Утром явился хозяин квартиры. Открыл дверь своим ключом, тихо прошел по коридору, осмотрел кухню, ванную, прислушался к пустой комнате Алексея, остановился возле комнаты девчонок.

Осторожно приоткрыл дверь к Кате. Она спала крепко, лежала спиной к двери под тонким одеялом, только пятки торчали. Паша, отступил в коридор, постоял, возбужденно прислушиваясь к Катиному дыханию. Попробовал, закрыта ли входная дверь, задвинул ее на задвижку. Пошел на кухню, выпил воды, замер в нерешительности, лицом к стене, не решаясь выйти из кухни, вздрогнул от звука поехавшего лифта. Сел на стул, на часы посмотрел нервно и снова встал. Было семь утра. Паша сосредоточенно погрыз ноготь, видно было, что он крепко трусит. Неожиданно сжал кулаки перед собой, потряс ими, придавая себе смелости, и пошел в спальню. По дороге снял куртку, пиджак, бросил на вешалку, цапнул себя по голове – он был в клетчатой фуражке, сдернул ее и не с первого раза попал на крючок. Осторожно открыл дверь.

Стараясь не дышать, обошел кровать, наклонился, не зная, как лучше приступить, встал коленом на край и взял Катю за плечи. Катя спокойно открыла глаза и увидела Пашу. Взгляд ее стал осмысленнее, она потянула на себя одеяло.

– Доброе утро, – просипел Паша, переступая другим коленом через Катю и сдергивая с нее одеяло, – это я… не бойся… – лицо его наливалось кровью.

– Что вы? – Катя попыталась выбраться, но Паша всей массой сидел на ее бедрах.

– Пустите меня! – твердо попросила Катя. – Пустите, я хочу вам сказать… – она уперлась ему рукой в грудь у подбородка.

– Сейчас, сейчас поговорим, я ждал, – Паша отталкивал ее руку, наваливался тяжелой грудью и лез мясистыми губами. Волосы с боков повисли двумя прядями, открывая лысину.

Катя отворачивалась, ни страха, ни злости, даже брезгливости не было на ее лице. Только удивление.

– Да пустите же! Что вы?!

Паша действовал молча и был решителен, он нахмурился, и, надув щеки, стал торопливо снимать рубашку, та быстро не расстегивалась, он рванул ее через голову, затрещала ткань, пуговицы посыпались. Глаза Пашины хищно и трусливо горели, белое тело тряслось жиром на боках и животе.

– Все будет хорошо, все хорошо, увидишь, я так могу… – бормотал Паша, лапая Катю сквозь отталкивающие его руки, за плечи и грудь, Катя не давалась, затрещал ворот ее старенькой ночнушки.

Катя прикрыла обнажившуюся грудь, но вдруг сильно забарахтала ногами, так, что Паша стал подскакивать, вывернулась в сторону окна, и, изогнувшись, упала руками на пол. Паша схватил ее за талию, пытаясь развернуть. Катя уцепилась за тяжелые шторы, замычала и, от бессилия изо всех сил дернула гардину. Паша как раз тянулся трясущейся мордой к ее груди, и карниз, добрый старый массивный карниз, на котором висели тяжелые шторы, рухнул вниз. На Пашины проплешины. Паша дернулся, грюкнул и, скривившись, беспомощно схватился за голову. Из-под руки потекла кровь. Он растерянно трогал себя за голову.

– Ой! – Он отнял руки, увидел кровь и побелел. – Что ты?!

Катя выбралась, придерживая разорванную ночнушку, на ее лице тоже был испуг, и побежала в ванную. Схватила свое полотенце, потом Настино, одеколон Алексея и вернулась в спальню. Паша сидел на краю, плохо соображая, что происходит, и прикладывал свою желтую рубашку к голове. Рубашка была сильно в крови.

– Что? А? – бормотал Паша угрожающе и трусливо одновременно. – Ты что, сумасшедшая? Что сделала?

Катя уверенно убрала Пашины руки с окровавленной рубашкой и осмотрела голову. Намочила одеколоном полотенце:

– Потерпите! – Приложила к голове. – Тут у вас содрано немного.

Ее обнаженная грудь мелькала в разрыве рубашки перед Пашиным носом. Паша громко ойкнул:

– Ты что-о-о? А-а-а! – застонал, глазами следя за грудью.

Катя, молча, приложила его руку сверху полотенца и вышла из комнаты. Низ ночнушки был в Пашиной крови. Вернулась с бинтом и стала бинтовать.

– Вам в травмпункт надо!

Паша с ненавистью и недоумением все смотрел на Катины прелести.

– Я думал, ты согласна! – Катя бинтовала через подбородок, и говорить ему уже было трудно, но в голосе еще чувствовались какие-то надежды.

Она вдруг положила бинт ему на голову и, собрав в руку разорванный ворот ночной рубашки, села перед ним на корточки:

– Слушайте, я не согласна! Давайте договоримся! – В лице ее совсем не было злости или досады. – Я не хотела этого, вы меня извините, – добавила она и показала на голову Паши.

– Договоримся? – переспросил Паша, несчастно глядя на Катю.

– Договоримся, что вы оставите меня в покое! А сейчас вам надо в травмпункт. У вас может быть сотрясение, хотите, я позвоню Максиму?

– Нет, – затравленно глянул на нее Паша, – я сам.

Он молча оделся, засунул окровавленную рубашку в карман пальто и ушел, не попрощавшись.