Мы видели, как в 68 году христианская церковь в Иерусалиме, управляющаяся родными Иисуса, бежала из города, преданного ужасам, и укрылась в Пелле, на другой стороне Иордана. Мы видели автора Апокалипсиса, через несколько месяцев, наиболее живым и трогательным образом описывающим как Бог охранял своим покровительством покой спасшейся церкви, которым она пользовалась в своей пустыне. Вероятно, пребывание там продолжалось многие годы и после осады. Возвращение в Иерусалим было невозможно, а антипатия между христианством и фарисейством была уже слишком сильна для того, чтобы христиане переселились вместе с большинством еврейской нации в сторону Явнеи и Лидды, и святые Иерусалима продолжали жить по ту сторону Иордана. Ожидание окончательной катастрофы достигло высшей степени напряжения. Срок в три с половиной года, назначенный Апокалипсисом для осуществления его пророчеств, истекал в июле 72 года.
Разрушение храма, несомненно, было неожиданностью для христиан; они не верили в возможность этого так же, как и евреи. Иногда они представляли себе, что Нерон Антихрист возвращается от парфян, идет на Рим со своими союзниками и разоряет его, затем став во главе войск Иудеи, оскверняет Иерусалим и избивает народ верных, собравшийся на холме Сиона, но никто не думал, что храм исчезнет. Такое страшное событие должно было потрясти их. Несчастья, выпавшие на долю еврейского народа, рассматривались как 7аказание за смерть Иисуса и Иакова [Hegesippe (иудео-христианин), у Евс., Н. Е., II, XXIII, 18. Вероятно, эта идея была сильно распространена, раз Мара, сын Серапиона, не бывший, по-видимому, христианином, воспринял ее (Cureton, Spicil. syr., стр. 73-74). Этот автор, по нашему мнению, принадлежит ко второй половине II-го века.]. Обдумывая последние события, христиане пришли к заключению, что во всем этом Бог показал великую милость к своим избранным. Это только благодаря им он сократил дни, которые, если бы продолжались, то повели бы к уничтожению всякой плоти. Пережитые ужасные страдания запечатлелись в памяти христиан Востока и были для них тем же, чем были гонения Нерона для христиан Рима, "великим горем" [по-еврейски sara guedola], верной прелюдией наступления дней Мессии.
Между прочим следующий расчет сильно озабочивал христиан в эту эпоху; обсуждался параграф псалма "о если бы вы ныне послушали гласа Его: не ожесточайте сердца вашего, как в Мериве, как в день искушения в пустыне... Сорок лет я был раздражаем родом сим, и сказал: это народ, заблуждающийся сердцем; они не познали путей Моих, и потому Я поклялся во гневе Моем, они не войдут в покой Мой" [Псалом XCV, 7 и след.]. Применяли к упорствующим то, что касалось возмущения израильтян в пустыне, и так как уже прошло почти сорок лет короткой, но блестящей общественной жизни Иисуса, то это именно к неверящим относится настойчивый призыв: "Вот уже сорок лет я жду вас; время наступило, берегитесь". Несмотря на все эти совпадения, показывающие, что апокалипсический год приходится в 73-м году, свежие воспоминания революции и осады, своеобразные припадки горячки, экзальтации и безумия, которые были пережиты, и - верх чудовищности! - после всех этих ясных признаков люди имели печальное мужество не слушать голоса Иисуса, призывавшего их; это казалось невероятным и объяснялось только чудом. Было очевидно приближение минуты, когда появится Иисус и тайна времен исполнится.
Пока находились под влиянием подобной предвзятой идеи и смотрели на город Пеллу, как 7а временное убежище, где сам Бог питал своих избранных и охранял их от ненависти злых, то, конечно, не думали удалиться из местности, которая, по их мнению, была указана небесным откровением. Но, когда стало ясно, что надо примириться с необходимостью жить далее, тогда началось движение в общине; большое количество братьев, включая и членов семейства Иисуса, покинули Пеллу и переселились в Ванатею, провинцию, находившуюся в зависимости от Ирода Агриппы II, но все более и более попадавшую под непосредственную власть римлян. Эта страна была в то время в цветущем состоянии; она была покрыта городами и памятниками; господство Ирода было благодетельным, и создало ту блестящую цивилизацию, которая продолжалась с первого столетия нашей эры до исламизма. Последователи и родные Иисуса выбрали город Кокабу, по соседству с d'Astaroth-Carnaim [теперь Tell Aschtereh] недалеко от Адраа [теперь Deraat] и весьма близко от Набатеев. Город Кокаба находился в 13 или 14 милях от Пеллы, и церкви этих двух мест могли в течение долгого времени находиться в тесных сношениях. Несомненно, много христиан еще со времен Веспасиана и Тита возвратились в Галилею и Самарию [см. выше], но только после Адриана Галилея стала местом встречи еврейского народа, и в ней сосредоточилась интеллектуальная жизнь нации.
Эти благочестивые хранители предания об Иисусе называли эвионим или "нищими" [по-гречески ptohos]. Верные духу того, который сказал "Блаженны нищие!" и который предоставлял обделенным этого мира царство небесное и Евангелие, они гордились своим нищенством и продолжали, подобно первобытной церкви Иерусалима, жить милостыней. Мы видели св. Павла в постоянной заботе о бедных Иерусалима, а Иакова признающим название "бедный", как титул благородства. Во многих местах Ветхого Завета слово эвион употребляется для обозначения благочестивого человека, и путем распространительного толкования все благочестье израильтян и все святые Израиля, слабые, кроткие, смиренные, презираемые миром, но любимые Богом были отнесены к секте. Слово "бедный" придавало оттенок важности, как и теперь когда мы говорим "бедный голубчик". "Божий бедный", чье несчастье и унижение рассказывали пророки и псалмопевцы и которому предсказывали великую будущность, признавался символическим указанием на маленькую заиорданскую церковь в Пелле и Кокабе, являвшуюся продолжением иерусалимской церкви. Также как и в древнееврейском языке, слово эвион получило метафорический смысл для обозначения благочестивой части народа Божия, так и маленькая святая религиозная община в Ватанее, считая только себя настоящим Израилем, "Божиим Израилем", наследником царства небесного, называла себя нищим, любимцем Бога. Таким образом, слово эвион употребляется часто в коллективном смысле, в том же смысле, как употреблялось слово Израиль и как мы употребляем выражение "добродушный Жак" (Jacques Bonhomme). В отдаленных же местах церкви, для которых нищие Ватанеи скоро стали чужды, Эвион превратился в человека, которому приписывалось основание секты эвионитов.
У других народностей наши сектанты слыли под именем назарян или назариан; было известно, что Иисус, его родные и первые последователи из Назарета и ближайших его окрестностей, - их и называли по месту происхождения. Предполагали, может быть, не без основания, что название относилось, главным образом, к христианам Галилеи, укрывшимся в Ватанее, тогда как слово эвион продолжало быть названием, которое давали сами себе святые нищие Иерусалима. Во всяком случае "назаряне" превратилось на Востоке в родовое слово для обозначения христиан; Магомет не знал другого имени и мусульмане употребляют его до сих пор. По странной противоположности, имя назаряне через некоторое время, как и имя эвиониты, приобрело неблагоприятный смысл у греческих и латинских христиан. В христианстве произошло то, что происходит почти во всех великих движениях: основатели новой религии в глазах чуждой им массы, присоединившейся к ним, оказались отсталыми еретиками; те, которые составляли ядро секты, остались изолированными и без почвы. Слово эвион, которым они себя называли и имевшее для них самый высокий смысл, превратилось в обидную кличку и вне Сирии стало равнозначащим опасному сектанту; его употребляли в виде насмешки, иронически придавая ему значение "нищие умом". Античное название "назаряне" с IV-го века даже в правоверной кафолической церкви стало обозначением еретиков, почти не христиан.
Это удивительное недоразумение объясняется, когда обратим внимание на то, что эвиониты и назаряне остались верными первоначальному духу церкви Иерусалима и братьев Иисуса, согласно которой Иисус был только пророком, избранным Богом для спасения Израиля, тогда как в церквях, ведущих свое начало от Павла, Иисус все более и более становился воплощением Бога. Согласно греческим христианам, христианство заменило религию Моисея, как высший культ низший. В глазах христиан в Ватанее это являлось богохульством. Они не только не считали Закона уничтоженным, а, наоборот, соблюдали его с двойным усердием. Они считали обрезание обязательным, праздновали шабаш одновременно с воскресением. Они старательно изучали еврейский язык и Библию читали на еврейском языке. Их каноном был еврейский канон, и может быть, они уже начали делать в нем произвольные отступления.
Обожание Иисуса у них было беспредельное; они его называли пророком правды, Мессией, сыном Бога, избранником Божиим; они верили в его воскресение, но для этого не покидали еврейской идеи, по которой человек-Бог - чудовищность. Иисус, по их понятиям, был простым человеком, сыном Иосифа, рожденным при обыкновенных человеческих условиях, без всякого чуда. Уже позже, они стали объяснять рождение Иисуса действием св. Духа. Некоторые признавали, что в тот день, когда он был усыновлен Богом, божественный дух или Христос снизошел на него в виде голубя, так что Иисус стал сыном Бога и помазанником св. Духа только после своего крещения. Другие, еще более приближаясь к буддийским понятиям, предполагали, что он приобрел сан Мессии, сына Божия, своим совершенством, последовательным успехом, единением с Богом и, в особенности, подвигом точного соблюдения всего Закона. Если верить им, то только один Иисус разрешил эту трудную задачу. Когда их заставляли дойти до конца, они признавали, что всякий человек, совершивший тот же подвиг, получил бы ту же почесть. Поэтому они старались в своих рассказах о жизни Иисуса изобразить его исполняющим весь Закон; правильно или нет, но они вкладывали в его уста следующее изречение: "Я пришел не уничтожить Закон, а исполнить его". Многие склонные к гностическим и каббалистическим идеям, видели в нем великого архангела, первого среди ангельских чинов своего класса, сотворенного, которому Бог дал власть над всем сотворенным и которому он специально поручил уничтожить жертвоприношения.
Их церкви назывались "синагогами", их священники - "архисинагогами". Они запрещали употребление мяса и придерживались всевозможных воздержаний, хасидизм, которые, как известно были главной частью святости Иакова, брата Господня. Иаков был для них образцом святости. Петр также пользовался их уважением. И под именем этих двух апостолов они выпускали все свои апокрифические откровения. И, наоборот, не было проклятия, которого они не произнесли бы по адресу Павла. Они называли его "человеком из Тарса", "вероотступником"; разыскивали о нем самые смешные истории; говорили, что он не вправе называться евреем, утверждая, со стороны отца и матери его предками были только язычники. Настоящий еврей, толкующий об уничтожении Закона, представлялся им абсолютной невозможностью.
Мы скоро увидим в литературе проявление этих идей и страстей. Добрые сектанты Кокабы упорно поворачивались спиной к Западу и будущему. Их взоры были постоянно направлены в сторону Иерусалима, на чудесное восстановление которого они надеялись. Так как они называли его "Божьим домом" и поворачивались к нему во время молитвы, то надо полагать, что они имели по отношению к нему своего рода обожание. Проницательный взор мог бы уже тогда заметить, что они на пути к ереси и наступит день, когда их будут считать нечестивцами в доме, ими же созданном.
В действительности, полное различие существовало между христианством назарян, эвионитов, родных Иисуса и христианством, которое восторжествовало впоследствии. Для непосредственных подражателей Христа дело заключалось не в замене иудейства, а в увенчания пришествия Мессии. Христианская церковь была для них только собранием хасидов, истинных израильтян, признающих, кроме саддукеев, представлявшийся для всякого еврея весьма сомнительным факт, что Иисус, умерщвленный и воскресший, был Мессия и в скором времени должен опять явиться и восстать на трон Давида в исполнение пророчества. Если бы их обвинили в отступничестве от иудейства, они, возмутившись, возразили бы, что они - настоящие евреи, наследники обетов. Отказ от Моисеева закона, согласно их взглядам, был бы равносилен вероотступничеству. Они не предполагали освободиться от него сами и не думали освобождать других. Они хотели положить начало полному торжеству иудейства, а не новой религии, отменяющей провозглашенную на Синае.
Возвращение в святой город им было закрыто, но так как они надеялись, что препятствия будут существовать недолго, то наиболее видные члены церкви продолжали держаться вместе и называли себя иерусалимской церковью. Со времени пребывания в Пелле, они выбрали преемника Иакову, брату Господню и, совершенно естественно, их выбор пал на одного из членов семейства Учителя. Ничего нет более неясного, как то что касается роли братьев и кузенов Иисуса в иудео-христианской церкви в Сирии. Некоторые указания дают повод думать, что Иуда, брат Господа и Иакова, был в течение некоторого времени главой иерусалимской церкви, но трудно сказать, когда и при каких обстоятельствах. Все предания указывают на Симеона, сына Клеопы, как на непосредственного преемника Иакова в управлении иерусалимской церковью. Все братья Иисуса, по всей вероятности, уже умерли до 75 года. Иуда оставил после себя детей и внуков. Но по неизвестным нам мотивам, главу церкви выбрали не из потомства братьев Иисуса, а последовали восточному обычаю наследования. Симеон, сын Клеопы, по все вероятности, был последним из оставшихся в живых двоюродных братьев Иисуса с отцовской стороны. Он, будучи ребенком, мог видеть и слышать Иисуса. Хотя и по ту сторону Иордана, Симеон все-таки считал себя главой иерусалимской церкви и наследником той особой власти, которую этот сан дал Иакову, брату Господню.
Далеко неточные сведения имеются о возвращении избранной церкви (ил вернее одной части ее) в город, одновременно преступный и святой, который был очевидцем распятия Иисуса, и тем не менее, должен был стать престолом его будущей славы. Самый факт возвращения - вне сомнений. Но в какую эпоху произошло переселение, неизвестно. В крайнем случае, можно отодвинуть это событие к моменту, когда Адриан решил восстановить город, то есть к 122 году, но, более вероятно, оно произошло после полного успокоения Иудеи. Римляне, несомненно, ослабили свою строгость к таким мирным людям, какими оказались последователи Христа. Несколько сотен святых могли жить на Сионской горе в своих домах, пощаженных разрушением, а город по прежнему считался местом опустошения и развалин. Десятый легион, Treitensis, сам по себе уже составлял некоторую группу населения вокруг Сиона. Гора Сион, как мы уже говорили, представляла собой нечто исключительное в общем виде города. Трапезная апостолов, многие другие здания и в особенности семь синагог, стояли одиноко; одна из них сохранилась до времен Константина почти неповрежденной и напоминала строфу из Исайи: "И осталась дщерь Сиона, как шатер в винограднике". Это именно там, вероятно и устроилась маленькая христианская колония, которая была продолжением иерусалимской церкви. Если угодно, можно предполагать также, что она находилась в одном из маленьких еврейских местечек, расположенных по соседству с Иерусалимом, подобных Бетару, который мысленно отождествляли со святым городом. Во всяком случае, церковь горы Сион до времен Адриана была малочисленной. Сан главы иерусалимской церкви, по-видимому, представлял собой не более, как почетное первосвященство, не подразумевавшее настоящего пастырства душ. Родные Иисуса, вероятно, остались за Иорданом.
Честь пребывания в ней среди таких выдающихся лиц внушала церкви Ватанеи чрезвычайную гордость. Возможно, что некоторые из двенадцати, то есть из апостолов, выбранных Иисусом, как, например, Матфей, были еще живы и участвовали в переселении. Некоторые из апостолов могли быть гораздо моложе Иисуса, а потому не очень стары в то время. Но данные, имеющиеся у нас об оставшихся дома апостолах, то есть о тех, которые не покинули Иудеи, не последовали примеру Петра и Иоанна, так неполны, что нельзя ничего определенного сказать. "Семь", то есть диаконы, выбранные первой церковью Иерусалима, вероятно, также умерли или рассеялись. Родные Иисуса наследовали все значение, которое имели избранники основателя, избранники первой Трапезы. С 70 до 110 года, приблизительно, они управляли заиорданскими церквями и составляли нечто вроде христианского сената. Семейств Клеопы в особенности пользовалось в этих благочестивых кругах всеми признанным авторитетом.
Эти родственники Иисуса были благочестивыми, мягкими, тихими и скромными людьми, живущими трудами рук своих, верными исполнителями самых строгих иисусовых принципов бедности. Но в то же время они оставались вполне евреями и считали титул сына Израиля выше всех других преимуществ. Они пользовались большим почетом и им давали название (maranin или maranoie), быть может равнозначащее греческому desposusoi.
Весьма рано, по всей вероятности еще при жизни Иисуса, стали предполагать, что он потомок Давида, так как признавалось что Мессия должен быть из рода Давидова; признание подобного происхождения для Иисуса распространялось и на родных его, чем эти добродушные люди были сильно озабочены и немного гордились. Они постоянно занимались составлением родословных, придающих вероятность легкому обману, необходимому для христианской легенды. Встречая слишком большие затруднения, ссылались на гонения Ирода, во время которых, как утверждали, все генеалогические книги были уничтожены. При этом не было установлено точной и определенной системы: одни утверждали, что генеалогия установлена по памяти, другие, - что для ее восстановления пользовались копиями древних хроник, и признавали, что все сделано "насколько можно лучше". Две из подобных генеалогий дошли до нас, одна в Евангелии, приписываемом св. Матфею, другая - в Евангелии св. Луки; по-видимому, они не удовлетворяли эвионитов, так как ни одна из них не была включена в их евангелие, а сирийские церкви всегда протестовали против этих генеалогий.
Вышеупомянутое стремление, хотя и вполне безобидное в политическом отношении вызывало, однако, подозрение. По-видимому, римские власти не раз обращали внимание на истинных или предполагаемых потомков Давида. Веспасиан слышал, что евреи возлагают свои надежды на какого-то таинственного представителя древнего, царского рода. Боясь, не послужило бы это поводом для новых восстаний, он, как говорят велел разыскать всех, кто, по-видимому, принадлежал к царскому роду или хвастал этим. Подобное распоряжение давало повод для всевозможных притеснений, может быть коснувшихся и вождей иерусалимской церкви, укрывшейся в Ватанее. Мы увидим эти преследования возобновленными с большей силой при Домициане.
Огромная опасность для христианства, заключавшаяся в заботах о генеалогии царского потомства, не нуждается в доказательствах. Своего рода христианское дворянство было на пути к образованию. В политическом отношении дворянство почти необходимо для государства. Политика имеет дело с грубой борьбой, придающей ей более материальный, чем идейный характер. Государство непрочно до тех пор, пока некоторое количество семейных родов, благодаря традиционным привилегиям, не станут считать своим долгом и выгодой заботиться о делах государства, представлять его защищать его. Но в деле идеи рождение не при чем: каждый имеет значение постольку, поскольку послужил раскрытию истины и поскольку совершил добра. Учреждения, имеющие целью религию, литературу, нравственность, погибают если в них преобладают соображения семейные, сословные и наследственность. Племянники и двоюродные братья Иисуса погубили бы христианство, если бы церкви Павла не были бы уже довольно сильны, чтобы явиться противовесом этой аристократии, имевшей стремление признавать только себя достойной, а всех других обращенных, как бы посторонними. Стали появляться претензии такие же, как у Алидов в исламизме. Исламизм, несомненно бы погиб, благодаря смутам, вызванным семейством пророка, если бы результат борьбы в первом столетии егира не отодвинули на второй план всех близких к личности основателя. Настоящими наследниками великого человека являются те, которые продолжают его дело, а не кровные родственники. Считая предание об Иисусе как бы своей собственностью, маленькая группа назарян, несомненно заглушила бы его; родные Иисуса были бы забыты в глубине Hauran. Они потеряли всякое значение и оставили Иисуса его настоящей семье, единственной которую он признавал: "слышавшим слово Божье и соблюдавшим его". Многие места Евангелия, изображающие семью Иисуса в неблагоприятном свете, могли явиться результатом антипатии, которую претензии на благородство desposyni не замедлила вызвать к себе.