— Будь здорова! — рявкнул Тимка.

— Спасибо, — удивлённо пропищала Тинка.

Голос вернулся, и, честное слово, она была совершенно здорова. Пропала мерзкая ломота в хвостике, перестали слезиться глаза, и, самое главное, — не болело горло! Когда болит горло, лишаешься главного удовольствия — полакомиться чем-нибудь вкусненьким, потому что вкусненькое, представьте себе, тоже причиняет боль.

— Здрасьте вам, — ни к селу ни к городу пробормотал Тимка.

Эта присказка точно отражала положение, в котором они оказались. Где они находились? ни в селе, ни в городе! К тому же в этом неизвестном месте шёл густой мокрый снег.

— Надо спрятаться и просохнуть, ты и так простужена, — озабоченно сказал Тимка.

— Представь себе, я совершенно здорова. Надо рассказать маме, что перемещение во времени — лучшее лекарство. Ещё пригодится.

— Кажется, нашим перемещениям пришёл конец. Я потерял серебряную ниточку.

— Ой, она была такая красивая!

За снежной пеленой возник мерцающий свет. Тимка и Тинка, взявшись за лапки, побежали на него.

Дверь, перед которой они оказались, внезапно распахнулась. Едва успев отскочить, мышата ловко перекувыркнулись, бросились вперёд и чудом не попали под чей-то башмак. Над их головами кто-то пробасил:

— Вроде стучали.

Дверь тяжело захлопнулась.

— Кому стучать в такую погоду? Ложись, Данилушка, завтра рано вставать. — Усталый женский голос звучал из-за угла откуда-то сверху.

Тинка взяла брата за лапку и пошла на голос.

— На то и столица, что с утра не спится, — пробасил Данила, задул свечу, закряхтел и, судя по скрипу, полез тоже куда-то наверх.

— Как я сразу не догадался, — хлопнул себя по лбу Тимка. — Это русская печь, на ней можно спать. Приставляется лесенка — и забираешься наверх, как на двухэтажную кровать. И там эти… полати.

— За мной, — прошептала Тинка, заметив, что между печью и стеной есть небольшое расстояние.

Мышата очутились в тёплом тёмном местечке, где можно было не только переночевать, но и просушить одежду.

— Так мы в Москве, что ли? Только вот непонятно, в каком времени. — Тинка удобно устраивалась рядом с тёплой печкой. — Давай спать. Утро вечера мудренее.

Тимка лёг рядом. Но заснуть не мог долго. Тинка посапывала, а он таращил в темноту глаза и думал: как же они вернутся домой без серебряной ниточки?

Разбудили мышат голоса:

— Тимоша, просыпайся, сыночек!

— Спать хочу, рано ещё! Не хочу вставать!

— Вот так раз. Да он твой тёзка, — сказала, потягиваясь, Тинка.

— Марфа, затепли свечу, — загудел бас, — с ночи огарочек остался.

— Лучиной обойдёмся, — ответила Марфа, — свечи-то недёшевы.

— Так я ведь сегодня заказ отвожу. Авось барин не обидит. Купим свечей-то.

— Тимофей, ну-ка вставай, валявка ты эдакий! — пробасил Данила. — С печи сыт не будешь!

Мышата забились в уголок — и правильно сделали, потому что сверху что-то упало.

— Тимка косорукий! Онуча свалилась, полезай в запечек, — рассердилась Марфа!

— Тимка косорукий, — хихикнула Тинка.

Внезапно совсем рядом с ними возникла физиономия. В колеблющемся свете лучины были видны светло-русые всклокоченные волосы и большие глаза, которые медленно лезли на лоб. Рот мальчика (а это, конечно, был Тимка косорукий) стал вытягиваться в букву «О». И тут только мышата сообразили, что мальчик их видит и сейчас закричит. Тинка замахала лапками, показывая, что бояться нечего, а её брат прижал указательный палец к мордочке и умоляюще уставился на своего новоявленного тёзку.

Мальчик зажмурился, но промолчал, только вытянул руку вперёд и подцепил пальцем длинный лоскут ткани, упавший, к счастью, перед мышатами, а не на них.

— Да что ж ты возишься, копуха, — Марфа, наверное, встала не с той ноги или сама не выспалась.

— Ой-ой-ой, — запищала Тинка. Вместе с лоскутом в руке мальчика оказалось её платьице.

— Ой-ой-ой, — в свою очередь взвизгнул вконец ошалевший мальчик, приоткрыв один глаз и увидев между пальцев что-то пёстрое, похожее на крошечную рубаху.

— Ты что, Тимофей? — спросила мать.

Тот испуганно затряс лоскутом, огонёк лучины задрожал ещё сильнее, и тут мышата не сговариваясь стали дуть на него что было мочи. На секунду он почти погас, но этой секунды было довольно, чтобы Тинка с Тимкой забились в самый дальний угол.

— Светец-то подними! Да что с тобой, не заболел ли часом? — голос Марфы вдруг из сердитого стал испуганно-заботливым.

Её сынку тоже подумалось, что он заболел, потому что онуча, без всяких там малюсеньких рубах, была у него в руке. Лучина, вновь ярко вспыхнув, осветила запечек, в котором не было никого — во всяком случае, в обозримом пространстве, а сунуть светец поглубже Тимофей не захотел. Померещится же такое!

— Онуча, запечек, светец, — пробормотал Тимка. Слова старинные, непонятные.

Потирая руки, с улицы вошёл Данила.

— Холодно. Снегу по колено. Умывайся, Тимоха! Марфа, кашу давай! Ехать пора.

Сын не заставил себя уговаривать, проворно оделся, выскочил на двор, схватил пригоршню снега, протёр лицо, вернулся в избу. Вкусно пахло поспевшей за ночь в печи ячневой кашей. У Тимки и Тинки животики дружно заурчали.

Хозяева дома завтракали, за столом шла речь о том, куда поедет отец семейства. Мышата надели высохшую за ночь одежду и решили перебежать поближе к двери.

— Чего тут сидеть? ничего не узнали пока. — Тинка заплетала косички и завязывала бантики. — Ты хоть вспомни, какого времени костюмы были на выставке?

— Помню прекрасно, — ответил Тимка. — Восемнадцатого тире двадцатого века. Так экспозиция называлась.

— Да, информации маловато. Бежим!

Тимка и Тинка стрелой бросились к дверям и забрались в чей-то сапог.

— Неудачное место, — прошептал Тимка. — Будут надевать — могут задавить.

Как всегда, тоскливо брату и сестре стало одновременно. И оттого что сидели в каком-то холодном сапоге, неведомо чьём, неведомо где, неведомо когда, и оттого что очень хотелось есть, но главное (поскольку утро вечера мудренее, а трава соломы зеленее) — оттого что стало очевидно, хотя они про это старались пока не говорить: без потерянной серебряной ниточки невозможно вернуться домой. Никогда!

— По-русски говорит, да и только чуднó, иной раз даже смешно делается, — в это время рассказывал Данила. — Он же из учителей, из иноземцев. Спервоначалу он в Москве в навигацкой школе служил, потом сюда к нам, в столицу, приехал. И дети есть — мальчик да девочка. Оба чистенькие, в красивую одёжу одетые. Я когда обмеры делал, их видал. Кто он там, уж я не знаю, немец или англичанин какой, но дóма захотел изразцов. Ихние изразцы уж больно дóроги, а наши-то, по их лекалам, подешевей.

— Послушай! я вспомнил, — подскочил Тимка.

Сапог не ожидал таких резких движений и повалился набок.

— Пора! — отец семейства встал из-за стола. — Рано вставши, больше наработаешь. Вот и сапог уже от нетерпения в пляс пустился.

Мышата не стали дожидаться, пока Данила обуется, выкатились наружу и юркнули за что-то большое, при ближайшем рассмотрении оказавшееся сундуком.

— Вспомнил! — затараторил Тимка, даже не отдышавшись. — Дедушка рассказывал, что бабушка один раз потеряла серёжку, с которой перемещалась в прошлое. В общем, дедушка ей эту самую серёжку в прошлом отыскал. И они вернулись!

— Серёжку! У неё фасон есть, материал, время узнать можно! А нитка?! Нам же костюм надо найти, а мы даже не знаем, женский он или мужской. На выставке ведь таблички были, на них было написано, что за эпоха. Эх ты, а ещё музейная мышь называется! Прочитал бы табличку — мы бы всё узнали.

Губы у Тинки задрожали. Тимка испугался, что она сейчас заплачет. Вот ужас-то! В последний раз Тинка плакала в Древнем Египте, да и то от испуга, когда Тимка чуть не угодил в пасть ко льву.

И вот тут-то, дорогой читатель, чтобы у тебя окончательно не зашли шарики за ролики от непонимания, при чём тут Древний Египет и какая-то серёжка с бабушкой, надо сделать небольшой экскурс. Наши мыши умеют перемещаться в прошлое. Стоит им специально или, как в нашей истории, случайно щёлкнуть хвостом, держа в лапах какой-либо предмет — а в историческом музее, понятно, предметов разных эпох предостаточно, как они тотчас же оказываются в том времени, к какому этот предмет относится. Мало того, мышиная семья не только понимает любой из языков, на котором говорят или когда-либо говорили люди, но и язык животных. Согласитесь, с такими способностями узнать можно немало! Мышата побывали уже во многих интересных местах и пережили огромное количество невероятных приключений — на зависть всем нам, только читающим про эти приключения в разных книжках.

Как вы уже поняли, на этот раз вещь-проводник — то есть серебряная ниточка — случайно потерялась.

— Не вздумай реветь! — строго сказал Тимка сестрёнке, хотя у него самого сердце сжималось. — Надо делать что-то. Ясно, что эта семья небогатая. Встали ни свет ни заря, на работу собираются. Значит, одежды с серебряными нитками у них быть не может. Давай проберёмся с ними в дом этого учителя. Слышала? — там у детей хорошая одежда! Да и разобраться надо, где мы, наконец.

— Тимофей! Спешить — не спеши, а поторапливайся — поедем, чтоб к свету уж в немецкой слободе быть. — Данила вышел из комнаты.

— Тимоша, зипун подпоясай как следует.

Мыши, недолго думая, вскарабкались по стенке сундука и забрались в свисавший рукав — видимо, как раз зипуна.

— Эй, сюда, тут дырка! — пискнула Тинка.

Они прыгнули в отверстие, перекувыркнулись в воздухе и почувствовали, что их, вместе с зипуном, надевают. А это, поверьте, чувство очень странное.

Вскоре дверь скрипнула — и тут оказалось, что грубое сукно почти не спасает от холода.

— Надо срочно знакомиться с моим тёзкой, иначе мы околеем, так и не узнав, куда попали, — пропищал Тимка, протискиваясь между подкладкой и сукном.

Хорошо, что Тимоха поднял зачем-то руку и обнаружилась заветная дырка. Мышата ринулись в образовавшийся просвет. Выскочив наружу, они на мгновение зажмурились: вокруг всё было белым-бело! Брат с сестрой оказались за Тимохиной спиной, вернее, между его спиной и чем-то твёрдым, накрытым большой серой тряпкой.

— Это изразцы, — со знанием дела проговорил Тимка и, словно заправский альпинист, полез вверх по отвесной спине. Тинка — за ним. Забравшись мальчику на плечо, она стала щекотать своей косичкой Тимохино ухо, а когда он поднёс к нему свою руку, сгруппировалась и перепрыгнула на неё, быстро засеменив к ладони и приговаривая:

— Миленький, хорошенький, красивенький, умненький Тимофей Данилыч, не погуби! Выслушай, мы тебе сейчас всё объясним.

— Только очень холодно, у нас зуб на зуб не попадает, — добавила ещё одна мышка в короткой клетчатой рубашечке и махоньких портах. Вид этих портов рассмешил Тимоху.

— Залезайте ко мне в варежку, там небось согреетесь, — проговорил он, заранее принимая всем своим существом любые чудесные объяснения, ибо для детей странным и непонятным является не чудо, а его отсутствие.

Устроившись, как в походной палатке, мышата заговорили хором. Из их рассказа Тимоха понял только то, что живут они в каком-то музее (что это такое, Тимоха не знал, а спросить постеснялся), что в их доме печи нет, что телеги в их городе не ездят, а люди передвигаются под землёй и даже летают по воздуху, но главная забота этих смешных существ, одного из которых тоже звали Тимкой, в том, чтобы найти какую-то серебряную ниточку.