Когда я на рассвете тихонько выбрался из палатки, гиеновые собаки лакали сероватую воду. Отбежав назад, они с любопытством задрали головы и огляделись по сторонам, а затем рысью скрылись в буше.

К моему облегчению, Дирк и компания уже уехали — напряжение сразу же спало, атмосфера разрядилась. Барри и двое следопытов сидели на корточках перед костром, выпекая яйца и бекон и разрезая домашний хлеб на ломти. Медленно и бесшумно, как их и просили, дети вышли из палаток, протирая глаза и зевая, потягиваясь и почесываясь. Один за другим малыши расселись вокруг костра и с благодарностями приняли предложенную еду. К счастью, никаких признаков Ричи поблизости не наблюдалось, а Ширл почти наверняка требовался еще час, чтобы покончить с макияжем.

— Так ты просто не любишь Дирка? — спросил Барри, неодобрительно взъерошив гриву волос. — Или знаешь о его прошлом? Ты ведь в курсе, чем он занимался, а?

Покачав головой, я взял протянутую мне кружку кофе. Дети исчезли на кухне с поваром Джозефом, пообещавшим им в качестве завершения пиршества тосты с вареньем. Мы сидели в ивовых креслах и наблюдали за слонами, бредшими где-то вдали меж деревьев в направлении реки.

— Неужели не слыхал про «консервированных львов»?

— Ах да, точно. Теперь вспомнил.

Наивно было бы полагать, что в современном просвещенном обществе все эти бесчестные махинации прошлого внезапно разом исчезли. Как бы не так! Скорее, более верно иное: поскольку мы стали более «искушенными», то и аферы наши усовершенствовались. Так вот, что касается «консервированных львов». Когда-то, давным-давно, друг наш Дирк разрекламировал себя в качестве международного охотничьего оператора. Он купил концессию на берегах Лимпопо, как раз напротив заповедника Тули-Блок, и начал вопреки правилам и ограничениям отстреливать всех обитавших там крупных животных. Не в силах устоять перед наивыгоднейшим предприятием — ему могло перепасть более тридцати тысяч американских долларов за каждого льва и примерно столько же за леопарда, гепарда, буйвола и жирафа, — он развернул в Соединенных Штатах масштабную компанию под названием «Спорт и охота». Он обсуждал, по большей части с престарелыми и сказочно богатыми бизнесменами, какое животное они желали бы подстрелить, после чего составлялся этакий «список покупок».

Я представил себе, как протекали эти разговоры:

— Боюсь, в этом году времени у меня не так уж и много. Мы собирались съездить на Багамы. Мне и вправду надо проведать свою виллу там. Так что, полагаю, в этом году я пойду только на льва — самца, конечно же, — и, быть может, на буйвола — при условии, что у него хорошая голова.

Поскольку на его землях этих животных не было, Дирку самому приходилось выезжать «за покупками». С буйволами сложностей не возникало: он отправлялся на охотничью ярмарку в ЮАР или Зимбабве и покупал их там. У него даже имелся специально оборудованный грузовик, чтобы доставлять их к себе. Должным образом накачанные транквилизаторами, буйволы редко когда причиняли хлопоты при перевозке.

Со львами было посложнее. При посредничестве компании, предлагавшей содержание состарившихся животных из зоопарков или цирков, Дирк в каком-нибудь уголке планеты практически за бесценок приобретал зверя, которого пичкали наркотиками и кормили до прибытия клиента. Затем «охотник» дней этак десять выслеживал несчастное животное, которое — естественно, без ведома первого — просто содержалось в клетке за его палаткой. Чудесным образом, в самый последний день, клиенты таки наталкивались на следы царя джунглей, которого затем без труда обнаруживали в кетаминовом ступоре на какой-нибудь просеке в буше. И тогда «охотнику» оставалось лишь подняться в кузове bakkie, зарядить свое огромное ружье, прицелиться и нажать на спусковой крючок. Конечно же, все это происходило в сопровождении множества проводников, следопытов и «великих белых охотников», в случае необходимости оказывавших помощь.

В конце концов Дирк бросил это занятие — но не потому, что его достала искусственность «охоты», а по той причине, что однажды некий особенно неумелый швейцарец убил на месте следопыта и вдобавок смертельно ранил одного из белых охотников: бедняга истек кровью под колючим кустарником, потягивая последнюю банку пива. Дирк вынужден был тайком вы-возить клиента из страны и заниматься похоронами.

— Полагаю, его хотя бы огорчило бессмысленное кровопролитие? — призадумался я.

— Как бы не так, — отозвался Барри. — Его всего лишь здорово вывело из себя письмо клиента, вернувшегося в Швейцарию: прикинь, тот жаловался, что ему так и не удалось подстрелить льва, и требовал возмещения убытков, потому как, видишь ли, пришлось уехать на четыре дня раньше.

Все еще качая головой, Барри забрался в свой пикап и провел нас по необыкновенно прямому выезду на основную дорогу, несколькими милями севернее того места, где нас встретили африкандеры, — теперь казалось, что это произошло целую вечность назад. К счастью, Барри проявил участие и еще до того, как мы отправились спать, связался по рации со «Старым домом», так что к этому времени сообщение о наших невзгодах обошло весь Касане. И все же я стремился вернуться как можно скорее и чувствовал, что и детям приключений уже вполне достаточно. Я мысленно назвал нас счастливчиками, когда всего лишь в нескольких милях от Касане мы проехали мимо побоища бензовоза с буйволом. В иной мир отправились оба — зверь и машина, — хотя водитель, к счастью, не пострадал. Вид у него был весьма несчастный: даже в такой ранний час объявилось несколько человек, разделывавших мачете сей ценный и совершенно бесплатный продукт питания — мясо буйвола.

Моя же следующая трапеза была более привычной. Когда родители забирали детей из школы, все они благодарили меня за успешную экскурсию. А раз они выглядели совершенно счастливыми, то я решил, что и незачем особо заострять внимание на том факте, что мы возвращаем их отпрысков на двадцать четыре часа позже. Из компании галдящих родителей возникла ммэ Кебалакиле, тут же обнявшая маленького Артура, из-за чего на какое-то мгновение меня посетила мысль — и огромный ком встал в горле, — не случилось ли в наше отсутствие чего ужасного. К моему облегчению, она подошла ко мне с улыбкой:

— Dumela, мистер Манго, le kae?

— Re teng!

— Тогда, быть может, вы заедете к нам на чай сегодня? — с надеждой поинтересовалась ммэ Кебалакиле. — Я кое-что испекла для вас и еще пригласила кузину Пинки часам к пяти.

Грязный, вымотавшийся, я вообще-то не испытывал особого желания чаевничать с кем-либо, но тут взмолился Артур, так что я сдался и с улыбкой согласился. У меня еще оставалось время добраться до дому и помыться, и даже немного соснуть. Когда все разошлись, я, поведав миссис Сичилонго и миссис Кранц о наших приключениях, взобрался в Старую Королеву-Маму и помчался домой. К запертым на цепь воротам в мое отсутствие прислонились слоны — по крайней мере, я решил, что это были слоны, — и порвали цепь. Я растолкал ворота передней защитной решеткой машины, вылез из нее и, понаблюдав за парочкой озорных сурикат, сошедшихся в игривой схватке перед крыльцом дома, зашел внутрь.

Помывшись и побрившись, я завернулся в полотенце и прошелся по дому, собирая различные предметы грязной одежды с намерением замочить их в ванне — пусть отойдут от пота и грязи последних двух дней.

Когда все предметы туалета, за исключением одного коварного носка, были собраны вместе, я свалил кучу в ванну и принялся шарить вокруг в поисках стирального порошка. По прошествии десяти минут (за это время я успел выпить несколько стаканов воды, съесть пакетик провяленного мяса и бутерброд с сыром, провести манипуляции с расческой и предаться размышлениям о своей прическе — а ведь раньше у меня наличествовала челка) я таки обнаружил искомое и вернулся в маленькую ванную. Словно рассудительный повар я зачерпнул порошок и рассеял его по притопленной одежде, а затем опустился на колени, дабы помешать этот приготовленный мною суп.

Но стоило мне лишь склониться над водой, как ее поверхность неистово забурлила — брызги разлетались по стенам, в открытое окно и по всему полу. Я в изумлении отпрянул. У меня мелькнула мысль, что ванна неким чудесным образом обзавелась опцией стиральной машины и как хорошо, что этого не произошло в тот момент, когда в ней находился я. Но прежде чем я успел развить дальше свои нелепые предположения, над водой вознесся огромный чешуйчатый зеленый хвост и затем могучим шлепком врезал по поверхности, окатив меня с ног до головы. С погружением хвоста поднялась передняя половина, и, словно тварь из фильма ужасов, через край ванны перевалились и заскользили по кафелю у моих сведенных ужасом ног все шесть футов доисторического кожистого туловища гигантского варана. Серией бесплодных зигзагообразных движений отступательного характера я отчаянно попытался ретироваться. Зверюга, в свою очередь, также была озабочена единственно собственным спасением. Не в состоянии добраться до окна — через которое она, несомненно, и проникла внутрь, привлеченная запахом прохладной свежей воды, — тварь рванула через дверь в гостиную. Оттуда до свободы было рукой — или лапой — подать. Увы, осуществляя побег, варан весьма сметливо замаскировался, облачившись в одну из моих любимых футболок, и теперь своим обликом смахивал на, в разумных пределах, близкого родственника мистера Тоуда из Тоудхолла в одеянии прачки.

Я живо бросился через порог, дабы спасти футболку, хотя подобное поведение совершенно не в моем характере. Бесповоротно упустив вожделенную цель, за свои старания я был вознагражден резким шлепком по переносице на удивление мускулистого и жесткого хвоста чудовища. Провожая взглядом скошенных глаз капли крови, стекающие с верхней губы по подбородку, я поздравил себя с тем, что мне не случилось познакомиться с его острыми когтями. Варан все еще совершал свой великий побег, однако желание преследовать его у меня отпало, и я лишь вышел через остекленную дверь, чтобы увидеть, как эта огромная ящерица, теперь рекламирующая особенно мерзкую мексиканскую текилу, протискивается под оградой и мчится на своих кривых лапках к реке. Через несколько мгновений до меня дошло, что в ходе нашей титанической битвы я потерял полотенце. И вот я стоял там, тяжело дыша и истекая кровью, в чем мать родила (довольно успешно), и как дурак смеялся над пробегавшим мимо слегка возмущенным семейством бородавочников.

Где-то через час кусочек туалетной бумаги, прилепленный к моему носу, и мой же расплывшийся синяк под глазом вызвали неподдельный интерес в доме Кебалакиле. Честно говоря, я испытывал немалое искушение преподнести хозяевам байку о бандитах или, по крайней мере, о схватке с представителем семейства кошачьих покрупнее, но в конце концов ограничился старой излюбленной отговоркой:

— А, не смотрел, куда иду, вот и треснулся о дверь.

Так глупо.

— Ее, rre! — выдохнуло собрание, прибегнув к этому превосходному сетсванскому выражению понимания и сочувствия. Кажется, они поверили мне. Собрание в тот жаркий понедельник было представлено кучкой детей, ммэ Кебалакиле, несколькими любопытствующими ближайшими соседями и чьей-то бабушкой. Ррэ Кебалакиле отправился на осмотр в больницу, но со здоровьем у него неплохо, спасибо.

И была, конечно же, кузина Пинки. Она получила такое прозвище еще в раннем возрасте и по вполне очевидной причине: она одевалась исключительно и полностью в розовое. Розовые носки, розовый лак на ногтях, розовая тушь, розовая лента в волосах, розовая сумка, а также розовые туфли, облегающие шорты и топик. И это вправду приводило в замешательство, даже как-то запутывало. Пинки, между прочим, более всех горела желанием приложить холодный компресс к моему глазу и свое горячее тело к моей груди.

— По крайней мере, она не называла тебя мистер Манго, а? — рассмеялся Крис-летчик, когда я рассказал ему о званом чае.

— Нет, но она упорно называла меня Уилли и каждый раз при этом по-идиотски хихикала.

Было очень приятно посидеть в семейной обстановке, вот так, отстранясь от школьных хлопот и суеты, и, несмотря на то печальное обстоятельство, что ррэ Кебалакиле был тяжело болен, я ясно почувствовал, что разговор наш основывается на дружбе и общей цели. Печенье ммэ Кебалакиле оказалось отменным.

Мало мне перепало сюрпризов в буше под Пандаматенгой — так нет же, по возвращении в школу на следующий день меня поджидал еще один — хотя, быть может, и не такой тревожный. Перед детьми на утренней линейке Грэхем вел себя как обычно, самоуверенно и весело. Он отпустил шутливое замечание: дескать, ему приятно увидеть, что первый класс вернулся из поездки в Пандаматенгу целым и невредимым, и только на перемене мне открылось, что в действительности директор лишь храбрился. Мы с ним из-под хрупких листьев джакаранды наблюдали за мальчиками, пинавшими мяч во всех направлениях, и тогда-то Грэхем и сбросил свою бомбу.

— Знаешь, Уилл, боюсь, у меня несколько тревожная новость.

Тревога директора читалась на его открытом лице.

— Судя по всему, Джейни вот-вот родит, и, честно говоря, мы опасаемся, что могут возникнуть осложнения. Боюсь, что придется делать кесарево сечение. Проблема в том, что, кажется, никто толком не знает, когда надо приступать к операции — завтра ли, послезавтра или через неделю. Я не буду от тебя скрывать: мне действительно нужно быть там как можно скорее. Уилл, полагаю, ты должен знать, что я решил уехать в Кейптаун в четверг, когда начинаются короткие каникулы. Поверь, мне правда очень неловко. Так не хочется оставлять ни учителей, ни детей в тяжелом положении. И… — Здесь его вид и вовсе стал мученическим. — Знаешь, мы так хорошо проводили здесь время, и мы любим Ботсвану, но сейчас нам надо определиться с приоритетами.

— Ох, да, уверен, что абсолютно все тебя поймут.

Тебе действительно нужно ехать. И как можно скорее.

А когда ты вернешься? — спросил я.

— Боюсь, я не совсем ясно выразился. Вероятно, я буду отсутствовать всю вторую половину четверти, потому что, даже если осложнений и не будет, я все еще буду там нужен Джейни. Наверное, это судьба.

Я переговорил об этом с руководством, и они не возражают.

— Брось, ты серьезно? Хотя причина, конечно, уважительная. Что ж, слушай, нам всем будет тебя не хватать. А кто же, так сказать, влезет в твою шкуру?

— Вот в том-то, Уилл, и дело. Настал твой звездный час!

— Да? С чего это ты взял? — спросил я простодушно.

— А ты никогда не думал стать директором? — засмеялся он. — Ну, образно говоря, вести свое собственное шоу?

— Нет, никогда.

— Не может быть! Тебе понравится. Совет управляющих весьма доволен, что ты у нас работаешь, и они взяли на себя смелость послать факс твоим поручителям в Великобритании с похвалами. Знаешь, если тебе нравится и все пошло так хорошо, есть шансы, что ты сможешь получить эту работу на постоянной основе. Единственная кандидатура, которую нужно обойти, — это ммэ Моквена! Это будет несложно! — И Грэхем весело рассмеялся.

Быть может, мне следовало почувствовать себя польщенным, но мысль остаться здесь насовсем перевернула все мои неопределенные планы с ног на голову. Забавно — и Грэхем этого не знал, — но одной из причин, по которым я оставил штатное преподавательство, собрал рюкзак и бродил по свету последние пять лет, как раз и заключалась в том, что я хотел избежать директорства. Я до сих пор помню тот день, когда мой бывший работодатель, стоя на кромке поля на одном из многочисленных состязаний, на которых я присутствовал в течение десяти лет своего учительства, поинтересовался, не хочу ли я подумать о работе в «среднем звене руководства». Когда-то я, как и большинство мальчиков, мечтал о всевозможных фантастических приключениях, в которые смогу окунуться, когда стану взрослым. Я хотел стать полицейским, кадровым военным или солдатом-наемником, актером театра или кинозвездой, но я никогда, никогда не желал стать директором. Не то чтобы я не осознавал важности этих людей — я просто не хотел быть одним из них.

Неужели я путешествовал по всей Африке, рискуя жизнью и здоровьем, только для того, чтобы наступить на те же грабли? Что ж, по существу, так оно и вышло. Однако на сей раз поразмыслить о своей судьбе времени не было, ибо события внезапно приняли довольно нежелательный оборот.

Через десять дней после нашего возвращения из Пандаматенги я пожелал всем благополучно добраться до дому, собрал свои вещи и уже закрывал школу, когда в дверях увидал мать Артура. Ее силуэт вырисовывался в лучах дневного солнца, а чуть дальше я разглядел ее сына, сидевшего на бревнышке на некотором расстоянии от шумного футбольного поля. Хотя лицо женщины я видел не очень хорошо, по ее вздрагивающим плечам мне стало ясно, что она плачет.

У них возникли финансовые затруднения, объяснила ммэ Кебалакиле, и поэтому Артур не сможет поехать с классом в следующее путешествие. Ей сложно найти денег, даже чтобы прокормить семью, и дополнительные расходы просто невозможны. Она знает, что сын обожает наши выезды, но ничего не может поделать.

Я прервал ее, поинтересовавшись, неужели все так плохо. Может, она все-таки сможет разрешить свои проблемы? Она ответила — нет, ее муж определенно уже не в состоянии работать и вряд ли поправится.

Но еще большей проблемой были ее сбережения.

Сбережения? В каком смысле?

И тут она поинтересовалась, знаю ли я мистера Дирка.