в виде икоты:

— Было бы что оскар — ик! — блять!

Зал вторично взорвался смехом. Владимир Николаевич пытался себя некоторое время сдерживать, но всеобщая истерия захватила его, и вскоре он тоже задрожал всем телом от вырывающегося наружу хохота.

Тарас Гнатович ещё ниже склонил голову. Господи, что мы творим? — нестерпимой болью билась мысль в голове политика. — Ведь так нельзя! Низко! Гадко! Противно! Подло!

А Тарасюк, в первый момент задохнувшись от праведного гнева, однако, сумел, таки, сдержать себя, и после того, как смех начал потихоньку стихать, продолжил выступление.

— Мы требуем, — микрофон дрожал в его руке. — Чтобы подсчёт голосов проводился не с помощью компьютерной техники, а при наличии протоколов с мокрой печатью.

Голова ЦИК, явно игнорируя высказывания представителя оппозиции, повернулся всем телом к секретарю, и, указывая на бумаги, принялся тому что-то объяснять. Слова Степана Григорьевича улетали в пустоту.

Самойлов резким движением выключил диктофон, и тронул Володю за рукав:

— Пошли отсюда.

Оператор с недоумением обесточил камеру, и поспешил за журналистом.

Михаил прошёл в мужской туалет, достал пачку сигарет, нервно закурил.

— Ты это видел?

Володя тоже достал сигарету.

— Видел.

Самойлов выругался:

— Как были азиопами, так ими и сдохнем.

— Кем были? — не понял Дмитриев.

— Недоделками. Родившимися между Европой и Азией. Ни то, ни сё!

— А Азия то в чём виновата? — Володя глубоко затянулся, выпустил дым через ноздри. — Я вот в Азии родился. Географически. Так что с того?

— Ничего. — Самойлов курил быстрыми, короткими затяжками. — Давай собираться. Надоело мне здесь всё. Хватит. Выборы закончились. Звоню в Москву, пусть нас принимают.

— Не гони лошадей. — Володя приоткрыл окно. Морозный воздух, бледным парком, тут же ворвался в нагретое помещение. — Пока действительно, выборы не закончатся, никто нам командировку не закроет. И не надейся.

Оператор вскрыл камеру, осмотрел кассету.

— Поехали к Генке. Тут времени минут на двадцать осталось. А он обещал мне три штуки дать.

— Дать, дать. — Самойлов резким движением руки выбросил окурок на улицу. — Взял бы да купил!

— По сорок баксов за штуку? — от удивления Володя чуть камеру из рук не выронил. — Да я за одну куплю две бутылки водки, и еду на трое суток. Или у нас что, фонды новые появились? Спонсоры? Филантроп, доморощенный!

— Почему филантроп? — удивлённо спросил опешивший Самойлов, но Володя, не отвечая, злым, резким движением подхватил камеру, и покинул помещение, хлопнув от души дверью.

* * *

«23 ноября в Украине произошло довольно любопытное событие.

Труфольдино из Бергамо имел двух господ. Украинский народ с этого дня стал иметь трёх президентов: действующего, легитимного, и народного.

Утром в Верховной Раде, по требованию 156 депутатов, собралось внеочередное заседание. Из 450 народных избранников присутствовало 186. Кворума не состоялось. Единственное, что могли сделать народные депутаты Украины, так это высказаться по поводу происходящих в стране событий. И не более того. Наверное, именно на это и рассчитывал голова Верховной Рады Алексеев, когда утром открывал экстренное заседание украинского парламента в неполном составе.

Однако, события развернулись совсем в другом ракурсе. После энергичного, как обычно, выступления лидера «Украинского сопротивления» Пётра Степановича Цибули, спикер Алексеев понял, сессия Верховной Рады может закончиться довольно таки плачевно: депутатов призвали принять президентскую присягу А. В. Козаченко. Акт полностью антиконституционный и противозаконный! По нескольким причинам. Во — первых, на тот момент ЦИК ещё не объявила официальных результатов голосования. Во-вторых, ныне действующий президент Украины, Д. Л. Кучерук не снял с себя президентских полномочий. В-третьих, инаугурация по основному Закону Украины, Конституции, производится исключительно в присутствии полного состава Верховной Рады. Подчёркиваем: полного!

Когда Юрий Валентинович Алексеев увидел, к чему его толкают народные депутаты, он тут же объявил о закрытии внеочередной сессии ВР и покинул помещение.

Однако, присяга на верность народу Украины Андреем Николаевичем Козаченко была произнесена. Так у народа Украины, помимо действующего президента, в лице Д. Л. Кучерука, появился «народный» президент, в лице А. Н. Козаченко.

А спустя четыре часа Центральная избирательная комиссия объявила официальные результаты второго тура голосования. И у страны появился третий, на этот раз, «легитимный» президент: В. Н. Яценко. Только простого украинского обывателя интересует один вопрос: кто же, из них троих, завтра войдёт в кабинет на Банковой?

Самойлов и Дмитриев,

специально для Московского кабельного канала «ТВ Москва»

* * *

16.10, по Киевскому времени

Ветра, как ни странно, со стороны Днепра, не ощущалось. И вообще, погода стояла великолепная: морозная, лёгкая. Вечер постепенно опускался на небольшой высотный городок, и потому в окнах домов начали зажигаться огни.

Медведев не успел выкурить первую сигарету, как к нему подошёл «Грач». Полковник развёл руками:

— Ну, ты, брат, экипировался. Дублёнка, альпинистские ботинки, перчатки на меху…

— Постоишь на морозе сутки — вторые, так не только о ногах и руках подумаешь.

— А ещё о чём?

— О чём точно думать не будешь, так о женщинах. — «Грач» окинул взглядом заледеневший Днепр. — За тобой мужичок «топает».

— Ты тоже заметил?

— Что тут замечать. Он же как цирковой медведь, насмотревшийся шпионских фильмов. Может, разобраться?

— Нет. Судя по всему, его Щетинин прислал. Так сказать, для контроля.

— Ты что, в опале?

— Что-то вроде этого. — полковник затянулся дымком.

— Понятно. Что в столице? — тут же перевёл рельсы разговора на другую колею «Грач».

— Ничего. — Медведев сплюнул на мёрзлую землю. — Ничего хорошего. Как тебе последняя информация?

— Дерьмо полное.

— Вот и я о том же. Потому и приехал. — полковник носком ботинка затушил окурок. — Предупреждаю сразу. Сверху дали приказ: не вмешиваться. Я тебе его передал. Ведь передал?

Медведев говорил сквозь зубы, не глядя на собеседника.

— Передал. — подтвердил «Грач».

— А теперь думай, как будешь поступать дальше. Лично я решил влезть во всё это, как ты выразился, дерьмо. Ты можешь отказаться.

— Гера, — «Грач» присел на холодную скамью, — Здесь всё не так, как ты себе представляешь. Или придумываешь. Что, собственно, одно и тоже. Идёт стандартная ситуация: борьба за кормушку. Чьё рыло сумеет первым туда сунуться. И всё. Самое интересное заключается в том, что все здесь прекрасно это понимают. Ты думаешь, такая масса людей поднялась за Козаченко? Даже при том, что он сумел прекрасно организовать весь этот спектакль? Нет. Сегодня самая популярная в Киеве поговорка: из двух зол выбирают меньшее. И ты хочешь во всё это вмешаться? Гера, пойми, нас здесь не ждут. Мы самые нежеланные гости на данном пиршестве. Ещё не хватало, чтобы мы «засветились». Представляю, какой хай поднимется вокруг нас.

— Смотрю, ты стал осторожным.

— Нет, скорее объективным. Проанализируй наши действия за последнее десятилетие. Полная бездарность и безграмотность. Начиная с верхов, заканчивая низами. Мы потеряли всё, что у нас было. И не только в материальном плане. Точнее, в духовном потеряли больше, чем в физическом. Интересно, что соврут историки о нынешнем периоде? Какую залипуху будут придумывать, чтобы оправдать, почему мы порвали нормальные отношения с Грузией, Молдавией, Белоруссией? А с Киевом, матерью городов русских? Ты знаешь, — «Грач» говорил медленно, и несколько устало, — я не могу читать Пикуля. Как только открываю «Баязет», мне становится стыдно перед теми поколениями, которые стремились своим будущим потомкам улучшить жизнь. А наше поколение, без каких-либо войн, без каких-либо конфликтов, только ради денег, ради наживы, за каких-то двадцать лет, начиная с «перестройки», бездарно просрало всё, созданное за тысячелетия! Мне вообще кажется, Пикуля, и подобных ему, в ближайшем будущем вообще перестанут издавать. На кой хрен забивать молодняку мозги памятью предков? Всё теперь делают деньги. Большие, маленькие, без разницы. А деньги порождают одно: недоверие. И только. Вон, — «Грач» кивнул в сторону дома, за которым стоял незнакомец, которого он заметил. — недоверие. Получается, наш Вилен Иванович тоже скурвился. Интересно, кто и сколько ему пообещал?

— Тебя это так сильно интересует? — Медведев отбросил, пустую пачку сигарет в сторону мусорной корзины.

— Нет. Просто хочется чего-то чистого и светлого. Как в детстве.

— Вот я тебе и предлагаю, сыграть в трёх мушкетёров.

— Не смешно.

— А я не смеюсь. Мне плевать на Козаченко и на Яценко. И на весь сброд, который им припевает. Мне плевать на Лугового, который «первому» разве что носки во рту не стирает, а за спиной у него проворачивает тёмные делишки. Но мне не плевать на Стаса Синчука, который сейчас подставляет свою голову, и, вполне возможно, её лишится, если я не вмешаюсь. Даже ради него одного я пойду на это. К тому же, слишком много меня связывает с Киевом. И если кому-то безразлично, что сейчас здесь происходит, то мне нет.

— Без поддержки Центра? — усмехнулся «Грач».

— А что, в первый раз? Или забыл, как нам приходилось самим себя за шиворот вытягивать?

«Грач» некоторое время молчал. Потом произнёс:

— Кто третий?

— Старик.

«Грач» вскинул голову.

— Зачем ты его привёз?

— А что я мог сделать? — вспылил в свою очередь Герман Иванович. — Врать, когда он знает, что ты здесь?

— Ты не должен был его привозить. — упрямо проговорил «Грач».

— Старая гвардия решила дать последний бой. — отмахнулся полковник.

— Ты понимаешь, что этот бой для него действительно может стать последним?

— Понимаю! — отрезал Медведев. — Но понимаю и другое. Он прекрасно отдаёт отчёт в том, в каком мы положении. И не в его традиции бросать своих. К тому же, у Старика, сам знаешь: мозги работают почище нашего. И связи сохранились дай Бог всей нашей конторе. А потому, обузой не будет, как, собственно, никогда и не был. Фотографию получил?

— Да.

— Видел нашего любителя острых ощущений?

— Нет. — «Грач» закурил, пытаясь совладать с чувствами. — Либо его не было при мне на Майдане, либо очень хорошо маскируется.

— Скорее всего, второе. Как сказал Щетинин, и как я читал в его досье, этот парень — крупный спец. Я на него покапал материал. Самостоятельно. В отрыве, так сказать, от производства. — «Грач» покачал головой: помнил он, как Медведев мог «покапать». — Да нет, серьёзно. — полковник догадался, о чём подумал подчинённый. — Мужик он тёртый. Как мне сообщили, он и здесь, в Украине успел поработать. Восемь лет назад.

Герман Иванович замолчал. Дал время «Грачу» подумать. И тот вспомнил.

— Дело Коновалюка?

— Оно самое.

— Так там был несчастный случай.

— Вот он и есть: специалист по подобного рода делам. Скорее всего, его пригласили те, кто знает о том «несчастном случае». И кто, вполне возможно, принимал в нём непосредственное участие.

«Грач» сунул руки в карманы: а всё-таки, несмотря на экипировку, прохладно.

— «Первый» нам не простит самостоятельности.

— Ты уже принял решение?

— А куда мне деваться с подводной лодки? К тому же Старика я с тобой не оставлю.

— Вот и ладушки. Пошли к маршрутке. А то наш наблюдатель скоро от холода ноги протянет. Не хватало его ещё на своём горбу везти. А вот по поводу «первого» у меня имеются кое-какие мысли. — на лице Медведева проявилась лёгкая улыбка.

— Что ж ты раньше молчал. — «Грач» достал носовой платок и высморкался. — С этого надо было начинать.

* * *

17.55, по Киевскому времени

Синчук встретил Петренко в подъезде его дома. Прямо возле лифта. Неожиданно проявившись из темноты.

Богдан Васильевич охнул, схватился правой рукой за левую сторону груди, в области сердца, и прислонился к бетонной стене.

— Так ведь и инфаркт получить можно.

— Не самый худший вариант для выхода из игры. — заметил подполковник. — И главное — не прикопаешься. Человек в больнице, с кем не бывает. Ты, Богдан Васильевич подумай на досуге.

Петренко несколько пришёл в себя.

— А разве мы перешли на «ты»?

— И давно. Как стали делать одно дело. Или не одно? — Синчук приблизился к депутату на небезопасное расстояние от неприкасаемого тела. — Что-то долго ты молчал. Мы, понимаешь, ждём от тебя весточки, а ты ни слова, ни вздоха. Кто надоумил Козаченко принять сегодня присягу?

Вопрос был задан резко, хлёстко, как пощёчина.

— Сам. Он сам. — Петренко не знал, кто стоял за инициативой подвести Козаченко к присяге, но догадывался. Однако, сообщать о своих подозрениях какому-то вояке не собирался.

— Ты уверен?

— Конечно. Лично видел, как он готовился к выступлению.

Богдан Васильевич снова, в который раз задал себе вопрос: почему он боится стоящего напротив человека? Ведь он народный депутат, из «касты». Кто его тронет? Ан, нет. Ноги становятся ватными. По спине холодный пот. И руки, заразы, не слушаются. Старая, выработанная годами привычка, что ли, пресмыкаться перед людьми «оттуда»? Впрочем, прикинул Богдан Васильевич, скорее всего, нет. По крайней мере, не в данном случае. Сейчас видеть «сбушника» для него было спокойнее, нежели, заново пережить то, что он пережил днём. Потому, как утром депутат Петренко перепугался значительно больше, когда Козаченко принялся читать текст присяги. И идиоту было понятно: на глазах у всех происходит государственный переворот. А за такое по головке не погладят. Правда, на людях, перед десятками кинокамер, когда вокруг тебя восторг и радость, животный страх на некоторое время пропал. Однако, после, когда Богдан Васильевич увидел, как Литовченко и Козаченко закрылись в зале совещаний, ужас охватил все его члены. Заговор, — подумал он в тот момент, — Вот что происходит за дверями. И он его соучастник. Нет, даже не соучастник, а простая пешка, которую подставят, как только появится в том необходимость. И тут не поможет никакой депутатский мандат. У премьера рука твёрдая, железная. Как у Феликса. Дзержинского. Без разговоров — в мордяку.

После заседания Рады все неожиданно разъехались. Буквально за какие-то полчаса. Кто куда. Разбежались, как тараканы на кухне, если неожиданно включить свет.

Петренко пытался найти Козаченко, но тот тоже исчез в неизвестном направлении. И на телефонные звонки не отвечал. Богдан Васильевич потоптался некоторое время на Майдане, но и там своей встревоженной душе успокоения не нашёл. От Круглого узнал, что в восемь вечера к Хрещатику съедутся все. На вопрос: Кто все? Олег так и не ответил. А может, и сам не знал. Богдан Васильевич потолкался среди людей ещё с полчаса, раздавая автографы, и попивая кофе. Но напиток показался ему слишком холодным. А восторг толпы, который всегда нравился и постоянно его взбадривал, на этот раз возбуждающего эффекта не произвёл. Казалось, куклы бродят вокруг него, ряженые, как под Рождество. И Богдан Васильевич решил съездить домой. И вот тут то его и встретил Синчук.

— Чтобы ваш Барон Мюнхгаузен, который только и умеет, как сплетать в кружево словеса, и решился самостоятельно на активные, и к тому же противозаконные действия? — медленно проговорил подполковник. — Нет, товарищ Петренко. Не верю. Не того пошива наш народный избранник.

Богдан Васильевич несколько расслабился, забыв, с кем имеет дело, а потому пропустил удар в корпус, в район солнечного сплетения. Дыхание перехватило. Ноги начали подкашиваться. Острая боль в желудке парализовала тело.

— А вот Литовченко другое дело. — как бы между прочим продолжил Синчук. — Этот подобный поступок совершить может. Я прав?

— Не знаю. — Богдан Васильевич в позе эмбриона опустился на корточки. — Может, и он помог «банкиру». Я свидетелем при их беседе не был.

— Так у них была беседа? — тут же отреагировал подполковник.

Будь проклят мой язык. — простонал политик.

— Да, общались. После того.

— И долго?

— С полчаса. О чём говорили, не знаю. Они закрыли дверь.

— Что ещё можешь сообщить? Не молчи. — Станислав Григорьевич наклонился над телом народного депутата. — Я уже один раз говорил: против тебя, или твоего «банкира» информация не пойдёт. По крайней мере, с моей стороны. Но если хоть что-то скроешь, и начнётся нечто, сам понимаешь что, смотри. Найду. Из-под земли достану. Ну?

— Сегодня на Майдане собираются все. На восемь вечера.

— То есть через два часа. Зачем?

— Собираются сообщить о создании коалиции «Воля народа».

— Ещё точнее.

— После выступления Козаченко «бригады» разделят на три направления. Одна пойдёт к Администрации президента. Вторая к Верховной Раде. Третья к ЦИК.

— К Кабинету министров? — тут же задал логический вопрос Синчук.

— Если сегодня прибудут люди из Закарпатья, как обещал Литовченко, то и к нему тоже.

— Силовой захват зданий ожидается?

Петренко отрицательно помотал головой из стороны в сторону.

— По крайней мере, не сегодня.

— Понятно. — Синчук вырвал из блокнота листок бумаги и шариковой ручкой принялся на нём писать цифры. Когда закончил, протянул его депутату. — Здесь мои телефонные номера. Цифра перед ними — день недели, когда я буду именно на данном номере. Звони. Это в твоих интересах.

Подполковник, прыгая через две ступеньки, спустился вниз и покинул дом депутата. Петренко чуть привстал на ноги, но боль снова заставила его свернуться калачиком.

— Сука, — прошептали сквозь бессильные слёзы неприкосновенные губы депутата. — Ты у меня ещё дерьмо в тюрьме жрать будешь. Обязательно будешь. Я тебя, гада, за измену Родине посажу. На полную катушку.