Ночью 16 января

Рэнд Айн

ИДЕАЛ

© Перевод Т. Ребиндер

 

 

Предисловие

Пьеса «Идеал» была написана в 1934 году, в то время, когда у Айн Рэнд были все основания, чтобы считать себя несчастной. Роман «Мы живые» издатели отвергли, как «слишком интеллектуальный» и слишком оппозиционный Советской России (это было время «Красной декады» в Америке), пьесу «Ночью 16 января» никто не хотел ставить, и ничтожные сбережения мисс Рэнд стремительно иссякали. Изначально это произведение было написано как повесть, но затем, возможно через год или два, писательница сильно изменила его и повесть превратилась в пьесу. Она никогда не была поставлена на сцене.

После темы политики, основной в ее первом изданном литературном произведении, Айн Рэнд обращается к предмету своих ранних рассказов — человеческим ценностям и их роли в жизни людей.

Она сосредоточивается на негативном, но на этот раз это не сатира, она проникновенна и серьезна. Теперь в центре ее внимания бесчестность человеческой натуры, неумение людей следовать идеалам, которые они сами же прокламируют. Тема пьесы — зло, которое вызывает разрыв идеалов с настоящей жизнью.

Одна знакомая мисс Рэнд, дама среднего возраста консервативных взглядов, как-то призналась ей, что боготворит одну знаменитую актрису и жизнь бы отдала за знакомство с ней. Мисс Рэнд усомнилась в ее искренности, и ей пришло в голову, что это могло бы стать сюжетом для драмы: знаменитая актриса, красивая настолько, что мужчины считают ее внешность воплощенным идеалом, на самом деле забирает жизни у своих поклонниц. Она дает им понять, что ее жизнь в большой опасности. До сих пор поклонницы заверяли ее в своей преданности — на словах, поскольку это ничего им не стоило. Однако теперь это не далекая мечта, а реальность и требует от них реальных действий, а в противном случае — они предательницы.

— О чем вы мечтаете? — спрашивает актриса Кэй Гонда одного героя в пьесе.

— Ни о чем, — отвечает тот. — Какая польза мечтать?

— Какая польза жить?

— Никакой. Но кто в этом виноват?

— Те, кто не умеет мечтать.

— Нет. Те, кто умеет только мечтать.

В дневниковой записи того времени (датировано 9 апреля 1934 г.) мисс Рэнд подробно развивает эту мысль:

«Я верю — и я хочу собрать все факты, это подтверждающие, — что самое страшное проклятие человечества — это способность создавать идеалы, как что-то совершенно абстрактное и далекое от ежедневной жизни. Другими словами, способность жить определенным образом и при этом думать совершенно по-другому исключает размышление из реальной жизни. Это касается не сознательных лицемеров, поступающих так умышленно, но тех еще более опасных и безнадежных людей, которые сами по себе закрывают глаза на глубокую трещину между их убеждениями и их жизнью и при этом верят, что у них есть убеждения. Это касается именно их — либо их убеждения, либо их жизнь бессмысленны; а чаще всего и то и другое».

Эти «опасные и безнадежные люди» могут называть свои идеалы «светскими приличиями» (маленький бизнесмен из пьесы) или заботой о массах (коммунист), волей Божьей (проповедник) или минутным удовольствием (повеса Каунт); они могут оправдываться тем, что добро все равно невозможно и поэтому борьба за него бессмысленна (художник). «Идеал» выразительно схватывает сущность каждого из них во всем их многообразии и показывает, как много у них общего. В каком-то смысле это произведение — проявление интеллектуальной силы автора. Это философский путеводитель по лицемерию, драматический перечень видов идеалов, свидетельствующий о бессилии идеалов, бессилии, причина которого в их оторванности от жизни.

(Но при этом перечень не дается по ходу развития сюжета. В структуре пьесы нет развития действия или обязательной связи между актами. Это ряд ассоциативных коротких эпизодов, часто очень своеобразных, но, думаю, для театральной постановки требующих определенного выстраивания.)

Дуайт Лэнгли, художник, воплощение зла, против которого обращена пьеса; на самом деле он приверженец платонизма и исповедует ту точку зрения, что прекрасное недостижимо в этом мире и совершенство недоступно. Так как он утверждает, что идеалы не могут быть воплощены на земле, он не может, что вполне логично, верить ни одному, даже когда сталкивается с воплощением идеала лицом к лицу. Поэтому, хотя он и знает лицо актрисы Кэй Гонды лучше, чем свое собственное, он (единственный из всех персонажей) не узнает ее, когда она появляется в его жизни. Слепота, причина которой философски объясняется, приводит к тому, что он предает ее, и эта превосходная конкретизация идеи пьесы завершает драматичный первый акт.

В дневниковых записях того времени мисс Рэнд выделяет религию как основную причину того, что человечество утратило честность. Из них следует, что худший из персонажей, вызывающий у нее самое большое возмущение, это Хикс — проповедник, утверждающий, что земные страдания предвещают блаженство на небесах. В замечательно продуманной сцене мы видим, что не порочность, а его религиозность, восславляющая добродетель, заставляет его требовать отдать Кэй Гонду в жертву худшему из созданий. Такое проповедование жертвенности как идеала душит мораль, и в этом случае религия, независимо от того, какие цели она изначально ставит, систематически насаждает лицемерие; она учит, что достижение своих ценностей — занятие низкое («эгоистичное»), а отказ от них — дело благородное. «Отказываться от них» на практике означает предавать их.

«Никто из нас, — жалуется один из персонажей, — не выбирал той унылой, лишенной надежды жизни, которую вынужден вести». Но, как показывает пьеса, все эти люди выбрали жизнь, которую ведут. Они оказываются лицом к лицу перед теми идеалами, к которым они, как они утверждали, страстно стремились, но это им не нравится. Их показной «идеализм» — это своего рода самообман, который позволяет им убеждать себя и других, что они стремятся сделать что-то возвышенное. Но на самом деле они не стремятся.

Кэй Гонда их полная противоположность — по ее мнению, нет ничего более жалкого, чем идеал. Ее пылкое желание жить не может примириться с уродством, болью и «унылыми маленькими радостями», которые она видит вокруг, и она испытывает страстную потребность убедиться, что она не единственная, кто так думает. Нет сомнений, что сама Айн Рэнд разделяла взгляды Кэй Гонды и часто ее одиночество и что плач Кэй в пьесе — это ее собственный плач.

«Я хочу видеть настоящее, живое, а в доме, где я провожу свои дни, я создаю это счастье, как иллюзию! Я хочу настоящего счастья! Я хочу знать, что есть кто-то где-то, кто тоже хочет его! Или какой толк его видеть и работать и сгорать ради невозможного видения? Душе тоже нужна пища. Я могу иссякнуть».

В эмоциональном плане пьеса «Идеал» не похожа на другие произведения Айн Рэнд. Но в ней внимание автора почти безраздельно сфокусировано на зле или бездарности; она наполнена одиночеством Кэй Гонды, чувствующей себя оторванной от человечества; горьким чувством, что настоящей идеалист в какой-то, очень малой, степени может быть отнесен к ряду тех предателей человеческих ценностей, диалог с которыми невозможен. С этой точки зрения главный герой, Джонни Дауэс, не типичный персонаж Айн Рэнд. Это человек, полностью оторванный от мира, добродетель которого состоит в том, что он не знает, как жить дальше (и 37 него часто появляется желание замереть). Если Лео чувствует то же самое в Советской России, на это есть политические, а не духовные причины. Но Джонни чувствует это в Соединенных Штатах.

В своих произведениях Айн Рэнд сама дала объяснение этому «глобально-злорадному» мировоззрению, как она это называла. Например, Доминик Франкон в «Источнике» очень похожа на Кэй и Джонни в своей идеалистической оторванности от мира, хотя в конце концов она находит возможность примириться со злом, выработав в себе «глобально-доброжелательное» мировоззрение. «Ты должна научиться, — говорит ей Рорк, — не бояться мира. Не быть такой зависимой от него, как сейчас. Никогда не позволять ему себя ранить, как в этом зале суда». Доминик этому научилась, а Кэй и Джонни нет; во всяком случае, не полностью. Результатом стало произведение нетипичное для Айн Рэнд, — история, написанная с точки зрения изначальных взглядов Доминик.

Без сомнения, вся сила личной борьбы мисс Рэнд в тот период — ее профессиональной и личной борьбы с мертвой и даже враждебной культурой — сосредоточилась в этой пьесе. Доминик, как говорила мисс Рэнд, это «я сама в плохом настроении». В этом смысле то же самое можно сказать о пьесе «Идеал».

Но несмотря на мрачный окрас, «Идеал» — это не только злая сатира. У пьесы есть и светлая, и даже веселая сторона, это такие сатирические персонажи, как Чак Финк, «самоотверженный» радикал, и сестра Эсси Туоми с ее Станцией Технического Обслуживания для Души. Кроме того, хотя у пьесы печальный конец, она не была написана как трагедия. Последнее действие Джонни — это все-таки действие — в этом весь смысл — действие, чтобы защитить идеал от пустых слов и мечтаний. Его идеализм — истинный, и, значит, поиски Кэй Гонды увенчались успехом. В этом отношении даже «Идеал» можно рассматривать как утверждение (хотя и облеченное в необычную форму) глобально-доброжелательного мировоззрения.

Леонард Пейкофф

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Билл МакНитт, режиссер

Клер Пимоллер, сценаристка

Сол Сальзер, сопродюсер

Энтони Фэрроу, глава киностудии «Фэрроу филм студиос»

Фредерика Сэерс

Мик Уотс, представитель по связям с общественностью

Мисс Терренс, секретарша Кэй Гонды

Джордж С. Перкинс, помощник руководителя «Дэффодил Кэнинг Ко»

Миссис Перкинс, его жена

Миссис Шляй, его мать

Кэй Гонда

Чак Финк, социолог

Джимми, друг Чака

Дуайт Лэнгли, художник

Юнис Хэммонд

Клод Игнатиус Хикс, проповедник

Сестра Эсси Туоми, проповедница

Эзри

Граф Дитрих фон Эстернэйзи

Лэйло Джэнс

Миссис Моноген

Джонни Дауэс

Секретарши, гости Лэнгли, полицейские

Место действия — Лос-Анджелес, Калифорния

Время действия — наше время, от полудня до раннего вечера следующего дня

 

Обзор сцен

Пролог — офис Энтони Фэрроу на студии «Фэрроу филм студиос».

Акт I, сцена 1 — гостиная Джорджа С. Перкинса

сцена 2 — гостиная Чака Финка

сцена 3 — мастерская Дуайта Лэнгли

Акт II, сцена 1 — храм Клода Игнатиуса Хикса

сцена 2 — салон Дитриха фон Эстернэйзи

сцена 3 — чердак Джонни Дауэса

сцена 4 — холл в резиденции Кэй Гонды

 

Пролог

После полудня. Офис Энтони Фэрроу на студии «Фэрроу филм студиос». Просторная, богато обставленная комната в утрированно модернистском стиле, которая выглядит, как мечта второсортного дизайнера по интерьеру, которому дали заказ без финансовых ограничений. Входная дверь расположена диагонально в правом углу сзади. Еще одна маленькая дверь на стене справа. Окно слева. Большая афиша с Кзй Гондой на стене в центре; на ней она стоит в полный рост, держа руки на бедрах, — необычная женщина, высокая, очень стройная, очень бледная; вся ее фигура напряжена, как бы благоговейно и пылко устремляясь к чему-то, так что афиша создает в комнате странную атмосферу — атмосферу, этой комнате не свойственную. На афише четко видная подпись — «Кэй Гонда в фильме „Запретный восторг“».

Занавес открывается, на сцене Клер Пимоллер, Сол Сальзер и Билл МакНитт. Сальзер, сорок лет, низкого роста, коренастый, стоит спиной к комнате и с безнадежным видом смотрит в окно, нервно и монотонно постукивая пальцами по оконному стеклу. Клер Пимоллер, сорок с небольшим лет, высокая, худая, с гладкой мужской стрижкой и в причудливом костюме, сидит, откинувшись на стуле, и курит папиросу через мундштук. МакНитт, который выглядит, как животное в человеческом обличии и так же держится, скорее лежит, чем сидит, в мягком кресле, вытянув ноги и ковыряя спичкой в зубах. Никто не двигается. Никто ничего не говорит. Никто не смотрит на других. Натянутая, тревожная тишина, прерываемая только стуком по стеклу пальцев Сальзера.

МакНитт (неожиданно взорвавшись). Прекрати, ради бога!

Сальзер медленно оборачивается на него и медленно отворачивается назад к окну, но стучать перестает.

Тишина.

Клер (пожимая плечами). Ну?

Никто не отвечает.

У кого-нибудь есть предложение?

Сальзер (устало). Черт!

Клер. Не вижу смысла в таком времяпрепровождении. Может, тогда поговорим хоть о чем-нибудь другом?

МакНитт. Ну, поговори о чем-нибудь другом.

Клер (с неубедительной веселостью). Я вчера видела отснятый материал «Любовного гнездышка». Это триумф, ну триумф! Вы бы видели Эрика — в той сцене, где он убивает старика и…

Внезапное резкое движение со стороны остальных.

А, ну да. Прошу прощения. (Тишина. Она, неожиданно снова заговорив.) Я вам лучше расскажу про свою новую машину. Она великолепна — такая шикарная! Простая с виду, но хромовое покрытие. Я вчера проехала восемьдесят — никаких аварий! Говорят, новый бензин Сэерса… (Остальные двое невольно шумно выдыхают. Она, глядя на их напряженные лица.) Да в чем, в конце концов, дело?

Сальзер. Послушай, Пимоллер, прошу же тебя, Пиммолер, ради бога, не упоминай его!

Клер. Что?

МакНитт. Имя!

Клер. Какое имя?

Сальзер. Сэерса! Ради бога!

Клер. А (покорно пожимая плечами), прошу прощения.

Тишина. МакНитт ломает в зубах спичку, выбрасывает ее, берет коробок, достает другую спичку и продолжает заниматься своими зубами. Из соседней комнаты слышен мужской голос.

Все поворачиваются к входной двери.

Сальзер (горячо). Это Тони! Он расскажет! Он должен что-то знать!

Энтони Фэрроу открывает дверь, но говорить начинает еще за сценой, прежде чем войти. Он высокий, среднего возраста, держится с достоинством, хорошо одет, и в нем есть неприятный лоск.

Фэрроу (обращаясь к кому-то в другой комнате). Попробуйте опять Сайту-Барбару. Не кладите трубку, пока она сама не подойдет.

Входит, закрывает за собой дверь. Трое смотрят на него с нетерпеливым ожиданием.

Друзья мои, кто-нибудь сегодня видел Кэй Гонду?

Остальные испускают разочарованный стон.

Сальзер. Значит, вот как. Ты тоже. А я думал, ты что-нибудь знаешь!

Фэрроу. Порядок, друзья. Не будем терять головы. «Фэрроу студиос» от каждого ждет выполнения своих обязанностей…

Сальзер. Проехали, Тони! Что дальше?

Клер. Это абсурдно! Ну абсурдно!

МакНитт. Я всегда ждал от Гонды что-то в этом роде!

Фэрроу. Пожалуйста, без паники. Нет повода паниковать. Я позвал вас сюда, чтобы продумать наши действия в этой критической ситуации, хладнокровно и спокойно и… (Внутренний телефон на его столе резко звонит. Он бросается к нему, его величественное спокойствие забыто, хватает трубку, взволнованно кричит.) Да?… Дозвонились? Санта-Барбара?.. Дайте ее мне!.. Что?! Это со мной мисс Сэерс не будет говорить?! Ее не может не быть, это отговорки! Вы сказали, что это Энтони Фэрроу? С Фэрроу Филмс?.. Вы уверены, что правильно расслышали? Президент «Фэрроу филмс»)… (Упавшим голосом.) Ясно… Когда мисс Сэерс ушла?.. Это уловки. Попробуйте еще раз через полчаса… И попробуйте еще раз начальнику полиции.

Сальзер (с отчаянием). Я и сам мог бы тебе это сказать! Супруга Сэерса не станет разговаривать. Если от нее газеты ничего не могут добиться, так мы и подавно.

Фэрроу. Будем последовательны. В кризисной ситуации нельзя быть непоследовательным. Давайте соблюдать порядок, спокойствие. Поняли? (Ломает пополам карандаш, который нервно крутил.) Спокойствие!

Сальзер. Это в такие времена он хочет спокойствия!

Фэрроу. Давайте… (Телефон звонит, он бросается к нему.)Да?.. Отлично! Соедините нас!.. (Очень живо.) Алло, начальник! Как дела? Я… (Резко.) Что значит, вам нечего мне сказать? Это Энтони Фэрроу!.. Ну, обычно это очень даже имеет значение! Ал… Я хочу сказать, начальник, я должен задать вам только один вопрос, и, думаю, я имею право получить ответ. В Санта-Барбаре были выдвинуты формальные обвинения? (Сквозь зубы) Очень хорошо… Спасибо. (Кидает трубку, пытаясь сдерживаться.)

Сальзер (с волнением). Ну?

Фэрроу (безнадежно). Он не станет говорить. Никто не станет говорить. (Опять в телефон.) Мисс Дрэйк?.. Вы пытались еще раз дозвониться мисс Гонде домой?.. А всем ее друзьям?.. Я знаю, что у нее нет друзей, все равно попытайтесь им дозвониться! (Делает движение положить трубку, потом добавляет.) И найдите, если сможете. Мика Уотса. Если хоть кто-нибудь знает, то это он!

МакНитт. Этот тоже не станет говорить.

Фэрроу. И нам следует взять с него пример. Тишина. Поняли? Ти-ши-на. Не отвечайте ни на какие вопросы на съемках или за их пределами. Не упоминайте о сегодняшних газетах.

Сальзер. Плавное, чтоб газеты о нас не упоминали.

Фэрроу. Пока они ничего особенного не написали. Это только сплетни. Пустая болтовня.

Клер. Но по всему городу! Намеки, шепот, вопросы. Если бы в этом был хоть какой-то смысл, я бы подумала, что кто-то специально распустил слухи.

Фэрроу. Лично я ни на минуту не верю всему этому. Однако хочу знать все, что вы можете мне сообщить. Я так понимаю, никто из вас не видел мисс Гонду со вчерашнего дня?

Остальные безнадежно пожимают плечами и качают головами.

Сальзер. Если ее газеты не могут найти, то мы тем более.

Фэрроу. Упоминала ли она при ком-нибудь из вас, что собиралась вчера вечером поужинать с Грэнтоном Сэерсом?

Клер. Да когда она кому-нибудь что-нибудь говорила?

Фэрроу. Заметили ли вы что-нибудь необычное в ее поведении, когда видели ее в последний раз?

Клер. Я…

МакНитт. Я, я заметил! Тогда мне это показалось дьявольски смешно. Вчера утром, вот когда это было. Я подъехал к ее дому у моря, а она там, несется между скал на моторной лодке. Я думал меня инфаркт хватит, когда увидел!

Сальзер. Боже мой! Это противоречит контракту!

МакНитт. Что? Чтобы меня хватил инфаркт?

Сальзер. Иди к черту! Гонда водит моторку!

МакНитт. Попробуй запрети ей! Потом забралась вся мокрая на скалу. Я ей говорю: «Когда-нибудь убьешься», а она смотрит прямо на меня и отвечает: «Это ничего для меня не изменит. И для остальных тоже».

Фэрроу. Так и сказала?

МакНитт. Именно так. «Слушай, — говорю я ей, — мне наплевать, если ты сломаешь шею, но ты же подхватишь воспаление легких прямо посреди моей следующей картины». А она смотрит на меня так жутко, как только умеет, и говорит: «А может быть, не будет больше никакой картины». И пошла прямо в дом, а меня ее проклятый швейцар не пропустил.

Фэрроу. Так и сказала? Вчера?

МакНитт. Именно так, потаскуха проклятая! Да больно надо было ее снимать! Да я…

Телефон звонит.

Фэрроу (хватая трубку). Да?.. Кто-о? Какие такие Голдштейн и Голдштейн? (Взрываясь.) Скажите им, чтобы шли к черту!.. Постойте! Скажите, мисс Гонда не нуждается ни в каких адвокатах! Скажите, что вы понятия не имеете, какого лешего они вообразили, что она в них нуждается! (В ярости швыряет трубку.)

Сальзер. Господи! Зачем мы вообще подписали с ней контракт! Одна головная боль с первого ее дня на площадке!

Фэрроу. Сол! Ты забываешься! В конце концов! Наша главная звезда!

Сальзер. А где мы ее откопали? В водосточной канаве! В водосточной канаве в Вене! И что теперь получаем за нашу заботу? Какую благодарность?

Клер. Практичности, вот чего ей не хватает! Вы знаете. Никаких возвышенных чувств. Ну никаких! Никакого товарищества. Честно говоря, не понимаю, что они все в ней нашли!

Сальзер. Пять миллионов баксов чистой прибыли за каждую картину — вот что нашел я!

Клер. Не знаю, как у нее это получается. Она же совершенно бессердечная. Вчера я ездила к ней после обеда обсудить сценарий. И что толку? Она не согласилась вставить младенца или собачку, как я хотела. Собаки такие человечные. Вы же знаете, все мы, в сущности, братья и…

Сальзер. Пимоллер права. Что-то в этом есть.

Клер. И к тому же… (Вдруг замолкает.) Подождите! Смешно! Как я раньше не подумала. Она упомянула об ужине.

Фэрроу (с нетерпением). Что она сказала?

Клер. Она встала и оставила меня одну, сказала, ей надо переодеться. «Я сегодня вечером иду в Санта-Барбару, — сказала она. Потом еще добавила: — Не люблю благотворительные миссии».

Сальзер. Господи, что она имела в виду?

Клер. Да когда она имеет что-то в виду? Так что я не смогла ей возразить, ну не смогла! Я спросила: «Мисс Гонда, вы действительно думаете, что вы настолько лучше всех остальных?» И, как думаете, что она имела наглость ответить? «Да — сказала она. — Я так думаю. Но лучше бы мне не приходилось так думать».

Фэрроу. Почему ты раньше мне не сказала?

Клер. Я забыла. Я действительно не знала, что у них что-то есть с Грэнтоном Сэерсом.

МакНитт. Старые дела. Я думал, она давно с ним порвала.

Клер. Ему-то что от нее надо?

Фэрроу. Ну, Грэнтон Сэерс, ты же его знаешь. Набитый дурак. Пятьдесят миллионов долларов три года назад. А сейчас, кто знает? Может, пятьдесят тысяч. Может, пятьдесят центов. Но хрустальные бассейны, греческие храмы в саду и…

Клер. И Кэй Гонда.

Фэрроу. Ах да, и Кэй Гонда. Дорогая игрушка или произведение искусства, это как посмотреть. Кэй Гонда была такой два года назад. Но не сейчас. Я знаю, что перед тем ужином в Санта-Барбаре вчера вечером она не видела Сэерса больше года.

Клер. Они поссорились?

Фэрроу. Нет. Не ссорились. Насколько я знаю, этот дурак трижды делал ей предложение. Она могла заполучить его, его греческие храмы, нефтяные скважины и все остальное в любую минуту, стоило ей глазом моргнуть.

Клер. А потом у нее не случилось каких-либо затруднений?

Фэрроу. Да нет, никаких. Ты знаешь, она ведь должна была сегодня подписать с нами новый контракт. Она клятвенно обещала быть здесь в пять и вот…

Сальзер (вдруг хватаясь за голову). Тони! Контракт!

Фэрроу. Что контракт?

Сальзер. Может быть, она передумала и сбежала.

Клер. Это только поза, мистер Сальзер, поза. Она так заявляет после каждой картины.

Сальзер. Да ну? Вот бы ты посмеялась, если бы тебе пришлось два месяца ползать за ней на коленках, как нам. «С меня хватит, — говорит. — Разве это что-то значит?» Пять миллионов прибыли с картины — это что-то значит?! «Разве это стоит делать?» Ха! Двадцать тысяч в неделю мы ей предложили, а она спрашивает, стоит ли это делать!

Фэрроу. Нет, нет, Сол. Следи за собой. Знаешь, я думаю, она придет в пять. Это в ее стиле. Она дико непредсказуемая. Ее поступки нельзя судить по обычным меркам. С ней все может быть.

Сальзер. Тони, а что с контрактом? Она опять настаивала… Там опять что-то было по поводу Мика Уотса?

Фэрроу (вздыхает). К сожалению, было. Нам опять пришлось это вписать. С тех пор как она с нами, Мик Уотс — ее представитель по связям с общественностью. Очень неудачный.

Клер. Все это отребье, которое она собирает вокруг себя. А никто из нас для нее недостаточно хорош! Вот теперь она попала в переделку — я рада. Да, рада! Не понимаю, почему мы должны из-за этого убиваться!

МакНитт. Мне так наплевать! Я лучше сниму Джоан Тьюдор.

Клер. А я лучше буду писать сценарии для Сэлли Суини. Она такая милашка. И…

Входная дверь распахивается. Врывается мисс Дрэйк и захлопывает ее за собой, как будто за ней гонятся.

Мисс Дрэйк. Она здесь!

Фэрроу (вскакивая). Кто? Гонда?!

Мисс Дрэйк. Нет! Мисс Сэерс! Мисс Фредерика Сэерс!

Все ахают.

Фэрроу. Что? Здесь?

Мисс Дрэйк (с глупым видом показывая на дверь). Там! Прямо там!

Фэрроу. Боже мой!

Мисс Дрэйк. Она хочет видеть вас, мистер Фэрроу. Она требует вас видеть!

Фэрроу. Так впусти ее! Впусти ее, ради бога! (Мисс Дрэйк делает движение к двери.) Стой! (Остальным.) Вам лучше уйти отсюда! Может быть, это конфиденциально. (Выталкивает их в дверь справа.)

Сальзер (уходя). Заставь ее говорить, Тони! Ради всего святого, заставь ее говорить!

Фэрроу. Не беспокойся!

Сальзер, Клер и МакНитт уходят. Фэрроу накидывается на мисс Дрэйк.

Фэрроу. Что стоишь столбом? Давай ее сюда!

Мисс Дрэйк поспешно уходит. Фэрроу плюхается за стол и пытается принять равнодушный вид. Дверь распахивается, и входит Фредерика Сэерс. Это высокая, суровая леди средних лет, с проседью в волосах, держится прямо, одета в траур. Мисс Дрэйк суетливо бежит за ней. Фэрроу вскакивает.

Мисс Дрэйк. Мисс Фредерика Сэерс, мистер Фэр…

Мисс Сэерс (отталкивая ее). Отвратительные порядки на вашей студии, Фэрроу! Так нельзя вести дела.

Мисс Дрэйк исчезает, прикрыв за собой дверь.

У ворот на меня набросились пять репортеров и преследовали меня до вашего офиса. Полагаю, теперь все, включая цвет моего нижнего белья, попадет в газеты.

Фэрроу. Дорогая мисс Сэерс! Как поживаете? Так мило, что вы зашли! Будьте совершенно уверены, что я…

Мисс Сэерс. Где Кэй Гонда? Мне надо ее увидеть. Сейчас же.

Фэрроу (смотрит на нее с потрясенным видом. Затем). Присаживайтесь, мисс Сэерс. Позвольте выразить мои глубочайшие соболезнования вашему горю в связи с преждевременной кончиной вашего брата, который…

Мисс Сэерс. Мой брат был дураком. (Садится.) Я всегда знала, что он так кончит.

Фэрроу (осторожно). Честно говоря, у меня не было возможности узнать подробности этой трагедии. Какая именно смерть постигла мистера Сэерса?

Мисс Сэерс (недоброжелательно глядя на него). Мистер Фэрроу, ваше время дорого. Мое тоже. Я пришла сюда не отвечать на вопросы. На самом деле я вообще пришла сюда поговорить не с вами. Я пришла, чтобы найти мисс Гонду. Это очень срочно.

Фэрроу. Мисс Сэерс, давайте внесем ясность. Я сегодня с раннего утра пытался с вами связаться. Вы должны знать, кто пустил эти слухи. И вы должны понимать, насколько они абсурдны. Так случилось, что мисс Гонда вчера ужинала с вашим братом. Сегодня утром его нашли мертвым, с пулей в животе. Это ужасно, и я глубоко соболезную, поверьте, но неужели этого достаточно, чтобы подозревать мисс Гонду в убийстве? На основании одного только факта, что она была последней, кто его видел?

Мисс Сэерс. И того факта, что с тех пор никто не видел ее.

Фэрроу. Она… она правда это сделала?

Мисс Сэерс. Мне нечего сказать по этому поводу.

Фэрроу. В ту ночь в вашем доме еще кто-нибудь был?

Мисс Сэерс. Мне нечего сказать по этому поводу.

Фэрроу. Боже мой! (Берет себя в руки.) Послушайте, мисс Сэерс. Я хорошо понимаю, что вы не хотите, чтобы это попало в прессу, но мне-то строго конфиденциально вы можете сказать? При каких обстоятельствах погиб ваш брат?

Мисс Сэерс. Я дала показания в полиции.

Фэрроу. Полиция отказывается что-либо говорить!

Мисс Сэерс. Должно быть, у них есть на это причины.

Фэрроу. Мисс Сэерс! Пожалуйста, постарайтесь меня понять! Я имею право знать. Что именно случилось на этом ужине?

Мисс Сэерс. Я никогда не следила за Грэнтоном и его пассиями.

Фэрроу. Но…

Мисс Сэерс. А мисс Гонду вы спрашивали? Что она говорит?

Фэрроу. Вот что, раз вы мне не говорите, то и я вам не скажу.

Мисс Сэерс. Я и не прошу вас говорить. Честно говоря, то, что вы можете сказать, не представляет для меня ни малейшего интереса. Я хочу увидеть мисс Гонду. Это для ее же блага. И для вашего, полагаю.

Фэрроу. Я могу ей что-нибудь передать?

Мисс Сэерс. Мой дорогой, вы ведете себя, как ребенок.

Фэрроу. Да что, ради всего святого, происходит? Если вы обвинили ее в убийстве, это не дает вам права приходить сюда и требовать встречи с ней! Если она прячется, то не от вас ли в первую очередь?

Мисс Сэерс. Очень жаль, если так. Очень неосмотрительно. Очень.

Фэрроу. Слушайте. Предлагаю сделку. Вы рассказываете мне все, а я отведу вас к мисс Гонде. Никак иначе.

Мисс Сэерс (встает). Мне всегда говорили, что у людей, которые работают в кино, отвратительные манеры. Чрезвычайно жаль. Пожалуйста, передайте мисс Гонде, что я пыталась. Теперь я не отвечаю за последствия.

Фэрроу (вставая за ней). Подождите! Мисс Сэерс! Подождите минутку! (Она оборачивается к нему.) Прошу прощения! Простите меня, пожалуйста! Я… я немного не в себе, вы же понимаете. Умоляю, мисс Сэерс, вдумайтесь, что это значит! Величайшая кинозвезда! Мечта всего мира! Ее боготворят миллионы. Это практически религия.

Мисс Сэерс. Я никогда не одобряла кино. И никогда его не смотрю. Развлечение для идиотов.

Фэрроу. Вы бы так не сказали, если бы почитали письма ее поклонников. Думаете, они написаны продавщицами и школьниками, как другая подобная писанина? Нет. Только не письма Кэй Гонде. Их пишут преподаватели колледжей, писатели, и судьи, и министры! Все! Грязные фермеры и мировые знаменитости! Это невероятно! Я сколько работаю, такого не видел.

Мисс Сэерс. Правда?

Фэрроу. Не знаю, что она с ними со всеми делает, но что-то делает. Для них она не кинозвезда — для них она богиня. (Перебив самого себя.) Ох, простите. Я понимаю, что вы чувствуете по отношению к ней. Конечно, мы-то с вами знаем, что мисс Гонда не безупречна. На самом деле она очень сложный человек, который…

Мисс Сэерс. Я считала ее очень привлекательной. Немного анемичная. Ей не хватает витаминов, безусловно. (Вдруг оборачиваясь к нему.) Она была счастлива?

Фэрроу (глядя на нее). Почему вы спрашиваете?

Мисс Сэерс. Я не думаю, что была.

Фэрроу. Это, мисс Сэерс, вопрос, который я задаю себе годами. Она странная.

Мисс Сэерс. Странная.

Фэрроу. Но вы, конечно, очень может быть, ненавидите ее так, что хотите уничтожить!

Мисс Сэерс. Я вообще ее не ненавижу.

Фэрроу. Тогда, бога ради, помогите мне спасите ее имя! Расскажите мне, что случилось! Так или иначе, но надо остановить эти сплетни! Давайте остановим эти сплетни!

Мисс Сэерс. Мой дорогой, это становится утомительным. В последний раз спрашиваю: позволите вы мне поговорить с мисс Гондой или нет?

Фэрроу. Извините, но это невозможно, и…

Мисс Сэерс. Или вы дурак, или сами не знаете, где она. В любом случае печально. Хорошего дня.

Она в дверях, когда распахивается дверь справа. Сальзер и МакНитт входят, вталкивая Мика Уотса. Мик Уотс высокий мужчина около тридцати пяти лет, платиновый блондин со свирепым лицом головореза и голубыми глазами младенца. Сразу видно, что он сильно пьян.

МакНитт. Вот тебе твой любимый Мик Уотс!

Сальзер. Где, ты думаешь, мы его нашли? Он был… (Быстро замолкает, увидев мисс Сэерс.) О, прошу прощения! Мы думали, мисс Сэерс ушла!

Мик Уотс (высвобождаясь из их рук). Мисс Сэерс?! (Угрожающе приближается к ней.) Что вы им сказали?

Мисс Сэерс. А вы кто, молодой человек?

Мик Уотс. Что вы им сказали?!

Мисс Сэерс (надменно). Я ничего им не сказала.

Мик Уотс. Вот и держи язык за зубами! Держи язык за зубами!

Мисс Сэерс. Это, молодой человек, именно то, что я и делаю. (Уходит.)

МакНитт (подходя к Мику Уотсу и зло глядя). Эй ты, пьяная рожа!

Фэрроу (перебивая его). Подожди минуту! Что случилось? Где вы его нашли?

Сальзер. Внизу, в отделе рекламы! Только подумай! Он пошел прямо туда, и там на него накинулась толпа репортеров, и они начали заливать в него спиртные напитки и…

Фэрроу. Господи!

Сальзер. И вот, что он им выдал в качестве официального заявления прессе! (Выхватывает лист бумаги, который мял в руках, читает) «Кэй Гонда не готовит себе еду и не вяжет одежду. Она не играет в гольф, не усыновляет детей и не содержит приют для бездомных лошадей. Она не похожа на свою дорогую старушку мать — у нее просто нет дорогой старушки матери. Она не такая, как мы с вами. Она никогда не была, как мы с вами. О такой, как она, вы, скоты, и мечтать не можете!»

Фэрроу (хватаясь за голову). Он им такое выдал?

Сальзер. Ты меня что, за дурака держишь? Мы еще вовремя его оттуда выцарапали!

Фэрроу (подходя к Мику Уотсу, заискивающе). Садись, Мик, садись. Вот молодец.

Мик Уотс шлепается на стул и сидит в ступоре, глядя в пространство.

МакНитт. Если позволите мне один раз врезать этому мерзавцу, он скажет все, что надо.

Сальзер яростно толкает его локтем, чтобы он замолчал. Фэрроу, метнувшись к шкафу, достает стакан и графин, наливает.

Фэрроу (нагнувшись к Мику Уотсу, с участливым видом предлагая ему стакан). Выпьешь, Мик?

Мик Уотс не шевелится и не отвечает.

Хорошая погода, Мик. Хорошая, но жаркая. Ужасно жарко. Может, выпьем вместе?

Мик Уотс (глухо и монотонно). Я ничего не знаю. Уберите алкоголь. Идите к черту.

Фэрроу. Ты о чем?

Мик Уотс. Я ни о чем — и это относится ко всему.

Фэрроу. Ну так можешь выпить. Мне показалось, ты хочешь пить.

Мик Уотс. Я ничего не знаю о Кэй Гонде. Ничего о ней не слышал… Кэй Гонда. Смешное имя, да? Я однажды ходил на исповедь, очень давно, и там говорили об искуплении всех грехов. Бесполезно кричать: «Кэй Гонда!» — и думать, что все грехи сняты. Просто дай две монетки — и вернёшься чистый, как снег.

Остальные переглядываются и безнадежно пожимают плечами.

Фэрроу. Я тут подумал, Мик, не буду я предлагать тебе еще пить. Лучше съешь что-нибудь.

Мик Уотс. Я не хочу есть. Я уже много лет не хочу есть. А она хочет.

Фэрроу. Кто?

Мик Уотс. Кэй Гонда.

Фэрроу (нетерпеливо). А ты случайно не знаешь, где она будет есть в следующий раз?

Мик Уотс. На небесах.

Фэрроу беспомощно трясет головой.

На голубых небесах с белыми лилиями. Очень белые лилии. Только она никогда не найдет.

Фэрроу. Я тебя не понимаю, Мик.

Мик Уотс (впервые внимательно на него посмотрев). Не понимаете? Она тоже. Только это ни к чему. Ни к чему пытаться разобраться, потому что если пытаешься, в конце концов у тебя в руках только больше грязи, которую ты хотел стереть. На всей земле не хватит полотенец, чтоб ее стереть. Полотенец не хватит. Вот в чем загвоздка.

Сальзер (нетерпеливо). Послушай, Уотс, ты должен что-то знать. Лучше бы тебе быть с нами заодно. Вспомни, тебя уволили из всех газет на том и на этом берегу…

Мик Уотс. И еще из многих посередине.

Сальзер. Так что, если что-нибудь случиться с Гондой, ты не найдешь здесь работы, если только сейчас не поможешь нам и…

Мик Уотс (безразличным тоном). Думаете, я захочу остаться с вами подлецами без нее?

МакНитт. Господи, да что они все находят в этой сучке!

Мик Уотс оборачивается и пристально-угрожающе смотрит на МакНитта.

Сальзер (примиряюще). Ну, ну, Мик, он не это имел в виду, он пошутил, он…

Мик Уотс медленно, неторопливо встает, не спеша подходит к МакНитту и бьет его прямо по лицу, так что тот летит на пол. Фэрроу бросается на помощь оглушенному МакНитту. Мик Уотс неподвижно стоит с абсолютным безразличием, опустив руки.

МакНитт (медленно поднимая голову). Проклятый… Фэрроу (удерживая его). Спокойствие, Билл, спокойствие, следи за…

Дверь распахивается, врывается запыхавшаяся Клер Пимоллер.

Клер. Едет! Едет!

Фэрроу. Кто?

Клер. Кэй Гонда! Только что видела, как ее машина свернула за угол!

Сальзер (глядя на наручные часы). Боже! Пять часов! Ну что тут скажешь!

Фэрроу. Я знал, она приедет! Я знал! (Бросается к телефону, крича.) Мисс Дрэйк! Несите контракт!

Клер (дергая его за рукав). Тони, ты ведь не скажешь ей, что я говорила? Я всегда была ее лучшей подругой! Я все сделаю, чтоб ей угодить! Я всегда…

Сальзер (хватая трубку). Соедините с отделом рекламы. Быстро!

МакНитт (кидаясь к Мику Уотсу). Я пошутил, Мик! Ты знаешь, что я пошутил. Ничего серьезного, да, дружище?

Мик Уотс не двигается и не смотрит на него. Уотс один остается неподвижным среди всеобщей паники.

Сальзер (кричит в телефон). Алло, Мигли?.. Обзвони все газеты! Пусть не занимают первую полосу! Потом скажу! (Бросает трубку.)

Входит мисс Дрэйк с бумагами.

Фэрроу (показывая на стол). Кладите сюда, мисс Дрэйк! Спасибо!

Слышны приближающиеся шаги.

Всем улыбаться! Улыбнитесь! Не дайте ей понять, что мы хоть на минуту могли подумать, что она…

Все, за исключением Мика Уотса, подчиняются, все взгляды направлены на дверь. Дверь открывается. Входит мисс Терренс и останавливается на пороге. Это педантичная, невыразительная особа женского пола.

Мисс Терренс. Мисс Гонда здесь?

Все испускают разочарованный стон.

Сальзер. О господи!

Мисс Терренс (глядя на неподвижную группу). В чем дело?

Клер (сдавленным голосом). Вы… это вы приехали на машине мисс Гонды?

Мисс Терренс (с интонацией оскорбленного достоинства). Конечно. У мисс Гонды здесь в пять часов назначена деловая встреча, и я подумала, что мой долг, как секретаря, приехать и сказать мистеру Фэрроу, что, похоже, мисс Гонда прийти не сможет.

Фэрроу (глухо). Так, так.

Мисс Терренс. Еще я хотела бы уточнить кое-что… странное. Прошлой ночью кто-нибудь со студии был дома у мисс Гонды?

Фэрроу (оживая). Нет. С какой стати, мисс Терренс?

Мисс Терренс. В этом и заключается странность.

Сальзер. В чем?

Мисс Терренс. Я не могу понять. Я спрашивала слуг, но они не брали.

Фэрроу. Не брали что?

Мисс Терренс. Если никто другой их не брал, значит, мисс Гонда возвращалась домой вчера ночью.

Фэрроу (нетерпеливо). Почему, мисс Терренс?

Мисс Терренс. Потому что вчера я видела их у нее на столе, уже после того, как она уехала в Санта-Барбару. А сегодня утром, когда я зашла в ее комнату, их не было.

Фэрроу. Что исчезло?

Мисс Терренс. Шесть писем из тех, что приходят мисс Гонде от поклонников.

Общий разочарованный вздох.

Сальзер. Вот чокнутая!

МакНитт. Я-то подумал!

Внезапно Мик Уотс начинает хохотать без видимой на то причины.

Фэрроу (сердито). Над чем ты смеешься?

Мик Уотс (спокойно). Над Кэй Гондой.

МакНитт. Да, гоните вы отсюда эту пьянь!

Мик Уотс (не глядя ни на кого). Великие поиски. Безнадежные поиски. Зачем мы надеемся? Зачем ищем, хотя были бы счастливее, если бы и не знали о существовании того, что ищем? Зачем она ищет? Почему ее должны ранить? (Внезапно оборачивается ко всем, с ненавистью.) Будьте вы все прокляты!

Занавес

 

АКТ I

 

Сцена 1

Занавес поднимается, открывая киноэкран, по которому медленно ползут строки письма. Оно написано четким, разборчивым почерком:

«Дорогая мисс Гонда!
Полностью Ваш, Джордж С. Перкинс, С. Хувер-стрит, Лос-Анджелес, Калифорния».

Я не большой поклонник кино, но не пропускаю ни одного фильма с Вами. В Вас есть что-то, чему я не могу найти названия, что-то, что было и во мне, но я это утратил. И у меня есть чувство, что Вы сохраняете это для меня, для всех нас. У меня это было очень давно, когда я был очень молод. Вы знаете, как это бывает; когда ты очень молод, впереди тебя ждет что-то такое большое, что ты боишься его, но в то же время ждешь. И это ожидание делает тебя счастливым. Потом проходят годы, а оно так и не приходит. И потом, однажды, ты понимаешь, что уже не ждешь. Это может показаться глупым, потому что ты так и не знаешь, что это было, чего ты ждал. Я смотрю на себя и не знаю. Но когда я смотрю на Вас — тогда я знаю, что это было.

И если когда-нибудь, каким-то чудом, Вы войдете в мою жизнь, я брошу все и пойду за Вами, и с радостью положу за Вас свою жизнь, потому что, понимаете, я все еще остаюсь человеком.

Когда письмо доходит до последней строчки, свет полностью гаснет, и, когда он загорается снова, экрана уже нет и сцена представляет из себя гостиную Джорджа С. Перкинса.

Это такая же комната, как тысячи других комнат в тысяче других домов, хозяева которых имеют достойный, хоть и небольшой доход и сами являются достойными, хоть и невеликими личностями.

Сзади, в центре, открытая широкая стеклянная дверь на улицу. Слева внутренняя дверь.

Вечер. На улице темно. Миссис Перкинс стоит посреди комнаты, ее фигура напряжена, и она с возмущенным видом наблюдает за Джорджем С. Перкинсом, который поворачивает ключ в замочной скважине, стоя снаружи. Миссис Перкинс похожа на костлявую хищную птицу, которая никогда не была молодой. Джордж С. Перкинс — невысокий блондин, полный и беспомощный, ему немного больше сорока. Входя, он насвистывает веселый мотив. Настроение у него очень хорошее.

Миссис Перкинс (не двигаясь, грозным голосом). Ты опоздал.

Перкинс (весело). Милая, у моего опоздания есть веское оправдание.

Миссис Перкинс (скороговоркой). Не сомневаюсь. Но послушай меня, Джордж Перкинс, ты должен как-то повлиять на мальца. У твоего сына опять тройка по арифметике. Если отцу совершенно наплевать на своих детей, то чего ждать от мальчишки, который…

Перкинс. Любимая, простим ребенка в виде исключения — просто ради праздника.

Миссис Перкинс. Какого еще праздника?

Перкинс. Как ты отнесешься к тому, чтобы стать женой помощника руководителя Дэффодил Кэнинг Ко?

Миссис Перкинс. Я бы согласилась не раздумывая. Но у меня нет надежды, что он на мне жениться.

Перкинс. Так вот, милая, ты его жена. С сегодняшнего дня.

Миссис Перкинс (неопределенно). О! (Кричит в дом.) Мама! Пойди сюда!

В двери слева появляется ковыляющая к ним миссис Шляй. Она толстая и производит впечатление дамы, хронически недовольной этим миром.

Миссис Перкинс (начинает говорить с полухвастливой-полуязвителъной интонацией). Мама, Джорджа повысили.

Миссис Шляй (сухо). Долго же мы этого ждали.

Перкинс. Вы не поняли. Я помощник руководителя (смотрит на нее, ожидая реакции, и, не обнаружив ни малейшей, добавляет, запинаясь) «Дэффодил Кэнинг Ко».

Миссис Шляй. Ну?

Перкинс (беспомощно разводит руками). Ну…

Миссис Шляй. Все, что я могу сказать, — хороший же ты выбрал способ отметить новую должность, явившись домой в такое время и заставив нас ждать тебя с ужином и…

Перкинс. О, я…

Миссис Шляй. Мы поели, не беспокойся! Никогда не видела мужчину, которого хоть немного заботила бы его семья, никогда!

Перкинс. Извините меня. Я ужинал с боссом. Мне следовало позвонить, но я не мог заставить его ждать. Понимаете, босс пригласил меня на ужин, лично.

Миссис Перкинс. А я ждала тебя здесь, хотела рассказать тебе кое-что, приготовила приятный сюрприз и…

Миссис Шляй. Не говори ему, Рози. Теперь не говори. Это будет ему уроком.

Перкинс. Но я полагал, ты поймешь. Я полагал, ты будешь счастлива. (Торопливо поправляется.) Ну, рада, что меня сделали…

Миссис Перкинс. Помощником руководителя! Господи, ты что, теперь всю жизнь будешь это повторять?

Перкинс (мягко). Рози, я ждал этого двадцать лет.

Миссис Шляй. Это, мальчик мой, не повод для гордости.

Перкинс. Двадцать лет — это долго. Любой устанет. Но теперь мы можем принять это легко… светло… (С внезапной горячностью.) Понимаете, светло… (Спохватившись, оправдывающимся тоном.) То есть легко.

Миссис Шляй. Нет, только послушайте его! Сколько вы зарабатываете. Мистер Рокафеллер?

Перкинс (с тихой мольбой). Сто шестьдесят пять долларов.

Миссис Перкинс. В неделю?

Перкинс. Да, милая, в неделю… Каждую неделю.

Миссис Шляй (впечатленная). Ну! (Резко.) Ну и что ты стоишь? Садись. Небось страшно устал.

Перкинс (оживая). Не возражаешь, если я сниму пиджак? Душновато сегодня.

Миссис Перкинс. Я принесу твой халат. Не простудись. (Уходит налево.)

Миссис Шляй. Тут надо как следует подумать. Много можно сделать со ста шестьюдесятью пятью долларами. Конечно, некоторые зарабатывают и по двести. Но и сто шестьдесят пять — это неплохо.

Перкинс. Я тут подумал…

Миссис Перкинс (возвращается с вульгарного вида полосатым фланелевым халатом.) Ну вот. Надень, будь паинькой. Мягонький и уютный.

Перкинс (послушно надевает). Спасибо… Милая, я тут подумал, что если… Я долго об этом думал, ночами, понимаешь… Строил планы…

Миссис Перкинс. Планы? А жена ничего об этом не знает?

Перкинс. Ну, я же просто мечтал… Я хотел…

Сверху слышен грохот, шум драки и детский визг.

Голос мальчика (за сценой). Нет, не дам! Не дам! Соплячка!

Голос девочки. Ма-аа-ма-а!

Голос мальчика. Я тебе задам! Я тебе…

Голос девочки. Ма-аа-ма-а! Он меня бье-оот!

Миссис Перкинс (открывает дверь слева и кричит наверх). Замолчите и марш в постель оба, или я вам обоим задам жару! (Захлопывает дверь. Шум наверху переходит в тихое хныканье.) Клянусь жизнью, я не понимаю, почему из всех детей на свете мне достались именно эти!

Перкинс. Пожалуйста, милая, не сегодня. Я устал. Я хотел поговорить… о планах.

Миссис Перкинс. Каких планах?

Перкинс. Я думал… если мы будем очень экономить, мы могли бы отправиться в путешествие… через год-другой… поехать в Европу… Ну, знаешь, в Швейцарию или Италию… (Смотрит на нее без надежды и, не видя реакции, добавляет.) Ну ты знаешь, это где горы.

Миссис Перкинс. И что?

Перкинс. И озера. И снег высоко на вершинах. И закаты.

Миссис Перкинс. А мы-то что будем там делать?

Перкинс. О… ну… думаю, просто отдыхать. И вроде как посмотрим места. Знаешь, посмотрим на лебедей и парусники. Только мы двое.

Миссис Шляй. У-гу. Только вы двое.

Миссис Перкинс. Да, Джордж Перкинс, вы всегда были мастером расшвыривать деньги. А я потом лезь из кожи вон, чтобы сэкономить каждый пенни. Лебеди, ну конечно! Прежде чем думать о всяких лебедях, купил бы нам новый холодильник, вот все, что я могу сказать.

Миссис Шляй. И миксер для майонеза. И электрическую стиральную машину. И о новом автомобиле пора подумать. Старый на куски разваливается. И…

Перкинс. Слушайте, вы не понимаете. Я не хочу ничего из того, что нам нужно.

Миссис Перкинс. Что?

Перкинс. Я хочу того, что мне совершенно не нужно.

Миссис Перкинс. Джордж Перкинс! Ты что, пьян?

Перкинс. Рози, я…

Миссис Шляй (решительно). Хватит с меня этих глупостей! Спустись на землю, Джордж Перкинс. Есть кое-что поважнее, о чем надо подумать. Рози приготовила тебе сюрприз. Скажи ему, Рози.

Миссис Перкинс. Я только сегодня узнала. Джордж. Ты обрадуешься.

Миссис Шляй. Он будет в восторге. Говори. Миссис Перкинс. Ну, я… я была сегодня у врача. У нас будет ребенок.

Молчание. Две женщины смотрят, слегка улыбаясь, на Перкинса, лицо которого медленно приобретает выражение неподдельного ужаса.

Перкинс (с отчаяньем). Еще один?

Миссис Перкинс (весело). Ага. Еще один совершенно новый малыш.

Он молча смотрит на нее, как в столбняке.

Ну?

Он не двигается.

Ну что с тобой?

Он не реагирует.

Ты не рад?

Перкинс (медленно, тяжело). Его не будет.

Миссис Перкинс. Мама! Что он говорит?

Перкинс (глухо, без выражения). Ты слышала, что я сказал. Ты не можешь рожать. Ты не родишь.

Миссис Шляй. Ты хочешь сказать то, что говоришь? Ты думаешь о… о…

Перкинс (глухо). Да.

Миссис Перкинс. Мама!

Миссис Шляй (с яростью). Ты хоть знаешь, о ком говоришь? Ты говоришь о моей дочери, а не об уличной девке! Ляпнуть такое… собственной жене… собственной…

Миссис Перкинс. Да что с тобой?

Перкинс. Рози, я не хотел тебя оскорбить. В наше время это вполне безопасно и…

Миссис Перкинс. Пусть он замолчит, мама!

Миссис Шляй. Где ты этого нахватался? Приличные люди о таком даже не знают! Слышишь, это бывает в среде гангстеров или актрис. Но в уважаемом доме, в законном браке!

Миссис Перкинс. Что с тобой сегодня случилось?

Перкинс. Не сегодня, Рози. Это случилось уже очень давно… Но теперь с этим покончено. Я способен хорошо позаботиться о тебе и о детях. Но отдых, Рози, я не могу просто выбросить это из головы.

Миссис Перкинс. О чем ты? Какое лучшее применение ты решил найти своим огромным деньгам, чем забота о ребенке?

Перкинс. Вот именно. Займись этим сама. Больница и врачи. Овощное пюре за двадцать пять центов банка. Школа и корь. Все сначала. И ничего другого.

Миссис Перкинс. Вот, что ты думаешь о своем долге! Нет ничего более святого, чем семья. Ничего более благодатного. Разве я не потратила все свою жизнь, создавая тебе домашний очаг? Разве у тебя нет всего, о чем только может мечтать порядочный мужчина? Чего тебе еще нужно?

Перкинс. Рози, это не значит, что я не ценю того, что у меня есть. Я очень ценю. Только… Ну, вот как этот мой халат. Я рад, что он у меня есть, он теплый и удобный, и мне он нравится. Мне нравится надевать его. И это все. Но нужно больше.

Миссис Перкинс. Нет, вот это мне нравится! Роскошный халат, который я подарила тебе на день рождения! Если он тебе не нравится, почему ты не купишь другой?

Перкинс. Рози, я ведь не об этом! Я о том, что человек не может прожить жизнь ради халата. Или ради вещей, которые для него стоят в одном ряду с халатом. Вещей, которые ничего ему не дают, — я имею в виду, ничего внутреннего. У человека должно быть что-то, что его пугает — пугает и делает счастливым. Это как пойти в церковь, но это не в церкви. Что-то, что можно почитать. Что-то возвышенное, Рози… да, возвышенное.

Миссис Перкинс. Ну, если тебе не хватает культурных впечатлений, то я ведь купила регулярную подписку на новые книжные издания.

Перкинс. О, я знаю, что коряво объясняю! Все, о чем я прошу, — не дай родиться этому ребенку, Рози. Для меня тогда все кончится. Если я выкину это из головы, я состарюсь. Я не хочу состариться. Не сейчас. Господи, не сейчас! Дай мне хоть несколько лет, Рози!

Миссис Шляй (налетая на нее). Рози, золотко! Не плачь так, детка! (Оборачиваясь к Перкинсу.) Видишь, что ты наделал? Чтоб ты больше не вздумал разевать при мне свой поганый рот! Хочешь убить свою жену? Вот, например, китайцы делают аборты — так у них, у всех женщин потом рахит.

Перкинс. Мама, кто вам только такое сказал?

Миссис Шляй. То есть я не знаю, о чем говорю? Я так понимаю, что только наш великий бизнесмен может объяснять нам, что есть что?

Перкинс. Я не имел в виду… Я только имел в виду…

Миссис Перкинс (сквозь рыдание). Оставь маму в покое, Джордж.

Перкинс (в отчаянье). Но я не…

Миссис Шляй. Я поняла. Я прекрасно поняла, Джордж Перкинс. Старым матерям в наше время не остается ничего, как только заткнуться и молча ждать, когда их отправят на кладбище!

Перкинс (решительно). Мама, я хотел бы, чтоб вы не пытались...(храбро) мешать.

Миссис Шляй. Вот как? Вот как значит? Я, значит, мешаю? Я тебе, значит, в тягость? Что ж, рада, что вы мне это сказали, мистер Перкинс! А я-то, бедная дуреха, прислуживаю в этом доме и воображаю, что он мой! Вот ваша благодарность. Что ж, я здесь больше ни минуты не останусь. Ни минуты. (Убегает налево, хлопнув дверью.)

Миссис Перкинс (в ужасе). Джордж!.. Джордж, если ты не извинишься, мама от нас уедет!

Перкинс (с внезапной отчаянной храбростью). Пусть уезжает.

Миссис Перкинс (смотрит на него, не веря своим глазам, затем). Так вот до чего дошло? Так вот что с тобой сделало твое большое повышение? Прийти домой, переругаться со всеми, выбросить на улицу старенькую маму своей жены! Если ты думаешь, что я стану терпеть…

Перкинс. Послушай, я терпел ее, сколько мог. Будет лучше, если она уедет. Рано или поздно этим бы кончилось.

Миссис Перкинс. Это ты послушай, Джордж Перкинс! Если ты не извинишься перед мамой, если ты не извинишься перед ней до завтрашнего утра, я не заговорю с тобой больше до конца жизни!

Перкинс (устало). Сколько раз я уже это слышал!

Миссис Перкинс выбегает в дверь слева и хлопает дверью. Перкинс с усталым видом сидит не двигаясь. Старомодные часы бьют девять. Он медленно встает, выключает свет, его тень ложится на стеклянную дверь. В комнате полумрак, но есть свет от камина. Он устало склоняет голову на руки. В дверь звонят. Это короткий, тревожный звук, как будто звонок издает его, не имея на это права. Перкинс стоит, глядя на входную дверь, удивленный и встревоженный, потом подходит и открывает ее. Прежде чем мы видим, кто пришел, он вскрикивает, ошеломленно: «Господи!» (Перкинс делает шаг назад. На пороге стоит Кэй Гонда. На ней изысканно простой черный костюм, очень современный, аскетически строгий; черная шляпа, черные туфли, чулки и перчатки, в руках черная сумочка. Ее светлые, отливающие золотом волосы и бледное лицо составляют яркий контраст с ее одеждой. У нее странное лицо и взгляд, от которого становится не по себе. Она высокая и очень стройная. Она двигается медленно, ходит легко, бесшумно. Она производит впечатление какого-то не настоящего, неземного существа. Больше похожа на привидение, чем на женщину.

Кэй Гонда. Пожалуйста, не шумите. И впустите меня.

Перкинс (глупо запинаясь). Вы… вы же…

Кэй Гонда. Кэй Гонда. (Входит и закрывает за собой дверь.)

Перкинс. П-почему…

Кэй Гонда. Вы Джордж Перкинс?

Перкинс (глупо). Да, мэм. Джордж Перкинс. Джордж С. Перкинс. Только как…

Кэй Гонда. У меня случилась беда. Вы об этом слышали?

Перкинс. Д-да… О господи!.. Да.

Кэй Гонда. Мне нужно спрятаться. На одну ночь. Это опасно. Вы позволите мне остаться здесь?

Перкинс. Здесь?

Кэй Гонда. Да. На одну ночь.

Перкинс. Но как… что… почему вы…

Кэй Гонда (открывает сумочку и показывает ему письмо). Я прочитала ваше письмо. И подумала, что здесь меня никто не будет искать. И подумала, что вы захотите помочь мне.

Перкинс. Я… Мисс Гонда, извините, пожалуйста, Вы знаете, что достаточно… Я имею в виду, если я не вижу смысла… Я имею в виду, если вам нужна помощь, вы можете оставаться здесь до конца жизни, мисс Гонда.

Кэй Гонда (спокойно). Спасибо.

Кладет сумочку на стол, снимает шляпу и перчатки, с таким невозмутимым видом, как будто она у себя дома. Он не сводит с нее глаз.

Перкинс. Вы хотите сказать… Вас действительно преследуют?

Кэй Гонда. Полиция. (Добавляет.) За убийство.

Перкинс. Я не дам им до вас добраться. Если есть что-то, что я могу…

Замолкает. За дверью слева слышны приближающееся шаги.

Голос миссис Перкинс (за сценой). Джордж!

Перкинс. Да… милая?

Миссис Перкинс. Кто там звонил в дверь?

Перкинс. Никто… никто, милая. Кто-то ошибся адресом. (Слушает удаляющиеся шаги, затем шепотом.) Это моя жена. Нам лучше не шуметь. Она не плохая. Только… она не поймет.

Кэй Гонда. Если меня найдут здесь, вам не поздоровится.

Перкинс. Не важно. (Она медленно улыбается. Он беспомощно показывает вокруг себя.) Чувствуйте себя, как дома. Спать можете здесь, на кушетке, а я буду снаружи следить, чтобы никто не…

Кэй Гонда. Нет. Я не хочу спать. Останьтесь здесь. Нам с вами есть о чем поговорить.

Перкинс. О, да. Конечно… а… а о чем, мисс Гонда?

Она, не отвечая, садится. Он присаживается на край стула, собирает полы халата, жалкий и смущенный. Она выжидательно смотрит на него, в ее глазах молчаливый вопрос. Он моргает, чистит горло, говорит решительно.

Довольно прохладный вечер.

Кэй Гонда. Да.

Перкинс. Вот вам и Калифорния… Золотой Запад… Всегда солнечно, но холодно… но очень холодно по ночам.

Кэй Гонда. Дайте мне сигарету.

Он вскакивает, достает пачку сигарет, ломает три спички, и только четвертую ему удается зажечь. Она откидывается назад, держа зажженную сигарету между пальцами.

Перкинс (беспомощно мямлит). Я… Я курю такие. Они более легкие. (Смотрит на нее несчастным взглядом. Он так много мог бы ей сказать. Ищет слова. Наконец.) Вот Джо Такер — это мой друг — тот курит сигары. А я нет. Никогда.

Кэй Гонда. У вас много друзей?

Перкинс. Да, конечно. Много. Жаловаться не приходится.

Кэй Гонда. Они вам нравятся?

Перкинс. Да, они мне нравятся.

Кэй Гонда. А вы им? Они вас одобряют и раскланиваются с вами на улице?

Перкинс. Ну… Думаю, да.

Кэй Гонда. Сколько вам лет, Джордж Перкинс?

Перкинс. В июне исполнится сорок три.

Кэй Гонда. Будет тяжело потерять работу и оказаться на улице. На темной, пустой улице, по которой ваши друзья пройдут и посмотрят сквозь вас, как будто вас нет. Тогда вам захочется закричать и рассказать о великих вещах, о которых вы знаете, но никто не услышит и не ответит вам. Правда. Это будет тяжело?

Перкинс (ошарашенный). Но почему… когда это должно случится?

Кэй Гонда (спокойно). Когда они найдут меня здесь.

Перкинс (решительно). Не беспокойтесь об этом. Никто вас здесь не найдет. За себя я не боюсь. Предположим, они узнают, что я вам помог. А кто не помог бы? Кто упрекнет меня в этом? Почему?

Кэй Гонда. Потому что они меня ненавидят. И они ненавидят всех, кто на моей стороне.

Перкинс. С какой стати им вас ненавидеть?

Кэй Гонда (спокойно). Я убийца, Джордж Перкинс.

Перкинс. Ну, если вы спросите меня, я в это не верю. Я даже не собираюсь спрашивать вас. Вы ли это сделали. Я просто в это не верю.

Кэй Гонда. Если вы имеете в виду Грэнтона Сэерса… нет, я не хочу говорить о Грэнтоне Сэерсе. Забудьте. Но я все-таки убийца. Видите, я пришла сюда, и, возможно, я разрушу вашу жизнь — все, что было вашей жизнью на протяжении сорока трех лет.

Перкинс (низким голосом). Это не много, мисс Гонда.

Кэй Гонда. Вы всегда ходите на мои фильмы?

Перкинс. Всегда.

Кэй Гонда. Вы счастливы, когда выходите из кинотеатра?

Перкинс. Да. Конечно… Нет, думаю, нет. Смешно, я никогда об этом не задумывался… Мисс Гонда, вы не станете смеяться надо мной, если я вам кое-что расскажу?

Кэй Гонда. Конечно, нет.

Перкинс. Мисс Гонда, я плачу, когда прихожу домой после фильма с вами. Я просто запираюсь в ванной и плачу, каждый раз. Я не знаю почему.

Кэй Гонда. Я знаю почему.

Перкинс. Как?

Кэй Гонда. Я говорила вам, что я убийца. Я так много всего убиваю в людях. Я убиваю то, чем они живут. Но они приходят смотреть на меня, потому что я единственная, кто заставляет их понять, что они хотят это убить. Или думают, что хотят. И это полностью их заслуга, что они так думают и говорят об этом.

Перкинс. Боюсь, я не совсем вас понимаю, мисс Гонда.

Кэй Гонда. Когда-нибудь поймете.

Перкинс. Вы правда это сделали?

Кэй Гонда. Что?

Перкинс. Вы правда убили Грэнтона Сэерса? (Она смотрит на него, улыбаясь, и пожимает плечами.) Я только предположил, почему вы могли это сделать.

Кэй Гонда. Потому что не могла больше это выносить. Бывает, что не можешь больше это выносить.

Перкинс. Да. Бывает.

Кэй Гонда (глядя прямо на него). Почему вы хотите мне помочь?

Перкинс. Не знаю… только…

Кэй Гонда. В вашем письме говорилось…

Перкинс. О! Я и не думал, что вы прочтете эту глупость.

Кэй Гонда. Это не глупость.

Перкинс. Держу пари, у вас их множество. Я имею в виду поклонников. И писем.

Кэй Гонда. Мне приятно думать, что я что-то значу для людей.

Перкинс. Вы должны меня простить, если я написал что-то дерзкое или, ну вы понимаете, слишком личное.

Кэй Гонда. Вы написали, что вы не счастливы.

Перкинс. Я… Я не собирался жаловаться, мисс Гонда, только… Мне кажется, я что-то потерял со временем. Я не знаю что, но знаю, что мне этого не хватает. Только не знаю, почему.

Кэй Гонда. Возможно, потому, что вы хотите, чтобы вам этого не хватало.

Перкинс. Нет. (С внезапной твердостью.) Нет. (Он встает и стоит, глядя прямо на нее.) Понимаете, я вовсе не несчастлив. На самом деле я очень счастливый человек — настолько, насколько возможно быть счастливым. Только что-то внутри меня знает о жизни, которой я никогда не жил, о жизни, которой никто никогда не жил, но которой следовало бы жить.

Кэй Гонда. Вы это знаете? Почему же вы ею не живете?

Перкинс. А кто ею живет? Кто может? Кому когда-нибудь удавалось получить лучшее из… из возможного для него? Мы все пытаемся купить выгодно. И мы берем второй сорт. Это все не то, что нужно иметь. Но… Бог внутри нас, Он знает другое… самое лучшее… чего никогда не будет.

Кэй Гонда. А если… если это приходит?

Перкинс. Мы хватаемся за это — потому что внутри нас есть Бог.

Кэй Гонда. А… Бог внутри вас, вы, действительно, хотите, чтобы Он был?

Перкинс (свирепо). Послушайте, что я знаю точно; пусть полицейские только придут сейчас и попробуют забрать вас. Пусть снесут этот дом. Я его построил — мне понадобилось пятнадцать лет, чтобы на него заработать. Пусть лучше снесут его, чем я позволю им забрать вас. Пусть только придут те, кто гонится за вами, кем бы они ни были…

Дверь слева резко открывается. Миссис Перкинс появляется на пороге, на ней линялый вельветовый халат и длинная ночная рубашка из грязно-розового хлопка.

Миссис Перкинс (задыхаясь). Джордж!..

Кэй Гонда встает и смотрит на них.

Перкинс. Милая, не шуми! Ради бога, не шуми… Заходи… Закрой дверь!

Миссис Перкинс. Мне послышались голоса… Я… (Она слишком потрясена, чтобы продолжать.)

Перкинс. Милая… это… Мисс Гонда, позвольте вам представить мою жену. Милая, это мисс Гонда, мисс Кэй Гонда!

Кэй Гонда наклоняет голову, но миссис Перкинс остается неподвижной, глядя на нее.

Перкинс (с отчаяньем). Ты не поняла? Мисс Гонда в беде, ты знаешь, ты слышала об этом, в газетах писали… (Замолкает.)

Миссис Перкинс не реагирует. Тишина.

Миссис Перкинс (обращаясь к Кэй Гонде, неестественно спокойным голосом). Зачем вы сюда пришли?

Кэй Гонда (спокойно). Мистеру Перкинсу придется это объяснить.

Перкинс. Рози, я… (Замолкает)

Миссис Перкинс. Ну?

Перкинс. Рози, нет причин для беспокойства, просто мисс Гонду разыскивает полиция и…

Миссис Перкинс. О!

Перкинс. За убийство и…

Миссис Перкинс. О!

Перкинс. И ей просто придется остаться здесь на ночь. Это все.

Миссис Перкинс (медленно). Слушай меня, Джордж Перкинс: или она сию же минуту уйдет из этого дома, или я.

Перкинс. Но позволь тебе объяснить…

Миссис Перкинс. Мне не нужны никакие объяснения. Я соберу вещи и детей тоже заберу. И буду молить Бога, чтобы мы никогда тебя больше не увидели. (Она ждет. Он не отвечает.) Скажи ей, чтобы ушла.

Перкинс. Рози… Я не могу.

Миссис Перкинс. А мы ведь с тобой пробивались вместе, и нам было нелегко, Джордж. Вместе. Пятнадцать лет.

Перкинс. Рози, только на одну ночь… Если бы ты знала…

Миссис Перкинс. Я не хочу знать. Я не хочу знать, почему мой муж так поступает со мной. Любовница она или убийца или и то и другое. Я была тебе верной женой, Джордж. Я отдала тебе лучшие годы своей жизни. Я родила тебе детей.

Перкинс. Да, Рози…

Миссис Перкинс. Не только ради меня. Подумай, что будет с тобой. Прикрывать убийцу. Подумай о детях. (Он не отвечает.) И о своей работе тоже. Тебя только что повысили. Мы хотели купить новые шторы в гостиную. Зеленые. Ты всегда хотел зеленые.

Перкинс. Да…

Миссис Перкинс. А этот гольф-клуб, в который ты всегда хотел вступить. Его члены только самые солидные, уважаемые люди, а не те, отпечатки пальцев которых хранятся в полицейском участке.

Перкинс (еле слышно). Нет…

Миссис Перкинс. Ты подумал, что будет, когда об этом узнают?

Перкинс (смотрит с отчаяньем на Кэй Гонду, ждет от нее слова, взгляда. Он хочет, чтобы она решила. Но Кэй Гонда остается неподвижной, как будто эта сцена не имеет к ней никакого отношения. Только ее глаза следят за ним. Он говорит, обращаясь к ней с отчаянной мольбой). Что будет, когда об этом узнают?

Кэй Гонда не отвечает.

Миссис Перкинс. Я тебе скажу, что будет. Ни один порядочный человек больше никогда с тобой не заговорит. Тебя уволят из «Дэффодил Кэнинг», тебя вышвырнут на улицу!

Перкинс (медленно изумленно повторяет, как бы издалека). На темной, пустой улице, по которой ваши друзья пройдут и посмотрят сквозь вас… и вам захочется закричать… (Он смотрит на Кэй Гонду, ее глаза широко открыты. Она не шевелится.)

Миссис Перкинс. Это положит конец всему, чем ты когда-либо дорожил. И что взамен? Проселочные дороги и темные улицы, бегство по ночам, страх и безысходность и отверженность от всего мира! (Он не отвечает и не оборачивается к ней. Он смотрит на Кэй Гонду с новым выражением.) Подумай о детях, Джордж! (Он не двигается.) А мы ведь были счастливы, Джордж? Пятнадцать лет…

Ее голос умолкает. Долгая тишина. Перкинс медленно отворачивается от Кэй Гонды и смотрит на жену. Его плечи поникли, он внезапно стареет.

Перкинс (глядя на жену). Извините, мисс Гонда, но при данных обстоятельствах…

Кэй Гонда (спокойно). Я понимаю. (Она надевает шляпу, берет сумочку и перчатки. Ее движения легки, неторопливы. Идет к двери в центре. Проходя мимо миссис Перкинс говорит спокойно.) Извините. Я ошиблась адресом.

Она уходит. Перкинс и его жена стоят у открытой двери и смотрят ей вслед.

Перкинс (обнимая жену за талию). Мама уснула?

Миссис Перкинс. Не знаю. А что? Перкинс. Думаю, надо мне пойти поговорить с ней. Вроде как посоветоваться. Она все знает о младенцах.

Занавес

 

Сцена 2

Когда поднимается занавес, на экране другое письмо.

Написано мелким, неровным, суетливым почерком:

«Дорогая мисс Гонда!
Искренне Ваш, Чак Финк, Спринг стрит, Калифорния».

Необходимость исполнить свой долг побудила меня прилагать все усилия к толщ, чтобы облегчить страдания ближнего. Мне доводилось каждый день видеть трагедии и жертвы возмутительно несправедливого общественного строя. Но я набирался необходимого для моего призвания мужества, когда смотрел на Вас на экране, потому что в эти минуты я осознавал, на какое величие способен человеческий род. Ваше искусство — это символ тех скрытых возможностей, которые я замечаю в своих отвергнутых обществом братьях. Никто из них не выбирал стать тем, кем стал. Да и никто из нас не выбирал той унылой, лишенной надежды жизни, которую вынужден вести. Но мы можем лицезреть Вас и поклоняться Вам, и в этом надежда всего человечества.

Загорается свет, экран исчезает, и на сцене гостиная Чака Финка. Это бедно обставленная комната в одноэтажном доме. Входная дверь сзади на правой стене, большое открытое окно на той же стене ближе к зрителям; на центральной стене дверь в спальню. Поздний вечер. В комнате есть электрическое освещение, но оно не включено, и гостиную освещает одна коптящая керосиновая лампа в углу. Видно, что жильцы комнаты переезжают: посреди комнаты свалены два чемодана и множество упаковочных коробок, шкафы и ящики открыты и наполовину пусты; одежда, книги, посуда и всевозможная нужная в хозяйстве рухлядь свалена вперемешку большими кучами на полу.

Чак Финк с беспокойством смотрит в окно; это молодой мужчина около тридцати лет, худощавый и анемичный, с густой черной гривой волос, бледным лицом и выделяющимися на нем маленькими усиками. Он с большим волнением смотрит на людей, проходящих мимо окна, с улицы слышны неразборчивые голоса. Он видит кого-то и кричит:

Финк. Эй, Джимми!

Голос Джимми (за сценой). Чего?

Финк. Пойди на минутку.

Джимми появляется у окна снаружи; это нездорового вида молодой человек в оборванной одежде, с опухшими глазами. По его лицу от рта до подбородка течет струйка крови.

Джимми. Ты, Чак? Я уж думал, коп засек. Чего надо?

Финк. Ты сегодня видел Фанни?

Джимми. Ха! Фанни!

Финк. Ты ее видел?

Джимми. Нет, с тех пор, как началось.

Финк. Она ранена?

Джимми. Может быть. Видел ее, как началось. Она засвистела им в окно кирпичом.

Финк. Что там случилось?

Джимми. Слезоточивый газ. Они захапали пикетчиков. Ну а мы им задали.

Финк. А Фанни кто-нибудь видел?

Джимми. Да ну ее к лешему, твою Фанни! Там сплошная бойня. Господи, одному такой фингалище влепили, что ого-го!

Джимми исчезает. Финк отходит от окна. С волнением ходит по комнате, поглядывая на часы. Шум на улице затихает. Финк пытается заняться сбором вещей, швыряет, не глядя, несколько вещей в коробку. Входит Фанни Финк. Это высокая, худощавая, неуклюжая девушка немного моложе тридцати лет с мужской стрижкой, бледная, встрепанная, в туфлях без каблуков и с мужским пиджаком на плечах. Она прислоняется к дверному косяку, чтобы не упасть.

Финк. Фанни! (Она не двигается.) Ты в порядке? Что случилось? Где ты была?

Фанни (ровным хриплым голосом). Меркурохром есть?

Финк. Что?

Фанни. Меркурохром. (Скидывает пиджак. Ее одежда порвана, на голых руках синяки, на плече кровоподтек.)

Финк. Господи!

Фанни. Ну не стой, как идиот! (Решительно идет к шкафу, шарит по полкам и достает маленькую бутылочку.) Хватит на меня пялиться! Нет повода для истерики!

Финк. Дай помогу.

Фанни. Не страшно. Я в порядке. (Мажет руку меркурохромом.)

Финк. Где ты была так поздно?

Фанни. В тюрьме.

Финк. Где-где?

Фанни. Мы все. Пинки Томлинсон, Бад Миллер, Мэри Фелпс и остальные. Двенадцать человек.

Финк. Что случилось?

Фанни. Мы не хотели, чтоб подключилась ночная смена.

Финк. И что?

Фанни. Начал Бад Миллер. Он размозжил череп штрейкбрехеру. Но казаки, чтоб им пусто было, были наготове. Биф только что забрал нас под залог. Сигарета есть? (Она находит сигарету и зажигает, дальше нервно курит на протяжении всей сцены.)

Финк. Но это возмутительно! Я не допущу! У нас есть права…

Фанни. Конечно. Права. Право отплатить товар при доставке. Без денег ни черта не получишь. А где их взять?

Финк (устало опускается на стул). Но это невообразимо!

Фанни. Ну, не думай больше об этом… (Оглядывается.) Не так уж ты продвинулся в сборах. Как мы управимся за вечер со всем этим чертовым барахлом?

Финк. Что за спешка? Я совсем разбит.

Фанни. Что за спешка! Если мы не выкатимся отсюда до утра, весь этот хлам вышвырнут прямо на улицу.

Финк. Мало нам было бед, а теперь еще это! Тебе надо было в это лезть! Что мы будем делать?

Фанни. Лично я собирать вещи. (Начинает собирать, почти не глядя, и с ненавистью швыряет их в коробки.) Дорогой, поселимся в отеле в Лос-Анджелесе или в Беверли? (Он не отвечает. Она швыряет в коробку книжку.) Думаю, Беверли-Сансет нам вполне подойдет… Надо будет взять номер из семи комнат. Как думаешь, мы можем себе позволить семь комнат? (Он не двигается. Она швыряет в коробку охапку нижнего белья.) Ах да, и персональный бассейн. (Со злостью швыряет в коробку банку с кофе.) И гараж на две машины! Для «Роллс-ройсов»! (Швыряет вазу, попадает мимо коробки, и ваза разбивается вдребезги о ножку стула. Она вдруг истерично вскрикивает.) Проклятие! Почему только у людей все это есть!

Финк (слабым голосом). Ребяческое бегство от действительности, дорогая.

Фанни. Героизм — это замечательно, но как мне осточертело говорить поддерживающие речи, ссылаясь на мировые проблемы, и все время трястись, что товарищи увидят, что у меня порваны чулки!

Финк. Почему бы тебе их не зашить?

Фанни. Оставь это, мой милый! Оставь свой великолепный сарказм редакторам журналов — может быть, однажды они закажут тебе статью.

Финк. Фанни, не обязательно было это говорить.

Фанни. А нечего валять дурака. У таких, как мы, есть название. По крайней мере, у одного из нас точно. Знаешь, какое? В твоем великолепном словарном запасе есть это слово? Слово «неудачник».

Финк. Любовь моя, это относительное понятие.

Фанни. Точно. Что такое арендная плата в сравнении с вечностью? (Швыряет в коробку охапку одежды.)Ты, например, знаешь, что это пятый?

Финк. Что пятый?

Фанни. Пятый раз, когда нас выселяют по суду, Сократ! Я считала. Пять раз за три года. Все, что мы делали, это платили за первый месяц, а потом ждали шерифа.

Финк. В Голливуде большинство так живет.

Фанни. Мог бы хоть притвориться, что тебя это волнует, хоть из вежливости, что ли.

Финк. Дорогая, зачем тратить душевные ресурсы, упрекая себя в том, в чем полностью повинно ненормальное устройство общества?

Фанни. Мог бы хоть не заниматься плагиатом.

Финк. Плагиатом?

Фанни. Ты взял это из моей статьи.

Финк. А, да. Твоя единственная статья. Прошу прощения.

Фанни. Ну ее хоть напечатали.

Финк. О да. Шесть лет назад.

Фанни (держа охапку старой обуви). А ты много признания получил за это время? (Сваливает обувь в коробку.) Что теперь? Какого дьявола мы будем делать завтра?

Финк. При тысячах бездомных и безработных стоит ли так убиваться об одном частном случае?

Фанни (хочет зло ему ответить, но потом пожимает плечами и отворачивается, спотыкается в полутьме о коробку). Проклятье! Мало того что они нас вышвыривают, так они еще и электричество отключили!

Финк (пожимает плечами). Частная собственность коммунальных служб.

Фанни. Хоть бы керосин не так вонял.

Финк. Керосин изобретен для бедных. Но я знаю, что в России сделали новый, без запаха.

Фанни. Конечно. В России ничего не воняет. (Достает с полки коробку, полную больших коричневых конвертов.) С этим что хочешь делать?

Финк. Что там?

Фанни (читает на конвертах). Твои документы из Института социальных исследований… Письма из профессионально-технического училища для отсталых детей, где ты консультировал… а вот по поводу твоего короткого курса по диалектическому материализму… а вот из театра самодеятельности, который ты консультировал…

Финк. Из театра самодеятельности выбрасывай. Я ими сыт по горло. Они мне больше не напишут.

Фанни (отбрасывает один конверт в сторону). А с остальным что мне делать? Запаковать или сам их понесешь?

Финк. Конечно, сам понесу. Они могут затеряться. Запакуй их мне отдельно, ладно?

Фанни (берет газеты, начинает заворачивать конверты, замирает, заметив заголовок в газете, читает). Знаешь, тут кое-что забавное про Кэй Гонду.

Финк. Что там?

Фанни. В сегодняшней газете. Про убийство.

Финк. Что? Чепуха. Она не имеет к этому ни малейшего отношения. Все это вымыслы желтой прессы.

Фанни (заворачивает конверты). У этого Сэерса денег куры не клевали.

Финк. Да уж, безусловно. Только это ему теперь уже не поможет. Я, с тех пор как помогал организовать пикет у его предприятия, знал, что этому денежному мешку несдобровать.

Фанни. Здесь пишут, что в последнее время его дела шли в гору.

Финк. Что ж, одним плутократом меньше. Тем лучше для его наследников.

Фанни (берет пачку книг). Двадцать пять экземпляров книги «Гнет и угнетатели». (Добавляет с шутливым поклоном.) Автор Чак Финк!.. Ну и что прикажешь с ними делать?

Финк (язвительно). А ты сама как думаешь?

Фанни. Господи! Еще и это тащить! Неужели ты думаешь, что в Соединенных Штатах действительно найдется двадцать пять человек, которые согласятся купить твое бессмертное произведение?

Финк. О качестве книги нельзя судить по числу проданных экземпляров.

Фанни. Нет, но о чем-то это говорит!

Финк. Хочешь видеть меня, угождающего среднему классу, как те подхалимы капитализма, которые марают бумагу в угоду массам? Ты слабеешь, Фанни. Ты становишься настоящей буржуа.

Фанни (в ярости). Это кто становится настоящим буржуа? Я сделала столько, сколько ты и не мечтал! Я не бегаю с рукописями по третьесортным издательствам. Мою статью напечатали в «Стране»! Да, в «Стране»! Если б я не похоронила себя с тобой в этой дыре…

Финк. Эта дыра, эти трущобы взрастили лидеров движения за социальные реформы, Фанни.

Фанни. Господи, Чак, ну и что? Посмотри на других. Посмотри на Миранду Люмкин. Колонка в «Вестнике» и вилла на Палм-Спрингс! А в колледже она мне в подметки не годилась! Все всегда говорили, что я умнее ее. (Показывает вокруг себя.) Вот что получают те, кто умнее.

Финк (мягко). Я знаю, дорогая. Ты устала. Ты напугана. Я тебя не осуждаю. Но ты же знаешь, в нашем деле приходится отказаться от всего. От всех мыслей о собственной выгоде и удобстве. Я так и сделал. У меня больше нет своей жизни. Все, чего я хочу, это чтобы миллионы когда-нибудь узнали имя Чака Финка и назвали его своим лидером!

Фанни (смягчаясь). Я знаю. Ты прав. Ты настоящий человек, Чак. На свете так мало самоотверженных людей.

Финк (мечтательно). Может быть, лет через пятьсот кто-то напишет мою биографию и назовет ее «Чак Финк Самоотверженный».

Фанни. И тогда какой глупостью покажется, что мы переживали из-за какого-то ничтожного калифорнийского арендодателя!

Финк. Именно. Надо уметь видеть события с точки зрения будущего. И…

Фанни (прислушиваясь к каким-то звукам снаружи, неожиданно). Ш-ш! По-моему, у нас под дверью кто-то стоит.

Финк. Кто? Нет там никого. Они нас покинули. Бросили нас на… (В дверь стучат. Они переглядываются. Финк идет к двери.) Кто там? (Никто не отвечает. Стук повторяется. Он резко, сердитым жестом распахивает дверь.) Чего вам… (Замолкает. Входит Кэй Гонда; она одета как в прошлой сцене. Он ахает.)О!.. (Смотрит на нее полуиспуганно-полунедоверчиво. Фанни делает шаг вперед и замирает. Она не в состоянии сказать ни слова.)

Кэй Гонда. Мистер Финк?

Финк (неистово кивая). Да. Чак Финк. Собственной персоной… Но ведь вы… Вы ведь Кэй Гонда?

Кэй Гонда. Да. Я прячусь. От полиции. Мне некуда пойти. Позволите мне остаться на ночь?

Финк. Разрази меня гром!.. Извините, пожалуйста.

Фанни. Вы хотите, чтоб мы вас тут спрятали?

Кэй Гонда. Да. Если вы не боитесь.

Фанни. Но почему вы выбрали?..

Кэй Гонда. Потому что здесь меня никто не найдет. И потому что я прочла письмо мистера Финка.

Финк (спохватившись). Ну конечно! Мое письмо. Я так и знал, что из тысячи писем вы обратите внимание именно на него. Правда, неплохо написано?

Фанни. Я ему помогала.

Финк (смеясь). Какое потрясающее совпадение! Я, когда писал, и не предполагал, что… Ну чего только не случается!

Кэй Гонда (глядя на него). Меня подозревают в убийстве.

Финк. О, даже не беспокойтесь об этом. Нам все равно. Мы свободомыслящие люди.

Фанни (быстро опускает ставню на окне). Вы здесь будете в полной безопасности. Вы ведь извините нам… неформальную обстановку? Мы уезжаем.

Финк. Садитесь, пожалуйста, мисс Гонда.

Кэй Гонда (садится и снимает шляпу). Спасибо.

Финк. Я мечтал о том, чтобы вот так попросту поговорить с вами. Я всегда хотел вас так о многом спросить.

Кэй Гонда. Я всегда хотела, чтобы меня так о многом спросили.

Финк. То, что говорят про Грэнтона Сэерса, это правда? Вы должны знать. Говорят, что он был извращенцем и не интересовался женщинами, а…

Фанни. Чак! Это совершенно не относится к делу и…

Кэй Гонда (с легкой улыбкой). Нет. Это неправда.

Финк. Конечно, я никого не порицаю. Я презираю мораль. Я хочу спросить у вас о другом; меня как социолога всегда интересовал вопрос влияния экономического фактора на личность. Сколько получает кинозвезда?

Кэй Гонда. То ли пятнадцать, то ли двадцать тысяч в неделю, согласно новому контракту, — я точно не помню.

Фанни и Финк обмениваются изумленными взглядами.

Финк. Какие возможности для помощи обществу! Я всегда верил, что вы великая гуманистка.

Кэй Гонда. Я? Ну, может быть. Я ненавижу гуманизм.

Финк. Вы шутите, мисс Гонда!

Кэй Гонда. Бывают люди, у которых есть цель в жизни. Их не много, но они есть. А у некоторых есть не только цель, но и честность. Их совсем мало. Мне они нравятся.

Финк. Но следует быть толерантными! Следует упитывать влияние экономического фактора. Говоря, например, о доходах кинозвезды…

Кэй Гонда (резко). Я не хочу о них говорить. (С почти жалобной ноткой в голосе.) Вы ничего не хотите спросить о моей работе?

Финк. Господи, конечно, хочу! (Вдруг посерьезнев.) Нет. Не хочу. (Кэй Гонда внимательно смотрит на него, слегка улыбаясь. Он добавляет с внезапной улыбкой, впервые искренно.) Ваша работа… о ней не надо говорить. Я не могу. (Добавляет,) Я никогда не смотрел на вас, как на кинозвезду. И никто не смотрит. Вы не Джоан Тьюдор и не Сэлли Суини, или остальные. И то, что вы делаете, это не дрянные мелодрамы (извините меня, но они дрянные), а кое-что другое.

Кэй Гонда (смотрит на него). Что?

Финк. То, как вы движетесь, и звук вашего голоса, и ваши глаза. Ваши глаза.

Фанни (с внезапной горячностью). Они такие, как будто вы не человек, не такая, как люди вокруг.

Финк. Все мы мечтаем об идеальном человеке. Но никто его не видел. А вы видели. И показываете нам. Как будто вы знаете большой секрет, который весь мир потерял. Это большей секрет и большая надежда. Человек очищается. Человек достигает высших возможностей.

Фанни. Когда я смотрю на вас на экране, я чувствую себя виноватой, но в то же время молодой, свежей и гордой. Иногда мне хочется поднять вот так руки… (Поднимает руки над головой красивым восторженным жестом.) Простите нас. Мы ведем себя, как дети.

Финк. Может быть, мы и есть дети. Но в нашей тусклой жизни нам приходится ловить каждый лучик света, везде, даже в кино. Почему бы и не в кино, величайшем наркотике человечества. Вы сделали для страдающих больше, чем любой филантроп за всю историю. Как вам это удается?

Кэй Гонда (не глядя на него). Можно долго это делать. Справляться своими силами и выдавливать надежду по капелькам, но потом тебе нужна помощь. Голос в ответ, пение в ответ, эхо. Я вам очень благодарна. (В дверь стучат. Все трое переглядываются. Финк решительно идет к двери.)

Финк. Кто там?

Женский голос (за сценой). Слушай, Чак, не одолжишь немного сливок?

Финк (зло). Проваливай! У нас нет никаких сливок. Хватает же наглости беспокоить людей в такое время! (Приглушенная ругань и удаляющиеся шаги за сценой. Финк оборачивается к остальным) Господи! Я подумал, это полиция!

Фанни. Сегодня ночью никого нельзя пускать в дом. Любой из этих голодранцев будет только рад сдать вас за… (Ее голос внезапно меняется, как будто последнее слово вылетело помимо ее воли.) За вознаграждение.

Кэй Гонда. Вы отдаете себе отчет, что вас задет, если они меня тут найдут?

Финк. Они доберутся до вас только через мой труп.

Кэй Гонда. Вы не знаете, какая опасность…

Финк. Нам не важно это знать. Мы знаем, что для нас значит ваша работа. Да, Фанни?

Фанни (стоит в стороне, глубоко задумавшись). Что?

Финк. Мы знаем, что значит для нас работа мисс Гонды, ведь так?

Фанни (без выражения). О, да… да…

Кэй Гонда (внимательно глядя на Финка). А то, что она для вас значит… вы это не предадите?

Финк. Нельзя предать лучшее, что есть в твоей душе.

Кэй Гонда. Нельзя.

Финк (заметив задумчивость Фанни). Фанни!

Фанни (вздрогнув). Да? Что?

Финк. Расскажи мисс Гонде, как мы всегда…

Фанни. Мисс Гонда, конечно, очень устала. Дадим ей лечь спать.

Кэй Гонда. Да. Я очень устала.

Фанни (с воодушевлением). Вы можете воспользоваться нашей спальней… О да, не спорьте, пожалуйста. Нам будет очень удобно вот здесь, на диване. Мы будем сторожить вас, чтобы никто сюда не вошел.

Кэй Гонда (вставая). Вы очень любезны.

Фанни (берет лампу). Пожалуйста, извините за неудобство. У нас небольшие проблемы с электричеством. (Показывая дорогу в спальню.) Сюда, пожалуйста. Вам будет удобно, и вы будете в безопасности.

Финк. Спокойной ночи, мисс Гонда. Не волнуйтесь. Мы вас посторожим.

Кэй Гонда. Спасибо. Спокойной ночи.

Уходит за Фанни в спальню. Финк поднимает ставню. Широкая полоса лунного света падает на пол. Он начинает прибираться. Фанни возвращается в комнату, закрыв за собой дверь.

Фанни (понижая голос). Ну, что ты об этом думаешь? (Он разводит руками и пожимает плечами.) А говорят — чудес не бывает!

Финк. Лучше не шуметь. Она может нас услышать…

Из-под двери в спальню видна полоска света.

Будем собирать вещи?

Фанни. Вещи теперь не имеют значения.

Он выуживает из коробок простыни и одеяла, для чего снова вываливает их содержимое на пол. Фанни стоит в стороне у окна и молча на него смотрит. Потом, тихо.

Чак?

Финк. Да?

Фанни. Через несколько дней я иду в суд. Я и одиннадцать ребят.

Финк (смотрит на нее с удивлением). Ну. Фанни. Нет смысла обманывать себя. Они нас посадят.

Финк. Да, я знаю.

Фанни. Если мы не найдем деньги на борьбу с ними.

Финк. Ну да. Но денег нет. Что об этом думать? (Короткое молчание. Он продолжает прерванное занятие.)

Фанни (шепотом). Чак… думаешь, она нас слышит?

Чак (глядя на дверь спальни). Нет.

Фанни. Ее обвиняют в убийстве.

Финк. Ага.

Фанни. Человек, которого она убила, был миллионером.

Финк. Верно.

Фанни. Полагаю, члены его семьи хотели бы знать, где она.

Финк (поднял голову, смотрит на нее). Ты о чем?

Фанни. Я тут подумала — если им скажут, где она прячется, они с радостью заплатят вознаграждение.

Финк (угрожающе наступает на нее). Мерзавка… ты что, пытаешься…

Фанни (не двигаясь). Возможно, пятьсот долларов.

Финк (замирая). Что?

Фанни (не двигаясь). Возможно, пятьсот долларов.

Финк. Ах ты, тварь! Заткнись, пока я тебя не прикончил! (Тишина. Он начинает раздеваться. Затем.) Фанни…

Фанни. Да?

Финк. Думаешь, они отстегнули бы пять тысяч?

Фанни. Не сомневаюсь. Люди платят больше этого за обыкновенных похитителей.

Финк. Да заткнись же ты! (Тишина. Он продолжает раздеваться.)

Фанни. Тюрьма и я, Чак. Месяца, может, годы в тюрьме.

Финк. Ну да.

Фанни. И остальные тоже. Бад, и Пинки, и Мэри, и остальные. Твои друзья. Твои товарищи. (Он замирает.) Они нужны тебе. Они нужны делу. Двенадцать лидеров.

Финк. Да…

Фанни. С пятью тысячами мы наняли бы лучшего нью-йоркского адвоката. Он бы выиграл дело… И нам не пришлось бы уезжать отсюда. Нам не пришлось бы волноваться. Ты сможешь продолжать служить своему великому делу… (Он не отвечает.) Подумай о двенадцати людях, которых ты отправляешь за решетку… двенадцать за одну, Чак. (Он не отвечает.) Подумай о своем долге перед миллионами братьев. Миллион за одну, Чак. (Тишина.)

Финк. Фанни..

Фанни. Да?

Финк. Как мы это сделаем?

Фанни. Легко. Мы уходим, пока она спит. Бежим в полицейский участок. Возвращаемся с копами. Легко. Финк. А если она услышит?

Фанни. Она не услышит. Но нам надо поторопиться. (Идет к двери. Он останавливает ее.)

Финк (шепотом). Она услышит, как скрипнет дверь. (Показывает на окно.) Сюда…

Они выскальзывают в окно. Комната остается пустой лишь на секунду. Потом дверь в спальню открывается. Кэй Гонда стоит на пороге. Она стоит там несколько секунд, затем проходит через комнату к двери и выходит, оставив дверь открытой.

Занавес

 

Сцена 3

На сцене письмо, написанное четким, уверенным почерком:

«Дорогая мисс Гонда!

Я неизвестный художник. Но я знаю, до каких высот смогу подняться ведь у меня есть святое знамя, которое не может упасть! Это знамя — Вы. Я не написал ни одной картины, на которой не были бы изображены Вы. Вы, как богиня, стоите на каждом моем холсте. Я никогда не видел Вас вживую. Мне это и не нужно. Я могу нарисовать Ваше лицо с закрытыми глазами. Потому что моя душа, это только зеркало, в котором отражаетесь Вы. Однажды Вы еще услышите, как обо мне заговорят. А пока примите первую дань от Вашего преданного слуги — Дуайта Лэнгли.

…Нормандия-авеню, Лос-Анджелес, Калифорния».

Гаснет свет, экран исчезает, и на сцене мастерская Дуайта Лэнгли. Это большая комната, вульгарно обставленная, интерьер производит впечатление театральной декорации. Сзади в центре большое окно, за которым темное небо и темные верхушки деревьев; слева дверь на улицу, на правой стене в глубине дверь в другую комнату. Множество живописных полотен и набросков развешены по стенам, стоят на мольбертах и лежат на полу; все это портреты Кэй Гонды — головные портреты, фигуры, портреты в современной одежде и в причудливых нарядах, обнаженная натура. Комната заполнена разнообразным сбродом; здесь мужчины и женщины во всевозможных видах одежды от фраков и вечерних платьев до пижам и обносков, демонстрирующих финансовые затруднения их владельцев. Всех присутствующих объединяет только одно — стакан в руке, и по всему видно, что они уже из него порядочно отхлебнули.

Дуайт Лэнгли лежит вытянувшись на диване; он молод, красив, со смуглым лицом, темными встрепанными волосами и надменной неотразимой улыбкой. Юнис Хэммонд держится в стороне от гостей, ее глаза беспрестанно с беспокойством обращаются к Лэнгли; это красивая молодая женщина, тихая, неразговорчивая, одета в изящное черное платье, явно более дорогое, чем одежда остальных присутствующих.

Когда зажигается свет, все гости поднимают бокалы в ответ на возвышенный тост за Лэнгли; сквозь их голоса пробивается сиплая музыка из радиоприемника.

Мужчина в костюме. За Лэнни!

Мужчина в свитере. За Дуайта Лэнгли Калифорнийского!

Женщина в вечернем платье. За победителя и лучшего из нас пьют веселые проигравшие!

Джентльмен с трагическим лицом. За величайшего художника всех времен!

Лэнгли (встает и делает благодарственный жест рукой, лаконично). Благодарю.

Юнис (протягивая к нему свой бокал, нежным шепотом). За тот день, о котором мы так давно мечтаем, дорогой.

Лэнгли (оборачиваясь на нее, равнодушно). А… да-да…

Чокается с ней, не глядя.

Женщина в шароварах (обращаясь к ней). Не пытайся прибрать его к рукам, Юнис. И не пытайся. Отныне Дуайт Лэнгли — достояние всего мира!

Женщина в вечернем платье. Ни в коем случае не хочу умалять заслуги Лэнни, но должна сказать, что для величайшей выставки десятилетия это было слабовато. Два-три холста с идеей, но остальные бездарности в наше время имеют наглость такое выставлять…

Женоподобный молодой человек. Боже мой! Это просто хлам!

Мужчина в костюме. Но Лэнни их всех сделал! Первая премия десятилетия!

Лэнгли (без тени смущения). Тебя это удивляет?

Джентльмен с трагическим лицом. Потому что Лэнни гений!

Женоподобный молодой человек. Абсолютно согласен! Настоящий гений!

Лэнгли идет к буфету, чтобы наполнить свой бокал. Юнис, которая оказывается рядом с ним, всовывает свою руку в его.

Юнис (тихо, с нежностью). Дуайт, мы и минуты не были наедине, и я не могла тебя поздравить. Но я хочу сказать это сегодня. Я слишком счастлива, слишком горда тобой, чтобы это выразить, но я хочу, чтобы ты понял… мой любимый… как много это для меня значит.

Лэнгли (отодвигая ее руку, равнодушно). Спасибо.

Юнис. Я не могу не думать о прошедших годах. Помнить, временами смелость оставляла тебя, а я говорила тебе о твоем будущем и…

Лэнгли. Не надо теперь об этом, ладно?

Юнис (стараясь рассмеяться). Не надо. Я знаю. Это ужасно дурной тон. (Не удержавшись.) Но я ничего не могу поделать. Я люблю тебя.

Лэнгли. Я знаю. (Отходит от нее.)

Блондинка (сидя на диване рядом с женщиной в шароварах). Иди к нам, Лэнни! Кому еще посчастливится побыть с настоящим гением!

Лэнгли (усаживается на диван между двумя женщинами). Привет.

Женщина в шароварах (обнимая его за плечи). Лэнгли я не могу забыть тот твой холст. Я все еще вижу его перед глазами. Эта проклятая вещица не дает мне покоя.

Лэнгли (покровительственно). Тебе понравилась?

Женщина в шароварах. Я в нее влюбилась. Ну и названия ты даешь! Как же она называлась? Надежда. Вера или Милость? Нет. Подожди-ка. Свобода, Равенство или…

Лэнгли. «Честность».

Женщина в шароварах. Точно. «Честность». Но что же ты, дорогой, имел в виду?

Лэнгли. Не пытайся понять.

Мужчина в костюме. Но эта женщина! Женщина с твоей картины, Лэнгли! Друг мой, это высокое произведение искусства!

Женщина в шароварах. Это бледное лицо. И эти глаза. Глаза, которые смотрят прямо сквозь тебя!

Женщина в вечернем платье. Ты, конечно, знаешь, кто это?

Мужчина в костюме. Кэй Гонда, как обычно.

Мужчина в фуфайке. Скажи, Лэнни, ты хоть раз нарисовал другую женщину? Зачем тебе сдалось вечно изображать эту?

Лэнгли. Художник говорит. Он не объясняет.

Женщина в шароварах. Слышали, там что-то забавное стряслось с Гондой и Сэерсом?

Мужчина в костюме. Держу пари, это сделала она. Здесь без нее не обошлось.

Женоподобный молодой человек. Вообразите только, как это будет выглядеть, если Кэй Гонду повесят! Светлые волосы и черный капюшон и петля. Думаю, это будет потрясающе жутко!

Женщина в вечернем платье. Новая тема для тебя, Лэнни. «Кэй Гонда на виселице».

Лэнгли (в ярости). Заткнитесь все! Она этого не делала! Не смейте обсуждать ее в моем доме!

Гости на миг затихают.

Мужчина в костюме. Воображаю, какое наследство оставил этот Сэерс.

Женщина в шароварах. В газетах пишут, он еще разбогател в последнее время. Этот «Бензин Соединенных Штатов» или как его там, давал хороший доход. Но, думаю, теперь эта компания увянет.

Мужчина в свитере. Нет, вечерние газеты сообщили, что его сестра взяла управление в свои руки.

Женщина в вечернем платье. Но чем занимается полиция? Они арестовали кого-нибудь?

Мужчина в костюме. Неизвестно.

Женщина в вечернем платье. Чертовски смешно…

Мужчина в свитере. Послушай, Юнис, в этом доме осталась еще какая-нибудь выпивка? Лэнни спрашивать бесполезно. Он никогда не знает, где что.

Мужчина в костюме (обнимая Юнис). Величайшая мамочка-сестренка-и-все-остальное-в-одном-флаконе, какой нет ни у одного художника в мире!

Юнис высвобождается, не слишком резко, но с заметным неудовольствием.

Женоподобный молодой человек. Знаете ли вы, что Юнис штопает ему носки? Да-да! Я видел пару заштопанных. Просто прелесть!

Мужчина в свитере. Женщина за троном! Женщина, которая следует за ним, стирает ему рубашки и поддерживает его дух в тяжелые времена борьбы.

Женщина в вечернем платье (женщине в шароварах, вполголоса). Поддерживает его боевой дух… и его банковский счет.

Женщина в шароварах. Нет. Правда?

Женщина в вечернем платье. Дорогая моя, это ни для кого не секрет. Откуда, как ты думаешь, он берет деньги «в тяжелые времена борьбы»? Из миллионов Хэммонда. Нет, старик Хэммонд, конечно, выгнал ее из дома, но деньги у нее все равно есть.

Женоподобный молодой человек. О да, скажу я вам. Из высшего общества ее тоже выгнали. Но она ни капельки об этом не жалеет, ни капельки.

Мужчина в свитере. Ну так как, Юнис? Где выпивка?

Юнис (с сомнением). Боюсь…

Лэнгли (встает). Она боится, что не может этого одобрить. Но мы будем пить, одобряет она это или нет. (Яростно шарит в шкафах.)

Женщина в шароварах. Ну правда, народ, уже поздно и…

Мужчина в костюме. Еще по бокальчику, и мы топаем по домам.

Лэнгли. Эй, Юнис, где джин?

Юнис (открывает буфет и достает две бутылки тихим голосом.) Вот.

Мужчина в свитере. Ура! Сначала малютке!

Все кидаются к бутылкам.

Мужчина в костюме. По одному бокальчику и сматываемся. Эй, все! Еще тост. За Дуайта Лэнгли и Юнис Хэммонд!

Юнис. За Дуайта Лэнгли и его будущее!

Одобрительный гул. Все пьют.

Все (хором). Речь, Лэнни!.. Да!.. Давай, Лэнни!.. Речь!.. Давай!

Лэнгли (забирается на стул и стоит на нем, слегка пошатываясь, говорит с наигранной честностью). Худшая минута в жизни художника — это минута его триумфа. Художник это всего лишь горн, который трубит, призывая в бой, — в бой, в который никто не хочет идти. Мир не видит и не хочет видеть. Художник умоляет людей распахнуть двери их жизни навстречу великолепию и красоте, но эти двери так и останутся закрытыми навсегда… навсегда… (Хочет что-то добавить, но потом безнадежно всплескивает руками и повторяет с выражением тихой грусти.) навсегда…

Аплодисменты. Общий шум обрывается стуком в дверь.

Лэнгли (подпрыгивает от неожиданности на стуле). Войдите!

Дверь открывается, и появляется разгневанная домовладелица в грязном китайском кимоно.

Домовладелица (жалобным ноющим тоном). Мистер Лэнгли, этому шуму необходимо положить конец! Вы хоть знаете, который час?

Лэнгли. Марш отсюда!

Домовладелица. Леди из триста пятнадцатой говорит, что вызовет полицию! Джентльмен из…

Лэнгли. Ты что, не расслышала! Убирайся! Думаешь, я останусь в твоем мерзком доме?

Юнис. Дуайт! (Домовладелице.) Мы будем соблюдать тишину, миссис Джонсон.

Домовладелица. То-то же! (Уходит сердитая)

Юнис. Правда же, Дуайт, не надо…

Лэнгли. Ах, оставь меня в покое! Отныне никто не будет указывать мне, что делать!

Юнис. Но я только….

Лэнгли. Ты становишься отвратительной, ворчливой мещанкой!

Юнис застывает, глядя на него.

Женщина в шароварах. Ну это уж ты слишком, Лэнгли!

Лэнгли. Меня тошнит и воротит от людей, которые вечно везде лезут! Ты использовала этот лживый трюк — цепи благодарности!

Юнис. Дуайт! Ты же не думаешь, что я…

Лэнгли. Я прекрасно знаю, что думаешь ты! Думаешь, ты меня купила? Думаешь, я принадлежу тебе до конца жизни в обмен на какие-то чеки в магазинах?

Юнис. Что ты говоришь! (Вдруг пронзительно кричит.) Я тебя не слышу!

Мужчина в свитере. Слушай, Лэнгли, поспокойней, ты не соображаешь, что говоришь, ты…

Лэнгли (отталкивая его). Проваливай к дьяволу! Все можете проваливать к дьяволу, если хотите! (Обращаясь к Юнис.) Ну а ты…

Юнис. Дуайт… пожалуйста… не сейчас…

Лэнгли. Да! Именно здесь и сейчас! Я хочу, чтобы они все слышали! (Гостям.) Так вы думаете, без нее я не обойдусь? Я вам покажу! С меня хватит! (Обращаясь к Юнис.) Слышала? С меня хватит! (Юнис стоит неподвижно.) Я свободен! Я возвеличусь на весь мир! Вам такого и не снилось! Я готов встретиться с единственной женщиной, которую я когда-либо хотел, — с Кэй Гондой! Я все эти годы ждал того дня, когда познакомлюсь с ней! Я жил только ради этого! И никто не встанет у меня на пути!

Юнис (идет к двери слева, выдергивает свою шляпу и пальто из груды одежды в углу, оборачивается к нему, тихо). Прощай, Дуайт… (Уходит.)

Секунду в комнате стоит мертвая тишина: первой начинает двигаться женщина в шароварах, она идет за своим пальто, потом поворачивается к Лэнгли.

Женщина в шароварах. А я думала, ты только что написал картину «Честность».

Лэнгли. Если это гнусная издевка…

Женщина в шароварах уходит, хлопнув дверью.

Ну и к дьяволу! (Остальным.) Проваливайте вон! Все! Вон!

Общая суматоха с шляпами и пальто.

Женщина в вечернем платье. Ну, если нас гонят…

Мужчина в костюме. Ничего-ничего, Лэнни немного не в себе.

Лэнгли (как-то смягчаясь). Простите. Всем спасибо. Но сейчас я хочу побыть один.

Гости уходят, сконфуженно прощаясь.

Блондинка (она уходит одна из последних. Замешкавшись, шепчет неуверенно). Лэнни… Лэнгли. Вон! Вы все!

Она уходит. На сцене никого, кроме Лэнгли, который с изумлением оглядывает руины своего интерьера. В дверь стучат.

Вон, я сказал! Чтоб духу вашего тут не было!

Стук повторяется. Он идет к двери, резко распахивает ее. Кэй Гонда входит. Она стоит, глядя на него, не произнося ни слова. Он спрашивает нетерпеливо.

Ну?

Она не отвечает.

Чего надо?

Кэй Гонда. Вы Дуайт Лэнгли?

Лэнгли. Да.

Кэй Гонда. Мне нужна ваша помощь.

Лэнгли. Что стряслось?

Кэй Гонда. Вы не знаете?

Лэнгли. Откуда я могу знать? Вы вообще кто такая?

Кэй Гонда (после паузы). Кэй Гонда.

Лэнгли (смотрит на нее и разражается хохотом). Всего лишь? Не Елена Троянская? Не мадам дю Барри? (Она молча смотрит на него.) Хватит! В чем подвох?

Кэй Гонда. Вы меня не знаете?

Лэнгли (пренебрежительно рассматривает ее, держа руки в карманах и усмехаясь). Ну что же. Вы действительно похожи на Кэй Гонду. Но и ее дублерша похожа на нее. У нее в Голливуде дюжина первоклассных дублерш. Чего вы боитесь? Девушка, я все равно не могу вас нарисовать. Я даже не могу обещать вам кинопробы. Откройте карты. Кто вы?

Кэй Гонда. Вы не понимаете? Я в опасности. Мне надо спрятаться. Пожалуйста, позвольте мне остаться здесь на ночь.

Лэнгли. По-вашему, здесь что, ночлежка?

Кэй Гонда. Мне некуда пойти.

Лэнгли. Это старая голливудская ночлежка.

Кэй Гонда. Они не станут искать меня здесь.

Лэнгли. Кто?

Кэй Гонда. Полиция.

Лэнгли. В самом деле? А почему из всех мест Кэй Гонда выбрала мой дом, чтобы спрятаться?

Она начинает открывать сумочку, но потом закрывает ее и ничего не говорит.

Откуда мне знать, что вы действительно Кэй Гонда? У вас есть доказательства?

Кэй Гонда. Никаких. Вам придется положиться на свое зрение.

Лэнгли. Кончайте молоть вздор! Зачем вы здесь? Вы берете меня на…

Громкий стук в дверь.

Кто там? Это что, заговор?

Идет к двери и распахивает ее. Входит полицейский в форме. Кэй Гонда быстро поворачивается к нему спиной.

Полицейский (добродушно). Добрый вечер. (Растерянно оглядывается.) И где этот дебош, на который нам жаловались?

Лэнгли. Боже мой! Нет никакого дебоша, офицер. Ко мне заходили несколько друзей, но они давно ушли.

Полицейский(с некоторым любопытством глядя на Кэй Гонду). Между нами, нам часто жалуются на шум, который сильно преувеличивают. По мне, так ничего страшного, если молодежь немного повеселится.

Лэнгли (с интересом наблюдая за реакцией полицейского на Кэй Гонду). Мы правда никого не потревожили. Уверен, здесь нет ничего интересного для вас. Правда, офицер?

Полицейский. Нет, сэр. Простите за беспокойство.

Лэнгли. Здесь правда нет никого, кроме нас (показывает на Кэй Гонду), меня и этой девушки. Но, пожалуйста, можете осмотреть помещение.

Полицейский. Нет, что вы, сэр. Не нужно. Спокойной ночи. (Уходит.)

Лэнгли (ждет пока стихнут его шаги. Затем разражается хохотом). Вот тебя и разоблачили, моя девочка!

Кэй Гонда. Каким образом?

Лэнгли. Коп. Если бы ты была Кэй Гонда, а полиция тебя искала, неужели он не схватил бы тебя?

Кэй Гонда. Он не увидел моего лица.

Лэнгли. Нет, он посмотрел. Ну ладно, признавайся, в какую игру ты играешь?

Кэй Гонда (становится перед ним на свет). Дуайт Лэнгли! Посмотрите на меня! Посмотрите на мои портреты, которые вы написали! Вы что, меня не знаете? Я была с вами в часы работы, ваши лучшие часы.

Лэнгли. Только не надо впутывать сюда мои произведения. Мои произведения не имеют никакого отношения к твоей жизни и к моей тоже.

Кэй Гонда. Зачем нужны произведения, которые восхваляют то, в существовании чего не нуждаются?

Лэнгли (торжественно). Послушай. Кэй Гонда — это воплощение красоты, которое я несу в мир, красоты, которой мы никогда не достигнем. Мы можем только воспевать ее, недоступную. Такова миссия художника. Мы можем только пытаться, но не можем обладать. Попытка, но никогда не достижение. В этом наша трагедия, но в отсутствии надежды наша слава. Убирайся!

Кэй Гонда. Мне нужна ваша помощь.

Лэнгли. Убирайся!!!

Она медленно роняет руки, поворачивается и уходит. Дуайт Лэнгли захлопывает дверь.

Занавес

 

АКТ II

 

Сцена 1

На экране письмо, написанное старомодным почерком с наклоном:

«Дорогая мисс Гонда!

Кто-нибудь может назвать это письмо кощунством. Но я пишу его и не чувствую себя грешником. Потому что, когда я вижу Вас на экране, мне кажется, что мы с Вами работаем ради одного и того же. Вы, может быть, удивитесь, но я простой, ничем не примечательный проповедник. Но когда я говорю с людьми о священном смысле жизни, я чувствую, что Вы несете в себе ту Истину, которую я тщетно пытаюсь объяснить словами. Мы идем разными дорогами, мисс Гонда, но в одном направлении.

С глубочайшим уважением, Клод Игнатиус Хикс… Слоссен-бульвар. Лос-Анджелес, Калифорния».

Свет гаснет, экран исчезает. Сцена представляет собой церковь, в которой служит Клод Игнатиус Хикс, стоит почти абсолютный мрак. Видны только справа на переднем плане неясные очертания двери, открытой на темную улицу. На центральной стене горит маленький крест из лампочек. Света от него достаточно, чтобы видеть лицо и плечи Клода Игнатиуса Хикса, возвышающиеся над сценой (он стоит на кафедре, но в темноте этого не видно). Он высокий, худой, одет в черное; волосы не закрывают высокий лоб. Он красноречиво говорит в темноту, вздымая руки.

Хикс. Но даже в самом злом из нас есть та Божественная искра, та единственная капля воды в бесплодной пустыне мира. И все человеческие страдания, изощренные мучения, которые люди испытывают в этой жизни, происходят от того, что они предали это сокровенное пламя. Все совершают предательства, и никто не избежит кары. Никто…(В темноте кто-то громко чихает около правой двери. Хикс обрывает себя и спрашивает испуганно.) Кто здесь?

Он нажимает на выключатель, и зажигаются два конуса со стороны его кафедры. Теперь мы видим церковь. Это узкое вытянутое помещение с голыми балками и некрашеными стенами. Окон нет, лишь одна дверь. Старые деревянные скамейки стоят рядами перед кафедрой.

Сестра Эсси Туоми стоит справа на переднем плане, около двери. Она маленького роста, пухленькая, на вид ей лет сорок. Светлые волнистые волосы спадают на плечи из-под большой и широкой розовой шляпы, украшенной ландышами. Ее коренастая фигура утопает в длинных складках голубого плаща.

Эсси Туоми (торжественно поднимает правую руку). Благословение Божие! Добрый вечер, брат Хикс. Продолжай. Не отвлекайся на меня.

Хикс (испуганно и сердито). Ты? Что ты тут делаешь?

Эсси Туоми. Я услышала тебя с улицы — твой благословенный голос, потому что ты не пытался говорить тихо. Я не хотела тебе мешать и тихонько вошла.

Хикс (холодно). Чем могу быть полезен?

Эсси Туоми. Продолжай репетировать проповедь. Она потрясающе проникновенная. Хотя немного старомодна. Недостаточно современна, брат Хикс. Я их говорю по-другому.

Хикс. Я не просил давать мне советы, сестра Туоми, и предпочитаю поинтересоваться причиной вашего визита.

Эсси Туоми. Благословение Божие! Я принесла добрую весть. Да, правда. Кое-что, что не оставит тебя равнодушным.

Хикс. Вынужден заметить, что у нас никогда не было общих интересов.

Эсси Туоми. Истинно, брат Хикс. Вы улавливаете мои слова на лету. Именно поэтому вы будете вне себя от радости. (Удобно усаживается на скамью.) Это так же верно, как и то, брат мой, что нет в округе дома, где принимали бы нас обоих.

Хикс. Первое слово правды, которое я слышу за всю жизнь из ваших уст.

Эсси Туоми. Нашим бедным заблудшим прихожанам безусловно приходится нелегко. Не могут же они поддерживать подаянием одновременно две церкви! Эти голодранцы блоху-то не прокормят.

Хикс. Неужели я смею надеяться, что в тебе наконец заговорила совесть и ты собираешься уехать отсюда?

Эсси Туоми. Кто? Я? Уехать? (Торжественно.) Ты, брат Хикс, не имеешь представления о том, как много делает мой приход. Последний из заблудших грешников, оказавшись на его пороге, возносит молитвы Богу!.. (Ехидно.) И не мечтай, брат! Я собираюсь откупиться от тебя.

Хикс. Что?

Эсси Туоми. Не то чтобы мне это было необходимо. Ты мне не конкурент. Но, думаю, пора мне прояснить этот вопрос раз и навсегда. Я хочу эту территорию.

Хикс (как бы про себя). И ты допускаешь адскую мысль, что храм Вечной Истины выставлен на продажу?

Эсси Туоми. Нет, нет, брат Хикс, давай будем современными. В таком ключе деловые предложения не обсуждают. Посмотрим на факты. Ты здесь лишний, братец.

Хикс. Я тебе растолкую…

Эсси Туоми. Какая у тебя паства? Тридцать человек, в лучшем случае пятьдесят. Посмотри на меня. Каждый вечер по две тысячи ищущих Бога душ! Две тысячи и не меньше! Я сейчас открываю новую ночную услугу — «Ночная жизнь ангелов» и думаю, наберется и три тысячи.

Хикс (сдерживаясь). В жизни каждого человека бывают минуты, когда он просто вынужден напоминать себе, что милосердным следует быть ко всем. Я не желаю оскорблять тебя. Но я всегда подозревал, что ты игрушка в руках дьявола. Моя церковь стоит тут уже…

Эсси Туоми. Я знаю. Двадцать лет. Но времена меняются, брат. Это больше того не стоит. А ты, благослови тебя Бог, продолжаешь жить в допотопных временах!

Хикс. Мне вполне подходит вера моих отцов.

Эсси Туоми. Допустим, брат, допустим. Но прихожанам она уже не подходит. Например, не надо было называть церковь «храмом Вечной Истины». Современные люди не пойдут в церковь с таким названием. А у меня. «Маленькая Церковь Уголок Радости». Их это привлекает, брат. Летят, как мухи на варенье.

Хикс. У меня нет желания это обсуждать.

Эсси Туоми. Вот хотя бы проповедь, которую ты сейчас репетировал. Да они заснут на ней. Без сомнения. Больше нельзя так проповедовать. А вот моя последняя проповедь — «Станция Технического Обслуживания для Души». Учись, брат! Я эту станцию уже построила. (Встает и идет к кафедре.) Вот здесь, на своей кафедре. Насосы, остекление, позолота, маркирование. «Чистота», «Молитва», «Молитва с добавлением Веры Супер-Смесь». И юноши в белом облачении — красавцы! — с белыми крыльями в соответствующих головных уборах. «Вероучение. Масло, Инкорпорейт»… Умно, а?

Хикс. Это святотатство!

Эсси Туоми (вступая на кафедру). А кафедра-то у тебя (пробует пальцем) хм… пыльная, брат Хикс. Плохо, так дела не делают…. А кафедра должна быть как золотой автомобиль. (Воодушевляясь.) Когда я проповедую, я говорю своим прихожанам, что мы едем по трассе жизни, и необходимо, чтобы бак был наполнен бензином веры, что ремни милосердия пристегнуты, что радиатор охлажден водой воздержания и что мотор правды работает без сбоев и еще необходимо остерегаться пути погибели. (Обычным голосом.) Вот это, мальчик мой, приводит их в восторг. Благословение Божье! Это имеет успех! И наш ящик для пожертвований, сделанный в виде канистры, всегда полон!

Хикс (с трудом сдерживая гнев). Сестра Туоми, попрошу вас сойти с моей кафедры!

Эсси Туоми (сходит). Так вот, братец, не будем тянуть резину, перейдем к делу. Даю тебе пятьсот баксов, и ты выметаешься со своим старьем.

Хикс. Пятьсот долларов за храм Вечной Истины?

Эсси Туоми. Что плохого в сумме в пятьсот долларов? Это куча денег. За пятьсот долларов можно купить хороший подержанный автомобиль.

Хикс. Ни разу за двадцать лет в этой церкви я никому не указывал на дверь. Но теперь я это сделаю. (Показывает на дверь.)

Эсси Туоми (пожимая плечами). Твое дело, братец. Имеют очи да не видят!.. Могу только посочувствовать! (Поднимает руку.) Благословение Божие! (Уходит)

Через минуту после ее ухода в дверь осторожно заглядывает Эзри. Эзри неуклюжий долговязый подросток, далеко не красавец.

Эзри (зовет шепотом). Брат Хикс!

Хикс (вздрогнув от неожиданности). Эзри! Ты что там делаешь? Заходи.

Эзри (входя, с благоговением в голосе). Вот так так! Лучше кино!

Хикс. Ты что, все слышал?

Эзри. Вот так так! Это что, была сестра Эсси Туоми?

Хикс. Да, Эзри, это была сестра Эсси Туоми. И ты никому не должен рассказывать то, что здесь слышал.

Эзри. Нет, сэр. Зуб даю, брат Хикс. (С обожанием глядя на дверь.) Ну, по мне, сестра Туоми здорово говорит!

Хикс. Не хвали ее. Сестра Туоми служит злу.

Эзри. Да, сэр… Вот так так, красивые у нее кудри!

Хикс. Эзри, ты мне веришь? Ты хочешь ходить сюда на службу?

Эзри. Да, сэр… Близнецы Крамп говорят, что у сестры Туоми в церкви настоящий аэроплан, честное слово!

Хикс (с отчаяньем). Мальчик мой, послушай меня, послушай ради своей бессмертной души…

Осекается. Входит Кэй Гонда.

Кэй Гонда. Мистер Хикс?

Хикс (не сводя с нее глаз, потрясенным голосом). Эзри, уйди.

Эзри (испуганно). Да, сэр. (Поспешно уходит.)

Хикс. Вы не…

Кэй Гонда. Да.

Хикс. Чем я обязан великой чести?..

Кэй Гонда. Убийству.

Хикс. Вы хотите сказать, что те слухи — правда?

Кэй Гонда. Если хотите, можете меня выгнать. Или вызвать полицию, если вам это больше нравится. Только сделайте это сразу.

Хикс. Вы ищете кров?

Кэй Гонда. На одну ночь.

Хикс (идет к двери, закрывает и запирает ее). Эта дверь оставалась открытой двадцать лет. Этой ночью она будет закрыта. (Он подходит к ней и молча протягивает ей ключ.)

Кэй Гонда (изумленная). Почему вы отдаете его мне?

Хикс. Дверь не откроется, если вы не захотите ее открыть.

Кэй Гонда (улыбается, берет ключ и опускает в сумочку. Затем). Спасибо.

Хикс (сурово). Нет. Не благодарите меня. Я не хочу, чтобы вы здесь остались.

Кэй Гонда (не понимает). Не хотите?

Хикс. Но вы в безопасности — если то, что вам нужно, это безопасность. Я отдаю вам это место. Можете оставаться здесь сколько захотите. Решать вам.

Кэй Гонда. Вы не хотите, чтоб я здесь пряталась?

Хикс. Я не хочу, чтобы вы прятались.

Кэй Гонда (смотрит на него задумчиво, потом идет к скамейке и садится, продолжая на него смотреть. Медленно спрашивает). Что мне, по вашему мнению, надо сделать?

Хикс (стоя перед ней, строго и проникновенно). Вы взвалили на себя тяжелую ношу.

Кэй Гонда. Да. Тяжелую ношу. И я не знаю, как долго смогу нести ее.

Хикс. Вы можете спрятаться от своих преследователей. Но ради чего?

Кэй Гонда. Так вы не хотите меня спасти?

Хикс. О, нет. Я хочу вас спасти. Но не от полиции.

Кэй Гонда. А от кого?

Хикс. От вас самой. (Она кидает на него долгий спокойный взгляд и не отвечает.) Вы совершили смертный грех. Вы убили человека. (Указывает вокруг.) Может ли это место — или любое другое — защитить вас от этого?

Кэй Гонда. Нет.

Хикс. Вы не убежите от совершенного вами преступления. Так что и не пытайтесь убежать от него. Примите его. Сдайтесь. Признайтесь.

Кэй Гонда (медленно). Если я признаюсь, меня казнят.

Хикс. А если нет, вы погибнете — погибнете для вечной жизни.

Кэй Гонда. Правда, сложный выбор? Третьего не дано?

Хикс. Выбор всегда сложен. Для каждого из нас.

Кэй Гонда. Почему?

Хикс. Потому что за земные радости мы расплачиваемся посмертными муками. Но те, кто выбирает страдания, там вознаграждаются вечным блаженством.

Кэй Гонда. Значит, мы живем на земле, только чтобы страдать?

Хикс. И чем больше страдание, тем больше добродетель. (Медленно опускает голову.) Перед вами высочайший выбор. Примите добровольно худшее, что с вами могут сделать. Бесчестие, позор, тюрьму, смертную казнь. Тогда ваше наказание обратится вам во славу.

Кэй Гонда. Как?

Хикс. Это позволит вам попасть в Царство Небесное.

Кэй Гонда. А почему я должна туда попасть?

Хикс. Если знаешь о существовании самой прекрасной жизни, как удержать себя от стремления попасть туда?

Кэй Гонда. Как удержать себя от стремления получить ее здесь, на земле?

Хикс. Мы живем в темном и несовершенном мире.

Кэй Гонда. А почему он несовершенен? Потому что не может быть таким? Или потому что мы не хотим, чтобы он таким стал?

Хикс. Этот мир не имеет значения. Все самое прекрасное, что он может нам дать, нужно лишь для того, чтобы пожертвовать этим ради великого блага, которое ждет нас впереди.

Она не смотрит на него. Он с минуту стоит, глядя на нее, потом, понижая голос, с чувством.

Вы не представляете, как вы сейчас красивы.

Она поднимает голову.

Вы не знаете, сколько часов я провел, глядя на вас на экране, с бесконечного расстояния. Я бы жизнь отдал, чтобы спрятать вас здесь, в безопасном месте. Пусть бы меня порвали на куски, чем я увидел бы, как причиняют страдание вам. И все-таки я прошу вас отпереть эту дверь и принять мученическую смерть. Это моя жертва. Я приношу в жертву самое прекрасное, что было в моей жизни.

Кэй Гонда (мягко и негромко). А когда мы с вами принесем свои жертвы, что останется на земле?

Хикс. Пример. Он осветит путь всем заблудшим душам, которые барахтаются в болоте порока. Они тоже научатся отказываться. Ваша слава велика. Историю вашего преображения узнают во всем мире. Вы искупите собой тех ничтожных и несчастных людей, которые ходят в эту церковь, и всех ничтожных людей, в каких бы далеких от вас трущобах они не жили.

Кэй Гонда. Таких, как этот мальчик, который здесь был?

Хикс. Таких, как этот мальчик. Пусть он, а не кто-то более возвышенный будет символизировать их для вас. В том тоже состоит часть жертвы.

Кэй Гонда (медленно). Что вы хотите, чтобы я сделала?

Хикс. Признайтесь в совершенном вами преступлении. Признайтесь публично, перед толпой, чтобы слышали все!

Кэй Гонда. Этой ночью?

Хикс. Этой ночью!

Кэй Гонда. Но в такое время толпы нигде не найдешь.

Хикс. В такое время… (Воодушевляясь.) Послушайте. В такое время большая толпа собирается в храме заблуждений, шесть кварталов отсюда. Это кошмарное местечко, и заправляет им самая презренная женщина из всех, что я знаю. Я отведу тебя туда. Я отдам этой женщине самую прекрасную женщину — о такой сенсации для своей публики она никогда и мечтать не смела. Ты признаешься перед ее толпой. Я отдам ей славу и почет, как будто это ее проповедь преобразила тебя. Пусть получит славу. Она последняя, кто этого заслуживает.

Кэй Гонда. Это тоже часть жертвы?

Хикс. Да.

Кэй Гонда встает. Идет к двери, отпирает и широко распахивает ее. Потом оборачивается к Хиксу и кидает ключ ему в лицо. Он попадает в него в тот момент, когда она уходит. Он стоит неподвижно, опустив голову и плечи.

Занавес

 

Сцена 2

На экране письмо, написанное острым, четким, вычурным почерком:

«Дорогая масс Гонда!
Граф Дитрих фон Эстернэйзи Беверли-Хиллз Калифорния».

У меня есть все, что человек может желать в этой жизни. Я смотрю на все это и чувствую, что моя жизнь — это третьесортное шоу, снятое для не заслуживающей уважения жалкой публики. Но я не ищу смерти — только потому, что пустота могилы и смерть ничего для меня не изменят. Смерть может прийти ко мне хоть сегодня, и никто, включая меня, пишущего эти строки, не заметит разницы.

Но прежде, чем это случится, я хочу воскресить то, что еще осталось в моей душе, и наконец выразить свое восхищение вам. Вам, которая пример для подражания всего мира. Идущие на смерть приветствуют тебя.

Свет гаснет, экран исчезает, и сцена превращается в салон в номере отеля графа Дитриха фон Эстернэйзи. Это большая, роскошная комната, современная и продуманно простая. Открытая входная дверь на центральной стене слева. Дверь поменьше, ведущая в спальню, на заднем плане на правой стене. На левой стене большое окно, через которое вдали виден темный парк. На первом плане справа камин. Горит одна лампа.

Когда зажигается свет, входная дверь открывается, чтобы впустить Графа фон Эстернэйзи и Лэйло Джэнс. Граф фон Эстернэйзи — высокий, подтянутый мужчина сорока с небольшим лет, и впечатление аристократизма, которое он производит, как будто призвано подчеркнуть элегантность его костюма. Лэйло Джэнс — изысканная дама, ее лицо полускрыто мягким мехом воротника из горностая, накинутого на потрясающее вечернее платье. Она входит первая, в изнеможении падает на кушетку на первом плане и очаровательным движением устало вытягивает ноги. Граф фон Эстернэйзи молча идет за ней. Она делает малозаметное движение, думая, что он возьмет у нее горностай. Но он не подходит к ней и не смотрит на нее. Она пожимает плечами и сбрасывает воротник, он медленно сползает вниз по ее голым рукам.

Лэйло (глядя на часы на столе перед собой, лениво). Только два часа… Право же, зря мы так рано ушли, дорогой…

Эстернэйзи не отвечает. Он как будто не слышит. В его молчании не угадывается враждебность, только чрезвычайное равнодушие и странная напряженность. Он идет к окну и задумчиво смотрит в него, не осознавая присутствия Лэйло. Она зевает, зажигает сигарету.

Я, наверно, поеду домой…

Нет ответа.

Я говорю, я, наверно, поеду домой… (Кокетливо.) Ну, конечно, если ты не настаиваешь… (Молчание. Она пожимает плечами и устраивается поудобнее. Говорит лениво, глядя на дым от своей сигареты) Знаешь, Рикки, нам надо поехать в Аква Кэльент. Все это время я заблуждалась относительно «Блэк Радж». Это несложно…

Нет ответа.

Кстати, Рикки, завтра надо платить зарплату моему шоферу… (Поворачивается к нему. С внезапным нетерпением.) Рикки!

Эстернэйзи (вздрогнув, оборачивается к ней. Вежливо и совершенно равнодушно). Что?

Лэйло (нетерпеливо). Я сказала, завтра надо платить зарплату моему шоферу.

Эстернэйзи (думая о другом). Да, конечно. Я об этом позабочусь.

Лэйло. Что случилось, Рикки? Все только потому, что я проиграла эти деньги?

Эстернэйзи. Вовсе нет, дорогая. Я рад, что сегодня вечером тебе было весело.

Лэйло. Но ты же знаешь, что мне всегда потрясающе везет в рулетку. Если бы мы не ушли так рано, уверена, я бы отыгралась.

Эстернэйзи. Прости. Я немного устал.

Лэйло. В любом случае, что такое эти жалкие тысяча семьдесят?

Эстернэйзи (стоит, молча глядя на нее. Потом с легкой улыбкой, как будто принял внезапное решение, лезет в карман и спокойно подает ей чековую книжку). Думаю, ты можешь посмотреть, сколько это.

Лэйло (равнодушно берет книжку). Что это? Какая-то банковская книжка?

Эстернэйзи. Посмотри, что осталось… в каком-то банке.

Лэйло (читает). Триста шестьдесят долларов… (Быстро смотрит на корешок книжки.) Рикки! Тот чек на тысячу долларов ты выписал на счет в этом банке! (Он молча, с той же улыбкой, кивает.) Тебе надо будет завтра с утра перевести на него деньги из другого банка, не откладывая ни минуты.

Эстернэйзи (медленно). У меня нет денег в другом банке.

Лэйло. Что?

Эстернэйзи. У меня нет других денег. Ты держишь все, что у меня осталось.

Лэйло (ее ленивое безразличие улетучивается). Рикки! Ты меня разыгрываешь!

Эстернэйзи. Ни в коей мере, дорогая.

Лэйло. Но… но тогда — ты сумасшедший! Такие вещи не случаются… вот так! Люди такое видят… заранее… знают.

Эстернэйзи (спокойно). Я знал. Уже два года знал. Но счастье умирает долго и мучительно. Оставалось еще что-то, что можно продать, заложить, подо что можно занять денег. Но теперь нет. Теперь ничего не осталось.

Лэйло (с ужасом). Куда же все делось?

Эстернэйзи. Откуда мне знать? Куда девается все то, что есть внутри нас, когда мы начинаем жить? Пятнадцать лет — это много. Когда меня выставили из Австралии, у меня в кармане были миллионы, но остальное, остальное, думаю, тогда уже исчезло.

Лэйло. Звучит очень красиво, но что ты собираешься делать?

Эстернэйзи. Ничего.

Лэйло. Но завтра…

Эстернэйзи. Завтра графа Дитриха фон Эстернэйзи призовут к ответу за поддельный чек. Может быть, призовут.

Лэйло. Хватит ухмыляться! Думаешь, это смешно?

Эстернэйзи. Думаю, это курьезно… Первый граф Дитрих фон Эстернэйзи пал в бою у стен Иерусалима. Второй погиб, защищая свою крепость от варваров. Последний выписал поддельный чек в казино с хромовым покрытием на стенах и плохой вентиляцией… Это курьезно.

Лэйло. О чем ты говоришь?

Эстернэйзи. О том, какая это необычная штука — вытекающая душа. Ты живешь день за днем, а она вытекает из тебя по капле. Как монеты, которые сыплются из дыры в кармане, блестящие монетки, блестящие и сверкающие, которые ты никогда уже не найдешь.

Лэйло. Черт с этим! А со мной что будет?

Эстернэйзи. Я сделал все, что мог, Лэйло. Я предупредил тебя раньше всех.

Лэйло. Ну ты же не собираешься стоять тут, как кретин, и позволить…

Эстернэйзи (мягко). Знаешь, я рад, что все так получилось. Несколько часов назад у меня были затруднения, огромные затруднения, которые я слишком устал решать. Теперь я свободен. Эту свободу я получил одним махом, сделав то, что даже не собирался делать.

Лэйло. Тебя все это совершенно не волнует?

Эстернэйзи. Если и волнует, это не страшно.

Лэйло. Так тебе страшно?

Эстернэйзи. Хотел бы, чтобы мне было страшно.

Лэйло. Почему ты ничего не делаешь? Позвони своим друзьям!

Эстернэйзи. Их реакция, моя дорогая, будет точно такой же, как твоя.

Лэйло. Ты меня же и осуждаешь?

Эстернэйзи. Вовсе нет. Я восхищаюсь тобой. Ты делаешь мое будущее таким простым — и таким легким.

Лэйло. Но, боже мой! Как же оплата моего нового «кадиллака»! И жемчуг, который ты должен был мне купить? И…

Эстернэйзи. И счет за номер. И счет за цветы. И за эту последнюю вечеринку, которую я устроил. И норковая шубка для Колет Дорсей.

Лэйло (подскакивая). Что-о?

Эстернэйзи. Моя дорогая, но ты же не думаешь, что ты была… единственной?

Лэйло (смотрит на него горящими глазами. Так смотрят, прежде чем закричать. Вместо этого внезапно закатывается издевательским хохотом). Думаешь, меня это заботит — теперь? Думаешь, я стану оплакивать жалкого…

Эстернэйзи (тихо). Не думаешь, что сейчас тебе лучше уехать домой?

Лэйло (яростным движением накидывает мех, бросается к двери, внезапно оборачивается). Позвони мне завтра, когда придешь в себя. Я отвечу, если мне захочется завтра.

Эстернэйзи. И если завтра я буду здесь, чтобы позвонить.

Лэйло. Что?

Эстернэйзи. Я сказал, и если завтра я буду здесь, чтобы позвонить.

Лэйло. Что ты имеешь в виду? Собираешься сбежать или…

Эстернэйзи (тихо, утверждающе). Или.

Лэйло. Ах, не веди себя, как дурак из мелодрамы! (Уходит, хлопая дверью.)

Эстернэйзи стоит неподвижно, глубоко задумавшись. Потом слегка вздрагивает, как бы очнувшись. Пожимает плечами. Уходит направо в спальню, оставив дверь открытой. Звонит телефон. Он возвращается, успев поменять пиджак от вечернего костюма на роскошный домашний жакет.

Эстернэйзи (снимает трубку). Алло! (Изумленно.)В такое время? Как ее зовут?.. Не говорит?.. Хорошо, пусть поднимается. (Кладет трубку. Зажигает сигарету. В дверь стучат. Он улыбается.) Войдите!

Входит Кэй Гонда. Улыбка исчезает с его лица. Он не двигается. Какое-то мгновение стоит, неподвижными пальцами держа у рта сигарету. Потом отбрасывает ее резким движением запястья — это единственное, чем он выражает свое удивление — и спокойно отвешивает светский поклон.

Эстернэйзи. Добрый вечер, мисс Гонда.

Кэй Гонда. Добрый вечер.

Эстернэйзи. Вуаль или темные очки?

Кэй Гонда. Что?

Эстернэйзи. Надеюсь, вы не позволили служащими внизу узнать вас?

Кэй Гонда (вдруг улыбается, достает из кармана очки). Темные очки.

Эстернэйзи. Гениальная идея.

Кэй Гонда. Что?

Эстернэйзи. Вы пришли сюда, чтобы спрятаться.

Кэй Гонда. Откуда вы знаете?

Эстернэйзи. Потому что это могло случиться только с вами. Потому что только вы одна обладаете тонким чувством, которое помогло вам распознать единственное искреннее письмо, которое я написал за всю жизнь.

Кэй Гонда (глядя на него). Единственное?

Эстернэйзи (открыто рассматривая ее, говорит будничным тоном, прозаично). Вы кажетесь выше, чем на экране, и менее настоящей. Волосы у вас светлее, чем я думал. Голос как будто на тон выше. Жаль, что камера не может верно отобразить цвет вашей губной помады. (Другим голосом, тепло и искренно.) А теперь, когда я выполнил свой долг фаната и среагировал, как полагается в таких случаях, садитесь и забудем о том, в каких мы необычных обстоятельствах.

Кэй Гонда. Вы действительно хотите, чтобы я тут осталась?

Эстернэйзи (глядя на комнату). Не самое плохое место. Вид из окна, правда, не очень и соседи сверху иногда шумят, но не часто. (Глядя на нее.) Нет, я не буду вам говорить, как я рад, что вы здесь. Я никогда не говорю о том, что много для меня значит. Слишком редко мне выпадала такая возможность. Я отвык.

Кэй Гонда (садясь). Спасибо.

Эстернэйзи. За что?

Кэй Гонда. За то, что вы не сказали.

Эстернэйзи. Знаете ли вы, что это я должен вас благодарить? Не только за то, что вы пришли, но и за то, что из всех ночей вы пришли именно в эту ночь.

Кэй Гонда. Почему?

Эстернэйзи. Возможно, Ваша жизнь дана вам, чтобы спасать чужие. (Пауза.) Очень давно — хотя нет, вот странно! — всего несколько минут назад я был готов убить себя. Не смотрите на меня так. Это не страшно. Но что страшно, так это чувство полного равнодушия, даже к смерти, даже к собственному равнодушию. А потом пришли вы… Думаю, я мог бы возненавидеть вас за это.

Кэй Гонда. Думаю, еще возненавидите.

Эстернэйзи (с внезапной горячностью и неожиданным чувством). Я не хочу опять гордиться собой. Я это бросил. Но теперь я горжусь. Только потому, что вижу вас здесь. Только потому, что случилось то, что я не считал возможным в этой жизни.

Кэй Гонда. Вы сказали, что не будете мне говорить, как рады меня видеть. Не говорите. Я не хочу это слышать. Я не могу слышать это так часто. Я никогда этому не верила. И не думаю, что поверила бы в эту ночь.

Эстернэйзи. Что означает, что вы всегда в это верили. Вы же знаете, верить лучшему в человеке — это неистребимое желание. Я хочу предупредить вас, чтобы вы этого не делали. Чтобы вы уничтожили в себе жажду чего-либо, кроме той гнили, которой живут все. Хочу, но не могу. Потому что вы никогда не сможете этого сделать. В этом ваше проклятие. И мое.

Кэй Гонда (и сердито и умоляюще). Я не хочу этого слышать!

Эстернэйзи (присаживаясь на край кресла, говорит мягко, легко). Знаете, когда я был молодым мальчиком — очень молодым, — я думал, что моя жизнь будет огромной и яркой. Мне хотелось преклониться перед своим будущим… (Пожимая плечами.) Это проходит.

Кэй Гонда. Проходит ли?

Эстернэйзи. Всегда. Но никогда до конца.

Кэй Гонда (смолкает и вдруг пылко и доверчиво). Однажды я увидела одного человека, когда была очень молодой. Он стоял на скале высокой горы. Стоял выгнувшись назад, вытянув руки, и показался мне произведением искусства на фоне неба. Он стоял неподвижный, в напряженной позе, как натянутая струна такой прекрасной ноты, какой людям никогда не доводилось слышать… Я никогда так и не узнала, кто это был. Я только знаю, что такой должна быть жизнь… (Ее голос замирает.)

Эстернэйзи (пылко). И?

Кэй Гонда (другим голосом). И я пришла домой, и моя мама накрывала ужин и была счастлива, потому что подливка для жаркого удалась. И она поблагодарила за это Бога… (Вскакивает, вдруг оборачивается к нему, сердито.) Не слушайте меня! Не смотрите на меня так!.. Я пыталась от этого избавиться. Я думала, что должна закрыть глаза и удержаться от чего-то и научиться жить, как другие. Чтобы стать, как они. Чтобы забыть. Я удержалась. От всего. Но не могу забыть человека на скале. Не могу!

Эстернэйзи. Мы никогда не сможем.

Кэй Гонда (пылко). Вы поняли? Я не одна? О господи! Не может быть, чтоб я была одна! (Внезапно тихо.) Почему вы от этого отказались?

Эстернэйзи. Почему люди от этого отказываются? Потому что это никогда не приходит. Что я получил взамен? Гоночные шлюпки, и лошадей, и карты, и женщин — все эти неверные союзники — проходящие радости. Все то, чего я никогда не хотел.

Кэй Гонда (мягко). Вы уверены?

Эстернэйзи. А больше ничего не было. Но если бы это пришло, если бы был шанс, последний шанс…

Кэй Гонда. Вы уверены?

Эстернэйзи (смотрит на нее, затем решительно подходит к телефону и снимает трубку). Глэдстон 2–1018… Алло, Карл?.. Те две каюты на «Императрицу Панамы», про которые ты мне говорил, ты все еще можешь это устроить? Да… да, хорошо… В полвосьмого?.. Там и встретимся… Я понял… Спасибо. (Кладет трубку. Кэй Гонда смотрит на него вопросительно. Он оборачивается к ней, говорит спокойно и буднично.) «Императрица Панамы» отправляется в Сан-Педро в половине восьмого утра. В Бразилию. Экстрадиция там не действует.

Кэй Гонда. Что вы намереваетесь сделать?

Эстернэйзи. Мы убежим вместе. Мы нарушители закона — мы оба. Теперь мне есть за что бороться. Мои предки позавидовали бы, если бы меня увидели. Потому что мой священный Грааль существует, он настоящий, живой, возможный. Только они не поняли бы. Это наш секрет. Ваш и мой.

Кэй Гонда. Вы не спросили моего согласия ехать.

Эстернэйзи. Мне не следует этого делать. Если я спрошу, у меня не будет права ехать с вами.

Кэй Гонда (мягко улыбается затем). Я хочу вам сказать.

Эстернэйзи (замолкает, смотрит на нее, пылко). Скажите.

Кэй Гонда (доверчиво глядя прямо на него, шепотом). Да, я хочу поехать.

Эстернэйзи (на мгновение ловит ее взгляд; затем, как будто умышленно отказавшись предаваться чувствам, кидает взгляд на часы и говорит опять будничным тоном.) Нам осталось подождать только несколько часов. Я разожгу огонь. Будет лучше. (Пытаясь разжечь огонь, весело.) Я соберу несколько вещей… Все необходимое вам можно будет купить на борту… У меня мало денег, но до утра мне удастся собрать несколько тысяч… Еще не знаю где, но я их достану…

Она садится в кресло перед огнем. Он на полу у ее ног и смотрит на нее.

В Бразилии ужасно яркое солнце. Надеюсь, вы не боитесь обгореть.

Кэй Гонда (счастливо и немного ребячливо). Всегда обгораю.

Эстернэйзи. Купим домик где-нибудь в джунглях. Забавно будет начать рубить деревья — это тот опыт, которого мне всегда не хватало. Я научусь этому. А ты научишься готовить.

Кэй Гонда. Научусь. Я научусь всему, что нам понадобится. Мы начнем заново, с начала мира — нашего мира.

Эстернэйзи. Тебе не страшно?

Кэй Гонда (улыбается). Ужасно страшно. Я ведь никогда раньше не была счастлива.

Эстернэйзи. Работа испортит тебе руки… твои прекрасные руки… (Он берет ее руку и поспешно роняет ее. Говорит с некоторым усилием, внезапно серьезно.) Я буду лишь твоим зодчим, твоим пажом и сторожевым псом. И ничем больше — пока не заслужу этого.

Кэй Гонда (глядя на него). О чем ты задумался?

Эстернэйзи (рассеянно). Я задумался о завтрашнем дне и о всех следующих днях… Это кажется так долго…

Кэй Гонда (весело). Я хочу дом на берегу моря. Ну или реки.

Эстернэйзи. С балконом в твоей комнате, над водой, который смотрит на рассвет… (невольно добавляет) и залитый лунным светом ночью…

Кэй Гонда. У нас не будет соседей… нигде… на много миль вокруг… Никто не станет глазеть на меня… Никто не станет платить, чтобы поглазеть на меня…

Эстернэйзи (понижая голос). Я никому не позволю на тебя глазеть… По утрам ты будешь плавать в море… одна… в зеленоватой воде… с первыми лучами солнца, падающими на твое тело… (Встает, наклоняется к ней, шепотом.) А потом я позову тебя в дом… на скалы… в мои объятья… (Хватает ее и страстно целует. Она отвечает на поцелуй. Он поднимает голову и тихо, цинично смеется.)Вот чего мы оба на самом деле хотим, ведь так? Зачем притворяться?

Кэй Гонда (смотрит на него непонимающе). Что?

Эстернэйзи. Зачем притворяться, что мы особенные? Мы ничем не лучше других. (Пытается еще раз поцеловать ее.)

Кэй Гонда. Пустите! (Вырывается.)

Эстернэйзи (с хохотом). Куда? Тебе некуда пойти!

Она смотрит на него недоверчиво широко открытыми глазами.

В конце концов, какая разница сейчас это будет или потом? Почему надо относиться к этому так серьезно?

Она поворачивается к двери. Он хватает ее. Она вскрикивает, он затыкает ей рот ладонью.

Успокойся! Тебе нельзя звать на помощь!.. Смертный приговор или… (Она истерически смеется.) Успокойся!.. В конце концов, какая мне разница, что ты будешь обо мне думать?.. Зачем мне думать о завтрашнем дне?

Она вырывается, бежит и выскакивает за дверь. Он остается неподвижен. Слушает ее смех и громкие, неосторожные шаги.

Занавес

 

Сцена 3

На экране письмо, написанное крутым, неровным почерком:

«Дорогая мисс Гонда!
Джонни Дауэс, Мэйн-стрит, Лос-Анджелес, Калифорния».

Это письмо адресовано Вам, но я пишу его себе самому.

Пишу и думаю, что обращаюсь к той женщине, которая является единственным оправданием для существования этого мира и у которой есть мужество быть этим оправданием. К женщине, которая не надевает маску великолепия и величия на несколько часов, чтобы потом вернуться к действительности детей-ужинов-футбола-и-Бога. К женщине, которая ищет это великолепие каждую минуту и с каждым шагом. Это женщина, для которой жизнь не проклятие и не торговля, а гимн.

Мне ничего не нужно, кроме как знать, что такая женщина существует. И я написал эти строки, хотя, может быть, Вы не возьмете на себя труда их прочесть или прочтете, но не поймете меня. Я не знаю, какая вы. Но я пишу вам такой, какой вы могли бы быть.

Огни гаснут, экран исчезает и сцена представляет чердак Джонни Дауэса. Это грязное, непривлекательного вида помещение с низким косым потолком и темными стенами с потрескавшейся штукатуркой. Чердак такой пустой, что производит впечатление необитаемого и кажется малореальным. Узкая железная кровать у правой стены, сломанный стол и несколько ящиков вместо стульев. Слева в глубине узкая дверь. Вся центральная стена представляет собой большое окно, разделенное рамой на маленькие квадраты. Из него с высоты вид на Лос-Анджелес. За темными контурами небоскребов на небе видна первая розовая полоска рассвета. Когда загорается свет, сцена пустая и полутемная. Мы плохо различаем интерьер комнаты и видим только потрясающую панораму сияющего огнями Лос-Анджелеса. Она должна привлекать внимание так, чтобы зритель забыл о комнате, и казалось, что место действия — город и небо. (Во время сцены небо медленно светлеет и полоска рассвета растет.)

Слышны шаги, поднимающиеся по лестнице. Под дверью приближающийся огонек. Дверь открывается, входит Кэй Гонда. За ней, шаркая ногами, входит миссис Моноген, старая хозяйка дома, со свечой в руке. Она ставит свечу на стол и стоит, переводя дыхание, как после подъема по крутой лестнице, с любопытством рассматривая Кэй Гонду.

Миссис Моноген. Ну, пожалте. Это здесь.

Кэй Гонда (медленно оглядывая комнату). Спасибо.

Миссис Моноген. А вы его родственница, да?

Кэй Гонда. Нет.

Миссис Моноген (злорадно). Так я и думала.

Кэй Гонда. Я никогда его не видела.

Миссис Моноген. Так я тебе скажу! Нехороший он. Он, нехороший! Бездельник-то, настоящий, он-то. Платить — это никогда. На одной работе больше двух недель не держат.

Кэй Гонда. Когда он вернется?

Миссис Моноген. В любую минуту… или никогда, откуда я знаю? Всю ночь носится, а где, один бог знает. По улицам, лодырь, шляется, по улицам. Придет, как пьяный. Но не пьяный, не! Я знаю, не пьет он.

Кэй Гонда. Я его подожду.

Миссис Моноген. Располагайся. (Смотрит на нее недобрым взглядом.) Что ль, работу ему хочешь предложить?

Кэй Гонда. Нет, у меня нет для него работы.

Миссис Моноген. Опять ему пинка дали, три дня назад. А была хорошая работа — посыльным. И надолго? Не-е. Так же официантом в «Гамбургеры Луи». Говорю тебе, нехороший. Я-то уж знаю. Получше тебя.

Кэй Гонда. Я его совсем не знаю.

Миссис Моноген. А что его с работы гонят, я их не осуждаю. Странный он. Не посмеяться, не пошутить. (Конфиденциально.) Знаешь, что мне начальник из «Гамбургеров»-то сказал? «Этот сопляк много о себе воображает, — сказал Луи, которого гамбургеры-то. — От него постоянного официанта в дрожь бросает».

Кэй Гонда. Это Луи, которого гамбургеры, так сказал?

Миссис Моноген. Чистую правду говорю. (Конфиденциально.) А знаешь что? Он же в колледже учился, парень. И не поверишь, что учился, а такую работу берет. Чему учился, один бог знает. И проку никакого. И… (Прерывается, прислушивается. Шаги поднимаются по лестнице.) Вот он! Других таких бесстыжих нет, в такое время домой являться. (У двери.) Подумай-ка. Может, сможешь для него что сделать. (Уходит.)

Входит Джонни Дауэс. Это высокий, стройный человек, немного моложе тридцати; узкое лицо с выпирающими скулами, твердо сомкнутые губы, чистый, открытый взгляд. Они долго смотрят друг на друга.

Джонни (медленно, спокойно, без удивления или любопытства в голосе). Добрый вечер, мисс Гонда.

Кэй Гонда (не может оторвать от него взгляд, и это в ее голосе звучит изумление). Добрый вечер.

Джонни. Пожалуйста, садитесь.

Кэй Гонда. Вы не хотите, чтобы я здесь осталась.

Джонни. Вы стоите.

Кэй Гонда. Вы не спрашиваете, почему я пришла.

Джонни. Вы здесь. (Он садится.)

Кэй Гонда (вдруг подходит к нему, берет в руки его лицо и поднимает его). Что случилось, Джонни?

Джонни. Теперь ничего.

Кэй Гонда. Ты не должен быть так рад меня видеть.

Джонни. Я знал, что ты придешь.

Кэй Гонда (отходит от него и устало падает на кровать. Смотрит на него и улыбается, не весело и не дружелюбно). Люди говорят, что я звезда.

Джонни. Да.

Кэй Гонда. Говорят, у меня есть все, о чем можно мечтать.

Джонни. А у тебя есть?

Кэй Гонда. Нет. Но откуда ты знаешь?

Джонни. Откуда ты знаешь, что я знаю?

Кэй Гонда. Ты ведь, Джонни, никогда не смущаешься, когда говоришь с людьми?

Джонни. Нет. Очень смущаюсь. Всегда. Я не знаю, что им сказать. Но я не смущаюсь — сейчас.

Кэй Гонда. Я очень плохая женщина, Джонни. Все, что ты обо мне слышал, правда. Все и еще больше. Я пришла сказать тебе, чтобы ты не думал обо мне то, что написал в письме.

Джонни. Ты пришла сказать, что все, что я написал в письме, правда. Все и еще больше.

Кэй Гонда (с жестким смехом). Дурак! Я тебя не боюсь… Ты знаешь, что я получаю двадцать тысяч долларов в неделю?

Джонни. Да.

Кэй Гонда. Ты знаешь, что у меня пятьдесят пар туфель и три дворецких?

Джонни. Я догадывался.

Кэй Гонда. Знаешь, что мои портреты есть во всех городах мира?

Джонни. Да.

Кэй Гонда (с яростью). Не смотри на меня так!.. Ты знаешь, что люди платят миллионы, чтобы посмотреть на меня? Мне не нужно твое одобрение! У меня масса поклонников! Я для них очень много значу!

Джонни. Ты ничего для них не значишь. И ты это знаешь.

Кэй Гонда (смотрит на него почти с ненавистью). Я это знала, час назад. (Поворачивается к нему.) Почему ты ничего у меня не спрашиваешь?

Джонни. Что ты хочешь, чтобы я спросил?

Кэй Гонда. Почему не попросишь меня устроить тебя на работу в киноиндустрии, например?

Джонни. Единственное, о чем я мог бы тебя попросить, ты для меня уже сделала.

Кэй Гонда (жестко смеется, говорит новым, странным для нее, неестественно будничным тоном). Ладно, Джонни, не будем валять дурака. Я скажу тебе кое-что. Я убила человека. Опасно прятать убийцу. Почему ты меня не гонишь?

Он сидит и молча смотрит на нее.

Нет? Это не работает? Ну что же, посмотри на меня. Я самая красивая женщина, какую ты когда-либо видел. Хочешь переспать со мной? Почему нет? Прямо сейчас. Я не стану сопротивляться.

Он не двигается.

Тоже нет? Ну слушай: знаешь ли ты, что за мою голову назначено вознаграждение? Почему бы тебе не вызвать полицию и не сдать меня? Устроишь свою жизнь.

Джонни (мягко). Ты так несчастлива?

Кэй Гонда. (идет к нему и падает у его ног на колени). Помоги мне, Джонни!

Джонни (опускается на пол рядом с ней, кладет руки ей на плечи, спрашивает мягко). Почему ты пришла?

Кэй Гонда (поднимает голову). Джонни. Если все вы, кто видит меня на экране, слышите слова, которые я говорю, и обожаете меня за них — то где их слышу я? Где мне их услышать, чтобы идти дальше? Я хочу видеть настоящее, живое, а в доме, где я провожу свои дни, я создаю это счастье, как иллюзию! А я хочу настоящее! Я хочу знать, что есть кто-то где-то, кто тоже хочет его! Или какой толк его видеть, и работать, и сгорать ради невозможного видения? Душе тоже нужна пища. Я могу иссякнуть.

Джонни (встает, ведет ее к кровати, усаживает, стоит около нее). Я хочу сказать тебе только одно: на свете мало людей, которые видят тебя и понимают. Мало кто придает смысл своей жизни. Остальные — остальные такие, какими ты их видишь. У тебя есть долг. Жить. Просто оставаться на земле. Чтобы они знали, что ты существуешь и можешь существовать. Бороться, даже если нет надежды. Нам нельзя бросать землю на тех остальных.

Кэй Гонда (глядя на него, мягко). Кто ты, Джонни?

Джонни (изумленно). Я?.. Я никто.

Кэй Гонда. Откуда ты?

Джонни. У меня где-то был дом и родители. Я плохо помню их… Я плохо помню все, что когда-либо со мной происходило. Нет такого дня, который стоит вспоминать.

Кэй Гонда. У тебя нет друзей?

Джонни. Нет.

Кэй Гонда. У тебя нет работы?

Джонни. Есть… нет, меня уволили три дня назад. Я забыл.

Кэй Гонда. Где ты жил раньше?

Джонни. Во многих местах. Я со счета сбился.

Кэй Гонда. Ты ненавидишь людей, Джонни?

Джонни. Нет. Я никогда их не замечаю.

Кэй Гонда. О чем ты мечтаешь?

Джонни. Какая польза мечтать?

Кэй Гонда. Какая польза жить?

Джонни. Никакой. Но кто в этом виноват?

Кэй Гонда. Те, кто не умеет мечтать.

Джонни. Нет. Те, кто умеет только мечтать.

Кэй Гонда. Ты очень несчастлив?

Джонни. Нет… Думаю, тебе не стоит задавать мне такие вопросы. Ты ни на один из них не получишь нормального ответа.

Кэй Гонда. Один великий человек сказал: «Я люблю тех, кто не знает, как сегодня жить».

Джонни (тихо). Я думаю, я человек, которому не следовало родиться на свет. Это не жалоба. Мне не страшно, и я не жалею. Но мне часто хотелось умереть. У меня нет желания ни изменить мир, ни быть его частью, когда он такой, как есть. У меня никогда не было такого оружия, как у вас. Я не нашел даже желания найти оружие. Я хотел бы уйти спокойно и по собственному желанию.

Кэй Гонда. Я не хочу слушать, как ты это говоришь.

Джонни. Меня всегда здесь что-то удерживало. Что-то, что должно было прийти ко мне, прежде чем я уйду. Я хочу помнить одну-единственную минуту, которая была моей, а не их. Не их унылые маленькие радости. Минута восторга, полного и абсолютного, минута, которую нельзя продлить… Они никогда не давали мне жизни. Я всегда надеялся, что сам выберу себе смерть.

Кэй Гонда. Не говори так. Ты мне нужен. Я здесь. Я никогда не позволю тебе уйти.

Джонни (после паузы, глядя на нее странным новым взглядом, сухо). Ты? Ты убийца, которую однажды поймают и повесят.

Она смотрит на него, потрясенная. Он подходит к окну, стоит и смотрит в него. За окном теперь день. Лучи света, как нимб, вокруг темных силуэтов небоскребов. Он вдруг, не поворачиваясь к ней, спрашивает.

Ты его убила?

Кэй Гонда. Нет необходимости об этом говорить.

Джонни (не оборачиваясь). Я был знаком с Грэнтоном Сэерсом. Я один раз работал на него, подавал мячи и клюшки в клубе для гольфа в Санта-Барбаре Тяжелый человек.

Кэй Гонда. Он был очень несчастным человеком, Джонни.

Джонни (оборачиваясь к ней). Кто-нибудь присутствовал?

Кэй Гонда. Где?

Джонни. Когда ты его убила?

Кэй Гонда. Обязательно об этом говорить?

Джонни. Это то, что я должен знать. Кто-нибудь видел, как ты его убила?

Кэй Гонда. Нет.

Джонни. У полиции на тебя что-нибудь есть?

Кэй Гонда. Нет. Кроме того, о чем я могла бы им рассказать. Но я им не скажу. И тебе тоже. Не теперь. Не спрашивай меня.

Джонни. Какое вознаграждение назначили за твою голову?

Кэй Гонда (после паузы, странным голосом). Что ты сказал, Джонни?

Джонни (спокойно). Я спросил, какое вознаграждение назначили за твою голову?

Она молчит, уставившись на него.

Не важно. (Он подходит к двери, открывает ее, кричит.) Миссис Моноген! Пойдите сюда!

Кэй Гонда. Что ты делаешь?

Он не отвечает и не смотрит на нее. Миссис Моноген шаркающими шагами поднимается по лестнице и появляется в дверях.

Миссис Моноген (сердито). Чего надо?

Джонни. Миссис Моноген, слушайте внимательно. Спуститесь к своему телефону. Вызовите полицию. Скажите им, чтобы скорее приехали. Скажите, Кэй Гонда здесь. Вы поняли? Кэй Гонда. Ну, поспешите.

Миссис Моноген (ошеломленно). Да, сэр… (Быстро уходит.)

Джонни закрывает дверь, поворачивается к Кэй Гонде. Она бросается к двери. Между ними стол. Он открывает ящик, достает пистолет и наводит на нее.

Джонни. Стой на месте.

Она не двигается. Он возвращается к двери и запирает ее. Она вдруг как-то поникает, продолжая стоять.

Кэй Гонда (не глядя на него, ровным безжизненным голосом). Убери его. Я не буду пытаться сбежать.

Он сует пистолет в карман и стоит, глядя на дверь. Она садится спиной к нему.

Джонни (быстро). У нас осталось около трех минут. Я теперь думаю о том, что с нами ничего не случалось и не случится. Минуту назад мир остановился, и он будет неподвижен еще три минуты. Но это — этот перерыв наш. Ты здесь. Я смотрю на тебя. Я увидел твои глаза и всю правду, доступную людям.

Она роняет голову на руки.

Прямо сейчас на земле нет других людей. Только ты и я. Нет ничего, кроме мира, в котором мы живем. Один раз вдохнуть этот воздух, двигаться, слышать свой собственный голос не отвратительным и не страдающим… Я никогда не знал благодарности. Но теперь из всех слов я хочу сказать тебе только три: я благодарю тебя. Когда уйдешь, помни, что я тебя поблагодарил. Помни, что бы ни случилось в этой комнате…

Она прячет лицо в ладони. Он молча стоит, голова откинута назад, глаза закрыты.

Слышны быстрые шаги, поднимающиеся по лестнице. Джонни и Кэй не двигаются. Громкий, энергичный стук в дверь. Джонни оборачивается, отпирает дверь и открывает ее. Входит капитан полиции, за ним два полицейских. Кэй Гонда встает, глядя на них.

Капитан. Господи Иисусе!

Они смотрят на нее, ошеломленные.

Полицейский. А я думал, опять ложный звонок!

Капитан. Мисс Гонда, я чрезвычайно рад вас видеть. Мы с ног сбились в…

Кэй Гонда. Уведите меня отсюда. Куда угодно.

Капитан (делая шаг к ней). Ну, у нас нет…

Джонни (тихо, но с суровым приказом в голосе, так что все оборачиваются к нему). Отойдите от нее. (Капитан останавливается. Джонни показывает полицейскому на стол.) Сядьте. Возьмите ручку и бумагу.

Полицейский смотрит на капитана, тот кивает, сбитый с толку. Полицейский выполняет.

Теперь пишите. (Диктует медленно, ровным безэмоциональным голосом) Я, Джон Дауэс, признаюсь, что в ночь на пятое мая, находясь в здравом уме и действуя предумышленно, убил Грэнтона Сэерса, в Санта-Барбаре, в Калифорнии.

Кэй Гонда облегченно выдыхает и охает сразу.

Последние три ночи меня не было дома, что может подтвердить моя хозяйка, миссис Моноген. Она также может подтвердить, что третьего мая меня уволили с работы в отеле «Аламбра».

Кэй Гонда вдруг начинает смеяться. Это самый легкий и счастливый смех на свете.

Год назад я работал у Грэнтона Сэерса, в гольф-клубе «Гриндэйл» в Санта-Барбаре. Будучи без работы и сильно нуждаясь в деньгах, я вечером пятого мая пришел к Грэнтону Сэерсу и попытался шантажировать его, угрожая, что придам огласке некую информацию, которая у меня есть. Он отказался дать мне денег, даже под угрозой пистолета. Я выстрелил в него. От пистолета я избавился, выбросив его в океан по дороге из Санта-Барбары. Я один совершил это преступление. Никто другой не был к этому причастен. (Добавляет.) Все записали? Дайте мне.

Полицейский дает ему признание. Джонни подписывает.

Капитан (он не может прийти в себя). Мисс Гонда, вам есть что сказать по этому поводу?

Кэй Гонда (истерично). Не спрашивайте меня! Не сейчас! Не говорите со мной!

Джонни (отдает признание капитану). Будьте добры, позвольте мисс Гонде уйти немедленно.

Капитан. Минутку, мой мальчик! Не так быстро. Вы еще многое должны объяснить. Как вы попали в дом Сэерса? И как оттуда выбрались?

Джонни. Я сказал вам все, что собирался сказать.

Капитан. В каком часу вы произвели выстрел? И что здесь делает мисс Гонда?

Джонни. Вы знаете все, что вам надо знать. Вы знаете достаточно, чтобы не впутывать в это дело мисс Гонду. У вас мое признание.

Капитан. Конечно. Но вам придется доказать это.

Джонни. Оно остается признанием, даже если я предпочту ничего не доказывать.

Капитан. Будешь упрямится, э? Ну ничего, в участке все расскажешь. Пошли, ребята.

Кэй Гонда (выступая вперед). Подождите! Теперь вы должны послушать меня. Я хочу сделать заявление. Я…

Джонни (отступает, выдергивает из кармана пистолет, наводит на них). Стоять спокойно всем. (Кэй Гонде.) Не двигайся. Не говори ни слова.

Кэй Гонда. Джонни! Ты не знаешь, что делаешь! Подожди, любимый! Убери пистолет.

Джонни (улыбается ей, не опуская пистолет). Я услышал. Спасибо.

Кэй Гонда. Я тебе все расскажу! Ты не знаешь! Я в безопасности!

Джонни. Я знаю, что ты в безопасности. Будешь. Отойди. Не бойся. Я никого не раню.

Она подчиняется.

Я хочу, чтобы вы все смотрели на меня. Через много лет вы сможете рассказывать об этом своим внукам. Вы видите нечто, чего никогда больше не увидите, и они не увидят — человека, который абсолютно счастлив! (Наводит на себя пистолет, стреляет, падает.)

Занавес

 

Сцена 4

Холл в резиденции Кэй Гонды. С высоким потолком, пустой, по-современному аскетичный. Никакой мебели, никаких украшений. Передняя часть — это длинная приподнятая платформа, горизонтально разделяющая комнату, и три широкие продолговатые ступеньки, ведущие на авансцену. Высокие прямоугольные колонны поднимаются впереди по бокам ступеней. Дверь в дом в глубине слева. Вся задняя стена представляет собой широкие оконные стекла, посредине входная дверь. За домом узкая тропинка между острыми скалами, тонкая полоска высокого берега и вид на океан и пылающее закатом небо. В холле полутьма. Единственное освещение — закат в окне. Мик Уотс сидит на верхней ступеньке, наклонившись к величественного вида дворецкому, который сидит внизу, на полу, с прямой спиной, держа в руке поднос с полным стаканом виски с содовой. У Мика Уотса расстегнут воротничок рубашки, галстук развязан, волосы встрепаны. Он яростно комкает в руке газету.

Он трезв.

Мик Уотс (продолжая разговор, который длится уже какое-то время, говорит ровным, безэмоциональным, монотонным голосом, серьезно и конфиденциально). …И король позвал всех их и собрал вокруг своего трона и сказал: «Я устал, и меня тошнит от этого. Я устал от своего королевства, где нет ни одного человека, которым стоило бы править. Я устал от своей бесцветной толпы, потому что ни одного луча славы нет на моей земле»… Знаешь, придурковатый был король. Некоторые вопят, как он, и вышибают свои куриные мозги из головы. Другие сражаются, как собака, которая гоняется за тенью, прекрасно зная, что тени не существует, но все равно гоняется… их сердца пусты, а ступни кровоточат. Так вот, король сказал им на смертном одре — а, нет, на смертном одре он был в другой раз, а тогда сказал: «Это конец, но я все еще надеюсь. Конца нет. Вечно буду я надеяться… вечно… вечно». (Внезапно смотрит на дворецкого, как будто только что его заметил, и спрашивает совершенно другим голосом, указывая на него.) Какого дьявола ты тут делаешь?

Дворецкий (вставая). Могу я заметить, сэр, что вы проговорили час с четвертью?

Мик Уотс. Я?

Дворецкий. Вы, сэр. Так что можно меня извинить, что я осмелился присесть.

Мик Уотс (удивленно). Ну и ну, вы все это время здесь были?

Дворецкий. Да, сэр.

Мик Уотс. Но изначально для чего-то же вы пришли?

Дворецкий (протягивая поднос). Ваш виски, сэр.

Мик Уотс. А! (Тянется за стаканом, но останавливается швыряет в дворецкого скомканной газетой, спрашивает) Вы это уже читали?

Дворецкий. Да, сэр.

Мик Уотс (отталкивает поднос в сторону, тот падает стакан разбивается). Иди к черту! Я не хочу виски!

Дворецкий. Но вы приказали принести, сэр.

Мик Уотс. Все равно иди к черту! (Поскольку дворецкий пытается забрать поднос.) Проваливай отсюда! Не важно! Проваливай! Сегодня я не хочу видеть ничьи рыла!

Дворецкий. Да, сэр. (Уходит налево.)

Мик Уотс расправляет газету, смотрит на нее, опять яростно комкает. Слышны приближающиеся шаги. Снаружи появляется Фредерика Сэерс, она торопливо подходит к двери; в руках у нее газета. Мик Уотс идет к двери и открывает ее прежде, чем она успевает позвонить.

Мисс Сэерс. Добрый вечер.

Он не отвечает, впускает ее, закрывает дверь и стоит, молча глядя на нее. Она оглядывается, затем смотрит на него как-то безразлично.

Мик Уотс (не двигаясь). Ну?

Мисс Сэерс. Это резиденция мисс Кэй Гонды?

Мик Уотс. Это.

Мисс Сэерс. Могу я видеть мисс Гонду?

Мик Уотс. Нет.

Мисс Сэерс. Я мисс Сэерс. Мисс Фредерика Сэерс.

Мик Уотс. Мне все равно.

Мисс Сэерс. Не будете ли вы так любезны передать мисс Гонде, что я здесь? Она дома?

Мик Уотс. Ее нет.

Мисс Сэерс. Когда вы ее ждете назад?

Мик Уотс. Я ее не жду.

Мисс Сэерс. Добрый человек, это становится нелепым!

Мик Уотс. Это нелепо. Вам лучше уйти отсюда.

Мисс Сэерс. Сэр?!

Мик Уотс. Она придет с минуты на минуту. Я знаю, что придет. И говорить сейчас не о чем.

Мисс Сэерс. Добрый человек, вы осознаете…

Мик Уотс. Я осознаю все, что осознаете вы, и еще кое-что. И я вам говорю, сделать ничего нельзя. Не беспокойте ее сейчас.

Мисс Сэерс. Могу я спросить, кто вы и о чем говорите?

Мик Уотс. Кто я не имеет значения. Говорю я об (показывает на газету) этом.

Мисс Сэерс. Да, я это читала, и должна сказать, это весьма странно и…

Мик Уотс. Странно? Черт, это чудовищно! Вы и половины не знаете!.. (Спохватывается, добавляет ровно.) Я тоже.

Мисс Сэерс. Послушайте, я должна разобраться до конца. Это зайдет слишком далеко и…

Мик Уотс. Это зашло слишком далеко.

Мисс Сэерс. В таком случае, я должна…

Изнутри входит Кэй Гонда. Она одета так же, как во всех предыдущих сценах. Она спокойна, но очень устала.

Мик Уотс. Ах вот вы где! Я знал, что вы сейчас вернетесь!

Кэй Гонда (тихим, ровным голосом). Добрый вечер, мисс Сэерс.

Мисс Сэерс. Мисс Гонда, это первый вздох облегчения, который я могу испустить за два дня! Никогда не думала, что настанет время, когда я буду так рада вас видеть! Но вы должны понять…

Кэй Гонда (равнодушно). Я знаю.

Мисс Сэерс. Вы должны понять, что я не могла предвидеть такого поразительного развития событий. Было невероятно любезно с вашей стороны, что вы стали прятаться, но у вас не было необходимости прятаться от меня.

Кэй Гонда. Я ни от кого не пряталась.

Мисс Сэерс. Но где вы были?

Кэй Гонда. Не здесь. Это не имело отношения к смерти мистера Сэерса.

Мисс Сэерс. Но когда вы услышали эти абсурднейшие слухи, обвиняющие вас в убийстве, вам следовало сразу же прийти ко мне! Когда в ту ночь в моем доме я попросила вас не открывать подробности гибели моего брата, у меня и мысли не было, какое подозрение может вызвать ваше молчание. Я все делала, чтобы связаться с вами. Пожалуйста, поверьте, что не я пустила эти слухи.

Кэй Гонда. Я никогда не думала, что это вы.

Мисс Сэерс. Интересно, кто их пустил?

Кэй Гонда. Интересно.

Мисс Сэерс. Я должна извиниться перед вами. Я уверена, вы думали, что мой долг немедленно открыть правду, но вы знаете, почему мне пришлось молчать. Однако дело закрыто, и я подумала, что вы первая, кому я должна сказать то, что теперь свободна говорить.

Кэй Гонда (равнодушно). Очень мило с вашей стороны.

Мисс Сэерс (поворачивается к Мику Уотсу). Молодой человек, скажите на своей нелепой студии, что мисс Гонда не убивала моего брата. Скажите, что они смогут прочесть его письмо, написанное перед самоубийством, в завтрашних газетах. Он написал, что больше у него нет желания бороться, поскольку его бизнес прогорел и единственная женщина, которую он когда-либо любил, отказалась выйти за него замуж.

Кэй Гонда. Простите, мисс Сэерс.

Мисс Сэерс. Это не упрек, мисс Гонда. (Мику Уотсу.) Полиция Санта-Барбары все знала, но они обещали мне молчать. Я должна была какое-то время не придавать огласке самоубийство брата, потому что я вела переговоры по слиянию…

Мик Уотс. …с «Юнайтед Калифорния Ойл», и вы не хотели, чтобы они узнали об отчаянном положении компании Сэерса. Очень умно. Теперь вы закрыли дело и обжулили «Юнайтед Калифорния». Поздравляю.

Мисс Сэерс (пораженная, Кэй Гонде). Этот своеобразный джентльмен все знал?

Мик Уотс. А что, это еще не понятно?

Мисс Сэерс. Тогда, ради всего святого, почему вы позволили всем подозревать мисс Гонду?

Кэй Гонда. Не думаете ли вы, мисс Сэерс, что лучше это больше не обсуждать? Это прошло. Это прошлое. Оставим это, как есть.

Мисс Сэерс. Как хотите. Хочу задать вам только один вопрос. Это совершенно сбило меня с толку. Думаю, возможно, вы об этом что-то знаете. (Показывает газету.) Это. Эта невероятная история… мальчик, о котором я никогда не слышала, убивает себя… это оговор… признание… Что это значит?

Кэй Гонда (ровным голосом). Не знаю.

Мик Уотс. Что?

Кэй Гонда. Никогда о нем не слышала.

Мисс Сэерс. Ну тогда я могу это объяснить только как акт эксцентричного человека, ненормального ума…

Кэй Гонда. Да, мисс Сэерс. Ненормальный ум.

Мисс Сэерс (после паузы). Ну, если вы прощаете меня, мисс Гонда, я хотела бы пожелать вам спокойной ночи. Я немедленно отдам свое заявление в газету и полностью обелю ваше имя.

Кэй Гонда. Спасибо, мисс Сэерс. Спокойной ночи.

Мисс Сэерс (поворачиваясь к двери). Удачи вам во всем, что вы делаете. Вы были так мужественны в тяжелых обстоятельствах. Позвольте поблагодарить вас.

Мик Уотс (свирепо) Ну?

Кэй Гонда. Не мог бы ты пойти домой, Мик? Я очень устала…

Мик Уотс. Я надеюсь, вы…

Кэй Гонда. По дороге позвони на студию. Скажи, что я подпишу контракт завтра.

Мик Уотс. Я надеюсь, вы хорошо провели время! Надеюсь, вам понравилось! А с меня хватит!

Кэй Гонда. Увидимся на студии в девять.

Мик Уотс. С меня хватит! Господи, хоть бы я уволился!

Кэй Гонда. Ты знаешь, что никогда не уволишься, Мик.

Мик Уотс. В этом и проклятие! Что вы тоже это знаете! Почему я служу вам, как пес, и буду служить, как пес, до конца жизни? Почему не могу противостоять ни одной вашей безумной прихоти? Почему должен идти и распускать слухи об убийстве, которого вы никогда не совершали? Только потому, что вы хотите что-то найти? Ну, и нашли вы это?

Кэй Гонда. Да.

Мик Уотс. Что вы нашли?

Кэй Гонда. Сколько человек посмотрело мою последнюю картину? Ты помнишь цифры?

Мик Уотс. Семьдесят пять миллионов шестьсот тысяч триста двенадцать.

Кэй Гонда. Так вот, Мик, шестьдесят пять миллионов шестьсот тысяч людей ненавидят меня. Они ненавидят меня в своей душе за то, что видят во мне то, что они предали. Для них я ничто, только живой укор… Но есть триста двенадцать других — а может быть, только двенадцать. Мало кто хочет, чтобы возвышенное было возможно, и не возьмут меньше и не станут жить по-другому… Это с ними я завтра подписываю контракт. Нам нельзя оставлять землю всем другим.

Мик Уотс (подбирая газету). А что с этим?

Кэй Гонда. Я тебе ответила.

Мик Уотс. Но ты убийца, Кэй Гонда! Ты убила этого мальчика!

Кэй Гонда. Нет, Мик, не я одна.

Мик Уотс. Но бедный дурень думал, что спас твою жизнь!

Кэй Гонда. Он спас.

Мик Уотс. Что?!

Кэй Гонда. Он хотел умереть, чтобы я могла жить. Именно так он и сделал.

Мик Уотс. Но ты хоть понимаешь, что наделала?

Кэй Гонда (медленно, глядя мимо него). Это, Мик, самый добрый поступок в моей жизни.

Занавес

1934 г.