О Петре и Февронии Муромских
В пересказе А. М. Ремизова
Муром город в русской земле, на Оке. Левый высокий берег. И как плыть из Болгар с Волги, издалека в глаза белыми цветами земляники, из сини леса, церкви. На Воеводской горе каменный белый собор Рождества Богородицы, за городом женский монастырь Воздвижение. Городом управлял муромский князь Павел. К его жене Ольге прилетает огненный летучий Змей.
I
Как это случилось, Ольге не в разум. Помнит, что задремала, блеск прорезал ее мутный сон, она очнулась и в глазах кольцом жарко вьется и крылом к ней – горячо обнял, и она видит белые крылья и что с лица он Павел.
Всем нечувством она чует и говорит себе: «Не Павел», но ей не страшно. И это не во сне – не мечта: на ней его след и губы влажны. А когда он ее покинет, она не приберется – так и заснет, не помня себя. День – ожидание ночи. Но откуда такая тоска? Или любить и боль неразрывны? Или это проклятие всякого сметь?
А вот и среди дня: она узнала его по шуршу крыльев и как обрадовалась. И весь день он ее томил. И с этих пор всякий день он с ней.
Видит ли его кто, как она его видела, или для них он другой – Павел?
Она заметила, слуги, когда он сидит с ней, потупясь отходят или глядят, не глядя: мужу все позволено, но когда на людях, это как в метро всос соседа.
И у всех на глазах с каждым днем она тает.
Постельничий докладывает князю:
– С княгиней неладно: день ото дня, как вешний снег…
Павел ответил:
– Кормите вдоволь.
Павел зверолов: поле милее дому. Простые люди живут тесно, а князья – из горницы в горницу дверей не найдешь: муж у себя, жена на своей половине, муж входит к жене, когда ему любо, а жена ни на шаг.
На отлете птиц он вспомнил о своей голосистой и, нежданный, показался в горнице Ольги. Ужас обуял ее при виде мужа. И, как на духу, она во всем призналась. Слово ее, потрескивая, горело: ветка любви и горькая ветвь измены.
Павел смутился: огненный Змей, известно, прилетает ко вдовам, но к мужней жене не слыхать было.
– И давно это?
– На Красную Горку.
И он вспоминает: в последний раз он был у нее на Святой, стало быть, после.
– И вы это делаете?
Она вскинула глаза – чиста! – и виновато потупилась.
– Да ведь это большой грех.
И на слово «грех» она вздрогнула от клокота ответных слов – и голос пропал.
– Надо принять меры, – сказал он не своим голосом глухо и без слов грозно, так – что рука поднялась, но не ударила.
Досадуя, вышел.
Не звери и птицы, которые звери рыскали и птицы порхали в его охотничьих мыслях, огненный Змей кольчатый шуршал белыми крыльями.
«С чего бы?» – И ему жалко: плохо кончит. Зверю от рогатины не уйти, и на птиц есть силки, но чем возьмешь Змея? И он видит ее и Змея, и все в нем кричит зверем: как ты могла допустить себя до такого? Но себя он ни в чем не винит: он зверолов, свалит медведя.
* * *
В Муроме ходил беспризорный, звали его Ласка – Алексеем. Таким представится Нестерову Радонежский отрок в березовом лесу под свежей веткой, руки крепко сжаты, в глазах лазурь, подымется с земли и улетит. Ласка глядит сквозь лазурь из души, ровно б у него глубже еще глаза, а скажет, большому не в сказ – такое растет среди лесов на русской земле. Мимо не пройдешь, не окликнув: Ласка! А какие он сказывал сказки, и откуда слова берутся! про зверей, о птицах лесовое, скрытое от глаз, и о чудесах и знамениях о звездах. Летом – лес; зима – Воздвиженские монашки присматривают. Бывал и в кремле на княжском дворе: Ольга любила слушать, как он рассказывает, от него она знает о Змее – огненный, летучий. Змей, бумажные крылья – чудесная сказка!
Павел встретил Ласку в лесу.
«Божий человек, – подумал Павел, – спрошу о жене».
– Надо ей на волю, – сказал Ласка, – она у тебя в темнице. Ты ее возьми с собой.
– Не в обычай, – сказал Павел, – да ей и дома не на что жаловаться: сад у ней и пруд, бобры и лебеди.
– Воли нет.
– А что ты знаешь об огненном Змее?
– Огненный Змей летит на тоску. Белые крылья, зеленые у Дракона и сам как листья зеленый, Егорий Храбрый его на иконах в брюхо копьем проткнул.
– А на огненного – где его смерть?
– Откуда мне знать! Пускай сам скажет.
Прямо с охоты, не заходя к себе, Павел незаметно в горницу к Ольге.
Она сидела, расставив ноги, и улыбалась, а глаза наполнялись слезами. И вдруг, увидев Павла, поднялась, дрожа.
Павел посмотрел на нее гадливо.
– Перестань, слушай. С этим надо покончить. Дойдет до людей, ославят: жена путается со Змеем. Один человек мне сказал, огненный Змей не Дракон, копьем в брюхо не пырнешь, а сам он тебе скажет, откуда ждать ему свою смерть. Слышишь? Ты подластишься к нему и выпытай: от чего тебе смерть приключится?
Она слушала, озираясь: она искала глазами другого Павла, которого не боится.
– Большой грех. И я за тебя отвечаю перед Богом.
– Я спрошу, – говорит она безразлично, и черные кольца катятся из ее глаз.
* * *
На другой день канун Рождества Богородицы – муромский престольный праздник. Ко всенощной он ей не велел, а пошел один в Собор. Он думал о ней с омерзением и нетерпеливо ждал ответ. Он видел ее, как она ластится, выпытывая, – и закрывал глаза, передыхая, и потом тупо молился, прося защиты: он ни в чем не виновен. И наутро, отстояв обедню, не мог утерпеть и сейчас же к Ольге. После огненной ночи – и это под такой праздник! – она крепко спала. Грубо растолкал. Она таращила глаза, перекатывая белками: верить и обозналась – который Павел?
– Что он сказал?
Она поняла и, по-птичьи раздирая рот, – слова бились на языке, но не складывались, мучая.
– Что он сказал? – повторил Павел.
И она, закусив губы, ответила нутром, раздельно приглушенным, не своим, посторонним голосом, рифмуя:
Агрикова меча.
Павел вошел гордо: он знает тайну смерти – но что значит «Агрик» – Агриков меч? он не знает. И имя Агрик вкогтилось в его змеиную мысль, притушив кольчатый огонь летучего Змея.
* * *
О Агрике жила память в Муроме.
Старожильцы, памятуя, сказали: «Знаем, помним, за сто лет от отцов слышно: проходил из Новгорода к Мурому Агрик и брат его Рюрик». А о мече – который карлик Котопа сковал меч, точно не сказали, уверяя на Крапиву. А Крапива ничего не помнит.
Другие вспоминали Илью, свой – муромский, богатырскую заставу – на заставе, помнится, среди русских богатырей, стояли два брата – Агриканы – оба кривые: один глядит по сю, другой по ту.
Когда всех богатырей перебили и остался один Агрикан, собрал мечи и сложил в пещере, а свой Агриков, в свой час, вручил Добрыне.
Третьи знахари сказали:
«Точно, к Добрыне в руки попал Агриков меч. Этим мечом он вышиб душу Тугарина Змеевича. И в свой час замуровал меч: явится в русской земле богатырь, откроется ему меч. А где замурован, кто ж его знает». И эти своротили на Крапиву, а Крапива впервой: Агриков меч! Не дай Бог прослыть знающим: затормошат и потом на тебя же в требе.
Агриков меч есть, но где этот богатырь, кому владеть?
* * *
Был у Павла брат Петр. На Петра и Павла именины в последний птичий пев, когда в песнях, колыбеля, припевают: «ой, ладо».
А был Петр не в Павла, не скажешь – охотник, да ему и птицу вспугнуть духу не хватит, пугливый и кроткий. У бояр на сметке: помрет Павел, уж как под Петром будет вольготно – каждый сам себе князь!
Петр всякий день приходил к Павлу. Жили они в честь прославленным в русской земле братьям Борису и Глебу. От Павла к Ольге проведать. На тихость Петра глаза Ольги яснели, как при встрече с Лаской.
Перемену Петр заметил, но не смел спросить. А Ольга и Павел перед братом таились.
Когда узнал Павел тайну Змеиной смерти: «от Петрова плеча, Агрикова меча» – его поразило имя брата, и он открылся Петру.
– Я убью его! – вскрикнул Петр.
Не узнать было его голоса: решимость и отвага не по плечу – он поднял руку клятвой, и гнев заострил ее мечом.
Но где ему найти меч.
* * *
На выносе креста Петр стоял у праздника в Воздвиженском монастыре. Агриков меч неотступно подымался в его глазах, как подымали крест – в широту и долготу креста. Его воля защитить брата подымала его вместе с крестом над землей высоко.
Всенощная кончилась. Пустая церковь. А Петр, стянутый крестным обручем, один стоял у креста.
– Агриков меч, – вышептывали его смякшие губы. – Дай мне этот меч! Пошли мне этот меч! – И рука подымалась мечом: «Агриков меч!»
И погасли свечи, и последние монашки черными змеями расползлись из церкви. Сумрак окутал церковь глубже ночи, и цветы от креста, с аналоя, дохнули резче, и воздух огустел цветами.
Взрыв света ударил в глаза – Петр очнулся: с амвона Ласка со свечой и манит его. И он пошел на свет.
– Я покажу тебе Агриков меч, – сказал Ласка, – Иди за мной! – И повел Петра в алтарь.
И когда они вошли в алтарь, Ласка поднял высоко над головой свечу.
– Гляди сюда. – Он показал на стену. – Ничего не видишь?
В алтарной стене между кереметей из щели торчало железо. Петр протянул руку, и в руке его оказался меч; на рукоятке висела ржавь, и липло к пальцам – кривой кладенец.
Это и был Агриков меч.
* * *
Не расставаясь с мечом, Петр провел ночь у монастырских стен: домой боялся было полем идти – отымут. Осенняя ночь серебром рассыпанных осколков свежестью светила земле, а ему было жарко: Змей жег его – как и где подкараулить Змея? И на воле не находя себе места, он прятался за башни, глядя из скрыти на кольчатую ночь – не ночь, а Змея. Только синяя заря развеяла призрак, и благовест окликнул его: мерным пора «к нам!».
* * *
Не помнит, как выстоял утреню, часы и обедню. Никаких песнопений – в ушах шипело, и глаза – черные гвозди, еще бы, всем в диво, князь Петр, в руке меч, – искал Ласку, одни черные гвозди. Зубами прижался к золотому холодному кресту и, обожженный, вышел.
* * *
Павел только что вернулся из Собора, когда вошел к нему Петр с находкой.
– Агриков, – сказал Петр, кладя меч перед братом.
Павел недоверчиво посмотрел на ржавое оружие.
– Где ты его достал?
– Агриков, – повторил Петр.
И, оставив меч у брата, вышел – по обычаю, поздороваться с Ольгой.
Не задерживаясь со встречными и не заглядывая в боковушу, Петр вошел к Ольге. И что его поразило: Ольга была не одна: с ней сидел Павел.
Петр поклонился ей, но она ему не ответила, в ее глазах стояли слезы, но она не плакала, а улыбалась, пристукивая каблуком: то-то заговорит песенным ладом, то ли закружится в плясе. Такой ее Петр не видал. И как случилось, что с ней Павел, которого он только что оставил? Или Павел обогнал его?
Таясь, Петр вышел.
Навстречу один из слуг Павла. Петр остановил его.
– Брат у себя?
– Князь никуда не выходил.
– Тише! – погрозил Петр. – Не спугнуть бы! – И сам поднялся на цыпочки: он вдруг все понял.
Павел сидел у себя и рассматривал диковинный меч.
– Ты никуда не выходил?
– Никуда! – не отрываясь от меча, ответил Павел.
– Но как могло случиться, а я тебя только что видел с Ольгой.
– Ты меня видел?
– Он сидит с ней. Он знает свою смерть. – Петр показал на меч. – Он нарочно обернулся тобой: я не трону. Дай мне меч, а ты останься.
– Осторожно! – Павел, подавая меч. – Расколоться может.
С обнаженным мечом Петр вышел от Павла.
Крадучись – не спугнуть бы! – подошел к дверям Ольги. Не предупредя, переступил порог.
В его глазах Ольга и с ней Павел. Задохнувшись, подошел ближе. И оглянул. Нет, это не чудится: это Павел! И странно: сквозь Павла видит он окно, в окне золотая береза. И догадался: огонь! – огненный Змей.
Они сидели тесно: губы его вздрагивали, а она улыбалась.
Петр подошел еще ближе, и ноги его коснулись ее ног. Вскрикнув, поднялась она, – и вслед за ней поднялся Павел.
В глазах Петра резко золотилось, и он сам поднялся в золотом вихре и ударил мечом по голове Змея.
Кровью брызнул огонь – сквозь огненный туман он видел, как Павел, содрогнувшись, склонился к земле, орошая кровью Ольгу, и Ольга, как и Павел, склонясь, клевала землю.
Петру мерещилось: кольчато-кровавое ползет на него, душит, грозя, и он махал мечом, пока не разлетелся меч на куски, и куском железа его очнуло.
Со Змеем покончено – в мече нет нужды. Агриков меч отошел в богатырскую память.
* * *
Муромский летописец запишет, теперь всем известно: жена князя Павла, Ольга, к которой прилетал огненный летучий Змей, захлебнулась змеиной кровью, а князь Петр, змееборец, от брызнувшей на него крови весь оволдырел, как от ожога.
Говорили, что волдыри пошли по телу от испугу и от испугу саданул Петр Ольгу. Так думал и Павел, но брату не выговаривал «чего-де бабу укокошил», как между бояр говорилось с подмигом. Павел был доволен, что Петру она под руку попалась: какая она ему жена – змеиная!
За Петром осталось: змееборец. Так он и сам о себе думал, терпеливо перенося свою телесную скорбь – безобразие: исцарапанный, скривя шею и корча ноги, скрехча зубами, лежал он, на его груди горел струпный крест, жигучий пояс стягивал его, и глаза и рот разъедала ползучая сыпь – кости хрястают, суставы трескочут.
Муромские ворожеи, кого только ни спрашивали, ни шепотом, ни духом, ни мазью, ни зельем не помогли, хуже: спина и ноги острупели и зуд соскреб сон. От слабости стало и на ноги не подняться.
Тут и говорят, что в рязанской земле водятся колдуны старше муромских, – везите в Рязань.
А говорил это Ласка – кому еще знать.
И решили везти Петра в Рязань: почему не попробовать – рязанские колдуны, на них и посмотреть страшно, найдут жильное слово заоблачно и поддонное – шаманы!
II
Петр на коне не сидит, его везли. Путь невеселый: и больному тяжко, и людям обуздно. Недалеко от Мурома в Переяславле решили остановиться и попытать счастье.
Приближенные Петра разбрелись по городу, выведывая, есть ли где колдуны лечить князя. Гридя, княжеский отрок, в городе не задержался, вышел за заставу и попал в подгороднее Ласково.
От дома к дому. Видит, калитка у ворот стоит раскрытая, он во двор. Никто его не окликает. Он в дом. Приоткрыл дверь и вошел в горницу. И видит: за столом сидит девка – ткет полотно, а перед ней скачет заяц. Он на зайца взарился: диковинно такой заяц – усами ворочит, не боится, скачет. А девка бросила ткать и прихорашивается: экий вперся какой серебряный.
– То-то хорошо, – сказала она с досадой, – коли двор без ушей, а дом без очей.
Гридя оглупело глазел то на нее, то на зайца.
– Старше есть кто? – робко спросил он.
– Отец и мать пошли плакать в заём, – говорила она, с любопытством оглядывая дорогое платье заброжего гостя, – а брат ушел через ноги глядеть к навам.
– К навам, – повторил растерянно Гридя, – загадки загадываешь.
– А ты чего не спросясь влез! – строго сказала она. – А будь во дворе пес, слышит шаги, залаял бы, а будь в доме прислуга, увидит, что кто-то вошел, и предупредит – вот тебе про уши и про глаза дому. А отец и мать пошли на кладбище, будут плакать о умершем, эти слезы их – заемные: в свой черед и о них поплачут. А брат в лес ушел, мы бортники, древолазы: полезешь на дерево за медом, гляди себе под ноги, скувырнешься – не подняться, и угодишь к навам.
– К навам, – повторил Гридя, – к мертвым. – И подумал: «Не простая!» – А как тебя звать?
– Февронья.
«И имя замысловатое, – подумал Гридя, – Февронья!»
– Я муромский, служу у князя.
И он показал на гривну – серебряное ожерелье. – Приехал с князем. Князь болен: весь в сыпи.
– Это который змееборец?
– Петр Агриковым отсек голову огненному летучему Змею и острупел от его змеиной крови. Наши, муромские, помочь не могут, говорят, у вас большие ведуны. А звать как, не знаем, и где найти?
– А если бы кто потребовал к себе твоего князя, мог бы вылечить его.
– Что ты говоришь: «если кто потребует князя моего себе…» Тот, кто вылечит, получит от князя большую награду. Скажи имя этого ведуна и где его найти.
– Да ты приведи князя твоего сюда. Если будет кроток и со смирением в ответах, будет здоров. Передай это князю.
И как говорила она, в ее словах была такая кротость, как у Ласки, и улыбнулась. Гриде стало весело: князя Петра его приближенные любили за кротость.
С каким запыхавшимся восторгом, как дети, рассказывал Гридя Петру о Февронии, какая она, среди боярынь ни одна с ней не ровня, и о загадках, и о зайце – заяц на прощанье пригладил себе уши, ровно б шапку снял.
– Будешь здоров, – сказал Гридя, повторяя слова Февронии о кротости и смирении.
Петр велел везти себя в Ласково.
В Ласкове послал Петр Гридю и других отроков к Февронии: пусть скажет, к какому волхву обратиться – вылечит, получит большую награду.
Феврония твердо сказала:
– Я и есть этот волхв, награды мне не надо, ни золота, ни имения. Вот мое слово: вылечу, пусть женится на мне.
Гридя не понял скрытое за словами испытание воли; ничего неожиданного не показалось ему в этом слове.
С тем же восторгом он передал слово князю.
«Как это возможно князю взять себе в жены дочь бортника!» – мелькнула поперечная мысль, но он был так слаб и страждал.
– Поди и передай Февронии, я на все согласен, пусть скажет, что делать.
И когда Гридя передал Февронии: «князь на все согласен», Феврония зачерпнула из квашни в туне «шептала» и, подув, дала туне Гриде.
– Приготовьте князю баню и пускай помажет себе тело, где струпья, весь вымажется. – И, подумав. – Нет, один струп пусть оставит, не мажет.
У Гриди и мысли не было спрашивать почему, он смотрел на Февронию беспрекословно, а заяц ему погрозил ухом.
– Да не уроню, – сказал Гридя, в обеих руках держа туне, и осторожно вышел.
Пока готовилась баня, все отроки и слуги собрались у князя. Всех занимал рассказ Гриди о Февронии, ее колдовстве, о зайце, о птицах – птицы перепархивали в воображении Гриди, – а больше всего ее загадки. Уверенность, что князь поправится, улыбнула и заботливую сурь, и сам Петр повеселел.
– Да чего бы такое придумать, – сказал Гридя, – она все может. Давайте испытаем.
– Я придумал, – сказал Петр и велел подать ему прядку льну.
И, передавая Гриде, сказал:
– Отнеси ей, и пусть она, пока буду в бане, соткет мне из этой прядки сорочку, порты и полотенце.
Феврония удивилась, увидя Гридю.
А он весь сиял: то-то будет. И, положив перед ней на стол прядку льну, повторил слова князя.
– Хорошо, – сказала Феврония, – ты подымись-ка на печь, сними с гряд полено и сюда мне.
Гридя снял полено и положил перед ней на лавку. Она, оглянув, отмерила кусок.
– Отруби.
Гридя взял топор и отрубил меру.
– Возьми этот обрубок, – сказала Феврония, – и скажи князю: за тот срок, как очешу прядку, пусть сделает мне станок, было б мне соткать ему сорочку, порты и полотенце.
Зайцем выскочил Гридя. А там ждут. Положил перед Петром обрубок, как перед Февронией прядку: изволь станок смастерить, пока она очешет лен.
– Что за вздор, – сказал Петр, повертев обрубок, – да нешто можно за такой час сделать станок.
Но кому ж не понять, что не меньший вздор и Петрова задача: соткать ему из прядки за банный час сорочку, порты и полотенце. И Петр дивился не столько мудрости Февронии, сколько уразумев свою глупость.
Балагуря, с одним именем Февронья – а ее мудрость у всех на глазах – приближенные Петра пошли в баню, а Петра несли на носилках.
Все было как полагается: Петра вымыли, выпарили, и на полок подымали, и с парным веником выпрыскали, потом положили в предбаннике и, прохладя квасом и мочеными яблоками, все тело, и лицо, и руки вымазали наговорным.
Но где, какую болячку оставить без маза? Решили – ту, где будет незаметно. А чего незаметней задничного места. Спросить было у Февронии, да понадеялись на очевидность и оставили заразу на этом месте.
Ночь Петр провел спокойно – ему только пить давали: морила жажда. Или это гасло змеиное пламя. Наутро он поднялся легко. Тело не зудит – очистилось, и лицо чистое, и руки чисты – не узнать.
Пронесло беду. Казалось бы, надо исполнить слово Февроньи. Но, как всегда бывает, когда наступает расплата, человек возьмет на себя что полегче и пожертвует тебе что не нужно или то, добытое без труда.
Покидая Ласково, Петр послал Февронье подарок – благодарность: золото и жемчут. Она не приняла. Молча рукой отстранила она от себя драгоценности, а на губах ее была печаль: «Несчастный!»
На коне вернулся Петр в Муром.
На Петра диву давались – вот что может колдовство: пропадал человек, а гляди, не найдешь ни пятнышка. Чист, как перо голубя.
Шла слава на Руси: есть ведьмы киевские и ведьмы муромские, а бортничиха Феврония больше всех. Имя Феврония вошло с Петром в Муром и отозвалось, как имя Ласка, недаром и село ее зовется Ласково.
Петра поздравляли. В Соборе отслужили молебен. В Кремнике у Павла был пир в честь брата-змееборца.
Началось с пустяков: кольнуло. Не обратил внимания. Потом чешется – это хуже. А наутро смотрит: а от непомазанного вереда ровно б цепочка. Думали, от седла. А про какое седло – на лице выскочил волдырь. Начинай сначала.
Петр с неделю терпел, поминал имя Феврония, винился – да ведь раскаяние что изменит? «Согрешишь, покаешься и спасешься!» – какой это хитрец, льстя злодеям, ляпнул? Грех неискупаем. И только воля пострадавшего властна.
Петра повели в Ласково.
Неласково встретила Феврония. Сдерживая гнев, она повторила свое слово. Петр поклялся. И опять его повели в баню и на этот раз всего вымазали. И наутро поднялся чист.
Ласковский поп обвенчал Петра и Февронию. И Петр вернулся в Муром счастливый.
* * *
Пока жив был Павел, все шло ничего, женитьбу Петра на бортничихе спускали. Но после смерти Павла, когда Петр стал муромским князем, поднялся ропот: «Женился на ведьме!»
Всякому било в глаза, по кличке Петр муромский князь, а княжит над Муромом «ведьма». И не будь Февронии, все было б «по-нашему»: змееборца живо б к рукам прибрали: по душе ему с Лаской сказки сказывать, а не городом править. Разлучить Петра с Февронией – другого нет выхода.
В городе Феврония княгиня, в доме хозяйка. Что плохо лежит, само в руки лезет – на княжем дворе всякая вещь на своем месте, хапуну осечка: известно, бортничиха, не господский как попал. Порядок спор, но и тесен.
Слуги поворачивали. И чтобы душу себе встряхнуть, стали Петру наговаривать.
Стольничий, старый слуга, с подобострастным сокрушением порицал Февронию: не знает чину – из-за стола поминутно вскакивает, без порядку хлеб ест, а тарелка стынет.
– И что за повадка: по обеде поклон положить забудет, а крошки со скатерти дочиста все соберет, и чего для? Ровно нехватка в чем или в обрез!
За наговариванием – подозрительное любопытство.
Обедали врозь, каждый у себя. Петр велел подать два прибора и сесть Февронии с ним. И замечает. Да ничего особенного, Ласка до сих пор не научился, ест без вилки, пальцами, а Феврония ровно б с детства за княжеским столом обедала. Но когда оставалось только лоб перекрестить, она поднялась и стала собирать со скатерти крошки. И Петр поднялся и за руку ее, развел ей пальцы.
– Что ж мы, нищие? – сказал он с упреком и, взглянув, отдернул руку: на ее ладони не крошки, дымился ладан.
И вся столовая наполнилась благоуханием, ровно б поп окадил. Или это улыбка ее расцвела цветами, и из глаз, таких напоенных, зрелых, источался аромат.
– Нет, наша доля мы слишком богатые, – сказала она.
Петр не знал, куда девать глаз от стыда: и как он мог что-то подумать! И с этих пор, что бы ему ни наговаривали на Февронию, его не смущало: вера в человека гасит всякое подозрение легко и открыто и самое загадочное и непонятное.
* * *
Бояре свое думали – каждым годом власть Февронии сказывалась до мелочей, до «хлебных крошек» княжества, негде рук погреть, не люди, рабы. И как устранить Февронию. И бабы бунтуют: первое место бортничиха и им, природным, кланяться и подчиняться – не желаем. И пилили мужей: глаза-де пялят на Февронию и мирволят.
Осточертенелые бояре ворвались к Петру в Кремник.
– Слушай, Петр! Ты наш змееборец! Рады служить тебе за совесть. Убери княгиню: Февронию не желаем. И мудровать над нашими женами не позволим. Пускай берет себе, что ей любо, казны не пожалеем, и идет куда хочет: в Муроме ей не место.
Петр не крикнул «вон!». Он вдруг почувствовал себя таким ничтожным перед навалившейся на него силой и беззащитным и тише, чем обыкновенно, ответил:
– Я не знаю, спросите ее. И как она хочет.
И у бояр кулаки разжались: изволь, хвастай умом, хорош! – сами ж говорили: Петр брат его не Павел, из змееборца хоть веревки вей, и показали как на Павла: решай. Будь Петр один – другое дело, но за такой стеной не устоит и кремник.
Со стыдом разошлись бояре.
«Поговорите с ней!» А ты попробуй, она тебе ответит. Головоломная задача.
А бабы ноют – а это пожестче: по-морде-в-зубы – у каждой одна песня – Февронья. Сами-то сказать ей в лицо не смеют, боятся, ведьма, а ты за них отдувайся – извели. И надумали бояре порешить хитро и разом.
* * *
В Городовой избе просторной, как княжеский двор, всем городом устроен был пир. Пригласили князя Петра и Февронию – честь за главным столом первое место.
Ели и пили чинно. А как хмель распустился в свой цвет, спряталась робь, голос окреп, залаяли псами. Друг друга подталкивают. Хороводились.
И прорвало:
– От имени города Мурома, – поднялся бахвал к Февронии, и все поднялись и пошли, как боровы, – исполни, что мы тебя попросим.
И Феврония поднялась, она все поняла, но спокойна.
– Слушаю, – отвечает Феврония, – я рада все исполнить.
– Хотим князя Петра, – отчеканил ободренный согласием Февронии смельчак. – Петр победил Змея, пусть змееборец правит нами, а тебя наши жены не хотят. Не желают под твоей волей ходить. Возьми себе добра и золота сколько хочешь и иди куда хочешь.
– Хорошо, я исполню ваше желание и жен ваших, я уйду. Но и вы исполните, чего я попрошу у вас.
– Даем тебе слово без перекора, все исполним! – загалдели враз.
– Ничего мне не надо, никакой вашей казны. Об одном прошу: дайте мне князя Петра.
Переглянулись.
И в один зык подвздохом:
– Бери.
У каждого прошло: «Поставят нового князя, и таким князем буду я».
Петр поднялся.
– В законе сказано: кто отпустит жену, не уличив в прелюбодействе, а сам возьмет другую, прелюбодействует. Мне с Февронией с чего расставаться!
– Согласны! – рявком ответили бояре. – Ступай с ней.
Феврония вышла из-за стола, собрала со стола крошки. Зажав в горсти, вышла на середку. И подбросила высоко над головой – хряснув, посыпались дождем драгоценности – золото, серебро, камни, украшения.
– Вашим женам, пускай себе великанются. А вам… – Глаза ее вдруг вспыхнули, загорелись и горели, не переглядеть, и рысь зажмурится, не солнечный огонь, а преисподний огнь. – Будьте вы прокляты! Не болить вам, не менять.
Она взяла Петра за руку. И они покинули пир.
* * *
Нагруженные муромским добром, плыли суда по Оке – путь на Волгу, в Болгары. Петр и Феврония покинули Муром, плывут искать новые места. Долго будет, белыми церквами провожая, глядеть вслед им родной город. И за синей землей дремучих лесов скрылся.
В нежарком луче перетолкались толкачики. Зашло солнце. С реки потянуло сыростью.
Ночь решили провести на берегу.
И раздумался Петр: хорошо ли он сделал – покинул родной город? И из-за чего? И с упреком посмотрел на Февронию.
– Не ропщи, – сказала Феврония, она без слов поняла, – будем жить лучше прежнего, ты увидишь.
Петр не мог не поверить – в голосе Февронии была ясность. Но точащее сожаление не оставляло: «Если бы вернуться!»
На рогатках из крепких ветвей, укрепленных в землю, подвешен был котелок на ужин.
– Смотри, эти сухие ветви, – сказала Феврония, – а наутро, ты увидишь, вырастут из них деревья, зазеленеют листья! – И она, осеняя дымящиеся от пара черные рогатки, что-то шептала и дула.
Ночь пришла не глядя, темная как лес, колыбеля сном без сновидения. Или такое бывает, когда всю душу встряхнет – все двери захлопнутся: без памяти – мрак.
Утро пробудило надеждой, и первое, что заметил Петр, и это как во сне, – на том месте, где укреплены были рогатки и висел котелок, перебегали люди и что-то показывали, кивая головой. Петр подошел поближе. И это было как сон, и всем как будто снится, так чудесно и не бывало: за ночь сухие ветви ожили, покрылись листьями и подымаются зелеными деревьями над котелком.
«Так будет и с нами?» – подумал Петр и посмотрел на Февронию.
И она ему ответила улыбкой, с какой встречают напуганных детей.
И когда стали погружаться на суда плыть дальше, видят, на реке показалась лодка, белые весла, поблескивая на солнце, руками машут – или стать за бедой не могут, или не успеть боятся.
– Да это, никак, с Мурома?
Так и есть: причалила лодка, вышел боярин, шапку долой, низко поклонился.
– Я от города Мурома, – с трудом передохнув, проговорил он, оборотясь к Петру, – и всех бояр, кто еще на ногах и голова уцелела. Стало вам скрыться с глаз, как в городе поднялся мятеж: всяк назвался муромским князем и знать ничего не хочет – сколько дурьих голов, столько и шалых поволю. В драке немало погубили народу, да и сами погибли. В городе лавки в щепы, дома глядят сорванными с петель дверьми, в Кремнике нет неокровавленного камня. Ласку укокошили, зверь не трогал, а человеку под руку попался, и готов. Вернись, утиши бурю! Будем служить тебе! – И, обратясь к Февронии, еще ниже поклонился. – Прости нас и баб наших, вернись!
Вот оно где чудо, какой чудесный день – у Петра все мешалось и не было слов на ответ. Феврония приказала судам повернуть домой – в Муром.
Ill
Повесть кончена. Остается загадка жизни: неразлучная любовь – Тристан и Изольда, Ромео и Джульетта, Петр и Феврония.
Петр управлял Муромом нераздельно с Февронией. Про это запишут как о счастливом годе, время Муромского княжества, канун Батыя.
Сроки жизни наступали.
Петр постригся в монахи, приняв имя Давид, и оканчивал дни в городском Богоявленском монастыре. Феврония под именем Ефросиния за городом, у Воздвиженья, где в алтарной стене замурован был Агриков меч.
Расставаясь, Феврония сказала: «Смерть придет за тобой и за мной в один час».
Петр в своей келье ничего не делал, он не мог, и своей тоской заторопил срок. Ему показалось, в окно заглянула Ольга и манит его: он освободил ее, теперь ее черед. Так он это понял и послал Февронии сказать:
– Чувствую конец, приди и вместе оставим землю.
Феврония вышивала воздух: деревья, травы, цветы, птицы, звери и среди них любимый заяц – они по шелковинке каждый брал себе ее тоску.
– Подожди немного, – ответила она, – дай кончу.
Но час не остановишь, срок не меняется. И, чувствуя холод – самое лето, а мороз! – он и во второй раз послал:
– Последние минуты. Жду тебя.
Но ей еще остались пустяки – вынитить усы зайцу.
– Подожди.
И в третий раз посылает:
– Не жду, там – —
Она воткнула иголку в воздух – пусть окончат.
– Иду.
И душа ее, в цветах и травах, вышла за ограду встречу другой неразлучной, вышедшей в тот же час за ограду.
25 июня 1228 года
на русской земле.
Еще при жизни у Рожества в Соборе Петр соорудил саркофаг, высечен из камня, с перегородкой для двоих.
«Тут нас и положите обоих», – завещал он.
Люди решили по-своему: князю с бортничихой лежать не вместе, да и в иноческом чине мужу с женой не полагается.
Саркофаг в Соборе оставили пустым, Петра похоронили в Соборе, а Февронию особо у Воздвиженья.
С вечера в день похорон поднялась над Муромом гроза. И к полночи загремело. Дорога до города из Воздвиженья вшибь и выворачивало – неуспокоенная, выбила Феврония крышку гроба, поднялась грозой и летела в Собор к Петру. Полыхавшая мо-лонья освещала ей путь, белый огонь выбивался из-под туго сжатых век, и губы ее дрожали от немевших слов проклятия.
Наутро в Соборе гроб Петра нашли с развороченной крышкой пустой, и у Воздвиженья тела Февронии не было.
Петр и Феврония лежали в Соборе в саркофаге рядом без перегородки.
И всякий раз на Москве, в день их смерти, Петра и Февронии, на литии лебедь-колокол разносил весть из Кремля по русской земле о неразлучной любви, человеческой волей нерасторжимой.
Комментарии
Текст печатается по изданию: Ремизов А. М. Собр. соч.: в 10 т. М.: Русская книга, 2000–2002. Т. II, V, VI, VIII.
Безумное молчание
Впервые: газ. «Вечерний звон». 1918. № 23. 5 янв.
С. 75. Безумное молчание – цитата из «Сказания об осаде Троице-Сергиева монастыря» (1620), посвященного Смутному времени и принадлежащего перу келаря (помощника настоятеля) Троице-Сергиевой лавры Авраамия Палицына (?—1627).
Иоанн Богослов – святой апостол и евангелист, один из ближайших учеников Христа. Написал Евангелие, удостоился великого откровения о будущих судьбах мира, конце света и Страшном суде, которые изложил в Апокалипсисе, или Откровении Иоанна Богослова, последней по месту и завершающей по смыслу книги Нового Завета и всей Библии.
…три века назад Смута была… – Имеются в виду события периода русской истории, названного эпохой Смуты (1584–1613).
Слово о погибели Русской земли
Впервые: Россия в слове: литературное приложение № 1 // Газ. «Воля народа». 1917. 28 нояб.
С. 76. Расстрига – то есть Лжедмитрий I (ок. 1580–1606), выдававший себя за сына Ивана Грозного, царевича Дмитрия Ивановича; по версии властей – расстриженный монах Гришка Отрепьев.
С. 76. Вор – то есть Лжедмитрий II (? —1610) или «Тушинский вор», самозванец, имевший военный лагерь в селе Тушине.
С. 77. Брата родного выгнали… – Речь идет об изгнании из Москвы польских интервентов народным ополчением под предводительством К. Минина и Д. Пожарского в 1612 г.
…поволжские леса… много слышали горячих молитв, как за веру русскую в срубах сжигали себя. – Заволжье было средоточием старообрядческих скитов и монастырей. Акты самосожжения старообрядцев свершались под влиянием ожиданий конца света и преследований властей. Они происходили с кон. XVII по кон. XVIII в.
…в мать-пустыню… – образ из духовного стиха «Прекрасная мати пустыня».
…Был на Руси Каин… сложил песни неизбывные… – Имеется в виду Ванька Каин (Иван Осипов Каин, 1718–1755?), знаменитый московский вор, впоследствии сыщик. Ему приписывался ряд народных песен («Не шуми, мати зеленая дубравушка…» и др.).
Ясак – особый колоколец при церкви, которым подают знак звонарю, когда благовестить и звонить, когда перестать.
…свист несносных пуль, обеспощадивший сердце мира… – Имеется в виду обстрел Кремля в 1917 г. при взятии власти в Москве большевиками, повредивший даже часы на Спасской башне.
С. 80. Ря́сна (рясно) – ожерелье.
С. 81. …неволи вместо свободы… рабства вместо братства… уз вместо насилия. – Перифраз знаменитого и популярного в 1917 г. лозунга Великой французской революции «Свобода, равенство, братство!».
…подымается ангел зла – серебряная пятигранная звезда… – Здесь дан апокалиптический образ мирового ужаса, конца света. В этом выражении, как и в двух последующих – «Тьма вверху и внизу» и «И свилось небо, как свиток», – А. М. Ремизов цитирует отрывочно или целиком строки из Откровения Иоанна Богослова: «И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих» (Откр. 6, 14).
С. 82. Ты весь Китеж изводи сетями – пусто озеро, ничего не найти. – Речь идет о легендарном городе, чудесная судьба которого стала предметом целого цикла сказаний и легенд. По одной из версий, Китеж, построенный на озере Светлояр, простоял до Батыева нашествия. Когда войска Батыя подошли к нему, по молению жителей город стал невидим – ушел на дно озера и, по преданию, будет таковым до Второго пришествия Христа.
Светлый день – то есть Пасха.
С. 83. Закукарекал бы, да головы нет: давно оттяпана! – Имеется в виду евангельский эпизод отречения апостола Петра, предсказанного Христом: «И вдруг запел петух. И вспомнил Петр слово, сказанное ему Иисусом: прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня. И вышед вон, плакал горько» (Мф. 26, 74–75).
С. 84. Вечная память – возглас, завершающий панихиду, заупокойное богослужение, на котором совершается поминовение усопших.
Слово к матери-земле
Впервые: газ. «Воля страны». 1918. № 16. 15 февр.
С. 84. …от Косарей по Становищу души усопших… – образно-мифологическое представление о дороге в загробное царство по небесному Млечному пути.
…И сама Обида-Недоля… – Образ Девы-Обиды как неотвратимой беды для Русской земли, платы за грехи князей и всей Руси, пришел из «Слова о полку Игореве». А. М. Ремизов еще раз вспомнит образ Обиды-Недоли, обращаясь с вопросом к судьбе: «И неужели Русской земле ты судила Недолю?» Но вслед за ним следует уже просьба, мольба об изменении участи: «…Свяжи нашу нить с нитью Доли, скуй ее с нашей…»
Плач
Впервые: газ. «Вечерний час». 1918. № 37. 19/6 марта.
С. 87. Убру́с – платок.
Шири́нка – полотенце.
Заповедное слово русскому народу
Впервые: Россия в слове: литературное приложение // Воля народа. 1918. № 1.
С. 87. Каин, где брат твой? – цитата из Ветхого Завета (Быт. 4, 9).
С. 88. Разве я сторож брату моему? – цитата из Ветхого Завета (Быт. 4, 9).
Сын погибели – то есть Люцифер.
С. 90. Русь, говорю тебе: стань! – отсылка к словам Иисуса Христа из евангельского эпизода об исцелении расслабленного: «Встань, возьми постель твою и иди в дом твой» (Мф. 9, 6).
…скачет черный конь, на нем всадник – весы в руках. – Имеется в виду один из четырех всадников Апокалипсиса. См. Откровения Иоанна Богослова: «…имеющий меру в руке своей… и дана ему власть… умерщвлять мечом, и голодом, и мором…» (6, 5–8).
С. 95. Сергие Радонежский (1314–1392) – великий русский святой, основатель и первый игумен Троице-Сергиевой лавры, благословивший князя Дмитрия Донского на Куликовскую битву.
Петр, святой (? —1326) – митрополит всея Руси.
Алексей, святой (? —1378) – митрополит Киевский и всея Руси.
Иона, святой (? —1461) – митрополит Московский.
Филипп (? – 1473) – митрополит Московский.
Василий Блаженный (1469–1557) – московский юродивый, чудотворец.
Прокопий праведный (?—1303) – юродивый, чудотворец.
Пил преподобный Сорский (ок. 1433–1508) – монах Кирилло-Белозерского монастыря, замечательный деятель Русской церкви, прославившийся глубоким мистическим опытом и возглавивший движение нестяжателей – противников монастырской собственности.
Савватий Соловецкий, преподобный (?—1453) – монах, основатель Соловецкого монастыря.
Зосима Соловецкий, преподобный (? —1478) – монах, основатель Соловецкого монастыря, его первый игумен.
С. 96. Мария Египетская, преподобная (VI в.) – раскаявшаяся блудница, проведшая 47 лет в покаянии в пустыне.
Из книги «Взвихренная Русь»
Впервые отдельным изданием: Взвихренная Русь. Париж: ТАИР, 1927.
С. 99. …Никола с Ферапонтовых фресок… – Имеется в виду роспись величайшего русского иконописца и живописца Дионисия и его сыновей (1502–1503) в Ферапонтовом (Рождественском) монастыре Вологодской губернии, в соборе Рождества Богородицы.
С. 104–105. Дождик… не ильинский. – Имеется в виду Ильин день, день пророка Илии, празднуемый 20 июля по ст. ст. (2 августа по н. ст.).
С. 105. Бештау, Машук – горы в окрестностях Пятигорска, лермонтовские места на Кавказе.
…сквозь туман кремнистый путь… – строка из стихотворения М. Ю. Лермонтова «Выхожу один я на дорогу…» (1841).
Это было в Грузинскую… – Вероятнее всего, Ремизов вспомнил Покровскую церковь на Воронцовом поле в Москве, в обиходе Грузинскую, названную так в честь иконы Грузинской Божией Матери (1627). См.: Москва Алексея Ремизова. М., 1996. С. 11.
С. 109. Хиромант – человек, занимающийся хиромантией, гаданием по линиям на ладонях рук.
С. 114. Мостки на Волновом – литературные мостки, место захоронения писателей и общественных деятелей в Петербурге, на Волковом кладбище.
Колтовские улицы – Большая, Средняя и Малая Колтовские улицы на Петроградской стороне Петербурга.
…страстные огни – огоньки четверговые… – На Страстной седмице, последней неделе Великого поста, во время утрени Великой пятницы, которая служится вечером в Великий (Чистый) четверг, при чтении 12 евангелий верующие стоят с зажженными свечами в ознаменование горячей любви к Спасителю. От принесенной домой четверговой свечи зажигают лампады. Она хранится в красном углу и возжигается в случае жизненных трудностей, искушений.
С. 116. Сосед Пришвин – писатель М. М. Пришвин (1873–1954). Позднее, в 1953 г., Ремизов скажет: «Пришвин, он мне как весть из России» (Ремизов А. М. Мышкина дудочка. Париж, 1953. С. 55).
С. 117. Родзянко М. В. (1859–1924) – в дни Февральской революции возглавлял Временный комитет Государственной думы.
Чхеидзе Н. С. (1864–1926) – меньшевик, председатель Исполкома Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов в феврале – августе 1917 г.
Керенский А. Ф. (1881–1970) – адвокат, с марта 1917 г. – министр, а с 8 июля 1917 г. – премьер-министр Временного правительства.
С. 118. Носили Бабушку… – «Бабушкой русской революции» называли Е. К. Брешко-Брешковскую (1844–1934), участницу народнического движения, основательницу партии эсеров, с 1919 г. – эмигрантку. В начале 1917 г. ее бурно чествовали после прибытия из минусинской ссылки.
С. 119. Бурлюк Николай (1890–1920) – художник, поэт, брат друга Маяковского, футуриста Давида Бурлюка.
С. 122. Щеколдин Ф. И. (1870–1919) – писатель, социал-демократ, искровец, знакомый Ремизова еще по ссылке в Усть-Сысольск и Вологду.
Добронравов Л. М. (1887–1926) – прозаик, драматург, публицист.
С. 123. Вера Николаевна Фигнер (1852–1942) – революционерка-народница, член исполкома «Народной воли». Она выдержала – «такое терпение, такая крепь» – 20 лет заключения в одиночке.
«Скифское» собрание. – Имеется в виду идеология «скифства», основные черты которой были обозначены литературоведом, социологом, близким другом Ремизова Р. В. Ивановым-Разумником (1878–1946) в предисловии к первому сборнику «Скифов» (Пг., 1917). Она предполагала стихийные взрывы масс, испытание людей крайностями абсолютной свободы, духовный максимализм.
Мстиславский (наст. фам. Масловский) С.Д. (1876–1943) – прозаик, автор повести «Грач – птица весенняя» (о Н. Э. Баумане), член ЦК партии эсеров.
«Сиренско-Терещинковский» период. – А. М. Ремизов вспоминает мецената-сахарозаводчика М. И. Терещенко (1886–1956), основателя издательства «Сирин» (1912) и свое сотрудничество с ним.
С. 123. «Первое марта». – 1 марта 1881 г. произошло покушение на царя Александра II, приведшее к его гибели.
С. 124. …неволя – Шлиссельбургская крепость… – Цареубийцы после 1 марта 1881 г. были осуждены на очень длительные сроки пребывания в одиночных камерах Шлиссельбургской крепости.
Савинков Б. В. (1879–1925) – крупнейший террорист-эсер, писатель. После Октября – организатор борьбы с большевиками. Под псевдонимом В. Ропшин выпустил книги «Конь бледный» (1909), «То, чего не было» (1912) и др.
Кузмин М. А. (1872–1936) – поэт, прозаик, драматург, композитор.
С. 125. Каляев И. П. (1877–1905) – эсер-боевик, убийца великого князя Сергея Александровича, друг Ремизова по вологодской ссылке.
С. 126. Розанов В. В. (1856–1919) – публицист, прозаик, критик, философ. Многолетний другА. М. Ремизова. Его памяти писатель посвятил очерк «Воистину» (1919) в кн. «Встречи», отметив «природный русский лад» (равный языку протопопа Аввакума) розановского стиля.
Соколов-Микитов И. С. (1892–1975) – прозаик.
С. 128. И о народной темноте и солдатской теми, и о Ленине – о пломбированном вагоне, и о дворце Кшесинской, и о даче Дурново, где засели анархисты. – А. М. Ремизов говорит о темных слухах, имевших хождение в деревенской, солдатской среде, относительно приезда В.И. Ленина и группы соратников-болыневи-ков из Швейцарии в Россию (через воюющую с Россией Германию в закрытом вагоне), об их штаб-квартире в Петрограде, во дворце балерины М. Ф. Кшесинской, о даче бывшего царского министра Дурново.
С. 129. …Апокалипсис – несколько книжечек… – В конце августа – начале сентября 1917 г. В. В. Розанов переезжает с семьей из Петрограда в Сергиев Посад; здесь и были написаны книги «Апокалипсиса нашего времени» (1917–1919) – кошмарного, поистине апокалиптического вопля о гибели России. Подробную оценку творчеству и личности Розанова Ремизов дал в книге «Кукха. Розановы письма», написанной в 1923 г.
С. 138. Обезвелволпал (обезьянья-великая-и-вольная-палата) – своеобразный игровой орден, забавное «тайное общество», импровизация литературного братства, выражавшая, по словам художника и искусствоведа А. Н. Бенуа, дар Ремизова «создавать вокруг себя сказочное настроение». Вот что пишет об этой выдумке писателя его добровольный секретарь и помощник в Париже Н. Резникова: «Обезьянья Палата не имела отношения к настоящим, живым обезьянам, да А. М. и не любил их. Он брал их только символом свободы, своеволия и неподчиненности человеческим правилам и нормам. Обезьянья Великая и Вольная Палата была открыта для людей, способных в жизни глубоко и бескорыстно интересоваться, творчески любить и переживать что-то, выходящее из строя повседневных интересов, дел и нормальных занятий, приводящих к нормальной цели. Люди становились друзьями Ремизовых и принимались в Обезвелволпал по тому же самому признаку: влечению к чему-то необычайному, оригинальному, „бесполезному“.
<…>
Обезвелволпал возглавлялся обезьяньим царем Асыкой. Царь Асыка – невидимый, но его портрет известен, и обезьяньи грамоты он подписывал „собственнохвостно“. Сам А. М. занимал в Палате место „канцеляриуса“. Вновь принятому кавалеру вручалась грамота с каким-нибудь знаком: „кукушкиным яйцом“, „куньими лапками“».
С. 140. Щеголев П. Е. (1877–1931) – историк, литературовед.
С. 141. …забран б. канцелярист обезвелволпала. – В суровые, «арестные» годы революции и Гражданской войны Ремизов не избежал политических подозрений. Вслед за арестом 13 февраля 1919 г. Р. В. Иванова-Разумника по делу о несуществующем заговоре левых эсеров были арестованы А. А. Блок, А. М. Ремизов и др., чьи имена и адреса были найдены в записной книжке Р. В. Иванова-Разумника.
Петров-Водкин К. С. (1878–1939) – живописец, прозаик.
Штейнберг А. 3. (1891–1975) – философ, литератор.
Лемке М. К. (1872–1923) – историк, публицист.
Замятин Е. И. (1884–1937) – прозаик, драматург, автор антиутопии «Мы» (1920).
С. 141. Сюннерберг-Эрберг К. А. – Эрберг (наст. фам. Сюннерберг) К. А. (1871–1942) – критик, теоретик искусства, поэт.
Венгеров С. А. (1855–1920) – историк литературы, профессор Петербургского университета.
Пинкевич А. П. (1883–1939) – профессор, издательский работник.
Суханов (наст. фам. Гиммер) Н. Н. (1882–1940) – меньшевик, публицист.
С. 142. Познер С. В. (1880–1946) – журналист.
Спиридонова М. А. (1884–1941) – одна из лидеров партии левых эсеров. Расстреляна в Орловском централе в 1941 г. перед приходом фашистов.
С. 143. Сологуб (наст. фам. Тетерников) Ф. К. (1863–1927) – поэт, драматург, прозаик, автор романа «Мелкий бес» (1905).
С. 144. …буквы и марки, нарисованные им для «Скифов» и «Знамени борьбы»… – «Знамя борьбы» – ежедневная газета левых эсеров, выходившая в Петрограде в 1918 г. Для этих изданий К. С. Петров-Водкин сделал издательскую марку, общее оформление и эскиз обложки.
Аничков Е. В. (1866–1937) – критик, фольклорист, специалист по средневековой литературе.
Лурье А. С. (1892–1966) – композитор.
С. 144–145. Глебова-Судейкина О.А. (1885–1945) – драматическая актриса, создательница коллекции театральных кукол. Одна из героинь поэмы А. А. Ахматовой «Поэма без героя» (1940–1965).
С. 145. Тэффи (наст. фам. Бунинская, урожд. Лохвицкая) Н. А. (1892–1952) – прозаик, мемуаристка.
Рыс (Рысс) П. Я. (1870–1948) – журналист, народный социалист.
Адрианов С. А. (1871–1942) – литературный критик, публицист, историк литературы.
С. 150. …про «книгочия василеостровского»… – Речь идет о библиотекаре Государственной публичной библиотеки Гребенщикове Я. П. (1887–1935).
С. 162. …Лирова ночь!… – А. М. Ремизов вспоминает сцену бури в степи из трагедии Шекспира «Король Лир».
…мы подъезжали к границе, оставляя русскую землю… – А. М. Ремизов и С. П. Ремизова-Довгелло выехали из Петрограда за границу 7 августа 1921 г. в день кончины А. А. Блока.
С. 162. Севпрос, Кубу, Сорабис – сокращенные названия учреждений: Севпрос – кооператив служащих в комиссариате просвещения; Кубу – комиссия по улучшению быта ученых; Сорабис – союз работников искусства.
С. 163. Каплун Б. Г. (1894–1937) – в 1921 г. член коллегии отдела управления Петросовета, двоюродный брат А. С. Урицкого, председателя Петроградской ЧК.
Батюшков Ф.Д. (1857–1920) – литературный и театральный критик.
С. 164. Это хорошо, что на Смоленском… – А. А. Блок был похоронен на Смоленском кладбище 10 августа 1921 г.; в 1944 г. прах поэта был перенесен на Литературные мостки Волкова кладбища. А. А. Ахматова в связи с похоронами Блока – в духе Ремизова – написала своеобразный плач:
«…из вашей-то насиженной выгнали?» – Из-за постоянной угрозы «уплотнения» А. А. Блок в 1918 г. покинул свою квартиру и переехал в квартиру матери.
С. 167. Книпович Е. Ф. (1898–1988) – литературный критик.
Иванов Е. П. (1879–1942) – публицист, детский писатель, другА. А. Блока.
…«и каждый вечер друг единственный»… – строка из стихотворения А. А. Блока «Незнакомка» (1906).
…Чучела-Чумичела и кум его Волчий хвост… – образы из ремизовской сказки «Зайка», входящей в книгу «Посолонь».
С. 168. …и сидим мы дурачки… – строфа из стихотворения А. А. Блока «Болотные чертенятки» (1905), посвященного Ремизову.
С. 169. Я на должности… «Домового»… – В редакции журнала «Вопросы жизни» А. М. Ремизов работал с февраля 1905 г. заведующим конторой.
С. 169. …с вашим «Балаганчиком» и моим «Бесовским действом». – В Театре Веры Комиссаржевской были поставлены пьесы Блока «Балаганчик» (1906) и Ремизова «Бесовское действо» (1907).
Неофилологическое общество с Е. В. Аничковым… – Аничков Е. В. (1866–1937), автор исследований по фольклору, в том числе диссертации на тему «Весенняя обрядовая песня на Западе и у славян», был руководителем ряда научных обществ.
Разговоры о негазетной газете у А. В. Тырковой. – Тыркова-Вильямс А. В. (1869–1962), член ЦК партии кадетов, предполагала привлечь А. А. Блока и А. М. Ремизова к сотрудничеству в газете «Русская молва», выходившей с декабря 1912 г.
С. 170. Наша служба в ТЕО – О. Д. Каменева… в ПТО – М. Ф. Андреева… – Каменева О. Д. (1883–1941), жена видного деятеля партии большевиков Л. Б. Каменева и сестра первого наркома по иностранным делам Л. Д. Троцкого, была заведующей театральным отделом наркомпроса по июль 1919 г. Андреева М. Ф. (урожд. Юрковская, 1868–1953) – гражданская жена А. М. Горького, комиссар театров и зрелищ Петрограда в 1919–1921 гг. А. А. Блок и А. М. Ремизов на короткое время привлекались ими к работе в ТЕО и ПТО.
…ваш театр на Фонтанке… – Имеется в виду Большой драматический театр, в котором А. А. Блок был назначен председателем управления.
А. Ф. Кони под глазом Н.А. Котляревского, обок с Н. М. Волковыским – неизменные «зайцы» В. Б. Петрищева. – Речь идет о недолгом клубном содружестве посетителей «Дома литераторов»: известного юриста А. Ф. Кони (1844–1927), критика и историка литературы Н. А. Котляревского (1863–1923) и журналистов Н. М. Волковысского (1881– не ранее 1940) и В. Б. Петрищева.
Алконост… мытарства и огорчения книжные… – А. М. Ремизов вспоминает о недолгих конфликтах А. А. Блока с издательством «Алконост» (во главе с издателями братьями Сабашниковыми). Конфликт возник в связи с изданием перевода Блока трагедии австрийского драматурга Ф. Грильпарцера (1791–1872) «Праматерь» (1817) в 1918 г.
Алянский С.М. (1891–1974) – основатель и руководитель обновленного издательства «Алконост», выпустившего «Соловьиный сад» (1918) А. А. Блока и его же поэму «Двенадцать» с рисунками Ю. Анненкова.
С. 170. Ионов (наст. фам. Бернштейн) И. И. (1887–1942) – поэт, издательский работник.
Слон Слонович (Юрий Верховский) – Верховский Ю. Н. (1878–1956) – поэт, переводчик, профессор Петербургского университета. Во многих воспоминаниях Ремизова неизменно является как частица петербургского фона, человек из незримой свиты Блока с прозвищем Слон Слонович.
…отозвались… на «Зеленый сборник»… – Имеется в виду рецензия Блока, появившаяся в «Вопросах жизни» (1905, № 7) на «Зеленый сборник стихов и прозы» (СПб.: Щелканово, 1905).
Менжинский В. Р. (1874–1934) – поэт, прозаик, советский партийный и государственный деятель, заместитель Ф. Э. Дзержинского, с 1926 г. – председатель ОГПУ.
«Дом Искусств» – здание в Петрограде, выходившее на Невский, Мойку и Большую Морскую, где в декабре 1919 г. А. М. Горьким был открыт Дом искусств, своего рода временный писательский городок, клуб, «сумасшедший корабль» (О. Форш) в океане бурь Гражданской войны. После Кронштадтского мятежа (1921) Дом искусств был ликвидирован.
…чествование М.А. Кузмина… – Это чествование состоялось в Доме искусств 29 сентября 1920 г.
…стихи про «французский каблук»… В стихотворении А. А. Блока «Унижение» (1911) есть строки: «Так вонзай же, мой ангел вчерашний, В сердце – острый французский каблук!»
.. .Алконост женился!… – Речь идет о женитьбе руководителя издательства «Алконост» С. М. Алянского на Н. Л. Гинзбург в начале января 1921 г.
С. 171. Лев Шестов… начал печататься в Дягилевском «Мире Искусств»… – Шестов (наст. фам. Шварцман) Л. И. (1866–1938) – философ. В журнале «Мир искусства», главным редактором которого был известный театральный и художественный деятель С. П. Дягилев (1872–1929), печататься начал с 1901 г.
Лундберг Е. Г. (1887–1965) – писатель, журналист.
С. 172. …после убийства Шингарева и Кокошкина… – Министры Временного правительства Кокошкин Ф. Ф. (1874–1918) и Шингарев А. И. (1869–1918) после взятия Зимнего дворца и ареста были помещены на какое-то время в госпиталь; там их без суда и следствия убили вооруженные матросы.
С. 176. …у Ионы митрополита («пальцем погрозил на французов», так и лежит – палец согнутый!)… – Имеется в виду Иона Московский (? – 1461), митрополит, первый из предстоятелей Русской церкви избранный митрополитом Московским и всея Руси без согласия константинопольского патриарха. Мощи святителя находятся в Успенском соборе Московского Кремля. По преданию, в 1812 г. французы не смогли ограбить раку с его мощами: вскрыв гробницу, они увидели грозящий перст святителя.
«Столповой» распев – пение по столпам, нотным знакам в старинных церковных книгах.
Канонарх – чтец, произносивший громогласно речитативом фразы церковного песнопения, которые затем пелись певчими.
С. 177. …из-под Симонова. – Симонов Успенский мужской монастырь был основан в 1379 г. в юго-восточной части Москвы, на левом берегу Москвы-реки, на землях боярина Ховрина (инока Симона – отсюда название монастыря). В 1923 г. монастырь был закрыт, большая часть его построек уничтожена.
Госпожи́нки – бытовое название Успенского поста (1 —15 августа по ст. ст., 14–28 августа по н. ст.), установленного в честь Успения Божией Матери. Так как Пресвятая Дева в церковных книгах часто именуется Госпожою, то и сам праздник, а также и пост, посвященный ему, получил название Госпожинок. Кроме того, в это же время крестьяне оканчивали жатву, и это завершение сельских работ получило в народе название Спожинок, Опожинок, Дожинок (дожинали хлеб). Таково двоякое происхождение на Руси названия «Госпожинки».
…приложишься к Влахернской «теплойручке»… – Имеется в виду чудотворная икона Пресвятой Богородицы, названная по имени Влахернской церкви в Константинополе. В этом храме, построенном в местечке Влахерны, именуемом так в память убитого здесь скифского вождя Влаха, традиционно находились иконы византийских императоров. Существуют две версии происхождения чудотворного Влахернского образа. Согласно первой, икона под именем Одигитрия, то есть Путеводительница, написана святым евангелистом Лукой. По второй же версии, она была создана христианами города Никомедии в начале IV в., в эпоху лютых гонений на них со стороны римских императоров Диоклетиана и Максимиана. Собрав прах мучеников никомедийских и смешав его с воскомастикой, мастера вылепили образ Богородицы с Младенцем, который впоследствии и оказался во Влахернском храме Константинополя. После захвата города турками в 1453 г. образ был переправлен на Афон и уже оттуда в 1654 г. привезен в Москву, где и хранится в Успенском соборе Московского Кремля по сей день.
С. 177. …заглянешь на кита… – Речь идет о запечатленном на иконе библейском сюжете о пророке Ионе. Иона не послушался Господа, повелевшего ему идти с проповедью в языческий город Ниневию, и по дороге в другую страну был из-за своего греха непослушания сброшен в море и проглочен китом. Три дня и три ночи Иона пробыл в чреве кита, молясь о помиловании, и Господь сжалился над ним: кит выбросил Иону на берег живым и невредимым. После этого Иона пошел в Ниневию и проповедовал. Жители поверили ему, стали поститься и молиться, и Господь помиловал их.
С. 179… и в Чудов. – Имеется в виду Алексеевский Архангело-Михайловский мужской монастырь, основанный в 1365 г. в Кремле митрополитом Алексием в честь исцеления по его молитвам ханши Тайдуллы. Монастырь был центром духовно-научного просвещения в России (здесь жил Максим Грек, при патриархе Филарете было учреждено греко-латинское училище). В 1930-е гг. был разобран.
…под Ивановскую колокольню. Под колокольней потолкаешься у Ивана Лествичника… – Речь идет о церкви-колокольне Иоанна Лествичника – Иване Великом. Впервые церковь Иоанна Лествичника появилась на территории Кремля при Иване Калите в 1329 г. В 1505–1508 гг. итальянец Бон Фрязин построил колокольню, разместив церковь в ее нижнем ярусе. Отсюда название колокольни – Иван Великий. В 1600 г. по приказу царя Бориса Годунова колокольня была надстроена и увенчана позолоченным куполом, достигнув высоты 81 м. В 1624 г. по распоряжению патриарха Филарета к ней была пристроена еще одна звонница – Филаретова. На Иване Великом находится 18 колоколов. Самый большой – Успенский – весит 65,5 т.
Преподобный Иоанн Лествичник (ок. 525–649) – византийский христианский писатель, игумен Синайской обители, автор знаменитой «Лествицы», руководства для восхождения к духовному совершенству. «Лествица Райская», «Лествица, возводящая к небесам» состоит из 30 глав, соответствующих 30 ступеням, поднимаясь по которым, «достигнув Господня возраста, окажемся праведными и безопасными от падения». Так преподобный объяснил название своего труда.
С. 179. …к Николе Густинскому… – Имеется в виду Николо-Гостунский собор, названный так по образу святителя Николая, явившегося в конце XV – начале XVI в. в селе Гостунь, расположенном на правом берегу Оки, в устье речки Гостунки. Собор был построен в 1506 г. по повелению великого князя Василия Ивановича. С этим храмом связано имя первопечатника Ивана Федорова, служившего в нем дьяконом. Перед иконой Николая Гостунского всегда молился Петр I, отправляясь в походы. В 1816 г. собор, «как делающий безобразие Кремлю», был разобран, а вся утварь и иконы, а также часть мощей св. Николая были перенесены на Ивановскую колокольню, где и находился во времена Ремизова Николо-Гостунский собор. В настоящее время помещение собора занято под хранилище музеев Кремля, доступа туда посетителям нет.
…как перед Владимирской. – Имеется в виду икона Владимирской Божией Матери. По преданию, написана евангелистом Лукой. Привезена в Киев из Константинополя в XII в. Позднее Андрей Боголюбский перевез ее во Владимир и поместил в построенный в ее честь Успенский собор. В 1395 г. доставленная в Москву икона явила свою чудотворную силу, защитив Русскую землю от полчищ Тамерлана. До революции икона находилась в Успенском соборе Московского Кремля. В советское время была передана в собрание Третьяковской галереи.
С. 180. Ре́ут-колокол – название одного из самых больших и красивых сохранившихся колоколов Успенской звонницы Московского Кремля. Колокол отлит Андреем Чоховым в 1622 г. и является вторым по величине в колокольном наборе Ивана Великого – его вес около двух тысяч пудов (32 т).
С. 180. …к резному Мономахову трону… – Имеется в виду замечательный памятник русской истории – царское церковное (молельное) место, находящееся в Успенском соборе Московского Кремля. Его старинное название – Мономахов трон. Оно было создано новгородскими умельцами для Ивана Грозного в 1551 г. Увенчанное византийским двуглавым орлом, ставшим русским гербом, царское место утверждало идею святости власти, законности царского сана.
С. 181. Ослбпные свечи – то есть свечи величиной с ослоп – кол, жердь, дубину.
С. 182. Бармы – часть парадной одежды московских князей и царей в виде широкого оплечья с вышивкой и драгоценными камнями.
Шиша́к – шлем с шишкой наверху.
Лесовчи́к – лесовик, леший.
Кухля́нка – верхняя меховая рубаха у народов Севера.
Лопари́-нои́ды – северная народность России, проживающая на Кольском полуострове и в Финляндии.
Из книги «Подстриженными глазами»
Впервые: Подстриженными глазами: книга узлов и закрут памяти. Париж: YMCA-PRESS, 1951.
С. 186. …в Замоскворечье у Каменного «Каинова» моста… – Большой Каменный мост через Москву-реку был построен в конце XVII в. и просуществовал до середины XIX в. Он имел несколько арок и пустых пролетов на берегах, где жили московские воры, в том числе и знаменитый Ванька Каин.
…от самого древнего московского монастыря – Андрониева. – Спасо-Андрониев мужской монастырь основан в 1359 г. учеником Сергия Радонежского Андроником. В XV в. был построен главный храм монастыря в честь Спаса Нерукотворного и расписан Андреем Рублевым, который в 1430 г. был погребен на монастырском кладбище.
…«коты» с Хитровки… – Речь идет, видимо, о бродягах и ворах с Хитровского рынка.
С. 187. …когда читал житие протопопа Аввакума… – Глава старообрядчества протопоп Аввакум Петров (1620–1682) создал автобиографическое «Житие», язык которого высоко ценил Ремизов.
С. 187. …«густой тяжелый колокольный звон»… <…> с ее «глубоким медленным длинным поклоном»… – Не совсем точные цитаты из романа Ф. М. Достоевского «Подросток».
С. 190. …в храме Василия Блаженного, и эти тяжелые вериги по стене… – Храм был построен в 1555–1561 гг. в честь покорения Иваном Грозным Казани архитекторами Бармой и Постником (возможно, это одно лицо). Первоначальное название – Покровский собор или собор Покрова на Рву (около храма, вдоль кремлевской стены, проходил глубокий ров, соединявший Москву-реку и Неглинку). У стены собора был похоронен почитаемый в народе юродивый Василий Блаженный, носивший вериги, и над его гробом в 1588 г. был устроен придел, давший храму его всемирно известное название.
…когда в Нарве нас погнали из карантина на вокзал разгружать багаж… – А. М. и С. П. Ремизовы выехали в эмиграцию через Эстонию. В Нарве их поместили (9– 22 августа 1921 г.) в карантин.
С. 192. …какое счастье слепым кротом спрятаться под землю и там глубоко, свободно – вволю – вздохнуть… – В 1896 г. Ремизов, будучи в ссылке в Пензе, был руководителем рабочего кружка и имел партийное прозвище Кротик.
С. 196. «Если бы двери восприятий были очищены, всякая вещь показалась бы… бесконечной… – цитата из книги английского поэта, художника и философа У. Блейка «Бракосочетание неба и ада» (1789–1790).
С. 198. …«Гоголь, ведь, как известно, помешался перед смертью… а слышал он час своей смерти»… – неточная цитата из романа Н. С. Лескова «На ножах» (1870–1871).
Лиза – героиня романа Н. С. Лескова «Некуда» (1864).
…«Не кичись правдою!» – слова старца Памвы, героя рассказа Н. С. Лескова «Запечатленный ангел» (1873).
…о Вавилоне, этом столпе кичения… – неточная цитата из рассказа Н. С. Лескова «Запечатленный ангел».
Слыша час своей смерти – «полдневный окликающий голос»… – А. М. Ремизов вспоминает эпизод из повести «Старосветские помещики» Н. В. Гоголя, герой которой, Афанасий Иванович, услышал незадолго до смерти окликающий голос умершей жены.
С. 199. Три старца Толстого – праведники, персонажи рассказал. Н. Толстого «Три старца» (1886).
С. 204. Великие Минёи-Чётии – памятник древнерусской литературы, содержащий собрание библейских книг, житий святых, сочинений церковных писателей, кормчих книг (сборников, законов, правил), грамот и др. Состоит из 12 томов, каждый том соответствует определенному месяцу – отсюда и название: греческое слово «менеос» (минеи) означает месяц. Книга предназначалась для поучительного чтения (четий) – домашнего или келейного. Создание ее было начато в Новгороде в 1529–1530 гг. и длилось в течение 12 лет под руководством митрополита Макария.
С. 208. …но это были не угрожающие сжатые кулаки детей… – Ремизов имеет в виду рассказ Ставрогина, героя романа Ф. М. Достоевского «Бесы», из главы «У Тихона», не вошедшей в окончательный текст.
С. 210. …пел по «крюкам»… знаменным распевом… – Крюки – нотное письмо при записи церковной музыки в XI–XVIII вв. Пение по крюкам, или знаменное пение, – по складу одноголосное.
Иван Федоров (Москвитин, ок. 1510–1583) – дьякон, русский и украинский первопечатник. С выпуска им первой, точно датированной русской книги Апостол в 1564 г. начинается история печатного книгоиздания на Руси. Из-за религиозных преследований покинул Москву между 1565 и 1568 гг. и продолжил свою деятельность во Львове.
Федор Алексеевич (1661–1682) – царь (1676–1682) из династии Романовых.
…сжегшим в Пустозерске протопопа Аввакума… – Преследование старообрядцев, их заключение на 12 лет в Пустозерский острог завершилось по указу царя Федора Алексеевича сожжением в срубе (14 апреля 1682) протопопа Аввакума и его сподвижников.
…фальшь… в том, что именовало себя «русским стилем»… пример: «В лесах» Печерского. – Отношение Ремизова к роману «В лесах» (1875–1881) А. Мельникова-Печерского было противоречивым: он отмечал слащавость его стиля, но одновременно ценил творчество этого писателя как первооткрывателя особого языка скитов, глухих обителей старообрядцев.
С. 214. …до гностического Офиса… – Среди философских увлечений Ремизова в 1900 – 1910-е гг. особое место занимало учение гностиков – философов, соединявших христианскую теологию и религии Древнего Востока. Среди них была и секта офитов, почитавших мистического Змия (Офиса), призванного высшей Премудростью сообщить первым людям истинное знание.
С. 215. …далекий Симонов – «Бесноватых»… – Симонов мужской монастырь славился тем, что в нем снимали порчу с одержимых бесами, «бесноватых».
С. 216. …на «Благообразном Иосифе»… – Речь идет о тропаре, который поется на вечерне в Великую Страстную пятницу (служба выноса плащаницы).
С. 217. …как арестантский бубновый туз… – Имеется в виду знак каторжника, красный четырехугольник, нашиваемый на спине арестантского халата.
С. 221. …в нем было что-то и от А. Р. Артемьева-«Вия» и от Н. А. Зверева «философа»… – Артемьев А. Р., по прозвищу Вий (1842–1914), – учитель Ремизова по чистописанию и рисованию, актер МХТа со дня его основания. Зверев Н. А. (1850–1917) – профессор Московского университета по специальности история философии права, преподаватель Александровского коммерческого училища, сенатор.
…я встретил в цыганской рапсодии Сельвинского… «На западе полымя буланною падалицей…» – Сельвинский И. Л. (1899–1968) – русский советский поэт. Ремизов приводит цитату из его стихотворения «Цыганская рапсодия» (1922).
С. 222. Писемский в «Взбаламученном море»… – Писемский А. Ф. (1821–1881) – русский писатель, драматург, автор романа «Взбаламученное море».
С. 225–226. …у Стравинского в «Священной весне»… – Стравинский И. Ф. (1882–1971) – композитор и дирижер, один из лидеров музыкального авангарда. Его балет «Весна священная» был поставлен в Париже антрепризой «Русский балет С. П. Дягилева» (балетмейстер В. Ф. Нижинский, художник Н. К. Рерих) в 1913 г. Это произведение о языческой Руси, обращенное к древнерусской архаике, стало подлинным триумфом нового направления в русском балетном и музыкальном искусстве.
С. 227. Мля – косность (прост.).
Хиль – слабость (прост.).
С. 228. …в зырянскую волосатую «кУтъю – вОйсу». – Кутья-Войса – мифологический персонаж коми-пермяцкого (зырянского) фольклора.
С. 229. Фриксидн – натирание (фр.).
С. 231. …старинного «борзенского» рецепта. – Речь идет о рецептах, связанных с имением семьи Ремизовых-Довгелло Берестовец в Борзненском уезде Черниговской губернии.
Кустодиев Б. М. (1878–1927) – живописец, график. В 1900-е гг. входил в объединение «Мир искусства». Автор бюста Ремизова.
ДобужинскийШ. В. (1875–1957) – живописец, график, театральный декоратор, друг Ремизова. Участник объединений «Мир искусства» и «Союз русских художников». Писал декорации к пьесе Ремизова «Бесовское действо», а также обложки к его книгам.
Бестиарий – средневековый сборник, посвященный описанию животных, в котором сведения научного характера чередуются со сказочными сюжетами.
С.232. «Ты сегодня совсем некрасива, но особенно как-то мила…» – начальная строка стихотворения Ю. Н. Верховского (1910).
С. 233. Апокриф – религиозный текст, который Церковь не признала священным.
«Пюблиситэ» – реклама (фр.).
С. 234. Сковолыга – сутяга, вымогатель.
С.237. «…к новому году звезда: Белый орел!»… – Н. А. Найденов был кавалером орденов Станислава, Анны, Белого орла, Креста, шведского ордена Вазы.
С. 238. «Русские лгуны» – цикл очерков А. Ф. Писемского (1865).
Ярик – весельчак, персонаж очерка «Ведьмедь и Ярик» из циклаМ. Пришвина «Дорогие звери» (1933).
…товарище Верещагина… – Речь идет о сыне купца М. Н. Верещагина (1789–1812), который был заподозрен московскими властями в шпионаже в пользу Наполеона I и растерзан толпой 2 сентября 1812 г. Убийство Верещагина описано Л. Н. Толстым в романе-эпопее «Война и мир».
С. 238. …один он приходил… или с медведем? – Ремизов вспоминает эпизод из жития Сергия Радонежского, когда святой отшельник кормит и лечит медведя.
С. 242. …читал «Карамазовых»… в рассказе о Меркурии Смоленском… – Необходимо уточнить: рассказ Федора Павловича о «каком-то святом чудотворце» относится к святому Денису (Дионисию) Парижскому.
С. 245. Третьяковы – купеческий род, владельцы Новой Костромской мануфактуры льняных изделий, среди которых наиболее известны братья С. М. и П. М. Третьяковы. Последний увековечил свое имя созданием Третьяковской галереи, переданной им в дар Москве (1892).
Рябушинские – купеческая династия, владельцы Московского банка и хлопчатобумажной фабрики.
Коноваловы – купцы, наладившие производство белья и одежды на мануфактуре «Т-во Ивана Коновалова с сыном».
С. 248. Дионисий Ареопагит (I в. н. э.) – святой мученик, по преданию, обращенный в христианство проповедью апостола Павла в афинском ареопаге (государственном совете), первый епископ в Афинах. Ему приписывается авторство богословско-мистических трактатов – ареопагитик («Об именах Божиих», «О небесной иерархии» и др.).
Еретики-«щепотники» – так старообрядцы называли православных, принявших реформы патриарха Никона. Одним из никоновских нововведений была «щепоть», то есть троеперстное сложение пальцев для крестного знамения, вместо двоеперстного.
С. 250. …за вставленный в слово или пропущенный «он» гореть человеку вечным огнем. – Неистовый радетель за старую веру, Аввакум не принимал не только смысловых новшеств, но протестовал и против исправления явных орфографических ошибок в богослужебных книгах. «Онъ» – название буквы «о» в церковно-славянском алфавите.
…Билибинской «подделке»… – А. М. Ремизов не совсем справедлив к работе талантливейшего графика, живописца, сценографа И. Я. Билибина (1876–1942), создателя иллюстраций в народном стиле к сказкам, былинам. Вероятно, на определенное настроение Ремизова в отношении Билибина повлиял отъезд художника
(вместе с А. И. Куприным) на родину, разрыв с эмиграцией.
С. 251. …помню Пустозерскую гремящую весну… – Речь идет о сожжении протопопа Аввакума в Пустозерске.
С. 253. М. 4. Г. – вероятно, знак Московской четвертой гимназии.
С. 255. Фейермёнхен – огневик, огненный человечек (нем.).
Цверг – гном, карлик (нем.).
«Герман и Доротея» (1798) – поэма немецкого писателя-классика И. В. Гёте.
С. 258. Купель Силоам – источник, в котором слепой, исцеляемый Христом, промыл глаза (библ.).
С.260. …одна из тех Матерей, одно имя которых наводило страх… – В трагедии «Фауст» (1797–1801) И. В. Гёте Мефистофель отправляет Фауста в подземный мир, где обитают Матери всего сущего.
С. 263. Иоанн Кронштадтский (в миру Сергиев И. И., 1829–1908) – священник собора Андрея Первозванного в Кронштадте, горячо почитаемый в России подвижник православия, именуемый «святой праведный». Духовные дарования отца Иоанна высоко ценили Александр III и Николай II. К Иоанну Кронштадтскому как провидцу и целителю обращалась вся верующая Россия. Канонизирован Русской православной церковью в 1990 г.
…по примеру Владимира Соловьева… – Соловьев В. С. (1853–1900) – философ, публицист, поэт, предтеча символизма.
С. 264. …не знал еще «Полунощников» Лескова… – В повести И. С. Лескова «Полунощники» (1890) изображено посещение Иоанном Кронштадтским одного из обычных домов.
С. 265. …«честнейшей херувим и славнейшей воистину серафим»… – Эти слова из молитвы к Богородице «Достойно есть» поются на утрене.
С. 266. …«возвращаю билет!»… – знаменитые слова Ивана Карамазова из романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» о недопустимости воспользоваться счастливым билетом, пропуском в рай, при существовании человеческих страданий.
…запорошил Филиппов и Бертельс… – Имеется в виду кондитерский товар известных московских фирм.
О Петре и Февронии Муромских В пересказе А. М. Ремизова
Впервые: Возрождение. Париж. 1955. № 38.
С. 272. На Красную Горку. – Это название произошло от древнего языческого праздника, связанного с культом Даждьбога, – обряда встречи солнца, который происходит на горе, освещенной красным солнышком. Позже в православной Руси Красной Горкой стали называть либо первое воскресенье после Пасхи, либо всю вторую неделю после Пасхи, посвященную апостолу Фоме, – Фомину, либо все время вплоть до начала Петрова поста (14 июня по ст. ст.). Как и в древние времена, русские поднимаются на холмы перед рассветом, но славят уже не Даждьбога, а Иисуса Христа.
…был у нее на Святой… – название Пасхальной недели.
С. 273. Таким представится Нестерову Радонежский отрок в березовом лесу… – Ремизов отсылает читателя к картине одного из самых крупных представителей православного искусства М. В. Нестерова (1862–1942) «Видение отроку Варфоломею» (1889–1890). Варфоломей – мирское имя великого русского святого, основателя и первого игумена Троице-Сергие-вой лавры преподобного Сергия Радонежского (1314–1392).
С.276. На Петра и Павла именины… – Имеются в виду первоверховные апостолы, выдающиеся проповедники христианства и святые строители Церкви Христовой. За приверженность христианству в царствование римского императора Нерона (54–68) приняли мученическую смерть. Их прославление совершается 29 июня по ст. ст. (12 июля по н. ст.).
…прославленным в русской земле братьям Борису и Глебу. – Речь идет о первых канонизированных святых Русской православной церкви, причисленных в XI в. к лику святых по чину страстотерпцев. Младшие сыновья великого киевского князя Владимира Святого, Борис и Глеб, были коварно убиты в 1015 г. по приказу их старшего брата, Святополка, захватившего княжеский престол. Встретив смерть со смирением, безропотно вручив себя воле Божией, Борис и Глеб навсегда остались в сознании русского народа образцом христианского терпения и благочестия.
С. 277. Керемёть – божница (устар.).
С. 281. Навы – мертвецы (устар.).
С. 282. Бортники – те, кто занимается бортничеством, добыванием меда диких пчел. Происходит от «борть» – простейший улей в виде дупла или выдолбленного чурбана (устар.).
С. 283. Туис или туес – круглый берестяной короб с тугой крышкой для хранения и переноса меда, икры, ягод и т. п.
С. 285. Кремник – кремль (устар.).
С.293…о счастливом годе… канун Батыя. – Начало нашествия хана Батыя (ок. 1207–1256) на Русь – 1237 г.
Воздух – четырехугольный плат, служащий для накрытия святых даров во время литургии. Воздух символически изображает плащаницу, которой было обвито тело Иисуса Христа.