Каждую пятницу в обед Пруденс приезжала к Мадлен и Эмили. Несколько лет назад девушки устроили настоящий бунт и вытребовали для себя один день, свободный от визитов, приемов и поездок по магазинам на Бонд-стрит.

Леди Харкасл просто пожала плечами и сказала, что Пруденс, не занимаясь поисками мужа, и так впустую тратит время, поэтому один день в неделю для старой девы ничего не значит. Тетя Августа была более тактична, она не сказала ничего подобного, но, наверное подумала о том же. Как бы то ни было, девушки победили, так и возник их маленький клуб. Они назвали себя «Музы Мейфэр». Каждую неделю Эмили читала отрывки из нового романа, Пруденс пересказывала самые интересные моменты из своего исторического трактата, а Мадлен репетировала монолог. Но с течением времени Мадлен теряла интерес к пятничным встречам. Эмили издала несколько романов, разумеется, под мужским псевдонимом, и они неплохо продавались. Пруденс затеяла переписку с несколькими известными историками. Она тоже вынуждена была скрывать свой пол. Они смеялись, сочиняя ответ Алексу, который тоже заинтересовался трудами Пруденс. Вот бы он удивился, узнав, что интересные ответы, остроумием которых он искренне восхищался, сочиняют у него под носом! А вот у Мадлен практически не было шансов проявить свой талант. Для дамы ее положения театр был под запретом. Оставались еще приемы и пьески с участием гостей, но домашний театр всем быстро наскучил. Только Пруденс и Эмили поддерживали ее, и в конце концов именно они помогли ей найти мадам Легран и настоящего зрителя.

Но сегодня Мадлен не хотела делиться с подругами своим «достижением». Разве могла она сказать им, что пала на самое дно и стала, пусть формально, любовницей Фергюсона? Но и врать сил не было.

«Рано или поздно Эмили все равно узнает правду», — обреченно подумала она.

Вскоре приехала Пруденс, и подруги устроились в небольшой гостиной, из окон которой открывался прелестный вид на сад. Допрос начался немедленно.

— Где ты была этой ночью? — строго спросила Эмили. — Когда мы уходили, тебя уже не было в спальне. Вернулись мы около двух, а твоя дверь все еще была заперта.

Мадлен действительно слышала, как кто-то дергал ручку, но той бессонной ночью она никого не хотела видеть.

— Дорога из театра заняла больше времени, чем я ожидала.

— Вздор! — выпалила Эмили. — Мы точно рассчитали твой маршрут. Ты не могла ехать дольше часа. Да и Жозефина была дома, когда мы вернулись, наверное, чтобы сочинить очередную сказочку маме. Значит, ты была сама, без сопровождения.

Мадлен решила, что будет молчать ради собственного же блага.

— О чем ты только думала! — Эмили нервно шагала по комнате. — Ночью Лондон опасен как никогда. И речь идет не только о твоей репутации. Все что угодно могло произойти в Мейфэре! А знаешь, какие слухи ходят о «Семи циферблатах»? Там собираются бандиты, сутенеры, работорговцы с Варварского берега…

Мадлен вздохнула. Нервничая или обдумывая важные вопросы, Эмили всегда ходила по комнате. На ковре даже образовалась заметная дорожка.

— Всегда думала, что Варварский берег очень далеко от Мейфэра, — обронила Мадлен.

— Вот именно! Никто бы и не заподозрил пиратов! — торжествующе воскликнула Эмили.

Мадлен снова вздохнула. Иногда Эмили переставала различать реальность и выдумки, поэтому спорить с ней, прибегая к доводам разума, было практически бесполезно.

— Мадлен никогда бы не поступила так опрометчиво! — Пруденс, как всегда, взяла на себя роль миротворца. — Скорее всего, она была не одна.

Эмили остановилась и пристально посмотрела на Мадлен.

— Ас кем? Жозефина была дома. Кто сопровождал тебя?

Мадлен посмотрела на подруг. Она любила их и полностью им доверяла, но признание давалось ей слишком тяжело.

— Я была у герцога Ротвельского. Домой меня отвез Пьер, — наконец произнесла она.

Пруденс охнула. Эмили приоткрыла рот.

Если бы Мадлен сказала, что в нее вселился дух Шекспира, никто бы особо не удивился, а вот история о живом мужчине поразила девушек. Наблюдая за их реакцией, Мадлен подумала, что рассказать о герцоге подругам, весьма чувствительным к этой теме, было плохой идеей.

Наконец Эмили пришла в себя:

— Почему? Почему из всех мужчин ты выбрала Ротвела? Он — негодяй, мерзавец, его семья несколько раз была на пороге краха!

Мадлен взяла ее за руку.

— У меня не было выбора. Фергюсон пришел в гримерку после спектакля. Он узнал меня.

— О, ты называешь его Фергюсон? — поддразнила ее Пруденс. — Не слишком ли вы сблизились? Надеюсь, он не позволил себе никаких вольностей?

Мадлен покраснела.

— О боже! Значит, позволил! — смеясь, проворковала Пруденс.

— Пруденс! — Эмили задохнулась от возмущения.

Мадлен посмотрела на кузину.

— Милли, почему ты сердишься? Разве не ты говорила, что ради искусства мы должны стремиться к новым чувствам и впечатлениям?

Теперь Эмили покраснела до корней волос.

— Может, я и говорила это, но никогда не говорила: «Иди и развлекайся с герцогом!» Не ожидала ничего подобного от тебя. Ты даже в щеку до этого не целовалась.

— Будто ты целовалась! — парировала Мадлен.

Пруденс хихикнула. Эмили бросила на нее гневный взгляд.

Мадлен тоже развеселилась, но Эмили была серьезна как никогда. И тут Мадлен ясно увидела в подруге подлинную светскую львицу, в которую та, несомненно, превратилась бы, выйди она своевременно замуж. С такими талантами Эмили могла бы составить конкуренцию самым известным дамам из высшего общества.

— Позволь мне объяснить… — сказала Мадлен, понимая, что расспросов все равно не избежать.

Эмили устроилась на диване рядом с Пруденс. Обе не сводили с Мадлен глаз. Эмили сердилась, а Пруденс с трудом сдерживала улыбку.

Рассказывать подробности было стыдно, но раз начала, следовало закончить. И Мадлен рассказала о предложении графа Вестбрука, о мужчинах, поджидавших ее возле выхода из театра, о знакомстве с маркизой Фолкстон и о том, как Элли одолжила ей платье. Но о плане Фергюсона не сказала ни слова.

Однако Эмили не так-то просто было провести:

— Ты что-то недоговариваешь!

Мадлен никогда не умела приукрашивать плохие новости, поэтому она просто сказала:

— Фергюсон сделал меня своей любовницей.

Пруденс завизжала и, пролив чай, вскочила с дивана.

— Как это было? Похоже на те картинки? — спросила она.

Мадлен улыбнулась:

— Нет, мы ничего такого не делали. Мы просто пустили слух, что Ротвел — любовник мадам Гарье. Пока у меня будет защитник, мужчины вроде лорда Вестбрука не будут беспокоить меня, делая непристойные предложения.

Эмили не нашла в этой ситуации ничего забавного:

— Мадлен, ты не можешь продолжать это безумие! Тебе простят увлечение театром, но если узнают, что Ротвел — твой любовник, твоя репутация будет уничтожена.

— Ты же всегда хотела жить в загородном домике! Разве это не чудесный повод? Если об этом узнают, тетя Августа обязательно отправит меня куда-нибудь подальше от Лондона, — сказала Мадлен.

Слабое утешение, но все же… Реакция кузины удивила ее.

— Я никогда не хотела, чтобы меня выгнали из города, — заявила Эмили. — Если тебя отправят в деревню, мама не позволит мне поехать с тобой. Скорее всего, она выдаст меня замуж, если, конечно, кто-то согласится взять меня в жены, учитывая, что я столько времени провела с тобой.

Пруденс побледнела. Наверное, она тоже подумала о своей матери, властной леди Харкасл.

— А что будет со мной — я и представить боюсь, — сказала она. — Моя мать не такая добрая, как тетушка Августа.

— Верно! А что будет с нашим клубом? Об этом ты подумала? — резко спросила Эмили.

Мадлен опустила глаза. Остывал нетронутый чай. Эмили права. Если узнают о Фергюсоне, больше никто не захочет иметь с ней ничего общего, никто не поверит, что она невинна. Такие мужчины никогда не связываются с невинными девушками.

Но ее мучил и другой вопрос: почему Фергюсон вообще вмешался? Может, только потому, что она согласилась помочь его сестрам? Но если причина лишь в этом, откуда взялась эта страсть, эта нежность, с какими он обнимал ее на лестнице? И почему он вел себя так, словно сам хотел сделать с ней все то, от чего пытался уберечь?

Мадлен наконец глотнула чаю. Нужно выбросить все это из головы. Эмили и так расстроена, а ведь она и не догадывается, что опасность, исходящая от Фергюсона, грозит не только репутации, но и сердцу Мадлен.

— Думаю, риск минимальный, — сказала она. — Фергюсон просто проследил за моим экипажем, а не узнал меня на сцене. И помог организовать безопасное укрытие.

— Ты должна все рассказать Алексу, — требовательно произнесла Эмили. — Он обязательно поможет тебе. По крайней мере, избавит от опеки Ротвела.

Мадлен ничего на это не сказала.

— Как интересно, кажется, кто-то совсем не против опеки Фергюсона, — хихикнула Пруденс.

Она никогда не упускала случая пошутить над подругами, иногда не совсем по-доброму. Удивительно, как человек с таким характером может заниматься скучными историческими исследованиями? Но сейчас Мадлен было не до шуток.

— Фергюсон мне абсолютно безразличен, — соврала она. — Но Алекс запретит мне играть в театре. А ведь осталось меньше месяца, я не хочу подвести мадам Легран.

Эмили была в ужасе:

— Ты рискнешь всем ради театра мадам Легран? Она шантажирует тебя и обманом заставляет работать на нее. Неужели сцена настолько важна для тебя?

— Ты сама знаешь, — отрезала Мадлен. — Вы с Пруденс спрятались за мужскими именами и делаете, что хотите. Пишите романы, переписываетесь с почитателями, а что прикажете делать мне? Я не могу играть, не выходя из дома и не подвергая себя опасности. Это несправедливо! Вы запрещаете мне делать то, что доставляет мне удовольствие.

Выпалив все это на одном дыхании, она выскочила из-за стола. Чашки жалобно звякнули.

— Прошу прощения. Думаю, мне стоит немного отдохнуть перед визитом в Линхам. Можете не беспокоиться, до вечера я не устрою скандала.

Эмили попыталась остановить ее, но Мадлен ничего не хотела слышать. Она убежала в свою комнату и быстро заперла за собой дверь. И только после этого позволила себе проявить слабость: рухнула на кровать и уткнулась лицом в подушку. Она не сказала правду Эмили и Пруденс — а теперь, увидев реакцию Эмили, она ни за что не поделится с ними опасной тайной. Нет, она не бросит театр, но отныне будет притворяться, что Фергюсон ей совершенно безразличен.

Она и сама прекрасно понимала, что и ее репутация, и ее сердце находятся в страшной опасности, но, несмотря на это, ее неотвратимо влекло к Фергюсону. Какой горькой была мысль о скором финале их маленького спектакля! Зачем ему сирота с колючим взглядом? Зачем ему приданое? Ничто не заставит герцога полюбить ее по-настоящему. У него есть все: деньги, титул, положение в обществе. В итоге он будет защищать интересы семьи и пожертвует своими чувствами. Выберет подходящую даму из самых высших кругов и женится на ней.

Но пусть еще несколько недель продлится это сладостное безумие, пусть ненадолго она станет самой желанной и любимой! Ее будет обожать свет, театральная публика и прекрасный герцог, который обещал спасти ее. Этой короткой любви ей хватит на всю оставшуюся жизнь.