Спрингбок — это пыльная лента дороги с бесчисленными станциями автосервиса и закусочными в американском стиле с едой на вынос, банками да супермаркетами — деловая фактория, окруженная ленивыми холмами. Несколько сотен ярдов Хай-стрит были пустынны — лишь горстка стариков сидела на бетонных скамейках в тенечке. Они разглядывали наш большой желтый грузовик с привычным безразличием, то и дело глубоко затягиваясь длиннющими самокрутками. Когда мы остановились у здания иммиграционной службы, облачка их табачного дыма, проплыв через тротуар, проникли в открытое окно автобуса, где я как раз пытался стереть с заспанной небритой щеки отпечаток шершавой переборки. И угодили прямиком мне в нос, оскорбив обе ноздри тошнотворной вонью.

Насвистывая нечто невразумительное, Фил с глухим шлепком выпрыгнул из кабины. Он оглянулся на меня, опустив со лба большие солнцезащитные очки, и в ответ на мои стоны со смешком показал большой палец. Я выразительно ответил ему противоположным жестом. Фил влетел в контору, а я поднял крышку холодильника, привинченного к передней стенке автобуса, и погрузил голову в живительную прохладу. И мне тут же пришла мысль забраться внутрь целиком, навеки захлопнув за собой крышку. Увы, из-за низкого наклона, да еще в сочетании с перепадом температуры, у меня внезапно началось головокружение, что меня порядком испугало. Колени подогнулись, и я так и повис на стенке холодильника. Ощутив какое-то движение за спиной, я торопливо попытался извлечь себя из ледяных внутренностей. Поднимаясь, я схватил первый же подвернувшийся предмет, и поэтому, когда повернулся к несколько испуганной француженке средних лет с темно-рыжей завивкой в мелкий барашек и в солнечных очках «Бардо» с крылышками, я крепко сжимал в руке ярко-розовый пакет замороженного колбасного фарша.

— Ahhh, Williams, vous preparez le diner deja?

— Ah, oui! Ah, ouic’estca.

— Тогда не забывайте о членах моей группы — они вегетарианцы! — Немец, сидевший через проход, оторвался от «Путешествий по Африке» Юнкера и взглянул сначала на француженку, а потом на меня. — Не вздумайте совать эту розовую дрянь в наш ужин!

— Ach nein, mein Herr… — пробормотал я, опуская упаковку назад в холодильник. — Kein Problem.

— Gut, so.— Он выразительно кивнул остальным членам своей группы, внимательно прислушивавшимся к разговору. Они кивнули в ответ — один через москитную сетку, прилаженную к краям новенькой шляпы сафари.

Руководительница французской группы изрекла на весь салон «Oh la la!», покачала головой и вновь занялась маникюром.

Чертов Фил!

Согласен, я должен был предвидеть, чем сия авантюра обернется, но это вовсе не означает, что вина большей частью все-таки не лежит на Филе. Стоило нам спуститься с вершины Столовой горы и вернуть грузовик на стоянку турбазы, как ему в голову пришла блестящая мысль — ознаменовать последнюю ночь славным кутежом. Сначала, впрочем, Филу надо было сделать несколько звонков, в том числе и своей подружке. Когда он вновь возник из телефонной будки, лицо его, обычно совершенно беспечное, несло на себе печать озабоченности.

— Ох, братан, ни за что не догадаешься, как я влип. Да, ну и дела, братан.

— Да что случилось? — Я виновато оторвался от стакана с ледяной водой, который намеревался осушить, пока Фил будет звонить.

— Чертова Джейни. Она, видишь ли, заболела, свалилась в Англии с температурой. Завтра не прилетит. И что мне, спрашивается, теперь делать со всеми этими французскими и немецкими ублюдками? Я ведь языков не знаю, да и готовка тоже была на ней. Эх, братан!

— Да уж, не повезло. Ладно, не переживай, как-нибудь выкрутишься!

Он кивнул, но лицо его оставалось все таким же мрачным.

— Забавно, но я довольно прилично знаю французский и немецкий, — непонятно зачем ляпнул я.

Фил пожал плечами, погруженный в свои мысли.

— Двинули-ка в «Будду». Там две текилы по цене одной.

Устроив меня на балконе, где имелась возможность наблюдать за толпами проституток, фланировавших внизу, Фил обосновался в дальнем конце и принялся терзать телефон.

— Черт, Сабина тоже не сможет. В следующий вторник у нее начинается тур по Малави, Уганде и Кении. — Вернулся Фил мрачнее тучи. Он пролистал вдоль и поперек истрепанную записную книжицу, отчаянно пытаясь найти какого-нибудь спутника для своего тура, однако потерпел неудачу. С достойным восхищения стоицизмом Фил покончил с тягучим содержимым последней из трех рюмок текилы.

— Похоже, братан, без твоей помощи мне не обойтись. А что, давай двинем вместе со мной. Как там поется? «Давай проваливай, Джек!»

— «И больше никогда не возвращайся!» — подхватил я с энтузиазмом, которого и сам от себя не ожидал.

Ударившись в загул, в программу которого, естественно, входило море пива, мы продрейфовали по множеству забегаловок через все более и более затуманивавшуюся череду глоточков, посошков, ершей и коктейлей, в конце концов наскочив на мель в баре у бассейна, битком набитом весьма перевозбужденными двадцати-с-чем-то-летними девицами с огромным пляжным мячом. Здесь, по некоей весьма подозрительной причине, все напитки подавались в химических пробирках. Я содрогнулся, подумав о последовательности реакций, происходящих у меня внутри, однако при мысли о возвращении в Лондон меня затрясло еще больше. Теплый и столь захватывающий, Кейптаун и вправду был городом вечеринок — и я должен это упустить? «Шесть градусов и изморось» — именно такой, без всяких сомнений, и окажется сводка погоды, которую пилот объявит, когда мы будем бесконечно кружить в серых небесах над Хитроу. Что ж, по крайней мере, пока ничего не решено — билет ведь еще не куплен.

— Так ты сказал, братан, что знаешь французский и немецкий?

Я кивнул, хотя отчаянно пытался не делать этого. И та часть моего сознания, что еще сохранила трезвость — а она всегда таится где-то на задворках разума, как бы плохо ни шли дела, — уже в отчаянии ломала себе руки: уж она-то знала, что произойдет. Все закончится вполне привычным образом.

— А серьезно, почему бы тебе не поехать, Уилл? Слушай, братан, выручай. Я по уши сам знаешь в чем, а языков ни хрена не знаю. — С этими словами Фил вздохнул, запрокинул голову и залпом выпил зеленую маслянистую жидкость из пробирки. Глядя на его выпученные глаза, я задумался: как сам-то справлюсь с этим зловещим коктейлем?

— Нет, серьезно, будет здорово. Дорога проходит по замечательным местам, такого ты еще наверняка не видал. А как только доберемся до водопада Виктория, я тут же, клянусь, отпущу тебя назад в Кейптаун. Тебе всего-то и придется — немного готовить. Ведь ты умеешь? Да?

Я вроде и не ответил, но он уже продолжал:

— Умеешь? Вот здорово, а?

— Подожди-ка, Фил. Лучше скажи, а вы едете через Ботсвану?

— Ну конечно. Прямехонько через нее.

— А через место под названием Касане?

— А как же, братан. Классное местечко. Там как раз у нас остановка.

Я задумчиво потрогал визитку профессора Боттинга, лежавшую в кармане.

— Так о чем я говорил? А готовить придется сущую безделицу. Несколько бифштексов и прочую ерунду. И ты знаешь языки. Так что ты и гидом можешь быть.

— Да я же в Африке сроду не был. Я тигра от леопарда не отличу.

— Э, об этом можешь не беспокоиться — в Африке нет тигров.

— Ах, ну да! — покраснел я и отважно глотнул зеленой фигни из своей пробирки. Эта субстанция была такого же оттенка, как и нечто, однажды просочившееся из днища моей машины, а удовольствия было еще меньше.

— Да в любом случае, не волнуйся. Я тебе скажу, где там что, и у меня есть книга со всякими названиями на разных языках. Будет проще простого, Уилл. Не переживай.

— Да я и не переживаю. Нет, ты прав, звучит прикольно — приключение. — Зеленый глубинный заряд взорвался в моем желудке, пока я мысленно смаковал это последнее слово, и ядовитая взрывная волна накрыла мой отяжелевший мозг, полностью затмив здравый смысл. — А сколько это продлится? Знаешь, у меня вообще-то не так уж много времени.

Последнее, конечно же, было не совсем правдой.

— Говорю тебе, чуть больше двух недель. К концу месяца вернешься назад. Легко. Если честно, такая возможность выпадает только раз в жизни. Не упускай свой шанс, братан.

Что верно, то верно: пару раз в прошлом, когда я принимал необычные предложения, за этим следовали совершенно незабываемые приключения. И я нисколько не сомневался, что, скажи я сейчас «нет», подобной возможности почти наверняка за всю оставшуюся жизнь мне уже больше не подвернется. Бесспорно было и то, что я был весьма пьян.

— А, ладно, Фил. По рукам! Почему бы и нет?

Совершенно не отдавая себе отчета в том, что делаю, я тут же позвонил из телефонной будки профессору Боттингу, что было крайне невежливым поступком — стояла глубокая ночь или, скорее, раннее утро.

К сожалению, четких воспоминаний о разговоре у меня не сохранилось, но, кажется, он что-то сказал вроде того, что, мол, все непременно устроит, и не оставлю ли я его теперь, пожалуйста, в покое.

Пребывая в совершенной эйфории относительно своей новой работы — точнее, двух своих новых работ, — я хлопнул Фила по спине и вот уже в который раз объявил ему, что мы договорились. А затем, хотя вообще-то это не в моем характере, в приливе неподдельного восторга, я снял рубашку и плюхнулся в покачивающуюся и искрящуюся воду бассейна.

Моя безупречно исполненная бомба сотрясла поверхность вод где-то в половине третьего ночи. Стук Фила в мою дверь раздался примерно через три с половиной часа. К этому времени, как несложно догадаться, весь план представлялся мне уже гораздо, значительно менее разумным. По сути, вся эта авантюра казалась мне, как ни посмотри, страшной ошибкой.

К счастью, благодаря моему ночному рвению сумки были уже упакованы — кое-как, правда: я, по-видимому, просто скатал каждый предмет одежды в маленький комок. Поэтому все, что мне оставалось сделать, — это спуститься по лестнице, сохраняя вертикальное положение, и добраться до желтого автобуса. И когда ранним утром первые лучи солнца скользнули по монолитным краям Столовой горы, я опустился на переднее сиденье Желтого Зверя и отчаянно попытался вспомнить, во что же я на этот раз вляпался.

Все бремя моих новых обязанностей стало ясным через полчаса, когда я, пошатываясь, вышел из оцинкованных раздвижных дверей с огромной картонной коробкой замороженных бифштексов и закрученных бурворсов — африкандерских пряных колбасок из говядины и свинины. Вся эта бойня отнюдь не была тем, что прописал мне доктор в тогдашнем моем состоянии. В носу у меня стоял запах крови, а мы остановились еще два раза, дабы пополнить остальные съестные припасы: захватили рис, макароны, картошку, консервированные овощи, приправы, фрукты и пакеты с дрожжами и мукой для выпечки хлеба.

Минуточку. Я что, должен еще и сам выпекать хлеб?

Пока мы перекладывали все это в большущий контейнер в задней части автобуса, я украдкой поглядывал на инструкции по приготовлению пищи.

— Да не волнуйся ты, Уилл, — рассмеялся Фил, у которого, похоже, настроение было лучше некуда, — вот уж полнейшая несправедливость. — Глянь сюда! — С этими словами он швырнул мне потрепанную, измятую тетрадку с загнутыми уголками страниц. Схватив бутылку с водой, я распахнул ее на первой странице:

«День первый.

Обед: пассажиры покупают за свой счет.

Ужин: Хобас, долина Фиш-Ривер. Поджаренный на огне бифштекс, картофель фри по-лионски, консервированный горошек. Для вегетарианцев — омлет с сыром».

К моему облегчению, ежедневное меню — завтрак, обед и ужин — было расписано весьма подробно. Я нервно вернулся к Дню первому. «Картофель фри по-лионски». Что, черт возьми, это такое? Я слышал о некоем блюде под названием «картофель фри по-дофинески», хотя вряд ли и сумел бы его приготовить, — но вот о вышеупомянутом корнеплоде «по-лионски» не имел ни малейшего представления.

Заметив мою озабоченность, Фил оторвал руку от руля и перевернул тетрадку:

— Смотри, все рецепты сзади. Все проще простого.

Пролистав до буквы «К», я действительно обнаружил рецепт:

«Картофель фри по-лионски на двадцать персон. Взять большой противень. Нарезать ломтиками двадцать картофелин среднего размера, лук, добавить бульонный кубик, кипяченой воды, черного перца и т. д.».

Уф, и вправду проще простого. Я несколько раз внимательно прочел указания и почувствовал себя много лучше. Во всяком случае, насколько это возможно для человека, ощущающего, что в любой миг он может упасть в обморок.

Увы, я и не подозревал, что в данной поездке гастрономические проблемы по сравнению с социальными окажутся сущей безделицей. Это раскрылось в полной мере, когда в зале прибытия аэропорта мы выставили две картонки. На моей было написано: «Voyages de la Roziere», а у Фила — «Reisegruppe von Beinbruch». Через какое-то время из потока тележек вынырнула фигура с поднятым зонтом и направилась к нам. Следом двигалась группа из восьми-десяти человек различного возраста. Руководитель подошел к Филу и представился:

— Вольф Дитер фон Байнбрух из «Reisegruppe von Beinbruch». Вы Филип?

Я фыркнул: вот ведь, даже и не предполагал, что Фил по документам был Филипом. Мой товарищ кивнул и сказал:

— А это Уилл. Ваш гид и ответственный за развлечения.

— Что?! — удивился было я, но тут же спохватился: — Ах да. Точно. Здравствуйте. Добро пожаловать в Африку! — Закончив приветствия, я почувствовал себя почти мошенником.

— Ух, здорово! Значит, вы будете нас развлекать. Вот и прекрасно. Мы предвкушаем это, ja? — Он повернулся к членам своей любопытствующей группы, которые тут же выразили согласие, закивав в унисон. — И надеюсь, Уилл, вы не забыли, что все мы вегетарианцы?

— О нет, как можно! Нет, все это учтено. Все расписано. Никаких проблем.

— Что ж, замечательно! Тогда вперед, к приключениям! — Сложенный зонтик вновь взметнулся к небу.

— Э-э-э… Одну минуточку, Вольф. Надо дождаться другую группу, — на удивление кротко прервал его Фил.

— Другую группу? Кстати, меня зовут Вольф Дитер, запомните это, пожалуйста. Разве мы отправимся в наше приключение не одни? — Густые брови Вольфа Дитера весьма заметно приподнялись. — Вы не говорили об этом при оформлении сделки!

— Да, не говорил… Там их немного задержали в зале регистрации, но я уверен, что ваша дружба вспыхнет, как… э-э-э, как что-нибудь. А вот, кстати, наверное, и они. — Фил выхватил у меня картонку и сунул взамен другую, предоставив мне заняться своими непосредственными обязанностями с Вольфом Дитером и его оравой. Помахав табличкой над головой, он наконец привлек внимание довольно вялой группы, медленно вертевшейся возле перегородки. Его движения заметила какая-то женщина впереди и стала махать в ответ носовым платком.

Когда французы в конце концов дошли до нас и остановились рядом с немцами, совершеннейший контраст в их внешнем виде предстал во всей очевидности и комичности. В то время как подопечные Вольфа Дитера, судя по всему, снаряжались в магазине, где распродавались армейские излишки — они были обмундированы в прочные шорты из плотной ткани и суррогаты бронежилетов, шляпы с висячими полями и огромные ботинки на шнуровке, — вновь прибывшая группа состояла из персонажей в мятых костюмах кремового цвета и тонких летних платьях, мокасинах с кисточками и сандалиях. Двое туристов, юная пара, постоянно передавали друг другу флакон с одеколоном, поочередно смачивая его содержимым свои шеи и лбы.

С того самого момента, как Вольф Дитер, косматый и пышущий здоровьем верзила, и мадам Мари-Франс Де Ла Розьер, элегантная парижанка, облаченная в шелка и с лоснящейся от чрезмерного злоупотребления увлажняющих средств кожей, пожали друг другу руки, стало совершенно ясно, что две эти группы, сопоставить которые можно было лишь в страшном сне, ни за что меж собой не поладят. Линия фронта была очерчена немедленно: первая стычка произошла при обсуждении сравнительных достоинств их национальных авиалиний. Признаться, сам я раньше не особо-то и верил в существование национального характера, однако теперь сильно встревожился: туристы из обеих групп буквально из кожи вон лезли, стараясь оправдать привычные стереотипы немцев и французов.

Фил, у которого в подобных делах, несомненно, имелось опыта побольше моего, как ни в чем не бывало, радостно улыбался PAX’ам — лично я был уверен, что никогда не привыкну к этому термину туроператоров, — и махал в сторону поджидавшего за стеклом автобуса.

Pax?

Pax Franco-Germanica? Возможен ли мир между французами и немцами?

Я не без оснований опасался, что вряд ли.

Фил помог немцам погрузить их рюкзаки на крышу — но прежде они переложили разнообразные предметы первой необходимости в лихие патронташи — и позволил двум бойскаутского склада юношам забраться наверх и аккуратно все разложить. Я тем временем провел группу Де Ла Розьер к другой стороне автобуса, где моему изумленному взору предстала огромная груда багажа, который, по представлениям французов, был необходим для путешествия по Африке. Компактно укладывать содержимое громоздких рюкзаков — это было не для них! Французы были экипированы модными чемоданами — на колесиках, с выдвижными ручками, кодовыми замками и тисненными золотом инициалами дизайнера. Когда я пытался затащить один из таких чемоданов на алюминиевую лесенку, ведшую на крышу, в нос мне ударил резкий запах: крахмал вперемешку с ароматом изысканных духов.

Наконец загрузка была завершена, и Фил со знанием дела накрыл вздымавшуюся гору вещей водозащитным полотнищем и привязал его, а я завел PAX’ов в автобус. План рассадки туристов не был заготовлен заранее, но необходимости в нем и не возникло. Одна группа расселась слева от узкого прохода, а другая справа, подальше от первой, насколько это только оказалось возможным. Фил как заправский пожарный съехал по лестнице — ноги по бокам от перекладин — и присоединился ко мне в передней кабине.

— Боюсь, провести много времени здесь со мной тебе не удастся, — мрачно изрек он, заскрежетав передачами. Мы выехали на автостраду. — Знаешь, девяносто процентов моих клиентов — милейшие люди. Однако, сдается мне, эта партия из разряда оставшихся десяти.

— Похоже, что так оно и есть. Боюсь, ты прав. И что мы теперь будем делать?

— Мы? Слушай, братан, лично мне придется вести этот драндулет. А тебе всего лишь надо следить, чтобы клиенты не скучали! — Фил взглянул на меня и ухмыльнулся, затем опустил окно и выглянул на дорогу. — С этим особых проблем у тебя возникнуть не должно, если вспомнить, как ты зажигал с девчонками в бассейне прошлой ночью.

— Что?! — Я напряг мозг, тщетно силясь вспомнить хоть что-нибудь.

Судьба, похоже, все-таки предоставила мне небольшую отсрочку, ибо когда я посмотрел через стекло назад, то понял, что на большинстве пассажиров все-таки сказался долгий перелет из Европы, — едва ли не все они крепко спали. Немногие сохранявшие состояние бодрствования прилаживали под шеями надувные подушки, меняли батарейки в плеерах или заносили свои возвышенные мысли в новенькие дневники. Одному лишь Небу известно, что они могли поведать на этой стадии.

«Прибыли в аэропорт Кейптауна точно по расписанию, затем долго пришлось ждать этих из Франции. До чего же не повезло с попутчиками…»

«Malheureusement nous пе sommes pas seuls.Сейчас я не осмеливаюсь писать больше, чтобы не увидел кто-нибудь из НИХ. C’estla guerre, mon cher».

И кто знает, что они будут писать, когда путешествие подойдет к концу?

У Фила, настоящего профи, над приборным щитком была привинчена карта Африки, изображавшая ту ее часть, что южнее Сахары. Тонкая фиолетовая линия указывала наш маршрут, на котором были обозначены остановки с датами. И выглядело это как очень, очень долгий путь. И как, черт возьми, я буду следить, чтобы клиенты «не скучали»?

Приклонив голову к огнетушителю, всячески пресекая попытки собственного мозга вырваться наружу через затылок, я закрыл глаза и попробовал сообразить, каким же образом можно разрядить сложившуюся враждебную обстановку. Шутки и анекдоты тут явно не помогут, поскольку, кроме руководителей групп, никто из туристов, к моему удивлению, особыми знаниями английского не блистал. Желая сохранить хоть какую-то часть пороха сухой, я пока еще не сознался, что владею их языками: я опасался, что в этом случае меня просто захлестнет поток жалоб. Французскому я всегда отдавал большее предпочтение — что, впрочем, основывалось лишь на моем первом любовном опыте, — немецкий же мой инструмент, опасался я, немного проржавел и притупился. Проглотив обойный клей, который не пойми откуда взялся у меня во рту, я сделал еще один глоток тепловатой воды и с содроганием — насколько это было возможно при таком пекле — вспомнил тот единственный раз, когда я отважился на эстрадное юмористическое выступление на иностранном языке.

Еще в самом начале моей счастливой преподавательской карьеры кто-то разглядел во мне восходящую звезду и в добровольно-принудительном порядке поручил находить дружеские связи с Францией и впредь отвечать за это. Наш город-побратим представлял из себя маленькое и не особенно-то красивое скопление домиков послевоенной постройки где-то на задворках обширных нефтехимических полей, что окружают Гавр. В тот год сто пятьдесят двенадцатилеток вызвались провести неделю со своими маленькими amis frangais: довольно многообещающее начало международной дружбы. Когда три наших автобуса прибыли к «Плас де л’Отель де Виль», я обнаружил, что мы паркуемся рядом с еще тремя автобусами из теперь уже немецкого города-побратима. Они извергли таких же вымазанных шоколадом и рыгающих от газировки пассажиров, что и наши. Вдобавок неподалеку стоял изящный микроавтобус «мерседес» с кучей немцев на борту: бургомистром и половиной городского совета.

Несмотря на все разногласия и порой имевшие место инциденты с петардами, раскладными ножами и порнографическими журналами, неделя прошла вполне гладко. Я и вправду начал весьма самодовольно похлопывать самого себя по спине за хорошо проделанную работу и уже предвкушал «Fete du Jumelade» — торжественный обед для шишек всех трех городов, входящих в Ассоциацию породненных городов. Лишь пару дней назад я выяснил, что водителем одного из наших автобусов был наш мэр, который теперь находился вроде как в водительском отпуске.

В одиннадцатом часу обнаружилось, что никто из гостей и должностных лиц не владеет всеми тремя языками, требующимися для официального представления и перевода речей, — «за исключением Уилла, — проявил инициативу доброжелательный коллега, — который знает французский и немецкий!» Так что в конце одинаково долгого и плотного обеда, в течение которого я делал попытки сопротивляться заигрыванию одной из немок — водительницы автобуса, затянутой в кожу, да вдобавок еще и любительницы выпить (она почти все три часа настойчиво следила за тем, чтобы мой бокал не был ни пуст, ни полон), — я немного нетвердо поднялся на ноги и обратился к собравшемуся обществу:

— Meine Damen und Herren, Mesdames et Messieurs, Ladies and Gentlemen…

До некоторых пор все шло нормально.

Но затем, в порыве или приливе навеянного алкогольными парами вдохновения, мне пришло в голову рассказать анекдот. Мой любимый! Может, вы его слышали? Vous connaissez peut-etre Vhistoire? В общем так, жили-были…

В сокращенной версии это очень смешная история о двух статуях в парке, мужчины и женщины, которые целых сто лет смотрели в каменные глаза друг друга со своих постаментов. Однажды пролетавший мимо Господь Бог на сутки оживил их. И возрадовались они. «Но, — говорит Бог, — когда я вернусь, вы пойдете назад на свои постаменты без всяких вопросов». «Просто фантастика, огромное спасибо, никаких проблем, как вам будет угодно, Босс, вы — лучший», — отвечают они.

И вот он уходит, однако по возвращении статуй нигде не видит. Ему отнюдь не смешно. И вот, как раз когда Бог уже готов выйти из себя, до него из кустов доносится шуршание, и, опасаясь, что эти звуки вызваны распутством, он прочищает горло, дабы эти двое были в курсе его присутствия. И тут он слышит, как одна статуя говорит другой: «Так, теперь ты держишь голубя, а я сру ему на голову!»

Великолепно.

Английская версия прошла хорошо, за исключением того, что — и это произошло как раз в тот момент, когда я разошелся, — некий неблагодарный коллега довольно громко возмутился: «О, нет, только не это. Уилл всегда его рассказывает, когда немного…» — тут на него зашикали, и под конец я даже сорвал порцию аплодисментов.

Здорово.

Allez! Я перешел на французский и, к своему удовольствию, среди бесчисленных бокалов увидел несколько сияющих лиц, благоволивших мне из-за банкетных столов. После концовки о «les pigeons» последовали бурные аплодисменты и крики «Браво!». Все и вправду шло очень хорошо.

Хлебнув как следует из переполненного кубка, чтобы промочить глотку, я заметил, что моя приятельница-водитель заснула. «Tantpis pour elle», — подумал я, вообще-то не к месту, переходя к изложению немецкой версии. Теперь я увидел, что немецкая делегация выпрямилась на стульях и вся буквально обратилась в слух. Бургомистр пихнул своего коллегу под ребра и прошептал:

— Ach,ja, wunderbar, englisch Humor, sehr gut. So wie Benny Hill!

Однако немецкий — ужасно запутанный язык.

К несчастью, огромное количество слов в нем выглядят практически одинаково, да еще нужно держать в голове все эти артикли — мужского, женского и среднего родов.

Например, «der Taube» и «die Taube» — ох, об этом даже не стоит говорить.

Во всяком случае, когда я дошел до кульминации — «Так, теперь ты держишь глухого, а я сру ему на голову!» — тишина стояла общеевропейская.

В общем, в этой поездке никаких анекдотов.

Отчаянно потерзав мозг, чтобы придумать какие-нибудь другие развлечения, я вспомнил-таки о весьма ловком фокусе, который неоднократно проделывал мой дядюшка. Он складывал руки таким образом, что казалось, будто конец одного большого пальца оторван. А несколько лет назад я свел дружбу с неким типом, который довольно неплохо ваял из салфеток животных, выглядевших вполне реалистично, — особенно хорошо у него получался кролик. Итогом же моих неуклюжих упражнений с носовым платком явилась лишь некая тварь, облик которой говорил, что она обитала на дне какого-нибудь болота еще задолго до того, как животные начали топтать сушу.

Итак, это хлопчатобумажное создание и я таращились на прямую, подернутую от жара рябью дорогу впереди. Мы оба знали, что путь нам предстоит долгий. И все же, попытался я приободрить себя после осознания собственной несостоятельности в роли артиста эстрады, это великое приключение. Теперь, когда меня больше не тревожила неотвратимая смерть от алкогольного отравления, я мог еще и предвкушать приезд в школу и встречу с детьми в Касане. Да и в любом случае, подумал я, рассеянно возя туда-сюда по приборной панели мутанта из носового платка, у молодежи чувство юмора много лучше, нежели у взрослых.