Елизавета находила, что Кёнигсэгг похож на человека, пережившего тяжкий удар судьбы. Завтрак графу и графине принесли в салон императрицы; он был прост – селедка, огурцы, поджаренный белый хлеб, минеральная вода. Сохраняя трагический вид, Кёнигсэгг, однако, ел с большим аппетитом. Цвет лица у него был не темно-красный, как вчера, когда его уводили под конвоем из траттории Пайо Джокколанте, а нездоровый, серо-зеленый. Он был одет не в камзол, как обычно, а в генеральский мундир. Глядя на графа, Елизавета невольно вспомнила о страшных поражениях австрийской армии: при Мадженте, Сольферино и Сан-Мартино. К ним следовало присовокупить – по крайней мере, для Кёнигсэгга – проигранную битву при площади Санта-Маргарита.

Граф с графиней вернулись в королевский дворец вскоре после полуночи. Надо думать, страдания их оказались не чрезмерными, ибо вскоре после того, как Кёнигсэгг был помещен в Скуола деи Варотари, его опознал один прежний сослуживец. Графа доставили на гондоле линцких егерей с канала Санта-Барбара прямо во дворец (Елизавета улыбнулась при мысли о том, что линцкие егеря взяли на вооружение венецианские гондолы). В то же время появилась во дворце и графиня. Выражение ее лица говорило о том, что семейная жизнь рухнула и повинен в этом именно Кёнигсэгг.

– К полковнику Пергену в понедельник вечером приходил человек, у которого находятся пропавшие документы, – сказала Елизавета – Эннемозер был в коридоре и подслушал под дверью их разговор.

Кёнигсэгг, моргнув, уставился на Елизавету – глаза у него были маленькие, с красными прожилками.

– Этот человек – один из пассажиров «Эрцгерцога Зигмунда»?

Елизавета ответила:

– Очень похоже на то. Эннемозер слышал, как Перген грозился отправить его на виселицу, если он не вернет документы.

– Это вполне объяснимо, раз в них идет речь о покушении на одного из членов царствующего дома – заметил Кёнигсэгг.

– Тот, кто был у Пергена, сказал, что позаботится о том, чтобы бумаги эти оказались на столе у Тоггенбурга, прежде чем его, загадочного визитера Пергена, успеют повесить! Эннемозер утверждает, что при этих словах гость как-то жутковато расхохотался…

– Погодите-ка – Кёнигсэгг почесал висок – Перген не хочет, чтобы документы о покушении на ваше императорское величество оказались у Тоггенбурга? Что он может иметь против этого?!

– Эти документы никакого отношения к покушению не имеют. Похоже на то, что покушение не более чем выдумка Пергена.

– Тогда что это за документы?

– Представления не имею. Но, очевидно, Пергену не поздоровилось бы, окажись они на столе Тоггенбурга.

– Не пойму, почему Перген угрожал этому… о котором сообщил Эннемозер, виселицей?

– Может быть, потому, что он уверен в том, что оба убийства на «Эрцгерцоге Зигмунде» совершены им, этим неизвестным.

– Есть какие-нибудь сведения о том, кто этот человек? – спросил Кёнигсэгг.

Елизавета покачала головой.

– Нет, Эннемозер его не видел. Нам известно только, что он говорил по-немецки и что с Пергеном они на «ты». Но он наверняка должен быть в этом списке. – Она указала на лежавший перед ней лист бумаги. – Это список пассажиров первого класса, Эннемозер переписал его в кабинете Пергена, прежде чем встретиться с нами. – Елизавета вопросительно взглянула на Кёнигсэгга. – Где я при случае могу навести справки об армейских чинах, господин генерал-майор?

– В Вероне, ваше императорское величество, в военном архиве. На каждого императорского офицера, который служил или служит в Италии, заведено дело. Но господа из архива стерегут эти дела как драгоценности императорского дома.

– Что, как правило, необходимо, чтобы запросить дело из Вероны?

– Это зависит от того, какой гриф у этого личного дела – Кёнигсэгг ненадолго задумался. – Если в деле нет материалов, не подлежащих огласке, достаточно официального прошения, поданного на имя начальника архива. В письменном, разумеется, виде и с объяснением причин, вызвавших интерес к делу.

Тогда начальник архива делает соответствующую пометку на прошении и передает его одному из унтер-офицеров. Тот находит дело в архиве и вносит его номер в протокол о выдаче. – Кёнигсэгг расстегнул верхнюю пуговицу мундира и выпил воды. – В этом протоколе, – пояснил он, – указан объем изымаемого дела. После чего протокол о выдаче-изъятии попадает в соответствующий отдел архива; ознакомившись с содержанием дела, офицеры либо поддерживают, либо отклоняют просьбу о выдаче – возникает так называемое «второе прошение». Если этот отдел первичное прошение поддерживает и ставит под ним свою подпись, дается ход «второму прошению», которое удовлетворяется обычно в течение полугода. Если у вас там нет знакомых или… других способов влияния…

Елизавета озабоченно перебила:

– Достаточно того, что я кое-кого знаю, а он тоже знает кое-кого… Этого разве мало?

– Мой кузен – начальник главной регистратуры.

– Когда отходит следующий поезд в Верону, господин генерал-майор?

То, что она обратилась к нему столь официально, означало, что сейчас последует какой-то приказ; это Кёнигсэггу было хорошо известно.

– В двенадцать часов, ваше императорское величество.

Голосом, не допускавшим никаких возражений Елизавета произнесла:

– Придется вам этим двенадцатичасовым поездом отправиться в Верону и потрудиться в архиве.

Кёнигсэгг знал: возражать бесполезно. Кроме того, после минувшей ночи ему меньше всего хотелось остаться с глазу на глаз с графиней.

– Дела каких офицеров интересуют ваше императорское величество?

– Полковника Пергена и лейтенанта Грильпарцера. Так зовут лейтенанта из списка.

Кёнигсэгг поклонился. Его слегка подташнивало, но это не шло ни в какое сравнение с тем, как плохо ему было сегодня ранним утром, когда он чуть не упал у туалетного столика. Пришлось даже просить камердинера, чтобы тот помог ему умыться. И тот долго возился с сидевшим на кровати, почти умирающим графом.

– Да, есть и еще кое-что, – вспомнила Елизавета.

– Да, ваше императорское величество?

– Эннемозер видел неизвестного посетителя только из окна. Только сверху и со спины. По его словам, на незнакомце было черное пальто, вроде тех, что носят священники. Больше он ничего не разглядел.

– Почему ваше императорское величество упоминает об этой детали?

– Потому что в списке пассажиров фигурирует и некий священник.

– Многие священники слркили прежде капелланами в армии, – задумчиво сказал Кёнигсэгг. – И значит, на них тоже были заведены дела.

– Ищите хорошенько, господин генерал-майор. Возьмите с собой список пассажиров.

Елизавета знала, что, придя к себе, Кёнигсэгги непременно начнут обсуждать, почему потребовались ей какие-то дела из Вероны. Ответ был прост, но она не собиралась ничего объяснять. По крайней мере, до завтрашнего дня.

Елизавета подошла к окну. Тучи, затягивавшие сегодня утром все небо, понемногу разбежались. Она увидела, как солнечные лучи поблескивают на заснеженных крышах Доганы и куполах церкви Санта-Мария делла Салюте. Греческий пароход – Елизавете удалось разглядеть флаг на его корме – приближался со стороны канала Джудекка. Он медленно шел в сторону залива Сан-Марко, оставляя за кормой черные клубы дыма из трубы. Гондолы уступали пароходу фарватер и покачивались на волнах у него за кормой.

«Забавно, – размышляла Елизавета, – но после этого мерзкого убийства на пароходе и после того, как Тоггенбург всеми силами взялся за то, чтобы выдворить меня из Венеции, я чувствую себя просто отлично».

Когда несколько минут спустя в салоне появилась Вастль, чтобы убрать со стола, она, к своему удивлению, увидела, что императрица стоит у окна и чему-то смеется. Когда Елизавета напомнила камеристке, какой вид был у обер-гофмейстера, когда два сержанта выводили его из траттории, Вастль тоже не смогла Удержаться от смеха. Вообще говоря, графиня Хоэнэмбс нравилась ей больше, чем императрица, хотя иногда и императрица бывала неотразима… почти как графиня Хоэнэмбс.