Катя проболела еще больше недели, было осложнение, температуру не удавалось сбить. Андрей ухаживал, вызвал своего доктора, заезжал сам или присылал водителя Сашу с продуктами, лекарствами, теплым пледом, с большим музыкальным центром. Он не знал, что с ней случилось, и относился к ее болезни бодро и даже весело, и в конце концов весь этот пестрый навал новой и необычной жизни сделал свое дело. К Кате возвращалась ее прежняя жизнерадостность и наивная и чистая вера в людей.

Настя окончательно съехала к Мураду. Явилась за вещами, увидела перемены и поджала губы. Собиралась почти молча, потом пришла к Кате на кухню. Стол и стулья были новые. Настя взялась за спинку гнутого стула, отодвинула его, села напротив. Закурила:

– Ладно, поеду, Мурад машину прислал, взяла деньги-то? – Настя с ухмылкой кивнула на новую мебель.

– Что? – удивилась и не поняла Катя.

– Приходили же с деньгами… – Настя снисходительно выпускала дым из уголка рта. – От Октая.

Кровь волной ударила в лицо Кате.

– Приходили, – ответила, – но я не хочу об этом говорить.

– Много дали? – продолжала Настя, не обращая на нее внимания.

Катя молчала.

– Надо было слупить с этих козлов… – Настя поискала глазами пепельницу.

– Я ничего ни у кого не брала.

Настя посмотрела с недоверием, откинула скатерть и погладила дорогую столешницу из ореха.

– А это откуда? А икра черная?

– Это Андрей. Я его не просила.

Настя замерла. Прищурилась.

– Вот так вот! Что, позвонила ему?

– Нет, он сам приехал.

Настя с удивлением рассматривала сестру, потом откинулась на спинку стула. Пепел упал на пол.

– И ты ему все рассказала?

– Ничего я не говорила, перестань! Я тебя просила! Этот разговор… Не хочу! – Катя встала и открыла окно, выпуская дым. – А если ты там всех знаешь, скажи этому адвокату, чтобы он больше ничего не присылал!

– Не знаю я никакого адвоката, – соврала Настя. – А что он прислал?

– Вон, – Катя кивнула на холодильник, где лежали коробка конфет и свертки, – ты не могла бы вернуть?

– Могу отдать Мураду, он всех знает, – Настя вертела в руках красивую мягкую упаковочку, возможно, с шелковым платком. – Так у тебя с Андреем, хм… ну ты даешь! Вот, блин, Катюша! А что же твой Елекс? Прощай, любовь?!

– Ничего, он в Лондоне…

– Уехал? Что, насовсем? – поразилась Настя.

– На стажировке.

– А-а-а… Ну вот, вернется, а тут Андрюша! Лежит! – нагло засмеялась Настя. – Богатый Буратино!

Катя не отвечала.

– Ладно, я больше тут жить не буду. И платить. Мы с Мурадом хотим новую квартиру покупать… – опять соврала Настя и встала. – Давай, сеструха, будут проблемы, звони! Молодец, что тут скажешь?!

Только она ушла, приехал Андрей, обнял ее дружески, осмотрел, притворяясь строгим:

– Больная Екатерина Рождественская?! Температура? Аппетит? Стул? Кто тут курил? – принюхался, смешно пошевелив ноздрями.

– Настя… – невольно улыбнулась Катя.

– Понял. Ты завтра на работу, я Гоче позвонил, попросил, чтоб не обижали. Больничный тебе оформят.

– Меня там никогда не обижали. А ты откуда всех знаешь? И какой больничный? – удивилась Катя.

– Это был мой ресторан, я Гочу брал на работу – в Тбилиси его нашел. Я на минуту, по дороге заехал, улечу в Красноярск на пару дней. Если что – звони мне или Саше… Ты почему никогда не звонишь?

– Андрей, я выздоровела, и я не маленькая, – засопротивлялась Катя. – Я уже просила!

– А что я делаю? – Андрей поднял руки вверх, стоял и любовался Катей. – Книги Саша привез?

– Привез, спасибо, но больше не надо, мне их ставить некуда.

– А мне так понравилось покупать книжки! Забытое удовольствие, я и не знал, сейчас любые старые издания можно купить. Их раньше не достать было! Я, кстати, читать снова начал! Ты меня хвалишь?!

– И что читаешь?

– Та-ак… Рассказы Шукшина, – он загнул палец.

– Да-да, я тоже очень люблю…

– «Архипелаг Гулаг» начал. Я его в самиздате на фотобумаге еще читал, а тут книга. – Андрей глядел на высокие стопки, сложенные на подоконнике и на полу у стены. – Давай все-таки снимем вторую комнату, она же свободна!

– Все, я уже просила, мне ужасно неудобно, и книги, и все это… Я себя плохо начинаю чувствовать, Андрей, я не понимаю…

– Ну ладно, ладно, это уж мне расслоение общества, – пробасил шутливо. – Все! По пути в аэропорт заехал, попрощаться.

Он обнял ее и вошел в лифт.

Катя постояла у открытой двери, слушая, как Андрей спускается и как выходит внизу из лифта. Она была бесконечно благодарна ему за то, о чем он даже не догадывался. Просто за то, что он, такой сильный, был рядом. Теперь, когда она нечаянно вспоминала о Настином дне рождения, она всегда странным образом оказывалась там вместе с Андреем и ничего не происходило. Совсем ничего! Все эти страшные толстые и крутые мужики сдувались в ее воображении и бесследно исчезали из памяти.

Дорогие же вещи и продукты смущали как следует. Она выросла в других условиях и отлично без всего этого обошлась бы. Но дело было даже не в этом – ее семья по-настоящему нуждалась, и килограммовая банка черной икры или дорогой музыкальный центр – это были не копейки, как смеялся Андрей! Хотелось завернуть это все, отнести в магазин и попросить взамен так нужные деньги. И тут же стыд охватывал от этих невольных, но настойчивых мыслей, она ненавидела себя, ей казалось, что лезет в карман Андрея.

Она просила его не делать ничего такого, Андрей искренне не понимал, смеялся, обнимал и дружески тискал ее, и видно было, что ему все это доставляет радость. «Катя, я похож на человека, у которого две жизни? Не переживай, у меня полно денег! Вот такая гора!»

Леша иногда звонил из Лондона, но чаще писал длинные эсэмэски, напоминал про компьютер. Катя опять обещала, но денег не было. Все, что получила, она отправила домой. Говорить об этом Алексею было неудобно, и он окончательно обиделся. На третьей неделе их разлуки написал сумбурное письмо, где просил сказать прямо, если у нее нет на него времени, а не морочить ему мозги. Письмо было обидное, возможно, и пьяное, и странным образом прозорливо и грубо намекало на Андрея. Катя решила, что с ближайших денег обязательно купит, писать об этом не стала. Когда она вспоминала об Алексее, перед ней возникали его прекрасные, телячье-наивные глаза и у нее сами собой начинали течь слезы.

Она очень переживала. Он кинулся ее защищать, из-за нее его зверски избили… славный и честный Лешка удалялся от нее. И это тоже из-за Андрея. Она рассеянно пыталась думать об этом, сравнивала их невольно, Андрей был мужественнее, ярче, яснее. Лешка в сравнении с ним был совсем еще не мужчина, милый, не очень самостоятельный и наивный в своих поисках. Рядом с Андреем было надежно, а к Лешке хотелось прижаться… просто прижаться и обнять, как она когда-то обнимала Федора.

После долгой болезни мир заново открывается: все остро, трепетно и страшновато, что тебя забыли и не узнают. Катя шла на работу. Снег пушисто лежал на тротуарах, машинах и деревьях. Первый московский снег, который она видела только из окна, был совсем другим. Этот же был свежим, пах холодом. Все было непривычным, тревожило.

Люди тоже были другими. Все уже в зимнем, – понимала Катя, косила глаза на рукава своей осенней куртки и думала, что надо срочно что-то купить, иначе это может сделать Андрей, и от этой мысли краснела так, будто все на этой людной улице, все, кто спешили сейчас к метро, эту ее подлую мысль знали.

На Тверской в витринах появились елки, украшенные игрушками. В «Мукузани» на входе тоже стояла нарядная и живая, небольшие искусственные ее деточки мигали мелкими цветными гирляндами в окнах, остальное все было по-прежнему, только немножко нервно – курс доллара рос как на дрожжах. Богдан Шапкин с деловым видом посоветовал ни в коем случае не хранить деньги в рублях, а каждый день – он со значением поднял палец вверх – менять на доллары. Богдан был двойным или даже тройным патриотом – не только к антенне его американского «Форда», но и к ручкам дверей с двух сторон были привязаны крепко потрепанные несчастные георгиевские ленточки.

Гоча, Заза, красотка Манана окружили Катю, улыбались, трогали ее, жалели, что похудела.

– Ти мой шашлык ела? – Толстый Заза заглядывал в глаза. – Не бросала в пропасть?

– Что это Андрей Каменев так о тебе заботится? – спросил с добродушным намеком Гоча, когда они остались вдвоем.

Катя замерла.

– Нет, ничего, мы просто… – она хотела сказать «друзья», но запнулась, покраснела, как рак и растерянно посмотрела в черные глаза шеф-повара.

За эти почти три недели болезни Катя отвыкла от людей. Она предупредительно улыбалась клиентам, была напряжена и внимательна, боясь ошибиться даже в самом простом. Ей казалось, что она ничего не помнит. Но ей были рады, подбадривали, и на кухне и официанты, постоянные клиенты узнавали, улыбались как старой знакомой, и все потихоньку становилось на свои места.

На другой день утром – она собиралась на работу – в дверь позвонили. Какой-то парень, черноволосый и смуглый лицом с сильным кавказским акцентом, довольно бесцеремонно попытался внести коробку.

– Что это? – Катя почти невежливо удержала дверь и не пустила.

– Компьютер, просили передать… – очень удивился ее вопросу парень, даже красные пятна пошли по смуглым щекам, и поставил коробку на пол. Она была криво перевязана розовой ленточкой.

Катя поняла, что это очередное послание от адвоката, и решительно закрыла дверь.

– Никогда больше ничего не приносите! – бросила на ходу: – И ему передайте!

Парень растерялся, постоял еще, глядя в бумажку с адресом, ничего не сказал и ушел. Он был действительно азербайджанец, близкий товарищ Алексея, хорошо разбирающийся в компьютерах. Он написал Алексею все, как получилось, спрашивал, что теперь делать с купленным железом? И Алексей понял, что у Кати кто-то есть. Что еще он мог предположить, если человек не хочет его видеть? Он перестал отвечать на Катины эсэмэски, а когда она несколько раз набрала его номер, трубку не взял. Прислал только: «Не звони. Это ни к чему. Все в порядке».

В середине декабря Катя поздно вернулась с работы. В квартире сильно пахло табачным дымом. В кухне сидела Настя.

– Здорово, подруга! – Настя была навеселе, ополовиненная бутылка шампанского стояла перед ней. – Я твою бутылку открыла, моя вон, пустая. – Под столом валялась бутылка из-под вина. – Давай со мной, я вернулась, видишь. Никого у меня нет в этом чертовом городе, кроме тебя. А вообще – только баба Дина… – она задумалась мутноватыми, невпопад помаргивающими глазами, – мамашу свою я уже сто лет не видела! И не хочу!

Катя разделась, села напротив:

– Что случилось? С Мурадом поругались?

Настя смотрела на Катю строго, как будто изучала.

– Давай, выпей со мной. У меня такая херня, Катька… – она тряхнула головой, разлила остатки шампанского по бокалам. Настя была не столько пьяной, сколько взвинченной. – Бокалы у тебя, вон, красивые… Тоже этот подарил? Ну, везет, тебе, бляха!

Они пригубили, Настя поморщилась, заглянула к себе в бокал и недовольно отставила.

– Не хочу больше, меня, наверное, тошнит. – Она снисходительно прищурилась на сестру. – Беременная я!

Катя молчала напряженно, она уже почувствовала что-то такое.

– Да не смотри ты…

– Зачем пьешь? – Катя собрала бутылки и сунула их в мусорное ведро. – А Мурад знает?

– Уф-ф! – Настя зло тряхнула головой. – Знает Мурад! Как побитая собака, выгляжу, да? Да так, так, я в зеркало смотрюсь.

Настя тяжело вздохнула, сморщилась, сосредотачиваясь:

– Да что, Мурад… – Она зло шмякнула ладошкой по столу. – Они вдвоем были!

– Кто?

– Кто-кто… не знаю я, кто отец! Мурад, сука, сам все придумал! Он извращенец, просто так уже не может, ему скучно! Вот! – она растопырила руки. – Уговорил меня! Втроем мы были целых две недели! Кореш у него приезжал из Баку. Пф-ф-ф!!! – Настя на глазах трезвела от своих слов.

Она сокрушенно затрясла головой, встала, сполоснула под краном лицо и уткнулась в полотенце.

– Он тебя не любит? – Катя глядела с жалостью и хмуро.

– Говорит, что любит, да что ты все смотришь? У нас же красивый ребенок мог получиться, а тут… этот кореш его, он рыжий, – она закусила губу и задумалась. – Я уже делала аборт, если еще сделаю, детей не будет. Вот сижу и думаю, хочу я детей или не хочу?!

– Может, тебе за него замуж выйти? – растерянно спросила Катя. – Ты его любишь?

– Хрен его знает, люблю я его – не люблю… – она замолчала. – Я когда ему про беременность сказала, он прямо… надо было видеть! На колени упал! Вот так! – Она махнула рукой на пол. – У него семья в Баку! Так испугался, все рассказал. – Настя подняла глаза на Катю. – Его там убьют, родной отец убьет! Он вообще… – Настя замолчала, нервно толкая по столу пробку от шампанского, – несчастный он, вот что. Он так-то последнее отдаст! Нет, правда! Побежит кому-то помогать, ночью встанет и побежит. Вон у Ольги, отца когда разбомбили в Донбассе, так он ей денег отвалил, чтоб она его сюда привезла… – Настя отвернулась, думая о чем-то. – А может и обмануть запросто. Не надо людям никуда уезжать, жил бы у себя в Баку. Красивый город, хорошие люди, и он нормальным был бы, а здесь он кто? Говно в проруби, азер чернозадый. Здесь у него только деньги да бабы на уме, что за жизнь? Он и сам это понимает…

– А почему не уедет домой?

– Не знаю, работы нет и… там какая-то темная история с женой. Он фантазирует все время, я уже не понимаю, что там на самом деле. Нет у него никаких коней и домов, жена с родителями живет. Он ее не любит, у них ребенку три года. Бедные они, он им деньги посылает, так же, как и мы. И еще врет им, что в МГИМО учится. На четвертом курсе. А на самом деле – мелкий игрок, в автоматы все просаживает, знаешь, есть же подпольные или вон в интернете. А всем врет, что играет в карты по-крупному с серьезными людьми. Ай! – Настя сморщилась брезгливо и махнула рукой. – Он на рынке вообще никто, шестерка, Октай тоже – понты одни, там русские все контролируют, чиновники какие-то, прокурор, что ли?

Катя молчала. Настя прикурила новую сигарету, затянулась:

– Он своим землякам девчонок подкладывает с рынка…

– Ты говорила…

– Да? – удивилась Настя. – А с некоторых и деньги за это берет, говорит, что отдаст девчонкам… Ага! Щас!

– А что же девчонки?

– Некоторым нравится… устанешь после работы, а тебя в кафе ведут, выпьешь, то-сё… Кому-то, может, и не нравится, а куда деваться?

Катя смотрела тревожно.

– Говорю тебе, – продолжила Настя, – он от этой Москвы просто уродом стал, у него вся жизнь в этом! Мне зарплату то заплатит, то проиграет.

Замолчали. Потом Катя осторожно спросила:

– Ты решила уйти… оттуда?

– А что было делать? – она затянулась сигаретой. – Нет, ну… я, короче, так решила, уеду от него, если он меня станет разыскивать, то… тогда посмотрим.

– А если не станет?

– Не знаю… – Настя нервно погасила сигарету и пошла в ванную. Слышно было, как льется вода. Вернулась в кухню с влажным лицом.

– Пока не видно ничего… – она села напротив.

– Тебе вредно курить…

– А-а, – отмахнулась Настя, – влипла по полной программе, я уже три дня такая хожу. Кому я тут с пузом нужна?!

– Ты же любишь его, это же видно!

Настя задумалась, потом качнула головой, соглашаясь.

– Мне ни с кем так хорошо не было. Ни-ко-гда! А что делать? Ты бы видела его глаза! – Настя говорила непривычно медленно, раздумывая и вздыхая. – Господи, почему от этого еще и дети бывают?!

Катя молчала.

– Ты про себя расскажи, у тебя тоже ведь…

– А что рассказывать? – удивилась Катя.

– Ты кого любишь, я не пойму, Андрюху этого или Леху?

– Не знаю, – ответила Катя и застыла. – То есть… мы с Андреем просто друзья, у него семья… он мне нравится, конечно, только неудобно, что так тратится. Прямо стыдно иногда.

– То есть ты маленько в него влюбилась уже! Или не маленько?!

– Да нет, мы… – Катя смущенно терла лоб, – мы просто… разговариваем.

– А когда его нет, тебе хочется, чтоб он пришел?

– Когда как, иногда хотелось, я же одна тут была, а иногда хотелось, чтобы Лешка вернулся скорее.

– А этот что? Пишет тебе?

– Писал, потом перестал. Обиделся на что-то…

– Да почувствовал он, что у тебя кто-то есть, они тоже все чувствуют.

– А что он мог почувствовать? – Катя быстро подняла голову на сестру.

– Хм, – в глазах Насти был недвусмысленный намек, – брось ты этого Елекса, глупый он еще! Приходил ко мне на рынок, типа за тебя наезжал… Сопляк, блин! По-моему, он вообще ни о чем, одна болтовня! Что он может?

– Я тоже ничего не могу, – улыбнулась Катя. – Они оба мне как друзья. С Лешкой все проще и понятнее, – она задумалась, – хотя, может, и с Андреем проще. Он ухаживал за мной, я болела…

– Ничего себе, кефиру он тебе принес! – засмеялась Настя. – Ты сама-то себе веришь? Весь дом тебе обставил!

– Но я не просила ничего!

– Никакой мужик просто так тратиться не станет! Что он дурак, что ли?

– Он вообще никак ко мне не пристает. Мы с ним говорили об этом. У нас очень открытые отношения – обо всем говорим как есть, я его совсем не стесняюсь.

– Ну, ты наивная, – Настя зевнула, – нет тут никакого выбора! Давай спать, я завтра хочу работу поискать… не на рынке. Денег одолжишь маленько?

Когда на следующий день появился Андрей, Настя вышла с яркими губами, в коротком шелковом халатике, строила глазки и так громко смеялась на его шутки, что он перестал шутить и только удивленно наблюдал за ней.

Вечером, после спектакля, Катя с Андреем ужинали в ресторане. Андрей никогда не говорил ничего о работе, а тут рассказал, что ездил в Иркутск закрывать одну из двух гостиниц, встречался с персоналом. И что вообще ситуация для бизнеса очень плохая.

– Персонал жалко, хороший народ, подготовленные, многих на стажировку в Европу отправлял. И люди, кстати, симпатичные, пришли ко мне, говорят, готовы потерпеть и какое-то время бесплатно работать.

– И ты все равно закрыл?

– Весь этот год одни убытки, но главное… – он покачал головой, – невозможно сказать, когда это кончится, поэтому чего людей обманывать? Жалко, конечно, некоторые заграницу собираются, не вернутся уже. Молодежи сегодня все равно, где жить, так ведь?

– Не знаю…

– А ты бы уехала? Если бы хорошую работу нашла…

– Я и в Москву не поехала бы, – виновато улыбнулась Катя, – в Белореченске я дома, знаю всех… еще места разные, красивые, с детства знакомые, мы с дедом, например… я что-то не то говорю, это, наверное, непонятно. Я хочу сказать, что у нас там все привычное и все очень живое и понятное, может, и небогатое, что-то и плохо устроено, но свое. Пока отец здоров был, мы очень хорошо, интересно жили.

– У нас в Астрахани все то же самое, – улыбался Андрей. – Двор, школа, свой район. В нашем районе двухэтажные дома были. Каждый на восемь квартир. Мы жили в восьмой, на втором этаже, лестница деревянная, ключ оставляли под половичком у двери. Тополя во всех дворах, столы и лавочки, мужики в домино играли, сараи у всех, в сараях погреба, картошка, бочки с солеными помидорами, огурцами, арбузами… Ты знаешь соленые арбузы?

– Нет, – удивилась Катя.

– Надо где-то достать… И тоже – все знали друг друга. Я мечтал, что буду работать, как отец, на судоремонтном, по утрам на работу ходить пешком. – Андрей поднял свой бокал с вином. – Давай за это выпьем!

– Давай! – Катя виновато улыбалась. – Жалко же этого, правда?

Они вышли из ресторана и пошли пешком. Старинные невысокие здания были отреставрированы и красиво подсвечены, над дорогой вдоль всей улицы сияла иллюминация, в витринах и у ресторанов новогодние елки мигали огоньками. Швейцары в красных шубах Деда Мороза, кланялись, зазывали. Мелкий снежок сиротливо возникал из синей черноты неба и не знал, куда деться среди всего этого веселого предновогоднего богатства.

– Москва тоже красивая и уютная, – Катя заглядывала в глаза Андрею, она держала его под руку. – Я немножко завидую людям, которые здесь родились, а ты?

– Да. – Ответил Андрей машинально, думая о чем-то своем. Он остановился и внимательно посмотрел на Катю. – У меня все время странное чувство, вроде у нас с тобой ничего не происходит, ни о чем особом не говорим, иногда подумаешь, о чем весь вечер говорили, как будто и ни о чем, а меня все время к тебе тянет. Почему?

Катя молчала, смотрела на него преданно и серьезно, но и веселое что-то поблескивало во взгляде.

– Что ты, тебе смешно? – спросил Андрей серьезно.

– Нет-нет! Мне очень интересно. Я когда про нас думаю, мне хочется превратиться в такую богатенькую бизнес-леди, чтобы ты не смотрел на меня как на бедную Лизу. И когда я представляю, что я бизнес-леди, мне становится смешно.

– Ты не бедная Лиза, ты… – Андрей изучал ее лицо, – откуда в тебе столько благородства? У тебя в роду не было дворян?

– Не было, – рассмеялась Катя, – по папиной линии прадед был священник, его сослали в начале тридцатых, а по маминой – крестьяне-переселенцы, еще царских времен. Я ближе всего к крестьянке – всю простую работу знаю: полы мыть, печку топить, картошку окучивать, за курами и кроликами могу ухаживать, у нас и коза была, я доить умею! И я не могу сказать, что мне все это не нравилось. Мы очень дружно жили, особенно когда дедушка был жив – семья была большая.

– Да тебе цены нет, а ты в бизнес-леди захотела! – Андрей, обнимая, притянул ее к себе.

– Все-таки мы с тобой были бы поровнее, а то неудобно, как бедная родственница.

– Была бы ты бизнес-леди, мы бы с тобой давно уже переспали да разбежались. Ну, или встречались бы время от времени.

– Да?! – Катя с изумлением посмотрела на Андрея.

– Мне нравится, что у нас нет ничего этого. Просто отношения двух людей, которым интересно друг с другом. Есть ведь какая-то тяга меж нами… просто человеческая. Или это я придумал, и все остальное тоже есть? – Он остановился, задумчиво потер подбородок, посмотрел на Катю.

Катя пожала плечами. Андрей продолжал изучать ее, потом заговорил:

– Честное слово, никаких таких мыслей соблазнить тебя или что-то такое. Нет, иногда разливается по телу какая-то блажь, но не больше! Может, потому, что я в два раза тебя старше? Я, когда… – он, улыбаясь, обнял ее за плечи, и они пошли вперед, – у меня сейчас любимое развлечение в самолетах – я о нас думаю. Как о двух таких вот людях, которые встретились в жизни. Очень интересно, непросто все, и почему-то приятно об этом думать. Может, потому, что отношения честные? – Он сжал ее плечо. – И очень часто, это мне веселее всего, представляю себя твоим ровесником, и бедным, кстати! – он поднял палец. – Так, чтоб беднее мыши. Вот бы мы тогда посмотрели! Интересно, обратила бы ты на меня внимание, на молоденького?!

– Не знаю, не знаю, Андрей Михалыч! – весело сморщилась на него Катя.

– Тебя, правда, не смущает мой возраст?

– А почему он должен смущать? У меня с отцом были такие же отношения. Он был лучший мой друг! Ты очень надежный, с тобой интересно… как будто Бог мне послал тебя, когда я болела.

– Все-таки смущает…

– Да нет же, неправда! – Катя открыто на него смотрела.

Андрей остановился и показал на небольшой двухэтажный особняк с ярко освещенными окнами:

– Хочешь, зайдем к моему другу? Он художник. Академик!

– А не поздно?

– Нет, свет горит, да не стесняйся, он простой человек. Тебе понравится.

Они направились наискосок через неширокую, пустую в этот час улицу к большим черным воротам.

– Никогда не была в мастерской у художника, – шептала Катя, – интересно, да?

– Сейчас все увидишь. – Андрей нажал кнопку звонка.

В глубине дома раздался лай небольшой собачки. Катя посмотрела на Андрея.

– Это Федул!

– Кто?

– Пес Мишин, да не робей, он добрый.

– Я не боюсь собак…

– Иду-иду-иду, – раздался спокойный басистый голос, и в высокой металлической калитке загремел ключ. – О! Андрюха! Здорово! Здравствуйте, барышня! Меня Михаил зовут, – протянул Кате крепкую руку хозяин особнячка.

– Катя!

– Очень хорошо! Заходите! От, молодец, Андрюха, что зашли, я одну штуку заканчиваю, так умаялся, а все не брошу. А тут вы! Все, шабаш, будем коньяк пить!

Михаил был лет пятидесяти пяти, заросший седой щетиной, стрижен налысо и в больших круглых очках, одна дужка которых была сломана и замотана проволочкой. Серая рубаха, черные штаны и хорошо скроенные кожаные сапоги замараны красками. В углу рта художника дымилась сигарета без фильтра. Глаза умные, добрые, с благодушным прищуром. Он был очень похож на Катиного соседа Ивана Данилыча. Пол мастерской тоже был в старых красках, но аккуратно подметен и везде было чисто. На стенах висело с десяток картин, другие стояли на полу у дальней от входа стены, прикрытые испорченными холстами. Мастерская была просторная и высокая, два ряда окон освещали ее днем, сейчас под потолком горела огромная самодельная люстра со множеством лампочек.

Федул оказался небольшим черным терьером с торчащими треугольничками ушей, мохнатыми бровями над умными глазками и профессорской бородкой. Он деликатно обнюхал гостей, повилял приветливо, но с достоинством, щеткой хвоста и оперся передними лапами Андрею на джинсы, тут же их испачкав.

– Вот, не надо было колбасы ему давать, он добро долго помнит, – засмеялся Михаил, – ну что же ты, Федул?! Иди-ка, иди-ка, давай с Богом!

Катя стала рассматривать картины, осторожно обернулась на Андрея, как бы спрашивая, можно ли? Андрей одобрительно покивал головой.

– Вы, Катя, посмотрите тут, и эти можете, – Михаил показал на те, что на полу. – Хотите так, а хотите, ставьте сюда и смотрите на здоровье. А мы с Андрюхой кофейку пойдем поставим. Пойдем, Андрюша, а то и коньячку… – он стал подниматься по металлической лестнице на второй этаж.

Картины ей нравились. Пейзажи, много портретов. Выразительные лица, интересные люди, были и известные и простые работяги. Художник работал крупными мазками, все было выписано не гладко, но очень живое, Катя с удивлением вглядывалась, приоткрыла холст, закрывавший картины на полу, но постеснялась доставать и стала смотреть те, что висели на стенах. Портреты были в основном мужские: помятые жизнью, чуть грустные, сосредоточенные лица, каждый со своим характером, ясно просматривающимся с холста. Но было и общее – все они были красивые. Катя глядела, не отрываясь, это были серьезные и красивые люди.

– Сто лет у меня не был, Андрюха, как там твои? Как Ванька? Учится в Сорбоннах? – Михаил поднялся в комнату и открыл форточку.

Андрей поднялся следом, третьим у них был Федул. В маленькой комнатке стоял топчан с матрасом и подушкой, аккуратно и даже строго застеленный темно-синим солдатским одеялом, квадратный и тоже заляпанный красками столик без скатерти и клеенки, три табуретки, в углу умывальник с краном холодной воды. Кисти мокли в банках. Сели за столик, хозяин взял с полки стаканы и стал открывать коньяк.

– …Она мне не любовница, никто, просто подруга, Миша.

– Симпатичная. Лицо хорошее, простое… – художник тянул слова, раздумывая о чем-то, – ты давно ее знаешь?

– Почти два месяца, со дня рождения!

– Да что ты! Она была на дне рожденья, я не видел… – Михаил аккуратно разлил коньяк по трети стакана.

– Она официанткой обслуживала, ты же недолго был…

– Официантка, – кивнул Михаил и чокнулся с Андреем. – Не похожа она на официантку, хотя почему нет? Ну, будь здоров! – Он неторопливо выпил свой стакан и потянулся за сигаретой.

– Может, я влюбился? – спросил Андрей тихо.

Он, слегка извиняясь, но и серьезно смотрел на друга. Федул вспрыгнул на стул, что стоял между ними, уселся на задницу и тоже серьезно посмотрел на Михаила.

– Ну, что ж, такое, предположим, бывает… – благодушествовал Михаил, подкуривая.

– Тогда… – Андрей посмотрел на дверь и добавил еще тише, – тогда я до этого не знал, что такое любовь.

– Ну, это ты брось…

– Ты меня прости, что я тут тебе выворачиваю… Но все другое стало, Миша! Я ее два дня не вижу, мне нервно делается! А с ней не то что легко – а вообще какой-то смысл появляется! Мне моя Светка дороже стала, представляешь?

Михаил смотрел умно и внимательно, сигарету курил, выдыхая в сторону. Спокойно рассматривал необычно взволнованного Андрея, который, видно было, стеснялся своих чувств, но не мог о них не говорить.

– Но ты понимаешь, – зашептал Андрей, он подошел к двери, попробовал, плотно ли закрыта. Федул тоже не без удивления осмотрел дверь, которая никогда не запиралась, и вернулся на стул. – У меня с ней вообще ничего! Просто встречаемся чуть ли не каждый день, в концерты ходим, на выставки. Эта Катя, – он потер лоб, – для нее как будто нет темных сторон жизни. Мне иногда кажется, что она – это я, но не весь я, а лучшая часть меня! Понимаешь? Чистая часть моей души! Она – светлейший человек! И при этом не дурочка совсем, не блаженная никакая. Начитанная так, что помалкивать приходится, никогда не думал, что с двадцатилетней девчонкой так интересно будет! Без секса, без ничего!

– Она не москвичка? – Михаил вспоминал лицо Кати.

– Из Иркутской области, из райцентра!

– А чего удивляться? Что в райцентрах – дураки живут? Что-то она там притихла, пойдем к ней. – Он стал наливать коньяк. – Лицо у нее интересное.

– Миша, я как полный идиот выгляжу? – Андрей сел и, задумчиво сведя брови, глянул сверху в свой стакан.

– Почему же? – Михаил выпил неторопливо, поднял на Андрея умные глаза. – Обычная история… люди ведь часто не знают, что делать со своим счастьем!

Кати внизу не было. В прихожей тоже. Андрей быстро вышел на улицу. Двор был темный, Катя тихо стояла в углу у самой двери.

– Что случилось? С тобой все в порядке?

– Да, все в порядке, Андрей, пойдем домой, мне надо домой. Мне очень понравилось, мы еще придем, если можно, но сейчас мне надо.

– Что случилось?

Катя молчала.

– Что? Говори?!

– Мама звонила из дома…

– Мама?

– Да, там у нас полпятого.

– Что-то случилось?

– Я тебе все расскажу, пойдем на улицу, извинись перед твоим другом, нет, давай я сама, – она решительно направилась в дом.

Михаил стоял среди комнаты, у его ног сидел Федул, смешно свесив мохнатые передние лапы, заглядывал в глаза художника и время от времени тихо, но настойчиво подгавкивал. Михаил курил свою «Приму» и смотрел на пса. Они, похоже, разговаривали. Художник поднял взгляд на Катю.

– Вы меня простите, пожалуйста, мне надо уйти…

– Что вы, Катя, я рад, что вы зашли. Это вы меня простите, увел у вас Андрея.

– Нет-нет…

– Да заходите еще, когда время будет. Я вас порисовал бы… – он внимательно ее рассматривал, – если вы не против.

– У вас с Катериной одинаковые выражения лиц! – удивился Андрей, обнимаясь с Михаилом. – Давай. Мы зайдем еще.

Они вышли на улицу. Катя шла молча, быстро, будто опаздывала, не замечала ничего вокруг.

– Давай сюда сядем? – остановил ее за локоть Андрей и потянул в полуосвещенное кафе, в котором почти не было публики.

– Да, давай, я хочу тебе рассказать и попросить… – Катя произнесла это и покраснела так, что в темноте было видно. – Я хочу попросить денег взаймы!

– Идем, что с тобой, все решим…

Они сели рядом, и Катя рассказала все про отца. Мать звонила сказать, что срочно назначили операцию в Красноярске. Плакала, понимая, что у Кати таких денег нет.

– Она вчера обегала весь Белореченск, там ей не найти… Не мог бы ты одолжить мне двести пятьдесят тысяч? Примерно на пять месяцев, на полгода?

– Кать, – перебил ее Андрей, придвинулся и обнял за плечи, – ты почему мне раньше не сказала? А? Некраси-и-во! А что, операция на позвоночнике стоит двести тысяч?

– Не знаю, мама говорит, это первый взнос.

– Понятно. А как она повезет его в Красноярск?

– Он на коляске, он может передвигаться… – Катя задумалась.

– Послушай меня, – Андрей взял ее за руку, властно помял ладонь, – у меня и в Иркутске и в Красноярске есть хороший транспорт. Давай, мои его отвезут, ладно? Это надежно.

– Наверное, так можно, я с мамой поговорю…

– Позвони ей сейчас.

– А сколько это будет стоить?

– Послушай, я дам тебе денег взаймы на операцию, на полгода или на год, как хочешь, а эти вопросы, давай, я сам решу. Окей? Звони маме, скажи, что все сделаем.

Катя тревожно смотрела на Андрея, нагнула голову и закрыла ладонями лицо. Андрей снова обнял ее за плечи и, взяв одну ладонь, потянул на себя. Катя прижалась доверчиво, уткнулась в плечо:

– Почему я все время у тебя все прошу? – ее голос был слабый, это был шепот, только носом хлюпала. – Я никогда не смогу отблагодарить тебя. Я же это понимаю.

– А почему ты должна благодарить? – Он обнял ее двумя руками, так, что из них торчала одна Катина макушка. – Есть вещи поважнее, какие между нами могут быть деньги?..

– Нет-нет… – Катя отстранилась. Лицо было серьезным и мокрым: – Ты все время со мной так, мне это стыдно, я ни за что не хотела тебя просить! – Она снова прижалась к нему, уткнулась лицом в плечо.

– Ты сама даже не знаешь, как обижаешь меня. – Он гладил ее по голове.

– Я так тебе благодарна, я уже не знаю, что про себя думать! Слушай, я не выпрашиваю у тебя? Господи! Скажи мне, что ты думаешь? Честно скажи!

– Ты рехнулась?! Так, давай чаю попьем?! Хочешь заплатить? У меня что-то денег нет с собой?!

– Нет, не шути так! – Глаза Кати округлились и застыли. – Это… не надо, прошу тебя! Ты не знаешь, как это – быть в такой ужасной нужде! Это мой отец, а я не могу ему помочь! Не могу! А ты… я не хочу, чтобы ты…

– Так! – Андрей нежно и решительно прикрыл ей рот. – Матери лучше позвони!

– Да, да, сейчас позвоню, – Катя уставилась на Андрея, – и все ей скажу! Она про тебя ничего не знает…

– Не говори ей, что это я, скажи, в банке взяла!

– Почему?

– Ну, чтобы она ничего не подумала.

– А что она должна подумать?

– Ничего. Я просто… ну, ладно, звони! Ты что, сейчас про меня будешь рассказывать?

Катя подумала.

– Нет, – решительно тряхнула головой, – я потом, когда тебя не будет. Сегодня же ей все расскажу!

Следующие две недели пролетели в совместных хлопотах. Отца перевезли в Красноярск, прооперировали, операция прошла хорошо. Андрей оплатил все и еще отдельную одноместную палату, и дорогие послеоперационные процедуры с импортными лекарствами. Настоял на том, чтобы отца оставили на реабилитацию. Он вообще весь этот вопрос постепенно взял на себя, так что Катя многого не знала. Заставил ее слетать к отцу на три дня.

Катя вернулась счастливая. Отец, два года проведший в гипсе, лежал в фиксирующем корсете, которого даже не было видно. Он оживал, глаза снова были веселые, был полон планов. Три дня и две ночи – Катя ночевала у него в палате – они разговаривали и разговаривали. Катя подробно рассказала все-все, всю свою жизнь в столице, как она всегда это делала с отцом. Про циничное предложение Андрея рассказывала, сгорая от стыда. Только Настин день рожденья опустила.

– Ты его любишь? – спросил однажды отец прямо.

Катя засмущалась, отвела взгляд, задумалась, вспоминая Андрея.

– Не знаю, пап. Иногда кажется, что да… только все это непонятно. И не очень честно – у него семья. – Она замолчала, на отца подняла глаза. – Я к нему привыкла, если он в командировке, мне его очень не хватает, я и сейчас по нему скучаю. Это все плохо, пап?

– Не знаю, Кать. Он хороший человек, ты тоже хорошая, как-нибудь разберетесь. – Отец с любовью и тревогой всматривался в дочь. – Ты же не умеешь делать плохо.