Предисловие автора

Если бы меня попросили классифицировать «Ночью 16 января» в обычных литературных терминах, я сказала бы, что это не «романтический реализм», а скорее «романтический символизм». Для тех, кто знаком с эстетикой объективизма, я могу дать более точное определение: «Ночью 16 января» — это не философская пьеса, а пьеса о смысле жизни.

Смысл жизни — это своеобразная замена метафизики, подсознательный общий вектор отношения человека к своему существованию. Я выделила последние слова, потому что именно отношение человека к жизни — это сердцевина и движущая сила его подсознательной философии. Любое произведение художественной литературы (и, говоря шире, вообще любое произведение искусства) — это воплощение смысла жизни автора. Но оно может выражать этот смысл жизни в терминах, в том числе философских, а может дать его абстрактно общей эмоциональной составляющей. «Ночью 16 января» — это чистая абстракция.

Это означает, что события этой пьесы не следует воспринимать буквально; они раскрывают некие основные философские понятия, в умышленно утрированной ситуации, которая помогает сохранить единственную абстракцию: отношение героев к жизни. События служат лишь для того, чтобы выявить мотивы действий героев, при этом сами действия имеют второстепенное значение — важны мотивы, а не их воплощение в действии. События дают возможность увидеть две крайности, два противоположных друг другу способа существования: пылкая вера в свои силы, самоуверенность, амбициозность, отвага и независимость, с одной стороны, и консерватизм, подобострастие, зависть, ненависть и жажда власти, с другой.

Я не думаю, и не думала, когда писала пьесу, что мошенник — положительный герой или респектабельный банкир — злодей. Но для драмы конфликт независимости и послушания, и преступник — изгой общества могут стать красноречивыми символами. В этом, кстати, причина большой привлекательности для читателя «благородного жулика» в литературе: он символизирует мятеж как таковой, вне зависимости от того, против какого общества бунтует; символизирует (для большинства людей) их смутную, не вполне осознанную, неосуществленную тягу к понятию или расплывчатому образу человеческого достоинства.

То, что криминальная карьера, на самом деле, не то, за что можно уважать себя, не имеет значения, когда речь идет о смысле жизни. Смысл жизни имеет прямое отношение к сознанию, а не к реальной жизни человека; а вернее, к тому, как сознание человека воспринимает его реальную жизнь. Здесь имеет значение, что лежит в основе его сознания, а не правила поведения.

В этой пьесе смысл жизни должен был быть выражен словами, так сказать, буквально: «Твоя жизнь, твои достижения, твое счастье, твоя личность важнее всего. Поднимись на максимальную высоту, которую видишь для себя, независимо от того, с какими обстоятельствами ты столкнешься. Способность видеть с высоты самоуважения — самое восхитительное качество в человеке». Как именно подняться до высоты такого видения, как на самом деле осуществить этот принцип — вопрос, на который смысл жизни ответить не может: это задача философии. (Тех, кого интересует природа и назначение смысла жизни, я могу отослать к своим статьям «Философия и смысл жизни» и «Искусство и смысл жизни» из сборника «Романтический манифест»).

«Ночью 16 января» — это не философский моралистический трактат: я хотела донести до читателя то, что лежит в основе человеческого сознания.

Пьеса была написана в 1933 году. Все началось с того, что мне пришла в голову идея написать драму, действие которой происходило бы в зале суда, с разбором дела об убийстве, причем присяжные заседатели набирались бы из зрителей и голосованием определяли бы приговор. Естественно, имеющиеся улики и факты, указывающие на виновность или невиновность ответчика, должны были делать возможным любое решение. Но несовпадение во мнениях присяжных касательно недоказанных фактов ни в коем случае не будут продиктованы соображением какой-либо личной выгоды. Так что это становится психологической задачей.

В основу сюжета легло поражение Ивара Крюгера, или, вернее, реакция общественности на это поражение.

12 марта 1932 года шведский «король спичек» Ивар Крюгер покончил собой. Самоубийству предшествовало разорение созданной им гигантской финансовой империи и разоблачение — эта империя оказалась результатом крупных жульнических махинаций. Он был загадочной фигурой, «волком-одиночкой», прославившимся как личность выдающегося ума, непоколебимой решительности и восхитительной смелости. Его падение, подобно взрыву, подняло столп пыли и грязи — то есть столп самого гневного порицания.

Порицались не его сомнительные методы, его безжалостность и бесчестность, а его честолюбие. Его ловкость, самоуверенность и тот шарм, которым было окутано его имя и его жизнь, были выставлены на всеобщее обозрение, снабжены гипертрофированными подробностями, чтобы насытить полчище ничем не примечательных завистников, празднующих его поражение. Это было злорадное торжество. Его лейтмотивом было не «Как он так пал?», а «Как он смел так высоко подняться?» Если бы во времена Икара или Фаэтона существовала пресса, они прочли бы о себе что-нибудь в этом роде.

На самом же деле Ивар Крюгер был человеком необыкновенных способностей и изначально сколотил состояние честным путем; его погубили игры с политикой (наполовину экономикой, наполовину политикой). Желая монополизировать мировой рынок спичек, он начал давать большие ссуды правительствам европейских стран в обмен на монополию в данной стране — долги, которые ему потом так и не возвращали, расходы, которые он не смог компенсировать, и которые толкнули его на фантастические махинации с активами и бухгалтерией. Он пошел на это, чтобы скрыть убытки. Если разобраться до конца, не Крюгер наживался на крахе инвесторов, которых он обманул; нажились на них правительства различных европейских стран. (Но когда правительство занимается такими вещами, это называется не «надувательством», а «дефицитным финансированием»).

Во время смерти Крюгера меня в этой истории интересовал не политический аспект, а природа общественного порицания. Они осудили не мошенника, а само величие; и именно величие мне захотелось защитить.

Вот с какой целью я писала «Ночью 16 января»: чтобы воплотить на сцене тот смысл жизни, символом которого отчасти является Ивар Крюгер, и противопоставить ему смысл жизни, который с вульгарной открытостью выказывают нападающие на него.

Бьорн Фолкнер, главный герой, который ни разу не появляется на сцене, — это не Ивар Крюгер; он тот, кем Ивар Крюгер мог бы быть или, возможно, должен был быть. В пьесе одна из двух противоборствующих сторон представлена Бьорном Фолкнером и Карен Эндр, его любовницей-секретаршей, которую судят за его убийство, а другая — Джоном Грэмом Уитфилдом и его дочерью. Обстоятельства дела могут быть (почти в равной степени) истолкованы как указывающие на виновность, так и оправдывающие обвиняемую. Все держится на показаниях свидетелей. Присяжные должны принять решение, кому поверить, а это зависит от собственного смысла жизни каждого из присяжных.

По крайней мере, я на это надеялась. Но даже тогда я знала, что большинство не станет задумываться о таких вещах, что люди обычно непоследовательны в своих суждениях, выборе ценностей и даже смысле жизни. Я знала, что они, вероятно, перепутают основные антитезисы и будут судить, исходя из минутного порыва, не придавая своему приговору большого значения.

Я также знала, что тема смысла жизни — не самое удачное, что можно придумать для суда с присяжными-зрителями; лучше взять бы что-нибудь более подходящее для широкой дискуссии; скажем, контроль рождаемости, эвтаназия или «пробные браки». Но в данном случае у меня просто не было выбора. За всю свою жизнь я не смогла создать истории на такую узкую тему. Мой собственный смысл жизни требует сюжета с крупными личностями и потрясающей историей; я не могла разжечь в себе интерес к чему-то меньшему — не могла тогда и не могу теперь.

Еще одним мотивом для меня стало показать идеального человека. Я не считаю Бьорна Фолкнера идеальным. Но тогда я не была готова к попытке изобразить идеал — впервые он появился в моих произведениях в «Источнике», и это был Говард Рорк, за ним последовали герои романа «Атлант расправил плечи». Тогда же я была готова написать о чувствах женщины к ее идеальному мужчине и сделала это в лице Карен Эндр.

Те, кого интересует мой личностный рост, могут сравнить то, как я освещаю тему смысла жизни в этой пьесе и более поздних романах. Но мои романы не только о смысле жизни, отмечу; они включают в себя философию сознания, то есть определенный взгляд на человека и жизнь. И, чтобы проиллюстрировать эволюцию темы смысла жизни; если Бьорн Фолкнер совершил бы те же ошибки в ситуации более приближенной к реальности, он стал бы Гэйлом Винандом, самым трагическим героем «Источника»; или, если Бьорн Фолкнер был бы идеальным предпринимателем, он превратился бы во Франциско Д’Анкония из романа «Атлант расправил плечи».

Меня до сих пор периодически спрашивают (и этот вопрос всегда повергает меня в полное изумление), имела ли я в виду, что Карен Эндр виновна или невиновна. Я не предполагала, что по поводу моего вердикта могут возникнуть сомнения — конечно она не виновна. (Но это не должно удерживать будущего зрителя или читателя от того, чтобы вынести собственное решение: согласуясь с их смыслом жизни.)

Изначально пьеса называлась «Легенда пентхауса».

Это название по-прежнему остается самым удачным; оно дает представление о нереалистичной, символичной природе пьесы. Но его дважды меняли: в первый раз на «Женщину под судом», затем на «Ночью 16 января». В обоих случаях продюсеры заверили меня, что придуманное мной название будет серьезным препятствием для постановки пьесы; один из них утверждал, что публика не любит слово «легенда», и в подтверждение приводил в пример какие-то кинокартины, которые содержали в названии это слово и провалились в прокате. Мне это показалось абсурдным, но я не хотела, чтобы продюсеры работали под гнетом сомнений или страха, вызванного причиной, которой они придавали такое большое значение, хотя я и считала ее несущественной.

Теперь я об этом жалею. «Ночью 16 января» — пустое, лишенное смысла название. Однако это еще самое безобидное название из тех, что мне тогда предлагали. Позже я уже не могла его поменять — пьеса стала слишком известной. Таким образом, это название накрепко приклеилось к пьесе — но оно пустое и бессмысленное и до сих пор вызывает у меня досаду.

История театральной постановки началась с ряда отказов, которые я получила от нью-йоркских продюсеров. В то время я жила в Голливуде, но у меня был агент, который не прекращал посылать пьесу разным продюсерам. Самой оригинальной находкой этой пьесы я считала идею набрать присяжных заседателей из публики. Но именно эта идея и стала причиной, по которой продюсеры отказывались ставить мою пьесу; трюк с присяжными не пройдет, говорили они, публика на это не пойдет, это «разрушит сценическую иллюзию».

Затем, совершенно неожиданно, я получила сразу два предложения: одно от Э. Х. Вудза, известного нью-йоркского продюсера; и другое от И. И. Клайва, британского актера, который основал небольшое акционерное общество в драматическом театре в Голливуде. Но Вудз хотел иметь право вносить изменения в текст пьесы по собственному усмотрению. Так что от его предложения я отказалась и подписала контракт с Клайвом.

Голливудский театр поставил пьесу осенью 1934 года, спектакль назывался «Женщина под судом». Роль Карен Эндр исполнила звезда немого кино Барбара Бедфорд. И. И. Клайв был режиссером, и сам сыграл маленькую роль; он был блестящим характерным актером, любил мою пьесу и, казалось, даже понимал ее — по крайней мере, понимал, что в ней есть что-то необычное. Я до сегодняшнего дня глубоко признательна ему за его отношение. Но как продюсер он имел один большой недостаток — у него не было денег. Постановка была неплохой, но какой-то незахватывающей, нестилизованной и слишком реалистичной. Спектакль собрал хорошие отзывы и шел сравнительно успешно.

Поразмыслив, Э. Х. Вудз обновил свое предложение поставить пьесу на Бродвее. Пункт контракта об изменениях в тексте был переписан, но как-то своеобразно переписан; мой агент заверил меня, что теперь он означает, что все изменения могут быть внесены исключительно с моего согласия. Мне так не показалось; я была абсолютно уверена, что Вудз все-таки получил те права, что и хотел, но я решила рискнуть, полагаясь единственно на свой дар убеждения.

Дальнейшая история постановки была сущим адом.

Весь период постановки, как до, так и после премьеры, превратился в отвратительную борьбу между Вудзом и мной. Мне удалось предотвратить самые худшие из тех правок, которые он намеревался внести, но это все, что я смогла сделать. Пьеса превратилась в нелепую полукровку, которую наспех слепили из не подходящих друг к другу частей.

Вудз прославился как продюсер мелодрам. Некоторые из них были хороши, другие ужасны. Мелодрама была в моей пьесе единственной составляющей, которую он понял, но он считал, что ее там недостаточно. Так что «чтобы добавить живости», он ввел, говоря в общем, кучу старых и изношенных, совершенно не уместных мелодрамических приемчиков, которые шли вразрез со стилем пьесы, ничего не давали сюжету и служили только для того, чтобы сбить зрителя с толку — как, например, пистолет, исследование его с тем, чтобы восстановить стертый серийный номер, вульгарная сообщница и т. д. (Сообщница появлялась в последнем акте, чтобы посеять сомнение в честности свидетельских показаний Гатса Ригана, что ей, конечно, не удавалось сделать. Эту часть я не писала, ее написал режиссер спектакля.) Вудз на самом деле верил, что только пистолеты, отпечатки пальцев и прочие полицейские штучки способны удержать внимание зрителей, а «речи» справиться с этой задачей не могут. К чести его как шоумена, могу сказать только, что он считал выдумку с судом присяжных великолепной идеей, из-за которой он и купил пьесу.

Это было мое первое (но не последнее) столкновение с проявлением в литературе противопоставления души и тела, которое доминирует теперь в культуре: деление на «серьезные» и «развлекательные» произведения и уверенность в том, что, если литературное произведение относится к «серьезным», читатели обязательно умрут со скуки: а если к «развлекательным», то там не должно говориться ни о чем важном. (Что означает, другими словами, что «хорошее» должно быть неприятным, а приятное просто обязано быть весьма низкого качества.) Э. Х. Вудз был горячим приверженцем этой теории, так что при нем можно было не произносить таких слов, как «мысль», или «идея», или «философия» или «смысл жизни», когда речь шла о спектакле. Было бы неточным сказать, что он был враждебно настроен к подобным вещам, скорее, он был абсолютно глух к ним. Я была так наивна, что это меня шокировало. С тех пор мне приходилось замечать ту же глухоту в вопросе вышеупомянутого противопоставления (хотя, обычно с точки зрения «противоположного лагеря») у людей, которые имели для этого куда меньше оправданий, чем Э. Х. Вудз, — у профессоров колледжей. В то время я бросала на борьбу с этой догмой все силы и всю свою способность рассуждать. Я продолжаю вести эту борьбу и сегодня, но уже без того болезненного невероятного изумления, которое испытывала при этом в юности.

Суждения Вудза в выборе актеров были лучше его литературных взглядов. Роль Карен Эндр он отдал неизвестной тогда актрисе, которую он открыл, — Дорис Нолан. Она была очень хорошенькой (хорошенькой в том смысле, в каком надо), роль необыкновенно ей подходила, и она превосходно с ней справилась. Главную мужскую роль, Гатса Ригана, сыграл Уолтер Пиджен. Это было моим вкладом в выбор актеров. В то время, на которое пришелся переход от немого кино к звуковому, Пиджен в Голливуде считался актером, отыгравшим свое, и играл в маленьком летнем театре на Востоке. Он был одним из моих любимых актеров немого кино (где играл высоких, обаятельных, аристократичных злодеев), и я видела его на сцене в Голливуде, так что предложила Вудзу съездить и посмотреть на него в летнем театре. Первой реакцией Вудза было: «Да ну, он свое отыграл», но он поехал. К чести Вудза надо заметить, что игра Пиджена так его впечатлила, что он тут же подписал с ним контракт на «Ночью 16 января» (и сказал мне: «Да это тот парень, что надо!»). Вскоре после премьеры Пиджен подписал долгосрочный киноконтракт с Эм-Джи-Эм, и это стало его новым стартом в кино и началом его звездной карьеры. Позже он говорил мне, что этому контракту он обязан роли Гатса Ригана. (Жаль только, что Эм-Джи-Эм ограничило его «уютным» типажом а’ля «Мистер Минивер»; он достоин большего).

Это был один из немногих приятных моментов в постановке пьесы. К моменту премьеры (которая состоялась в сентябре 1935 года) пьеса была, с моей точки зрения, мертва. Я не могла испытывать по отношению к ней ничего, кроме отвращения и негодования. Это было не просто изувеченное тело, но хуже того: это было изувеченное тело, в некоторых из покалеченных конечностях которого еще читалась прежняя красота, что делало вид его крови еще более невыносимым. В вечер премьеры я сидела на последнем ряду, зевая — не от волнения, но от смертельной скуки, потому что это событие больше не имело для меня никакого значения.

Спектакль получил разные отзывы: хитом он не стал, но постановку можно было расценить как «успешную». Она шла полгода. Успех и известность ей принес, естественно, трюк с судом присяжных. Для премьеры Вудз заранее составил суд присяжных из знаменитостей (единственным из них, кого я запомнила, был Джек Демпси, бывший чемпион по боксу в супертяжелом весе). Следующие две недели Вудз держал за сценой своих присяжных, на случай если среди публики не найдется желающих. Но вскоре он понял, что это излишняя предосторожность: его офис осаждали знаменитости и никому не известные, желающие попасть в число присяжных; их было так много, что не все просьбы он мог удовлетворить.

Любопытным событием в истории пьесы стал благотворительный спектакль в пользу слепых. (Я на нем не присутствовала; просто не смогла бы увидеть это во второй раз, но мне о нем рассказывали.) Все присяжные и большая часть зрителей были слепыми; старшиной присяжных была Хелен Келлер. Грэм МакНами, известный ведущий новостей, исполнял роль переводчика, в случаях необходимости описывая словами, что происходит на сцене. В тот вечер приговор был «виновна».

В целом за время постановки в Нью-Йорке статистика приговоров была 3 к 2 в пользу оправдания — согласно помощнику режиссера, который вел подсчет.

В ту зиму Вудз организовал гастроли — в Чикаго, в Лос-Анджелесе и в Лондоне; все они прошли очень успешно.

Постановка в Чикаго запомнилась мне по неожиданной причине — там театральный критик Эштон Стивенс написал единственный в моей жизни отзыв, который мне понравился. Я сохраняю те отзывы, которые можно назвать лучшими, и некоторые из них даже глубоко меня тронули, но не было ни одного, в котором было бы сказано то, что я хотела прочесть. Именно так называемые «хвалебные» отзывы, а не злые поклепы приучили меня не ждать ничего хорошего от театральных критиков. В опусе Эштона Стивенса мне понравилось то, что он понимает технику драмы, знает, что зачем нужно, и похвалил меня за лучшие аспекты структуры пьесы; за то, что мог оценить только внимательный зритель: за мастерство. Он называет пьесу мелодрамой (в которую она к тому времени действительно превратилась); я склоняюсь к мысли, что его смысл жизни, вероятно, противоположен моему, потому что он написал: «Это не такое душевное и возвышенное произведение, как „Мэри Дуган“ („Суд над Мэри Дуган“). Не такое душещипательное. Никто из персонажей не вызывает симпатии».

Но вот за что я его люблю:

«Но это самый „крепко сколоченный“ сценарий о суде из всех, что мне встречались. Он стреляет с дюжины точек сразу, и каждый выстрел — это новая неожиданность.

Самая большая и лучшая неожиданность для зрителя, это когда заключенная — взволнованная девушка с римским профилем — Карен Эндр приходит в отчаяние, когда вооруженный человек (Гатс Риган) прорывается в суд и сообщает ей, что человек, в убийстве которого ее обвиняют, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО мертв. Тут-то, дамы и господа зрители, и ОПУСКАЕТСЯ ЗАНАВЕС ВТОРОГО АКТА. (Пунктуация его. — Прим. автора.)

Понимаете, пьеса дает зрителю понять, что его умозаключение имеет решающее значение. Она позволяет нам угадывать ход событий. Но каждый раз угадав, мы через мгновение понимаем, что ошиблись… В этой пьесе есть что-то гениальное».

Если он смог увидеть что-то гениальное в том варианте, который ему показали, я восторгаюсь его проницательностью.

Пьеса получила неожиданный успех в летних театрах: в первое лето (1936 года) ее поставили восемнадцать театров, и для многих из них она стала самой успешной постановкой. Ярким событием лета 1936 года стала неделя, проведенная в театре в Стони Крик штата Коннектикут, где роль Гатса Ригана исполнял мой муж, Фрэнк О’Коннор.

В последующие годы пьесу ставили в разных переводах во многих странах Европы. Во время Второй мировой войны ее показывали американским войскам, которые брали Берлин. Ее до сих пор иногда играют в разных уголках мира: иногда меня от этом уведомляют, иногда нет, по крайней мере, время от времени я неожиданно получаю за нее гонорары. И иногда ее все еще ставят здесь в летних театрах. Она звучала на радио, и дважды (две разные компании) снимали по ней телевизионные спектакли.

Издания этой пьесы — темная сторона ее истории. Права на нее купило издательство, которое предпочло издать ее в измененном, «почищенном» варианте. Они утверждали, что пьесу будут покупать для любительских церковных, школьных или колледжских постановок, что во всех трех случаях означает строгую цензуру (непонятно, правда, кем осуществляемую); так что любовные сцены или наличие любовницы, так же как курение на сцене, ругательства и все тому подобное, не пройдет. Например, они не позволили использовать слово «Гатс», и поэтому имя моего героя поменяли на «Лэрри» Риган. Издательство адаптировало мою пьесу для того, чтобы продавать ее не в книжных магазинах или зрителям спектаклей, а исключительно любительским театрам для любительских театральных постановок. Иногда мне рассказывают (к моему беспомощному возмущению), что кому-то из моих поклонников удалось добыть экземпляр. Так что я хочу официально заявить, что любительская версия пьесы написана не мной и не является частью моей работы.

Кинофильм, снятый по этой пьесе, — другая кошмарная история. Я не имею никакого отношения к этому фильму. В нем нет ничего моего, если не считать имен героев (некоторых) и названия (которое, правда, тоже не мое). Единственная фраза из одного диалога пьесы, которая попала в фильм: «Суд переносится на завтра, на десять часов утра». Дешевая, позорная вульгарность этого фильма такова, что мне больше нечего сказать по этому поводу.

Все эти годы, пока пьеса становилась все более известной, во мне росло неприятное чувство: мне не хотелось, чтобы мое имя было связано с ней или чтобы меня считали ее автором. В то время мне казалось, что мне просто не повезло с продюсерами и другими людьми, с которыми мне приходилось иметь дело. Теперь я знаю больше: я знаю, что иначе и быть не могло, учитывая природу моей работы и тенденции современной культуры. Но больше я не позволю никому даже заикнуться о том, чтобы внести какие-либо изменения в мой текст, — этот жестокий урок я хорошо усвоила.

В течение двадцати пяти лет я ни разу не посмотрела на рукопись этой пьесы и содрогалась каждый раз, когда о ней слышала. Затем, в 1960 году, Натаниэл Брэндон по просьбе студентов попросил у меня разрешения прочесть пьесу в Институте Натаниэла Брэндона. Я не могла позволить ему прочесть вариант Э. Х. Вудза, так что мне пришлось подготовить свою окончательную версию этой пьесы. Я сравнила свой первоначальный сценарий «Легенда пентхауса», сценарий «Женщины под судом» (это был тот же текст, но с некоторыми купюрами, внесенными мною же) и сценарий пьесы. Результат поверг меня в изумление; он стал окончательным, последним вариантом; мне пришлось вырезать все правки Вудза, за исключением одной строчки и названия. Естественно, я выкинула сообщницу, пистолет и всю прочую дребедень; но я не ожидала; что даже незначительные реплики и малейшие изменения, внесенные Вудзом, окажутся настолько неприятными и потребуют моего вмешательства.

Я испытывала странную грусть, умом я возвращалась к спором, которые мы с Вудзом вели во время работы над постановкой. Мы сидели в первом ряду пустого зрительного зала, и он с возмущением восклицал: «Как вы можете быть такой упрямой? Как вы можете со мной спорить? Это ваша первая пьеса, а я работаю в театре сорок лет!» Я объясняла ему, что дело не в людях, возрасте или опыте, что важно не кто это сказал, а что сказали, и что соглашусь с его курьером, если курьер будет прав. Вудз не отвечал; я понимала, что он меня даже не слышит.

Последняя окончательная версия пьесы по тексту ближе всего к «Женщине под судом». Я не внесла изменений в сюжет и не изменила основу пьесы; изменения были в основном по тексту. Эта окончательная версия и напечатана здесь, в этой книге.

Мне приятно видеть ее изданной. Я до сих пор отношусь к ней как к незаконнорожденному ребенку, который скитается по свету. Теперь, с этой публикацией, он официально станет моим.

И хотя эту пьесу играют по всему миру, я считаю, что она ни разу не была поставлена на сцене.

Айн Рэнд Нью-Йорк, июнь 1968

 

Примечание для режиссеров

Эта пьеса — судебное разбирательство по поводу убийства с заранее неизвестным финалом. Присяжные должны быть выбраны из зрителей. Они как настоящие судьи должны просмотреть пьесу и вынести приговор после последнего акта. У пьесы есть две короткие финальные сцены — следует исполнить одну из них, в зависимости от приговора.

Пьеса построена таким образом, что вина или невиновность обвиняемой не становится очевидной, так что решение зависит от личных ценностей и характера членов суда. Две противоборствующие стороны, встретившиеся в суде, настолько же противоположны друг другу, как и люди, собравшиеся в любом зрительном зале, — кто-то из них примет сторону жены, а кто-то — любовницы. Любое решение вызовет протест у противоположной стороны; это должно вызвать споры и обсуждения, потому что конфликт сторон в данном случае — это основной конфликт двух частей, на которые поделено человечество. Таким образом, приговор здесь выносят зрители. И говоря словами прокурора: «Кто здесь подсудимый? Карэн Эндр? Нет! Это вы, дамы и господа, под судом, вы, кто сидит сейчас в суде. Это на ваши души будет пролит свет, когда решение будет оглашено!»

Присяжные должны сидеть на сцене, как в настоящем суде. Таким образом, публика получает впечатление присутствия на настоящем судебном процессе. Мы подогреваем интерес зрителей, оставляя приговор на их усмотрение, и вдобавок ни один зритель, ни на одном из спектаклей по этой пьесе не может с уверенностью предугадать исход дела.

 

Примечание душеприказчика Айн Рэнд

В 1972 году для постановки пьесы под названием «Легенда пентхауса» Айн Рэнд внесла в текст несколько дюжин незначительных редакторских правок, в основном стилистических. Как теперь стало понятно, мисс Рэнд считала текст с этими правками окончательным вариантом. По этой причине, начиная с этого издания, и во всех последующих пьеса будет представлена только в этом варианте.

Леонард Пейкофф.

Май 1985

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Судья Хиф

Окружной прокурор Флинт

Адвокат защиты Стивенс

Карен Эндр

Доктор Кирклэнд

Джон Хачинс

Гомер фон Флит

Элмер Суини

Магда Свенсон

Нэнси Ли Фолкнер

Джон Грэм Уитфилд

Джеймс Чендлер

Сигард Джанквист

Гатс Риган

Присяжные заседатели

Служащие в суде

Место действия: зал суда в Нью-Йорке Время действия: настоящее

 

АКТ I

Сцена представляет зал суда в Нью-Йорке. Он расположен к зрительному залу так, что зрители располагаются, как если бы присутствовали на настоящем судебном разбирательстве. В центре у задней стены на возвышении кафедра судьи, сзади нее дверь во внутреннее помещение; слева от кафедры судьи место для дающего показания (он должен находиться лицом к залу), за ним дверь в комнату присяжных. Перед кафедрой судьи место докладчика; справа стол секретаря. Сзади дверь, через которую в зал суда входят свидетели. Ближе к зрителям справа стол подсудимого и адвоката; слева — стол государственного обвинителя. Слева у стены места для двенадцати присяжных. Ближе к зрителям на той же стене дверь, через которую в зал входят присутствующие на суде. Справа (у противоположной стены) для них несколько стульев. Слева и справа от сцены ступеньки вниз. Когда поднимается занавес, все готово к заседанию, но судья еще не явился. Стороны защиты и обвинения готовы и сидят на своих местах.

Государственный обвинитель Флинт — грузный мужчина средних лет, он производит приятное впечатление уважаемого отца семейства и в то же время в его поведении проявляется сообразительность и предприимчивость ростовщика. Адвокат защиты Стивенс — высокий, седой мужчина, одет с лоском и держится с неискренней обходительностью светского человека. Он наблюдает за своей подзащитной, которая не обращает на него ни малейшего внимания, сидя за столом защиты. Спокойно, почти надменно рассматривает публику. Этой обвиняемой, Карен Эндр, двадцать восемь лет. На первый взгляд кажется, что подчинить ее себе мог бы скорее дрессировщик хищников, чем прокурор. Но при этом в выражении ее лица нет ни бунтарства, ни каких-то других чувств; оно непоколебимо спокойно; но все же напряжение, первобытный огонь, дикарская сила чувствуются в вызывающей неподвижности ее стройного тела, гордой посадке головы, копне взъерошенных волос. Ее одежда бросается в глаза строгой простотой; очень роскошной простотой, как можно заметить, но не элегантностью женщины, которая много думает об одежде, или той, что знает, что будет смотреться привлекательно в любых тряпках, и неосознанно пользуется этим.

Когда поднимается занавес, свет в зрительном зале не выключают.

Пристав. Встать, суд идет!

Все встают, когда входит судья Хиф. Пристав ударяет молоточком.

Двенадцатый Высший суд Штата Нью-Йорк. Председатель — его честь судья Уильям Хиф. Судья садится. Пристав ударяет молотком, и все садятся.

Судья Хиф. Общественное обвинение штата Нью-Йорк против Карен Эндр.

Флинт. Готов, Ваша честь.

Стивенс. Готов, Ваша честь.

Судья Хиф. Господин секретарь, вызовите суд присяжных.

Секретарь выходит на авансцену со списком в руке и обращается к публике.

Секретарь. Леди и джентльмены, вы будете судьями в этом деле. Двенадцать из вас должны исполнить эту обязанность. Будьте добры пройти сюда, занять свои места и получить указания от судьи Хифа.

Он зачитывает двенадцать имен. Присяжные занимают свои места. Если кто-то из них раздумал и не выходит, секретарь называет вместо них другие имена. Когда присяжные расселись, свет в зрительном зале гаснет. Судья Хиф обращается к присяжным.

Судья Хиф. Леди и джентльмены, вам предстоит разобраться в этом деле. По окончании слушаний вы выйдете в комнату присяжных и голосованием вынесете приговор. Каждый день по окончанию слушаний вы будете оставаться на местах до тех пор, пока пристав не отведет вас в комнату присяжных. Я призываю вас внимательно выслушивать свидетельские показания и со всей ответственностью вынести обдуманное решение. Вам предстоит определить, виновна ли обвиняемая, и ее судьба находится в ваших руках… Окружной прокурор может продолжить.

Окружной прокурор Флинт встает и обращается к присяжным.

Флинт. Ваша честь! Леди и джентльмены присяжные! Шестнадцатого января, около полуночи, когда сиял электрический рассвет бродвейских огней, тело мужчины пролетело в воздухе и упало, полностью искалеченное, под стеной Делового Центра Фолкнера. Это было тело великого шведского финансиста Бьорна Фолкнера. Он пролетел пятьдесят этажей из своего роскошного пентхауса. Самоубийство, сказали нам. Великий человек не пожелал покориться неизбежной катастрофе. Человек, который счел падение с крыши небоскреба более коротким и легким, чем падение с шаткого трона мирового финансового владыки. Всего за несколько месяцев до того за любой крупной финансовой сделкой в мире стоял этот известный человек — молодой, высокий с надменной улыбкой, держащий королевства и народы в одном кулаке, и хлыст, в другом. Если золото — это живая кровь мира, то Бьорн Фолкнер, контролирующий все ее темные, скрытые артерии, ее отливы и приливы, ее пульс, был сердцем мира. Так что, дамы и господа, у мира только что остановилось сердце. И как всегда бывает, остановка сердца произошла неожиданно. Никто не подозревал о том, на каком огромном обмане основана империя Фолкнера. Через несколько дней после его смерти земля содрогнулась от падения его бизнеса, тысячи инвесторов оказались парализованными в результате этой остановки сердца. Бьорн Фолкнер выдержал тяжелую борьбу с этим миром. Но еще более тяжелая борьба шла в его сердце, борьба, снять завесу с которой и предстоит членам суда. Две женщины определяли его жизнь — и определили его смерть. Вот одна из них, леди и джентльмены. (Указывает на Карен.) Карен Эндр, официальная секретарша Фолкнера и его печально известная любовница. Но полгода назад Фолкнер приехал в Америку для того, чтобы взять ссуду и спасти свое состояние. Судьба послала ему средство спасти собственные средства — в лице прелестной девушки, которая теперь является его вдовой, Нэнси Ли Фолкнер, единственной дочери Джона Грэма Уитфилда, нашего великого филантропа. Фолкнер думал, что обрел спасение и новую жизнь в невинной добродетели своей юной невесты. И это наглядно подтверждается тем, что через две недели после свадьбы он уволил свою секретаршу — Карен Эндр. Он порвал с ней. Но, дамы и господа, не так просто порвать с такой женщиной, как Карен Эндр. Мы можем только догадываться о том, какая мстительная ярость вспыхнула в ее сердце, но эта ярость превратилась в бушующее пламя ночью шестнадцатого января. Бьорн Фолкнер не убивал себя. Его убили. Убили те нежные и могучие руки, которые вы сейчас видите перед собой. (Показывает на Карен.) Руки, которые вознесли Бьорна Фолкнера над миром; руки, которые сбросили его с той огромной высоты, чтобы он разбился о тротуар, холодный, как сердце этой женщины. Вот это, дамы и господа, мы и докажем. (Флинт замолкает, затем восклицает): Нашим первым свидетелем будет Доктор Кирклэнд.

Секретарь. Доктор Кирклэнд!

Доктор Кирклэнд, немолодой человек, с дружелюбным и отстраненным видом пробирается к месту для свидетеля.

Клянетесь ли вы говорите правду, только правду и ничего, кроме правды, да поможет вам Бог?

Кирклэнд. Клянусь.

Флинт. Назовите ваше полное имя.

Кирклэнд. Томас Кирклэнд.

Флинт. Какова ваша профессия?

Кирклэнд. Я судебно-медицинский эксперт.

Флинт. Для чего вас вызвали по долгу службы ночью шестнадцатого января?

Кирклэнд. Меня вызвали, чтобы осмотреть тело Бьорна Фолкнера.

Флинт. Что вы обнаружили?

Кирклэнд. Полностью искалеченное тело.

Флинт. Что, по вашему мнению, стало причиной смерти?

Кирклэнд. Падение с огромной высоты.

Флинт. Сколько времени прошло со смерти Фолкнера к тому моменту, когда вы осматривали его тело?

Кирклэнд. Я был там примерно через полчаса после падения.

Флинт. Судя по состоянию тела, можете ли вы определить, как долго он был мертв?

Кирклэнд. Не могу. На морозе кровь сворачивается немедленно, и определить время с точностью до нескольких часов невозможно.

Флинт. Так, значит, возможно, что Фолкнер был мертв дольше, чем полчаса?

Кирклэнд. Возможно.

Флинт. Могла ли его смерть быть вызвана не падением, а чем-то другим?

Кирклэнд. Я не нашел этому подтверждения.

Флинт. Допустим, ему проломили череп до падения, смогли бы вы установить это при экспертизе?

Кирклэнд. Нет. При таком состоянии тела это невозможно определить.

Флинт. У меня больше нет вопросов.

Стивенс. Не обнаружили ли вы в ходе экспертизы следов более легкого ранения, доктор Кирклэнд?

Кирклэнд. Нет, не обнаружил.

Стивенс. Не обнаружили ли вы следов того, что смерть была вызвана не падением с высоты, а чем-то другим?

Кирклэнд. Нет.

Стивенс. У меня всё.

Доктор Кирклэнд выходит.

Флинт. Джон Хачинс!

Секретарь. Джон Хачинс!

Хачинс — робкий старик, опрятно, но бедно одетый; к месту свидетеля он пробирается пугливо съежившись, нервно сжимая двумя руками шляпу.

Клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, да поможет вам Бог?

Хачинс. Да, сэр, клянусь.

Флинт. Ваше имя?

Хачинс (робко). Джон Джозеф Хачинс.

Флинт. И род занятий?

Хачинс. Я ночной сторож в Деловом Центре Фолкнера, сэр.

Флинт. У мистера Фолкнера были офисы в этом здании?

Хачинс. Да, сэр.

Флинт. Известно ли вам, кому принадлежал пентхаус в этом здании?

Хачинс. Конечно, сэр, мистеру Фолкнеру.

Флинт. А кто там жил?

Хачинс. Мистер Фолкнер и мисс Эндр, сэр. То есть, пока Фолкнер не женился.

Флинт. А когда женился?

Хачинс. Когда он женился, мисс Эндр стала там жить одна.

Флинт. Вы видели, чтобы мистер Фолкнер встречался с мисс Эндр после женитьбы?

Хачинс. Только один раз, сэр.

Флинт. Когда?

Хачинс. Ночью шестнадцатого января.

Флинт. Расскажите нам об этом, мистер Хачинс.

Хачинс. В общем, это было примерно в десять тридцать, сэр и…

Флинт. Откуда вы знаете точное время?

Хачинс. Я прихожу на работу к десяти, сэр, а это было не позже, чем через полчаса. Во входную дверь позвонили. Я вышел в холл и открыл дверь. Это была мисс Эндр, а с ней мистер Фолкнер. Я еще удивился: ведь у мисс Эндр есть свой ключ и обычно она сама открывает.

Флинт. Они были вдвоем с мистером Фолкнером?

Хачинс. Нет, сэр. С ними были два джентльмена.

Флинт. Кто это был?

Хачинс. Не знаю, сэр.

Флинт. Вы видели их раньше?

Хачинс. Нет, сэр, никогда.

Флинт. Как они выглядели?

Хачинс. Высокие и довольно худые, оба. У одного, я запомнил, были острые скулы. А у второго я лица совсем не увидел, сэр, у него шляпа была надвинута прямо на глаза. Он, видно, сильно поднабрался, сэр, не в обиду сказать.

Флинт. Что вы имеете в виду?

Хачинс. Ну, позволю себе сказать, он был под мухой, сэр. Он на ногах еле стоял, и другим джентльменам пришлось его держать. Они его еле в лифт впихнули.

Флинт. Мистер Фолкнер выглядел взволнованным?

Хачинс. Нет, сэр. Наоборот, очень счастливым.

Флинт. Был ли он похож на человека, который собирается покончить счеты с жизнью?

Стивенс. Мы протестуем, Ваша честь!

Судья Хиф. Протест принимается.

Флинт. Его спутники тоже выглядели счастливыми?

Хачинс. Да, сэр. Мисс Эндр улыбалась. И мистер Фолкнер смеялся, пока они поднимались на лифте.

Флинт. Вы в ту ночь видели, как кто-нибудь из них уходил?

Хачинс. Да, сэр. Первый ушел минут через пятнадцать.

Флинт. Кто это был?

Хачинс. Пьяный, сэр. Он спустился на лифте сам по себе. Кажется, он был уже не такой пьяный. Идти мог, но слегка шатался.

Флинт. Вы видели, куда он пошел?

Хачинс. Ну, я хотел помочь ему дойти до двери, видя, в каком он состоянии, но он меня заметил и пошел очень быстро. Сел в машину прямо у входа и рванул! Ясное дело, он далеко не уехал. Копы его точно зацапали.

Флинт. Что заставляет вас так думать?

Хачинс. Ну я видел, что сразу вслед за ним отъехала вторая машина.

Карен внезапно оживает после ледяного спокойствия. Она вскакивает с места и выкрикивает вопрос в лицо Хачинса.

Карен. Какая машина?

Судья Хиф. Обвиняемую просят соблюдать тишину.

Стивенс шепотом понуждает Карен сесть.

Флинт. Если мисс Эндр предоставит право задавать вопросы мне, я удовлетворю ее любопытство. Я как раз хотел спросить — какая машина, мистер Хачинс?

Хачинс. Большой черный седан, сэр. Он был припаркован за две машины от него.

Флинт. Кто в нем был?

Хачинс. Я видел только одного человека.

Флинт. Что заставляет вас думать, что он поехал за первой машиной?

Хачинс. Ну я не уверен, сэр. Просто забавно, что они вот так сразу обе поехали.

Флинт. Вы видели, как ушел второй гость мисс Эндр?

Хачинс. Да, сэр. Прошло еще минут десять, не больше, и он спустился на лифте.

Флинт. Что он делал?

Хачинс. Ничего необычного, сэр. Казалось, спешил. Сразу ушел.

Флинт. И что случилось потом?

Хачинс. Я начал свой обход здания, а потом — прошел, наверно, час — услышал крики на улице. Я побежал вниз и, когда вошел в холл, увидел, как мисс Эндр выбегает из лифта, все платье порвано и сама дико рыдает. Я побежал за ней. Мы протиснулись сквозь толпу, и мистер Фолкнер был там, прямо на тротуаре.

Флинт. Что делала мисс Эндр?

Хачинс. Она закричала и упала на колени. Ужас, что было, сэр. Я никогда не видел, чтобы тело так размазало.

Флинт. У меня все, мистер Хачинс.

Стивенс. Вы сказали, что ни разу не видели, чтобы мистер Фолкнер поддерживал отношения с мисс Эндр после женитьбы, за исключением той ночи. А скажите-ка мне, всегда ли вы видите всех, кто приходит в это здание по ночам?

Хачинс. Нет, сэр, я не сижу постоянно в холле, я должен делать обходы. Если придет человек, у которого есть ключ, он может спокойно войти, и я его не увижу.

Стивенс. Другими словами, мисс Эндр могла принимать гостей, включая мистера Фолкнера, и вы могли об этом не знать?

Хачинс. Да, конечно, сэр.

Стивенс. У меня все.

Хачинс встает и выходит.

Флинт. Гомер фон Флит!

Секретарь. Гомер фон Флит!

Входит Гомер фон Флит. Он высокий, не очень молодой, и самое подходящее к нему слово «правильный». Он правильно одет — достойно, но не вульгарно; у него правильные манеры — он сдержан и точен, как и подобает настоящему бизнесмену. Смесь гордости и неуверенности в себе.

Клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, да поможет вам Бог?

Фон Флит. Клянусь.

Флинт. Ваше имя?

Фон Флит. Гомер Герберт фон Флит.

Флинт. Род занятий?

Фон Флит. Частный сыск.

Флинт. Каким было ваше последнее расследование?

Фон Флит. Я следил за мистером Бьорном Фолкнером.

Флинт. Кто нанял вас для этого?

Фон Флит. Миссис Бьорн Фолкнер.

В зале суда шепот удивления.

Флинт. Вы следили за мистером Фолкнером ночью шестнадцатого января?

Фон Флит. Да.

Флинт. Будьте добры расскажите нам об этом.

Фон Флит. Я начал в шесть часов тринадцать минут вечера.

Флинт. Откуда вы знаете время с такой точностью, мистер фон Флит?

Фон Флит. Это входило в мои обязанности. Записывать время и докладывать миссис Фолкнер.

Флинт. Ясно.

Фон Флит (говорит живо, рапортующим тоном, как если бы отчитывался начальнику). В шесть тринадцать мистер Фолкнер выезжает из дома в Лонг-Айленд. В деловом костюме. Ведет машину сам, едет один. Особые примечания: необычная скорость всю дорогу в Нью-Йорк.

Флинт. Куда же едет мистер Фолкнер?

Фон Флит. Прямо к своему Деловому Центру и входит внутрь. Это уже в семь пятьдесят семь, все офисы уже закрыты. Я снаружи, сижу в машине. Девять тридцать пять, мистер Фолкнер выходит с мисс Эндр. Мисс Эндр в деловом костюме. Особые примечания: у мисс Эндр на корсаже необычайно большие орхидеи. Они уезжают.

Флинт. Куда они едут?

Фон Флит. Никто в этом мире не совершенен.

Флинт. Что вы имеете в виду?

Фон Флит. Я имею в виду, что потерял их. Из-за скорости мистера Фолкнера и из-за аварии.

Флинт. Какой аварии?

Фон Флит. Мне в левый бок вмазал грузовик. Миссис Фолкнер оплатила мне ремонт машины.

Флинт. Что вы делали после того, как их потеряли?

Фон Флит. Вернулся к Деловому Центру Фолкнера и стал ждать.

Флинт. Когда они вернулись?

Фон Флит. Ровно в половине одиннадцатого. За ними ехала серая машина. Мистер Фолкнер вышел и помог выйти миссис Эндр. Пока она звонила в дверь, он открыл дверь серой машины, из нее вышел высокий джентльмен в костюме, и они вдвоем вытащили третьего джентльмена, тот был в темно-серой спортивной куртке. Особые примечания: вышеупомянутый джентльмен производил впечатление пьяного. Все они вошли в здание Центра.

Флинт. Что вы делали после этого?

Фон Флит. Припарковался в закусочной Гариса, через дорогу от Делового Центра Фолкнера. Следует объяснить, что во время задания я позволяю себе небольшой перекус каждые четыре часа, а с тех пор как мы выехали из Лонг-Айленда, прошло четыре часа. Я сел у окна и наблюдал за входной дверью Фолкнера.

Флинт. Что вы видели?

Фон Флит. Пятнадцать минут ничего. Затем человек в серой куртке вышел и сел в машину — в серую машину. Явно очень спешил. Поехал на юг.

Флинт. А как вышел второй незнакомец, вы видели?

Фон Флит. Да, через десять минут. Он сел в машину, которая стояла на обочине. Не знаю откуда, но у него точно были ключи, потому что он сел и уехал. На юг.

Флинт. А раньше вы видели мистера Фолкнера в обществе этих двоих?

Фон Флит. Нет. Я их вообще в первый раз видел.

Флинт. Что вы стали делать, когда они уехали?

Фон Флит. Ждать. Мистер Фолкнер в пентхаусе наедине с мисс Эндр. Мне любопытно — с профессиональной точки зрения. Решил подъехать поближе. Занял одну точку — я там уже раньше стоял.

Флинт. Где это?

Фон Флит. Около «Вершины небес». Это ночной клуб на крыше Делового Центра Брукса, в трех домах от Центра Фолкнера. Там есть открытая площадка, за танцполом. Выходишь на нее и видишь пентхаус Фолкнера как на ладони. Я вышел, посмотрел и вскрикнул.

Флинт. Что вы увидели?

Фон Флит. Свет погашен. Белое платье Карен Эндр мерцает в лунном свете. Она приподнимает тело мужчины над перилами. Мужчины в вечернем костюме. Фолкнера. Он без сознания. Не сопротивляется. Она со всей силы толкает его. Он падает на тротуар. Вниз. На улицу.

Флинт. И что вы сделали?

Фон Флит. Я бросился назад в помещение клуба. Стал кричать о том, что видел. Толпа побежала за мной к Деловому Центру Фолкнера. Мы обнаружили на тротуаре окровавленные останки и рыдающую над ними мисс Эндр, с такой убедительностью, что в театр не ходи.

Флинт. Вы с ней не заговорили?

Фон Флит. Нет. Приехала полиция, и я рассказал, что видел. То же, что рассказал вам.

Флинт. Можете задать свои вопросы.

Стивенс встает и медленно подходит к фон Флиту, не сводя с него взгляда.

Стивенс. Будьте так добры сообщить нам, мистер фон Флит, как давно вы работаете на миссис Фолкнер?

Фон Флит. С тринадцатого октября этого года.

Стивенс. Не назовете ли вы дату свадьбы мистера и миссис Фолкнер?

Фон Флит. Двенадцатое октября. За день до этого.

Стивенс. Вот именно. Всего за день до этого. Другими словами, миссис Фолкнер наняла вас шпионить за мужем на следующий день после свадьбы?

Фон Флит. Получается так.

Стивенс. Какие указания она вам дала, когда нанимала вас?

Фон Флит. Следить за всеми действиями мистера Фолкнера и подробно отчитываться о них.

Стивенс. Особое внимание следовало уделить отношениям с мисс Эндр?

Фон Флит. Нет.

Стивенс. Мистер Фолкнер контактировал с мисс Эндр после свадьбы?

Фон Флит. Да. Часто.

Стивенс. В дневное время?

Фон Флит. Изредка.

Стивенс. Вы докладывали об этом миссис Фолкнер?

Фон Флит. Да.

Стивенс. Как она на это реагировала?

Фон Флит. Миссис Фолкнер леди, и как истинная леди она никак не реагировала.

Стивенс. Она казалась взволнованной?

Фон Флит. Не думаю. (Произносит немного искусственным голосом): Мистер Фолкнер был самым преданным мужем и он нежно любил свою жену.

Стивенс. С чего вы взяли?

Фон Флит. Со слов самой миссис Фолкнер.

Стивенс. А теперь, мистер фон Флит, не могли бы вы сообщить нам точное время, в которое вы отъехали от Делового Центра к ночному клубу «Вершина небес» ночью шестнадцатого января?

Фон Флит. Ровно в одиннадцать тридцать две.

Стивенс. Сколько времени нужно, чтобы доехать от Делового Центра Фолкнера до «Вершины небес»?

Фон Флит. Три минуты.

Стивенс. В какое время вы вышли на балкон в «Вершине небес»?

Фон Флит. В одиннадцать пятьдесят семь.

Стивенс. Значит, вы вышли на балкон через двадцать пять минут. Что вы делали в это время?

Фон Флит. Конечно, в «Вершине небес» есть танцпол… и все такое.

Стивенс. Вы отвлеклись на… «все такое?»

Фон Флит. Я всего лишь выпил пару коктейлей, если это вас так интересует. Я не напивался, если вы на это намекаете.

Стивенс. Я пока ни на что такое не намекаю. Итак, вы видите, как мисс Эндр столкнула мистера Фолкнера с крыши, видите с некоторого расстояния, в темноте и при этом вы… как вы сказали, пара коктейлей?

Фон Флит. Коктейли не имеют к этому ни малейшего отношения.

Стивенс. Вы абсолютно уверены, что она его толкала? Не допускаете возможности, что они боролись?

Фон Флит. Хорошенькая борьба. Когда борешься с человеком, не приподнимаешь его над его… В общем, не приподнимаешь его.

Стивенс. Мистер Фон Флит, какие указания дала вам миссис Фолкнер, прежде чем вы пришли сюда, чтобы дать показания?

Фон Флит (с негодованием). Никаких указаний мне никто не давал. К вашему сведенью, миссис Фолкнер не было здесь, чтобы давать мне указания, если бы она и хотела. Отец увез ее в Калифорнию, лечить расшатанную нервную систему.

Стивенс. Мистер фон Флит, не думаете ли вы, что самоубийство мистера Фолкнера очень выгодно миссис Фолкнер?

Флинт. Мы протестуем!

Судья Хиф. Протест принят.

Стивенс. Мистер фон Флит, не могли бы вы сказать нам, насколько ценен для миссис Фолкнер свидетель убийства мистера Фолкнера?

Флинт (подпрыгивая). Мы протестуем. Ваша честь!

Судья Хиф. Протест принят.

Фон Флит. Я хотел бы напомнить мистеру Стивенсу, что за такие инсинуации можно и ответить.

Стивенс. Никаких инсинуаций, мистер фон Флит. Я просто так задал вопрос.

Фон Флит. Так вот — просто так — довожу до вашего сведения, что дача ложных показаний не входит в обязанности частного сыщика.

Стивенс. И никаких особых подпунктов у этого правила нет?

Фон Флит. Никаких!

Стивенс. У меня все, мистер фон Флит.

Карен. Не совсем. Я хочу попросить вас задать ему еще два вопроса, Стивенс.

Стивенс. Конечно, мисс Эндр. Какие вопросы?

Карен шепчет Стивенсу на ухо, тот изумлен.

Стивенс. На какой машине вы приехали, мистер фон Флит?

Фон Флит (изумлен не меньше). На коричневом «Бьюике седан». Прошлогодняя модель. Старая, но рабочая.

Карен шепчется со Стивенсом.

Стивенс. Вы видели какую-нибудь машину, которая последовала за джентльменом в серой куртке, когда он отъехал, мистер фон Флит?

Фон Флит. Не моту вспомнить. В это время бывает довольно много машин.

Стивенс. У меня все, мистер фон Флит.

Фон Флит уходит.

Флинт. Инспектор Суини!

Секретарь. Инспектор Суини!

К месту свидетеля подходит полицейский Суини, круглолицый, простодушного вида.

Клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, да поможет вам Бог?

Суини. Клянусь.

Флинт. Ваше имя?

Суини. Элмер Суини.

Флинт. Род занятий?

Суини. Инспектор полиции.

Флинт. Это вас вызвали ночью шестнадцатого января, когда погиб Бьорн Фолкнер?

Суини. Да, сэр. Я прибыл на место в числе первых полицейских.

Флинт. Вы допросили мисс Эндр?

Суини. Не сразу. Прежде чем я успел что-нибудь сделать, ко мне подлетел фон Флит, крича, что он видел, как Карен Эндр сбросила Фолкнера с крыши.

Флинт. Как на это отреагировала мисс Эндр?

Суини. Она была потрясена. Стояла с глазами размером с блюдца. А потом расхохоталась, клянусь честью. Я подумал, она рехнулась.

Флинт. Что вы сделали?

Суини. Приказал задержать ее для допроса, и мы вместе с ней поднялись наверх на лифте, чтобы осмотреть пентхаус. Ну и домик!

Флинт. Вы обнаружили что-нибудь необычное?

Суини. Необычное? Да, сэр. Спальню.

Флинт. Ага. И что же вы нашли в спальне?

Суини. Ночные рубашки, сэр. Кружевные ночные рубашки, как из воздуха сотканы. Хрустальную ванну в ванной комнате. А мы включили душ — вода ароматизированная.

Флинт (улыбаясь). Вы не поняли мой вопрос, инспектор. Я не имел в виду изыски в доме. Я хотел спросить, не нашли ли вы чего-то необычного, что может быть связано со смертью мистера Фолкнера?

Суини. Да, сэр. В гостиной.

Флинт. И что же там было?

Суини. Письмо. Оно лежало на видном месте, на столе. Запечатано и подписано: «Тому, кто первый найдет».

Флинт берет письмо у секретаря и отдает Суини.

Флинт. Это то письмо?

Суини. Да, сэр.

Флинт. Будьте так добры прочесть его суду.

Суини (читает). «Если какому-нибудь историку в будущем будет интересно записать мой последний совет человечеству, я скажу, что на этой земле, на которой для меня была открыта любая дверь, я нашел только две прекрасные вещи: богатство, которое у меня есть во всем мире, и Карен Эндр. Для тех, кто может им воспользоваться, совет таков — ценить, чего это стоило человечеству. Бьорн Фолкнер».

Флинт (возвращая письмо секретарю). Может быть принято как доказательство.

Судья Флинт. Присвоено название «Доказательство А».

Флинт. Вы спрашивали мисс Эндр об этом письме?

Суини. Спрашивал. Она сказала, что Фолкнер написал письмо и оставил там, на столе, и велел ей не трогать его, а потом вышел в сад, расположенный на крыше. Она стала бороться с ним, когда поняла, что он хочет сделать, но не смогла его остановить.

Флинт. Вы спрашивали ее, кто был с ними в ту ночь?

Суини. Спрашивал. Она сказала, два джентльмена: друзья мистера Фолкнера, никогда раньше она их не видела. Он подобрал их в тот вечер в ночном клубе и привез с собой. Она сказала, что их зовут Джерри Уайт и Дик Сонтерс.

Флинт. Пытались ли вы найти джентльменов с такими именами среди знакомых мистера Фолкнера?

Суини. Мы пытались. Выяснили, что никто о них не слышал.

Флинт. А мисс Эндр говорила, как и на следствии, что видела их тогда в первый раз?

Суини. Да, сэр.

Флинт. Она утверждала это с уверенностью?

Суини. Да, сэр. С полной.

Флинт. У меня все, инспектор.

Стивенс. Мисс Эндр сказала вам, что боролась с Фолкнером, пытаясь спасти его от самоубийства. Вы заметили на ее одежде следы борьбы?

Суини. Да, сэр. Ее платье порвалось. На нем были бриллиантовые застежки на плечах, и одна из них сломалась, так что ей приходилось придерживать платье рукой.

Стивенс. Что вы думаете по этому поводу?

Суини (сконфуженно). Я должен отвечать?

Стивенс. Конечно должны.

Суини. Ну… Жаль, что он не сломал и вторую застежку.

Стивенс. Я имею в виду, выглядело ли платье как после борьбы?

Суини. Да, выглядело, сэр.

Стивенс. А теперь скажите нам, ради всего святого, зачем вы открыли воду в душе?

Суини (сконфуженно). Понимаете, мы слышали, будто у Фолкнера там текло вино вместо воды.

Стивенс (смеясь). Нельзя же верить всем легендам, которые рассказывают о Бьорне Фолкнере… У меня все, инспектор.

Суини уходит.

Флинт. Магда Свенсон!

Секретарь. Магда Свенсон!

Магда Свенсон входит и, ковыляя, идет к месту свидетеля. Это полная, средних лет женщина с плотно сжатыми губами и недоверчивым взглядом. Она производит впечатление оскорбленной добродетели. Одета просто, старомодно, с педантичной опрятностью.

Клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, да поможет вам Бог?

Магда (говорит с явным шведским акцентом). Я клянусь. (Берет Библию, медленно подносит к губам, торжественно целует и кладет назад, проделывая всю эту церемонию с благоговейной серьезностью.)

Флинт. Как вас зовут?

Магда. Вы знаете. Вы меня только что вызвали.

Флинт. Отвечайте на вопрос, как следует, и не спорьте. Назовите свое имя.

Магда. Магда Свенсон.

Флинт. Ваш род занятий?

Магда. Я домработница.

Флинт. Кто ваши последние наниматели?

Магда. Герр Бьорн Фолкнер, а до этого его отец.

Флинт. Как давно вы у них работали?

Магда. Я в их семье тридцать восемь лет. Я помню герра Бьорна с его раннего детства.

Флинт. Когда вы приехали в Америку?

Магда. Я здесь пять лет.

Флинт. Какие обязанности возложил на вас мистер Фолкнер?

Магда. Я следила за пентхаусом. Он приезжал сюда примерно раз в год. Я осталась, даже когда он ушел, когда женился. Но вот этой я никогда не служила.

(Показывает на Карен с нескрываемой ненавистью).

Флинт. Итак, миссис Свенсон, что…

Магда (оскорбленно). Мисс Свенсон.

Флинт. Я прошу прощения, мисс Свенсон. Что вы знаете об отношениях мисс Эндр с мистером Фолкнером?

Магда (с яростным возмущением). Такая приличная женщина, как я, не должна знать о таких вещах. Но в этом мире грех не знает стыда.

Флинт. Расскажите нам об этом, мисс Свенсон.

Магда. С первого дня как эта женщина появилась, она спала с герром Фолкнером. Нехорошо, когда мужчина забывает о границах между постелью и письменным столом. А она впилась своими когтями и в то и в другое. Иногда они говорили о ссудах и дивидендах в постели; а бывало, что он запирал дверь в кабинет и сквозь не до конца опущенную ставню я видела на подоконнике ее кружевные трусы.

Стивенс (подпрыгивая). Ваша честь! Мы протестуем!

Флинт. Думаю, что мисс Эндр надо было протестовать много раньше!

Стивенс. Подобные свидетельские показания оскорбительны!

Флинт. Это факты, имеющие отношения к жизненно важному вопросу их отношений и…

Судья Хиф (стучит молоточком). Тише, джентльмены! Я попрошу свидетельницу давать более взвешенные показания.

Магда. Грех это грех, как вы его ни назовите, судья.

Флинт. Мисс Свенсон, можете ли вы назвать хоть один случай, когда поведение мисс Эндр по отношению к мистеру Фолкнеру было непорядочным, если не брать во внимание вопросы нравственности?

Магда. Могу. Попробуйте сосчитать деньги, которые он потратил на эту дамочку.

Флинт. Не могли бы ли вы привести пример расточительности мистера Фолкнера?

Магда. И приведу. Он заказал ей платье из платины. Да, я сказала — из платины. Красивая ткань, красивая и мягкая, как шелк. Она носила его на голое тело. Он разжигал огонь в камине, грел платье, а потом надевал на нее. Когда оно остывало, ее тело блестело серебром, это лучше получалось, если она надевала его на голое тело. И она просила надевать его таким горячим, как только могла вытерпеть, и если оно обжигало ей плечи, она хохотала, как язычница, — а она язычница — а он целовал ожог, как хищный тигр!

Стивенс. Ваша честь! Мы протестуем! Показания свидетеля не имеют отношения к делу и ставят единственной целью настроить суд против мисс Эндр!

Карен (очень спокойно). Пусть говорит, Стивенс. (Она смотрит на присяжных, и на какой-то миг мы видим улыбку, озорную, обаятельную, открытую, улыбку, которую не ожидаешь увидеть у такой холодной деловой женщины, улыбку, сделавшую ее очень женственной). Может быть, это настроит суд в мою пользу.

По залу проходит приглушенный гул. Стивенс ошарашенно смотрит на Карен.

Судья Хиф ударяет молоточком.

Флинт. Сочувствую мистеру Стивенсу. С его клиенткой не просто сладить.

Судья Хиф. Тишина! Возражение отклоняется.

Флинт. Каково, на ваш взгляд, было отношение мистера Фолкнера к его женитьбе?

Магда. Он был счастлив впервые в жизни. Счастлив, как приличный человек, который встал на правильную дорогу.

Флинт. Вы не замечали, что-то в это время волновало его настолько, чтобы довести до самоубийства?

Магда. Нет. Ничего.

Флинт. А теперь скажите нам, мисс Свенсон, как на ваш взгляд, восприняла женитьбу мистера Фолкнера мисс Эндр?

Магда. Молча, как каменная статуя. Она…

В зале суда волнение. В дверях для свидетелей с левой стороны появляется Нэнси Ли Фолкнер. Ей двадцать два года, она худенькая, хрупкая блондинка и похожа на дорогую фарфоровую статуэтку. Ее аристократично-бледная кожа резко контрастирует с мрачным черным цветом ее одежды; это траурный, суровый и очень элегантный костюм. Взгляды всех присутствующих обращены на нее. Карен медленно оборачивается к ней. Но Нэнси Ли не смотрит на Карен. Флинт не может сдержать возгласа удивления.

Флинт. Миссис Фолкнер!

Нэнси Ли (спокойно, мягким голосом). Я так понимаю, вы хотели меня вызвать в качестве свидетеля, мистер Флинт?

Мистер Флинт. Да, мисс Фолкнер, но я думал, вы в Калифорнии.

Нэнси Ли. Была. Я сбежала.

Флинт. Сбежали?

Нэнси Ли. Отец беспокоился о моем здоровье. Он не разрешил бы мне вернуться. Но я хочу исполнить свой долг перед памятью (чуть дрогнувшим голосом) моего мужа. Я к вашим услугам, мистер Флинт.

Флинт. Я могу только выразить мои глубочайшие соболезнования, миссис Фолкнер. Если вы будете так добры присесть, мы вызовем вас чуть позже.

Нэнси Ли. Благодарю. (Она садится на стул у стены справа.)

Флинт (Магде). Вы рассказывали о том, как восприняла мисс Эндр женитьбу мистера Фолкнера, мисс Свенсон.

Магда. Я говорю, молча. Но однажды ночью после их свадьбы я слышала, как она плачет. Плачет, рыдает — в первый и в последний раз в жизни.

Флинт. Казалось, что она… очень страдает?

Магда. Страдает? Нет. Только не она. Одним мужчиной больше — одним меньше, ей не важно. Я видела, как она изменила герру Фолкнеру в ночь после его свадьбы.

По залу суда пробегает гул. Даже Карен слушает внимательно, несколько ошеломленная.

Флинт. Изменила? С кем?

Магда. Я этого человека не знаю. Я его в ночь после свадьбы герра Фолкнера впервые увидела.

Флинт. Расскажите об этом.

Магда. Я пошла на свадьбу. Ну и красота была! Бедный мой герр Бьорн такой красивый, и молодая невеста вся в белом, прекрасная, как лилия. (Громко хлюпает носом.) Я так плакала, как будто они мои дети. (Изменившимся голосом, с яростью указывая на Карен): Но она не пошла на свадьбу!

Флинт. Мисс Эндр осталась дома?

Магда. Осталась дома. Я рано вернулась. Вошла в дверь для прислуги. Она не слышала. Она была дома. Но не одна.

Флинт. Кто был с ней?

Магда. Он. Мужчина. На крыше, в саду. Было темно, но я видела. Он ее сжимал в объятьях так, что я подумала, что он ей все кости переломает. Так наклонил ее за спину, я думала, она свалится в бассейн, прямо на свое отражение. А потом он ее поцеловал, и я думала, он в жизни не оторвется от ее губ.

Флинт. А потом?

Магда. Она отошла на шаг и что-то сказала. Я не слышала, очень тихо. Он ни слова не сказал. Только взял ее руку и поцеловал и так долго держал у губ, что мне надоело, и я пошла в комнату.

Флинт. Вы знаете, как зовут этого мужчину?

Магда. Нет.

Флинт. Вы его еще видели?

Магда. Да. Один раз.

Флинт. Когда это было?

Магда. Ночью шестнадцатого января.

В зале суда движение.

Флинт. Расскажите об этом, мисс Свенсон.

Магда. Ну, она в этот день вела себя странно. Позвала меня и сказала, что на сегодня я свободна. Это меня насторожило.

Флинт. Почему это вас насторожило?

Магда. Мой выходной вторник, и я не просила второй выходной. Так что я сказала, что выходной мне не нужен, а она сказала, что ей не нужна я. Так что я злила.

Флинт. В какое время вы ушли?

Магда. Около четырех. Но мне хотелось понять, в чем тут дело. Я вернулась.

Флинт. Когда вы вернулись?

Магда. Около десяти вечера. В доме темно, ее нет. Я стала ждать. Полчаса прошло, слышу — идут. Я увидела с ней мистера Фолкнера. Так что побоялась остаться. Но пока я еще не ушла, я видела с ними двух джентльменов. Один джентльмен пьяный Я его не знаю.

Флинт. А второго?

Магда. Второй долговязый, с острыми скулами Это он тогда целовал мисс Эндр.

Флинт (почти с торжеством). У меня все, мисс Свенсон.

Магда готова уйти, Стивенс останавливает ее.

Стивенс. Минуточку, мисс Свенсон. Вам еще надо немного побеседовать со мной.

Магда (возмущенно). Зачем? Я рассказала все, что знаю.

Стивенс. Вы можете знать ответы еще на несколько вопросов. Итак вы утверждаете, что видели, как незнакомец целовал мисс Эндр?

Магда. Да, видела.

Стивенс. Вы сказали, что, когда вы его увидели в первый раз ночью, было темно?

Магда. Да, было темно.

Стивенс. А ночью шестнадцатого января, когда вы так изобретательно шпионили за своей хозяйкой, вы говорите, увидели, что она пришла с мистером Фолкнером и поспешили уйти, чтобы вас не поймали. Я правильно понял?

Магда. У вас хорошая память.

Стивенс. Вы только мельком видели тех двух джентльменов с ними?

Магда. Да.

Стивенс. Можете описать пьяного джентльмена?

Магда. Как я могу его описать? Не было времени посмотреть на лицо, и в дверях темно.

Стивенс. Ага! То есть было слишком темно? А вы спешили? А человека, которого вы до того видели всего один раз, вы при этом с уверенностью опознали?

Магда (со всей силой оскорбленной добродетели). Ну вот что, мистер! Я, как вы сказали, под присягой, а я верующая женщина и уважаю присягу. Но я сказала, что это был тот самый человек, и повторю это еще раз!

Стивенс. У меня все. Благодарю вас, мисс Свенсон.

Магда уходит, старательно избегая смотреть на Карен. Легкое нетерпение читается во взглядах, обращенных на Нэнси Ли Фолкнер. Флинт объявляет торжественно и четко:

Миссис Фолкнер!

Нэнси Ли встает и медленно, как будто каждый шаг дается ей с трудом, подходит к месту для свидетеля. Она спокойна, но создается впечатление, что для нее это суровое испытание и что ей пришлось собрать в кулак всю волю, чтобы исполнить свой долг.

Секретарь. Клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, да поможет вам Бог?

Нэнси Ли. Клянусь.

Флинт. Как вас зовут?

Нэнси Ли. Нэнси Ли Фолкнер.

Флинт. В каких отношениях вы были с покойным Бьорном Фолкнером?

Нэнси Ли. Я была… его женой.

Флинт. Я понимаю, как это вам больно, миссис Фолкнер, и высоко ценю ваше мужество, но я вынужден задать вам много вопросов, которые пробудят тяжелые воспоминания.

Нэнси Ли. Я готова, мистер Флинт.

Флинт. Когда вы познакомились с Бьорном Фолкнером?

Нэнси Ли. В августе прошлого года.

Флинт. Где вы познакомились?

Нэнси Ли. На балу, который давала моя подруга Сандра фон Ренсслер, в Нью-Порте.

Флинт. Не будете ли вы так любезны рассказать об этом, миссис Фолкнер?

Нэнси Ли. Сандра представила нас друг другу. Помню, она сказала: «Вот тебе крепкий орешек, Нэнси. Жду не дождусь увидеть и этот скальп в твоей знаменитой коллекции». Сандра вечно преувеличивала мою популярность… В тот вечер мы с ним танцевали. Танцевали в саду и остановились у кромки бассейна. Мы были одни в темноте, и тишину нарушали только приглушенные звуки вальса «Голубой Дунай». Мистер Фолкнер наклонился, чтобы сорвать мне розу. Когда он рвал ее, его рука коснулась моего обнаженного плеча. Не знаю почему, но я покраснела. Он заметил это и извинился, так любезно, с улыбкой. Потом он проводил меня назад к гостям… Я думаю, мы без слов поняли друг друга в ту ночь, потому что больше не танцевали вместе.

Флинт. Когда вы снова увидели мистера Фолкнера?

Нэнси Ли. Через три дня. Я пригласила его на ужин к себе в Лонг-Айленд. Это был настоящий шведский ужин, и я сама его приготовила.

Флинт. После этого вы часто виделись?

Нэнси Ли. Да, довольно часто. Он стал навещать меня все чаще и чаще до того дня… (Ее голос прерывается.)

Флинт. До того дня…?

Нэнси Ли (почти шепотом). Того дня, когда он сделал мне предложение.

Флинт. Расскажите об этом, пожалуйста, миссис Фолкнер.

Нэнси Ли. Мы ехали на машине, мистер Фолкнер и я, одни. День был прекрасный, с ярким холодным светом солнца. Я вела свою машину — и чувствовала себя такой молодой, такой счастливой, что все мысли вылетели из головы. Я… (Ее голос дрожит; она молчит несколько секунд, как бы пытаясь перебороть эти воспоминания, потом продолжает с виноватой улыбкой): Простите. Мне немного… тяжело думать… о тех днях… Я была беспечной… такой беспечной, что заблудилась. Мы остановились на незнакомой проселочной дороге. Я засмеялась и сказала: «Мы заблудились. Я тебя похитила и не отпущу». Он ответил: «Выкупа, который ты хочешь получить, не существует». Потом он вдруг сжал мою руку и сказал, глядя прямо на меня: «Зачем притворяться? Я люблю тебя, Нэнси…» (Рыдания прерывают ее голос. Она закрывает лицо кружевным носовым платком.)

Флинт. Простите, миссис Фолкнер. Если вы хотите успокоиться и продолжить завтра…

Нэнси Ли (поднимая голову). Спасибо, я в порядке. Я могу продолжать… Тогда я узнала о том, что мистер Фолкнер разорен. Он сказал, что должен рассказать мне правду, что он не может предложить мне выйти за него замуж, не имея ничего, что он мог бы мне дать. Но… я любила его. Так что я сказала, что деньги не имеют для меня никакого значения.

Флинт. Мистер Фолкнер не верил в свое будущее к тому моменту, когда вы с ним огласили помолвку?

Нэнси Ли. Не совсем так. Он говорил, что моя вера в него и смелость ему очень помогают. Я сказала ему, что наш долг — спасти его фирму — наш долг перед миром, который он обманул, а не перед собой. С моей помощью он осознал прошлые ошибки и был готов искупить их. Мы вместе вступили в новую жизнь, в жизнь, полную самопожертвования во имя труда и чужого благополучия.

Флинт. После свадьбы вы остались в Нью-Йорке?

Нэнси Ли. Да. Мы поселились у меня в Лонг-Айленде. Мистер Фолкнер оставил свой пентхаус.

Флинт. Мистер Фолкнер говорил вам о своих отношениях с мисс Эндр?

Нэнси Ли. Нет, тогда нет. Но через две недели после нашей свадьбы сказал. Пришел ко мне и сказал: «Любимая, есть одна женщина — была одна женщина — я чувствую, что обязан рассказать тебе о ней». Я сказала: «Я знаю. Не говори ни слова, если тебе это неприятно, дорогой».

Флинт. А что сказал мистер Фолкнер?

Нэнси Ли. Он сказал: «Карен Эндр — причина и символ моих тяжелых лет. Я хочу ее уволить».

Флинт. А вы что ответили?

Нэнси Ли. Ответила, что понимаю его и что он прав. «Но, — сказала я, — нельзя поступать жестоко. Может быть, тебе удастся найти для мисс Эндр другую вакансию». Он сказал, что поможет ей деньгами, но никогда больше не хочет ее видеть.

Флинт. Так он сам решил уволить мисс Эндр?

Нэнси Ли (гордо). Мистер Флинт, в этом мире существует два типа женщин. И мой тип никогда не ревнует… к другим.

Флинт. Как у мистера Фолкнера обстояли дела с бизнесом после свадьбы?

Нэнси Ли. Боюсь, я мало понимаю в бизнесе. Но я знаю, что папа дал ссуду — большую ссуду — моему мужу.

Флинт. Миссис Фолкнер, могла ли, по вашему мнению, существовать причина, по которой ваш муж мог покончить с собой?

Нэнси Ли. Думаю, точно нет.

Флинт. Он говорил о планах на будущее?

Нэнси Ли. Мы вместе мечтали о будущем. Даже… даже в вечер перед… его смертью. Сидели у огня в его кабинете и говорили о годах, которые нас ждут впереди. Мы знали, что долго не разбогатеем, если вообще разбогатеем. Но нам было все равно. Мы откинули материальные заботы со всеми их последствиями: гордыней, эгоизмом, амбициями, желанием подняться выше своего ближнего. Мы хотели посвятить свою жизнь духовным ценностям. Планировали уехать из города, влиться в скромное сельское общество, быть как все.

Флинт. Это было вечером пятнадцатого января, накануне его гибели?

Нэнси Ли (с усилием произносит). Да.

Флинт. Что делал мистер Фолкнер шестнадцатого января?

Нэнси Ли. Он провел день в пригороде, ездил по делам, как обычно. Приехал домой ближе к вечеру. Сказал, что вечером ему нужно быть на деловом банкете в Нью-Йорке, так что ужинать дома он не будет. Уехал около шести.

Флинт. Что за банкет, на котором мистер Фолкнер собирался присутствовать?

Нэнси Ли. Он не сказал, а я не спросила. Я никогда не вмешивалась в его дела.

Флинт. Вы не заметили ничего необычного, когда он прощался с вами в тот вечер?

Нэнси Ли. Нет, ничего. Он поцеловал меня и сказал, что постарается вернуться домой пораньше. Я стояла в дверях и смотрела, как он уезжает. Он помахал мне, прежде чем его машина исчезла в сумерках. Я простояла там несколько минут, думая о том, как мы счастливы, и о том, какая совершенная мечта наша любовь, как хрупкая идиллия, как… (ее голос дрожит). Я не знала, что наш такой прекрасный роман… невольно… из-за ревности… станет причиной… причиной его смерти. (Она роняет голову, прячет лицо в ладонях и громко всхлипывает, когда звучит глухой голос Стивенса.)

Стивенс. Ваша честь! Мы протестуем! Это надо вычеркнуть!

Судья Хиф. Последнюю фразу свидетельницы можно вычеркнуть.

Флинт. Спасибо, миссис Фолкнер. У меня все.

Стивенс (холодно). Вы сейчас в состоянии ответить на несколько вопросов, миссис Фолкнер?

Нэнси Ли (поднимая заплаканное лицо, гордо). На столько, сколько вы пожелаете, мистер Стивенс.

Стивенс (мягко). Вы сказали, что ваш роман был как совершенная мечта?

Нэнси Ли. Да.

Стивенс. Священная верность, исцеляющая душу?

Нэнси Ли. Да.

Стивенс. Прекрасные возвышенные отношения, основанные на взаимном доверии?

Нэнси Ли (уже немного удивленно). Да.

Стивенс (изменившимся тоном, жестко). Тогда зачем вы наняли детектива шпионить за вашим мужем?

Нэнси Ли (спохватившись). Я… это… я не нанимала детектива шпионить за мужем. Я наняла его, чтобы защитить мистера Фолкнера.

Стивенс. Не могли бы объяснить поподробнее?

Нэнси Ли. Ну… понимаете… понимаете, за некоторое время до того на мистеру Фолкнеру угрожал гангстер — «Гатс» Риган, кажется его так называли. Мистер Фолкнер не обратил на это никакого внимания — его никто не мог запугать — и отказался нанять телохранителя. Но я волновалась… так что, как только мы поженились, я наняла мистера фон Флита, чтобы присмотреть за ним. Я сделала это по секрету, потому что знала, что мистер Фолкнер будет против.

Стивенс. Каким образом ищейка, следующая за ним на приличном расстоянии, могла защитить мистера Фолкнера?

Нэнси Ли. Ну, я слышала, что в преступном мире есть свои источники информации, и я подумала, если известно, что за человеком постоянно следят, на него не нападут.

Стивенс. Так что все, что требовалось от мистера фон Флита, это следить за мистером Фолкнером?

Нэнси Ли. Да.

Стивенс. А не за мистером Фолкнером и мисс Эндр?

Нэнси Ли. Мистер Стивенс, подобное предположение для меня оскорбительно.

Стивенс. Я не обращал внимания на ваши беспочвенные оскорбления, миссис Фолкнер.

Нэнси Ли. Прошу прощения, мистер Стивенс. Заверяю вас, я не намеревалась вас оскорбить.

Стивенс. Вы сказали, что мистер Фолкнер говорил, что не желает больше видеть мисс Эндр?

Нэнси Ли. Да.

Стивенс. Но все же он встречался с ней после свадьбы, встречался часто и по ночам. Разве ваш детектив не говорил вам об этом?

Нэнси Ли. Да. Я это знала.

Стивенс. Как вы это объясните?

Нэнси Ли. Я не могу этого объяснить. Откуда я знаю, чем она могла его шантажировать?

Стивенс. Как вы объясните тот факт, что мистер Фолкнер солгал вам относительно делового банкета в ту ночь шестнадцатого января и сам поехал прямо к мисс Эндр домой?

Нэнси Ли. Если бы я могла это объяснить, мистер Стивенс, не было бы необходимости в сегодняшнем судебном заседании. Мы нашли бы объяснение загадочной гибели моего мужа. Все, что я знаю, это что она каким-то образом заставила его приехать к ней домой, о чем он по какой-то причине не мог мне сказать, а потом его в ту же ночь нашли мертвым.

Стивенс. Миссис Фолкнер, я прошу вас ответить еще на один вопрос.

Нэнси Ли. Да?

Стивенс. Я хочу, чтобы вы здесь, под присягой, подтвердили, что Бьорн Фолкнер вас любил.

Нэнси Ли. Бьорн Фолкнер был моим.

Стивенс. У меня все, миссис Фолкнер.

Карен (спокойно и четко). Нет. Не все.

Все взгляды обращаются на нее.

Задай ей еще один вопрос, Стивенс.

Стивенс. Какой, мисс Эндр?

Карен. Спроси, любила ли его она.

Нэнси Ли (сидя выпрямившись, с ледяным достоинством истиной леди). Любила, мисс Эндр.

Карен (вскакивая с места). Тогда как ты можешь говорить о нем после его смерти? Как ты можешь сидеть здесь и лгать, лгать о нем, когда он не может вернуться, чтобы защититься?

Судья Хиф свирепо стучит молоточком. Нэнси Ли охает и вскакивает.

Нэнси Ли. Я этого не вынесу! Почему я должна отвечать… убийце моего мужа!

Падает на стул, рыдая. Флинт кидается к ней.

Карен (спокойно). У меня все.

Флинт. Простите, миссис Фолкнер!

Судья Хиф. Судебное заседание переносится на завтра на десять часов утра.

Все встают. Судья Хиф выходит из сала суда, Флинт помогает Нэнси Ли встать. Проходя мимо Карен, Нэнси Ли бросает на нее вызывающий взгляд. Карен стоит выпрямившись и произносит так громко, что все оборачиваются)

Карен. Одна из нас врет. И мы обе знаем кто!

Занавес

 

АКТ II

Те же декорации, что в первом акте. Карен сидит за столом для подсудимого, с тем же спокойным достоинством, что и раньше. Когда открывается занавес, пристав стучит молоточком.

Пристав. Встать, суд идет!

Судья Хиф входит, все встают.

Двенадцатый Высший суд штата Нью-Йорк. Председатель — его честь судья Уильям Хиф.

Судья садится. Пристав ударяет молотком, и все садятся.

Судья Хиф. Общественное обвинение штата Нью-Йорк против Карен Эндр.

Флинт. Готов, Ваша честь.

Стивенс. Готов, Ваша честь.

Судья Хиф. Окружной прокурор может продолжать.

Флинт. Если Ваша честь не возражает, обвинение представит еще одного свидетеля. Мистер Джон Грэм Уитфилд!

Входит Мистер Уитфилд в сопровождении Нэнси Ли. Уитфилд — высокий и седой, с первого взгляда видно, что он настоящей джентльмен, он прекрасно выглядит для своего возраста. Разговаривает властно, как хозяин мира. Нэнси Ли идет медленно, потупив взор. Уитфилд нежно похлопывает ее по руке, как бы стремясь ее подбодрить; он идет к месту для свидетеля, а она садится на стул справа.

Клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, да поможет вам Бог?

Уитфилд. Клянусь.

Флинт. Как вас зовут?

Уитфилд. Джон Грэм Уитфилд.

Флинт. Ваш род занятий?

Уитфилд. Я президент банка «Уитфилд Нэйшнл Банк».

Флинт. Что свело вас с покойным мистером Фолкнером?

Уитфилд. Он был женат на моей дочери.

Флинт. Нет сомнения, мистер Уитфилд, что вы чрезвычайно компетентны в финансовых вопросах. Не могли бы вы рассказать, каково было состояние бизнеса мистера Фолкнера перед его смертью?

Уитфилд. Я бы сказал, дела были очень плохи, и всё же не безнадежны. Мой банк ссудил мистеру Фолкнеру двадцать пять миллионов долларов, чтобы спасти его предприятие. Нет необходимости говорить, что теперь эти деньги пропали.

Флинт. Что побудило вас дать ему ссуду, мистер Уитфилд?

Уитфилд. Он был мужем моей дочери; ее счастье для меня всегда было важнее всего. Но я руководствовался не только личными мотивами; видя, к каким бесчисленным трагедиям приведет это разорение для мелких инвесторов, я счел своим долгом приложить все усилия, чтобы предотвратить его.

Флинт. Рискнули ли бы вы такими большими деньгами ради предприятия мистера Фолкнера, если бы считали, что оно обречено и надежды нет?

Уитфилд. Нет конечно. Это было бы сложно сделать, но я не сомневаюсь, что с моей деловой проницательностью смог бы предотвратить его крах — если бы Фолкнер был жив.

Флинт. Значит, причиной самоубийства не могло стать состояние его бизнеса?

Уитфилд. У него были все причины жить.

Флинт. А теперь, мистер Уитфилд, скажите, пожалуйста, был ли мистер Фолкнер счастлив в семейной жизни с вашей дочерью?

Уитфилд. Мистер Флинт, я хочу сказать, что всегда считал дом и семью самым главным в нашей жизни. Так что вы можете представить, как важно было для меня семейное счастье дочери — и она была абсолютно счастлива с мистером Фолкнером.

Флинт. Мистер Уитфилд, а что думали о мистере Фолкнере вы?

Уитфилд. Могу только сказать, что я не одобрял многие из его качеств. Мы были настолько разными, насколько могут быть разными два человека; я ставлю долг превыше всего; Бьорн Фолкнер ставил превыше всего только собственное удовольствие.

Флинт. Как вы полагаете, мистер Уитфилд, мог ли мистер Фолкнер покончить с собой?

Уитфилд. Полагаю, это абсолютно невозможно.

Флинт. Спасибо, мистер Уитфилд. У меня все.

Стивенс. Мистер Уитфилд, вы хорошо относились к своему зятю?

Уитфилд. Да.

Стивенс. И у вас никогда не случалось ссор, не бывало такого, чтобы он выводил вас из себя?

Уитфилд (со снисходительной высокомерной улыбкой). Мистер Стивенс, меня невозможно вывести из себя.

Стивенс. Если я ничего не путаю, у вас с мистером Фолкнером произошло какое-то недоразумение, когда вы давали ему огромную ссуду. Это не потому, что вы отказывались дать деньги?

Уитфилд. Уверяю вас, это было чистое недоразумение. Должен заметить, мистер Фолкнер предпринял… не совсем этичную попытку ускорить процесс получения денег, в чем совершенно не было необходимости, ведь я и так с радостью дал их ему — ради дочери.

Стивенс. Вы говорили, что крах мистера Фолкнера принес и вам большие убытки?

Уитфилд. Да.

Стивенс. И ваше финансовое состояние в настоящее время не так хорошо, как раньше?

Уитфилд. Да.

Стивенс. Тогда как вы смогли позволить себе назначить вознаграждение в сто тысяч долларов за поимку и обличение Гатса Ригана?

Флинт. Я протестую! Какое это имеет отношение к делу?

Уитфилд. Ваша честь, я прошу позволить мне это объяснить.

Судья Хиф. Пожалуйста.

Уитфилд. Да, я назначал такое вознаграждение. Мной движило чувство гражданского долга. Джентльмен, известный под именем Гатс Риган, — печально известный преступник. Я счел, что можно заплатить за то, чтобы его арестовали и судили. Но я согласен с мистером Флинтом, что это не имеет отношения к делу.

Стивенс. Мистер Уитфилд, скажите, пожалуйста, почему вы так поспешно уехали в Калифорнию перед первым заседанием?

Уитфилд. По-моему, это очевидно. Моя дочь была сломлена неожиданно постигшим ее несчастьем. Я поспешил увести ее отсюда, чтобы спасти ей здоровье, а может быть и жизнь.

Стивенс. Вы очень любите свою дочь?

Уитфилд. Да.

Стивенс. Вы стараетесь по возможности исполнять все ее желания?

Уитфилд. С гордостью могу сказать, что да.

Стивенс. Если она или вы чего-то хотите, за ценой вы не постоите, верно?

Уитфилд. Мы можем себе позволить не думать о цене.

Стивенс. Так что вы бы не отказались купить ей того мужчину, которого она хочет?

Флинт. Ваша честь! Мы…

Уитфилд. Мистер Стивенс!

Стивенс. Вы не остановитесь перед тем, чтобы заплатить целое состояние за то, чтобы сломить первого несгибаемого человека, которого вы встретили за свою жизнь?

Флинт. Ваша честь! Мы протестуем!

Судья Хиф. Протест принимается.

Стивенс. А теперь, мистер Уитфилд, неужели вы станете утверждать, что ваши деньги не имели никакого отношения к увольнению мистером Фолкнером мисс Эндр? Что это не было вашим условием?

Уитфилд (его голос становится несколько менее дружелюбным и спокойным). Вы полностью ошибаетесь в своих подозрениях. Моя дочь ревновала мистера Фолкнера к мисс Эндр не больше, чем к его грязному белью. У всех мужчин иногда такое бывает!

Стивенс. Я бы не торопился с такими заявлениями, мистер Уитфилд. Не забывайте, что ваша дочь заплатила за то, что Карен Эндр имела бесплатно!

Флинт. Ваша честь! Мы…

Уитфилд вскакивает с искаженным лицом, он трясется от ярости. Судья Хиф стучит молоточком, но безрезультатно. Нэнси Ли вскакивает и истерично кричит, перебивая отца.

Нэнси Ли. Папа! Папа!

Уитфилд. Да вы… ничтожный хам… Вы хоть знаете, кто я? Что я могу раздавить вас, как таракана, как я давил и более…

Стивенс (с вызывающим спокойствием). Это все, что я хотел доказать. У меня все. Спасибо, мистер Уитфилд.

Флинт. Ваша честь! Мы настаиваем, чтобы оскорбительное замечание адвоката защиты, приведшее к этому инциденту, было вычеркнуто из протокола!

Судья Хиф. То замечание можно вычеркнуть.

Уитфилд отходит и садится около Нэнси Ли; она с нежностью берет его за руку.

Флинт (громко и торжественно). У меня больше нет свидетелей.

Стивенс. Настаиваем, чтобы дело было прекращено из-за недостаточности доказательств.

Судья Хиф. Отклоняется.

Стивенс. Протестую… Леди и джентльмены присяжные! Мы не можем выносить решение касательно Карен Эндр, прежде чем вынесем его касательно Бьорна Фолкнера. Он нарушил все существующие нормы — был ли он выше или ниже их, это вопрос, который каждый из вас решит для себя сам. Но я прошу вас помнить, что этот человек говорил, что его поступкам не нужно оправдание — он сам оправдывает себя; он говорил, что законы сделаны для того, чтобы получать удовольствие, нарушая их. Если вы будете об этом помнить, вы поймете, что жизнь, которую он вел последние месяцы, была для него так же невозможна, как невозможно тигру сесть на вегетарианскую диету. И попытка спастись от такой жизни могла привести его к самым отчаянным мерам, вплоть до самоубийства! (Стивенс замолкает, затем вызывает): Наш первый свидетель Джеймс Чендлер.

Секретарь. Джеймс Чендлер!

Входит Чендлер, педантичный мужчина среднего возраста. Он с достоинством занимает место свидетеля.

Клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, да поможет вам Бог?

Чендлер. Клянусь.

Стивенс. Ваше имя?

Чендлер. Джеймс Чендлер.

Стивенс. Род занятий?

Чендлер. Эксперт по почерку полиции Нью-Йорка.

Стивенс (берет письмо, которое читал инспектор Суини, и протягивает его Чендлеру). Вы узнаете это письмо?

Чендлер. Да. Это письмо было найдено в пентхаусе мистера Фолкнера в ночь его гибели. Меня вызвали, чтобы подвергнуть его экспертизе.

Стивенс. Что вас просили установить?

Чендлер. Меня просили установить, написал ли это письмо Бьорн Фолкнер.

Стивенс. К какому выводу вы пришли?

Чендлер. Это письмо написал Бьорн Фолкнер.

Стивенс. У меня все.

Флинт. Мистер Чендлер, во время экспертизы вас просили обратить внимание на то, что мисс Эндр имела обыкновение сама подписывать за мистера Фолкнера незначительные по важности документы, когда работала у него секретаршей. Вы сравнивали эти подписи с настоящими подписями Фолкнера?

Чендлер. Да.

Флинт. Что вы думаете по поводу них?

Чендлер. Я восхищен виртуозностью мисс Эндр. Разница очень мало заметна.

Флинт. Учитывая, как хорошо знала мисс Эндр мистера Фолкнера, существует ли вероятность, что она могла подделать это письмо так искусно, что это не было обнаружено?

Чендлер. Это маловероятно, но не невозможно.

Флинт. У меня все.

Чендлер уходит.

Стивенс. Сигард Джанквист!

Секретарь. Сигард Джанквист!

Входит Джанквист и становится на место для свидетеля. Это мужчина немного моложе сорока, немного застенчивый, со спокойными и сдержанными манерами, с наивным лицом и постоянно удивленным взглядом. Он швед и говорит с акцентом.

Клянетесь ли вы говорит правду, только правду и ничего, кроме правды, да поможет вам Бог?

Джанквист. Клянусь.

Стивенс. Как вас зовут?

Джанквист. Сигард Джанквист.

Стивенс. Каков ваш род занятий?

Джанквист. Моим последним местом работы была должность секретаря у герра Бьорна Фолкнера.

Стивенс. Сколько времени вы проработали на этой должности?

Джанквист. С начала ноября. С того времени как он уволил мисс Эндр.

Стивенс. Где вы работали раньше?

Джанквист. Бухгалтером у герра Фолкнера.

Стивенс. Сколько времени вы работали у него бухгалтером?

Джанквист. Восемь лет.

Стивенс. Мистер Фолкнер отдал вам должность мисс Эндр, когда уволил ее?

Джанквист. Да.

Стивенс. Мисс Эндр давала вам указания относительно новой должности?

Джанквист. Да, давала.

Стивенс. Как она при этом себя вела? Она выглядела рассерженной, расстроенной или обиженной?

Джанквист. Нет. Она была очень спокойна, как всегда, и просто мне все объяснила.

Стивенс. Вы замечали какие-то недомолвки между мисс Эндр и мистером Фолкнером в это время?

Джанквист (позабавленный, добродушно, но снисходительно). Герр адвокат, между герром Фолкнером и мисс Эндр не может быть никаких недомолвок так же, как между вами и вашем отражением в зеркале!

Стивенс. Вы бывали свидетелем каких-нибудь деловых переговорах, которые вели мистер Фолкнер и мистер Уитфилд?

Джанквист. Я никогда не присутствовал при их деловых переговорах, но я видел, что герр Уитфилд много раз приезжал в офис. Герр Уитфилд, он не любит герра Фолкнера.

Стивенс. Почему вы так думаете?

Джанквист. Я слышал, что он однажды сказал. Герр Фолкнер очень нуждался в деньгах и герр Уитфилд спросил его с сарказмом, что он будет делать, если его бизнес рухнет. Герр Фолкнер пожал плечами и сказал легкомысленно: «А, покончу с собой». Герр Уитфилд так странно и холодно на него посмотрел и сказал очень тихо: «Если это сделаешь, не сомневайся, что поступаешь правильно».

Входит человек с запиской, которую отдает Стивенсу. Стивенс читает и в изумлении пожимает плечами; потом поворачивается к судье Хифу.

Стивенс. Если позволите. Ваша честь, хочу рассказать об инциденте, который кажется глупым розыгрышем и смысл которого мне совершенно не ясен. Только что по телефону позвонил какой-то человек и требовал, чтобы ему дали немедленно поговорить со мной. Когда же ему объяснили, что это невозможно, он оставил мне вот это сообщение, которое сейчас принесли. (Читает записку.) «Не допрашивайте Карен Эндр, пока я не приду». Без подписи.

Карен так поспешно вскакивает, что роняет стул, и все оборачиваются на звук его падения. Она стоит, выпрямившись, с горящими глазами, от ее спокойствия не осталось и следа.

Карен. Я хочу, чтобы меня допросили прямо сейчас!

По залу суда пробегает шепот.

Флинт. Могу я спросить почему, мисс Эндр?

Карен (не обращая на него внимания). Допросите меня сейчас, Стивенс!

Стивенс (совершенно сбитый с толку). Боюсь, это невозможно, мисс Эндр. Мы должны сначала закончить допрос мистера Джанквиста.

Карен. Так заканчивайте. Поскорее. (Она садится, впервые обнаруживая признаки волнения.)

Судья Хиф (стуча молоточком). Я попрошу обвиняемую не мешать допросу.

Стивенс. Итак, мистер Джанквист, где вы были ночью шестнадцатого января?

Джанквист. В нашем офисе в Деловом Центре Фолкнера. Работал. Я часто работал допоздна.

Стивенс. Что вы делали, когда узнали о гибели мистера Фолкнера?

Джанквист. Я хотел вызвать герра Уитфилда. Позвонил ему домой в Лонг-Айленд, но дворецкий сказал, что его нет дома. Я звонил ему в офис в городе, но там никто не подошел. Я много куда звонил, но не нашел герра Уитфилда. Потом я опять позвонил домой, и мне пришлось сказать миссис Фолкнер, что герр Фолкнер покончил с собой.

Стивенс. И когда вы сказали, какими были первые слова миссис Фолкнер?

Джанквист. Она сказала — «Ради Бога, не сообщай в газеты!»

Стивенс. У меня всё.

Карен вскакивает, готовая подойти.

Флинт. Одну минутку, пожалуйста, мисс Эндр. Куда вы так спешите? Кого вы ждете?

Карен, не отвечая, неохотно садится.

Мистер Джанквист, Бьор Фолкнер принят вас на работу восемь лет назад?

Джанквист. Да.

Флинт. Вы всегда знали, что махинации, которые проворачивает ваш босс, незаконны?

Джанквист. Нет, не знал.

Флинт. А теперь вы знаете, что он был преступником и мошенником?

Джанквист (с тихим достоинством твердой убежденности). Нет, этого я и теперь не знаю.

Флинт. Ах, не знаете? И вы не знали, чем на самом деле были его блестящие финансовые операции?

Джанквист. Я знал, что герр Фолкнер делает то, что не дано другим людям. Но я никогда не спрашивал и не сомневался. Я знал, что это не неправильно.

Флинт. Откуда же вы это знали?

Джанквист. Потому что он был герром Бьорном Фолкнером.

Флинт. И он не мог поступать неправильно?

Джанквист. Герр адвокат, когда маленькие люди, такие как мы с вами, встречают такого человека, как Бьорн Фолкнер, мы снимаем шляпу и кланяемся и иногда выполняем приказы, но мы не задаем вопросов.

Флинт. Великолепно, мой дорогой мистер Джанквист. Ваша преданность своему господину достойна восхищения. Вы ведь сделали бы для него все, что угодно?

Джанквист. Да.

Флинт. Вы также преданы мисс Эндр?

Джанквист(многозначительно). Герр Фолкнер любил мисс Эндр.

Флинт. Так что такая мелочь, как небольшая ложь ради вашего господина, это для вас пустяки?

Стивенс. Мы протестуем, Ваша честь!

Судья Хиф. Протест принят.

Джанквист (с тихим негодованием). Я не лгу, герр адвокат. Герр Фолкнер мертв и не может приказать мне солгать. Но если бы мне пришлось выбирать, я лучше солгал бы ради Бьорна Фолкнера, чем сказал бы правду ради вас.

Флинт. Я больше благодарен вам за эти слова, чем вы можете думать, герр Джанквист. У меня все.

Джанквист уходит.

Стивенс (торжественно). Карен Эндр!

Карен встает. Она спокойна. Она делает шаг к месту для свидетеля с видом королевы, всходящей на эшафот. Секретарь останавливает ее.

Секретарь. Клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, да поможет вам Бог?

Карен (спокойно). Это бесполезно. Я атеистка.

Судья Хиф. Свидетели должны согласиться независимо от этого.

Карен (равнодушно). Я соглашаюсь.

Стивенс. Как вас зовут?

Карен. Карен Эндр.

Стивенс. Ваше последнее место работы?

Карен. Секретарша Бьорна Фолкнера.

Стивенс. Сколько времени вы занимали эту должность?

Карен. Десять лет.

Стивенс. Расскажите, как вы познакомились с Бьорном Фолкнером.

Карен. Я пришла по данному им объявлению наниматься стенографисткой. Мы познакомились в его офисе в переулке в Стокгольме. Он был там один. Для меня это была первая работа. Для него первый офис.

Стивенс. Как Фолкнер вас встретил?

Карен. Он встал, не произнеся ни слова. Просто стоял и смотрел на меня. Его губы оскорбляли меня, хотя он и молчал; его пристальный взгляд невозможно было вынести; я не знала, чего хочу, — встать на колени или дать ему пощечину. Я не сделала ни того, ни другого. Я сказала, зачем пришла.

Стивенс. И он вас нанял?

Карен. Он сказал, что я слишком молода и ему не нравлюсь. Но он бросил мне блокнот и велел приступить к работе, потому что он спешит. Так я и сделала.

Стивенс. И проработали целый день?

Карен. Целый день. Он так быстро диктовал — так быстро, как только мог говорить. Не давал мне возможности и слова вставить. Ни разу не улыбнулся и не поднял на меня глаза.

Стивенс. Когда он впервые… (Запинается.)

Карен. Впервые взял меня? В первый день знакомства.

Стивенс. Как это произошло?

Карен. Ему как будто нравилось мне приказывать. Он вел себя как дрессировщик с хлыстом в руках. И я испугалась.

Стивенс. Потому что вам это не понравилось?

Карен. Потому что мне это понравилось… Так что, когда мой восьмичасовой рабочий день закончился, я сказала ему, что ухожу. Он посмотрел на меня и ничего не ответил. А потом вдруг спросил, спала ли я когда-нибудь с мужчиной. Я сказала, что нет. Он сказал, что даст мне тысячу крон, если я зайду в его кабинет и сниму платье. Я сказала, что не пойду. Он сказал, что если я этого не сделаю, он возьмет меня силой. Я сказала, пусть попробует. Он попробовал… Потом я собрала свою одежду; но я не ушла. Я осталась. Продолжала работать.

Стивенс. И с тех пор вы работали, жили и шли к успеху вместе?

Карен. Десять лет. Когда мы заработали первый миллион крон, он отвез меня в Вену. Мы сидели в ресторане, и оркестр играл «Пой, цыганка». Когда мы заработали десять миллионов, он повез меня в Дели. Мы остановились на берегу Ганга, в двух шагах от старинного храма, в котором людей приносили в жертву богам… Когда мы заработали двадцать пять миллионов, он повез меня в Нью-Йорк. Мы наняли пилота, чтобы облететь город на самолете, и ветер трепал волосы Бьорна, как знамя над миром, лежащим у его ног.

Стивенс. Вы можете назвать сумму, которой он владел на пике своего богатства?

Карен. Нет, и он сам не смог бы; у него не было личного состояния. Он брал, сколько хотел. Когда он был должен одной из своих компаний, долг списывался со счетов и дебитов на счет других концернов. Очень просто. Мы сами проводили всю бухгалтерию.

Стивенс. Зачем такой гениальный человек, как мистер Фолкнер, прибегал к таким методам?

Карен. Он хотел создать гигантскую сеть, и быстро создать; сеть над миром, которой бы он управлял. Ему приходилось распоряжаться бесчисленными суммами денег; ему приходилось завоевывать доверие. Так что он платил дивиденды со своего капитала, платил много больше, чем мы реально зарабатывали.

Стивенс. Когда в бизнесе мистера Фолкнера начались первые затруднения?

Карен. Примерно год назад.

Стивенс. Что на этот раз привело мистера Фолкнера в Америку?

Карен. Мы взяли краткосрочный заем в десять миллионов долларов у банка «Уитдилд Нэйшнл Банк» и не могли отдать его. Нам нужна была отсрочка. Уитфилд отказывал нам. Пока в дело не вмешалась его дочь.

Стивенс. Как это случилось?

Карен. Бьорн познакомился с ней на вечеринке. Она явно дала понять, что он ей очень интересен… Так вот, однажды он пришел и сказал мне: «Карен, у нас остался всего одно финансовое поручительство, и оно у тебя в руках. Ты должна позволить мне взять его на время». Я сказала: «Конечно. А что это?» Он ответил, что это он сам. Я спросила: «Нэнси Уитфилд?» — и он кивнул. Я не сразу ответила — не так легко было это выговорить, а потом сказала: «Ладно, Бьорн». Он спросил: «Между нами это что-нибудь меняет?» Я сказала: «Нет».

Стивенс. Мистер Фолкнер сделал предложение мисс Уитфилд?

Карен. Нет. Это она сделала ему предложение.

Стивенс. Как это было?

Карен. Он мне рассказывал. Она взяла его покататься на машине и остановилась на безлюдной дороге. Она сказала, что они потерялись, что она его похитила и не отпустит. Он ответил, что выкупа, который ей нужен, не существует. Тогда она сказала напрямую: «Зачем притворяться? Я хочу тебя, и ты это знаешь. Ты меня не хочешь, и я это знаю. Но я плачу за то, чего хочу, и у меня есть цена за тебя». Он спросил: «И какова цена?» Она ответила: «Отсрочка за тот заем в десять миллионов долларов, которая тебе нужна, чтобы спасти свой бизнес. Ты можешь избежать тюрьмы за мошенничество, только находясь под опекой миссис Бьорн Фолкнер!»

Нэнси Ли вскакивает, дрожа от возмущения.

Нэнси Ли. Ложь! Бесстыдная ложь! Как ты можешь…

Судья Хиф (стуча молоточком. Тишина, пожалуйста. Каждого, кто помешает допросу я попрошу удалиться из зала суда!

Уитфилд шепчется с Нэнси Ли и усаживает ее, похлопывая по руке.

Стивенс. Что на это ответил мистер Фолкнер, мисс Эндр?

Карен. Он сказал: «Это будет тебе стоить прорву денег». Она ответила: «Деньги никогда не имели для меня значения». Тогда он сказал: «Ты не забудешь, что это деловая сделка? Ты не покупаешь никаких чувств: не жди их». А она ответила: «Они мне не нужны. У тебя будут деньги, а у меня ты». Такая сделка.

Стивенс. Жаждал ли подобной сделки мистер Уитфилд?

Карен. Бьорн сказал, что для мистера Уитфилда решение дочери стало потрясением. Но мисс Уитфилд настояла. Она всегда поступала, как хотела. Договорились об отсрочке и что Уитфилд даст Бьорну в долг на неограниченное время.

Стивенс. Иными словами, Фолкнер отдал себя под залог, как последнюю оставшуюся ценность?

Карен. Да. И, как и другие ценности, эта ничего для него не значила.

Стивенс. Вас возмутила его женитьба?

Карен. Нет. Мы всегда воспринимали бизнес как войну. К этому мы отнеслись как к нашей самой тяжелой военной кампании.

Стивенс. Почему мистер Фолкнер уволил вас через две недели после свадьбы?

Карен. Он был вынужден это сделать. Уитфилд отказался дать деньги, которые обещал.

Стивенс. Чем он объяснил этот отказ?

Карен. Тем, что Бьорн содержит любовницу. Это было условием мисс Уитфилд: меня нужно было уволить.

Стивенс. А мистер Уитфилд внес нужную сумму, когда вас уволили?

Карен. Нет. Он опять отказался. Он добавил еще одно, как он выразился, «небольшое условие».

Стивенс. Какое условие?

Карен. Он хотел контрольный пакет акций предприятий Бьорна.

Стивенс. Фолкнер с этим согласился?

Карен. Бьорн сказал, что лучше сложит все акции в одну кучу и сожжет.

Стивенс. И что же, дал Уитфилд ссуду?

Карен. Нет, не дал. Бьорн сам ее взял.

Стивенс. Как это взял?

Карен. Подделал подпись Уитфилда на ценных бумагах стоимостью в пять миллионов долларов.

Стивенс. Откуда вы об этом знаете?

Карен (спокойно). Я ему помогала.

По залу суда пробегает гул. Стивенс сражен наповал, Флинт издает смешок.

Стивенс. Это помогло мистеру Фолкнеру?

Карен. Только на время. Приближалась очередная плата дивидендов. Мы не могли заплатить. Бьорн продлевал кредит до последнего, и больше продлить его было невозможно.

Стивенс. Как мистер Фолкнер воспринял эту ситуацию?

Карен. Он понимал, что это конец.

Стивенс. Что он планировал делать?

Карен. Такой человек, как Бьорн Фолкнер, не станет раболепствовать перед управляющим конкурсной массой. И в тюрьме его не запрешь.

Стивенс. А что вместо этого?

Карен. Он не боялся мира. Нарушал все его законы. Он хотел покинуть его тогда, когда захочет, и как захочет. Он был…

Дверь для свидетелей с левой стороны открывается. Врывается высокий, худой светлоглазый молодой человек в дорожном костюме.

Риган. Я сказал подождать меня!

Карен быстро встает с места с испуганным вскриком. Флинт, Уитфилд и еще несколько человек вскакивают.

Флинт (поясняет). Гатс Риган!

Карен (в отчаянье). Лэрри! Молчи! Пожалуйста! О, пожалуйста, молчи! Ты обещал, что не придешь!

Судья Хиф стучит молоточком — безрезультатно.

Риган. Карен, ты не понимаешь, ты не…

Карен (подскакивает к судье Хифу). Ваша честь! Я требую, чтобы этому человеку не позволили давать показания!

Флинт. А почему нет, мисс Эндр?

Стивенс (подбегая к Карен). Погодите! Ни слова!

Карен (не обращая на него внимания, в отчаянье кричит, стараясь перекричать шум.) Ваша честь…!

Риган. Карен! (Стивенсу): Остановите ее! Ради Бога, остановите ее!

Судья Хиф. Тишина!

Карен. Ваша честь! Этот человек любит меня! Он сделает что угодно, чтобы меня спасти! Он солжет! Не верьте ни единому слову! (Неожиданно замолкает, с вызовом смотрит на Ригана.)

Риган (медленно). Карен, твоя жертва напрасна — Бьорн Фолкнер мертв.

Карен (диким, нечеловеческим криком). Он… мертв?

Риган. Да.

Карен. Бьорн… мертв?

Флинт. Вы что, не знали, мисс Эндр?

Карен не отвечает. Она застывает на месте, а потом падает без сознания на ступеньки места для свидетеля. В зале суда все приходят в смятение.

Занавес

 

АКТ III

Та же декорация, что в первых двух актах. Заседание суда вот-вот начнётся. Нэнси Ли, Уитфилд и Джанквист занимают места Карен сидит за столом для подсудимых с опущенной головой и безвольно опущенными руками. Она спокойна — это мертвое, равнодушное спокойствие. Когда она двигается и говорит, делает это так же неторопливо, как раньше; но теперь мы видим сломленного человека. Пристав стучит молоточком.

Пристав. Встать, суд идет!

Входит судья Хиф. Все встают.

Двенадцатый Высший суд штата Нью-Йорк. Председатель — его честь судья Уильям Хиф.

Судья садится. Пристав ударяет молотком, и все садятся.

Судья Хиф. Общественное обвинение штата Нью-Йорк против Карен Эндр.

Стивенс. Готов, Ваша честь.

Флинт. Если Ваша честь не возражает я хотел бы доложить, что дал предписание на арест Ригана, так как очевидно, что он соучастник этого убийства. Но он исчез. В последний раз его видели на допросе осужденной, и я бы хотел…

Риган (входит). Только не надо паники! (Спокойно подходит к Флинту.) Кто исчез? Как думаешь, зачем я приходил, просто, чтобы порадовать твоих верзил? Нечего было отдавать предписания. Я буду здесь. Если она виновна, и я виновен. (Садится за стол для ответчика.)

Судья Хиф. Защита может продолжать.

Стивенс. Карен Эндр.

Карен подходит к месту для свидетеля. От ее величия и самообладания ничего не осталось; она с трудом двигается.

Мисс Эндр, когда вы вчера настаивали на своей версии произошедшего, вы знали всю правду о том, что случилось на самом деле?

Карен (еле слышно). Нет.

Стивенс. Хотите ли вы теперь отказаться от своих показаний?

Карен. Нет.

Стивенс. Когда вы давали показания в первый раз, вы пытались кого-то защитить.

Карен. Да.

Стивенс. Кого?

Карен. Бьорна Фолкнера.

Стивенс. Вы по-прежнему считаете необходимым его защищать?

Карен (произносит с большим усилием). Нет… не необходимым… больше.

Стивенс. Вы по-прежнему утверждаете, что Бьорн Фолкнер покончил с собой?

Карен. Нет. (Убедительно): Бьорн Фолкнер не покончил собой. Его убили. Не я. Пожалуйста, поверьте. Не ради меня — мне все равно, что вы теперь со мной сделаете — но потому что нельзя, чтобы его убийца избежал наказания! Я расскажу вам всю правду. Я лгала во время следствия. Я собственному адвокату лгала. И здесь собиралась лгать, но все, что я буду говорить теперь, только правда. Я все расскажу.

Стивенс. Вы начали рассказывать о том, какими средствами мистер Фолкнер пытался преодолеть трудности, мисс Эндр.

Карен. Я говорила, что он хотел покинуть этот мир. Но он не собирался убивать себя. Я выбросила из пентхауса тело мужчины. Но этот мужчина тогда был уже мертв. Это был не Бьорн Фолкнер.

Стивенс. Пожалуйста, объясните, мисс Эндр.

Карен. Бьорн хотел официально считаться мертвым. Чтобы его не искали, не преследовали. Ему надо было скрыться. Он разыграл это самоубийство. Он долго вынашивал этот план. Для этого он сохранил десять миллионов долларов, из тех, которые получил, подделав подпись Уитфилда. Нам нужно было, чтобы кто-нибудь нам помог. Кто-то, кто совсем никак не связан с Бьорном. Такой человек был только один — Риган.

Стивенс. Почему вы считали, что мистер Риган захочет вам помогать в таком опасном деле?

Карен. Он меня любил.

Стивенс. И несмотря на это, он согласился помочь?

Карен. Он из-за этого согласился.

Стивенс. Каков был план, мисс Эндр?

Карен. Риган должен был достать труп. Но никого при этом не убивая. Мы ждали. Ночью шестнадцатого января гангстеры убили этого бандита, О’Тула, по прозвищу «Левша». Его убийц уже арестовали, и они признались, так что вы знаете, что Риган к его убийству отношения не имел. Но, может быть, вы помните из газет, что его тело исчезло из дома его матери. Вот это уже сделал Риган. Рост, внешние приметы и цвет волос у О’Тула такие же, как у Бьорна. Это его я выбросила из пентхауса.

Стивенс. Это все, чем вам помог Риган?

Карен. Нет. Он должен был достать самолет и увести Бьорна в Южную Америку. Бьорн не умел управлять самолетом. Риган раньше был пилотом… В тот день, шестнадцатого января, Бьорн перевел в три банка в Буэнос-Айрес десять миллионов долларов на имя Рэйгнера Хедина. Через месяц мы с ним должны были встретиться в отеле «Континенталь» в Буэнос-Айресе. До этого мы трое не должны были встречаться. Что бы ни случилось, мы должны были хранить тайну.

Стивенс. Расскажите, что случилось шестнадцатого января, мисс Эндр.

Карен. В тот вечер Бьорн приехал ко мне домой. Я никогда не забуду улыбку, с которой он выходил из лифта: он любил опасность. Мы вместе поужинали. В девять тридцать отправились к Ригану. У него было тело О’Тула, одетое в дорожный костюм. Мы поехали назад ко мне. Бьорн хотел, чтобы кто-то видел его входящим в дом. Так что я не стала отпирать своим ключом. Позвонила в дверь. Мы были парадно одеты, чтобы все производило впечатление веселой вечеринки. Бьорн и Риган изображали, будто покойник — это их пьяный друг. Ночной сторож отпер дверь. Потом мы поднялись наверх на лифте.

Стивенс. И что потом?

Карен. Бьорн переоделся в одежду покойника, а на него надел свою. Написал письмо. Потом они выволокли тело и оставили наклоненным над перилами. Потом… потом мы попрощались. (Голос Карен не дрожит; она не старается вызвать жалость; только легкое усилие, с которым она произносит последние слова, выдает, как болезненны для нее эти воспоминания.) Бьорн должен был уйти первым. Он спустился на лифте. Я стояла и смотрела, как загораются этажи на индикаторе — все пятьдесят этажей вниз. Потом лифт остановился. Он ушел.

Стивенс. А потом?

Карен. Через несколько минут за ним ушел Риган. Они должны были встретиться в десяти милях от города, там Риган оставил самолет. Я около часа сидела одна. В пентхаусе было так тихо. Мне не хотелось ждать снаружи в саду — с трупом… мертвецом, который как бы Бьорн. Я легла на кровать в спальне. Взяла халат Бьорна и легла на него лицом. Рядом с кроватью часы, они тикали в темноте. Я ждала. Когда прошел час, это значило, что самолет взлетел. Я встала. Порвала платье, как будто во время борьбы. Потом пошла в сад, к перилам. Я посмотрела вниз: там так много огней… мир казался таким маленьким, далеким… Потом я сбросила тело вниз. Я смотрела, как оно падает. Вместе с ним улетели вниз все беды Бьорна… Я тогда не знала, что… его жизнь тоже.

Стивенс. У меня все, мисс Эндр.

Флинт. Должен признать, мисс Эндр, что мне почти не осталось работы, вы выполнили ее за меня сами… Теперь скажите-ка нам: мистер Фолкнер не имел четкого представления о том, что хорошо, а что плохо?

Карен. Бьорн никогда не думал, о таких понятиях, как «хорошо» и «плохо». Для него существовало только: «ты можешь» или «ты не можешь». Он всегда мог.

Флинт. Ну а вы? Вы, не возражая, помогали ему в этих беззаконных действиях?

Карен. Для меня существовало только: «он хочет» или «он не хочет».

Флинт. Вы сказали, что Бьорн Фолкнер вас любил?

Карен. Да.

Флинт. А он когда-нибудь просил вашей руки?

Карен. Нет. Зачем?

Флинт. Вы не знаете, что закон предусматривает подобные случаи?

Карен. Чей закон, мистер Флинт? И для кого?

Флинт. Мисс Эндр, предупреждал ли вас ваш адвокат, что все, что вы здесь скажете, может быть использовано против вас?

Карен. Я здесь, чтобы сказать правду.

Флинт. Вы любили Бьорна Фолкнера?

Карен. Да.

Флинт. Таким, каким он был?

Карен. Потому что он был таким.

Флинт. Вот именно, мисс Эндр. А теперь скажите, что бы вы сделали, если бы какая-то женщина увела у вас мужчину, которого вы так боготворили? Если бы она воззвала к его душе, а не животным инстинктам, которые, по-видимому, так успешно использовали вы? Если бы ей удалось изменить бессовестного негодяя, которого вы любили, и приблизить его к своему идеалу порядочного мужчины? Вы бы все еще любили его после этого?

Стивенс. Ваша честь! Мы протестуем!

Судья Хиф. Протест принят.

Карен. Но я хочу ответить. Я хочу, чтобы окружной прокурор знал, что он оскорбляет память Бьорна Фолкнера.

Флинт. Вы хотите? Но когда он был жив, вы не думали о том, что оскорбляете его интрижкой с гангстером?

Риган (вскакивает). Ты, гад…

Карен (спокойно). Не надо, Лэрри. (Риган неохотно садится.) Вы ошибаетесь, мистер Флинт. Риган любил меня. Я его — нет.

Флинт. И он что, не потребовал обычной… цены за помощь?

Карен. Он ничего не потребовал.

Флинт. Вы единственная, кто знал всё о темных делишках Фолкнера?

Карен. Да.

Флинт. Так вы знали достаточно, чтобы в любой момент упрятать его за решетку?

Карен. Я никогда бы этого не сделала!

Флинт. Но могли, если бы захотели?

Карен. Думаю, да.

Флинт. Не в этом ли, мисс Эндр, кроется объяснение, почему Фолкнер ездил к вам после женитьбы? Он переродился, ему хотелось избежать катастрофы. Но вы занесли над ним меч. Вы могли разрушить его планы и разоблачить его прошлые преступления прежде, чем он успел бы искупить их. Может, это не любовь, а страх помогал вам удерживать его?

Карен. Бьорн никогда не знал, что такое страх.

Флинт. Мисс Эндр, кто знал о переводе денег в Буэнос-Айрес?

Карен. Только Бьорн, я и Риган.

Флинт. И Риган! А могли ли у Фолкнера быть вполне законные обоснованные причины, чтобы сделать этот перевод?

Карен. Я о таких не знаю.

Флинт. Хотите сказать, что вы о них не скажете. Так вот, мисс Эндр, Бьорн Фолкнер десять лет содержал вас в немыслимой роскоши. У вас были платиновые платья и другие «скромные радости». Вам больше всего на свете не хотелось менять привычный уклад жизни. Вам больше всего на свете не хотелось смотреть, как его деньги переходят инвесторам, смотреть на него бедного, да?

Карен. Я никогда не увидела бы его бедным.

Флинт. Нет! Конечно нет! Потому что вы и ваш любовник-гангстер убили бы его и получили десять миллионов, о которых никто не знает!

Стивенс. Ваша честь! Мы протестуем!

Судья Хиф. Принято.

Флинт. Вы только что слышали доказательства того, что у Фолкнера не было причин убивать себя. Тем более причин бежать от счастья, которое он встретил впервые в жизни. А вы ненавидели его за это счастье! Скажете, нет?

Карен. Вы не понимаете, каким человеком был Бьорн Фолкнер.

Флинт. Может, и не понимаю. Но давайте посмотрим, правильно ли я понял вас. Человек изнасиловал вас в первый день знакомства. Вы десять лет состояли с ним в низких и незаконных отношениях. Вы обманули тысячи инвесторов по всему миру. Вы сдружились с печально известным гангстером. Вы помогли подделать чек на двадцать пять миллионов долларов. Обо всем этом вы рассказываете нам с гордостью, даже с вызовом. И вы думаете, мы поверим, что вы не способны убить?

Карен (очень спокойно). Ошибаетесь, мистер Флинт. Я способна убить — ради Бьорна Фолкнера.

Флинт. У меня все, мисс Эндр.

Карен спокойно и равнодушно идет к столу для ответчика и садится.

Стивенс. Лоуренс Риган!

Секретарь. Лоуренс Риган!

Риган становится на место для свидетеля.

Клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, да поможет вам Бог?

Риган. Клянусь.

Стивенс. Как вас зовут?

Риган. Лоуренс Риган.

Стивенс (немного запинаясь). Ваш род занятий?

Риган (спокойно, с легкой долей иронии). Безработный.

Стивенс. Как давно вы знакомы с Карен Эндр?

Риган. Пять месяцев.

Стивенс. Где вы познакомились?

Риган. В офисе Фолкнера. Я пришел туда, чтобы… у меня с ним были свои дела. Но я не стал этого делать, потому что познакомился с его секретаршей.

Стивенс. Как получилось, что вы с мисс Эндр подружились?

Риган. Ну нашу первую встречу дружеской не назовешь. Она не дала мне увидеть Фолкнера. Сказала, у меня денег хватило бы на букетик орхидей — и с ее боссом мы так и не встретились. Я сказал, что подумаю над этим, и ушел. Я подумал. Только не о бизнесе ее босса. О ней. На следующий день я послал ей орхидеи. Видите, к чему это привело? А началось вот так.

Стивенс. Вы знали об отношениях мисс Эндр с мистером Фолкнером?

Риган. Знал еще до того, как с ней познакомился. И что? Я знал, что это безнадежно. Но поделать ничего не мог.

Стивенс. Вы никогда не надеялись, что мисс Эндр разделит ваше чувство?

Риган. Нет.

Стивенс. Вы никогда не пытались принудить ее к этому?

Риган. Вам обязательно все знать?

Стивенс. Боюсь, что да.

Риган. Я поцеловал ее один раз. Насильно. В вечер свадьбы Фолкнера. Она была одна. Такая несчастная. А я по ней с ума сходил. Она мне сказала, что это бесполезно. Я никогда не хотел, чтобы она знала. Но она узнала. С тех пор мы об этом не упоминали.

Стивенс. Когда мисс Эндр рассказала вам, что Фолкнер собрался сбежать?

Риган. Примерно за две недели до того, как мы это провернули.

Стивенс. «Левша» О’Тул был «вашим человеком»?

Риган. Нет.

Стивенс. Вы как-то связаны с его убийцами?

Риган. Нет.

Стивенс (неуверенно). Вы действительно не знали, что его собираются убить?

Риган (с той же легкой иронией). Нет. Я просто догадался.

Стивенс. Что случилось ночью шестнадцатого января?

Риган. Все было так, как вам рассказала мисс Эндр. Но она знает только пол правды. Я знаю всю.

Стивенс. Расскажите, что было, когда вы ушли из пентхауса.

Риган. Я ушел через десять минут после Фолкнера. Он взял мою машину. Мне мой человек оставил около входа другую. Я тронулся — сразу на полную скорость.

Стивенс. Куда вы поехали?

Риган. На Мидоу-Лэйн. Десять миль отсюда, в округе Кинг. В тот вечер я заранее оставил там самолет. Фолкнер должен был приехать первый и ждать меня.

Стивенс. В каком часу вы туда приехали?

Риган. Около полуночи. Ярко светила луна. Я свернул с дороги и увидел в глине следы шин, там, где проехала машина Фолкнера. Я поехал по ним. А потом я подумал, что рехнулся: самолета не было.

Стивенс. И что вы сделали?

Риган. Я два часа кружил над следами шин. Машина Фолкнера была там — она стояла, где мы и договорились ее спрятать. Пустая, фары погашены, ключ в зажигании. Я видел на земле следы — там, где взлетел самолет. Но Фолкнер не смог бы улететь сам.

Стивенс. Вы искали какие-нибудь улики, которые могли бы помочь понять, в чем дело?

Риган. Искал, как ищейка.

Стивенс. Нашли что-нибудь?

Риган. Нашел. Одну вещь. Машину.

Стивенс. Какую машину?

Риган. Ее спрятали в кустах с другой стороны. Большой черный «Седан».

Стивенс. Что вы сделали тогда?

Риган. Я хотел узнать, чья это машина, так что выбил стекло, забрался на заднее сиденье и стал ждать.

Стивенс. Сколько времени пришлось ждать?

Риган. До утра.

Стивенс. А потом?

Риган. Потом пришел хозяин. Я видел, как он подошел. У него было странное лицо. Не было шляпы. Одежда мятая и в жирных пятнах.

Стивенс. Что вы тогда сделали?

Риган. Притворился, что сплю на заднем сиденье. Наблюдал за ним. Он подошел, открыл дверь. Потом увидел меня. Он вздрогнул и заорал, как будто ему нож в сердце воткнули. Видно, у него душа в пятки ушла.

Стивенс. И что вы тогда сделали?

Риган. Я вздрогнул, сделал вид, что проснулся, потянулся, протер глаза и говорю: «А, это ты? Ну и ну, вот так встреча!» Не думаю, что ему это понравилось. Он спросил: «Ты кто? Что ты тут делаешь?» Я сказал: «Меня зовут Гатс Риган, вы могли обо мне слышать. У меня возникли небольшие затруднения, и мне пришлось тут ненадолго спрятаться. Эта машинка пришлась очень кстати». Он сказал: «Это ужасно, но я буду вынужден просить вас выйти. Я спешу».

Стивенс. Вы вышли?

Риган. Нет. Я потянулся и спросил: «Что за спешка?» Он сказал: «Тебя это не касается». Я улыбнулся и объяснил: «Спрашиваю не для себя. Понимаешь, у меня случайно есть в друзьях журналист. Его очень заинтересует история про важного джентльмена вроде тебя, который скитается в глуши с первыми петухами. Но уверен, ему захочется узнать все».

Стивенс. Что на это сказал тот человек?

Риган. Ничего не сказал. Достал чековую книжку и посмотрел на меня. Я пожал плечами и посмотрел на него. Тогда он сказал: «Десять тысяч долларов будут достаточным знаком благодарности, чтобы ты заткнул свой рот?» Я сказал: «Достаточным. Чек на имя Лоуренса Ригана». Он выписал чек. Вот он. (Риган достает чек и отдает Стивенсу. В зале суда оживление.)

Стивенс (напряженно, с угрозой в голосе). Прошу рассматривать этот чек, как вещественное доказательство. (Отдает чек секретарю. Секретарь смотрит на него и вздрагивает)

Флинт (подпрыгивая). Что за ерунда? Кто это был?

Стивенс (торжественно). Кто это был, мистер Риган?

Риган. Пусть секретарь прочтет вам чек.

Стивенс (секретарю). Будьте так добры прочесть.

Секретарь (читает). Шестнадцатое января… Выдать Лоуренсу Ригану десять тысяч долларов. Подписано Джоном Грэмом Уитфилдом.

В зале суда гул. Уитфилд вскакивает.

Уитфилд. Это возмутительно!

Флинт. Я хочу увидеть чек!

Судья Хиф (стучит молоточком). Тишина! Если заседания еще будут прерывать таким образом, я попрошу всех очистить зал суда!

Стивенс. Мы просим рассматривать этот чек как вещественное доказательство!

Флинт. Протестую!

Судья Хиф. Протест отклоняется. Вещественное доказательство принимается.

Стивенс. Что вы делали после того, как получили чек, мистер Риган?

Риган. Положил его в карман и поблагодарил этого человека. Потом я достал пистолет, ткнул ему в ребра и спросил: «А теперь, подонок, что ты сделал с Фолкнером?» Он рот разинул, как рыба, когда ее из воды вытащат, и слова не мог сказать.

Уитфилд. Ваша честь! Разве этому человеку позволено выражаться обо мне так, публично, да еще и в моем присутствии?

Судья Хиф. Свидетелю позволено давать показания. Если будет доказано, что он лжесвидетельствовал, он за это ответит. Продолжайте, мистер Стивенс.

Стивенс. Что он ответил, мистер Риган?

Риган. Сначала бормотал: «Я не знаю, о чем вы говорите». Но я приставил пистолет поближе и сказал: «Закругляйся! Некогда с тобой возиться. Я имею к этому отношение, и ты тоже. Где ты его захапал?» Он сказал: «Убьешь меня — никогда этого не узнаешь».

Стивенс. Вам удалось добиться от него какой-то информации?

Риган. Ни слова. Я не хотел его убивать — пока. Он сказал: «Если выдашь меня — выдашь и то, что самоубийство было розыгрышем, и Фолкнера найдут». Я спросил: «Он жив?» Он сказал: «Иди спроси у него». Я убеждал его и запугивал. Без толку. Я подумал, что всегда смогу его найти.

Стивенс. Ну а Фолкнера вы пытались найти?

Риган. Я не терял ни секунды. Бросился домой, переоделся, схватил сэндвич и самолет и метнулся в Буэнос-Айрес. Я искал. Я просматривал газеты. Безрезультатно. И миллионы на имя Рэйгнера Хедина из банка никто не затребовал.

Стивенс. А обсудить это с мисс Эндр вы не пытались?

Риган. Нет. Мы пообещали друг другу, что месяц не будем выходить на связь. А ее арестовали — арестовали за убийство Фолкнера. Я расхохотался, когда об этом прочел. Я слова не мог сказать, чтобы не выдать его, если он жив. Я ждал.

Стивенс. Ждали чего?

Риган. Шестнадцатого февраля — в отеле «Континенталь» в Буэнос-Айресе. Я стиснул зубы и ждал — каждую минуту каждого часа в тот день Он не пришел.

Стивенс. И?

Риган. И я понял, что он умер. Я вернулся в Нью-Йорк. Стал искать свой самолет. Мы его нашли. Вчера.

Стивенс. Где вы его нашли?

Риган. В заброшенной долине в Нью-Джерси, в ста милях от Мидоу-Лэйн. Я опознал самолет по номеру двигателя. Его бросили там и подожгли.

Стивенс. Самолет был… пустым?

Риган. Нет. Я нашел в нем тело мужчины.

Стивенс. Вы его узнали?

Риган. Его никто не узнал бы. Ничего не осталось, только обгоревший скелет. Но рост тот. Это был Фолкнер… Я внимательно осмотрел тело — то, что от него осталось. Нашел два пулевых отверстия. Одно в ребре, где сердце. Другое прошло через правую руку. Он без боя не сдался. Его явно сначала обезоружили, выстрелив в руку, а потом, беззащитного, убили — прямо в сердце.

Стивенс (после паузы). У меня все, мистер Риган.

Флинт. Только одно — чем вы… промышляете, мистер Риган?

Риган. Хотите, чтобы я ответил?

Стивенс. Мы возражаем, Ваша честь. Свидетель имеет право не отвечать на этот вопрос.

Судья Хиф. Принято.

Флинт. Мистер Риган, что вы делаете, когда предполагаемые клиенты не хотят платить за ваше покровительство?

Риган. Я официально заявляю, что не понимаю, о чем вы говорите.

Флинт. Замечательно. Не надо понимать. Могу я спросить, читаете ли вы газеты?

Риган. Можете.

Флинт. Ну?

Риган. Спросите.

Флинт. Не будете ли вы так любезны сообщить, читаете ли вы газеты?

Риган. Иногда.

Флинт. В таком случае не доводилось ли вам прочесть, что после того, как мистер Джеймс Саттон Вэйнс младший отказался заплатить за покровительство… одного гангстера, его великолепный дом в Уэстчестере взорвали, сразу после ухода гостей, так что они все чудом избежали смерти? Что это было, мистер Риган, совпадение?

Риган. Поразительное совпадение, мистер Флинт: сразу после ухода гостей.

Флинт. Читали ли вы, что, когда мистер фон Дорн отказался…

Стивенс. Мы возражаем, Ваша честь! Такие вопросы неуместны!

Судья Хиф. Принято.

Флинт. Так вы не питали недобрых чувств к мистеру Фолкнеру из-за… того, что ваше деловое партнерство не сложилось?

Риган. Нет.

Флинт. Итак, мистер Гатс — прошу прощения, мистер Лоуренс Риган, что вы станете делать, если кто-то возьмет и изнасилует эту женщину, которую вы так любите?

Риган. Перепилю ему глотку тупой пилой.

Флинт. Вот как? И вы хотите, чтобы мы поверили, что вы, Гатс Риган, гангстер, для которого закон не писан, отброс преступного мира, отступите и широким жестом вручите женщину, которую любите, другому мужчине?

Стивенс. Ваша честь! Мы…

Стивенс рядом с местом свидетеля. Риган спокойно и с силой отталкивает его. Потом поворачивается к Флинту и говорит очень спокойно и серьезно.

Риган. Я ее любил.

Флинт. Любили? Как же вы позволили Фолкнеру ездить к ней после его женитьбы?

Риган. Мне нечего сказать по этому поводу.

Флинт. Нет? Вы двое не держали его в ежовых рукавицах с помощью шантажа?

Риган. У вас есть доказательства?

Флинт. Ваше с ней близкое знакомство — вот лучшее доказательство!

Стивенс. Возражаю!

Судья Хиф. Принято.

Флинт. Как вы убили Фолкнера в пентхаусе той ночью?

Стивенс. Возражаю!

Судья Хиф. Принято.

Флинт. Где ваш второй сообщник — человек, который изображал пьяного?

Риган. Могу дать его точный адрес: кладбище Эвергрин, семейная могила Уитфилдов; это самое шикарное местечко из всех, в которых довелось побывать бедняге Левше.

Флинт. Давайте разберемся — вы утверждаете, что человек, похороненный на кладбище Эвергрин, это «Левша» О’Тул, а человек, которого вы нашли в сгоревшем самолете, — Бьорн Фолкнер?

Риган. Да.

Флинт. А где доказательства, что все было именно так, а не по-другому? Предположим, вы действительно украли тело О’Тула? Где доказательство, что вы сами не разыграли это невероятное действо? Что вы не бросили самолет с телом в Нью-Джерси, чтобы потом явиться с этим диким рассказом, в отчаянной попытке спасти свою любовницу? Вы слышали, как она сказала, что вы сделаете для нее все, что угодно; что вы солжете ради нее.

Стивенс. Мы возражаем. Ваша честь!

Судья Хиф. Возражение принято.

Флинт. Где реальное доказательство, мистер Риган?

Риган (секунду смотрит прямо на Флинта. Когда он начинает говорить, его речь разительно отличается от того, как он говорил раньше, в ней нет той заносчивости и иронии; он говорит просто, искренне — даже с торжественной серьезностью). Мистер Флинт, вы окружной прокурор, а я… ну, вы знаете. Нам обоим приходится делать много грязной работы. Так жизнь сложилась или большая ее часть. Но неужели вы думаете, что мы оба с вами так низки, что если встретим что-то такое, перед чем люди встают на колени, мы этого не разглядим? Я любил ее; она — Фолкнера. Это наше единственное доказательство.

Флинт. У меня все, мистер Риган.

Риган возвращается к столу для ответчика.

Стивенс. Джон Грэм Уитфилд!

Уитфилд быстро, решительно подходит.

Мистер Уитфилд, вы не будете возражать, если я попрошу ордер на эксгумацию тела, которое похоронено на кладбище Эвергрин?

Уитфилд. Я бы не возражал, но его кремировали.

Стивенс (с легким ударением). Понятно. Мистер Уитфилд, где вы были вечером и ночью шестнадцатого января?

Уитфилд. Думаю, я был в Нью-Йорке по делам.

Стивенс. Кто-то может это подтвердить?

Уитфилд. Мистер Стивенс, вы должны понимать, что не в моих привычках запасаться алиби. У меня никогда не было повода оставлять следы там, где я бываю, и обеспечивать себе свидетелей. Мне не удастся найти их теперь.

Стивенс. Сколько у вас машин, мистер Уитфилд?

Уитфилд. Четыре.

Стивенс. Какие?

Уитфилд. Одна — черный «Седан», что вы, очевидно, и надеетесь услышать. Могу вам напомнить, что это не единственный черный «Седан» в городе Нью-Йорке.

Стивенс (как бы между прочим). Вы только что вернулись из Калифорнии на самолете?

Уитфилд. Да.

Стивенс. Вы управляли им сами?

Уитфилд. Да.

Стивенс. У вас есть лицензия?

Уитфилд. Да.

Стивенс. Итак, по вашей версии, история, рассказанная мистером Риганом, не более, чем ложь?

Уитфилд. Так и есть.

Стивенс (меняя интонацию, свирепо). А кто выписал этот чек на десять тысяч долларов?

Уитфилд (очень спокойно). Я.

Стивенс. Будьте так добры это объяснить.

Уитфилд. Очень просто. Мы все знаем профессию мистера Ригана. Он угрожал, что похитит мою дочь. Я предпочел заплатить ему, чем хоть в малейшей степени рисковать ее жизнью.

Стивенс. Чек выписан шестнадцатого января. В этот самый день вы объявили о вознаграждении за поимку Ригана?

Уитфилд. Да. Поймите, что помимо гражданского долга я думал о безопасности дочери, и нужно было действовать быстро.

Стивенс. Мистер Уитфилд, ваша дочь и ваше состояние — это самое дорогое, что у вас есть?

Уитфилд. Да.

Стивенс. Тогда что вы сделаете с человеком, который заберет себе ваши деньги и бросит вашу дочь ради другой женщины?

Флинт. Мы возражаем. Ваша честь!

Судья Хиф. Возражение принимается.

Стивенс. Вы ненавидели Фолкнера. Хотели разделаться с ним. Вы ведь подозревали, что он собирается разыграть самоубийство? Те слова, которые слышал от вас мистер Джанквист, это доказывают.

Уитфилд. Я ничего подобного не подозревал!

Стивенс. А шестнадцатого января вы разве не следили за Фолкнером целый день?

Уитфилд. Естественно, нет!

Стивенс. Разве вы не ездили за ним следом на черном «Седане»? И не поехали за ним, как только он отъехал от Делового Центра в ту ночь?

Уитфилд. Это фантастика! Как я смог бы узнать его, если допустить, что это был он. Его фон Флит не узнал — детектив.

Стивенс. Фон Флит не ждал подвоха. Он не подозревал, в чем дело. А вы подозревали.

Уитфилд (с величественным спокойствием). Мой дорогой мистер Стивенс, как я мог знать, что происходило в ту ночь?

Стивенс. Разве вы не располагали частично сведениями о том, чем занимался Фолкнер в это время?

Уитфилд. Никакими.

Стивенс. И ничего необычного вы в тот день не услышали?

Уитфилд. Ничего.

Стивенс. Например, что он перевел десять миллионов долларов в Буэнос-Айрес?

Уитфилд. Я никогда об этом не слышал.

В зале слышен вопль, страшный вскрик, как будто кого-то смертельно ранили. Джанквист стоит, схватившись за голову, и дико стонет.

Джанквист. Я его убил! Я убил Бьорна Фолкнера, Господи, пощади меня! Я помог этому типу его убить! (Показывает на Уитфилда, потом подскакивает к столу секретаря, хватает Библию и с безумным видом поднимает ее над головой, крича так, что это производит впечатление истеричной клятвы.) Всю правду, да поможет мне Бог!.. Я не знал! Но теперь понял! (Показывает на Уитфилда.) Он убил Фолкнера! Потому что он лжет! Он знал про десять миллионов долларов! Потому что я ему сказал!

Стивенс кидается к нему.

Флинт. Но, подождите, любезный, вы же не можете…

Стивенс (поспешно). У меня все, мистер Уитфилд.

Флинт. Вопросов нет.

Уитфилд отходит на свое место.

Стивенс. Встаньте, куда следует, мистер Джанквист. (Джанквист подчиняется.) Вы сказали мистеру Уитфилду про перевод денег?

Джанквист (истерично). Он много раз меня спрашивал про эти десять миллионов — на что они пошли. Я не знал, что это секрет. В тот день… я сказал ему… про Буэнос-Айрес. В тот день… в полдень… шестнадцатого января!

Уитфилд. Что это за сговор?

Стивенс. Вы сказали Уитфилду? В полдень?

Джанквист. Сказал, Господи, сжалься надо мной! Я не знал! Я бы жизнь отдал за герра Фолкнера! И я помог убить его!

Стивенс. У меня всё.

Флинт. Вы были наедине с мистером Уитфилдом, когда сказали ему об этом?

Джанквист (изумленно). Да.

Флинт. Так что ваше слово против слова мистера Уитфилда?

Джанквист (пораженный внезапной мыслью, невнятно). Да…

Флинт. У меня все.

Джанквист возвращается на свое место.

Стивенс. У защиты всё.

Судья Хиф. Еще свидетели?

Флинт. Нет, Ваша честь.

Судья Хиф. Защита может выступить с заключительным словом.

Стивенс. Ваша честь! Господа присяжные! Вы здесь, чтобы решить судьбу женщины. Но под судом сегодня не только женщина. Прежде, чем вы вынесете приговор Карен Эндр, подумайте над приговором Бьорну Фолкнеру. Верите ли вы, что он был из тех людей, что кланяются, берут назад свои слова и пресмыкаются перед другими? Если вы думаете так — она виновна. Но если вы верите, что в нашем печальном, бездушном мире может родиться человек, в венах которого бурлит жизнь, — негодяй, мошенник, преступник, назовите, как хотите, но все-таки завоеватель, — если вы цените силу, которая сама собой движет; смелость, которая сама собой командует, дух, который сам оправдывает себя, — если вы способны испытывать восхищение по отношению к человеку, который, какие бы ошибки ни совершил формально, никогда не предавал своей сущности: чувства собственного достоинства; если глубоко в душе вы ощущаете тягу к величественному и к чувству жизни у живых, если вам знаком тот голод, который не удовлетворит посредственность — тогда вы поймете Бьорна Фолкнера. А если поймете его — поймете и женщину, бывшую ему жрицей. Кто здесь подсудимый? Карен Эндр? Нет! Это вы, дамы и господа под судом, вы, кто сидит сейчас в суде. Это на ваши души будет пролит свет, когда решение будет оглашено!

Судья Хиф. Теперь окружной прокурор может подвести итог.

Флинт. Ваша честь! Господа присяжные! Вопреки обыкновению, я согласен с адвокатом защиты. В этом деле друг другу противопоставлены два типа личности — и ваш приговор должен будет зависеть от того, какой стороне вы предпочитаете верить. Защита просит вас принять сторону мошенника, шлюхи и гангстера, а не человека, который является образцом общественной порядочности, и женщины, которая соответствует вековым идеалам женственности. На одной стороне вы видите жизнь, наполненную работой, долгом и добродетелью; с другой — крушащий все на своем пути паровой каток потворства плотской похоти и эгоистических амбиций. Я согласен с адвокатом защиты в том, что суждение по этому дело будет вершиться глубоко в ваших душах. Если вы верите, что предназначение человека на земле в чем-то большем, чем получение удовольствия; если верите, что любовь — это больше, чем свободный секс, что любовь не ограничивается спальней, но и простирается на семью и ближних; если верите, что самоотверженное служение другим — по-прежнему наивысший идеал, которого может достигнуть человек, тогда вы поверите и в то, что простая добродетель сильнее высокомерия и что такие люди, как Бьорн Фолкнер, должны склонить перед ней голову. Пусть ваш вердикт расскажет нам, что никто не поднимет голову слишком высоко, если выбивается из наших повседневных норм!

Судья Хиф. Господа Присяжные, сейчас Пристав отведет вас в помещение для присяжных. Я прошу вас тщательно обсудить свое решение. Вы решите, виновна или не виновна Карен Эндр в убийстве Бьорна Фолкнера.

Пристав уводит присяжных из зала суда. Свет на сцене гаснет. Затем луч прожектора выхватывает из темноты разных свидетелей, одного за другим, они повторяют самые важные слова своих показаний — быстрый повтор некоторых противоречивых утверждений свидетелей с двух сторон, который дает публике возможность заново увидеть ключевые моменты, как бы моментально сменяющиеся кадры дела, по которому выносит решение суд присяжных.

Пятно света высвечивает только лица свидетелей, одно за другим, поочередно.

Доктор Кирклэнд. Меня вызвали, чтобы осмотреть тело Бьорна Фолкнера. Я обнаружил полностью искалеченное тело.

Хачинс. Ну, он был под мухой. Он на ногах еле стоял, и другим джентльменам пришлось его держать. Они его еле в лифт впихнули.

Фон Флит. Она приподнимает тело мужчины над перилами. Мужчины в вечернем костюме. Фолкнера. Он без сознания. Не сопротивляется. Она со всей силы толкает его. Он падает на тротуар. Вниз. На улицу.

Суини (читает). «Я нашел только две прекрасные вещи: богатство, которое у меня есть во всем мире, и Карен Эндр».

Магда. Он заказал ей платье из платины… Она носила его на голое тело… И если оно обжигало ей плечи, она хохотала, как язычница — а она язычница, а он целовал ожог, как хищный тигр!

Нэнси Ли. Мы откинули материальные заботы со всеми их последствиями: гордыней, эгоизмом, амбициями, желанием подняться выше своего ближнего. Мы хотели посвятить свою жизнь духовным ценностям. Планировали уехать из города, влиться в скромное сельское общество, быть как все.

Уитфилд. Я не сомневаюсь, что с моей деловой проницательностью смог бы предотвратить его крах — если бы Фолкнер был жив.

Чендлер. Что письмо было подделано маловероятно, но не невозможно.

Джанквист. Герр Фолкнер пожал плечами и сказал легкомысленно: «А, покончу с собой». Герр Уитфилд так странно и холодно на него посмотрел и сказал очень тихо: «Если это сделаешь, не сомневайся, что поступаешь правильно».

Карен. Бьорн никогда не думал о таких понятиях, как «хорошо» и «плохо». Для него существовало только: «ты можешь» или «ты не можешь». Он всегда мог. Для меня существовало только: «он хочет» или «он не хочет».

Риган. Неужели вы думаете, что мы оба с вами так низки, что если встретим что-то такое, перед чем люди встают на колени, мы этого не разглядим? Я любил ее: она — Фолкнера. Это наше единственное доказательство.

После последней вспышки света сцена несколько секунд остается темной. Затем свет зажигается, и присяжные возвращаются в зал суда.

Пристав. Суд идет!

Секретарь. Обвиняемая, встаньте и повернитесь лицом к присяжным.

Карен встает с высоко поднятой головой.

Присяжные, встаньте и повернитесь лицом к обвиняемой. Господин старшина присяжных, вы вынесли вердикт?

Старшина присяжных. Вынесли. Секретарь. Что вы скажете?

КОНЕЦ ПЬЕСЫ. ЕСЛИ ПРИГОВОР «НЕ ВИНОВНА».

Старшина присяжных. Не виновна!

Карен воспринимает оправдательный приговор спокойно. Она чуть выше поднимает голову и говорит тихо, торжественно.

Карен. Леди и джентльмены, я благодарю вас — от лица Бьорна Фолкнера.

Занавес

КОНЕЦ ПЬЕСЫ, ЕСЛИ ПРИГОВОР «ВИНОВНА».

Старшина присяжных. Виновна!

Карен не реагирует и стоит неподвижно. Стивенс вскакивает с места.

Стивенс. Мы будем обжаловать решение! Карен (спокойно и твердо). Обжалования не будет. Леди и джентльмены, меня не будет здесь, чтобы выполнить приговор. В вашем мире мне нечего ждать.

Занавес