Фергюсон чувствовал, что постепенно скатывается в пропасть. В ту ночь, услышав отказ Мадлен, он хотел похитить ее и отвезти прямиком в Гретна Грин. Или, что было гораздо проще, завернуть в покрывало и притащить в Солфорд, рассказать все ее семейству и потребовать отдать ему эту женщину. Ей просто повезло, что в первую минуту он растерялся, а потом опомнился и успокоился. Если бы на месте Фергюсона был его отец, он даже не стал бы ее спрашивать. Но пока Фергюсон оставался самим собой, он думал не только о собственных желаниях. Что ж, на этот раз он позволит ей улизнуть. Убедившись, что Мадлен благополучно прошла по тропинке, разделяющей поместья, он вернулся в постель, которая еще хранила тепло их тел. Засыпая, он думал, что не сможет отпустить ее, не сможет отказаться от нее. Он обязательно найдет способ удержать Мадлен. Но вначале выяснит, почему она сказала «нет». С этой мыслью он и уснул.

Утром его разбудил луч, пробивавшийся сквозь закрытые ставни. И Фергюсон уже знал, что ему делать со своей упрямой возлюбленной. Он взглянул на часы, стоявшие на столе, и тяжело вздохнул. Вернувшись домой и переодевшись, он вызвал управляющего, и они несколько часов разбирали документы. Огромное поместье требовало внимания. Они устроились в кабинете отца. Здесь все было до боли знакомо. Когда Фергюсон был маленьким, отец иногда позволял ему играть с подзорной трубой, а когда подрос, рассматривал обстановку во время скучных уроков. Ему казалось, что часы специально испортили, чтобы время тянулось бесконечно. Оказываясь тут, Фергюсон до сих пор чувствовал себя маленьким мальчиком.

Беррингс, управляющий, занимался не только лондонской недвижимостью, но и остальными владениями герцога. Накопилось множество дел, и Фергюсон надеялся, что это занятие позволит ему отвлечься от мыслей о Мадлен.

— Ваша светлость, каковы будут распоряжения относительно театра «Ле Гранд»? — спросил Беррингс. — Помните, то старое здание на площади?

Этот человек умел задавать весьма каверзные вопросы самым будничным тоном. Он, конечно же, знал, что Фергюсона что-то связывает с этим театром. Любой, кто был достаточно умен, чтобы работать с прежним герцогом, заметил бы подобное.

— Знаете, я ходил на спектакль, но хозяйка, как мне показалось, не обратила на меня никакого внимания. Неужели она не знает, кому принадлежит ее театр?

Беррингс покачал головой.

— Нет, ваша светлость. Подобные места всегда сдаются через подставных лиц.

Значит, и сплетницы не узнают, что театр, в котором играет Мадлен, принадлежит Фергюсону. Что ж, это хорошая новость. Ему совершенно ни к чему была еще и слава беспардонного феодала, который насилует актрис в своем театре.

— Мы можем пока оставить все как есть? Возможно, я вернусь к этому вопросу в конце сезона, — сказал Фергюсон.

Он припрячет этого туза в рукав. Если Мадлен будет упрямиться, он разыграет эту карту. Фергюсон поморщился. Боже! Именно так бы и поступил его отец.

Беррингс, сделав пометку в блокноте, ожидал дальнейших распоряжений, преданно глядя на хозяина. Это был невзрачный человек среднего роста, с редкими темно-каштановыми волосами. Он был из тех слуг, которые без единой жалобы и лишнего слова будут трудиться на своего господина до самой смерти.

— Беррингс, что вы думаете о своей работе? — внезапно спросил Фергюсон.

Беррингс побледнел, осторожно вернул ручку в чернильницу и опустил глаза.

— Я чем-то не угодил вашей светлости? Уверяю вас, интересы семьи Ротвел для меня всегда были и будут на первом месте.

— Нет, вы неправильно меня поняли. Я доволен вашей работой. Уволить вас было бы непростительной глупостью с моей стороны.

Беррингс вздохнул, как человек, получивший неожиданную отсрочку приговора.

— Вы очень добры, ваша светлость.

Фергюсон усмехнулся.

— Добр? Так непривычно слышать это в свой адрес. Давайте договоримся: если вы и дальше будете добросовестно заниматься делами моей семьи, я буду относиться к вам справедливо.

Разумеется, Беррингс не оставит свою работу по собственному желанию: другой такой ему попросту не найти. Он нес ответственность за значительную часть доходов Ротвелов, ежегодно сотни тысяч фунтов проходили через его руки. Два других управляющих занимались недвижимостью в Дувре и промышленными объектами на севере. Ротвелы соперничали с самими Девонширами и считались одной из самых влиятельных семей в Англии. По сравнению с этим поместье в Шотландии казалось едва ли не собачей конурой. Единственное, что раздражало Фергюсона, — это неумеренная лесть, которой Беррингс сдабривал каждую фразу, сказанную им старому герцогу. Самого Фергюсона интересовали только дела и может ли он доверять своему управляющему. В чуткости он, определенно, проигрывал отцу, который чуял ложь за версту.

— Я намереваюсь вернуться в Шотландию, и вам предстоит одному вести дела. Я рад, что могу доверять вам. Разумеется, вы по-прежнему будете отправлять мне отчеты, я хочу быть в курсе всего.

Беррингс плотно сжал губы.

— Беррингс, у вас на лице написано, что вам это не по душе, — заметил Фергюсон. — Как вам удавалось работать с отцом, если вы совершенно не умеете скрывать свои эмоции?

Беррингс рассмеялся. Фергюсон впервые слышал его хриплый смех.

— Его милость просил просто сидеть рядом. Он подписывал и передавал мне бумаги и никогда не спрашивал моего мнения.

Фергюсон попытался припомнить, когда он в последний раз видел отца. Это было десять лет назад, в этой же комнате. Его мнением герцог тоже не интересовался. Он отчитал сына, стоявшего в центре комнаты, за проступки, оскорблявшие весь великий род Ротвелов, представители которого проявляли исключительное благородство и мужество со времен Вильгельма Завоевателя и до наших дней. Потом он приказал Фергюсону убираться с глаз долой и никогда не возвращаться. Фергюсон так долго добивался этого, но тогда почему-то почувствовал только боль.

— Вам просто повезло, что вы сидели рядом с ним, а не стояли перед ним, — снова усмехнулся Фергюсон.

Беррингс кивнул.

— Простите мне мою смелость, могу ли я поделиться своими соображениями?

Значит, у него есть соображения? Что ж, тем лучше! Имея соображения, он сможет управлять герцогством более эффективно, чем просто выполняя распоряжения Фергюсона.

— Пожалуйста. Это же ваша работа — консультировать меня по деловым вопросам.

— Тогда прислушайтесь к моему совету: останьтесь в Англии, — поспешно произнес Беррингс. — Немало людей зависит от вас. Если вы сами будете вести дела, все только выиграют от этого. Вы сможете сделать много хорошего.

— Думаю, никому не нужно мое участие. Пока есть деньги, пока люди будут получать свою прибыль, им будет плевать на то, кто сидит за этим столом. Да хоть обезьяна! Может, обезьяна даже лучше справилась бы. Во всяком случае, проблем из-за нее было бы меньше, — сказал Фергюсон.

Беррингс нахмурился.

— Покойный герцог был проницательным и осторожным предпринимателем. Поэтому его доходы постоянно увеличивались, в то время как многие другие шли ко дну. Но он совершенно не умел общаться с простыми людьми. Арендаторам важно знать, что вы умеете вести дела и, если понадобится, выслушаете их и поучаствуете в решении проблем.

— Им необходима моя помощь? Кто-то умирает от голода и холода? — осведомился Фергюсон.

Беррингс отрицательно помотал головой.

— Значит, они справятся без меня. Если они выжили при моем отце, то выживать без меня им будет гораздо легче.

— Как скажете, ваша светлость, — сухо отозвался Беррингс. — Но все вздохнули с облегчением, когда узнали, что унаследуете титул вы, а не ваш брат. Думаю, ваш отец хотел того же, разумеется, не при таких печальных обстоятельствах.

— Вы ошибаетесь. Отец никогда бы не допустил этого, — с горькой усмешкой произнес Фергюсон.

— Но, ваша светлость, он сам сказал это. Помню, ему тогда как раз вернули письма, которые он писал вам…

Фергюсон нахмурился. Вскоре после похорон Генри, на которые он отказался ехать, от отца действительно стали приходить письма. В первых двух он писал, что позволит Фергюсону вернуться домой, если тот раскается в содеянном и пообещает больше никогда не доставлять хлопот. Потом Фергюсон перестал их читать и, не распечатывая, отправлял назад. Если бы Софрония не прислала к нему лакея, он так и не узнал бы о смерти отца.

Может, отец считал, что у Фергюсона больше шансов стать настоящим герцогом, чем у Ричарда, — равнодушным, жестоким, идущим напролом? В прошлом на поле брани эти качества помогали герцогам Ротвельским одерживать многочисленные победы, но сейчас только мешали уживаться с людьми. А Фергюсон был именно таким, истинным Ротвелом, и последние события, в том числе его намерение украсть Мадлен, только подтверждали это.

Он посмотрел на Беррингса, давая понять, что разговор окончен.

— Что-нибудь еще?

Управляющий протянул ему стопку конвертов.

— Ваша корреспонденция. Я ответил на некоторые приглашения и тому подобное, но там есть одно письмо, которое может вас заинтересовать.

Взглянув на конверт, Фергюсон сразу узнал почерк Каро. Внутри лежал обрывок газетной бумаги. Еще одна угроза, написанная поверх карикатуры из какой-то газетенки. Рисунок был очень плохим, но, определенно, изображал его в килте, похожем на платье, и Маргариту в мужском костюме. Он как будто произносил что-то неразборчивое, а Маргарита отвечала: «Увы, бедный герцог!» То был одновременно и намек на реплику о Йорике из «Гамлета», то есть на слухи о безумии его семьи, и на его заслуживающее лишь сочувствия мужское достоинство, что показалось ему куда более оскорбительным. Карикатура была отвратительна. Но записка от Каро была еще хуже: «Если я опубликую воспоминания о нашем романе, карикатуристы не оставят тебя в покое. Советую тебе расстаться со своими женщинами, пока не разразился громкий скандал».

Черт! Фергюсон смял пасквиль и бросил в камин. Каро становилась все смелее, ее эмоции, похоже, окончательно возобладали над разумом. Она ужасно упряма, поэтому во что бы то ни стало необходимо убедить Мадлен принять его предложение. Только в этом случае он сможет увезти ее в Шотландию и спасти от нападок беспощадного лондонского общества.

— Нет, мы не будем отвечать, Беррингс, — Фергюсон посмотрел на часы.

Еще слишком рано для визитов, но он не мог больше ждать.

— И еще. Я хотел бы получить драгоценности матери. Полагаю, они хранятся в банке?

Беррингс сделал еще одну пометку в блокноте.

— Я привезу шкатулку, ваша светлость. Но если вам нужно обручальное кольцо, боюсь, вы его там не найдете. Незадолго до смерти его милость приказал удалить камень и сделать из кольца перстень, который в день смерти был на нем.

Почему отец переделал кольцо? Он никогда не был сентиментальным человеком. За год до того он сжег все вещи жены, а также ее любимый охотничий домик в Шотландии. Он готов был сделать что угодно, лишь бы заглушить свое горе. Но, возможно, он боялся, что окончательно забудет ее?

Как бы то ни было, Фергюсону придется подыскать что-нибудь другое. Он отпустил Беррингса — удивительно, как тот догадался о кольце? — и поднялся в свою комнату. Если уж унижаться, требуя у Мадлен объяснений, то следует при этом хотя бы выглядеть презентабельно. Ему оставалось только надеяться, что отказ Мадлен — это то препятствие, которое он сумеет преодолеть как Фергюсон, а не как деспотичный и жестокий герцог Ротвельский.