Утром мне было так хорошо, что некоторое время я не открывала глаз. Я понимала, что пережила величайшее счастье, изменившее не только мою жизнь, но и меня самое: я стала женщиной, и женщиной сделал меня Гарри.

Я исполнилась мира и покоя и повернулась, ища мужа. Мне хотелось прильнуть к нему, как ночью; хотелось долго нежиться в его объятиях. Но он ушел. Рука моя нащупала только смятые простыни и подушку. Пока я спала, он встал и ушел от меня!

Почему он ушел? Утолил свою страсть, как до меня утолял ее с другими, и ушел, как уходил от моих предшественниц. А я по ошибке приняла его страсть за чувство, которое человек испытывает только по отношению к своей жене.

Часы на башне пробили восемь. Я только успела накинуть халат, как Полли принесла мне завтрак. Солнце за окнами ярко сияло, прекрасный день для путешествия. Нам нужно было успеть на одиннадцатичасовой поезд в Лондон. Я спустилась вниз, одетая в свой твидовый костюм.

При виде мужа я несказанно оробела, и, хотя в присутствии слуг он изображал внимательного и заботливого супруга, в его поведении чувствовалась скованность. Однако он подсадил меня в экипаж, укрыл мне колени пледом как образцовый, заботливый молодой муж и сел рядом со мной. Наша маленькая кавалькада выехала из замка: мы с Гарри в первой карете, Саймон и камердинер мужа во второй, а в третьей груда багажа.

Я не могла не сравнивать наш отъезд с захолустной станции с прибытием в тот ветреный день в начале марта. Тогда я была одна и сама несла корзинку со своими пожитками, а сейчас весь персонал станции выстроился в ряд: начальник станции во всем великолепии, в цилиндре и во фраке, носильщики по стойке «смирно». Мы не были обычными пассажирами. Мы были герцогом и герцогиней Квинсфорд, фактическими правителями этой крошечной части света.

Наконец торжественные проводы завершились. Я забилась в угол нашего купе и завернулась в полотняный пыльник, которым снабдила меня свекровь, дабы предохранить мою одежду от паровозной копоти. Саймон ехал в соседнем купе, однако перед отправлением он зашел к нам и вручил моему мужу «Таймс», а мне – дамский журнал. Он держался вежливо и сухо, чем немало огорчил меня.

Поезд отправился, дверь в наше купе закрыли. Гарри задумчиво посмотрел на меня и спросил:

– В чем дело, Оливия? Тебе плохо?

– Как может мне быть плохо? Я сделала блестящую партию. У меня есть титул и положение.

– Тем не менее, ты несчастна, И все из-за вчерашней ночи.

Все внутри меня кричало: неправда! Я несчастна не из-за вчерашней ночи, а из-за сегодняшнего утра. Я оказалась дурой и поверила, что его страсть является признаком любви! Сейчас же рядом со мной словно сидел незнакомец. Невозможно было поверить, что совсем недавно я лежала в его объятиях и отвечала на его пыл.

Поэтому я промолчала, и он вынужден был заговорить первым.

– Я нарушил обещание, – сухо сказал он. – Я дал слово не предъявлять к тебе никаких требований и нарушил его. Должен попросить у тебя прощения.

– Нет необходимости, – ответила я с наигранным равнодушием. – Меня воспитывали нетрадиционно, и я знаю, что у мужчин есть потребности, которые нужно удовлетворять.

– Не говори так, Оливия!

Мне стало стыдно. Я понимала, что сморозила ужасную глупость, но ничего не могла с собой поделать.

– Это правда, Гарри. Я прекрасно понимаю: вчера ночью ты пришел ко мне только потому, что женщина, ради которой мы заключили наш смехотворный союз, была далеко.

Губы его сжались. Некоторое время мне казалось, что он вот-вот набросится на меня. Но потом он тихо сказал:

– Думай что хочешь. Но будь уверена: впредь я намерен соблюдать условия договора. Вчерашняя ночь не повторится.

Я вскинула вверх подбородок, посмотрела ему в глаза и сказала:

– Я уже забыла о вчерашней ночи.

На протяжении всего долгого, медленного путешествия в Лондон мы молчали.

С самого прибытия в столицу меня закрутил вихрь бесконечных удовольствий, которые были рассчитаны на долгие недели, Даже от скучных примерок меня избавили, так как вдовствующая герцогиня заранее послала в Лондон мои мерки, и самые необходимые вещи уже ждали меня.

Герцогиня приехала к нам через два дня. Я обрадовалась ей больше, чем ожидала. По крайней мере, она меня любит. Она хотела, чтобы я стала ее невесткой. Она тактично познакомила меня с обычаями высшего света и загадочными подробностями придворного этикета. Мне все эти обычаи показались фальшивыми, и я так ей и сказала. Она укоризненно покачала головой:

– Моя дорогая Оливия, одному вы непременно должны научиться: держать свои мысли при себе. Ваша прямота шокирует людей.

– Они сами шокируют меня! Все как один – притворщики и лицемеры. И абсолютно лишены каких бы то ни было социальных взглядов.

– Дорогая, вы, конечно, не имеете в виду социалистических взглядов?

– Именно их, Мама, она и имеет в виду.

Гарри незаметно подошел к нам и смотрел на меня со знакомой насмешливой улыбкой.

– Тогда ты должен ее обуздать, Гарри.

– Обуздать Оливию? Невозможно! В ее золотой головке живет независимый ум.

Герцогиня повернулась ко мне и умоляюще сказала:

– Но вы ведь попытаетесь перерасти свои идеи, дорогая? Они так не идут женщине. Посмотрите на леди Уорвик! Ее близости с королем настал конец в тот момент, когда она стала социалисткой, хотя, признаю, они остались друзьями. Его величество всегда лоялен к своим женщинам, даже после того, как расстается с ними.

Я рассмеялась и поцеловала ее. Какое счастье, что мы любили друг друга! Иначе ее нетерпимость могла бы сделать меня несчастной.

– Обещаю, – заверила я ее, – держать мои возмутительные идеи при себе. Я не опозорю вас публично. Я хочу, чтобы вы мною гордились.

Она обняла меня и притянула к себе:

– Я и так горжусь вами, Оливия. Вас почти нечему учить. Оставайтесь такой же очаровательной, какая вы есть, и все полюбят вас так же, как и я.

Молодую герцогиню Квинсфордскую поспешили представить свету. Началось все с небольших приемов, домашних вечеров, неофициальных ужинов в обществе короля, которые проходили вполне непринужденно. Нас приглашали на балы, каждый из которых обходился в тысячи фунтов, на пышные обеды в «Савое» или «Карлтоне». Меня вела уверенная рука свекрови, которая особо следила за тем, чтобы в первую неделю нашего пребывания в Лондоне мы нигде не сталкивались с Хитами. Всем внушалось, будто наша свадьба стала кульминацией долгого тайного романа, который разворачивался в то самое время, когда лорд Хит подозревал жену в неверности.

Гарри хорошо играл свою роль. На публике он был гордым мужем, наедине – внимательным компаньоном, но ни разу больше не приходил ко мне в спальню.

Вдовствующая герцогиня осталась вполне довольна. Я всегда была великолепно одета, на мне были драгоценности. Но куда бы мы ни ходили, мы всюду натыкались на одни и те же лица, и чем чаще я их видела, тем меньше они мне нравились. Наверное, даже через пятьдесят лет высший свет останется странным калейдоскопом одних и тех же имен, наделенных фальшивым блеском. Мне было не по себе из-за того, что я не просто вошла в ряды избранных, но вознеслась на самый верх.

Прошло две-три недели с нашего приезда в Лондон, и город наполнился слухами о молодой герцогине Квинсфордской. Мы постоянно были на публике, и скоро я затосковала. Мира и покоя Фэрмайла особенно недоставало во время верховых прогулок среди множества карет и автобусов, которые катили во всех направлениях.

Насколько проще жизнь в Фэрмайле! Одна мысль о замке вызывала у меня тоску по дому. Однажды я отважилась спросить Гарри, когда мы вернемся.

– Мы здесь всего несколько недель, – удивился он: – Неужели тебе скучно?

– Не то чтобы скучно, просто немного не по себе.

– А по-моему, ты прекрасно приспособилась к столичной жизни.

– Но разве мы не добились своего? Ты женился на мне, чтобы избежать скандала и сплетен и чтобы спасти свою любовницу от кары мужа. Сейчас обе цели достигнуты.

Он ответил мне улыбкой.