Эмили попалась на приманку. Он знал, что так и выйдет. Ее жажда свободы была еще сильнее страсти к нему — и стоило дать ей шанс использовать второе, чтобы выиграть первое, как она оказалась перед выбором, от которого просто не могла отказаться.

В то время как Эмили ушла наверх переодеваться, Малкольм остался ждать ее в главном зале. Он устроился на одном из стульев у длинного, на века установленного стола, уже много столетий стоявшего там на возвышении. Главный зал был пуст, но через несколько дней именно здесь будет проведена его свадьба.

Он откинулся на спинку стула и стал разглядывать доспехи и оружие, висящие на стене над ним. Свадебный пир будет следующим шагом по пути, который прошли все его предки. С женщиной вроде Пруденс пришлось бы разыгрывать цивилизованного хлыща. Но с Эмили…

С Эмили все будет совершенно иначе. С ней он не сможет хранить спокойную маску. Каждый раз, когда она смеялась, в нем просыпался тот, кем Малкольм был раньше, до того, как ярмо графского долга опустилось ему на плечи.

Малкольм забросил ноги на стол. Нужно сосредоточиться. Она предназначена ему в жены самой судьбой. И останется его женой, даже когда страсть неминуемо утихнет и на смену ей придет долг.

И пусть даже просить о любви слишком опрометчиво, но неплохо было бы ощутить счастье в день своей свадьбы. Глубокая, всепоглощающая любовь, о которой писали поэты, — этого он не мог ей дать. Ему нужно было спасать свои земли и помнить, что в его жизни самое главное.

Он поморщился, глядя на меч на стене. Он предпочел бы честный поединок на поле боя. Решающий бой, способный положить конец долгой войне, был бы куда проще борьбы с теми силами, которые сейчас меняли его страну. Эта теневая война, которую разыгрывали в парламенте на бумагах, займет всю его жизнь — и он не мог позволить себе отвлекаться от этого.

Но при этом он не мог жить как монах. Время от времени он будет отвлекаться, и Эмили была именно той женщиной, которую он хотел видеть в своей постели. И доказать ей, что она тоже его хочет. Ей нужны были смех и приключения, а не серые, скучные дни старой девы.

Лунный свет и запланированное воровство, которое он чуть раньше обговорил с Фергюсоном, наверняка пощекочет ее желания, которые Эмили так пыталась взять под контроль. Сегодня он покажет ей все, что может ей дать.

И если она это примет, он убедится, что свадьба с ней окажется той битвой, в которой он может победить.

* * *

Уоткинс была в комнате Эмили, вязала, как обычно, ожидая ее возвращения. Но постель была не расстелена, а у ночного столика висело темно-синее платье для верховой езды.

— Будете кататься с его светлостью? — спросила Уоткинс, вскакивая, чтобы принять у Эмили шаль.

— Я не знаю, что собираюсь делать. Он сказал, что знаешь ты, что он обсудил это с тобой перед ужином.

— Да, миледи, — раскраснелась Уоткинс. — Надеюсь, вам не будет слишком жарко в бархате, он попросил самое темное из ваших платьев.

Что было совершенно непристойно. Эмили потеребила камею на шее.

— Нет, Уоткинс. Мне стоит отказаться.

Горничная поджала губы, она никогда не была настолько открыта со своей госпожой, как привыкли с Малкольмом шотландские слуги. Эмили никогда не приходило в голову спросить мнение Уоткинс о чем бы то ни было, помимо прически или ридикюля, но замок, вино после ужина и граф, ожидающий ее благосклонности, придали Эмили безрассудства.

— Уоткинс, а как думаешь ты сама?

Уоткинс уронила сапожок для верховой езды, который собиралась убрать.

— Простите, миледи?

— Как мне поступить?

Уоткинс помолчала, подбирая слова.

— Я думаю, что это романтично, миледи. Его светлость кажется хорошим человеком, намного лучше всех других, и вы с ним обручены. Разве не мило сбежать вместе с ним покататься?

В голосе горничной зазвучали мечтательные нотки. Эмили внезапно почувствовала себя жутко неблагодарной. Она не хотела выходить замуж, но у нее все равно оставалось больше свобод, чем большинство других женщин могли бы себе позволить.

Она не могла отдать часть своей свободы другим, реальная жизнь устроена иначе. Однако она могла постараться сделать для других как можно больше.

— Что ж, хорошо. Я поеду.

Уоткинс просияла.

— Вы будете готовы через несколько минут, миледи.

Вышло чуть дольше, но ненамного. Пуговицы на розовом шелке вечернего платья были сложной задачей, но Уоткинс быстро с ними управилась. Она помогла Эмили надеть плотную нижнюю юбку, а затем верхнюю юбку для верховой езды. Эмили наблюдала в зеркале, как Уоткинс застегивает золотые зажимы на камзоле военного покроя, и думала о том, почему одевается для поездки, когда твердо решила не выходить из замка.

Она молчала, когда горничная вынимала жемчужные шпильки из ее прически и быстро заплетала ее волосы в косы. Уоткинс обернула косы вокруг головы Эмили и закрепила их простыми шпильками, затем накрыла темно-синим беретом. Это казалось абсурдом — и все же ей было так любопытно, что там задумал Малкольм, что Эмили не могла отступить, хотя и знала, что разумнее избегать его.

После того как Уоткинс зашнуровала сапожки и подала ей черные кожаные перчатки, Эмили приняла из рук горничной стек.

— Граф оставлял тебе какие-нибудь инструкции, Уоткинс?

Горничная улыбнулась.

— Лорд лишь сказал не медлить, миледи.

Возмутительно. Но их предполагаемая свадьба настроила Уоткинс на то, что все происходящее лишь проявление любви, а не причина для скандала. Возможно, в замке МакКейбов испортились и ее слуги. Эмили оставила служанку прибирать комнату и зашагала по коридору, похлопывая стеком по ноге, к лестнице главного зала. В голове было подозрительно пусто, по крайней мере, ни одна мысль не давала себя поймать и как следует продумать.

Возможно, она знала, что стоит ей только задуматься дольше, чем на секунду, о том, что ее ждало, и она просто побежит. Но побежит ли она прочь от Малкольма? Или к нему, чтобы потребовать то, что он ей предлагал?

Когда она вошла в главный зал, Малкольм поднялся со своего стула на возвышении. Он пошел ей навстречу, и его темный длинный плащ вился за его спиной. Он не переоделся, но темный плащ скрыл камзол, брюки были темными, а черные ботфорты были им под стать.

— Я уж начал думать, что ты не придешь, — сказал он, беря ее под руку.

Она слегка сжала пальцы на его плаще.

— Я сама начала думать, что стоило бы не прийти. Должна признаться, верховая прогулка казалась мне не тем, что ты действительно мне предлагаешь.

Он искренне улыбнулся и повел ее во двор, где их ждали оседланные лошади и зевающий грум.

— Прости за то, что не оправдал твоих порочных желаний, дорогая.

Эмили фыркнула в ответ на наглый комментарий, но тут же выдала себя улыбкой.

— Могу ли я спросить, что ты сегодня для нас приготовил?

Малкольм подсадил ее в седло, вспрыгнул на своего коня и подобрал поводья. Затем отпустил грума, подождал, пока тот завернет за угол замка, отправляясь обратно в конюшни, и только тогда ответил на ее вопрос:

— Я решил показать тебе ту часть поместья, которую ты еще не видела. И познакомить тебя поближе с одной из древнейших традиций Шотландии.

— С какой же?

— С угоном скота, — сказал он со зловещей улыбкой, пришпоривая своего коня.

Когда Эмили удалось наконец выехать вперед, Малкольм уже достиг вершины пологого холма и направил коня в сторону деревни. Эмили помнила из того, что учила о Шотландии, что угон чужого скота десятки лет назад был запрещен англичанами. Малкольм так строго придерживался долга — почему же он до сих пор занимается подобными вещами?

Впрочем, она решила не спрашивать. Вместо этого Эмили сосредоточилась на запретном удовольствии от ночной скачки. Луна была почти полной, Малкольм придержал коня, чтобы скорость позволила им поравняться и вовремя замечать возможные препятствия в бледном свете луны. На небе сияло невероятное множество ярких звезд. Эмили любила Лондон, но сейчас радовалась возможности сбежать от мрачного смога и бесконечного шума.

Она посмотрела на Малкольма. Как вышло, что вчера МакКейб казался ей таким требовательным? Лунный свет серебрился в его глазах, и сейчас он выглядел так, словно мог штурмом взять ворота ада, улыбкой посрамив самого дьявола.

Эмили помотала головой, пытаясь избавиться от наваждения. Мысли, которые к ней пришли, были совершенно непристойны. А ей нужно было сосредоточиться, если она хотела узнать, почему Малкольм собирается сделать нечто настолько несвойственное ему, как ночной грабеж.

— Куда мы направляемся? — спросила она, когда они миновали деревню.

Малкольм поднес палец к губам.

— Тише, — прошептал он. — Вскоре мы будем на вражеской территории. Не рискуй нашими шеями, говори тише.

— Если я пообещаю шептать, ты скажешь мне, куда мы едем?

— Красть овец.

— Зачем нам красть овец? — подозрительно спросила она. — Ты ведь не нуждаешься в деньгах.

Малкольм тихо засмеялся.

— Дело не в деньгах. Лэрды скотов крадут друг у друга из мести, или в качестве предупреждения, или даже просто ради забавы.

— И какую же из этих благородных целей мы преследуем сегодня?

— Месть, конечно же. И, отчасти, забаву.

— Месть за что?

— Кое-кто плохо о тебе отзывался. И я хочу поставить его в известность, что не позволю так говорить о моей жене.

Она нахмурилась.

— Кто мог плохо обо мне отозваться? Я еще не знакома ни с одним из твоих соседей.

Он свернул с дороги на узкую тропинку с кривыми колеями.

— Знакома. Наш добрый друг Фергюсон настаивает на том, что ты гарпия. Не будь он герцогом, я бы убил его за это. Но придется ограничиться кражей овец.

Эмили подавила смешок и понизила голос:

— Если бы я знала, что мы будем грабить Фергюсона, я бы не стала ждать ужина. Могли бы поехать сразу.

— А ты действительно кровожадна, как я погляжу. Хотя и не Борджия. Тебе не хватит тонкости для использования ядов.

— Ну а ты мне кажешься скорее генералом, чем политиком, — заявила она. — Тонкости не хватает не только мне.

Они ехали еще полчаса, время от времени встречая случайных путников, возвращающихся в деревню. Все здоровались с Малкольмом, и все называли его «лэрдом», а не «милордом», — в этом уголке Шотландии старые традиции до сих пор задавали тон. И Малкольм, похоже, знал что-то о каждом из них, словно все они были частью большой семьи, а не просто безликими крестьянами.

Наконец они преодолели низкий холм, и Малкольм остановил коня. За дорогой, по которой они ехали, начиналось пастбище, в центре обглоданное овцами почти до голой земли. Сами овцы сгрудились в центре, низкая каменная ограда не позволяла им разбрестись.

— Будем перепрыгивать? — спросила она.

Малкольм покачал головой.

— Нет, только не на лошади, которой ты не знаешь, и без достаточного света, чтобы видеть, куда ты едешь. Подожди минутку, я сделаю нам проход.

Будь она сильнее, будь она женщиной, которая всеми силами стремится избежать брака, она могла бы оскорбиться на внезапные покровительственные нотки в его голосе. Но азарт от этой эскапады ослабил ее. И тут она поняла его истинные намерения — дело было не в мести, и не в развлечении, и вовсе не в овцах. Он хотел, чтобы она ослабела.

Но сопротивляться приключению, которое словно сошло со страниц ее историй, Эмили не могла.

Малкольм спешился, чтобы сделать проем в ограде. Он работал легко и уверенно, разбирая каменную кладку так, словно каждый день только этим и занимался. Эмили больше нравился спящий в нем гедонист, но она не могла не признать, что и у его обязательности есть привлекательные стороны — смотреть, как движутся его сильные плечи, как напрягаются мускулы под плащом, когда он убирает тяжелые камни, было куда приятнее, чем слышать вздохи какого-нибудь лощеного денди, нюхающего табак.

Закончив с забором, он снова вскочил на коня, жестом пригласив Эмили первой проехать в образовавшийся проход. Она всмотрелась в темное поле. Эмили видела овец в своем семейном имении в Ланкашире, но до сих пор ей ни разу не приходилось как-то управляться со стадом. Кража овец у Фергюсона развлекала ее, но, несмотря на свой энтузиазм, она понимала, что полезной напарницы из нее не выйдет.

— Их никто не охраняет? — спросила она.

— Нет. Овец выпускают на лето, кто-то перегоняет их, когда стаду требуется новое пастбище. Но серьезной опасности для овец у нас тут нет. Волки исчезли с этих земель много веков назад.

— И как далеко нужно их угнать? — Эмили уже представляла себе, как случайно спугнет овец и те посыплются с края ущелья. Она не хотела нечаянно их убивать, даже для того, чтобы отомстить Фергюсону.

Малкольм указал на ограду в дальнем конце пастбища.

— Это граница владений Фергюсона, за ней начинаются наши земли. Если мы перегоним стадо на наше пастбище через тот забор, я с утра отправлю пастуха, который соберет их и уведет к дальней границе нашей земли.

— А Фергюсон не сможет украсть их обратно с такой же легкостью? — спросила она, следуя за ним через пастбище к противоположной ограде.

Малкольм опять спешился и начал разбирать новую секцию забора.

— Ты же видела Фергюсона? В делах он дока, но совершенно не разбирается в овцах. Он не заметит, что они пропали, и потом — он забыл поставить на них клеймо, так что не сможет предъявить свои права на них. Проводи он с овцами хоть половину того времени, что он проводит в гардеробе, Фергюсон был бы богачом.

Она рассмеялась. Фергюсон был сказочно богат, но это богатство пришло к нему после внезапного получения английского наследства, а не от материнских земель в Шотландии.

— Я удивляюсь тому, что ты дружишь с этим франтом.

— Осторожнее, дорогая. Если ты оскорбишь его, я могу украсть что-то и у тебя в качестве мести. — Он отбросил очередной камень в общую кучу и сверкнул злодейской улыбкой. — И начну я, пожалуй, с твоего гардероба. Я сожгу все твои нарядные платья, чтобы чаще видеть тебя одетой так, как сейчас.

Эмили покраснела. Он действительно пытался очаровать ее. И, помоги ей небо, ей это нравилось.

Когда с проходом было покончено, он сел на коня и начал показывать ей, как загонять овец.

— Все будет довольно просто. Новый управляющий Фергюсона должен был перегнать их еще несколько дней назад, травы почти не осталось. Как только первые овцы пройдут за ограду и увидят свежую траву, остальные последуют за ними.

Несмотря на отсутствие опыта, Эмили с жаром взялась за дело. Делать Фергюсону гадость оказалось весьма приятно, хотя Малкольм затеял это лишь для того, чтобы ее соблазнить. Если бы она думала, что потеря овец расстроит Фергюсона — или, что куда важнее, Мадлен, — она испытала бы чувство вины. Но владения Ротвелов богатством на юге могли соперничать со всем мятежным Девонширом — и потеря трех десятков овец их точно не разорит.

С немногочисленными подсказками Малкольма они быстро погнали отару к проему в стене. Это оказалось сложнее, чем он говорил, отчасти потому, что Эмили сидела в седле по-дамски, боком и ярды юбок для верховой езды были довольно тяжелыми. Но было что-то пьянящее в том, чтобы на свободе, под ночным небом заниматься делами, которых не предполагало ее идеальное воспитание.

Когда последняя овца пробралась за ограду, Малкольм начал возвращать камни забора на место. Эмили не требовались часы, чтобы понять, что на перегон отары ушло не более тридцати минут. В замок они вернутся еще до полуночи. И что, он просто пожелает ей спокойной ночи? Или продолжит свою кампанию по взлому ее защиты?

Закончив со второй секцией ограды, он посмотрел на нее с земли.

— Ну что, я оскорбил твои тонкие чувства? Или тебе понравилось?

— Ты прекрасно знаешь, что мне понравилось, — отозвалась она. — Спасибо, Малкольм. Наша единственная ночь оказалась чудесной.

Если она и была разочарована, что они крали овец, вместо того чтобы целоваться, то спрятала это разочарование так хорошо, что сама почти поверила своим словам.

Но Малкольм не закончил.

— У нас еще несколько часов темноты, дорогая. И я собираюсь использовать каждый миг, который ты согласилась со мной провести.