Спустились только вечером, когда над черным простором лагуны уже засветили тусклые зимние звезды. Черная глянцево переливающаяся гладь моря качала огни ночной Венеции, пахло устрицами, омарами и жареной на гриле рыбой.

После ресторана прогуливались узкими, слабо освещенными и оттого совсем таинственными улочками. Стены домов уходили вверх, во тьму ночи, куда-то выше старых фонарей, поскрипывающих на проволоке, протянутой от стены к стене. Они двигались к своей гостинице, разговаривали о чем-то незначащем, Андрей рассматривал освещенные витрины и предлагал купить что-то в подарки. Иногда останавливал вдруг Катю и спрашивал, куда свернуть, Катя показывала, они шли туда и оказывались в темном и глухом тупике, обрывающемся в черную гулкую и страшную воду канала.

– Ошибку мы поправим поцелуем! – басисто рокотал в темноту Андрей.

– Это ты сам придумал?! – сквозь его мягкие губы спрашивала Катя.

– Нет, Казанова… сейчас покажу тебе улицу, где совсем нет света и можно пройти только по одному!

– Мне уже страшно!

Вышли на маленькую площадь, запахло дымом и жареными каштанами.

– Хочешь каштанов? Ты любишь?

– Я не пробовала! Ты забыл, я дикая!

– Дикая! Как хорошо! Тогда покажу тебе дом, где останавливался один из любимых твоих мужчин! Угадай кто?

– Неужели Андрей Каменев?!

– Ответ отличный, но далековато!

В темном закутке у небольшого углового дома, Андрей достал телефон и попытался подсветить табличку из белого мрамора: «Здесь в 1771 году во время карнавала останавливался Вольфганг Амадей Моцарт…» Андрей прижал Катю в углублении под невысоким балкончиком. Невидимые в темноте, они целовались, как школьники, редкие прохожие переходили по мостику, и никто не обращал на них внимания. Где-то прямо над головами громко кричал что-то страшно увлекательное и бурно хлопал в ладоши итальянский телевизор.

Улицы были почти пустынны. Держась за руки, они шли дальше.

На углу работал бар. Гуляющая молодежь со всего света сидела за тремя пластиковыми столиками и прямо на брусчатке у стен. Столики были уставлены пустой и полупустой пластиковой же посудой, кто-то ел пиццу, двое белых парней с засаленными негритянскими косичками негромко стучали что-то африканское в маленькие там-тамы. Стучали для себя, не обращая ни на кого внимания. Остальные, впрочем, вели себя так же.

– Давай выпьем здесь?! – предложила вдруг Катя. – Я никогда не выпивала в баре! Интересно тебе со мной?!

– Чем дальше, тем интереснее!

Внутри бара громко разговаривали разные, выпившие уже, конечно, языки, звучала американская или английская музыка. Довольно приличная. Катя, мужественно прищурившись на стойку, ткнула пальцем в текилу, Андрей скривился на подозрительно демократический ценник, но поддержал. Текилу явно бодяжили в Неаполе. Они пили стойко, вместе, до дна, чтобы прожить недолгую, но счастливую жизнь и умереть в один день! Потом разговаривали о музыке, о прекрасном праздном образе жизни, и громко, по-русски завидовали этим странно счастливым босякам, Андрей звал ее на необитаемый остров, где можно было бы не одеваться совсем.

– Где же мы найдем такой остров?

– Купим!

– И станем босяками?!

– Ну!

Напились незаметно. Когда поднимались к себе в номер, весело пихались, отталкивали друг друга, бились за право первым добраться до туалета. Потом путались в одеждах, раздеваясь и раздевая друг друга. Потом лежали уставшие, Катя расслабленно улыбалась чему-то. Андрей громко зевнул.

– Извини!

– Ты не спи! – Катя поднялась на локоть. – Ты обещал поговорить, а мы за целую неделю так и не поговорили! – Она встала, надела ночную рубашку и засветила ночник. – Мне хотелось тебя спросить… Только ты послушай, пожалуйста, я сегодня весь день с тобой о всяких важных вещах разговариваю!

Она села в кровати, поджав под себя ноги, потрепала его по груди, повернула за подбородок лицом к себе. Задумалась на секунду и, вздохнув, начала:

– Мне всегда казалось, что моя жизнь мне ясна. Рядом были отец, мать, братья, бабушка, с каждым из них у меня были ясные отношения. Я должна была хорошо учиться… – она стряхнула волосы себе на грудь и стала машинально заплетать их в косу.

– А как ты училась?– Андрей наблюдал за ее ловкими пальцами.

Катя посмотрела, не понимая.

– Ты, наверное, круглая отличница была? – попытался угадать Андрей, он сел рядом, взял ее косу и стал примерять. – Почти до пупка тебе достает!

– Нет, совсем никакая не круглая… но это не важно. Андрей, что ты делаешь? – Катя отняла у него косу. – И вот я… – Она задумалась, вспоминая, на чем остановилась: – я так жила, очень понятно, я без образования санитаркой работала, даже в операционной помогала – у меня крепкие нервы и я совершенно не боюсь крови… – она подняла палец восклицательным знаком. – Я хотела поступать в институт, но надо было помогать матери. У меня не было выбора, и вот я в конце концов оказалась в Москве.

– Я, кажется, все это знаю…

Андрей попытался привлечь ее, но Катя удержала его руки на расстоянии.

– Тебе неинтересно? Я понимаю, что тут ничего особенного… но это моя жизнь! И вот появился ты! Я не понимаю, я люблю тебя? – Катя с нетрезвым любопытством рассматривала Андрея.

– А вот это интересно!

– Ну, конечно! Но я не понимаю, откуда на меня все это свалилось, все мои чувства, хорошие и плохие? Это чужое богатство? Это все очень тревожит! Я не понимаю, что происходит!

– А что происходит?

– Мне кажется, ты хочешь перевести меня в другой мир! В другую систему ценностей. Я ее не понимаю!

– Что, добро и зло меняю местами?

Катя смотрела серьезно.

– Может, и так, то, что было плохо, теперь – хорошо, а то, что было хорошо – непонятно. Как мне себя вести? И что со мной будет? Что дальше будет?

Андрей с удивлением и серьезно смотрел, чуть улыбался:

– Будет вечное блаженство, если ты перестанешь задавать глупые вопросы и просто доверишься мне. В конце концов все зависит от твоих ощущений, помнишь, ты сама об этом говорила.

– А твоя Светлана? С ней у тебя тоже вечное блаженство?

– Ты обещала не трогать эту тему.

– Да, я помню, но мне стыдно перед ней!

– Как тебе может быть стыдно, если ты ее не знаешь?

– Это не важно. Она твоя жена! Если я люблю тебя, то… ты знаешь, у меня к ней хорошее чувство, только стыдно, мне кажется, она хороший человек. И когда мы с тобой просто дружили… – Катя остановилась и вдруг заявила: – Нам нельзя спать вместе!

– Давай не будем!

Катя была серьезна. Даже слишком:

– Ты шутишь, а для меня это важный вопрос. Он меня больше всего мучит.

– Это текила, у тебя сейчас все вопросы важные!

– Я, наверное, пьяная и отвратительная и говорю гадость, но я всегда ужасно тебя хочу!

– Разве это плохо? Ты же не всех так хочешь!

– Я никого не хочу, а от тебя меня трясти начинает. Ты этого не видишь? – Катя вытянула и посмотрела на свои руки. – Не трясутся?

– Все у тебя отлично, – он взял ее вытянутую руку.

– Мне иногда кажется, что прямо в это время на нас стоит и смотрит Светлана.

– Ты говорила, что представляешь себе Бога, что Он смотрит.

Катя задумалась. Потом легла, сунулась головой Андрею подмышку и вся закрылась пуховым одеялом.

– Я не представляла Его себе. Я о Нем забыла. – Она застыла.

Андрей поднялся, приоткрыл окно, стали слышны звуки ночной Венеции. Громкий говор и смех итальянцев, одинокий гондольер монотонно и певуче зазывал прокатиться по ночным каналам.

– Я так тебе благодарна за отца, вообще за все, что ты для меня делаешь…

– Катечка, я же просил! Что все это значит? – Андрей скинул одеяло с ее головы. – Зачем ты об этом вспоминаешь, я помогал тебе как другу! Я много кому помогаю, даже людям, которых не знаю…

– Подожди, дай скажу… – перебила Катя, села спиной к подушке и, быстро и бессвязно жестикулируя, заговорила торопливо: – Это все неправильно, то, что я делаю, и это не может хорошо кончиться. Я однажды тонула в болоте…

– Что?! – Андрей поднялся на локте и с усмешкой посмотрел на Катю.

Она была больше возбуждена, чем пьяна. Мелко замахала руками.

– Дай я расскажу… я тебе все время это хочу рассказать, да-да! Это было три года назад, я тонула в болоте. На самом деле, правда! Это так странно, ни на что не похоже! – Катя решительно провела рукой в воздухе. – Болото в тайге очень мило выглядит, такая зеленая и желтая, очень красивая полянка, она совсем не похожа на болото! Ты наступаешь, и сначала эта полянка просто так забавно колышется под тобой, ты думаешь, что это приятно, как будто на кровати качаешься, а совсем не опасно, делаешь следующий шаг, потом еще, еще – и вдруг туда уходишь! А там нет твердого, совсем ничего, никакой опоры нет под тобой! Ты хочешь выбраться, ты не понимаешь, что ничего нет, улыбаешься даже, тебя охватывает прохлада, и ты уходишь все глубже. По пояс, по грудь, ты загребаешь руками, пытаешься повернуться, лечь на живот или спину, гребешь руками эту зеленую мелкую такую травку, мох, даже там прошлогодняя клюква была, я помню! А внутри, под этим зелененьким, все коричневое и мутное, и пахнет плохо. А ты продолжаешь медленно тонуть, уже только руки и голова наверху. Так незаметно все и даже ласково и приятно, а обратного пути нет. И очень страшно, вроде ты ничего не сделала плохого, все вокруг так же, как и было – солнце ярко светит в синем небе, деревья стоят, зеленые и стройные, ничего особенного не происходит, а ты уже целиком в трясине и ничего не можешь! Ты не можешь вернуться обратно.

– Как же ты выбралась? – спросил Андрей, нахмурившись.

Катя рассказывала все это, не глядя на Андрея, повернула к нему голову. Лицо ее было грустным и чуть закаменевшим.

– Меня тогда Федька спас – почувствовал, что что-то случилось, и вернулся! Бегом бежал, весь исцарапался! Хотя я не кричала! Он согнул березу небольшую, и я за нее схватилась. Я потом забыла об этом и вроде никогда не вспоминала. А в первый день, когда ты появился, помнишь, на твоем дне рождения, ты ко мне приставал, ночью мне приснился этот сон. Очень ярко! Как будто все наяву, как я ухожу, как меня засасывает! А я как будто не понимаю ничего и смеюсь радостно, и тону. А вместо Федора на берегу ты, ты так присел ко мне, совсем рядом твое лицо, ты вроде можешь, но почему-то не протягиваешь мне руку, и я почему-то не пытаюсь за тебя схватиться. И еще ты мне что-то говоришь, просто какие-то слова, а я их не понимаю… – Она внимательно посмотрела на Андрея. – Это было мне предупреждением! Странно, да?! Ведь тогда ничего еще не было и ничего не предполагалось! Мне приснилось это под утро, а через несколько часов ты приехал и сделал мне твое «мужское» предложение. Ты его помнишь?

Андрей улыбнулся виновато и небрежно и взял ее за руку.

– Я тогда совершенно не обиделась. Наверное, ты мне уже нравился, просто я не знала этого. Я растерялась, конечно. И потом, ты делал мне только хорошее.

Катя задумалась надолго, Андрей гладил ее ладонь, каждый палец. Катя все думала о чем-то. Потом заговорила тихо:

– Я когда думаю о нас, когда вообще пытаюсь представить какое-то наше будущее, мне часто приходит в голову эта страшная, такая красивая трясина. Она и правда красивая! – Катя помолчала, вздохнула. – Я что-то не то говорю. Мы с тобой обязательно запутаемся, вот увидишь! Меня успокаивает, что единственная жертва в этом сне, это я. Ты заметил?!

– Все, перестань. – Андрей, не улыбаясь, повалил ее и закрыл рот двумя руками. Смотрел вблизи глаза в глаза. Она была беспомощна, растеряна и очень красива. И так дорога ему!