По дороге в кабинет Вестбрука Фергюсон крепко держал Мадлен за руку. В другое время она сочла бы такое участие чрезмерным, но теперь, когда она не могла забыть взгляд Каро, в котором вспыхнуло узнавание, Мадлен была благодарна за поддержку, хотя обладательница этого страшного взгляда, казалось, забыла о ней. Они с Вестбруком шли впереди, и он, на ходу наклонившись к ней, прошептал что-то на ухо. Слов было не разобрать, но, очевидно, тон был резким. Вестбрук явно был недоволен таким поворотом событий.

До встречи с Каро бал напоминал прекрасный сон, в котором можно было бесстыдно флиртовать с любимым мужчиной и делать на людях то, чего она никогда не позволила бы себе после пробуждения. Но теперь из-за ненависти Каро и неясных намерений Вестбрука сон постепенно превращался в кошмар. Мадлен невыносимо хотелось закричать и проснуться.

Возможно, у нее хватило бы смелости дать Каро отпор. Но это была не ее игра. Единственное, на что ее хватило, — так это тихо сказать Фергюсону:

— Если хочешь пойти на обострение, я тебя поддержу. Даже если общество нас отвергнет.

Он сжал ее руку еще крепче. Завтра на ней будет синяк, если он немного не ослабит хватку.

— Но тебе ведь это не по душе, так что никаких игр, — решительно ответил он, а когда взглянул на нее, словно очнулся. — Послушай, мне жаль, мне очень жаль, Мад. Если бы я знал, чем обернется та история, я прожил бы с отцом без единой жалобы все эти десять лет и даже больше, если бы понадобилось. Если бы я только знал, что ты дождешься меня…

В ее глазах блеснули слезы. Она знала, что для него значило бы жить с отцом, каких усилий это стоило бы ему. В ответ она прошептала:

— А если бы я знала, что у меня будешь ты, я бы обошлась без театра, и нам бы теперь ничего не грозило.

Это было правдой. Она могла бы обойтись без театра, ведь Фергюсон заполнил бы ту пустоту, которую заполняла игра. Пока он был в ее жизни, ей не требовались аплодисменты, чтобы почувствовать себя желанной. Его любви было достаточно. Кроме того, именно он показал ей, что, несмотря на необходимость придерживаться правил этикета, жизнь прекрасна и расцвечена множеством красок. И тем большая паника ее охватила перед дверью кабинета Вестбрука.

У нее была пара минут, чтобы взять себя в руки, — пока Вестбрук выпроваживал из кабинета раскрасневшуюся пастушку и мужчину в костюме Генриха VIII. «Король» утверждал, что они просто беседовали, хотя состояние буколических юбок свидетельствовало совсем о другом. Впрочем, они не очень огорчились: пастушка озорно рассмеялась, проскальзывая мимо Мадлен, и тут же парочка уединились в соседней гостиной. Еще год назад Мадлен была бы фраппирована этим, а теперь лишь пожалела о том, что им с Фергюсоном не удастся так же сбежать и запереться в какой-нибудь гостиной, подальше от чужих глаз.

Они вошли в кабинет, и Вестбрук со вздохом закрыл за собой дверь.

— Эти маскарады — одно расстройство, хотя на них и происходит немало интересного. И я бы остерегся садиться на тот диван. Кто обожает маскарады, так это мой мебельщик: потом приходится менять почти всю обивку.

Мадлен сдержала готовый вырваться смешок. Как куртизанка она, возможно, должна была ответить какой-нибудь не менее грубой шуткой, как леди — презрительно смерить Вестбрука взглядом, но она потерялась где-то между этими двумя образами. К тому же Вестбрук ее не узнал, так что безопаснее всего было молчать.

Фергюсон, однако, избрал иную тактику.

— Каро, это должно закончиться прямо сейчас, — сказал он твердо. — Я был негодяем и относился к вам отвратительно, но вы знаете, что мы не смогли бы быть вместе. У вас нет причин в отместку портить жизнь мадам Герье. Если вам совсем невмоготу, ограничьтесь мной, но оставьте ее в покое.

Они расположились попарно — Мадлен с Фергюсоном и Каро с Вестбруком — за короткими сторонами прямоугольника массивного письменного стола. Избегая смотреть на Фергюсона, Каро все свое внимание сосредоточила на Мадлен, словно стремясь окончательно убедиться, что не ошиблась.

— Как, во имя всего святого, вам удалось уговорить леди Мадлен притвориться вашей убитой любовницей? — Темные глаза Каро, оставив Мадлен, вонзились в Фергюсона. — Если вы посмели рискнуть ее репутацией, чтобы просто обелить свое имя, то вы все такой же подлец, что и десять лет назад.

Мадлен вновь была потрясена. Такой взгляд был для нее полной неожиданностью. Впрочем, если вдуматься, версия Каро имела смысл. Действительно, легче было поверить, что она согласилась рискнуть ради Фергюсона, чем в то, что знатная дама станет играть в театре на потеху черни.

Прислонившись спиной к двери, Фергюсон, в короне и мантии, выглядел величественно и грозно.

— Что бы вы обо мне ни думали, я бы никогда не рискнул репутацией Мадлен.

Каро рассмеялась.

— Вы имеете наглость делать такое заявление, когда она стоит рядом с вами? Общество отвернется от нее, когда узнает об этом, вне зависимости от того, женитесь вы на ней или нет, потому что приличные дамы не ходят на такие маскарады, да еще в столь легкомысленных нарядах.

Ладони Фергюсона с грохотом впечатались в дверь позади него.

— Никто не узнает, если вы не скажете. И я скорее отправлюсь в ад, чем позволю распространиться этим слухам.

Вестбрук поднялся. Его игривое настроение улетучилось.

— Я никому не позволю угрожать леди Гревилл! — мрачно произнес он.

— А я никому не позволю попустительствовать ее попыткам разрушить судьбу моей невесты! — отрезал Фергюсон.

Это выглядело как обмен любезностями перед схваткой, и Мадлен поняла, что схватка может стать не только словесной. Она сжала кулаки. Ей не следовало вмешиваться, но Фергюсон только подливал масла в огонь, поэтому она произнесла:

— Если нам всем удастся успокоиться и поговорить, мы сможем прийти к решению, которое устроит всех, как мне кажется.

У Фергюсона, по крайней мере, хватило такта изобразить на лице сожаление, когда он осознал, что вел себя опрометчиво. Но Каро пылала гневом.

— Я пыталась предостеречь вас, леди Мадлен, но если вы готовы выйти замуж за человека, который убил свою последнюю любовницу и зашел столь далеко, что попытался замаскировать убийство, прибегнув к не слишком-то красивому приему, то вы столь же безнадежно испорчены, как и он. Хотя, конечно, будь я старой девой вроде вас, заполучив наконец герцога, я бы тоже попыталась спасти его любыми средствами.

Мадлен теперь и сама разъярилась. Она сочувствовала Каро, но ее неодолимо тянуло влепить этой даме пощечину, прежде чем ее рот извергнет новый поток оскорблений. Фергюсона, по-видимому, одолевало аналогичное желание — он резко шагнул вперед, но Вестбрук его опередил. Положив Каро руку на плечо, он сказал:

— Несмотря на множество иных грехов, Фергюсон не убийца. Я разговаривал с мадам Герье у нее в гримерке пару недель назад и готов поклясться, что это она сейчас стоит перед нами. Боюсь, вы недооценили леди Мадлен.

Теперь настала очередь изумляться Каро. Мадлен подумала было, что такая реакция вызвана тем, что Каро наконец осознала ее роль в этой истории, но поняла, что ошиблась, когда та, резко сбросив руку Вестбрука, выпалила:

— А что вы делали в ее гримерке, позвольте осведомиться?!

Вестбрук некоторое время молчал, поправляя манжеты, его движения были неторопливыми и расслабленными. Однако когда он заговорил, в его голосе ощущалось напряжение.

— Если помните, тем вечером вы сказали, что я волен искать наслаждений где пожелаю, так как у вас пропало настроение быть мне верной. Я просто последовал вашему совету после того, как вы оставили меня в театре.

Каро сделалась пунцовой от гнева.

— Только не говорите, что спали с ней!

— А если и так? Вы бы имели полное право укорять меня, если бы приняли мое предложение. Покуда же вы этого не сделали…

Мадлен едва не расхохоталась, когда Фергюсон картинно закатил глаза, выражая свое отношение к ссоре влюбленной парочки. Ситуация была скверной, но то, что чувство юмора не покинуло Мадлен, вселяло в нее некоторую надежду. Заметив ее улыбку, Каро прошипела:

— Если вы с ним спали, клянусь, я уничтожу вас еще до полуночи!

— Пардон, я запуталась, — произнесла Мадлен так, словно она по-прежнему была Маргаритой. — Мы собрались здесь, потому что вы ненавидите Фергюсона или потому что претендуете на внимание Вестбрука? Похоже, не только Фергюсон готов бороться за любовь и честь.

Эти слова привели Каро в замешательство, и она уставилась на Мадлен, словно не могла поверить, что кто-то посмел разговаривать с ней таким образом. И неважно, была Мадлен добропорядочной леди или куртизанкой и актрисой, то, что она позволила себе подобную реплику, находилось выше понимания Каро.

Фергюсон дотронулся до плеча Мадлен, как бы бессознательно копируя жест, которым Вестбрук только что пытался усмирить Каро. Однако Мадлен не отстранилась от него, напротив, она прильнула к его руке, находя в этом жесте утешение и поддержку. Каро, не упустившая ни единого их движения, сжала губы.

— Вы имеете полное право ненавидеть меня, Каро, — сказал Фергюсон. — Тогда, десять лет назад, я был одержим идеей досадить отцу, однако мне не следовало использовать для этого ваше стремление к отношениям более высоким, чем те, которые мог вам дать тот мужлан, за которым вы были замужем. Вы не давали мне повода думать, что ваш муж может повести себя так жестоко, как он повел себя, когда нас застукали. Я даже представить не мог, что мое бегство так повлияет на вашу судьбу. Я и сам поплатился за это. Считая, что никогда не смогу вернуться, я потерял надежду обзавестись связями в обществе или найти достойную жену…

Он замолчал, и Мадлен прижалась щекой к его руке.

— Но у меня появился второй шанс, — продолжал он сдержанно, — и теперь я отказываюсь бежать. Мадлен — единственная женщина, которую я любил и буду любить, и я не стану обрекать ее на изгнание из-за совершенных в прошлом ошибок.

Его рука соскользнула с плеча Мадлен, и она вздрогнула. Но следующий его жест потряс ее до глубины души. Он опустился на одно колено подле нее и коснулся ее левой руки, как рыцарь, приносящий обет верности.

— Каро, я хотел бы получить ваше прощение, но больше всего мне необходимо ваше обещание, что вы не станете вредить Мадлен из-за моих прегрешений. Если же это невозможно, — он сжал пальцы Мадлен, — то, Мад, прошу тебя, отпусти меня, чтобы не погибнуть вместе со мной.

Его порыв был таким неожиданным, а эмоции, заставлявшие голос дрожать, такими искренними и трогательными, что глаза Мадлен наполнились слезами.

— Я не могу отпустить тебя, Фергюсон, — прошептала она, и казалось, кроме них в этот момент никого не существовало на свете. — Я скорее оставлю все, что мне дорого, но не допущу, чтобы ты покинул Лондон без меня.

Он наклонился и поцеловал ей руку.

— А мне будет лучше коротать ночи в проклятом одиночестве, чем допустить, чтобы ты была оторвана от семьи и друзей.

Их взгляды встретились, и она убедилась, что каждое сказанное им слово было святой правдой.

— Ты не бросишь меня! Я тебе не позволю, — сказала она.

Фергюсон улыбнулся, он был счастлив, несмотря на их столь ужасное положение.

— И кто из нас диктатор, любовь моя?

Она хотела поцеловать его, лишь бы только он не говорил, что откажется от нее, но они все же были не одни. Каро таращилась на них в немом изумлении.

— Скажите, леди Гревилл, дадите вы нам время покинуть страну или растрезвоните обо всем, едва выйдя из этой комнаты?

Каро побледнела, ее гнев, похоже, улетучился без остатка, но во взгляде по-прежнему читалась непреклонность. Она выглядела так, словно стала свидетелем собственной смерти, а это зрелище не могло сделать ее счастливее. Наконец она произнесла:

— Похоже, вы правы, Фергюсон. Люди меняются. Никогда не думала, что вы станете кого-то умолять или будете готовы пожертвовать собой ради другого.

Фергюсон кивнул.

— Сбежать от прошлого возможно, Каро. Особенно если вы найдете того, кто будет любить вас, несмотря ни на что.

Ее лицо приняло отсутствующее выражение.

— Может, и так. По крайней мере, для вас это возможно. Но поскольку ваши намерения изменились… — она на миг умолкла, теребя перстень на пальце, — и вы больше не тот подонок, которого я знала, то вам больше не нужно меня бояться. Желаю вам настоящего счастья.

Мадлен готова была танцевать от радости, а Каро сохраняла серьезность. Когда она взглянула на Мадлен, ее лицо лишь немного смягчилось.

— Всем бы нам вашу смелость, леди Мадлен. Вообразите, на что мы были бы способны, если бы могли стремиться к горизонтам, не ограниченным ролью жены или вдовы.

Фергюсон поднялся.

— Я тоже желаю вам счастья, Каро. Я не хотел, чтобы то, что произошло между нами, ранило вас. Но если вы оставите прошлое прошлому, то настоящее может подарить вам такое счастье, о котором вы и не мечтали.

Каро рассеяно кивнула и спросила:

— Вестбрук, мы можем поговорить?

— Разумеется, — ответил тот, подходя к двери, будто не мог дождаться, когда Фергюсона и Мадлен покинут его дом.

Прежде чем повернуть дверную ручку, он сказал:

— Можете не волноваться относительно меня, я не стану вредить вам. Я не был инициатором этой войны, и меня не волнует, как леди Мадлен проводила свое время. Кроме того, мне не хотелось бы, чтобы герцогиня Ротвельская затаила на меня злобу и мстила мне до конца моих дней.

Он говорил искренне, и Мадлен почувствовала, что совсем успокоилась.

— Я больше не появлюсь на сцене, но вы всегда можете рассчитывать на помощь герцогини Ротвельской.

Вестбрук поклонился, затем кивнул Фергюсону.

— Мы должны как-нибудь пообедать в «Уайтсе», раз вы надолго обосновались в Лондоне. Может, после медового месяца?

С этими словами Вестбрук взглянул на Каро, и Мадлен оставалось только гадать, чей медовый месяц он имел в виду. Фергюсон не стал комментировать эту двусмысленность, но принял приглашение значительно приветливее, чем он это делал обычно.

После того, как были сказаны слова прощания, Фергюсон вывел Мадлен из кабинета и дверь за ними закрылась. Фергюсон уже не спешил добраться до кареты. Он обнял Мадлен и, крепко прижимая ее к себе, заглянул в глаза. Через клочок ткани, который с трудом можно было назвать платьем, Мадлен ощущала его тело и чувствовала, как бьется его сердце.

Теперь можно было не опасаться, что он ее оставит, он принадлежал ей навсегда, однако Мадлен была слишком нетерпелива, чтобы ждать. Поэтому, когда он с похотливой ухмылкой прошептал что-то насчет фантазии об интимной близости в саду, она подала ему руку и последовала за ним в темноту.