Когда Трон два часа спустя сошел с парома на набережной и повернул направо (дворец княгини находился между улицей Сан-Вио и Академией), он обнаружил, что оказался там, где привык прогуливаться в школьные годы перед занятиями в Патриаршей семинарии. Это было почти сорок лет назад. Тогда еще не существовало в природе чугунного моста, который соединяет Дорсодуро с площадью Сан-Марко, не говоря уже о том, что не было и в помине таких вещей, как железная дорога, пароходы и газовые фонари – изобретении, которые Трон в глубине души считал излишними.
На углу, возле отяжелевшей сейчас от снега одинокой пинии, Трон остановился, задумавшись, что же ему, в сущности, известно о княгине.
Он вынужден был признать, что известно не слишком много, а это довольно странно для Венеции – города, где обо всех известных людях ходят невероятные и безжалостные сплетни. Странно, что они обошли княгиню ди Монтальчино, молодую вдову, очень богатую и красивую. Неужели причина этого – ледяная неприступность княгини? Трон предположил, что пресловутая неприступность, скорее всего, маска. Княгиня ди Монтальчино могла на самом деле оказаться не такой загадочной особой, какой представляли ее малознакомые люди. Что, если она – просто энергичная молодая женщина, которая с редким успехом продолжает дело покойного мужа и видит в этом смысл своего существования? Трон терялся в догадках. Он даже не мог отчетливо вспомнить, где и при каких обстоятельствах с ней познакомился. И откуда она все-таки родом? Действительно ли из Флоренции? Ее безукоризненный тосканский диалект не оставлял сомнений в том, что она родом из Тосканы; по всей видимости, там же она получила отличное образование. Однако что-то подсказывало Трону, что тосканский диалект княгини слишком правилен, чтобы быть природным, врожденным.
Он поднял глаза, когда две чайки начали с резкими криками кружить над площадью, не зная, где им приземлиться – снежная корка, покрывшая площадь, их отпугивала, а крыши домов тоже были в снегу. Ветер, вольно гулявший по площади Сан-Вио, создавал маленькие снежные вихри под ногами Трона, Он шел, правой рукой придерживая цилиндр, а левой подняв воротник пальто.
Невдалеке, у узенького моста, переброшенного через канал Сан-Вио, открывался тыльный вход в палаццо Контарини дель Дзаффо. Неприметные ворота не могли дать прохожим верного представления об истинных размерах палаццо княгини.
Трон потянул за металлическую ручку. Приглушенно зазвонили колокольчики. Вскоре молодой человек, чем-то напоминавший приказчика из хозяйственного магазина, открыл дверь.
– Что вам будет угодно?
Взгляд, которым он смерил Трона, говорил о том, что у «приказчика» есть дела поважнее, чем открывать перед каждым дверь.
– Здравствуйте, – сказал Трон. – Я комиссарио Трон. Княгиня назначила мне…
«Приказчик» сразу же сменил презрительное выражение лица на почтительное.
– Простите. Будьте добры, комиссарио, следуйте за мной.
«Приказчик» пошел по коридору, и Трон последовал за ним. Скоро они оказались во внутреннем дворике, мощенном булыжником; здесь было множество больших заколоченных ящиков. Миновав дворик, Трон с «приказчиком» очутились наконец в самом палаццо, фасад которого выходил на Большой канал. Они прошли через конторское помещение, где служащие за столами просматривали какие-то деловые бумаги. «Приказчик» открыл дверь в конце помещения и отступил в сторону, пропуская Трона в комнату, служившую, очевидно, кабинетом для княгини.
– Соблаговолите подождать немного, комиссарио.
У одной из стен этой небольшой комнаты застыли громоздкие шкафы с папками для документов и деловой переписки. Другие стены были увешаны картинами. В одной Трон сразу узнал копию с тициановского «Деревенского концерта», рядом висела копия с «Небесной и земной любви», оригинал которой Трон видел несколько лет назад на вилле Фарнезе в Риме. Остальные полотна тоже были, скорее всего, копиями. Две большие картины (на одной изображено «Святое причастие», на другой – мужчина и женщина у колодца) принадлежали, очевидно, кисти Пальма Веккьо. Они напомнили Трону работы этого художника, которые украшали в давние времена салон его матери, а потом были проданы.
В центре комнаты стоял солидный резной стол. Трон, к своему удивлению, увидел на нем две плетеные корзинки, одна для входящих, другая для исходящих писем и документов – точь-в-точь как в его собственном кабинете. Перед одним из окон стоял другой стол, сбоку от него два кресла. Картины, античная мраморная голова на высокой специальной подставке, великолепный восточный ковер на полу – все говорило о богатстве хозяйки палаццо.
Вошла княгиня. Вид у нее был деловой: пенсне на переносице, в руках папки с бумагами. Она положила их на стол и протянула Трону руку.
– Что в этих ящиках, которые стоят во дворе? – поинтересовался Трон.
– Стекло, – ответила княгиня. – Мы экспортируем его даже в Америку. – В ее голосе зазвучала гордость. – Мой муж оставил мне два стекольных завода на Мурано.
– Мы когда-то тоже производили стекло, – меланхолично проговорил Трон.
– На Мурано? – Княгиня вопросительно выгнула брови.
Трон покачал головой.
– Нет, здесь, в Венеции. Это было еще до того, как на Мурано появились стеклоплавильные печи.
– Это, наверное, было давно.
Трон кивнул.
– Ваша правда. А началось это лет четыреста назад.
Княгиня с удивлением воззрилась на Трона.
– Выходит, вы из тех самых Тронов?
В ответ Трон лишь пожал плечами.
– Тех самых больше не существует. Остались только мать да я.
– А у вас?…
– Нет. Я не женат, – рассмеялся Трон. – Ни на женщине, ни на своей службе.
– Я хотела спросить о том, нашли ли вы время для визита к Палфи?
Трон смущенно кашлянул.
– Сразу после нашего разговора на судне.
Они сидели в креслах у окна Трон – в позе человека, который отлично знает, как положено себя вести в присутствии дамы, а княгиня – небрежно откинувшись на спинку и положив ногу на ногу. Она могла бы показаться абсолютно спокойной, если бы не вертела в руках пенсне.
– Принес ли вам пользу визит к генерал-лейтенанту? – спросила княгиня.
– Палфи сказал мне, что у лейтенанта Грильпарцера были большие долги и что он приходится родным племянником убитому надворному советнику, – ответил Трон. – Хуммельхаузер был богатым человеком, а Грильпарцер его единственный наследник.
– Значит, ваши подозрения были небезосновательными.
– Да, мои подозрения имеют под собой почву. Но лейтенант Грильпарцер прямого отношения к преступлению не имеет.
Княгиня чуть нахмурилась.
– Я не совсем понимаю ход вашей мысли, комиссарио.
– Военная полиция еще вчера вечером арестовала другого человека. Он как будто признался в содеянном. Я говорю о пассажире судна по фамилии Пеллико. Он был директором сиротского дома на Джудекке.
Несколько мгновений княгиня молча смотрела на него. Потом взяла из серебряной шкатулки сигарету и закурила Трон впервые видел, чтобы женщина курила так, словно это было самое естественное для нее занятие. Это его почему-то восхитило. Княгиня затянулась, выпустила длинную струйку дыма, полюбовалась, как она плывет по комнате, а потом сказала:
– Это совершенно исключено, комиссарио. – Ее рука с сигаретой слегка подрагивала.
– Вы были знакомы с Пеллико?
– Достаточно хорошо, чтобы быть уверенной – он этого не делал.
– Вы говорили с ним на судне?
– Я даже не знала, что он был на борту «Эрцгерцога Зигмунда». Наверное, в Триесте он как вошел в свою каюту, так больше из нее и не выходил. За завтраком я тоже его не видела. По какой такой причине он мог убить надворного советника?
– У того были документы о готовящемся заговоре против императрицы. Он держал их у себя в каюте.
Княгиня поглядела на него с нескрываемым удивлением.
– Документы о чем?
– О покушении.
– Это вы должны мне объяснить подробнее. Трон пожал плечами.
– Все подробности мне тоже не известны. Несомненно лишь, что, попади эти бумаги в Венецию, все упоминающиеся в них лица были бы немедленно арестованы.
– Получается, что Пеллико хотел убить надворного советника, чтобы похитить эти документы. К этому сводится суть подозрений?
Трон кивнул.
– Да, что-то в этом роде.
Подумав немного, княгиня сказала:
– Это странно, комиссарио. Очень и очень странно.
– Позвольте спросить, откуда вы знаете Пеллико?
– Мы оба – члены попечительского совета приюта. Членство в нем перешло ко мне после кончины мужа, – Она помедлила немного и добавила: – Помимо этого, когда муж был еще жив, мы встречались и на разных светских приемах.
– Считаете ли вы возможным, что Пеллико был связан с «Венецианским комитетом»?
– В «Венецианском комитете» все поголовно должны были бы в одночасье сойти с ума, если они задумали покушение на императрицу.
– Так были у Пеллико контакты с «Венецианским комитетом»? – настойчиво повторил свои вопрос Трон.
– Есть люди, которые верили в подобные слухи.
– А вы?
Княгиня небрежно тронула ладонью мраморную античную голову, стоявшую перед ней на столе.
– Пеллико весьма симпатизировал сторонникам объединения Италии, но он отнюдь не был фанатиком С другой стороны, он никогда не скрывал своих политических симпатий. Для Пергена сыграло роль то, что вот уже несколько недель против Пеллико было открыто дело.
– Какое такое дело? – напряженно спросил Трон.
– Пеллико был юристом. Тридцать лет тому назад он написал на латыни исследование о борьбе против власти тиранов.
– И из-за научного труда у него сейчас появились трудности?
– Эта работа была переведена на итальянский язык два года назад и издана в виде брошюры в Турине. Она называется «О тираноборстве». Ее сразу включили в списки запрещенной литературы, а против Пеллико возбудили дело. Эта история даже обсуждалась на попечительском совете. Причем совет в полном составе выступил в защиту Пеллико. – Княгиня недовольно фыркнула – Вот и вся история. Не правда ли, довольно нелепая?
– Скорее всего, Перген был о ней осведомлен и, увидев имя Пеллико, сразу насторожился, – сказал Трон. – Я только одного не понимаю.
– Чего?
– Пеллико – если верить Пергену – сделал нечто вроде признания. И потом повесился в своей камере.
Княгиня резко вскочила, словно какой-то невидимый кукловод внезапно дернул за веревочку.
– Он повесился?
– Да, в перерыве между допросами. Для полковника Пергена это равносильно признанию вины.
Глаза княгини холодно блеснули серебром.
– Полковник Перген болван. Это я еще мягкое слово подобрала.
– А какая же еще у Пеллико была причина, чтобы свести счеты с жизнью? – спросил Трон.
– Есть тысячи причин, чтобы уйти из жизни, комиссарио.
– Тогда назовите мне ту, по которой это сделал Пеллико.
Княгиня снова закурила. Затянулась, выпустила дым, а потом безучастно проговорила:
– Два года назад, после смерти жены, Пеллико начал пить. Мне он однажды признался, что пьет, потому что не хватает мужества застрелиться. Может быть, в последний момент он вновь обрел его. Это столь же грустно, сколь и банально.
– Ну и что из этого следует? – спросил Трон.
– А то, что Пеллико тут ни при чем, – сказала княгиня. – Никого он не убивал и ни в чем подобном не признавался.
– Значит, Перген взялся за это дело, потому что по неизвестным нам причинам намерен вывести из-под подозрений Грильпарцера, – размышлял вслух Трон.
– Что все-таки могло заставить его поступить таким образом? – спросила княгиня.
– Не знаю. Знаю только, что они были знакомы, но Перген от меня это скрыл.
– А заговор против императрицы – тоже выдумка Пергена?
Трон пожал плечами.
– Может быть, полковнику срочно понадобилась какая-то страшная интрига…
– А бумаги эти всплыли? Со сведениями о заговоре?
– В донесении Пергена Шпауру об этом – ни слова. Но это еще ничего не значит.
– Как вы намерены действовать?
– Послезавтра Перген собирается закончить официальный отчет о случившемся. Подождем.
– Подождете? Чего?
– Все зависит от того, как будет составлен отчет.
– Я в четверг уезжаю в Верону и вернусь только в воскресенье.
– Мы могли бы… – начал Трон…
Княгиня перебила его:
– Вы любите Верди?
Трон кивнул.
– Тогда загляните в среду в мою ложу в опере. Будут давать «Риголетто».