Утром Катя собралась рано, надо было попробовать купить туфли, Настя хотела поехать с ней, но осталась. Лежала, свернувшись калачиком, пыталась о чем-то думать, засыпала, просыпалась и снова лежала. Это была многолетняя уже привычка. Дома она могла проваляться до обеда. Журналы листала со скуки, мечтала, как она ходит по подиуму или как она за границей! Парней рассматривала в этих журналах, примеряла их к себе и даже на себя.

Она лежала хмурая и не могла или не хотела ни о чем думать. С одной стороны, в голову лезли все эти дурацкие мутные дни и неудачи с работой, и ей самой уже непонятно было, можно найти здесь хорошую работу, нет ли. С другой – Катька устроилась, да и она сама полдня отстояла на рынке. За эти три дня, что они не виделись с Мурадом, она не только перестала его опасаться, но даже и соскучилась. В конце концов, ничего такого уж он не сделал. Вспоминала его белоснежную рубашку, тонкие золотые очки и умный взгляд, и опасалась, что он не станет разговаривать, если она возьмет и заявится. За то, что она тогда уехала с Катькой. А иногда замирала над тяжелой мыслью, что Мурад полез к Катьке, а не к ней.

Мурад встретил ее, будто ничего не произошло, только чуть прохладнее, по-деловому, и она опять работала рядом с Ольгой. Ольга тоже ничего не спросила, то ли здесь никто не интересовался друг другом, то ли такая уж жизнь была. Люди приходят, уходят, поэтому и зарплату каждый день платят, – раздумывала Настя. Ей даже понравилась эта мысль, получалось, что она и денег зарабатывала и была свободна. В этот раз клиентов было мало, а может, она не так хорошо улыбалась, за полдня получилось всего восемьсот рублей. Мурад ни разу не подошел. Позвонила Катьке – та, судя по голосу, опять была счастлива в своем кабаке. Настроение было так себе.

– Работать будешь? – спросил Мурад, когда она пришла сдать халат и весы.

Спросил спокойно, но Настя увидела по быстрому изучающему взгляду, что ему хочется, чтобы она ответила «да».

– Буду, – ответила и вздохнула, так, чтобы он увидел, что это для нее не главное.

– Халат, передник забирай домой. Чистые чтобы были. Что невеселая? – Мурад уже откровенно изучал ее.

– Да-а… – махнула рукой.

Он задумался на секунду, улыбнулся и, взяв ее за локоть, приблизился:

– Ну, пойдем в рестора-а-ан, посидим вдвое-ем, отдохне-ем. – Мурад растягивал последние слоги, а сам все заглядывал ей в глаза. – Целый день стояла…

Настя посмотрела на него нерешительно, но недолго и опять вздохнула, вроде «была-не-была». Все напряжение дня куда-то исчезло, она снова чувствовала себя привлекательной женщиной, чувствовала, как внутри загорается бесшабашный нетрезвый огонек.

В отличие от Катьки она ничего особенно не боялась. К своим двадцати пяти Настя много чего успела попробовать, побывала и в разборках, и в пьянках по нескольку дней, когда уже и не очень соображала, кто на ней потеет. Даже беременной побыла почти два месяца.

Мурад сказал, что вернется быстро, и ушел. Настя подмела пол, вымыла груду грязных кофейных чашек. Волновалась немного, пыталась представить, что это будет за ресторан и достаточно ли она хорошо одета, вспоминала разные заведения, в которых побывала за эти дни. Ярче всего виделось, как они с Мурадом заходят в Катькин ресторан, он снимает с нее куртку, то есть нет, швейцар снимает куртку, а Мурад дает ему на чай тысячную, и они идут в зал. Катька сначала не узнает ее, а потом подходит к ним принять заказ и… Настя аж вспотела от гордости.

Заглянул угрюмый лысый азербайджанец, спросил Мурада, изучил ее грудь и джинсы, не стесняясь, молча, будто манекен в витрине, хорошо, что не потрогал. Когда ушел, Настя встала к небольшому зеркалу. На нее слегка тревожно смотрела знакомая блондинка с простым прямым пробором и слегка облезлым хвостом, с красивой шеей, ровными плечами. Ниже не видно было, она подставила стул, забралась. Так было видно только низ сиреневой кофточки на пуговичках-стразах да стройные джинсы. Она повертела задницей и увидела, что в дверях стоит Мурад и внимательно смотрит. Соскочила со стула:

– Фигура хорошая, но кругом худая, да?! – сморщила носик.

Мурад не ответил, только губами пошевелил да улыбнулся своим темным мужским мыслям.

Ресторан был на территории рынка, азербайджанский… короче, это было кафе с пластиковыми столами и стульями. Скромненько украшеное пластиковыми же арками в восточном стиле, с желтовато-красноватой подсветкой из фальшивых окон, с однообразной восточной музыкой. На входе два грузчика торопливо доедали суп из глубоких пиал. В дальнем углу три мясистые девицы с ведерными декольте пили чай и перебрасывались ленивыми фразами. Насте показалось, что они знали Мурада. Не поздоровались с ним, правда, и виду не подали. Только следили внимательно, одна даже развернулась и снисходительно выпялилась на Настю. Насте не нравился ресторан.

Мурад, похоже, это понял, тут же заказал домашнего азербайджанского вина, и она выпила целый фужер. Вино было приятное, сладкое. В голове у Насти зашумело, она расслабилась и ласково улыбнулась своему новому другу. И уже рада была, что не пошли в дорогой ресторан, здесь было привычнее, все напоминало кафе «Люкс» в родном Белореченске и даже жопастая буфетчица точно так же, завороженно задрав голову, смотрела телевизор, подвешенный под потолком. Мурад пил мало, был чем-то озабочен, звонил и долго разговаривал по-азербайджански, вставляя немало русских слов, звонили и ему. Он всегда извинялся, прости, друзья из Баку, не говорят по-русски.

Еда была очень вкусная. Настя не ожидала.

– Азербайджанская кухня после французской на втором месте! Была бы на первом, но французы нашему президенту денег привезли – десять миллиардов! Или тридцать, я точно не знаю, ребята говорили.

Настя не поняла, кто и как сравнивал эти кухни, но сделала удивленное и даже восхищенное лицо.

– Ну! Чтобы мы не открывали азербайджанские кабаки во Франции! – Мурад развел руки и вытаращил глаза. – Кого хочешь спроси, любой грузин, даже любой армянин скажет: лучшая кухня на Кавказе – азербайджанская! А ты не знала?! – удивился искренне и рассмеялся. – Вот, попробуй простой бакинский салат!

Он ел аккуратно, не жадно, ножом и вилкой. Улыбался ей. Он не был сегодня таким разговорчивым, как в ту, первую их встречу.

– У тебя что-то случилось? – спросила Настя, отложив нож, который ей только мешал.

– Не-эт, что ты! Все хорошо… Тебе хорошо? – и он блеснул своими ласковыми, красиво выгнутыми черносливинами.

– Да! – Настя закивала головой, спихнула нож на пол и махнула на него рукой.

– А со мной хорошо? – Вроде и вальяжно спросил, но смотрел с вопросом в глазах. На неуверенного мальчика был похож.

Настя это видела. Подержала паузу.

– Не знаю… – ответила и прищурилась весело.

Он жил недалеко от рынка. В съемной однушке, ремонт в которой не делали, видно, никогда. Выключатели старые, с маленькими пимпочками. Только просторная двуспальная кровать была новой. Незастеленная, но с хорошим бельем, она занимала полкомнаты. Носки, трусы, рубашки валялись в разных углах и на подоконнике. Полная раковина грязной посуды на кухне, тарелка на столе с высохшей едой.

Мурад был не грубый, не торопливый… он был непривычно ласковый. Насте все это было просто любопытно, помня телесастых мастериц из кафе, которыми он скорее всего пользовался, она старалась взять страстью, выгибалась, прижималась и покрикивала, и чувствовала, что все выходит фальшиво.

Потом он вышел в ванную, там ему опять позвонили и он долго разговаривал. Вернулся в банном халате и лег рядом. Закурил, передал ей сигарету, потом закурил себе. Лежал на спине и думал о чем-то. Потом включил прикроватную лампочку, надел очки и стал ее рассматривать. Водил пальцем по ровным дугам Настиных бровей, ресницы трогал осторожно, вел по носу, по губам, откинул одеяло. Настя поморщилась и прижалась к нему.

– Ты красивая! – он говорил просто, даже устало, и Настя не понимала, нравится она ему, нет ли, видела только, что думает он сейчас не о ней, а о своих телефонных разговорах. – Мужчин совсем мало было, да? Только не говори, что я у тебя второй, – он грубовато засмеялся и прикрыл ей рот ладонью.

Настя, услышав про «мало мужчин», чуть и, правда, не брякнула про второго, теперь промолчала и, по какой-то привычке, «стыдливо» отвернулась в подушку. Он обнял ее.

– Мопассан сказал, что может представить себе женщину, у которой был всего один мужчина, и никогда не поверит, что у нее было только два!

Настя не знала, кто такой Мопассан, и вообще не поняла, и не пыталась даже, лежала не шевелясь. Ей было не очень уютно в этом холостяцком бардаке, и еще она думала, что Мурад, это совсем, похоже, не то, что ей надо было. Не «спонсор», ни фига.

– Не переживай… ты раньше никогда не кончала?

Настя вздохнула и опять соврала, покачав головой.

– Все получится, надо порно посмотреть, заводит конкретно!

Настя сморщилась брезгливо и несогласно затрясла головой.

– Шучу! – Он засмеялся и снял халат. – Смотри, мы с тобой одинаковые! Оба худые!

Он выключил свет и стал ее гладить. Его сильное, слегка костлявое тело было покрыто волосами, даже на пальцах росли черные жесткие кустики. В этот раз у него все получилось быстро, и он тут же уснул. Настя же лежала и слушала редкие машины за окном. Думала рассеянно, что обычно люди как-то понимают друг друга. Даже если молчат. А тут они оба бессмысленно врали на каждом шагу… это единственное, что было понятно. Еще понятно было, что у него проблемы. И у меня тоже, – вспомнила Настя. А какие у меня проблемы? Настя расширила поиск, подумала о бабе Дине и вдруг вспомнила про Катю. Мобильный был выключен. Катька наверняка ищет, – Настя нахмурилась и поняла, что не хочет ей звонить. Не то что неохота было врать, вообще ничего из сегодняшнего вечера не хотелось говорить Катьке. Мурад испуганно поднялся на локте, спросил: А? И тут же, перевернувшись, засопел дальше.

Утром Мурада разбудили звонком по телефону в неподходящий момент. Он долго ходил по комнате голый и разговаривал непонятно, размахивал руками выше головы, но тут же извинялся перед телефоном теми же руками, прижатыми к груди. Потом оделся хмуро, забрал у Насти паспорт «на оформление» и велел идти на рынок одной. Даже чаю не попили.

Катю опять отпускали пораньше, но она доработала до конца смены, привела в порядок свои столики, переоделась и вышла из ресторана. Было около часа ночи. Еще раз набрала Настю, телефон по-прежнему не отвечал. В метро она уже не успевала, да и не знала, где искать сестру. Деньги были, она не считала, но много – пять тысяч ей дал только невеселый лысый мужчина, который долго кого-то ждал, но так и не дождался. Она не захотела брать, он пристально посмотрел ей в глаза, легонько взял ее за плечо, придавил деньги солонкой и направился к выходу.

Катя прошла до угла, на Тверской было довольно много народу, остановилась. Непонятно было, куда ехать или идти. Вещи они оставили в гостинице недалеко от Ярославского.

На нее кто-то смотрел. Она почувствовала это, очнулась от мыслей, поблизости никого не было, обернулась – от входа в ресторан направлялся худощавый невысокий мужчина. Не дошел до нее, спросил, стесняясь:

– Вам такси не надо? Я – Максим…

Когда они сели, он объяснил:

– Я в этом ресторане всех подвожу после смены, – Максим дополнял свою речь мелкими стеснительными жестами и улыбался. – Вы новенькая, я видел вас сегодня в ресторане. Вам куда? А меня Максим зовут, извините, – еще раз представился.

– Катя, – сказала Катя.

Максиму на вид было лет тридцать пять. Остроносый, небольшие круглые глаза, худощавые скулы. Черты лица мелкие, но не болезненные, а приятные доброй наивностью, которая исходила от всего его существа. Катя потому к нему и села, что он совершенно не был похож на таксиста. Улыбнулась ему, она все равно не знала, куда ехать.

– Поедемте на Ярославский вокзал, – попросила.

– На электричку? – Максим аккуратно сдал назад и выехал из ряда.

Катя в растерянности кивнула головой, Настя не шла из головы. Максим сосредоточенно рулил, временами бросая быстрые вгляды на Катю. Улыбался осторожно и снова смотрел на дорогу, но Кате казалось, что он дорогу не видит, а думает о чем-то другом.

– У вас все в порядке? – спросил вдруг Максим и уставился на Катю, забыв о дороге.

– У меня – да! – удивилась Катя.

– А-а… А я смотрю, вы думаете о чем-то… У вас часы хорошо идут?

– У меня нет, у меня телефон…

– Жалко, я раньше часовщиком работал. Мог бы посмотреть, почистить можно. Я Гоче старые, его отца часы починил, он в них теперь ходит! Вы видели? Большие такие! Вы о чем-то думаете все время? – Максим говорил скороговоркой, даже бормотал, как будто стесняясь того, что говорит, или вообще стесняясь себя как собеседника.

– Знаете, у меня подруга не отвечает на телефон.

– А? Извините… А домой нельзя позвонить?

У него было такое простое и участливое лицо, что Катя по дороге коротко рассказала всю их жизнь в Москве, про поиски работы и квартиры. Просто так рассказала, она и не думала, что он поможет. Максим был похож на хорошего человека, или даже на очень хорошего, такие всегда хотят помочь, но почти никогда не могут. Он и машину вел странно: почти не глядя на дорогу, даже и забывая о ней. Катя косилась на него опасливо, но он все делал правильно, останавливался на красный, трогался на зеленый.

Максим какое-то время молча крутил руль, потом спросил, опять нерешительно поводив рукой у себя перед носом:

– А вещи у вас в гостинице?

– Да.

– Сейчас я позвоню. – Он взял телефон. – Это мой родственник. Моей жены муж.

– Кто? – улыбнулась Катя.

– Он – брат, да, родной брат моей жены. – Максим серьезно слушал телефон.

На звонок долго никто не отвечал, потом взяли трубку.

– Слушай, Паша, это я, у тебя есть еще комната? – заторопился Максим, помогая себе руками, при этом он совсем бросил руль. Катя вцепилась в ручку дверцы.

Трубку повесили. Максим опять позвонил.

– Паша, это я, Максим, тут девушку надо поселить! – Максим заговорил неожиданно настойчиво и даже требовательно. – У тебя в квартире есть свободные комнаты? Я сейчас заеду за ключами? Ей надо помочь!

С той стороны что-то ответили и опять положили трубку. Максим покосился на часы, потом на Катю, сморщился виновато:

– У него квартира на «Аэропорте», возле метро, а давайте сразу туда поедем, зачем три вокзала?

– Там наши сумки, – напомнила Катя, быстро глянув на Максима при слове метро «Аэропорт».

Они забрали вещи и через полчаса остановились под большими деревьями у подъезда.

– Здесь квартира, – показал Максим, – метро с обратной стороны дома. Удобно.

Он вышел из машины, постоял возле домофона, даже руками поколдовал, будто сам с собой разговаривал, но вызывать не стал. Время было пятнадцать минут четвертого. Вернулся и сел в машину.

– Нехорошо будить. Квартира покомнатно сдается, сейчас там один парень живет, Алекс. Его Алексей зовут, но он просит называть его Алекс или Элекс, я точно не понял, – Максим виновато улыбнулся Кате. – Я ему вещи перевозил, хороший парень. А две другие комнаты свободны.

– Хотите, я одна подожду, вы езжайте, вы же работаете.

– Где вы подождете? Как же? В машине тепло… Вы не думайте, Катя, я денег не возьму.

– Почему? У меня есть, спасибо.

Максим удивленно посмотрел на нее и робко покачал руками у своего носа, даже нахмурился смешно, умоляя, чтобы так и было, как он просит.

Он был москвичом, жил неподалеку, на Соколе, женат, дочку зовут Алиночка, три года. Ему тридцать шесть. Подрабатывает по ночам у двух ресторанов. Днем чинит часы по знакомым и старым клиентам. Брат жены Паша работает в ДЭЗе или в Управе, Максим точно не знал, ни как это называется, ни что он там делает. У Паши было несколько квартир, Максим помогал их ремонтировать… Паша, кстати, тоже приезжий, как и жена Максима, из Пензы…

Рассказ иссяк, и в машине стало тихо. За окнами чернела холодная сентябрьская ночь, мотор работал неслышно, согревал машину; ветер, гуляя в вершинах деревьев, срывал тяжелые капли, оставшиеся от дождя, они падали гроздьями, громким барабанным разнобоем по крыше. Потом опять затихало ненадолго. Макс наблюдал за прозрачными струйками, ползущими по стеклу, осторожно косил глаза на Катю. Катя повернулась.

– Вы не спите? – спросил Максим. – В машине неудобно?

– Нет, у нас в Белореченске уже утро…

– Да-а, – мечтательно согласился Максим, – я не был в Сибири. А ваш город большой?

– Не очень. Девятнадцать тысяч жителей.

– Красивый?

– Обычный, – Катя чуть пожала плечами, – райцентр, одноэтажные дома, огороды… ничего особенного, две реки, правда. Ангара большая, красивая.

– И сибирская тайга вокруг?

– Нет, у нас степь вокруг, мы в тайгу за реку ездим.

– Степь? – поразился Максим. – А Москва вам нравится?

– Нравится… – Катя замялась, – я, правда, мало где была…

– Это ничего… – Он достал платок, высморкался. – По Москве лучше пешком ходить, она не такая большая, вы увидите. Вы Замоскворечье знаете? Я очень люблю, я там родился… – Максим осторожно покосился на Катю. – Если хотите, можем как-нибудь погулять. Вам интересно?

– Да, хорошо… – Катя благодарно улыбалась в темноте кабины.

В шесть утра Максим позвонил в домофон. Алексей оказался высоким, худощавым парнем, заспанным и в трусах. Он не застеснялся, но буркнул что-то вроде «здрасти» или «заходите», а может, и ничего не буркнул, ушел к себе и закрыл дверь.

– Вот здесь свободно, – показал Макс на открытую комнату у входа, и там, направо… Катя, вы выбирайте, устраивайтесь тут, а мне надо дочку в детсад везти, ладно?

Катя закрыла за ним дверь, прислушалась к комнате, куда зашел Алексей, заглянула в ближайшую. Большая двуспальная кровать, шкаф для одежды и письменный стол. Выход на застекленный балкон. Катя вспомнила о Насте, позвонила – телефон был выключен, посмотрела на часы и от растерянности села на край стула. В восемь ее разбудил звонок Насти.

– Настя, ты где? У тебя все в порядке? – Катино волненье вырвалось наружу.

– Все ништяк, я устроилась… – Настя замялась… – тут в одном месте, потом скажу, ладно, потом позвоню, у меня все нормально. – И она прервала звонок.

Катя продолжала сидеть все на том же стуле возле кровати, даже не сняв куртку, отчаянно зевая иногда. Из соседней комнаты не раздавалось никаких звуков. На кухню она не осмелилась пройти.

В полдевятого пришел хозяин. Открыл дверь своими ключами. Высокий, мордастый, в бесформенном черном пальто, костюме с оттянутыми коленками и без галстука. Он был похож на небольшого бегемота или на начальника ДЭЗа, которому иногда приходится в рабочем костюме и за лопату схватиться, и помочь что-то перенести. Резко запахло табаком и потом.

– Здрасти, здрасти, – ответил, в упор рассматривая Катю. – Вы одна?

Катя кивнула от растерянности, потом поправилась:

– Мы с сестрой хотим жить.

Он ее не слушал, но все изучал бегающими глазками. Здоровый, он занимал почти весь дверной проем, в котором стоял, и при этом выглядел довольно жалко. На маслянистом, гладком лице моргали маленькие глазки: глуповатые, заискивающие и наглые одновременно.

– Комнатой интересуетесь? – Он очнулся от изучения жилички и заговорил негромкой напористой скороговоркой. – Эта поменьше, та побольше, но здесь балкон, поэтому стоят одинаково – тридцать тысяч. Вам надолго? – Он быстро высунулся в коридор, прислушался к соседней комнате и снова вернулся.

– Одна комната? – удивилась Катя цене.

– Если надолго… – хозяин в предвкушении чего-то приятного потер руки, – и вам… да вы проходите, что мы здесь, проходите… – они прошли в небольшую кухню. – Садитесь! Вы откуда прибыли? – Он уселся напротив, снял фуражку, обнажив большие залысины.

Катя ответила.

– Приезжая, значит, а где работаете? – он побарабанил пальцами по столу и улыбнулся чему-то.

– В ресторане… я на испытательном сроке.

– Недавно, значит, в столице. Ладно, для вас, будем деловыми людьми, – он очень старался произвести впечатление, опять побарабанил пальцами, глядя в упор на Катю. – Я, кстати, в Управе работаю, если какие проблемы с законом, всегда помогу. – Он доверительно склонился через стол. – Для вас – двадцать пять тысяч будет цена! – Он выпрямился, наслаждаясь эффектом.

Эффекта не вышло, Катя продолжала все так же вежливо улыбаться, это была обычная цена, даже и высокая за небольшую комнату.

– Смотрите, я понимаю, вам сейчас тяжело, только начинаете, я могу… гм, какие у вас все-таки глаза! – Он неожиданно сделал игривое хватательное движение толстыми пальцами. – Могу за вам поухаживать! Можете жить без денег, а мы бы с вами встречались здесь… несколько раз в неделю? – И он встал перед ней, согнувшись, как половой из старых фильмов. Полотенца на руке не хватало.

Краска заливала Катино лицо. Он увидел это, улыбнулся жадно:

– Два раза. Всего два раза. Да не думайте вы, надо попроще, чего там, сейчас это… что уж тут такого? У меня одна студентка два года жила… в другой квартире. Не платила за жилье. Встречались и все. Закончила институт, замуж вышла, всё, никаких вопросов, цивилизованные люди. Вы же понимаете… это тоже деньги. Я – женатый человек, поэтому можете быть спокойны, у меня дети. Мальчик. Вот мой телефон, я не что-нибудь, знаете… Порядочный человек. Меня Павел зовут. Для вас Паша.

Паша был очень доволен собой, своим предложением и Катиным молчанием.

– Очень выгодно для вас получается, – добавил, надевая фуражку.

Прикрывая дверь, от избытка, видно, чувств, пошептал еще в щель:

– Ты думай, думай, ты мне нравишься! Прям вот, сам не знаю… – Паша цапнул себя за грудь, – я и подарки, я на все готов! Ха-га! – Он кивнул доверчиво головой и опять ощерился. Глазки от восторга совсем исчезли на лице.

Если бы не его комичный вид, Катя оскорбилась или испугалась бы и, наверное, ушла, но он был так жалок, а его предложение такое нелепое, что Катя посчитала все это несерьезным. Она закрыла дверь, постояла удивленная, потом улыбнулась решительно, сняла куртку и пошла в кухню. Вымыла руки, приложила их, мокрые, к все еще горящему лицу.

Квартира была на седьмом этаже, вершины тополей приходились на уровень окна, дальше были видны крыши домов. Высокая современная башня этажей в двадцать пять торчала среди них. Раздался звонок в дверь. Это был Максим, запыхавшийся почему-то:

– Катя, дайте скорее какое-нибудь полотенце!

– Что? – не поняла Катя.

– Паша выходил, поскользнулся и так язык прикусил, что в рот не помещается… Я хотел узнать, как вы, иду, а он сидит у подъезда, рот вот так открыл. – Максим сам был бледный. – Дайте полотенце, я его в травмпункт повезу!

Катя кинулась в кухню, полотенца нигде не видно было:

– А зачем полотенце? – вернулась.

– Он вот так сидит, – Максим опять разинул рот и закатил глаза, – и тут кровь!

– Приведите его сюда!

– Зачем? – не понял Максим.

– Я перевяжу, я санитаркой работала.

Максим ушел. Катя открыла сумку, покопалась и достала бинт. Паша умудрился удариться подбородком, на нем и на ладонях было сильно содрано, рот не закрывался. Паша был бледен и испуган. Катя помяла подбородок, повернула ртом к окну. Язык страшно распух. Катя поморщилась, задумалась на секунду, посмотрела на Максима:

– Я могу… Хотите, я вам рот подвяжу? – спросила у Паши, разрывая упаковку бинта.

– Ы-ы-ы, – гневно выдохнул Паша, прикрыл рукой свою челюсть и, отстраняясь от Катиной руки, стал вставать.

– Вам в травмпункт надо… Его обязательно надо проверить, Максим!

Макс пытался поддерживать Пашу сзади и сбоку. В коридоре было тесно, Паша шел осторожно, задрав голову вверх и высоко поднимая ноги. Они вышли на лестницу.

– Ты устроилась? – спросил Максим от дверей лифта. Как раз с того места, откуда Паша уверял, что все у них с Катей будет хорошо.

Не все человек может знать! Лифт удалялся неторопливо и увозил от Кати любвеобильного Пашу. На перевязку.

Набрала Настю, чтобы рассказать ей и посоветоваться, но телефон опять был отключен. Она выбрала комнату с балконом. Переоделась в легкое домашнее платьице и стала убираться. Сон прошел, квартира была хорошая, с высокими потолками и красивым старым паркетом. У Кати от привычной работы сделалось легко на душе, казалось, что убирается у себя дома, как всегда торопится к приходу матери. Чтобы полы успели высохнуть. Она заводила швабру под кровать и улыбалась нечаянно, вспоминала Андрюшку, здорового и веселого еще отца, Федора… Она любила своего старшего брата, ей казалось, что Федор сейчас придет и поможет ей домыть пол. Он всегда помогал.

– Вы новая квартирантка? – раздался над головой чуть дребезжащий со сна голос.

Катя обернулась, в дверях стоял сосед. В спортивных брюках, с голым худым торсом, с прыщами на груди и босой. Катя одернула платье, оставила тряпку и встала с мокрыми, красными руками, волосы, упавшие на лоб, откинула чистой частью ладони.

– Да, – улыбнулась.

– Я – Элекс. Можно просто – Эл.

– Меня Катя зовут, очень приятно.

Алексей качнул головой, это могло означать все, что угодно, возможно, то, что она у него сама качнулась, и пошел в кухню. Загремел посудой.

– Вы завтракали? – спросил громко.

– Нет, – честно ответила Катя, из-за бессонной ночи и волнений она здорово проголодалась.

– Могу сделать яичницу? Больше ничего нет! – Катя услышала, как на плиту шмякнулась сковородка.

– Хорошо…

Вскоре из кухни зашкворчало и запахло. Яичница была с гренками. Алексей положил в тарелки, подумал о чем-то и пошел в свою комнату. Вернулся в футболке.

– На мели сейчас… – Алексей кивнул на скромную еду и взялся за приборы.

У него была темная, бритая налысо и отросшая, голова, такая же темная, ровная и густая небритость охватывала подбородок и щеки. Черные брови, темно-карие глаза, крупный нос, крупные губы… Катя невольно им любовалась. Если бы не худоба да нарочитая небрежность в словах и движениях, он бы сошел за очень стильного парня.

– Я схожу потом за продуктами, магазин далеко? – спросила Катя.

– Возле метро. Он дорогой, я, когда деньги бывают, езжу в «Пятерочку». Ты одна или с чуваком?

Катя не поняла. Посмотрела на Алексея удивленно и весело.

– Жить одна будешь?

– С сестрой. Мы неделю назад приехали. Вкусная яичница.

– Откуда?

– Из Белореченска, это Иркутская область.

– Работать? – Алексей, продолжая изображать небрежность, не справился с ролью и уронил хлеб. Он быстро глянул на Катю и полез под стол.

Катя ему понравилась. Когда она мыла пол и повернулась. Вот тот взгляд с растрепанными волосами, она низко сидела на корточках, голые коленки смешно торчали… Он как будто увидел близкого человека, которого очень давно не видел и соскучился. И сейчас он чувствовал себя неловко, ему самым глупейшим образом хотелось вести себя с ней, как с тем близким, почти родным человеком, а временами даже хотелось прижаться к ней. Просто так… Алексей стискивал зубы от этих своих очень странных мыслей и украдкой вглядывался в Катю. Ему хотелось лучше ее рассмотреть, но он не смел и «небрежно» смотрел в сторону.

– У меня полно таких знакомых, в Москве с работой нормально.

– А ты где работаешь?

– В цирке.

– Да-а?! – удивилась Катя и посмотрела недоверчиво и не без восхищения.

– Я не на арене, за животными ухаживаю… – он наморщил лоб, будто размышлял, говорить ли дальше, – разные профессии хочу попробовать. А вообще мне люди надоели…

– Люди? – не поняла Катя.

– Ну… – Алексей нагнулся и стал чесать ногу, уже жалея остро, что брякнул глупость.

– Ты не учишься? – все так же участливо интересовалась Катя.

– Во втором меде учился, бросил после первого курса…

– Да-а?! Жалко! Я тоже готовилась в медицинский. А почему бросил?

– Да как-то подумал – жизнь не такая длинная и тратить семь лет на учебу. Мне бы года два-три хватило, нужное из институтской программы взял бы, остальное – практика. Я работал санитаром… – он хотел добавить – три недели, но не стал.

– Я тоже санитаркой работала!

– А в прошлом году на журфак МГУ поступил и тоже бросил…

Катя с удивлением его слушала и рассматривала.

– У меня отец журналист известный. Степанов… – Алексей посмотрел на Катю, знает ли. Катя не знала. – Мне вообще журналистика нравится, только у нас сейчас трудно… Отец говорит, даже при коммунистах намного свободнее было.

– А сейчас… нигде не учишься?

– Отец обещал стажировку оплатить в Лондоне. Я экзамены сдал, вот жду, если вызовут, поеду на три месяца… А вообще проектов много. Замутил интернет-журнал один… «Добро и зло» называется, название пока рабочее, туповатое, понятно, хочу писать о хороших делах, о помощи людям, о благотворительности, или просто кто-то что-то сделал хорошее – такого же много. Как тебе идея?

– Не знаю… А посмотреть уже можно?

– Нет, пока материал изучаю, скоро буду редакцию набирать. Денег нет – сейчас это не проблема, многие бесплатно готовы работать. Было бы дело стоящее. Мы на факультете пытались в интернете выпускать «Честную газету», зарегистрировались, макет, рубрикатор… много чего сделали, над первым номером начали работать, нас в деканат вызвали! Пригрозили исключением. Представь, за одно название хотели исключить! Если бы мы зарегистрировали «Нечестную газету», ничего бы не было! Они реально испугались! – Алексей рассмеялся. – Я и еще два чувака, мы сами написали заявления.

Катя слушала внимательно, за его словами были хорошие стремления, она их чувствовала и почему-то верила им.

– Бухаешь? – спросил Алексей.

– Я? Нет, – удивилась Катя, она еле удержалась, чтобы не рассмеяться.

– Я тоже. Завязал. Раньше бухал по-черному…

Катя с веселым недоверием на него смотрела, она видела лица тех, кто бухает по-черному. Подобрала хлебом остатки яичницы. Она не наелась.

– Мне как восемнадцать исполнилось, я от предков ушел… один стал жить.

– Почему?

– Батя у меня крутой, я тебе говорил. Он бизнесом сейчас занимается, ну и вообще… возле него свободы немного.

– Чего немного? – переспросила Катя.

– Да-а… – Он махнул рукой. – Еще будешь? Показал на свою тарелку. Я мало ем, – перегрузил яичницу в тарелку к Кате.

– Спасибо, а Алекс – это Алексей?

– Ну, – небрежно нахмурился Алексей, – мне не нравится… Ты чай будешь?

– Давай. А можно я тебя просто Леша буду звать? Леша тебе тоже не нравится?

– Ну… так, – Алексей поставил чайник. – Мне, в общем-то, без разницы, если тебе не в лом, зови Алекс. Меня все так зовут. – Алексей был серьезен. – У меня отец тоже Алексей Степанов…

Алексей оделся и, попрощавшись, ушел по делам, Катя вымыла квартиру, выгребла из-под Лешиного письменного стола и кровати кучу всякого разного в клубках пыли и села звонить домой.

Дома все было без изменений, она рассказала матери про работу, квартиру, про большие чаевые не стала ничего говорить. Она пока не понимала, за что их платят.

– Что с Федором? Ты ездила? – спросила в конце.

– Ездила. Переведут его, видно… – Мать замолчала, не досказав фразы.

Катя тоже молчала, она никогда не вмешивалась в отношения матери и Федора, да и чем она могла помочь.

– Мамин дом хочу продать. Если успею, как раз хватит…

– А бабушка?

– К нам заберу, в твоей комнате будет жить… Ты там с отцовым диагнозом походи по больницам, может, найдешь, где не очень дорого? Тебе за деньги спасибо, на них хирурга вызывала из Иркутска. Я отца на рентген возила, и анализы сдали… хирург говорит, если операцию делать, то надо торопиться, там костенеет у него что-то. А может, уже и поздно, говорит.

Мать помолчала, потом добавила:

– Отец без тебя… что-то… целыми днями с открытыми глазами лежит, даже радио не включает…

Катя долго еще стояла с телефоном в руках, глядя в окно. Алексей вдруг пришел в голову… взял и ушел от родителей. Почему так? Им совсем не нужна его помощь? Его любовь? Тополя качались голыми вершинами. Лифт время от времени громко включался, гудел натужно и клацал чем-то на каждом этаже.

Мурад так и не появился на рынке. Настя ждала целый день, выискивала его в толпе покупателей, что только в голову не лезло. Не за место боялась, за их едва начавшиеся и такие непонятные отношения. Вечером Ольга забрала выручку, не оставив ее заработка. «Мурад завтра сам даст», – ответила на ее вопросительный взгляд, и Настя поняла, что Мурад звонил ей.

Отнесла остатки продуктов в холодильник, сдала весы, задержалась еще, ожидая, что он придет за деньгами, даже во вчерашнем кафе посидела, чаю выпила. Она нервно обдумывала свое положение. Представляла себя рядом с Мурадом в этом кафе, потом в кровати и не знала, что думать. Вспоминала его нежности и ласковое лицо и опять не знала… то ей казалось, что он никогда больше к ней не подойдет, то прямо чувствовала, что нравится ему по-настоящему. Не стал бы он оставлять на ночь, если бы не нравилась. Зря так быстро обломалась, – остро жалела Настя, чувствуя, как где-то внутри темно и зло закипает гордость. Чего я хочу от этого козленка? Может быть, любви? – Настя даже вслух хмыкнула, издеваясь над этой своей идиотской мыслью.

Она не знала, что сказать Кате. От растерянности и одиночества пошла к квартире Мурада, у нее был уважительный повод – надо было забрать паспорт. Она и злилась на себя и шла. Поднялась на второй этаж, позвонила, никто не ответил, хотя ей показалось, что в глазок глядели. Она постояла перед дверью, спустилась на улицу, обошла дом, и опять ей показалось, что в Мурадовых окнах между занавесками пробивается свет. Она разволновалась, еще раз поднялась и позвонила, вдруг моется… За дверью была отвратительная лживая тишина, которой она не верила.

Настя шла по ночной уже улице, обходила лужи и думала, как выбраться из всей этой глупой истории. Она уже и не понимала: нравится или не нравится ей Мурад. Но точно знала, прямо с ненавистью к себе знала, если бы он сейчас поманил ее… пальчиком или просто взглядом, любым взглядом, она бы пошла. Побежала бы как собачка. У нее больше ничего не было в этом городе. Кроме Мурада да ее места на рынке, ничего. Про Катьку Настя не хотела думать. Лицо ресторана, Гоча-Моча, хорошие грузины… квартиру вот нашла… В Белореченске было то же самое – ничего общего, ни выпить, ни по душам поговорить!

Она чуть на него не наступила в темноте! Еле отскочила в последний момент. На краю лужи, слабенько перебирая ножками по мелкой воде, ползал котенок. Молча. Настя скорее его почувствовала, чем увидела. Мокрый, серенький в свете фонаря, чуть больше мыши, он даже не пищал. Настя оторопело постояла над ним, присела, брезгливо, одним пальцем тронула за бочок. Котенок завалился большим и голеньким пузцом кверху и медленно завозил тоненькими ножками по воздуху. Он был слепой. Настя встала, прислушалась – нет ли где матери, не мяучит ли? Взяла его за шкирку и отнесла с тротуара на травку. Тут его почти не стало видно, только трава еле заметно шевелилась. Настя пошла было, но вернулась. Взяла на руки. Он дрожал всем телом, Настя, брезгливо потрясла его, стряхивая воду, и сунула запазуху. Сразу сделалось мокро под грудью, Настя поморщилась и заторопилась по тротуару.

Катя ждала ее у метро.

– Вот в этом доме квартира, – показала, – пойдем, у тебя все в порядке? Что это?

– Котенок.

– Котенок? – не поняла Катя.

– Ну да, слушай, давай пивка возьмем, устала как собака, – Настя, морщась, переложила царапавшегося котенка. – Целый день на ногах.

Купили еды и пива. Поднялись. Настя мылась и думала, что соврать. Не хотелось говорить, что стояла на рынке. И хоть сама Катька совсем недавно так же стояла, да еще с ворованной рыбой, все равно не хотелось. Настя не знала, почему, может быть, из-за Мурада – пришлось бы рассказывать, где ночевала… А если Мурад завтра скажет, чтобы больше не приходила? Она замирала под льющейся водой. Волосы жидкими светлыми струйками текли до лопаток, до темных сосков впереди, она терлась мочалкой, взятой из дома, и вспоминал бабу Дину, которая и сплела эту мочалку из распущенной синтетической мешковины, потом опять вспоминала Мурада, жаром обдавало, она зло отворачивалась от бьющего в глаза душа и швыряла мочалку в стенку. Она хотела к нему – повторить эту неудачную ночь – она весь день об этом сегодня думала, поэтому и торговала плохо. Не может быть, чтобы она ему не понравилась. Она готова была, она хотела стать его наложницей: просыпаться поздно после ночи любви, мыться, готовить ему вкусную еду, она бы научилась, ждать его, кормить и потом опять полночи заниматься сексом. Болтать, пить коньяк и курить кальян. Она невольно начинала улыбаться, фантазируя. Вытираясь, подумала, что неслучайно рынок и эта квартира оказались рядом. Все еще могло получиться.

Катя варила пельмени и возилась с котенком. Он обсох, но дрожал и все пытался куда-то ползти. Она закутала его в пуховый платок и носила на груди.

– Ну, кто – девочка? мальчик? – Настя заглянула в глаза котенку.

– Не знаю, он слепой еще…

Настя коснулась пальцем розового носика, котенок вдруг заволновался, пискнул еле слышно, потом еще раз и заискал мордочкой.

– О, смотри, титьку хочет… Дай-ка мне.

Настя развернула его, погладила пальцем и подсунула к блюдцу. Котенок лакал неумело, как будто пил, наелся быстро и тут же уснул на пуховом платке на подоконнике.

– Может, околеет еще… – Настя смотрела на него с жалостью, – девочка.

– Да?

– Трехцветная, только кошки бывают трехцветными, они счастье приносят. Кому, интересно, тебе или мне?

Настя ничего не стала говорить про Мурада. Он был ее тайной. Он мог стать ее прекрасным любовником, Настя это чувствовала. Она снисходительно посмотрела на Катю и открыла пиво. Катьке этого все равно не понять было. Катька и в пиве не понимала, чай себе налила. Маленькая еще, – снисходительно думала Настя, делая первый, большой и самый вкусный глоток.

Катя ловила пельмени в кастрюльке и возбужденно рассказывала про работу, про ресторан, как ей опять пришлось пойти в кроссовках и как ей помогли – девчонки принесли три пары туфель. Про то, как совершенно нечаянно нашлась квартира, про удивительного таксиста Макса…

Настя ее почти не слушала, пила пиво и глядела на беспомощного головастого котенка с черным пятном на бело-рыжей мордочке. Лениво пыталась понять, чем она с ним похожа, прямо чувствовала общее… Тебя папка бросил и меня… и мамки наши куда-то задевались… – усмехнулась… – и вот мы, слепенькие и голенькие, ползаем по холодным лужам нашей жизни.